Самозванец

Глава 1-3

Перед ежегодным отплытием часть досок

на корабле Тесея обновляли.

Со временем на судне не осталось ни одной доски,

что когда-то вернулась с Тесеем

в Афины – их все заменили.

Остался ли корабль Тесея тем же самым?

Парадокс Тесея

Он чётко ощутил, как в тот момент заработали десятки давно застывших механизмов. Именно тогда грохот и лязг мировых шестерней наконец достиг его ушей, отозвался звоном в голове и выбил землю из-под ног.

Он ещё не помнил, что всё началось намного раньше. Века назад.

Сначала Олегу показалось, что из оцепенения безвременья где-то в перегоне между «Площадью Восстания» и «Чернышевской» его выдернул мужик в помятом пиджаке. Вагон сильно качнуло, и он метко засадил барсеткой Олегу прямо в лоб. Недовольный взгляд и вопрос о том, где напавший вообще достал этот артефакт, застряли в горле, когда Олег понял, что на самом деле вернуло его в ревущий вагон поезда из закоулков мыслей.

Осязаемо тяжёлый взгляд.

Олега бурил хищными, магически жёлтыми глазами парень в чёрной растянутой толстовке. Он сидел, широко расставив ноги и упираясь локтями в бёдра – угловатую челюсть поддерживали кисти рук, а глаза с азиатским разрезом не отрывались от Олега, словно пытаясь вытащить из него саму суть.

Пару мгновений Олег не знал, куда себя деть, и сильнее вжимался в коричневое сиденье. От нервов болью запульсировала старая рана, засевшая на его лице вместо правого глаза. Ему не было страшно, наоборот сейчас он ощущал себя таким монолитным, каким не был никогда. Будто множество песчинок, на которые его размозжила жизнь, на секунду собрались обратно. И вся эта цельность от мизинцев ног до макушки ощущала – порядок нарушен.

Может, лицо Олега перекосило сильнее, чем он мог представить, а может, желтоглазый наконец разглядел в нём то, что искал. Он ухмыльнулся, так, словно бы настиг свою добычу и расслабленно откинулся на спинку сиденья.

Олег нащупал пальцами холодную сталь перочинного ножика, лежавшего во внутреннем кармане флисовой рубахи. Он решил, что сегодня будет особенно осторожным. Последнее, чем хотелось обогатить день – применением того, чем он выковыривал грязь из-под ногтей и надрезал слипшиеся листы бумаги у старых библиотечных книг, по прямому назначению. Но и перспектива лишиться и так дырявого кошелька или второго глаза тоже не сильно прельщала.

Пока Олег пытался не сгореть под неотрывным взглядом незнакомца, вагон вынырнул из тьмы туннеля и затормозил на тускло освещённой, закованной в серый гранит станции. Перед выходом на платформу Олег ещё раз увидел на дверном стекле отражение жёлтых глаз.

По эскалатору вверх он бежал, не оглядываясь. На земле сразу завернул за угол и принялся петлять желтокаменными дворами, то и дело утыкаясь в закрытые наглухо дворы-колодцы или перегороженные карантинными заборами проходы. Олег не смотрел назад и уже даже не чувствовал погони, но сердце продолжало грохотать в груди, а ноги несли вперёд. В какой-то момент ему пришлось заставить себя остановиться, присесть на корточки, унимая цветные пятна, прыгающие по асфальту.

Олег достал из кармана телефон и быстро набрал цифры по памяти. К уху потянулись невозможно долгие гудки. Больше всего ему сейчас нужно было услышать знакомые интонации, спросить какую-то ерунду и уловить тёплую улыбку между словами. Но этого не случилось. Лишь женщина с пронзительным металлическим голосом заладила: «Абонент не отвечает или временно недоступен».

Олег стряхнул с телефона этот звук. Он сделал выдох, затем ещё один. Грудь сдавило от нехватки воздуха, и это наконец помогло прийти в себя.

Он оглянулся по сторонам. В крохотном дворике с заброшенным садиком не было никого. Только лохматая девчонка, изгибаясь в пустой глазнице потемневшего здания, с тревогой смотрела вниз. Олег выдавил улыбку, махнул ей рукой и быстро зашагал прочь. Если он опоздает на работу, уже ничего не спасёт Олега от гнева Льва Ивановича. Даже особое положение.

Чёрт с ним.

Нанизывая своим путём одну бусину двора за другой, Олег пытался выкинуть из головы взгляд двух жёлтых прищуренных глаз. Его так поглотило это занятие, что он чуть не впечатался носом в белую свежевыкрашенную дверь.

Только сейчас он заметил: на весь коридор бывшей мебельной фабрики, а теперь – офисного здания, разило едким запахом краски. Тусклая лампа на потолке неохотно светила, подрагивая. У звонка возле двери кто-то отрезал провод, и теперь он понуро свисал к полу.

Пытаясь не вымазаться, Олег нажал на ручку, и та легко поддалась. Изнутри на него хлынул душный ком запахов благовоний и бумаги, треска телефона, громких голосов и скрежета пыхтящих принтеров.

– Олег Олегыч! – тучная и высокая девушка с ярко-голубыми волосами вскочила из-за стола. Олег невольно поморщился. Марина была чудесна, и многие, включая самого Олега, назвали бы её красивой. Но очарование линий её тела и плавных черт лица исчезало ровно в тот момент, когда девушка открывала рот. Марина обладала настолько высоким и звонким голосом, что он звучал подобно скрипке. Расстроенной и заключённой в неумелых руках. За пару лет работы здесь Олегу так и не удалось привыкнуть к этому резкому звуку, на который становилось похоже его имя на кончике её языка.

– Привет, – процедил Олег, попытавшись улыбнуться.

Марина озадаченно посмотрела на него, наклонив голову, но потом подавила секундную неловкость. Приблизилась к Олегу, перешла на полушепот:

– Лев Иваныч не в духе, с самого утра. На Ольку уже наорал, дверями хлопает, черновики не принимает! Только посуду ещё не бил. Я даже его кружку любимую запрятала, от греха подальше.

– Если Иваныч её хватится, виновата будешь ты, – заметил Олег.

Марина перепугалась от этих слов и подскочила к столу, заваленному незаконченными рисунками разных супергероев. Уже пару месяцев она пыталась придумать историю про собственного спасителя миров в трико, но упиралась или в давно заезженные идеи и стеснялась пользоваться ими, или не находила смелости на что-то новое и граничащее с абсурдом. Олег посмотрел на покрытого перьями Человека-козодоя и блистающего Шимермена. Рисовать у Марины получалось куда лучше, чем придумывать.

Девушка уследила за взглядом Олега, тут же забыла про кружку, ойкнула и схватила со стола планшет. Раскидав ненужные программы по сторонам, она показала Олегу не закрашенную до конца страницу комикса. Все фреймы пересекала устремлённая вперёд фигура подтянутого мужчины с плащом, на котором мерцала Вселенная.

– Чуть не забыла. Тут такой важный момент, я хотела с вами посоветоваться, как бы его сделать…

Олег вгляделся в рисунок. Похоже, Марина сейчас занималась страницей с супергероем Квантом, «отцом» которого являлся сам Олег. Герой оказывался перед важнейшим выбором в жизни: на одной чаше весов стояло благополучие родного города, а на второй – личное счастье с любимой. Супергерою предстояло решить, оставить ли всё как есть, и позволить судьбе создать абсолютного злодея Тенета с разрушительными идеалами, или изменить прошлое, дав ещё совсем маленькому мальчику шанс на счастливую жизнь. Ту, в которой он вырастет таким же властным и неприятным, но не опасным. Ту, в которой сам Квант никогда не встретит любовь своей жизни.

Для этой истории у Олега уже были написаны обе концовки: и приторно счастливая, и та, которая чувствительного читателя заставит пустить слезу. Какой итог ждёт героев, теперь зависело от главы издательства – Льва Ивановича.

