Ариадна из чугуна и стали

Предисловие

Драгоценные читатели!

«Ариадна из чугуна и стали» – это книга-квест. Я предлагаю вам вместе с героями совершить небольшое расследование и найти преступника, если, конечно, таковой имеется. Для упрощения этой задачи в самом начале я даю некие правила игры. В чем же они заключаются?

Книга представляет собой стимпанковский ретеллинг одной очень известной истории, а вот какой – пока секрет. Догадавшись, о чем идет речь, вам, возможно, будет легче вычислить имя главного злодея. Название истории-ключа будет складываться из начальных букв наименований железнодорожных станций, то есть чтобы угадать историю, вам следует отыскать в тексте все станции и соединить первые буквы в одно слово в нужном порядке. Искренне надеюсь, что это будет увлекательно и познавательно. В «Ариадне…» есть еще один любопытный момент: названия глав построены таким образом, чтобы по прочтению книги можно было из разных деталей собрать паровоз. Хотя вынуждена предупредить читателя, деталей в паровозе все же куда больше, нежели глав в моей книге!

В любом случае желаю удачи в расследовании и хорошего угля в топке, Ваш автор!

Глава1, Дымовая труба

1

Анкель всей душой ненавидел вечера, ибо звуки в это время проявлялись с раздражительной отчетливостью, а он до смерти их боялся. Ноющий и свистящий относился к непоседливому ветру, взметавшему пепел за стрельчатым окном. Раздражающий и однообразный – то вагон лениво поскрипывал несмазанными рессорами. Трубный рокочущий глас прорывался из соседнего купе от пожилого господина с бакенбардами, который с завидным постоянством прочищал перед сном горло. Всякий раз он произносил любимую фразу, уже превратившуюся в надоедливый обычай:

«Тише едешь, дальше будешь».

А что, если они движутся по кругу?

Хлесткий – то раздвижные двери ватерклозета2 пропускали без конца снующих пассажиров, басовитый – вежливое пожелание кондуктора спокойной ночи. Но сегодня ночь не будет спокойной, ибо у Анкеля день рождения. Сколько ему исполнилось? Он забыл. Хорошо, что скоро придет Элли и прояснит этот немаловажный вопрос. Горло предательски пересохло. Анкель постарался протолкнуть слюну, но не смог, она плотной вязкой массой облепила глотку. В стрельчатом мозаичном окне сложно было разглядеть дорогу, зато отражался он сам – испуганный, потерянный. Совсем недавно Анкель услышал лестный комплимент от симпатичной девушки. Он гулял с ней под ручку в парковом вагоне, и красавица, рассыпаясь в благодарностях, назвала его настоящим мужчиной. У нее были невинные голубые глаза, под цвет салфеток в вагоне-ресторане. Очень приятно получать похвалу от посторонних людей. По крайней мере, можно пофантазировать, что в нем и правда есть что-то от мужчины. Впрочем, Анкель очень хорошо знал про себя, что он, в сущности, подлец и трус.

Веселые голоса за дверью резко прервали воспоминания. Затем послышался предупреждающий стук ноготков по красному дереву. Анкель поспешно вскочил на ноги: его повело в сторону. Это поезд встал на радиальную кривую. Двери приветливо раздвинулись, и внутрь ввалились весело щебечущие сестры: Элли и Грета. Элли была облачена в свою любимую одежду: амазонку темно-оливкового цвета и маленькую мужскую шляпку в виде цилиндра, из-под которой волнами спадали красивые белые кудри, а вот ее сестра, хоть и нарядилась в бальное платье, своим видом напоминала неуклюжую буфетчицу.

– Заждался, мой хороший? – кокетливо воскликнула Элли и легонько клюнула Анкеля в щеку. От нее пахло терпким дорогим табаком и апельсинами. Юноша снова неловко пошатнулся и чуть не упал.

– Чем занимался в наше отсутствие?

– Я…

– Опять прислушивался?

Анкель виновато опустил глаза: потерянный взор его уткнулся в дорогой ковер черного цвета с растительным орнаментом. Непроизвольным жестом он прижал ладони к ушам, словно желал таким образом закрыться от посторонних звуков.

– Ну-ну, – ласково промурлыкала Элли и легонько потрепала его по щеке. – Сегодня тебе все можно. Это твой день.

– Сколько нашему мальчику? – поинтересовалась Грета, скользнув алчным взглядом по фигуре именинника.

– Ты бы сколько ему дала?

– Худощавый, но сложен хорошо, плечи широкие, а талия узкая; в целом, вполне оформившийся мужчина, я бы дала ему лет девятнадцать. И такой красавец! Лицо истинного аристократа: благородное, брови вразлет, ресницы веером…

– Прекрати! Не вздумай смотреть на Анкеля таким масленым взглядом! И вообще, достань-ка лучше канделябры.

Грета недовольно фыркнула, но подчинилась. Наклонившись к мягким диванам, она ловко вытащила из-под них витые подсвечники из бронзы, украшенные рубинами. Зажгли свечи: и хоть сквозь мозаичную розу на сводчатом потолке в помещение проникал уныло-серый свет, стало не в пример лучше видно. Из полумрака выступили тревожные детали: острые хищно-багровые подлокотники диванов, массивный деревянный стол, украшенный резьбой, огромные походные саквояжи из натуральной кожи с разинутыми пастями. Темный гобелен с изображением злобной гаргульи наполовину закрывал серый линкруст3 с рельефной поверхностью. А кованые ручки таинственно мерцали, словно глаза диких зверей. Очень дорого и мрачно, однако Анкель знал, что купе Элли в вагоне первого класса выглядят еще богаче.

Грета достала виски и деловито разлила по рюмкам. Поезд качнулся, чуть не расплескав янтарную жидкость. Затем она закурила, мерзко причмокнув, и выпустила перед собой пепельно-серое кольцо. У нее под ногами была плевательница. Анкель тихо закашлялся. Пепел витал повсюду: снаружи он хаотично разносился ветром, а здесь его создавали сами пассажиры, словно им было мало. Без устали стирают легкие в серую стружку, а за ними и все остальное. Сильный порыв ветра ударил в окно, и юноша нервно вздрогнул.

– Выпей, – предложила ему Элли, интимно приобняв за плечи. – Станет легче. Ее приглушенный голос напоминал шипение змеи.

Анкель послушался и сделал осторожный глоток. Горло неприятно обожгло, и он поморщился. Тотчас же губ его коснулись другие – жадные, влажные. Чужой язычок слизнул каплю виски, и его замутило. Никак он не научится получать удовольствие от простых вещей.

– Хочешь десерт? – вызывающе грудным голосом поинтересовалась Элли, преданно заглядывая ему в глаза.

– Д-да, – неуверенно отозвался он, чувствуя, как кровь бешено понеслась по венам, точно пар по трубам котла. Интересно, что она имела в виду? Никогда нельзя было с точностью предугадать, что придет ей в голову. Элли всегда отличалась непредсказуемостью.

Она легко поднялась на ноги и скрылась в смежной комнате, а затем вернулась, держа в руках малиновую коробку, перевязанную шелковой лентой. Пару секунд Элли загадочно похрустывала картоном, а затем, точно ловкий иллюзионист, сняла крышку.

С невольным любопытством Анкель следил за ее грациозными движениями. Его компаньонка была удивительно хороша собой.

– Сю-юрприз! – дурачась, весело протянула она. В коробке скрывался роскошный многоярусный торт с кроваво-вишневой глазурью. Свет красиво играл на лаковой поверхности, воздушные меренги были запорошены какао-порошком, точно пеплом, из бисквита хищно торчали острые кусочки манго, будто зубы пираний. Анкель медленно осматривал это произведение искусства: снизу вверх, чтобы не пропустить деталей. Ведь он знал, что Элли старалась для него одного. Сердце тревожно билось о стальную решетку ребер, эхом отражаясь в ушах: Анкель отчаянно не любил сюрпризы. А потом взгляд его застыл, и он сам будто окаменел.

Верхушку торта венчал странный круглый предмет, не вишня. Анкель неприлично уставился на него, пытаясь понять, что он видит. Отчего-то ему очень важно было разгадать эту загадку. Уже начинавший мутнеть, с по-кошачьи узким зрачком, но пока все еще различимого цвета. Человеческий нежно-голубой глаз. Совсем как салфетки в вагоне-ресторане. Осознав только сей ужасающий факт, Анкель скорчился в мучительном спазме, и его стошнило прямо на ковер. Элли от удивления разжала руки, и кровавый торт обрушился ей под ноги. Глаз покатился по дребезжащему полу, а когда он остановился возле ботинка Анкеля, стало очевидно, что тот обознался. Это всего лишь крупная голубика.

***

Неделей ранее вышеуказанных событий.

Жан Риваль самодовольно развалился в кресле за своим роскошным столиком из красного дерева в вагоне-ресторане первого класса. Изредка он лениво выставлял вперед длинные, красивые ноги, чтобы пробегавший мимо дворецкий мог вычистить его и без того блестящие ботинки. На манжетах рукавов его белоснежной сатиновой рубашки поблескивали золотые запонки в форме паровозов – подарок отца, начальника поезда. Статный от природы, широкоплечий, с аристократичным скуластым лицом, потрясающей манерой держаться, густой гривой рыжих волос и хищным влажным взглядом красавца-мужчины, Жан не просто привлекал девушек, а сражал наповал. Деньги родителей и статус сделали из него чрезвычайно обольстительного кавалера: он мог позволить себе любое высказывание, даже самое бессмысленное, любое действие, даже самое абсурдное. Решительно все его выходки оправдывались. Более того, глупые фразы, лишенные смысла, потом цитировали в разных кругах, в том числе и писательских, как нечто сакрально-мудрое. В принципе, Жана устраивало подобное положение дел, однако он ужасно скучал. Приятно, конечно, с утра до ночи выслушивать комплименты, ловить на себе жаркие взгляды самых притягательных женщин, путешествующих первым классом, чувствовать, как их тоненькие, пахнущие жасмином пальчики ласково касаются плеч, в надежде на интересное продолжение. Приятно, но не более. В двадцать лет он скучал так, как будто ему исполнилось девяносто.

– Ваш ужин, господин Риваль, – приятным голосом произнес официант, поставив перед его носом тарелку с аппетитным луковым бургером, из которого торчал смачный кусок истекавшего соком мяса. Рядом лежало маленькое фарфоровое блюдечко со свернутыми в трубочку резиновыми перчатками и сырным соусом.

– Благодарю, – скучающе отозвался Жан и огляделся. Блуждающий взгляд его остановился на миниатюрной брюнетке с ярко-голубыми глазами. Ее темные зрачки-буравчики внимательно следили за дорогой. Хотя на что там было смотреть! Однообразный пейзаж с минимальным количеством растительности и обилием пепла, и все это в молочном киселе паровозного пара. Жану было плевать на маршрут, хоть они, по словам папаши, направлялись в чрезвычайно хорошее место – возможно, лучшее на земле. Конечная станция называлась Олам Хаба4, она уже давно получила звание благодатного оазиса, ибо смогла сохранить жизнь.

Жан охватил ястребиным взглядом изящную фигурку, укутанную в дорогие меха, глянцевые черные волосы, поблескивающие в свете керосиновых фонарей, полные, капризно поджатые губы, но главное – глаза, которые ужасно походили на фамильную драгоценность Ривалей: голубой алмаз, очень редкий, между прочим. Было бы неплохо заполучить эти глазки в свою коллекцию. Немедленно действовать! Жан громко кашлянул и дождался, пока красотка переведет на него взгляд. Затем с самым невозмутимым видом он взял резиновые перчатки, театрально помахал ими перед собой, а потом, вместо того, чтобы развернуть и надеть, макнул их в сырный соус. Брюнетка удивленно приподняла нарисованные брови, изображая на лице вопросительный знак. Жан медленно поднес перчатки к губам и, разбрызгивая вокруг себя соус, алчно вгрызся зубами в резину.

***

Тормозильщик поезда – весьма сложная профессия, но при этом необходимая. У каждого вагона имелся такой человек. В плацкарте третьего класса, окрашенном в зеленый цвет, таковым являлся юный Эдвард Финч. Его смена проходила на открытой тормозной площадке, которая располагалась снаружи вагона. Укутанный в три соболиные шубы, со специальным респиратором на лице, с засунутыми под одежду нагретыми кирпичами5, он беспокойно ерзал на складном стуле и задумчиво наблюдал за безжизненной землей, которая была столь однообразна, что казалось, будто поезд стоит на месте. На Эдварда была возложена ответственная миссия: по сигналу с паровоза он должен был с помощью специального рычага приводить в движение тормозные колодки. Также, если случалось что-то чрезвычайное, тормозильщик сам мог подать сигнал машинисту: при помощи веревки, которая тянулась вдоль всего состава. От него напрямую зависела безопасность пассажиров. Сегодня Эдвард решил схитрить: провести на улице чуть больше времени, чем полагалось по регламенту. Он надеялся на выплату сверхурочных. Однако, когда он, жалкий и дрожащий от холода, заявился в купе обер-кондуктора, тот принял его весьма неблагосклонно.

– Что происходит, Эд? Почему ты ни с кем не поменялся сегодня? – суровым голосом спросил его господин Додж, встряхнув закрученными усами. Очевидно, и сам обер-кондуктор накрутил себя до предела.

– Я договорился с ребятами. Они не были против, – промямлил Эдвард, растирая замерзшие щеки. Перед каждой сменой он всякий раз смазывал их гусиным жиром, но все равно не помогало.

– Ты лучше сам отдохни, сынок. Наше ремесло слишком важно, надо подходить к нему ответственнее. И к своему здоровью тоже, – уже более ласково заметил Додж, сквозь пенсе по-отцовски глядя на юношу. Хоть обер-кондуктор отвечал за все вагоны, больше всего ему нравилось покровительствовать работягам из третьего класса. А с Эдвардом у них давно установились дружественные отношения.

Однако тот остался стоять, неловко переминаясь с ноги на ногу.

– Что-то еще?

– Я, собственно… Хотел узнать… Касательно небольшой доплаты…

Старик обер-кондуктор весело запыхтел, точно паровая машина.

– Ах, вот оно что. Нет, прости, мой мальчик, я не могу заплатить тебе больше положенного. Однако у меня есть кое-что для тебя.

С этими словами пожилой мужчина порылся в суконных шароварах и достал глянцевый билет с витиеватой надписью «Пригласительный на ужин в панорамный вагон-ресторан первого класса».

– Смотри, выиграл его в лотерею. Мне, старику, там уже делать нечего, однако ты молод и красив, сходи туда, пожалуй. Хоть немного развлечешься.

Эдвард жадно вцепился в столь заманчивый предмет. Неужто первый класс! Он о таком даже мечтать не смел.

– Иди, переоденься. Ужин начинается ровно в шесть.

Юноша неуверенно кивнул и направился к своему неказистому купе под номером шесть. В плацкарте пассажиры занимали места в общей зоне, не отделенной друг от друга перегородкой, однако у тормозильщиков имелись свои привилегии. В целом жить здесь можно было с комфортом, даже один более-менее чистый ватерклозет в багажном вагоне в их распоряжении, но Эд все равно испытывал глухое недовольство. Самолюбивый юноша стыдился своего ремесла, хоть оно было чрезвычайно важным, ненавидел простую, лишенную всяких изысков речь людей, прокуренные тамбуры вызывали в нем дурноту, а еще он страдал мнительностью, присущей некоторым провинциалам. Эдвард страшился быть обличенным; ему казалось, хоть мало-мальски приличные люди непременно заподозрят, что он грязный бедняк, вагонная крыса и в целом ничего из себя не представляет. В свободное от работы время тормозильщик пачками поглощал газеты и бульварные романы, набираясь в них, как он считал, изысканных оборотов. Потом же Эд расстреливал других работяг канцеляризмами, полагая, что таким образом сражает собеседников наповал интеллигентностью и начитанностью. Только в своем купе ему не приходилось притворяться: о нем и так все знали.

