Вытрезвитель

ВЫТРЕЗВИТЕЛЬ

ч а с т ь п е р в а я: У Т Р О

Глава 1

Если Вам когда-либо доведется побывать в местечке под, ставшим уже неофициальным, названием “Купчино” с целью, к примеру, подбора для своей спальни, или кабинета, своего или начальника, небольшого мебельного гарнитура; или, скажем, пропечатки настоящего неподдельного штампа врача – венеролога с единственным конкретным словом “Годен”; или, быть может, устройства сына или дочери, внука или внучки в музыкальную школу или в школу спортивную; а также, возможно, для приобретения партии не самого лучшего, но довольно дешевого майонеза; или еще с какой-нибудь не названной целью, всего и не перечислишь, то вполне вероятно, что, по совету знакомых, или же доверясь объявлениям рекламных газет, всегда имеющихся в предостатке в каждом в почтовом ящике, выйдете Вы из автобуса или троллейбуса на углу пересечения широкого проспекта с понятным определенным названием Славы и более узкой улицы с неглубокими, но частыми лужами, с не подходящим для местного климата, но давно ставшим здесь привычным, названием Белградская.

Дальше, если никогда ранее здесь не бывали, наверняка, направитесь к самой Белградской. Но уверяю Вас, гораздо удобнее и ближе пройти через открывающуюся почти сразу за остановкой арку под девяти, или десяти, точно не помню, этажным домом. За аркой, будьте осторожны – опять-таки лужа. Что делать – весна. Весна не только на улице, весна в головах наших, я полагаю – самых культурных, дворников Санкт-Петербурга.

Лужу лучше обойти и сквозь легкий туман, который от парения последнего растаявшего снега случается уже в это время года, направиться по уходящей чуть влево и прямо пешеходной дорожке. Не то чтобы особая чистота её, но явно заметная, посреди царящей распутицы, возможность пешеходного по ней передвижения, приятно Вас удивит. Хотя возможно в следующее мгновение из тумана вынырнет, пыхтящее, шваркающее выхлопными газами, выдавливающее на край асфальта грязную жижу, той самой чистоты техническое объяснение…

Будем надеяться, Вы успели отскочить на безопасное расстояние, и брюки Ваши и пальто не изменили своих первоначальных свежести и цвета. Если только ботинки?

Да, ботинки жалко, но их, по крайней мере, не сдавать в химчистку. Здесь гораздо удобней и ближе, к сожалению, не только для пешеходов.

Если это маленькое недоразумение с авто, не омрачило Вашего настроя на столько, что бы отказаться от самой сути поездки, позвольте мне предложить Вам выбраться обратно на ту же самую дорогу для пешеходов и продолжить наше путешествие.

По правой стороне проплывут несколько типовых многоэтажек, слева постепенно начнут вырисовываться контуры нежилого, но так же типового, при этом очень многофункционального сооружения. Именно сюда и ведет Вас какая-либо из указанных выше, или не указанных, пусть это останется Вашей тайной, причин. При дальнейшем приближении, откроется ряд больших, закрытых металлической сеткой, окон борцовского зала детской спортивной школы. В борцовском зале нельзя играть в мяч, внутреннее расположение защитной сетки остается загадкой для непосвященных. Возьму на себя смелость предположить, что Вы так же, как и я, в нее не посвящены, а посему, если олимпийские победы сына для Вас не задача сегодняшнего дня, предлагаю не задерживаться здесь дольше. Тем более, что впереди, со второго этажа, уже доносится до нашего слуха, негромкая манящая музыка. Музыка непритязательная, отчасти даже монотонная, но привлекающая неожиданным естеством. Саксофон, скрипка, аккордеон, рояль… все не в записи, все натурально, все первозданно, как и положено для музыкальной школы. Правда, не более чем через минуту, эту музыку Вы станете называть проще – какофонией, обыкновенным набором нот, или, что совершенно тривиально – звуками. Как еще можно назвать, нам с Вами обывателям, беспрестанно повторяющийся по десять и более раз один и тот же проигрыш, одно и тоже упражнение? Мы поступим мудрее, не станем дожидаться разочарования. Идемте дальше.