– Как по тэзэ, фигура напряжена, но выражение лица странное. Чего-то не хватает, – увлечённо затараторила Марина. – Я понимаю, он перед сложным выбором, но как будто уже сейчас стоит дать намёк на концовку.

Марина вдруг замялась, опустила глаза вниз:

– Я бы вот на его месте и не думала! Квант уже настрадался, к чёрту всех!

Олег сдавленно улыбнулся, продолжая вглядываться в рисунок. Чего-то в фигуре Кванта и вправду не хватало – но мрачной ли решительности или светлой надежды?

– А что бы вы выбрали на его месте?

Олег нервно поправил воротник рубашки, настолько большой, что в неё бы мог поместиться ещё один Олег. Он всё забывал обновить гардероб после того, как резко потерял килограмм двадцать за пару недель два года назад.

– Не знаю. Я бы на его месте не оказался, – вздохнул он. – Да и он всегда поступает как чувствует сердце. Я не такой.

Марина с плохо скрываемым восторгом кивнула: точно не такой. В её глазах Олег Олегович – строгий ментор, который ко всем вопросам подходит с рассудительной холодностью, полагается только на логику и взвешивает риски.

– Именно поэтому мне и нужна ваша помощь, – она ещё раз протянула Олегу планшет. Тот глянул на рисунок украдкой и покачал головой. Совета у него не было.

– Вы знаете Кванта лучше всех, Олег Олегович…

– Олежа! – из-за металлической двери, ведущей в соседнее помещение, высунулось поплывшее лицо, обрамлённое седоватыми кудрями. На нём держалось выражение напыщенной доброжелательности, а значит, ничего хорошего ждать не приходилось. – Ты почему не заходишь, мне тебя отдельно, что ли звать, нужно?

Лев Иванович оскалил два ряда белоснежных зубов – откуда у директора комиксного издательства были деньги на такие зубы, оставалось загадкой. Зато краска в принтерах постоянно кончалась не вовремя.

– Здрасте, – кивнул Олег и уже подался телом к кабинету с белыми зубами и коллекцией кружек с надписью «Биг Босс», но вдруг развернулся.

– Ты очень талантливая, сможешь справиться с этим, не ищи ни у кого разрешения.

Марина подняла брови в удивлении и смущённо улыбнулась. Когда за Олегом и Львом Ивановичем закрылась дверь кабинета, она почти с разбегу запрыгнула на свой стул, и тот ещё пару метров прокатился по инерции. Остановилась, еле успев ухватиться руками за край своего стола, взяла перо и принялась за работу.

– Вы ведёте себя так, будто у вас для меня плохие новости.

Олег уже несколько минут наблюдал за тем, как Лев Иванович поправлял каждую кружку в своей коллекции, пытаясь то ли достичь эстетического совершенства, то ли отсрочить разговор. Наконец начальник вздохнул, оторвался от полок и со скрипом опустился в кожаное кресло.

– Ты прав. Мне действительно не хочется об этом говорить, особенно учитывая твоё… положение. И нашу с тобой историю.

Олег выдохнул, опустился на стул напротив Льва Ивановича. Сейчас стоило держать лицо.

– Акулам сверху хочется цифр, которых у нас нет. А денег им давать не хочется. Да и нового ты ничего не приносил, вот и появились ненужные вопросы. Да и сам знаешь, времена неспокойные…

Олег хмыкнул. А бывали ли спокойные времена?

Вспышка давно почившей болезни особо не отражалась на жизнях обычных людей. Все покрутились, побухтели, лишившись концертов, кинотеатров и других маленьких обыденных радостей, и в итоге продолжили жить. А кошмар тем временем заглядывал в окна, улыбался острыми зубами и уводил кого-то с собой за ручку, предлагая покойную негу. Пробуждались от неё не все.

– Мы тебе будем до гробовой доски должны за историю с Квантом, он стал лицом издательства и привлёк читателей…

– Это моя работа.

Перед тем как снова заговорить, Лев Иванович внимательно вгляделся в лицо Олега. Оно было бесстрастным и спокойным. Тонкие черты не отражали эмоций, а незрячий правый глаз, больше похожий на вывернутый наружу шрам, отвращал от молодого человека, которого при других обстоятельствах получилось бы назвать по-своему красивым.

– Боюсь, это былатвоя работа.

Лев Иванович, несмотря на чёрствость души, выработанную за годы в издательском бизнесе, сочувствовал Олегу. Ему совсем не хотелось быть тем, кто сообщит эти новости не просто человеку, которого этот мир прожевал и выплюнул, но таланту, отказавшемуся верить в свои силы. Он мог бы принести ещё много историй издательству и денег самому Льву Ивановичу, если бы только не проклятые счетоводы из холдинга.

– Начальство сомневается в том, что нам нужен автор, который приходит раз в неделю и не приносит новых сценариев.

Лев Иванович развалился в кресле, закинул одну коротенькую и толстую ногу на другую.

– Понимаешь, Олежа, вот было бы у меня что-нибудь, во что я бы мог тыкнуть этих идиотов носом и сказать: «Вот, глядите, что молодые таланты шарашат, а вы творцов за горло, ироды!», но у меня же ничего такого нет.

Олег снял очки, подавил пальцами переносицу. В голове пульсировало.

– У меня есть идеи, но я пока не уверен в них, – выдавил он.

Лев Иванович махнул ладонью, встал из-за стола и повернулся к Олегу спиной, глядя в окно.

– Я обещал твоей бабушке, знаю… Но сейчас я связан по рукам. Когда ты принесёшь свои идеи, и они получатся хоть в половину как Квант, я буду готов за тебя повоевать. А пока можешь идти, мы управимся.

Лев Иванович услышал, как Олег поднялся со стула и выдохнул.

– Был рад с вами работать, – тихо сказал он.

– Олежа, – Лев Иванович обернулся к нему, когда Олег уже схватился за ручку двери. – Мне жаль. И жаль твоего брата. Если я смогу вам чем-то помочь, набери. Не чужие.

Олег молча вышел.

Марина увидела его понурую спину, светлые волосы, небрежно собранные в короткий хвост. Он даже не взглянул на девушку и устремился к лестнице.

Она окликнула его на пролёте между вторым и третьим этажами. Спешные шаги снизу утихли.

– Вы же придёте через неделю?

Спускающийся вниз каскад чёрных перил прервался крупной чёрно-зелёной клеткой – Олег остановился и теперь держался изо всех сил, чтобы не упасть на подкашивающихся ногах и унять снова схватившее за горло удушье .

– Меня уволили, – наконец кратко ответил он. Хриплый голос отразился от стен и эхом прозвучал в голове Марины.

– А как же… Квант?

– Обе концовки на столе у Льва Ивановича.

Марина не знала, что сказать, но было необходимо сказать хоть что-то. Он ускользал, и мог больше никогда не вернуться, а у неё не было ни единого способа связаться с ним там, за пределами фреймов с несуществующим супергероем.

– Олег, давайте… Давай выпьем как-нибудь вместе?

Олег медленно задышал через рот, пытаясь не дать сорваться голосу.

– Я не пью. Извини.

Прежде чем она начнёт объяснения о том, что совсем не это имела в виду, или, того хуже, спустится на его лестничный пролёт, Олег принялся перепрыгивать ступеньки, ведущие вниз. Металлическая дверь за ним жалобно скрипнула, и он шмыгнул в арку ближайшего дома. Лишь ещё пару обшарпанных колодцев и заросших скверов спустя он обернулся. Марина не шла за ним. Олег покачал головой и поплёлся в сторону метро. Он чувствовал себя просто отвратительно.

Два хищных жёлтых глаза следили за ним из-за припаркованного неподалёку «Соболя».

