Братья по крови

© Юрий Артемьев, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Посвящается всем, кто погиб за страну!

Посвящается тем, кто пошёл на войну!

Посвящается тем, кто погиб, но не сдался!

А читать будут те, кто остался…

Глава первая

Боевое братство

2010 год, начало осени. Москва

Последние пару лет череда заказных убийств захлестнула страну. Ну, и как водится, на Москву пришлась большая её часть. А что поделать? Москва – крупнейший мегаполис Российской Федерации. А если брать по населению, то практически больше десяти процентов населения России здесь обосновалось. И это только те, кто прописан тут постоянно. А транзит приезжих и масса мигрантов и всяких гастарбайтеров добавит ещё почти столько же. Недаром появилась у некоторых такая тупая поговорка: «Есть ли жизнь за МКАДом?»

Есть. Ещё какая… Но в Москве этого порой не видят или не хотят видеть. И, несмотря на это, Москва уже не первое десятилетие как магнитом притягивает к себе гостей из всех волостей. И эти гости по большей части несут с собой негатив. Ну а как же… Зажрались тут они в Москве. А мы там у себя оголодали… Так давайте, делитесь! Ах, не хотите? Ну, тогда мы и сами возьмём!

Так что операм МУРа нынче скучать не приходится. Да и раньше-то опера не особо скучали.

Большинство заказных убийств остаются нераскрытыми. Хотя порою даже кого-то задерживают, и этот кто-то даже признает себя виновным. Но это всё чушь собачья. Можно хватать на улице каждого второго, и через сутки он сознается в убийстве Джона Кеннеди. Есть много методов у оперов. Но я воспитанник старой советской школы. Меня этому не учили…

Я тоже не ангел, но невиновного под уголовку подводить не приучен. Но если я знаю, что человек заведомо злодей, то готов приложить максимум усилий для того, чтобы вывести его на чистую воду и заставить признаться в содеянном.

А что там по заказным убийствам? Так, по моему мнению, несколько дел можно смело было объединить в одно. Даже невзирая на то, что люди убиты в разных местах, при разных обстоятельствах и друг с другом ну никак и ничем не связаны.

Два преступных авторитета из разных группировок. Причём это даже не разборки между бандами. Вообще никакой связи друг с другом. Один местный, другой из южного региона. Убиты в разных концах Москвы, вместе со своей охраной и теми, кто был рядом. Причём из случайных прохожих никого не задело… Даже проститутка, что была рядом с южным гостем, осталась жива. Так, слегка по голове получила и валялась без сознания, пока киллер спокойно добивал всех подранков. Свидетелей куча и там и там… Но все показания настолько противоположны, что общую картину нарисовать никак не удаётся. Правильно говорят: «Врёт как очевидец».

Судья-взяточник убит на своём рабочем месте. И тоже никто ничего не видел, не слышал. Даже камеры наблюдения, что были понатыканы в суде на всех этажах, не помогли. Отличные приметы для поиска: «Рост выше среднего. Спортивного телосложения. Волосы тёмные. Усы. Бородка. Очки. Бейсболка. Тёмная куртка, тёмные брюки. Белые кроссовки».

Усы с бородкой и очки, скорее всего, липовые. А по остальным приметам искать бесполезно. Каждый день в ориентировках такие приметы постовым и операм диктуют на разводе, а толку, как обычно, ноль.

Коммерсант-нефтяник из Сибири… Тоже сам по себе тёмная лошадка. В девяностых приобрел половину своего нефтеносного региона на скупленные задарма у населения ваучеры. А теперь вот валяется в морге с простреленной башкой.

И много ещё разных дел помельче, не таких резонансных.

Но везде прослеживается один почерк. Чисто пришёл. Чисто ушёл. Чисто сделал, не оставив подранков. И никаких следов на месте преступления. Ну а то, что везде использовалось разное оружие – это вроде бы мелочи. Но именно из-за этих мелочей все дела выглядят по-разному.

Там был выстрел с дальней дистанции. А в другом месте практически в упор из четырёх разных пистолетов с глушителями стрелял. Это потом эксперты – криминалисты по баллистике определили. Причём был только один человек, и стрелял только один человек. Прямо четверорукий Шива какой-то.

Судью в суде так вообще убил, ударив простым, хорошо заточенным карандашом в ухо. Убил тихо и без шума, в перерыве между заседаниями. И так же тихо ушёл.

А вот выстрел в нефтяника был произведён с расстояния около километра. Никто вообще ничего не понял. Вышел человек из гостиницы и упал прямо у входа, не дойдя до машины. А рядом упал его охранник. Два выстрела. Два трупа. Всё…

Стрелять с такой дистанции не каждому дано. И дело не в оптике вовсе… Тут нужен специалист с большой буквы. Я только одного такого снайпера знал лично. И с ним я познакомился очень давно. Ещё в Афгане.

1983 год, февраль. Панджшерское ущелье, Демократическая Республика Афганистан

Накрыли тогда нашу колонну ду́хи. Всех бы положили тогда. Крепко зажали. Я с простреленной ногой, под подбитым БТР, истекая кровью. Кое-как мне удалось перетянуть ногу жгутом выше раны. Патронов оставалось только застрелиться… Всё остальное уже расстрелял.

Недалеко от меня лежал Колька Шведов из Ленинграда. Полголовы у него снесло осколком. «Двухсотый» уже. Зато на нём была разгрузка с полными магазинами. Его почти сразу убило. Не успел пострелять. Но чтобы до него добраться и забрать боеприпасы, мне надо было проползти с раненой ногой всего-то пару метров. Всего каких-то нелепых пару метров…

Я собрался и рванул вперёд. Было больно, но я полз, сжав зубы. На зубах скрипел песок, и очень хотелось пить. Ухватив труп Кольки, я начал тащить его на себя. Получалось плохо. В глазах мелькали белые пятна. Похоже, я много крови уже потерял.

Я почувствовал, что тело погибшего бойца вздрогнуло у меня в руках, и увидел, как его спину вспарывает от попадания пули. Сука… Снайпер. Мне конец… Следующий выстрел мой.

Но внезапно шум боя изменился. Застрекотала вертушка прямо на головой и стала поливать из крупняка горы, с которых в нас стреляли ду́хи. А потом появилась десантура.

Вот тогда я и познакомился с Лёхой. Оказывается, это он обнулил душмана, который стрелял в меня. Его выстрел произошёл за мгновение до того, как дух нажал на спусковой крючок. Моджахед всё-таки успел выстрелить в меня, но пуля досталась не мне, а уже убитому Кольке.

Потом Лёха вколол мне шприц-тюбик промедола и забинтовал ногу прям поверх формы. Тащил на себе меня, мой автомат и разговаривал со мной без остановки. А меня всё время тянуло закрыть глаза и хоть немного поспать. Я даже не понимал, что это от сильной кровопотери. Мне просто хотелось спать, спать, спать… А Лёха всё болтал и болтал.

Оказалось, что мы земляки, хотя и жили в разных районах Москвы. Практически всё, что он мне говорил, пролетало где-то мимо меня. Но он всё говорил и говорил…

«Держись, братишка!» Это он уже мне на прощание сказал, передавая медикам у вертолёта. Я практически не слышал его слов. Но его лицо осталось в памяти. С подтёками грязи на щеках и с улыбкой от уха до уха.

«Держись, братишка!»

За тот бой у меня медаль «За отвагу». Нога моя зажила. Дослуживал я после госпиталя уже в Союзе. Лёху в армии я больше не встречал. Адресами и фамилиями мы не успели обменяться.

1989 год. Москва

– Лёха! Ты?

Я узнал его сразу, несмотря на то, что он очень изменился за это время. Ну ещё бы… Там-то, в Афгане, все были в форме, да ещё и щедро присыпаны пылью. А тут такой спортивный красавец во всём импортном, да ещё со значком мастера спорта СССР на груди.

– Извини! Не признал. Мы знакомы?

– Я тебя на всю жизнь запомнил и помнить буду. Сашка я. Помнишь, в Панджшере нашу колонну накрыли? А ты меня на себе тащил до медиков.

– Саня? Не узнал, братуха… Богатым будешь!

Мы обнялись, крепко похлопывая друг друга по спине. Афганистан уже был так далёк от нас. Да и последние войска оттуда вывели в феврале этого года.

– Ну, как ты? Как нога?

– Тебе спасибо, что не отрезали тогда. Отлежался в госпитале в Ташкенте. Потом оставшиеся полгода в Союзе дослуживал. А ты как?

– Да я почти сразу дембельнулся тогда, в восемьдесят третьем. Мне за тот бой «Красную Звезду» дали. В аккурат под дембель.

– А мне «За отвагу»…

– «За отвагу» у меня уже была. Ну, как ты тут? Тогда и познакомиться толком не успели.

– Окончил юрфак, сейчас стажёром в милицию устраиваюсь.

– В ГАИ, небось? По блату? – он толкнул меня в плечо.

– Нет. Опером в уголовный розыск.

– На Петровку? В МУР?

– Да нет. Простым опером, в обычном районном отделении. И не по блату.

– А чего к ментам?

– Ну, надо же кому-то это делать…

– Да ну… Брось ты это дело. Там, говорят, сейчас и не платят ни хрена.

– А ты-то как?

– Физкультурный институт. Биатлоном серьёзно занимаюсь. Ты же помнишь, что я не только раненых мотострелков умею вытаскивать с поля боя.

– Да. Если бы не подоспела ваша десантура на вертушках, мы бы…

– Забей! Ерунда всё это… Сам знаешь, мы – русские. На войне своих не бросаем. Пойдём лучше отметим нашу встречу. Знаю тут недалеко неплохое место…

Попили, поели тогда мы неслабо. И парней погибших помянули как следует. Он своих, я своих. И всех вместе потом…

А после до нас докопалась какая-то пьяная гоп-компания. Ух и порезвились мы с ним тогда от души. Положили всех, кроме тех, кто был поумнее и успел сбежать. По кафе летали столики и стулья. Билась посуда.

Мы тогда с ним вовремя слиняли. Иначе бы нам не поздоровилось. Если бы менты нас приняли, то могли бы и срок намотать. Ну а как же… Все остальные в отрубе лежат. И только мы, как два богатыря. Сильно помятые, слегка побитые, но не побеждённые. И на своих ногах ушли.

Ушли красиво… На соседней улице нам удалось поймать такси и доехать до Курского вокзала, а там уже распрощались и, обменявшись телефонами, разъехались в разные стороны. Москва большая…

1991 год, август. Москва

ГКЧП застал меня на работе. Что там творилось в остальной части Москвы, я толком и не знал тогда. У нас ввели режим «Крепость». Заперлись у себя в отделении и, вооружившись автоматами, сидели по кабинетам. Ждали чего-то. Кто-то спал, кто-то пытался куда-то дозвониться. Связь работала еле-еле. А потом и вовсе телефоны отключились.

Я попил чайку да и завалился спать в обнимку с автоматом. Прямо на полу в кабинете. Мне не привыкать…

Вот так вот и проспали мы развал СССР. А проснулись уже совсем в другой стране, под другим флагом.

1992 год. Москва

Сижу в кабинете. Скучаю. Чаёк попиваю. Я сегодня дежурный опер. А день весёлый – воскресенье. Отдел пуст. Дежурный следователь слинял на обед. Он живёт рядом, питается дома. Повезло…

У меня к чаю пряники каменного века, судя по твёрдости. Но ничего. Зубы молодые… Разгрызу.

Зарплаты в последнее время ни на что не хватает, хотя и выдают её чуть ли не пачками. Зато, если пересчитать в долларах, получится не больше пары зелёных бумажек не самого крупного номинала. Но пока ещё платят в рублях. Три ха-ха… Хотя и задерживают иногда выплаты. И это притом, что я не рядовой и не сержант, а старлей. Вот такая вот хрень… Мы тут на хрен никому не нужны.

А цены такие везде, что даже удивительно, как мы ещё живы. Я реально похудел за пару последних лет. Всё кругом напоминает зарисовки из времён НЭПа на заре советской власти. Жирные купцы нэпманы в наличии. Бандитов сколько угодно. Работяги последний хрен без соли доедают. Зато старики недоедают, старую одежду донашивают, доживают кое-как. Вымирают. Молодежь ворует, колется, нюхает. В последнее время из нашего отдела уволились уже почти треть. В основном семейные. У них своя правда. Детей кормить надо не разговорами о честности и светлом будущем, а реальной едой. У коммерсантов-то платят побольше. А уж если удастся пристроиться куда-нибудь в совместное предприятие, где платят живыми баксами, то это вообще как крупный выигрыш в лотерею.

Те, кто остаётся служить в органах, подрабатывают как могут. Кто-то таксует. Кто-то дежурит, охраняя новых русских коммерсантов в свои выходные.

Взамен уволившихся приходят молодые, голодные и злые. Как раз те, кого призвали в армию ещё при Советском Союзе, а вернулись уже в Российскую Федерацию. Ничего не понимающие в окружающей их жизни, но имеющие жгучее желание получить всё и сразу. На заводах и фабриках не платят, а у нас пока ещё платят иногда. Да ещё, как в том анекдоте: «Пистолет дали, и живи как хочешь…»

Шум в коридоре отрывает меня от грустных мыслей. Похоже, что кого-то притащили. Опять принимать заявления, писать бесконечные протоколы и брать объяснения у всяких терпил, твёрдо зная, что украденное у них никогда не найдётся.

Выхожу в коридор, иду в сторону дежурки.

Упс… Не угадал. Никаких ограбленных и заплаканных потерпевших нет.

Зато гаишники притащили двух мутантов в кожаных куртках. Уже упакованы в наручники, но при этом имеют наглый вид и держатся довольно дерзко. Ну-ну… Посмотрим.

– Здорово, парни! Что тут у нас?

Капитан гайцов спокойно вещает:

– Вон у этого ствол за поясом был. А у водилы документы левые.

– Капитан! Пошли пошепчемся ко мне в кабинет…

А проходя мимо дежурки, кидаю дежурному:

– Вася! Сможешь организовать понятых? Только чтобы по-русски понимали и паспорт был.

– Сделаю…

В кабинете мне гаишник подробно всё объяснил. У чела в правах написано, что выданы они в Калининградской области в этом году. А серия и номер были списаны и утилизированы в Литовской ССР в середине прошлого года.

– О как… Ну ты просто профи, капитан!

– На том стоим, старлей…

– А что у них за тачка?

– «Девятка».

– С доками?

– Там всё ровно… По доверенности.

– Ну и чё? Он тебе денег предлагал?

Капитан чуть не сплюнул на пол. Но сдержался…

– Понимаешь… Сто баксов – это, конечно, хорошо, но…

– Но в данном случае мало.

– Вот именно. Да ещё он борзеть начал. Голос повышать. А тут ещё второй из машины вылез, а у него из-под куртки волына торчит. Ну, мы его под автомат, в кандалы и сюда. Даже мяукнуть не успел.

– «Макар» у него?

– Нет, ТТ. Был бы ПМ, так я бы с ним по-другому разговаривал. У нас недавно на МКАДе экипаж расстреляли. Два ПМ забрали у парней. Перехват объявили. Но что толку…

– Ну да… При таком раскладе сто баксов – это не деньги. А сколько нормально будет?