Глубоко вдохнув, Эдвард отворил двери: в нос тут же ударил сивушный запах. На нижней полке лениво развалился его отец, окруженный двумя собутыльниками: три пары мутных глаз уставились на вошедшего. Эдвард невольно поежился, чувствуя недовольство за этот липкий страх. Ему показалось, будто он вошел в паучью нору: на веревках, наподобие паутины натянутых между полками, висела грязная вонючая одежда, из мерзких коконов холщовых мешков торчали горлышки выпитых бутылей, опухший отец в своей темной робе напоминал черную вдову, а его двое приспешников вполне могли сойти за пузатых клещей. На столике перед ними стояла керосиновая лампа в обрамлении трех граненых стаканов; скатерть была заплевана до такой степени, что невозможно было без содрогания на нее смотреть.

– Э-эд, – мерзко икнул отец, заставив юношу вновь пугливо вздрогнуть. – Мы с парнями очень ждали тебя. Хотим выпить за твое здоровье. Ты ведь принес деньги, не так ли?

Эдвард поспешно вывернул карманы: две бумажные банкноты в тысячу рельсодоров6 выпали на пол. Отец жадно поднял добычу и зарылся в нее носом, точно хотел вобрать в себя запах свежих банкнот.

– А это еще что? – очнувшись, поинтересовался он, тупо уставившись на глянцевое приглашение.

– Я схожу сегодня туда, – робко пробормотал Эдвард. – Ты ведь не против, папа?

– А чем ты там будешь заниматься, мой мальчик?

В голосе черной вдовы прорезались стальные нотки, и юноша невольно вжался спиной в дверь купе, почувствовав, как кованая ручка неприятно впилась ему в поясницу. Собутыльники мерзко захихикали, один из них произнес сиплым голосом:

– Да брось, Оскар. Парень уже и так в штаны наложил. Что плохого в том, если он немного ощиплет смазливых курочек из первого класса?

– Не хочу, чтобы он стал такой же подстилкой, как его мать. А, впрочем… Если принесешь нам бабки, я не против. На, возьми!

Порывшись где-то под сиденьем, отец достал холщовый мешок.

– Наденешь мой фрак на вечер. Я не всегда был жирной свиньей. А сейчас проваливай. Дай нам расслабиться.

Когда Эдвард, не веря своему счастью, на негнущихся ногах выходил из купе, то почувствовал, как спину его пронзил металлический голос отца:

– Запомни, мой мальчик: не давай им спуску. Когда-то я был готов выколоть глаза твоей матери лишь за то, что она стреляла ими направо-налево.

Глава 2, Топка

7

Настоящее

Следователь по особо важным делам Грейс Коллинз, облаченная в шелковый пеньюар, со свечой обходила свое богато обставленное купе первого класса. Оно ужасно нравилось ей, ибо напоминало готическую капеллу. Не хватало лишь мрачных звуков органа: отличная колыбельная перед сном. Но вместо чарующей мелодии послышался раздражающий стук. Даже не подумав накинуть что-нибудь поверх пеньюара, Грейс направилась к двери, намереваясь поскорее уничтожить столь докучающий источник шума.

В тамбуре, почтительно согнувшись в поклоне, замер ее письмоводитель Билли. Она никогда не называла его по фамилии. У него были отвратительно мерзкие усы и жидкая бороденка, которую он по-фиглярски подкрашивал хной. Сейчас письмоводитель неприлично уставился на ее грудь.

– В чем дело, Билли? – ледяным тоном поинтересовалась она. Тот неловко вздрогнул и поднял взор.

– Прошу простить, госпожа Коллинз. Случилось чрезвычайное происшествие…

Она вновь тяжело вздохнула.

– Вряд ли оно произошло там, куда вы так внимательно смотрели!

– Простите, госпожа. Я бы ни за что не осмелился вас беспокоить, однако вы сами просили докладывать о всяких чрезвычайных ситуациях, а здесь дело прямо-таки вопиющее!

Следователь издала неопределенный звук, отдаленно напоминавший продувку пневматического тормоза, но это ничуть не смутило письмоводителя, ибо он живо продолжил:

– В парковом вагоне обнаружили тело женщины. Врач констатировал насильственную смерть. Нужно срочно прибыть на место происшествия.

– Первое убийство за время нашего путешествия! Личность установлена?

– Да, это Мэрридит Берч из вагона первого класса, купе под номером семь.

Безукоризненные брови следователя поползли наверх.

– Наша Мэрри из первого класса! – ахнула она.

– Увы… Мотивы преступления совершенно неочевидны, равно как и личность преступника…

– Наверняка в этом замешан мужчина, – отрывисто бросила госпожа Коллинз, на ходу переоблачаясь. Билли удивленно и несколько обиженно покосился на хозяйку.

– Почему вы так сразу решили?

– Место преступления: парк. Находится между вагонами второго и третьего класса. Зачем туда идти молодой пассажирке из первого класса, когда у нас имеется своя шикарная оранжерея для прогулок? Все просто: романтическое свидание с бедняком. Либо, если хочешь, второй вариант – с богатым и влиятельным мужчиной, который не желал огласки их отношений.

– Но у нее могла быть встреча и с женщиной, – мягко и очень почтительно возразил Билли.

– Исключено. Раньше говорили, будто из-за нас все беды. А я заверяю, напротив, все проблемы из-за мужиков. Прости, Билли, но я терпеть не могу представителей вашей породы: самовлюбленные юнцы, перезрелые циники, диванные лентяи, глупые ревнивцы, мерзкие изменники, старые сладострастники… Но самое отвратительное – это маниакальная самоуверенность, гордость, боязнь оказаться на ступень ниже женщины. Вы скорее наглотаетесь угля, нежели признаете свою вину. О, ваши пороки можно перечислять бесконечно, – воодушевленно заявила следователь, поспешно прикрепляя к волосам лакированную шляпку.

– Как я выгляжу? – строгим голосом поинтересовалась она у своего молчаливого помощника и, не дожидаясь ответа, безапелляционно бросила:

– Безупречно. Я так и знала, Билли, спасибо.

***

Парковый вагон представлял собой огромную теплицу, где росли диковинные деревья, завезенные со всех частей света. Мир тогда еще не находился на грани исчезновения. Печальный факт: раньше только вымирающие виды животных и растений заносили в специальные книги, теперь под угрозой оказался и сам мир; только вписывать его уже будет некому.

Здесь было тепло и очень влажно, как в тропическом лесу. Среди раскидистых ветвей уютно примостились керосиновые фонари, создавая романтичную атмосферу, под ботинками и туфлями хрустела земля, уводя влюбленных в самые дальние и уединенные уголки рощи, где среди кустарников поскрипывали механические качели, покачиваясь в такт движению поезда. Парк выглядел в меру диким, в меру ухоженным, достаточно безлюдным, ибо уже наступила ночь. Повсюду жужжали проносившиеся крошечные дирижабли с винтами и прожекторами. Они должны были освещать те места, куда не проникал свет от фонарей, но на деле оказывались совершенно бесполезными – точно назойливые мухи.

Проходя мимо беззастенчиво обнимающейся парочки под раскидистым кленом, госпожа следователь неодобрительно хмыкнула и громко заявила, обращаясь к девушке:

– Не удивляйся, глупышка, если он через секунду вытащит нож и вонзит его в твое податливое горло.

Влюбленные вздрогнули и как-то стразу поспешно разъединились. Среди них витала неловкость, но Грейс не чувствовала за собой вины. Она всегда предпочитала говорить правду, пусть даже звучавшую столь нелицеприятно.

Отойдя от парочки на достаточное расстояние, следователь задумчиво огляделась. Зловещее местечко, ничего не скажешь. Мрачные глаза тусклых фонарей, причудливые густо-чернильные тени, способные поглотить прохожих, ощерившиеся ветки кустов, халатно подстриженные садовниками, отвратительно-мутный поликарбонат над головой, сквозь который едва просвечивала серая луна. Грейс бы ни за что не пошла сюда по собственной воле, тем более, ради какого-то ушлого проходимца.

– Это… произошло чуть дальше, – услужливо шепнул ей на ухо Билли. – Позвольте показать вам дорогу.

Следователь обнажила остренькие зубки в пренебрежительном оскале. Помощник забывал, что у нее исключительное чутье. Она всегда знала, где находится жертва. Впрочем, так было еще до посадки на поезд. Здесь все проходило до сей поры мирно.

– Понятых пригласили? Поездную команду?

– Разумеется.

Они немного побродили по извилистым тропам готического сада: Грейс с досадой почувствовала, что сильно натерла ногу. Она уже столько ходила сегодня, когда это все закончится! Но вот, наконец, они вышли на небольшую поляну, окруженную черной бузиной. За лиловыми кустами просматривалась стена из поликарбоната. Здесь за импровизированной оградой из желтой ленты уже толпились люди и таинственно перешептывались: их обеспокоенные голоса под стук колес напоминали мрачную симфонию, которая как нельзя кстати подошла бы для обвинительного приговора. Когда люди увидели Грейс, то почтительно расступились. Судмедэксперт уже прибыл. Он в настоящий момент занимался тем, что фотографировал жертву. Тоже мужчина. Грейс язвительно хмыкнула и с любопытством покосилась на пострадавшую: начала она осмотр с ног. Обыкновенные стройные ноги, обутые в туфли из черного атласа. Кружевные панталоны, пенящиеся вокруг тонких щиколоток. Опрятное платье кофейного цвета. Лайковые прогулочные перчатки до локтя. На груди красуется дорогая брошь с таинственно поблескивающим рубином – наверняка глупышка нацепила ее для своего возлюбленного. И если во всем остальном женщина предпочла неброский стиль, то здесь чувствовалось едва уловимое кокетство. И так все в совокупности выглядело изящно, покойно, уютно, что даже не верилось, будто обладательница этих милых предметов туалета мертва. Между тем она ведь тоже в какой-то степени превратилась в безжизненную вещь. Госпожа следователь задумчиво наклонилась: под мирно покоившейся рукой усопшей притаилась небезынтересная деталь – запонка в виде фирменного паровоза.

– Посмотрите скорее на ее лицо! – в нетерпении ахнул Билли, как всегда предвосхищая события. Следователь манерно вздохнула и перевела взгляд туда, куда так настойчиво указывал ее помощник. И в этот момент ее извечная невозмутимость оказалась в опасности, ибо она вздрогнула всем телом.

На нее укоризненно смотрело мертвенно-бледное лицо покойницы, однако, позвольте – смотрело ли? Кое-что, необходимое для этого действия, отсутствовало, но именно это и внушало глубинный ужас. У жертвы не оказалось глаз.

Глава 3, Метельник

8

Грейс задумчиво покосилась на консольные часы, стоявшие на безукоризненно чистом столе. Главный обвиняемый опаздывал: а все почему? Если бы его отцом не был начальник поезда, он бы уже давно сидел в кабинете следователя и мучительно оправдывался. Но увы.

Вагон нервно постукивал на стыках в такт беспокойным мыслям. Верный Билли сидел поблизости: порой он весьма удачно сливался с предметами мебели, его было не слышно и не видно.

Дверь скрипнула и отворилась, Грейс хищно уставилась на посетителя. Франт, каких еще поискать, и держится с невероятным апломбом. Физиономия самоуверенная, дерзкая, губы полные, похотливые. Наглые глаза пробежались по ее фигуре, хорошо, что она предусмотрительно застегнулась на все пуговицы.

– Доброе утро, – ясным переливчатым голосом поздоровался с ней Жан Риваль.

– День, – машинально поправила она его.

Красивые рыжие брови изобразили немыслимую дугу.

– Присаживайтесь, – вежливо указала она на дальний стул. Ей хотелось, чтобы парень уважал личное пространство. Но нахал проигнорировал ее жест и, плюхнувшись на ближайший стул, невинно захлопал длинными ресницами.

– Не совсем понимаю, почему меня вызвали к вам, – с театральной растерянностью сообщил он ей.

– Правда не понимаете?

Красавец сделал вид, что глубоко задумался.

– Кажется, начинаю догадываться, – Жан интимно понизил голос и пошло ухмыльнулся, – но у меня очередь, крошка. Если хочешь, внесу в свой список ожидания, но, боюсь, на этой неделе уже все расписано по часам.

Данная сентенция не произвела на Грейс ни малейшего впечатления. Она насмешливо посмотрела на наглеца и сказала отчетливо, как неразумному младенцу:

– Куда вы дели глаза Мэрридит?

Рыжеволосый не стушевался.

– Хотел их в фамильную коллекцию драгоценных камней. Они были чудо как хороши.

– Вы в своем уме?

– А вы?

– Билли, ты записал показания обвиняемого?

На этой фразе Жан активно запротестовал.

– Это были вовсе не показания, – заявил он. – Вы спросили у меня нечто абсурдное, и я ответил вам в том же духе. На самом деле я совершенно не понимаю, о чем идет речь.

– Разве вы не слышали о произошедшем? Вчера вечером Мэрридит Берч убили в парковом вагоне. Когда ее обнаружили, она была без глаз.

– Бедняжка, – цинично фыркнул Жан. – Жаль, что я так и не успел с ней поразвлечься.

– У нее нашли вашу фирменную запонку. А также есть показания свидетелей, что жертва направлялась на свидание с вами. Лучше признайтесь сейчас, и не будем отнимать друг у друга время.

Рыжеволосый легко пожал плечами, лицо его отражало безмятежность – ну и самообладание!

– Что ж, все это, конечно, правда. Я действительно подарил Мэрри запонку. Женщины любят всякие побрякушки: они как глупые сороки, тащат в свое гнездо все, что блестит. И я хотел с ней погулять. Однако до парка я так и не дошел, меня задержали.

Следователь нахмурила брови. Ей отчаянно хотелось наказать наглеца, однако, как это сделать, когда за ним стоит столь влиятельная персона, как начальник поезда?

– Кто вас задержал и на каком основании?

Обвиняемый вызывающе посмотрел на Грейс, и его полные губы вновь раздвинулись в циничной усмешке.

– Зашел по дороге в цветочную лавку, купить Мэрри букетик, а там встретил старую знакомую. Ну вы понимаете, слово за слово и…

– А что потом?

– Подруга оказалась весьма страстной, и мы уединились в ее купе. Свидание пришлось перенести на неопределенный срок. Хотите, расскажу подробности? Думаю, вам это придется по вкусу, признайтесь, вы ведь горячая штучка, госпожа Коллинз?

Следователь поморщилась, как от глотка машинного масла.

– Как давно вы знакомы с Мэрридит?

– Я ее приметил с самого первого дня нашей поездки, но как-то не осведомлялся о том, кто такая. Неделю назад мы поближе познакомились в вагоне-ресторане. Совместное путешествие весьма располагает к тесному общению.

При последних словах он опять интимно понизил голос, а мерзкие карие глаза его сделались влажными. Грейс внутренне содрогнулась. Неужели девушки в здравом уме и памяти могут клевать на подобное ничтожество? Неужели высокое положение, деньги и непередаваемый апломб мерзавца настолько ослепляют их?

– В каких отношениях вы состояли?

– Дружеских, – понимающе хмыкнул Жан. – Мне было интересно с ней общаться. Оказалось, что Мэрри еще и неглупа – составитель дорожных маршрутов, нешуточная это профессия. Ничто так сильно не возбуждает мужчину, как ум прелестной девчонки.