Кислую мину пришлось стянуть с лица парой часов позже, когда Олег уже стоял возле обшитой вагонкой двери в едва освещённом подъезде. В руках у него был белый шелестящий пакет, а на душе – тяжеленный булыжник. Сдвинуть его не получалось, но вызывать лишних вопросов своей физиономией он тоже не хотел. Олег попытался улыбнуться, поморщился и протянул руку к лопнувшей от времени и зажигалок кнопке звонка. По ту сторону двери раздался противный писк, и тут же громкий и хриплый мужской голос воскликнул:

– Ещё секунда, и я вам руки повыдёргиваю, олухи!

За дверью послышалась возня, затем Олег почувствовал на себе придирчивый взгляд из глазка. Олег наклонил голову, криво улыбаясь и приподнимая пакет. После секундной паузы послышался металлический звук, и дверь приоткрылась.

В щели показался прибитый годами к земле старичок. На его лице и голове остались только пучки серебристых волос, торчащие тут и там. Над серо-зелёными, как у самого Олега, глазами нависали густые и длинные волоски бровей. Харитон, так его с переменным успехом звали уже больше семидесяти лет, нахмурился ещё сильнее, увидев поникшего внука.

– Я тебе говорил ничего не таскать, гадёныш.

Олег в беспомощной попытке протянул пакет старику.

– Я уже купил.

– Вот сам и сожрёшь.

– Там хлеб, яйца, кабачковая икра, конфеты…

– Сдались мне твои конфеты, я что тебе барышня кисейная какая-то? Своей невесте покупать будешь!

– Твои любимые.

Харитон сильнее просунулся в щель приоткрытой двери, с подозрением посмотрел на протянутый ему пакет.

– Сливочные?

– Сливочные.

Харитон широко раскрыл дверь, жестом приглашая Олега войти:

– Так бы сразу и сказал, запёрдыш.

Олег натянуто улыбнулся и зашёл внутрь, в маленькую затопленную вещами квартирку. Его никогда не обижали слова Харитона, потому что за плечами старика осталось калечащее воспитание, которое выжгло на его языке все нежные конструкции разом. Даже покойную бабушку Риту, с которой они прожили почти пятьдесят лет, он все эти годы будто бы еле терпел, а не считал лучшей женщиной всех времён.

– И зачем ты мне эти подачки таскаешь? – стараясь перекричать грохот посуды, спросил Харитон уже с кухни, пока Олег возился с кедами в коридоре. – У меня ноги не отсохли, сам могу до универсама дойти.

– Чтобы ты не ходил, и таскаю, – Олег шагнул из пыльного мрака на синюю кухоньку, заставленную цветами и залитую солнцем. Всё: занавески из деревянных бусинок, ультрамариновая скатерть на прислонённом к окну столе, даже записки на холодильнике с напоминанием купить муки – остались точно такими же, какими были два года назад.

Здесь Олег чувствовал себя спокойно, будто бы всё было по-прежнему. И эта иллюзия замершего времени не возникла сама собой, для её поддержания Харитон делал очень много вещей, но никогда и никому бы в этом не признался.

– Холере сраной уже два года, соплёныш. И никуда она не собирается. Ты так и хочешь мне до самого гроба пакетики таскать?

Олег серьёзно посмотрел Харитону в глаза.

– Если благодаря этому ты не заболеешь, да.

Старик вздохнул и выключил чайник. Кипяток с урчанием наполнил две фарфоровые кружечки с цветочным узором. Харитон бросил в них по пакетику чая и переставил на ярко-синюю скатерть. Жестом указал внуку, чтобы тот сел. Олег включил захлёбывающееся звуками радио. Оно, чуть поджёвывая мелодию, затянуло середину Застольной песни из «Травиаты».

Харитон насыпал в свою кружку две ложки сахара и принялся разворачивать яркие фантики сливочных конфет. Олег медленно цедил чай под громкие вздохи оркестра.

Внук и дед молча смотрели в окно на желтеющую листву.

Через час Олег вышел из квартиры Харитона, пересёк лестничную площадку и остановился у двери напротив. Он похлопал себя по карманам, наконец нашёл вечно блуждающие по ним ключи и открыл дверь.

Ещё более засыпанная вещами квартира вздохнула пылью, когда Олег шагнул в длинный коридор. Сразу слева от входа притаилась маленькая кухня, на которой и одному человеку приходилось ютиться. В середине коридора белела плотно закрытая дверь в комнату Олега, а в конце находились ещё одна запертая дверь и арка, через которую на паркет стелились солнечные квадраты.

Олег сбросил с ног незашнурованные кеды и стал открывать вторым ключом свою комнату. Сейчас с ним в этой квартире никто не жил, но он всё также по привычке всегда закрывал дверь на два скрипучих оборота. Ему не хотелось, чтобы внутрь мог заглянуть зашедший полить цветы Харитон или зачем-то нагрянувшие родители.

Ничего такого в этой комнате не было, даже наоборот. Огромная и кондовая, прабабушкина чешская стенка со встроенным письменным столом и полками, заставленными пыльными книгами и всякой мелочёвкой, прохудившийся диван с торчащей пружиной и зажатая шкафом кровать – вот и всё.

Небрежно скинув рубаху по пути, Олег доковылял до кровати и плюхнулся на неё так, что в воздух поднялась пыль. Она золотилась в солнечных лучах, танцевала, кружась, и вновь оседала на плед.

Несколько минут Олег не шевелился и почти не моргал, только смотрел в потолок. Во времена, когда он мог проводить так целые дни и даже недели, Олег наклеил туда огромный плакат с картой мира. Постер оказался тяжеловат, вечно отклеивался, и Южная Америка начинала тянуться к постели своим острым когтем. И сейчас край, на котором был нарисован континент, только медленно отлипал от побелки.

Олег ужасно устал, а на сегодня ещё были дела.

Он дёрнул головой, сбрасывая мутную пелену, тяжело поднялся. Открыл ящик стола и достал оттуда серебристый блистер, который всегда возвращал его в реальность. Выдавил крупную таблетку и отправился на кухню за водой. Когда он вертелся возле окна, разыскивая на полках чистую кружку, что-то привлекло его внимание. Он резко вжался в стену у холодильника и опасливо выглянул во двор. Тёмной долговязой фигуры, которая ему только что померещилась на тротуаре, не было.

Олег дрожащими руками схватился за телефон, снова набрал по памяти заученные цифры. Спустя несколько тягучих гудков ответа не последовало.

– Пить будешь?

– Хотел бы, – нервно усмехнулся Олег. – Нельзя.

– Да, извини. Забыл совсем. – Коля шевельнул плечами, продолжая пялиться на дно своего стакана.

Они с Олегом сидели в крошечном прокуренном баре, вход в который даже при всём желании можно найти только уткнувшись носом в обшарпанную жёлтую дверь в самом мрачном углу, какой только можно представить. Если удача в иной день была не на стороне жаждущих водянистого пойла, приходилось вызванивать местного бармена Енисея. Тот мог даже не взять трубку, но понять, что к нему гости, и будто бы заставить стены расступиться. Жёлтая дверь тут же обнаруживалась на самом заметном месте.

Коле никогда не нравилось то, что смешивает Енисей, но так повелось, что они с Леной и Олегом ещё со старших классов встречались всё чаще и чаще только здесь.

– Как ты?

Олегу было сложно ответить на этот вопрос. Может, из-за давно привычного душного полумрака с дрожащим неоновым светом, а может потому, что он наконец понял, как на самом деле устал. Впервые с утренней поездки в метро он не ощущал на затылке пристального взгляда.

– Да как обычно, – соврал Олег.

Коля вяло кивнул, хлебнул из стакана что-то отдалённо напоминающее «Маргариту».

– Мы с Леной уезжаем.

Олег замер, только сильнее впившись ногтями в ладони. Что-то в его груди упало.

Коля внимательно посмотрел на друга. В носу защипало.

