Башня Вемовея. Душеспасательница

Размер шрифта: 13

Серия «Другие миры»

Пролог

Месяц Циве, 9027 г. от сотворения Хорна.

Столица Кулчан (Золотой город), Шуя

Посреди Золотого склепа на одре лежал седой император в красном погребальном одеянии. Над ним горел иероглиф «Великий тигр Тун Сул», созданный лучом вэи[1]. Рисан презрительно выпятил нижнюю губу. Отец не стоил такого звания. Сын гиены, который всю жизнь поджимал хвост от страха – вот кто он был. Благодаря ему Шуя давно не вела войн и стала дешевой торговой лавкой.

Стены склепа украшали яркие фрески. Запечатленные на них предки походили на героев легенд. Они сражались и побеждали, являя собой прямой укор жалким потомкам. Ему укор. И он, Рисан Сул, тридцать пятый император Шуи, не уйдет так бесславно в мир иной, как его отец! Отмахнувшись от дыма парящих благовоний, молодой император широким шагом покинул склеп. Подданные падали ниц пред ним.

Приказав слугам подготовить для него императорские покои, Рисан задержался в тронном зале. Он огладил рукой золотой подлокотник, затем уселся в кресло власти. Победным взглядом оглядел пустой зал. Красные шелковые стяги свисали длинными полотнами с потолка. Сколько раз Рисан представлял себя сидящим на троне – не счесть. Теперь его мечты осуществляются.

– Мой император, – появился советник Хи Зу, самодовольная хищная ящерица, что при любой власти устроится. За шиворот он выволок тщедушного лысого монаха. – Я привел пророка, слышащего шепот духов в священном озере Мертвых. Он процитирует предсказание слово в слово, – и ткнул в ребра старика скипом. – Говори!

– Молодой тигр горяч, – прошептал слепой, приподнимая голову. И после второго тычка процитировал:

В год пяти затмений святыня осквернится!

В пятнадцать весен истает до огарка сьянтан[2].

Вэя просочится сквозь Хорн, как вода уходит в брешь.

Если Якорь-Лун не найдется и не воссияет над миром,

Две великие державы с северных пределов

В единый год падут под южным соседом.

И польется река крови по долинам меж хребтов…

– Хм. Южный бьет северных… – перебив монаха, сощурился Рисан, – то есть Лароссия и Панокия падут?

– Я говорил об этом вашему отцу, мой император, но он не слышал меня, – пожаловался советник, преклоняя голову. – Вот послушайте. В Лароссии нашлась Башня Лунхана, как раз в год пяти знамений. Недавно я, наконец, понял, о чем говорилось в пророчестве! Ослабление соседних государств уже началось! Мои соглядатаи принесли хорошую весть. Если оставшиеся десять лет мы «подготовимся к прыжку», то завладеем миром!

Хи Зу продолжал говорить, и с каждым словом Рисан Сул все выше поднимал подбородок. Алчная пелена застлала его глаза.

– Только нужно действовать скрытно, мой император. У Лароссии сильная шпионская сеть. Надо сделать так, чтобы они о наших планах прознали как можно позже. И самое главное – уничтожить этот артефактус, называемый Якорь-Лун!

– Где искать его? – прорычал Рисан Сул.

– Говори! – советник воздел руку, которой удерживал старика, и ворот сдавил горло прорицателя.

– Мой повелитель, вы бы выслушали все пророчество, – просипел тот, судорожно скользя истоптанными чувями[3] по натертому сандаловому паркету. Прежде чем озвучивать конец шепота, он хотел донести то, о чем предупреждали духи – если Якорь-Лун не пробудится, вслед за северными державами падут и остальные, и начнется тысячелетие смут. Только это не интересовало молодого тигра. Новый император Шуи настроился на многолетнюю подготовку к войне.

Глава 1
Правнук отступника

Спустя пару лет

Июль, 9029 г. от сотворения Хорна.

Лароссийская империя, Шустовский уезд Солуховской губернии

Мздоимщик Григорий Брыга стал сегодня на сотню рублей беднее. А как он улепетывал по кладбищу, перепрыгивая могилы наперегонки с ямщиком! Невольно залюбуешься. Главное было узнать, что грозный собиратель налогов боится гостей с того света. А дальше дело за малым – поваленное в нужном месте дерево, единственно удобная дорога для поездки в город через старое кладбище, отличный спектакль с летающим жмуриком, и вот пожалуйста. Это уже двадцатая удачная вылазка с деревенскими ребятами из Рыбихи.

– Спускай, – велел Вемовей.

Невидимый после принятия колдовской пилюли Косьма Нырков присел на корточки, позволяя слезть со своей шеи предводителю шайки подростков. Рыжий Прошка Семирек запустил срезанный кошель в руки Вема:

– Ну ты и правда страшной, яко смерть. А выл-то как, выл! У меня мураши по шкуре бегали. Скажи, Нырик.

Вемовей кровожадно оскалился. Он знал, как впечатляюще выглядит в лунном свете – грим на лице и лохмотья превратили его в бескровного мертвяка с того света.

В телеге на обратном пути разделил с ребятами навар и спрыгнул на перекрестке. Пешком до имения минут десять. Летняя ночь веяла теплым бризом с моря, в траве звенели сверчки. Под ногами шуршала галька. Ближе к имению, как всегда, настроение испортилось. Даже оттянутый монетами карман не смог удержать улыбку на лице. Когда на фоне звездного ночного неба очертился абрис внушительного особняка с высокой башней, взгляд мальчишки потяжелел. Это старинное владение вэйновского рода Граневых должно было достаться по наследству именно ему. Но в насмешку судьбы теперь эта земля и все, что на ней, принадлежало семейству, чье родство – седьмая вода на киселе, а сам Вем числился здесь нк кем иным, как жалким приживалой. И всякий раз возвращаясь сюда, он острее ощущал несправедливость судьбы.

Во дворе к пришедшему потянулись сторожевые собаки и завиляли хвостами. Мальчишка взлохматил теплые холки. И псы тоже должны были принадлежать ему. Как и чистокровные лошади в конюшне. Гадство.

Черным ходом парень решил не пользоваться, парадным тем более. Не стоит кому-то видеть его в дырявых обносках и гриме «мертвеца». Не то чтобы он жалел чувства местных служек или новых хозяев, либо страшился очередной взбучки дядюшки. Просто не желал, чтобы кто-то сопоставил его внешний вид с событием на кладбище. А что о последнем вскоре засудачат, не сомневался.

Вемовей подцепил перочинным ножиком раму окна и нырнул в подсобку, располагающуюся на первом этаже в удаленном крыле. Наступив в ведро и получив шваброй по подбородку, чертыхнулся. Темень стояла – глаз выколи. Когда же наконец в нем окончательно проснется дар Вэи?![4] Вмиг бы осветил эту конуру, а так приходилось выбираться на ощупь. Он почти прокрался в свою комнату, когда в коридор выглянул его враг. То есть два врага. Нет, все три. Трое кузенов, что оккупировали его дом вместе со своими занудными родаками. Они стояли в дверном проеме своей спальни и глазели на него с раскрытыми ртами.

– Чего уставились? – рыкнул на них Вемовей, и троица вздрогнула.

Коль, старший из братьев, поднял над головой подсвечник с двумя горящими свечами, оценивая его вид:

– Что еще за дешевый маскарад, Гранев?

– Вас решил попугать.

– Мы тебя не боимся, грязный отступневый ублюдок! – средний братец, Родька, как всегда напоминал злого лопоухого крысеныша.

– Научись сначала говорить правильно, неуч. Чему вас только в кадетском корпусе учат? И да, за ублюдка жди ответку, – пообещал Вем, с удовольствием замечая страх в глазах мальчишки. Уж он умел мстить, и об этом они уже знали. И все равно нарывались.

– Чем ты намазался? Можно мне тоже? – пискнул мелкий Сенька.

Его тут же осадили старшие и запихнули в комнату, чтоб не высовывался.

Вемовей усмехнулся. Если бы кому и разрешил остаться в этом доме, то мелкому. Малек имел добродушный нрав и все время тянулся к нему. Всю остальную семейку Вем не переносил на дух. Сослал бы в ледяную Ярую равнину на корм синим гайдакам без сожаления.

– Ты ничего мне не сделаешь!

– Посмотрим. Готовьтесь, дорогие недокузены, скоро мое пятнадцатилетие. Вэйновский дар предков проснется, сами понимаете, чем это вам грозит. Я верну себе поместье. Покатитесь вы в свою дыру, откуда приехали. Как там она называлась Семилыщина? Семидырщина? Мусорная яма, как раз для таких лизоблюдов, как вся ваша семейка!

Ядовитые слова достигли цели.

– Тварь! Сволочь! – бросился на него Родька и в один миг оказался лежащим на половике коридора. Вем прижал его коленом так, что тот беспомощно извивался и кряхтел.

– Слезь с него! – Коль пристроил подсвечник на пристенной тумбе и попытался сбить Вемовея со своего брата, но не смог. – Я позову родителей!

Пришлось отпустить лопоухого, и тот шустро утек за спину Коля.

– Хотите еще поговорить по душам, милости просим, – прошипел Вем, как никогда в этот момент напоминая явившегося из испода[5] призрака – черноволосого, бледнокожего с острыми чертами лица и синяками под черными впадинами глаз, – затем скрылся в своей комнате.

– Бешеный, – прошипел Родион вслед обидчику.

– Я говорил, не связывайся с ним, – Коль отвесил легкий подзатыльник среднему брату, загоняя того в комнату и закрываясь на засов. – Он опасен. А после известия о смерти прадеда не в себе.

Вемовей ловко под умывальником смыл с лица театральную краску и, запалив печь, бросил в огонь рваную одежду. Стычка с кузенами немного улучшила настроение. День в целом неплох. К накопленным деньгам добавилась неплохая сумма. Скоро у него будет достаточно денег осуществить задуманное. Взгляд мальчишки скользнул по книжной полке, уставленной учебниками, и задержался на художественной миниатюре в бронзовой рамке. С потемневшего от времени портрета на него смотрел средних лет брюнет в военном мундире времен второй панокийской войны. Мужчина как с тяжелым подбородком, так и взглядом.

– Я отомщу за твою смерть, дед. Осталось немного, – пообещал подросток.

Изображенный на карточке Войслав Гранев был ему прадедом по материнской линии, но Вем привык звать его дедом. Единственный родной человек. Родители отказались от него с рождения, и дед сам растил правнука. Вем загасил огонь свечи и нырнул под одеяло своей скрипящей кровати.

Ночью приснилось прошлое. Ему пять лет. Прадед вернулся с очередной поездки внезапно и в плохом настроении. Его плащ пах костром и дождем. За столом Войслав распек слуг за нерасторопность. После обеда долго гонял правнука на знание очередной сотни накладов[6]. За каждое неверно выговоренное слово на древнем языке дед бил его скипом по спине.

– Noiera mores kantitua! Четче! – распалялся он. – Враг не даст тебе ни единой секунды на размышление. Наклады должны слетать с твоих губ, как дыхание, без задержки. Еще раз!

Вем не жаловался. Он терпел боль и как никогда был счастлив. Дед снова лично занимался с ним. Уроки всегда давались ему легко. Благодаря феноменальной памяти и резвому уму он опережал своих сверстников по развитию. С полутора лет умел читать, с двух писать. В три безошибочно показывал на карте расположение источников вэи не только в родной империи, но и в Шуе, Чивани, Панокии. В четыре был способен рассказать общую лароссийскую историю и историю соседних государств, коряво изъясняясь на трех иноземных языках, особенно на панокийском. Знанию языка врагов Лароссии дед придавал наибольшее значение. Причем в каждое Сотворение, начиная с трех лет, правнук получал в подарок искусный шест из дерева, подходящий ему по размеру и с удобной в обхвате рукоятью посредине древка. Эта болванка заменяла скип – колдовское оружие боевых вэйнов. Вем ощущал гордость от того, чьим преемником он станет.

* * *

Образование – единственное, что у него не отняли после гибели прадеда.

После того, как Войслава Гранева упекли в Мракот, острог для особо опасных преступников, навешав на него вину за чужие преступления, уроки для Вемовея не прекратились. Дед позаботился об этом. За обучение до его совершеннолетия взялся некий колдун Рафий Парисович Хольманов, что за невероятно щедрую плату обязался курировать процесс обучения Вема строго в соответствии с договором, расписанным на сотне листов и скрепленным вэй-печатями и кровью с обеих сторон. Только благодаря этой предосторожности деда Хольманов не вышвырнул его прочь, как проблемного правнука отступника, и не прикарманил деньги.

Смирившись, Рафий продолжал строго следовать букве «кровавого» договора, хотя особой приязни к подопечному не испытывал. Он приглашал для обучения действительно лучших мастеров своего дела. И Вемовей впитывал знания как губка. Целеустремленно и отчаянно осваивал науки, сперва надеясь, что дед вернется насовсем, и тогда он, Вем, сумеет его поразить своими познаниями. А потом, веря, что когда-нибудь сможет отомстить за его смерть. С шести лет до своих неполных пятнадцати он продолжил осваивать науки. Сложные дыхательные практики скороговорения для произнесения накладов, высшую вэелогию, тактику боя на скипах, сабельный и ножевой бой, политикусы и мощности государств, историю, иномирные языки и обычаи, изнаневедение, стрельбу из стрелометов, и не только.

Дед оказался знатным затейником по части выбора дисциплин. Вемовей мог только гадать, на кой ему сдались дворцовые церемонии или тысячи титулов крупных государств? Но по-настоящему досадно было, что дар пятой святой не спешил проявляться. Нет, видеть вэй-отблески накладов он мог уже в шесть лет, но на этом все. Что и говорить, ему уже во снах виделось, и не раз, как он берет в руки скип и ощущает в древке оружия подвластный ему мощный поток вэи.

Обычно Вемовей пользовался именным порталом – в строго назначенное время он сжимал в ладони стеклянный шар желтого цвета и переносился в знакомый кабинет. Рафий Хольманов, мужчина солидных лет, скользкий и длинный, будто налим, всегда сухо его приветствовал. И, либо оставлял в кабинете с очередным ученым мужем, либо сопровождал следующим порталом туда, где должно проходить занятие. Несколько раз Хольманов переносил его в пещеры, где Вем собственными глазами наблюдал вызовы изнаней. Их было много. Смертоносные твари испода, от которых обдавало огнем, или паром, или источалась кислота… После чудовищ убивали поджидающие их нанятые вэйны, а ученик за это время получал полную сводку о слабых и сильных сторонах изнаней. Но чаще Вемовей бывал на поле для колдовских поединков со скипом в руках и крутил его, пусть и вхолостую, но с наслаждением, оттачивая движения до совершенства.

Наутро он готовился именно к этому. Однако Рафий потащил его в портал, чтобы через миг очутиться вместе с учеником на мощеном дворе чьего-то имения в горах. Вем огляделся и замер – в арочных нишах крепостной стены за толстыми сетями вэи, видимыми простому взгляду, находилось с десяток древних. Драконы были великолепны: кратный рогач, белый жемчужный, серый стрелохвост, голубой морской… Навстречу гостям вышел сурового вида колдун в кожаном кафтане, вооруженный вэйновским кнутом.

– Общаетесь без имен, как обычно, – предупредил Рафий. – На сегодня только драконоведение, вернусь в четыре.

Он хотел исчезнуть, но Вем торопливо спросил:

– Эй! А полетать дадут?

Хольманов, отрицательно мотнув головой, кашлянул:

– Предписание договора, пункт триста восьмой: «обучение полетам допускается только после проявления дара вэи». А у вас, как мы знаем, колдовской дар не проявлен, молодой человек.

И спеша отделаться от грядущих препирательств, которые часто бывали с этим скандальным подопечным, Рафий испарился в повисшей полупрозрачной арке портала.

Вемовей закусил губу: знакомый ответ, который бесил до ряби в глазах. И во всем так! Он просто не может продолжать обучение в полную силу, пока не является вэйном! Потому полеты с драконоведом, конечно, не оговорены. Он оценивающе окинул взглядом подходящего к нему «учителя дня».

Позже, когда Рафий Хольманов вернулся за учеником в обещанное время, он увидел своего подопечного высоко в небе. Наездник катал мальчишку на сером стрелохвосте, самом скоростном драконе из всех представленных.

– Все-таки уговорил. Вот же шельма! – возмущенно прошипел Хольманов. – Самовольный упрямец. И как он только это делает? Ведь совершенно неодаренный… пока. Страшно подумать, что из такого вырастет.

* * *

В воскресенье семейство Душниных собралось в поместье Федора Михайловича и Марьи Романовны Ластовских на званый ужин в честь именин их дочери Анастасии. Вемовей ничего не имел против светских сборищ. В конце концов, на таком же слете местных сплетников недавно он узнал, что сборщик налогов Брыга боится мертвецов. Посему, пообещав дядюшке Сильвестру Ильичу вести себя прилично и не задирать никого на празднике, отправился в гости в коляске с остальными. Авдотья Елисеевна, жена дядьки, всю дорогу надувала щеки, кидая на Вема опасливо презрительные взгляды. Что поделать, она его терпеть не могла, как и он их. До отправления Авдотья хотела спровадить правнука отступника на облучок, напоказ заныв, что в коляске мало места, а из-за тесноты ее широкая юбка изомнется. И Вемовей сам готов был свалить к вознице, однако Сильвестр не пожелал пойти жене на уступку. «Не пристало, мол, неприлично». Посему, когда коляска остановилась, Вему уже до оскомины приелись рожи родственничков.

