Ловитарь

Где та дорога, что к добру ведет? Идите по ней.

(Библия)

От автора. ПРЕД_СКАЗАНИЕ.

1. О СЮЖЕТЕ.

ОБРАТНАЯ СТОРОНА ТВОРЧЕСТВА.

Я роль – вы сюжет,

Прольем миру свет.

Кто прав, а кто нет,

Пусть судят другие.

«Марионетки». Группа «Король и Шут».

Я попытался вместить в эту книгу очень много важной информации. Одним из основных ее мотивов является то, чему я посвятил большую часть своей жизни.

Творчество…

Сегодня нет внятного определения этой сферы. Когда мы говорим о Творчестве, то чаще всего имеем в виду нечто относящееся к миру искусства, некую часть нашей жизни, оторванную от прикладных житейских аспектов.

А что, если я скажу вам, что все на самом деле совсем не так? Что большинство людей, даже профессионально занимающихся Творчеством в разных его формах, НИЧЕГО НЕ ЗНАЮТ О ЕГО ГЛУБИННЫХ МЕХАНИЗМАХ, ЕГО ПРЕДНАЗНАЧЕНИИ и ИСТИННОМ ПОЛОЖЕНИИ ДЕЛ В ЭТОЙ СФЕРЕ?

Кто я такой, чтобы делать подобные громкие и пафосные заявления? У меня много Ликов, дающих возможность не только взглянуть на эту ситуацию с разных точек зрения, но и позволяющих проникнуть туда, куда большинству вход закрыт. Для этого мне пришлось, оттачивая навыки проникновения в Закулисье Творческого мира, стать писателем, воином, специалистом по информационной аналитике, Охотником и еще много кем.

То, что удалось получить в результате этого погружения, я в течение нескольких десятков лет сохранял в тайне, потому что на это были очень веские причины. Могу лишь сказать, что весь мой многолетний творческий путь был своеобразной прелюдией к появлению именно этой книги. Почему я так акцентирую на этом ваше внимание? Чтобы вы осознали уровень важности этой информации.

Сегодня мир волнуют совсем другие проблемы – угроза Третьей мировой войны, глобальный экономический кризис, пандемии… На этом фоне разговоры о такой «малозначимой» теме, как Творчество, могут показаться несвоевременными и несерьезными. Но поверьте, это не так. На самом деле, эта сфера лежит в основе ВСЕГО, что составляет нашу жизнь. Но чтобы это увидеть и осознать, необходимо проникнуть за некие высокие заборы, патрули темных пограничников и коварные ловушки, расставленные по всему периметру этой темы.

Поэтому эта книга не только для тех, кто считает себя творческим человеком. Хотя как раз для них она может стать НЕЗАМЕНИМЫМ пособием для увеличения своих способностей, возможностей и перспектив. Ее ценность еще и в том, что она является единственной и максимально полной на сегодняшний день картой «минных полей» и ловушек в мире творческого воплощения.

Именно из-за них многие из вас или ваших родственников, детей, друзей или просто знакомых не смогли раскрыть в себе творческий потенциал и реализовать себя в этой области. Хотите узнать почему? О, поверьте, эта книга может дать ответ не только на этот вопрос, но и на множество других, внешне не связанных с миром искусства, но ЖИЗНЕННО ВАЖНЫХ ДЛЯ ВСЕХ НАС ИМЕННО СЕГОДНЯ.

В этой книге я расскажу о своем видении того ЧТО БЫЛО, ЧТО ЕСТЬ и ЧТО БУДЕТ в самое ближайшее время. И о том, как этих событий касается Творчество.

Поверьте, ЭТУ ИНФОРМАЦИЮ еще никто и никогда не выносил на широкую аудиторию. Поэтому я рекомендую отнестись к ней очень ВДУМЧИВО и ВНИМАТЕЛЬНО.

2. ПОЯВЛЕНИЕ КНИГИ.

Мало ли есть людей, которые никогда не рассказывают о своих приключениях из боязни, что им не поверят! Кто их осудит за это? Пройдет месяц-другой, и нам самим все будет казаться сном.

«Затерянный мир». Артур Конан-Дойл.

Как я уже сказал выше, все мои предыдущие работы, а это двадцать девять изданных в бумаге книг, были не просто результатом моего погружения в причудливый и таинственный мир Творчества. Я нырнул туда специально, с вполне определенными целями, и попытался сделать это максимально глубоко. Что это за цели, и что мне удалось там открыть для себя, я как раз и расскажу на этих страницах. Ведь это не просто юбилейная, тридцатая книга. Это окончание грандиозного многолетнего Цикла, книжной серии, повествующей о моих духовных и профессиональных поисках в самых разных сферах жизни, по эту и ту сторону знакомой нам реальности. Именно поэтому мне хотелось бы закончить ее в каком-то особенном формате.

Один знакомый сказал, что, имея за спиной такой список изданных работ, самое время писать автобиографию. И хотя многие мои книги некоторые Читатели и так считают автобиографичными, официально я всегда объявлял их выдумкой, сказками. Написать же реальную автобиографию мне казалось очень скучным занятием. Я всегда был уверен, что если и придется сделать это когда-нибудь, то она как раз должна быть похожа на роман, на Сказку, нести некие смыслы, переплетенные с полетом фантазии. Высшим уровнем Сказительства я считаю именно то, что называют «Живым романом» – безупречным повествованием, когда нельзя быть точно уверенным, где в истории заключена правда, а где вымысел – настолько фантазии переплетаются с реальностью.

Поэтому я решил написать юбилейную книгу в смешанном стиле – когда в контексте некоего рассказа пересекаются элементы автобиографии, мотивы моих предыдущих работ, нераскрытые еще пока мной тайны и аспекты моей личной жизни. Назвать все это я решил по своей давней традиции – СКАЗКОЙ, потому что это не ограничивает меня какими-то рамками, позволяя излагать сюжет так, как я посчитаю нужным. А Читатель уже сам решит, во что верить, а что посчитать выдумкой.

И именно поэтому, сразу хочу предупредить – в этой истории будет очень много меня. Это оправдано и с точки зрения автобиографичности некоторых моментов и с позиций повышения уровня интереса. На мой взгляд, всегда интереснее, когда Сказочник рассказывает Сказку от первого лица, а не читает или пересказывает чью-нибудь уже готовую историю. Повествование тогда становится более живым, эмоциональным, начинает играть более яркими красками. Ведь согласитесь, гораздо интереснее слушать, например, о битве с драконом, не как чью-нибудь фантазию, а как воспоминания от непосредственного участника. Конечно, можно не верить ему, даже смеяться над его очевидными выдумками, но звучит такой рассказ всегда гораздо красочнее и увлекательнее. И даже, когда такого рассказчика просят предъявить доказательства, он, скорее всего, начинает уклоняться от их демонстрации, говоря, например, что шрамы на спине уже зарубцевались, голова дракона протухла и ее пришлось выбросить на помойку, доспехи пришлось заложить в ломбард или отдать племяннику. Но бывает и так, что Сказочник с готовностью показывает вам меч, которым и была снесена, с его слов, та самая голова дракона. И вы держите в руках похожий на меч кусок металла, весь в зазубринах и со следами бурых пятен – то ли ржавчины, то ли на самом деле, драконьей крови. Первая мысль, возникающая обычно в таких случаях в голове – «ну ты и брехло, фальсификатор». И может так оно и есть, но… Сказка при этом все равно обретает особый привкус, особый антураж, делающий ее интересной и запоминающейся.

СКАЗАНИЕ.

ЗНАКИ и ПОПУТЧИКИ.

1. ДОРОЖНАЯ ИСТОРИЯ. Случайная встреча на трассе.

(Имена некоторых участников этой истории изменены).

Иногда человек, от которого вы меньше всего этого ожидаете, может помочь вам найти свой путь домой».

Сериал «Припаркованные».

Большинство интереснейших Историй начинаются с обычных житейских ситуаций, когда ничего не предвещает грядущего развития событий. Дорожные истории – это вообще особенная часть жизни Сказочника, потому что именно в них чаще всего и происходит что-то необычное и значимое. Они обладают каким-то особым настроением, которое невозможно воспроизвести вне дороги. Причем городская дорога – это совсем другое. Тут важны именно просторы и расстояния. Они словно обладают неким особым волшебством. Каждый раз отправляясь в путешествие, я жду, что на моем пути возникнет какая-то ситуация, пропитанная насквозь этим острым ощущением новых приключений или знакомств. Я много раз убеждался, что попутчики в таких историях никогда не возникают случайно – каждый является частью очередной мистерии, словно их расставляет на трассе невидимой рукой Высший Дух, наблюдающий за Путешественниками и сводящий их пути самым немыслимым образом. Кого я только ни встречал за много лет своих передвижений: музыкантов, бизнесменов, туристов, профессоров, режиссеров, писателей, йогов, священников, спортсменов и других интересных людей, пожелавших оставить свою социальную историю втайне.

Да-да, так даже интересней. Когда личность незнакомца не отсвечивает четкими социальными гранями, разговор обычно не натыкается на стереотипы восприятия – в машину садится просто человек, с которым можно поговорить на самые разные темы без неизбежной привязки к профессии, обычно «съедающей» большую часть общения. Почему я и беру в попутчики преимущественно людей с рюкзаками – такие обычно оставляют свою личную историю дома, становясь в дороге не тем, кем они были в социуме, а тем, кем они, возможно, всегда хотели бы быть. Но об этом обычно не говорят первому встречному. И тогда разговор становится своеобразным интеллектуальным квестом, во время которого особым удовольствием является разгадывание личности собеседника.

Именно поэтому я стираю и свою историю, чтобы быть с ними на одной волне. А новую я придумываю спонтанно, в зависимости от ситуации и личности потенциального попутчика.

