Обоняние

Глава 1. Незнакомец

Незнакомец открыл пассажирскую дверь своего изумрудно-зелёного авто. Кажется, это был Астон Мартин.

Затем мужчина поднял голову и выжидательно посмотрел на меня, и я ответила ему прямым уверенным взглядом, чувствуя, как, вопреки видимому спокойствию, внутри начинает подниматься неведомая прежде волна жара и возбуждения. А ещё – смущения.

Его глаза были почти такие же, как машина – изумрудно-зелёные. Не отводя от них взгляд, я боковым зрением уловила красивые точёные черты лица, маскулинные идеально выбритые скулы, тонкие, но чувственные губы. Из аккуратно уложенных назад тёмно-каштановых волос выбилась прядь и небрежно спадала на лоб. Почему-то это показалось глубоко сексуальным.

Я едва сдержалась, чтоб не прикусить нижнюю губу, затем закрыла глаза и втянула полные лёгкие воздуха. Аромат тотального доверия подействовал на меня, словно бокал вина, и я, всё так же ни слова не говоря, сняла с плеча сумочку и, ни о чём не задумываясь, села в машину, выбросив мимоходом пустой стаканчик из-под американо.

Мужчина закрыл за мной дверь и, обойдя автомобиль сзади, мягко расположился за рулём.

Сквозь тонкий аромат изысканного, явно нишевого, парфюма, веявшего от его запястий, пробился иной, непостижимый другим людям: салон заполнился запахом весенней земли, разогретой солнцем после дождя, и молока. Так пахло спокойствие и умиротворение.

Он, конечно же, этого не чувствовал, но в салоне витал и мой аромат: соли, амбры, мускуса и черного перца. Я знала, что он не ощутит запах, но совсем скоро считает и переймет мои чувства – и умиротворение сменится возбуждением. Поэтому постаралась отвлечься от мысли о расстёгнутой верхней пуговице его белоснежной рубашки и ниспадающей на красивый высокий лоб пряди каштановых волос.

Я пристегнулась, закрыла глаза и сфокусировалась на ощущении теплой кожи, обрамляющей салон авто, под пальцами рук. Помимо неведомой мне прежде страсти, я испытывала и ещё кое-что: тонкую, едва уловимую в центре груди неловкость: я казалась себе слишком неказистый и неуместной в этой роскоши в своём строгом сером офисном платье.

Сквозь мысли о моём внешнем виде и об омерзительном дне в офисе в мой разум проник звук тихого щелчка: мой спутник нажал на изящно встроенную в панель черную кнопку, и автомобиль мягко заурчал. Почему-то этот звук дал мне глубокое чувство покоя внутри.

Прижавшись спиной и затылком к прохладному молочно-бежевому сиденью, я расслабилась и отдалась тонкому рычанию мотора и аккуратной езде с незнакомцем в неизвестность.

Неловкость прошла, как и взбурлившая во мне страсть. Не было даже любопытства: куда бы мы ни ехали, я испытывала исключительно глубокое спокойствие и уверенность: всё будет хорошо. Даже лучше, чем хорошо!

Мужчина молчал, молчала и я. Не звучала музыка. Никто не притрагивался к телефону. Только рокот мотора и тишина, которая была глубже любых слов.

Я вдыхала аромат своего спутника – и доверяла ему полностью. И кожей ощущала также, что и он глубоко меня чувствует. Словно между нами происходило невербальное взаимодействие, бывшее куда более глубоким, чем могли бы дать даже самые затейливые слова. Впервые в жизни я встретила человека, чей аромат был подобен слиянию тысяч и тысяч приятных запахов. Ни одна нотка не вызывала отторжения. Меня это манило: хотелось услышать, узреть, узнать этого уникального мужчину настолько, насколько это возможно.

Я понимала, что и я ему любопытна – иначе зачем бы это всё? Пока не знаю, чем именно я его заинтересовала, но он абсолютно точно думает сейчас обо мне – и не только как об объекте страсти: моё обоняние это тонко считывало.

Мой нос наслаждался абсолютно, чего не происходило очень давно. А, может, и никогда.

Свой дар я открыла года в три, и думала, что все люди читают окружающих по запаху. Поэтому мне было глубоко удивительно, когда в наш дом приходили люди, пахнущие злостью, завистью, лестью. Они говорили какие-то слова, а их тела при этом невыносимо смердели. Я морщила нос и убегала в другую комнату, не понимая, почему родители доверяют ушам, а не обонянию – оно ведь не обманывает. В какой-то момент, когда мама в очередной раз убеждала меня, что я ошибаюсь в догадках, утверждая, что тот или иной человек не может желать нам зла, я подумала даже, что действительно ошибаюсь.

Пока не произошла одна ситуация в 10 лет.

То лето я проводила по обычаю у бабушки с дедушкой. Бабушка была всегда радушна и добра – и пахла так же. А от деда пахло то приятно: зеленью, водой, новорождёнными козлятами – и он был искренен и тёпл в такие моменты, – то воняло болотом, кислым молоком и гнилью – и он кривил лицо и всем своим видом показывал, что я ему в тягость.

