Под знаком Сатурналий

Глава 1

Рана в левом боку сочилась кровью сквозь повязку. Всадник велел коню перейти на рысь. Только бы не думать о боли. Не сейчас. Подумать об этом будет время – когда доберётся до крепости. Тропа. Надо выйти на тропу. Сквозь лес быстро не пробраться. Ветки хлещут по лицу, по шее, цепляют коня. Нужно ехать быстрее. Сосредоточься. Вспомни ветер. Сил почти не осталось. А вдруг всё же удастся?.. Попробуем…

Попутный ветер налетел сзади, точно услышав зов, подгоняя лошадь. Ход ускорился, хоть и ненамного.

– Хорошо… давай, мой верный конь… не подведи.

Сумерки настигали путника. Понимая, что дольше тянуть нельзя, он натянул поводья и остановился. Потрепал коня по гриве:

– Хороший ты… Полпути уж позади. Сейчас отдохнём, а завтра – вперёд.

Конь тихо заржал, словно в знак согласия. Всадник свернул в чащу. Позаботившись о верном друге, отпустил поводья, дал ему передышку, а сам улёгся под раскидистой тилией. Сквозь багряные листья струился свет луны и мягко скользил по лицу. Ночные звуки леса убаюкивали, прохлада надвигающейся ночи приносила желанный покой.

Под утро явился кошмар. Мерзкое костлявое чудище вынырнуло из темноты. Оно шипело, ползло, желая разорвать, сожрать. Попытка уклониться оказалась тщетной. Оно приблизилось и занесло костлявую конечность, усеянную когтями. Удар пришёлся под левое ребро. В боку вспыхнула острая боль. Он проснулся, тяжело дыша. Левый бок горел жаром, словно кто-то вогнал под кожу раскалённый прут.

Он оседлал коня и вновь двинулся в путь. С каждым часом становилось всё тяжелее держаться в седле. Но он должен был добраться. Должен был предупредить: на Континент надвигается беда. Сосредоточившись, он вновь призвал попутный ветер. На миг пришпорил коня.

Тропа превратилась в пёструю полосу, мелькавшую под копытами. Пот застилал взор, тело пылало, словно раскалённая печь, но он не останавливался. Крепость уже близко… и всё же далеко. Конь начал хрипло фыркать, пришлось перейти на шаг. Он достиг ворот с наступлением сумерек, едва держась в сознании.

Дозорный заметил всадника издали и бросился навстречу.

– Проведи меня к Верховному… срочно, – прохрипел он.

Его ввели в зал Совета. Всадник ступил внутрь, опираясь на плечи стражей, поддерживавших его с обеих сторон. Каменные стены были украшены древними символами друидов, а на северной стене висело огромное панно с изображением Краснолиственного леса. В центре зала – длинный прямоугольный стол, а вдоль него – высокие стулья с резными спинками.

Во главе стола восседал Верховный Друид Орэлл. Перед ним стояло блюдо с фруктами, в руке он держал чашу, наполненную вином. Увидев вошедшего, он привстал и воскликнул:

– Краснолиственный дух, в какую беду ты угодил? Что произошло?

– Верховный… Лес в Ротвальде начал зеленеть. Я побывал на Севере. Тамошние чащи… их листва изменяет цвет.

Чаша выскользнула из рук Орэлла. Вино, точно кровь, брызнуло на пол и запятнало белоснежную мантию друида.

***

Ева сидела за небольшим круглым столом в тёмном углу пивной, неторопливо потягивая пряное пиво из глиняной кружки. Откинувшись на спинку стула, она скрестила руки на груди; её взгляд, ленивый и безразличный, скользил по посетителям.

Время от времени она вновь тянулась к кружке, отпивала пару глотков и столь же осторожно ставила её на место, стараясь не прикасаться к липкой столешнице – той, что за долгие годы впитала в себя не один покулум пролитого эля и прочих напитков.

Поодаль, в центре пивной, располагалась кухня, где хозяйничала сама трактирщица. У ближайшего столика слева четверо местных работяг шумно справляли конец трудовой недели. Они заказали самый дешёвый эль, и от одного только его запаха Еву начинало подташнивать. Рядом с ними сидела влюблённая парочка: юнец что-то шептал с улыбкой, а девица смеялась в ответ, то и дело заливаясь румянцем.

Справа от Евы шумел целый табор – человек двадцать, не меньше. Они сдвинули три стола в один и устроили настоящий пир. Видимо, праздновали свадьбу. Во главе длинного стола восседали юные, до смешного растерянные жених с невестой. То и дело по залу прокатывались крики «За Арвена и Лею!», звонко сталкивались кружки, кто-то начинал горланить обрывки старых сэитских песен. Гомон стоял невыносимый.

А Ева… Ева ждала.

Время от времени дверь пивной распахивалась, впуская новых посетителей. Кто-то, не найдя свободного места, опрокидывал кружку эля прямо у порога. Кто-то же покупал напиток на вынос, переливая его в собственный мех.

Наконец вошёл высокий молодой парень. Ева сразу заметила его – не бедняк. Об этом говорила капа: с виду простая одежда, но на спине – тонкая вышивка золотистыми нитями по ткани орехового оттенка. Такой работой в Галладионе славился лишь один мастер, и Ева знала его почерк безошибочно.

Парень выглядел обеспокоенным. Его взгляд быстро скользил по залу, пока не встретился с глазами трактирщицы. Он подошёл, сказал что-то вполголоса и протянул монету. Та кивнула без слов и жестом велела идти за ней, в сторону кухни, где обычно стряпала жаркое и разливала эль – простой да дешёвый. Пиво, что стояло особняком, доставалось тем, кто был щедрее на монету.

Она указала ему на закуток у стены, где пылился стол с перевёрнутыми вверх дном стульями. Юноша снял их, расставил, сел.

Ева, не привлекая внимания, наблюдала за ним из своего угла. Место у неё было выгодное – всё как на ладони. Парень был худощав, немного дёрган в движениях, но в целом приятной наружности: медовые волосы, голубые глаза, кожа – бледная, почти прозрачная. Несколько родинок на правой скуле и щеке. Он выбивался из обстановки пивной – всё в его облике говорило: он не из простого люда. Не из тех, кто ночи коротает за грубым элем, под топот, песни и пары жаркого.