– Ты же понимаешь…

– Я всё понимаю, – отрезал Олег. – Ничего мне объяснять не надо, не слепой.

Оба молчали с минуту.

– Сейчас нормально выпускают?

– Ну как «нормально». Задают кучу вопросов, делают тесты, почти пандемия всё-таки…

– Да, будет плохо, если болезнь выйдет за пределы города, – серьёзно сказал Олег.

– Я знаю, – ещё более резко ответил Коля. Затем одёрнул себя, выдохнул в сторону. – Но сейчас мы практически в ловушке. Ждём, когда захлопнется.

– Что, веселитесь? – с усмешкой спросила вернувшаяся с новыми стаканами Лена. Она умостилась на диван рядом с Колей, как всегда, улыбаясь.

Они с Колей контрастировали на всех уровнях: начиная от внешности (чёрная копна кудрявых волос против белого «ёжика» Коли), и заканчивая вкусами в кино (Андерсон против Хичкока). И тем не менее вместе они всегда казались одним целым.

– Олег не сильно рад новостям.

– Ещё бы он был! – Хохотнула Лена. Затем она наклонилась через стол ближе к Олегу и затараторила:

– Айда с нами, тут всё равно дрянь, и лучше вряд ли будет. А вместе мы всегда что-нибудь придумаем.

Олег покачал головой. Ему становилось всё хуже и хуже от сегодняшнего бесконечного дня.

– Не могу.

– Зазнобу свою оставить не можешь? – ехидно спросила Лена. Олег только был готов поблагодарить Лену за смягчение ситуации своей беспечностью, как она выдала:

– Так бери её с собой!

На мгновение воображение Олега нарисовало ему картинку сказочной и будто бы солнечной жизни далеко от этого мрачного сырого города. Будто бы там нет никаких проблем, раны исцеляются, а начальники никогда не увольняют.

Чушь это.

– Я буду по вам скучать, – выдавил Олег.

Лена протянула руку к Олегу, взяла его за предплечье.

– И мы по тебе, солнце.

Коля продолжал искать правду на дне стакана.

Правды Коля в тот вечер не нашёл, хоть и выпил много. Лена старалась всеми силами тормошить хмурых молодых людей, даже потащила их напоследок измерить шагами Невский от начала и до конца. Но недалеко от Катькиного сада послышались сирены и несколько выстрелов, поэтому пришлось огибать вдоль канала, глядя в мутную воду с рыжими отблесками фонарей.

Людей было немного, по дороге раз в пару минут проезжало одинокое такси. Полупустые улицы нервировали. Олег увидел своё отражение в мёртвом стекле витрины, пока они ждали зелёного сигнала светофора на пустой дороге. Вместо глаз – два прямоугольника стёкол очков, преломляющих свет. Понурые плечи и окончательно растрепавшийся хвостик, флисовая рубашка на несколько размеров больше нужного. Он посчитал, что не выглядит как тот, кто мог бы просто так уехать отсюда. И тем более не выглядит как тот, кто за вечер не выпил ни капли.

Они дошли до Площади Восстания, которую теперь чаще называли Площадью ХэльМеда из-за трех стеклянных небоскрёбов, выросших в самом центре как ртутные грибы после дождя. Сейчас мало у кого бы возник вопрос, зачем они нужны в самом сердце города. В конце концов, ХэльМед занимается всем здравоохранением и лекарствами, и холдинг, если верить заголовкам, доблестно держал первую линию обороны против восставшей из могил болезни.

Олегу эти здания казались чем-то неправильным, но его никто никогда об этом не спрашивал.

– Здесь и попрощаемся? – предложила Лена.

– Ага, прямо у этих стеклянных уродов, – пробубнил Коля, пошатываясь.

Олег крепко обнял друзей напоследок, и они зашагали куда-то, медленно растворяясь в рыжем свете уличных фонарей. Появилось гадкое чувство, будто что-то из его жизни безвозвратно ушло.

Поднимаясь на свой этаж уже во втором часу ночи, Олег почти тянул себя вверх по перилам. Он так и не пил, но душный пьяный воздух в баре, а затем – по-осеннему трескучий, с нотками подгнивающей листвы, на улице, лишил его последних сил. Сейчас он зайдёт в квартиру, завалится на кровать прямо в одежде и проспит до обеда, пока солнце не примется ломиться в комнату через тонкие занавески.

Олег подошёл к двери квартиры, стал по привычке ощупывать карманы в поисках ключей.

Он вытащил звенящую связку, уже поднёс её к двери, и тут будто бы окаменел. Что-то внутри него рухнуло в пятки и быстро вернулось наверх, сдавливая горло. Дверной замок был варварски выдернут, словно сердце, и валялся на коврике, больше не качая кровь.

Несколько секунд ушло на осознание. За это время дрожь одолела руки Олега. Он сиганул на этаж ниже, достал мобильник. Набрал короткий номер.

– «Вневедомственная Охрана Личностей и Корпораций», я вас слушаю, – протянула девушка на том конце провода. Судя по голосу, до того, как начать слушать, она спала самым мирным сном.

– У меня взломали дверь, – полушёпотом затараторил Олег.

Девушка тут же взбодрилась, стала читать инструкции на такой случай. Узнала адрес и обещала вызвать ближайшего сотрудника ВОЛКа. Именно ВОЛК в прошедшем году получила финансовую и общественную поддержку, и стала корпорацией, отвечающей за безопасность в городе.

Роскошных вещей и дорогой техники у Олега не было, из ценного – только гора медицинской аппаратуры в запертой комнате. За неё и стоило переживать.

Девушка, принявшая звонок Олега, очень настойчиво посоветовала оставаться на месте и не заходить внутрь.

Олег положил трубку. Весь хмель и сонливость из него выветрились. Он опёрся на вымазанную грязно-зелёной краской стену и бросил взгляд на дверь квартиры Харитона, которую было видно с лестничного пролёта. Замок на месте.

Олег сполз по стене и сел на пол, вытянув ноги. Его будто окатили липкой смесью из бессилия, злости и глухой тоски. Он практически видел, как капельки этой жижи медленно тянутся, стекая с его бровей.

– Почему сегодня-то?! – выдохнул он в гулкую пустоту подъезда.

Перед его глазами возникла грустная улыбка Лены, узловатые пальцы Коли в нервном заломе, торчащий из-за двери Харитон, дурацкая кружка на столе Льва Ивановича и… жёлтые раскосые глаза, гипнотизирующе глядящие куда-то дальше самого Олега и всех его лет.

– Погодите…

Олег медленно встал, неуверенными шагами поднялся наверх. Он нащупал в кармане рубашки складной ножик. Остановился уже у самой двери, почти наступив на вырванный замок.

Легонько толкнул дверь вперёд. Она скрипнула и явила мрак длинного коридора с единственным квадратом света, падающим от кухонной лампочки. Свет манил и пугал одновременно, Олег замер в нерешительности. Ему не казалось. Было кристально ясно – шаг вперед, и что-то навсегда изменится. Олег этого одновременно страстно желал и не хотел вовсе, но должен же он хоть раз за сегодня – да за всю чёртову жизнь – найти силы не убежать.

От этих мыслей он разозлился на себя и всё вокруг.

Олег медленно и тихо, держась за маленький ножик как за единственное спасение, шагнул в квартиру. Тут же прижался к стене и аккуратно выглянул на кухню.

Взломщик сидел, закинув ноги в массивных ботинках на стол. Тусклой кухонной лампочке не хватало сил, чтобы развеять густой мрак над ним. В контуре чёрной фигуры светился красным огоньком кончик сигареты и мерцала пара жёлтых глаз.

– Эй, а я тебя заметил, – игриво протянул взломщик.

Его голос был хрипловатым из-за долгого молчания и обильного курения.

Олег понял, что обращаются к нему. Бежать уже было некуда, он собрал остатки сил и приблизился к квадрату кухонного света.