Да, кстати, если Вы подустали и желаете перекусить, или, быть может, выпить кружку пива, сразу за музыкальной школой – продовольственный магазин. Там же – и пиво. Правда, что бы войти в него, придется вернуться. Вход с обратной стороны борцовского зала. Замечу сразу: пиво здесь отменное; не менее отменная и барменша Алевтина. А вот с колбасой или сыром не торопитесь. Цены завышены, а товар, надо признать – залежалый, о чем не скрывая, если будут трезвые, любезно предупредят продавцы.

Кому-то из них, уже случалось, портили из-за низкого качества хозяйского продовольствия собственный внешний вид. Причем не только фаз, но и профиль. Местные граждане поговаривают, будто магазин существует вовсе не для обеспечения населения товарами первой необходимости, а для чего-то того, что и не увидишь; о чем, всего скорее, так и не узнаешь.

И тут, наиболее докопались до истины, так называемые, дворовые философы, коих в немалом количестве найдется здесь практически в любое время. Они всегда обо всем все знают. Особенно преуспели те, кто в силу образа необразцового существования или в силу каких других обстоятельств нередко оказываются в милиции; а потому вполне заслуженно считаются в местных кругах профессионалами данного вопроса.

– Мафия, – скажет Вам дворник Евгений, закусывая просроченной колбаской бессрочную паленую водку.

– Хе-х-хе, мафия – поддержит друга дворник Тимофей.

Евгений, несмотря на свои малый рост и худобу, имеет немалый вес в плане общественного к нему уважения со стороны Тимофея и старшей, лет на восемь, подруги Кати. Евгений не просто дворник, скажем более – он вообще не дворник. Евгений – самый настоящий народный дружинник. Он состоит в штате районного управления внутренних дел, и метлу берет в руки лишь постольку поскольку. Постольку – как, метла и лопата ему самому очень нравятся, поскольку – как ничему другому, за свою долгую, почти предпенсионную, жизнь так и не научился.

– Работал я вот холодильщиком… – начнет рассказывать Евгений.

Да потом, вдруг, неожиданно и проговорится, как уволили его по собственному желанию, из комбината по обслуживанию населения после первого самостоятельного визита к клиенту.

В следующий раз Евгений будет вспоминать про свои невероятные способности телевизионщика, а подвыпив, опять – как его слезно просили не заглядывать телевизору вовнутрь, ибо здоровье работника тогда ценилось значительно больше частной собственности.

О чем бы не зашел разговор, Евгений обязательно поддержит беседу. И начнет непременно с одной короткой фразы.

– Работал я вот…

И дальше уже конкретно по теме: плотником, столяром, каменщиком, водителем; токарем, фрезеровщиком, паяльщиком, тут обязательно добавит – окулистом, в смысле паял для очков оправы; курьером, стекольщиком, ветеринаром (держал котам лапки), музыкантом (точил для гитар деревянные грифы), в аэрофлоте (грузчиком), визажистом (без объяснений)…

К обеду Евгений напьется, спустится в, пристроенный здесь же, муниципальный общественный туалет, коим заведует Катерина и заснет, положив усталую голову, на колени своей подружке. Катерина будет гладить его мягкой варежкой; в бесплатном туалете прохладно; Тимофей почтительно останется на улице, дабы не мешать интимной жизни товарища.

Часть первая Глава 2

Впрочем, я отвлекся. Но, поверьте, я вовсе не забыл про Вас. Итак, Вы в Купчино, идете пешком от проспекта Славы; направляетесь дворовой дорогой вдоль улицы Белградской. Спортивная и музыкальная школы остались за спиной, и если теперь Вы повернетесь налево, с этой левой стороны от Вас они и окажутся. Венеролог – справа, сразу за муниципальным туалетом. Из туалета доносится естественное журчание воды, там не перекрываемая, в связи со старостью чаша Генуя; и неестественный храп. Я полагаю, догадываетесь чей?