Юноше принесли пиво. Прошла едва ли минута, как в таверну вошёл ещё один человек и направился прямо к закутку у кухни. Он пожал парню руку, уселся рядом, и между ними завязался разговор. Услышать что-либо с места Евы было невозможно – да ей того и не требовалось. Ей хватало взгляда.

После короткой беседы незнакомец вынул из-за пазухи несколько листов – бумаги, судя по всему, немалой важности. Юноша передал ему в обмен мешочек – тот был плотно набит, и характерный звон не оставлял сомнений в его содержимом. Незнакомец покинул таверну, не дождавшись ни пива, ни закуски.

Парень ещё немного посидел, делая редкие глотки, а затем принялся собираться. Когда он покинул пивную, Ева поднялась и бесшумно вышла следом.

Берн шёл к пристани быстрым шагом, с жадностью вдыхая прохладный ночной воздух – живительный и чистый после затхлого, душного пространства трактира. Он улыбался своим мыслям: этой ночью он стал на шаг ближе к мечте. Скоро он покинет ненавистную страну, забудет навязанную судьбу и отправится в земли, где никто, ни единая душа, не сможет найти его и принудить вновь стать Берном, жить его жизнью.

Но вдруг, словно из воздуха, на пути возникла женская фигура.

– Не двигайся, Берн Орвуд. Во имя владыки нашего, Гала Пятнадцатого, ты арестован за измену Галладиону, – произнесла девушка и приставила кинжал к его горлу.

Берн застыл. Лёгкая улыбка сошла с его лица, глаза наполнились ужасом. Его тело напряглось, как у зверя, почувствовавшего капкан. Пальцы сжались в кулаки, но он не шевельнулся: острое лезвие кинжала уже упиралось в его горло. Юноша сосредоточился и попытался проникнуть в разум незнакомки. Но наткнулся на непроницаемый барьер.

Она наклонила голову набок, и в её голосе зазвенела ледяная усмешка:

– Можешь не пытаться применить магию. Я знаю, кто ты. Внушитель, да? Я позаботилась об устойчивости до нашей встречи. Так что, будь добр, руки за спину.

– Как ты меня нашла? В Сэите меня никто не знает, – Берн был так ошарашен, что вопрос сам вырвался наружу.

– Выследила, – коротко ответила девушка, – а теперь, руки за спину!

Берн медленно начал заводить руки, а потом сделал резкий выпад в сторону, но Ева лишь цокнула языком и сильнее прижала клинок к его горлу.

– Не глупи, Берн, – сказала она тихо.

Острие клинка впивалось в нежную кожу на шее. Берн нехотя подчинился. Девушка ловко связала его и вынула из-за пазухи сверток с бумагами, при этом одна ее рука по-прежнему держала клинок у его шеи. Свободной рукой она извлекла бумаги из свертка – те самые, что он только что получил в пивной. Не убирая кинжала, Ева бегло пробежалась взглядом по страницам. При скудном лунном свете ей хватило одного взгляда, чтобы понять: это то, что она искала. Билет до Готланда. Карта острова.

Грудь Берна вздымалась от ярости и страха. Он сглотнул – осторожно, чтобы не порезаться о клинок. Всё, что он строил, рушилось прямо у него на глазах. Мечта. Свобода. Побег. Всё.

– Ты не понимаешь… – прошептал он, – это моя единственная возможность… Я не сделал ничего дурного…

– Тогда пусть об этом судит Галл XV, – спокойно ответила Ева. – У тебя еще будет случай ответить перед Галладионом. Мы отправляемся в путь.

– Куда… куда ты собираешься меня везти?.. – прошептал Берн.

– Ещё не догадался? Назад, в Галладион, разумеется. Я – ищейка. Зовут меня Ева. И одно из моих дел – ловить беглецов, тех, кто решает сбежать от долга. Таких, как ты.

Берн рванулся с места. Связанные руки мешали бежать в полную силу. Но в эту минуту он готов был совершить невозможное, лишь бы вновь обрести свободу. Сначала он решил, что ему удалось оторваться. Но рыжая бестия была быстрее ветра. Еще несколько мгновений – и она догнала его и со всей силы толкнула, сбив с ног. Берн с глухим стоном растянулся на земле. Она уселась на него сверху, прижимая к земле весом тела. Достала еще одну веревку.

– Все бегут, – тихо произнесла она, затягивая новый узел на запястьях юноши. – Все. Каждый надеется, что ускользнёт. Я понимаю. Свобода дорога каждому… Только вот ни у кого ещё не вышло. И у тебя – не выйдет.

Когда руки юноши были надёжно связаны, Ева продолжила обыскивать его карманы.

– Ты… что ты творишь?! – Берн ёрзал на земле, тщетно пытаясь вырваться, но под её весом и с руками, стянутыми за спиной, шансов подняться у него не было.

– Даже если всё это бесполезно – ты всё равно попытаешься сбежать, – спокойно пояснила Ева. – А без денег, документов и оружия сделать это тебе будет куда труднее.

С этими словами она извлекла из внутреннего кармана Берна грамоту, подтверждающую личность, затем отстегнула от пояса его кошель и, наконец, методично провела ладонями по его одежде – проверяя, нет ли где спрятанного клинка. Ничего не обнаружив, хмыкнула.

– Самоуверенно расхаживать по Сэиту без оружия, – заметила она с холодной усмешкой. – Что ж, пойдём. Лошади недалеко.

Она помогла ему подняться, придерживая за плечо, и легонько подтолкнула в нужную сторону. Они миновали пару переулков, и вскоре девушка с кинжалом и связанный юноша подошли к конюшне.

Берн с недоверием и лёгким оцепенением косился на ту, что всего за одну встречу лишила его свободы. Перед ним была довольно молодая, статная девушка со светлой кожей, темными карими глазами и длинными прямыми рыжими волосами, собранными в небрежный узел. Лицо её было усыпано метками Хаоса – веснушками. Одежда ничем не выделялась: свободная туника, подпоясанная кожаным ремнём с серебряной пряжкой, простые штаны, заправленные в крепкие сапоги. Обыкновенная горожанка из Сэита… на первый взгляд.

– Сейчас я развяжу тебе руки, но не полностью, а так, чтобы ты мог сидеть в седле, – спокойно сказала она. – Забирайся. Но без глупостей. Одно неверное движение – и мне придётся перерезать тебе горло.

