Хроники несостоявшихся подвигов: Книга заклинаний оказалась кулинарной

Хроники несостоявшихся подвигов: Книга заклинаний оказалась кулинарной

Рой и Вивиан Шарп

Акт 1

Как испечь неприятности

Глава 1

Булочное проклятие

Эта деревушка затерялась среди холмов, как последний лист на осеннем ветру и была мало чем примечательна среди сотен таких же в Аргосте, королевстве, где каждый второй мужик зовётся бароном, но даже король не может собрать налоги без пары здоровенных дружинников. Местные так гордятся своими "неприступными" крепостями, что забывают чинить ворота, а серебряные рудники давно превратились в притон контрабандистов и слишком предприимчивых гномов. В тавернах тут вечно спорят, чей род древнее, но к третьему кувшину все дружно соглашаются, что лучше бы предки просто оставили побольше денег.

Муковрат – деревушка, где не существует высоких титулов, огромных дворцов, да и перспектив выше хозяина ночлежки. То место, где вместо магии － карточные фокусы, вместо рыцарских турниров － драки за корчмой, а вместо великолепных сортов дворфийского эля сивуха Дранглина Зока, что, я вам скажу, не лучшее пойло если вы хотите пожить. Озеро у Муковрата давно забыло, что такое рыба. Вода в нём была цвета чая, который трижды заварили, а поверхность покрывала плёнка из тины и каких-то подозрительных пузырей. Иногда по ночам оно вздыхало – глухо, как старик после плотного ужина, – и тогда на берег выплёскивало старые башмаки да битые бутылки. Рыбаки давно махнули рукой, но старуха Ферн клялась, что однажды видела, как из воды высунулась рука – длинная, зелёная и с идеальным маникюром. В крохотной деревеньке Муковрат нет ничего интересного, кроме невероятно воздушных булочек от местного пекаря. На расспросы о секрете их приготовления он лишь загадочно улыбается и бормочет что-то о «частичке души» в каждом каравае. Булочки Мастера Гарцеля были настолько воздушными, что, казалось, вот-вот улетят. А после первой крошки во рту возникало странное ощущение – будто кто-то шепчет тебе на ухо забытые воспоминания. Старушка Ферн уверяла, что именно они вылечили её от тоски по умершему мужу… но больше никто не верил её бредням. А в остальном это самая обычная деревня, о которой говорят: «Там заканчивается жизнь». Но не в этот раз.

Именно в этом всеми забытом месте жил простой и невзрачный, как и сама деревня, паренёк по имени Томлин. Томлин был худым, как весенний прутик, с лицом, которое даже мать называла «милым, если присмотреться». Веснушки, россыпью убегавшие от носа к ушам, выдавали привычку подгорать у печи, а волосы – цветом напоминавшие пережаренный карамельный сироп – вечно торчали в стороны, будто пытались сбежать с головы. Единственное, что в нём хоть немного напоминало героя – это руки: пальцы, умевшие идеально месить тесто, так же ловко натягивали тетиву лука.

Добрый малый, хоть и слегка глуповат, он старался жить по совести, работал помощником того самого пекаря, о котором знали даже за пределами Муковрата. Не рассчитывал он в жизни на что-то большее, чем дорасти до полноценного пекаря, но всегда мечтал о приключениях: о спасении королевств и о битвах с чудовищами, о прекрасных принцессах, спасённых из тёмных башен, из лап уродливых и злых существ, и о верном оруженосце, который всегда придёт на помощь и которого бы звали Луко. Он сам уже не понимал, почему именно Луко, но для фантазии было довольно складно. Конечно же он понимал, что сбыться этому не суждено, да и не нравились ему ни мечи ни доспехи, слишком уж грубые приспособы, совершенно не подходившие ему по темпераменту. Зато лук и стрелы он считал весьма привлекательным орудием, имевшую некую нотку элегантности, в связи с чем с раннего возраста начал брать уроки стрельбы у старого, осевшего в этих краях, лучника Гаррика Торвена, который за много лет заменил ему отца, ушедшего давным-давно, когда Томлин был ещё совсем юн. Гаррик – высокий, сухопарый мужчина с кожей, похожей на старую пергаментную карту: морщинистой, потемневшей от солнца и ветра. Его волосы, некогда тёмные, теперь больше серебряные, и собраны в небрежный хвост. Глаза – серые, как сталь, – всегда смотрят пристально, будто высматривают цель даже в обычном разговоре.

Он носит поношенный кожаный доспех, который когда-то был хорош, а теперь больше похож на вторую кожу – потёртую, но удобную. Лук он носит за спиной, а стрелы – в колчане на бедре, и кажется, что даже во сне его пальцы помнят вес тетивы.

Говорит он мало, предпочитая кивки и короткие фразы, но когда рассказывает о чём-то важном – о стрельбе, о лесе, о старых временах – голос его становится глубже, и тогда слушатели затихают, боясь пропустить слово.

А ещё у него есть привычка теребить старый медный медальон на шее – подарок от кого-то, чьё имя он не называет.

– Тебя опять ведёт влево, Том.

– Знаю, Гаррик, ничего не могу поделать, – ответил юноша ослабив тетиву и опустив лук. – Я вчера обжог руку, когда доставал ванильные крендельки из печи. У меня до сих пор не получаются завитки правильной формы и крендельки вышли чудные. Мастер Гарцель долго смеялся.

– Том, не отвлекайся! У тебя сегодня ещё с десяток мишеней, а ты снова заливаешься как соловей после эля.