Грейс, подавляя глухое раздражение, задала еще пару вопросов: она не торопилась, ибо каким-то внутренним следовательским чутьем была уверена – они еще непременно встретятся. И уже при несколько иных условиях. Когда они расставались, рыжеволосый сказал ей подчеркнуто-вежливым тоном:

– Я знаю, госпожа следователь, вам не терпится наказать убийцу. Однако я вас уверяю – сейчас вы идете по ложному следу.

– И накажу, не сомневайтесь, – холодно заявила Грейс.

Жан Риваль мерзко хихикнул. А затем, уже выходя за дверь, сказал пошловатым тоном:

– Вам бы очень подошло кожаное платье, госпожа следователь. И витая плеть в правой руке.

Когда он вышел, Грейс обернулась на Билли: помощник едва сдерживал смех, однако когда ее льдистые глаза впились ему в лицо, он мгновенно посерьезнел.

– Наведайся, пожалуй, в цветочную лавку. Проверь показания этого нахала. Почему-то я не сомневаюсь, что именно он убийца.

– А зачем ему понадобились глаза? Напоминает ритуальное убийство.

Грейс задумчиво покачала головой.

– Богатый аристократ, чуть ли не самый влиятельный человек на этом поезде. Ему скучно. Хочется новых эмоций, развлечений.

– Думаете, он пошел на убийство из-за скуки? – удивленно проговорил Билли.

– На что только не идут люди, чтобы потешить самих себя, – с горечью отозвалась Грейс. – Кстати, как тебе Жан?

– Мерзавец. Но, если взаправду хотите моего мнения, госпожа Коллинз… Не верю я, чтобы он был убийцей.

– А в глазах у него жестокость. И он циничен. Видно же, что ему совсем не было жаль бедняжку. Даже бровью не повел. А ведь мы едем в одном поезде, причем уже довольно давно. Впрочем, боюсь его слова про алиби могут оказаться правдой. Выясни все, Билли. И мне нужно больше информации о Мэрридит Берч. С кем она встречалась, чем жила. По заключению судмедэксперта она умерла еще до того, как лишилась глаз, и на ее теле не нашли следов насилия.

– Я все сделаю, госпожа Коллинз.

Билли бросился выполнять поручение так ретиво и отчаянно, что чуть не снес плечом раздвижную дверь купе. Очень славный и исполнительный работник. Единственный его недостаток заключался в том, что он, на свою беду, являлся мужчиной. А Грейс терпеть их не могла.

Глава 4, Автосцепка

9

На следующее утро после дня рождения Анкеля

Глаза резко открылись: все тело болело, точно по нему проехался поезд. Кстати, о поездах. Почему вдруг именно это сравнение пришло ей в голову? Навязчивая идея мучительно пульсировала в мыслях. Сейчас вокруг тоже отрывисто стучало – очень похоже на удары колес о стыки рельсов. Картинка за необычным стрельчатым окном постоянно менялась: это ведь они движутся, а не в глазах мельтешит? Комната при этом оказалась достаточно необычной: просторной, мрачноватой – чистая готика, со сводчатым потолком, откуда хищным глазом зияла стеклянная роза из витражей. Сквозь нее просматривалось серое небо, взлохмаченное лоскутами облаков. Все такое странное, непривычное… Подобно вспышке молнии мысли пронзил один пугающий факт: кто она? Как ее зовут? Страх заморозил все ее существо: как так случилось, что она не помнит своего имени? Но что-то ведь хранилось в памяти… Странные разрозненные обрывки, такие же одичалые и лохматые, как небо за окном.

Обескураженная, взволнованная, она вскочила на ноги, ступни буквально утонули в длинном ворсе ковра. На столе из красного дерева лежала стопка корреспонденции и хищно лыбился керосиновый фонарь.

В дверь неожиданно громко постучали, и она от страха села на постели.

– Элли! Я войду на минутку, надо потолковать с тобой.

Она с головой накрылась одеялом, но это, увы, не сдержало настойчивого посетителя, который, перестав стучать, бесцеремонно отодвинул незапертую дверь.

– Ты занята, дорогая? – послышался холодный женский голос, в котором плавали кубики льда. Прямо как в бокале с виски. Она испуганно высунула из-под одеяла нос.

– Ах, Элли, как можно спать днем! И почему твое купе не заперто? В нынешние времена не стоит быть столь беспечной, – с неприкрытым укором произнесла высокая манерная дама, стоявшая на пороге ее комн… купе. Так значит, ее зовут Элли?

– Разве ты сегодня не принимаешь клиентов?

– Эээ… Клиентов? – медленно повторила за дамой новоиспеченная Элли, решившая в мыслях называть себя этим не лишенным изящества именем. В конечном счете это лучше, чем ничего.

– Да, разве сегодня не приемный день?

Элли поморщилась и еще раз окинула взглядом даму. Чрезвычайно прямая, угловатая, как стоп-кран, невероятно строгая: что ей вообще нужно? Элли не знала эту манерную женщину с черепаховым лорнетом в руках, равно как ничего не помнила об упомянутых клиентах. Скосив глаза на безупречный костюм гостьи, сшитый из темно-зеленого сукна, Элли подслеповато прищурилась. «Грейс Коллинз, следователь по особо важным делам», – значилось на нашивке.

– Г-грейс… – пробуя новое имя на языке, произнесла Элли. – Я… нехорошо чувствую себя сегодня. Голова раскалывается.

– Бедняжечка! – воскликнула Грейс так живо, словно давно ждала этого признания, и, присев на самый уголок кровати, взяла руку Элли в свою. Ее ладонь оказалась сухой и шершавой, словно наждачная бумага. – Ты слишком много работаешь. Да и клиенты бывают сложными, понимаю. Тем более, грядет ежемесячная диагностика… Общаться со всеми пассажирами поезда, выслушивать их бесконечные проблемы… Ах, я так понимаю тебя, моя хорошая! Как славно, что у нас несколько дежурных психологов.

Элли рассеянно кивнула. Психолог? Так вот, чем она занималась? Учитывая ее плачевное состояние, ей самой бы не помешал психолог. А еще лучше – невролог.

Грейс ласково, почти интимно потерла ее ладонь подушечками пальцев, словно успокаивая.

– Все еще болит?

– Что?

– Голова, Элли, ты жаловалась на…

– Ах да. И подташнивает, кажется…

– Я хотела с тобой поговорить, – вдруг посерьезнела следователь, и Элли догадалась, что та, наконец, соизволила перейти к основной цели своего визита.

– Да-да, я про то ужасное преступление, всколыхнувшее весь наш состав… – Грейс запнулась, ожидая, видимо, ответной реплики. Элли с кислым видом кивнула, хотя она совершенно не припоминала никаких преступлений.

– Тебе, должно быть, особенно тяжело! Бедняжка Мэрридит! Просто ужасно оказаться на ее месте… Да еще и такое жестокое убийство… Ее глаза до сих пор не могут найти… А что, если их съели? Или выкинули из поезда, как ненужную безделушку? Думать об этом не могу… Ах, прости за подробности…

Элли почувствовала, как к горлу и правда подкатывает. Скорее бы уже она ушла! Как бы ее выпроводить…

– Грейс… Я не совсем понимаю, что вы… ты от меня хочешь? Я и правда заболела и…

– Понимаю. Но и ты меня пойми. Я обязана с тобой поговорить. Дело это исключительной важности. У нас есть несколько подозреваемых, однако, к сожалению, маловато улик.

– При чем здесь я?

– Дело в том, что подозреваемые скоро придут к тебе на прием. Ежемесячная диагностика, помнишь? Я, конечно, знаю, ты всегда на стороне клиента и обязана сохранять все в секрете, однако… Слишком уж щекотливое положение. Мы едем в одном поезде, ограниченное пространство… Между тем среди нас находится опасный маньяк, который в любой момент может проявить себя. Его следует найти и наказать, понимаешь, о чем я?

– Не совсем…

Грейс вздохнула и снова потерла ее руку наждачными пальцами.

– Я знаю, дорогая, про клятву врача и прочее, но… Мне кажется, в нашей ситуации любые средства хороши, ведь на кону благополучие и жизнь пассажиров. А нам еще столько ехать вместе, бок о бок! Словом, я бы хотела, чтобы ты особенно присмотрелась к двоим подозреваемым… Узнала про их проблемы…

– И кто это? – чисто машинально спросила Элли.

– Не сомневалась, что чувство долга в тебе победит, дорогая! Один находится с нами в вагоне, сын начальника поезда, Жан Риваль. Дамский угодник и ужасный оригинал. Любит эпатировать публику, но ты, верно, и сама это заметила. Жан тесно общался с жертвой, а в день убийства намеревался встретиться с ней в парковом вагоне. Его фирменную запонку нашли на теле убитой. Впрочем, это одна из немногих улик. У него имеется несокрушимое алиби, в которое я решительно не верю. Второй – незаметный, скромный. Вагонная крыса. Вряд ли ты его знаешь. Эдвард Финч, пассажир третьего класса, бедняк. Работает тормозильщиком поезда. Из весьма неблагополучной семьи, отец его механик, но в свободное время отчаянно пьет и проматывает все деньги сына. Незадолго до трагедии Эдвард по приглашению побывал на ужине в вагоне-ресторане первого класса, где ему удалось познакомиться с Мэрридит. По словам очевидцев, они встречались несколько раз, наивная бедняжка даже подарила ему постоянный пропуск в наш вагон… В день убийства Финч выходил из своего купе; вечером его видели в парковом вагоне, где нашли тело Мэрридит… По его словам, он вышел немного подышать воздухом… Хотя какой у нас воздух? Вот до катастрофы было гораздо лучше…

– Катастрофы? – медленно переспросила Элли. Это слово отчего-то показалось ей знакомым и даже родным, словно речь шла не о трагедии, а о чем-то приятном и близком.

Но Грейс проигнорировала ее вопрос, продолжив говорить:

– Ты знаешь, дорогая, мое профессиональное чутье. Я уверена, что убийца – один из них. Вот только поскорее бы найти доказательства, чтобы больше никто не пострадал… Мне хочется, чтобы ты мне помогла. Все-таки именно ты будешь разговаривать с каждым из них, именно тебе они доверят самое сокровенное. Ты сможешь выспросить все: уверена, с лечащим врачом они будут более откровенны, нежели со следователем. Знаю, что ты документируешь все ваши беседы… Могла бы ты, моя дорогая Элли, показать мне потом эти записи?

Грейс хищно вытянулась, напоминая собаку-ищейку. Глаза – точно кипящий котел, оттуда так и выплескивалось нетерпение. Элли задумалась.

Голова, как же раскалывалась голова! Они в поезде, убийца, некая катастрофа… Куда они едут? Почему она ничего не помнит? Психолог? Ежемесячная диагностика? Снова Элли почувствовала, как от ужаса по телу поползли мурашки. Как же это было страшно: понимать, что огромный пласт информации стерся из памяти. Грейс… Учитывая, что следователь обращалась к ней довольно фамильярно, можно было сделать вывод об их близком общении. Они подруги? Грейс поможет ей восстановить память?

– Хорошо, я покажу тебе записи по нашим беседам, – быстро произнесла Элли, не желая разрывать дружественные связи с женщиной, сидевшей напротив.

– Как славно! – искренне обрадовалась Грейс и даже наклонилась к ней, чтобы клюнуть в щеку своим острым носом. – Ты помогаешь следствию, Элли! Благодаря тебе удастся обнаружить опасного преступника… Они начнут приходить уже завтра… Не забывай выспросить как можно больше, а особенно про их знакомство с Мэрридит, но не напрямую, не в лоб, а изящно, как вы, психологи, умеете, – с этими словами Грейс, наконец, поднялась с ее постели и направилась к выходу. Прямая осанка, выверенные шаги, мужиковатая походка. Уже задвигая за собой дверь, Грейс обернулась и сказала заговорщицким тоном:

– Закрывайся на ключ, дорогая. Нынче небезопасно.

Когда она вышла, Элли вскочила с кровати. Пот прошиб ее с головы до ног: тонкая вуаль пеньюара неприятно облепила тело. Подбежав к столу, она принялась выдвигать все ящики один за другим, намереваясь быстрее отыскать желаемое. Вот оно! Изящное зеркальце с фарфоровой накладкой. С жадностью Элли впилась взглядом в свое отражение: оно поможет вспомнить! Но увы, мечтаниям этим не суждено было сбыться. На нее испуганно смотрела незнакомая девушка, несомненно, красивая и молодая. На шее у нее висел серебряный кулон в виде маленького конверта. Крупные взбитые локоны, словно покрытые лаком, проницательные глаза – дымчато-серые, как уголь в топке у машиниста. Точеные скулы, изящные губы, а на щеке кокетливая родинка, как финальный росчерк кисти, придававший лицу невыразимую прелесть. Элли попыталась улыбнуться: чужие губы нескладно повторили ее задумку. Впрочем, получилось очень соблазнительно. Элли в сердцах откинула зеркало. Что же это такое! Как быть? Почему она не помнит, как села на поезд? Куда они едут? Элли припоминала, что в прошлом она была как-то связана с поездами. Но почему психолог? И главное – что делать? Самой обратиться к врачу? Но не сочтут ли ее сумасшедшей? А может попробовать что-то выяснить, вдруг память восстановится сама? Тем более, отдельные слова казались ей особенно значимыми. Катастрофа. Поезд. И вот теперь еще одно: убийство.

Надо выйти на улицу, проветриться. Хотя, собственно, какую улицу? В тамбур? Ведомая беспокойными мыслями, Элли распахнула гардероб и вздрогнула всем телом. Прямо перед ней среди многочисленных платьев с рюшами испуганно сжался незнакомый парень. Незнакомца безудержно трясло, однако, когда взгляд его упал на шелковую ткань, неприлично облепившую тело Элли, дрожь его утихла, а глаза заволоклись желанием.

– Что. Ты. Здесь. Делаешь? – строго поинтересовалась Элли, еще не оправившись от потрясения. Ее теперь каждую секунду будут ожидать сюрпризы? Сначала потеря памяти, этот странный поезд. Потом люди, которых она не узнавала, ее собственное лицо, – непривычное, чужое. А теперь еще и нервный парень, прятавшийся в ее шкафу! Кажется, сегодняшний день не задался с самого утра.

Парень несмело вышел из гардероба, на ходу неуклюже высвобождаясь от каких-то вычурных шалей.

– Прости, Элли, – виноватым голосом пролепетал он. – Ты же сама заставляешь меня прятаться в шкаф, когда к тебе приходят посетители?

Она заставляет?!

– Позволь загладить свою вину… – С этими словами парень неожиданно нежно обхватил ее за талию и прильнул к губам: поцелуй вышел приторно-слюнявым, и Элли тут же отпихнула нахала в сторону.

– С ума сошел? – гневно прошипела она, а чудак к ее огромному изумлению в панике закрыл уши руками. – Пожалуйста, не кричи, Элли! Я сделаю все что угодно, только не кричи, – залепетал он дергано. – Хочешь я… – Он бухнулся перед ней на колени, точно умоляя помиловать, закрыл уши руками и застыл в этой позе. Не лишенное привлекательности лицо его носило отпечаток какого-то первобытного ужаса, губы мелко дрожали, словно он сейчас расплачется. Элли с удивлением пробежалась взглядом по его лицу и фигуре: красивый мальчик, ничего не скажешь. Но все же не настолько, чтобы она сейчас воспользовалась своим положением.

– Возвращайся к себе, ладно? Мне надо передохнуть, – как можно ласковее попросила Элли.

И без того большие глаза парня широко распахнулись.

– А как же клиенты? Мне предупредить, что ты не сможешь их принять?

– Отмени всех, пожалуй, – задумчиво произнесла Элли.

Так что же, этот невротик – ее помощник?