Хотя нет, признаюсь, есть у меня одна наиболее часто используемая именно в дороге. Она надежнее всего маскирует во мне Сказочника. В этом случае, если у попутчика хватает смелости и интереса шагнуть через этот антураж, то с таким человеком общаться становится гораздо интереснее. И если автостоперы маскируют свою личность набитым рюкзаком за спиной, моя маскировка – это черный «Land Cruiser» со специфическими номерами, который производит на многих устрашающее впечатление, и маленькое сувенирное кимоно, которое болтается на зеркале заднего вида, намекая на мои спортивные увлечения. Образ завершают детали, практически до неузнаваемости меняющие внешность: большие брутальные солнцезащитные очки «Porshe» и бейсболка. Все это по отдельности является, на самом деле, очень удобными в быту аксессуарами. Но собранные вместе, эти предметы создают достаточно стереотипный устрашающий облик, весьма далекий от моей тонкой творческой натуры.

Бывали даже случаи, когда автостопер отрицательно махал рукой, отказываясь жестом садиться в машину, считая ее опасным или излишне пафосным вариантом для своего путешествия. Ну что же, значит, это не моя история. В таких случаях я улыбаюсь, понимающе киваю и еду дальше, поглядывая в зеркало на несостоявшегося попутчика, попавшегося в ловушку своих опасений.

Вот и сейчас мой верный экспедиционный автомобиль, улыбаясь мне приборной панелью, словно иронично воспринимая свою и мою «угрожающую» внешность, мчал меня по залитой солнцем трассе навстречу новым приключениям. Я пробежался пальцами по сенсорному экрану стереосистемы, выбирая себе походящую музыку в дорогу. Обычно на трассе я слушаю что-то динамичное, не позволяющее сознанию «подвиснуть» и потерять водительскую бдительность. В прошлую поездку это был альбом классической музыки в современной рок-обработке. Сегодня мой палец остановился на папке с надписью: «Король и Шут». Ну что же, отлично. С этими ребятами можно не только весело провести время в пути, но и создать определенный ритм, соответствующий длительному маршруту. В салоне зазвучала динамичная музыка, наполняя его забавными историями, полными фольклорного панковского куража.

Мимо пролетали бескрайние разноцветные поля, засаженные гречкой и подсолнухами. Пронзительно сверкали синевой разнокалиберные озера, зеленели березовые рощи, периодически перемежаемые деревянными поселковыми домиками. Дорога была на удивление пустой, словно я попал в какое-то «окошко» в череде суетливых машин, обычных в пик летнего сезона на Алтае.

Когда я увидел на обочине четырех человек, явно изнывающих на краю дороги под палящими солнечными лучами, я улыбнулся – вот оно, очередное дорожное знакомство. По мере притормаживания во мне нарастало тонкое, но тем не менее явное ощущение, заставившее меня сделать несколько глубоких вдохов и выдохов – это было ОНО, то самое чувство, сообщающее Сказочнику, что должно произойти нечто важное, и нужно будет не прозевать момент, когда Сказка захочет проЯвиться. Этот процесс у меня с детства ассоциировался с появлением одного из моих любимых сказочных персонажей – Чеширского Кота из «Алисы в Стране Чудес». Будто он внезапно материализуется в воздухе, словно подтверждая сказочность момента. И лукаво сверкая глазами и обворожительно улыбаясь, шепчет на ухо Сказочнику – «Эй, приятель, будь внимательнее – НАЧИНАЕТСЯ…».

Джип остановился, и я с интересом разглядывал двух парней и двух девушек, сидящих на больших рюкзаках, поставленных на пыльную придорожную траву. Всегда важна первая реакция – она обычно определяет настроение всего последующего знакомства. Судя по поведению молодых людей, они были не только утомлены ожиданием и солнцем, но и явно находились в каком-то конфликте. Это читалось по их лицам, позам, манере общаться. Вернее, в конфликте была одна пара, а вторая просто вынуждена была находиться рядом.

Один из парней, широкоплечий и светловолосый, с явным энтузиазмом отреагировал на мои маневры. Его девушка, а я почему-то сразу понял, что это именно его девушка, стройная блондинка с длинными, собранными в «хвостик» волосами, тоже явно облегченно шагнула вслед за молодым человеком. Вторая пара – худощавый русоволосый парень и брюнетка с недовольным выражением лица – возбужденно продолжала о чем-то спорить. Судя по внешнему виду ожидающих, они уже давно находились здесь, успев изрядно устать и от жары, и, судя по всему, друг от друга.

Те редкие машины, которые проносились по трассе, просто физически не могли взять их с собой: четыре человека и четыре больших рюкзака – это загрузка для автобуса или пустого джипа. В моем, как раз лежали в багажнике лишь мой рюкзак и зачехленная палатка, так что я оказался крайне удачным вариантом для спасения этой команды молодых людей. Но даже столь очевидные преимущества, судя по их общей реакции, наткнулись на осторожный скепсис – традиционно сработала моя угрожающая маскировка.

Я опустил окно. Молодой человек с копной светлых волос подошел и осторожно заглянул в салон.

– Привет! – улыбнулся ему. – Давно стоите?

Он растерянно пожал плечами и улыбнулся в ответ.

– Давненько. Автобус рейсовый сломался. Все разъехались на попутках, а нас не берет никто. А другого автобуса почему-то все нет.

– Вам куда?

Парень обернулся на стоящих позади него друзей, словно оценивая уровень конфликта, и пробормотал:

– Вообще нам до Манжерока. Но будем рады, если хоть докуда довезете.

– Садитесь, – кивнул я ему. Он быстро пошел к своим, принявшись вместе со вторым парнем убеждать брюнетку, которую явно не устраивал этот вариант. До меня долетали лишь обрывки фраз, но было понятно, что здравомыслие мужчин наткнулось на принципиальное нежелание их попутчицы продолжать путь в компании со столь подозрительным типом. Наконец второй парень решительно взял рюкзаки и пошел к багажнику. Девушка лишь раздраженно повела плечами, вызывающе глядя на его действия.

– Лера, ну хватит уже! – повысив голос, произнес худощавый, утрамбовав рюкзаки и оборачиваясь на свою спутницу. – Давай потом мы закончим все споры. Сейчас ехать надо.

Вторая пара уже заскочила в салон – блондинка юркнула на заднее сидение, а ее широкоплечий спутник сел на переднее. Наконец свое место сзади заняли и ссорящиеся молодые люди.

Машина набрала обороты и помчалась по трассе в сторону Манжерока. Чеширский Кот в моем воображении удовлетворенно кивнул и снова растворился в воздухе, выполнив свою миссию. Приключение началось.

В салоне повисло неловкое молчание, традиционно предшествующее знакомству. Но в данном случае оно было пропитано флюидами неразрешенного конфликта, создавая некое напряжение. Попутчики настороженно присматривались ко мне, пытаясь определить мой социальный статус. Никто не отваживался первым начать разговор. В зеркале я рассматривал их настороженные взгляды, особенно, когда они останавливались на болтающемся впереди сувенирном кимоно.

– Меня зовут Андрей, – представился я первым.

– Павел, – ответил улыбчивый сосед справа.

– Евгений, – раздался голос второго парня.

– Злата, – проговорила светловолосая спутница Павла.

Опять повисла неловкая пауза, во время которой Женя выразительно посмотрел на свою девушку.

– Валерия, – негромко представилась она, словно делая одолжение своему спутнику.

Было видно, что она еле сдерживается, и достаточно одного неосторожного слова, чтобы внутренняя плотина благоразумия рухнула под напором бушующих внутри раздраженных эмоций.

Я кивнул, но этот жест был не реакцией на обмен именами, а скорее внутреннее подбадривание самого себя – ощущение мистичности происходящего не покидало меня, играя на обостренных инстинктах еле уловимую мелодию готовности к чему-то. Интересно, как раскроется эта история дальше?

Ответ на мой вопрос самому себе не заставил себя ждать.

– А нам денег вообще хватит с вами доехать? – напряженно-ироничным голосом спросила Валерия.

Я посмотрел на нее в зеркало. Мои глаза были скрыты тонированными стеклами, поэтому наши взгляды не встретились – ее, вызывающий, наткнулся лишь на свое же отражение.

– А что, я вам про деньги что-то говорил?

Валерия хмыкнула.

– Лучше сразу такие моменты прояснить. А то вы не говорили, а потом скажете. А мы удивимся. Надо понимать, на каких условиях мы едем.

Я рассмеялся.

– Я же не таксист. Поэтому можете расслабиться. Просто везу вас по пути и все. Безоплатно, как модно сейчас говорить. Скучно одному ехать.

Девушка откинулась назад, прищурившись глядя в окно. Женя положил свою ладонь на ее предплечье, но она раздраженно скинула ее обратно.

– Вы откуда и куда, если не секрет? – спросил я Павла. Раз он первый вступил со мной в контакт, значит, и начинать общаться проще было с ним.

– Мы к друзьям общим едем на пару дней. А потом, может быть, на Телецкое махнем. Мы со Златой давно мечтаем там побывать.

– А ребята бывали уже? – спросил я, кивая на сидящую позади парочку.

– Да, они местные, из Барнаула. Много где побывали здесь. А мы в гости к ним приехали, из Москвы. Вот, показывают нам Алтай.

– Понятно, – кивнул я, и, улыбнувшись, чуть прибавил громкость магнитофона, повернувшись к дороге.

2. Музыка, спор и скрытые смыслы.

Проныра, озорник, любитель книг,

Ловкач, игрок – жизнь между строк.

И потому – открыт ему

Незримый путь в любую суть.

«Танец злобного гения». Группа «Король и Шут».

Какое-то время мы опять ехали молча под аккорды музыки, льющейся из динамиков. Раздражение, исходившее от Валерии, прямо физически ощущалось в салоне, заполнив его тугими эмоциональными флюидами. Парни рассеянно и смущенно улыбались. Злата отстраненно смотрела в окно, развернувшись к нему в пол оборота. Было видно, что всем им неловко из-за сложившейся ситуации. Я тоже молчал, ожидая развития сюжета. Первой опять не выдержала брюнетка. Чувствовалось, что ее внутреннее напряжение ищет выход и, не выплеснув его на обочине, она искала возможность сделать это в машине.