– Ну… Штука как минимум.

– На двоих?

– Каждому… – Старая шутка заходит на ура.

– Ты уже своих оповестил?

– Нет пока. Оформишь правильно – поделим палку. Не срастётся… Ну что же. Бывает.

– А что? Есть шанс, что не срастётся?

– Легко…

– Обоснуй!

– На волыну у этого бумага на кармане найдётся, что нашёл типа, нёс сдавать в милицию, а тут мы.

– Думаешь, прокатит у него такая шняга?

– Завтра понедельник. Придёт начальство на работу. Им позвонят откуда-нибудь сверху. Или занесут конвертик. И всё дело посыплется как карточный домик. Только мы при этом с тобой не получим ни хрена. Кроме кучи лишних бумаг в качестве отписок. А потом ещё выговор вкатят за плохую раскрываемость.

– И что ты предлагаешь?

– Поработай с ними! Я тебя знаю. У тебя и не такое получается. А я к вечеру заеду. Если не срастётся, всё напишу как надо. Рапорт и т. д.

– Окей, договорились! А с тем, у кого права липовые, что делать? Он без оружия, надеюсь?

– Пустой. Ощупали его. Чистый. А давай так сделаем… Если клиент с тэтэшкой дозреет, то отпустим и этого, а если нет, то обоих и закроем.

– Ага… Попытаемся закрыть. Ты же сам говорил.

– Ну да… Ты прав. Попытаемся. Знаешь, как всё это достало?

– А то… Конечно, знаю… В одной лодке тонем. Ладно. Пойду сперва возьму того, который с волыной. А документы этого водятла пока тоже пусть у меня полежат.

У дежурки уже стояли и мялись два полупьяных типчика. Похоже, что это и есть мои понятые.

– Вась! А более трезвых не нашлось?

– Какие есть. Скажи спасибо, что хоть такие нашлись в воскресенье.

Ну да… В будние дни с понятыми попроще.

– Давай ко мне сперва вот этого! – Я указал на бугая с торчащей из-за ремня рукоятью ТТ. – А что, гаишники наручники не забрали?

– Не. Мы уже свои перецепили.

– Верну потом. Ключ у меня есть.

– Твой ключ не подойдёт. У нас другая серия.

– Ну лады. Давай свой ключ. Потом верну.

Я забрал задержанного со скованными за спиной руками, двух понятых и повёл их в свой кабинет. Браток, которого я вёл под локоток, вёл себя спокойно, не дёргался, не дерзил. А по пути он успел мне шепнуть, чтобы я дал ему позвонить, и он порешает все вопросы. Я промолчал… Знаю такое дело. Сперва мозг начнут выносить. Потом звонить все кому не лень. Нет уж… Сперва я материал оформлю, все подписи соберу. А потом уже будем разговоры разговаривать и базары базарить.

Я по-быстрому провёл досмотр с изъятием пистолета и упаковкой его в полиэтиленовый пакет. Всё опечатал, составил протокол изъятия. Понятые подписали. Злодей тоже поставил свою закорючку. Но во внутреннем кармане его куртки нашлась сложенная бумага формата А4, на которой неровным почерком, но вполне грамотно было написано, что нашёл он в лесу пистолет на траве и решил сдать его в милицию.

– И где тот лес, в котором вместо грибов пистолеты растут?

– Да за Малаховкой. По Егорьевке.

– А чего там, в Подмосковье, ментам не сдал?

– Да я там никого не знаю, а здесь вот оно – родное отделение.

– А чего у тебя в заявлении число не проставлено?

– А что? Надо было? Извини! Не знал…

Он действительно жил на территории нашего отдела. Я даже его где-то видел на районе.

– Ладно… Я уже вызвал эксперта. Сейчас пальчики откатаем. Сфотографируют тебя на память. На долгую память…

– Начальник! Дай позвонить!

– Погоди… Я ещё с твоим другом не разобрался. Он-то точно не отмажется. Использование заведомо подложного документа – это тоже статья серьёзная. Не такая, как у тебя, но вполне реальная уголовка.

Я отвёл злодея в дежурку и уже хотел было забрать второго для разговора, когда ко мне обратился помощник дежурного по отделу.

– Тут к тебе гражданин один пришёл.

– Терпила?

– Нет. Это… Адвокат этих двоих.

– О как… Быстро. Но как? Я своему злодею позвонить не дал, хотя он был очень настойчив.

– Ну… Мы тут это… Разрешили второму один звонок. Он сказал, что адвокату.

– Эх, Вася… Погоришь ты когда-нибудь на своей меркантильности. Ладно… Я в кабинет. Пусть заходит.

Вернувшись в кабинет, я убрал все бумаги в стол, а упакованный и опечатанный вещдок спрятал в сейф.

В дверь кабинета постучали…

– Войдите!

В кабинет зашёл высокий спортивный мужчина. Выглядел он довольно круто. В чёрном кожаном пиджаке, усы, затемнённые очки… Я даже не сразу его узнал. Зато он меня узнал первым.

– Саня? – удивлённо спросил он, снимая очки.

– Лёха?.. Не ожидал тебя увидеть здесь в роли адвоката.

– Да какого, на хрен, адвоката?

Мы обнялись. Как бы то ни было, но боевое братство пока ещё не пустой звук. По крайней мере, для меня.

– Ладно, Саня. Не тяни! Что надо, чтобы этих раздолбаев забрать?

– Лёха, это не мои дела. Их гаишники притащили.

– Но ты что-то можешь сделать?

– Всё сложно. У водилы права поддельные. И гаишник их уже пробил по своей базе.

– Да ладно… Реальные права вроде бы. – Алексей вертел в руках водительское удостоверение, изъятое у водителя «девятки».

– Права-то реальные. Но есть нюанс, как в том анекдоте.

– Слышал такой… И что за нюанс?

– Бланк удостоверения должен был быть уничтожен в прошлом году в Эстонской ССР, после развала Союза. А эти права якобы выданы в этом году в Калининградской области РФ.

– Оба-на… Вот это подстава. Я знал, кто кент купил себе права, но не знал, что они фуфловые. Придётся кое-кому за это ответить.

Он выдохнул.

– А сколько надо, чтобы этих двоих сегодня отмазать?

– Гаишники попросили две штуки.

– За каждого?

– Не. За двоих оптом.

– Ну, это ещё по-божески… Где мне с ними пересечься?

– Ты погоди. Они сами вечером ко мне приедут. Тут такое дело… Надо бы ещё и в дежурку подогнать, чтобы забыли про них.

– Сколько?

– Я думаю, что по сотке на брата.

– И сколько у тебя в дежурке братьев?

– У меня там братьев нет. А дежурных двое.

– Не вопрос. А тебе?

– А я с тебя, Лёха, денег не возьму. Ты мне как брат.

– Тебе что, тут миллионы платят?

– А это неважно. Я друзьями не торгую и денег с тебя лично не возьму.

– Лады. Я тебя услышал, брат. Ты сам раздашь всем этим? – Он махнул рукой в сторону дежурки.

– Да.

Лёха отсчитал мне несколько зелёных соток. Я, не пересчитывая, смахнул их в ящик стола.

– Вот. Держи права этого… Только имей в виду. Они левые на все сто. Так что лучше бы их поменять.

– Да так и сделаем. Тот, кто их подсунул, тот и поменяет.

– Только проследи, чтобы снова фуфло не подсунули, – посоветовал я ему.

– Разберёмся… А волыну вернёшь?

Я протянул ему бумагу о добровольной сдаче найденного в лесу ТТ.

– Ясно… Ну что же. Тогда пошли выпускать на волю этих уродов.

– Одного смогу сразу отдать.

– Которого?

– Водилу. А твоего стрелка сперва надо опросить о деталях того, где и когда он нашёл пистолет.

– Да напиши сам всё, что надо, а он потом завтра забежит и подпишет.

– Ладно. Проехали…

Я дошёл с Лёхой до дежурки и предложил ему подождать на улице. Он вышел, а я занёс в дежурку пару зелёных бумажек и аккуратно положил Васе в ящик стола. Он всё видел и кивнул.

Отпустив обоих задержанных, я вернулся в свой кабинет и заварил себе чаю. Что-то я проголодался.

Вечером заехал капитан-гаишник, и я отдал ему баксы. Он очень удивился и спросил, сколько мне всего дали.

– Столько и дали. Ты же говорил, что по штуке каждому.

– Я имел в виду тебя и себя, а со своим напарником мы сами поделим. Я человек честный. Мне чужого не надо.

Он заржал…

– Ну, извини! Я тебя не так понял.

– А я уж думал, что ты забесплатно тут работаешь.

– «Ты же меня знаешь, Абдулла. Я мзду не беру. Мне за державу обидно…»

Капитан снова заржал.

– Хорошее кино. Правильное. Только жаль, что мы всё просрали.

Глава вторая

«Если друг оказался вдруг…»

1992 год. Москва. Вечер того же дня

– Василий! Ты этих двоих не оформлял?

– Да нет пока. А что, надо?

– Уже нет. Не было их вовсе. И никто их не видел.

– Видели…

– Кто?

– Наши видели, патрульные, когда понятых приводили.

– Если что, скажешь, что гаишники задержали с левыми документами на машину. А потом пробили – всё нормально. Пришлось отпускать.

– Докопаются: почему не занёс в журнал?

– Не успел. Быстро всё разрешилось. А ты пьяными занимался. Лады?

– Без проблем.

Я вернулся к себе в кабинет. Штука баксов меня слегка напрягала. Я же сам сказал Лёхе, что не возьму с него денег, а получилось, что взял.

Он оставил мне свой номер телефона. Надо будет ему завтра звякнуть и вернуть. Иначе я себе этого не прощу. Он мне жизнь спас. И то, что я сейчас топчу эту землю, целиком и полностью его заслуга.

Перед глазами снова встают сцены из прошлого… Я тащу под БТР труп Кольки Шведова, чтобы снять с него так нужные мне боеприпасы, а его спину разрывают пули душманского снайпера, которые должны были стопроцентно убить меня. И если бы не прозвучавший за мгновение до этого снайперский выстрел Лёхи, то рука моджахеда явно бы не дрогнула.

Надо чаю попить. Да и поспать немного, пока тихо всё. Три стула в ряд да старая шинелька сверху. Жестковато, но спать можно. А если что… Разбудят меня.

1992 год. Москва. На следующий день

Смена прошла тихо. И так же тихо я с утра слинял, сдав дежурство оперу из соседнего кабинета. Вовка Холодов из армии к нам пришёл уже в звании майора. Но так как в наших оперативных делах он ни ухом ни рылом, пашет обычным опером. Однако думаю, что через годок он уже и в начальники выбьется. Есть в нём что-то такое… Не нравится он мне. Такие всегда стараются пробиться наверх. А потом он и не вспомнит тех, с кем чай-хлеб делил. Наоборот. Постарается избавиться от людей, что знали его тогда, когда он был никем.

Придя домой, я постоял минут пять под душем, смывая с себя пот и грязь прошедших суток, а потом завалился спать.

Разбудил меня пронзительный звонок телефона. Я мог бы давно уже сменить этого дискового монстра в чёрном корпусе на цветной кнопочный, а то и на светло-бежевый импортный, но мне нравился этот неубиваемый аппарат. А его звонок мог меня поднять даже из самого глубокого сна. При моей работе это немаловажный фактор. Иногда звонят и по ночам. И надо срочно лететь туда, не знаю куда, чтобы поймать того, не знаю кого.

– Да.

– Саня! Привет! Не разбудил?

– Лёха? Ты, что ли?

– Ну да. Успел выспаться после суток?

– Нормально.

– Надо бы встретиться.

– Приезжай. Записывай адрес.

– Адрес я твой уже знаю.

– Лады. Через сколько будешь?

– Минут через полчаса.

– Годится. Жду.

Ну вот и хорошо. Как раз есть повод вернуть ему деньги. Ей-богу, жгут мне карман эти зелёные бумажки.

Начинаю думать, чем угостить друга. В холодильнике ещё на той неделе мышь от голода повесилась. Но я её уже перед заступлением на сутки сварил и съел. Глупая шутка. Но жрать и правда нечего… В магазин, что ли, метнуться? Но у меня в кармане – вошь на аркане. До зарплаты ещё неделя. Если, конечно, дадут вовремя. Нет, есть целая штука вечнозелёненьких баксов, но это табу.

Да что я парюсь? Он же не жрать ко мне едет. Чайку попьём, и ладно.

А зачем тогда он ко мне едет? Вчера вроде бы поболтали обо всём. Судя по всему, он с бандитами связался. Скорее всего, с новыми. Не с блатными же ему общаться. А эти новые – спортсмены, афганцы и просто бывшие вояки. Ребята конкретные, но по большей части беспредельщики. Для них и воровские авторитеты не авторитеты вовсе, а лишь досадная помеха. И что? Он может мне предложить работать на них? Да с хрена лысого! Не моё это. Я хоть и не ангел, но и не беспредельщик.

Осуждать Лёху я тоже не буду. Да и права такого я не имею. Как там в песне было? «Каждый выбирает по себе…» Ну а у нас с ним, кроме прошлого, и нет ничего. Но это прошлое останется навсегда с нами. Надеюсь, что у него тоже такое же мнение.

Звонок в дверь оторвал меня от всяких мрачных мыслей, и я пошёл открывать дверь.

Часа через два мы уже были слегка бухие. Нет. Не пьяные. А просто слегка на расслабоне. Алкоголь ведь для этого и создан, чтобы расслабиться. А вовсе не для того, чтобы из состояния «человек разумный» превращаться в состояние «быдло оскотинившееся». Хотя многие почему-то этого не понимают.

Лёха притащил с собой пакет, в котором было всё что нужно. И литровая бутыль какого-то вискаря, и закусить.

Я думал, что он начнёт меня агитировать присоединиться к своим делам, но разговор на эту тему и вовсе не заходил. Вспоминали былое и поминали погибших. Немного затронули политику и развал Союза, но тоже всё как-то мельком, на бытовом уровне. Обычные кухонные посиделки, на которых обсуждаются глобальные проблемы мира. Всё как у всех.

Лишь когда Лёшка собрался уже уходить, а я попытался всучить ему эту злосчастную штуку баксов, всё и началось.

– Оставь! – Лёха сказал это таким тоном, что спорить с ним совершенно не хотелось. – Я не собираюсь тебя покупать. Продажных мусоров хватает и без тебя. А хороших друзей не так уж и много осталось на земле. Я знаю, что ты не из таких. Уже успел навести справки. И знаю, что тебе и так живётся не особо жирно. Вот у меня деньги есть, а у тебя нет. Поэтому, как говорится, Бог велел делиться.

Мои вялые отговорки не произвели на него никакого эффекта.

– А давай сделаем так… – Голос у Лёхи был нетрезвый. Но мысли чёткие и ясные. – Давай, выкладывай на стол всё, что у тебя там есть.

– В смысле всё? – Я не особо понял эту его мысль.

– А всё. Рубли, баксы, тугрики… Всё, что есть.

