Игры. Нерассказанное

Следующим утром

Я не привыкла за него волноваться. Переживать за Джеймсона Винчестера Хоторна так же бессмысленно, как спорить с ветром. Волноваться за Хоторна, который славится любовью к хейл мэри[1], плохо просчитанным рискам и прогулкам у самого края пропасти, – то же самое, что орать на ураган. Я это хорошо понимала.

Как бы широка ни была эта самая пропасть, Джеймсон всегда ухитрялся ее перепрыгнуть.

– Эйвери? – позвал меня Орен, глава моей службы охраны, заодно будто бы предупреждая о своем появлении. Впрочем, это была пустая формальность: я и так знала, что он всегда где-то рядом. – Скоро рассвет. Могу еще раз отправить своих ребят в обход и…

– Не надо, – тихо возразила я. Трудно было избавиться от ощущения, что Джеймсон не хочет, чтобы я его искала. Это никакие не прятки. И не «Поймай меня, если сможешь».

Интуиция уверенно твердила – здесь дело… в другом.

– Прошло уже четырнадцать часов, – напомнил Орен выдержанным, сухим тоном военного, который всегда готов к худшему. – Он исчез без предупреждения. Не оставил следов. Пропал мгновенно. Попахивает криминалом. Это необходимо проверить.

Таковы уж были его обязанности – прорабатывать самые гнусные и страшные сценарии. Как-никак я – наследница Хоторнов. Джеймсон – один из Хоторнов. Мы привлекали внимание, а нередко и потоки угроз. Но мой внутренний голос все повторял одну и ту же мысль, которая пришла мне на ум сразу же, как только я узнала, что Джеймсон пропал. Это можно было предвидеть.

Последние дни в Джеймсоне накапливалась какая-то мощная, разрушительная энергия – он весь был точно наэлектризован. Тайна. В моей голове стремительно пронеслись воспоминания – кадры событий, произошедших после моего приезда в Прагу.

Шпиль.

Нож.

Часы.

Ключ.

Хоторн, что ты задумал? Что за тайну ты прячешь? Расскажи!

– Выждем еще час, – сказала я Орену. – Если Джеймсон не появится, отправляйте своих людей.

Когда стало понятно, что мой телохранитель – а по совместительству порой и отец – не собирается со мной спорить, я отправилась в прихожую нашего шикарного номера. Королевского номера. Опустилась там на стул, обитый красно-черным бархатом, и впилась взглядом в стену – точнее, в очередную загадку, которую уже в сотый раз пыталась разгадать.

На меня смотрела золотистая фреска в декадентском стиле.

Джеймсон, где же ты? Что я упускаю?

Я нашла на стене тщательно замаскированные швы. Потайная дверь! Она мгновенно напомнила о том, что этим отелем когда-то владел почивший дед Джеймсона, Тобиас Хоторн, большой фанат изощренных загадок, а королевский номер был создан по его чертежам.

«Ловушка за ловушкой, – подумала я. – Загадка за загадкой». Это были чуть ли не первые слова, которые я услышала от Джеймсона в те дни, когда он пытался совладать с отчаянием и все искал себе загадки посложнее, лишь бы ни о чем и ни о ком больше не думать.

Когда шел на риск отчасти потому, что жаждал боли.

Я сидела, смотрела на стену и потайную дверь и все твердила себе, что тот прежний Джеймсон имеет мало общего с тем Джеймсоном Хоторном, который накануне нежно убрал пряди волос с моего лица так, что они полукругом рассыпались по матрасу.

Мой Джеймсон по-прежнему не боялся рисковать – но всегда возвращался.

Да, переживать о Джеймсоне Хоторне бессмысленно. Но все же…

Я молила, чтобы потайная дверь отворилась. Чтобы из-за нее показался Джеймсон.

И наконец – на исходе отведенного мне часа – мои мольбы были услышаны. Дверь открылась. На пороге стоял он – Джеймсон Винчестер Хоторн.

Первым, что бросилось мне в глаза, когда он вышел на свет, была кровь.

Глава 1

Три дня назад…

Изображение на открытке, которую я держала в руке, полностью совпадало с видом из иллюминатора. Прага на рассвете. На фоне золотистого неба, подернутого дымкой тумана, темнели очертания многовековой истории, а края грозных туч над домами уже окрасились алым.

Джеймсон отправил мне эту открытку точно в напоминание о своем дяде, который когда-то слал открытки моей матери. Стоило заметить эту параллель, и я тут же задумалась, а что бы сказала мама, увидь она меня сейчас посреди частного джета и с внушительной стопкой документов, которые мне пришлось просмотреть в полете. У меня и самой по-прежнему иногда дух захватывало, стоило только вспомнить, что это не сон, а реальность.

Прага на рассвете. Мы с мамой часто говорили, как здорово было бы объездить весь мир. Это была единственная мечта, которую я не перечеркнула после маминой смерти, но в пятнадцать, шестнадцать и семнадцать я не позволяла себе надолго уходить в мир грез. Не позволяла желать путешествий – и не только их, а чего угодно! – всей душой.

А теперь… Я провела подушечкой большого пальца по краю открытки. Теперь я мечтала не просто увидеть, а покорить весь мир. И уже ничего не могло меня остановить.

– Когда-нибудь ты ко всему этому привыкнешь, – заметила девушка, сидящая напротив в салоне моего частного джета, и положила на столик между нами три журнала. С обложки каждого из них смотрело мое лицо.

– Нет, – коротко возразила я Алисе. – Не привыкну. – Я не могла прочесть ни одной надписи на обложках. И сомневалась даже, что верно определю язык в двух случаях из трех.

– Тебя там окрестили «святой Эйвери», – сообщила Алиса и вскинула бровь. – А как Джеймсона назвали, знаешь?

Алиса Ортега была юристом – моим личным и нашего фонда, – но блестяще разбиралась не только в юридических тонкостях. Если положение срочно нужно было спасать, она приходила на помощь. В этом смысле наши роли были четко очерчены: я – юная филантропка, наследница миллиардного состояния. Она – тушит пожары.

А Джеймсон Хоторн подливает бензина в огонь.

– Угадай, как они назвали Джеймсона, – упрямилась Алиса, пока самолет шел на посадку.

Я прекрасно понимала, к чему она клонит, вот только я отнюдь не была святой, а Джеймсон – чертенком, строящим мне козни. Мы, скорее, были двумя сторонами одной медали.

– Даже не знаю, может, «Не останавливайся»? – с серьезным видом уточнила я.

Алиса озадаченно сдвинула брови безупречной формы.

– А, пардон, – все тем же серьезным тоном продолжала я. – Это я его так зову.

Алиса фыркнула:

– Чушь какая.

Меня так и подмывало улыбнуться – лукаво, по-хоторнски, – но я справилась с собой и опять посмотрела в иллюминатор, на черные шпили, которые пронзали золотисто-серо-алое небо вдалеке.

«Алиса ошибается, – подумала я. – К этому невозможно привыкнуть. Это ведь предел мечтаний. Как и Джеймсон Хоторн».

– Вовсе я не святая Эйвери, – сказала я Алисе. – Сама прекрасно знаешь.

Мне досталось такое огромное наследство, что за всю жизнь даже сотой части не истратить, но многие обращали внимание на суммы, которые я отдавала на благотворительность. Как правило, во мне видели либо образец добродетели, либо наивную дурочку.

– Может, ты и не святая, но излишеств себе не позволяешь, – заметила Алиса.

– В отличие от… Джеймсона, – сказала я. Если Алиса и заметила, что одно его имя оставляет на моих губах тень улыбки, то не подала виду.

– Ну еще бы. Он же Хоторн. Откуда ему знать о скромности, – проворчала Алиса. У нее с этим семейством были свои счеты. – Фонд набирает обороты. Сейчас нам скандалы ну совсем ни к чему. Как увидишься с Джеймсоном, передай ему: в этот раз чтобы никаких щенков. Никаких проникновений со взломом. Никаких крыш. Никаких «взял на слабо». И пусть только посмотрит в сторону светящейся выпивки! И если хотя бы упомянет про кожаные штаны, сразу же звони мне. И помни…

– Я уже никакая не Золушка, – перебила ее я. – И пишу свою историю.

В семнадцать моя жизнь навсегда изменилась. Меня, девочку, выросшую на обочине жизни, по воле эксцентричного миллиардера переселили в ее эпицентр. И что же теперь? Теперь я и сама стала эксцентричным миллиардером.

Теперь я действовала по своей воле. А весь мир, затаив дыхание, наблюдал.

Святая Эйвери. Я покачала головой. Тот, кто придумал это прозвище, не понимает одного: когда речь заходит о загадках, играх и судьбоносных мгновениях, мы с Джеймсоном оказываемся в неравном положении. Потому что меня гораздо сложнее поймать.

Через несколько минут мы уже высадились из самолета: сперва охрана, потом Алиса и я. Едва я сошла на землю, прилетело сообщение от Джеймсона. Вряд ли это было случайным совпадением.

Джеймсону вообще было чуждо все случайное.

Я прочла сообщение, и меня накрыло волной кипучей энергии и благоговения – нечто похожее я испытывала, пока смотрела в иллюминатор на старинный город. По моему лицу медленно расплылась улыбка.

Всего пара фраз от Джеймсона Хоторна. Этого оказалось достаточно, чтобы мое сердце взволнованно заколотилось.

Добро пожаловать в Город Сотни Шпилей, Наследница. Сыграем в прятки?

Глава 2

У нашей версии пряток было три правила.

Тому, кто прячется, нельзя избавляться от мобильника.

GPS-отслеживание необходимо включить.

Тому, кто ищет, дается час.

За последние полгода мы с Джеймсоном успели поиграть на Бали, в Киото, Марселе, на Амальфитанском побережье, в лабиринтах марокканских рынков. Отследить местоположение при помощи GPS – дело нехитрое, и сегодня с этим тоже трудностей не возникло. Сколько бы раз я ни проверяла пульсирующую синюю точку на экране, она оставалась в одном и том же квартале, рядом с Пражским Градом.

Тут-то и начинался самый каверзный этап.

Когда мы играли в прятки, мне всегда труднее всего было не отвлекаться на окружающую обстановку, не потеряться в моменте, а сегодня, когда взгляду открылся такой вид, это было особенно трудно. Пражский Град. Еще до приезда в Прагу я знала, что это один из самых больших замков в мире, но одно дело – знать, и совсем другое – видеть и уж тем более чувствовать.

Стоя в тени многовекового, величественного строения, я чувствовала себя совсем крошечной – чем не магия! Пространство же и возможности, которые оно дарило, казались огромными. Я дала себе пару минут насладиться моментом – не только прекрасным видом, но и утренней прохладой. А тем временем на окрестных улицах уже появлялись люди.

Вскоре я продолжила поиски.

Судя по навигатору, местоположение Джеймсона варьировалось в пределах нескольких точек, расположенных в саду при замке, или же сразу за его стенами. Я пошла вдоль ограды сада в поисках входа, но довольно быстро поняла, что это не один сад, а несколько, но все они закрыты – по крайней мере, для посетителей.

Но стоило мне подойти к главному входу, и железная калитка открылась передо мной.

Словно по волшебству. Тогда, в самолете, я была с Алисой совершенно искренна. Я никогда к этому не привыкну. Я зашла в сад. Орен направился за мной, выдерживая значительную дистанцию. Когда мы оба оказались на территории, калитка захлопнулась.

Я встретилась взглядом с ассистентом, который ее закрыл. Он улыбнулся.

«И как только Джеймсон это все провернул», – подумала я, но, поразмыслив немного, поняла, что ответ меня не слишком интересует. Меня переполнял азарт. Я углубилась в сад и вскоре дошла до лестницы, крутой и узкой, – казалось, стоит подняться по ней, и перенесешься в прошлое.

Я поднялась, заглянула в телефон, оглядела цветущие вокруг многоярусные сады и пошла покорять новую лестницу. Так я постепенно забиралась все выше и выше. В какой-то момент мозг стал на автомате подсчитывать число ступенек и ярусов.

Я снова сверилась с телефоном, свернула с протоптанной тропы, пробежала немного вперед, опять свернула. Но, как только две синие точки, обозначавшие наше с Джеймсоном местоположение на карте, сблизились настолько, что почти соприкоснулись, точка Джеймсона вдруг погасла.

Что ж, выходит, у наших пряток не три правила, а четыре.

И погоня началась.

– Нашелся! – объявила я. Когда-то я была гораздо скромнее, но теперь праздновала свои победы с поистине хоторнским ликованием.

– Что-то ты в этот раз идешь впритык, Наследница, – заметил Джеймсон из-за дерева, стоявшего неподалеку. Его совсем не было видно, но я чувствовала его присутствие, ощущала близость его высокого, стройного тела. – Пятьдесят восемь минут девятнадцать секунд, – уточнил он.

– Аж минута сорок одна секунда в запасе осталась, – возразила я и, обойдя дерево, остановилась совсем рядом с Джеймсоном. – Как ты их уговорил так рано открыть парк?

Его губы изогнулись в улыбке. Джеймсон повернулся на девяносто градусов и сделал три неспешных шага к тропинке.

– А что, разве у них был вариант не согласиться?

Еще три шага – и он вышел на тропинку, опустился на колено и поднял что-то с земли, засыпанной мелкими камушками. Я поняла, что это, еще до того, как Джеймсон выпрямился и показал свою добычу. У него в пальцах блеснула монетка.

Джеймсон перекинул ее с одного пальца на другой.

– Орел или решка, Наследница?

Я сощурилась, а вот зрачки, наверное, расширились – до того жадно я смотрела на Джеймсона. Наслаждалась нами. Джеймсон. Я. Наш язык. Наша игра.

– Ты сам ее туда подбросил, – сказала я, кивнув на монетку. У меня уже набралась целая коллекция таких вот монеток – по одной из каждого путешествия, а иногда и больше. И с каждым экспонатом коллекции были связаны свои воспоминания.

– Да ну, брось, с какой стати мне таким заниматься? – проворчал Джеймсон.

«Если выпадет орел, я тебя поцелую, – сказал он мне однажды, – а если решка – ты меня, и в обоих случаях это будет что-то значить».

Я протянула руку и забрала у него монетку – а Джеймсон и не стал сопротивляться, хотя это бы ему все равно не помогло. Я посмотрела на свою добычу. По краю монетка была бронзовой, а вот центр у нее был золотой, и на нем отчеканили изображение замка. На обратной же стороне был изображен золотистый зверь, напоминавший льва.

Я легонько перекинула монетку с одного пальца на другой, а потом еще раз – как Джеймсон пару минут назад, и, наконец, зажав ее между большим и указательным пальцем, подбросила в воздух.

Потом поймала тыльной стороной ладони. Распрямила пальцы и посмотрела на Джеймсона.

– Орел.

Глава 3

Через сорок минут мы уже были на крыше. Прости, Алиса. Я все держала монетку в руке.

– Можно желание загадать, – сказала я Джеймсону, поигрывая своим трофеем. Губы у меня опухли и приятно побаливали – да и было от чего. Я взглянула вниз, на цветущие сады. – Там же столько фонтанов!

Джеймсон на них даже не посмотрел. Он всем телом льнул ко мне. Здесь, на крыше, да и рядом друг с другом, мы сохраняли идеальное равновесие.

– Это слишком просто, – парировал он. – Никаких тебе игр, каверзных задачек, а просто… вуаля – и все на блюдечке приносят.

Чисто хоторнский взгляд на желания. На жизнь в целом. Джеймсон вырос в блистательном мире элиты, где все было доступно, только руку протяни. И в день своего рождения он вовсе не свечки на торте задувал. Каждый год ему давали десять тысяч долларов, которые нужно было инвестировать по своему желанию, загадывали головоломку, которую нужно было решить, и позволяли выбрать один навык для совершенствования. При этом цена вопроса никого не интересовала, а отговорки не принимались.

Сперва я подумала, что эту тему стоит замять, но потом решила немного надавить на Джеймсона. По моему опыту, он это любил.

– Да тебе просто загадать нечего, – подметила я не терпящим возражения тоном.

– Возможно, – уклончиво ответил Джеймсон и лукаво взглянул на меня. – Просто я о другом думаю. О множестве восхитительных игр, в которых непременно одержу победу.

Провокация еще более дерзкая, чем «орел и решка»!

«Держись, еще немножечко», – сказала я себе и достала из заднего кармана открытку, присланную мне Джеймсоном. Она успела немного помяться и затереться.

Но не утратила своей реальности, в отличие от грез большинства людей.

– Я получила твою открытку, – сказала я. – Ни слова на обратной стороне.

– Долго ты пыталась понять, использовал я невидимые чернила – или все-таки нет? – спросил Джеймсон. И снова этот лукавый взгляд.