Они далеко не впервые гостили у Ластовских. Их поместье уступало родовому гнезду Граневых раза в три, но было более ухоженным. Хозяева не экономили на садовниках. Сад острижен, цветущие кусты азалий окружали особняк с мезонином и одуряюще пахли. Синяя полоса моря отлично просматривалась с высоты открытой тенистой террасы, на которой нынче собрались именитые гости со всей округи, среди которых Вем тут же выделил взглядом шустовского градоначальника и его прихвостней. Справа от террасы посреди большой лужайки возвышалась полупрозрачная иллюзия – хрустальный замок, извергающий блестки из окон и башен. И по всей территории летали иллюзорные бабочки. Сущий кошмар и расточительство дара.

Невысокого роста именинница, которой стукнуло четырнадцать нынче, наряженная как кукла, со скучающим видом морщила нос, не принимая участия в играх с другими детьми. Эта малышка с родинкой на щеке знала себе цену, ведь она уже вэйна и учится в гимназии вэй-одаренных в Уславске. Дар проснулся в ней год назад, потенциал – пятерка. Очень неплохо. Хотя, Вемовей знал, Настя мечтала о большем, как и он. Она сама ему об этом некогда говорила. В отличие от других, эта девочка не боялась его клейма правнука отступника, оно будто ее даже притягивало.

– О, дорогие соседи! Проходите! Милости просим! – к новоприбывшим вышли радушные хозяева. – Настенька, подойди, деточка!

Настя приняла поздравление подобно княгине. Авдотья Елисеевна вручила ей в подарок опаловую брошь в виде розы, а Коль, как самый старший из братьев, протянул букет красных роз. Вем закатил глаза – подарок безвкусный, как сами Душнины. Настя заметила эту его гримасу и улыбнулась в букет. Ластовские заговорили об успехах в гимназии дочери.

Добавив к общим дифирамбам короткое «поздравляю», Вем собирался уже отойти к столу, на котором громоздились блюда и напитки, как заметил взгляд Родиона, направленный на именинницу. Он и так догадывался, что лопоухий неровно дышит к этой миниатюрной брюнетке, а теперь знал наверняка. Дуралей, ей ты точно не нужен. У Настеньки Ластовской довольно тщеславные планы на будущее. Впрочем, как и у него.

Вем все же упорхнул к белому вину и кускам печеной осетрины, не заметив, что именинница проводила его долгим взглядом. Откушав в свое удовольствие, пристроился позади знати, делая вид, что заинтересован мраморной скульптурой полуголой лесовицы на постаменте. Лесная дева прикрывалась длинными волосами, увитыми вьюнами. За полчаса он успел выслушать довольно интересные сплетни о смене состава благочинной управы городка и удачном найме рыболовецких артелей.

Когда выуживаешь сведения, лучше не привлекать внимания к своей персоне. Его и так тут узнали, шепотки в его сторону то и дело слышались, особенно от местных кумушек. Хотя времени минуло солидно, слава правнука Войслава Гранева не покидала. Вем давно перестал прятаться и на внимание к своей персоне отвечал прямым взглядом. Надо сказать, его выдерживали единицы. Люди в приморском городке жили мирные до отвращения.

Отклеившись от статуи, парень покинул террасу и вдохнул свежий воздух. Прадед никогда не курил, считал, что эту глупую привычку следует жестко искоренять в народе. Свернув от кошмарной иллюзии на одну из дорожек, двинулся в глубь сада.

– Не знала, что тебе нравятся лесовицы, – едкий голосок Настеньки прозвучал неожиданно.

Это она о статуе, что ли?

– Следишь за мной? – он оглянулся и нахмурился.

– Больно надо, – фыркнула именинница, но вразрез со своими словами подошла и пристроилась рядом. – Скучно тут. Никаких развлечений. Вот близ столицы в Царских Луках в ближайшую седмицу пройдут очередные Императорские гонки древних, а десятого числа Почетный бал в Великом дворце.

Гонки Вем и сам бы с превеликим удовольствием посмотрел. Лучшие наездники империи на рысаках и драконах соберутся гонять наперегонки. Только толку от его желания? У него нет денег на портал в столицу. Посему в Крассбург он поплывет на корабле с Уславска. Вот только когда придет срок.

Девчонка не дождалась отклика собеседника, но это ее не смутило.

– Сегодня слышала, как Авдотья Елисеевна матушке на тебя жаловалась. Говорит, ты вскоре станешь сильным колдуном и всех их порешишь в одну ночь, – она хихикнула, – и что дядька твой не делает ничего, чтобы защитить от тебя семью.

Вем фыркнул:

– Нужно мне больно о них руки марать! Имение пусть отдают, и свободны.

Настя одобрительно закивала, с жадным любопытством ловя на лице собеседника эмоции.

– А это правда, что у всех в вашем роду очень высокий потенциал дара?

И привязалась же. Он помолчал, прежде чем так и быть ответить:

– У прадеда была девятка. У дедов и матери восьмерки.

– Ого! – Настя откинула локон с лица, в ее голосе прозвучало неподдельное восхищение. – Знаешь, я решила, что выйду замуж только за сильного вэйна. Жалкие слабаки меня не интересуют.

Вем понял, что значит этот лукавый взгляд девчонки. Он склонил голову набок и ухмыльнулся. А она изменилась за последний год, смелая. Не гляди, что четырнадцать всего. Впрочем, и он свои годы давно обогнал.

Вем немного удивился тому, что дальше произошло, но позволил Настеньке подступить вплотную и без стеснения обвить его шею руками. И как эти женщины от мала до велика чувствуют слабину в мужской броне? Притянув к своему лицу его лицо, Настенька наигранно-испуганно прошептала:

– Ты же не убьешь меня за это, правда?

Ее губы пахли мятными конфетами. Этакая девочка-ириска. Мягкая и вязкая. Вем на пару секунд замер, а потом активно включился в игру.

У него уже была ранее женщина, деревенская, старше его на пять лет. Но тогда на сеновал его привело любопытство. А что же Настенька? Она не позволила ему зайти далеко, но разрешила достаточно для того, чтобы игра показалась интересной.

Очень некстати в ближайших кустах затрещали ветки. Вемовей нехотя отстранил малышку. Раскрасневшаяся от поцелуев именинница растерянно огляделась, недовольная прерванной лаской. Вем широко улыбнулся, развернул ее за плечи и подтолкнул:

– Иди обратно, деточка. Убивать тебя повременю.

Убедившись, что Настенька послушно потопала по дорожке, Вем сорвался с места в обратную сторону. Через несколько шагов повернул и перемахнул через ограду. Попетляв в кустарниковых междурядьях, наконец в просвете листвы разглядел-таки убегающего соглядатая – Родька Душнин…

Ну что ж, в ситуации есть и плюс. Хотел отомстить лопоухому – отомстил. Даже прилагать усилий не пришлось.

* * *

Родька напал неожиданно и на своей территории – дома в малой малахитовой гостиной, явно рассчитывая на помощь родителей, и не проиграл. Как только Вем его скрутил, завопил, зовя мамочку.

– Он сказал, что хочет меня убить! – орал Родька, тыча пальцем в Вемовея.

Тому и впрямь хотелось прибить придурка. Немедленно. Он крепче взял мальчишку за шкирку и встряхнул так, что тот больно прикусил язык.

По рукам стеганул тонкий хлыст бледно светящейся вэи, заставил разжать хватку и отпустить лопоухого. Это дядюшка Сильвестр Ильич воспользовался своим вэйновским даром. Хотя у него и средний потенциал, до своего потолка он так и не дорос. Его хватало лишь на порку, и то после отлеживался без сил. Воин из него никакой, поэтому, видимо, детей и отправил в кадетский. Надеется, что хоть из его остолопов кто-то пойдет в военное училище, и силенок при этом хватит.

– Я так и знала! Он угрожает нашим детям расправой, – разразилась праведным гневом Авдотья, в этот момент напоминая долговязую пятнистую щуку. – Сильвестр, ты слышал? Выгони мерзавца немедля из нашего дома!

– Позвольте возразить, это не ваш особняк, тетя Дотя, – огрызнулся Вем, зная, что Авдотья терпеть не может такое сокращение имени.

– Хватит! – попытался рявкнуть дядюшка. Вышло неубедительно. Сильвестр с досадой указал светящимся хлыстом на свой кабинет, то есть дедов. – Заходи, поговорим.

Снова по новой. Закрывшаяся тяжелая дверь с колдовским накладом тишины отрезала возмущенный вопль Авдотьи. Вемовей сам не понимал, почему дядька еще не выгнал его и продолжал скандалить с супругой. Такого рода их разговоры уже вошли в привычку, обычно они заканчивались поркой. Но, может быть, сегодня угроза жизни родного чада заставит Сильвестра совершить поступок – и жуткий правнук отступника окажется на улице? Плевать! Вемовей сощурил глаза – он не боялся улицы. У него уже и большая часть денег собрана на поездку в столицу. Можно пожить до срока у Прошки в хате, хоть там тесно, но Семиреки не откажут.

Какое-то время Сильвестр смотрел на подростка исподлобья и дергал кончик редкой и без того бороденки, как делал это всякий раз, негодуя. Вем же в очередной раз думал, как дядюшка нелепо смотрится в этом старинном кабинете, пропитанном за века вэей. Сами посудите. Большой массивный письменный стол из темного палисандра. Деревянное кресло с высокой спинкой без каких-либо мягких вставок. Высокий шкаф с накладом для хранения оружия под тремя вэй-замками. Портреты на стенах – сплошь вэйны в мундирах. Вся обстановка лаконична, по-военному строга. И тут дядюшка в своем нелепом клетчатом жилете и брюках в голубую полоску, точно фигляр из балагана кочевников. Да еще с вечно стоящим соломенного цвета чубом, который уложить он не в состоянии, как и поддерживать порядок в имении и причисленных иже с ним мануфактурах. Вон бумаги по всему столу раскиданы.

Сильвестр, наконец, собрался почитать опекаемому нотацию, монотонно и занудно, как всегда.

– Вемовей, послушай, ты же знаешь. Ни я, ни Ава, ни мои дети не причастны к тому, что император лишил твоего прадеда титула и всех владений, и передал их нам в пользование. Я под локоть Войслава не толкал творить расправы над невинными, Единый упаси. Твой прадед сам во всем виноват. Пойми же ты и перестань пугать домашних, будь так добр.

– Его оговорили! – заступился за прадеда Вем. Готовясь к долгим пререканиям, он сплел руки на груди и подпер плечом оружейный шкаф. – Дед предсказывал, что так и будет. Его взгляды были неугодны Вэйновию, а он всего лишь оставался патриотом своей империи! Они навешали на него кровавых обвинений. А когда прадед умудрился сбежать из острога и залег на дно в укромном месте, то достали и отправили за грань без жалости. Вы же, как и вся ваша семья, потоптались на его костях, приняв это имение в дар.

Как он уже устал от этих пустых разговоров, доводов и ответов, уходящих в пустоту.

– Зачем ты угрожал Родиону смертельной расправой? – последний, похоже, вопрос на сегодня.

– Он меня раздражает! – зло выплюнул Вем. Ответ не верный, но оправдываться, что угроз не было, Сильвестр его не заставит. Пусть идет к изнаню с Дотей и их выводком!

Здравствуй, привычная порка. Нет, он мог с легкостью сбежать – изворачиваться от неумелых вэй-плетей дядюшки давно научился, – но подобный побег претил ему с детства, поскольку приравнивался в его понимании к слабости. Вемовей снова не предоставил удовольствия услышать свой стон. Да и разве это боль? Ерунда! Вот когда прадед сбежал из острога и засел в охотничьем домике посреди глухого бора, Вему пришлось возить ему еду. Тогда он слетел с испугавшейся оползня лошади и скатился в глубокий овраг, сломал себе ногу и вывернул руку. Коряги и камни, которых находилось на дне оврага множество, вспороли его тело. До сих пор шрамы на память остались – на плече в виде большого креста, на боку – в виде галки. Помнится, он от боли потерял сознание на несколько часов. Прадед лично лечил его. Впервые за все годы Войслав Гранев проводил у постели правнука длительное время, щупал влажный лоб, беспокойно заглядывал в глаза, оттягивая нижние веки. «Запомни, Вемовей, – говорил дед, меняя повязки на его ранах, – всегда надо просчитывать свои шаги заранее. А порой нужно продумывать ходы и на годы вперед. Но если надо, и на извилистый долгий путь сверни, главное – дойди до конца. Умей терпеть и ждать своего часа. А уж когда он пробьет, наноси удар без малейших колебаний».

После порки Вем отправился в банную, привычно налил заживляющую хвойную муть в горячую воду, затем, морщась, опустил в купель исполосованное тело. Все заживет как на драконе к утру. А дядька его снова не выгнал. Слабак. Вем откинул голову на край купели и закрыл глаза. Упавшие на лицо мокрые пряди волос рассекали острые скулы – черным по белому.

Спор с Сильвестром снова взболтнул скорбный осадок на сердце. Поднял тьму, которую не избыть. Чувство глубокой вины нещадно скрутило, и Вем закусил губу до крови. Это он сам виноват в смерти прадеда. Выдал место укрытия самого близкого человека убийцам. Как… он… мог?

В очередной раз выкрав лучшего жеребца из конюшни дядюшки, он приехал в Рыбиху к пацанам. Чужаки стояли поодаль. Думали, коли нацепили одежды простых горожан, то их не распознать. Это в их местах, где каждый друг друга в лицо знает? Да Вемовей с первого взгляда сообразил, что это опервэйны, о которых предупреждал прадед! Один лупоглазый показался тюфяк тюфяком. От второго же веяло опасностью за версту. По тому, как пришлый держал руку у бедра, по непринужденной манере держать себя, по цепкому проницательному взгляду, Вем внутренне напрягся. Медлить было нельзя ни секунды. Он оборвал речь Прошки командой, знакомой всем в их шайке:

– Врассыпную, быстро!

Взлетев на спину Буяна в одну секунду, хлестнул гнедого по крупу со всей силой. Еще и еще раз! Поддал каблуками ботинок под бока и понесся. К лесу! Никогда он еще так не гнал коня, как в тот раз, пытаясь скрыться. Но как бы ни старался оторваться – бесполезно. Опервэйн нагонял его, верхом на рысаке. Тень от крыльев крупной летающей рыси то и дело закрывала солнце, и Вемовей с большим отчаянием понукал Буяна. Тайник с оружием был уже близко, и в подходящий момент Вем резко свернул вправо. Заставив остановиться коня у ствола столетнего дуба, он встал на лошадиный круп в полный рост и зашарил рукой в дупле. Коробок с пилюлями невидимости забросил в карман, затем схватил дедов скип – на все про все три секунды, а затем снова бешеная скачка повторилась. В этот раз опервэйн растерял терпение и принялся швыряться вэей. Вот где дедов скип пригодился. Остаточный заряд в древке не подчинялся ему, но позволял отбивать светящиеся белые лучи, словно бита войлочные мячи в лапте.

– Выкуси, гад! – провернув оружие и отразив очередной луч с неба, Вемовей проглотил одну из пилюль невидимости и на скаку спрыгнул с Буяна. Кувырнувшись на траве, подскочил и поспешил подальше от сего места. Главное – оторваться! А потом бежать в охотничий домик. Дорогу он знает, вот там и отсидится благополучно.

Но не успел Вем отойти и двадцати шагов, как услышал громкое ржание Буяна, видимо его зацепил луч вэи. Позади, обивая крыльями ветки сосен, на землю приземлился рысак. Главное, не смотреть в глаза того, от кого скрываешься, – первое правило при использовании пилюль «Хамелеон», иначе станешь видимым для врага. Поэтому Вем пригнул голову и двинулся дальше с большей осторожностью, чтобы никакой веткой не треснуть ненароком, и тем самым не выдать свое местонахождение. Шаг, еще шаг. Сердце в груди колотилось так сильно, казалось, оно вот-вот вырвется и покатится по лесистому склону.

– Я знаю, ты здесь, Вемовей. Хорошо бы, если бы сам показался, чтобы мы могли поговорить. Вреда не причиню, обещаю.

Голос вэйностража был вкрадчивый, дружелюбный, с ноткой нетерпения. Он заставил Вемовея на миг замереть на месте, а потом снова заспешить прочь. Ага, как же. Поговорить добрые дядечки пришли. Увольте, ваши благородия. Вот сами и беседуйте на здоровье – без него!

Вем продвигался вперед и уже отошел достаточно далеко, когда ему под зад внезапно вдарила круговая волна ослепительно белой вэи.

– Ай! – поздно зажимать ладонями рот. Он вскрикнул и выдал себя.

Идиот! Да вэя хлестнула больно и неожиданно, но он обязан был вытерпеть. Чтоб этого опера все изнани испода порвали на части!

– Я же говорил, лучше бы сам.

Вемовей смотрел исподлобья на приближающегося вэйна и уже ненавидел его всей душой. Колдун был среднего роста – дед точно выше его на голову и крупнее. На вид лет под сорок, лароссиец. Волосы забраны в хвост на затылке. В руке ореховый скип работы старых мастеров. Древко перехвачено в нескольких местах костяными кольцами – явно вставленными для усиления накладов. Нынешние вэйноцехи создают экземпляры намного проще. За спиной опера тенью двигалась большая крылатая рысь.