Взломщик несколько секунд пристально смотрел на Олега, затем ловко прокрутил коротенький фильтр между пальцами и потянулся к фарфоровой сахарнице с розовыми цветочками, чтобы затушить сигарету о её бок. Он снял ноги со стола и подался вперёд. Тени на его лице расступились.

– Давно не виделись, Одноглазый.

Олег застыл то ли от бесстрашия, то ли от бестактности незнакомца. За почти два десятка лет, которые прошли с момента, как Олег лишился правого глаза, он терпел разные обращения и слышал всякие перешёптывания, но в лицо его так не называли даже самые жестокие дети.

– Я вызвал волков, – беспомощно выдавил он, продолжая сжимать нож в руке.

– Ничего страшного, – взломщик не отрывал взгляда от затаённого в потёмках лица Олега. Даже идеальное зрение и привычка к мраку не давали желтоглазому как следует всмотреться и выхватить знакомые черты.

– Мы волков не боимся.

Взломщик быстро выскользнул из-за стола. Одно движение, и он вырос прямо перед Олегом базальтовой глыбой. Ещё ближе наклонился к хозяину квартиры, чтобы всё-таки увидеть то, что он искал, но Олег резко выставил перед собой нож. Взломщик растянул на лице хищную улыбку и показательно отшатнулся.

– А это ведь и правда ты. Надо же, нашёл.

– Я вас не знаю, – срывающимся голосом возразил Олег.

– Как же. Я тебя, как договорились, сотни две лет ждал у того сраного фонтана, а ты так и не явился…

– Какого фонтана?! – повышая голос, перебил взломщика Олег. – Что вы нахуй тут забыли?!

– Ты не кипятись, – желтоглазый медленно выпрямился и возвысился над Олегом головы на полторы. Олег и так ожидал от него всего что угодно, но теперь стал всерьёз опасаться за свою безопасность.

Вовремя, что уж тут сказать.

Возраст взломщика было совершенно невозможно определить: в тусклом свете глубокие тени залегли у него под глазами и в носогубных складках. Он казался преступно юным и пугающе древним одновременно. Олегу было сложно понять, почему у него вообще возникли подобные мысли. Всё, что ему оставалось – отступить на шаг назад.

– Я вас впервые вижу…

– Это точно ты, Одноглазый, ты мне чушь не пори, что ни черта не знаешь. Всё ты помнишь, ты не можешь забыть, просто не можешь…

Сначала голос взломщика казался угрожающим, он почти кричал, надвигаясь на Олега. Но злость медленно уступила растерянности и даже беспомощности. Взломщик снова ссутулился, упуская преимущество в росте.

– Это невозможно, – уже озадаченно проговорил он.

Олег начинал думать, что вместе с волками стоило вызвать и пару карет ХэльМеда.

– Я – Сет, – взломщик снова оживился, будто обретя новую надежду. – Ты всегда меня так звал. А ты… Ну а ты всегда был одинаковым. Даже сейчас совершенно такой же, тебя невозможно спутать с кем-то.

– Что значит «всегда»?

Тот, кто представился Сетом, замер. Что-то странное промелькнуло в его глазах, он облокотился на стену, будто земля ушла у него из-под ног.

– Дольше, чем вообще возможно помнить.

Сердце Олега забилось чаще – этот день, этот чудик и все его слова откликались в нём. Заставляли всё тело напрячься, а руки потянуться к лицу – то ли для того, чтобы удержать рвущийся изо рта крик, то ли для того, чтобы закрыть ладонью единственный глаз и больше всего этого не видеть.

– Вы меня с кем-то спутали. Сет.

– Даже если ты всё забыл, я сделаю так, что ты вспомнишь, – мрачно отозвался тот.

Повисла тишина.

– Хорошо.

Олег, не убирая ножа, протиснулся мимо Сета на кухню, опустился на скрипучий стул.

– Расскажите мне всё. С самого начала.

Сет мрачно ухмыльнулся, но садиться не торопился.

– С какого начала?

– С самого-самого, – кивнул Олег. Нужно было потянуть время, чтобы дождаться волков, и самое лучшее, что он сейчас мог сделать – подыграть этому чудику.

– Так давно, наверное, уже никто и не помнит, – задумчиво протянул Сет. – Начнём со скучной части. Ты знаешь, откуда во Вселенной берётся энергия?

Олег нахмурился:

– Ядерный синтез?

Сет хмыкнул.

– И да, и нет. Откуда берётся энергия, которая внутри людей? Их, если очень грубо говорить, души.

Произнося слово «души», Сет коротко закатил глаза, будто его вынудили испачкаться в буквах этого высокопарного слова.

– Метаболизм углеводов, – предположил Олег.

Сет вздохнул.

– Ну да, да. И то, и другое ведь полагается на правило, что энергия не берётся из ниоткуда, верно? И откуда-то она изначально появилась?..

Олегу трудно было понять, на что намекает этот сумасшедший. Сейчас важнее не осмыслять его бред, а следить за тем, чтобы он ничего не учудил.

– Так, а я тут причём?

В голову Олега ворвалась мысль: а как давно этот Сет у него дома? Куда он уже успел залезть? Что он мог украсть? И открыл ли запертую комнату?

– Ну… – протянул Сет, будто бы пытаясь что-то выдумать. Но быстро бросил это дело и признался:

– Да пофиг. Мне никогда не было интересно. Только факт в том, что наше – моё и твоё сознания – веками просыпались в людях, рождённых по всему миру. И мы прожили несчётное количество жизней.

Олег посмотрел на него с сомнением.

Сет хмыкнул и наконец отлип от стенки.

– Не помнишь? Как мы княжеский терем спалили, и как роднёй друг другу заделались и ты остановил, как это потом назвали, «тиранию». Очень смешно, на самом деле, – он договаривал с мягкой улыбкой и как будто бы даже огоньком в глазах.

– Да, точно… Как я мог забыть.

Сет резко посерьёзнел, нервно постучал пальцем по своему запястью.

– Меня это и бесит. Не мог ты взять и забыть.

На стенах и потолке стали заметны отсветы от сине-красной мигалки. Двигатель машины затих прямо под окнами.

– Ты ведь Целый. Столп. Первый. Что могло стрястись-то…

– В жизни всякое бывает…

Сет отмахнулся:

– Ты не дуришь меня? – он внимательно посмотрел на Олега, который сидел за столом с таким напряжением, с каким только возможно заниматься этим делом. Его правая нога тряслась, и ложка в сахарнице от этого тихонько дребезжала.

– Но так не должно быть. С тобой наверняка что-то очень сильно не так.

Олег не выдержал, прыснул. Ещё бы, с ним – и что-то было так.

– Я серьёзно, – этот чудик выглядел и впрямь обеспокоенным.

– Да? – в Олеге уже не осталось сил ни для чего, кроме сарказма. – И что же мне тогда делать?

Сет нахмурился, опустил глаза к носкам своих ботинок.

– Наверное, я знаю. Но только надо, чтобы ты мне верил.

Олег чуть не засмеялся, но смог удержаться. Сет, впрочем, всё понял. Он нахмурился.

На лестнице уже были слышны шаги.

– Но можешь мне не верить. Если хочешь остаться тут, – Сет руками указал на обшарпанную и старенькую кухню. – Навсегда и сгнить со своей единственной жалкой жизнью. И не помнить ни черта, и в конце просто кануть в чёрное ничто, то добро пожаловать, мой дорогой друг!

– Хорошо, договорились, – спокойно ответил Олег. Его эти слова ничуть не тронули, не всколыхнули никаких ни ложных, ни настоящих воспоминаний и даже утомили. Лучше бы этот Сет просто его ограбил.

– Ирбаев, ты опять, что ли? – за спиной Сета появился усатый мужчина в чёрной выглаженной форме. Он увидел Олега и кивнул ему, убирая табельное оружие обратно в кобуру. – Я к вам зайду? А то у вас тут открыто было.