– Да, кстати, что за марка чернил? – парировала я.

Пусть у меня и не получилось их найти, это вовсе не значило, что чернил там не было.

Джеймсон, стоящий рядом, приподнялся на локтях и снова посмотрел на Пражский Град.

– Может, я хотел что-то написать, а потом передумал. – Он невинно пожал плечами – типичный хоторнский жест! – Как бы там ни было, дело сделано.

Несколько десятилетий другой Хоторн заваливал похожими открытками мою маму. Их любовь можно было бы назвать несчастной, но она была реальна.

Как помятости на моей открытке.

Как мы с Джеймсоном.

– Вопрос только – кем, – тихо заметила я.

До окончания годового отпуска, который Джеймсон себе взял, оставалось всего три месяца. И день ото дня в нем крепла тревога – я это чувствовала. За долгое время знакомства с Хоторнами я успела понять, что истинное наследство их деда-миллиардера – это вовсе не гигантские суммы на банковском счете, отписанные мне. А шрамы, которыми он наградил всех своих внуков. Незримые, болезненные отметины.

Джеймсону Винчестеру Хоторну досталась ненасытность. Он хотел всего и сразу и отчаянно нуждался в чем-то, и это заветное что-то всегда ускользало из рук и оставалось за гранью обыденного – таковы уж они, Хоторны.

И сам он был чужд обыденности.

– Вопрос «кем?», значит, – проговорил Джеймсон, и на его губах заиграла фирменная, дерзкая и хищная улыбка. – Пора бы уже понять, Наследница, что опасно дразнить меня такими вот загадками. И брать меня на слабо.

– Это запрещено, – заметила я, улыбнувшись в ответ.

– Смотрю, ты успела с Алисой поболтать, – сказал он, выгнув бровь. – Святая Эйвери.

Джеймсон умел читать по меньшей мере на девяти языках – и то только по моим сведениям. И почти наверняка точно знал, что о нем судачат.

– Не называй меня так! – возмутилась я. – Я вовсе не святая.

Джеймсон распрямился и убрал непослушные прядки с моего лица. Прикосновения его пальцев словно бы растворяли напряжение в каждом моем мускуле. В висках. В черепной коробке.

– Можно подумать, каждый распоряжается наследством так, как ты, – подметил он. – А вот и нет. Я бы поступил по-другому. И Грейсон тоже. Да что там, все мы. Ты делаешь вид, будто в том, что ты создала фонд, нет ровным счетом ничего особенного, в лучшем случае – признаешь, что фонд занимается большим делом, а своих заслуг в упор не признаешь. Но это несправедливо, Эйвери! Ты делаешь… нечто очень важное.

Нечто, ставшее для меня всем. Вполне в хоторнском духе.

– Я ведь не одна это все делаю, – с жаром возразила я. – Мы все участвуем. – Он с братьями помогал мне в фонде, даже взял себе в работу несколько кейсов и нашел надежных людей в попечительский совет.

– И все же… – чеканя каждое слово, парировал Джеймсон. – На деловые встречи сегодня позвали тебя одну.

Раздавать миллиарды – эффективно, осмысленно и справедливо – задача не из простых. Я была не настолько наивна, чтобы полностью взвалить ее на себя, но и чужую кровь, пот и слезы проливать не хотела.

Это была моя история. И я сама ее писала. Это мне выпал шанс изменить мир.

А пока… Еще пару минут… Побудем только вдвоем… Я коснулась щеки Джеймсона. Здесь, на крыше, казавшейся вершиной мира (хоть она и сильно уступала в высоте Пражскому Граду), трудно было отделаться от ощущения, что, кроме нас, во всей Вселенной никого больше нет.

Что внизу нас не охраняет Орен. Что Алиса не ждет меня у ворот. Что я просто Эйвери, а рядом – просто Джеймсон, и этого достаточно.

– Встречи начнутся только через час, – уточнила я.

Джеймсон улыбнулся мне опасной улыбкой с привкусом адреналина.

– Тогда, может, я смогу заинтересовать тебя фигурными кустами, статуей Геркулеса и белым павлином?

Я догадывалась, что сады внизу еще закрыты, – можно было и не проверять. Пока что это волшебное, словно бы окутанное безвременьем место принадлежало только нам.

В этот раз адреналиновая улыбка заиграла уже на моих губах.

– Алиса просила тебе передать: больше никаких выходок с щенками!

– Павлин – не щенок, – невинно проговорил Джеймсон, а потом легонько, едва ощутимо коснулся губами моих губ – и это было и приглашение, и вызов, и просьба.

Да. Рядом с Джеймсоном другого ответа и быть не могло.

От его поцелуев по телу словно бы разлилось пламя, но я не сопротивлялась ни этому огню, ни Джеймсону. Мне казалось, что я стою у подножия чего-то монументального, куда больше, чем старинный замок.

Мир представлялся огромным, а мы – крошечными, как песчинки, и ничего важнее не существовало.

– И вот еще что, Наследница, – добавил Джеймсон, спускаясь поцелуями по моей скуле, а потом и по шее. – К твоему сведению…

Каждая клеточка моего тела наслаждалась его прикосновениями. Ногти мягко царапнули его шею.

– …я бы ни за что в жизни не спутал тебя со святой, – хрипло прошептал он.

Следующим утром

К

ровь алела у Джеймсона на шее и на груди. Только спустя пару мгновений я поняла, что она засохла, и еще одна короткая вечность потребовалась, чтобы найти источник – глубокий порез рядом с ключицей, у самого основания шеи.

Я кинулась к Джеймсону, осторожно обхватила ладонями его шею и увидела, что помимо короткой, но глубокой раны есть еще алые линии, протянувшиеся по обе стороны от ключиц, – мелкие порезы, точно кто-то хотел начертить треугольник.

Кто же это с тобой сделал? Я не могла проронить ни слова. Такое увечье можно нанести только ножом, зажатым в уверенной, опытной руке.

Ножом? От одной мысли о том, что кто-то поднес лезвие так близко к сонным артериям Джеймсона, по спине побежали мурашки. Голос по-прежнему не слушался. Я осторожно ощупала его шею повыше раны, скользнула взглядом по засохшим кровавым дорожкам на груди и обратила внимание на рубашку.

Перед исчезновением Джеймсон был одет в рубашку, застегнутую на все пуговицы, но теперь верхних четырех не было – их срезали? – а из-под ткани выглядывала кожа.

– Джеймсон, – сорвалось с моих губ. Еще никогда мой голос не звучал так тревожно.

– Знаю, Наследница, – низким, хрипловатым голосом ответил он, хитро улыбнувшись. – Кровавые раны мне идут.

Он неисправим.

Сердце забилось чуть медленнее. Я уже открыла рот, чтобы расспросить Джеймсона, где же он, черт возьми, пропадал и что с ним случилось, но не успела произнести ни слова, как поняла…

Что от него пахнет дымом. Костром. А рубашка перепачкана пеплом.

Глава 4

Три дня назад…

После напряженного рабочего дня все мысли устремились только к одному человеку. С той самой секунды, когда я впервые увидела наш отель, со всех сторон окруженный старинными домами, во мне проснулось нетерпение – и стало нарастать с каждым шагом.

Я вошла в лобби.

Потом в лифт.

Вышла из него.

Наш номер занимал целый этаж. Я заметила в коридоре двух охранников из команды Орена. Третий занял пост в лобби. Вроде бы больше никого он в Прагу не брал.

Потому что поток угроз в мой адрес наконец прекратился.

Но это не помешало Орену перегнать меня на пути к номеру. Он первым открыл дверь, проверил прихожую и соседние комнаты и только потом разрешил мне войти. Первым делом я заметила удивительную особенность: из коридора дверь в королевский номер казалась самой что ни на есть обыкновенной, но стоило зайти внутрь и закрыть ее, она сливалась с большой золотой фреской на стене, создавая ощущение, что отсюда нет выхода, что ты попал в отдельный замкнутый мир.

Пол был сделан из белого мрамора, а чуть поодаль лежал ярко-красный ковер, на вид такой пушистый и мягкий, что я позволила себе сбросить обувь и ступить на него босыми ногами. Неподалеку стояли два стула, повернутые к фреске. Между ними расположился мраморный столик – без преувеличения настоящее произведение искусства. На мраморе было выбито изображение – приглядевшись, я поняла, что оно в точности повторяет гравировку на монетах. Лев. Это герб.

– Все чисто, – сообщил мне Орен. Выходит, остальные комнаты он уже проверил. Отсюда вопрос…

– А где Джеймсон? – спросила я.

– Я могу ответить, – сказал Орен, – но что-то мне подсказывает, что ответ вам совсем не понравится. – Он поднял руку к уху – видимо, просигналила гарнитура и ему что-то передали. – Алиса уже поднимается, – доложил он.

Алиса, наверное, будет расспрашивать, как прошла последняя на сегодня встреча – у нее самой не получилось ее посетить. А Грейсон, брат Джеймсона, уже наверняка требует отчета обо всех мероприятиях, подумала я, но справилась с собой и не стала доставать мобильник.

«Я могу ответить, но что-то мне подсказывает, что ответ вам совсем не понравится», – предупредил меня Орен. Кому-то такие слова могли бы показаться зловещими, но я уже давно научилась подмечать, когда мой телохранитель старательно прячет улыбку.

Я пересекла прихожую и вошла в столовую, украшенную хрустальной люстрой. Стол был накрыт на двенадцать персон фарфоровой посудой с золотой каймой. Во всех двенадцати бокалах для шампанского поблескивали маленькие кристаллы.

Тысячи крошечных бриллиантиков! Я стала обходить стол, но вдруг остановилась, заметив в одном из бокалов промельк цвета – зеленого, совсем как глаза Джеймсона.

Я осторожно, но быстро высыпала кристаллы и выловила среди них крупный камень. Это что, изумруд? Шириной он был примерно с ноготь на моем большом пальце. А когда я взяла свой трофей и поднесла его к свету, то увидела кое-что у него на поверхности.

Маленькую стрелку.

Я повертела камушек в руках, и стрелка тоже пришла в движение. Нет, это не драгоценность, догадалась я. У меня на ладони лежал крохотный, изящно сделанный компас.

Мне понадобилось от силы три секунды, чтобы понять, что «компас» указывает вовсе не на север.

А на Джеймсона. Мои губы изогнулись в улыбке, озарившей все лицо, а тело вмиг наполнилось энергией. До встречи с Джеймсоном я не умела вот так улыбаться.

Я двинулась туда, куда указывала стрелка.

Вошла в гостиную – тут висела еще одна люстра, пол был устлан еще одним красным ковром, а из окна открывался изумительный вид на реку. Я огляделась и наткнулась взглядом на еще один кофейный столик, который смело можно было назвать произведением искусства.

На нем стояла ваза.

Я задержала взгляд на цветах. Розы. Пять черных. Семь красных. Обернувшись к комнате, я стала выискивать похожую комбинацию цветов – или те же числа, но тут осознала, что попалась-таки в ловушку Хоторнов.

Что снова все усложняю.

Я наклонилась, сунула руку в букет. Победа. Пальцы нащупали маленький металлический цилиндр.

– Мне стоит вообще об этом знать? – спросила Алиса у Орена в соседней комнате.

– Может, и спрашивать не так уж обязательно? – парировал он.

Фонарик. Я поднесла находку поближе к глазам, повертела и уточнила вслух:

– Ультрафиолетовый.

Испытание оказалось несложным, а значит, смысл был не в нем. А в предвкушении.

– А можно свет выключить? – крикнула я Орену и Алисе. Оглядываться и проверять, кто из них исполнил просьбу, я не стала.

Слишком уж была занята фонариком.

В ультрафиолетовом свете на полу проступили стрелки. Джеймсон не постеснялся невидимо изрисовать самый роскошный гостиничный номер, что я только видела в жизни.

– Ключевое слово – невидимо, – прошептала я и пошла за стрелками. Они провели меня еще через две комнаты, а потом и на балкон. Затем пришлось подойти к самому краю балкона – и снова залюбоваться видом на реку. Потом развернуться и… вскарабкаться вверх по ближайшей стене.

Снаружи отель был каменный, а не кирпичный, иными словами, было за что ухватиться руками и на что поставить ноги. Вот они, возможности.

И я полезла – как была, босиком.

– Точно помню, что запретила тебе по крышам шастать! – крикнула мне вслед Алиса.

Мне сейчас было не до ответов, но Орен неплохо справился за меня.

– Да ладно, угроз там все равно не обнаружено, – заметил он. Я спрятала усмешку, но она снова появилась на губах, когда глава моей службы охраны продолжил: – Кстати, Алиса, я, кажется, видел на кухне бутылку шампанского, подписанную твоим именем. Иди глянь.

Это Джеймсон постарался, подумала я. Он уже в совершенстве освоил искусство отвлекать Алису. Последним, что я услышала, пока цеплялась за край крыши, был ответ моего юриста на плохо замаскированные насмешки Орена:

– Иуда.

Я бы посмеялась над всей этой ситуацией, если бы в этот момент передо мной не открылся вид на крышу. Черепица тут была красновато-оранжевая – цвета закатного солнца. Посреди возвышался металлический купол, а над ним высился шпиль.

На куполе, держась за этот самый шпиль рукой, стоял Джеймсон Винчестер Хоторн.

Только скругленность углов крыши и тот факт, что под куполом имелась маленькая каменная терраса, отдаленно оправдывали утверждение Орена о том, что тут безопасно. А может, он просто знал, что мы с Джеймсоном везунчики и всегда приземляемся на ноги.

Я аккуратно пересекла крышу и попала на каменную террасу. Отверстия в ее стенах напоминали бойницы, сквозь которые лучники в стародавние времена могли отстреливаться от врагов. Я огляделась, любуясь видом.

Джеймсон постоял на куполе еще несколько секунд, а потом спрыгнул ко мне.

– Нашелся, – пробормотала я. – Второй раз за день.

Уголки губ Джеймсона неспешно приподнялись – лениво и немного дерзко.

– Должен признать, Прага начинает мне очень нравиться, – сказал он.

Я жадно впилась в него взглядом. От меня не укрылось напряжение в мускулах – казалось, Джеймсон готов в любую секунду броситься в битву – или все еще пытается удержаться на куполе.

– Можно узнать, как ты провел день? – спросила я.

В одном я была уверена точно: на крыше он все это время не торчал. Скорее всего, на подготовку спектакля, в котором мне пришлось поучаствовать, у него ушло от силы полчаса. Интуиция подсказывала: что-то толкнуло его на это. Неспроста в нем проснулось желание поиграть.

Я чувствовала кипучую энергию, затаившуюся в его теле.

– Ну попробуй, – с усмешкой разрешил он. Истинный смысл от меня не укрылся: попробуй, если тебе так интересно, вот только…

– Ты не расскажешь.

Джеймсон посмотрел на реку Влтаву, а потом огляделся, как я за несколько минут до этого. Обвел взглядом городской пейзаж.

– Есть у меня одна тайна, Наследница.

«Есть у меня одна тайна…» Это была одна из самых любимых игр моей мамы, и именно в нее мы играли дольше всего. Правила были такими: один человек объявляет, что у него есть тайна. Второй пытается угадать – какая. Самые главные мамины секреты мне удалось раскрыть только после ее смерти, когда меня затянуло в мир Хоторнов, а вот мои она всегда угадывала.

Я внимательно посмотрела в ярко-зеленые глаза Джеймсона.

– Ты что-то нашел, – предположила я. – Сделал что-то запретное. Кого-то встретил.

Джеймсон одарил меня ослепительной улыбкой, но она тут же сошла с губ.

– Да, – коротко ответил он.

– Что именно – «да»? – попыталась уточнить я.

Джеймсон изобразил невинность слишком уж старательно.

– Как встречи прошли?

Я буквально слышала, как плещется адреналин у него в крови. Прямо сейчас, стоя на крыше передо мной, он лучился энергией и энтузиазмом, и волны, исходящие от него, были такими мощными, что накаляли воздух.

Да, тайной Джеймсон и впрямь обзавелся.

– Продуктивно, – ответила я и сделала шаг в его сторону. – Завтра встреч уже не будет.

– И послезавтра. И послепослезавтра, – продолжил он, понизив голос до хрипловатого шепота. – Может, сыграем?

Я расплылась в улыбке, но мне хватило ума (и опыта, все-таки я не первый день общалась с Хоторнами) вовремя вспомнить об осторожности.

– А что за игра?

– Наша. Хоторнская. Чтобы от одной подсказки ко второй, а потом и к третьей. Как субботним утром.

Джеймсон покосился на каменную ограду у меня за спиной. Я обернулась и увидела, что на ней лежат два предмета. Первый я узнала мгновенно, а второго раньше не видела.