– Чего трясешься-то? Не съем я тебя, – вэйн глядел насмешливо, с превосходством.

– Я трясусь?! – Вем чуть не подавился возмущением.

– Ну не я же. Откуда такой скип?

– Не ваше дело!

– Красивый, – похвалил колдун. – Черное дерево, серебро и камни какие-то.

– Это оникс, к вашему несведению, – Вем специально сделал ударение на последнем слове. Он что, и впрямь думает, что сможет его разговорить подобным образом? Наивный опер!

– Дедов подарок?

– Выпытывать пришли о нем, да? А я ничего не знаю, зря столько силы на меня истратили, – усмехнулся Вемовей, щуря черные глаза.

Над головой захлопали крылья. И меж сосен на поляну приземлился второй рысак. Лупоглазый вэйн, которого Вем про себя прозвал тюфяком, неуклюже слез с него и огляделся.

Он кивнул своему соратнику, потом, заметив скип в руках пойманного беглеца, удивленно присвистнул:

– Одаренный?

– Пока нет.

– На ваше счастье, оперстражи, – прошипел Вемовей.

– Серьезный малыш, – вскинул брови тюфяк.

От «малыша» Вема передернуло.

– Да. Так говоришь, этот скип дал тебе дед, – первый колдун вернулся к допросу. А лупоглазый отошел в сторону, будто это дело его не касалось, предоставляя право вести беседу товарищу.

– Я не говорил этого!

– Не спорю, нас интересует твой дедушка, – продолжил тот как ни в чем не бывало. – Он сбежал полгода как из острога, где сидел пять лет за преступление. Он не заходил к тебе?

Вем сжал кожаную рукоять скипа:

– Нет, но даже если бы заходил, то я не сказал бы вам!

– И ты не знаешь, куда Войслав мог податься? Возможно, говорил тебе?

– Я же сказал вам, что не видел его! Вы уши прочистите сначала, – казалось, этот вэйн издевается над ним. Угу, так он и выложит, что прадед был тут.

– Но, может быть, Войслав раньше называл какое-то место, куда собирался отправиться? – не сдавался оперстраж, корча из себя само дружелюбие.

В тот момент Вемовей подумал: хорошо, что дед сейчас далеко, в том своем убежище. Но если в ССВ все вэйны такие придурки, то бояться ему нечего. Помнится, он громко расхохотался, стараясь вложить в свой смех максимум издевки.

– Я не знал, что в ССВ работают такие глупые вэйны!

И сквозь смех услышал невозмутимый голос вэйна:

– Последний вопрос, у тебя есть шрам на руке в виде креста?

– А это вам зачем? – искренне удивился Вем.

– Отлично, – буркнул про себя вэйн, будто потеряв интерес к нему. Он щелчком пальцев подозвал к себе рысака.

– Что отлично? – Вем закусил нижнюю губу. И тут только насторожился, но слишком поздно. – Постойте…

Огляделся и поймал взгляд второго оперстража, направленный на своего товарища. С лица Вемовея схлынула кровь, а глаза расширились. Он вдруг все понял!

– Вы переглядывались! – указал пальцем на «тюфяка». – Вы меня читали… Вы – чтец?!

– Все же умный мальчишка, – вздохнул первый. – И где он? – уже не собираясь таиться от мальчишки, спросил у лупоглазого товарища.

– Источник близ Панокии, что на Студень-реке. Точно пацан сам не знает, да и Войслав не дурак был ему рассказывать. Этот шустрый малый говор родственника как-то подслушал. В сентябре Гранев заходил повидать правнука, тогда и разговор был.

Вемовей отступил. Осознание оглушило его. Он сдал собственного деда! Только что, по глупости навел на него оперов. Дурак, беспробудный осел! Как мог не догадаться? У лупоглазого ведь даже скипа не наблюдалось. Гаже, чем в тот момент, Вем себя еще никогда не чувствовал.

– Извини, малыш, но на кону стоят миллионы жизней, – произнес тот, кто его допрашивал. – Твой дед – отступник.

Сочувствие от опера показалось изощренной издевкой.

– Нет! Это вы поступили подло! Вы не стоите и ногтя моего деда! – зло крикнул Вемовей, в отчаянии следя за тем, как вэйны усаживаются на рысаков.

– Мы как-нибудь это переживем, – ответил чтец, прежде чем взлететь.

И они улетели.

Спустя месяц пришла весть о смерти прадеда. По просьбе Вема, Рафий Хольманов узнал, что в испод его отправил главвэй ССВ с фамилией Невзоров, тот самый владелец орехового скипа.

Глава 2
Лишак

Через четыре месяца

Пятнадцатый день рождения стал для него черным.

– Дар так и не проснулся! Что это значит, можете мне объяснить?! – Вемовей влетел в кабинет Хольманова. Голос его срывался. Он так сжал в кулаке стеклянный шар перехода, будто собирался его раздавить. – Я не чувствую потоков вэи в себе. Ничего не чувствую!

Бледный от недосыпа, с красными глазами и сизыми кругами под глазами, он требовал ответа так, будто от него зависела его жизнь.

– Давайте сюда руку, проверим в последний раз потенциал, – Рафий невозмутимо достал из выдвижного ящика стола нечто похожее на карандаш из белого камня. Вем подставил запястье и позволил Хольманову загнать его себе в запястье. Определитель на крови считался самым точным. Боли не было, разве что душевной – на белом агатите проявилась шкала, на которой у толстой засечки в самом низу алело число – «0,1 вПт».

Хольманов поднял взгляд на бывшего подопечного и покачал головой.

– Сожалею. Ты не вэйн и никогда уже им не будешь. Сам знаешь, святая Вэя одаривает своей силой только юных, и никого старше пятнадцати лет.

– Не может быть! Не может… – Вем смотрел на отметку шкалы и не мог отделаться от мысли, что его жестоко обманули.

– Увы. И в семьях потомственных колдунов рождаются лишаки.

Конечно, Вем знал, что все с потенциалом дара ниже двойки среди колдовской братии назывались лишаками. Но не предполагал, что это постыдное прозвище придется носить ему.

– Но в тебе есть зачатки вэйна, и сдается мне, что и зачатки дара убеждения тоже.

Ага. И весь он – пожизненная личинка. Хольманов продолжил говорить. Что-то о договоре, о том, что он с сего дня перестает курировать его обучение, поскольку по пункту такому-то для продолжения ученик должен быть вэй-одаренным. А раз нет – так и до свидания.

Вем опустил голову и до боли сжал кулаки. Когда же через полминуты он взглянул на Рафия, тот осекся.

– Я понял! Можете не продолжать.

* * *

Новость о том, что у правнука отступника дар так и не проснулся, Душнины разве только не праздновали. От довольного вида Авдотьи Вема чуть не выворачивало. Дядька Сильвестр не скрывал облегчения и порывался лезть с душевной беседой – мол, это не конец, и без дара можно прожить. Идиот. Именно что конец, всем чаяниям и планам!

– Лиша-ак! – Родька, зараза, ржал громче всех, стоя на крыльце, и получил по уху.

– Ты думаешь, если я не вэйн, то позволю тявкать безнаказанно?

Зря этот лопоухий к нему полез сегодня, ох, зря.

– Меня Коль защитит! У него в отличие от тебя семерка, и он собирается поступать аж в Вемовейское училище! Я тоже буду колдуном, вот посмотришь. А ты – лишаком так на всю жизнь и останешься! – пищал гаденыш, извиваясь пиявкой в его руках.

Вемовей ощутил жажду задушить эту сволочь, так, чтобы замолк навечно, но вместо этого пнул лопоухого так, что тот полетел в корыто с грязной водой для мойки обуви, выставленное у ступеней крыльца. Авдотье должен понравиться вид драгоценного сына – весь в грязи, как свинья. То, что надо.

Поздняя осень холодила спину. Ветер трепал волосы. Вем вошел в конюшню и оседлал Буяна. Конюхи Макарыч и Корявый уже давно зареклись возражать молодому барину и лишь молча проводили взглядом всадника, когда тот понесся по аллее прочь из имения.

– Сам изнань[7], – проворчал Макарыч.

– Чует мое сердце, это не все. Хлебнут еще лиха с ним хозяева-то.

Вемовей направился в деревню. Но, завидев вдали соломенные крыши хат и колья с развешанными сетями, свернул на дорогу, поднимающуюся на утес. Он не желал видеть никого, даже пацанов из шайки. Когда тропа стала слишком отлогой, оставил Буя. Спустя полчаса подъема он стоял на краю скалистого обрыва под моросящим дождем и смотрел вниз на шторм. Под угрюмым ноябрьским небосводом волны бешено терзали валуны у подножия скалы. Вздымаясь пеной, море оседало, затем снова накатывало. Бушевало. Как и чувства в его душе. Вем отступил, затем молча без спешки скинул с себя одежду. Оставшись нагишом, отошел от края.

Глотая дождь и морща лицо, застыл…

Затем разбежался и прыгнул.

Пролетающая над утесом чайка громко крикнула, с любопытством наблюдая, как белое человечье тело несется с высоты вниз. Его, словно песчинку, заглатывает пучина. Покрывает, пережевывает. И нет глупого человека. Бескрылый, а туда же еще. Летать пытался.

Холодная вода оглушила и втянула в бесконечный водоворот. Сдавила со всех сторон, ни вздохнуть, ни всплыть. Швыряла так, что, казалось, еще чуть и выбьет из него дух. Вемовей спускал из легких воздух понемногу и боролся.

Он не сдастся. Никогда! Как учил прадед.

Минули долгие семь минут до того, как голова мальчишки показалась на поверхности. Вемовей совершенно выбился из сил, когда его ступни коснулись галечного дна. Он попытался встать, но очередная волна сбила с ног. В этот момент чьи-то руки подняли его. Прошка Семирек, это был он. Подставил острое плечо и потащил его на сушу. Усадив Вемовея у подножия торчащего из песка осколка скалы, разразился причитаниями, точно плакальщица на похоронах. По конопатому лицу мальчишки текли слезы.

– Ты чего ревешь? – сфокусировав зрение на Прошке, просипел Вем.

– А ты чего прыгнул?! – шмыгнул носом Прошка. – Мать меня к Самойлихе за солью послала, а тут ты – на утес, а потом с него. Добечь не поспеваю! Ну на кой ты в море сиганул, ась?

Вемовей устало прикрыл глаза.

– Чтобы жить…

– То бишь?

Вопрос остался без ответа. Вемовей какое-то время молчал, ощущая боль в легких, а потом велел:

– Сгоняй за вещами на вершину. И Буя прихвати.

Спустя год и 10 месяцев

Сентябрь выдался теплым. В лесу пахло осенью и морем. Листья на дубе шевелились на ветру и горели золотом в лучах заката. Вем схватился за ветку и подтянулся. Оседлав ее удобно, зашарил руками в дупле – очередном выбранном в лесу тайнике. Вытащив оттуда мешочек с деньгами, он вложил туда приличную добавку из карманов. Монеты звякнули, зашелестели облигации. Вем перевязал мешок и вернул на место.

Взгляд задержался на дедовом скипе, завернутом в дерюгу. Отвернув угол мешковины, юноша погладил полированное древко из черного дерева и ониксы. Уже полгода колдовское оружие лежало в дупле без надобности. И еще пролежит неизвестно сколько. В его арсенале теперь нет места вэйновским штучкам – только кинжал и сабли. А уроки нынче дает он сам – своим деревенским ребятам, желающим научиться фехтованию. Надо же как-то приспосабливаться жить с вэй-увечьем.

Прикрыв скип мешковиной, как было, Вемовей повертел в пальцах коробок с пилюлями для невидимости, эти еще пригодятся не раз. К планированию краж он теперь подходил творчески. Времени валом, а мозги требовалось к чему-то прилагать. Так что состряпать дело так, чтобы комар носа не подточил, стало делом чести.

Он развернул сложенный вчетверо обрывок газеты, полинявший и слегка потрепанный по краю, и всмотрелся в рисунок. Великолепная белая башня, словно шип, врезалась в нарисованные небеса. Ее стан змеей овивала ажурная лестница.

Строчки под рисунком вновь заставили ощутить тяжесть вины: «К радости всех верующих, близ источника на Студень-реке обнаружена легендарная Башня Вемовея! Бесценная святыня. Башня дракона святой Вэи, что прибыла пятой на зов Единого, когда тот создавал наш мир». И ниже «Само провидение и сама святая Вэя видимо стояли на стороне бравых спецстражцев Вэйновия. Кровавый отступник Войслав Гранев был, наконец, задержан и уничтожен силами доблестных защитников Лароссии под руководством главвэя Демьяна Тимофеевича Невзорова…»

Вемовей сглотнул ком в горле и вернул газетную вырезку в дупло. Присыпав листвой свое «наследство», юноша легко спрыгнул с дерева, аккурат в седло стоящего внизу Буяна.

В поместье он уже не ночевал три ночи, предпочитая теплую постель Миланьи – молодой жены одного слишком занятого купца. Как-то ему потребовались новые портки, и он зашел в ее лавку. Там и лишился последних. Девица оказалась очень горячей и совершенно не совала нос в его дела. А главное, ей был абсолютно безразлично – вэйн он или нет, в отличие от некоторых. Вем в сердцах презрительно сплюнул, вспоминая Настеньку. Теперь, когда Ластовские являлись к Душниным с очередным ответным визитом, внимания девочки-ириски удостаивался лишь Коль, у которого уже проявился дар святой Вэи.

– Извини, ты же понимаешь, – прошептала она Вемовею наедине. – Ты всего лишь лишак. А я предупреждала, что слабаками не интересуюсь.

Мелкая стерва! А он почему-то все еще не отомстил ей за эти слова? Возможно, чувствовал, что сам бы отвернулся от себя, будь он на ее месте.

На дворе с пятнистыми гончими играл Сенька. Завидев его, мальчишка замер, а потом робко помахал рукой. Вемовей сделал вид, что не заметил, бросил коня на попечение конюхам и направился к крыльцу. Здесь его Сенька все же успел перехватить.

– Тебя чего так долго не было? – попенял мальчишка. Видать, совсем страх потерял. Старшие братья убрались в свое кадетское училище, а мелкий пока посещал ближайшую гимназию. И будучи дома часто болтался без дела, вот и лез к нему.

Неприступный вид правнука отступника не впечатлил мальчишку, и Вемовей решил снизойти до ответа:

– Дела держали в городе.

– Ясно. А я тоже себе такой хочу, – он указал на ножны с кинжалом, пристегнутые к ремню на поясе юноши.

– Подрастешь, будет.

– А дай посмотреть, а? Ну пожалуйста!

Вем со вздохом мученика вынул из ножен кинжал и, не отдавая, показал любопытному. Сенька рассмотрел клинок.

– Здоровский! Жаль, я кидать не умею, как ты, а научишь? Ну, пожалуйста! Я видел, как ты бросаешь!

– Семен! – стук открывающихся ставен и последующий окрик Авдотьи прервали беседу. – Быстро домой!

Сенька с сожалением потопал в дом.

Вемовей двинулся вслед за ним. Спустился в кухню и велел старику Акопу, что служил в доме еще при прадеде, принести ему ужин в комнату, трапезничать с Душниными – увольте. Поев, отправился в банную. Однако уже на подходе к парной понял, что забыл распорядиться принести личное полотенце. Пользоваться теми, что в любой момент мог взять кто-либо из членов семейки, брезговал. Пришлось вернуться. Дверь в прадедов кабинет оказалась приоткрытой, и на половицах гостиной лежала тонкая полоска света. Слышно было, как Авдотья спорила с Сильвестром. Прислонившись к стене у приоткрытой двери, Вемовей прислушался. Похоже, Дотя снова всерьез взялась за него.

– Семочка не признается, но я сама видела, как он угрожал ему ножом! Сильвестр, я умоляю тебя, есть же пансионы для сложных юнцов. Ему там будет самое место! Ты хочешь, чтобы он ночью нас всех зарезал в постели? А ведь он может. У него и дружков – вся деревня…

Вем зевнул. У тети болезнь нового времени – мания. Ей бы не мужа мучить, а обратиться к лекарю, соки попить, на воды съездить. Отклеив спину от стены, юноша прошествовал мимо.

* * *

Тогда Вемовей не предполагал, что уже через тройку седмиц Душнины приготовят-таки ему подарочек в виде кареты с надзирателями. Он как раз возвращался из Рыбихи, когда заметил у крыльца это убожество на четырех колесах – пыльную коробку с глухими окнами. Это когда народ еще в открытых колясках ездит. Возле повозки чета Душниных беседовала с незнакомыми бравыми молодчиками. Вем нырнул за старый журавлиный колодец, почуяв неладное.

– Он сейчас должен подойти, уважаемый Орест Герасимович. Пожалуйста, не упустите. Юноша весьма опасный, хоть и не одаренный! – тараторила Авдотья.

– Это неправильное решение, Ава, – блеял Сильвестр. – Я против!

Но Дотя не обращала на его слова внимания. Слабак он был, слабаком и остался.

– Не извольте сомневаться, ему будет лучше в нашем заведении, – в голосе говорившего слышалась властность. – Говорите, зовут Вемовеем?

– Да. Так его прадед назвал, в честь дракона святой Вэи. Но он не колдун, уверяю вас.