– Да, да, разумеется! Прости, Элли! – крикнул на ходу чудаковатый парень и поспешно выскочил из купе. Элли искренне надеялась, что он нескоро захочет опять к ней пожаловать. Интересно, кого еще она найдет в своих шкафах? С некоторым беспокойством Элли покосилась на многочисленные гардеробы, буфеты и тумбы, игриво трясущиеся в такт движению поезда. Невероятно!

Затем Элли снова подошла к столу и взяла гусиное перо. Обмакнув кончик в чернила, она со скрипом вывела на листке бумаги:

Катастрофа.

Поезд.

Убийство.

На последнее слово, точно густая капля крови, наползла клякса.

Глава 5, Тормозная колодка

10

Нервозный парень из шкафа оказался Анкелем. Двадцать лет, не женат. Сел на поезд год назад – серьезно?! Диагноз: мизофония11. Это еще что?! Показано медикаментозное лечение. Управление стрессом, гипнотерапия. Лечение звуком.

Эту небезынтересную информацию Элли узнала из личного дела клиента. Анкель был ее клиентом! Это удивляло и ужасало одновременно. Удивительными казались их взаимоотношения: она что, спала с ним? Сейчас Элли представлялось это чем-то возмутительным, неужели раньше она придерживалась иных моральных принципов? Ужасало другое: поезд в пути уже год. Нет, в теории, такое возможно, однако куда они едут? На другой конец света? Целый год в пути, а она ничего не помнит! Страх снова овладел Элли, когда она сидела за столом, погруженная в проблемы своих клиентов. Этих проблем имелось в таком количестве, что они вполне могли затмить ее собственные – но увы. Единственное, с чем они справлялись, так это с погружением в необычный мир поездной романтики. Поистине с каждой минутой Элли открывала для себя что-то новое.

Здорово измучившись и проголодавшись, она со вздохом поднялась из-за стола. Надо было что-то предпринять. У нее сегодня выходной, так что она вполне может выйти из купе исследовать территорию. Поезд, который в пути уже целый год, несомненно, заслуживает внимания. Переодевшись в дорожный костюм и набив карманы местной валютой – рельсодорами, Элли отважно покинула убежище и тут же замерла на месте, ибо увиденное поразило ее воображение. Вместо узкого коридора перед ней простиралась анфилада огромных помещений, цеплявшихся друг за друга, как вагоны за локомотив. Над головой стрельчатые своды, повсюду свечи в бронзовых канделябрах, высокие окна до самого потолка играли цветными витражами, двери с тончайшей резьбой приглашали в купе, не менее торжественные и прекрасные. Тонкое сочетание ладанного дыма, кедра и жасмина щекотало ноздри. Статуи механических девушек и юношей протягивали руки из ниш в стенах, словно привлекая внимание к своей красоте. В их глазницах крутились шестеренки. Из резиновых колес, как из кадок, торчали кусты из меди. Но самое удивительное заключалось не в масштабности, изяществе и роскошестве, а в том, что все это колыхалось, ехало, перемещалось по неизвестному маршруту. Впрочем, неизвестным он представлялся лишь для Элли, остальные пассажиры наверняка были более осведомленными. По левую сторону от залов проходили линии купе со сдвижными дверями, которые выглядели под стать окружающей обстановке. Величавые, покрытые дорогой кожей, с лаково блестевшими молоточками. Восхищенная, Элли подошла к мозаичному окну: из-за цветного стекла казалось, будто мир по ту сторону ярок и весел. Однако, отыскав прозрачное стекло и присмотревшись сквозь него, она поняла: на самом деле мир беспросветно сер и уныл. Все утопало в пепле. Одинокие островки коричневой земли тоже просматривались, но иногда они сменялись странными пустотами. Точно так обстояло и с ее памятью. Элли остро захотела сойти с поезда: что там за мир, какие тайны он в себе скрывает?

И вот, точно повинуясь хаотичным мыслям Элли, раздалось три коротких гудка, и гигантский поезд принялся замедлять свой ход. Таинственная даль загорелась гостеприимными станционными огнями: неужели они куда-то приехали?

Поезд встрепенулся, оживился, точно был живым существом. И если ранее просторный коридор пустовал, что вполне объяснимо – предвечернее время, люди, видимо, готовились ко сну, либо же пребывали в ресторане, – то теперь выяснилось, что вагон первого класса изобилует весьма чопорными и прелестно одетыми господами. С наигранной леностью и неспешностью выходили они из своих временных жилищ, высокопарно здороваясь друг с другом. Однако беспокойные глаза их выдавали оживление. Впрочем, такое же испытывала и Элли: ведь они куда-то приехали! Уже не терпелось ступить на твердую землю. Интересно, на улице холодно?

Она обратила внимание, что дамы облачены в меховые пелерины; такую же, стало быть, следует взять и ей.

Две жеманные старушки в чепцах и черных балахонах взволнованно переговаривались между собой, перебирая в сморщенных пальцах ридикюли. Со стороны чудилось, будто они покрыты толстым слоем пыли.

– Наконец-то станция «Агрыз»! Будешь выходить?

Острые зубы показались из мшистого рта, точно и правда желая кого-то загрызть.

– Навряд ли. Что выходи, что не выходи – ничего не поменяется. Суета!

Элли не стала дожидаться окончания этого содержательного разговора. Ей страстно захотелось сойти с поезда. Захватив из купе теплые вещи, она поддалась взволнованному течению ряженых людей, живо устремившихся к выходу.

– Станция «Агрыз». Стоянка поезда продлится два часа! – торжественно огласили в коридоре; это объявление, подкрепленное свистом локомотива, эхом пронеслось под сводчатым потолком – только органного сопровождения ему не хватало. Впрочем, следом раздалось потрескивающее звучание патефона, усиленное громкоговорителями.

Двери открылись, и уютный обжитой пар повалил из теплого вагона, вместе с укутанными до самых носов пассажирами. Россыпь переливчатых огней на станционных путях загадочно выступала из клубившегося дыма и пара от гигантского поезда, который напоминал разгоряченного от бега ретивого коня. Только сойдя на платформу, Элли смогла оценить его масштабность: длинное громоздкое туловище великана казалось бесконечным. На обшивке вагонов гордо значилось: «Ариадна», такое же название красовалось на передней части локомотива, но его Элли видеть никак не могла, ибо для этого требовалось обойти паровоз спереди, а ей, наоборот, хотелось уйти от поезда, как можно дальше.

На вытянутой платформе уже толпились зеваки – не то пассажиры, не то встречающие. Впрочем, напротив элитного синего вагона людей было не в пример меньше. Здесь чинно прохаживались жандармы в шинелях с голубыми петлицами и красным кантом, отсеивая неблагожелательную публику. Помимо них, отвратительно скрипя чугунными шестеренками, по платформе проносились ненасытные пепломаты, собирая в хищно раскрытые пасти пепел и всякий сор.

Целых два часа, чем бы заняться? Элли бросила рассеянный взгляд на свои золотые часики с репетиром и хронографом. Пассажиры в основном устремлялись в сторону здания вокзала, которое также, несомненно, поражало воображение. И если поезд походил на огнедышащее чудовище, то вокзал мог сойти за гигантскую нору, берлогу, вполне под стать своим обитателям. Сооруженный из черного мрамора, украшенный причудливыми статуями и гаргульями, с громоздкими чугунными колоннами и фасадом, напоминавшим триумфальную арку – он словно парил в вязко-сером тумане, огромный, холодный, негостеприимный и очень шумный. Станционный дежурный с фонарем в руке и сладкой, не менее «дежурной» улыбочкой на устах, встречал богатых гостей и направлял бушующий поток к темным проемам вокзальных дверей, где уже весело играла оркестровая музыка. Память Элли озарилась любопытным воспоминанием: кажется, «воксал» – название парка в каком-то известном городе…12 Но вот в каком?

Отчего-то Элли не захотелось идти за остальными. По каменным обледенелым ступеням она очень долго спускалась с гигантского перрона. Славная разминка – потом еще дольше наверх. Под перроном ютился целый город: будка станционного смотрителя, впрочем, весьма пошарпанная, несколько кособоких домишек, попыхивающих каминным дымом, почтовое отделение, широкая улица, по которой разъезжали дилижансы, управляемые недовольными извозчиками в шинелях. По углам жались тощие крысы, по улице перебежками перемещались не менее тощие горожане. Живые существа – как люди, так и животные, копошились лишь под черной глыбой перрона, где и было средоточие жизни, а дальше по обе стороны от него простиралось мертвое поле, какое-то пыльное, серое, словно на него накидали половых тряпок. И также пыльно смотрелись на нем жидкие рощицы.

Вроде уже наступил вечер и чувствовалась необходимость в освещении, но при этом предметы и люди были вполне различимы глазу, они не скрывались в ночной мгле, казалось, сам воздух имел серый цвет. Элли посмотрела на безликое небо – ни луны, ни солнца, только слякотью размазанные графитовые облака над головой. На отдалении от перрона негостеприимно ощетинился колючками дряхлый ельник: три корявых деревца одиноко стояли, прижавшись друг к другу, а за ними пустота. Как зачарованная, смотрела на нее Элли. Казалось, будто оттуда вырезали солидный кусок: земли и деревьев. Осталось лишь бесформенное серое изваяние неизвестного происхождения.

Утопая в пепле, как в мягкой перине, Элли медленно двинулась к этому любопытному природному феномену. Что это такое? Таит ли оно в себе опасность? Чем ближе девушка подходила к ельнику, тем тише становилось кругом: музыка и шум с перрона словно звучали в далеком сне, а сейчас – только дребезжащая в такт ударам ее сердца тишина. Ладони вспотели от волнения. Пытаясь обрести опору, Элли одной рукой схватилась за высокую корягу – шершавую, точно ладонь старика. Уродливые деревья, причудливо изогнутые, присыпанные пеплом, морщинистые, назло всем препятствиям вились с земли к небу. Но одному дереву не повезло, часть его была невидима, словно кто-то острым ножом срезал половину. Ее поглотила пустота. Элли сделала еще шаг, и, прикрыв глаза, поднесла руку к заманчивому серому пространству. Сейчас она узнает!

В висках застучало, в груди возникло непреодолимое желание поскорее получить ответы. Но вот навязчивые шумы извне помешали ей, резко нарушив благодатное ощущение покоя и тишины. Кто-то грубо схватил ее за руку, да так, что она легонько вскрикнула от боли. Элли испугалась, принялась отбиваться, ей словно на время отказали зрение и слух, она не понимала, кто напал на нее и дралась с яростью тигрицы. Кажется, она громко кричала и звала на помощь.

Сознание пришло к ней, когда она уже лежала на земле, испачкав в пепле свою прекрасную пелерину из горностая. Напротив возвышался незнакомый парень в двубортном пальто черного цвета, суконных шароварах и высоких сапогах. Мрачное лицо его, искаженное гневом, до смерти напугало Элли, и она по-ребячески вскинула руку, словно желая защититься от грозного противника. Страх молотом ударил в решетчатые ребра, грудь сдавило. Что чувствует человек в момент…словом, тот самый момент, когда находится на волоске от гибели? Что ощущала бедная Мэрридит?

Но ужасное не свершилось, ибо подмога не замедлила появиться. К ним, шумно сопя, спешил незнакомец. Мужчина. Элли с облегчением вздохнула. Она уж было подумала, что оказалась здесь один на один с маньяком. Недаром же Грейс убеждала ее проявлять бдительность! Впрочем, она сама виновата. Вместо того чтобы идти за остальными пассажирами, она предпочла уединение.

– Отойди от нее, – точно удар хлыста, послышался холодный властный голос, и Элли сквозь полуопущенные ресницы увидела его обладателя: высокого, статного красавца. Возможно, если бы не щекотливая ситуация – она в беде, жестокий маньяк напротив, – образ спасителя не отпечатался бы у нее на сердце с такой отчетливостью, как в эту минуту. Он поистине пронзил ее насквозь, заставив затрепетать от волнения. Чрезвычайно хорошо одетый – с каким-то даже лоском, но в меру, с красивым мужественным лицом, поражавшим своим благообразием, могучими плечами и фигурой атлета. Но что примечательнее всего в его внешности – так это рыжая грива волос до самых плеч. Благородный, красивый, богатый: словом, принц на белом паровозе.

Писаный красавец на секунду задержал взгляд на Элли, а затем вперил его в обидчика и весь воспламенился. Элли буквально почувствовала, как между мужчинами словно промчался поезд.

– Ты вроде гайки должен подкручивать, машинист? – с холодной издевкой поинтересовался спаситель.

– Здесь опасно. А я слежу за безопасностью пассажиров, – сухо отвечал обидчик. Слова вылетали из его рта с каким-то шипением, точно из патефона. Элли с удивлением взглянула на него. Теперь, когда страх отступил, она смогла рассмотреть маньяка во всех деталях. Машинист? Да, действительно, одежда его отличалась от той, какой щеголяли пассажиры первого класса. И если приглядеться, становилось видно – несмотря на опрятный вид, парень выглядит как служащий. Его ладони, грубо стискивавшие ей запястья, были измазаны в чем-то жирном и блестели. Машинное масло? Неожиданно ей стало противно оттого, что этот человек пытался лапать ее.

– Он напал на меня! – тихо проскулила она, нарочито добавляя в свой голос жалобные нотки. Элли страстно захотелось получить от защитника ободрение.

Рыжеволосый нахмурился.

– Слышал, Кей, что девушка говорит? Как ты посмел?

Парень, которого назвали Кеем, полоснул Элли ненавидящим взглядом: точно ослепляющим прожектором ей в лицо посветил.

– Ни на кого я не нападал, – тихо, но в то же время с чувством собственного достоинства возразил он. – Возвращайтесь в поезд.

Сказав это, он намеревался уйти, но рыжеволосый процедил ему в спину:

– За подобную выходку твоего отца в этом месяце лишат премии!

Кей нервно дернулся и на секунду замер, точно хотел что-то сказать, но потом, передумав, ушел. Элли почувствовала невероятное облегчение, страх прошел.

– Меня зовут Жан, – галантно представился рыжеволосый и помог подняться. – Мы с вами путешествуем в соседних вагонах первого класса, но еще ни разу не разговаривали… Этот дикарь ничего вам не сделал?

Элли вздохнула.

Рука Жана оказалась теплой и надежной, не в пример той, что лапала ее пару минут назад. Секунда – и она прижата к широкой груди спасителя. Можно было даже расслышать заманчивый стук его сердца.

– Жан… Жан Риваль? – вдруг удивленно воскликнула она, вспомнив кое-что важное.

Мужчина лукаво улыбнулся, а в его выразительных карих глазах загорелись смешливые искорки.

– Дурная слава обо мне ходит по всему поезду. Надеюсь, вы не поверили слухам?

– Предпочитаю лично определять достоверность информации, – живо отозвалась Элли.

– Что ж, постараюсь не разочаровать вас. Что вы здесь делали?

Элли покосилась на таинственную пустоту, которая уже не манила ее столь безудержно, как прежде. Чары рыжеволосого красавца оказались сильнее.

– Понимаю, – догадался не в меру проницательный Жан. – Сам люблю смотреть в бездну: опасно, но невыносимо притягательно.

– Что это такое? – не выдержав, спросила Элли.

Жан картинно приподнял рыжие брови, но ничего не ответил. Лицо его изображало один сплошной таинственный икс.

– Вернемся в поезд, – предложил он хриплым голосом. – Скоро трогаемся.

Глава 6, Регуляторная труба

13

Утро вновь началось с раздражающего стука колес и головной боли. И с медовой улыбки Анкеля, от которой ее уже начинало бросать в дрожь. Благообразный невротик сидел на ее кровати, поигрывая золоченым подносом, на котором стояла чашечка кофе и кокетливая бонбоньерка14 с рассыпчатым розовым щербетом. Надо бы забрать у него ключ от купе, чтобы он прекратил столь бесцеремонно нарушать ее личное пространство!