Я привыкла, что дед может пахнуть и приятно, и отталкивающе, и заранее знала, когда не следует к нему приближаться.

Но однажды его долго не было, и он вернулся домой с новым запахом. Было странное ощущение, словно на гору навоза вылили сотню литров розового масла: приторно и противно одновременно. Запах был отталкивающим, как никакой другой, и я приглядывались к деду, не до конца понимая, что с ним произошло, а он был молчалив и тих, как никогда.

Наконец, я догадалась и, собравшись с духом, подошла к нему и по-детски наивно спросила:

– Дед, ты что, ходил к другой женщине?

Тот резко развернулся и, оглядевшись, схватил меня за горло. Помню, я захрипела, а он, не обращая внимания, шипел мне в ухо:

– Подглядывала, мелкая мерзавка?! Ещё хоть слово – и я тебя выпорю так, что мало на покажется! – запах навоза и розы снесло ураганом из ледяной удушающей железной вони непритворной ярости.

В тот же вечер я позвонила маме и сказала, что не останусь больше ни дня в деревне: мне было невыносимо смотреть на сияющую всегда добродушную бабушку, ни о чём не подозревающую – и ставшего для меня противным и отталкивающим деда. Как он ни старался не подавать виду, непроходящий запах навоза с розой вызывал во мне тошнотворное чувство. В тот день я узнала, как пахнет предательство.

Сегодняшним утром этот смрад настиг меня вновь.

Надо сказать, что после истории с дедом и пары подобных, когда мне не на шутку угрожали за излишнюю проницательность, как они думали, я закрыла свой дар от других. И закрылась сама. Мне было страшно или, скорее, неприятно выглядывать в мир и показывать себя, получая такую обратную связь – и я скрылась в тусклом сером офисе не очень большой конторки, которая за три года моей работы там кратно выросла. Начальник думал, что это его заслуги, но на деле я, часто бывавшая на встречах с партнёрами и клиентами, просто чётко чувствовала людей: с кем стоит работать, кого лучше избегать, как меняются эмоции людей от определенных фраз и действий – и я ловко лавировала, даря компании всё новые и новые контракты и заказы. Это было моей молчаливой игрой, развлечением, делавшим жизнь чуть более сносной.

Находясь же в офисе, я упорно игнорировала запахи других людей, потому что они в большинстве своём отталкивали. Нет, были и приятные люди и ароматы, но я знала, что в один миг на человека может нахлынуть волна злости или зависти – и не собиралась в это вовлекаться. Поэтому мне было комфортно в своей маленькой кабинке за своим маленьким столиком выполнять свою работу и ни на кого не обращать внимания.

Но сегодняшний день пошёл не по плану: ещё утром ко мне подошла секретарша начальника и сказала, что он вызывает меня к себе.

По запаху я поняла, что она не знает, зачем: от молодой длинноногой девушки пахло любопытством, отдаленно напоминающим тонкий аромат ромашки. Я подумала, что пришло время сдать проект, над которым работала последние недели, и бодрым шагом направилась в большой просторный кабинет шефа. Но стоило открыть дверь, как стало ясно, с какой целью меня вызвали: на меня буквально волной вырвалась вонь навоза с примесью розового масла.

Я замерла на пороге, огорошенная такой вестью. Шеф, сидя в своём вычурно-роскошном кресле, неловко улыбался.

Сдержав приступ тошноты и волну неприятных воспоминаний, я сглотнула и решила не тянуть:

– Вы меня увольняете? – я холодным взглядом смерила неискренне улыбающееся расплывшееся от лишнего веса лицо начальника.

Улыбка медленно сползла:

– С чего ты?.. Как ты?.. – шеф начал заикаться, огорошенный моим вопросом, затем помочал и, собравшись с духом, протянул, – ну, Лейла… понимаете ли, какое дело, – уже много времени он обращался ко мне на “ты”, и вдруг перешёл на “Вы” намеренно увеличив дистанцию между нами, – у фирмы проблемы с контрактами, мы вынуждены сокращать штат. Мне очень жаль, что так получается!

– Вынуждены сокращать штат в моём лице ровно после того, как я подготовила Вам проект, по которому вы заключили контракт на десятки миллионов? – я чувствовала, как желваки гуляют по щекам, и уже не сдерживалась, – Вам не жаль, шеф. Просто Ваше жирное тело требует ещё больше кожаных кресел, еды и выпивки, и Вы просчитали, что проще всего это получить за счёт меня.

Начальник выпучил глаза, и я почувствовала, как пространство заполняется запахом гнева не только моего, но и его. Однако мне было уже всё равно. Резко развернувшись я, намеренно громко стуча каблуками, подошла к двери. Затем остановилась и, не сдержавшись, выпалила:

– После моего увольнения всё пойдёт крахом, – я чувствовала, что могла бы промолчать, но это был некий финальный аккорд, которым захотелось завершить этот мерзкий клубоко несправедливый момент: теперь каждый раз при сорванном контракте он будет вспоминать обо мне и жалеть. Но я не вернусь. Уж на принцип-то я умела идти: деда я не видела с того самого дня, когда он посмел изменить бабушке и схватить меня за шею.