«Значит, все же решили упрятать меня в пансион строгих правил. В какую-то богом забытую крепость, а сами будут проедать дедовы деньги и разорять мануфактуры?» – Вем сцепил зубы. Выглянул осторожно, чтобы рассмотреть прибывших по его душу. Трое. Главный – угрюмый крупнолицый муж при кустистых седых бровях. Сюртук с нашивкой пансиона явно жал ему в плечах. Больше на военного похож, и имечко-то подходящее – Орест. Другие двое – резвые псы, явно явившиеся на сей праздник, чтобы любезно пригласить новичка-отрока в карету.

Вемовей осторожно отполз к зарослям бирючины. Оставалось одно – бежать. Покинуть родовое поместье как можно скорее. Желания попасть в закрытую повозку под власть этих людей не возникло. Уходя, Вемовей еще раз с разочарованием подумал о Сильвестре.

Из тайника забрал деньги, скип и часть пилюль. Колдовское оружие спрятал под курткой, благо что в сложенном состоянии оно не длиннее предплечья. Остальное рассовал по карманам с мыслью, что при случае стоит купить удобную сумку. Куда двинуться, даже задумываться не пришлось. Нет, не в охотничий домик, а в столицу, как раньше и собирался. Он найдет способ и без вэйновского дара, как добраться до убийцы прадеда. На дорогу выходить опасно, в деревню тоже лучше не соваться, первым делом его будут искать там. Так что, мысленно попрощавшись с ребятами, отправился через лесистые холмы к Уславскому тракту.

В тот день он прошагал под прикрытием леса сорок верст. На тракте сел в почтовую линейку до Уславска. В трех ямах по дороге, перекусив, не задерживался. И на четвертый день въехал в город. Настроение установилось, как ни странно, боевое. В последний год он словно битюг, сбившийся с колеи, месил копытами свежую пахоту, увязая в ней, а сейчас будто вернулся на старую колею и двинулся по ней.

Уславск считался крупным портовым городом, помимо пятой по величине верфи в империи, город славился литейной фабрикой, кочевническими мануфактурами, а также школой вэй-одаренных. На дальнем причале ему посчастливилось – за немалую, но посильную для него плату, обещали взять на борт торгового судна, маршрут которого пролегал на север в обход Колпачного мыса в Вышград – ближайший к столице крупный портовый город. Отплытие – завтра утром в пятом часу. Посему нашлось время неторопливо прогуляться по мощеной набережной, поглядывая на военные броненосные фрегаты. К ним Вем даже соваться не стал с просьбой. Эти исполины из дерева и чугуна, оснащенные вэйпушками и винтом с накладами, стояли отдельно и одним своим видом внушали благоговейный трепет. Ребята в синих бушлатах, что сновали на его бортах, даже не глядели в сторону праздных зевак. И еще Вем знал, что на всех кораблях, начиная с двухмачтового барка, служили и вэйны. В их компетенции входили поддержка накладов, сохранение корабля в непогоду и боевая защита. У этих колдунов даже скипы специальные, со встроенными компасами и измерителями ветров. Счастливчики.

Стараясь снова не удариться в злобные стенания по собственной судьбине, Вемовей тряхнул головой и покинул набережную. До отплытия следует купить сумку, теплую одежду и запастись снедью на дорогу, а то этот торговец все деньги с него выдоит за кормежку в пути. Да и найти, где на ночь остановиться на постой, стоит подумать.

На большой торговой площади у собора Святой Пятерки ему пытались не дать прохода нищие:

– Подайте Единого ради! – тянули они хором, светя тщедушными немытыми телами в прорехах обносок.

– Ради вашего бога я и пальцем не пошевелю, – презрительно фыркнул в ответ. Однако порылся в карманах и выдал по копейке старикам, обходя намеренно молодых, пусть даже и калеченных.

Парень поднял мятежный взгляд на пятилепестковую постройку храма с большим золотым куполом, полыхающим в лучах закатного солнца. Единый слишком много ему задолжал, а должников Вемовей терпеть не мог. Пять первосвятых, что явились на зов Единого, когда тот создавал мир – Лея, Косеница, Жнух, Небел и Вэя. Все они от него отвернулись, когда были нужны. А пятая святая Вэя так еще и жестоко посмеялась. Его назвали в честь ее белого дракона Вемовея, слуги и одновременно ипостаси первосвятой. Ха. Громкое вэйновское имя, а досталось лишаку. Стыд и позор. Тьфу!

На рынке Вем купил удобную холщовую сумку с лямкой через плечо. В нее постепенно собралась снедь в дорогу – хлеб, колбасы, сыр, яблоки, печатные пряники под коньячным сиропом, как любил. На выходе же парень решил примерить на себя длиннополый не продуваемый сюртук, когда почувствовал ввинчивающийся в затылок взгляд.

– Теплая вещица, Святой Пятеркой клянусь! Покупайте, барин, не пожалеете. Вам к лицу-то как! Ужо скоро задождит, а вы в жилетке. Негоже. Так и простудиться недалече, – услужливый продавец выставил зеркало.

Вем повертелся, одновременно в отражении взглядом обшаривая толпу. Затем сунул деньги в руку торгашу и бросился за прилавок, опрокидывая за собой вешалки с товаром. Вынырнул на другом базарном ряду и споро припустил прочь. Надо же, и как они его нашли, эти мордовороты из пансиона? Ведь даже лица не видели. Разве что Дотя портрет показала. Вот щука зубастая! Пробежав пару кварталов, Вем у очередной подворотни обернулся и с досадой понял, что преследователи не отстали. Мало того, они на бегу достали скипы. Что?! С каких пор за учениками пансионов отправляли боевых вэйнов? К Вемовею потянулись толстые сияющие плети рыжего и синего цветов, с намерением обвить его ноги, но тот высоко подпрыгнул, избежав петель.

– Изнань! – ругнулся.

Дав деру в подворотню, понесся по улочке, ведущей к пристани. Но как бы он ни вилял лисьим хвостом, они не отставали. Настоящие гончие.

В очередной раз Вем подумал, что оторвался, когда снова заметил в боковом переулке знакомые рожи. В его распоряжении имелось несколько секунд, пока преследователи не вывернули из-за угла. Забросил пилюлю невидимости в рот и ловко перемахнул через решетчатую ограду палисадника третьего от перекрестка дома. Собирался спрятаться за дождевой бочкой, но не успел, притаился под окном у куртины хризантем. Двое гончих осматривались, только что носом не водили.

– Этот щенок где-то здесь! Прыткий, как изнань! – прогудел лысый громила с наколками на костяшках пальцев.

– Поймаю, убью! – с ненавистью пообещал второй, пониже ростом, сутулый.

– Нет, Кос, вначале мэтр пусть выцедит из него всю кровь, а потом уж…

Интересно, это в прямом или иносказательном смысле? Нет, надо убираться подальше. Вем попытался сдвинуться, под ногами предательски чиркнул камешек, и это привлекло внимание ищеек.

Снова замер, стараясь не дышать. Однако вскоре мысленно простонал с досады – лысый вэйн вытянул руку со скипом и, похоже, готовился выпустить круговую волну в безлюдном переулке. Изнанка и все ее твари!

Подумал было рвануть с места, выдав себя снова, но в этот момент услышал детский голос над своей макушкой. Мазнул взглядом по окну, понял – говорила девчонка лет десяти. Круглолицая, пухлощекая. В руке пирожок надкушенный.

– Добрый день, уважаемые судари. Вы из вэйностражи, да? Кого-то ищете? Я могу позвать на помощь, – услужливо выдала она со всей серьезностью. – К нам как раз пришел в гости дядечка вэйностражец.

Гончие оторопели. И отчего-то вдруг осклабились.

– Нет-нет, юная барышня. Не стоит тревожить вашего гостя. Мы сами справимся.

– Ой, глядите, кто-то на крышу залез, – девчонка указала на противоположный дом. – Вы не его ищете? Какой-то человек перелез через конек на ту сторону.

Вем с удивлением сам посмотрел на черепичную крышу, так убедительно вещала девчонка.

– На следующий квартал! Живо! – скомандовал лысый. И вэйны сорвались с места.

– Можешь выходить, они убежали, – спасительница щурила глаза, смотрела сквозь него, явно не видела, но почему-то знала, где он прячется.

Он поднялся и рванул было прочь, но перемахнув через ограду, остановился. Показывать себя снова не стал, избегая пристального взгляда, но не спросить не мог:

– Как ты узнала, что я здесь?

– Дар у меня такой, – ответила.

– Спасибо.

На душе вдруг стало ощутимо легче.

– Удачи, беглец.

Из недр дома послышался женский зов: «Поня, ты где?»

Девочка скрылась за занавеской, а Вем двинулся дальше. «Поня, значит. Смешное имя».

Спустя четверть часа Вем вышел к морю, оглядываясь по сторонам. Жаль, народ схлынул и пристань почти безлюдна. Волны продолжали омывать каменную набережную. Вечер подступал, одевая в сумерки пристани. Нужно добраться до военных судов и переждать у них. Эти «пансионники» вряд ли будут вылавливать его на глазах моряков. Но вскоре стало ясно – чаяниям его не суждено сбыться. Эти гады его снова нашли, даже не так – они его окружали с трех сторон: теперь к двум гончим присоединился главарь. А ведь он все еще невидим! Напрашивался лишь один ответ на вопрос, как его так быстро находят. Среди них есть видящий, а именно одаренный, что видит настоящее на расстоянии. Если так, то дела совсем плохи.

Но так просто он не дастся. Вемовей понесся к ближайшему деревянному пирсу, от которого какая-то рухлядь как раз отчаливала. И с разбегу прыгнул. Ловко ухватился за якорную цепь, подтянулся и полез выше. Благо вовремя заметил бегущую кайму вэи вдоль борта. И в последний момент перемахнул через включающийся защитный контур. На палубе тут же нырнул под брезентовый полог, укрывающий сваленные в кучу мешки. Не надо, чтобы его сразу заметили и ссадили в лапы вэйнов. Эти ловцы не из пансиона строгих правил, уже понятно. Кто тогда? С кем связалась тетушка Дотя? Чтоб ей пусто было. Один из мешков прекрасно подошел в роли подушки. Вем улегся, но успокоиться не смог. Он представил кислые рожи преследователей и усмехнулся. Выкусите, псы. Судя по качественной защите корабля, вполне возможно, что она включает в себя и «мыло» от видящих. Зачем только такая стоит на древней на вид посудине, еще вопрос? Слышны были жесткие распоряжения боцмана. Чутье подсказывало, что следует сойти на первой же швартовке и до этого постараться не обнаружить себя.

Свечерело. На палубе стихли голоса, и Вемовей забылся сном. Пока он спал, к кораблю прибилась лодка с новым пассажиром. А затем Вемовея разбудил разговор. Возможно, он бы не проснулся, если бы собеседники не стояли прямо над тем местом, где он скрывался. Говорили двое, на шуйском языке.

– Какие новости?

– Учитель уже в Вемовейском училище.

– Внедрение прошло гладко?

– В легенду поверили, копать глубже не стали. Все, как вы и предполагали, сэй Гун.

Молчание, а потом потянуло дымом. Запах табака Вемовей едва выносил, потому скривился и про себя уже смачно выматерился. Его угораздило попасть на шпионский корабль. Из огня да в полымя, да ж драконов дрын!

– Я так и не понял, сэй. Что за Якорь-Лун предстоит выкрасть учителю?

– Это уже не твое дело, Ки Ям, – голос выдавал раздражение.

– Не мое, сэй Гун, – покорное.

– У меня для тебя будет еще одно задание.

– Слушаю вас внимательно.

Шаркнули сапоги. И тут Вем понял, что на его спину мостится чей-то зад. Один из собеседников решил присесть, посчитав его за мешок.

Зад быстро убрался, и через секунду с Вема слетел полог. На него уставилась парочка. Таких круглых глаз он у шуйцев еще никогда не видел.

– Это еще кто?

– Чужак, мой господин!

Вем ринулся с места. И успел до того, как воздух прошил луч зеленой вэи, полоснуть кинжалом одного шуйца по икре. Тот с воплями рухнул на палубные доски. Одновременно Вем ударом ноги выбил из его рук скип. Оружие проехалось по палубе и нырнуло за борт. Луч вэи черкнул-таки по плечу Вема, и парень зашипел, но отбил следующую атаку скипом. Попятился, пока не уткнулся поясницей в фальшборт. Шуец близко не подходил, бил сильно. Увернувшись, Вем готовился уже прыгнуть за борт, как получил «хлыстом» в висок. А спустя пару секунд ноги и руки заковала вэя. Не вырвешься.

Шуец подошел, лишь убедившись, что противник обездвижен полностью.

– Кто таков? Кем послан? – произнес он на чистом лароссийском. – Как тут оказался? Отвечай!

Вемовей еще не разучился мыслить, и вывод напрашивался самый удручающий – он не жилец. Даже если поклянется в собственной невиновности, его все равно убьют.

– Шел мимо, сморило. Прилег отдохнуть, – процедил он на чистом шуйском.

Оковы стиснули его ноги и руки, боль окатила, что ушат кипятка. Шуец сощурился:

– Не шути со мной, отродье вонючей ха-ши. Странно, что следить они прислали тебя. Ты же лишак, верно. В чем подвох? Если расскажешь, что знаешь, будешь жить. Отпущу на островах Зара.

Вемовей поморщился, терпя боль от тисков. Лжет шуец.

– Я лучше сам послушаю. Что за артефактус хочет стащить ваш шпион в Вемовейском?

– Молчать! – рыкнул шуец.

На сей раз Вему стоило немалых усилий сдержать крик от внезапной боли. Он стиснул зубы.

– Лароссийский ублюдок! – это до них дохромал первый, рана на его ноге была перетянута вэей и, судя по всему, в скорой «заморозке». – Он мне сухожилие порезал. И скип в море утопил, зараза! Позвольте снести голову соглядатаю, мой сэй. Я это сделаю с великим удовольствием.

Край холодной стали врезался в горло, и Вемовей прошипел ругательство: «Пошли вы…» Клокочущая в теле злость отодвинула страх на задний план. Жизнь оборвется рано? Ну и изнань с ней! Пусть в испод катится весь этот мир! Надо было бить в сердце, а не голень подрезать.

– Нет, – остановил подельника Гун. – Мальчишка достаточно резв, чтобы кормить рыб на дне. Покажем его на Заровых островах чтецу Фуз, пусть выпотрошит ему мозги. Потом, если выживет, отдадим Хонану для арены.

– Как вы мудры, сэй Гун. Посмотреть, как сдохнет лароссиец, любой будет счастлив, – ощерился в кровожадной улыбке шуец. – А скип? Позвольте, я заберу его оружие себе, вместо моего.

– Нет, трофей мой.

Вем вздрогнул, когда из его рук вырвали оружие.

– Какая искусная работа. Этот скип должен обрести достойнее хозяина, чем лароссийский лишак, который никогда не оценит и толику его мощи. Кажется, я знаю, что преподнесу в подарок генералу Хазимо. Думаю, эта вещь придется ему по вкусу.

* * *

Хоть в одном повезло: на островах чтеца по имени Фуз не оказалось на месте, а Гун не пожелал ждать, спешил продолжить путь. Так что мозголомка отменилась, но Ки Ям не забывал Вемовею в красках описывать, какая смерть его ждет на арене. Даже не ленился для этого наведываться к судовой подсобке, куда заперли пленника, обвязав вэей засов.

На тринадцатый день морского путешествия их посудина причалила к острову, который на первый взгляд казался безлюдным и скалистым. Однако вскоре к кораблю подтянулась цепочка из ослов и телег. Погонщики и грузчики принялись таскать с корабля на повозки ящики с неизвестным содержимым, а также бочки, мешки, пеньковые мотки, кувшины и прочую утварь. Вемовей после тьмы корабельного нутра вначале ослеп от яркого света солнца, стоящего в зените. Получив тычок скипом под лопатку, зашагал по сходням. Там его привязали вэйновской петлей к одной из повозок и, как скотину, заставили шагать за телегой. Процессия двинулась по каменистой тропинке в глубь острова. Вем проверял прочность своих вериг постоянно, хоть и понимал тщетность этого занятия. Если Гун исчез в арке портала прямо с палубы корабля, то Ки Ям от этого отказался. Он трясся в телеге позади Вемовея и клеймил взглядом спину пленника. На его коленях лежал новый скип.

Из-за очередного поворота меж скал показалась крепость современной кладки. По толстым высоким стенам вышагивала охрана. Вем отличил с ходу как минимум пятерых колдунов. Плохо. Если у них даже в дневную смену на стену вэйны выходят, то дело худо. И что они тут стерегут, хотелось бы знать? В арочные ворота, обитые сталью, постепенно втягивался гусеницей их обоз. Вемовея Ки Ям отвязал до того, как его повозка докатилась до ворот.

– А тебе вон туда, смертник.

И указал в сторону, где крепостная стена заползала на холм и врезалась в отвесную скалу. Грубо прорубленный входной проем охраняла пара стражей-лепухов. Вем оценил огромные, в три человеческих роста фигуры, поднятые силой вэи к подобию жизни. Полукаменные, полуметаллические. Неестественно большие кувалды-руки, короткие толстые ноги и отсутствие шей и голов как таковых. Получше рассмотреть лепухов внутренним взором не дал очередной тычок в спину от Ки Яма, но и то, что Вем увидел, поразило сложностью плетений. Вэи в эти существа было влито немерено.