– Не вопрос.

Я вытащил из кармана штуку баксов, из другого несколько рублёвых купюр разного номинала. А потом подошёл к книжному шкафу и, достав томик Карла Маркса с надписью на корешке «Капитал», извлёк из книги ещё триста долларов, отложенных на чёрный день.

Тем временем Лёха уже достал из своей барсетки и бросил на стол две пачки разномастных долларов и кучу рублёвых купюр.

– А теперь… – Он взял да и смешал всё в одну кучу. – А теперь дели на двоих. По-братски. Арифметику ещё не забыл?

– Не забыл.

– Дели! – скомандовал он, а сам стал напевать, изрядно фальшивя: – Хорошо живётся нам. Всё мы делим пополам. Пум-пум-пум-пум. Пополам нам, нам…

Спорить с ним было бесполезно. Я не считал деньги. Я просто тупо раскидывал… Сотку туда, сотку сюда… Свою половину он, не глядя, сгрёб в барсетку, а я свои так и оставил лежать на столе.

– Брат! – на прощание он обнял меня. – Береги себя! В этом мире столько грязи и зла… Не лезь зазря под пули. Живи долго!

Закрыв за ним дверь, я налил в свой стакан немного вискарика. А потом тупо завалился спать, даже не раздеваясь.

Странно. Но с утра даже голова не болела. Я проснулся даже раньше, чем надо. Привычка вставать чуть раньше будильника уже выработалась в организме за время работы. И это хорошо. Ибо я вчера даже будильник не заводил.

На столе стояли остатки нашей вчерашней вечеринки. Недопитая бутыль, немытые стаканы и недоеденная закусь. Опохмеляться по утрам у меня привычки нет, да и повода опохмелиться в виде больной головы тоже нет.

Взгляд невольно задержался на купюрах, живописно рассыпанных на столе. Отделил зелень от деревянных. Не считая, сунул баксы под матрас, а рубли смахнул в ящик письменного стола. Потом подумал и немного рублёвого капитала распихал по карманам. Пригодятся.

Умылся, позавтракал и пошёл на работу. Вышел немного рановато, но зато прогулялся. Поэтому в отдел заявился уже свежим и в хорошем настроении.

Меня даже никто и не спрашивал про воскресный инцидент. Похоже, что и дежурная смена, и гаишники никому ничего не сообщили и сообщать не собирались.

«Тотоша», лежащий в сейфе вместе с заявлением о добровольной выдаче, тоже пока никому на фиг был не нужен. О нём я как-то забыл упомянуть при передаче смены.

Сейф у нас был на двоих с капитаном Коробовым. Но он в отпуске и на работу выйдет не раньше чем через неделю. Но всё равно хранить такое в сейфе – себе дороже. Можно нарваться на о-очень большие неприятности. А оно нам надо? Ответ: да… не надо.

Сегодня заберу его и спрячу в одном хитром месте. Домой такое тащить не стоит. Случаи всякие бывают…

1993 год, осень. Москва

Когда стали собирать команду, чтобы отправить к Белому дому, многие из наших отказались. Прямым текстом говорили, что не пойдут стрелять и бить стариков с красными флагами. Да и с другими флагами тоже. Ельцин уже не особо вызывал доверие, но и другие участники тех событий тоже были совсем не ангелы. Пауки в банке… Ну или крысы в бочке… Любой из этих примеров подойдёт. Тот, кто съест всех остальных, тот и король. А уж чей он там король, король пауков или король крыс, то не наше дело.

«Наше дело правое! Мы победим! Победа будет за нами!» Когда-то этот лозунг был верным. А сейчас? Все лозунги прежних времён полетели в топку истории. Нет сейчас ни идеи, ни идеологии. Только деньги, деньги и ещё раз деньги. Как в Польше – у кого больше, тот и пан.

По телевизору или политические дебаты, или порнография с рекламой. Реклама в телевизоре реально задолбала.

Покупай! Покупай! Покупай! Жрать! Жрать! Жрать! Вложи деньги в наш банк и получишь вдвое больше! Бери деньги! Возьми кредит! Всего под один процент… в день. Акции, хренакции… Чара-банк, Властилина…

А эти слезливые просьбы о помощи по телевизору: «Мы кололись и бухали. Наш ребёнок родился больным. На операцию нужен миллион долларов. Помогите, кто чем может!»

Жрать! Покупай! Деньги! Памперсы! Прокладки! Средство от геморроя! Средство от импотенции! От запора… От поноса… Покупай! Покупай! Покупай!

Когда же это всё закончится?

Я никуда не поехал… Как раз накануне ноги промочил. Насморк уже есть. Пошёл и взял больничный. А телефон отключил, чтобы больного не тревожили лишний раз.

Смотрел по телевизору прямую трансляцию CNN, как практически в центре Москвы танк, стоящий на мосту, в упор расстреливал Дом Правительства Российской Федерации, который все называли «Белый дом». Правда, после возникшего пожара он надолго стал чёрно-белым.

Помнится, когда в августе девяносто первого года в Белом доме сидел Ельцин со товарищи, в Москву тоже входили танки. Но никто так и не отдал приказ стрелять из танков в центре Москвы. Видимо, духу не хватило ни у кого из тех, кто имел на это право. А вот теперь у Ельцина хватило духу жёстко подавить оппозицию. Ладно… Поживём – увидим, что там дальше будет.

1996 год, январь. Москва

Вечер пятницы. Я снова заступил дежурным. Правда, уже не дежурный опер, а бери выше – ответственный от руководства. Уже пару лет, как я зам по розыску. Капитана недавно присвоили. Обмыли, всё как положено, честь по чести…

Дежурство проходит штатно. Меня особо не дёргают. Пару раз звонили из округа, но пока всё идёт ровненько. Народ хоть и пьёт, но пока не буянит. Поближе к ночи будет веселуха. А пока можно и на ужин съездить. Живу недалеко. Даже наша штатная моторолловская рация легко дотягивается. Сотовыми телефонами нас пока ещё не обеспечили. Да и дорогое уж больно это удовольствие. Зато у бандюков они уже есть.

Я успел уже съесть приготовленный женой ужин, как рация зашумела.

– Первый! Я ноль шестой!

– На приёме ноль первый. Что там у тебя?

– Срочно отзвонитесь в отдел!

Ну ни хрена ж себе. Молодой летёха, ещё не оперившийся оперок, а уже отдаёт приказание старшему по званию и по должности. Тут либо лошадь где-то сдохла, либо произошло нечто очень неординарное.

Отхлебнул горячего сладкого чая и набрал номер дежурки.

– Петрович! Это я. Что там у вас случилось?

– Приезжай в отдел срочно! ЧП. Не по телефону…

– Скоро буду.

Машина у подъезда. «Шестёрка» цвета подсохшей грязи. В смысле светло-бежевая. Если летом долго не мыть, то почти не заметно. Подсыхая, грязь и пыль становятся светло-бежевыми под цвет машины.

До отдела мне семь минут. Доезжаю быстро.

В дежурке суета и бардак. Молодой оперок выскакивает мне навстречу с укороченным автоматом на плече.

– Ты на войну, что ли, собрался?

– Тут… Это… Заложники…

– Чего? Давай-ка по порядку мне всё изложишь. Пошли в твой кабинет.

А в его кабинете сидела молодая девушка. Одетая, скажем так, не по погоде.

– Это что?

– Она… Это…

– Стоп! Давай с самого начала и не спеша.

А дело было в следующем. Посетители одной из саун, что вполне себе нелегально работала на нашей территории, вызвали к себе девочек нетяжёлого поведения. Проституток, короче. Но ведь у нас как таковой проституции нет. Так что и девочки эти тоже занимаются вполне себе нелегальным бизнесом.

Ну да ладно… И теми и другими пусть ОБЭП занимается. Это их епархия. А в ту баню мы и сами иногда ходили. «Проверяли», как там пар и так далее. Я даже хозяина этой сауны знаю. Азербайджанец. Брат его на рынке овощами торгует, а он вот баню открыл. Бизнесмены… Баня расположена в полуподвальном помещении жилого дома. Но на первом этаже магазин. Так что многие жильцы даже и не знают, что в подвале баня есть. Звукоизоляция там хорошая. Дом старый. Таких сейчас не строят.

Ну, так вот… Трое клиентов бандитской наружности заказали себе трёх морально раскованных девочек. Всё в порядке. Всё нормально. Всё как обычно… До тех пор, пока не подъехали ещё трое мальчиков. Вот тут девочки и высказали своё нежелание работать сверхурочно. Одна из девчонок каким-то образом умудрилась слинять из бани. И босичком, налегке, прибежала к нам в отдел.

– Я не понял. Мы чё тут? Сутенёры, что ли? Вступаться за обиженных проституток не входит в наши служебные обязанности.

– Но они девчонок взяли в заложники.

– Лейтенант, обожди меня в коридоре. Я тут с дамой поговорю.

Обиженно сопя, молодой оперок вышел из кабинета, оставив меня не только наедине с ночной бабочкой, но и с укороченным автоматом, забытым им на столе.

Разгильдяй! Вон у него и бумаги всякие на столе валяются. А ведь он отходил в дежурку, оставив здесь, у себя в кабинете, постороннюю гражданку, да ещё и с пониженной гражданской ответственностью. Ну, он у меня отхватит по полной. Через день будет дежурить, пока не научится делать всё правильно.

После беседы с девицей стало ещё хуже. Оказывается, она, пока была тут одна в кабинете, умудрилась позвонить своим, и те сейчас уже едут на разборку по известному им адресу сауны.

А вот это уже хреново. Нам тут только не хватало перестрелки между враждующими группировками. А оружие у парней точно есть. Девица сама это видела.

Ещё с её слов я уже примерно понял, кто там в бане сегодня гуляет. Местные пацаны. Вполне себе серьёзные ребята. И с нами вроде бы здороваются, и там, где живут, не гадят. Раньше не гадили…

Теперь же, если тут сейчас начнётся разборка между сутенёрами и бандосами… Хрен его знает, что будет дальше. Но знаю точно, что ничего хорошего из этого не выйдет. Ни для меня, ни для этих мальчиков с большими пушками.

Оставив полуголую девицу в дежурке, я взял с собой только молодого оперка и поехал с ним на адрес. Причём на все его вопросы я ответил, чтобы не лез. Сам во всём разберусь.

Нет, я не Рэмбо. И не супергерой. Просто я знаю этих ребят. И думаю, что смогу погасить скандал, возникший на ровном месте. Они не беспредельщики. И с ментами стараются не ссориться. Думаю, что если их не провоцировать, то всё можно будет закончить мирно. А вот если нагнать туда пару машин с мигалками да человек мрнадцать в форме с автоматами, то бойня может быть вполне себе кровавой.

Мы подъехали к сауне как раз вовремя. У входа стоял какой-то чёрный внедорожник. Джип не джип, особо я в них не разбираюсь. Причём мне даже удалось увидеть, как в сауну заходят крепкие ребята в кожаных куртках. Я заметил двоих. Но сколько там зашло их до этого? Хрен его знает, товарищ майор. В джипе никого вроде бы не осталось.

Тёлка та из бани сбежала через подвал. Есть там хитрый ход, выводящий в другой подъезд. Я это и раньше знал, когда там ещё и бани-то никакой не было.

– Оставайся здесь, в машине. Будь на связи! Из машины не выходи ни в коем случае.

– Но, товарищ капитан…

– И не спорь! Если начнётся заваруха, под пули не лезь. Сообщишь в дежурку и ждёшь моих указаний. Ясно? А это я с собой возьму.

Я прихватил автомат и поспешил к другому входу.

Двигаясь по подвалу, я старался не шуметь. А поводов нашуметь было прилично. И всякий мусор под ногами, и торчащие из стен трубы, на которые можно было легко наткнуться головой, а уж после этого знатно нашуметь, матерясь от боли.

Автомат я уже снял с предохранителя и подготовил к стрельбе одиночными. Палить очередями не моё хобби.

Дверь, через которую выбралась девчонка, была даже чуть приоткрыта. С той стороны её прикрывала фальшивая стенка с крючками для полотенец. Хитрая система, но, как всегда, всё просто, как всё гениальное.

Я потянул дверь на себя. Открылась даже без скрипа. Стал пытаться заглянуть в щёлочку фальшивой панели, но это мне не удалось. Прислушался. Журчание воды – слышу. А больше ничего не слышу. Стараясь не шуметь, аккуратно начинаю открывать деревянную панель с вешалками. Щель становится шире. И первое, что я вижу, это труп толстого голого бугая с простреленной башкой. Вокруг головы уже натекла довольно-таки приличная лужа крови.

Не спеша перешагиваю через нижнюю часть фальшивой стенки, попадаю внутрь помещения с большой кроватью. На кровати ещё один труп. Лежит лицом вниз. Кровь на простынях и на подушке.

Рассмотреть его не успеваю, так как мне в затылок упирается что-то жесткое, судя по всему металлическое.

Похоже, что пока я, шифруясь, как дурак, пробирался в комнату, за фальшивой дверцей меня уже кто-то поджидал.

– Тихо! – раздался приглушённый голос. – Медленно положи оружие на пол. А резких движений делать не надо.

Глава третья

Судьба порой была ко мне сурова,

Но мне везло невероятно.

Там, где другие шли до гроба,

Я умудрялся выходить обратно.

1996 год. Москва. Сауна. Те же и там же

Стараясь делать всё медленно, как и рекомендовал мне стоящий позади меня человек с пистолетом, приставленным к моему затылку, я стал опускать автомат на пол.

– Парень! Я из милиции. Лучше тебе не дёргаться. Всё равно все выходы уже перекрыты.

– Стой. Замри!

Я замер в полуприседе, так и не донеся оружие до пола.

А незримый собеседник продолжил:

– Саня! Не дёргайся. Я сейчас уберу пушку. Не стреляй.

– Лёха?

Я выдыхаю и распрямляюсь.

Да, это действительно Алексей. Повзрослевший. Но по-прежнему с усами и в затемнённых очках. Но сейчас эти очки смотрятся довольно-таки глуповато на его лице. Это как в шубе в бане.

– Это твоих рук дело? – киваю я на два трупа.

– Моих. Там ещё в другом зале трое «двухсотых».

– А девчонки где?

– В парилке запер. Не трогал я их. А это твои снаружи в дверь ломятся на парадном входе?

– Нет. Это к тебе сутенёры приехали на разборку.

– Сколько их?

– Четверо или пятеро. Не больше. Приехали на одном джипе.

– Ясно. А твои где?

– Какие мои?

– Ну, те, которые все выходы перекрыли?

– Нет никого. Молодой оперок с ПМ сидит недалеко от главного входа и от испуга гадит под себя. Типа выход пасёт. Но у него рация. С перепугу может и подмогу вызвать. Что тут у тебя было?

– Да парни тут перепили. И решили девок хором оприходовать. А те начали ерепениться. Одна сбежала вот… Судя по всему, она уже у вас в конторе.

– Ага… Иначе что бы я тут делал?

– Вы их крышуете?

– Я – нет. Но она наговорила в дежурке, что её с подругами в заложницы взяли, а она сбежала. Так и прибежала в отдел босая и полуголая. А ты как тут оказался?

