Дни Ч

Посвящение:

Соавторам моим, бесценным и прекрасным, с огромной благодарностью, с огромной любовью!

Любезным Читателям, с надеждой, что всё-таки не испугаются натуралистичности истории и разделят с героями истории светлые моменты их жизни!

Примечания автора:

Почему такое название? Вообще-то, принято говорить «время Ч» – те часы, когда войсковые подразделения готовы вступить в бой, но конкретный час не обозначен. В этой истории битву ведёт один человек, и длится она, по сути, один день, но, волею судьбы и некоего серебряного колечка, в этот день вмещается сразу три дня, полностью переворачивающие жизни доктора-патологоанатома и тех, кто оказался с ней рядом. Потому и получилось – «Дни Ч».

Глава первая. День Ч(ертовщины)

– Евгения! Дочь ты Сигизмундова, почему так долго не отвечаешь?!

Женя предусмотрительно держала телефон на некотором расстоянии от уха, поэтому рык Стасова её не оглушил. Зато сидевшая за соседним столиком девушка вздрогнула и чуть не уронила в салат «Цезарь» брошюрку, которую увлечённо читала, промахиваясь вилкой мимо рта. Женя закатила глаза и покачала головой, безмолвно извиняясь перед сердито обернувшейся соседкой.

– И сколько ты собираешься загадочно молчать?! Жрёшь там кого-то?! Я слышу, как ты чавкаешь!

– Имею право, у меня обеденный перерыв.

– А у меня неопознанный жмурик на взлётной полосе! Быстро допивай свою зелёную бурдомагу и отрывай задницу от стула, тебя Афанасьев подхватит через три минуты! Ты же в «Свинке»?

Будто бы Женя могла на обеденном перерыве обнаружиться где-то ещё, кроме кафе-бистро «Пятачок», которое в народе любовно именовалось «Свинкой». Доктор Илларионова постоянна в своих привычках, вот уже несколько лет неизменно ходит обедать именно сюда.

– Так точно, господин Стасов. Через три минуты буду стоять на крыльце кафе.

Стасов сбросил вызов, по обыкновению не размениваясь на прощания. Какой смысл говорить «пока», если они увидятся через двадцать минут?

Пренебрежительно обозванный «зелёной бурдомагой» жасминовый чай с лимоном как раз успел остыть до нужной, приятной температуры. Женя с удовольствием допила последние капли чая, сложила грязную посуду на поднос, отнесла на специально выделенный столик и дружески кивнула повару Никодиму. Тот расплылся в улыбке – Женю он любил за неизменную вежливость и цветистые благодарности, которые Илларионова педантично оставляла каждую декаду в «Книге отзывов и предложений».

– Ну, что скажешь? – Стасов наматывал круги вдоль полосатой ленты, ограждавшей распростёртое на бетонке тело, впрочем, не нарушая им же самим обозначенных границ.

– Делать какие-либо заключения рано, – Женя выключила диктофон, поднялась с колен, аккуратно стряхнула налипшие на брюки пылинки. – Вскрытие покажет.

– Но её же точно не самолётом зашибло! И не каром, ребята клянутся, что никаких вылетов-выездов не было уже неделю!

Женя прекрасно понимала, почему так переживает следователь-оперативник Валера Стасов. Ведь одно дело, если непонятно откуда взявшаяся на взлётной полосе мёртвая женщина самостоятельно почила с миром, и совсем другое – если ей помогли это сделать, даже непредумышленно. Второй вариант предполагал длительное расследование с выяснением обстоятельств смерти, поиском свидетелей и определением круга подозреваемых. Одним словом – геморрой. Да ещё придётся перетряхивать грязное бельё лётчиков пожарной авиации и работников аэродрома, с которыми Стасов некогда вместе работал и до сих пор водил крепкую мужскую дружбу.

– Видимых повреждений, которые могли привести к летальному исходу, я не обнаружила. Внутренние причины, повторяю, покажет вскрытие.

– Красивая девушка была, а, Женя? – Стасов перестал вышагивать по шероховатому бетону, остановился так, чтобы видеть лицо умершей. – Молодая совсем.