– Да, учитель! – бросил молодой человек и сосредоточился на стрельбе.

Тетива врезалась в пальцы, оставляя красные полосы. Старый лук Гаррика – тяжёлый, с выщербленной рукоятью – норовил выскользнуть, будто не признавал хозяина. А вон те мишени на пне казались смеющимися: «Опять мимо, пекарь!»

***

Дорога была выучена до каждого камня. Вот тут – лужа, которую не замечают, пока не наступишь. Здесь – старая яблоня, сбрасывающая плоды прямо под ноги. А вот и кривой фонарный столб, от которого пахнет ржавчиной и кошачьей мятой. Томлин шёл, не глядя под ноги, перебрасывая колчан с боку на бок. Уже слышался гул голосов из пекарни – утренние покупатели толпились у прилавка. Он ускорил шаг, ловко проскользнул в служебный вход и, не останавливаясь, схватил висящий на гвозде фартук. Пекарня Гарцеля пахла тёплым воском и подгоревшим сахаром. Гигантская кирпичная печь занимала половину комнаты, её ржавая дверца вечно была в подтёках муки. Каждый раз, когда Томлин заходил внутрь, под ногами хрустел засохший клейстер – будто сама комната шептала: «Ты здесь лишний». Через мгновение руки его погрузились в тёплую, податливую массу теста. Смена началась.

Томлин был полон энтузиазма, хотя ничего не говорило о том, что этот день будет каким-то особенным. Старушка Ферн как обычно пришла за яблочным штруделем и как всегда пришла именно тогда, когда остался самый последний. Пьянчуга Келдрик в свойственной ему манере взял пол буханки ржаного и пошатался в сторону халупы Дранглина Зока. После полудня прибежал мальчуган Руф и попросил орехового рулета, что немного ошарашило Томлина, ведь он всегда думал, что у Руфа аллергия на орехи, но всё же дал ему кусочек.

Отвернувшись от печи, Гарцель окликнул Томлина:

– Том, принеси из подсобки мешок корицы, пора готовить наши фирменные.

– Будет сделано, Мастер Гарцель! – обслужив последнего клиента, крикнул молодой человек и устремился в подсобку.

Мастер Гарцель, как бы его описал сам Томлин, был грузным мужчиной небольшого роста, с грубыми чертами лица, точно таким же грубым, но бодрым голосом и абсолютным отсутствием волос. Дружелюбный и весёлый пекарь был одним из самых близких людей для Томлина и всегда старался поддерживать и наставлять паренька. Рыская в мешках в поисках корицы, Томлину вспоминались различные истории про него и Гарцеля, которые грели ему душу. Как дочка лесоруба, Дубава, заигрывала с молодым человеком, после чего Гарцель долго его дразнил и сильно смеялся, когда Том краснел, от упоминания об этом. Вспомнил как в первые дни работы Томлин по незнанию ходил без колпака и натряс волос в тесто, а на ругань Гарцеля он отрицал свою причастность. Пекарь в свою очередь снял колпак и указал на свою блестящую лысину, сведя аргументы паренька на нет.

Витая в тёплых воспоминаниях, Томлин всё же отрыл злосчастный мешок корицы и приволок его, аккуратно положив на стол возле Мастера и быстро вернулся за прилавок, где его уже ждали скучающие обыватели.

Позднее, когда последние лучи солнца уже целовали лысину Гарцеля сквозь малое окошечко двери служебного входа, тот неожиданно прервал молчание и спросил:

– Том, а чего бы ты хотел от жизни? У тебя есть мечта?

—Я бы хотел приключений, – ненадолго задумавшись, ответил парень. – Хотел бы путешествовать по разным местам, встречать разных людей, эльфов или дворфов. Забраться на вершину Алайских гор, достать меч из озера и может даже победить в рыцарском турнире.

– Ты разве умеешь обращаться с мечом? – в голосе Мастера отчётливо звучала насмешка.

– Нет, но мечтать мне никто не запрещает. А ты мечтаешь о чём-то?

—В моей жизни было всё, чего я мог пожелать. Я хотел лишь покоя и я его получил, так что нет.

– А у тебя были приключения? – предвкушая положительный ответ, с явным нетерпением полюбопытствовал ученик.

– Да, но я расскажу о них тебе в другой раз, пора закрываться.

—Я сегодня немного задержусь! – воскликнул Томлин. – Я хотел заняться печью, ведь мы давно её не чистили.

– Как скажешь, малец! Тогда до завтра!

– Хорошего вечера, Мастер! – махнув на прощание рукой, бросил парень и приступил к наведению порядка.

Перед тем как непосредственно приступить к самой печи, молодой человек расставил по местам ножи и лопатки, помыл кувшины с квашнями и прошёлся метлой по полу пекарни.

Через пару часов после закрытия лавки, вычищая пепел из печи, Томлин краем глаза заметил в глубине тусклое зеленоватое свечение, заставившее его ненадолго остолбенеть. Зелёный огонёк дрожал, как живой. Он не просто светился – он дышал, расширяясь и сжимаясь. Томлин почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом. А потом… печь тихо застонала. Или это послышалось? Бросив взгляд на откусанную им же булку недельной давности, его живот предательски заурчал.

– Стоило послушать Гарцеля и выбросить этот чёрствый кусок старой буханки, – он уже успел пожалеть, что вообще притронулся к ней. – Это был не изюм. Уже даже галлюцинации появились. Нужно срочно поспать.