Она говорила без угрозы, без бравады. Просто как о чём-то обыденном. И Берн вдруг с холодком осознал: она не врёт. Для неё действительно не будет ничего необычного в том, чтобы всадить клинок в его шею.

– Боевая подчиняется только моим командам, – добавила она, кивнув в сторону лошади. – Так что даже не пытайся ею управлять. И если хоть волос упадёт с её гривы…

Ева бросила на него взгляд – не гневный, но предельно ясный.

– Я уже понял, – пробормотал он.

– Вот и славно. Доберёмся до «Дикого Кабана», там заночуем. Утром продолжим путь.

Она помогла ему взобраться на Боевую, после чего сама оседлала гнедую лошадку, имени которой Берн пока не знал, и повела их к выезду из города, по направлению к тракту.

Берн, сжав челюсти, собрал волю и вновь попытался проникнуть в её разум – нащупать ту тонкую ниточку, что позволила бы внушить доверие или, хотя бы, сомнение. Но всё было бесполезно. Он снова почувствовал невидимую преграду – девица не лгала. Эликсир против чар Внушителей плотно укутывал её разум.

***

– Ну? Что за важное известие ты хотела мне поведать? – профессор Вайсштайн подошёл вплотную к столу Сабрины и без церемоний опустился на его край.

– Немедленно слезь со стола, это тебе не скамья в трактире! – бросила она, не поднимая взгляда.

Вайсштайн не сдвинулся с места. Напротив – наклонился ближе и поцеловал её. Сабрина приняла поцелуй с тем же невозмутимым выражением лица, словно он был частью рутинной работы.

– Я скучал… – прошептал он.

– Я тоже, Аби. Но не здесь, – отозвалась она, отстранив его лёгким, но уверенным движением, и поднялась со стула.

Он проводил её взглядом. Сабрина – статная женщина в самом расцвете лет, с горделивой осанкой и плавными линиями фигуры, в которых сочетались сила и женственность. Лицо – волевое и выразительное, с тонкой морщинкой у переносицы – следом вечной придирчивости и привычки прищуриваться. Ее волосы были собраны в высокую причёску, сквозь которую уже пробивалась лёгкая седина – серебряные нити в темном каскаде волос. Женщина, мимо которой невозможно было пройти, не задержав взгляда.

– Так что же ты хотела рассказать? – повторил Вайсштайн.

Сабрина бросила взгляд на пустующий читальный зал. На миг воцарилась тишина, напряжённая и почти торжественная. Она помолчала, прислушиваясь к ней, затем заговорила:

– Недавно Лорифиру вдруг вздумалось привести в порядок сто двенадцатый зал. Там с давних времён лежит целая груда старья: учебники, пергаменты, дневники – всё, что осталось от прежних профессоров и студентов. Так бы оно и гнило себе дальше, если бы не крысы… Даже наши друиды едва успевают очищать здание от этих тварей! – лицо Сабрины перекосилось от отвращения, в котором таилась и доля страха. – В общем, Лорифир решил: всё, что не имеет ценности, отправить в костёр. Но сперва – пересортировать. И угадай, кто этим занялся?

Она протянула Вайсштайну руки, сжатые в кулачки, будто желая показать, через что ей пришлось пройти.

Профессор обхватил её ладони и поднёс к губам. Сабрина улыбнулась чуть теплее и продолжила:

– Не знаю, как так вышло… но один дневник вдруг привлёк моё внимание. Его обложка… была странной, необычной. Не похожей ни на одну из прочих. Я перелистала пару страниц и поняла – тебе стоит прочесть его самому.

Сабрина подошла к письменному столу, сняла с шеи цепочку с маленьким ключом и открыла им один из ящиков стола. Извлекла оттуда ветхую тетрадь в фиолетовой обложке, украшенной выцветшим гербарием, и протянула её Вайсштайну.

– Красивое оформление, – заметил он. – И почерк – писал настоящий каллиграф. Сейчас уже почти не найти таких писцов.

– Мне тоже показалось, будто держу в руках не дневник, а нечто вроде артефакта. Но открой пятую страницу.

Вайсштайн перелистнул несколько страниц, и, по мере чтения, его лицо медленно преображалось – сначала лёгкий интерес, затем сосредоточенность, и, наконец, искра узнавания в глазах.

– Здесь сказано… – он поднял взгляд, – в университете хранилась книга, способная многократно усилить магические способности Философов. С её помощью можно постичь саму Хронику Акаши, прикоснуться к безграничному знанию… Сабрина, ты понимаешь, какая сила кроется в этом? Какая мощь?

– Не знаю, Абелард, – пожала плечами Сабрина. – Я ведь не учёная. Это уж тебе судить.

Он лихорадочно начал перелистывать страницы, глаза жадно выхватывали строчки, пальцы торопливо цеплялись за края бумаги.

– Вот, смотри… автор приводит выписки, расчёты – из самой Книги. Такое не выдумаешь с ходу. Хотя… – он колебался, – всё же… странно. Вот! Совет профессоров… принял решение уничтожить книгу. Пишет, что факультет Философов своими экспериментами поставил под угрозу весь Континент.

Лицо Вайсштайна вытянулось. Он замер, вцепившись пальцами в край страницы.

– Погоди паниковать, – спокойно произнесла Сабрина. – Читай дальше.

Профессор с усилием перелистнул следующую страницу. Глаза его впились в строки, дыхание сбилось.

– Он пишет… он попытается им помешать. Послушай, я процитирую…

– "Уничтожение столь ценного артефакта – тяжкий удар по самому духу знания. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы сохранить Юпитерские Сатурналии. Прятать лучше там, где никто не ищет. А значит – у всех на виду."

Вайсштайн бросил на возлюбленную взгляд, в котором полыхал огонь открытий, и принялся торопливо перелистывать страницы дальше.

– Записи обрываются… Хаос! Ни слова о том, удалось ли ему скрыть книгу. Сабрина, если она всё же сохранилась… если эта книга существует… мы изменим всё. Нашу жизнь. Наш подход к магии. Всё!

Он прижал её к себе так, что кости едва не хрустнули. Сабрина зашипела:

– Абелард! Отпусти!

– Прости, прости… – выдохнул он, всё ещё не до конца совладав с нахлынувшим волнением. – Я возьму дневник с собой. Перечитаю спокойно, с пометками. Но даже то, что я уже увидел… Автор знал, о чём пишет. Это не бред, не вымысел. Такая книга, скорее всего, действительно была. Или есть.