– Скажите, а можно музыку другую выбрать, тише сделать или лучше вообще выключить? Раздражает, честно говоря.

Казалось бы – обычный вопрос, пусть даже пропитанный эманациями раздражения, но в этот самый момент я почувствовал неуловимое дрожание воздуха. Это снова проявился воображаемый Кот и просто молча сверкнул своими пронзительными глазами, словно акцентируя мое внимание на текущем моменте.

ТОЧКА ВХОДА. Именно так пространство дает Сказочнику отмашку на совершение магического акта – НАЧАЛО ПОВЕСТВОВАНИЯ. Я почувствовал, как забилось внутри сердце, посылая по венам усилившиеся потоки крови, и задрожали мелкой дрожью руки, выдавая легкое волнение. Ну, вот и началось. Невидимый Чеширский Кот выразительно улыбнулся своей фирменной волшебной улыбкой, будто подтверждая мои мысли, и картинно кивнул. Я чуть повернулся назад.

– А чем вас, Лера, можно я так буду вас называть, раздражает эта музыка?

– Потому что она крайне деструктивна.

– В каком смысле? – озадаченно пробормотал я.

– Низкие вибрации, – презрительно бросила Лера, – музыка, ведущая к деградации сознания.

Парни смущенно заерзали. Было видно, что Павел со Златой на правах гостей просто не могли вмешаться в это конфликтное поведение, а Женя нахмурился и, закатив глаза, шумно выдохнул. Нарываться на новый виток ссоры ему явно не хотелось, и он уступил это право мне, как хозяину территории.

– О, как! – проговорил я. – Ну вот и созрел повод для разговора.

Я повернулся к сидящим сзади и призывно кивнув им, затем опять развернулся к дороге.

– Я, конечно, мог бы сделать потише или вообще выключить эту группу, но не буду. А знаете почему?

– Потому что вам наплевать на мнение присутствующих? – остро среагировала Лера.

– Наоборот. Потому что я очень чутко и внимательно к нему прислушиваюсь. Ну и к тому же из всех присутствующих, музыка явно не нравится только вам одной.

– И что? – вызывающе спросила Валерия. – Если этот присутствующий, во-первых, девушка, а во-вторых, ваш гость, вы могли бы быть более деликатны и уступчивы.

Я согласно кивнул.

– Мог бы. Но не буду.

Валерия надменно скривилась.

– Понятно. Ладно. Ваше право. Вы тут главный.

Я постучал пальцами по экрану музыкальной системы.

– Тут дело не в том, кто главный и что вы девушка или гость. Дело в принципе. Все слушают разную музыку. Поэтому, если бы вы просто сказали, что вам она не нравится, вопрос был бы закрыт. Ну не нравится и все. Но вы сказали, что это музыка… Как вы сказали – «де-гра-да-ционная»? – Я произнес это слово с явным затруднением, будто услышав его в первый раз и теперь справляясь с его сложным произношением. – Но она звучит уже много лет в моей машине, значит, я принимаю это на свой счет. А следовательно, должен доказать, что это не так. Ну что я не этот, вот как вы только что сказали. Так что вызов принят. Предлагаю, как это называется, – я опять нарочито задержался с подбором слова, продолжая оставаться в выбранной мной изначально роли туповатого спортсмена, – дискуссию.

Девушка в отражении зеркала насмешливо улыбнулась. Я вопросительно качнул головой:

– Что, думаете, не потяну? Ну, тогда у вас все козыри. Докажите мне, что эта музыка для недалеких, и я не только ее выключу, но и публично признаю, что вы были правы, что я тупой, и обязуюсь никогда больше подобное не слушать. Идет?

Это была очень заманчивая наживка. Не имея возможности закончить прерванную моим появлением ссору со своим парнем, у Валерии был шанс не только выплеснуть свои сдерживаемые эмоции, но одновременно продемонстрировать попутчикам свое «явное» интеллектуальное превосходство. Поставить на место водителя-спортсмена, слушающего «низкопробную музыку», и возможно, как следствие всех этих факторов, явно туповатого – это не только убедительная победа в их придорожном конфликте, но и явное доминирование в последующих отношениях.

– А давайте, – произнесла она с вызовом, чуть наклоняясь вперед.

Женя наигранно закрыл лицо руками. Видимо ему был знаком подобный тон своей девушки, и ничего хорошего ни для кого в автомобиле он не предвещал. Кроме разве что Златы, которая полностью абстрагировалась от происходящего, демонстративно отвернувшись к окну и любуясь пролетающими мимо пейзажами. Она явно не желала участвовать в этом действе.

– Та-ак, – протянул я, – вы свой мяч в мои ворота запулили, теперь моя очередь.

В отражении я видел, как Лера насмешливо среагировала на слово «запулил». Это значило, что мой образ в своей системе идентификации она уже выстроила, и теперь все, что я буду говорить, она будет оценивать на основе именно его.

– Ну, давайте, «запулите» теперь вы свой мяч, – едко проговорила она, опять откидываясь на спинку сидения, в ожидании моего грядущего «позора».

– А вот и запулю, – проговорил я, продолжая слушать свое внутренне пространство. Мне очень важно было прочувствовать, понять, куда нес меня неожиданный бурный поток ситуации, дающей старт моей очередной Сказке.

– Начнем с наводящего вопроса. Лера, вы же наверняка творческий человек? Почему-то вы производите именно такое впечатление.

Лера надменно улыбнулась, а Женя засмеялся в голос.

– О, еще какой творческий. Можно сказать – профессионально.

Девушка остановила его жестом, не поворачивая головы, словно отмахнувшись от назойливой мухи.

– Ну, допустим.

– Хорошо, – я кивнул, – ну тогда еще один наводящий. Это же, – я показал рукой на магнитофон, – в некотором роде ваши коллеги по цеху. Почему вы их так гасите? Простите, высказываетесь…, – я с нарочитой заминкой подобрал и связал между собой подходящие слова, – неодобрительно об их творчестве.

– Именно поэтому. Потому что не одобряю и вообще не считаю то, чем они занимаются, творчеством.

– А как это назвать?

– Низкопробщина. Как я и назвала ее ранее – деградационная субкультура.

– Та-ак, – протянул я задумчиво, – поясните дураку.

Лера снисходительно повела плечами.

– Агрессивная грубая музыка, примитивные тексты, вырожденческая панковская философия, пропаганда алкоголя и наркотиков, абсолютно мортидная, простите, – снисходительно усмехнулась она, словно споткнувшись о мой предполагаемый словарный дефицит, – разрушительная энергетика, пропитанная упадничеством и смертью. Это если кратко…

Мы ехали какое-то время молча. Лера, очевидно, восприняла это молчание как мои тщетные попытки переварить услышанное и привести какие-то внятные контраргументы. Но я, честно говоря, находился в каком-то непонятном эйфорическом состоянии. Я прямо физически ощущал, как в мчащейся по алтайскому тракту машине формируется какая-то новая, крайне важная и невероятно фундаментальная реальность.

Лера в нетерпении опять наклонилась вперед, как она это делала, вступая в диалог:

– Вам есть, что возразить? Хочется поскорее поехать в тишине.

– Да-да, я сейчас как возражу…, – пробормотал я, ожидая, когда закончится очередная песня. Прерывать любое произведение во время исполнения я никогда не любил, даже если оно записано на флэшке и кроме меня в машине никого не было – было в этом какое-то неуважение к исполнителю. Песня завершилась, я нажал на кнопку «стоп» и негромко хлопнул в ладоши.

– Итак, начинаем! – торжественно провозгласил я. – А начнем мы с музыки.

Я вышел из исходной папки в меню магнитофона и пробежался по списку в поисках нужной.

– Вы, Валерия, называете ее агрессивной и примитивной, но у «Короля…» есть и прекрасные мелодичные балладные вещи: «Утренний рассвет», «Забытые ботинки», «Защитники»… Не слышали? А, да, вы ведь не слушаете их.

Наконец я нашел нужную позицию в альбоме.

– Мне кажется, вы просто необъективно оцениваете их музыку, потому что не слышите ее за раздражающими вас образами и текстами. Но рок может быть на самом деле очень мелодичен. Например, очень популярное направление сейчас – «симфо-рок», не слышали? Классика в рок-обработке. Давайте сделаем перерыв и послушаем вот это. Просто послушаем. Для сравнения, так сказать.

Я включил выбранный трек. Мы опять ехали какое-то время молча, слушая заполнившие салон энергичные, но при этом крайне мелодичные композиции. Украдкой, благодаря очкам, я поглядывал в зеркало, наблюдая реакцию своих попутчиков. Павел, наморщив лоб, внимательно слушал треки, будто пытаясь узнать исполнителя и что-то вспомнить. Злата, казалось, вообще задремала. Женя покачивался в такт музыке. Лера сдержано ожидала возобновления разговора. Прослушав еще несколько треков, я нажал на «паузу» и обернулся назад.

– Ну, как вам? Только объективно. Согласитесь, неплохо?

Лера с легким вызовом продолжала молчать, хотя было видно, что музыка не вызвала у нее резкого отторжения. А может быть, даже понравилась, хотя она, конечно же, этого не могла показать присутствующим. Я продолжил:

– Если вы обратили внимание, тут наравне с ударниками и удивительно мелодичными аккордами гитар, участвует скрипка, например. Как вам, Валерия? Согласитесь, Вивальди в рок обработке не теряет своего шарма, а наоборот, раскрывается по-новому?

Лера сдержанно покачала головой.

– Все равно это не моя музыка. И Вивальди предпочитаю слушать в классическом исполнении.

– Согласен. Но ее сложно назвать агрессивной, немелодичной и уж, тем более, примитивной. Она ведь все равно достаточно глубокая и, как это говорят музыканты…, – я замялся, словно опять вспоминая сложное определение, – многогранная и структурная. А как вам последние несколько композиций? Хотели бы их послушать в классическом исполнении?

Лера смутилась. Она явно не узнала эти произведения.