Сет недовольно поджал губы и закатил глаза.

– Заходите… – растерянно протянул Олег.

– Этот не опасный, я его знаю, – добродушно заявил мужчина Олегу. Затем уже более грубым голосом он спросил Сета:

– Чего опять натворил, утырок?

Сет даже не удостоил его взглядом, только покачал головой.

– Ну ясно всё с тобой, – волк снял с пояса наручники и щёлкнул ими на покорно и как будто бы даже привычно протянутых руках взломщика.

– Я его заберу, ночь у нас подержу, посмотрю, не стырил ли чего. А вы завтра приходите, если какую пропажу обнаружите, сразу заявление и напишем.

– В смысле – вы его знаете?! – Олег вскочил из-за стола. – Он вырвал мне замок с мясом, пришёл и нёс ахинею. Он какой-то местный сумасшедший?! Почему его ещё не заперли?!

Волк одной рукой пригладил усы. Второй он пытался ухватить за шиворот Сета, который был почти на две головы выше его. Сет стоял на месте, но легонько покачивался, чтобы усатый не повис на нём окончательно.

– Да он безобидный, – хмыкнул волк. – Давайте уже завтра разбираться, молодой человек. Вы спать хотите, я хочу…

Для подтверждения своих слов он даже зевнул.

Олег силой подавил желание зевнуть в ответ.

– Выметайтесь. Пожалуйста.

– Завтра ждём вас в двадцать первом отделении. Тогда будем писать! – Усатый развернулся на каблуках и потянул за собой Сета. Тот пару мгновений не двигался с места, пока не встретился глазами с Олегом.

– Вспомни, Одноглазый. Постарайся вспомнить.

Затем он исчез во мраке коридора. Шаги удалялись по лестнице, оставляя Олега наедине с нескончаемым чувством нереальности произошедшего.

Он открыл кран, умыл лицо водой, снял очки и помассировал переносицу.

– Точно же… – сказал он зачем-то вслух, взял стул и понёс его в коридор. Подобрал распластанные на коврике останки замка, захлопнул входную дверь и подпёр её стулом как мог. Получилось не очень надёжно, но хотя бы не нараспашку.

Олег опустился на обувную тумбочку, тяжело вздохнул. Тут же обнаружил, что он всё ещё сжимает в руке нож. В порыве ярости Олег замахнулся и кинул его вперёд. Нож не выдержал и сложился, ударившись о дверную балку. Со звоном спикировал на пол и остался лежать, испуганно подрагивая металлом.

– Сука, – протянул Олег, пряча лицо в ладонях. Он несколько минут просидел, медленно вдыхая и выдыхая, но сердце продолжало колотиться в груди, очевидно, пытаясь как можно быстрее оказаться подальше от этого дня и от самого Олега, только притягивающего неприятности.

Он думал, что уже почти успокоился, когда в груди снова резко задрожало. Протяжный, стихающий к окончанию звук, пауза в пару секунд, и снова. Олег дернулся и резко схватился за сердце.

В кармане рубашки всего-то завибрировал старый кнопочный телефон.

На экране – выученные наизусть цифры.

– Да, – отозвался Олег.

– Не мешаю?

Олег выдавил что-то похожее на улыбку. Руки всё ещё тряслись, звон в ушах не заканчивался.

– Наоборот.

– Ты извини, что днем не брала. Видела, ты звонил пару раз. Первая смена на новой работе, я ж рассказывала.

– Знаешь, – Олег поднял взгляд на баррикады возле входной двери. – Даже хорошо, что ты только сейчас смогла говорить. У меня весь день чёрти что творилось.

Девушка с тихим, почти убаюкивающим голосом, вздохнула.

– И у меня, если честно.

– Расскажешь?

– Да, – отозвалась она. – Минута, я в лифте, сейчас пропаду.

Ожидая её, Олег встал, попробовал дёрнуть на себя дверь. Та не двигалась. Он выключил свет в коридоре, заглянул на кухню. Всё выглядело как обычно – немного заброшено и пыльно. Отсюда просто нечего красть.

Он услышал её голос снова, когда зашёл в большую комнату со шкафом во всю стену и диваном напротив него. Зал, мрачно-зелёный из-за цветов, которые поливал Харитон, и ковров на стене, тоже выглядел обычно. Запертая дверь в углу была невредима. Видимо, Сет и правда припёрся не для того, чтобы грабить.

– Знаешь, – её голос звучал веселее, чем до этого. – Так получилось, что у меня завтра выходной. Хочешь, я приеду?

– Хочу, – выпалил Олег. Затем одёрнул себя, кашлянул. – Хочу, но давай вечером. Мне надо сходить в волчарню.

– Лёка, – осторожно протянула она. – Я могу приехать прямо сейчас, если нужно.

– Нет, – резко ответил он. Поморщился, вцепившись в дверную ручку своей комнаты. – Нет, – уже мягче добавил он. – Ничего такого. Я же тебе обещал. Мне просто взломали квартиру… И я познакомился с тем, кто это сделал.

– Кошмар. Ты в порядке?

Олег тяжело сел на кровать.

– Вроде бы да.

– Что ему было надо?

Олег медлил с ответом. Он откинулся назад, глядя на карту мира на потолке.

– Чёрт его знает.

Она вздохнула.

– Завтра всё расскажешь! Только… звони если что, ладно?

– Договорились.

– Спокойной ночи.

– И тебе.

В трубке послышались гудки. Он лежал на спине прямо в уличной рубашке, по потолку медленно проезжали белые полосы света. Наверное, сегодня он не заснёт.

– Чрезвычайное положение в городе требует жёстких мер с нашей стороны – исходя из результатов опроса можно предположить, что клиенты склонны обвинять нас в бездействии.

– А вы проводили опрос среди слепых? Только они бы не увидели, сколько нашей техники тратит время у очагов.

– От «спящих домов» шарахаются как от чумы, людей держат в закрытых палатах, куда пускают только родственников, и то с неохотой. Так что да, мало кто видел. Да и толку от них немного.

В зале, холодном от стекла и бетона, за огромным столом собрались на ежедневный спор пожилые и усатые члены совета ХэльМеда. Когда в городе разгорелась эпидемия неизвестной болезни со странным течением и симптомами, у холдинга, который отвечал за медицинское обслуживание всего города, настали не лучшие времена. И в свой золотой век совет собачился каждый раз, когда встречался в этом зале, а теперь эти собрания неизменно сопровождались нападками, оскорблениями, потоками презрения и окончательно потеряли какой-либо смысл.

У Виолетты Валентиновны Вановой, которая уже несколько лет сидела в кресле слёгшего отца, давно не осталось никаких сил это слушать.

– Тишина, – сказала она не очень уж громко, но таким тоном, что с десяток разбушевавшихся спорщиков тут же осели на свои скрипучие кожаные кресла. – Мы действительно сдерживаем наши средства и не работаем так эффективно, как могли бы.

Она заставляла весь совет брехастых и пожилых пиджаков молчать сочащейся из неё внутренней силой. В идеально выглаженном брючном костюме, на высоком каблуке и с тугой и чёрной косой, лежащей на плече, Виолетта была представлена совету лишь десять лет назад. Тогда её отец, Валентин Дров, которого пока не скосила старость, впервые вывел в этот зал двадцатипятилетнюю Виолетту и назначил её преемницей.

Кто-то из особо рьяных и старательных служителей мог бы затаить обиду на начальника за такое неожиданное появление не существовавшей ранее наследницы, если бы только это уже не стало привычным делом. Частенько главы холдингов передавали свой бизнес неизвестно откуда возникшим дальним родственникам, иногда просто преемникам. Никто из действующего совета уже и не помнил, но в высшем менеджемнте ХэльМеда ходили слухи, что и сам Валентин в своё время получил кресло директора от двоюродного деда. Ровно за двадцать пять лет до этого.