– Приехал с шефом. А тут такой блудняк.

– И что дальше?

– Да надоело мне это всё. И тут оказалось, что в одном месте собрались все, кто меня знал в этой банде. Удобный случай… Да и не люблю я весь этот беспредел. А тут эти с девчонками… Им и так несладко. А у меня принцип – «Кроме женщин и детей».

– Я тоже видел этот фильм. А ты что, как тот Леон?

– Типа того… Не об этом речь. Скоро эти там дверь сломают. Да и шумят они прилично. Похоже, что они банщика уже обнулили. Он там за дверью оставался в соседнем помещении.

– Может, уйти? Запасной выход чист. Там никого нет.

– Тогда искать будут конкретно. Девки-то видели меня. Опишут приметы.

– Тебя ещё кто-то знает так хорошо, как эти? – я указал на трупы.

– Нет. Только ещё один человек. Но он… Его здесь нет.

– Сбрей усы. Постригись. Никто и не опознает. Ты здесь не наследил. Пальчики твои в базе есть?

Он показал мне свои руки в тонких кожаных перчатках.

Шум ломаемой двери мне не понравился. Глядишь, через пару минут ворвутся сюда рассерженные сутенёры.

– Слушай, Лёха! А давай сделаем так…

Ворвавшись в сауну, ребята в кожаных куртках увидели, что в зале три человека. Один сидел в кресле лицом к двери, а двое примостились на диванчике. Причём один из них был в одежде, а другой совсем почти что голый. Но все трое целились из пистолетов в сторону входной двери.

Возникла быстрая перестрелка. Причём со стороны вошедших раздался только один громкий оглушительный выстрел. Зато откуда-то из глубины комнаты прозвучало несколько приглушённых хлопков. Только и было слышно, как клацает затвор да звякают пустые гильзы по каменному полу.

Через минуту всё было тихо. Алексей прошёлся и произвёл контроль. Причём добить пришлось и одного подранка. Им оказался хозяин бани.

Я не препятствовал Лёшке. Это правильный принцип: «Уходя гасите всех!»

Потом какое-то время мы раскладывали оружие так, чтобы получилась правильная картинка. Дескать, пришли эти и убили тех. А те, что были здесь, отстреливались. В общем, все умерли. А то, что в парилке, дрожа от страха, сидят голые девицы… Это мелочи. Пусть живут. Меня они не видели. А Лёху они описать не смогут. Он не снимал свою бейсболку и был в тёмных очках.

Ещё Лёха сделал быстрый шмон по карманам всех присутствующих трупов. Денег не брал, но забрал ключи и какие-то одному ему понятные мелочи.

Я вывел друга через второй выход.

– Уходи! Постарайся подчистить за собой хвосты. Через неделю звякни мне вечером на домашний. Звони из автомата. Назовись Семёновым из ОБЭПа. Там такого нет. Если что не так, то я скажу: «Вы не туда попали».

– Спасибо, Саня.

– Не говори ерунды. Вали уже. Я чувствую, что наши скоро будут здесь.

Лёшка перебежал через дорогу и, быстро поймав частника на «Жигулях», уехал.

А через пару минут к дому уже подъезжал жёлтый уазик с синей полоской на дверях.

1996 год. Москва. Через неделю после событий в бане

Неделя выдалась суматошная. Бойня в бане получилась нехилая такая. Начальства понаехало всех мастей из всех областей. Прогремели мы на весь город.

Досталось всем. И мне в первую очередь. Плохо, типа, ведётся на территории оперативно-разыскная деятельность. Всем по выговору влепили. А участкового и вовсе чуть ли не распяли за то, что допустил у себя на территории устройство нелегальной сауны.

Но потом всё вроде бы сошлось. Посчитали патроны и гильзы. Получилось, что перестрелка между бандитскими группировками закончилась вничью. А то, что девки болтали о якобы ещё одном фигуранте, то это они с испугу. Чего только со страху не привидится. Из дела лишний персонаж был вычеркнут. Зачем нам лишний висяк? А так… Два дела закрыто сразу. В связи со смертью всех подозреваемых. К тому же это дело у нас практически сразу забрали в округ. А нам только люлей раздавали. Ну ещё бы… Им там палки в зачёт, а нам и так сойдёт.

Меня ещё пару раз таскали на всякие допросы, опросы и пояснения. Молодому оперу тоже досталось на орехи.

Но всё плохое, как и всё хорошее, когда-нибудь всё равно заканчивается.

Новая неделя. Новые проблемы. Угон, наркота, кражи… А в придачу ещё бытовое убийство по пьяной лавочке, да к тому же с последующим расчленением трупа в ванной и выносом по частям на ближайшие помойки. Раскрыли за сутки. Собачка умная привела от помойки прямо к месту совершения и расчленения. Дело раскрыто. Округу даже премии дали. А нас тоже наградили… снятием ранее наложенного взыскания. То есть дали выговор, сняли выговор. Вот и вся награда.

Лёха позвонил через десять дней. Всё как условились. Явки, пароли, адреса… Как в кино, ей-богу. Но всё чисто. Договорились встретиться через пару дней на том месте, где много лет назад повстречались с ним первый раз на гражданке.

На всякий случай я даже пытался проверяться, нет ли за мной хвоста. Но это я уже переборщил. Мы всё тогда сделали чисто, и даже дело то уже закрыто. Хотя кто его знает… Наше местное гестапо тоже свой хлеб не напрасно жуёт. Служба, блин, собственной безопасности. Недавно один участковый со мною поделился по пьяни своей историей. Пришёл к нему на опорный хрен в пальто и предъявил ксивочку. А потом продемонстрировал папочку, в которой был собран материал оперативной разработки на того самого участкового, где подробненько, бумажка к бумажке, протокольчик к протокольчику, был подшит материал, с которым можно было сразу и в суд идти. Там на участкового был собран та-а-акой компромат, что не отмоешься потом. И попросил особист за этот материал всего ничего. Несколько тонн зелени. Вот такая вот безопасность у нас.

Нет, всё чисто. И хвоста за мной нет. Я тоже не в ауле родился. Умею и сам следить, и следить, чтобы за мной не следили.

Лёху на месте встречи я не увидел. Да я и не надеялся на это. Он ведь тоже не из тех, кто придёт и будет стоять посреди площади, как тополь на Плющихе.

Помаячив какое-то время на видном месте, я ушел в сторону торговых палаток, что раскинулись возле метро. Когда покупал себе сигареты, услышал позади себя: «Через переулок. Зелёная “копейка“. Сорок пятнадцать».

Когда я расплатился с продавцом, позади меня никого уже не было. А в отражении витрины, когда совершалась покупка, я видел только смутный тёмный силуэт.

Грамотно. Технично. Даже со стороны вряд ли кто-то что-то понял. Один покупает, а другой подошёл, посмотрел и ушёл себе дальше.

Я закурил. И, прогуливаясь, пошёл совсем не в ту сторону, в которую мне рекомендовали идти. Но через минуту вернулся к той же палатке и купил себе вторую пачку сигарет. Лишь только потом пошёл в соседний переулок и, пройдя его наискосок, увидел нужную машину.

Открыв заднюю дверь, я протиснулся на сиденье, и машина сразу же тронулась с места. Не с визгом покрышек, а спокойно и не торопясь. И это тоже правильно.

Какое-то время ехали молча. Лишь через несколько поворотов Лёшка сказал:

– Привет! Как сам?

– Нормально. А ты как?

– Жив пока.

Приехали мы куда-то на окраину Москвы. Старый район на западе. Припарковался Лёха в одном дворе. Но когда мы вошли в подъезд дома, оказалось, что он проходной. Давно я таких не видел. Пройдя ещё через двор, а потом сквозь пролом в школьном заборе, мы очутились где-то на заднем дворе школы. И только потом уже, выйдя через калитку, мы зашли в подъезд панельной пятиэтажки. Их несколько стояло в ряд. Наша была вторая по счёту. Второй подъезд. Третий этаж. По три квартиры на этаже. Та, в которую мы зашли, прямо посредине. Двойная дверь. Первая железная. Вторая – старая деревянная.

Заперев за собою обе двери, Лёха наконец-то слегка расслабился.

– Раздевайся. Проходи на кухню. Чай? Кофе? Коньяк?

– Давай лучше чайком согреемся.

– Лады.

Пока закипал чайник, на столе появилась нехитрая снедь. Алексей нарезал бутербродов с колбасой. Достал какие-то шоколадные конфеты.

– Как я понимаю, хата не твоя?

– Съёмная. Ко мне вообще никаких концов. Я практически всё за собой подчистил. Там, где я раньше жил, уже новый хозяин ремонт делает.

– А тот человек? Помнишь, ты говорил, что про тебя ещё кто-то знает?

– Больше не знает. Он на герыче сидел. Переборщил с дозой.

Лёха отхлебнул глоток чая, а потом его как прорвало. Он стал рассказывать всё. Ну или почти всё…

– Понимаешь, Саня… Я сам не понял, как оказался в должности штатного киллера у нашей группировки. Но ты не думай! На мне крови много, но невинной – нет. У меня даже принципы свои есть. Как у того Леона в фильме: «Кроме женщин и детей!» Отличный фильм, кстати. Жаль, что он не смог уйти тогда. Девки всему виной… Но, слава богу, у меня с этим всё в порядке. Не женился. А потом… А потом уже и ни к чему стало. Бабы были, но одноразовые. Поговорку такую слышал? «Есть с кем переспать, но нет таких, с кем рядом хотелось бы просыпаться постоянно». А ты, я так понял, женился?

– Есть такое дело. Но ей не особо нравится моя работа. Платят мало, а видит она меня редко. Я не слежу за ней. Но уже появилось ощущение, что она скоро от меня сбежит. Кажется, что у неё уже кто-то есть на примете.

– Помочь? – усмехается Лёха.

– Не… Пусть бежит куда хочет. Я тоже уже перегорел к ней. Детей она не желает заводить. Говорит: «Нефиг нищету плодить». А без детей – это и не семья вовсе, а какой-то договорно-официальный перетрах получается.

А тем временем Лёха продолжал:

– На мне много трупов. Но бандиты из других группировок и зажравшиеся коммерсы – это нелюди в людском обличье. Ты же сам знаешь.

– Ну так уходи. На тебя даже ориентировок после того дела нет. Само дело закрыто. Одна банда постреляла другую банду. Девки уже свалили на историческую родину. Одна была из Ульяновска, а две другие вообще с Украины. Ты можешь уйти по-чистому.

– Куда? Куда я уйду?

– Это уже другой разговор, более предметный. Ты мне скажи… Тебя в банде многие знали? Ну или хотя бы в лицо тебя кто-то сможет потом опознать?

– Уже нет. Я хорошо маскировался. Меня знали только двое. А видели ещё человек пять, не больше. Но для них я был тёмной лошадкой. Скорее всего, меня все воспринимали как обычного «быка» из другой пятёрки.

– Пятёрки?

– Да. У нас всё было на пятёрки поделено. А главный наш был не из блатных и не из спортсменов, а из вояк. Тоже наш. Афганец. Старлей из мотострелков. Был ранен. Наградили. Списали по ранению. Сам он родом из Нальчика. Но русский. После армии понял, что дома ловить нечего. В Москву подался. Нашёл бабу местную, разведёнку. Толстую и пьющую. Расписался. Прописался. Сперва работал автослесарем, но быстро всё понял и вовремя сориентировался. Собрал под себя парней в банду. Тоже все бывшие военные или менты. Он и придумал делить на пятёрки. А старший пятёрки входил в другую пятёрку. Уже из старших.

– Это не он придумал. Так ещё при царе революционеры делали. То ли эсеры, то ли большевики. Про это я точно не скажу. Но такое уже было и раньше.

– А, понятно… Ну а мои способности он быстро оценил. И постепенно через него и его посредника ко мне стали поступать заказухи. Платили хорошо. Но я чувствовал, что скоро могут и меня заказать. Уж больно много я знал. А главный наш зачистил почти всех, с кем он начинал пять лет назад. Похоже, что остался я один. Да плюс ещё тот, второй. Но теперь уже нет ни того ни другого. Да… Теперь никого не осталось. Остальные пятёрки где? Я не знаю. Не моё это дело. У меня только одно ремесло – one shot one kill. Один выстрел – одна мишень.

– Люди не мишени, Лёха!

– Это только поначалу, Санёк.

– Ну и что ты дальше будешь делать?

– Уехать хочу.

– Думаешь, там лучше, чем здесь?

– Там меня не знают.

– А не хочешь на службу вернуться?

– Да кто меня возьмёт-то? А кем? Куда?

– Контрактником пойдёшь? Ты же снайпер по ВУС? Хочешь, я поговорю кое с кем. Есть небольшие связи. Ты же знаешь, что сейчас на Кавказе? Всё кипит, бурлит и пенится… Как в песенке: «То ли ещё будет… Ой-ой-ой».

– Я бы пошёл… Скучаю я, Сань. Там, на войне, было проще. Здесь – свои. Там – враги. Целься и стреляй.

– Не всё так просто, Лёха, в этой жизни. Но сперва мне надо будет тебя аккуратно пробить по нашим базам. Нигде не засвечен ли? Вдруг на тебя есть что-то.

– Не должно. Я всегда один был. Один приходил. Один уходил. А те, кто заказы принимал, они там, в бане остались лежать.

– Вот это я и хочу проверить. Только я буду слегка неофициально пробивать. Через знакомого эксперта. Если всё чисто будет, я тебе сообщу. Думаю, что через месяц у меня уже будет вся информация. Так же, как сегодня, меня наберёшь. Встретимся, потолкуем.

– Спасибо тебе, Санёк!

– Да брось ты…

– Вот, кстати, я там пробежался по-быстрому. Собрал кое-что, пока твои менты их квартиры не обыскали. Это тебе.

Он достал откуда-то из-под кухонного стола небольшую спортивную сумку и протянул мне.

– Возьми. Пригодится.

Сумка была не слишком объёмная, но довольно-таки тяжёлая. Я не стал с ним спорить. Знал, что всё равно он найдёт способ отблагодарить меня.

– Пойми, Лёха! Я тебе помогал, помогу и буду помогать не за деньги, а…

– Я знаю, Саня! Не поверишь. Я тоже тебе не последнее отдаю. Стволы там чистые, ни разу не стреляные. А деньги… Пригодятся.

Я ничего ему не ответил. Просто не знал даже, что сказать. А он продолжил:

– Мне порою кажется, что не зря нас тогда в Панджшере судьба свела. Ой не зря. Видишь ведь, хоть и пошли мы по разным дорогам, а судьба нас всё равно друг с другом сталкивает. Я давно уже не верю ни в бога, ни в чёрта, но сдаётся мне, что где-то там, – он указал пальцем куда-то вверх, – есть кто-то или что-то высшее. И оно видит нас и следит за нами.

– Лёша! Я в эту мистику не верю.

– Знаешь… Я тоже не верил раньше.

А ещё через пару месяцев Лёха уже уехал контрактником на войну.