– Какое это имеет отношение к нашей теме?

– Непосредственное, – я повернулся к Павлу, который явно узнал исполнителя, – это ведь тоже «Король и Шут», только без слов. Это их «минусовки». Когда их слушаешь без предвзятого отношения, они раскрываются совершенно по-другому. Слышали такое сравнение: музыка – это Душа произведения, а слова – это его Дух? Когда они соединяются воедино, появляется живое существо.

Я постучал пальцем по экрану стереосистемы, а потом повел рукой вокруг лица.

– Очень часто, глядя на человека, мы судим по нему по ряду внешних признаков, но не видим Душу и Дух. Согласитесь, же, у ребят на самом деле очень крутая музыка? Можно сказать, гениальная.

Парни синхронно кивнули, Лера равнодушно пожала плечами, понимая, что возражать нужно было чуть раньше.

– А это значит… что ваши претензии к качеству музыки несостоятельны, Валерия. Причем, – я щелкнул пальцами, – эту музыку написал человек, который не оканчивал специальной школы, а только профтехучилище и то, не по музыкальному профилю.

Женя удовлетворенно ухнул со своего места, показывая мне большой палец:

– Отлично!

Я признательно кивнул ему в ответ.

– Идем дальше – тексты. Они тоже могут показаться примитивными, если их слушать с предубеждением. Однако если воспринимать их не как обычный панковский кураж, а как, ну, например, Сказки, то можно уловить там достаточно глубокие смыслы.

Лера хмыкнула.

– Насколько я знаю, сказки «КиШа» – это как раз и есть самый отборный панковский трэш и кураж. И если называть их сказками, то это прям самые мрачные сказки, которые только можно придумать. Про что они там поют? Как мужики женщину съели? Про оживших мертвецов? Извините, даже того, что я краем уха слышала, уже достаточно, чтобы от этих «сказок» держаться подальше.

– А к каким тогда поближе нужно держаться? – искренне поинтересовался я через кресло.

Девушка повела плечами.

– Есть общепризнанный мировой культурный фонд, на котором воспиталось не одно поколение детей. По этим сказкам десятки лет снимаются фильмы, ставятся спектакли и пьесы. Эти фамилии вам тоже наверняка знакомы: братья Гримм, Экзюпери, Киплинг, Шарль Перро, Бажов, Андерсен…

Я согласно кивал, управляя автомобилем (благо трасса была практически пустой), и листал список треков в поисках нужного.

– Да, Валерия, согласен. Фонд мировой культуры. Десятки лет воспитывались дети. А вы сами-то с этими сказками знакомы?

– Конечно. Вам, возможно, в детстве их тоже читали.

– В том-то и дело. И поэтому могу с уверенностью сказать, что очень много прочитанных мне и мною сказок повергли меня в ужас при углублении в их смыслы. Взять, например, всем известное «Огниво». Вот где мрачняк, трэш и угар. Любая панк-группа просто курит в стороне. Но… ведь это общепризнанный мировой фонд культуры, это же – Андерсен! Но я у верен, если бы родители просто чуть повнимательнее перечитали «Огниво», они не то что поостереглись бы читать его своим детям впредь – они бы эту книгу в костре сожгли. Но Андерсен – это признанный мировым культурным сообществом авторитет в области сказок, а «Король и Шут» – это всего лишь панк-группа. Но на самом деле все совсем наоборот. В «Огниве» побеждает не добро, а насилие, подлость и зло. Помните? Когда собаки растерзали на глазах у всего народа и принцессы ее семью только за то, что они не хотели отдавать свою любимую дочь за доказанного вора и убийцу, который уже в начале сказки обезглавил старую ведьму всего лишь за отказ говорить ему, для чего ей огниво. Ее, прошу заметить, огниво. За получение которого, она по-честному рассчиталась с солдатом, выполнив все свои обещания. А солдат ей голову отрубил, потому что ему ее ответ не понравился. А в конце, после этой кровавой расправы над ее родителями, принцесса, кстати, прямо тут же с радостью вышла замуж за него. Народ радуется, вокруг кровь и конфетти, все нормально – в аду дискотека… Если вы, Лера, считаете, что это достойно мировой культуры, то я умываю руки.

Я нашел нужный трек, спиной ощущая удивленный и одновременно вопросительный взгляд Валерии с заднего сидения. Эта продолжительная сентенция из уст ее интеллектуального противника, по-моему, натолкнула ее на первые сомнения. Ничего, далее должно быть еще интереснее. Игра только начинала набирать свои обороты.

– А во многих панк-сказках, которые так презрительно отвергает то самое культурное сообщество, как раз можно услышать много важного для современного человека. Но давайте послушаем еще одну композицию, вместо рассуждений. Например, эту.

Я включил попутчикам «КОДУ». Заиграла песня, и мы опять замолчали на несколько минут. Парни явно включились в настроение песни, а Лера опять демонстративно отвернулась к окну. Я с улыбкой смотрел на дорогу и пролетающие мимо рощи. А «Король…» рассказывал очередную историю про то, как в одном поселке каждую ночь со стороны кладбища начинала звучать пронзительная соната скрипача. Все думали, что это забавляется старый сторож, но оказалось, что тот сам не знал, кто это играет в темноте.

Музыка энергично лилась в салон автомобиля из динамиков плотным потоком, сплетая мистерию из нот и слов, наконец, раскрывая тайну печальной сонаты.

Жил один музыкант,

Он на скрипке играл.

Был в нём редкий талант,

Что народ восхищал.

И на сцене всегда

Умереть он мечтал,

Когда смерть увидал,

Коду не доиграл.

Эту коду высек кто-то на его надгробной плите

И маэстро год от года всё играл мелодии те.

Когда песня закончилась, я повернул голову вполоборота, продолжая нашу беседу.

– Как вам песня?

Павел переглянулся с Женей. Им явно понравилось. Лера продолжала выдерживать свою принципиальную позицию:

– Как я и говорила – тема кладбищ, смерти, плюс примитивный сюжет. Все думают, что это слепоглухонемой старый сторож, а это призрак умершего музыканта. Слабенький сценарий на уровне пятиклассника.

Я рассмеялся.

– Предубеждение, Лера, предубеждение. Если бы вы попробовали через него перешагнуть, вы бы увидели глубочайший смысл за этим, на первый взгляд, банальным сюжетом.

– Какой же? – Лера смотрела на меня уже с интересом. Она явно стала понимать, что «обычный спортсмен» имеет не только достаточно широкий словарный запас, но и может складывать его в упорядоченные предложения.

– Редкий талант, – значительно проговорил я, давая возможность собеседнице простроить последующие смыслы. Но она молча развела руками, словно давая понять, что не поняла мой посыл.

– Как человек творческий, вы наверняка понимаете, что редкий талант на то и редкий, что встречается не часто, а значит, обладает особой ценностью. Маэстро был настолько поглощен музыкой, что мечтал навсегда связать себя с ней, умереть на сцене. И вот, когда момент наступил, и он увидел смерть, он не доиграл коду.

Я опять выдержал паузу. Все тоже молчали, ожидая продолжения.

– Вы знаете, что такое кода? В переводе с итальянского, это «хвост», «шлейф», дополнительный раздел, возможный в конце произведения. И зависит он, по большей части, от настроения исполнителя. И вот смотрите, Маэстро увидел смерть и намеренно не доиграл коду – не закончил произведение. Но смерть была настолько покорена его талантом, что позволила ему сделать это – высекла на его могиле эту коду, позволяя ему играть ее снова и снова, продолжая очаровывать своим талантом людей. Понимаете? Она дала ему возможность вне времени заниматься любимым делом. И получается, что Маэстро превзошел смерть. Он, через дело всей своей жизни – музыку, замкнул себя в вечности, обманул смерть, очаровал ее, стал бессмертным. Творчество, настоящее Творчество – это путь в Бессмертие. Эта песня о верности своему мастерству, творческой поглощенности и вечной Жизни, Лера. Жаль, что вы этого не увидели, а почему-то сфокусировались только на идее смерти и примитивизма.

В салоне автомобиля повисла напряженная тишина.

3. ХИТРЕЦ

.

Половина всего веселья быть Трикстером, знать, что все знают, что ты – Трикстер. Тогда большая часть твоих фокусов строится на том, что они знают, что ты знаешь.

Сериал «Локи».

Все молча переваривали мой монолог. Я опять засмеялся.

– По-моему, совершенно неплохо для примитивных панков. А, Лер?

Девушка с прищуром смотрела на меня в отражении зеркала.

– А вы, Андрей, не такой простой, каким пытаетесь казаться.

Я согласно кивнул.

– Я особо и не пытаюсь – вы все делаете сами. Просто вы зацепились за свое суждение обо мне по ряду внешних признаков, и оно поймало вас в ловушку. Как и в отношении к этой панк-группе. В этом, Лера, ваша ошибка – вы оцениваете других по внешним атрибутам.

– А что атрибуты? Они раскрывают внутренний мир того, кто создает из них свой внешний образ. Дыма без огня не бывает.

Я с улыбкой посмотрел на попутчицу в отражение зеркала.

– И какие атрибуты сложили обо мне такое впечатление?

Лера выразительно кивнула на меня, перечисляя все тщательно подобранные части моего «дорожного» облика.

– Ваш агрессивный имидж – черный джип, панк-группа долбит в динамиках, кимоно, большие очки, скрывающие взгляд. Но на самом деле вы как будто прячетесь за них, скрывая свою истинную суть.

Я показал попутчице большой палец в знак одобрения.

– Сто процентное попадание, Лера. Браво! Все в яблочко! Прячусь. Скрываю. А как иначе? В наше время, полное опасностей, как в дикой природе – нужно иметь воинственный окрас, чтобы отпугивать злоумышленников. Ведь никогда не знаешь, с кем сведет тебя дорога. Даже за такой, с виду безобидной и благообразной внешностью как у вас, Лера, может скрываться злодей. Вы же не злодеи? – с надеждой спросил я.

Лера неожиданно искренне улыбнулась.