Том спешно закончил работу с печью и, выйдя из пекарни, неловко перепрыгивая лужицы, оставшиеся после недавно прошедшей грозы, и вдыхая запах сырой земли, направился домой. Там его ждала, давно вернувшаяся с работы, мать. Марта – женщина средних лет, продающая на рынке овощи, выращенные на собственном огороде. Её лицо по-прежнему сохранило следы былой красоты, но теперь больше говорит о трудностях, чем о радостях. Каштановые волосы, некогда густые, теперь прорезаны сединой и собраны в небрежный пучок. Руки – рабочие, с натруженными суставами и коротко остриженными ногтями – выдают женщину, которая не боится труда.

Она носит простое платье, перехваченное на талии фартуком, в карманах которого вечно что-то лежит: то горсть зёрен, то кухонный нож, то пучок сушёных трав. Говорит она тихо, но твёрдо, и в её голосе всегда слышится усталость – не от жизни, а от того, что её сын вечно попадает в истории.

Но когда она смеётся – а смеётся она редко – всё лицо преображается, и на мгновение кажется, что годы с неё спадают. После ухода мужа, ей пришлось воспитывать сына одной, в тяжёлых условиях, когда денег с трудом хватало на пропитание, но даже в такой давящей обстановке голода и изнеможения она смогла вырастить его добрым и жизнерадостным юношей. Мать смогла стать для него поддержкой и опорой в жизни, а дом, хоть обветшалый и тесноватый, всегда ощущался как тёплое и уютное место, где его любят и ждут. Домишко Марты пах луковым супом и дешёвым мылом. На столе – потёртая скатерть с заплатками, но тарелки блестели. Даже вон та трещина на потолке была аккуратно заклеена газетой – мама ненавидела беспорядок даже в нищете

– Том, ну наконец-то, ужин уже совсем остыл! – войдя в дом и швырнув мокрые ботинки в пыльный угол, услышал молодой человек голос матери доносящийся из кухни. – Ты чего так поздно сегодня?

Томлин скинул с себя влажный плащ, повесил его на деревянный крюк у двери и, потирая озябшие руки, вошёл в кухню.

—Печь чистил, мам. – пробормотал он, садясь за стол, и наклонившись над тарелкой с супом, вдохнул его аромат. Почему-то в памяти всплыло то зеленоватое свечение из печи. Наверное, потому что стряпня матери сегодня слишком его напоминала.

– Что-то случилось, сынок? – обратилась к нему Марта, продолжая держать ложку в руках. – Ты какой-то бледный.

– Вообще-то да! Либо я съел что-то не то, либо в печи Мастера Гарцеля кто-то устроил вечеринку. Она вроде как светилась зелёным. Может, там живут хлебные эльфы?

Марта вздохнула и сев напротив сына за стол, погладила его по руке.

– Сынок, если бы в ней жили хлебные эльфы, они бы уже давно устроили голодовку из-за твоего «кулинарного таланта», а не вечеринку.

Томлин рассмеялся, но потом в окно загрохотал ветками по стеклу ветер – так громко, будто сама печь напомнила о себе.

– Ладно, － молодой человек отодвинул от себя опустевшую тарелку. – Завтра я проверю, не завелась ли там ещё и танцующая булка.

Марта с улыбкой покачала головой.

На следующее утром Томлин проснулся с твёрдым намерением разобраться в тайне зелёного свечения. Наскоро умывшись и натянув на себя всё ту же рубаху и всё те же брюки, он вошёл в кухню, где уже вовсю хлопотала его мать.

– Ну что, исследователь печных аномалий, проснулся? – Марта поставила перед ним тарелку с яичницей, которая подозрительно напоминала по форме тот самый зелёный огонёк. – Что, теперь и яичница с тобой заговорила?

– Мам, я не шучу! – Томлин нахмурился. – Там и правда что-то было. Я уверен. Может, это древний дух пекарей? Или забытый рецепт волшебного хлеба?

—Кажется ты слишком много об этом думаешь. Может быть это просто плесень, которая решила, что ей пора эволюционировать, – усмехнулась Марта, но в глазах её мелькнула тревога.

Заметив это, Том подошёл к матери и погладив её по плечу, попытался успокоить.

– Не волнуйся, мам, я не буду на этом зацикливаться, обещаю.

Поцеловав её в щёку на прощание, молодой человек накинул свой тёмно-серый плащ и выбежал из дома.

По дороге на работу Томлин так задумался над существованием хлебных эльфов в печи Мастера и над их возможной вечеринкой, на которую его не позвали, что опоздал, чего за ним никогда раньше не замечалось. Так что, когда он вошёл в пекарню, там уже царил привычный ему хаос, из-за чего ему быстро пришлось вливаться в работу.

Вдруг из-за стойки с противнями вылетел гоблин-рецидивист Жужебер, весь перемазанный в тесте, с растрепанными волосами и диким блеском в глазах. «МЫ В ТЕСТЕ!» – завопил он, размахивая липкими руками, будто только что вырвался из плена дрожжевого монстра. Его сюда пристроили в качестве наказания за кражу закваски, но, судя по всему, на этот раз тесто мстило ему само. Заметив ошарашенного Томлина, Жужебер тут же сменил панику на хищную ухмылку: «Эй, пекарь, если тебе неохота возиться с этим липким кошмаром, я могу тебя подменить… за пару булочек с корицей!». Томлин лишь вздохнул и потянулся за тряпкой, а гоблин, громко чавкая, начал отдирать от себя куски теста и с любопытством разглядывать – нельзя ли это незаметно съесть.