– Элли, сегодня у тебя важный день… Я все подготовил, на твоем столе лежит папка с документами… – тихо напомнил он, поднеся завтрак к самому ее носу. Малиновая сладость проникла в ноздри, вызвав тошнотворный спазм.

Важный день! Еще бы. Разговаривать с клиентами, задавать им вопросы (хотя она совершенно не представляла, какие именно!), и выявлять среди них поездного маньяка.

– Поставь, мне надо одеться, – нахмурилась Элли. И вздрогнула, ощутив, как бесстыдная рука помощника нырнула под атласное одеяло и смазано прикоснулась к ее коленке. Не к месту вспомнилась широкая и сухая ладонь Жана Риваля, и Элли почувствовала, как по спине от возбуждения поползли мурашки. Не может Жан быть убийцей!

– Анкель, уйди! – приказала она, и невротика как паром сдуло. Интересно, почему он так ее слушается? Кажется, будто она действительно имеет над ним власть… Задумавшись, Элли жадно проглотила щербет, запив его кофе, и тут же ощутила, как горло слипается от приторной сладости. Но это лучше, чем ничего. Вчера ей так и не довелось нормально поесть: к моменту, как они покинули станцию Агрыз, вагон-ресторан уже был закрыт. Впрочем, галантный Жан угостил ее сухой галетой с черной икрой – в целом, весьма неплохой ужин.

Слизывая с пальцев крошки щербета, Элли прогулялась до ватерклозета: удобное у нее купе – и спальня, и кабинет, и место для справления естественных нужд, все рядом. Вчера от Жана ей довелось узнать любопытную деталь: оказывается, вагоны третьего класса не располагали своими ватерклозетами! Отхожие места находились в багажном вагоне, и, чтобы туда попасть, пассажиры должны были, держась за поручни, карабкаться по весьма неблагонадежным мостикам вдоль внешней стены вагона, ибо в багажное отделение иначе было никак не проникнуть, только с улицы.15 И это на полном ходу! Хорошо, что у нее так чистенько, опрятно, и главное, выходить никуда не надо. Серебряная умывальница и удобный толчок.

Приведя себя в порядок, Элли убрала кровать, которая, благодаря нехитрому механизму, легко превращалась в диван, и села за стол. Анкель оказался точнее часов: если бы он ее не разбудил, она бы проспала первого клиента. С некоторым беспокойством Элли покосилась на внушительную стопку бумаг перед ней. Неужели ей сегодня нужно все это просмотреть? С каждым составить протокол, она ведь обещала Грейс. Элли попыталась представить, о чем должен говорить психолог с клиентом. Интересное дело, но она скверно помнила особенности своей профессии. Стало быть, нужно полистать предыдущие протоколы бесед. Элли как раз занималась этим небезынтересным делом, когда ее прервал раздражающий стук в дверь: первый посетитель. Она покосилась на часы: клиент пришел раньше на две минуты.

Элли встала, нацепив на лицо благожелательную улыбку. Но вся ее заготовленная благожелательность разом померкла, когда она увидела перед собой вчерашнего маньяка. Кей Корхонен, двадцать три года. Помощник машиниста. В списке ее клиентов не значится, приходит исключительно на обязательную диагностику. Ах да, ведь он записан первым!

– Добрый день, – кисло пробормотала Элли, призывая к горлу испытанные ощущения от недавно съеденного щербета. Тот размашистым шагом прошел внутрь и плюхнулся на один из стульев перед столом: ни слова не сорвалось с его губ, даже приветственного! Элли вспомнила один факт из своей профессии: чтобы расположить к себе клиента, надо постараться копировать его действия. Пациент тихо вздохнул – и она повторила. Он снял пальто, и она пожаловалась на духоту. Но Элли не хотелось копировать действия маньяка, раздражавшего ее до крайности. Вооруженная ледяной улыбкой, она села напротив него и уткнулась в личное дело, словно намереваясь обрести там поддержку. На секунду подняв взор от документов, она заметила, что черные, как уголь в топке, глаза, насмешливо смотрят на нее. В упор, не мигая, словно желая просверлить в ней дырку. Стало немного жутко – точно сама бездна взирает на тебя. Как там говорил Жан: опасно, но невыносимо притягательно?

– С чего начнем? – растерянно поинтересовалась Элли, с радостью ухватившись за дежурную фразу, услужливо подкинутую памятью.

Тот насмешливо пожал плечами, а затем выдал неожиданно приятным голосом:

– Сперва выслушаете мои жалобы, а потом спросите: «Что вы считаете вашей основной проблемой, над которой вы бы хотели поработать?» В конце беседы, используя тактичные формулировки, предложите мне задуматься над ее решением. Настаивать не будете, все предельно вежливо и мягко, при помощи вопросов. Но я предлагаю не тратить время и перейти сразу к проблеме.

Элли, не заподозрив подвоха, кивнула.

– А проблема моя заключается в следующем: в вас, – резко бросил помощник машиниста, а мрачный голос его словно охладился до температуры вагона-рефрижератора.

Элли невольно поежилась.

– Рассказать подробнее? Извольте. Вчера вы настолько обкурились (или напились, не знаю), что полезли к каверне16. Решили покончить жизнь самоубийством? Странно, учитывая, что вы психолог.

– Каверне? – медленно повторила Элли. Она догадалась, что клиент имеет в виду бездну.

– Я не закончил, – яростно прервал ее Кей. – Мало того что вы пошли туда, отвергли мою помощь (а если бы не я, вы бы уже тут не сидели), так еще и обвинили меня невесть в чем!

– А зачем вы толкнули меня на землю?! Или это, по-вашему, тоже называется спасением? – до глубины души возмутилась Элли.

– Потому что когда я, ведомый благородными мотивами, взял вашу руку, вы вцепились в меня, как вагонная крыса!

– В следующий раз будете вести себя обходительнее!

– В следующий раз я спасать вас не буду!

Они замолчали, минуту пожирая друг друга яростными взглядами. Неожиданно Элли обратила внимание на то, что ее собеседник не выглядит таким уж отвратительным, каким он показался ей вечером. Решительное скуластое лицо, – даже, пожалуй, слишком решительное! – серьезный взгляд, красивый росчерк губ. Но эти полыхающие черные глаза, в которых едва читались зрачки, вводили в заблуждение, ибо поистине внушали трепет.

– Тогда не удивляйтесь, если вашего отца вновь лишат премии! – не смогла сдержать раздражения Элли, но тут же пожалела о своих резких словах, ибо выразительные глаза Кея потухли, и он опустил голову. Стальная броня вмиг обрушилась, и стало видно, что он на самом деле весьма уязвим.

– Прости, – неловко вымолвила Элли, неожиданно перейдя на «ты». Ее реплика привела Кея в чувство, ибо он вновь насмешливо ухмыльнулся.

– Это такой трюк, да? Чтобы расположить к себе клиента? Или решила вспомнить прошлое?

Прошлое? Вот с этим как раз у нее и были проблемы.

– Да при чем здесь это! Я правда не поняла, что ты… Спасаешь меня. Неудобно получилось.

Кей саркастически фыркнул, но ничего не ответил. Элли так и не поняла, принял ли он ее извинения всерьез.

– Если хочешь, я поговорю с Жаном и скажу, что ошиблась…

– С Жа-аном? – протянул Кей так насмешливо, что Элли вновь ощутила непреодолимое раздражение.

– Да, именно с ним. И что такого?

– Не надо.

– Я просто хочу…

– Нет.

Элли с беспокойством покосилась на часы. Еще целых десять минут! Когда уже этот ужасный сеанс закончится!

– Можем просто помолчать, – с необыкновенной проницательностью угадав ее мысли, заявил Кей.

– Расскажи про работу машиниста, – неожиданно для самой себя поинтересовалась Элли. – Ты любишь свое дело?

Кей удивленно моргнул ресницами: угольно-черными, под стать глазам.

– Помню, когда отец впервые привел меня в будку17… – с невольным восторгом, прорезавшемся в голосе, отозвался он. – Одно дело – наблюдать за паровозом издалека, или вообще смотреть только на чертеж. И совсем другое – оказаться внутри. Раскаленная топка обжигает кожу, от всевозможных приборов, вентилей и манометров разбегаются глаза. И вся дорога, кажется, принадлежит тебе одному! Это непередаваемое чувство.

– Ты всегда хотел стать машинистом?

Кей хмыкнул.

– У меня не было выбора. От меня зависит жизнь на этом поезде.

Элли удивленно нахмурилась: что это такое, ребяческое самодовольство?

– В каком смысле?

– А разве не знаешь?

Элли уклончиво пожала плечами.

– Знаю, но… Подробности мне неизвестны…

– Я черпаю уголь, подзаряжаю его своей энергией и кидаю в топку.

– Разве это делает не кочегар? – удивилась Элли. Память услужливо предлагала новые слова и образы: откуда она все это знает?

– Кочегар в тендере18 работает… Пододвигает порции угля на лоток. А я… Видоизменяю его. Мы все из одной паровозной бригады. Машинист – мой отец. Но ни он, ни кочегар не могут делать того, что делю я. Без моих способностей поезд уже давно застрял бы где-нибудь между кавернами. Есть еще, конечно, другая бригада…

– Это весьма занятно! – живо воскликнула Элли и не соврала. Отчего-то ей действительно стало очень интересно. Как бы еще выяснить, куда они едут, но не вызывая особых подозрений? Попробовать рискнуть наугад…

– Мы ведь еще будем останавливаться?

– Да, через неделю, иначе еды не хватит. Промежуточная станция, «Заветы», – скупо отозвался Кей.

Еда… Элли вспомнила вчерашние галеты с икрой.

– Что ж. Спасибо за увлекательную беседу… Надеюсь, я помогла разрешить хотя бы одну твою проблему, – ласково сказали Элли, тактично намекая на конец сеанса.

Кей, не отвечая, ловко поднялся с места. А когда уже выходил из купе, то обернулся, и сощурив черные глаза, дерзко ответил:

– Думаю, нам надо еще над ней поработать.

***

Кей открыл нескончаемый поток клиентов. В какой-то момент Элли поняла, что не запоминает лица, а только их проблемы. Вот от нее вышла юная госпожа с нежно-розовыми прыщиками вокруг губ под названием «неуверенность» и «трудности с принятием решения». За ней проследовал полный тридцатилетний господин «апатия», «скептицизм» и «потеря интереса к жизни». Затем ее посетили несколько несчастливых семейных пар, возлагавших на нее большие надежды. Вместо того чтобы по душам поговорить друг с другом, «любящие» супруги решили выбрать в качестве арбитра ее – человека с минимальной заинтересованностью в их жизни. И каждый, решительно каждый, был искренне уверен в том, что они совместными усилиями проработают проблемы и в конечном счете устранят их.

А потом к ней на всех парах ворвался блистательный Жан Риваль с огромным букетом черных роз.

– Где ты взял их? – удивилась Элли.

– Срезал в теплице вагона третьего класса, – осклабился тот в безукоризненной улыбке. – Они по цвету очень контрастируют с твоими волосами. Черное и белое. Прекрасное сочетание.

– Спасибо, – тепло улыбнулась Элли. Жан сел напротив и небрежно скосил глаза на многочисленные бумаги, которые Элли не успела убрать.

– Как много проблем! – Невозможная дуга рыжими бровями.

– Расскажи про свою.

– Мне очень нравится одна красотка, – заговорщицким шепотом поделился Жан. – Но сказать ей напрямую я не могу, ибо она сочтет это признание моей проблемой.

Элли улыбнулась.

– В таком случае подари ей цветы.

Жан дурашливо протянул ей букет. Розы странно пахли, как будто бы уксусом.

– И часто ты бываешь в вагоне третьего класса? – спросила вдруг Элли, невольно припоминая разговор с Грейс. Тот беспечно пожал плечами. – Вот только за цветами и ходил. Если бы я проделал такое в нашей шикарной оранжерее, меня бы уже заклевали, наверное.

Они говорили положенное время, а для Элли все происходило словно в тумане. Невероятной притягательностью обладал этот человек: он мог молчать, но даже его безмолвие хотелось воспринимать как приказ к действию. Минуты пронеслись за одно мгновение.

– Приглашаю тебя сегодня вечером в вагон-ресторан, – закончил диагностику Жан, и Элли почудилось, будто это он выступал психологом, а не она. Совершенно ошалевшая от его чар, она принимала Эдварда Финча. Последнего клиента на сегодня. И второго подозреваемого. Итак, что мы о нем знаем?

Двадцать лет, не женат. Тормозильщик поезда. Помимо этого, осуществляет сцепку и расцепку вагонов на станционных путях. Тяжелая работа, сущая каторга. Среди постоянных клиентов не числится. О матери ничего не известно, живет в одном купе со своим отцом. По словам Грейс, был близко знаком с жертвой. Очень интересно.

Он не стучал, как это делали другие. Скорее неуверенно поскребся в дверь, и Элли даже сначала не поняла, что кто-то пришел. Впрочем, потом звук усилился, и она, вздохнув, пропустила клиента внутрь. Эдвард Финч был одет в нелепый парадный фрак, словно рассчитывал на званый ужин, а не на встречу с психологом. Однако Элли догадалась, что это, возможно, его единственный приличный костюм. Последний посетитель обладал странной внешностью. С одной стороны, он вполне мог сойти за писаного красавца – аристократично бледное лицо, сильные руки, большие широко раскрытые глаза интересного оттенка: смотришь в их зеленоватую глубину, точно пьешь мохито с мятой. С другой, крылось в его облике нечто неприятное и, как следствие, подозрительное. Хотя, может, так только казалось после слов Грейс? Например, у молодого человека практически отсутствовала шея, из-за чего голова по-черепашьи впивалась в плечи. Эта деталь придавала ему испуганный и даже затравленный вид. Ступал он несмело и постоянно озабоченно косился на Элли, словно боясь сделать что-то неправильное.

– Расскажите, что вас беспокоит, – предельно доброжелательным голосом предложила Элли.

Эдвард ожесточенно потряс головой.

– Н-не знаю, – с легкой запинкой промямлил он. Когда Эдвард говорил, казалось, будто у него рот наполнен котловой водой, настолько невнятно звучали слова.

Тяжелый случай. Если человек не понимает, что его беспокоит, значит, дело совсем плохо.

– Вы путешествуете третьим классом?

– Н-на текущий момент я там работаю, – доверительно-пристыженным тоном заявил он, не брезгуя вставлять в свою неразборчивую речь высокопарные канцеляризмы. – Но теперь у меня имеется постоянный пропуск в ваш вагон.

– На время диагностики?

– Никак нет! Я еще раньше получил его! – с чувством уязвленного достоинства ответил Эдвард.

Молчание. Элли решила провернуть с ним ту же штуку, что и с помощником машиниста.

– Если хотите, можете рассказать о своей работе.

Бледные щеки тормозильщика по-девичьи окрасились в цвет сигнального флажка.

– Д-да что там говорить. Скука одна.

– Ну как же скука, вы управляете гигантским поездом! Именно от вас зависит, поедет ли он или будет стоять!

– Не от меня вовсе, а от машиниста. Да и он тоже человек несвободный. Едем лишь туда, куда проложены рельсы. Иллюзия свободы выбора.

Элли удивленно посмотрела на клиента. Кажется, ей удалось его немного растормошить.

– Не думаете ли вы, что хоть маршрут до конечной точки и определен заранее, все же от каждого человека зависит то, каким образом мы его пройдем?

Эдвард вдруг едко улыбнулся, обнажив остренькие зубы.