– От настроения зависит. Но вот ваш облик вызывает много вопросов. Если вы создаете такой имидж, значит, он так или иначе, все равно отражает ваш менталитет.

– Так или иначе, конечно, – я согласно киваю головой, – но мало кто заглядывает за антураж, чтобы понять насколько. Вот, мы потихоньку начинаем углубляться в суть вопроса. Я уже не кажусь вам тупым быдлом. «Король и Шут» начинает раскрываться по-новому…

Валерия, впервые за всю поездку, чуть смягчилась и опять улыбнулась.

– Нет, Андрей. Для меня этого недостаточно. Мое мнение не изменилось. Во всяком случае, насчет «Короля и Шута».

Я рассмеялся.

– Ну, значит, идем дальше. Наше Путешествие еще не закончено. Продолжаем погружение в мир причудливого панк-рока. К музыке претензии вроде сняли, тексты тоже открестили от ярлыка примитивизма. Какой у нас следующий аспект? «Вырожденческая панковская философия»?

Лера с улыбкой кивнула. Ей явно становилось интересно продолжать дискуссию.

– Панки! – произнес я с выражением, словно пробуя это слово на вкус. – Что вам известно о них?

Я повернулся вполоборота к Павлу, но тот растерянно пожал плечами. Я повернул голову назад. Но там тоже возникла явная заминка с определением этого явления.

– Хорошо, какие у вас возникают ассоциации при упоминании этого термина?

– Противопоставление себя обществу, – высказал свою версию Евгений.

– Протест, – задумчиво произнес Павел.

– Свобода, – впервые после момента нашего знакомства подала голос Злата, неожиданно включаясь в беседу.

Я приветливо кивнул ей и перевел взгляд на Леру, затем опять поворачиваясь на дорогу.

– Бухать, колоться, отрываться по жизни, – последовал от нее едкий ответ.

– Понятно, – я покачал головой, – ну, достаточно предсказуемо и стандартно. А знаете, например, – я кивнул на магнитофон, фоном продолжающий воспроизводить песни «Короля…», – какое определение панка дал сам Горшок, один из их фронтменов?

Конечно, никто из присутствующих этого не знал.

– «Панк для меня, как детская волшебная страна, место, где ни у кого нет проблем, и люди круглые сутки сочиняют песни», – процитировал я, – Не вяжется с образом отморозка, орущего со сцены всякую чушь, да, Лера? И еще одно его очень важное определение: «Панк – это переступать все границы. Это творить не по правилам».

Я дал немного времени присутствующим переварить услышанное и продолжил:

– Панк – это, в первую очередь, состояние души, действительно протест против жестокого общества, в котором творческому человеку приходится достаточно трудно. Все остальное лишь внешний антураж, реакция на внешнюю среду, обманный окрас.

После непродолжительного молчания девушка наклонилась вперед:

– А откуда вы, Андрей, это знаете? Ну, про то, что трудно творческому человеку? Вы, может быть, тоже имеете отношение к творчеству?

Я чуть приподнял очки и искоса бросил на нее взгляд, спросив шутливо:

– Лера, в вашем вопросе звучат плохо скрываемые нотки. Это ирония или сарказм?

Лера усмехнулась:

– А что, есть разница?

Я картинно хлопнул рукой по колену:

– Конечно. Колоссальная. Ирония – это сочувствие или симпатия, которая проявляется в шутливой форме. Сарказм – это уже негативное отношение, некая издевательская гипербола, граничащая с завуалированным оскорблением.

Евгений протяжно присвистнул. В салоне опять повисло недоуменное молчание.

– Можно помедленнее, я записываю, – со смехом пробормотал Евгений голосом Шурика из «Кавказской пленницы», ошарашено качая головой.

Лера с прищуром смотрела на меня, слегка улыбаясь.

– Андрей, кто же вы? Кто скрывается за всем этим антуражем?

Я вопросительно обвел указательным пальцем салон автомобиля и, получив утвердительный кивок, проговорил:

– Вряд ли мой ответ вам что-нибудь прояснит.

– А вы попробуйте, – не переставая улыбаться, произнесла Лера, – вдруг у нас получится.

Я с готовностью кивнул, собрался, как перед ответственным действием и выпалил:

– Ну, хорошо. Признаюсь. Я – хитрец.

Это прозвучало так нелепо, что все присутствующие в машине одновременно рассмеялись. Лера саркастично покачала головой:

– Ну, это очевидно. Но я спросила, кто вы по профессии?

Я пожал плечами.

– Я же предупреждал. Это не я не понял вопрос. Это вы не поняли ответ. Я действительно хитрец. Причем, можно сказать, профессиональный.

Ребята какое-то время молчали, осмысливая мои слова, каждый по-своему интерпретируя их в своем воображении.

– Профессиональный обманщик? – наконец прокомментировала мое признание Лера, – Жулик что ли?

– Нет, – я досадливо поморщился, – как говорил Бальтасар Гарсиан-и-Моралес: «Старайся не прослыть обманщиком, хоть сегодня и невозможно прожить, не будучи таковым. Самая большая твоя хитрость должна состоять в том, чтобы не показать свою хитрость».

Евгений опять довольно ухнул. Лера метнула на него короткий испепеляющий взгляд, словно он отвлекал ее своими эмоциональными вставками, и опять наклонилась вперед, продолжая наш спор:

– А Франсуа Ларошфуко говорил: «Хитрость – признак недалекого ума». Не обижайтесь, Андрей, но это цитата.

Я не переставал улыбаться.

– Что вы, Лера, как можно обижаться на Великих. Особенно, встречая их не совсем корректные интерпретации. А вот Жан де Лабрюйер говорил: «В жизни бывают случаи, когда самой тонкой хитростью оказываются простота и откровенность».

Все опять заулыбались. Путешественники явно не ожидали подобного пикирования и вообще подобного диалога в пути. Да и мой первичный образ стал слишком контрастировать с образом человека, использующего в качестве аргумента в споре цитаты, что явно указывало на его начитанность.

– Кто же вы, Андрей? – Лера явно не сдавалась. – Какова ваша социальная роль? Ведь «хитрец» – это качество, способ реагировать на те или иные обстоятельства.

Я постучал ладонью по рулю.

– Рано. Если я скажу кто я, это все испортит. Смотрели фильм «Золотой теленок», с Юрским? Помните, как он весело проводил время в купе поезда со студентами, а когда они спросили его, чем он занимается, то пафосно сказал, что миллионер? Помните? Чем все закончилось? Легкость общения наткнулась на социальный стереотип. Все тут же разбежались. У меня противоположная история. Вы сели в машину к не пойми кому, к бизнесмену, спортсмену, бандиту, кем вы там еще меня представили? А на самом деле…

Я картинно замолчал, создавая интригу. Обстановка в салоне неуловимо разрядилась, хотя и сменилась азартным ожиданием. Лера тоже, хоть и была заинтригована, казалось, забыла про недавнюю ссору.

– А на самом деле…? – вопросительно протянула она.

– На самом деле я, ну если хотите, панк что ли…, – буднично произнес я, вызвав новую волну смеха.

– Ну, а как вы думали? Слушаю панк-рок, защищаю их, разделяю их философию. Можно сказать, даже углубляю ее.

– Ну, допустим, – с улыбкой сказала Лера, – раз панк – это состояние души, пусть будет панк. Хотя вряд ли панки ездят на «Крузаках». Насколько я знаю, это с их философией не очень вяжется. А чем вы занимаетесь в социуме? В лучших панковских традициях противостоите ему? Или просто бухаете?

Все опять рассмеялись. Лера помахала рукой перед собой.

– Простите, конечно. Но раз вы панк, с вами же можно напрямую? Панки же не обижаются?

Я выставил перед собой указательный палец.

– А вот это очередное заблуждение. Панки на самом деле очень тонкие личности. Маска панка для большинства – это способ защиты своей ранимости и утонченности.

– Как для вас джип и кимоно на зеркале?

Я картинно фыркнул.

– Да чего вы докопались до этого кимоно? Оно, если хотите знать, вообще не мое, а моего «автомобильного».

Попутчики недоуменно смотрели на меня.

– Ну, про «домовых» слышали? А в автомобиле живет «автомобильный». Ну как «гарантийные человечки» у Успенского. Не читали? Гномик, который следит за чистотой и исправностью мелкой электроники. Просто он у меня еще и спортсмен. Чистоплотный очень. Вот потренировался, потом постирался, а кимоно сушить повесил.

Попутчики опять рассмеялись. Флюиды конфликта становились все тоньше и тоньше, растворяясь в смехе и неповторимой атмосфере дорожного путешествия.

– Не ваше, значит? – спросила Лера. – А костяшки на руках вы тоже перед каждым выездом сбиваете? Гномика своего тренируете? Ведь вы явно на ринге деретесь или грушу долбите. При этом мозги у вас работают и язык подвешен. Кто вы по профессии, скажете наконец? Или я отказываюсь продолжать нашу дискуссию про ваших любимых панков.

Я пожал плечами.

– Хорошо, приоткрою завесу тайны, один из аспектов моей загадочной личности. Я… Охотник.

Парни синхронно одобрительно загудели, а Лера нахмурилась.

– «Охотник за головами»?

– Почему за головами? – обернулся я на нее.

– Ну, такое устойчивое выражение из мира кинематографа. А здесь снова наложился ваш угрожающий антураж, вот и выскочило. Охота это что, опять про смерть и насилие?

Я обреченно наклонил голову вниз.

– Лера, ваше подсознание прямо забито этой идеей до краев. Вы сразу включаете самый махровый, причем почему-то именно негативный стереотип, когда начинаете вешать ярлыки. Хорошо, согласен, слово с весьма устойчивой ассоциацией. Давайте используем другое – Ловитарь. Хотя, наверняка, Лера сейчас спросит, кого я ловлю, верно?

Девушка развела руками, словно соглашаясь с моим предположением.

– С языка сняли.

– А слово это, может, имеет совсем другой образующий корень.

– Какой, например?