Если Вам нужна мебель, то все это многофункциональное заведение придется обойти, но затем, после покупки, Вам все равно предложат вернуться сюда для погрузки выбранного шкафа или дивана. Здесь открывается тыльная сторона сооружения, которая имеет внутренний двор, образованный самими стенами этого, очень многофункционального, заведения.

На ночь двор перекрывается сплошными металлическими воротами. Ворота раскрашены в три цвета нашего многонационального флага, что указывает на нахождение по близости, помимо туалета, еще одного, не менее муниципального, государственного, учреждения.

В общем именно так и должно было статься. Ведь не даром на Катиных коленках отдыхает не кто иной, как самый настоящий, не добровольный – штатный, народный дружинник органов внутренних дел.

Рискну предложить Вам не торопиться, если, конечно, цель визита не венеролог, и совершить экскурсию именно в то заведение, ради которого так красиво, в три цвета, выкрашены ворота.

Сейчас, днем, они распахнуты, проникнуть на территорию двора трудности не представляет. При входе, слева – из окон второго этажа, вперемежку с роялем, доносятся скрипка и аккордеон. Под их дисгармонию на первом этаже открывается запасной выход продовольственного магазина. На улице, с сигаретой в пухлых губках, появляется барменша Алевтина. Дворник Тимофей, гладя на неё, в смысле на сигарету, облизывается словно кот.

– Ты такие не куришь, – произносит Алевтина. Затем, несколько смягчившись, продолжает:

– Ладно, иди к своим майонезникам. Пару баночек возьмешь. Будут тебе сигареты.

– Беломора, – просит Тимофей.

– Иди, иди. Будет тебе “Беломора”.

Тимофей скоренько, насколько это возможно для его, уже пенсионного, возраста, уходит в дальний угол, где скрывается за маленькой невзрачной дверью майонезного завода. Официально он занимает какую-то должность там.

– . –

По диагонали, через весь двор, к Алевтине направляется молодой человек. Он не особо большой; он скорее – здоровенький, розовощекий, упитанный. Он в серой униформе. Поверх униформы накинута черная, похожая на кожаную, куртка. Молодой человек – милиционер. Он подходит к Алевтине, здоровается с нею. Алевтина называет милиционера Игорьком и спрашивает, не найдется ли у него “Беломора”.

– Я такого не курю, – отвечает Игорек.

– А у мужичков?

Милиционер засовывает руку в карман, выставляет ногу вперед, неопределенно теребит носком по асфальту.

– Ну, Ба-си-к, – вытягивает навстречу ему симпатичные пухлые губки Алевтина.

“Басик” уходит обратно через двор с тем, что б вскоре вернуться с распечатанной ополовиненной пачкой папирос.

Вместе с Алевтиной у запасного выхода магазина, его будет дожидаться Тимофей с двумя банками майонеза. Произойдет натуральный обмен, в ходе которого каждый получит своё, в том числе и Игорёк, за что в дальнейшем будет бит собственной женою и тёщей…

Мы не станем дожидаться трагической развязки. Мы покинем двор и, если не возражаете, посетим заведение, в котором, возможно, Вы никогда ранее не бывали.

Напоследок, обращу лишь Ваше внимание на погрузочный рабочий вход мебельного салона. Двери его распахнуты, изнутри доносится визг циркулярной пилы. На порог выходит рабочий в синем спецкостюме…

Ах, какая незадача! Вы уж меня простите. Я обязан был предвидеть…

Никого не замечая, рабочий бросает прямо Вам под ноги мелкие обрезки мебельных плит и стеновых панелей. От обрезков вверх поднимается облако древесно-клеевой пыли, от которой, Вы неизменно чихнете. Тот, который в синем костюме, уже почти ушедший вовнутрь, оборачивается. Опилки, подхваченные потоком воздуха, летят ему в лицо. Он, так же как и Вы, начинает чихать, потом, плюнув в пол, махнув в нашу сторону рукой, скрывается в глубине салона.