– Вы подняли интересный вопрос. Да, кто-то сутки на деревянной лавке мерзнет, ожидая условного сигнала… А иные счастливчики в вагоне первого класса с бокалом вина прохлаждаются. Действительно, все по-разному. Но зависит ли это от нас?

– Расскажите, были ли у вас с кем-то конфликты? – решила сменить тему Элли.

Эдвард сжался, побледнев. Черепашья голова еще больше ушла в плечи.

– Я стараюсь не конфликтовать с людьми… Ввиду того что… Мой отец против этого…

– А какие у вас отношения с отцом?

– О-он… Заботится обо мне. Оберегает.

– Оберегает от чего?

– Боится, что я… Увлекусь кем-нибудь… Кем-нибудь недостойным. Он испытывает грусть из-за этого.

– Вы слушаетесь своего отца?

– Д-да. То есть. Не всегда. В противном случае я бы никогда не пошел с ней на… романтическую встречу.

Элли ласково улыбнулась.

– Расскажите о своей девушке.

– У нее имеется много преимуществ… И такие красивые голубые глаза…

Последнюю фразу Эдвард произнес с каким-то странным фанатичным выражением лица, а Элли про себя поежилась, ибо вспомнила несчастную Мэрридит.

– С кем вы общаетесь, Эдвард?

– У меня крайне мало друзей, ввиду того, что я не люблю долго разговаривать с людьми. Утомительно. Вот только в парке иногда с кем-нибудь пересекаюсь… Это не всегда приятные встречи. Неделю назад произошла одна…

– Не хотите поговорить об этом?

– О-он очень скверный человек.

– Кто?

– Жан. Он из вашего вагона, кажется. Мы долго общались с ним в парке.

– А о чем вы с ним…

– Мне не хочется распространяться на эту тему.

Эдвард окончательно замкнулся в себе и на все последующие вопросы отвечал чисто механически, иногда невпопад. Элли так и не смогла добиться от него большего. А в конце он строго посмотрел на нее и крайне высокопарно отметил:

– Надеюсь, предоставленные мной сведения никак не…

– Разумеется, я все сохраню в тайне.

Когда сеанс закончился и последний клиент покинул ее купе, Элли вновь устало посмотрела на бумаги. В тусклом свете керосинового фонаря проблемы клиентов выглядели страшнее, чем они были на самом деле. Чернильные буквы вдруг словно задрожали, сорвались с листа и колючими спицами впились в лицо; вязкий страх наполнил все ее существо. Именно в этот момент Элли пронзило острое осознание того, что она должна непременно выяснить, кто был убийцей. Она сама не понимала, почему это так важно. Словно временно уснувшая память побуждала ее провести собственное расследование. Но зачем ей сдался несчастный картограф? Да, история жуткая, да еще и с этими выколотыми глазами, здесь не поспоришь. Но какое отношение убийство имеет к ней самой? А еще Элли стало грустно от мысли, что Жан обманул ее. Значит, он ходил в парковый вагон и отнюдь не только затем, чтобы сорвать там цветы. Более того – они с Эдвардом знакомы! И оба находятся в числе подозреваемых. Что же значит вся эта загадочная история?

И Элли наметила для себя две важных задачи.

Она выяснит все про Мэрридит. А еще узнает, почему Жан солгал ей.

Глава 7, Коллектор пароперегревателя

19

Элли впервые посетила вагон-ресторан. Впрочем, «впервые» – не совсем точное слово. Скорее всего, она здесь уже была (причем не раз, иначе где она питалась?), но память вероломно подтерла воспоминания. Перед ужином она долго думала над своим внешним видом. Действительно, весьма небезынтересный вопрос: одеться нарядно или сделать свой выбор в пользу чего-то неброского? Вагонная мышь или звезда поезда?

Элли остановилась на длинном платье цвета пудры, расшитом бисером и стеклярусом20. На тонких руках – лайковые перчатки, крупные взбитые локоны кокетливо выбиваются из-под шляпки. Немного персиковых румян на щеки и губы. Все-таки не вагонная мышь. Однако с обувью произошла некая странность, даже дикость, на которую Элли не успела обратить внимание ранее. Дело в том, что все это время она ходила в высоких сапогах на пуговицах, а в купе – в миловидных тапочках на каблуке с заячьими ушками. Однако не пойдет же она в них на светский ужин! Да и грубые походные сапоги тоже едва ли подойдут. Выяснилось, что при несметном количестве одежды, шляпок и перчаток, у Элли почему-то совершенно не имелось обуви. Она перерыла весь шкаф – ничего. Затем перешла к другим предполагаемым вместилищам всяких безделушек: выпотрошила дрессуар21, в котором оказалась посуда, перевернула сундуки, раскрыла ларцы – с таким же результатом. Единственное, что Элли удалось найти – меховую лодочку оливкового цвета с плоским каблуком. Но самое удивительное во всей этой истории заключалось в том, что туфелька была в единственном экземпляре! А где же вторая? Это на первый взгляд невинное открытие страшно обеспокоило Элли, чьи чувства и так обострились до крайности. Хотя, казалось бы, такая мелочь по сравнению с тем, что она потеряла память и едет в неизвестном направлении на поезде, где совершаются убийства и выкалывают глаза.

Элли принялась задумчиво вертеть в руках туфельку, пытаясь решить загадку, – взгляд неожиданно зацепился за нечто неприятное. Уродливые багровые пятна по бокам, уже засохшие, изрядно портили впечатление от нежно-оливкового цвета. Что такое? Краска или… Кровь? В ужасе откинула Элли предмет, столь ее напугавший. Ей почудилось, будто она держала в руках гадюку.

Кстати, а почему все-таки она потеряла память? Что с ней произошло? В своей голове Элли быстро прокрутила возможные причины амнезии: травма, алкоголизм, или… Что-то психологическое. А вдруг она как-то связана с убийством? Иначе почему в ее голове столь отчетливо мелькает это слово?

Странное ощущение зыбкости бытия поразило Элли до глубины души, окончательно вывело из равновесия. Сказать кому-то? Пожаловаться кондуктору или жандармам? Элли точно понимала одно: она должна непременно разобраться в том, что происходит.

Обескураженная неожиданным открытием, она поплелась в вагон-ресторан, где уже приятно играл патефон. Увиденное немного затмило волнение, ибо этот панорамный зал поистине поражал воображение, ослеплял, и не только своими размерами! Здесь горели мириады свечей, полы были устланы бордовыми войлочными коврами, в больших черных кадках стояли диковинные растения с огромными мясистыми лопухами-листьями, из-за которых осторожно выглядывали резные дубовые столы, привинченные к полу. Стулья представляли собой сундуки с высокими глухими спинками, украшенными лилиями. В многочисленных порталах сидели уродливые каменные гаргульи с открытыми пастями и подносами в лапах. Вместо еды на них лежали мраморные черепа. Сквозь кружевные стрельчатые потолки просвечивало лоскутно-серое небо, в простенках между колоннами торжественно красовались витражи, в которых отражались свечи. Чопорные официанты, выбритые до синевы, разносили гостям тарелки с пиццей, напоминавшей колеса. Вместо спиц повара красиво разложили руколу. Помимо этого, угощали осклизлыми устрицами и фуа-гра с джемом, а в самом темном закутке курили сигары и вели интимные беседы.

Элли замерла, смутилась, глаза не знали, на кого смотреть, между тем она отчетливо ощутила, как все взгляды присутствующих обратились на нее, намертво прилепились к коже и преследовали всюду, куда бы она ни направилась. Весьма неприятные, жирные, точно вискозин22. Элли растерянно обвела взором зал: хоть кого-то бы вспомнить… Но нет, высокомерные господа во фраках и дамы в бальных платьях не отзывались у нее в сердце. Впрочем, вот под раскидистой пальмой сидит в одиночестве Грейс и по-мужски дымит папиросой. Одета в стиле а-ля гарсон23, никакого корсета, пышных юбок. Строго и лаконично. Она с чрезвычайной серьезностью наставляла на все столики по очереди свой лорнет, ничуть не смущаясь столь откровенного созерцания.

Элли кивнула ей в знак приветствия.

– Выглядишь обворожительно, – с мазутной липкостью прошептали ей на ухо. Элли вздрогнула – позади нее стоял Жан. Что ж, та же фраза с успехом относилась и к нему самому, ибо красавец смотрелся превосходно – статный, пышущий здоровьем, с непоколебимой уверенностью в собственном очаровании. Элли почувствовала легкий укол досады: ведь он обманул ее! Но с какой целью?

– Сядем за столик? – предложил Жан все тем же мазутным тоном. Отличная идея, тем более что в его присутствии так легко подкашивались ноги. Они выбрали хрустальный столик с красиво свернутыми голубыми салфеточками. Весьма романтичное место, у самых витражей, чтобы рассматривать из окон проносившийся пейзаж. Кажется, Грейс с удивлением проводила их взглядом, – интересно почему? Вальяжно-повелительным жестом Жан подозвал официанта: тот не замедлил появиться – робкий, подобострастно согнувшийся, как ручка от гудка.

– Что очаровательные господа желают в качестве аперитива?

– Розовое шампанское, – лениво отозвался Жан, даже не подумав спросить у своей спутницы, чего она хочет.

– А из еды…

– Удиви нас.

Официант послушно кивнул и упорхнул исполнять задание. Элли смущенно взглянула на самоуверенного кавалера.

– Может, стоило выбрать самим?

– Поверь, он смекалистый малый и не прогадает.

Жан властно накрыл ее ладонь своей – и столько было в этом простом жесте двусмысленности, что Элли невольно отдернула руку.

Рыжие брови удивленно поползли наверх.

– Я немного устала после диагностики.

– Понимаю… Переслушать весь поезд – нелегкая это затея. Но сейчас тебе надо расслабиться, дорогая.

– Жан, а ты знаешь… Эдварда Финча?

– Кого-кого?

Элли повторила.

– Он из первого класса?

– Нет, из третьего.

– Тогда как же я могу его знать? Мы редко пересекаемся с пассажирами из других вагонов. Только во время диагностики…

Элли нахмурила брови: уклончивый ответ Жана явно нельзя было посчитать удовлетворительным.

– А он тебя знает, – с легким напором заявила Элли. – Сказал, вы встречались в парковом вагоне.

Жан пожал плечами, его веселое лицо посерьезнело.

– Он вполне мог и перепутать… Чего про меня только не болтают.

– Например?

Красивые губы дернулись – усмешка Жана отдавала горечью.

– Говорят, что я соблазнил всех невинных дев в этом поезде.

– В это я прекрасно могу поверить, – улыбнулась Элли, внимательно глядя на мужчину перед собой. Резкий абрис его лица загадочно выглядывал из свечного полумрака, глаза по-орлиному блестели и отдавали айсбергом. Таким людям обычно повинуются безоговорочно, особенно женщины. Кто же ты, друг или враг? Жан словно услышал ее мысли.

– Обрати внимание, как на меня смотрят люди. Что у них отражается в глазах при взгляде на меня. Мешки с рельсодорами? Власть. Только это они способны понять, и все из-за отца… А сам отец… Видит во мне лишь никчемный мешок с нечистотами.

Элли вдруг стало неловко, ибо они коснулись интимных тем, но при этом она ощутила необходимость утешить Жана.

– Разве важно, что в тебе видят другие? Их хрусталики замутнены шаблонами, собственными взглядами, пожеланиями, самомнением, гордостью. А вот что в себе видишь ты сам?

Жан восхищенно присвистнул.

– Обожаю умных крошек! – воскликнул он, хищно ощерившись в своей фирменной улыбке. – А что ты, Элли? Расскажи о себе? Почему твой отец не поехал с тобой?

Элли почувствовала, как щеки ее краснеют. Опасная тема, провокационная, она ведь ничего не помнит!

– Мой отец… – начала мямлить она, не представляя, как выкрутиться.

От полного краха ее спасло неожиданное появление в ресторане новых посетителей. Когда они вошли, вокруг поднялся назойливый шепоток, точно с поверхности деревянных столов к потолку взвились тысячи жужжащих ос. За все время, что Элли находилась здесь, еще ничье появление не привлекало к себе столько внимания, взглядов и перешептываний. Впрочем, новые посетители действительно отличались от общей массы, ибо были облачены в униформу, а не в праздничные костюмы. Один постарше, с заметными проплешинами на голове, шел с каким-то едва уловимым напряжением, точно каждый шаг давался ему с трудом. На рукавах и на воротнике у него красовались серебряные галуны24. Другой – молодой, шагал легко и небрежно: казалось, ему глубоко плевать на всеобщее оживление. Однако, когда взгляд его живых черных глаз случайно упал в сторону Элли, то брови его насмешливо изогнулись в радиальные кривые. Еще один знакомый. Кей. Наверное, со своим отцом.

Не обращая ни на кого внимания, они спокойно устроились недалеко от них. Элли перевела взгляд на спутника: лицо того исказилось практически всепоглощающей ненавистью. Затем Жан совершил удивительно непредсказуемый поступок: резко поднялся с места и качающейся походкой направился в сторону вновь прибывших. Элли ощутила, как к горлу подступает волнение. Разговоры смолкли, жующие пассажиры с живым интересом уставились на мужчин, ибо почувствовали, что их ждет забавное представление.

– Рад, что застал вас сегодня за ужином, господа машинисты! – с преувеличенной галантностью воскликнул Жан. Его зычный раскатистый голос непривычно громко прозвучал в зале с хорошей акустикой. Элли видела, что лицо Кея сильно напряглось и даже чуть побледнело, черты сделались резче и острее, темные глаза лихорадочно заблестели. Они с отцом были похожи, как две капли машинного масла, впрочем, последний выглядел куда более спокойным.

– Добрый вечер, – хладнокровно отвечал отец, не теряя самообладания. Жан издевательски улыбнулся: начав с театральным добродушием, он закончил презрительной гримасой и громко выпалил им в лицо:

– Я рад, потому как уже давно хотел кое-что сказать! Ваш сын – насильник! И вчера во время стоянки поезда Кей напал на мою спутницу. Я немедленно призываю вас к ответу!

Как только он произнес эти оскорбительные слова, все общество всколыхнулось, оживилось, заголосило – их причитания эхом тонули в сводах потолка, сливаясь с дребезжанием высоких стекол.

– Позовите кондуктора! – испуганно вскрикнул кто-то.

Кей поднял голову и мрачно воззрился на обвинителя – Элли видела, что тот едва сдерживается, чтобы не вскочить со своего места. Отец, вероятно, тоже почувствовал это, ибо судорожно вцепился ему в руку, придерживая от поспешных действий.

– Нет-нет! Произошла ошибка! – возмущено воскликнула Элли. Жан перевел взгляд на подругу, лицо его выглядело озадаченным.

– Какая же ошибка, когда я сам все видел. Разве ты не звала на помощь?

– Я…– замялась Элли, в голову, как назло, ничего не приходило. Ах, какая же глупая получилась ситуация, в самом деле! – Я… Это была такая… игра. Психологическая. Я сама попросила Кея поучаствовать. Прости, Жан, что не рассказала тебе заранее, – промямлив все это, Элли обвела несчастным взором вагон. Теперь на нее не просто смотрели, ее буквально пожирали глазами, оторвавшись от своих тарелок и недоеденных устриц. Ей удалось удивить решительно всех, в том числе и самого Жана. Ошарашенный, он какое-то время стоял, руки вдоль туловища, и глуповато трясся в такт движениям поезда.

– Это правда? – пробормотал он уже не с таким уверенным апломбом, как прежде.

Кей через силу кивнул: лицо его сейчас по цвету не отличалось от белоснежной скатерти на столе.

– В таком случае я приношу свои извинения. Жаль, конечно, что я стал невольным участником какой-то сомнительной игры, – не скрывая досады, буркнул Жан, продолжая стоять напротив и таращиться на них.