– Ну, например… «LOVE» – Любовь.

Все опять засмеялись. Валерия брезгливо поморщилась. Я помотал указательным пальцем перед собой.

– Нет, Лера, не в смысле «Трахарь», как вы опять наверняка подумали, а «LOVE-ТАРЬ», от слов: «LOVE» – Любовь, и «Тарь» или «Тэрь», с алтайского – «Небо». Короче, «Небесная Любовь» получается…

Лера снисходительно посмотрела на меня, явно пытаясь перевести общение на серьезный тон и конструктивную беседу.

– Ну, а все-таки, Андрей, на кого охотитесь? Если исключить вариант любовных похождений.

Я выдержал пятисекундную драматическую паузу и произнес, театрально понизив голос:

– За светлыми Душами.

– Ой, – пробормотала Валерия, – с вами очень сложно понять, где вы шутите, а где нет.

– Что, опять возникла негативная ассоциация? – усмехнувшись, спросил я. – Да расслабьтесь, я охочусь за светлыми Душами не для того, чтобы погубить их, ассоциативно с Сатаной, как вы, Лера, опять же, сто процентов, первоначально подумали.

– А для чего тогда?

– Чтобы защитить.

– Защитить? От кого?

– От острых граней этого мира. От мутных потоков, искажающих их чистое восприятие. Мир творчества очень уязвимый. Он нуждается в защите. Но прежде чем защитить кого-то, его нужно выследить. Так же, как нужно выследить того, кто за ним охотится. Это целая мистерия. Тут может справиться только профессиональный Охотник. Простите… Ловитарь.

– Вы – продюсер или что-то вроде того? – спросила Лера, откинув прядь темных волос, упавших на лицо.

– Что-то вроде того.

– И как вы защищаете творчество?

– Открывая людям его изнанку. То, что общество не видит, но то, что играет в его жизни одну из самых главных ролей. Понимаете, – я повернулся к ребятам, – я не смогу, конечно же, убедить вас любить или нет панк-рок, или любое другое направление. Тут дело даже вообще не панк-роке. Просто так совпало, что он играл, когда проявилась ваша категорическая позиция, Лера. Значит, и распутывать этот узел пришлось с него. Был бы не панк, оттолкнулись бы от чего-нибудь другого. Главное для меня – донести одну простую идеею, что за поверхностным образом, созданным в качестве защитной маски, может скрываться тончайшая, ранимая и глубокая Душа, наделенная Гением создавать музыку, стихи, книги, полотна. Моя цель – пробудить Уважение к ним.

Я улыбнулся персонально Лере в отражение зеркала.

– Вот вы, Лера, считаете их быдлом, даже не пытаясь услышать, что они поют. Потому что вы перегружены этим самым негативом, и он мешает вам увидеть истинную суть происходящего. Давайте я, на правах ситуационного адвоката панк-рока, поставлю еще один трек, и мы его, не отвлекаясь, прослушаем, идет? Это в продолжение разговора о примитивизме, вырожденческой философии и мортидной энергетике, пропитанной разрушением и смертью. Вот вам типичный образчик.

Я включил очередную сказку «ФРЕД» – песню о бедолаге Фреде, который чистил свой колодец и нашел под водой скелет в женском платье. Затем он принес скелет женщины домой, после чего у него началась череда неприятностей – отнялись ноги, а впоследствии он и вовсе сошел с ума. Бедолага умер бы, если не его сосед. Он посылал жену, которая кормила Фреда и рассказывала мужу, что тот совсем помешался – сидит перед скелетом и общается с ним, словно он живой.

Я опять украдкой наблюдал за реакцией попутчиков. Тяжелее всего было, конечно, Лере – ей приходилось увязывать воедино интерес к песне, но при этом удерживать свою непримиримую позицию. А слова летели в салон на волнах совсем не типичной для панк-рока музыки:

Живы будем, не помрём.

Славно смотримся вдвоём.

Неземную красоту вижу пред собой

Я как в бреду!

От любви безумной, каждой ночью лунной

Мёртвая вставала, плотью обрастала.

Быть хочу всегда с тобой,

Представлять тебя живой!

Верь мне, верь мне, верь мне, верь!

Стоит твоя жизнь моих потерь!

Я опять нажал «паузу», продолжая разговор.

– Казалось бы, если слушать песню поверхностно – действительно, лютый панковский трэшняк: человек притащил домой скелет, напридумывал себе чего-то, стал свою находку называть Судьбою, довел себя до парализации и помешательства. Да, Лер? Некрофилия и безумие, одним словом.

Девушка со снисходительной улыбкой молчала. Я продолжал:

– Но, если копнуть глубже… Может все не так однозначно? Может быть, Фред не случайно говорит про Судьбу? И эта случайная находка в колодце тоже совсем не случайна? Может там, где соседи видят смерть и обычный скелет, он видит неземную Красоту, и узнал в ней свою Возлюбленную, с которой их попыталась разлучить смерть? Ведь фразу «я как в бреду» можно истолковать как транс, в котором многие привычные вещи выглядят совсем по-иному. А фразу «быть хочу всегда с тобой» – как завет, обещание, что несмотря на расставание, они обязательно должны были встретиться. И тот, кто живой, силой своей Любви должен был оживить того, кто ушел. «Живы будем, не помрем» – ведь это не просто так? Представляете, человек узнал свою Возлюбленную в скелете, сквозь искажение смерти, через уйму времени, вспомнил об их договоре, и силой своей невероятной, безумной, то есть за гранью ума, Любви, оживил ее, отдавая ей свои жизненные силы. Но что такое перестать ходить, если есть возможность оживить свою Возлюбленную? Опять же, Лера, – я снова щелкнул пальцами, акцентируя на этом внимание, – превозмогая смерть, по сути, шагая в бессмертие. Понимаете? То, что для большинства людей лишь примитивные панковские песни в алкогольном угаре, на самом деле – баллады о Великой Любви, Великой Жертве, Бессмертии.

Я откинулся на спинку сидения, глядя на дорогу и давая пассажирам возможность обдумать все происходящее. Наконец Лера, закончив непродолжительные внутренние поиски контраргументов, выпалила:

– Вы что, думаете, что они и вправду мыслили так глубоко? По-моему, это просто ваша интерпретация, а ребята всего лишь куражились, не закладывая в песни и доли того, что вы нам сейчас преподнесли.

– Почему вы так думаете?

Лера усмехнулась.

– Вы же наверняка видели, что они вытворяют на концертах? Вы видели их аудиторию? Это вакханалия какая-то. Там философией и близко не пахнет. И если вы увидели в их песнях некую глубину, то это вам респект. Не надо пытаться вытянуть группу на уровень, которому они явно не соответствуют. Панки есть панки и ими останутся, какими бы философами вы не пытались их представить.

Лера снова откинула со лба упрямую прядь волос.

– Я как-то слушала интервью того же Горшка на каком-то рок-фестивале. Это же кошмар сущий. Какие-то глупые усмешки, ужимки. Он очень косноязычен и закрепощен – двух слов связать не может, психует на неудобные вопросы. О каких уровнях тут можно говорить?

Я показал пальцем на себя.

– Еще полчаса назад вы думали, что я – обычный быдлан на джипе, а сейчас мы с вами ведем весьма увлекательную беседу, хотя и выяснилось, что я тоже панк.

Ребята разулыбались.

– Почему бы не предположить, что творческие люди тоже могут притворяться? Вот взять это интервью. Мне кажется, я тоже его видел. Понятно, что он психанул. Потому что он ждал вопросы про его творчество, про полет фантазии, про его замыслы, надежды, мечты и смыслы, а его спрашивают, сколько он бабла за концерт получил и всякое такое.

– Ну, это часть его работы, законы шоу-бизнеса. Залез туда, будь готов к грязи, – веско проговорила Лера.

– А он не готов, – так же веско ответил я, – ему это было не нужно. Особенно когда вопросы задает журналистка, всего лишь теша свое самолюбие, откровенно куражась над ним, и которая, скорее всего, в этой жизни даже одной миллиардной чего-то подобного не создала. Почему я так думаю? Потому что по-настоящему творческие люди никогда не будут гасить своих коллег. Для меня это – аксиома.

В отражении я увидел, как Лера поморщилась, явно приняв это на свой счет.

– Да-да, – произнес я, кивком головы подчеркивая свой посыл, – тот, кто знает, что такое настоящее Творчество, никогда не станет оценивать или поливать грязью другого Творца. Это – маркер. Мозг Творца и мозг потребителя работают на таких разных уровнях, что им тяжело взаимодействовать напрямую. И более низкий уровень имеет здесь преимущество. Это как гопник в подворотне – он всегда переговорит любого профессора, путая его своим примитивизмом. Так же и Горшок. Ведь он просто не знал, как с ней разговаривать. Это два разных мира. И он на уровень этих интервьюеров не хотел опускаться. Он двух слов связать не мог в интервью, – я повернулся назад вполоборота, – не от того, что туповат, а от того, что у него мысли так работают, что слова за ними не успевают, и уж тем более мозги некоторых интервьюеров.

Я снова повернулся лицом к дороге.

– Я как-то встречался с ребятами из «Короля и Шута» лично. Да-да. Во время их тура по Сибири, в нашем славном Барнауле. Был в то время такой легендарный «Рок-н-ролл кафе». Не помните?

Я обратился к Жене и Лере, потому что Павел и Злата, будучи москвичами, вряд ли даже слышали о таком. Лера отрицательно покачала головой, а Евгений смущенно хмыкнул:

– Я тогда еще юный совсем был. Хотя про кафе это слышал.

– Так вот, – я слегка постучал ладонями по рулю, – не могу похвастаться близким знакомством, но должен сказать, что вне сцены и Князев, и Горшенев, как и множество других артистов, совсем другие. Особенно когда нет камер, и можно пообщаться душевно, поговорив на какие-то важные темы. И Андрей, и Михаил на самом деле очень умные, начитанные и глубокие люди. Да-да, представьте себе и тот самый эпатажный Горшок тоже. Теряется только иногда перед гопотой и быдлом, включает панка. Маска такая.