Нож. Ключ.

Нож принадлежал Джеймсону. Это был трофей, который он получил в одной из субботних игр, устроенных дедом-миллиардером. А ключ был старинный, из кованого железа.

– Всего два предмета? – спросила я, вскинув бровь. Обычно в таких играх их было больше. Рыболовный крючок. Ценник. Стеклянная балерина.

– Я этого не говорил, – подметил Джеймсон и тоже поднял бровь.

Когда-то он считал меня лишь деталью загадки, придуманной дедом. Но сегодня рассматривал исключительно как самостоятельного игрока – и даже помыслить не мог об ином.

– Игра… – задумчиво проговорила я, рассматривая нож и ключ.

– Вообще, я подумал, что можно сыграть в две игры: одну придумаю я, а другую ты.

Две игры. Придуманные нами.

– Мы будем в Праге еще три дня, – напомнила я.

– Точно подмечено, Наследница. – Джеймсон умел сохранять иллюзию невозмутимости, но сегодня это тяжело ему давалось.

– Ты-то свою игру уже придумал, да? – спросила я.

– Можно сказать, этот город сделал все за меня. – И снова это кипучее воодушевление в голосе. Такое чувство, что Джеймсон не просто хочет поиграть, подумала я. Что-то случилось.

Есть у меня одна тайна…

– Один день на мою игру, – предложил красавчик-Хоторн, глядя на меня полными адреналинового нетерпения глазами. – Второй – на твою. В каждой игре – не более пяти этапов. Тот, кто быстрее пройдет все испытания, решает, что мы будем делать в последний день в Праге.

По тону Джеймсона несложно было догадаться, какой план он подготовит для нас, если победит. Я не понимала, что с ним произошло за последние несколько часов, но волнующий, мучительный привкус нетерпения растекся и по моему языку, и кровь в жилах тоже будто бы вскипела.

«Тайна у тебя и впрямь есть», – подумала я. А вслух сказала:

– Хорошо, Хоторн. Я в игре.

Следующим утром

Я

поднесла руку к пеплу на ткани белой рубашки, но прикоснуться к нему не решилась.

– От тебя дымом пахнет, – сказала я.

– Я не курю, Наследница.

Джеймсон Хоторн, виртуоз по части смены тем.

– Я не про такой дым говорю, – уточнила я, хотя Джеймсон прекрасно это понимал – как и я понимала по выражению его лица, что он ни словом не обмолвится о том огне, который едва не наградил его ожогами.

Что же случилось? Я вопросительно заглянула ему в глаза, потом скользнула взглядом по ране у шеи – глубже всего она была у нижнего края, а потом потихоньку сужалась. Кто это с тобой сделал?

Я не стала ни о чем спрашивать вслух, а просто провела пальцами по засохшим кровавым полосам на груди. Еще недавно капли крови стекали по коже, точно слезы, а теперь от них остались только яркие дорожки. Лоб до сих пор поблескивал от пота, а на лице застыло непроницаемое выражение.

Джеймсон все еще улыбался, но интуиция громко подсказывала, что эта улыбка лжива.

– Кровавые раны мне идут, – язвительно повторил он.

– У меня вопросы еще не закончились, – предупредила я.

Джеймсон протянул руку и легонько коснулся моей щеки – точно это я была ранена, а вовсе не он.

– Иного я от тебя и не ждал, Наследница.

Рядом послышались шаги, и я вспомнила об Орене. Глава моей службы охраны появился из-за угла и окинул быстрым взглядом место действия, Джеймсона, меня, кровь.

Потом скрестил руки на груди и произнес:

– У меня тоже вопросы имеются.

Глава 5

Два дня назад…

На второе утро в Праге я проснулась с рассветом. Джеймсон еще спал рядом. «Одну игру придумаю я, другую – ты», – объявил он накануне.

После долгих переговоров в стиле «18+» мы пришли к компромиссу по части правил. Игру, придуманную Джеймсоном, мне нужно было пройти до полуночи. Соблазн подольше поваляться в кровати был велик, но я понимала, что Джеймсон вряд ли придумал мне щадящее испытание, так что чем раньше начну распутывать загадки, тем лучше. Каждая минута – на вес золота.

Я перекатилась на другой бок, приподнялась и потянулась через Джеймсона к прикроватной тумбочке, точнее, к предметам, которые на ней лежали. Нож. Ключ. Я придвинула второй поближе к первому, чтобы удобнее было брать, и уже сомкнула пальцы на добыче, как вдруг Джеймсон зашевелился подо мной. Мой взгляд упал на мгновение на его голую грудь и неровный длинный шрам, который по ней тянулся. Я знала каждый его дюйм.

Как знала и то, что Джеймсон Винчестер Хоторн всегда играет исключительно ради победы.

– Доброе утро, Наследница, – сонно проговорил Джеймсон. Он не стал открывать глаза, но губы уже изогнулись в улыбке.

Всего секунда, чтобы принять решение, что лучше: и дальше опираться на локоть или переместиться так, чтобы обрести опору понадежнее?

Я предпочла второй вариант. И когда Джеймсон открыл глаза, я уже сидела на нем, упираясь одной рукой ему в грудь, а в другой крепко сжимая предметы, с которых и должна была начаться его игра.

Все-таки позиция сверху – более выигрышная, как ни крути.

Джеймсон не попытался даже приподняться на локтях. Только смотрел на меня со своей хоторнской ухмылкой.

– Тебе меня не сбить, Хоторн.

– Да я о таком даже не мечтаю, – с усмешкой возразил он. – Хотя сомнения, если честно, мучают.

– Знаю, – ответила я. – Ну и напрасно.

В Джеймсоне засело глубинное убеждение, что до звания «славного парня» или «героя» ему очень далеко, что он вовсе не тот, кто принимает верные решения. В самые мрачные дни он смотрел на меня и не мог отделаться от мысли, что я заслуживаю лучшего.

Но сегодня, решила я, я такого не допущу.

Я уселась на нем поудобнее и положила ключ ему на живот, твердый, как скала, а сама пока переключила внимание на нож. Мне и раньше доводилось его разглядывать – и даже держать в руках. Я знала, что в рукояти есть маленький тайник.

И за пару секунд догадалась, как он открывается.

Я повернула нож, и из тайника выпал маленький кусочек бумажки – как из надломленного печенья с предсказанием. Первой моей мыслью было скатиться с Джеймсона и только тогда прочитать, что там написано, но в последний момент я передумала. Крепче стиснув коленями его бедра, я подалась вперед, развернула тонкую бумажную полоску и положила ему на живот, рядом с ключом.

Обрывок бумаги был исписан каракулями Джеймсона. Он оставил подсказку. Стихотворение.

– Получается, первый этап я уже прошла? – спросила я Джеймсона. Накануне мы договорились, что у наших игр будет пять этапов.

Джеймсон заложил руки за голову и улыбнулся самой беззаботной на свете улыбкой. Точно в его теле не было и капли напряжения.

– А ты сама как думаешь? – лукаво спросил он.

Я-то думаю о том, что если не слезу с тебя, то вообще из этой комнаты не выберусь.

Я скатилась с него и спрыгнула с кровати на красный мягкий ковер.

– Думаю, прошла.

Я пробежалась взглядом по стихотворению, а потом медленно, строчка за строчкой, перечитала.

Я подошла к высокому окну, распахнула тяжелые шторы и взглянула на Влтаву и город, раскинувшийся за ней.

Потом услышала, как Джеймсон встает с кровати и шагает ко мне.

– Ну, что нашла? – поинтересовался он, и сразу стало понятно, что он интересуется вовсе не деталями городского пейзажа, а моими выводами из загадки, написанной на бумаге. Его загадки. Это была проверка.

Я снова посмотрела на слова на бумаге.

Внимание особенно крепко уцепилось за одно из слов, и шестеренки у меня в голове начали потихоньку вращаться. Может, я и рисковала стремглав ринуться по неверному пути, но, если играешь с Хоторном, не стоит пренебрегать интуицией.

Я еще немного посмотрела на Влтаву, набираясь решимости, а потом вернулась к Джеймсону и его вопросу: что же я в самом деле нашла? На какой детали подсказки лучше сосредоточиться в первую очередь?

Мы встретились взглядами, и я нанесла первый удар.

– Войну.

Глава 6

Я вбила в поисковик слова «Прага» и «война», и Интернет щедро выдал длинный список результатов. Большинство материалов касалось одной войны – Второй мировой. Пражское восстание. Освобождение Праги.

Мне снова и снова попадались разные описания одного и того же исторического события. Даты не совпадали с теми, что фигурировали в стихотворении – ни месяц, ни день, ни год, но я уже столько раз играла в хоторнские игры, что точно знала – «дата», упомянутая в загадке, может оказаться и не датой вовсе. А, скажем, цифровым кодом. И, пускай Пражское восстание произошло не в 1561 году, оно совпало с концом войны.

Нынче, сэр, выиграна война.

Я снова пробежалась глазами по строчкам стихотворения. Если чутье меня не обманывало и я нашла, с чего стоит начать поиски, то смысл остальных строк вполне мог обнаружиться позже, когда я уже подберусь ближе к ответу.

Буквально ближе.

Джеймсон упомянул, что город сделал чуть ли не всю работу за него и очень помог спланировать всю эту игру. Иными словами, засиживаться в номере не стоило. Цель моих поисков – где-то за его пределами.

Город тысячи шпилей. Золотой город. Прага. Я торопливо настроила поисковик таким образом, чтобы мне выдавались только результаты, связанные со Второй мировой, и добавила в строку поиска еще два слова: памятник и мемориал.

И уже совсем скоро на экране высветилось ровно то, что мне было нужно: карта с шестью адресами.

– Держитесь, – довольным голосом проворковал Джеймсон. – Она выходит на охоту!

Первые три локации никаких открытий мне не принесли, но на четвертой я разговорилась с пожилой женщиной в платке ярко-красного цвета. Я рассказала ей, что изучаю памятники, посвященные Второй мировой, и ищу один конкретный, но мои поиски никак не увенчаются успехом.

Женщина оценивающе – и без капли смущения – оглядела меня, выдержала долгую паузу и, сдержав улыбку, выдала скупое:

– Вы, должно быть, одну из табличек ищете.

– Табличек? – переспросила я.

– Да, в честь погибших героев. – Она посмотрела куда-то вдаль. – Известных. И безымянных. Они в этом городе повсюду – если знать, где искать.

Повсюду? Я уже два часа рыскала по Праге и за это время успела еще сильнее влюбиться в этот город, но так и не приблизилась к разгадке.

– А сколько всего этих табличек? – уточнила я.

Женщина покосилась на меня.

– Тысяча. Или больше.

Женщина в платке оказалась права: как только я стала осознанно искать таблички, оказалось, что они повсюду – как правило, они были бронзовые и совсем небольшие. На некоторых были выбиты конкретные имена. Некоторые прославляли неизвестных героев. Но было ясно одно: пока я не придумаю, как сузить поиски, я обречена.

Я снова внимательно перечитала подсказку, взвешивая каждое слово.

В этот раз внимание зацепилось за единственную последовательность цифр в подсказке: 1561. Если это не год, то, вероятно, адрес? Или это слишком уж очевидно?

Я вернулась к началу стихотворения.

Украсть – или взаймы взять?

Я оторвала взгляд от записки. Улицы уже стали людными и шумными. Я направилась к ларьку уличного торговца, купила булочку и решила еще разок испытать удачу.

– А у вас тут, случайно, нет улицы, название которой на чешском как-то связано с ограблениями? – спросила я у продавца. – Я тут пытаюсь загадку разгадать.

Украсть – или взаймы взять… Ну а чем не вариант?

– С ограблениями? – переспросил продавец. На мое счастье, он говорил по-английски. – С ворами, что ли?

– Именно, – подтвердила я.

Он не стал расспрашивать, над какой это загадкой я бьюсь, а просто повернулся к следующему покупателю.

Но, когда я была уже на грани отчаяния, снова ко мне обратился.

– Если в этой вашей загадке речь о ворах, то вам не улица нужна, – отрывисто сообщил он и кивнул на шпиль вдалеке. – А рука.

Глава 7

Базилика Святого Иакова была настоящим шедевром барочной архитектуры, величественным и громадным. Стоило мне переступить порог, как у меня перехватило дыхание. Казалось, я попала в совершенно иной мир. А как только я подняла взгляд, сразу увидела ее – руку.

Руку вора. Чуть ниже потолка из стены торчала палка с цепью, к которой была подвешена самая настоящая мумифицированная рука. Я с содроганием оторвала от нее взгляд и оглядела церковь.

Может, это означает, что нужно поднять голову повыше и искать какие-то приметы войны?

– Я догадывался, что ты сюда наведаешься.

Джеймсон. Я обернулась, и мы тут же встретились взглядами. Зеленые глаза Джеймсона отыскали меня в толпе так быстро, точно он был создан ровно для этого.

– Продолжай поиски, Наследница.

Я решила, что это намек. Я шла верной дорогой, но в какой-то момент свернула не туда. И забрела в тупик. Джеймсон наблюдал за мной и усмехался.

– Палишься, Хоторн, – подметила я.

Джеймсон отступил на шаг назад.

– Поймай меня, если сможешь, Наследница, – сказал он и в мгновение ока выскочил из церкви.

Я поспешила следом: вынырнула на улицу, побежала, петляя по людному тротуару, завернула за угол, где…

Меня ничего особенного не ждало.

Ни табличек. Ни адреса с цифрами 1561. Ни Джеймсона.

Он точно сквозь землю провалился.

Я остановилась. Куда же ты делся, Хоторн? Я торопливо огляделась. Задрала голову, уже готовая к тому, что увижу, как он лезет по стене одного из соседних зданий, но снова ошиблась.

Стены тут были гладкие – не ухватиться. Я всмотрелась вглубь улицы. Спрятаться там тоже было особо негде.

Где же ты? Я пошла обратно, рассудив, что больше ему деться некуда, и снова завернула за угол, гадая, не решил ли разум сыграть со мной злую шутку.

И снова неудача. Джеймсона нигде не было.

«Поймай меня, если сможешь», – сказал он мне тогда. Кажется, он заранее знал, что у меня ничего не выйдет. У него был какой-то план, вот только сейчас мне некогда было его разгадывать.

Эта тайна подождет.

Я попыталась снова сосредоточиться на насущной задаче. Вспомнила, что Джеймсон сказал мне в базилике. Продолжай поиски.

Так он дал мне понять, что я пошла по ложному следу. Но когда? Когда стала искать таблички? Руку вора? Намеки на Вторую мировую? Или весь мой путь состоял из ошибок?

Почти целую минуту я стояла неподвижно, погрузившись в размышления. Орен молча ждал меня у начала улочки. Глава моей службы охраны прекрасно знал – если я на чем-то сосредоточилась, не стоит меня отвлекать.

Опыт подсказывал: когда пытаешься решить такую вот головоломку, но забредаешь в тупик – буквальный и образный, лучше всего вернуться к началу и еще раз критически проанализировать все свои предположения и решения.

Я дошла до церкви, но заходить в нее не стала. Я закрыла глаза и вспомнила, как впервые забила в поисковик Прагу и войну – еще в номере отеля.

Большинство результатов, которые мне выпали, касались Второй мировой. Большинство – но не все.

Со словосочетанием «Пражская битва» было связано два исторических события: одно произошло в 1648 году[2], а второе – в 1747-м[3]. Мне удалось найти три памятника, посвященные этим событиям.

До третьего – Карлова моста, одной из самых узнаваемых пражских достопримечательностей, – я добралась около полудня. Туристов тут было навалом. Старинный каменный мост начинался и заканчивался башнями. На одной из них была выбита памятная надпись в честь Битвы за Прагу.

И, как только я нашла ее, меня нашел Джеймсон.

Интересно, подумала я, как давно он меня ищет – и как вообще вышло, что я скрылась из его поля зрения.

«Поймай меня, если сможешь, Наследница!» – снова пронеслось в голове, но я постаралась выбросить из головы воспоминания о тех минутах и собраться. Меня ведь вот-вот опять начнут отвлекать.

Джеймсон встал рядом со мной, так, что наши плечи соприкоснулись, и, кивнув на слова, выбитые на башне, стал переводить вслух:

– «Отдохни здесь, путник, и возрадуйся: ибо можешь остановиться по доброй воле…»

Джеймсон с усмешкой прервался и перевел взгляд с надписи на меня.

– А дальше можешь и сама догадаться, – объявил он, крайне довольный собой и своей игрой. – Главная мысль – в том, что злодеев тут остановили вопреки их воле. Победа! Ура!

Я подозрительно сощурилась.

– Ура?

Джеймсон прислонился к каменной стене.