– Мы принимаем ваши извинения, – прохладно отозвался отец.

Жан разочарованно плюхнулся на свой деревянный стул: только сейчас Элли поняла, что его красивое лицо напоминает морду хищника. Тот же волчий оскал, то же стремление убивать, пусть не физически, но морально уж точно. Ей стало не по себе.

– Что это за глупая выходка? – неожиданно резким тоном поинтересовалась Элли. – Разве я просила вступаться? Да еще и публично!

Жан пожал плечами и вдруг по-ребячески улыбнулся.

– Прости. Хотел наказать мерзавца.

– Ты… Не ладишь с ним, да? – осторожно поинтересовалась Элли.

– Д-да. Ты права.

– Почему?

Жан помолчал, глядя себе под ноги. Затем нехотя буркнул:

– Нравилась мне одна девчонка… Смекалистая, вроде тебя. А потом я застал ее в… грязных объятиях машиниста. Как тебе такое, Элли?

– Звучит паршиво.

– На деле еще хуже, поверь. Если бы он не был сурьином25, я бы давно от него избавился. Ссадил бы с поезда. Вместе с папашей. Тем более что… Кей точно на тебя не нападал?

Элли покачала головой, припоминая все обстоятельства. Вот она подходит к столь манящей каверне, ее пронзает всепоглощающее желание узнать, что там… А потом ее грубо хватают за руку и толкают… Куда, зачем?

– Точно. Ничего не было.

– Просто в последнее время мне начинает казаться, что это именно Кей ее… убил.

Элли почувствовала, как по пояснице побежал холодок.

– К-кого? – сиплым голосом пробормотала она, хотя уже наверняка знала ответ.

– Мэрридит.

Глава 8, Будка машиниста

26

Завершение этого безумного ужина прошло как в пару: Элли очнулась от тяжелых мыслей, лишь когда чопорные официанты принялись разносить воздушные кусочки тыквенного пирога с бархатистой коричной посыпкой. Она по-прежнему плохо понимала, что происходит. Настоящее казалось ей предательски мутным, равно как и прошлое. Элли с тоской в сердце предчувствовала страшную беду, что вот-вот должна была разразиться, но никак не могла ей воспрепятствовать. Бедняжке начало суеверно казаться, что времени для осознания осталось совсем мало. Репетир на часах неприятным звуком напоминал о скоротечности происходящего. Из ресторана она ушла раньше Жана, сославшись на головную боль. Тот с раздражающей галантностью предложил проводить ее до купе, но она решительно отказалась. Ей хотелось побыть в одиночестве, ибо каждый человек, с которым она общалась, давал ей новую загадку, одну сложнее другой. Скоро она будет до отказа набита тайнами, как топка котла углем. Пока Элли устало плелась по длинному готическому коридору, то не встретила ни одного человека, ибо все веселились в вагоне-ресторане. Чувство назревающей беды вновь захлестнуло ее: нашелся бы хоть один дружественно настроенный человек рядом с ней! А то ведь никому нельзя доверять, решительно никому! Страшные керосиновые фонари на веревках свисали с потолочных арок, точно ужи, подвешенные за хвост, но не только они пугали. Дело в том, что фонари выхватывали из темноты скалящиеся морды гаргулий – какие причудливые декорации! Они больше не восхищали, не заставляли сердце трепетать, а, напротив, казались уродливыми. Вечно трясущийся пол под ногами действовал на нервы. Скорее бы приехать на конечную станцию! Элли подошла к витражу и с искренним огорчением вгляделась в окно. Блеклые пейзажи не менялись. Куцые леса под серым пеплом, точно саваном накрыты. Элли почувствовала, как на глазах выступили слезы: она сама не понимала, по какой причине. Легкое касание со спины страшно испугало ее, заставило вздрогнуть всем телом. Элли чуть не упала.

В панике обернувшись, она увидела невозмутимо улыбавшегося Кея. На точеных скулах его залег лихорадочный багрянец – верно, бежал за ней, чтобы догнать.

– Твои глаза…– прошептал он подозрительным шепотом. В мыслях сразу нарисовалась несчастная Мэрридит (фантазия сотворила бедняжку скромно одетой и похожей на гувернантку), а напротив нее маньяк с хрипло-потрескивающим голосом: в одной руке пассатижи, а в другой – окровавленные глаза. В этот жуткий для себя момент Элли не стерпела и взвизгнула так громко, что, как ей казалось, задрожали стекла. Кей ошарашенно вздрогнул, а затем удивленное лицо его претерпело некоторую метаморфозу, ибо сделалось ужасно сердитым.

–У тебя паранойя, да? Всегда подозревал, что психологи – сумасшедшие.

Его язвительный голос немного привел Элли в чувство.

– Ты все время появляешься неожиданно! Конечно, я испугалась! И при чем тут мои глаза?

Кей приблизился и нежным движением руки смахнул с ее щеки слезу.

– Твои глаза в слезах, я хотел сказать. Ты плакала?

Элли опустила голову. Она почувствовала себя совершенно измотанной, словно весь день провела, закидывая уголь в топку. Страстно захотелось обнять стоявшего перед ней мужчину, положить голову на плечо, поделиться своими заботами, стать на мгновение слабой и далекой от всех проблем.

– Зачем ты пошел за мной?

– Хотел поблагодарить, – откровенно признался Кей, и губы его тронула робкая мальчишеская улыбка. – Ты избавила нас с отцом от… Неприятных разъяснений.

– Почему вообще ты оказался в этом ресторане? Разве не от тебя зависит движение поезда?

Кей удивленно пожал плечами.

– Мы работаем сменами. Или думаешь, что раз я машинист, то питаюсь углем?

– Понятно, – раздраженно буркнула Элли и направилась к своему купе.

– Постой, – прозвучало робкое в спину. – Я подумал… Ты так много спрашивала про мою работу… Не хочешь кое-где побывать?

Элли вымученно вздохнула: ну что сегодня за день?! Соглашаться или нет? Издержки работы психологом: новый человек – новая проблема. С другой стороны, ей надо использовать любую возможность, чтобы хоть что-то выяснить. Про поезд. Катастрофу. Убийство. И про нее саму.

– Хорошо, – смело произнесла она и, обернувшись, столкнулась с лукавым взглядом черных глаз.

***

Величавые спокойные галереи вагонов составляли поразительный контраст тому месту, куда они направились. Оказавшись здесь впервые, Элли почудилось, будто она попала в пылающее нутро огромного механического зверя. Сумасшедшая вакханалия звуков поражала своим многообразием: ветер дико свистел сквозь открытые форточки, колеса угрожающе громыхали, пол под ногами дребезжал, рискуя развалиться на части, огонь в топке трещал и шипел. Оглушенная, Элли как-то не сразу приметила машиниста и его помощника – таких незаметных и даже ничтожных по сравнению с огнедышащим монстром, но при этом все же обуздавших дикого зверя. Первый сидел с правой стороны и невозмутимо крутил какие-то рычаги и колесики, напряженный взгляд его был прикован к дороге. Видимость была плохая, все утопало в клубах пара, периодически ему приходилось высовываться из окна, чтобы высматривать сигналы семафоров. Второй в настоящий момент черпал с лотка уголь и кидал в шуровочную27: обнаженный по пояс, мускулистый, со стекающими каплями пота на прокопченном теле, с мокрой гривой черных волос, вплетенных в косу, с застывшей победоносной ухмылкой на плотно сжатых устах – не человеческой, но как будто тоже механической. Повсюду грязь, угольная пыль, возле топки сущая баня, а отойдешь чуть в сторону – так сразу обратишься в ледышку.

Помощник наглым взором скользнул по фигуре Элли, а затем громко прокричал Кею, перекрикивая грохот:

– Баба в будке – к беде!

Но эта реплика ничуть не поколебала решимость Кея: придерживая Элли за талию, он увлек ее к окну и заставил высунуться. Ветер больно ударил в лицо, словно негодуя тому, что они движутся вперед. Из пара таинственно выступали деревья. Точно мистические изваяния, монстры тянули к ним крючковатые лапы, желая задержать, остановить, свалить на землю. Но гигантский поезд неумолимо скользил по рельсам: вопреки всем препятствиям на своем пути. Элли вдруг остро прочувствовала важность конечной точки их маршрута: не может быть, чтобы эта продуманная до мельчайших деталей гигантская огнедышащая машина двигалась вперед просто так, бессмысленно и без цели. Сам путь не представлялся таким важным по сравнению с тем, куда они должны приехать. Ведь и сама жизнь подобна железной дороге: немыслимо, чтобы извилистые рельсы бытия вели человека в никуда! В противном случае, люди не выстраивали бы с такой тщательностью свой жизненный поезд, не ужасались при мысли о бездне, не печалились о смерти. Несмотря на хлеставший ветер, уходить отсюда не хотелось: в лицемерно-помпезном вагоне первого класса Элли была лишь ленным пассажиром, вяло следовавшим течению. Но здесь – и именно здесь! – она сама управляла жизнью, преодолевала, боролась и все неспроста – ради какой-то важной цели. По крайней мере, ей очень хотелось в это верить.

Величие, значимость и сила людей, находившихся рядом с ней в будке, тоже явно ощущались, словно были чем-то материальным. Там, в ресторане, на машинистов косились снисходительно, с некоторой даже гадливостью, как смотрят, наверное, богатые снобы на обслуживающий персонал. Но в этом жерле клокочущего вулкана, от правильной работы которого зависели жизнь и благополучие остальных, местные франты не посмели бы так на них смотреть, просто не отважились бы.

Спустя некоторое время они с Кеем сидели на ажурной лавочке в темном уголке цветочной оранжереи вагона первого класса; он угощал ее фирменным блюдом машинистов: яичницей, поджаренной на кочегарской лопате. Хорошо, что час был уже поздний и парк пустовал: им встретилась лишь сморщенная старушка в смешном чепце, которая, видимо, мучилась бессонницей.

Черными от копоти пальцами Элли алчно поглощала обжигающе горячую еду, забыв про холодных устриц из ресторана как страшный сон. Кей молча прожигал ее взглядом. Между ними обрушилась стена отчужденности; раз показав ей будку машиниста – самый важный орган поезда, он словно бы приоткрыл завесу своего сердца, сделавшись ближе и даже роднее. Элли почудилось, будто она знала Кея всю жизнь, но при этом, могла ли она ему довериться в полной мере, особенно после настораживающих слов Жана?

– У нас две бригады и два сурьина. Я и Бен. Бен послабее меня, – задумчиво произнес Кей, нарушая тишину. – Но все же благодаря ему у меня есть несколько дней отдыха.

– Бен – тот нагой красавчик, который черпал уголь? – полюбопытствовала вдруг Элли. Кей насмешливо прищурился.

– Он тебе понравился?

Элли иронично хмыкнула.

– Фигура у него очень даже. Если все машинисты такие, я была бы не прочь еще раз туда наведаться.

– Они все разные, – с неожиданной серьезностью в голосе отозвался Кей.

– Послушай, на диагностике ты как-то невнятно ответил на мой вопрос. Ты всегда хотел стать машинистом?

– Мне нравится помогать людям, – откровенно признался он. – В целом, любая профессия, отвечающая этому критерию, вполне подошла бы мне.

Элли улыбнулась.

– Звучит очень благородно. Даже слишком. Впрочем, благородные люди нынче редко кого цепляют.

Кей насмешливо закатил глаза.

– А какие цепляют, Элли?

Она задумалась, в мельчайших деталях припоминая наглое и властное лицо Жана.

– Ну я не знаю. Эгоистичные, самолюбивые, полные пороков. Женщины всегда клюют на таких – непредсказуемых злодеев, поверь мне, как психологу. Они мечтают, будто им по силам перевоспитать их. Отличный способ потешить самолюбие… Мерзавец был сердцеедом? А с ней, и только с ней станет отличным семьянином. Он унижал других, был подлецом? А теперь будет измываться лишь над своей всепрощающей женушкой. Заманчиво, не правда ли? Впрочем, здесь главное – не перегнуть палку: обижать котиков и детей нельзя. За это не прощают.

– Тебе тоже такие нравятся?

Элли усмехнулась. В ней сейчас говорил психолог и немножечко циник, но ее собственное «я», увы, молчало. Какие, в сущности, нравятся ей самой? Ответ «не помню» вряд ли показался бы уместным.

Губы Кея исказились в насмешливой ухмылке. Он вдруг грациозно поднялся со своего места и в упор посмотрел на Элли.

– А знаешь, кем бы я стал, не будь я машинистом?

Элли заинтриговано покачала головой.

– Думаю, я сделал бы свой выбор в пользу писательства.

При этих словах черные глаза неожиданно загорелись лукавством и вызовом. От его всепроникающего дерзкого взгляда по телу поползли мурашки, а в горле пересохло.

– Хочешь знать, почему?

Дождавшись, пока Элли станет неотрывно следить за его действиями, Кей изящным движением руки сбросил с плеч форменный мундир, оставаясь в приталенной рубашке цвета сажи. Без дурацкой дежурной формы стало особенно отчетливо видно, что он прекрасно сложен и красив собой – горделивая осанка, широкий разворот плеч, тонкая талия и вздувавшиеся под тканью мышцы.

– Можно с каждой строчкой медленно обнажаться перед читателем: постепенно приоткрывать ему свои мечты, страхи, размышления… Пороки…

Плавно поднеся ладонь к верхней пуговице, он принялся соблазнительно поглаживать ее, затем порывисто, почти отчаянно рванул ткань, открывая кусочек смуглой груди. Загипнотизированная Элли во все глаза смотрела на него, не в силах прервать зрительный контакт. Воздух между ними нагрелся, будто в топке, стало так жарко, что она ощутила, как по лбу скатывается пот.

– Но знаешь, что во всем этом самое занятное, Э-элли? – певуче перебирая языком ее имя, соблазнительно прошептал он. – Читатель все равно ни о чем не догадается. Ты будешь стоять перед ним совершенно обнаженный – да-да, без единого кусочка ткани, – а он тебя все равно не увидит.

Ей показалось или слова его отдавали горечью?

Кей неожиданным образом прервал столь заманчивое представление, ибо заразительно рассмеялся. Затем кивнул в сторону. Оказалось, что почтенная старушка, несколько минут назад проходившая мимо их скамейки, воровато выглядывала из-за куста и сквозь лорнет неприлично таращилась на Кея.

– Мне бы не хотелось стать причиной еще одной смерти на этом поезде, – шутливо произнес он.

Но Элли отнюдь не была расположена к веселью; тревоги вновь нахлынули на нее, ей стало страшно. Наверное, неприятные эмоции тут же отразились у нее на лице, ибо Кей резко подошел к ней и спросил тихо:

– Все в порядке?

Элли ощутила страстную необходимость с кем-нибудь разоткровенничаться. Она уже пресытилась странными взглядами и неудобными вопросами: хотелось хоть что-то прояснить для себя.

– Как думаешь, почему ее убили?

Кей застыл на месте, лицо его словно окаменело, скулы напряглись, былая легкомысленность улетучилась как дым. Разумеется, он сразу догадался, о ком она спрашивала. Неприятное молчание воцарилось между ними, затем Кей ответил нехотя:

– Я много думал об этом. Не представляю, кто мог совершить подобное зверство. Мэрридит была общительной и доброжелательной девушкой, знала почти всех пассажиров поезда, многим помогала. Что и говорить, мы с ней тоже иногда пересекались.

Элли сразу вспомнила слова Жана на его счет, и сердце в груди предательски застучало. Парень напротив вновь предстал чужим, опасным и далеким; правильные черты лица сделались резкими, кроткие глаза, затененные длинными ресницами, затаили угрозу. Элли почти в реальности услышала беснующийся ветер, свиставший в скалах, и грохочущий шум волн, скрестившихся с камнем в битве, – точно вся стихия, лишь на время укрощенная, была заключена в его крепком гибком теле.