Вы, отворачиваетесь от нахлынувшего на Вас безобразия, пытаетесь отряхнуться, и когда пыль оседает, видите перед собой бетонный козырек над входом в еще одно помещение. Снизу козырек заложен кирпичом и стеклоблоками. Вверх на него ведет металлическая, с ограждением, лестница. Там – деревянная дверь, над дверью – табличка. Разобрать, что на ней написано, из-за так и не рассеявшегося тумана, невозможно, но по её сдержанной деловой форме, а так же по форме скучающего под табличкой милиционера, становится понятно – организация за дверью серьёзная.

Одетый не по погоде – в рубашке без куртки, милиционер поеживается от утреннего холода. Заметив Алевтину, он перегибается через ограждение, начинает внимательно оглядывать двор.

– Евге-ений, – кричит он, – Коржиков.

– Здравствуйте, Валерий Александрович, – отзывается вместо Евгения Алевтина.

– Ох уж мне этот Евгений, – отвечает ей Валерий Александрович.

– Он, наверное, у Кати.

– Да-а. Привет, Алевтина.

– Валерий Александрович, возьмите кошечку.

– Ну, как так можно? – имея ввиду Евгения, сам себя спрашивает Валерий Александрович.

– Маленькая, пушистая такая. Приблудилась. Мы её прикормили, а СЭС требуют убрать животное из магазина.

Валерий Александрович снова перегибается через перила:

– Ев-ге-е-ний.

– Будет у вас тут жить, – продолжает Алевтина, – Я приходить, кормить буду.

Валерий Александрович ежится:

– Уж скорей бы он на пенсию ушел, что ли?

Устав скучать на холоде, милиционер открывает таинственную дверь и собирается уйти.

– Так как с кошечкой, Валерий Александрович?

– Ну, скажи там, – Валерий Александрович указывает рукой куда-то вниз, – Ребятам. Так-то увольнять без пенсии тоже жалко…

Часть первая Глава 3

Замечу сразу: на верху, над козырьком, находится лишь часть – администрация, той серьезной государственной организации. Основа же её спрятана под землей. Быть может не очень глубоко, лишь наполовину, но все равно в подземелье – в подвале. Вход – слева, под козырек.

Если Вы, дорогой читатель, все еще со мной, я искренне благодарю Вас и уверяю, все самое интересное только начинается. Эту дверь Вам придется открыть самому. Она тяжелая, закрывается плотно, и некоторые, бывает, решив, что она закрыта на засов, нажимают звонок. Вам я предлагаю не делать этого, дабы не сбить естественности всего того, что здесь, в подвале, открывается.

Ну? Что же Вы встали? Смелее, прошу Вас. Именно так. Еще раз. Сильнее…

Спешу предупредить о некоторой опасности: прямо с порога ступени резко уходят вниз. Что делать? – подвал. Поверьте, в этом неудобстве ничуть не виновато само заведение. Помните, я говорил? Оно – государственное.

Снизу тянет и сразу охватывает Вас особой, присущей подвалам, сыростью. Единственная маленькая лампочка едва выхватывает округлые перила. Они тянутся вдоль стены, мимо стеклоблоков, уходят вниз и где-то там исчезают. Позвольте посоветовать, не бравировать своей выправкой или ловкостью и, даже если не закружилась голова, все равно воспользоваться ими.

Вы зашли? В таком случае Вы, наверняка, двигаетесь вниз, тут больше некуда. Сзади медленно закрывается подпружиненная дверь. Пружина старая, капризная срабатывает долго. Вы уже прошли не менее половины лестницы, уже видите её окончание; пружина наконец начинает скрипеть, дверь с шумом захлопывается за Вашей спиной. Вы невольно оборачиваетесь. Уличный свет исчез, натертые перила призрачно уходят вверх, где-то сбоку гудит вентилятор, помимо сырости Вас охватывает мерцающий, готовый сгуститься полностью, мрак…

В следующий момент дверь распахивается. На миг – ослепляющий яркий свет, и мимо Вас с подхваченным под мышки, изрядно подвыпившим гражданином, спотыкаясь и едва не падая, проносятся два милиционера.