– Наши возможности сокращает недостаток информации, – сухо продолжила Виолетта. – В пограничном состоянии тысячи человек, а мы знаем о болезни слишком мало.

Виолетта выглядела отстраненной, будто на самом деле решала какой-то свой внутренний вопрос, и тот был поважнее происходящего в этой комнате. Однако от неё не ускользало ничего.

Маленькая старушка с круглыми очками тихо приподнялась со стула. Её подрагивающий, как у охрипшей птицы, голос заполнил пустоту бетона и стекла.

– Мы подтверждаем, что так называемая болезнь Калипсо передаётся фекально-оральным путем, однако степень заразности пока не выявлена из-за долгого инкубационного периода и неясных источников вируса. – Старушка подняла строгий взгляд на Виолетту, будто бы лично та перед ней в чем-то провинилась. – Настаиваю на изоляции не только зданий, но и, может быть, даже кварталов, в которых зафиксированы случаи заболевания.

– Карантин бесполезен, это обычный Паркинсон, – глухо возразил тучный мужчина в сером костюме в клетку. Его нос занимал большую часть лица, а крупные поры были видны Виолетте даже с другого конца стола. – Госпитализации, симптоматическое лечение. Так ещё в двадцатом веке эту заразу лечили.

– То есть вообще не лечили, – вклинился толстяк в костюме. – Оно тогда само прошло, и сейчас пройдёт… Вы, Виолетта Валентинна, лучше скажите, что нам с беспорядками делать? Сегодня у Екатерининского был пикет. Вроде как, что-то про то, что мы кого-то некачественно полечили… Он кончился стрельбой. Как прикажете нам на это реагировать?

Совет затих, десяток пар глаз устремился на непреклонную, словно отлитую из железа Виолетту. Она не колебалась ни внутри, ни снаружи. Поправила прядь, выскользнувшую из-за уха, и негромко ответила:

– Сейчас главное – продумать стратегию борьбы с болезнью. Именно отсутствие плана дестабилизирует ситуацию. Наши вирусологи без отдыха работают над вакциной, но её ещё нужно будет тестировать. А эти, как вы их назвали, – Виолетта взглянула на толстяка, – беспорядки, мы будем всеми силами избегать, пока они не касаются нас напрямую. Это работа ВОЛКа.

У совета было достаточно слов возражения, которые каждый мог бы сейчас озвучить Виолетте Валентиновне, но обрубки претензий, приправленные искренним возмущением, не собирались в предложения. Повисло молчание, не удовлетворённое ни прирезанным в зародыше спором, ни итогами собрания.

Из тихой полудремы Валю выдернуло прикосновение к его руке. Он успел почувствовать её запах и услышать дыхание до того, как она что-то сказала. Виолетта села на пол возле кровати и приложила тыльную сторону его руки к своей щеке. Валя взглянул на Виолетту, развернул ладонь, обнимая её лицо давно знакомым жестом.

– Ты чего не спишь?

– Только с совещания.

– Пошла бы отдохнуть.

– Хочу побыть с тобой.

Тепло, тихо. Внизу за стеклом светился круглыми оранжевыми огоньками город, но его звуки не могли пробраться в комнату, только бились о высокие окна.

– Что там происходит?

Виолетта не хотела говорить ему.

– Хель, – он перевернулся на бок, чтобы посмотреть ей в глаза. Она положила подбородок на край постели, отвела взгляд в сторону. – Я же узнаю.

– Нельзя тебе, – буркнула Виолетта. – У тебя сердце слабое.

– Чем раньше оно не выдержит, тем раньше нам обоим станет легче.

Виолетта резко встала, подошла к окну. Чтобы удержать её в поле зрения, Валя приподнялся на подушках и чуть не выдернул порт из вены. Тихо зашипел, пытаясь приладить его обратно дрожащими сухими пальцами.

– Как будто я вру, – пробурчал Валя.

– И слушать ничего не желаю.

– А знаешь, как болит, между прочим? Я каждый день прохожу через муки.

Виолетта обернулась. Валя всё ещё пытался вернуть иглу в вену дрожащими старческими руками. Она подошла к нему, занялась капельницей.

– Я столько денег за твою седацию плачу, что тебе руку отруби, ты сейчас ни черта не почуешь, – беззлобно заметила Виолетта.

– Ой, помню-помню, – усмехнулся Валя. – Времена были! Не сидел взаперти, как прикованный трубками пёс.

Виолетта добавила в капельницу, висящую у изголовья кровати Вали, какую-то жидкость. Он сразу же почувствовал разливающееся по венам тепло.

– Вот эту руку тогда хоп – и она на шмате кожи висит! – Валя попытался взмахнуть совершенно здоровой правой рукой, но трубки и провода помешали ему.

– Как говоришь, так и было, – стала убаюкивать его Виолетта, наклонившись к нему. Она опустила подушку под головой, чтобы Валя лёг ниже, и стала гладить его по лбу.

– Там же ещё этот горний со своим сиромахом был, да? И они, кажется, стянули что-то… Или не тогда?

Валя замешкался, собирая разбегающиеся мысли. Веки стали тяжёлыми.

– Или они спалили что-то? Я запамятовал.

– Да, спалили, – мягко ответила Виолетта.

– Зато… Зато тебя тогда… встретил.

Валю накрыл вязкий и тяжёлый сон. Его дыхание стало медленным и размеренным, а напряжённая, якобы отрезанная, рука расслабилась. В полумраке спальни Виолетте показалось, что морщины на его лице разгладились, как на отрезе шёлка. Она провела пальцами по его щеке, пытаясь развеять иллюзию.

Она видела много того, что иные назвали бы чудесами, но в магию не верила. Вале оставались считанные дни.

– Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?

И в ответ – нескончаемая монотонная песня, которая сначала восхищает, потом смешит, а в конце только раздражает. Он никогда не просил о вечной жизни, а эта птичья издёвка на поверку может оказаться лишь началом кукушачьего сватовства и продлиться ещё несколько седмиц.

Уединение в шепчущем о ветре лесу, тёплые лужицы света, пробивающиеся через низкие тучи и зелёные кроны, стоптанные ноги и следы смолы на кафтане – всё это удерживает его здесь, на светлой полянке, вокруг которой толпится лес. Он тянется пытливыми еловыми лапами, чернеет стеной, ограждая от невиданной и запретной земли, куда идти живому не позволяется. В этой земле – судьбы каждого проглянувшегося камня, каждого корня, обнимающего землю, каждой букашки и цветочка.

Мысли об этом туманят его разум, будто бы Старец всё ещё юн и глуп, и не знает, что правда топчется где-то рядом, выглядывает из-за широких стволов украдкой, но никогда не является целиком.

Он ждёт ещё несколько куплетов кукушкиной песни перед тем, как вернуться к своим спутникам. Они ожидают его на кромке леса, и идти к ним не хочется – Старец бы предпочёл подольше остаться здесь, подслушивая совсем тихий треск грома, затаившийся в низких мрачных облаках. Но время не ждёт. Каждый вдох, каждый привал и каждый восход умирает его народ, а мир держит всё меньше Столпов. С этим нужно что-то делать, только ноша кажется куда больше его самого, куда тяжелее, чем он может утянуть. Старец с трудом встаёт, и, опираясь на одолженный у Лешего посох, плетётся назад.

Старец бы лучше прошёл этот путь один, разослав своих спутников по разным сторонам света, чтобы они несли вести, искали помощи там. Вчетвером ясно справились бы быстрее, и толку вышло поболе. Вышло бы, если бы двое его вестников не оказались подлетками.

В этот раз ему не свезло. Давняя его семеюшка, ясноокий юнец с одними острыми словами в закромах и именем, за которое его многие бы с охотой потопили в ближнем болоте, ещё не дорос до одиноких путешествий – с него в пути до сих пор бы слетали отцовские лапти.