План относительно печи был предельно прост: дождаться конца дня, когда все уйдут, и снова заглянуть в печь, но как на зло день сегодня тянулся словно карамель. Томлин настолько сгорал от нетерпения, что даже Гарцель заметил его странное поведение и, настойчиво пытался отправить его домой отдыхать, задолго до закрытия пекарни.

Томлин машинально кивал на увещевания Гарцеля, но мысли его кружились вокруг печи, как мотыльки вокруг огня. «Может, они правда там пируют без меня? – терзался он. – Может, прямо сейчас крошечные ржаные корочки летают по воздуху, а эльфийские плюшки танцуют канкан на раскалённых углях?»

Жужебер, тем временем, успел умыкнуть с полки калач и теперь с довольным видом жевал его, притворяясь, что просто вытирает рот рукавом.

—Эй, Томлин, – буркнул он, крошки сыпались изо рта, – если тебя так манит печь, может, там чертовски хороший рецепт спрятан? Делиться будешь?

Гарцель, услышав это, резко обернулся:

– Какая ещё печь? Томлин, ты либо домой идёшь, либо объясняешь, что за бред у тебя в голове!

Солнечный луч, пробившийся сквозь мукопыльное облако, вдруг упал на дверцу печи – и Томлину показалось, что из щели мелькнул крошечный смеющийся огонёк. Сердце его ёкнуло.

– Ничего, Гарцель, просто… показалось.

Но когда все отвернулись, он незаметно подмигнул в сторону печи. «Ждите меня, друзья. Я вернусь».

А на самом дне топки, в тени углей, кто-то тихонько рассмеялся в ответ.

Глава 2

Секреты старой печи

Томлин так и не решился заглянуть в печь той ночью. Гарцель, к неудовольствию помощника, задержался в пекарне дотемна, проверяя учётные книги. Когда мастер наконец ушёл, заспанный Томлин уже едва стоял на ногах – странное возбуждение от возможного существования хлебных эльфов сменилось обычной дневной усталостью.

Он уже собирался запереть дверь, когда из печи донёсся явственный шёпот:

– Ну и долго же ты собирался!

Парень замер, держа руку на железной заслонке. Из тёмного жерла медленно проступил полупрозрачный силуэт девушки с острыми ушами, вся её фигура мерцала, как пламя свечи на сквозняке.

—Ты… ты хлебный эльф? —глупо пробормотал Томлин, чувствуя, как поджилки предательски дрожат.

Призрачная девушка фыркнула – странный звук, похожий на шум ветра в пустой бутылке:

—Хлебный? Эльф? Ты ещё глупее, чем выглядишь! – фыркнула полуэльфийка, и её голос прозвучал так, будто кто-то провёл смычком по расстроенной скрипке.

Томлин хотел обидеться, но тут заметил, что сквозь её грудь отчётливо видна надпись на мешке с мукой: «Срок годности истёк». Всё-таки сложно спорить с призраком, когда он буквально читает тебе мораль через собственный кишечник.

Девушка в печи оказалась не просто призраком – она была похожа на рисунок на мутном стекле. Её острые уши дрожали, когда она говорила, а платье – когда-то нарядное, а теперь прозрачное, как старая паутина – колыхалось в несуществующем ветру. Томлин заметил, что там, где её ступни должны были касаться пола, лужицы разлитой воды покрывались тонким слоем льда.

Призрак вздохнул – это звучало как свист в дымоходе— и протянул к Томлину полупрозрачную руку:

– Слушай, увалень, мне нужна твоя помощь. Ты ведь любишь помогать, да? Видно же, что добрый…

Томлин зажмурился, потом снова открыл глаза. Призрак не исчез. Напротив, полуэльфийка скрестила прозрачные руки на груди и смотрела на него с таким выражением, будто он уже сто раз её подвёл.

– Не знаю… – Томлин тяжко вздохнул и почесал затылок. – О чём речь то?

Призрак вспыхнул ярче, словно обрадованный детский фонарик.

– Мой отец пропал! – её голос зазвенел, как разбитый стеклянный графин. – Он ушёл в небо и не вернулся.

– Так оттуда и не возвращаются, – Философски заметил Томлин.

– Пустая тыква! – призрак резко сжался, будто его невидимо дёрнули за ниточки, и его голос на секунду расслоился на десяток шёпотов. – Он на воздушном корабле ушёл, а не умер!

– А-а-а… – Томлин медленно соображал. – А что с ним случилось?

– Он вылетел на встречный воздушный поток и врезался в молнию, – ответила полуэльфийка с убийственной серьёзностью.

– Серьёзно? – Томлин округлил глаза. – В молнию можно врезаться?

– Остолоп! Нет, конечно! – призрак взметнулся к потолку, рассыпаясь синими искрами. – Это сарказм! Я просто-напросто не могу знать, что случилось. Но я застряла между мирами, и пока не узнаю правду…

Томлин закатил глаза.

Призрак медленно опустился перед ним, и её глаза – если приглядеться, очень печальные – смотрели прямо в его душу.

– Ну что, Томлин? – прошептала она. – Ты поможешь мёртвой девушке найти её папу?

Где-то на улице запел первый петух. В печи потрескивали угли. А в голове у Томлина уже звучали слова, о которых он, конечно же, пожалеет.

– Ладно… – он сдался. – Но только если мы будем делать перерывы на обед. Я не могу искать пропавших отцов на пустой желудок. .

Призрак улыбнулась – и в этот момент в пекарню ввалился Гарцель.

– ТОМЛИН, ТЫ ПОЧЕМУ ОПЯТЬ НЕ… – он замолчал, уставившись на призрака и виноватое лицо своего помощника.