– Держи его, – кричит один милиционер другому.

– Мин-нуточку, – произносит гражданин.

– Да тут самому бы не свалиться, – кричит второй, – Понастроили лабиринтов.

Гражданина проносят дальше. Там – стол. За столом – опять милиционер. На груди у него – красный прямоугольный значок: “ДЕЖУРНЫЙ”.

На стол вываливается содержимое гражданских карманов. Среди прочего – распечатанная пачка “Беломора”. Милиционер со значком обращается к гражданину, просит назвать фамилию.

– Мин-нуточку, – отвечает гражданин.

Ему предоставляют слово.

– Мин-нуточку, – повторяет гражданин, пытается освободится от тех, кто его поддерживает.

Его отпускают, затем, вовремя спохватившись, подхватывают, усаживают на специальный, оббитый дерматином, диван. Не обращая внимания на протест, раздевают.

Рядом с дежурным за соседним столом сидит пожилой мужчина. На нем – белый халат и, похожий на поварской, колпак.

К столу подходит… А вот этого молодого человека Вы уже видели. Узнаете?

– Товарищ Басков, – обращается к нему похожий на повара мужчина, – Приподнимите, пожалуйста, доставленному рубашку.

– Ой, доктор! Не до Вас, – отвечает Басков.

Затем наклоняется к дежурному, что-то шепчет ему на ухо.

– Ты такие не куришь, – отвечает дежурный.

– Оч-чень нужно, – не отступает Басков.

Дежурный чуть кивает, и через минуту довольный дворник Тимофей будет жадно затягиваться папиросой. Вспоминая уснувшего в муниципальном туалете друга, с легким злорадством будет приговаривать:

– Эт, Евгений, эт…

Кстати, спустившись по той темной лестнице, далее Вы обнаружите яркий свет, тепло; от тепла – сухость и, возможно, застанете за столом дежурного меня.

– Мин-нуточку, – как сказал наш общий знакомый, – Да, конечно, именно меня Вы сегодня и увидите. Я слышу Ваши шаги на лестнице. Еще один шаг, еще…

Ах, нет! Я ошибся. Это не Вы. Я совсем забыл, что Вы не присутствуете здесь в действительности. Ведь не даром ни человек в синем спецкостюме – столяр мебельного салона, ни скучающий Валерий Александрович – начальник нашего заведения, не заметили Вас. А те двое милиционеров с задержанным гражданином? Они пронесли его, можно сказать прямо через Вас. Иначе как бы они сумели разойтись с Вами на узкой лестнице темного коридора? В таком случае, если, вдруг, что-то похожее на настороженность коснулось Вашего сердца – оглядитесь. Беспокойство напрасно, Вам не за что переживать. Ведь я приглашаю Вас не в качестве, не сумевшего самостоятельно добраться до дома, клиента. Я предлагаю Вам посетить наше заведение в качестве любопытного, незаметного для остальных, зрителя.

Я, полагаю, Вы уже догадались, что это за организация. Хочу лишь добавить, что та её часть, где Вы находитесь сейчас, называется дежурной. И надеюсь, учитывая изложенные выше оговорки Вашей безопасности, Вы не покинете её, и я с удовольствием продолжу свой рассказ.

Часть вторая: Б У Д Н И

Часть вторая Глава 1

Туман постепенно рассеивался. За толстым стеклом автобусной остановки начали проступать неясные очертания, лежащего на земле, большого серого набитого чем-то бесформенным холщового мешка. Стоящие и сидящие на остановке могли наблюдать, как к мешку подошла бродячая собака. Она долго недоверчиво принюхивалась к найденному. Не унюхав ничего подозрительного, забралась на свою находку; не надолго, как бы примеряясь, прилегла на ней. Что-то её не устроило, она соскочила вниз, вытянула вверх длинную, сильно потрепанную морду и печально завыла.