– Да, черты лица очень гармоничные, – нейтрально отозвалась Илларионова, стараясь не слишком открыто таращиться на профиль Стасова, чётко обрисованный на фоне ярко-синего весеннего неба. По глубоко личному и тайному мнению Жени, погибшая молодая женщина, хоть и была действительно красавицей, но вряд ли бы составила достойную пару для того… Для того, кто вот уже столько лет служил для доктора Илларионовой эталоном мужской красоты. Жаль, что этот «кое-кто» никогда и ничего не узнает о шкале ценностей Евгении Сигизмундовны.

– Когда протокол будет? – Стасов вытащил телефон, не глядя, ткнул в экран. – Афанасьев! Буханку подгоняй, грузить будем! Евгения? Эй, ты меня слушаешь вообще?!

Женя привычно недовольно поморщилась на это безлико-официальное «Евгения» – Стасов умудрялся произносить её имя, словно звание младшего по рангу. Какого-нибудь сержантика, например. Стасов, конечно же, заметил Женину гримасу и не менее привычно ехидно ухмыльнулся. Знает же, зараза, что Женя не огрызнётся, сколько её не доводи.

На Валеру Стасова – не огрызнётся. Никогда.

– Я позвоню, как закончу. Часа через два-три.

– Давай.

– Протокол вскрытия номер… – Женя бросила взгляд на журнал. – Номер сто шестьдесят три. Начало вскрытия – четырнадцать семнадцать.

Красивая девушка, так, кажется, Валера сказал? Сейчас, когда мёртвое лицо залито беспощадным светом бестенёвки*, это ещё лучше видно. Безупречные, словно вырезанные искусной рукой гениального скульптора черты лица, очень гладкая кожа без единого прыщика или морщинки. Молодость, эх, молодость. Женя не считала себя старой, всего-то тридцать с небольшим, подумаешь. Но морщины уже появились – «гусиные лапки» возле глаз. Не страшно, даже придаёт своеобразный шарм. Доктор-патологоанатом Илларионова, вопреки бытующему мнению о мрачности представителей своей профессии, очень часто улыбается и не прочь от души посмеяться, от этого и морщинки-лучики разбегаются от внешних уголков век.

– Труп неопознанного человека принадлежит молодой женщине приблизительно двадцати-двадцати двух лет. Неизвестная одета в свободную рубашку белого цвета с длинными рукавами, чёрные брюки, на ногах летние плетёные туфли из… – Женя пощупала тонкий ремешок, – кожи. В кармане брюк обнаружено широкое металлическое кольцо, без надписей, предположительно из серебра. На видимых кожных покровах повреждений нет, цвет кожи бледный с синюшным оттенком. Волосы на голове тёмно-русые, длинные, чистые. Глаза закрыты, носовые ходы свободны от инородных предметов. Ушные раковины не деформированы, слуховые проходы чистые, мочки обоих ушей проколоты в нескольких местах. Трупное окоченение наступило более пяти часов назад, о чём свидетельствует характерная ригидность** мышц и полусогнутое положение верхних и нижних конечностей. Наружный осмотр не выявил повреждений, которые могли бы послужить причиной летального исхода.

Осторожно освобождённое от одежды тело молодой женщины было таким же безупречным, как лицо. Единственное, что портило общее впечатление – заметно выступающий живот. Как-то неправильно выступающий. Не мягкий животик любительницы вкусно покушать, а плотная бугристая выпуклость, туго обтянутая хорошо развитыми мышцами. Женя нахмурилась. Беременность? Но откуда эти разновеликие бугры? Будто брюшную полость набили неровными камнями. При беременности живот был бы равномерно растянутым, а это… Это больше похоже на опухоль. Может, это и есть причина внезапной гибели такой молодой и даже на вид спортивной девушки? Саркома?

– Телосложение правильное, мускулатура развита в достаточной степени. Толщина подкожно-жирового слоя на передней брюшной стенке… – скальпель скользнул под неохотно разошедшиеся мышцы. Самый большой бугор, некрасиво оттопыривавший эту самую переднюю брюшную стенку, вдруг выпятился ещё сильнее, освобождённый от сдавливания накаченным прессом. Женя помедлила, и одним широким движением скальпеля расширила разрез на животе умершей.

Диктофон щёлкал, отмечая тридцатисекундные интервалы. Женя смотрела на частично вскрытое тело и отказывалась верить собственным глазам.