– К твоему сведению, Наследница, уже гораздо теплее.

Однако его интонация совсем не внушала спокойствия.

– К твоему сведению, – парировала я, – я все по глазам вижу.

В его взгляде отчетливо читалось: «Победа точно будет за мной. Ты не видишь того, что лежит на поверхности! Признай, что у меня блестящий ум».

С этим трудно спорить.

Вот только мой ничуть не хуже.

– Про войну в подсказке упомянуто, чтобы сбить меня, – проговорила я, внимательно разглядывая его лицо, читая так, как никто, кроме меня, не умел.

Обманный маневр вполне в хоторнском стиле, учитывая, что мы оказались в городе с тысячей памятных табличек. Я достала телефон и вбила в поиск одну только дату.

^{2 января 1561.}

Среди результатов снова и снова мелькало одно имя: Фрэнсис Бэкон. Некоторые источники утверждали, что «отец эмпиризма», как называли этого философа, родился 2 января 1561 года.

Я подняла глаза на Джеймсона. Он смотрел на меня с предвкушением.

Нахмурившись, я вернулась к поискам и вбила сочетание «Фрэнсис Бэкон» и «Прага». И менее чем за минуту узнала про ирландского художника с точно таким же именем.

А еще выяснила, что в Праге есть галерея, которая купила на аукционе внушительную коллекцию работ этого самого Фрэнсиса Бэкона.

Дорога к галерее пролегала через Староместскую площадь. Затем нужно было свернуть в лабиринт переулков и еще немного пройти. К счастью, мне удалось найти нужный дом относительно быстро.

Не успела я зайти внутрь, как меня пригвоздил взглядом сотрудник галереи в очень дорогом костюме. В глазах отчетливо читалось: «Подросткам в джинсах и мятой футболке не место в таких изысканных местах!», но стоило Орену зайти в здание следом за мной, и взгляд сотрудника переменился.

Все-таки появление телохранителя, да еще с военной выправкой, – веский повод пересмотреть первое впечатление.

Я пошла по галерее в поисках хоть какой-то подсказки. Надменный сотрудник украдкой следил за мной, а потом вдруг округлил глаза – видимо, понял, кто я такая. Я же к этому моменту уже успела сделать вывод о том, что вокруг ничего полезного нет.

Опять свернула не туда. Пока работник галереи не додумался расстелить передо мной красную ковровую дорожку – как же, ведь сама наследница Хоторнов в музей пожаловала! – я выбежала из здания. В толпе туристов мелькнул Джеймсон. Я бросилась за ним, стараясь не отставать и лавируя между людьми, но на Староместской площади опять потеряла его из виду.

Оглядевшись, я обратила внимание, что все люди вокруг смотрят в одну сторону.

На часы. Массивные старинные часы с несколькими циферблатами – золотым, оранжевым, бирюзовым. Настоящее произведение искусства!

– Через несколько секунд пробьет новый час, – рассказывал экскурсовод у меня за спиной. – Вы увидите, как движется процессия апостолов. Скелет справа символизирует смерть. Остальные фигуры, размещенные вокруг часов, это католические святые. Астрономические часы в соответствии со своим названием показывают не только обычное время. Второй по величине циферблат – астрономический, по нему можно отслеживать положение солнца и луны, а…

Часы пробили один раз.

Я вместе с толпой стала наблюдать за «процессией». Статуи появлялись из-за маленького окошка в часах. Все повыхватывали мобильные телефоны и включили камеры в надежде запечатлеть момент.

А я думала об одном – о фразе «без девяти минут семь». Все прочие мысли вдруг куда-то исчезли. В подсказке было упомянуто время, и вот я оказалась перед часами, причем весьма известными.

Тут я усилием воли остановила бег мыслей. Больше нельзя ошибаться. Я и так уже много времени истратила. Осталось всего одиннадцать часов, а я все топчусь на первой подсказке. Надо сосредоточиться. Увидеть суть.

Я упускаю что-то очень важное.

На загадки Тобиаса Хоторна всегда были четкие ответы. Наверняка то же можно было сказать и о головоломке, придуманной Джеймсоном. В этом я не сомневалась. И все же уже не первый час натыкалась на одни тупики.

Процессия апостолов продолжала движение, а я сосредоточилась на дыхании и постаралась выбросить из головы все лишние мысли. Я справлюсь.

Без девяти минут семь. Если записать цифрами, 6:51. Тут меня что-то зацепило. Повинуясь интуиции, я опять достала записку с подсказкой и прочла:

Я уставилась на последнюю строчку стихотворения. 1561. Сердце пропустило удар. Те же цифры, что в 6:51, плюс еще одна.

Я обернулась к Орену.

– Есть ручка?

В итоге ручку мне дал кто-то из туристов – у Орена ее не нашлось. За неимением другой бумаги я перевернула записку с подсказкой и нацарапала на обратной стороне год, время и еще две цифры: 2 – означало «второй день», 1 – «января».

Получилась такая последовательность: 1651, 6:51, 2 и 1.

И тут меня осенило. Я переставила цифры и записала их еще раз: сперва год, потом день, потом месяц и, наконец, время.

156121651.

Это же цифровой палиндром! Я быстро подняла глаза на первую строчку стихотворения. Украсть – или взаймы взять? Borrow or rob? Я ругнулась вполголоса – отчасти потому, что было обидно за себя (как можно было так долго не замечать суть?!), отчасти от восхищения Джеймсоном Хоторном и его гениальной хитростью.

Borrow or rob?

Don’t nod.

Now, sir, a war is won[4].

Каждая строчка представляла собой палиндром – то есть одинаково читалась и слева направо, и справа налево. Джеймсон. Мать его. Хоторн. И как я сразу не догадалась?

Я подняла глаза, ни капли не сомневаясь в том, что где-то в толпе притаился Джеймсон Винчестер Хоторн и теперь наблюдает за мной. Он и правда стоял неподалеку и уминал какую-то булку цилиндрической формы. На его губах играла очень довольная улыбка.

Как только наши взгляды встретились, он сразу все понял. Понял, что я разгадала его код.

И торжественно помахал мне своим обедом.

Я фыркнула и отвернулась. Нашла экскурсовода, который недавно рассказывал про часы, и спросила:

– Если я скажу «Прага» и «палиндром», у вас возникнут какие-нибудь ассоциации?

Экскурсовод расправил плечи. Казалось, спустя много лет наконец настал его звездный час.

– Разумеется.

Глава 8

Я вернулась на Карлов мост, точнее, к башне на восточной стороне, и отыскала там заветные цифры.

135797531.

Палиндром представлял собой дату, совсем как в моей подсказке. В 1357 году, девятого июля, в пять часов тридцать одну минуту утра, был заложен первый камень этого моста. Суеверный правитель. Советник-математик, к которому обратились за расчетами. Дата-палиндром.

Сюжет что надо! Джеймсон отнюдь не шутил, когда сказал, что этот город сделал за него почти всю работу.

– Оцени свою ненависть ко мне по шкале от одного до десяти! Ты меня просто ненавидишь или так, что прибить хочется? – полюбопытствовал Джеймсон, остановившись рядом со мной.

Он улыбался с самодовольством кота, слопавшего канарейку. Так и хотелось сделать с ним… что-нибудь.

– Прибить – еще слабо сказано, – сообщила я, но от задания отвлекаться не стала. Я наконец оказалась в нужном месте, но второй подсказки пока не нашла.

Еще минут десять я ощупывала мост, пока – бинго! – не нащупала между камней что-то маленькое, изящное и металлическое.

Я поднесла находку к глазам, чтобы получше рассмотреть. Серебряный шарм. Форма угадывалась безошибочно.

– Эйфелева башня? – спросила я, взглянув на Джеймсона.

Следующим утром

– М

не нужна конкретная локация, – сказал Орен Джеймсону. – Детали. Имена, если они тебе известны.

Джеймсон улыбнулся главе моей службы охраны своей самой дерзкой и беззаботной улыбкой.

– А мне надо в душ.

В этом был весь он, человек, который вечно балансирует на краю пропасти и не боится зайти слишком далеко – или разогнаться чересчур быстро, лицедей, который прячется за усмешками, как за щитом.

Может, Орен и купился на его спектакль, но только не я. Мне казалось, что со своего места я слышу, как тяжело стучит сердце Джеймсона. Трудно было объяснить словами, по каким приметам я все это понимаю, – я просто знала его, и все.

Знала, как никто другой.

Он прошел мимо меня так близко, что легонько задел плечом.

– Джеймсон, – позвала я, и он тут же остановился и повернул голову в мою сторону, точно и сам не мог совладать с собой, точно я была севером, а он – стрелкой компаса.

– Эйвери, – произнес он так, что я едва справилась с собой. Казалось, он умоляет и проклинает меня одновременно.

А вдруг он повторял мое имя и в те минуты, когда кровь из раны заливала ему грудь?

Я видела, как тяжело он дышит, обдумывая следующие слова.

– Ты можешь заставить меня сказать правду, – наконец тихо произнес он.

Ни усмешек, ни ухмылок, лишь искренность. Я прекрасно понимала, о чем он. Одно короткое слово – Таити – способно было вытянуть из него любые признания. Но…

– Но я прошу тебя, – все тем же тихим голосом продолжал Джеймсон, – этого не делать.

Да, я могла заставить его рассказать мне всю правду. Таков был наш уговор. Он мастерски умел прятаться под масками, а я – лгать самой себе, но «Таити» значило, что пора сбросить броню, перестать прятаться и ходить вокруг да около.

«Таити» было сигналом, что пора выложить все карты.

Ты можешь заставить меня сказать правду. Но я прошу тебя этого не делать.

Джеймсон Хоторн редко о чем-то просил. Обычно он соблазнял. Заманивал. Создавал. Давал. Но сейчас перешел к просьбам.

Я сглотнула.

– Иди в душ, – сказала я хриплым голосом. – А потом я тебе перевязку сделаю.

По пути к аптечке я выразительно посмотрела на Орена и мысленно телеграфировала ему: «Мы не будем поднимать эту тему. Пока нету».

Глава 9

Два дня назад…

Петршинская башня, не совсем точная, уменьшенная в пять раз копия Эйфелевой, располагалась на самом высоком холме Праги, напротив замка. Расшифровать вторую подсказку, данную Джеймсоном, оказалось совсем несложно.

Труднее было понять, что делать, когда я поднимусь на самую вершину Петршинского холма.

Я подошла к башне и еще раз посмотрела на серебристый шарм, лежащий у меня на ладони, а потом сравнила его с постройкой, возвышавшейся впереди. Мелкие различия, конечно, имелись, но общее сходство было неоспоримо. Я в правильном месте. Осталось разобраться, что именно искать – и где.

Внутри башни? Снаружи? На холме?

Мне представился Джеймсон. Волосы треплет ветер, во взгляде – безумные искорки. Он бы точно взобрался на холм сам, а не на фуникулере, как я. А потом наверняка бы полез на самую крышу башни, хотя с холма и без таких геройств открывается потрясающий вид на весь город.

Джеймсон обожал высоту.

Я купила входной билет – стоил он совсем недорого, – зашла в башню и стала подниматься наверх по винтовой лестнице из двухсот девяноста девяти ступенек. Все выше, выше, выше. А когда вышла на смотровую площадку, полностью переключилась в режим наблюдения.

Как бы поступил Джеймсон?

Я тщательно ощупала деревянную обшивку стен, рассмотрела рисунки в рамках, которые их украшали, просканировала взглядом каждый миллиметр пола.

А потом выглянула на улицу.

Пока я шла к железной ограде смотровой площадки, ветер с силой трепал мне волосы. Удивительно, но утром небо было пасмурным, а теперь вдруг стало ясным. Вдалеке раскинулась панорама Праги. С этой точки открывался вид на многие мили вокруг.

– Красиво, правда? – спросил Джеймсон, возникший откуда-то сбоку, и прислонился к ограде.

Я повернулась к нему.

– Не то слово. – Я дала себе пару драгоценных секунд, чтобы полюбоваться другими красотами: изгибом его губ, опасным блеском в глазах, и отвернулась, чтобы получше разглядеть верхушку башни.

Ее венчала стальная решетка, по которой нетрудно было вскарабкаться.

– А если чисто гипотетически, сколько законов мне придется нарушить, чтобы найти следующую подсказку? – спросила я.

Джеймсон ослепительно улыбнулся и достал яблоко. И где он только его раздобыл?

– Ноль, – сообщил он, откусил кусочек и протянул яблоко мне. – Ты голодная?

Сощурившись, я взяла яблоко, но откусила кусочек только после того, как внимательно изучила лицо Джеймсона и поняла, что он не лукавит. М-м-м, сочное, хрустящее, сладкое! Раз вторую подсказку можно найти «законным» путем, лезть по внешней стороне башни не потребуется.

Джеймсон подошел к ближайшему телескопу, приделанному к ограде, наклонился, посмотрел в него, а потом стал настраивать вид.

Особое приглашение мне не потребовалось.

Я подошла сзади и наклонилась, чтобы тоже заглянуть в окуляр. Джеймсон подвинулся, уступив мне место, и опустил телескоп еще ниже. Я ощутила жар его тела, но постаралась не обращать на него внимания.

Почти получилось.

Теперь телескоп смотрел не на городской пейзаж, а на склон холма.

– Я приготовил пикник, – сообщил Джеймсон и, повернувшись, шепнул мне на ухо: – Разыщи меня, как найдешь коробочку.

Коробочка. У меня екнуло сердце. А Джеймсон поспешил удалиться.

Окрыленная новой подсказкой, я снова обыскала смотровую площадку, поднялась по оставшимся ступенькам на самый верх, проверила эту часть башни. Ничего. Никаких тайников в стене или в полу, и среди прутьев решетки тоже ничего.

Никакой коробочки.

Спускаться нужно было по другой лестнице, и ее я тоже всю обыскала. Ничего! Она привела в сувенирный магазинчик на первом этаже. Я застыла на пороге. Мне живо представилось, как Джеймсон прячет подсказку среди сувениров и других безделушек на продажу.

Я бросилась проверять полку за полкой, разглядывая все товары по очереди. Джеймсон уточнил, что искать надо коробочку, но под это описание подходило слишком много всего.

У большой стеклянной витрины, в которой была выставлена фарфоровая модель хитро устроенного лабиринта с арочными дверьми, я застыла как вкопанная. На коробку это было совсем не похоже. Казалось бы, незачем мне тут задерживаться.

А я не могла сдвинуться с места.

Через минуту – а может, и больше – я заметила, что кто-то идет в мою сторону, и то только благодаря тому, что Орен поменял положение.

Это оказался продавец.

– Нравится? – спросил он, кивнув на сувенир, приковавший мое внимание.

– А что это такое? – спросила я.

– Зеркальный лабиринт, – ответил продавец. Видимо, по моему лицу тут же стало понятно, что я не понимаю, о чем речь. – Как в соседнем домике, – торопливо уточнил он.

Зеркальный лабиринт. Звучит предельно по-хоторнски, но радоваться рано, решила я. Я и так уже потратила зря несколько часов из-за своей импульсивности. Предыдущая подсказка от Джеймсона – вторая в этой пятиступенчатой игре – привела меня именно сюда, в башню.

И я не уйду отсюда, пока не удостоверюсь, что тут больше нет никаких зацепок.

Зеркальный лабиринт подождет.

Я осмотрела оставшуюся часть магазинчика. В последней витрине было выставлено три сувенира: две елочные игрушки из коричневого стекла.

И шкатулка из кованого железа шесть дюймов в ширину и столько же – в глубину. Она была украшена причудливыми узорами, но куда больше меня заинтересовал железный замок, висевший на ней.

Ведь эта игра началась с двух предметов: ножа и ключа.

Глава 10

Когда я разыскала Джеймсона, он лежал на темно-зеленом покрывале – будто нарочно выбранном под цвет глаз. Вокруг него были тарелки с угощениями. Все это изобилие можно было бы назвать пикником, но куда лучше подошло бы слово «пир». Я насчитала шесть видов сыра, девять разных фруктов, пять разных намазок, восемь соусов, с полдюжины разных видов колбас, гигантское разнообразие хлеба и крекеров и полный ассортимент небольшой элитной кондитерской.

Я плюхнулась на покрывало рядом с Джеймсоном, скрестила ноги и поставила железную шкатулку на колено, а через секунду достала и ключ.

Джеймсон протянул мне половинку граната. Его алые зернышки поблескивали, словно драгоценные камни.

– Что это ты, в Аида решил поиграть?[5] – сухо спросила я.

Джеймсон оперся на локти. В лучах солнца его каштановые волосы казались почти золотыми.

– Ладно тебе, Персефона! Какой вред от нескольких зернышек?