Сабрина кивнула, лицо её стало собранным и решительным:

– Тогда завтра и начнём поиски.

А за стеллажом с художественными манускриптами кто-то тихо усмехнулся. Юноша, затаившийся в тени, довольно потёр ладони. Галладион давно жаждал подобных новостей. Осталось лишь отправить одно короткое письмо.

***

К трактиру «Дикий Кабан» они подъехали уже глубокой ночью. Путники спешились, и Ева постучала в массивную, запертую дверь. В ответ тут же залаяла сторожевая собака, но никто не открыл.

Ева постучала снова, на этот раз решительно, носком сапога.

Спустя минуту за дверью раздался хриплый, недовольный голос:

– Кого там в такую тьму несёт?

– Открывай, Шон! Это я, Ева! – прокричала она в ответ.

– Так бы сразу и сказала!

Послышалось звяканье ключей, скрежет замка – и, наконец, дверь со скрипом отворилась. На пороге стоял заспанный трактирщик. Из всей одежды на нём была лишь длинная льняная ночная рубаха, а в правой руке он держал подсвечник с горящей свечой. Всклокоченные волосы торчали во все стороны, придавая его угрюмому лицу комично-растерянное выражение.

– Шон, как и договаривались, нам нужна комната на ночь и завтрак утром, – произнесла Ева. – Если мой очаровательный спутник вздумает сбежать – ты знаешь, что делать.

– Знаю-знаю, лапушка, всё будет как надо, – проворчал Шон, едва заметно усмехнувшись. – Проходите-ка… во-о-от сюда.

Он повёл их в боковую дверь под лестницей и отворил комнату.

– Тут уже всё готово: две кровати, кувшин с водой, свечи, колокольчик. Что понадобится – звякни, Лина тут же прибежит, всё устроит.

– Спасибо, Шон. Держи, – Ева протянула трактирщику два золотых галльских нума. – Прости, местной монеты почти не осталось, а та, что есть, мне ещё в пути пригодится.

– Да ничего, Евушка, – отмахнулся трактирщик, принимая плату. – Обменяю на монетном дворе, дело нехитрое. Рад служить Галладиону. Ну, пойду отдыхать, да и вы, видно, устали. Доброй ночи!

– Доброй ночи, Шон.

Берн оглядел тесную комнатушку, слабо освещённую дрожащим светом свечи, оставленной трактирщиком. Почти всё пространство занимали две раздельные кровати. В углу прятался невысокий комод с подвесным зеркалом. На нём – таз для умывания и кувшин. Над каждой из кроватей висела по картине: на одной – горностай, на другой – лебедь. Окно было крошечным – через такое не сбежать. Больше в комнате не было ничего.

– Послушай, ты что, и вправду собираешься везти меня обратно в Галладион? – осторожно спросил Берн.

Ева молча кивнула.

– Может… мы как-то договоримся? – он говорил быстро, напряжённо. – У меня с собой немного золота, но я смогу достать больше. Скажи, сколько тебе нужно? Или тебя кто-то нанял? Сколько он заплатил?

Ева взглянула на него и мягко улыбнулась, почти ласково:

– Душа моя, меня не подкупить. Ты вернёшься в Галладион… и ответишь за измену.

Мгновение Берн стоял, ошеломлённый, не веря своим ушам. Слова Евы отзывались в голове гулко, как удары по медному щиту. И только теперь смысл происходящего начал понемногу доходить до его разума. С каждой секундой сердце билось всё сильнее, и, как это часто бывает, за затишьем пришла буря – горячая и неуправляемая, как вспышка магического пламени.

– Да что за Хаос?! – сорвался он. – Кто ты вообще такая? Появилась посреди ночи, встала у меня на пути, приставила кинжал к горлу, отобрала документы и заперла в этой тесной, душной каморке! Как ты вообще смеешь лишать меня свободы?!

Он резко развернулся и ринулся к двери. Разум горел, грудь сжимала обида, и гнев поднимался изнутри, как ядовитый пар. Но Ева опередила его. Она шагнула вперёд, ловко проскользнула между ним и выходом и закрыла дверь, прижавшись к ней спиной.

– Полегче, парень, – сказала она спокойно.

Берн не думал. Он бросился вперёд, намереваясь оттолкнуть её… но, когда оказался совсем близко, резко замер. Её запах – смесь кожи, пыли и чего-то пряного – ударил в голову. Он почувствовал её дыхание, увидел едва заметную искру в глазах. Близость была внезапной, почти ошеломляющей.

И тут же его охватило смущение. Он отступил. Сердце билось где-то в горле.

Ева молча достала кинжал. Металл тускло блеснул в свете свечи.

– Остынь, Берн. Не делай глупостей. Мне не хочется причинять тебе вред… но придётся, если ты начнёшь буянить. А теперь – спокойно. Отойди и сядь на кровать.

Берн, бессильный от захлестнувших его ярости и стыда, отошёл к комоду. Прислонился к нему, встретился взглядом с собственным отражением – и не узнал себя. Лицо в зеркале было искажено: губы сжаты, глаза полны гнева, кожа побледнела от злобы и бессилия.

Внезапно он замахнулся всем телом… и со всей силой ударил в стекло плечом.

Зеркало разлетелось с оглушающим звоном. Мелкие осколки посыпались на пол и по комоду, а кровь из рассечённой руки окропила стены и край кровати.

Ева молча взяла колокольчик со стола и позвонила. На звук почти сразу вбежала заспанная Лина – босая, в длинной ночной рубахе.

– Лина, мой спутник случайно поранился, – спокойно сказала Ева. – Принеси побольше воды и чистые бинты.

Та, не задавая лишних вопросов, кивнула и юркнула прочь.

– А ты всегда такой буйный? – с лёгкой усмешкой спросила Ева.

Берн не ответил. Ева подошла к нему вплотную с кинжалом в руке. Берн застыл, его дыхание остановилось. Девушка подняла кинжал и поднесла к раненому плечу. Берн сделал глубокий вдох и снова замер. Ева приподняла рукав рубашки и резким движением вспорола ткань, оголив раненую часть тела. Она убрала кинжал в ножны, взяла кувшин с водой, и аккуратно полила на израненное плечо, а затем принялась вынимать осколки. Время от времени лицо Берна искажалось гримасой боли, но он не издал ни звука.