Глава четвёртая

«Есть только миг между прошлым и будущим. Именно он называется жизнь»

2002 год, 23–24 октября. Москва. Дворец культуры ГПЗ-1. «Норд-Ост»

Вместе с сотрудниками УР из нескольких отделов Юго-Восточного округа я приехал на Дубровку на усиление. Раньше, до перевода в округ, это была «моя земля». И хотя прошло уже три года, но я тут знал буквально всё. И в ДК этом бывал не раз. Да что там говорить… Я в этот Дворец культуры ходил, ещё когда учился в начальной школе. Тут постоянно проводили новогодние утренники.

Но сейчас мой приезд сюда был вызван более трагическим событием. Примерно в девять вечера большая группа чеченских террористов захватила около тысячи человек. Прямо во время спектакля-мюзикла «Норд-Ост» ворвались в зрительный зал, стреляя из автоматов и угрожая всех взорвать. Об этом практически сразу стало известно. Сами террористы заставляли заложников звонить своим родным и говорить о том, что произошло.

Нас всех подняли по тревоге. К десяти вечера вокруг ДК уже было оцепление из ментов всех мастей. Начальства понаехала тьма. Не позавидуешь местным. Теперь всех собак на них повесят. А что они могли сделать? Внезапная атака вооружённых боевиков на развлекательный центр – это была хорошо продуманная военная операция.

Ближе к полуночи к милицейскому оцеплению прибавились военные спецы. Суровые такие с виду дядьки. Многие в балаклавах. Одного из таких, снайпера, мне поручили проводить в наиболее удобное место для обзора и контроля над территорией, прилегающей к задней части ДК.

Я территорию свою знаю довольно-таки хорошо. Так что шёл уверенно, а за мной шагал человек в маске, вооружённый то ли «валом», то ли «винторезом». Я в них не особо разбираюсь. С металлическим прикладом… значит, «вал».

Когда мы остались наедине, я получил вполне чувствительный тычок в бок, а знакомый голос из-под маски произнёс:

– Привет, Саня!

– Лёха? Ты? Здорово, бродяга! Ты как тут оказался?

История Лёшкиных приключений была бы длиннее, если бы мы были в обычной обстановке, а не находились возле здания, захваченного террористами.

В августе девяносто шестого, во время нападения боевиков на Грозный, Лёха неплохо зарекомендовал себя как снайпер. Его заметил кто-то из спецназа. Переманили к себе. А что? Полезный парнишка. Один выстрел – минус один враг. И вот Лёха уже не контрактник. Повоевал он там прилично. А теперь сюда подтянули на усиление. Тем более враг тот же, что и там.

Долго нам поболтать не удалось в тот раз. Через некоторое время в ходе небольшой ротации всех ментов заменили на спецназ. А нас всех разогнали по своим подразделениям. Дескать, теперь это уже и не ваше дело. Идите там работайте, ловите своих наркоманов.

Ну а чем всё кончилось на Дубровке? Полтораста гражданских трупов и около пятидесяти трупов террористов. До сих пор понять не могу: это была удачная операция спецназа или что-то пошло не так, как планировалось?

2010 год, осень. Москва

Вот когда опер перестаёт быть опером? Когда становится начальником или когда перешагивает какой-то определённый возрастной рубеж? А может, когда у него становится хуже со здоровьем? Вот я, например, уже перешагнул тот злосчастный возраст, о котором говорят «баба ягодка опять». Но это у них, у женщин, так. А у меня? Каждое утро, просыпаясь, я все эти годы чувствую на себе. И кости ломит, и старые раны болят. Хотя кто-то сказал, что шрамы не болят… Зато напоминают о себе какой-то тупой тянущей болью. Пока с утра не разомнёшься, хрен на что способен. Как я в детстве не любил утреннюю гимнастику… Несмотря на то, что и спортом занимался, и разряды какие-то имел. А вот утреннюю зарядку считал бесполезным занятием. Я с самого раннего утра и так был здоров и бодр. Как тут не посетовать по-стариковски: «Эх, молодость, молодость…»

Но разговор-то не о том. Опер перестаёт быть опером, когда пропадает азарт. Когда гаснет в глазах огонёк авантюризма. Когда не тело, а мысли становятся вялыми и рассудительными.

Мне уж год как не жмут плечи погоны подполковника. И начальство уже не раз намекало, что пора бы освободить место для молодых. Всё равно до генерала мне никогда не дослужиться. Это как в том анекдоте: «У генералов есть свои внуки». Там, наверху, сидят, обложив толстые зады бумагами, опытные карьеристы. У них давно уж нет того азарта, который заставляет лезть под пули и идти на нож с голыми руками. Они уже не атакуют. Они заняли своё место, своё кресло, и сидят в глухой обороне.

А мне всё чего-то не хватает. Но сейчас мне не хватает всего лишь одного. Я хочу понять: ошибаюсь я или нет?

Все дела, которые я смог собрать в одну кучу, но пока ещё не смог объединить в одно дело, говорят мне только об одном. Уж больно знакомый почерк у киллера. Таких сейчас уже и не делают. Штучный товар. Гоню от себя постоянно грызущую меня мысль: «Неужели это он?»

После «Норд-Оста» с Лёхой мы больше не пересекались. Адреса его у меня нет и не было. Я пытался через спецуру навести справки, но у них там всё так засекречено, что быстрее мне по башке настучат, чем я нарою что-то интересующее меня.

Но какой же знакомый почерк у этого киллера-невидимки.

Нет. Если все дела рассматривать по отдельности, то можно подумать, что это несколько разных человек. Кто-то постарше, кто-то помоложе. Но стоит собрать всё в одно… Это как картинку из пазлов складывать. Каждый кусочек по отдельности не даёт полноты картины. А сложив их вместе…

Вот и мне сейчас не хватает одного пазла, самого центрального фрагмента, чтобы картинка сложилась окончательно.

От своих агентов я уж знаю, что есть заказ на одного очень зажравшегося депутата. И этот заказ не только сделан, но уже и принят к исполнению. Мне известно практически всё. Как говорилось раньше в римском праве? Quid? Ubi? Quando?[1] Осталось только узнать одно: Quis?[2]

Можно было, конечно, предупредить жертву. Но в таком случае рассыплется стройная комбинация, которую я уже построил. Ловушка уже заряжена. Осталось только положить туда приманку и захлопнуть, когда появится тот, для кого эта ловушка и предназначена. А что до депутата… Мразота он та ещё. Прихватизировал себе народное достояние ещё в девяностых. Причём действовал не менее кровожадно, чем те самые братки. На нём жмуров, быть может, даже больше, чем на том киллере. Ведь убивает не только хладное железо и огнестрельное оружие. С не меньшим эффектом убивает голод, холод и ядовитые выбросы в атмосферу. А у этого «владельца заводов, газет, пароходов» не только рыльце в пушку, но и руки по локоть в крови.

Так что торопиться не будем. Не надо торопиться. Пусть киллер сделает своё дело. Тут я его и постараюсь взять. А пока, чтобы не спугнуть, на расстоянии с километр или даже больше нет ни одного сотрудника. Ну, кроме меня разве только. А я сижу не на виду. Я заранее уже снял нужную квартиру в нужном доме, и спокойно пью чай, сидя у нужного окошка. После того как снайпер положит свою мишень и его охрану, по моей команде все выходы с чердака будут перекрыты, кроме одного. И тут буду я…

Бронежилет я не надевал. Бегать мешает, а от пули в башку не защищает. Ну и смысл его таскать на себе?

Я рискую? Да. Но это даже как-то стимулирует, что ли. Наверное, я адреналиновый наркоман. За рулём гоняю… С умом, конечно. Но медленно ехать уже не могу. Слава богу, ксива есть. А так бы я на одних штрафах разорился. У меня только один принцип – никому на дороге не мешать и не создавать аварийных ситуаций. Пока что удаётся. Последние лет десять у меня никаких аварий не было. Не считая, конечно, мелких покоцанностей. Но это когда в темноте пробираешься через лес или ещё в какой не шибко освещённой незнакомой местности. Я никогда не гнался за внешним глянцем. Моя машина должна уметь быстро ездить и быть надёжной. А как она выглядит снаружи – наплевать. Дождём помоется – и ладно. Натирать её до блеска мне ни к чему.

Я налил себе ещё чайку погорячее. Что-то задерживается депутат. Как бы не сорвалось.

Но нет. Всё в цвет…

Когда всё началось, минуты и секунды побежали быстрее. Если бы я не был готов к тому, что произойдёт, то выглядело бы всё это так: Тишина… Бум. Бам. Трах. Бах… Всё.

Но когда ждёшь и знаешь, что сейчас будет, то и сам ускоряешься, как тот Бэтмен в тупых американских фильмах про супергероев. Наши отечественные супергерои не так шикарно выглядят, как голливудские актёры. Зато порою могут дать сто очков форы любому выдуманному супермену.

Я выскочил из квартиры и в одну секунду закрыл на замок решётку, что перекрывала вход и выход на чердак. Раньше она была всегда открыта. Лишь проволока, продетая в петли, удерживала решётчатую дверь от открытия. Но сейчас там красовался довольно-таки мощный замок, который я не поленился и принёс собой. На свои кровные, между прочим, покупал.

Но стоять перед решёткой и отсвечивать я не стал. Да ну его нафиг! Ещё пальнёт сдуру. Я отступил за стену, а заодно ещё и прикрылся раскрытой металлической дверью. Какая-никакая, а всё-таки защита.

Послышались шаги… Рванулась решётчатая дверь…

– Ты окружён! Все выходы перекрыты! Не усугубляй свою ситуацию. Сейчас у тебя есть шанс остаться в живых. Потом его не будет… Мы тебя ждали, так что сумели хорошо подготовиться.

– А чего же тогда этого толстого дурака не предупредили? Или там внизу двойник?

А его голос с годами не изменился…

– Не было никакого двойника, Лёша. Ну а то, что не уберегли такого «ценного» товарища… Упс… Как говорится, се ля ви.

– Сашка? Ты?

– Ну а кто же ещё? Давай не шути. Я сейчас выйду, а ты не будешь в меня стрелять. Договорились?

– Выходи. В тебя стрелять не буду.

– А больше тут и нет никого.

– Опять на пушку берёшь? «Все выходы перекрыты»… – передразнил он меня.

– Перекрыты. Но все они на дальних дистанциях. Ловушка захлопнулась. Из этого квартала не выйти ни по земле, ни под землёй. Я знаю, что однажды ты ушёл по подземным коллекторам. Сейчас там тоже ждут.

– Ты следил за мной?

– Я поначалу не знал, что это ты. Только потом стал подозревать. Лёша, на фига тебе всё это? Ты же снова перешёл границы. А на дворе ведь уже не девяностые. Как ты снова очутился по ту сторону баррикад?

– Как? Как… Каком кверху. Примерно через год после нашей с тобой встречи на Дубровке меня посекло сильно. Там, в Чечне. Нас тогда гелаевцы зажали в ущелье. Ну и накрыли из миномётов. Пока наши подошли, на меня столько промедола извели. Я до сих пор не могу без укола из дома выходить.

– Ты на наркоту, что ли, подсел?

– Подсядешь тут… Меня по кускам собирали. Чудо, что выжил и могу ходить.

– Почему со мной не связался?

– Сперва по госпиталям валялся. А потом меня списали. Как ненужную игрушку выбросили на помойку.

– Но они же должны были помочь…

– Меня подставили. А может, и сам дурак. Короче, ещё в госпитале меня поймали на краже наркоты. Дело не раздували. Просто пинком под зад. Иди гуляй! Меня просто списали в утиль. Ни зарплаты, ни пенсии. Я жил как нищий. Мне мать не на что было похоронить.

– Почему ты меня не нашёл?

– Потому что не искал. Ты что, наркоту мне стал бы доставать?

– Надо было бы, достал бы. И врачей нашёл бы. И с ложки кормил бы. Ты меня за кого держишь? Ты думаешь, если я мент, то я уже и не человек вовсе?

– Я этого не говорил. Но и ты меня пойми. Кругом несправедливость. А я… А я дурак. Отпусти меня! Я всё равно живым не сдамся. Да и они не отпустят.

– Ты должен жить.

– Я уже никому ничего не должен, Саня. Я тогда поначалу занял денег. Да не у тех занял. Тоже из спецуры. И все деньги мне пришлось отрабатывать. А умею я хорошо делать только одно, как ты знаешь. И, как мне кажется, меня не просто так с наркотой подставили. Они вели меня всё это время. И этот… Нарисовался уж больно слишком вовремя. Предложил закрыть все долги. Предложил работу по профилю. Я был вынужден согласиться. Но только потом понял, что попал в ловушку, из которой нет выхода. И всё один к одному. Правда, этого товарища тоже больше нет. Я взял заказ и на него. И исполнил уже.

Лёха даже усмехнулся. Похоже, что он немного не в себе. Или это наркота так на него влияет?

Я очень хочу ему помочь! Но смогу ли?

– А потом на меня вышли уже совсем другие люди. Из конторы. Ты, Сашка, сам не знаешь, во что вписался. Мне не дадут уйти. И тебе не дадут меня увести. Мы с тобой не дойдём даже до машины. Так что лучше оставь меня. Я попробую. Одному мне будет легче. Но если они поймут, что ты меня засветил, то ни мне, ни тебе несдобровать.

– Лёха! Но ты же прекрасно знаешь, что я могу и что не могу. Я же тоже не один. Вокруг дома наши люди.

– Они тебе не помогут, – усмехнулся Лёшка.

– Может, тогда здесь, в этой квартире отсидимся? Подождём, покуда не прибудет наша кавалерия…

– Боюсь, что кавалерия приедет не из той конюшни.

– Тогда давай сейчас прорываться, пока конским по́том ещё не пахнет.

– Уже не успеем.

– А всё-таки рискнём…

– Боюсь, что я не смогу тебе помешать. Я в тебя, Сашка, стрелять не буду. Но прошу… Оставь мне оружие и не надевай на меня наручники. Так хоть шанс будет уйти. Да и тебя постараюсь спасти.

– Неужели всё так серьёзно?

– Хуже… Раз ты меня вычислил, значит, меня сольют. Если бы ты просто ко мне пришёл, я бы сам тебе всё рассказал. А теперь…

– А я не смогу тебя спрятать?

– Они легко могут пробить информацию о тебе. И когда поймут, что ты меня и раньше знал, то и тебя сольют. Могут посадить за что-нибудь. А могут и просто убить. Ну или несчастный случай.

– Меня?

– Да им всё равно. Любого мента всегда можно посадить. За что? За рвение к работе. Ты же не всегда соблюдаешь закон, когда выслеживаешь гадов?

– Лёха! Может, расскажешь тогда, на кого ты работаешь?

– Я же тебе говорил. Конторские. Только работают они не на государство, а на себя. А контора их прикрывает. Так что шансов с ними бодаться у нас с тобой никаких нет. И хотя они мне исправно платят, но я у них на таком крючке, что от них мне теперь не спрятаться нигде на этой земле.

– То есть шансов у нас никаких?

– Никаких.

– Тогда бояться больше нечего. Пошли!

– Куда?

– Будем прорываться.

– Не получится.

– Не попробуем – не узнаем.