Я не сдержала улыбки. Джеймсон Хоторн – это соблазн во плоти, тут не поспоришь, но в тот миг сама загадка соблазняла меня куда больше.

Как и игра.

Наша игра.

Я вставила ключ в замок шкатулки и повернула. Железная коробочка вдруг пришла в движение и стала вытягиваться и сплющиваться, пока наконец не превратилась в плоский черный квадрат. Не шкатулка, а шедевр инженерной мысли!

На том участке, который когда-то был дном шкатулки, было вырезано имя: JOEL.

А под ним лежало два предмета. Первый – маленький стеклянный пузырек с мутной белой жидкостью и биркой, на которой значилось: HN₄O.

Я подняла взгляд на Джеймсона, а потом посмотрела на второй предмет и потянулась за ним, отложив пузырек в сторонку. Это был небольшой картонный куб с крохотной металлической ручкой сбоку. Я зажала ее между большим и средним пальцами и осторожно повернула.

Заиграла короткая мелодия – я насчитала четыре ноты. Четыре… Я отпустила ручку, а потом снова стала ее крутить. Повторилась та же комбинация звуков. Вот только песня была незнакомая.

Мелодия из четырех нот. Пузырек с каким-то составом. Имя.

– Ты точно не голодная, Наследница? – спросил Джеймсон.

Ничего не ответив, я схватила несколько кусков сыра. Потом немного шоколада. И горсть граната. С прошлой подсказкой оказалось легко разобраться, но эта больше напоминала первую, а до полуночи осталось всего восемь часов. Пора подкрепиться.

А еще – взглянуть на полную картину.

Через несколько минут я подготовила себе на покрывале что-то вроде рабочей зоны: разложила рядом с плоской шкатулкой и ее содержимым то, что получила в самом начале игры. Нож я уже использовала. Ключ – тоже.

Мне вспомнилась реакция Джеймсона на мое предположение, что предмета будет только два. «Я этого не говорил». Ну конечно! Еще один фокус!

Мой арсенал ведь и впрямь не ограничивался ножом и ключом.

Открытка! Если Джеймсон планировал эту игру не один день, а дольше, наверняка отправил ее мне не просто так! Я достала ее из заднего кармана и положила на покрывало рядом с другими предметами.

Ключ. Нож. Открытка. И… Я напрягла память и ругнулась.

– Ультрафиолетовый фонарик! – Его я с собой не взяла.

– К твоему сведению, я очень щедрый, Наследница, – сообщил Джеймсон. У него в руке поблескивал тот самый фонарик. Джеймсон небрежно им поигрывал.

Я выхватила фонарик у него из пальцев.

– Итак, четыре предмета, – резюмировала я вслух. – Нож. Ключ. Открытка. Ультрафиолетовый фонарик. Нож и ключ уже использованы.

Я включила фонарик и направила его на пузырек с жидкостью. Луч преломился и расползся по всему черному квадрату, который когда-то был шкатулкой. Ничего примечательного. Тогда я взяла открытку и посветила на нее. Снова пустой номер. Я призадумалась.

Мне вспомнился разговор на крыше дворца, над садами… Джеймсон ведь не отрицал, что подписал открытку невидимыми чернилами. Он выбрал слово «может».

Может, он передумал использовать невидимые чернила, потому что уже проворачивал такой трюк.

«А может, и нет», – подумала я и, отложив фонарик, открыла пузырек и вылила немного белой жидкости на краешек своей футболки. Но, когда собиралась уже протереть влажной тканью открытку, Джеймсон меня остановил:

– Чуть позже, Наследница.

Чуть позже? Чувство было такое же, как в минуту, когда он подсказал мне, что надо искать коробочку: тебе вроде и дали откровенную подсказку, но ты все равно не понимаешь, что делать дальше.

Очень в духе Джеймсона Хоторна.

Он посмотрел на меня обманчиво-ангельским взглядом.

– Меня можно развести еще на пару подробностей, соблазнительница, – вкрадчиво подметил он.

Мои губы изогнулись в улыбке, но это не помешало вернуть Джеймсону его же слова.

– Чуть позже.

Я еще зацелую его так, что с лица сгинет эта самодовольная ухмылка.

Но сперва заставлю его показать во всех подробностях, отчего же он так доволен собой.

Но это потом. А пока…

– Я сразу вижу, когда меня пытаются отвлечь, – заявила я, раздумывая не столько о самом Джеймсоне, сколько о содержимом стеклянного пузырька и о фразе «чуть позже». Если еще рано наносить жидкость на открытку, то что остается?

Музыкальная шкатулка. Имя Joel. И бирка на пузырьке с надписью HN₄O.

Я мысленно пробежалась по этому списку. Раз, второй, третий. Задержала взгляд на бирке.

– Это всё буквы, – сказала я и обернулась на Джеймсона. Выражение его лица едва уловимо изменилось: улыбка стала чуточку шире.

Значит, я на верном пути.

Я перевернула фонарик и начертила его кончиком несколько букв на земле.

– Joel, – пробормотала я. – HN₄O. – Я подняла взгляд на Джеймсона. – Нет, это не N₄, а четыре буквы «N»!

В этот раз Джеймсону удалось сохранить невозмутимость, но это его не спасло. Я всегда безошибочно чувствовала, когда попадала в яблочко.

J O E L H N N N N O

Я принялась быстро переставлять буквы и вскоре начертила ниже новую последовательность.

JOHN… Я немного подумала, передвигая оставшиеся символы. LENNON.

– Джон Леннон, – прочла я вслух.

Джеймсон приподнялся и потянулся за гранатом, который я до этого забрала. Судя по выражению его лица, он прекрасно понимал, что я чувствую в эту секунду.

И как сладок вкус победы.

Я достала телефон и забила в поиск «Джон Леннон» и «Прага».

– Бинго.

– Тебе так идет это слово, Наследница.

Еще одна соблазнительная провокация, вот только я пропустила ее мимо ушей и стала собирать свои подсказки. Нож. Ключ. Открытка. Фонарик. Пузырек я тоже прихватила: может, жидкость еще пригодится, хоть бирка уже сослужила мне службу.

Последней я взяла музыкальную шкатулку.

– Один вопрос, – сказала я, поднимаясь. В глубине души я жалела о том, что мне так нравится соревноваться – и что меня так трудно отвлечь. – А что это за песня?

Я осторожно повернула ручку на коробочке, и раздались все те же четыре ноты.

– Прекрасный вопрос, Персефона, – похвалил Джеймсон и забросил в рот целую горсть гранатовых зернышек. – Это песня Джона Леннона. Называется «Хочешь узнать секрет?»[6].

Следующим утром

Шум воды в душе не мог заглушить назойливого гула в моих ушах – и круговорота мыслей в голове. С Джеймсоном случилась какая-то беда, но он просил меня замять эту тему.

А я совсем этого не хотела.

Таити. Наш пароль так и вертелся на кончике моего языка, пока я шла в ванную. Достаточно было сказать это короткое слово, и Джеймсон отбросил бы всю мишуру, снял все маски, позабыл бы о всяком притворстве.

И между нами не осталось бы секретов, одна лишь неприкрытая правда.

Заветное «Таити» так и не сорвалось с моих губ. Я просто молча остановилась неподалеку от душевой кабины и стала смотреть на Джеймсона, стоявшего по ту сторону стекла. Сквозь стенку кабины угадывался только его силуэт. Мне мучительно хотелось к нему присоединиться, но я справилась с собой.

Пусть смоет кровь спокойно.

Все в порядке. Я понимала, что переживать о Джеймсоне Хоторне не стоит. Что бы там ни случилось, он точно справится с последствиями. Но мне важно было узнать правду.

Я нуждалась в ней – как и в самом Джеймсоне.

А он тем временем выключил воду. Полотенце, висевшее на дверце, исчезло. Наверное, он вытирает им последние капли крови на груди, подумала я.

Он вот-вот выйдет наружу. Я стала считать свои вдохи. Четыре. Пять. Наконец стеклянная дверца открылась, и Джеймсон вынырнул из кабины. Полотенце было повязано у него на бедрах.

Я оторвала взгляд от полотенца и скользнула им по кривому шраму на торсе и по новым порезам у шеи.

– Все промыл, – доложил мне Джеймсон.

Я осторожно коснулась его груди.

– Даже шрамов не останется, – добавил он, точно это могло хоть как-то примирить меня с тем, что на него напали.

Я взглянула на него так, что он наверняка понял, что я обо всем этом думаю, и осторожно провела пальцами по коже там, где еще недавно была кровь. От его тела шел влажный жар.

– Все промыл, – повторила я.

И повернулась к полке, на которой уже разложила все для перевязки. Первым я взяла дезинфицирующий гель. Выдавила немного на палец и подошла к Джеймсону, а потом легкими, как перышко, движениями нанесла состав на его раны. Всего их было три: короткая, но глубокая у ключицы – она была не длиннее ногтя на моем мизинце, и две совсем неглубокие – даже не раны, а, скорее, царапины, довершавшие псевдотреугольник.

«Нет, – подумала я, опустив руку. – Никакой это не треугольник. А стрела».

Глава 11

Стена Джона Леннона радовала глаз яркими цветами. По всей видимости, тут поработал не один художник, вооруженный баллончиком с краской. Любуясь этим изобилием оттенков, узоров и рисунков, я гадала, сколько же раз ее вообще красили.

– Когда-то любой желающий мог оставить тут свой рисунок, – пояснил Джеймсон. Он подошел ближе и приложил ладонь к стене рядом с ярким неоновым портретом Леннона. – А сейчас рисовать можно только маркерами и на определенном участке. Пользоваться баллончиками могут только приглашенные художники. А если кто-то другой рискнет… служители закона примут его с распростертыми объятиями.

Уж кто-кто, а Джеймсон точно не мог похвастать особой законопослушностью. Я огляделась. Камер вокруг было предостаточно.

Я ждала, что он начнет меня подначивать, попробует взять на слабо, но Джеймсон молчал. Разум подсказывал очевидное: следующая зацепка – где-то на этой стене.

«Учитывая размеры этого гигантского холста, найти тут подсказку не проще, чем иголку в стоге сена», – подумала я.

Где-то минуту я обдумывала, какую стратегию лучше применить, а потом выбрала ту секцию стены, которая была исписана словами, и начала читать с нижнего края. Взгляд скользил по надписям на самых разных языках. Но ничего похожего на почерк Джеймсона мне так и не встретилось.

И на следующем куске стены.

И на следующем.

В конце концов я переключила внимание с той части стены, где разрешалось писать всем, на те участки, где без особого разрешения рисовать было нельзя.

– Надеюсь, ты не попал на камеры, – сказала я Джеймсону. – Алиса придет в ярость, если узнает.

Он улыбнулся.

– Упаси бог.

Покачав головой, я вернулась к работе. За поисками прошел целый час, а потом и второй. Я с головой ушла в море красок, символов, надписей, искусства. А потом вдруг услышала мелодию – это заиграла уличный музыкант. Девушка.

Причем выбрала она именно «Do You Want to Know a Secret?».

Я направилась к ней. Она встретила меня почти хоторнской, магнетической улыбкой. Проследив за ее взглядом, я увидела, что сверху на стене кое-что есть.

У самого краешка стоял баллончик с краской.

Глава 12

Казалось бы, взобраться на такую стену невозможно: она была футов двадцать в высоту, без выступов, за которые можно было бы уцепиться, к тому же кругом висели камеры.

Но я, как никто другой, знала: некоторые живут ради того, чтобы проворачивать невозможное. Например, Джеймсон. И я.

Если я попаду в выпуск новостей, Алиса прибьет меня на месте. И Джеймсона тоже. И, возможно, Орена – за то, что не стал всему этому мешать. Но разве можно жить без риска?

Я дождалась сумерек. Продумала план. Исполнила его.

И заполучила баллончик. Скорее всего, думала я, даже просто стоять с краской в руке у стены достаточно, чтобы меня арестовали, вот только сомнения – это непозволительная роскошь, если до полуночи нужно разгадать еще две загадки.

Я оглядела стену – наверное, уже в сотый раз. Ну что, краска у меня, а дальше как быть? В голове яркой молнией сверкнула догадка.

Я подняла левую руку ладонью вверх, а правой пшикнула на нее из баллончика. Интуиция не подвела! В баллончике – совсем не краска. Готова спорить на деньги, что это химический состав для проявления невидимых чернил. Но возникает еще один вопрос. На какой участок стены его наносить?

Сердце замерло в груди, и, прежде чем оно снова застучало, ко мне пришел ответ. Ни на какой.

Когда я хотела нанести жидкость из пузырька на открытку, Джеймсон остановил меня словами «чуть позже», из чего нетрудно было сделать вывод, что… время открытки еще не пришло.

Повинуясь интуиции, я отошла от стены футов на десять и достала из заднего кармана открытку – она успела еще сильнее измяться. Правой рукой я потрясла баллончик и пшикнула его содержимым на заднюю сторону открытки.

Почти сразу же проступили три буквы, из которых мгновенно сложилось слово. ЛЕД.

Я сразу вспомнила, что в Праге есть знаменитый бар, в котором все сделано изо льда.

На входе охранник протянул мне длинную парку и пару белых кожаных перчаток.

– Их можно оставить себе, – сообщил он таким тоном, что сразу стало ясно, что так бывает далеко не везде и не всегда.

Я накинула парку. Она была белоснежная и доставала мне до лодыжек. Капюшон был отделан искусственным мехом – потрясающе мягким на ощупь. Потом я натянула перчатки – они пришлись точно впору. Ну что ж, утеплилась по-зимнему – теперь можно и в бар.

Какой он маленький! И как тут морозно! От инея все блестит!

Я накинула капюшон и огляделась. Все кругом и впрямь было ледяным: барная стойка, одинокий столик посреди комнаты, стены, скульптуры, смотревшие на меня со всех сторон.

На месте бармена меня ждал Джеймсон. Он поставил на стойку стакан – тоже, как выяснилось, ледяной.

Тут свет в помещении неожиданно поменялся: лед окрасился синевато-фиолетовым. Хоть комнатка и была совсем маленькой, казалось, будто я очутилась среди арктических просторов.

Будто мы с Джеймсоном перенеслись на край света.

– Чем тебя угостить? – поинтересовался он, уперев локти в барную стойку и наклонившись вперед. Хорошо же он вжился в роль бармена! Парки на нем не было, но, если он и замерз, никак этого не показывал.

Я подалась вперед и скинула капюшон, закрывавший часть лица.

– Как насчет пятой, последней, подсказки? – напомнила я.

– Ради нее придется потрудиться, – с улыбкой сказал Джеймсон. Было так холодно, что изо рта шел пар – и у меня и у него. Нас разделяла лишь тоненькая ледяная стойка, и мы стояли так близко, что наше дыхание смешивалось – пусть и едва уловимо.

– Чем тебя угостить, – повторил Джеймсон, – из напитков?

– Удиви меня.

Джеймсон отвернулся, чтобы взять стеклянную бутылку с ледяной полки, а я задержала взгляд на его штанах, точнее, на стамеске, заткнутой за пояс.

Итак, лед плюс стамеска, плюс упоминание, что ради подсказки придется потрудиться… Совсем несложно было просчитать, что все это значит, но легко ли будет добыть стамеску?

Пока Джеймсон наливал загадочный напиток в ледяной стакан, я придумала план.

Я сняла перчатку и обвела пальцем край стакана. Нарочито медленно. Джеймсон впился взглядом в мою руку. Я взяла стакан и сделала глоток. Напиток оказался ледяным – и в то же время обжигал горло.

Джеймсон налил и себе немного. Нужно было как-то выманить его из-за барной стойки.

Я поставила стакан и натянула перчатку – снова нарочито медленно. Джеймсон следил за каждым моим движением.

– Может, потанцуем? – предложила я. Музыки, правда, не было, но ничего, главное, что мы наедине.

Джеймсон перепрыгнул через барную стойку.

Я протянула ему руку. Он взял ее и притянул меня к себе. Даже сквозь ткань парки я чувствовала его мускулистое тело. Если знаешь человека так же близко, как я Джеймсона Хоторна, каждое прикосновение пробуждает воспоминания о тысяче других.

Я предугадывала каждое его движение. Наше дыхание смешивалось и повисало в воздухе белой дымкой. А когда мы начали неспешный, плавный танец, в ушах у меня заиграла призрачная музыка. Я чувствовала ее всем телом – как и магнетическую силу между нами, которая с каждой секундой только крепла.

Как и моя любовь к Праге.

– Не хочешь сыграть в «Есть у меня одна тайна»? – спросил Джеймсон. – Ты мою так и не разгадала.

Я сразу поняла, что он хочет сбить меня с мысли, но отмахиваться от темы не стала. Мы оба прекрасно понимали, что играем разом в несколько игр, а далеко не в одну.