Гарцель замер на пороге, и его лысина, обычно блестящая, как медный таз, вдруг покрылась испариной.

– Я, наверное, ещё сплю, – пробормотал он, но голос звучал так, будто он пытался убедить в этом не Томлина, а саму реальность.

Он развернулся и вышел.

Томлин вздохнул.

«Что я вообще делаю?»

Но было уже поздно. Приключение начиналось.

Глава 3

Дорога? Дорога!

Томлин стоял посреди пекарни, разрываясь между желанием броситься вдогонку за Гарцелем и инстинктивным пониманием, что объяснять тут нечего. Призрак тем временем уже хозяйственно порхала между полок, разглядывая запасы.

– О, черничные кексы! – её голос прозвучал прямо у уха Томлина, заставив его вздрогнуть. – Бери. И вон те ореховые палочки. И…

– Погоди-ка, – Томлин нахмурился. – Это же пекарские запасы. Гарцель меня убьёт.

– Тебя скорее убьёт голод, – парировала полуэльфийка, пролетая сквозь мешок с мукой и оставляя в нём призрачное сияние. – А ещё тебе понадобится…

Она замолчала. Томлин обернулся и увидел, как её прозрачные пальцы бессильно скользят через ручку поварёшки.

– …право, это уже издевательство, – пробормотала она, и в голосе её впервые прозвучала не театральная, а настоящая досада.

Тем временем за дверью послышалось шарканье. Дверь приоткрылась, и в щель просунулась рука Гарцеля с аккуратно завёрнутым свёртком.

– Возьми, – раздался из коридора ровный голос. – Вяленое мясо, сыр и… – Пауза, – …святая вода. На всякий случай.

Дверь захлопнулась.

Томлин и призрак переглянулись.

– Он… не задал ни одного вопроса, – растерянно констатировал Томлин.

– Либо он спит, – призрак парила над свёртком, любопытно рассматривая его сквозь себя, – либо твой хозяин знает о призраках больше, чем показывает.

– Или он просто устал от моих выходок, – честно предположил Томлин, развязывая узелок.

Внутри, помимо провизии, оказалась потрёпанная карта с пометками и… ржавый рыболовный крючок с обрывком лески.

Призрак фыркнула.

– Ну и сокровище, – сказала Морвен, – Видимо, он рассчитывал, что мы будем ловить призрачных карпов.

Томлин покрутил крючок в пальцах и тут же выбросил его в кусты.

– Зато карта цела, – пожал он плечами.

– Значит, так. Отец твой летел на воздушном корабле… куда именно?

Призрак задумалась, её контуры дрожали, как вода в стакане.

– В… портовый город. Где-то на юге. Я… не помню название.

– Отлично, – Томлин вздохнул, закидывая мешок за плечо. – Значит, сначала – в порт. А там…

– Там мы найдём кого-то, кто видел крушение!

– …там мы спросим, где можно поесть, – твёрдо поправил он.

За окном занимался рассвет. Где-то в печи тихо шуршали хлебные эльфы. Или всё же угли? А Томлин, с непривычки чувствуя себя главным героем странной истории, шагнул за порог – навстречу приключениям, которые он точно не заказывал.

***

Поле перед ними расстилалось бескрайнее, золотистое и на редкость… унылое. Томлин шагал, методично пережёвывая последнюю булочку из пекарни. Гарцель, конечно, положил провизии, но кто устоит перед свежей выпечкой?

Поле, по которому они шли, казалось, растянулось специально, чтобы Томлин пожалел о своём решении. Камни норовили попасть ему под ноги, ветер дул строго в лицо, а единственное дерево на горизонте стояло криво, будто показывало ему фигу. «Может, это знак?» – подумал Томлин. «Знак того, что ты идиот», – будто ответил ему взгляд Морвен.

– А ты взял деньги? – раздался у него над правым ухом голос Морвен.

Томлин остановился, сделал глубокий вдох и начал методично вытряхивать карманы:

– Давай посмотрим… В левом – крошки, в правом – дыра. О, а вот нитка! – он торжествующе поднял обрывок верёвки. – Можем сплести себе удачу.

– Безденежная удача – это как суп без соли, – заметила Морвен. – То есть ты его съешь, но удовольствия ноль.

– Я и несолёный суп съем, – честно признался Томлин и продолжил путь.

– А что ты вообще умеешь?

– О! – Томлин оживился. – Я умею определять свежесть хлеба по звуку. Вот смотри. – Он постучал по булке. – Слышишь? Это «утренняя» хрусткость. Если бы она была вчерашней…

– Я умерла, а не оглохла, – перебила его Морвен. – Я имела в виду полезные навыки. Например, драться?

– Умею стрелять из лука!

Морвен замерла в воздухе.

Томлин снял лук с плеча одним плавным движением. Дерево блеснуло на солнце, будто живое.

– "Дремлющая гроза" – делал мой дед. Брал дальше пятисот шагов, – он провёл пальцами по идеально гладкой древесине, где были вырезаны тонкие руны. – Только не люблю про это говорить.

Морвен замолчала ненадолго – редкость для неё.

– Сколько учился?

– Больше десяти лет. Каждый день по сотне выстрелов. Пока пальцы не начинали кровоточить, – он неожиданно ухмыльнулся. – Потом научился стрелять так, чтобы они не кровоточили.

Призрак закружил вокруг него, изучая:

– И при этом работаешь пекарем?