Попробовали. Узнали.

Да. Не прорвёмся…

Расстреливать нас начали сразу. Не было никаких: «Стоять-бояться! Оружие на пол! Руки за голову!» Просто начали в нас стрелять. Из двух чёрных микроавтобусов посыпались бойцы в масках без каких-либо опознавательных нашивок. Хрен его знает, кто это был. Может, конторские, как и говорил Лёха, а может, ещё какие спецподразделения. Мне уже было пофиг.

Морально мы с Лёшкой уже были к этому готовы. Я успел упасть в одну сторону, за припаркованную во дворе «девятку», Лёха упал в другую сторону, и шустро так заполз под уазик.

Зато не готовые к такому развитию событий молодые опера, что ожидали меня у машины во дворе, и экипаж ППС падали как подрубленные. Лишь один сержант из пэпээсников успел открыть огонь в сторону нападавших. Но только в сторону… Он так ни в кого и не попал, а через секунду-другую уже уткнулся лицом в асфальт.

Первым добился ощутимых результатов Лёха. Он бил по ногам, и маски-шоу немного притормозили. Я стал выцеливать тех, кто был закрыт от Лёшки машиной. Но больше двух выстрелов сделать мне не дали. «Девятка» зазвенела, задрожала от града пуль. Выбрав небольшую паузу между очередями, я перекатился под уазик.

– Лёха! Уходим.

– Поздно…

Кто-то выстрелил по нашей машине из гранатомёта. уазик подбросило вверх, разрывая на части. Нас тоже разбросало в стороны и посекло осколками.

Лёху, как мне показалось, очень тяжело ранили. По крайней мере, крови из него уже вытекло прилично. Даже странно, что он ещё шевелится. Что-то ударило меня в бедро. От резкой боли я чуть не потерял сознание.

К нам приставными шагами стали приближаться люди в масках. Я из последних сил поднял руку с пистолетом. Но выстрел в плечо швырнул меня на асфальт. Я упал так, что мне было видно лежащего неподалёку от меня Лёшку. Он был ещё жив, когда подошедший к нему человек в тёмной одежде и балаклаве в упор выстрелил из пистолета ему в голову. Мой друг дёрнулся, а брызги крови полетели в разные стороны, некоторые попали мне в лицо.

А потом и меня что-то сильно ударило по затылку. Видимо, кто-то, кого я не видел даже, выстрелил мне в голову. Выстрела я уже не услышал. Я даже не почувствовал ничего. Просто умер…

Глава пятая

Внезапно, неожиданно и очень странно…

Неизвестно когда и неизвестно где…

Вода, в которой я внезапно очутился, показалась мне ледяной и очень мутной. Мне не хватало воздуха. Но я вдруг понял, что если сейчас постараюсь вдохнуть, то просто захлебнусь и утону. Странно… Я же уже умер? Мне больше нечего бояться. Но тело, видимо, ещё не прониклось сознанием того, что оно уже умерло, и ему, этому самому телу, очень хотелось вдохнуть полные лёгкие воздуха.

Что-то тянуло меня под воду всё глубже и глубже. Причём погружался я вниз головой. В мутной зеленоватой воде я даже смог рассмотреть, что или кто меня тянет на дно. Это был парнишка, который судорожно вцепился своей рукой в рукав моей рубашки. В его широко раскрытых глазах я видел ужас. Но он тянул меня всё глубже вниз. Я попытался хоть как-то двигаться, чтобы выплыть на поверхность и глотнуть немного воздуха, поскольку мои лёгкие уже жгло изнутри и разрывало на части. Вверх ногами всплывать у меня никак не получалось, но я как-то извернулся и, оторвав от себя руку парня, стал всплывать. В глазах мальчишки помимо страха мелькнуло некое удивление, потом обида. Из его рта стали бурно выходить пузыри воздуха. Но я уже всплывал на поверхность.

Я так сильно рванул вверх, в сторону светлеющей поверхности, ибо сам уже был готов глотнуть воды вместо воздуха.

Через пару секунд я уже полной грудью хватал такой свежий, такой вкусный воздух и никак не мог им надышаться.

В нескольких метрах от того места, где я всплыл, на каком-то несуразном плоту, сколоченном из чего попало вкривь и вкось, стояли трое мальчишек, которые с испугом и ужасом смотрели на меня. Они даже что-то возбуждённо кричали. Но я ничего не слышал. В ушах стоял какой-то звон.

А я вдруг почувствовал, что чего-то не понимаю. И ещё… Мне чего-то очень не хватает. Или кого-то очень не хватает.

Не раздумывая больше, я тут же снова нырнул в мутную воду, набрав побольше воздуха в легкие.

Уже почти совсем утонувшего парнишку я еле-еле разглядел среди придонных зарослей каких-то скользких водорослей. Он лежал с зажмуренными глазами, но с открытым ртом.

Я быстро схватил его правой рукой за волосы и стал работать ногами и левой рукой, чтобы всплыть на поверхность и вытащить этого паренька из воды. С трудом, но это мне удалось.

До берега было далековато, но плот оказался рядом. Я крикнул пацанам, чтобы помогли. Они тут же подхватили и его, и меня. Я быстро оказался на плоту и тут же приступил к оказанию первой помощи. Хотя скорее это можно назвать реанимацией. Это неважно. А важно то, что счёт идёт на секунды. Я это точно знаю.

Почему-то штаны на мальчишке были расстёгнуты и спущены почти до щиколоток. Но на это я лишь обратил внимание, а все мои действия были направлены на то, чтобы спасти этого пацана.

Первым делом я положил его тело животом себе на колено. По идее, так можно выгнать из утонувшего организма лишнюю воду.

Я сразу понял, что с моим телом что-то не так. Но что?

Парнишке на вид лет тринадцать-четырнадцать. То, что моему организму сейчас примерно столько же, я осознал не сразу. Только когда я стал ворочать тело утопленника, сообразил, что делать это мне удаётся с трудом. Но я всё же справился. Может, адреналин помог. Его много сейчас плещется по моим венам.

Однако задумываться о метаморфозах моего организма мне было некогда. Счёт действительно идёт на секунды. А может, даже и на доли секунды. И эти секунды тают на глазах.

Бросив тело себе на колено, я нажимал на него, пытаясь удалить воду их лёгких. Но что-то не слишком много её и вытекло.

Тратить напрасно время я не стал. Снова перевернул тело, положив на спину. Быстро проверил пальцем рот потерпевшего. Вроде чисто. По крайней мере, песка и водорослей я там не обнаружил. Я стал пытаться вернуть парня к жизни. Четыре нажатия двумя руками на грудь, один глубокий выдох ему в рот, зажимая нос. Снова четыре нажатия, снова выдох.

Сколько раз я так сделал? Я не считал. Но чувствовал, что время уходит, а толку пока никакого нет. Но… Вот тело парня как бы свело судорогой, затряслось. И… утопленник закашлялся. Я сразу же повернул его на бок, и парня тут же вырвало водой, тиной и ещё какой-то слизью. Он кашлял, плевался. Но он жил…

Только тут я стал обращать внимание на тех пацанов, что стояли рядом с нами на плоту, но не принимали никакого участия в спасении утопленника. Хотя нет. Они вроде бы помогли мне вытащить парня из воды и самому выбраться.

Видимо, я на них так посмотрел, что они испугались меня. А один из них, рыжий, даже попятился. Но плот был не слишком большой, и отступать ему было некуда.

Тогда он просто упал на колени и протянул ко мне руки:

– Саня! Прости! Я не нарочно. Я случайно его толкнул.

– Врёт он, – вмешался другой, – Лёха решил поссать с плота, а рыжий ему пендель влепил. Лёшка повернулся и поскользнулся. Ты за ним прыгнул. И… вас так долго не было. Мы думали, что вы оба утонули. А потом ты вынырнул… и снова нырнул.

Парень, бывший утопленник, которого они называли Лёхой, вдруг встал, подтянул штаны, застегнул ширинку на все пуговицы и затянул ремень на поясе. Его слегка пошатывало. Но всё же он подошёл к рыжему, и оказалось, что тот его на полголовы выше. Да и в плечах рыжеволосый был пошире.

Несмотря на это, Лёха без замаха снизу вверх ударил того кулаком в челюсть. Рыжий даже, кажется, чуть подлетел вверх и только потом громко и с брызгами шлёпнулся в воду. И кстати, почти сразу начал тонуть.

– Ну, чё стоите? – зло сказал Лёха хриплым голосом, обращаясь к двоим оставшимся. – Спасайте своего друга!

– Мы… – начал что-то блеять тот, кто выдал все расклады про рыжего.

– Быстро! – рявкнул на него Лёшка и сплюнул в воду.

И пацаны, уже не раздумывая, бросились в воду, а потом, неуклюже загребая, поплыли спасать рыжего.

А Лёха обернулся ко мне. Внимательно рассмотрел меня и внезапно спросил:

– Ты кто?

– Я Саня. А ты, выходит, Лёха?

Прищурившись, как Ленин на буржуазию, на секунду задумавшись, он задал мне довольно-таки странный вопрос:

– Как ты думаешь… это «Муха» в машину прилетела?

Несмотря на то, что вопрос мне задавал незнакомый парнишка не старше четырнадцати лет от роду, я понял, что задать такой вопрос мог только тот Лёха, с которым нас совсем недавно пытались убить в одном из дворов в центре Москвы. А может, даже и убили. Да. Скорее всего, нас с ним убили. И вот стоит напротив меня мальчишка и ждёт от меня ответа.

– Скорее всего, нет. «Муха» не дала бы такого эффекта. Было что-то посильнее. А потом я видел, как тебя добил выстрелом в голову мудак в балаклаве.

– А я видел, как тебе в башку целился другой мудак из маски-шоу, – со смехом сказал он.

– Выходит…

– Выходит, что не врут фантасты по поводу переселения душ.

– Расскажи мне подробно, что ты видишь перед собой? – спросил его я.

– Мальчишку лет четырнадцати.

– Я вижу то же самое.

Тем временем рыжего уже выволакивали на берег. Нас на плоту было только двое.

– А почему ты меня там, под водой, оттолкнул от себя?

– Потому что ты меня чуть не утопил.

– Это был ещё не я.

– Я когда пришёл в себя, то сам тонул, а ты меня утаскивал под воду всё глубже и глубже, вцепившись в руку. Я оттолкнул и вынырнул. Отдышался и снова нырнул. Ты уже утонул. Я тебя вытащил и откачал на плоту. Ты проблевался. А потом пошёл бить этого рыжего.

– Знаешь, а я, когда очнулся, увидел лишь, что меня какой-то пацан отталкивает, а я тону. А потом только плот, и всё.

– Выходит, что эти двое пацанов утонули, а мы заняли их место.

– Выходит, что так.

– Как я выгляжу? – снова спросил я.

– Рост метр шестьдесят. Славянская внешность. Светло-русые волосы. Лоб высокий. Серо-голубые глаза. Уши не лопоухие. Нос прямой. Телосложение худощавое. Но жилистый.

– Ты не поверишь, я вижу то же самое. С точностью до описанных тобою деталей.

– Мы что, братья? Или очень похожи?

– Те трое были разные. Рыжий, толстый и чернявый. Чернявый похож на армянского мальчика.

– Или еврейского. Да нет… скорее, армянин.

– Вот-вот. А мы как близнецы.

– Поплыли к берегу. Давай пока промолчим обо всём. Амнезию разыгрывать нет смысла. Думаю, что они нам сами всё расскажут, где мы и кто мы.

– Давай для начала выясним, мы братья или просто похожи.

– Давай.

– Слушай, Лёш! Я сейчас устрою небольшой скандальчик, чтобы их спровоцировать. Так они нам быстрее всё нужное разболтают. Если что, ты пока молчи и делай суровый вид. Можешь даже снова этому рыжему врезать как следует. Похоже, что ему это не помешает.

– Да не вопрос. Я тут недавно, а кулаки уже чешутся.

– Не переборщи! Они же дети…

Лёха усмехнулся. Улыбочка у него получилась какой-то зловещей.

И мы стали по очереди загребать доской, направляя плот к берегу. Нормальных вёсел не было, конечно же.

А на берегу вообще получилось шоу. Рыжий с ходу попытался наехать на Лёху, но, снова получив по морде, скулил, валяясь на травке, зажимая разбитый нос.

– До свадьбы заживёт! – пообещал ему я. – Если ты доживёшь до своей свадьбы, конечно.

Выяснить особо много не удалось. Из этих малолетних оболтусов хреновые получились информаторы. Так что вся информация, полученная мною, уместится всего в нескольких предложениях.

Сейчас лето одна тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года. Мы с Лёхой родные братья. Да к тому же близнецы. Родителей и других ближайших родственников у нас нет. Мы живём и учимся в школе-интернате. Фамилия, со слов этих мальчишек, у нас с братом немного странная – Тихий.

То, что мы в Москве, я уже и сам понял. Мы стояли на берегу Новоспасского пруда, а прямо перед нами на высоком холме раскинулся Новоспасский монастырь. Правда, купола его были облезлые, а креста на колокольне не было. Да и вся колокольня была облеплена лесами. Похоже, что там идёт ремонт или реставрация.

В своё время я работал недалеко от этого района. Так что местность эта мне вполне знакома. К тому же слева за забором располагалась та самая школа-интернат, в которой мы и жили теперь.

Осталось разобраться, куда делись наши родители. А если они куда-то делись, то не осталось ли нам от них хоть какое-то жильё. А то перспектива учиться и дальше в этом практически закрытом учреждении что-то не прельщает ни фига.

Но от наших нынешних собеседников больше никаких подробностей узнать не удастся. Поэтому дальнейший разговор с ними бесполезен.

Вся одежда мокрая. Хорошо ещё, что на дворе сейчас лето. Судя по всему, самое начало. Солнце уже жарит, а вода ещё холодновата для купания. Невдалеке какие-то старые тётки уже загорают. Но кроме нас, идиотов, никто не купается.

Мы с братом разделись до трусов. Своё шмотьё развесили на кустах для просушки. Трое ребят расположились чуть поодаль. Они тоже свои штаны с рубашками на кустах пристроили. Но сидели отдельно от нас. Похоже, что жёсткие беседы с применением физической силы в виде тычков и лёгких ударов произвели на них определённое впечатление. Как бы потом нам это боком не вышло.

– Как думаешь, Лёш, ближе к вечеру нам предъявят за то, что мы не за хрен собачий слегка побили этих «славных мальчиков»? – спросил я у Лёхи вполголоса.

– Судя по всему, да. Я ещё не разобрался толком, но, похоже, хоть нас тут и двое, мы занимаем не самое высокое место в местной иерархии. А рыжий и повыше меня, и покрупнее будет. Ладно, сейчас он испуган тем, что чуть не убил меня, да и тебя тоже. А к вечеру он оклемается и решит с нами поквитаться. Мы же его при пацанах побили, а значит, практически унизили или вовсе опустили. Он этого не простит. Старшаков подтянет для разборок или сам с дружками начнёт базары базарить. Хрен его знает. Но какую-нибудь бяку обязательно запланирует. И скорее всего, это будет сегодня вечером. Откладывать ему такое на потом – это всё равно что признать своё поражение.