Внутри пещеры, по-другому не назовешь, по двум сторонам узкого коридора располагались двери с решетками, как в остроге. В одну такую клеть Ки Ям и толкнул пленника. Вид открылся плачевный: грязные стены, куча тряпок в углу и вонь испражнений.

– Нравится? – Ки Ям довольно осклабился. – Здесь ты проведешь остаток своей короткой жизни, ларос. Располагайся. А я пока договорюсь с распорядителем, чтобы тебя обязательно убили в первый же день боев.

– Почему вы так невзлюбили Лароссию, ведь во второй панокийской войне Шуя была нам союзником? – спросил Вем напоследок.

– Союзником? – смачно сплюнул Ям под ноги, щуря и без того маленькие глаза. – Мы всегда оставались на вторых ролях. Лароссия помыкала нами и пинала при удобном случае, как шавку у своих ног. Но теперь все изменится! – в глазах шуйца загорелся огонь. – Вы, ларосы, все скоро станете нашими рабами. Великий император Рисан Сул воцарится над всеми!

– Скорее Лароссия в этот раз вас пнет туда, откуда не возвращаются, вместе с вашим императором.

– Ах ты ублюдок…

Далее последовали грязные ругательства, малознакомые Вемовею. И наказание болью. На сей раз колдун не сдерживался и с удовольствием наблюдал, как пленник сначала согнулся, а потом сполз по стене наземь.

Как и обещал Ки Ям, в эту же ночь его вывели на арену.

Глава 3
Превратности влюбленностей

Спустя пять лет

Апрель, 9036 г. от сотворения Хорна.

Лароссийская империя, город Крассбург

– Полина Демьяновна? Куда она подевалась.

– Полечка, где вы?

От толпы поклонников девушка спряталась за тяжелой портьерой в алькове и уселась на белоснежный резной подоконник. Стоит согласиться на один танец, как потом парни начинали водить вокруг нее хороводы. Кровь лесовиц тому виной, спасибо кровной матушке. Которая, надо сказать, предпочла сбежать из этого мира в свой «деревянный» мир вместе с кровным батюшкой, оставив ей это сомнительное наследство.

Танцевать Поля очень любила, наряжаться по моде еще больше. И когда в четырнадцать из девочки-толстушки она вдруг превратилась в довольно фигуристую стройную девушку с идеально чистым личиком, то пользовалась своей красотой по полной. Резвилась от души, не пропуская ни одного приглашения на бал. Тогда толпу поклонников сдерживал вид батюшки, дожидающегося ее у стены. И его должность заместителя управного спецстражи Вэйновия. Кому понравится нарваться на гнев одного из сильнейших колдунов империи? А вот как стукнуло семнадцать приемному чаду, отец ослабил надзор по совету матушки. Та посчитала, что пугать поклонников дочери чревато в будущем иными проблемами, и Поня (так звали ее самые близкие) уже взрослая. Пусть девочка сама, мол, разбирается со своими почитателями.

Эх, лучше бы родители оставили все, как было.

За окном сад дышал ранней весной. Деревья тянули ветви с набухшими почками прямо к серому с просинью небу. А на клумбах цвели куртины разноцветных крокусов, мускарей и прострелов.

Портьера качнулась и в нишу протиснулась Зоряна Чумилкина. В отличие от Поли, она так и осталась пышечкой, как была. Но это ее совсем не портило. Веселый нрав и миловидная внешность делали девушку приятной для окружения.

– Знала, что ты здесь, – хихикнула подружка. – Снова прячешься?

– Просто решила передохнуть.

– По-моему, ты задаешься. Так танцуешь красиво. Они все у твоих ног, мне бы так, – не скрывая зависти, заблестела глазами Зорька.

Полина откинула светлые локоны за плечо и сморщила нос:

– Лишь легкое увлечение у всех. Ни одного, кому бы я всерьез понравилась. Ни один не чувствует ко мне хоть что-то поистине стоящее.

– Знаешь, Поля, дар твой хуже врага.

Тут, пожалуй, стоит согласиться.

Полина не была чтецом, как Юлий Жигаль, папин друг, читать мысли людей не умела, зато великолепно считывала эмоции, чувства, желания и порывы. Порой ей казалось, уж лучше бы ей было суждено копаться у людей в головах, чем в сердцах. Мысль прочел и все. Никаких волнений. А вот от чужих эмоций и с ума сойти недолго. В детстве ей для определения чужих чувств требовалось прикоснуться к человеку. Благодать, не иначе. С возрастом дар усилился, и можно было не подходить близко к человеку, чтобы узнать, что у него на душе. Скорее всего у нее бы снесло крышу, кабы учитель вовремя не научил ставить заслон. Он гасил общий поток эмоций от толпы, выбирая нужный или отсекая все по желанию.

Полина выглянула в просвет портьер. Вот в толпе бравый вэйн Бадков, собрав остатки вежливости, кивает говорливой старушке Никитовой, а сам искрит раздражением. Матушка Арины Вольской не подает виду, как сильно волнуется о дочери, почему? А, понятно. Та слишком близко стоит к кавалеру. Парня захлестнули волны страсти цвета спелой малины. Девица в надеждах и тоже сияет. Если их не разнять, то будет пожар! Вот хозяйка бала графиня Лилия Политова, одетая в откровенный фуксиновый наряд, улыбается пожилому мужу и за веером томно целует его в губы, но при этом полна досады и зависти. И Поля прекрасно знает почему. Найдя взглядом своих родителей, убедилась. Ну точно. Отец улыбался матери. Их счастливый вид и отравлял всякий раз существование Лилии Политовой. Ведь графинька втайне влюблена в отца и часто из кожи вон лезла, чтобы привлечь его внимание. Глупая. Только Поля знала, насколько сильны чувства мамы и папы. Они крепкие, как миллион стальных цепей в связке. И переливаются жемчужно-радужными цветами заботы, любви и доверия. Для себя Полина давно решила, если она когда и выйдет замуж, то только по такой же сильной любви.

– Там десерт принесли, – выглянув из укрытия, Зоряна оценила огромный торт, что служки покатили мимо на низком столике.

– Ты иди, я еще тут побуду.

– Ну как хочешь!

Подружка сбежала. Полина снова рассматривала сад. Вид здоровых растений всегда умиротворяюще сказывался на ее настроении. Через четверть часа девушка готова была выскользнуть из укрытия, когда услышала дребезжащий голос старика Телегина – вечно всем недовольного отставного советника. О нет, она еще тут посидит.

– Гляди куда мир катится, Афоня! – вещал вредный старик своему собеседнику. – Еще дюжину лет назад не было энтого безобразия в столице. Эти заклятые вэй-тарантасы или как бишь их нынче называют…

– Вэйвозы, Никифор Акимович…

– Вот-вот, гудят да гудят под окнами, исподни демоны, спасу нет! А народ-то, народ! Бежит, торопится, по этому бесову артефактусу трещат, точно сороки в горячке.

– Вэйгласу?

– Ему. Тьфу, изнанщина!

– О, будьте философом, любезный мой друг. Нам довелось жить в эпоху перемен, как пишет «Имперский Вестник». Наблюдаем, стало быть, скачок научного развития-с.

– Кабы не доскакали все до конца света. Он близок! Помяните мое слово, сударь мой: мир летит в бездну, прямиком в самое пекло испода.

– Ну не будьте так строги, милейший Никифор Акимович.

– А молодежь! Она уже не та, что была! Кругом вопиющее неприличие. Этикету не соблюдають. Погляди на тех, срамников. Глупцы, лоботрясы, бесстыдники, никакого почтения… Вы слышали, как они-с изъясняются? Великие лароссийские учителя словесности Ларевич и Фотин не иначе как в гробу переворачиваются. Нет, на эту молодежь я бы и медяка не поставил. А девицы! Девицы стыд потеряли вперед мужчин в Советы лезут.

– Вы о несчастной княжне Синицыной?

– Да, о ней, голубушке бедовой. Сидела бы девка дома, косу плела да чад рожала, так нет, политикус ей подавай. Вот и допрыгалась кузнечиком. И я баю вам точно – Единый ее покарал за гордыню, не иначе…

Полина облегченно выдохнула, когда собеседники удалились от ниши. Слава святой Пятерке. Она побаивалась бывшего советника. Тот всегда смотрел с укоризной на нее, а сейчас дедуля даже сквозь приподнятый заслон исходил злорадством.

В очередной раз выглянув, в просвете портьер она увидела, как приближается хорошо знакомая пара. Ее горячо любимый названый брат Рич вел за руку девицу Регину Устюкину. Эта вертихвостка морочила ему голову уже третий бал, не имея ни капли искренности в душе. Вот пиявка-то! Поня оценила ее скромную нежную улыбочку на смазливом личике и влюбленный взгляд, которому цена была – ломаная копейка. Внутри волоокая красотуля оставалась мороженой рыбешкой.

А ведь брата она предупреждала о натуре Регины, но видимо не так доходчиво. На его эмоциональной карте раскрыл сияющие розовые лепестки цветок влюбленности, дурачок. Надо, видимо, было поувесистее доводы привести, потяжелее, так чтоб «бац!» и вся глупость из его брюнетистой готовы вылетела.

Они остановились в паре шагов от ниши, и Полина решила повременить с выходом.

– Я, право, теряюсь в догадках, Рич Рамилович, – проворковала Устюкина, – зачем вы меня сюда позвали? Хотя я готова идти за вами… хм… на край света.

Полина поморщилась от фальши. «За легкими деньгами ты бы пошла на край света». Ричу-то, как и всем молодым талантам, кто работает в исследовательском лекарско-вэйновском цехе, перепала императорская премия. Очень приличная сумма, надо признать. Да и в столице у брата две просторные квартиры (одну ему ее родители подарили, вторую он сам приобрел), помимо них имел небольшой дом в пригороде. И ушлой девице это известно. У нее самой в наследство лишь седьмая доля от обветшалого имения близ деревни Кряковки. Пристроем девиц Устюкиных занималась их родная тетка. Женщина горела желанием выдать замуж всех как можно скорее.

– Регина… я, – меж тем брат кашлянул и хрипло продолжил: – Я не обучен говорить красиво, не благородного происхождения… родители из кочевников. Вы знали?

– Это, конечно, не то, чем можно гордиться. Но меня не смущает, вы же не собираетесь мне предложить прогулку в табор?

– Нет. Конечно, нет!

– Тогда что вы хотите предложить?

Тут Поня все поняла. Святая Пятерка!

– Я прошу вашей руки, – словно в омут бросился Рич.

И в этот момент Полина рванулась вперед, но к досаде, запуталась в занавеси.

Когда вызволила ногу из дрянной портьеры, Регина уже повисла у брата на шее с воплем:

– Я согласна!

Но Поля не собиралась на это смотреть и в следующий миг бесцеремонно оттащила девушку от Рича. Та отбрыкивалась и тянулась обратно к новоиспеченному жениху.

– Она обманывает тебя, Рич, – воскликнула Поля, крепко держа край платья красотки в кулаке. Хоть и Единый высоким ростом ее не одарил, зато, спасибо, силой не обделил – Она не любит на самом деле!

Брат заботой не пронялся и грозно нахмурил брови, как умеет только оборотень-медведь, кем он и являлся:

– Отпусти ее, Полина. Откуда ты взялась? И к чему эта выходка?

– Это у меня выходка? – фыркнула Поля. – Да это Устюкина на тебя глаз положила, а сама лжет!

Они сверлили друг друга взглядом несколько секунд, затем брат уступил:

– Оставь Режи в покое, и пойдем поговорим.

Полина почувствовала тиски братовой руки на своем плече. Он повел ее к выходу из залы. Она отлично считывала его серое негодование.

– Режи? – Полина закатила глаза. – Ты теперь ее так называешь?

Позади Регина, оправляя платье, холодно процедила себе под нос:

– А еще, говорят, Невзорова учится на душеспасателя. Да ей самой он нужен!

В тот день в садовой беседке Политовых Полина разругалась с братом в пух и прах. Он закрывал глаза на все доводы против свадьбы. Медведь твердолобый! На слова «не любит, ты совершаешь ошибку», отвечал: «Не сгущай краски, Полина. Увлечение и уважение вполне может перерасти в крепкое чувство со временем… Ты слишком строго оцениваешь людей и ни одному парню и шанса не даешь, хотя ухажеры вокруг тебя роятся, как гнус. Вот останешься одна за перебор, будешь знать».

Ух, как ее разозлили эти речи. «Лучше одной, чем абы с кем!» – крикнула она в спину брата, когда тот уходил.

В ужасном расположении духа Полина уселась в семейный вэйвоз, иначе сказать, карету с накладом на безлошадном ходу, которые за последнее десятилетие заполонили столичные проспекты. По пути домой, конечно, не удержалась и пожаловалась матери и отцу на Рича, но не получила полной поддержки.

– А мы-то думали, отчего Рич так рано покинул бал. Мальчик решил жениться… О, Единый! – взволнованная матушка сложила ладони вместе.

Отец приобнял дочь за плечи:

– Конечно, он рискует, Поня. Но позволь ему самому решать, как жить и с кем. Вдруг и правда сложится у них все.

Полина надула губы. Ее дар и ошибся? Вы о чем? Но пришлось пообещать не чинить препятствий Ричу на его пути к «обмороженному» счастью. Жизненный опыт не раз показывал, что папа видит дальше и больше, и в итоге всегда оказывается прав.

– Как там Савочка сегодня без нас, – мама в который раз за вечер вспоминала о сыне и переживала, что этот шалун дома без них заскучал. Это она зря. Тетя Ганна, что по доброте души сегодня решила за Савчиком приглядеть, наверное, уже несколько раз пожалела о своем щедром предложении. Он же кого угодно уморит своей неуемной жаждой к экспериментам.

Лучше бы мама и дальше о малом говорила, но нет. Оставшуюся часть дороги до семейного «замка» Полина к своему неудовольствию выслушивала планы матушки, где и как обустроить свадьбу их дорогому Ричу, ведь кровные родители «мальчика» вряд ли тем озаботятся. Поня так негодовала, что вскоре уснула на плече батюшки.

* * *

Следующим днем сестра вернулась из гимназии на выходные, и дом огласил ее звонкий голос. Одиннадцатилетняя Еленка щебетала как сорока без умолку, радуясь, что впереди ее ждет целых два приема, на котором ей позволено будет побывать. Ведь мама надумала еще вначале отметить помолвку. Платье, туфельки, прическа, кто будет в списке приглашенных, какой будет наряд у невесты, белая карета… Обсуждалось все. И никому в семье не было дела, что Рич женится по необоюдной любви. Заметив нежелание старшей сестры разделять как беседу, так и веселье, Еленка подступилась сбоку и состроила просительную мордашку:

– Ну чего ты дуешься, Понь? Он же такой красавчик, потом эта Регина его полюбит обязательно. Крепко-крепко! Вот увидишь. Рича нельзя не любить. Он же такой хороший. А еще и пушистый медвежик.

Она на самом деле в это верила. Леночка с рождения росла в безграничной любви и в полной уверенности, что мир прекрасен и добр ко всем. Да что там, сама Полинка эту стрекозку баловала от души, особенно когда та была совсем малышкой. Но Поля знала, что жизнь может быть и не такой идеальной. Она прекрасно помнила будни «Сердечного крова», оранского приюта для бедных, когда в три года уже приходилось просить милостыню у прохожих по велению смотрительницы. И до сих пор не забывала благодарить Единого в молитве, что однажды встретила свою названую маму на улице и стащила у нее шарфик, чем привлекла к себе внимание. Как бы сложилась ее жизнь, кабы не эта встреча, даже подумать страшно.

Полина сменила гнев на милость и просмотрела карандашные наброски сестренки. Платье на самом деле интересное, можно и портнихе показать. Вот только добавить волан на манжеты по моде.

Заглянула матушка и с хитрым прищуром спросила:

– Кто хотел покататься на рысаке? Отец дома и с ним Сивун.

С радостным «Ура!» Еленка выскользнула из комнаты, лишь темные косицы мелькнули. На лестнице к ней присоединился верткий, как юла, Савчик. Летать на древней крылатой рыси с отцом любили все.

Полина приняла предложенную руку мамы, и они не сговариваясь отправились в белую гостиную, оттуда пройдя через арку портала, сразу очутились на вершине башни. Стены с накладом прозрачности давали с лихвой оценить открывающийся великолепный вид на сад, пруд и пригород столицы. Небо нынче разъяснилось и ослепляло безоблачной синевой. Через минуту мимо них пронеслась крупная рысь, хлопая перепончатыми крыльями. Еленка, сидящая перед отцом в седле, смеялась от души и пищала на виражах. Потом настала и очередь сынишки кататься с отцом. И уже тот визжал от восторга в свою очередь на ухо батюшке.

Поня мечтала иметь своего крылатого рысачонка и все детство выпрашивала его у отца. Но тот терпеливо объяснял дочери, что эти древние не так безобидны, как кажутся. У них уже на втором месяце жизни отрастают когти с человечий палец длиной, а поведение у молодых рысаков слишком непредсказуемое. Воспитанием рысака способен заниматься только взрослый человек с твердой волей. Сейчас она считала себя достаточно взрослой и, пожалуй, на восемнадцатилетние снова озвучит свою просьбу отцу. Возможно, на этот раз отец не откажет.

Похихикав над воплями мелких, Полинка с мамой уселась на диванчик.