В самом начале я сделала три предположения, связанные с его тайной: что он что-то нашел, что-то сделал или кого-то встретил.

– Ты что-то нашел, – предположила я вслух, решив остановиться именно на этом варианте.

– Не что-то, а много чего, – поправил меня Джеймсон. Повинуясь его движениям, я откинулась назад. В комнатке было очень холодно, но, когда Джеймсон потянул меня на себя, заставив выпрямиться, и оказался так близко, что его шепот обжег мне губы, по моему лицу разлился жар. – Ты можешь и лучше, Наследница.

Когда меня пытаются взять на слабо, я безошибочно чувствую это.

– А как давно ты в Праге? – спросила я таким тоном, что он просто не мог не ответить.

Джеймсон Хоторн ведь тоже падок на провокации.

– Недавно, – уклончиво ответил он и закружил меня, вытянув руку, а потом опять притянул к себе. – В сравнении с вечностью это сущие мелочи.

Иными словами, в масштабах месяцев, лет и веков он тут недолго. Не очень-то информативно. Учитывая, что до встречи в Праге я не видела его три дня, скорее всего, их он провел именно здесь.

– Но ты же не за день к этой игре подготовился, – заметила я.

– Я этого никогда и не утверждал, – напомнил Джеймсон. Его улыбка не вызывала и капли доверия. «Ну что, попалась?» – вот что отчетливо читалось в ней.

Тут мне в голову пришла мысль, которой стоило бы меня посетить гораздо раньше.

– А когда же мне свою игру готовить?

Сегодня мы играли по его правилам. Завтра же Джеймсон должен был пройти мое испытание. Кажется, я упустила ключевую деталь во время наших ночных переговоров.

В свою защиту могу сказать только одно: Джеймсон – гениальный дипломат.

– Всегда нужно читать то, что прописано мелким шрифтом, Наследница.

«И искать подвох», – мысленно добавила я. Для Джеймсона, который рос под опекой деда, миллиардера Тобиаса Хоторна, это было насущной необходимостью. Старик вечно искал и находил хитрые лазейки.

– Так не честно! Ты все подтасовал в свою пользу! – возмутилась я.

– Разумеется, Наследница, только не говори, что еще не придумала мне ни одного каверзного испытания. Наверняка ведь у тебя уже мозг кипит от идей, пока ты мои задания выполняешь.

Он снова попал в яблочко, но я не собиралась ему в этом признаваться. Я смогла отвлечь его внимание – а это был первый пункт моего плана. Осталось только сохранить этот эффект еще на какое-то время.

– Ты же за мной весь день следишь! Видишь каждый мой шаг! – продолжала я. Моя рука, лежавшая на поясе у Джеймсона, украдкой продвинулась чуть ближе к стамеске. – Придумывать загадки я могу, но вот сделать что-то – вряд ли.

– Я слежу за тобой не для того, чтобы помешать, – возразил Джеймсон. – Мне просто хочется увидеть процесс игры твоими глазами.

Мы все танцевали. Моя голова покоилась у Джеймсона на груди, чуть ниже его подбородка. Я смотрела вверх, а он – вниз.

– Я ведь весь мир объездил, Наследница. Чего только не видел. И давно пресытился. А ты… ты совсем не такая. Видела бы ты, какой неподдельный азарт и интерес горит у тебя во взгляде, когда ты впервые где-то оказываешься…

Его голос хотелось слушать бесконечно, но я не забыла о своем плане. Осторожно вытянув руку, я сомкнула пальцы на стамеске.

Получилось! Мне не хотелось ни прерывать танец, ни отстраняться, но желанием уступить сопернику стамеску я тоже не горела. Тело отчаянно возражало против такого расклада, и все же я отступила от Джеймсона на шаг.

Он опустил взгляд на стамеску.

– Замыслила убийство? Наследница устроила резню стамеской в баре!

– Уж поверь мне, Хоторн, если я что-то такое задумаю, ты первым узнаешь, – с улыбкой парировала я. Я огляделась. Судя по всему, барную стойку и полки установили давно и с тех пор не переделывали, стены – тоже, остаются только скульптуры.

Замок. Дракон. Лебедь. Женщина. У пятой и последней фигуры, той, что стояла ближе всего к входной двери, я остановилась. Она была куда проще остальных – нехитрый символ без особой детализации.

– Восьмерка, – сказала я и обвела пальцем контур фигуры, а потом склонила голову набок. – Или знак бесконечности. – Я оглянулась на Джеймсона. В голове ярко вспыхнуло воспоминание. – Мост через Уэстбрук!

Нам ведь с Джеймсоном уже попадалась очень похожая подсказка.

– Я тогда говорил, что это знак бесконечности, – тихо напомнил он. – А ты – что это восьмерка.

– И я оказалась права.

– Ты почти всегда права, Наследница.

Я оглянулась на скульптуру.

– А сейчас передо мной бесконечность, – объявила я. В самой верхней части скульптуры, глубоко подо льдом, что-то таилось. Что-то золотое!

Вооружившись стамеской, я приступила к работе. Через пять минут на ладони у меня уже лежало кольцо. Только украшено оно было не драгоценным камушком или узелком, а знаком бесконечности.

Джеймсон забрал у меня украшение и сам надел его на безымянный палец моей правой руки.

У меня перехватило дыхание. Может, от его скользящего прикосновения к моей коже. А может, от осознания, что мне надел кольцо на палец сам Джеймсон Хоторн. А может, от взаимного предчувствия, которым пропитался, казалось, сам воздух между нами, предчувствия, говорившего, что это не последнее кольцо, которым Джеймсон украсит мою руку.

– Нравится?

– Сам знаешь, что да. – Я заглянула ему в глаза и сощурилась. Я тебя насквозь вижу, Джеймсон Хоторн. Хочешь убить целую стайку птиц одним камнем.

Я сняла кольцо с пальца, чтобы рассмотреть внутреннюю сторону.

На золоте была выгравирована надпись: «ПРОВЕРЬ КАРМАН».

Я вернула колечко на безымянный палец правой руки и выполнила инструкцию.

В кармане обнаружился тетрадный лист, сложенный вчетверо, – мне это сразу напомнило записки, которыми перебрасываются школьники.

Я развернула его. От слов, оставленных Джеймсоном на листке, перехватило дыхание.

Следующим утром

Я потянулась за бинтами, лежавшими на полке, и в ту же секунду Джеймсон коснулся меня.

Глава 13

Я уставилась на Джеймсона. Кольцо на правой руке будто бы жгло кожу. Бесконечность. И даже смерть не разлучит нас.

– Это не предложение, – тихо пояснил Джеймсон. – Это обещание.

– Мне всего восемнадцать, – напомнила я, – а тебе девятнадцать.

– Ты прагматик, – заметил он. – А я – нет.

Бесконечность. И даже смерть не разлучит нас. Это не предложение.

– Старик любил говорить, что я незавершенный эскиз, – продолжал Джеймсон. – Он так про каждого из нас говорил. Словно однажды мы все – и Нэш, и Грейсон, и Ксандр, и я – придем к финишу. Станем достаточно хороши, по его мнению. Но этого так и не случилось.

– Ты гораздо больше, чем… – начала я, но Джеймсон мягко прижал два пальца к моим губам. По всему моему телу разлился жар.

– Эскиз еще не доделан, Наследница, – отчеканил он. – Я пока не тот, каким стану однажды. Я это понимаю. Но я своего добьюсь. – Он взял меня за руку. – Стану тем, кем хочу, ты же останешься такой же прекрасной, как сейчас. И вот что нас ждет. – Он выразительно посмотрел на кольцо.

– Бесконечность, – проговорила я. И даже смерть не разлучит нас. Однажды.

– Теперь и у тебя есть секрет. – Джеймсон нежно убрал прядь с моего лица и подвел вплотную к ледяной стене. – А вот времени до полуночи уже почти не осталось.

– Ловушка за ловушкой… загадка за загадкой… – проговорила я.

Джеймсон меня не обманывал. Кольцо нужно было не только для того, чтобы меня отвлечь. Его обещанию можно было верить. И в то же время все это – и записка, и кольцо, и остальное – служило деталями головоломки, придуманной для меня.

Нашей игры.

– Это не тот секрет, который ты загадал для игры «Есть у меня одна тайна», – объявила я. Раньше я предположила, что он что-то нашел, но Джеймсон поправил меня: не что-то, а много чего. И все же вряд ли в этот список входило кольцо. Да и записка точно не из этой оперы.

Но из этих двух предметов складывалась пятая подсказка.

Я расстегнула парку и уронила ее на пол, позабыв о холоде. Достала ультрафиолетовый фонарик – единственный предмет, который я пока так и не применила в сегодняшней игре. Я включила его и направила свет на записку Джеймсона – признание в любви.

В синевато-лиловом свете бара проступило четыре слова:

– Искренние слова, – признала я вслух. – Но у них есть второй, потайной смысл.

– Прекрасно, Наследница.

Я еще раз взглянула на последовательность слов. Солнце. Луна. Святая. Смерть. И тут же все поняла.

Следующим утром

Р

ука Джеймсона легла мне на плечо. Мои пальцы замерли над коробкой с бинтами. Ладонь Джеймсона соскользнула мне на лопатку. Он не стал поворачивать меня к себе, но я сама обернулась, напрочь позабыв про перевязку. Как тут удержаться?

Я опустила руку вдоль тела, а Джеймсон коснулся моего плеча. Ткань моей рубашки тут же показалась мне тонкой, как бумага… нет, как дым.

Казалось, нас вообще ничего не разделяет.

Руки Джеймсона заползли под кончики моих волос и заскользили по спине вверх, к самой шее. У меня перехватило дыхание. Через пару мгновений он уже подобрался к самой моей голове и легонько приподнял ее ладонями, намотав несколько прядей на пальцы. Наши взгляды встретились, и дышать стало еще труднее, потому что в его взгляде я увидела…

Жажду. Он не хотел моей заботы. Ему сейчас было нужно кое-что другое. Отчаянно. Безмерно.

Он пробежал большими пальцами по моим щекам, а потом ладони вдруг заскользили по ключицам, спускаясь все ниже.

Обещание. Намек. Приглашение.

– Нет, – вдруг проговорила я. Уверенно, но тихо и с легкой хрипотцой.

Джеймсон тут же остановился. Но не успел он отстраниться, как я сама положила руки ему на шею и притянула ближе к себе. Сама погладила его по щекам, покрытым щетиной, – и от этих прикосновений едва не забыла, что у Джеймсона есть секрет.

– Да, – выказал он свое согласие чуть тише, чем я, и тоже хрипло.

Я привстала на цыпочки, а Джеймсон подался вперед, и мы соприкоснулись лбами. Я выгнулась, и он тоже. Мои ладони переместились ему на грудь и заскользили вниз.

– У тебя волосы по-прежнему дымом пахнут, – тихо сказала я. Главное, что он рядом. Что не сильно пострадал. Пусть и не хочет ничего рассказывать.

Как не хочет и слышать от меня секретный пароль «Таити».

Я все крутила в голове это слово, когда вдруг почувствовала, как у него подскочил пульс. Я снова заглянула ему в глаза. Что же с тобой случилось?

Джеймсон молчал. Я потянулась за бинтами.

Глава 14

В такой поздний час на Староместской площади никого не было. Я остановилась под астрономическими часами. Джеймсон быстро нагнал меня, а Орен занял позицию чуть в стороне. На часах поблескивали фигурки Смерти и католических святых. Астрономический циферблат отслеживал положение солнца и луны.

Солнце, луна, святая, смерть.

– Вот и конец игры, – сообщил Джеймсон, и в его интонации было что-то неуловимое, но пробирающее до глубины души.

Я прошла испытание, придуманное Джеймсоном, но нас с ним ждало еще много игр. Такие, как мы, без них просто жить не могут.

– Подождем, пока часы пробьют полночь? – предложила я.

– Вообще, они в полночь молчат, – пояснил Джеймсон. – Процессия последний раз появляется в одиннадцать, а сейчас одиннадцать сорок четыре. – Он многозначительно на меня посмотрел.

Что ж, к финишу-то я пришла, но почти в самый последний момент.

– Кажется, у меня блестящие шансы на победу, – заметил Джеймсон.

Я увидела в этих словах намек на дальнейшие переговоры.

– Дай мне время подготовиться до полудня, – попросила я. – А я взамен сделаю три раунда вместо пяти. Ты должен будешь их пройти до полуночи.

Джеймсон внимательно смотрел на меня в темноте. Его лицо тонуло во мраке, но моя память без труда дорисовывала недостающие черты.

– Теоретически меня можно уломать на такое, – сообщил Джеймсон. – Продолжай.

– Ну… – Я вытянула руку, поймала его за рубашку и потянула к себе. – Если не дашь мне время до полудня, придется мне всю ночь уделить подготовке. А значит, я с тобой в отель не вернусь.

– Вот это удар под дых! – воскликнул Джеймсон. – Я согласен.

Я вскинула бровь.

– То есть даешь мне время до полудня?

Джеймсон улыбнулся.

– Да, смирюсь как-нибудь с твоими условиями.

Тут я безо всякого предупреждения толкнула его и понеслась прочь, быстро растворившись во мраке.

– Поймай меня, если сможешь, Хоторн!

Следующим утром

Пока я перевязывала рану над ключицей Джеймсона, у меня и самой сердце заколотилось как сумасшедшее – его неумолимый, бескомпромиссный стук отдавался пульсацией в шее. Закончив перевязку, я снова положила ладони на обнаженную грудь Джеймсона.

– Наследница, – прошептал он, умоляя меня продолжать. Умоляя отдать ему всю себя.

С таким же успехом можно было попросить у солнца, чтобы оно сияло. Я не знала, какие секреты он от меня скрывает и что с ним произошло за последние двенадцать часов, но нас крепко связывала неизбежность.

Я мягко прижала Джеймсона к стене, задев его бедра своими.

– Скажи, что ты в норме, – потребовала я.

– Куда лучше, чем в норме, – с жаром возразил он.

Мы почти соприкасались губами. Таити. Таити. Таити. Как же трудно было не проронить это слово. Чтобы отвлечься, я заскользила руками по его груди. Ниже. Ниже. Ниже. Сердце заколотилось еще быстрее. А время замедлилось.

Джеймсон оттолкнулся от стены и впился в мои губы своими.

А потом, резко отстранившись, приказал таким тоном, что сразу стало ясно – он совершенно этого не хочет:

– Ну же, говори, Наследница.

Он не хотел, чтобы я произнесла заветное слово. Но выбор оставался за мной.

Глава 15

Один день назад…

Пока я готовила для Джеймсона серию загадок в хоторнском стиле, я убедилась в его правоте. Прага – это особенный город, и он как нельзя лучше подходит для наших игр.

Когда мы снова поднялись на крышу отеля, взобрались на вершину купола и встали у шпиля, я вручила Джеймсону четыре предмета. Нож и ультрафиолетовый фонарик я позаимствовала из его инвентаря, но добавила еще кое-что от себя: а именно отпариватель и маркерную ручку. На подготовку у меня было несколько часов – тут уж не до разгула креативности.

Но некоторые коварные замыслы воплотить все-таки получилось.

Джеймсон внимательно изучил все предметы. Начал он с ручки и первым делом рассмотрел крупные буквы, выгравированные на ее корпусе. A Very Risky Gamble. Весьма рискованная игра. Удивительно, но Алиса даже не стала меня ни о чем расспрашивать, когда я попросила, чтобы она раздобыла мне такой вот маркер.

Джеймсон открыл его и поднял на меня взгляд.

– Маркер с твоим именем? – И действительно, если переставить буквы, получится Avery Kylie Grambs – Эйвери Кайли Грэмбс. – Дай-ка руку, Наследница.

Я старалась сохранять невозмутимость, чтобы ни один мускул на лице не выдал моего торжества. Джеймсон понял все ровно так, как мне было нужно.

– А какую именно? – невинно спросила я.

За полтора часа Джеймсон успел прийти к выводу, что маркер пишет невидимыми чернилами, которые можно обнаружить при помощи ультрафиолетового фонарика. Еще он убедился, что на моей коже нет никаких подсказок – что на открытых участках тела, что на… закрытых.

Он… очень тщательно это проверил.

– Какое коварство, Эйвери Кайли Грэмбс. Я, конечно, понимаю, тактика отвлечения, все дела, но это совсем несправедливо!

Я пожала плечами.

– Веду грязную игру, что поделать.

– Знаешь, как Нэш говорит? – сказал Джеймсон. – Если выигрываешь, то о грязной игре не идет и речи. – Казалось, даже упоминание о братьях пробудило в Джеймсоне соревновательный дух. Он снова переключил внимание на ручку. – А чисто гипотетически – что будет, если я попрошу тебя что-нибудь ею написать?