– Лучники много не зарабатывают. А хлеб нужен всем, – Томлин пожал плечами и вдруг резко развернулся, натягивая тетиву. Стрела взвыла в воздухе и – тхык! – вонзилась в одинокую ветку за двести шагов.

Морвен медленно мигнула:

– …а ты скромный.

Они шли дальше. Томлин размышлял, почему призраки такие дотошные, а Морвен, кажется, составляла в голове список «Как выжить с Томлином: инструкция для призраков».

– А сколько тебе лет? – не унималась она.

– Двадцать… эээ… сколько-то.

– «Сколько-то»?

– Ну да. Мама говорила, я родился в год Великой Неурожайной Засухи.

– Которая случается каждые три года?

– …возможно.

Морвен замерла в воздухе, её прозрачные руки схватились за голову и прошли сквозь неё, что выглядело ещё драматичнее.

– Ты… ты даже своего возраста не знаешь?

– А зачем? – искренне удивился Томлин. – Хлеб же от этого свежее не становится.

Призрак издала звук, напоминающий кипящий чайник, и резко рванула вперёд, оставляя за собой лёгкий иней на траве. Томлин, неспешно доедая булку, последовал за ней.

– Эй, а куда мы вообще идём? – вдруг осенило его.

Морвен остановилась так резко, что Томлин прошёл сквозь неё, почувствовав странный холодок вдоль спины.

– Ты… – её голос дрожал от возмущения. – Ты ШЕСТЬ ЧАСОВ идёшь за мной и только СЕЙЧАС спросил?

– Ну… – Томлин почесал нос. – Ты же впереди была. Я думал, ты знаешь.

Призрак медленно, очень медленно подняла прозрачные руки к небу, или куда там поднимают руки призраки в отчаянии, и беззвучно закричала.

А вдали уже виднелись первые дома Амберпорта – портового городка, где их ждали настоящие приключения. И, возможно, хоть кто-то, кто знал ответы на вопросы.

Томлин переложил лук на другое плечо, разминая затекшие мышцы. Солнце клонилось к закату, окрашивая поле в медовые тона.

– Так что там с твоим отцом? – спросил он, осторожно переступая через кочку. – Если не в молнию врезался, то куда пропал?

Морвен, плывшая впереди, замедлилась. Её прозрачные очертания стали мягче, словно тронутые дымкой.

– Он… – голос её звучал странно, будто доносился из очень далёкого места, – он ловил облачных устриц.

Томлин споткнулся.

– Чего-чего?

– Облачные устрицы, – повторила Морвен, и в её тоне появились тёплые нотки. – Они растут на нижней стороне кучевых облаков.

– И что, они… вкусные?

– Как морская вода с послевкусием облаков, – фыркнула Морвен. – Но папа клялся, что если поймать их в сезон, когда кучевые облака особенно пушистые…

– …они становятся вкуснее? – предположил Томлин с профессиональным интересом.

– Нет, тогда их проще чистить. Настоящий гурман, говорил он, должен ловить их во время грозы – тогда у них появляется «пикантная электрическая нотка».

Томлин представил себе человека, болтающегося на веревке под грозовой тучей с сачком в руках. Картина была настолько живой, что он не заметил, как они подошли к городским воротам.

– И он пропал во время… устричной охоты? – осторожно спросил он.

Морвен сделала паузу. Ее силуэт дрогнул, как отражение в воде.

– Нет. Он пропал во время обычного рейса. Перевозил мешки с кофе.

Ворота скрипнули. Из калитки высунулся стражник с лицом, напоминающим переспевшую сливу.

– Чё надо?

Томлин и Морвен переглянулись.

– Поесть! – одновременно сказал Томлин.

– Гостиницу ищем! – бодро сказала Морвен.

Стражник медленно перевёл взгляд с Томлина на пустое место рядом с ним (призраков, видимо, не видел) и обратно.

– …вам сначала поесть или сначала поспать?

– Да, – кивнул Томлин.

Глава 4

Порт, тени и забытые ответы

Порт встретил их ароматом, который можно было описать только как «мёртвый краб в луже рома». Торговцы орали так, будто их резали, матросы спорили так, будто вот-вот начнут резать друг друга, а под ногами хлюпало нечто, во что Томлин предпочёл не всматриваться. Где-то вдали чайка с криком вырвала у старика селёдку – видимо, местные птицы тоже жили по понятиям.

– Итак, – Морвен парила рядом, осматриваясь с видом знатока, – нам нужно: найти ночлег, не умереть с голоду, выяснить что-нибудь про папин корабль.

– В таком порядке? – уточнил Томлин, уворачиваясь от ведра с помоями, вылитого из окна второго этажа.

– В порядке выживаемости.

Они остановились перед выбором:

Улица – бесплатно, но с риском быть ограбленными ,или того хуже.

«Рыбацкая доля» – дешевая таверна с вывеской, на которой чайка с человеческим лицом клевала что-то подозрительное.

«Серебряный якорь» – выглядела прилично, но явно не для их тощего кошелька.

– Средний вариант, – решила Морвен. – Там хотя бы крыша есть.

– И клопы, – мрачно добавил Томлин, но последовал за ней.

Внутри пахло пивом, потом и ностальгией по свежему воздуху. Бармен «Рыбацкой доли» напоминал того, кто однажды проиграл в карты собственную совесть и даже не заметил потери. Его рукава были закатаны, обнажая татуировку с надписью «Добро пожаловать в ад», а из-за стойки доносилось чавканье – то ли он жевал, то ли там жил кто-то ещё.

– Номер на ночь – пять медяков, – бухнул он, даже не взглянув на них.