Ощутив лёгкий запах меди-мести от своего тела, я вышла из кабинета, не дожидаясь того, что мог бы сказать теперь уже бывший шеф.

Подойдя к рабочему столу, оглядела его и поняла, что мне нечего забирать из офиса: у меня не было привычных для прочих сотрудников фотографий с детьми или близких сердцу вещиц. Только телефон одиноко лежал среди бумаг.

Я забрала его, сумочку из шкафа и, не произнеся ни слова, покинула офис.

Ромашковый запах любопытства догнал меня у порога: коллеги, делавшие вид, что не смотрят, всё видели и изнывали от желания узнать, что заставило меня уйти посреди рабочего дня: скоро они отправятся курить и обсуждать случившийся инцидент. Но мне и тут было всё равно.

Выйдя из стеклянного здания, я оглянулась и вдруг поняла, что с меня упала огромная серая скучная каменная глыба: я тащила на себе эту неинтересную работу, даже не задумываясь об этом. Деньги я почти не тратила – и накопила на пару лет жизни, даже если не придумаю пока, чем мне заниматься. Зато теперь у меня появилась свобода. И, не зная, куда её приложить, я отправилась к уютной увитой зеленью кофейне напротив. Давно поглядывала на неё, но всё время не успевала туда зайти.

Теперь же я свободна. Сво-бод-на. Какое чудное слово!

Шагая в сторону кофейни, я явственно ощущала, как железный запах хлости и медный – мести растворяются в воздухе, сменяясь тихим ароматом спокойствия, похожим на предрассветные капельки росы на сырой земле.

Перешагнув порог кофейни я попала в приятный полумрак и окунулась в тихие мелодичные звуки джаза. Внутри было пусто в утренний час: только бариста со скучающим видом протирал белоснежные чашечки.

Увидев меня, он искусственно улыбнулся:

– Доброе утро, мадемуазель! – очевидно, их этому учили, чтобы производить приятное впечатление на посетителей, потому что при слове “мадемуазель” аромат баристы не поменялся ни на толику: оставался таким же едва уловимым и ровным, как секунду назад.

И всё же я улыбнулась в ответ и глянула на лежащее на стойке меню:

– Круассан с сёмгой, пожалуйста. Ежевичный чай. И чуть позже – американо с собой.

– Принято. Вы можете присаживаться, я принесу Ваш заказ.

– Благодарю! – я села на пурпурный велюровый диванчик в самом углу кофейни и засмотрелась в окно на проезжающие мимо автомобили.

В какой-то момент прямо напротив панорамного окна остановился роскошный изумрудного цвета автомобиль и из него вышел невероятной красоты молодой мужчина: в изысканном деловом костюме, со стильными часами на руке, с аккуратно уложенными волосами и в абсолютно белоснежной рубашке. Он мне напомнил принца из романтических голливудских фильмов, и я не могла оторвать от него взгляд. Мужчина направился было куда-то в сторону офисных зданий, но вдруг остановился и начал оглядываться по сторонам, словно почувствовав мой взгляд. Внезапно он обернулся к окну кофейни, и я смущённо потупилась, забыв, что окна тонированные, и снаружи ничего не видно. Однако принц всё же смотрел словно прямо на меня – по крайней мере, было такое чёткое ощущение. Жаль, я не чуяла запах сквозь стекло – очень интересно было бы узнать, о чём он думает.

Мои размышления прервал появившийся из-за стойки бариста:

– Ваш чай и круассан, пожалуйста.

– Спасибо! – я улыбнулась молодому человеку и спешно перевела взгляд на окно в надежде снова увидеть красивого мужчину – но его уже не было.

Вздохнув, я принялась за круассан. Хрустящая корочка крошилась под моими зубами, и вкус свежей выпечки гармонично сливался с солоноватым привкусом рыбы и свежестью листа салата. Моя слабость – отдаваться ощущениям полностью, откидывая всё прочее, что сейчас неважно, и круассан благополучно вытеснил из моей головы мысли об увольнении и красавце на зелёной машине. Кисловатый ежевичный чай дополнил гармонию вкуса, и я буквально испытала гастрономический оргазм от этой незатейливой трапезы.

Полчаса спустя, прихватив заказанный американо, я вышла из кофейни и обнаружила прицепившиеся к платью крошки от круассана. Остановившись, я начала их отряхивать. Внезапно я почувствовала острую боль в руке и выронила стаканчик кофе, который, открывшись, растёкся по тротуару некрасивой бледно-коричневой жижей.

Мысленно выругавшись, я потёрла локоть и посмотрела в спину крупному мужчине на электросамокате: похоже, он врезался в мою руку ручкой от самоката и даже не заметил этого. Не бежать же за ним теперь с криками негодования. И, выдохнув очередную вспышку гнева за сегодня, я подняла стаканчик и начала оглядываться в поисках урны.

Увидев её, я зашагала в ту сторону, немножко жалея о пятерянном кофе, и внезапно остановилась: ровно за урной стоял изумрудный Астон Мартин, и красивый мужчина, похожий на принца, стоял у открытой пассажирской двери, призывно смотря на меня.