Я киваю попутчикам.

– Творческие люди на самом деле очень чувствительны и ранимы. Даже когда выглядят как отмороженные панки. Это на самом деле как маски, которыми пользуются шаманы, надевая их на себя, чтобы отпугивать злых духов. А злых духов в мире творчества, поверьте мне, хватает.

В салоне опять стало тихо. В колонках заиграла песня «Защитники», и мы все, даже Лера, ехали опять какое-то время молча, слушая ее и думая каждый о своем…

4. «ГРЕХИ ВЕЛИКИХ».

Подсыпать в душу яд всегда он рад.

Всего за час прочтёт он вас.

Он волен взять и поменять

Строку и с ней, смысл темы всей.

«Танец злобного гения». Группа «Король и Шут».

Лера нарушила молчание первой.

– Да, Андрей, уважение, говорите? Ко многим творческим личностям я испытываю глубочайшее уважение. И может быть, эти ребята тоже делают глубокие вещи, но раз уж мы разбираем эту тему на примере конкретной панк-группы, то скажите, как можно уважать алкоголиков и наркоманов? Ведь не будете же вы отрицать, что вся их культура пропитана алкашкой и наркотой? Насколько я знаю, хотя не очень в это вникала, один из фронтменов «Короля…» умер именно от наркотиков?

Я удивленно пожал плечами.

– А причем здесь обсуждаемый нами вопрос?

Лера наклонилась вперед.

– При всем. Творчество человека несет на себе печать его мировоззрения. Творчество должно развивать тех, кто его воспринимает, а не погружать в угар низменных страстей, вслед за самим творцом.

Я задумчиво покачал головой.

– А если все-таки опять шагнуть за границы предубеждений? Разделить личную жизнь творца и его произведения?

Лера категорично помотала указательным пальцем перед собой.

– Не получится. Личная жизнь творца накладывает на его творчество слишком мощный отпечаток.

Я на несколько секунд отпустил руль и похлопал Лере.

– Браво, Валерия. Это очень важно – то, что вы сейчас сказали. Но, боюсь, вы даже сами не понимаете, насколько вы правы. К сожалению, в обществе существуют другие установки. Зачастую воспринимают лишь конечный продукт, абсолютно игнорируя то, как, кем и при каких обстоятельствах он был создан. Неважно, например, что детство того же Бетховена было наполнено тяжелейшим трудом, принуждениями и побоями. Никто даже не догадывается, какими драматическими событиями была полна его жизнь. Об этом никто не знает, и знать не хочет. Важно, что человечество получило «на выходе» – его удивительную музыку. И это – трагедия Творчества как направления. Но об этом мы сейчас не будем говорить. Сейчас задача другая. Скажите, Валерия, если бы вы не знали, что панк-музыканты бухают или колются, ваше отношение к их музыке изменилось бы?

– Возможно, – неохотно кивнула Лера, – но я знаю, поэтому, в конкретном случае, оно не изменилось. Я считаю наркотики и алкоголь одним из самых больших зол человечества. Поэтому лично для меня все, что связано с этими пристрастиями, изначально является деградацией.

Я склонил голову набок, раздумывая над сказанным.

– Хорошо, не будем вдаваться в глубинные мотивы такого вашего резкого неприятия этой сферы. Возможно, на это есть какие-то личные причины…

Наблюдая за реакцией Леры, я отметил, как неуловимо дрогнули и исказились черты ее лица, словно память пробудила какую-то детскую травму.

– Но тогда тем более есть вариант посмотреть на это явление с другой стороны. Вот вы сказали про невозможность разделять Творчество и личность Творца – и это очень важно и правильно. Но почему это слияние у вас происходит на основе только негативного компонента?

Я сделал небольшую паузу.

– Вот смотрите: ребята играют очень хорошую музыку, пишут очень хорошие тексты. Их не только до сих пор слушают тысячи людей, они воодушевили на появление десятки коллективов – создали, по сути, новое направление в роке. Но вы все это перечеркиваете, зацепившись за их пороки, о которых, причем, вы сами знаете только по слухам. Вы же не прибухивали вместе с ними на разгульных рок-вечеринках, не видели это все своими глазами? Однако уже осуждаете. Но при этом вы ничего не знаете об обстоятельствах их личной жизни. Как они создавали все свое грандиозное наследие, как страдали, боялись, любили, о чем мечтали, сходили с ума и шагали туда, куда далеко не каждый отважиться шагнуть. Вот вы, Валерия, ничего не знаете о том, что толкнуло того же Горшка на наркоту?

– Вы сами только что сказали, – бросила уязвленная Лера, – не знаю, потому и не говорю. А говорю о том, о чем известно всем. Андрей, – девушка глубоко вздохнула, – ведь речь сейчас идет не об обстоятельствах и причинах, почему он это сделал. А о том, что он, вольно или невольно романтизировал наркоту для своих фанатов. Ведь они подсознательно равняются на своего кумира, пытаются идти за ним, подражать ему.

– Вот в этом и заключается одна из серьезных ловушек, – значительно произнес я, – наркотики – это не причина, а следствие. Они оттягивают на себя все внимание. За ними вы не видите глубинной мотивации. Почему-то в плане равнения на кумиров мы сейчас обсуждаем именно пороки, а не творческую составляющую. Почему бы этим фанатам не стараться создавать отличные песни? Почему вы думаете, что они считывают именно наркоту? Потому что ответ очевиден – тот, кто видит полет фантазии, сам ощущает его возможность в своей жизни. А тот, кто склонен к хаосу, видит только хаос и его производные.

– То есть вы оправдываете наркотики? – сухо произнесла Валерия, прерывая мою мысль, словно опасаясь развивать ее дальше.

– Что вы, нет конечно. Поэтому их и не употребляю. Но вы обвиняете наркомана, а я пытаюсь его понять.

– Не надо снимать с них вины.

– Да перестаньте сыпать обвинениями. Давайте попробуем разобраться. Это – не его вина. Это – его боль. Страшная боль, об истинных масштабах которой вы и представления не имеете. Это очень дорогая цена, которую некоторым Творцам приходится платить за свои инсайды. И если, как вы только что утверждали, невозможно разделить Творчество и Творца, то это не повод, чтобы винить его в чем-то. Это повод, чтобы хотя бы попытаться заглянуть в его мир и увидеть за колоссальным напряжением, страданиями, болью и страхом, его мечты, полеты, надежды и переживания. Как говорится в христианстве: «нужно разделять грех и человека, этот грех совершившего» – это высшая христианская добродетель. А вы, получается, их как раз смешиваете. То есть вместо того, чтобы очистить от порока Творчество, вам проще перемешать их вместе и вынести обвинительный приговор. Но Творчество – это не только книги, песни, композиции, полотна, стихи, скульптуры. Это – жизни, стоящие за ними. И мы не можем эти жизни оценивать, потому что мы ничего о них не знаем. И если человек попал в плен к наркотикам, стремясь с их помощью, возможно, успеть впустить в свою и наши жизни как можно больше своего Творчества, как мы можем его за это осуждать?

Лера вздернула брови.

– Но так можно невесть до чего договориться. Оправдать наркотики, пьянство, разврат. Если все-таки взять за аксиому, что творчество должно…

Я картинно взмахнул руками:

– Да никому Творчество ничего не должно. Простите, что перебил вас. Когда оно успело у вас или у кого-то еще в долг взять? Кто этот долг определил, и кто его в эти долги вогнал? Парадокс нашего мира заключается в том, что если наркотики и делают плохо кому-то, то в первую очередь самим Творцам и их родственникам, но не тем, кто наслаждается их Творчеством. Многие даже не догадываются об истинной цене того, что Творцы дарят им. И я не оправдываю алкоголизм или наркоманию. Я просто хочу быть максимально объективным. Вот вы, Лера, уже загнали определения Творчества в жесткие границы, а это в принципе невозможно. Творчество безгранично и безусловно. И проблема Творцов в том, что их мозг зачастую просто не может справиться с осознанием этих масштабов и возможностей. И тогда они прибегают к стимуляторам. Вы так пренебрежительно говорите про этих людей, словно они насильники, воры или наркотороговцы. Да, они уничтожают собственную жизнь, но это исключительно их беда, их Великая Жертва. Ведь по-другому они просто не знают, как заставить свой мозг работать на других оборотах. Тот же Горшок, если мы заговорили о нем, сжег себя наркотиками не ради сомнительного удовольствия, а ради Творчества, чтобы успеть сделать и оставить после себя как можно больше своего наследия. Это его слова, а не моя интерпретация. И с этим явлением, безусловно, нужно что-то делать. Но сделать это можно лишь тогда, когда мы – те, кто пользуются плодами Творчества, задумаемся о том, какой ценой это достается самим Творцам. Почему они вынуждены терзать свой мозг, пытаясь сделать его более продуктивным?

– Подождите, Андрей, но ведь можно же обходиться без наркотиков и даже без алкоголя. У нас много знакомых ребят очень талантливых, кто творит без стимуляторов.

Я пожал плечами.

– Можно, конечно, повторюсь, и даже нужно. И хвала Творцам, которые научились так жить. И я надеюсь, что ваши знакомые ребята тоже будут очень известны, их будут копировать, им будут подражать, о них будут помнить через много лет после их ухода. И они действительно счастливчики, если научились творить исключительно на собственных ресурсах. Но если мы говорим о Глубоком Творчестве, это скорее исключение из правил. Понимаете, реальность такова, что даже большинство обывателей не используют свой мозг хотя бы на пять процентов. А о Творцах я уже и не говорю – им нужны совсем другие скорости. Поэтому некоторые из них и прибегают к различным, но зачастую, самым доступным и знакомым способам разгона. Я же не оправдываю алкоголь или наркоту, я говорю о том, что весьма значительная часть Творцов вынуждена прибегать к стимуляторам, потому что иначе их мозг взорвется или, наоборот, уснет. И вот тут как раз и возникает парадокс. Чем больше вовлеченность Творца в трансовые, глубинные состояния, тем острее он чувствует необходимость ускорить свое мышление. А иногда ему, наоборот, необходимо притормозить, «заземлиться» – как остужают ядерный реактор, не давая ему взорваться. А как это сделать? Никто этому не обучает. У людей нет в доступе эффективных технологий, позволяющих это делать. Конечно, есть много очень талантливых, созидательных трезвомыслящих ребят. Но тех, кто может самостоятельно испытывать то, что я называю «Глубоким Творческим Трансом», не так много на самом деле. А те, кто не знаком с этим состоянием, в большинстве своем плавают на самой поверхности творческих потоков. Во всяком случае большинство тех, кто отваживается нырнуть глубоко в эту пучину, вынужден искать варианты.