– . –

То ли от надрывного воя её, заставившего вспомнить о насущном, то ли от-того, что было пора, мешок зашевелился. С узкой стороны у него появились ноги, которые согнувшись в коленах, приподняли над землей его содержимое. Непонятно откуда у мешка возникли руки. Ими он оперся на стекло остановки. Тяжело и не особо ловко балансируя мешок изобразил странное движение, а затем сотворил такое… от чего на остановке, с другой стороны стекла, послышались смущенный девичий смех и откровенно дикий, юношеский гогот.

Те, кто постарше возмущенно роптали, вспоминая вслух другие времена, с ушедшими в прошлое благопристойными нравами.

– Сталина на него нет! – с сожалением говорили они.

Самые пожилые неуверенно спорили:

– Может человеку плохо?

– А вы, вообще, сидели бы дома, – не по-доброму советовали сталинисты своим оппонентам, – И куда вас несет на старости?

Сам же человек в разговоры не вступал, он знал свое дело, ради которого потревожился и откладывать его на потом не собирался. В результате чего и без того не очень чистая поверхность стеклянной перегородки покрылась остатками не сумевшей вовремя перевариться пищи. Сползая к земле, она закрыла человека от посторонних взглядов, и только стоящие в стороне могли заметить, что на этом насущность человека не заканчивалась. Содержимое серого плаща, поначалу принятое за мешок, требовало дальнейшего избавления от излишков. Что незамедлительно и произошло. Произошло столь быстро, что необходимость расстёгивания маленькой молнии на потертых, неопределенного цвета, джинсах отпала сама собой.

После чего неловкое балансирование приостановилось, и все, что оставалось внутри, так же неловко, повалилось обратно на прежнее место. Появившиеся было руки, ноги поджались и исчезли внутри того, что снова стало бесформенным, непонятным. То, из-за чего спорили поколения, снова превратилось в самый обыкновенный, совершенно неодухотворенный, не достойный обсуждения, холщовый мешок.

Собака, поначалу испуганно отбежавшая в сторону, вернулась. Она настороженно остановилась на некотором отдалении. Сама находка её более не интересовала. Она была слишком большой для того, что бы унести с собой и, излишне беспокойная для того, что бы воспользоваться здесь же.

Подошедший автобус увез и сталинистов, и их оппонентов, и, не вникающую в суть спорного вопроса, молодежь. И уже следующие пассажиры наблюдали, как притормозила машина. Желтая, с фиолетовой мигалкой на крыше; машина больше похожая на маленький автобус.

Из неё вышли вдвое. Один побольше, другой в очках. Оба в черно серой, с блестящими на погонах полосками, униформе. Они приподняли, похожее на мешок, тело. Поднесли его к широко открытой двери своего транспорта.

– На два, или на три? – спросил тот, который побольше.

– Пфхы, – тужась от тяжести, втянул в себя воздух тот, который в очках.

Содержимое плаща запихнули “на раз”, без раскачки. Аккуратно опустили на покрытый резиной пол сначала переднюю часть, затем затолкали остальное. Неприятный запах естественных, и не очень, отходов распространился по салону. Водитель, немолодой седовласый милиционер, закрыл нос ладонью:

– Это ж скольки пить-то? – с ярко выраженным нездешним говором произнес он, – Лучше б мы его не заметилы.

Он торопливо, открутил вниз окно, обернулся в салон:

– Баскин, смотры, шо б на сиденьи не забралси.

– Куда ему, – ответил названный Баскиным, – Ут-ти, пупсик…

– Ну, слава богу, – сочувственно вздыхали на остановке самые пожилые.

– Лучше бы преступников ловили, – возмущались те, кто не намного моложе, – Куда они его? Сейчас увезут, все карманы обчистят. Сталина на них нету.

Часть вторая Глава 2

Две женщины – одна почти пожилая, другая пожилая, торопливо, двигались по тротуару в направлении остановки. Общественного транспорта в обозримом пространстве не наблюдалось, и поспешность их могла показаться напрасной. Но именно показаться, ибо назвать ее таковой могла лишь, не познавшая смысла жизни, молодежь. Те же, кто прожили хотя бы половину своей сознательной жизни, вполне понимают, в чем тут дело.