Простоволосую де́вицу с чёрной косой и хмурым ликом же кто погрубее назвал бы эфемером. Юным созданием, рождённым без памяти веков и поколений всего второй раз. В сравнении с юнцом и Старцем она – младенец. И хоть мир вокруг с каждым восходом становится всё меньше – исчезают такие вот мирные поляны, валятся деревья, растут городища – вместе с этим дороги полнятся пусть Столпами, да незнакомцами, которые могут носить в помыслах и на поясах дурное. Кто же отправит младенца в такой путь одного?

Да и может оказаться, что княже знакомец кому-то из них.

– Старик, долго ты там бродить будешь? Ещё чуть-чуть, и городище увидим, а он по лескам шатается, – без единой толики почтения к летам выкидывает юнец. Он лежит на траве, положив руки под голову. Из его рта торчит длинный стебелёк.

– Молчи, язва. Не забывай, кто теперь старший.

Юнец фыркает.

– Постарше бывали!

– Да я тебе…

Говорит Старец, да сетует про себя, что так и не нашёлся на этом круге с любушкой. Её и правда теперь могут звать Любушкой, а могут кличать Фридой или Брехтой – смотря на какой конец света занесло её в этот раз. Она бы перерубила рождающийся спор на корню, оттаскала юнца за ухо и улыбнулась Старцу тепло, как летний закат.

– Идём, – резко обрывает приятельскую грызню девица. Она перекидывает чёрную косу через плечо и протягивает руку юнцу, чтобы тот поднялся. Он брезгует помощью и одним ловким прыжком вскакивает сам. Девица хмурится, протирает ладонь о юбку.

– Хватит цапаться, а то николи не придём, – важно добавляет она.

И они идут, притаптывая к земле высушенную солнцем и поднятую ветрами пыль. Маковки деревянного детинца растут, как тесто в тёплой печи, а Старец всё никак уразумеет, за что ему попались в нагрузку именно эти двое. Юнец всегда был плутоват и остр на язык, вёл какие-то свои игрища, любил помрачать людям рассудки и сначала делать, а затем уж помышлять, но к этому Старец после всего пройденного вместе стал привычным.

Девица же неизвестна, тиха. Она молчалива, резка и будто томится по чему-то. Они и встретили её давеча, растерянную и всё никак не берущую в толк, отчего она вернулась на новый круг. На расспросы не отвечала ни вчера, ни теперь. Старцу только оставалось ломать голову, как же так вышло, что ей никто ни о чём не поведал ни в прошлой жизни, ни в этой, и вести её с собой – показаться князю. Вдруг он чем поможет или что про неё знает – слухи ходят разные, и молва на одном из рынков донесла до ушей Старца такую небылицу, что и нарочно не придумаешь.

А если припомнить, какие у него вести для князя, кружево выплетается дряное. Будто и правда близится конец времён, и впору ложиться да помирать в придорожной канаве. Старцу пока не хотелось – ещё не надышался, да и любушка его далече.

В общем, девицу взяли с собой. Времена наступили такие, что одна она никуда бы не дошла и сгинула в окрестных лесах, будь она хоть трижды Столпом.

– Голову покрой, – говорит Старец, протягивая девице невесть откуда взятую тканку. – Покуда до князя дойдём, будешь Манькой, внучкой моей. А ты, стерва, – Старец обращается к уже нахорохорившемуся юнцу, – Сёмой зовёшься, найдёнышем, тебе Манька по взрослению обещана.

Манька и сама кривится в лице, пока вяжет тканку поверх косы, но ни слова не молвит. И верно делает, а то найдут, с какими расспросами пристать. Даже мудрейшие и древнейшие, с которых пошёл род столпской, ещё не созрели сполна, чтобы жить в мире и покое, перестать выдумывать законы да избирать дичину среди подобных – потому что иные прошли меньше кругов или родились не в том теле.

– Елдыга! – кратко, но не кротко выкрикивает в ответ велениям Старца Сёма и припускает вперёд по пыльной дороге. Проносится пару десятков шагов, резко тормозит и глядит проверить: где там его невеста со Стариком? Идут?

Детинец ещё мал, но силами местных смердов обещает вскоре вырасти, чтобы раньше всех приветствовать Солнце. Внутрь пускают всякого, и даже на такую несуразную свору ратник у ворот только хмыкает в бороду. Старец, Манька и Сёма входят во двор, на котором пестреет, галдит и пахнет кислым пивом торг.

Старец велит младшим занять лавку возле распахнутых ворот наскоро сколоченной корчмы, а сам заходит внутрь. Пока он, то и дело бросая на юнцов взгляды через плечо, выспрашивает у корчмаря о местном князе да о невольнике, которого он себе прибрал, Манька с Сёмой послушно сидят бок о бок на лавке, с усердием делая вид, что не замечают друг друга.

– Глухо, – вскоре вздыхает Старец, присаживаясь на лавку. Он со стуком опускает рядом с собой деревянную чарку с золотистым напитком. – Князь здешний нелюдим, выходит редко и, молвят, хандрит сызмальства.

– Значит, нужно его выманить, – предлагает Сёма.

Звучит лихо, ни к каким уловкам Старцу прибегать не хочется, но не согласиться с мальчуганом трудно. Даже Манька коротко кивает.

Трое молчат, и в этой паузе Старец подносит чарку к усам, с наслаждением глотает хмель. Его разум такому не затуманить, а по вкусу такой искристо-ягодной сладости он успел соскучиться.

– Старый, а мне-е-е?! – протягивает Сёма скорее из вредности, чем из веры, что с ним поделятся.

– Соплям не полагается, – отмахивается Старец и довольно улыбается. Были в том, что теперь он – старший, хоть какие-то выгоды.

– А если поджечь? – внезапно спрашивает Манька. Двое сразу забывают о перепалке и удивлённо поворачиваются к ней.

В чёрных глазах Маньки отражается мрачная решимость.

– Ты чего, загубишь ещё кого-нить, – нерешительно протягивает Сёма. Ему идея девицы не особо нравится, но скорее из-за того, что её предлагает Манька, а не он сам. Ничего получше самому на ум не идёт.

– Зато князь точно выйдет из терема, а в переполохе некому будет помешать нам потолковать.

– Ага, если его самого нечаянно на новый круг не отправим! А потом ищи свищи.

– Тогда и искать не надобно, – бурчит Манька.

– Никто ничего жечь не будет! – вмешивается Старец. – Только хуже сделается.

Какое-то время сидят молча, выхватывая слова в досужих сплетнях купцов и смердов. Все шепчутся об одном – невольнике, закованном в цепи на задах терема да в свои лета не может вспомнить, кто он таков и с какого круга пришёл. Перешёптываются, решают, что он дурит. Озорной цветочный ветер вяжет косы в длинных бородах торговцев и заглядывает под подолы девицам.

– Неужели кто другой, кроме князя, не сойдёт? Купец побогаче, скажем… – заскучав, предлагает Сёма.

– Ни у одного купца не будет того, что найдётся у князя. Он длинной рукой куда захочешь дотянется, а купец – только до соседнего торга, – важно поучает его Манька.

– Может и не куда захочешь, – хмыкает Старец, – но точно дальше, чем два подлетка и старик, которого пора на салазки сажать.

– Ты помирать не торопись, – говорит Сёма. – Я кое-что придумал.

Старцу становится боязно даже представить, какая идея хуже поджога могла прийти в голову мальчишке. Старец залпом допивает содержимое чарки, утирает позолотившиеся усы тыльной стороной ладони и грузно поднимается с лавки. На его поясе звякает топорик с рунами и цветами.

– Отдумывай обратно, я пойду с караульными потолкую.

Он делает пару медленных шагов к внутренним воротам, оборачивается и наказывает Маньке с Сёмой:

– Ждите здесь.