Он ненавидел свой дар.

До сих пор перед глазами стоял тот случай из детства. Он играл с Кейлом – соседским мальчишкой. Они бегали по склону, смеялись, соревновались, кто быстрее. И вдруг… Ему просто захотелось победить. Одно желание – и Внушение скользнуло в разум соперника. Порыв – необузданный, неосознанный. Берн внушил страх. Но не рассчитал силу.

После этого Кейл прожил ещё месяц. Все эти дни его терзали видения – кошмары, от которых нельзя было проснуться. Он кричал, бился в истерике, теряя связь с реальностью. Берн пытался отменить Внушение, заменить его другим – безрезультатно. Знахари тоже были бессильны. Кейл не выдержал. Он сбросился с обрыва, лишь бы больше не видеть то, что видел.

С тех пор дар Берна стал его клеймом.

Внушение. Слово, которое хотелось забыть. Сила, от которой он бежал. Он не просил быть магом. Не желал быть чьим-то орудием. Он сбежал – от власти, от долга, от судьбы.

Но теперь… теперь магия могла стать единственным способом вырваться. Только так он сможет сбежать от Евы.

***

– Гм… Да, я узнаю его печать. Несомненно, подлинная. Гм… Видите ли, уважаемый, вы, должно быть, знаете, что кафедра Философов – место особенное. Поступление на любую кафедру – само по себе редкость. Но на эту – и вовсе почти неслыханное дело. Не будет преувеличением сказать, что её ученики стремятся постичь глубинные тайны мироздания. И даже малейшая ошибка там может обернуться бедой. Мы обязаны быть уверены в вашей готовности. Потому, надеюсь, вы с пониманием отнесётесь к нашему решению – прежде чем принять вас, мы назначим вам предварительные испытания.– Прошу, вот моё рекомендательное письмо. Сирил протянул председателю совета гладкий плотный конверт из тонкого светлого пергамента. – Здесь сказано, что вас направляют на кафедру Философов, – председатель нахмурился, поглаживая подбородок. – Это большая редкость. Кто оценивал ваши дарования? – Канцлер Магического Синода Галладиона, Ваша милость.

Сирил был готов к этому. Дополнительные испытания не испугали его. К вступлению в университет Эона он готовился вместе с прочими претендентами два долгих года – и в конце концов именно его выбрал для рекомендации сам Галладион. Значит, и с испытаниями он справится. В конце концов, если не он, то кто?

Председатель протянул ему письмо с печатью, подтверждающее назначение испытаний, и Сирил покинул зал совета. Что ж, пока у него есть немного времени, чтобы освоиться и взглянуть на университетскую жизнь поближе.

Первым делом он направился к префекту, ведающему делами общежития, чтобы получить комнату. Обычно учащиеся селились по двое, а то и по трое, – так было проще с расходами. Разумеется, всем, кто был принят в Эон, полагалась стипендия, призванная покрыть обучение и проживание. Однако, как водится, даже в стенах магического университета жизнь текла по своим законам: ученики нередко тратили эонские нумы на кубки с вином, азартные игры и мимолётные увлечения.

Сирил, конечно, знал о здешних обычаях, но не собирался менять уклад. У префекта он снял отдельную комнату и, звеня ключами, направился в сторону общежития.

У входа в общежитие Сирил заметил странную пару. Высокий, широкоплечий юноша, словно дракон над ягнёнком, навис над хрупкой, испуганной девушкой. Прямые, чёрные как уголь волосы юноши спадали почти до плеч, а орлиный нос с горбинкой придавал ему хищный, почти стервятничий вид. Девушка же казалась полной противоположностью – миниатюрная, с кукольным лицом, обрамлённым локонами цвета морского песка. Она пыталась вырваться, но он крепко держал её за руку. Он смотрел на неё с одержимостью, в которой не осталось места сомнениям: в его глазах она уже была его.

– Ах, неприятно? А мне неприятно, когда меня водят за нос!– Ты обещала мне поцелуй. Я не уйду, пока не получу его, – донеслось до Сирила, когда он подошёл ближе. – Пожалуйста, Грег, отойди. От тебя пахнет элем. Мне неприятно, когда ты так близко!

Сирил тронул того за плечо.

– Эй, парень. Ты не слышал, что она сказала?

– Это не столь важно.Нападавший обернулся, хватка ослабла, и девушка тут же выскользнула из его рук. – А ты кто такой? – бросил он, сверля Сирила тяжёлым взглядом. Многим он показался бы пугающим, но Сирил ответил безмятежно:

Юноша занёс кулак. Сирил был готов – ловко уклонился и ударил его в живот. Тот согнулся и опустился на колени, хватая ртом воздух.

Сирил подошёл к девушке и мягко увёл её в сторону. Она послушно отошла, испуганно оглядываясь.

– Этот Грег… то, что он говорил – вы не подумайте, я ничего ему не обещала. Я порядочная студентка. Просто всё как-то неловко вышло…

Сирил взглянул на неё внимательнее. Личико, хоть и немного несимметричное, излучало природное обаяние и мягкость. Нельзя было сказать, что она красива в обычном смысле, но было в ней нечто притягательное.

– Что бы там ни было, он вёл себя недопустимо. Но довольно об этом. Можно узнать твоё имя?

– Фэни. А вы, должно быть…? – девушка наморщила лоб – Нет, кажется, я вас здесь не видела.

– Сирил. Только сегодня прибыл в университет.

– Я вам обязана, Сирил, – в глазах девушки читалась признательность. – Раз вы новичок, хотите, я покажу вам, где что находится? Здесь всё устроено непросто, я и сама в первое время часто плутала по корпусам.

– С удовольствием, Фэни. И давай на “ты”.

Час спустя Сирил уже сидел с Фэни в таверне неподалёку от стен университетского городка и потягивал свежесваренный эль. Фэни оказалась умной и приятной собеседницей: она хорошо знала здешние порядки и охотно делилась полезными сведениями. Он узнал, что на испытаниях самые коварные вопросы обычно задаёт профессор Минценберг, что с библиотекарем следует обращаться с особой учтивостью, и что Грег – тот самый юноша у входа – возглавляет дурную компанию и считается одним из самых скверных студентов.