– Фу, – облегченно произнесла пожилая. Нога её, в тщательно натертом кремом сапоге, ступила на площадку автобусной остановки, – Успели.

Транспорта не было. Вместо большого общественного автобуса у бордюра стоял маленький милицейский, хотя и в автобусном исполнении, УАЗ-ик. Через его распахнутую дверцу было видно, как милиционер, названный Баскиным, присел возле того, что лежало у него под ногами, брезгливо засунул руку в пришитый сверху мешковины накладной карман и пытался там что-либо найти. Одна из “успевших” женщин, та, которая пожилая, все так же торопливо подошла к машине.

– Молодой человек, молодой человек, – претенциозно произнесла она, – Что Вы делаете?

– Мама! – потянула её за рукав почти пожилая.

– Не мешайте гражданка, – отмахнулся молодой человек в униформе.

Не обращая внимания на гражданский протест, он спокойно и уверенно продолжал обследовать чужие карманы.

– Товарищ, быть может – киллер, – объяснял милиционер, – Может, притворялся; поджидал кого на остановке. Отойдите подальше.

Подозреваемый в киллерстве изобразил шевеление. Откуда-то снизу, предположительно из района живота, из него выскользнула и полетела на землю средних размеров книга в изорванном мягком переплете.

– Вот видишь, – сказала пожилая женщина почти пожилой, – Интеллигентный, можно сказать, человек, а они его прямо на пол.

Бродячая собака, подскочила к выпавшей книге. С надеждой обнюхала измятые страницы, попробовала на вкус. Бумага оказалась неаппетитной.

Милиционер, выбрался из машины, склонился над несостоявшимся собачьим завтраком. От обложки осталось немного. Обрывок с двумя крупными, нанесенными блестящей фосфорирующей краской словами: “Бестселлер” и “Хмырь”.

– Ути, – произнес милиционер и, взглянув на женщин, зачитал вслух – “От автора…”

Что хотел сказать автор, для женщин осталось секретом. Им оставалось лишь наблюдать, как молодой человек сначала ухмыльнулся, затем хикнул, потом хакнул, и как его круглое милицейское лицо расплылось в широчайшей, почти до погон, улыбке. Громкий, примерно такой же, как и у автобусной молодежи, смех вырвался из, укрытого униформой, довольно немаленького, упитанного тела.

– Ох, хо, хо, хо, хо… – затрясся Басков, – Ох, ха, ха…

С конца книги он оторвал обгрызенные собакой листы, швырнул их на землю. Остатки бестселлера протянул своему напарнику:

– Аркадий, ха, это для Вас. Ох, хо, ха, ха, ха…

– Пфхы, – благодарственно втянул в себя напарник…

Как старший экипажа, Аркадий уселся на переднем, рядом с водителем, месте. Из-под дерматиновой куртки он вытащил кусочек форменного галстука, протер им запылившиеся очки, после чего увлеченно заводил пальцем по сохранившимся, после всех испытаний, страницам. Читал Аркадий медленно, но разборчиво, толи очень тихо вслух, толи слишком громко про себя.

– От автора, – зачитал уже озвученное товарищем Аркадий, и далее – “Я не помню, когда именно это было. Помню, что была осень, и тот день, когда легавые празднуют свой сучий праздник и напиваются, как собаки…”

– Ох, хо, хо, хо, хо, – не успокаивался, уже в машине на заднем сидении, Басков, – Ох, ха, ха, ха, ха…

К остановке, обогнув спец. транспорт, подошел автобус. Молодежь полезла вперед. Старшее поколение, совершенно справедливо потребовало, что бы сначала пропустили пожилых. В качестве неоспоримого аргумента над толпой поднялась тяжёлая деревянная трость. Молодежь расступилась. На ступени автобуса, расталкивая пожилых, полезли менее пожилые, очевидно еще работающие, пенсионеры.