– Чисто гипотетически это будет зависеть от того, когда именно ты об этом попросишь и сколько времени пройдет с начала игры.

Джеймсон беззастенчиво разглядывал мое лицо. Дольше всего его взгляд оставался на моих губах.

– Иными словами, маркер вступит в игру позже, – заключил он.

Он с ухмылкой отложил ручку в сторону, а вскоре к ней присоединился фонарик. Минут пять Джеймсон возился с отпаривателем, а потом переключился на нож. На этот раз в потайном отсеке лежала бронзовая цепочка, на которой висело одиннадцать маленьких бронзовых шармов-буковок.

Алиса, кстати, тоже не стала донимать меня расспросами, когда я попросила найти мне ювелира, готового сделать такое украшение.

Джеймсон расстегнул цепочку и приподнял за край. Буквы одна за другой стали соскальзывать с нее прямо ему на ладонь.

A

O

U

I

Y

X

W

V

T

M

H

Когда упал последний шарм, Джеймсон сжал в кулаке все буквы. У него явно созрел план.

Глава 16

A, O, U, I, Y, X, W, V, T, M, H.

Наблюдать, как Джеймсон пытается разгадать магию букв, было интереснее, чем смотреть соревнования профессиональных спортсменов. Молчать он не любил, особенно когда нужно было думать.

Долго.

И упорно.

Джеймсон начал составлять из букв фразы.

WITH MAY VOX U[7].

MOUTH IVY WAX[8].

MOUTH WAY XIV[9].

– Что такое «ксив»? – не поняла я. Джеймсон поднял на меня взгляд.

– Это не «ксив», а римское «четырнадцать», – пояснил он. – Но, судя по твоему выражению лица и вопросу, такое значение точно не закладывалось.

В итоге Джеймсон воспользовался приемом, которому когда-то научил меня: «Если игра завела тебя в тупик, вернись к началу». Он снова взял маркер.

– А чисто гипотетически что бы ты сделала, если бы я сейчас попросил тебя что-нибудь написать этой ручкой?

Я посмотрела на часы. Джеймсон трудился над разгадкой уже несколько часов. А мне не меньше, чем ему, хотелось поскорее выйти из отеля, в город.

– Сказала бы: снимай рубашку, – пожав плечами, ответила я.

Через несколько минут на груди у Джеймсона появилась все та же буквенная последовательность:

A, O, U, I, Y, X, W, V, T, M, H

Вооружившись фонариком, я проверила, что точно ничего не забыла, а потом закрыла маркер.

– Серьезно? Мою подсказку переписала? – спросил Джеймсон.

– Именно.

Джеймсон запрокинул голову назад и залился смехом. Смеялся он точно так же, как бегал, ездил или летал, – самозабвенно, совершенно не сдерживаясь.

– Если что, Наследница, напомни мне, что с тобой опасно ссориться.

– Расскажи про свою тайну – и, может быть, я еще на что-нибудь расщедрюсь, – велела я.

У Джеймсона заблестели глаза.

– Так ведь совсем неинтересно! – Он стал расхаживать по комнате кругами с какой-то почти кошачьей грациозностью, а потом вдруг резко замер. Посмотрел на меня, забрал фонарик, посветил себе на грудь. Одиннадцать заглавных печатных букв, написанных без особых изысков, но так, что ему придется посмотреть на себя под другим углом, чтобы их увидеть.

– Я тут одну штуку заметил, – с плохо скрываемым воодушевлением сообщил Джеймсон. – А именно: ты не очень-то позаботилась о том, чтобы мне удобно было все это читать. – Он выдержал паузу, но она тут же наполнилась негласными догадками. – Умно, Наследница.

А через секунду он уже спрыгнул с крыши на наш балкончик. Я последовала его примеру.

В номере он первым делом подскочил к зеркалу в нарядной золотой раме. Включил фонарик и направил свет себе на грудь. Написанные мной буквы тут же отзеркалились. Умница.

– Даже с фонариком я не смог разобрать, что ты написала у меня на груди, – не под тем углом смотрел, но, учитывая, что ты воспользовалась аж двумя из оставшихся трех предметов, этот маневр явно таит в себе скрытый смысл. – Джеймсон сделал короткую паузу. – И тут я снова думаю про угол зрения. Возможно, буквы написаны так, чтобы я их читал не опустив голову, а заглянув в зеркало.

«Да», – подумала я, но вслух ничего не сказала, пусть продолжает свои рассуждения.

– В английском алфавите всего одиннадцать букв могут похвастать идеальной вертикальной симметрией. – Джеймсон выразительно посмотрел на меня, выгнув бровь. – Они нисколько не меняются, даже если их отзеркалить. A, O, U, I, Y, X, W, V, T, M и H.

Я ждала, пока он сделает следующий шаг.

– Зеркало, – тихо проговорил он, и тут же стало понятно, что он догадался, куда нужно спешить теперь.

– Только последний предмет не забудь, – сказала я. – Ты отпариватель на крыше оставил.

Глава 17

Нескончаемые колонны и арки обступили нас стеной. Казалось, мы вдруг перенеслись в сказку или легенду, где магия – вовсе не выдумка, а лабиринты – живые и бесконечные. Умом я понимала, что это все – иллюзия, что бесконечны тут лишь мы с Джеймсоном.

Но зеркала были ужасно убедительны.

Джеймсон повернулся на триста шестьдесят градусов, и его отражение сделало то же самое.

– Зеркальный лабиринт, – проговорил он. – Как похоже на нас.

Я усмехнулась.

– Мне тоже так показалось. – Я даже представить себе не могла, что перемена наших ролей окажется такой приятной. – Я попросила подготовить нам все для пикника, если вдруг проголодаешься, – сообщила я.

И оставила его бродить по лабиринту в одиночестве в поисках подсказки, спрятанной среди зеркал.

Я начинала понемногу понимать, почему миллиардер Тобиас Хоторн так любил утренние субботние головоломки.

Через три часа поиски Джеймсона увенчались успехом. Мы встретились неподалеку от замка. Джеймсон уселся рядом со мной на покрывало, расстеленное для пикника, достал фонарик и посветил им на свою руку, где зарисовал найденную подсказку.

Я заглянула Джеймсону в глаза.

– Ну и сколько тебе понадобилось времени, чтобы догадаться, что надо использовать отпариватель?

Он взял с подноса клубнику в шоколаде и бросил ее в меня.

– Как по мне, многовато, но могло быть и хуже. Потом ведь еще нужное зеркало искать пришлось, на это тоже понадобилось время. А потом я еще непозволительно долго пытался использовать твою подсказку как карту.

Я выхватила у Джеймсона фонарик и снова направила его свет на его руку.

Я спрятала улыбку.

– Если сейчас сверяться с компасом, стрелка показывает на запад, – продолжал он. – А в лабиринте она клонилась на северо-северо-восток. И привела в итоге еще к одному зеркалу, а не к выходу.

– То есть выбраться не помогла? – спросила я с вызовом, и от Джеймсона это не укрылось.

Вместо ответа он встал на колени и подобрался вплотную ко мне. Наши губы почти соприкоснулись.

– Не выход… – низким, бархатным голосом произнес он, разглядывая мое лицо.

Я, не мигая, смотрела ему в глаза.

– Наследница, тебе когда-нибудь говорили, что ты превосходно держишь покерфейс?

Опыт подсказывал: вестись на эту лесть не стоит. Раз Джеймсон говорит такое, он все-таки что-то заметил.

– Что видишь? – полюбопытствовала я – и снова с вызовом.

– Ты торжествуешь, – ответил он и поудобнее уселся на покрывале, вытянув длинные ноги. – Ну и без самодовольства не обошлось. – Он еще раз скользнул взглядом по моему лицу. – Мягко говоря!

Я пожала плечами.

– Я-то и впрямь собой довольна, а ты немного выбиваешься из графика.

Мы поели. Потом Джеймсон продолжил работать над разгадкой, а я – наблюдать за ним.

– «Не выход». Not out, – проговорил Джеймсон, внимательно отслеживая мою реакцию. Мы точно стоили друг друга. – Антоним выходу – вход, а предлогу «out» – предлог «in».

На моем лице не дрогнул ни один мускул. Я была уверена, что ничем себя не выдаю.

– In, – продолжал Джеймсон. – Если произнести вслух, будет созвучно букве N.

Он подобрался к ответу так близко, что уже чувствовал его вкус. И я тоже.

– N, – резюмировал Джеймсон. – И стрелка, или arrow.

N плюс arrow равно… Ох и трудно было удержаться от подсказки, но я справилась с собой и продолжила наблюдать за Джеймсоном, приняв почти такую же позу, как он накануне, – поудобнее разлеглась на покрывале и приподнялась на локтях.

– N. Arrow, – произнес он и улыбнулся. – Если соединить… – Джеймсон взял с тарелки последнюю клубнику. – Получится narrow. Узкий.

Ответ найден верно. Но остается еще вопрос: поймет ли он, на какой из улиц Города ста шпилей ему теперь надо оказаться?

Джеймсон плавно поднялся на ноги.

– Давай наперегонки.

Следующим утром

Пока мы с Джеймсоном возвращались в спальню, я не проронила заветного слова «Таити». Оно не сорвалось с моих губ и когда я толкнула его на кровать. И когда уселась на нем сверху.

И когда он перехватил у меня инициативу и я оказалась внизу.

Кровь. Волосы, пропахшие дымом. Есть у меня одна тайна.

Можно было надавить на него, но я не стала. Я не собиралась этого делать – ни сейчас, ни потом. Ведь порой любить человека – значит доверять ему. Принимать ответ «нет», даже если знаешь, как добиться ответа «да». Видеть, что его потребность сейчас важнее твоего желания.

Я хотела узнать ответ. А он нуждался в том, чтобы я не задавала вопросов.

– Если хочешь сказать, говори, – хрипло напомнил Джеймсон.

Я резко подалась вперед. Целовать его было все равно что дать волю приливной волне, урагану, пламени, которое надвигается стеной. Я чувствовала силу, жар и… не только.

– Он как солнце и луна, – прошептала я, касаясь его губ своими. Каждый вздох Джеймсона волновал меня, каждое прикосновение растекалось по коже электричеством. – И я его любила.

Джеймсон посмотрел на меня так, будто это я была неукротимой стихией. Главной загадкой в истории. Словно он готов был всю жизнь посвятить тому, чтобы меня разгадать.

– Эйвери, – прошептал он. – Наследница.

Мы были единым целым, к добру или к худу.

Мы.

Мы.

Мы.

Глава 18

В Праге есть известная улочка – Винарна Чертовка, ширина которой и двадцати дюймов не составляет. Больше она похожа на узкую лестницу, по которой и один-то человек с трудом спустится. На ней даже пришлось повесить светофор, чтобы пешеходы, идущие навстречу друг другу, не застряли посередине.

Джеймсон прибежал на место первым. Он ждал меня у светофора, в самом сердце старейшего района Праги. При виде меня он сразу нажал на кнопку, чтобы те, кто подходит к улице с другой стороны, знали, что он сейчас по ней двинется.

Я сомневалась, что он найдет следующую – и последнюю – подсказку, спрятанную мной, с первого раза. И хоть я уже давно привыкла к секретным ходам и потайным комнатам, на этой лестнице даже мне стало неуютно – уж больно она тесная.

На подступах к дальнему концу улочки Джеймсон вдруг остановился – и не просто сбавил шаг, а встал как вкопанный, будто все его тело вдруг обратилось в камень.

– Джеймсо… – начала я, но не успела договорить его имя, как он дернулся вперед. И побежал.

Я бросилась следом, выскочила из узкой улочки – секунды на две позже, чем он, – огляделась, но Джеймсон будто сквозь землю провалился.

Он исчез.

Я решила его подождать – вдруг он скоро появится?

Я ждала.

Ждала.

Но он не вернулся.

Следующим утром

– Ты так и не закончил мою игру, – сказала я, положив голову на грудь Джеймсону. Я слушала, как стучит его сердце, и ждала, что он мне ответит. – Я ждала, а ты не вернулся. И не нашел последнюю подсказку.

– А она еще у тебя? – с ноткой недовольства спросил Джеймсон.

Нет, она осталась на узкой лестнице, с которой Джеймсон поспешил скрыться.

– Ладно, может, хотя бы расскажешь, как ты это провернул? – спросила я, решив сменить тему.

Он молчал так долго, что я уже потеряла надежду на ответ, но он все же последовал.

– Через тайный ход, как еще? – сказал Джеймсон. Судя по голосу, на его губах играла легкая улыбка, но было в интонации еще что-то едва уловимое, что-то такое, что он пытался скрыть от меня.

Я припомнила свои догадки о его тайне – о секрете, который наполнил его неописуемой энергией, подбил на то, чтобы мы затеяли эту игру.

– Ты что-то нашел. – Я повторила свою версию событий, а потом исправилась: – Точнее, много чего.

Множество тайных ходов.

– Они в этом городе повсюду – если знать, где искать, – тихо проговорил Джеймсон.

У меня по спине пробежали мурашки, только я не сразу поняла почему. А потом вспомнила женщину в ярко-красном платке, которая рассказала мне о мемориальных табличках.

Она ведь использовала ровно те же слова.

– Ты победила, – сообщил Джеймсон. Мне пришлось выгнуть шею, чтобы увидеть его лицо, не вставая. – Прошла мою игру до полуночи. А я твою так и не закончил.

Что же ты такое увидел в конце узкой улочки? Почему бросился бежать? И что было потом? С чем же ты, черт возьми, столкнулся, Джеймсон?

– Уговор был такой: победитель решает, чем мы займемся в последний день в Праге, – напомнила я и, отстранившись от его груди, села рядом на кровати, скрестив ноги. – А ты вообще хочешь тут остаться еще на день?

Или нам лучше отсюда уехать?

Джеймсон ответил таким спокойным тоном, будто его в этой жизни ровным счетом ничего не тревожило.

– Я слышал, в Белизе в это время года очень красиво, – сказал он, глядя на меня с такой знакомой улыбкой.

Сделать вид, что это все не важно. Что ему вовсе не нужно уезжать. В этом был весь Джеймсон.

Я встала, быстро написала сообщение Алисе, потом вернулась в постель к юноше с бинтами у шеи.

Джеймсон Винчестер Хоторн.

– Ну что ж, Белиз так Белиз, – объявила я.

Глава 1

Быть незаметной – это целое искусство. Не так уж и просто оставаться невидимкой в этом городе, да еще и с моей фамилией. Я вела себя тихо. Никогда не носила косметику. Следила, чтобы длина волос была ровно такой, чтобы их можно было завязать в неприметный хвостик – и не короче. А распускала их с единственной целью – чтобы они закрывали мне лицо. Но самый главный секрет крылся в другом – просто я старалась держаться от мира в стороне.

Я виртуозно умела быть наедине с собой – но не в одиночестве. Одиночество – чувство, которое делает тебя уязвимым, а я понимала, чем это может закончиться, недаром же я носила фамилию Руни. Любая слабость – все равно что лужица крови для стаи акул. До своих двадцати я дожила благодаря тому, что вела себя тихо и не высовывалась. Если бы не это, я не смогла бы вырваться из дома – и из оков семьи.

Во всех значимых смыслах, кроме одного.

– Кэйли, – тихонько позвала я сестру. Она в это время с энтузиазмом отплясывала на бильярдном столе. За разговорчиками местных пьянчуг меня трудно было услышать, но мы с Кэйли всегда тонко чувствовали друг друга.

– Анна! – не прекращая танца, воскликнула она. Кэйли вот так же радовалась мне и в те далекие времена, когда ей было всего три, а мне – шесть и она любила меня больше всех на свете. – Потанцуй со мной, а, красотка!

Кэйли всегда была оптимисткой. Иначе и не объяснить, почему она вдруг решила, что есть хоть крошечный шанс, что я захочу к ней присоединиться. Этот самый неоправданный оптимизм стал одной из причин того, что у Кэйли начались проблемы с законом. Другая причина крылась в том, что у меня не получалось спрятать ее от мира, хотя сама я пряталась мастерски. Казалось, Кэйли создана для того, чтобы плясать на столе и громогласно выражать свою радость – а порой и злость. Ее бесстрашие было на руку нашей матери.

Временами.

– Может, как-нибудь в другой раз, – ответила я.

– Ну и зря, у тебя прекрасно бы получилось! – Кэйли закружилась по столу, ловко огибая полудюжину бильярдных шаров. Трое парней с киями в руках, казалось, нисколько не возражали против вынужденного перерыва в игре.

Классические рубашки. Дорогая обувь. Похожи на учеников какой-нибудь дорогущей частной школы. Точно не местные. А значит, в этом баре им находиться небезопасно.