Томлин осторожно выложил на стойку:

– У нас есть… эээ… вот это.

Из мешка появился кусок сыра, завернутый в ткань. Твердый, с благородной плесенью, пахнущий травами и терпением – явно работа Гарцеля.

Бармен наконец поднял глаза. Его нос задрожал.

– Это… «Король пастбищ»?

– Вы разбираетесь в сырах? – оживился Томлин.

– Я разбираюсь в краденом. Такой только у графских поставщиков.

Наступила неловкая пауза. Морвен быстро шепнула:

– Скажи, что ты сыровар!

– Я… пекарь – честно признался Томлин.

К счастью, нос бармена победил подозрения. Он медленно протянул руку:

– Три ночи. И никому не говори, откуда это.

Когда они поднимались по скрипучей лестнице, Морвен прошипела:

– Ты идиот!

– Зато честный идиот, – буркнул Томлин, осматривая их «номер» – каморку с кроватью, табуреткой и живописной дырой в потолке.

– О, смотри! – Морвен указала вверх. – Бесплатный планетарий.

Томлин плюхнулся на кровать, подняв облако пыли. Он перевернулся на бок, глядя на мерцающий силуэт.

– Так… как ты вообще… э-э-э…

—Померла? – Морвен закружилась над потухшими углями.– О, это шедевр идиотизма. Представь: папин корабль задерживался, а я решила развлечься в порту.– Её голос приобрел саркастичные нотки. – Устроила соревнование, кто дальше плюнет с крана. Выиграла, кстати.

– И? – приподнял бровь Томлин.

– И забыла, что стою на мокрых досках.– её светящиеся руки изобразили падение. – Шлёпнулась в воду прямо перед рыбацкой лодкой. А там – остроумцы с сетями. – силуэт дрогнул, будто смеясь. – Выловили меня… вместе с тунцом. Только я – не дышала уже.

– Ты… утонула в рыболовной сети? – Томлин фыркнул, тут же смутившись.

– С тунцом в объятиях! – её смех прозвучал как звон разбитого стекла. – Папа бы оценил – он всегда говорил, что я влипаю в глупейшие ситуации. – Наступила пауза, затем тише, – Ирония в том, что он-то как раз боялся, что я погибну в море… А я взяла и умудрилась утонуть в луже у причала.

– Завтра ищем информацию о корабле, – сказал он, чихая.

– А сегодня?

– Сегодня, – он уже засыпал, уткнувшись лицом в подушку, – я представляю, какая на вкус та «электрическая» устрица…

За окном завыл ветер. Где-то в порту звякнули якорные цепи. А сквозь дыру в потолке действительно были видны звезды.

Томлин храпел, раскинувшись на узкой кровати, одной ногой свесившись на пол. Морвен парила у дырявого окна, сквозь которое лился лунный свет.

«Он спит как убитый», – подумала она, наблюдая, как рот Томлина беззаботно приоткрылся. «Совсем не беспокоится, что рядом призрак. Даже не боится, что я его задушу во сне. Идиот».

Где-то за стенами таверны кричали пьяные матросы. Морвен машинально потянулась поправить волосы – и снова увидела, как пальцы проходят сквозь пряди.

– Чёрт, – прошептала она, хотя давно уже не могла ни плакать, ни даже сжать кулаки.

Томлин во сне что-то пробормотал и перевернулся на бок.

«Дурак. Добрый, честный, безнадежный дурак. С луком, который умеет использовать, и с сыром, который не умеет продавать».

Она подплыла ближе, разглядывая его загорелые веснушки на носу. Живые. Настоящие.

– Почему ты согласился мне помочь? – спросила она шепотом, зная, что не получит ответа. – У тебя же была нормальная жизнь. Пекарня. Гарцель. Булочки…

Луна скрылась за облаком, и на мгновение комната погрузилась в темноту. Морвен почувствовала, как всегда в такие моменты, – абсолютную, всепоглощающую пустоту.

«Я даже не могу по-настоящему рассердиться. Ярость требует плоти, требует сжатых зубов, требует удара кулаком по столу. А у меня ничего нет. Даже тени».

Томлин во сне чихнул.

– Будь здоров, – автоматически сказала Морвен и тут же фыркнула. «Вот дура. Призраки не говорят "будь здоров».

Но что-то в этом ритуале – в этом крошечном кусочке нормальности – заставило её почувствовать себя… не совсем призраком. Почти живой.

Она опустилась, вернее, сделала вид, что опускается, на табурет у кровати.

– Ладно, пекарь, – прошептала она. – Раз уж ты тащишь меня в эту авантюру… Постарайся не умереть, ладно?

Томлин сладко посапывал в ответ.

А за окном первые лучи рассвета уже золотили мачты в порту. Скоро начнется новый день.

Розовые лучи рассвета скользили по лицу Томлина, заставляя его морщиться. Он потянулся, зевнул так, что щелкнула челюсть, и открыл один глаз.

Морвен «сидела» на подоконнике, подперев прозрачный подбородок рукой. Солнце играло в её полупрозрачных чертах, делая их почти живыми.

«Спящий выглядит… мило», – невольно подумала она и тут же нахмурилась. «Чёрт, это же Томлин! Тот самый увалень, который вчера пытался расплатиться сыром! Хотя…»

– Ты храпишь, как пьяный дворф, – сказала она, когда он открыл глаза.

Томлин сел, потёр лицо и уставился на неё мутным взглядом.

– А ты… красивая, когда светишься, – пробормотал он, ещё не до конца проснувшись.