– Она… Тебе нравилась? – через силу спросила Элли.

– Н-нет, – с легкой запинкой отозвался Кей. – Вернее, да, как человек. Мы много обсуждали наш маршрут, она знала его досконально. Мэрри три раза бывала на конечной станции, в Олам Хаба, но увы, эта поездка стала для нее последней… Хорошо, что маршрутные листы уже давно составлены, в противном случае нам пришлось бы непросто. Путей много, но короткий и самый безопасный – лишь один.

– Ты говоришь, она общалась с людьми из других вагонов… Может, на нее напал кто-то из третьего класса?

Кей хмыкнул и ответил неожиданно холодным тоном:

– Полагаешь, будто все злодейства совершаются бедняками?

– Я этого не утверждала.

– Не думаю, что это сделал человек из вагона третьего класса. Там едут в основном работяги, люди, так или иначе участвующие в непосредственной жизни поезда, и их семьи. У них нет свободного времени на то, чтобы планировать преступления.

Элли вздохнула. Она решила кое в чем признаться.

– Послушай, я… Это убийство не дает мне покоя. Мне кажется, нужно поскорее вычислить преступника. Словом, мне бы хотелось прогуляться в парковый вагон. Туда, где нашли тело Мэрри.

Кей как-то странно посмотрел на нее, строгое лицо его словно бы смягчилось.

– Я понимаю, что для тебя это очень важно, но сейчас вряд ли что-то можно там найти. Впрочем, если хочешь… Можем завтра сходить туда. Вместе.

Элли невольно поежилась. По словам Грейс, Кей не находился среди подозреваемых, однако, как знать? Что, если догадки Жана – правда? Ей отчаянно не хотелось в это верить. Разумеется, Элли не высказала вслух своих опасений. Вместо этого она предложила сухо:

– Давай. Только днем.

Она не хотела встречаться с Кеем ночью, да еще и в вагоне столь отдаленном и подозрительном. В кровавом вагоне, где было совершено убийство.

– Разумеется, – насмешливо согласился он, словно прочитав ее подозрения. – Встретимся там… Около двух, хорошо? Раньше не смогу, мне надо быть с отцом в будке.

– Договорились. Тогда я вернусь в свое купе. Немного устала, сегодня был ужасно длинный и тяжелый день.

– Спокойной ночи, Элли, – произнес он, соблазнительно понизив голос.

Кей не предложил ее проводить, и, медленно продвигаясь по оранжерее, Элли чувствовала на спине его пристальный цепкий взгляд, который решил прикинуться проводником вне воли своего хозяина.

Глава 9 Песочница

28

Утро следующего дня оказалось не в пример приятнее предыдущего: по крайней мере, завтрак уже маняще благоухал на подносе, а вездесущего невротика Анкеля как не бывало. Видимо, понял, что ее лучше не беспокоить понапрасну. Голова почти не болела, но в мыслях витала тревожность. Сегодня она должна многое прояснить и понять.

Наскоро поев и переодевшись, Элли покинула свое купе. Ее ждало необычное путешествие: в парковый вагон. Она бы никогда не подумала, что в мире существуют такие диковинные поезда: с улицами, домами-купе и настоящими парками и оранжереями. Впрочем, ей снова пришлось здорово удивиться, ибо между вагоном второго класса и парком имелся еще один, представлявший некоторый интерес. Он воплощал в себе крытый рынок или же торговые галереи. В этом вагоне царило необычайное оживление, столь непривычное для пассажиров первого класса. Совершенно разномастные люди во фраках и со смоляными котелками на головах беззаботно фланировали вдоль прилавков, до хрипоты спорили с торговцами, чтобы снизить цену, а потом не взять товар, разглагольствовали о жизни, проходя букинистов и брызжа слюной, рассуждали о новых трендах, минуя полочки с бюстгальтерами. Самовлюбленные пижоны с блестящими тараканьими усиками клеили благонравных дамочек, а мужья последних запасались чесноком для профилактики случайных связей. Старые девы бродили в кичливом одиночестве – неприступные, как труба паровоза. Кумушки с удовольствием перетирали друг с другом последние сплетни. Словом, вагон представлял саму жизнь в миниатюре. Над бакалейным павильоном висела мало утешающая надпись «ты то, что ты ешь», над букинистическим – «ты то, что ты читаешь», над прилавками с платьями – «ты то, во что ты одет». Пассажиры, выбирая себе павильон под стать, быстро распределялись по вагону.

Напряженно прислушиваясь к чужим разговорам, Элли с удивлением подмечала, что многие не помнят, куда едут. Это казалось поразительным, ведь они наверняка изрядно потратились на билет… Разве смысл заключается не в том, чтобы приехать на конечную станцию? Неужели поезд строили лишь для того, чтобы просто покататься на нем? На эту небезынтересную тему Элли услышала несколько комментариев, которые можно было свести к следующему:

Одни полагали, что жить надо здесь и сейчас, и в том находили главное свое утешение. Они способны были рассуждать лишь в весьма ограниченных временных рамках, не выходя далее предстоящего обеда, либо же ближайшего приема лекарства.

Другие видели смысл в том, чтобы перепробовать все на свете, благо поезд предоставлял поистине безграничные возможности, а в особенности тем, кто был способен заплатить.

Иные давно разочаровались в поездке: их мрачные лица и циничные высказывания разъедали благодушное настроение окружающих, будто ржавчина – металл.

А если обобщить, то становилось ясно: в сущности, всем было плевать – и на маршрут, и на поездку, и в какой-то степени на самих себя. Они напоминали марионеток из бездушного дерева и даже двигались под стать: нервно, дергано. А поезд, как безжалостный кукловод, вел их в неизвестном направлении, распоряжался их жизнями, желаниями и заставлял концентрироваться на поверхностных вещах.

Проходя мимо аляповатой лавки, заваленной хризантемами и пионами, Элли в нерешительности замерла, ибо вспомнила нечто важное. Грейс упоминала, что цветочница создала Жану неопровержимое алиби. А что, если попробовать разговорить ее, выяснить детали? Оставалось надеяться, что она была той самой цветочницей.

Элли подошла к приторно-пахучему розовому прилавку, с которого свисали разноцветные ленточки, веники вонючих мимоз и подтухшие тюльпаны. Среди всего этого добра возвышалась дородная дама, по всей видимости, тоже немножечко подтухшая, ибо смрад ее тела заглушал цветочные ароматы. Элли уже хотела обратиться к незнакомке, как та сама, увидев посетительницу, всплеснула тучными руками и вымолвила с радостным оживлением:

– Ах, это ты, сестрица!

Элли ошарашенно вздрогнула. Сестрица? Нет, Элли, конечно, не смела жаловаться на судьбу, но все же последние несколько дней возмутительно сказывались на ее терпении. С потерей памяти она уже смирилась. Спала с клиентом и вообще невесть что с ним вытворяла, из-за чего бедняга получил послужной список многочисленных диагнозов – это уже немножечко настораживало. Окровавленная туфля в сундуке – весьма неприятное открытие, особенно когда не помнишь свое прошлое. А теперь выясняется, что предполагаемая любовница Жана – ее сестра? Впрочем, о связи с Жаном еще не выяснилось до конца.

«Мы правда родственники?» – хотелось уточнить ей, глядя на незнакомое лицо с двумя подбородками. И второй вопрос, который она ни за что не решится задать: «как тебя зовут, сестра?» Хотя, может, подобное обращение – это что-то вроде присказки? Ведь все люди друг другу братья и сестры. Но цветочница быстро развеяла надежды, когда полезла обниматься: вряд ли она стала бы проделывать это с любым встречным.

Элли в панике пробежалась взглядом по ее одежде: талия была обтянута корсетом до такой степени, что все, выступавшее ниже и выше него, казалось раздутым до невероятных размеров, как кондитерский крем, который выдавливают из тюбика. На заляпанном воротничке приколота табличка: «Грета, цветочница». О, спасение!

– Я тоже рада видеть тебя, Грета, – смущенно вымолвила Элли. Смущенно, ибо та, перегнувшись через прилавок, уже несколько минут безуспешно пыталась клюнуть ее в щеку, а Элли отчаянно не поддавалась родственному порыву и всячески отбивалась от вновь обретенной сестры букетами из цветов. Подобное мучительное противостояние не могло закончиться положительно: достопочтенная родственница, равно как и цветы, вскоре оказались на дребезжащем полу.

– Ну что с тобой такое! – недовольно пробормотала Грета поднимаясь. – А знаешь что? Пойдем ко мне в купе, поболтаем. Я пока временно прикрою лавочку.

Элли пожала плечами. В целом, идея неплохая. Она специально вышла раньше, чтобы побродить по вагонам и что-нибудь выяснить. Свидание с Кеем еще только через два часа.

Они гуськом миновали торговые ряды: Грета размашисто шагала впереди, безжалостно сгоняя людей со своего пути веником из пионов, а Элли плелась сзади, судорожно думая о предстоящей беседе. Купе сестры оказалось не в пример хуже ее собственного. Но главное, что поразило Элли – так это излишне унылая обстановка. Грязно-кремовый линкруст с рельефным изображением лилий на стенах, декоративный дирижабль в углу, похожий на перезрелый кабачок, мутные стекла в когтисто-острой оправе, черная мебель и, хоть это и не было видно глазу, но очень ощущалось интуитивно, какая-то запыленность комнаты. И если в просторном воздушном коридоре вагона первого класса готика воспринималась, как единение с небом, то здесь Элли почудилось, будто она спустилась в собственный склеп, будучи еще живой.

– Присаживайся, милая, – любезно проворковала сестра, указав на клыкастый диван. Сама же она с переменным успехом попробовала утрамбоваться в механическое кресло напротив, которое принялось услужливо раздвигаться, дабы подстроиться под размеры своей хозяйки.

– А где же Анкель? Ты вроде всегда с ним под ручку ходишь.

Произнося эти слова, Грета плотоядно облизнула губы, точно Анкель являлся по меньшей мере аппетитной отбивной.

– Он… разбирает мои бумаги, – туманно отозвалась Элли.

– Ну ты даешь! Будто не нашлось занятия поинтереснее. Или он тебе надоел? Если так, то пусть переезжает в мое купе. Здесь нет, конечно, тех роскошеств, что у тебя, зато хозяйка из меня весьма радушная.

Она снова хищно облизнулась, на секунду показав кончик мясистого языка с белым налетом.

Элли невольно поежилась: их разговор приобретал странный оттенок.

– Ты же вроде встречаешься с Жаном? – выпалила Элли. Она решила сразу открыть все карты. Рискованно, конечно, но что оставалось делать? Полученный пар стоил сожженного угля.

Грета отреагировала необычно: резко вздрогнула и как будто даже чуть побледнела.

– Ты в порядке?

Гнетущее молчание.

– Ты…

– Да, все хорошо, – охрипшим голосом протянула сестра. Веселость улетучилась, как пар, в мрачном купе словно сделалось холоднее, напряженнее. Грета медленно встала и подошла к окну: ее сгорбленный профиль в полумраке керосиновых ламп напоминал медвежий. – Я с ним порвала, – наконец, через силу вымолвила она. – Тем более что… – она странно всхлипнула и понизила голос, – Жан угрожал мне.

Элли почувствовала страшное волнение. Разгадка подползла так близко, нужно только поймать!

– Угрожал? – протянула она, ощущая в сердце страстное нетерпение.

– Д-да… Я еще никому не рассказывала, но… Чувствую, надо поделиться, иначе переполнюсь как ватерклозет! Слушай же!

Она подошла к Элли вплотную и взяла ее за руки: у Греты были холодные, мокрые ладони.

– В день, когда… Произошло то самое…

– Убийство? – нетерпеливо подсказала ей Элли.

– Д-да. Жан заходил ко мне в лавку. Хотел приобрести цветы. Мы еще долго выбирали их: он все колебался между красными розами и белыми хризантемами… Я предложила ему самому собрать букет. Потом произошло пустячное дело, которое тогда еще не насторожило меня. Он выбрал розы, но, как оказалось, четное число! Непростительная ошибка, я намекнула ему на нее. Дарить девушке цветы, словно на похороны, кошмар! В итоге Жан купил пять красивых роз. И ушел.

Элли вздрогнула. Значит, никакого алиби не существовало и в помине?

– Но почему Жана не задержали? Получается, в тот день он все-таки пришел на свидание с Мэрридит? Именно его запонку обнаружили на жертве… Почему же тогда Жан спокойно разгуливает по поезду? – воскликнула Элли, чрезвычайно волнуясь. А она еще сидела с ним за одним столиком в ресторане!

Грета горько хмыкнула.

– Я… Сама предложила ему маленький обман. Влюбленные женщины, они готовы пойти на все ради своих ненаглядных! Мне захотелось помочь, ведь я не могла поверить в его вину! Я сказала всем, что Жан провел ночь у меня в купе. Свидетелей не было, так что причин не доверять моим словам – тоже. Я… Знаешь, в тот момент, я почувствовала себя такой… Нужной, – последнее слово Грета произнесла с видимым напряжением, точно оно причинило ей физическую боль.

– Но… Теперь ты раскаиваешься в содеянном? – осторожно поинтересовалась Элли. Грета громко вздохнула, по звучанию – точно трогающийся паровоз.

– Д-да. Мне начинает казаться, что Жан… Немного не в себе. Вчера ночью он заявился ко мне и принялся стучать в дверь так, что, верно разбудил всех соседей… Я впустила. Он выглядел ужасно: точно паровоз про нему проехался, бледный, дрожащий, потный – жуть. Все спрашивал меня, не собираюсь ли я его выдавать. А потом вдруг угрожать стал: сказал, из поезда выкину, мол, если проговоришься. Страшно мне стало, а вдруг он сумасшедший? Теперь я все больше склоняюсь к тому, чтобы донести на него. Я думала, Жан невиновен, но прикрывать убийцу мне не очень-то хочется.

Элли задумчиво кивнула, пытаясь переварить информацию. Значит, у Жана не было никакого алиби! Он действительно отправился в парковый вагон на встречу с Мэрридит. Только вот что произошло потом? Они встретились? Элли попыталась представить себе Жана: импозантный, излишне самоуверенный, даже эпатажный… Но не сумасшедший… Почему он стал запугивать Грету, что изменилось? Она, судя по всему, и без запугиваний готова была покрывать его до последнего… Неразрешимая загадка.

– Ты только никому не говори… – прошептала сестра, с щенячьим беспокойством заглядывая в лицо Элли. – Я уж как-нибудь сама…

– Конечно, нет. Только ты должна сообщить как можно скорее. А вдруг он еще что-нибудь выкинет.

– Д-да, ты права. Пожалуй, очень права. Так и сделаю, – быстро и слишком нервозно согласилась с ней Грета.

Они помолчали, а потом Элли вспомнила про время.

– Я пойду… Прогуляюсь еще немного.

Грета не возражала: она выглядела уставшей и испуганной.

– Заглядывай ко мне иногда… С Анкелем. Мне очень одиноко, – жалко улыбаясь, пролепетала она.

***

В парковом вагоне отвратно пахло пластиком. День стоял в полном разгаре, однако солнце – Элли помнила о существовании солнца! – не просвечивало сквозь толщу поликарбоната; настораживающая серая мгла создавала ощущение сумерек. Из-за невероятной влажности мокла одежда; волосы слюдой повисли по плечам, пот застилал глаза. Захотелось немедленно обернуться в промокательную бумагу. Стойкий запах сырости и плесени проник в ноздри: казалось, будто она попала в край болот и топей. Скрипучий механический кот проехался в сантиметре от ее ноги: хвост его ощетинился стальными пиками.