– Давай лучше до дома наперегонки, – предложила я, чтобы Кэйли только слезла со стола. Она очень любила соревноваться.

– Насколько я помню, ты там больше не живешь, серьезная наша, – напомнила она и, раскинув руки, прошлась вдоль края стола. Ее длинные волосы красиво рассыпались по спине. Дойдя до конца, она наклонилась и положила руку на плечо одному из игроков.

– Моя сестра куда проворнее, чем кажется, – театрально-громким шепотом поведала она.

Проворнее. Сильнее. Умнее. Список качеств, о которых не стоило бы болтать попусту, можно было продолжать. К счастью, парень, к которому Кэйли обращалась – на вид ему было лет восемнадцать-девятнадцать, не больше, – вряд ли внимательно ее слушал, он не мог отвести глаз от ее груди, обтянутой кожаным нарядом. Его дружки тоже не отставали: один тоже глазел на Кэйли и наслаждался видом сзади, а другой…

Другой поднял неспешный взгляд на меня.

Волосы у него были рыжевато-каштановые и такие длинные, что почти закрывали глаза, но все равно невозможно было не заметить, как внимательно он меня изучал, задержав взгляд на потрепанных синих медицинских брюках, на губах и русых волосах.

– Интересно узнать поточнее: с какой скоростью ты бегаешь, а, Анна? – полюбопытствовал он тоном человека, который во всем видит повод для мрачных шуток.

Интуиция, вышколенная многолетними наблюдениями за миром и попытками от него спрятаться, подсказала два вывода: во‑первых, он либо пьян, либо под веществами, а может, и то и другое, во‑вторых, даже в этом состоянии ничего из внимания не упускает.

Я сохраняла внешнее спокойствие. Оно у меня было незыблемым. Непоколебимым.

Он все не сводил с меня темно-зеленых глаз, которые горели недобрыми – и это еще мягко говоря – огоньками.

– Приятно познакомиться, – сухо процедил он.

Не то чтобы знакомство вообще намечалось.

– А ты не местный, да? – предположила я. Это было скрытое предупреждение. Но он так не считал.

Взяв кусок мела, лежавший на бильярдном столе, он повертел его в пальцах.

– Ух ты, и что же меня выдало? – насмешливо спросил он.

Вопрос явно был риторический, но мой мозг сгенерировал автоматический ответ. У тебя загар слишком ровный. А на руках нет мозолей. И рубашка классическая. Три верхние пуговицы были расстегнуты, воротник приподнят скорее по небрежности, чем нарочно, и помят. Парень с ухмылкой облокотился на стол. Казалось, он возомнил себя полубогом, решившим поразвлечься беседой с ничтожными смертными. В его движениях угадывалась поразительная легкость, а в теле будто бы совсем не было напряжения. Не составляло труда представить его древним правителем, который нежится на роскошных носилках, пока их тащат рабы.

Или солдаты, подумалось мне. Что-то подсказывало, что он любит нарываться на драку. Что ж, в этом баре у чужака были все шансы в нее ввязаться.

Только это не мои проблемы.

– Кэйли, – позвала я. Окружающие вряд ли заметили бы перемену в моем голосе, но сестра сразу ее уловила. Нас с ней выковали совсем в другой печи. Кэйли спрыгнула со стола и направилась ко мне. Поравнявшись с парнем, который разве что дырку во мне не прожег своим взглядом, она сбавила шаг.

– Может, еще увидимся, – сказала Кэйли с улыбкой, не сулившей ничего доброго.

– Нет, не увидитесь, – возразила я так, чтобы чужак точно услышал.

– Что, правда? – Он снова впился в меня взглядом и поставил стакан с виски на самый краешек стола, точно решил бросить вызов самой гравитации и проверить, существует ли она вообще.

Стакан, как ни странно, не упал.

– А ты, девочка-палиндром, – продолжал незнакомец. Волосы по-прежнему падали ему на глаза, отбрасывая тени на острые будто лезвие скулы. – Анна. H-A-N-N-A-H. Может, хоть с тобой мы еще увидимся? Зажжем от души, так сказать, развлечемся. – Он положил руку на сердце и понизил голос: – Если твое имя пишется без h на конце, я ничего не хочу об этом знать[10].

Буква h в моем имени писалась и в начале и в конце, а еще я должна была сохранять невидимость. Так что никаких новых встреч. И уж точно никакого «зажжем от души».

Даже этого разговора вообще не должно было случиться.

Через пятнадцать минут Кэйли уже вышагивала по каменистому берегу с той же грацией, что и по бильярдному столу, – будто вся ее жизнь была прогулкой по канату, натянутому высоко-высоко. Она шагала и даже не глядела себе под ноги – куда больше ее интересовало ночное небо. А я шла следом. В Кэйли жила кипучая, неутомимая энергия, удивительная жажда жизни.

– Ты им карманы успела обчистить, да? – спросила я, заранее смирившись с ответом.

Кэйли обернулась и расплылась в улыбке.

– Только у одного кошелек стащила.

Спрашивать, у кого именно, было бы лишним. Недаром она сбавила скорость, когда проходила мимо него. Какой яркий контраст – от него веет мраком, а Кэйли излучает свет; у него черты такие острые, что страшно порезаться, а у нее – пухлые, манящие губы.

– Хочешь узнать, как его зовут? – улыбнувшись еще шире, спросила Кэйли, помахивая трофейным кошельком. На щеках у нее проступили ямочки.

– Нет, – быстро ответила я.

– Лжешь! – Сестра снова улыбнулась – только теперь коварно. У меня имелась сотня поводов не доверять этой улыбке.

– Ты поосторожнее, – тихо попросила ее я. – С твоими-то приводами в полицию…

Мне нужно было, чтобы она не попадала в неприятности до конца года. Всего-то. А там уже я доучусь на медсестру, Кэйли исполнится восемнадцать, и я смогу ее забрать. Мы уедем далеко-далеко, туда, где никто и не слыхивал про Роквэй-Вотч и семью Руни.

Нужно только залечь на дно ненадолго.

– Анна, ты серьезно? Это не мне тут осторожничать надо! А той, у кого нет приводов! – Кэйли сделала пируэт и повернулась ко мне. В лунном свете блеснули ее синие-синие, как васильки, глаза, густо подведенные черным карандашом. На губах темнела помада, которую ей каким-то чудом удалось не размазать. – Лучше беги, пока мы еще к дому не подошли. А то еще кто тебя увидит! С глаз долой – из сердца вон.

Кэйли была единственной брешью в моей броне. Всю жизнь. Сегодня я поддалась импульсу – разыскала ее, чтобы удостовериться, что все в порядке, но мы обе понимали: в ореоле ее сияния меня проще всего заметить.

– Кэйли, будь осторожна, – повторила я, и на этот раз речь шла не только о краже кошельков и танцах на столах. Но и обо всем остальном. О семейном бизнесе.

Моя сестренка – отважная, дерзкая, неуязвимая, но лишь до поры до времени, – только глаза закатила и снова стала любоваться звездами. А может, все думала я, надо было оставить ее в баре – пусть себе пляшет на столах и на проблемы нарывается. Но даже если бы Кэйли удалось не угодить в неприятности, даже если бы она ушла оттуда целой и невредимой, пусть и на адреналине, кое-кто непременно узнал бы о ее вылазке. Как и всегда.

Свободолюбие и неудержимый нрав Кэйли были крайне выгодны для моей матери – и для всех Руни, – но и у этой выгоды был предел.

Глава 2

Честно признаться, квартирка у меня была крохотная: до кухонного стола можно было дотянуться, лежа в кровати. В шкафчике с тремя хлипкими ящиками хранились в основном книги, а не посуда. В хорошие вечера я любила читать, пока не усну, – я укутывалась в выдуманные миры, словно в одеяло. Но сегодня дала о себе знать давняя привычка. Я вырвала пустой лист из учебной тетради и загнула верхний правый уголок. А потом продолжила заворачивать страничку.

В детстве уходить с головой в книгу иногда было небезопасно. Приходилось искать другие способы, чтобы отвлечься, перенестись в выдуманные миры, но не утратить бдительности и связи с реальностью. Так я приучилась всегда носить с собой в карманах обрывки бумаги. Благодаря этому фокусу у меня всегда было чем занять руки.

Хоть я уже два с половиной года жила отдельно, меня по-прежнему успокаивали эти знакомые движения – когда снова и снова заворачиваешь кусок бумаги и всякий раз на свой лад. Сегодня вот у меня получилась странная, угловатая фигурка.

Я выбросила ее – и легла спать.

Посреди ночи меня разбудил голос – чувство было такое, будто меня ледяной водой окатили.

– Вставай.

Голос был строгий и беспощадный. Это точно не сон. Как я открывала глаза, не помню – просто вдруг поймала себя на том, что они открыты и в них бьет свет кухонной лампы. Мать нависла надо мной. Она пришла не одна.

– Поднимайся, тебе говорят, – рявкнула мать. Иден Руни была не из тех, кто просит дважды. Я тут же уловила предостережение и соскользнула с кровати, потом отступила на несколько шагов, чтобы увеличить дистанцию между нами, и присмотрелась. Кого это она привела?

Оказалось, что рядом с матерью стоит мой кузен Рори. Весь в крови.

– Залатай его, – приказала мать.

Я скользнула взглядом по его ранам, но все мысли были о другом. Я съехала из дома два с половиной года назад, не спрашивая у матери разрешения. И тогда она за мной не явилась. Оставила меня в покое, позволив жить своей жизнью, а теперь вот…

Залатай его. Стараясь унять подскочивший пульс и сохранить внешнюю невозмутимость, я сосредоточила все внимание на ранах. Самая серьезная из тех, что были видны, – на щеке. Довольно глубокая и длиной дюйма два. С такими мать и ее подельники церемониться не привыкли. Однажды я видела, как мой дядя выковыривает у приятеля пулю из плеча ложкой.

Это явно была проверка.

Я еще только училась на медсестру, но опыт работы в больнице у меня был большой: я начала практиковаться чуть ли не с первого дня учебы. Мать дала мне вполне посильную задачу, но вовсе не для того, чтобы я продемонстрировала свои навыки. Она хотела узнать, стану ли я сопротивляться. Я понимала, что, если дам ей отпор, навечно утрачу невидимость для Иден Руни – и для всех Руни вообще. Меня уже не оставят в покое.

– Медикаменты принесли? – спросила я бесцветным, ровным голосом. Уж кто-кто, а я умела делать вид, будто меня не существует, даже под пристальным взглядом. Никаких слабостей. Никакого бунта. Никаких эмоций.

Мать молча кинула на мою кровать черную сумку. Я открыла ее. Внутри оказался простенький набор для оказания первой помощи: ножницы, скальпель, щипцы, игла, хирургическая нить.

– Надеюсь, от твоей помощи будет прок, Анна, – сказала мать.

На самом же деле за этими словами крылось другое: я тебя отпустила, потому что мне это было выгодно. Но ты по-прежнему моя, душой и телом. И так было всегда.

– Тут нет никаких обезболивающих, – сказала я.

– Они ему не нужны. – Мать перевела пристальный взгляд с меня на Рори. – Как и мне не нужно было, чтобы этот соплежуй ввязывался в драку в баре. Именно сегодня, это ж надо! Другого времени не нашлось?

Драка в баре. Мне тут же вспомнился мрачноватый зеленоглазый парень в щеголеватой рубашке, глубокие тени на его скулах, стакан, оставленный на самом краю стола.

– Мне надо руки помыть, – сказала я и пошла к кухонной раковине. Я выиграла немного времени – этого хватило для того, чтобы сосредоточиться на мысли, что моя мать, кажется, задумала проучить вовсе не меня. А Рори.

Он был старше меня на пять лет и тяжелее фунтов на сто, и все же ему придется безропотно сидеть на стуле, пока я снова и снова буду вонзать иглу ему в кожу безо всякой анестезии, потому что альтернатива гораздо, гораздо страшнее.

Я выключила воду и пошла обратно. Мне совсем не хотелось его зашивать. Если кто-то узнает об этом, меня выгонят с учебы. Хуже того, я стану соучастницей семейного преступления, которое подтолкнуло Рори вступить в драку в баре именно сегодня назло моей матери.

Но, если я откажусь, думала я, она разозлится еще сильнее, и Рори придется совсем туго. Кузен смотрел на меня так, будто хочет плюнуть мне в лицо, а потом сблевать – именно в таком порядке.

– Садись, – велела я Рори. Оставалось надеяться только на одно: что, если я безропотно выполню приказ матери, без тени слабости или бунта, она успокоится настолько, что снова обо мне позабудет, ну или хотя бы отвлечется на время.

Чтобы я успела закончить учебу. И придумать, как увезти Кэйли.

Рори сел. Я приподняла его голову. Потом пошла в ванную за антисептиком – а заодно выкроила себе еще немного времени на раздумья. Обработала руки и инструменты, потом вскрыла иголку и нить. Они, к счастью, уже были продезинфицированы.

– Давай уже за дело, – сказала мать и шагнула ко мне.

«Вперед», – сказала я себе, но приступить к работе было не так-то просто. Ситуацию осложнял Рори, который постоянно дергался. Я поднесла иглу к ране и решила отвлечь его разговором – потому что совет расслабиться вряд ли бы помог.

– Кто это тебя? – спросила я.

– Че? – спросил он. Как ни крути, а Рори не был самым умным из моих кузенов.

– Сегодня в баре тусовались богатенькие ребята, – уточнила я. – Кто из них тебя так разукрасил? – Вопрос переманил на себя все его внимание, и я смогла начать.

Работала я уверенной рукой. Иголка ведь самая обычная. А кожа – это просто кожа.

– Да не важно, – тихо ответил Рори, едва шевеля губами. – Я всех троих придушу. Ух, подонки!

В моей семье такими угрозами попусту не сыпали.

– Анна, стой. – Приказ матери отскочил от стены, будто пуля. Но у меня в голове крутилось: «Не навреди». Я наложила последний стежок и только тогда остановилась.

Мать наклонилась к Рори так, чтобы их глаза оказались на одном уровне. Потом с силой нажала большим пальцем на раненую щеку – чуть ниже шва.

– Ты хоть знаешь, кто эти мальчишки? – спросила она. Рори не ответил. Мать усмехнулась. – Ну и ну.

Она еще сильнее вдавила палец ему в кожу, а потом перевела взгляд на меня.

– Посмотрим, догадается ли Анна. Слушай. К нам в Роквэй-Вотч приехали богатенькие мальчики. Высокомерные до усрачки. И завтра утром хотят лодку арендовать. Кто это? – Последний из наложенных мною швов затрещал и лопнул.

Я постаралась сосредоточиться. Лодка. Поблизости есть только одна локация, куда можно добраться вплавь. Остров, принадлежащий миллиардеру. Остров Хоторнов.

Кто это?

– Хоторны, – ответила я.

– Ну хоть у этой мозги на месте. – Мать снова воззрилась на Рори. – Один Хоторн с двумя дружками. Если точнее, Тобиас Хоторн Второй. Тоби. Единственный сын богатейшего человека нашей страны. И, даже если он будет умолять, чтобы его убили, мы не станем исполнять это желание, ты меня услышал, а, Рори?

– Да, – сквозь зубы ответил он.

Мать отняла руку от его щеки.

– Поправь последний стежок, – приказала она мне совершенно невозмутимым тоном.

Меня замутило, но я справилась с собой и стала доделывать работу. Чтобы хоть как-то помочь себе, я с головой ушла в мысли. Тобиас Хоторн Второй. Тоби. И снова перед глазами появился парень с рыжевато-каштановыми волосами и развязными движениями императора, лениво разлегшегося на носилках. Я ни капли не сомневалась, что именно он носил фамилию Хоторн и, судя по всему, был виноват в моих сегодняшних бедах. Спасибо, конечно, выскочка привилегированная.

Я доделала шов, и мать заторопилась к выходу. Рори поспешил следом, как верный пес. В дверях она остановилась и обернулась ко мне.

– У тебя уверенная рука, – сказала она.

И это был вовсе не комплимент. А обещание. Обещание вернуться во что бы то ни стало.

Глава 3

В ту ночь я больше не уснула, а на рассвете вышла из дома. У меня был выходной, но мне не сиделось на месте. Нужно было немного проветрить голову, так что я отправилась в магазин, а потом на самую окраину города. Я тоже жила на окраине – аренда жилья в других городках, поближе к моему колледжу или к больнице, чем Роквэй-Вотч, была мне не по карману, так что я решила поселиться на отшибе. Дальше моего дома был только заброшенный маяк и прилегающая территория, до того недружелюбная, что вряд ли здравомыслящий человек туда бы сунулся.