– И что будем делать? Ну не калечить же парней.

– Боюсь, что придётся. По сколько нам сейчас лет? Тринадцать? Или уже четырнадцать? Помнишь же, что с четырнадцати можно и на нары загреметь.

– И до четырнадцати можно. В СССР вроде были ещё и закрытые спецшколы для малолеток.

– Что-то неохота…

– Сам не хочу. Поэтому будем бить больно, но аккуратно.

Я встал и перевернул нашу одежду, развешанную на кустах, чтобы быстрее просыхала со всех сторон.

– Как думаешь, Лёх, нам обязательно в этом интернате до совершеннолетия торчать?

– А что ты предлагаешь?

– Пока ничего… Так. Мысли вслух.

– Слышь, Саня. У меня какой-то шум в голове постоянно. Я не обращал внимания до этого. Думал, это последствия того, что я почти что утонул. Но шум как бы нарастает. Это как комар зудит, подлетая всё ближе и ближе.

– Ты приляг, отдохни. Может, это и правда из-за того, что ты воды нахлебался.

Лёшка откинулся на травке, подложив руку под голову, и закрыл глаза.

Чтобы чем-то занять себя, я стал проделывать всякие упражнения. Нормальный такой среднестатистический разминочный комплекс. Такой и в армии на зарядке делают, и в средней школе, и в спортивных секциях перед тем, как начать изучать уже всякие приёмы и удары.

Трое наших однокашников смотрели на меня с удивлением и нескрываемым интересом. Похоже, что для них занятие гимнастикой есть нечто принудительное. Типа когда на физкультуре в школе заставляют. Я и сам так в детстве думал. Но за последние годы, прожитые в той жизни, я уже привык так разминаться и не считал это таким уж ненужным действием. Но этим троим со стороны, видимо, казалось, что у меня просто крыша поехала. Иначе я бы точно не стал этим заниматься. Да… Прокол с моей стороны. Как бы они не обратили внимание на то, что мы с братом после купания в пруду сильно изменились. Ведь в интернате мы практически двадцать четыре часа находимся на глазах друг у друга. А значит, что уже давно всем известны привычки и предпочтения друг друга. Так что резкое изменение поведения, странные слова и поступки могут навести на ненужные мысли. Но следить за собой и не высовываться у нас с Лёхой не получится. Потому что мы ни хрена не знаем, как мы с «братом» вели себя раньше.

Так что неважно. Что бы мы с Лёшкой ни делали, мы всё равно будем делать всё не так, как братья делали до этого.

Я продолжил свои разминочные упражнения, не обращая никакого внимания на усиленный интерес ко мне со стороны. Даже как-то весело стало. Может, посмотрят-посмотрят да и передумают устраивать с нами вечерние разборки. Ведь ненормальных всегда опасаются. А судя по тому, как я себя сейчас веду, я явно слегка кукушкой поехал. А может, даже не слегка. Мало ли как там на меня повлияло утопление брата у меня на глазах.

Внезапно лежащий на земле Лёха вскрикнул и захрипел. Тело его свело судорогой и мелко-мелко затрясло. Что с ним? Эпилептический припадок? Что делать? Вспомнилось, что в припадке человек может себе язык откусить или сильно прикусить. Кажется, там рекомендовали вставить в зубы какую-нибудь палку или жгут из ткани. Срываю с куста свою рубашку. Быстро сворачиваю рукав рубашки и аккуратно разжимаю рот Лёшки, стараясь не совать пальцы промеж зубов, чтобы он мне их не откусил. Когда свёрнутый рукав мокрой рубашки занял своё место во рту брата, не давая тому кусать что попало, я стал удерживать тело Лёшки, чтобы оно не слишком дёргалось. Открытые глаза брата меня пугали. Зрачки закатились. Видны были только белки с прожилками кровеносных сосудов.

Из носа Лёхи потекла кровь. Но судороги тела стали не такими сильными, как было вначале, а после и вовсе прекратились. Лёшка, тяжело дыша, лежал на траве. Глаза его были ещё мутными, но постепенно приобретали осмысленный вид.

Он выплюнул изо рта изжёванный рукав моей рубашки, посмотрел на меня и сказал:

– Саня! Я всё вспомнил…

– Что вспомнил, брат?

– Кто мы… Откуда… И куда делись наши родители.

А потом голова Лёшки откинулась на землю, и он потерял сознание.

Глава шестая

Перекрёстки человеческих судеб

1974 год, июнь. Москва. Новоспасский пруд

Через некоторое время мне удалось привести Лёшку в чувство. К тому времени троица школяров во главе с рыжим уже испарилась, как лёд под весенним солнцем.

– Я всё вспомнил, Саня. Отец часто рассказывал нам об этом. Неужели ты не помнишь?

– Пока нет… Ты бы видел себя со стороны, когда к тебе стали возвращаться воспоминания хозяина тела. Я испугался, что ты снова кони двинешь, как полчаса назад под водой. На, вытри лицо. Весь в крови перемазался… – протянул я ему свою рубашку.

– Это же твоя рубашка.

– Постираю потом.

Лёха стал обтирать лицо, а я подсказывал ему, где ещё остались следы кровавых разводов.

– Вот теперь можешь спокойно рассказывать нашу новую историю.

– Саня! Тут надо издалека начинать.

– А мы что, куда-то торопимся?

– А где эти? – махнул он в сторону, где пять минут назад грелись на солнышке наши ровесники.

– Слиняли. Тебя колбасить стало. Ты глаза закатил, а из носа кровь пошла. Ну, они тогда подхватили свою мокрую одежонку, и как были в трусах, так и потрусили в сторону интерната.

– Ну и хрен с ними. Ты жрать не хочешь?

– Есть маленько такое дело.

– А деньги у нас есть?

Я стал шарить по карманам, но там нашлась только какая-то мелочь. А я-то рассчитывал на мокрые бумажки с профилем Ленина. Ну или хотя бы рубли и трёшки. Но нет. У нас с Лёхой на двоих было всего сорок шесть копеек разными монетками. Теперь надо напрягать память и вспоминать, на что этих копеек хватит.

Но Лёшка меня опередил. Похоже, что вместе с памятью о нашей биографии к нему вернулись и знания о ценообразовании в современном СССР.

– Этого вполне хватит на пирожки и газировку. Или можно купить сигарет. И всё равно на газировку останется.

– А мы что? Уже курим с тобой?

– Иногда… Когда деньги есть.

– А часто они у нас с тобой есть?

– Не часто.

– Это срочно надо исправить. Хотя курить я не особо хочу. Рановато нам ещё. Лучше давай спортом займёмся каким-нибудь полезным.

– Согласен. Но сначала надо бы чего-нибудь пожрать.

– Какие проблемы? Судя по солнцу, время обеденное. Наверняка в интернате кормят даже летом. Можем туда пойти.

– Неохота пока. Ещё успеем туда вернуться.

– Тогда давай ты мне пока расскажешь всё, что вспомнил. А потом мы уже будем думать, что делать и кто виноват.

– Ну… Тогда слушай! Сначала расскажу то, что всегда рассказывал отец. Кстати. Его фамилия была не Тихий, а Тихо́й. Он родом из Западной Белоруссии. Там же и воевал. Но начну сначала.

– Отца звали Григорий Филиппович Тихо́й. Родился он в двадцать седьмом году. И когда началась война, ему было, примерно как нам с тобой сейчас. Дед наш Филипп на войну ушёл добровольцем в первые же дни. Как и где он погиб? Никто так и не узнал. Там такая мясорубка была в первые несколько месяцев, что до сих пор никто разобраться до конца не может. А мог и вообще даже до фронта не добраться. Сколько эшелонов с безоружными новобранцами разбомбили по дороге на фронт. Кто их считал тогда?

Лёшка пощупал одежду, висящую на кустах.

– Смотри, почти высохла. Пошли к метро, пожрать чего-нибудь возьмём. В животе уже крутит со страшной силой.

– Думаешь, на Пролетарке «Макдоналдс» есть или «Крошка Картошка»?

– Там булочная есть.

– Булочная и поближе есть. Вон за теми домами.

– Ты что, тоже вспомнил?

– Нет. Просто я этот район хорошо знаю. И раньше знал. Я вырос тут недалеко. Может, и сейчас где-то там бегает десятилетний Сашка.

– В ту булочную я не хочу. Там хлеб есть, а запить нечем.

– Ладно. Пошли к метро. Но ты рассказывай дальше. А то тянешь кота за хвост.

– Никого я не тяну. Слушай дальше! Наш отец не успел вовремя эвакуироваться. Но это он так говорил. Как я понял, он очень хотел на фронт попасть. Но чуть-чуть не попал к немцам в лапы. Повезло ему тогда. Попал к партизанам. И почти всю войну был в партизанском отряде. Разведчиком, связным и не только. Он освоил сапёрное дело, взрывал рельсы, минировал дороги. Когда наши освободили Белоруссию, ему уже восемнадцать исполнилось. Его сразу в армию призвали. А в сорок пятом, уже после объявления Победы, отца в Праге чуть не убили. Чудом выжил. Но стал инвалидом. Руки целы, ноги целы, а лёгкие врачи еле-еле по частям собрали. У него вся грудь в шрамах была. Помнишь? А… Ты не вспомнил ещё…

Мы уже оделись и двинулись в сторону станции метро «Пролетарская».

– Батя долго тогда лечился, но кое-как встал на ноги. Правда, с работой у него было туго. Трудиться, как все, он не мог. Быстро задыхался. Одышка его вообще постоянно мучила. Да он даже милостыню просить не мог, как другие инвалиды. У тех хотя бы было видно, что они инвалиды. У кого руки нет, у кого ноги, а у кого и обеих ног не хватало. А ещё были слепые и обожжённые. Но наш отец был нормальным… с виду. А внутри весь порезанный и поломанный. Устроился он, конечно. Тогда много было всяких артелей и кооперативов. Обувь он чинил.

– А мама наша? Кто она?

– Это другая часть истории нашей семьи. Я начну с нашего деда.

– С Филиппа? Он же погиб в первые дни войны.

– Нет. Другой наш дед – Ковальчук Иван Семёнович. Он до войны работал лесником. Охотник от бога, как отец рассказывал. Из тех, кто белку в глаз бьёт, чтобы шкурку не портить. Почти сорок пять ему было, когда немцы напали. Наших много тогда отступало и пряталось по лесам. Немцы уж больно резво на первых порах пёрли вперёд. А дед подбирал заблудившихся бойцов, раненым помогал, прятал их в лесу. Лес он знал как свои пять пальцев. Так он и собрал свой партизанский отряд. А потом и возглавил его. А мама… Это ещё одна грустная история прошедшей войны.

Лёша замолчал. Похоже, что воспоминания о маме его огорчали. Странно всё это. Мне пока трудно это понять. Поскольку, чтобы понять человека, внутри которого присутствуют сразу две личности, надо самому стать таким человеком. А ко мне пока не вернулась память моего нового тела.

– Мама родилась в сороковом. Жила в деревне. Ей не было ещё и двух лет, когда в деревню пришли немцы и полицаи. В подполе одной избы нашли двух раненых красноармейцев. Их тут же пристрелили. Возиться с тяжелоранеными немцам было лень. А всех жителей деревни согнали в один амбар. Всех. Стариков, женщин, детей. Облили амбар по углам из канистр бензином и подожгли. Партизанский отряд нашего деда опоздал совсем чуть-чуть. Они убили всех этих немцев и полицаев, но жителей деревни это уже не спасло. Выжила только одна маленькая девочка, примерно двух лет от роду. Мать выкинула её из амбара в щель под самой крышей, когда уже полыхало вовсю. У девочки были сломаны обе ноги и повреждён позвоночник. И ещё ожоги. Наш дед, командир партизанского отряда, выходил эту девочку, а после и удочерил её. Это была наша с тобой мать – Наталья Ивановна Ковальчук. Дед её один воспитывал. Сломанные ноги срослись, ожоги зажили, а вот позвоночник так и остался искривлён.

Мы уже дошли до метро. В булочной купили небольшой батончик за семь копеек и разделили на двоих. Свежий хлеб имел умопомрачительный запах. Вот почему хлеб раньше имел такой аромат, но при этом быстро черствел? Хотя и сухарики из него были тоже обалденные. А вот в будущем у хлеба не стало того аромата. Зато эти испечённые из неизвестно чего батоны быстро покрывались чёрной, зелёной или даже оранжевой плесенью, но при этом продолжали оставаться мягкими.

Запив съеденный хлеб газировкой, Лёшка продолжил свой рассказ.

– В конце пятьдесят восьмого года дед совершенно случайно встретился с отцом. К тому времени у Ивана Семёновича уже развился быстро прогрессирующий рак лёгких. У отца тоже были с лёгкими постоянные проблемы. Вот где-то в каком-то медицинском учреждении они и встретились. Дед обратился к отцу с просьбой позаботиться о дочери. После войны женщин было гораздо больше, чем мужиков. Слишком много забрала война. И продолжала собирать свой кровавый урожай ещё долго, но уже в мирное время. Зато женщин было полно: и молодых, и зрелых, на любой вкус. Но у молоденькой хромоножки с искривлённым позвоночником не было ни единого шанса найти себе мужа. Мало шансов было и у бедного инвалида Григория Тихо́го. Дед умер через полгода. Отец с молодой женой переехали в деревню Шипилово, а через год родились мы с тобою. Наталья Тиха́я умерла сразу после родов от сильного кровотечения. Вот тогда-то наша с тобой фамилия и изменилась на одну букву. Батя поехал оформлять всё сразу: и свидетельство о смерти жены Натальи, и наши с тобой свидетельства о рождении. Ошибка произошла по причине того, что при написании фамилии нашей матери – Тиха́я – ударение не ставится. Батя переживал из-за мамки сильно. Ну и бухой, наверное, был. А тому, кто оформлял документы, было по фигу. Так фамилия Тихо́й превратилась в Тихий. Ты теперь Александр Тихий, а я Тихий Алексей. С тех пор так и пошло. Сейчас уже трудно будет убедить всех в обратном. Скажут, что Тихо́й – это местечковый говор, а на самом деле правильно Тихий. Сейчас Шипилово уже часть Москвы. И мы с тобой до девяти лет прожили там. Там же пошли в школу и проучились два года. Отец умер от осложнения после пневмонии в шестьдесят девятом. Нас с тобой отправили сюда, в интернат. Деревенский дом, в котором мы жили в Шипилово, снесли. Сейчас там строят новый район Москвы.

– Да. Я знаю. Орехово-Борисово.

– Вот и всё. Последние пять лет мы учимся здесь.

– Ну и ладно. Я так понял, что дома у нас больше нет, а требовать себе квартиру в новостройках Орехово-Борисово взамен снесённого дома бесполезно.

– После совершеннолетия должны что-то дать.

– Ага… Ты прав, Лёш. Дадут. Догонят и ещё добавят. Общагу мы получим, и всё тут. Люди в Союзе годами стояли в очередях на квартиру.

– А кооперативные квартиры?