Фэни училась на факультете Физиков. Она уже умела проращивать семена и создавать простые формы жизни – вроде моллюсков или червей.

– И каково это – даровать жизнь? – с искренним интересом спросил Сирил. Его магия была иного рода, и ему трудно было представить такое.

– Это не передать словами, – Фэни подалась вперёд. – Когда существо рождается – пусть даже маленький слизень, – я чувствую, что прикасаюсь к чему-то великому. Он появляется буквально из воздуха, из моей энергии, – и вот он уже ползёт, ищет пищу, цепляется за жизнь. Я испытываю гордость, как будто сама стала творцом. – Она прикрыла глаза. – А ведь это только начало. На старших курсах мы сможем создавать не только зверей, но даже мешки зерна или колосья. Представь, сколько пользы. Мы избавим мир от голода.

– Но я слышал, у магии Физиков есть побочные явления?

Фэни отмахнулась:

– Пустяки. При работе с живыми материями всегда появляются две версии: одна живая, другая – мёртвая. Если я создаю слизняка, появляется ещё один, но уже безжизненный. Если росток – рядом возникает иссохший двойник. Мы просто избавляемся от мёртвой плоти. Когда её накапливается слишком много, друиды сжигают всё.

Сирил задумался.

– А человека ты тоже можешь создать?

Лицо Фэни исказилось в гримасе отвращения, смешанного с ужасом.

– Порядочный Физик никогда не пойдёт на такое! Это противоречит нашему кодексу. И настоящей личности всё равно не получится. Человека нужно воспитывать с рождения. Под действием магии можно создать разве что оболочку. Монстра. Но никогда…

Увлечённая разговором, Фэни не заметила двух юношей, приближавшихся к столику.

– Привет, Фэни! Надеюсь, не мешаем? – сказал один из них и сразу отодвинул стул.

– Гийом, Борис! Не думала вас встретить. Разве вы не должны быть у Одуванчика?

– Старик снова захворал, лекцию отменили, – пожал плечами Гийом.

– Вот мы и решили заглянуть, – добавил Борис.

– Садитесь! Это Сирил, он новенький. Приехал сегодня утром.

Гийом и Борис вежливо пожали Сирилу руку.

Уже через десять минут между студентами завязалось тёплое, непринуждённое общение. Услышав историю о стычке у ворот, друзья Фэни благодарно предложили любую помощь. Юноша улыбнулся своим мыслям: не зря он тогда вмешался. Теперь у него появились друзья. Первый день оказался плодотворным. Он рассказал, что ему предстоят дополнительные экзамены, но дата ещё не назначена.

– Тогда сам позаботься, чтобы её назначили, – воскликнул Борис. – У нас был случай: студент поступал на кафедру Философов, ему назначили доп. испытания, но не указали дату. Он ждал извещения, а потом оказалось – поздно. Это, похоже, и было первым испытанием: проявить инициативу. Это тебе нужно, а не им.

Сирил мысленно поблагодарил судьбу за полученные сведения.

– Есть ли ещё что-то, что мне стоит знать? – спросил он.

– Ни в коем случае не злись профессора Минценберга, – сказала Фэни. – Он вспыльчив и любит провоцировать студентов. Стоит возразить – и он впадает в ярость.

– Может и голосовать против зачисления, – добавил Борис. – С ним лучше сразу соглашаться и каяться в невежестве.

Они ещё немного поболтали – скорее уже из вежливости, – и Сирил вскоре откланялся, твёрдо решив добиться назначения даты испытаний как можно скорее.

Когда он переходил маленький мостик, взгляд сам собой устремился к университету – и Сирил невольно залюбовался. Здание походило на изящную крепость, выточенную из камня. Оно находилось далеко, но даже с этого расстояния его облик захватывал дух. Юноша на мгновение ощутил тихую гордость: он теперь часть этого места.

И всё же замер на минуту, вглядываясь в причудливый архитектурный ансамбль.– Сосредоточься, – напомнил он себе.

Университет состоял из восьми кампусов, расположенных по кругу. Каждый принадлежал своему факультету. В самом центре высилось главное здание – сердце и символ университета. Его окружали шесть башен с заострёнными шпилями, и каждая воплощала одну из первооснов магии: природу и культуру, науку и религию, ментальность и материю. Магу было дозволено овладеть лишь одной стороной каждой дихотомии, и потому башни были выкрашены в контрастные цвета: зелёная – природа, красная – культура, фиолетовая – наука, жёлтая – религия, белая – ментальность, чёрная – материя.

Центральное здание с башнями студенты называли Тотумом. Здесь располагались общая библиотека, экзаменационные палаты, зал церемоний, а также кабинеты ректора и совета старейшин, где решались судьбы студентов и обсуждались важнейшие вопросы университета.

Именно туда, в Тотум, Сирил и направлялся – уже во второй раз за сегодняшний день.

Он постучал в дверь с табличкой «Канцелярия» – трижды, короткими ударами, – и вошёл. За столом сидела сухонькая старушка и пила чай с пирожным.

– Обеденный перерыв, молодой человек! Вы что, читать не умеете? – всплеснула она руками, не дав Сирилу рта раскрыть. – Покиньте канцелярию, и немедленно!

– Но мне нужно только спросить…

– Всем нужно "только спросить"! Вот только для этого и существуют положенные часы! Я сказала: вон!

О дальнейшей беседе не могло быть и речи. Сирил молча прикрыл за собой дверь. Похоже, удача на сегодня у него иссякла. Он решил попробовать вернуться в приёмную комиссию, где уже был утром. Она находилась в противоположном крыле здания, и быстрее всего туда было добраться с помощью горизонтального магического лифта.

Лифт, как правило, приводил в движение один из дежурных студентов с факультета Мастеров. Мастерам было подвластно управление неодушевлёнными предметами: они могли изменять форму и температуру вещей, перемещать их в пространстве. Для управления механизмами, вроде лифта, они использовали силу, основанную на сочетании трёх источников: культуры, религии и материи. Но Сирил об этом пока не знал – он полагал, что всё работает само собой, и спокойно вошёл в кабину.

Вслед за ним в лифт зашёл мужчина в чёрной мантии с гербом университета – очевидно, преподаватель.

– В юго-западное крыло, будь добр, – бросил он, даже не взглянув на Сирила.

Сирил опустил рычаг с пометкой «Ю-З». Дверь закрылась, механизм дёрнулся – и остановился.