Морвен почувствовала странное тепло, что было невозможно, ведь у призраков нет тела, и тут же злостно фыркнула:

– Иди одевайся, соня.

Пока Томлин копошился с сапогами, она отвернулась к окну, стараясь не замечать, как солнечные лучи играют на его веснушках.

– Итак, – сказала она слишком бодро, – контора торговой компании, потом порт, потом…

– Завтрак, – твёрдо заявил Томлин, наконец встав на ноги. Его живот издал звук, похожий на бунт в пекарне.

Морвен хотела возразить, но неожиданно улыбнулась:

– Ладно, пекарь. Но спрашиваем про отца между делом.

Внизу бармен, всё тот же толстяк с красным носом, протирал кружки.

– Контора «Небесного торговца»? – спросил Томлин, спускаясь по лестнице.

– Три улицы к порту, справа, – равнодушно ответил бармен, даже не подняв головы. – Завтрак будете?

– Нет, спасибо, – сказал Томлин, уже экономя оставшиеся монеты.

Бармен швырнул на стол два яблока.

– Берите. В долг.

Томлин кивнул и протянул одно Морвен. Она автоматически потянулась – и яблоко с глухим стуком упало на пол.

Наступила неловкая пауза. Бармен с подозрением взглянул на Томлина.

– Я… – начала Морвен.

– Ничего, – быстро сказал Томлин, поднимая фрукт. – Я за тебя доем.

Они вышли на улицу, залитую утренним солнцем.

– Значит, контора, – сказал Томлин, размахивая яблоком, как указкой.

– А потом…

– Потом узнаем, что едят настоящие моряки.

Морвен покачала головой, но почему-то её прозрачные щёки казались чуть светлее обычного.

«Чёртов пекарь», – подумала она, следуя за ним. «Совсем не такой уж и дурак».

Улицы портового города оживали с каждым шагом – торговцы раскладывали товары, матросы с грохотом катили бочки, а где-то в переулке уже пели пьяные песни.

Томлин шёл, разглядывая вывески, когда внезапно наткнулся на толпу, собравшуюся вокруг глашатая.

– Слушайте все! – кричал тот, размахивая свитком. – В деревне Ячменный Утес начинается фестиваль дворфийского эля! Три дня пира! Пять сортов от лучших пивоваров!

Толпа загудела. Морвен вдруг вспыхнула ярче.

– Томлин, мы обязаны туда поехать!

– Но твой отец…

– Мой отец пропал месяц назад, – парировала Морвен, кружа вокруг него. – Ещё три дня ничего не изменят. А вот дворфийский эль…

– Который ты не сможешь попробовать, – осторожно заметил Том.

Морвен замерла. Её прозрачные брови поползли вверх.

– О, простите, ваше величество! Не знала, что призракам запрещено смотреть на веселье!

– Я не это имел в виду…

– А ещё ты можешь описать мне вкус, – её голос вдруг стал мягче. – В детстве отец так делал, когда я болела…

Томлин вздохнул, глядя на плакат, где усатый дворф обнимал бочку размером с дом.

– Ладно. Но только на один день.

– На два!

– На день с половиной, и это моё последнее слово!

Морвен улыбнулась, что выглядело как внезапная вспышка света, и дёрнула его за рукав – её пальцы на секунду стали почти осязаемыми.

– Тогда нам нужна телега!

– Телега? – Томлин поморщился. – Я думал, пешком…

– В соседнюю деревню через болота? – Морвен закатила глаза. – Ты хочешь, чтобы твои булочки заплесневели раньше времени?

Они уже поворачивали к рыночной площади, когда Томлин внезапно остановился:

– А деньги?

Морвен лукаво улыбнулась:

– У тебя же есть сыр…

Томлин схватился за сумку, но было поздно – призрак уже летел к стоянке возчиков, оставляя за собой след из смеющихся искр.

На пыльной стоянке пахло лошадьми, сеном и дальними дорогами. Последняя телега, гружёная бочками, уже была готова к отправлению – возчик, коренастый мужчина с лицом, напоминающим печёное яблоко, завязывал узлы на покрывале.

– Эй, добрый человек! – Томлин подскочил к нему, чуть не споткнувшись о колесо. – Можно с вами до Ячменного Утеса?

Извозчик даже не поднял головы:

– Мест нет. И денег у тебя, парень, тоже нет, судя по всему.

Морвен, кружа над телегой, вдруг материализовалась прямо перед его лицом. Конечно, возчик её не видел, но лошадь испуганно рванула вперёд.

– Осторожнее! – проворчал мужчина, хватая поводья.

– У нас есть это! – Томлин вытащил из сумки завёрнутый в ткань кусок сыра.

Возчик замер. Его нос задрожал.

– Это… «Король пастбищ»?

– Вы разбираетесь в сырах? – оживился Томлин.

– Я разбираюсь в настоящей еде, – поправил извозчик, уже протягивая руку. – Половина сейчас, половина – по прибытии.

Томлин вздохнул и отломил добрую треть. Мужчина тут же сунул кусок в рот, зажмурился от удовольствия и кивнул на телегу:

– Залезайте. Только громко не разговаривайте – люблю тишину в дороге.

Они устроились между бочками. Морвен «уселась» на самую высокую, свесив прозрачные ноги.

– Ну что, пекарь, – прошептала она, когда телега тронулась. – Готов описывать мне вкус эля?

– Готов, – ухмыльнулся Томлин. – Если ты готова слушать про «медовые нотки с послевкусием дубовой бочки».

– О боги, – застонала Морвен. – Это будет долгая поездка…