– Во-первых, кооператив – это дорого. И даже если мы с тобой найдём эти деньги, то надо ещё будет всем объяснить, что деньги мы заработали честно.

– А ты знаешь, где взять деньги?

– Знаю несколько мест… Но не сейчас.

– Ладно. Потом расскажешь. А сейчас давай лучше подумаем, как будем разруливать ситуацию с рыжим.

– Как? Как… Каком кверху… Помнишь, как ты сказал тогда?

– Когда?

– Блин… А ведь и правда… когда? Я хотел сказать, что вчера. Но это было практически ещё сегодня.

– И что я сказал?

– А ты уже не помнишь? – Лёшка усмехнулся. – Ты сказал, что если шансов нет никаких, то и терять-то особенно нечего. А значит, и бояться нечего. Прорвёмся.

– А получится? – спросил его я.

– Не попробуем – не узнаем.

От метро в сторону интерната мы решили пойти другим путём. Потому что вдоль трамвайных рельс, а потом мимо Новоспасского монастыря да через пруд всё-таки далековато. А наискосок, дворами… Я же тут практически местный и все проходные дворы знаю.

Об одном я только забыл. Любимое развлечение местной шпаны – подкараулить тех, кто помоложе да послабее, чтобы потрясти из них мелочь. Могли побить, могли просто угрожать, чтобы добиться успеха.

В одном из дворов нас обступили сразу трое. И совсем не такие миролюбивые, как рыжий со товарищи. Эти были и постарше, и покрупнее. И, судя по всему, немного пьяные, а значит, на взводе и без тормозов.

– Денюшки есть? – спросил подошедший первым фиксатый парень с наколкой на руке. На костяшках правой хорошо читались буквы – «К О Л Я» – а на левой, тоже на костяшках, значились цифры «1 9 5?». Именно так. Вместо последней цифры был вопросительный знак.

Я не успел ничего ответить. Лёха меня опередил.

– Денюшки есть. Да не про вашу честь.

А после тупо зарядил фиксатому в пах и, когда того согнуло вперёд, снизу вверх пробил кулаком в челюсть. Фиксатого от удара аж подбросило, но лишь для того, чтобы приземлить на землю.

Раздумывать было некогда. Тому, что был слева от меня, я нанёс довольно-таки подлый удар ботинком под колено. Попал хорошо. Мой оппонент сразу же выбыл из потасовки. Ну а за то, что игра пошла не по правилам, я не переживал. Они нас ведь тоже не пряниками угощать собирались.

Между тем третий противник сцепился с Лёхой и смог его завалить на землю. Ещё немного, и он начнёт окучивать брата кулаками.

С разбегу бью чисто по-футбольному, пыром, в голову врага. Тот завалился на бок. Лёха, высвободившись из-под грузного тела, мигом вскочил на ноги, а потом стал пинать поверженного противника ногами.

Я оглядел поле боя. Фиксатый лежал, скрючившись, зажимая лицо руками. Из-под ладоней сочилась кровь.

Громче всех орал тот, что с разбитым коленом. Похоже, я ему ногу сломал. Я подошёл к нему и замахнулся кулаком, чтобы разбить ещё и лицо.

Неожиданно тот закрылся руками и довольно-таки жалобно проблеял:

– Н-н-не бей!

– Напомни мне! Чего вы там хотели?

– Н-н-ничего…

– Ну как же… Мне показалось, что твой друган поинтересовался у нас про какие-то деньги. Наверное, хотел нам деньгами помочь?

Я снова замахнулся.

– Д-д-да. Вот…

Он полез во внутренний карман своего потёртого пиджака и протянул мне несколько смятых купюр.

– Возьми!

А чего не взять? Я забрал деньги и сунул в боковой карман брюк.

– Ладно. Живи.

Обернувшись, я заметил, что Лёха шмонает одного из противников.

– Лёшка! Это уже грабёж называется.

– Это трофеи. Что с бою взято – то свято.

Движение сбоку замечаю только краем глаза.

– Лёха! Сзади!

Это вдруг оживший фиксатый внезапно рванулся в сторону Лёшки.

Время замедлилось. Кажется, что сейчас его можно было есть ложкой, как густой кисель. Но ложки не было. А был нож, который фиксатый сжимал в правой руке. Ему оставалось меньше метра до того момента, как он сможет воткнуть острое лезвие в спину моего друга. И не просто друга, а моего кровного брата.

Алексей уже начал двигаться. Но я не был уверен, что он успеет увернуться.

А время всё так же медленно текло на вселенских часах. Кажется, я что-то закричал. И прыгнул.

Я прыгнул. Прыгнул некрасиво, безо всякой подготовки, сразу двумя ногами вперёд. Сам не понимаю, как у меня это получилось.

И вдруг время, как собака, что сорвалась с цепи, резко рвануло вперёд. Я впечатался обеими ногами в бок фиксатого и сбил его с ног. Но при этом сам упал на спину, больно ударившись копчиком о землю. Аж весь дух из меня вышибло.

Когда я более-менее пришёл в себя, Лёха уже совсем затоптал фиксатого. Да похоже, что он уже и не фиксатый вовсе, а беззубый.

– Пора сваливать, брат!

– Валим.

Лёха прекратил избивать гопника, и мы скорым шагом, но не бегом, покинули этот дворик. Бежать нельзя. Слишком палевно со стороны. Но мы уходили, довольные собой. Поле боя осталось за нами.

Сразу в сторону интерната мы не пошли. Свернув налево, двинулись в обход монастыря. Снова мимо пруда. Там спустились к роднику и умылись. Мы изрядно испачкались в крови, но это была не наша кровь, а кровь врага кольчугу не пачкает.

– Лёха! Ты чего сразу в драку полез? У нас же денег было всего копеек тридцать, не более. Отдали бы и дальше пошли.

– Ненавижу я этих тварей! Ты не поверишь. Мне пришлось сдерживать себя, чтобы никого из них там не убить.

– Да-а… Оставлять живых побитых врагов – плохая примета.

– Я просто почувствовал, что добром мы с ними не разойдёмся. И деньги у них были, и выпили они уже. Им покуражиться хотелось над нами. А тридцать копеек их явно не устроили бы.

– Сколько у нас теперь денег?

Лёшка пересчитал купюры.

– Двадцать семь рублей. И вот ещё что…

Он извлёк откуда-то сзади из-под ремня нож. Самодельная финка. Похоже, что зоновской выделки, с наборной ручкой из цветного оргстекла.

– Дай-ка глянуть.

Он передал мне финку. Протянул правильно. Рукояткой в мою сторону. Сразу видно, что человек умеет обращаться с холодным оружием.

Нож был типичной самоделкой. Возле рукояти были видны следы ржавчины. Кажется, что кто-то плохо почистил лезвие ножа после применения. А что с ним делали? Я не эксперт. Может, кому кровь пустили, а может, колбасу на закусь резали да консервные банки с тушёнкой вскрывали.

Я размахнулся и забросил ножик подальше в воду.

– На фига ты это сделал? – недовольно спросил Лёха.

– Палевно хранить у себя такую пику. Им, похоже, кого-то уже пырнули. Там возле рукояти следы крови были.

Я не обманывал. Я просто не говорил всю правду. Иногда так даже лучше.

– Да и деньги с собой лучше не брать. Или сопрут, или отберут.

– Кто?

– Какая разница. Спрячем где-нибудь здесь. Целее будут.

– Промокнут, – уже разумную мысль высказал Лёшка, но тут же сам себя опроверг. – Хотя…

Он отошел в сторону и притащил обрывок какого-то рубероида, или как там называется эта чёрная промасленная толстая бумага в рулонах. Из этой штуки от сделал что-то типа маленького конверта и, достав из кармана спички, начал запаивать конвертик.

– Ты откуда спички взял?

– У этого были… Ещё и папиросы есть. Будешь?

Он протянул мне мятую пачку «Беломора».

– Нет. Я завязал. И тебе не советую. Лучше давай спортом займёмся. Пока есть такая возможность. А то скоро уже и в армию заберут, года так через четыре. Ты не помнишь? Сколько сейчас служат? Два года или больше?

– Два в пехоте, три на флоте.

– Ну вот и ладно. Отслужим срочную, а там поглядим. И кстати, ты хочешь снова в Афган? Нас ведь в семьдесят восьмом призовут или в начале семьдесят девятого. Как раз именно тогда первые наши войска в Афган и вошли.

– Ну… Так-то особого желания нет. Но если пошлют, отказываться не буду.

– Могут не послать. Мы же теперь сироты.

– И детдомовских посылали.

– Ладно. Как говорила героиня одного американского фильма: «Я подумаю об этом завтра…»

Мы спрятали чёрный конвертик под корнями приметного дерева на склоне у монастыря и присыпали землёй, прикрыв сверху куском красного кирпича.

– Ну что, брат, – поинтересовался я. – Пошли в интернат?

– Знаешь, Саня… А я даже рад, что мы с тобою стали братьями!

– Не поверишь. Но я тоже этому рад. И ещё… Когда ты утонул, у меня было какое-то чувство, что мне кого-то не хватает. Похоже, что у близнецов более тесная связь, чем просто у обычных братьев.

– Я что-то читал такое в интернете.

– Там много чего писали. Знал бы, что мы сюда, в семидесятые годы, попадём, я бы побольше чего интересного нарыл про это время.

– Ну да. Ты же старый опер, рыть умеешь.

– Теперь мы снова на старте. И только от нас зависит, кем мы станем в этой жизни.

А на входе в интернат нас уже ждали…

Глава седьмая

– Леон! А жизнь всегда такое дерьмо или только в детстве?

– Всегда.

Из к/ф «Леон»

1974 год, 2 июня, воскресенье. Москва. Школа-интернат

– Явились, не запылились, голубчики! – визгливым голосом начала разговор с нами крупногабаритная тётка с высокой причёской на голове.

Возле тётки стоял ещё мужик в невзрачном костюме. Костюм явно знавал и лучшие годы, да и мужчинка тоже был потрёпанный жизнью. Усатый и небритый. На его лице читались скука и желание выпить. А глаза у него были мутными и блестящими. Так бывает у тех, кто уже пропил свои мозги процентов на пятьдесят или даже больше.

Рядом с ними стояли ещё два школьника, явно постарше нас. Но выглядели они как бы прилизанными, что ли. Такие все из себя правильные. Помню такой типаж из прошлой жизни. Активные комсомольцы, ага. Стукачи и жополизы.

– О чём это вы, Нелли Леонидовна? – тоном ничего не понимающего простачка начал Лёшка.

Я-то никого тут не знаю, а Лёшка уже всё и всех вспомнил. Это хорошо. Не придётся нам с ним разыгрывать тут полную амнезию.

– И он ещё меня спрашивает! Я тут больницы и морги уже обзваниваю. Милицию на ноги подняла. А они вот шляются неизвестно где.

– А зачем морги? Кто-то умер, Нелли Леонидовна?

Похоже, что Лёха просто троллит эту жирную дуру. Может, и мне вмешаться? Я хоть и не помню из них никого, но могу поддакивать брату, ежели чего.

– Что случилось, Нелли Леонидовна? – в унисон с братом интересуюсь я.

– Что случилось? А вы не знаете? Признавайтесь! Кто из вас утонул?

Мы с Лёхой недоуменно смотрим друг на друга.

– Кто утонул? – спрашивает Лёха.

– Кто? – переспрашивает тётка, глядя на нас оловянными глазами.

Похоже, что сейчас в её маленьком мозгу что-то происходит. Но её старый арифмометр не справляется с поставленной задачей.

Как сейчас помню, был такой счётный прибор. Назывался арифмометр «Феликс». Большой, железный, тяжёлый. Там ещё ручку надо было крутить, чтобы он цифры считал.

Крутанёшь один раз – считай, на два умножил. Сколько раз крутанёшь, на столько раз и умножишь. Так, кажется, он работал. Но врать не буду, точно не помню.

Так вот сейчас в голове у этой Нелли Леонидовны крутится примерно такой вот древний протопроцессор и решает странную задачку.

«Было: два мальчика четырнадцати лет. Братья-близнецы. Лёша и Саша.

Один из них утонул.

Кто из них утонул? Если перед ней стоят два одинаковых мальчика, но она не знает, кто из них Лёша, а кто из них Саша».

Наконец она соображает, что что-то пошло не так. Мне и так ясно, что у неё произошёл сбой в программе и началась перезагрузка процессора на другую задачу. А чтобы всем было весело, она решила сорвать свою злость и недопонимание происходящего на нас с братом.

– Почему у тебя на рубашке кровь? – спрашивает она у меня, ткнув в меня жирным пальцем с бордовым ногтем.

– Из носа кровь пошла.

– Дрался?

– Не у меня пошла, у брата, – киваю в сторону Лёшки.

– А почему кровь на твоей рубашке, если кровь пошла у него?

– Я ему помогал.

– Вы что? Подрались друг с другом?

– Да вы что, Нелли Леонидовна? Мы же братья! – вступает в перепалку Лёшка.

– Иванов! Пилипенко! – командует она своим комсомольцам-холуям. – Отведите этих к медсестре. Пусть осмотрит их на предмет… Пусть осмотрит. А потом на ужин.

Подхалимы кивают, и каждый из них берёт под локоток одного из нас. Я ещё не разобрался, кто из них Иванов, а кто Пилипенко, но это неважно.

– Я ещё вам покажу, где раки зимуют! – Это она уже нам угрожает неведомыми карами.

Я-то промолчал, а вот Лёха… Ну кто его всё время за язык тянет?

– Нелли Леонидовна! Раки зимуют в тех же водоёмах, в которых живут и летом. Только с наступлением холодов они опускаются на самое дно и ведут малоподвижный, сонный образ жизни в своих норах.

– Ты… Ты… – Лицо у тётки становится бордовым, под цвет лака на её ногтях. Кажется, что ещё чуть-чуть, и она умрёт от такого повышенного кровяного давления. Хотя, судя по её умственным способностям, инсульт головного мозга ей не грозит. Как в том анекдоте про чукчу: «Были бы мозги – было бы сотрясение».

– Моя фамилия Тихий, Нелли Леонидовна. – Лёха наклонил голову к левому плечу и улыбался так наивно, как могут улыбаться только психи с диагнозом «олигофрения в степени дебильности».

Ему бы ещё для усиления визуального эффекта пальцем в носу поковырять. Но нет. Уже перебор будет. Вот только я не понимаю, зачем он нарочно её провоцирует? Ладно… Потом спрошу у него наедине.

Красномордая тётка разворачивается и молча удаляется. Похоже, что она это сделала исключительно для того, чтобы окончательно не потерять своё красное лицо перед какими-то там… учениками. А нас, подталкивая, ведут куда-то двое активистов.

Но стоило нам свернуть за угол, как Лёшка выдернул свой локоть из руки сопровождающего.

– А ну, руки убрал! Быстро! – цедит он сквозь зубы, пристально глядя снизу вверх прямо в глаза своего конвоира.

Я следую его примеру и тоже освобождаюсь от захвата.

– Сами дойдём. Дорогу знаем… – бурчит Лёха и, взяв меня под руку, увлекает за собой.

– Чего ты эту даму провоцировал? И кстати, кто она такая?