– Эй, парень! Ты что, задремал? Почему мы не едем? – раздражённо окликнул профессор.

– Я не знаю… Я впервые пользуюсь этим лифтом. Сегодня только прибыл в университет, – ответил Сирил, слегка растерявшись.

– Да чтоб мне век Хроник не видать!.. – пробурчал профессор. – Так ты не из Мастеров? Ты вовсе не лифтер?! Превосходно. Ещё только не хватало застрять здесь с каким-то невеждой…

– Ну чего уставился? Покажи, что у тебя есть хоть капля соображения!Он смерил Сирила сердитым взглядом.

Сирил вспомнил советы друзей и решил, что лучшей тактикой будет молчание – и виновато-смущённый взгляд, устремлённый в пол кабины. Он не был до конца уверен, что перед ним действительно профессор Минценберг, но рисковать не хотел.

В тесном пространстве повисла вязкая, тягучая тишина.

Спустя минуту Сирил тихо заговорил:

– Простите меня, профессор. Кажется, я не оправдал даже самых скромных ожиданий – и уже в первый день всё пошло не так. Не так я представлял себе начало семестра… Если есть способ как-то загладить свою вину – скажите.

Горячее раскаяние, слышавшееся в его голосе, чуть утихомирило профессорский гнев.

Он бросил на Сирила быстрый взгляд. – Ты с какого факультета?– Ладно, парень. Я тоже когда-то был студентом, – буркнул Минценберг. – Скажу честно: эти дурацкие лифты тут вечно застревают. Даже с дежурным лифтёром.

– С Философов. Но мне ещё только предстоит пройти вступительные испытания. Вот как раз пытался договориться о дате.

Профессор усмехнулся.

– Ну, тогда считай, тебе повезло. Можешь сдать экзамен прямо сейчас. Профессору Минценбергу. Пока нас отсюда вытащат – как раз управимся.

– Конечно, профессор. Для меня это будет честью.Сирил сглотнул, глубоко вдохнул и поднял на него сосредоточенный взгляд.

– Честью, говоришь… – протянул профессор. Он отошёл на шаг, сложил руки за спиной и посмотрел на тускло поблёскивающие металлические стены кабины. – Хорошо. Слушай внимательно. Вопрос простой – для начала. Ответишь глупо – и, возможно, в следующий раз тебя спросят уже в другом университете. Или не спросят вовсе.

Он обернулся резко, словно ястреб, почувствовавший движение мыши в траве.

– Итак. Что важнее для философа – знание или сомнение?

Сирил замер. Вопрос казался обманчиво простым, но уже в самой интонации Минценберга чувствовалась ловушка. Ответить быстро – значит показаться поверхностным. Но промедление тоже могло быть расценено как слабость.

– Сомнение, – произнёс он наконец. – Без сомнения знание превращается в догму. Сомнение – это то, что держит мышление живым.

Минценберг вскинул бровь.

– Продолжай, – после паузы сказал он.

– Мы приходим к знанию через сомнение, – продолжал Сирил, подбирая слова. – Истинный философ должен быть готов поставить под вопрос даже то, что вчера считал неоспоримым. Потому что истина не даётся однажды и навсегда. Она требует постоянного пересмотра, и в этом её сила.

Минценберг несколько секунд пристально смотрел на него, потом медленно кивнул.

– Ты не так глуп, как кажешься. Хотя формулировки у тебя пока ещё юные… – он бросил взгляд на панель управления. – Но для начала сойдёт.

Тут лифт содрогнулся и дёрнулся вперёд. Кабина сдвинулась с места и начала медленно скользить в нужном направлении.

– Что ж, – произнёс профессор, слегка усмехнувшись. – Ты только что сдал свою первую часть экзамена. Посмотрим, не окажется ли следующая последней.

Спустя некоторое время дежурные студенты вызволили невольных пленников из застрявшего лифта.

– Кто сегодня назначен лифтёром? – осведомился профессор Минценберг, прищурив глаза.

– Студент Янци, профессор. Он… он только на минуту отлучился в уборную.Дежурные заметно поёжились.

– Передайте ему, что он наказан, – холодно произнёс Минценберг. – Будет отрабатывать у Теологов. Из-за его халатности я опоздал на важную встречу, а новичок с факультета Философов получил изрядную встряску.

Сирил мысленно выдохнул с облегчением. Похоже, профессор больше не держит на нём зла – свой гнев он обратил на другого студента. Выходило, что застрять в лифте с Минценбергом оказалось не провалом, а, возможно, редкой удачей.

Благодаря советам Гийома, Бориса и Фэни, Сирил выбрал единственно верную тактику: он излучал уважение, смирение и полное почтение перед профессорским авторитетом, не забыв при этом показать свой ум. В его спокойной речи, в сдержанных жестах, в тонкой учтивости была своя притягательная сила. Сирил умел нравиться – и, кажется, даже такой непростой человек, как Минценберг, поддался его вежливому обаянию.

Через три дня Сирил получил грамоту о прохождении вступительных испытаний и был официально зачислен на факультет Философов. Минценберг успел ещё немного его помучить, но встреча в лифте, похоже, сыграла свою роль – в лучшую сторону. Остальные профессора, заметив на грамоте подпись самого Минценберга, ограничивались несколькими дежурными вопросами и без колебаний ставили свои заверения.

Начиналось самое интересное. В этой четверти Сирила ждали такие предметы, как «Введение в философию», «Основы медитации», «Континентальная теология» и «Ментальное магическое воздействие». Всё необходимое для учёбы уже было наготове: идеально заточенные перья, лучшие чернила из Ильтреса, аккуратно разложенные на письменном столе. В шкафу висели четыре чистых комплекта одежды; на нижней полке стояли две пары начищенных сапог. Осталось лишь завершить одно важное дело – отправить доклад в Галладион.

Сирил аккуратно развернул пергамент и начал писать:

Уважаемый Наставник,

В текущей четверти изучаются лишь основы, и доступ к Хронике пока закрыт для первокурсников. Однако я постараюсь найти способ приблизиться к ней быстрее, не вызывая лишнего интереса.Всё идёт по плану. Меня зачислили на факультет Философов.

Буду продолжать держать Вас в курсе всех значимых событий.Я сохраняю осторожность, как Вы велели.