– Ты о чем-то хочешь спросить меня, мам, но считаешь, что вопрос меня огорчит, – Поля не догадывалась, она знала. Маму она чувствовала хорошо, особенно направленные к себе эмоции.

В янтарных маминых глазах промелькнуло смущение. Помедлив, она спросила:

– Понюш, я хотела бы пригласить Рича на следующей седмице на обед. Как ты на это смотришь?

Полина пожала плечами:

– Нормально смотрю. Пусть приходит.

– А если он с невестой придет?

Скривив губки, Поля фыркнула.

– Она такая фальшивая, мам. Не выношу ее!

– Я тебя прекрасно понимаю, родная. Грустно смотреть, как близкие люди ошибаются. Но тут отец прав. Сейчас отговаривать Рича, это только подстегивать его в желании жениться. Ты же у меня умница, и почти дипломированный врачеватель душ. Парень влюблен. Сама как думаешь, он отступится?

Полина вздохнула и покачала головой:

– Нет. Его рисунок на эмокарте уже говорит о средней степени привязанности. И как только успел? Еще на прошлом балу было лишь легкое увлечение!

– Вот видишь.

Поразмыслив недолго, Поня согласилась:

– Ладно, зови их. Я не против.

Мама обняла ее и поцеловала в светлую макушку. Полина зажмурила от удовольствия глаза. Любовь мамы ничем не заменишь. Она согревает лучше солнышка.

* * *

Рич Саялэ остановился у ворот домика тетки Регины Устюкиной. В крупных ладонях он теребил букет редких голубых лилий из самого дорогой цветочной лавки столицы под названием «Царская оранжерея». Эти цветы Режи очень любила. Его заметили. В окошки выглянули младшие сестры Регины, девчонки во все глаза его рассматривали. Сама Режи появилась в просвете занавесей лишь раз, а потом на крыльце показалась служка – древняя старушка в чепце. Она и пригласила его войти в гостиную и присесть.

– Хозяйка отбыла час как, а сударыня Регина Гордеевна одеваются, – прошепелявила старушка и удалилась.

Он присел на видавшую виды козетку, и та жалобно скрипнула под мощным телом оборотня. Рич тут же поднялся, решил дожидаться девушку стоя. Ни мрачная тесная комната, ни затертые половицы, ни взгляды пробегающих то и дело мимо комнаты любопытных домочадцев не смущали жениха. Он ждал, и ожидание лишь доставляло радости. Сейчас он увидит Режи, свою невесту, и вновь ощутит небывалое счастье держать ее маленькие пальчики в своих руках.

Спустя полчаса Регина впорхнула в гостиную – в простом, но очаровательном зеленом платье с белыми кружевами. В вырезе платья виднелась притягательная взгляду ложбинка груди.

– Ах, какие цветы, Рич! Они обворожительны.

Он хотел сказать, что Регина затмевает их красотой в тысячу раз, но промолчал. Его снова подвела косноязычность, которая проявлялась в часы волнения. Вместо этого он выдохнул простую фразу:

– Ты красивее их.

Но Режи понравился комплимент.

– О, благодарю! – она положила свою ладошку на его плечо. – Я, право, польщена.

Опустив лицо в букет, девушка вдохнула запах лилий и… неожиданно трубно чихнула. Ее лицо мгновенно покраснело от смущения. Но это тоже красило ее.

– У тебя тут… – он протянул руку и коснулся крупными пальцами ее острого носика, стирая с него голубую пыльцу.

Она застыла, позволив ему сделать это. Закончив, Рич опустил руку, снова почувствовав себя неуклюжим медведем рядом с фарфоровой статуэткой. Но девушка вдруг сама потянулась и поцеловала его. Поцелуй прохладных губ заставил сердце убыстрить темп. И его руки сжали ее тонкую талию.

Послышалась возня. Это сестры Устюкины друг друга отпихивали от полуприкрытой двери в гостиную.

– Мы снова пойдем в театр? – после поцелуя девушка кокетливо опустила ресницы, на ее губах играла улыбка. Такая манящая, что ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы собраться с мыслями и ответить:

– Нет. Сегодня нас ждут в гости. Демьян Тимофеевич и Тиса Лазаровна Невзоровы мне считай, как вторые отец и мать. Я бы очень хотел, чтобы они нас благословили.

– О, ну конечно, мне будет очень приятно с ними ближе познакомиться, Рич, – умница Регина согласилась без колебаний. Однако потом чуть выпятила нижнюю губку. – Жаль только, что там снова будет эта бешеная Поли.

– Прошу, не стоит так называть ее, – все же слабо заступился Рич за сестру.

– Ну а как ее еще назвать? – в ее глазах блеснули слезы обиды. – Она так на меня набросилась на балу. Видит Единый, я ужасно перепугалась!

– Мне жаль, – он виновато переступил с ноги на ногу. – Понька, то есть Полина, очень печется обо мне и иногда перегибает палку. Она еще совсем девчонка, хоть и одаренная. Прости ее, пожалуйста, – Рич перехватил девичью руку и погладил.

– Ну, если ты просишь, – вздохнула Регина. Грудь ее всколыхнулась в вырезе платья, – то конечно. Обещаю, я буду как всегда учтива и добра. И не опозорю нас в семье заместителя управного ССВ. Для тебя я все сделаю, милый мой.

Он светло улыбнулся, купая невесту во взгляде, полном обожания.

Глава 4
Практика и помолвка

Надо ли говорить, что терпения Поли хватило лишь на половину званого обеда. Вид счастливого улыбчивого Рича и вежливой скромницы Регины отбил весь аппетит. А еще эти поздравления домочадцев. И планирование торжества на лето. Рич не сводил глаз со своей избранницы. Так что при удобном случае Полина рванула с места под удачным предлогом:

– У меня практические занятия в городской лекарне!

И это было правдой. Единственно, практика начиналась только часа через три. Но это ничего. Недалеко от лечебного учреждения простирался Гурьевский парк, второй по величине в столице, где вполне можно посидеть и восстановить потраченные нервы.

Семейный вэйвоз или коляску Полина не взяла. Взбудораженной душе требовались движение и толчея. До места Полина добралась на городской конке, более быстрые и комфортные вэйбусы ходили очень редко. А там присела у фонтана на скамейке, разглядывая купающихся в луже голубей. Ранняя весна радовала ярким солнцем, зеленеющей местами травкой и высохшими парковыми тропинками. Клумбы представляли собой яркие орнаменты из тюльпанов. Почки на деревьях разворачивали клейкие листики. Воздух благоухал ненавязчивым сладким ароматом. Все бы идеально, если бы не помолвка брата.

Тут и нашел ее Геннадий Ромашкин, или просто Ромашка. Так звали за глаза его все девчонки на уроках душеспасательства. Добрейший парень и к ней неравнодушный, чего никогда не скрывал. Между прочим, младший сын графа Евсея Ромашкина, хорошего спокойного человека, судя по состоянию его эмокарты. Видела она его как-то, заезжал за сыном.

Гена был на пять лет старше ее и уже доучился до четвертого курса на лекаря, а врачевательство душ изучал как дополнительную дисциплину. И при всем этом ни разу не кичился.

– Полина Демьяновна, верил, что найду вас здесь, – легкий приветственный поклон вежливого человека. Парень присел рядом на скамейку и уже более приватно добавил: – Ты чего такая печальная, кучеряшка?

– Вот еще, – пробурчала она, дернув себя за светлый локон. – Я просто невероятно возмущена.

Он заглянул в лицо собеседницы.

– Тебя кто-то обидел?

– Да нет, – призналась. – Это я злюсь. Брат сделал предложение руки и сердца девице, которой даже не симпатичен. Я его предупредила об этом, а он меня еще и обвинил! А теперь сидит с ней у нас дома и чаи распивает с медовыми кренделями.

Геннадий Ромашкин слушал ее и действительно сочувствовал. Вот за это его Поля и любила. Он какой внутри, такой и снаружи. И добродушный всегда. Она с девчонками из училища проверяла. Как-то пыталась его вывести из себя. Бесполезно. Толстокожий, как древоед[8], ей-богу.

– Представь, Рич сказал, что я останусь старой девой с моим отношением к ухажерам, – захотелось вдруг пожаловаться.

– Не останешься, – уверенно произнес Ромашка.

– Почему?

– Я женюсь на тебе, – выдал парень. – Да хоть завтра. И правда, кучеряшка, выходи за меня, а? Мне кажется, мы отлично поладим и составим завидную партию.

– Ты серьезно? – хихикнула Полина.

Хм, а ведь он не шутит, – ответила она самой себе, прочитав даром. И благодарно улыбнулась. Этот коренастый среднего роста парень с наивным взглядом и яркими губами бантиком ей очень нравился. Жаль, что всего лишь как друг.

– Обещаю, ты будешь первым, о ком я подумаю, если решу вить гнездо, – заявила она.

– Думай, хм, птичка. Летай. Я подожду сколько надо.

Настроение и впрямь улучшилось. Обещания Геннадию было достаточно, он вообще легко смотрел на жизнь. Был из тех, что во всех событиях видят волю судьбы. Его чувство к ней просматривалось хорошо, мягкое и теплое, как родное одеяло. Такое, что усыпляет спокойствием, но, к сожалению, и вызывает зевоту. Вот только Полина все же мечтала найти взаимную любовь, как у мамы с папой. Такую, чтобы в миллион цепей. Эх.

Дуться на Рича уже надоело, и Полине захотелось мороженого. Геннадий Ромашкин остановил коробейницу и купил лакомство. Пара провела в парке за легкой беседой еще час.

В назначенное время для практики Полина вошла в главный корпус городской лекарни при академии вэйлекарских наук имени Стефанова. Старинное трехэтажное здание, два длинных крыла которого были выстроены полукругом. Так что с высоты птичьего полета лекарня, должно быть, выглядела, как большая подкова. Известный душеспасатель Федор Колымакин, учитель и патрон Полины по практическим занятиям, оказался на месте – в своем кабинете и перебирал бумаги за письменным столом.

– Можно, Федор Федорович?

– Заходи. Садись, – душеспасатель поправил пенсне и всмотрелся в очередной исписанный лист.

Поля уселась на стул и какое-то время глядела на стрелки латунных часов, висящих под потолком. А потом как обычно патрон выложил кипу папок больных на стол и предложил подопечной выбрать пять «жертв» на сегодня.

Полина пролистала папки, вчиталась в диагнозы. И как обычно самых сложных отложила в сторону. Она еще не готова принять на себя чувства людей с тяжелыми душевными травмами, эмоции смертельно больных или же переживающих недавнюю смерть близких, умалишенных и им подобных. Нет, нет. Пусть этим занимается кто-то более зрелый и опытный, только не она.

Учитель удовлетворился ее выбором. И они вместе поднялись в приемный покой, и там в свободной палате Полина вела прием под присмотром патрона.

Одного за другим пациента девушка потихоньку выводила на откровенные разговоры. Дар мягко удерживал больных в относительно спокойном настроении, и он же незаметно лечил покалеченную психику. Ее способы лечения несколько отличались от обычно используемых душеспасателями. Те чаще практиковали общим вторжением в сознание, иначе гипнозусом. Она же видела сгустки тьмы на эмоциональной карте и старалась их снять без оного. Хорошо, что ей в учителя достался единственный во всем Крассбурге душеспасатель с даром, как у нее. Отличия были, но несущественные. Ранее Федор Федорович Колымакин практиковал в приморском городе Уславске Солуховской губернии, имея лишь временное на то разрешение. И грешил слабостью к горячительным напиткам, пропадая в портовых кабаках, что сильно вредило его лекарской репутации. Однако отец Поли убедил его перебраться в столицу, помог с оформлением нужных бумаг и должностью. И слава Единому, с тех пор учитель забыл прежнюю пагубную страсть.

– Значит, вы мучитесь кошмарами с зимы?

Перед ней сидела очередная больная: лет пятидесяти, воспаленные глаза, серое лицо. Нервозностью и отчаянием от нее веяло за версту.

– Да. С тех пор, как увидела изнаня. Это исчадье испода набросилось на меня! Ужасное, с огромной пастью и десятком глаз. Если бы не вэйностражцы, я бы тотчас была мертва.

Она всхлипнула, утерла мятым платком нос и подбородок. Худые руки ее тряслись.

– Сочувствую вам.

– Вы не представляете, какой ужас я испытала!

– Расскажите.

Страшное событие сильно подпортило рисунок эмокарты больной. Бледный, словно выцветший фон почти перекрывал грязно-бурый «дым» страха. Свежий, не застарелый, что замечательно. Но вытащить его не просто, за раз может и не получиться. Поня вполуха слушала, медленно, но верно распутывая этот клубок. Уже на первых порах процедуры человек чувствует улучшение настроения. Вот – женщина уже слабо улыбается. Но если оставить как есть, не распустить сгусток до конца, не залатать дыру в сети психорисунка, то в ближайшие дни у женщины вновь скрутятся нити страха в моток. Этому есть объяснение – эмоциональные картины имеют память.

Федор Федорович перевел на себя беседу, а Поля продолжала трудиться.

Полчаса, и женщина выпорхнула из кабинета почти что счастливой бабочкой, забыв свой истерзанный платок на стуле.

– Добротная работа, девочка. Я в твоем возрасте потратил бы несколько дней на такое вмешательство.

– Спасибо, – Полина устало улыбнулась. Она тоже осталась довольна собой. – Но мне еще пару раз желательно ее увидеть, закрепить.

– Все верно. Приходи на следующей седмице… – патрон сверился с расписанием в своем дневнике, – восемнадцатого числа. А пока можешь идти домой. И не забудь избавиться от негатива.

После каждой такой практики, забирая чужие тяжелые эмоции, в душе самой душеспасательницы накапливалась эмоциональная грязь. Если ее не сбрасывать, то можно и заболеть. От переполнения недалеко до отравления. Душа очищалась от негативной энергии лишь при единении с природой. Каждый, кто обладал таким даром, находил свой способ.

Смешно, но Поле подошел танец на дикой природе. Кружиться босиком и представлять, как с души и тела чистым дождем смывается вся грязь. Она стекает к ногам и впитывается в землю. Это всегда срабатывало. Возможно, опять-таки кровь лесовиц сказывалась.

* * *

Мама с отцом все же устроили официальную помолвку для молодоженов спустя месяц. В «Морской», семейный особняк Невзоровых на побережье теплого моря, нынче украшенный белыми ленточками и гирляндами из свежих цветов, были приглашены гости. Не так много и не такие именитые, как хотела бы Устючка. Полина поняла это по «кислым» оттенкам ее эмокарты. На людях же невеста, казалось, прилипла намертво к жениху и изображала восторженное радушие. В театральный ей надо, к лицедеям. Однако выдержка Регины дала трещину, когда на празднество из портала явились кровные отец и мать Рича из кочевников, и те потянулись ее расцеловать в обе щеки. Девушку знатно передернуло.

Мама вместе с Еленкой, придерживая рядом Савочку, от души поздравила виновников торжества. Следом и Полина под внимательным взглядом матушки так и быть выдавила:

– Поздравляю и… прости, Регина. Я была не права.

– Я не держу зла, – великодушно улыбнулась невеста. Хотя ее распирало от неприязни.

– Ты так добра, – не менее фальшиво расплылась в улыбке Поля. – В знак примирения позволь тебя обнять по-родственному.

Крепко стиснув оторопевшую невесту, Полина воспользовалась случаем и прошипела ей на ухо:

– Обидишь моего брата, вырву все волосы до единого.

На миг с лица невесты слетела улыбка, и на нем чуть было не проступила злобная гримаска. Однако Режи проявила чудеса выдержки и снова слащаво улыбнулась.

Рич же, дурень стоеросовый, кажется, умилялся от вида их объятий.

Отойдя от этой парочки, Поля вместе с Еленкой и Савой обняла дедушку Лазара, маминого отца. Слава Единому, он все еще оставался крепким телом и духом и продолжал руководить пограничной частью в Увеге. Круглощекая и добродушная бабушка Камилла, не по крови, но тоже как родная семье, гладила руку Рича, желая ему счастья с невестой. И вздыхала время от времени:

– Жаль, что Агап Фомич не дожил до такого счастья.

И Полина ее понимала. Дед Агап был самым добрым и замечательным лекарем. Он лечил Рича в детстве, когда тот из-за вэй-ранения не мог ходить. Относился как к внуку и всегда был самым дорогим членом семьи. Когда в один день его не стало, Полина не присутствовала на его похоронах. Она еще не умела хорошо закрываться от чужих эмоций и ярко чувствовала скорбь родных. Родители пожалели ее тогда и отправили дочь на пару седмиц в семью отцова друга, дяди Натана Караваева. Там ее всегда встречали с радостью две его дочери.

Тетя Ганна с мужем прибыли на помолвку без сыновей. Лука и Валентин не смогли приехать. Первый принял какой-то важный церковный сан и стал жутко занятым. А Валек в Оранске примкнул к группе копателей древностей и пропадал на раскопках в далекой Курганной степи.

В приглашенных состоял и знаменитый лекарь, он же вэйн и изобретатель Самсон Михайлович Карапутский. Под его началом и стажировался в лекарском вэйноцехе Рич. Этот седой маленького роста старик имел вид немного отстраненный, он словно и сейчас пребывал мыслями в расчетах. Сидя в плетеном кресле у самого края террасы, Карапутский потягивал крепкую наливку из бокала и постукивал по нему узловатым пальцем.