Будь это кто-то из семейства псовых, доктор Илларионова не сомневалась бы в правильной идентификации того, что видели её глаза. Собак и даже волков ей приходилось оперировать и иногда вскрывать – был такой период в её трудовой биографии. Но на столе в прозекторской лежала женщина. С отлично развитой мускулатурой заядлой спортсменки и прекрасно выраженными вторичными половыми признаками. Глубоко беременная молодая женщина, срок беременности, судя по состоянию матки около тридцати девяти-сорока недель. Вот-вот должна была родить… Бред, бред, этого не может быть!

Диктофон автоматически выключился. Молчание Жени затянулось слишком надолго.

Женя потрогала туго натянутую бугристую стенку матки затянутой в перчатку рукой. Под напряжённой мышечной стенкой отчётливо вырисовывались контуры вытянутой морды и лап. Четыре лапы. Вон, у одной лапы даже когти обозначились. Большие такие. Там внутри… что там внутри? Неужели действительно плод? Или это всё-таки такая причудливо фигурированная опухоль?

Из небольшого разреза вытекло несколько капель мутной жидкости. Околоплодные воды? Серозный выпот? Надо собрать для лабораторного анализа в стерильную пробирку. Женя потянулась к столу с инструментами, нечаянно задела пинцет и столкнула его на пол. Звонкий стук нержавейки по кафелю разбил гнетущую тишину.

Нужно бы снова включить диктофон. Но Женя только мельком вспомнила про это, а сделать забыла. Больше, чем провести вскрытие согласно инструкции, доктору Илларионовой сейчас хотелось убедиться, что непонятное образование в женском теле – опухолевое, а не то, о котором она думает. Это невозможно. Нет-нет, невозможно!

Когда Женя надавила на разрез в предполагаемом новообразовании, в подставленную пластиковую пробирку вылилось ещё немного мутной жидкости. Илларионова заткнула пробирку пробкой и бросила в лоток. Снова взяла скальпель.

Вместе с хлынувшей из моментально опавшего мышечного мешка жидкостью из разреза выпала… лапа. Однозначно звериная лапа, с мокрой тёмной шерстью и… с пальчиками, сжатыми в кулачок. Цвет кожи на этих пальчиках разительно отличался от голубоватой бледности кожи женщины – багрово-синюшный.

Женя уже видела такое. В смысле – такие пальчики у нерождённых малышей. Такие же вот багрово-синюшные крохотные пальчики.

Женя, двигаясь словно во сне, расширила надрез и извлекла наружу… это. Длинная вытянутая морда. Человеческое тельце… мальчик. И лапы – господибожемой, как такое возможно! – четыре тонкие звериные лапы. Три нормальные для зверя, и одна – с человеческими пальцами.

Плод умер от асфиксии. Кто бы или что бы это ни было – то, что жило внутри женщины, умерло от недостатка кислорода в крови. Словом, вытащенный наружу плод умер ещё до того, как погибла… «Мать, чёрт, это его мать!» Вокруг шейки плода несколько раз плотно, наподобие петли-удавки, обвилась пуповина.

Женя аккуратно положила мёртвый плод рядом с его… мамой. Во имя всего святого, что же это, а? Что же это, кто же это такой?!

Илларионова больше не вспоминала про выключенный диктофон и ждущего протокола вскрытия Стасова. Доктора охватил азарт исследователя-первооткрывателя, отодвинувший за скобки все остальные мысли.

Передняя брюшная стенка… Мышцы, фасции. У плода зубы и клыки, и он очень крупный! Как бы он стал выбираться на свет? Ведь даже при всём желании родовые пути не смогли бы растянуться до таких размеров! В этом… условном ребёнке килограмм восемь навскидку. Надо будет потом взвесить, кстати. Так как он собирался рождаться? Убив мать? Разорвав её изнутри зубами и когтями? Женя разворачивала рассечённые мышцы как лепестки пиона, и видела всё больше несоответствий – родовые пути совсем не подготовлены к родам, матка будто вообще отдельно от всего прочего… Вот оно! На внутренней стороне брюшной стенки Женя увидела закрытое клапаном отверстие из маточного пузыря. Клапан из очень плотной фасции***, даже больше похожей на надкостницу. Женя надавила на клапан, и брюшная стенка мёртвой женщины легко разошлась прямо по белой линии.