Преданный Вам,

Сирил

Закончив письмо, Сирил запечатал его сургучом, аккуратно отложил в сторону и достал несколько чистых листов заранее подготовленной бумаги, пару перьев и пузырёк чернил. Всё это он сложил в студенческую сумку, накинул плащ и покинул комнату.

Он вышел пораньше, чтобы успеть отправить письмо до начала занятий. День выдался на редкость погожим: осеннее солнце уже начинало прогревать землю – не так сильно, как летом, но всё ещё щедро делилось теплом. Лёгкий ветер покачивал ветви деревьев, и первые листья тихо кружились в воздухе, начиная свой неторопливый, почти торжественный танец падения.

Природа медленно, но неумолимо движется к увяданию. Как и все мы, – подумал Сирил.

На почте его встретила приветливая девушка с румянцем на щеках и блестящими глазами.

– Добрый день! Чем могу помочь? – спросила она, кокетливо поправив прядь волос.

– Я хотел бы отправить письмо в Галладион, лично в руки получателю.

Пока девушка перелистывала журнал с расчётами, она время от времени одаривала Сирила улыбкой.

– Нашла! Заказное письмо до Галладиона стоит восемь медных нумов. Вам срочное или обычное? За срочность нужно добавить ещё два.

– Обычное, пожалуйста.

Сирил не видел смысла в тратах, которые не были необходимыми: письмо не содержало срочных сведений.

Когда он передавал монеты, её рука чуть задержалась в его ладони. Сирил остался невозмутим. Расплатившись, он вышел из отделения, ни разу не обернувшись.

Девушка за стойкой обиженно надула губы.

***

Сон был беспокойным и рваным. Берн метался на узкой кровати, то и дело рискуя с неё скатиться, если бы не верёвки, стягивавшие его руки к выступам кровати. Скулящая боль в плече окончательно разбудила его с первыми лучами рассвета. Он открыл глаза и покосился на соседнюю кровать. На ней мирно спала его пленительница. Рыжие локоны раскинулись по подушке. Лицо Евы излучало спокойствие и безмятежность.

На мгновение Берн невольно залюбовался ею – длинными чёрными ресницами, лёгким румянцем на щеках и особенно – едва заметными веснушками на светлой персиковой коже. Взгляд скользнул ниже: Ева спала прямо в одежде, поверх которой было накинуто лёгкое одеяло – то самое, что служило покрывалом её постели.

Конечно, она не стала раздеваться, чтобы быть готовой в любой момент остановить меня, если я попытаюсь бежать, – мрачно подумал Берн, и гнев снова вспыхнул внутри него.

Я ведь был почти у цели. И теперь – возвращение в Галладион? Нет. Не бывать тому. Я буду биться за свободу до конца.

Магия. Это единственный шанс. Силы, похоже, ещё оставались. Но нужен источник культуры. И тут он вспомнил: на стенах висели какие-то картины.

С величайшей осторожностью Берн приподнялся, стараясь, чтобы кровать не скрипела. Осторожно повернулся всем телом и впился взглядом в картину с изображением горностая. Закрыл глаза и сосредоточился: цвет, свет, линии, переливы мазков, творческая интонация, – всё, что отражало личность художника. В этом был след культуры, его магическая суть.

Резерв внутри Берна ожил. Он тихо выдохнул и отвернулся от картины.

В это мгновение Ева открыла глаза.

– Уже проснулся? – она прищурилась, осматривая его так, будто пыталась угадать, что он ещё может выкинуть.

– Да вот… хотел тебя разбудить, чтобы спросить, где уборная, – натянуто усмехнулся Берн.

Они вышли из трактира в холодное, туманное утро. Ева махнула рукой в сторону: одинокий деревянный сарайчик стоял чуть поодаль. Когда Берн вернулся, она вновь связала ему руки, заперла дверь и ушла.

Сидя на кровати, Берн мысленно репетировал Внушение. Скорее всего, у него будет только одна попытка. Картина дала не так много ресурса, но, если всё пройдёт как надо, этого должно хватить. Хорошо бы заранее подготовиться к побегу – найти её сумку, узнать, где она прячет документы. Он оглядел комнату, но не заметил ничего подходящего.

Через несколько минут Ева вернулась, держа в руках поднос со снедью.

– Сейчас мы с тобой плотно позавтракаем – и поедем, – сказала она, ставя поднос на комод.

Берн молча кивнул, вдохнул поглубже и, глядя ей прямо в глаза, направил в неё мощный импульс мысли: отпусти меня. Но ментальная волна рассыпалась, словно ударилась о каменную стену. Ева почувствовала это – и спокойно улыбнулась.

– У меня ещё много эликсиров против твоей магии. Не трать силы попусту.

Они завтракали в кристальном молчании. Ева ела с аппетитом, а вот Берну кусок в горло не лез. Он заставлял себя глотать вязкую, неприятную кашу, понимая: силы ещё могут понадобиться. После каши они перешли к яичнице и закончили трапезу чашкой весьма недурного чая с пряностями.

Допив последний глоток, Ева сказала:

– Пора ехать.

Берн кивнул. Во время еды в его голове сформировался новый план. Наверняка она выпила защитный эликсир с утра, пока была за дверью. Но путь в Галладион займёт ещё несколько дней. Значит, ей придётся пить его снова. Если он сумеет найти, где хранятся бутыльки – и подменит их содержимое, тогда Внушение сработает.

А значит, пока нужно быть тихим, послушным и незаметным. Дать ей почувствовать себя уверенно. Тогда шанс появится.

Ободрённый этой мыслью, Берн допивал чай, наблюдая, как Ева умывается у разбитого зеркала. Она расстегнула ворот рубашки, чтобы промокнуть шею влажным полотенцем. И вдруг он поймал себя на том, что не может оторвать взгляд от капель воды, что стекали с подбородка по шее, вниз – к ложбинке между ключицами, к груди, скрытой под грубой тканью.

Она почувствовала взгляд, обернулась.

Берн вспыхнул и резко отвернулся к крохотному оконцу. Что это со мной? Вместо того чтобы думать о побеге… Ему стало неловко.

Окно открывало лишь кусочек серого неба.

Когда Ева закончила умываться, она обновила повязку на его плече. Затем они покинули трактир. Пока седлали лошадей, с неба начал срываться мелкий, колючий дождик. Поездка обещала быть долгой и безрадостной.