Находились тут и те, кого Полина не знала ранее. Друзья Рича по исследовательскому делу и родня Устючки – чета родителей, тетка, сестры. В принципе семья как семья, старались вести себя прилично, и против них Полина ничего не имела. А то, как восторженно ее младшие сестры разглядывали море, вызвало даже снисходительную улыбку.

В честь помолвки столы были расставлены под шатровым навесом на террасе, с которой открывался чудесный вид на лазурный залив. Море сонно двигалось в абсолютном штиле. Солнце полыхало в шатровых шпилях и рассыпало искры по водной глади, медленно клонясь к закату. Нанятые служки разносили бронзовые блюда с яствами. Играл нонет, непринужденная музыка лилась, как и вина. Гости, поначалу сидевшие чинно, постепенно расслабились, насытились и разговорились.

Жаль, батюшка опаздывал на помолвочный вечер. Он вызвал маму по вэйгласу и повинился. Его неожиданно пожелал видеть у себя министр по вэйбезопасности. Но все его ждали и дождались к середине празднества.

При виде полупрозрачной арки перехода Еленка с Савчиком радостно пискнули. Хотели было сорваться с места, но заметили, что с отцом прибыли и какие-то неизвестные молодые люди при скипах, и повременили.

Полина потянула маму за рукав, когда та просила служек принести еще пару тарелок и столовые приборы.

– Мам, а что за вэйны пришли с папой?

– Не знаю, родная. Но полагаю, кто-то с работы. У твоего отца много знакомых. М-м… Сейчас надо понять, куда их усадить. Эх, жаль, что твой отец переманил Наума в ССВ. Разленилась я уже при хорошем домосмотрителе, а теперь вот снова приходится вживаться в роль хозяйки.

Поля то и дело косила взгляд в сторону одного из прибывших молодых вэйнов. Он имел тот же цвет волос, что у отца – графитовый, лишь на макушке чуть выгоревший полосками – до светло-русого. Глаза мятно-зеленые. А еще Полина мгновенно навострила на него дар. Парень был искренен и, похоже, на самом деле уважал отца. Это редкость. Чаще замечала у других либо нездоровое поклонение, либо зависть. И еще молодой колдун отличался ладной фигурой. Крепкий и широкоплечий. Поля заметила внимание матушки к себе и глупо улыбнулась. Ну да, ей в кои-то веки приглянулся молодой человек. Мама сжала ладонь старшей дочери и шепнула: «Пойдем знакомиться».

Полина сначала помедлила. Отчего-то накатила стеснительность. А потом кивнула. Малые увязались следом.

Глава семейства, заметив жену и детей, тут же расцвел и представил:

– Моя супруга Тисия Лазаровна, дочери Полина и Елена, сын Савелий. А это наши весенние стажеры Осип Борисович Хапкин из училища Станновского и Илья Терентьевич Мостовцев из Вемовейского. Прошу любить и жаловать.

Серьезные ребята. В этих училищах учатся только сильнейшие из колдунов. Особенно в Вемовейском.

– Простите, что вторглись на ваш праздник. Но Демьян Тимофеевич убедил, что наш приход не станет никому в тягость, – парни коротко поклонились.

– Абсолютно верно, молодые люди, – кивнула хозяйка дома с приветливой улыбкой. – Прошу, чувствуйте себя свободно. Присаживайтесь и угощайтесь.

Специально матушка устроила или получилось так, но молодой вэйн, что заинтересовал Полину, оказался за столом по ее левую руку.

С этого момента Поля вовсе отвлеклась от Рича и Регины. Она медленно, но верно продолжала изучать рядом сидящего парня.

– Илья Терентьевич, вы не могли бы подать мне вон тот салат со шпинатом?

– Пожалуйста, – открыто и дружелюбно.

– А можно еще тот с листьями базилика, и блюдо с форелью под сырным соусом, и еще… Благодарю.

Парень угождал без тени недовольства или же подобострастия.

– Скажите, а вы надолго к нам в столицу?

– На пару седмиц. Прослушаем семинары по полетному ориентирова нию. Если ваш батюшка позволит, то и поучаствуем в операции. Потом вернемся в училище.

Всего лишь на пару. Полина мысленно вздохнула. Мало. Так она не успеет влюбиться, да и он тоже.

– Илья Терентьевич, скажите…

– Что угодно для вас.

Он улыбнулся.

Первая искорка симпатии зародилась, возликовала в душе Поня. Улыбка у парня «умереть, не встать», как сказала бы Зоряна.

– Так о чем вы хотели еще спросить?

– Эм-м… А в Вемовейском танцуют?

Вопрос получился неожиданным даже для нее. Похоже, сегодня она желала нравиться. И поднялась с места. «Вот назло Ричу выйду замуж по взаимной крепкой любви», – пронеслось в голове под шум в голове от выпитого бокала шипучего розового вина. Молодой вэйн понял намек.

Пары уже танцевали модный в этом сезоне вальс-минор на специальной террасе, и Илья повел партнершу в круг. Мужская рука приятно грела ладонь. Пожалуй, ей нравятся его прикосновения, прислушалась к ощущениям Поля. И самое главное, он не старается из себя кого-то строить и обсыпать ее пустыми дежурными комплиментами. Зависть, злоба, ложь не отравляют его эмокарту.

Танец закружил, и Полина запорхала в руках Ильи. Танцевал он тоже отлично. Дар рассказывал, что у парня повышается интерес к ее особе. Вот уже его глаза смотрят только на нее, а улыбка становится все более открытой. Нежные оттенки восхищения в эмоциональной карте, удивления и признания. Похоже, и она к нему не равнодушна. Это точно! Иначе бы давно уже свернула танец и сбежала.

– Вы не ответили на мой вопрос, – упрекнула в шутку Поля.

– О, простите, Полина Демьяновна! Конечно, в Вемовейском училище преподают танцы. И бывают балы, на которых курсанты закрепляют полученные знания. И нынче даже чаще прежнего. Новый ректор благоволит-с.

Без тени лукавства. Полина улыбалась. Музыка сменилась.

– Не желаете ли пройтись по тропинке вдоль прибоя? – он отгадал ее желание, и девушка позволила себя сопровождать по дощатой дорожке близ песчаных дюн.

Легкая беседа велась под тихий плеск прибоя. Ветерок играл с кружевным подолом кисейного платья девушки и оглаживал локоны, выбившиеся из прически.

– Значит, вы будущая душеспасательница, – удивился молодой вэйн, когда Поля призналась, на кого учится.

– Да, я на последнем курсе. Прохожу практику в лекарне. Что вас так удивило?

– Вы так молоды и юны, а душеспасатель в моем представлении это некто в годах, с бородой и умудренный опытом. Как наш уважаемый Антон Серафимович в училище.

– Но ведь он тоже был когда-то юным и одаренным.

– С этим не поспоришь.

– А вы, значит, на вэйскадровца учитесь?

– Уже выучился и очень надеюсь, что самое многое через месяц меня и моих друзей-сокурсников допустят к облетам границ. Я все делаю для этого.

Это было сказано с уверенностью. Даже на эмокарте блеснула «целеустремленность». Похоже, парень прилагал немало усилий, чтобы добиться полетов.

– Вы будете летать на драконах? – она не смогла скрыть восхищения. Всем известно, драконы в вэйскадрах самые быстрые и выносливые. Кого же оставят равнодушным подобные скорость, риск и впечатляющая высота?

– Мы и летаем, уже четвертый год на летных занятиях.

И все-таки малая доля гордости в парне засветилась. Не удивительно.

– Здорово. Я лишь пару раз летала на драконе. А в Вемовейском, слышала, драконам целая скала выделена.

– Да. Это дракушня. На вид обычная скала, но вся пронизана сетью коридоров меж ярусами. А последних там целых пятнадцать, – он остался доволен ее удивлением.

– Высоко как!

– Да. Есть портальное сообщение. У каждого дракона свое стойло. У нас там можно увидеть почти все виды древних.

Полина кивнула. Это была еще одна ее мечта, не совсем разумная, но все же. Она хотела бы изучить, как ее дар действует на драконов. Первой написать книгу об их поведении, осветить взгляд через призму ее дара. Когда она рассказала маме об этом желании, та лишь попросила подождать с подобными исследованиями хотя бы десяток лет. «Это опасно, Поня. Дракон дракону рознь. Пока не думаю, что это хорошая идея, милая». Нечестно, конечно. Мама ведь раньше тоже грезила древними и мечтала поскорее их увидеть, одного из представителей чешуйчатых древних даже в лесу прятала и навещала, а ее отговаривает знакомиться с ними поближе. Но если уж у матушки Полина не заполучила добро, то к папе без ее поддержки подступать бессмысленно.

Пара какое-то время молча наблюдала, как огненное светило медленно погружается в умиротворенное море, разливая по водной глади розово-лиловые, точно писанные маслом блики. Полина краем глаза продолжала наблюдать за парнем. Его облик казался ей все более приятным. Как только последний кусочек солнца нырнул за горизонт, они, не сговариваясь, повернули обратно.

В тот вечер, перед тем как уснуть, девушка вызвала в памяти облик вэйскадровца. Вот он у алтаря ждет ее. Весь такой из себя красивый во фраке и невозможно влюбленный в нее. А она, сияющая, шагает ему навстречу, а потом они в унисон говорят «да» святому батюшке. И, конечно, апогеем всего – поцелуй! Такой умопомрачительный. Хм.

Нет, она не влюблена с головой в него пока. Но вдруг так и будет? Ведь можно погрезить?

* * *

Слава Единому, Илья Мостовцев не исчез из ее жизни, и знакомство продолжилось. В Крассбурге они виделись почти ежедневно. Парень остался вхож в их дом. Батюшка ничего не имел против, и Поля частенько выбиралась на прогулку с этим бравым вэйскадровцем. Они прогуливались в парке, катались на карусельных лошадках и на лодочках. И всяко Илья оказывался прост и открыт в общении, чем подкупал Полину. Он глядел мягко, угождал без лести. Его увлечение ею хорошо просматривалось и грело душу. Но две седмицы стремительно заканчивались, и Полина кусала губы от досады. Что не прошло незамеченным для мамы. Как-то, когда желанный ухажер, проводив ее до порога, покинул столичный особняк Невзоровых, мать поймала старшую дочь за поясок и уговорила присесть испить с ней смородинового чая в столовой.

– Как тебе печенье? Таисия испекла по новому рецепту Камиллы.

Поля надкусила румяный ароматный кругляш. Кухарка действительно постаралась. Лимонная цедра, корица, орешки, тесто песочное тает на языке. Все великолепно, но дочь лишь кивнула.

– Вкусно.

– Что-то ты, моя дорогая, в последние дни нос повесила? – от мамы ничего не скроешь.

– Ты ведь и так знаешь, – хмыкнула Полина, теребя бахрому шелковой скатерти под столешницей.

– Что, так парень понравился?

– Он замечательный. И самое главное, не притворяется, не лжет. Говорит то, что думает, – признала восхищенно Полина. – Мам, мне кажется, у нас с ним могло бы что-то получиться. Но вот только он ведь скоро уедет. А я останусь, – тяжелый выдох сам вырвался из груди.

Удрученный вид дочери заставил матушку подсесть ближе к чаду и приобнять горемыку за плечи.

– Не печалься. Мы с папой подумаем, что можно сделать.

– Ты ему расскажешь? – в груди Полины затеплилась надежда.

– Я преподнесу вопрос немного иначе.

Мама хоть и пообещала, но Полина сомневалась в успехе. Знала, что у отца в последние годы не все ладно на службе. Он и раньше приходил домой в нелегких думах. А со дня Сотворения и вовсе стал возвращаться с работы чем-то серьезно встревоженным. Хотя не показывал вида. Маму ему удавалось обвести вокруг пальца. Она довольствовалась оправданием «устал немного, родная», но вот Полину с ее даром нет. Выдавать отца она не торопилась. Просто желала понять, что его гложет.

На следующий день, вернувшись домой после очередной практики, Поля первым делом направилась к батюшке в кабинет, но у двери вдруг замерла, понимая, что у отца вэй-говор. И неожиданно для себя решила подслушать.

– Истаял еще один этаж башни, Демьян Тимофеевич. Всего месяц прошел. Угасание ускорилось!

– Как узнали?

– Утром Степанов обнаружил.

– Что с фоном?

– Сразу еще на десять процентов просел источник у Студень-реки, и на пять сотых уменьшилась сила всех источников ближайших губерний.

– Драконья чешуя… – горечь в голосе отца насторожила Полю, и сильно.

– Что делать, Демьян Тимофеевич? – тот, что говорил с отцом, пребывал в растерянности. – Скоро скрыть уже будет невозможно, почувствуют все.

– Фон продолжайте отслеживать, расширяйте оцепленную территорию. Всех одаренных продолжайте выдворять за пределы под благовидными предлогами, благо в тех краях их мало. Нам не нужна огласка, чем позже узнает свет, тем лучше.

Полина вошла в кабинет, когда облако говора схлопнулось. Отец стоял у окна в глубокой задумчивости, потирая пальцами переносицу. Заметив дочь, улыбнулся, но улыбка получилась грустной. На его красивой, полной красок эмоциональной карте расширился темный сгусток тревоги, похожий на трещину. Сердце Полины екнуло.

– Пап, что происходит? Почему ты так беспокоишься, я же вижу.

– Слышала, о чем говорил, – он констатировал факт.

– Да, прости.

Батюшка вздохнул, сжав ладонь дочери в своей руке.

– Что там случилось у вас? Проблемы с источниками? – не отставала Полина.

– Да. Но не бери в голову, малышка. Переборем, – так он говорил всегда, когда не хотел распространяться о своих проблемах.

– Ну, па-ап, – попыталась она еще раз.

Но он лишь притянул и поцеловал дочь в лоб.

– Все образуется, дорогая. И знаешь, мама говорила со мной, она права. Поезжай в Вемовейское училище, там безопасно, новые знакомства тебе пойдут на пользу. Я же вижу, здешнее общество тебя не вдохновляет. Сегодня же напишу письмо в Вемовейское. Жаль, старик Обухов отошел от дел, было бы еще проще. Но и этот Лунев, новый ректор, уверен, пойдет навстречу. Дешеспасатель училища возьмет тебя в помощницы, попрактикуешься.

Полина широко улыбнулась, малодушно позволяя отцу сойти на ту тему, которая ей желаннее.

– Думаешь, у меня получится?

– Абсолютно уверен.

– Спасибо, папа! – она горячо обняла его за шею.

– Но обещай часто связываться с нами по вэйгласу и рассказывать, как твои дела. Тиса-то тебя, конечно, и с помощью дара будет видеть, но не я.

– Да, мы с мамой так и условились.

Матушка Полины была очень одаренной видящей и первоклассным поисковиком. Это значит, умела видеть на огромные расстояния глазами других людей и нелюдей. Могла найти пропавших, имея на руках именную вещь – то есть ту, что принадлежала потерянному человеку или даже существу. Да-да, ее мама очень сильная видящая, и поэтому часто ее просили помочь в расследованиях. Вот такая у нее невероятная мама.

Так что потерять пригляд родителей Полине не грозит, даже если дочурка надумает закатиться на край света.

– Пап, а можно я там буду под маминой фамилией? – сложила ладони вместе Поля, наблюдая, как отец усаживается за дубовый письменный стол. – Понимаешь, дочь замуправного спецстражи Вэйновия слишком громкое для меня «звание».

Отец усмехнулся.

– Не хочешь лишнего внимания?

– Совсем.

– Хорошо, кто ты на самом деле, будут знать лишь Мостовцев и ректор. Я попрошу их не распространяться.

– Спасибо, пап, ты лучше всех!

Она еще раз обняла отца за шею со спины, приложилась щекой к его щеке.

В голове ее уже понеслись мысли. Сколько нужно сделать до отъезда, сколько собрать нарядов! Она едет в самое элитное в империи военное училище с драконами. И будет там проходить практику! Приятное знакомство с молодым вэйскадровцем заимеет продолжение. От этих мыслей хотелось прыгать на месте и хлопать в ладоши, подобно ребенку. Только вот…

Перед уходом Полина предложила отцу свою помощь. Она хотела заняться «трещиной», что портила вид батюшкиной эмокарты, но он не позволил.

– Не сейчас, Поня. Мне предстоит собраться с мыслями. А небольшая обеспокоенность только на пользу. Не позволит расслабиться, ты же знаешь.

«Небольшая» – это мягко сказано, но спорить Полина не стала, вышла, притворив за собой дверь.

* * *

Демьян Невзоров проводил взглядом дочь и вновь предался невеселым мыслям. Империя пребывала на грани войны с Шуей. Хотя прямых доказательств у Спецстражи Вэйновия не было, но косвенных валом. Да и та же Евдокия Леонтьевна Плетняк, прорицательница из Вемовейского училища, которой он всецело доверял, уже пару лет как видит войну в веере предстоящих событий, как одну из основных линий. А вторжение соседей для Лароссии сейчас сродни краху.

Около семи лет лучшие умы империи бились над проблемой угасания источника на Студень-реке. У белой Башни святого дракона Вемовея за эти годы вырос современный научный городок и вэйноцех. Но труды оказались тщетны. Источник неумолимо гас. И что самое страшное, чего за всю историю Хорна ранее не наблюдалось, он тянул за собой близлежащие от него источники Лароссии и Панокии и, как доказало время, на этом не останавливался. Он, словно камень – уходил под воду и утаскивал за собой на дно всю остальную сеть источников вэи. Если не остановить угасание, то уже очень скоро империя лишится вэй-защиты.