– Как вам не стыдно, – урезонивали работающих, уже не работающие.

– А вам-то куда торопиться? – отвечало старшее, но еще работающее поколение, – Сидели бы дома, чай попивали. Все куда-то спешите.

– Надо было разобраться, – досадливо произносила пожилая женщина, – Интеллигентный, можно сказать, человек…

– Мама! – перебивала её, почти пожилая, – Они ищут пистолет.

Над толпою снова поднималась деревянная трость, снова кто-то вспоминал Сталина, и снова, так же беззаботно смеялась, не вникающая в серьезные споры, подрастающая юность…

– . –

Автобус ушел. Спецмашина осталась. И уже другие, ждущие общественный транспорт, горожане наблюдали, как кто-то громко ругался в ее салоне; как, вслед за этим человек в униформе вытащил оттуда чью-то голову. Не открывая глаз, голова распахнула рот, и то действо, которое недавно окропляло излишеством общественную остановку повторилось.

– Тяжелый, боров, – ругался тот который в униформе.

После свершенного действа он тянул клиента обратно в машину, а клиент словно упирался. Одна рука его свесилась из салона; милиционер тужился, поднимал клиенту плечи, а рука клиента коварно свисала к земле, и закинуть все вместе с телом никак не получалось.

– Аркаша, чего расселся? – возмущался милиционер, – Тащи его за поясок.

Старший экипажа Аркадий, перегнулся через спинку сиденья, ухватил клиента за указанное место, поднапрягся, потянул:

– Пфхыы…

Поясок оказался слабоват.

– Пфхи, – пфхикнул Аркадий.

Локоть его гулко ударил в лобовое стекло. Короткая острая боль пронзила руку.

– Сволочь! – обиженно произнес Аркадий.

Обидчик ничего не ответил, если быть точным – не заметил. Заваленный обратно в салон он улегся на коврик из старых автомобильных шин. Ноги его в изорванных “Скороходовских” ботинках, посиневшие на холоде руки инстинктивно поочередно подергались в поисках более удобного положения; не найдя ничего лучшего, уползли под плащ. Определить теперь, что именно находится на полу, оставалось под силу разве что специалисту.

– Ути, пупсик, – определил затащивший его в салон специалист, – Замаскировался. Ну, чем не киллер?

Седовласый водитель, не вникая в происходящее, развернул бумажный сверток. Коротким ножом отрезал что-то спрятанное в нем.

– Басков, кинь Полкану, – сказал он, сидящему сзади милиционеру.

Что-то похожее на кусочек сала, упало на землю.

– Заслужил, Полкан, – с усмешкой заметил кто-то на остановке.

Голодное животное, как ни странно, не набросилось на угощение. Оно растерялось от неожиданной щедрости и прежде чем заняться завтраком долго к нему принюхивалось.

Водитель, повернул ключ зажигания, двигатель заурчал, машина вздрогнула.

– Прощай, Трезор, – сказал Басков Полкану.

Дверь закрылась, машина тронулась. Старший экипажа вжался в кресло, не обращая внимания на тряску, повел пальцем по измятым страницам.

“И вот я свободен…”, – слышалось с переднего места – “Один в тайге, и никого вокруг на многие километры. Изможденный долгим бегом, я все же сделал усилие и, как мне казалось, прокричал. Но крика не получилось, не получилось голоса, не получилось шепота, не получилось ничего. И тогда я собрал остатки силенок и все-таки просипел. Просипел так, что услышал каждый: “Менты, пыдлы…”

– Ох, хо, хо, хо, ха…– охал и хакал с задних сидений экипажный Басков.

– . –

Машина ушла. Собака некоторое время смотрела ей вслед, затем отвернулась от дороги и долго жевала “заработанное” сало. Устав трудиться стертыми зубами, она проглотила кусок целиком, после чего устало проковыляла за остановку, где присела на задние лапы, вытянула вверх длинную облезлую морду и грустно, и жалобно завыла…