Сегодня очередная веха, которой они боялись, пройдена. Уже и впрямь ничего не скроешь. Через месяц-два снижение потенциалов отметит у себя половина колдунов Лароссии, а к концу лета волна докатится до дальних губерний.

Такой вариант развития Демьян просчитывал. Хотя надеялся на лучшее.

Пять лет назад с его подачи военные вэйноцехи империи были перекинуты к самому дальнему источнику от «зараженного». Также добился через Вэйновий введения прожекта всеобщего донорского заполнения кристальных накопителей. В Лароссии увеличилась в пять раз разработка агатитов.

Да, у них будет оружие, и на первое время запасы вэи в кристаллах. Они отразят первые натиски вторгшегося врага, но что потом? Все это лишь костыли для больного мира, а не выздоровление. Он все чаще возвращался к записи речи мудреца-пустынника, блаженного Косеслава. Старик тогда вещал перед тем, как покинуть бренный мир, что «у Лароссии есть лишь один-единственный шанс уцелеть – это вернуть вэю. В мироздании образовалась прореха. Вот сквозь эту дыру и утекает сила пятой святой. Связь тонка и вот-вот оборвется. Если пуповину не укрепить, то Хорн лишится вэи навечно. Тогда настанет время, когда с лица Хорна начнут исчезать целые народы и государства». Страшное предсказание, начало воплощению которого, к сожалению, уже положено. Но как укрепить эту «пуповину»? Кто бы подсказал нашим вэй-ученым.

Демьян ощущал великую ответственность. Она лежала на его плечах и с каждым днем прибавляла вес. Он обязан защитить Лароссию и свою семью. И сделает для этого все возможное. Единый, только помоги.

Глава 5
Возвращение в Лароссию

Парой месяцев позже

Июнь, 9036 г. от сотворения Хорна

Во мраке звуки ударов вгрызались в мозг: «Б-бум!.. Бум!» Стена, за которой некто ломился к нему, сотрясалась от необычайно мощных толчков. Неотступно, остервенело. Как набат. А затем послышался рык разъяренного зверя, приглушенный преградой: «Я доберус-сь до тебя!»

Черноволосый парень лежал на мокром песке ничком. Пенный прибой омывал его туфли с загнутыми носами и мочил края шуйского алого плаща с золотым парчовым подбоем. Любопытные чайки с опаской обходили тело и продолжали вытаскивать мелких рачков из песка. Когда человек пошевелился, птицы рванули в небо.

Вемовей сел, превозмогая боль в мышцах. Поморщился. Бред про долбеж в стену отпечатался в памяти очень ярко. Оставалось надеяться, что это не начало обещанного сумасшествия от того, что он надышался парами божественного шуйского фимиама. К влажному от холодного пота лбу прилип морской песок, и парень вытер его рукавом.

– Дракон дери, свободен, – прошептал, оглядев пустынный берег и темную полосу моря. Затем подскочил, будто и не лежал только что без сил. Взбежал на ближайшую дюну и впился взглядом в горизонт. Вдали в туманной дымке виднелся берег, так сильно напоминающий Колпачный мыс. Он в Лароссии! Точно!

Ликующий крик изо рта вырвался сам, но кашель быстро погасил его. Парень содрал с пояса флягу с водой и впился в горлышко бутыли.

События недавнего прошлого заворошились в памяти. Много, очень много огня. Затем ярый шторм в ночи. Оцепеневшее от напряжения и озноба тело, дикое желание удержаться на драконе, который его нес на себе. Ослепленные молниями глаза, ливень и ветер, что били наотмашь. Ларец с бумагами…

Вем ощупал себя за пазухой: «Уф, на месте».

Но тут вспомнился миг, когда два увесистых мешка с золотом срываются в пасть водной стихии.

– Дракона мать! – прошипел с досадой. – Сдохшая ха-ши, – добавил на шуйском ругательство.

Лучше бы документы выронил. Плевать. Но деньги…

И что же дракон? На горизонте ящера не видно.

– Свалил. Я на его месте поступил бы так же.

Вытряхнув песок из туфель, снова их надел. Поправил набедренную портупею с пристегнутыми к ней кинжалом и дедовым скипом. Определив нужное направление, бодро зашагал вдоль полосы прибоя.

Но дракон таки объявился. Спустя час пути вынырнул из моря с тюленем в пасти.

– Тварь чешуйчатая, – прорычал Вем, отчего-то мгновенно заводясь. – Я же снял с тебя побрякушку с рабским подчиняющим накладом, чего еще тебе надо?

Черный крылатый ящер выполз на берег, догладывая добычу. Сильный, жилистый, блестящий от стекающей с него воды. Песок под его лапами с шипением вдавливался, образуя следы-ямы.

На несколько мгновений двое уставились друг на друга с вызовом. Дракон пригнул голову и первым отвел взгляд. А потом спустил кожистое крыло, приглашая седока.

– Привык подчиняться? – процедил с презрением Вемовей. – Что ж. Ты упустил свой шанс вернуться.

Гортанный рык недовольства в ответ. Но крыло не сдвинулось с места, и Вем по нему взобрался на холку древнего, в седло. Рывок и стремительный полет. На этот раз без риска для жизни.

* * *

В особняке погасли огни в окнах, и Вем проник в дом, как в детстве, через кладовую. Снова чертыхнулся, угодив ногой в ведро и получив шваброй по подбородку. Тут все по-старому, разве что сад безобразно зарос. И, кажется, этими коридорами он шел миллион лет назад. Сейчас казалось Вему, что он сам древний старик, как и слуга, живущий за неприметной дверью коморки.

– Вемовей Павлович! Это вы, барин?

Служка сидел на койке в мятом исподнем и щурился при свете свечи. Собирался ко сну, да гость нагрянул.

– Я, Акоп.

– Единый милосердный! Очам своим не верю, – заохал, закряхтел старый. – Как вы изменились, барин. И на вашего прадедушку похожи стали…

– Как поживает семейка захватчиков? – сменил тему Вем.

– Эт вы про Авдотью с Сильвестром, чай? Да усе так же. Толича вот слыхал еще две манухактуры разорились. И продали половину земель. А сынки-то хорошо устроились. Старшого ажно в Вемовейское училище взяли. Средний в благочинном в столице учится. У него дару вэйновского колдовского, как у старшого, нету. Младшой в помощниках писаря самого министру, и дар Вэи есть, но малый. На их устройства-то деньга с земель и пошла.

Вем презрительно фыркнул. Бездари. Когда-то он мечтал себе вернуть поместье. Но похоже, скоро и возвращать будет нечего, кроме родового имени.

Старик продолжал лепетать уже то, что его мало интересовало.

– Ладно, спи. Я ненадолго здесь и уйду.

– В-вы хотите порешить хозяев во сне, ваше барство? – просипел старик, посерев лицом.

– Чушь не городи.

Он покинул каморку слуги. Акоп принялся отчаянно накладывать на себя святые знамения и шептать молитвы.

– Истинно, молодой дьявол. Боже, спаси хозяйское семейство!

* * *

Вем беззвучно пробрался в кабинет. В нем исчезли последние крупицы той строгой обстановки, которая наблюдалась ранее при прадеде. Стол завален амбарными книгами и заемными расписками. Кружка с недопитым морсом на дне, огрызок пирога на щербатом блюдце, созвездие из крошек на палисандровой столешнице, как отборное оскорбление. На спинке кресла полинявший плюшевый плед служил накидкой. На полу урна ломилась от горы бумажного мусора. Несколько белых бумажных комков запятнали дубовый пол.

Вем полистал бумаги и ругнулся через зубы. И денег не позаимствуешь у этих никчемных недородственничков.

Он наклонился и ощупал торец стола, нажал потайную кнопку в скрытой выемке, шепнул ключевое заклятье. Сработало. Стол на миг объяло свечение, и из воздуха соткался еще один добавочный ящик. Вем заглянул в него. На дне блестели стеклянными боками пара шариков. Все бумаги, которые здесь некогда лежали, прадед лично сжег в свой последний визит перед смертью. А портальные шары случайно забыл или бросил за ненадобностью. Ранее Вем надеялся, что с пробуждением дара сможет пройти этими вэй-переходами. Но после полного нуля на вэйшкале, намерения рухнули в испод. И вот сейчас, когда в нем с некоторых пор поразительным образом тонюсенькой ниточкой тлела вэя, Вем вспомнил о портальниках[9]. У зеленого шара меньшего размера вязь наклада подсказывала, что это разовый переход на одну, максимум две персоны. Второй же шар серого цвета крупнее, тут дед постарался, красиво нити уложил, невольно залюбуешься. Этим переходом могли пройти, наверное, и пару сотен человек. Положив шары в карман, Вемовей заставил ящик исчезнуть очередным нажатием на потайную кнопку. Затем сделал пасс рукой над стеной и с удовлетворением наблюдал, как медленно ткалась в воздухе карта Хорна. Крупицы вэи оказалось достаточно для запуска ее наклада.

Предстояло подумать, как сбыть с рук ларец с обличающими Шую документами и при этом не попасть в лапы доблестной пограничной вэйностражи.

Подбросить на порог ближайшей конторы – это значит отдать ларец в руки тех, кто из лени и по глупости может не передать его в высший отдел. Прадед считал, что в городских вэй-штабах работают разгильдяи и протиратели штанов. Соваться в ССВ, когда недавно обрел свободу, тоже ему не резон. Шелестя страницами памяти, Вем провел указательным пальцем по крайнему отрогу приграничной горной гряды. Здесь, как ему помнилось, драконьи вэйскадры не проводили облеты, и стояла малая крепость, созданная для наблюдения вэйнами за аномальным вэйфоном. Поговаривали, что там рождается новый источник. Но еще пять лет назад так и не родился. Туда он и направится. Пусть ученые вэйны передают ларец в Вэйновий. Эти приучены перепроверять даже неподтвержденные факты.

Впереди забрезжил шанс быстро избавиться от документов. На древнем туда две ночи лета.

Вем погасил карту и спустился в кухню. Там впотьмах, стараясь не проглотить собственный язык, вгрызся в кусок свиного окорока, нашпигованного чесноком и специями. Запеченную в сырной корочке картошку хотел было подцепить общественной вилкой, но замер. Сбегал в столовую и достал из буфета деревянный футляр. Родной столовый самоочищающийся вэй-набор из серебряных ножа, вилки и ложки привел его почти в восторг.

После сытной трапезы поднялся в свою комнату. Она оказалась нетронутой. Надо же, Дотя не выкинула его вещи из дома. Или денег не хватило на обустройство? Шуйское шмотье, хоть и дорогое, оказалось жутко неудобным. Тут его ждало разочарование. Единственно, что на него полезло из своего, так это сорочка из хлопка в рубчик, некогда болтавшаяся на нем, как парус в безветрие, и исподнее белье. Сюртук оказался узким в плечах, портки коротки. Поэтому ими Вем разжился в покоях «братишек». Похоже, Коль неплохо вытянулся за эти годы. Сюртук его был ему как раз. Также он позаимствовал его кожаную сумку через плечо. Жаль, ботинки ни одни не подошли. Быстро обмылся в тазу холодной водой, взятой из чана умывальника. И надел вещи. Странно. Плен напрочь выбил из него брезгливость к чужим вещам. Зато прибавил брезгливости к самим людям. Хотя врет. Желание есть личными столовыми приборами осталось неизменным.

Напоследок заглянул в хозяйскую спальню. Зачем? Изнань знает.

Возможно, слова старика запали в душу. Да, он мог бы их убить сейчас. Этих двух храпящих недородственничков, позарившихся на чужое добро. Легко. Злость клокотала внутри и подстегивала. Он представил удивление и страх в их глазах, как перерезает горло сначала змее Доте, которая хотела упрятать его в пансион строгих правил. Ее стараниями он попал на проклятый корабль. А потом и борова дядюшку. Кровь на простыне, алые брызги на стене, лужа на полу и крик служки, которая по утру найдет застывшие тела. Все это ярко привиделось. Заманчиво… Авдотья во сне перевернулась на спину, и Вему в свете звезд стал виден ее округлый живот. Тетушка была на сносях.

Уходя, Вемовей притворил за собой дверь. Есть лучший кандидат для мести – главвэй Демьян Невзоров.

* * *

Прошка Семирек мялся в сенях, как красна девка на сватовстве. Несмотря на то, что фигурой возмужал за минувшие пять лет, домом собственным обзавелся с подачи родни и бородку отрастил, а все еще не мог сказать прямо «нет». Из окна свежебеленой хаты слышался плач младенца и голос юной матери.

– Вем, мы же тебя искали, святой Пятеркой клянусь. Кто-то видал, как ты в Уславске-то говорил с корабельщиком. Даже собирались в столицу за тобой рвануть.

– И чего не рванули?

Семирек опустил голову, а потом коснулся обшлагом куртки глаз.

– Прости, – гнусаво произнес.

Вемовей отступил с ледяным:

– Перестань.

Прошка вздрогнул и поднял красное лицо.

– Ты не должник мне, – произнес Вем без эмоций. – Женитесь, любитесь, родитесь, ваше право. Привет нашим передавай. Хотя… лучше молчи.

Он уже понял из рассказа бывшего товарища, что все устроились неплохо, вложив накопленные средства с их вылазок кто во что. Одному ему так повезло пять лет в плену мытариться.

– Подожди! – Прошка догнал его за плетнем у вишни.

Вем развернулся и по привычке не дал себя коснуться.

– Ты так изменился, – Прошка смотрел на него во все глаза, будто только сейчас увидел. – Тебя что, все же сцапали те сволочи из пансионуса, да? Это ты оттудова сбежал сейчас?

Спустя приличную паузу Вем кивнул.

– Чем я могу тебе пособить? Не серчай, что у порога держал-то. Айда к нам в гости! Ты ж, чай, голодный?

– В гости не зови, но… – Вем вытащил из заплечной сумки алый плащ и кинул его в руки Семиреку, снял с ног туфли с загнутыми мысами. Взялся было за серебряное кольцо в форме цветка репейника на указательном пальце, да в последний момент передумал продавать украшение. – Отнеси старьевщику эти вещи, они дорогие с накладом размерности. Спокойно можешь рублей двадцать пять за все выменять. А пока снимай обувь.

Прошка наблюдал, как Вем нацепил его поношенные ботинки. Маловаты, но не критично.

– За деньгами зайду завтра. Если не появлюсь, трать, – велел бывший вожак шайки подростков. Как же давно, дракон дери, это было.

– Что ты надумал, Вем? Куда ж ты теперь?

Ответа не последовало.

– Я буду ждать тебя. Смотаюсь к старьевщику с утра! – воскликнул в спину уходящего бывшего друга Семирек.

Тот не оглянулся. Горностаем перемахнув через лодку, скрылся в туманной дымке раннего утра.

Прошка выдохнул. Он сам не мог понять, что его так испугало в новом Вемовее. Почувствовал облегчение, когда бывший друг ушел. И за эту слабость мысленно костерил себя.

* * *

Вемовей злился как никогда. Его задержал патруль в предгорье. Да, в этом месте раньше не летали вэйскадры, прадед говорил… значит, границы стали тщательнее охранять. Порадовался бы за Лароссию, да скорее хочется послать в изнанку. Они окружили, пока он спал, отключившись после нескольких бессонных ночей. Жаль, ведь наконец уснул без привычных кошмаров, в которых он вновь и вновь вырывает свою жизнь из когтей смерти. Рано расслабился. Пару дней назад получилось разжиться деньгами с продажи шуйских вещей, Семирек справился с заданием. Дракон, оставленный в лесной чаще, дождался возвращения человека. И Вемовей пустился в путь, стремясь поскорее сбыть ларец с рук и освободиться от тягостной ноши. Зря. Надо было вначале отваляться в охотничьем домике прадеда и лучше разведать обстановку.

Очнулся от ощутимого тычка под ребра. «Эй, уважаемый, поднимайся!» Вем встал с импровизированного ночлега из прошлогодних опавших листьев и травы. Приметил в рассветном небе трех кружащих драконов-стрелохвостов.

1 Вэя – магия этого мира.

2 Сьянтан – шуйская палочка благовоний.

3 Чуви – шуйские туфли с загнутыми носами.

4 Дар Вэи – магический дар, подаренный святой Вэей; вэя – магия этого мира; вэйн, вэйна – колдун, колдунья.

5 Испод (изнанка) – место, подобное земному аду, но реально существующее в параллельной реальности Хорна. Населена опасными для человека тварями.

6 Наклады – налагаемые заклинания.

7 Изнань – чудовище изнанки.

8 Древоед – древний, похожий на дракона, но без крыльев. Характер существа флегматичный, питается древесиной.

9 Портальник – артефакт, открывающий портал. В мире Хорн в основном имеет вид стеклянных шаров, размером не больше куриного яйца.

Продолжить чтение

Башня Вемовея. Душеспасательница

Пролог

Глава 1Правнук отступника

Глава 2Лишак

Глава 3Превратности влюбленностей

Глава 4Практика и помолвка

Глава 5Возвращение в Лароссию

Глава 1
Правнук отступника

Глава 2
Лишак

Глава 3
Превратности влюбленностей

Глава 4
Практика и помолвка

Глава 5
Возвращение в Лароссию