– Ой, можно подумать, что все гении бухали или кололись, – Лера раздраженно махнула рукой, – мы, конечно, не можем претендовать на звание гения или даже таланта, но точно могу сказать, что до наркоты мы не опустимся.

Я опять щелкнул пальцем, словно поймал вылетевшие в тесное пространство салона автомобиля слова.

– Во-от, вы, Лера, сами говорите, что не знаете, как творят гении, тогда как вы можете судить их? Как можете обвинять?

– Простите, Андрей, а вы, можно сказать, знаете? – Лера, иронично, хотя нет, откровенно саркастично посмотрела на меня в зеркало.

– Ну, во-первых, я их и не сужу. А во-вторых – да, знаю, потому что очень давно и тщательно изучаю эту тему. И хотя я тоже не претендую на роль гения, я знаю о них довольно много таких вещей, которые совсем не увязываются со знакомыми нам образами. И знаете в чем здесь подвох?

Попутчики с любопытством посмотрели на меня. Я поднес палец к губам и заговорщицки прошептал:

– В обществе не принято говорить об этом. Это как раз то, о чем вы, Лера и упомянули. Мировая культура пользуется плодами деятельности Творцов, но оставляет за скобками обстоятельства их личной жизни. Отделяет, так сказать, мух от котлет, потому что общая тенденция весьма нелицеприятна. И этот процесс творческой сепарации повсеместно считается нормой. Общество интересует жемчужина, и ему абсолютно все равно, сколько пустых раковин пришлось поднять со дня океана ловцу жемчуга, задыхаясь под водой и отлеживаясь потом сутками, не имея сил подняться с кровати. Вы же, Лера, не будете интересоваться, глядя на жемчужное ожерелье, был ли ловец, который его поднял с океанских глубин, нравственным человеком, наркоманом или алкоголиком?

– Я не люблю жемчуг, – сухо произнесла девушка.

– Вот, – я поднимаю вверх указательный палец, – вы опять только про себя и про жемчуг. Вас интересует только своя персона и творческий продукт. А я – про ловца жемчуга. Вам может быть абсолютно все равно на эти океанские сокровища. Но говорить пренебрежительно о тех, кто их добыл, пусть даже для других, мне кажется, не совсем корректно. Ведь сами вы так не сможете. Вообще, честно говоря, – я задумался на несколько секунд, – если исходить из вашего определения творчества, Валерия, то большая часть «Золотого культурного фонда» вообще должна быть в принципе исключена из реестра мировых культурных ценностей. Знаете, почему?

Я замолчал, выдерживая паузу.

– Вы наверняка уже догадались. Потому что большая часть величайших гениев делала и продолжает делать «ЭТО». Да-да, алкоголизироваться и использовать иные стимуляторы творческой активности. Хотя, повторюсь, об этом стыдливо предпочитают не говорить. Акцент в основном сохраняется на том, что люди сотворили. Под влиянием, кстати, этой горячо осуждаемой вами, Лера, пагубной привычки к стимуляторам.

Лера, улыбаясь, качала головой.

– Нет, нет, Андрей. Зачем вы передергиваете, пытаясь навязать нам взгляд, весьма далекий от реальности?

Я глубоко вздохнул.

– Вы, я вижу, просто не интересовались этой темой. Но если вдруг проявите интерес, вас ждет очень много открытий. Скорее всего, неприятных. Но не буду голословным, как вы говорите. Приведу ряд примеров. Если их будет недостаточно, то материала в моей голове очень много, буду грузить вас фактами до самого места нашего прибытия. А лучше, если вы сами проштудируете интернет на эту тему, чтобы исключить мою возможную ангажированность. Итак…

Я картинно поправил очки, имитируя образ лектора, читающего познавательную лекцию.

– Начнем с алкоголя. История биографий хранит в себе, но умалчивает для широкой аудитории, пристрастие множества великих людей к его употреблению. Всего лишь несколько ярких фамилий из «пантеона мировой культуры», чтобы был понятен уровень вовлеченности: Хэмингуей, Есенин, Эдгар По, Эрих Мария Ремарк, Джордж Байрон, Винсент Ван Гог, Поль Гоген, Модест Мусоргский, Джек Лондон, Ян Флеминг, Френсис Бекон… Этот список очень внушителен. Поверьте мне, я могу продолжать его очень долго. Список тех, кто употреблял наркотические вещества, не только не меньше, но и как бы ни обширней. Очень большая часть творческого сообщества была погружена на протяжении столетий в призрачный мир гашиша, опиума, кокаина, психоделиков, лауданума.

– Опа, – откликнулся с заднего сидения Евгений, – про опиум и кокаин слышал, а это что такое?

Я наигранно, с лекторским пренебрежением, проговорил, будто озвучивая очевидный в определенной среде термин.

– Лауданум – опиум, смешанный со спиртом. Очень популярный в свое время в творческой среде препарат. Говорят, его изобрел в шестнадцатом веке алхимик Парацельс. Так вот, в истории известны даже целые общества, объединявшие различных творческих персон, злоупотреблявшими стимуляторами. Взять, например, известное во Франции в конце девятнадцатого века, Общество «Проклятых поэтов». И таких примеров тоже очень много. Тогда считалось абсолютно незазорным смещать свое восприятие всеми доступными способами. Байрон, Дикенс, Шарль Бодлер, Ги де Мопассан, Марсель Пруст, Зигмунд Фрейд…

– Как, и он? – с недоверчивой улыбкой произнес Евгений.

– Да, он был известным кокаинистом. А вот, например, Булгаков и Валерий Брюсов были близко знакомы с морфином. Льюис Кэррол, согласно мнению автобиографов, писал «Алису в Стране чудес» под влиянием опиума.

Воображаемый Чеширский Кот на мгновение материализовался под потолком автомобиля и, оглядев присутствующих любопытным взглядом, опять многозначительно улыбнулся и подмигнул мне перед тем, как снова растаять в воздухе. Я продолжал:

– Череда имен впечатляющая – Гумилев, Соловьев, Жан-Поль Сартр, Олдос Хаксли, Джек Керуак, Кен Кизи…

Я замолчал, думая, стоит или нет продолжать перечисление – за окном уже замелькал пейзаж, говорящий о том, что мы приближались к Манжероку. За беседой время в пути пролетело незаметно.

– Высоцкий, наконец! – веско произнес я. – Никто ведь не обвиняет его в определенных пристрастиях, но тысячи людей до сих пор восхищаются его произведениями и ролями в театре и кино. Потому что никто даже предположить не может, что пришлось пережить ему в его творческих исканиях. Проще игнорировать эту тему. Замести ее под диван. Вы скажете – нуу, это же совсем другое дело, это же Высоцкий, а не какой-нибудь Горшок из «Короля и Шута». Но по факту получается, что мы говорим о существовании масштабного влияния стимуляторов на творчество. Просто одних мы считаем возможным обвинять в этом, а другие как бы имеют некую неприкосновенность, общественное признание, высокий культурный статус.

Я выразительно посмотрел на собеседников.

– Получается, что большинство, как оказывается, вообще не знает, что такое мир Творчества. И судит о нем крайне поверхностно. Без обид, Лера. Не знаю, смог ли убедить вас в чем-то и изменить ваше отношение ко многим моментам. Вы меня точно нет. Поэтому «Король и Шут» будет продолжать звучать в этих динамиках еще долгое время. А вы, возможно, не будете больше столь категоричны в вопросах творческих определений. Ведь суть Творчества в том, что оно расширяет горизонты сознания. У него миллиард инструментов и направлений. И если вам какой-то из них кажется не созвучным, не факт, что он не имеет права на существование и не откроет для кого-то другого мир в новом свете. В любом случае этот наш разговор считаю интересным и очень важным. Спасибо вам за него.

– А мы что, уже закончили? – было видно, что Лера не готова к такому завершению беседы.

Я с сожалением развел руками.

– На этой пафосной ноте я сообщаю вам, что мы прибыли к месту вашего расположения.

Я сбавил скорость и повернул руль, съезжая на обочину и обернувшись вполоборота к попутчикам.

Парни и Злата, получившие явно нетривиальный взгляд на многие моменты, восхищенно переглядывались между собой. Лера была смущена и выглядела растеряно. Разговор явно сложился совсем не так, как она себе это планировала и представляла. Я рассмеялся и попытался сгладить этот неловкий момент расставания.

– Ой, Лера сейчас опять, по-моему, готовится сказать что-то вроде – «судя по вашей пламенной речи в защиту наркотиков и алкоголя, Андрей, вы с ними тоже на короткой ноге? Впрочем, как и подобает настоящему панку». Да, Лер?

Попутчики рассмеялись. Но на это раз как-то грустно. Им явно не хотелось покидать салон автомобиля. Беседа их определенно зацепила, и им хотелось продолжить общение.

– А это не так? – с уже наигранной иронией спросила Валерия.

– Да, я, конечно, изучал различные психоактивные вещества и их воздействия на мозг. Но сугубо в рамках профессиональных компетенций. Хотя, поверьте, я, возможно, знаю о них гораздо больше, чем некоторые наркологи, которые вытаскивают людей с Той Стороны, но сами туда ни разу не ступавшие. И именно поэтому я – противник наркотиков. И лично я использую другие методы для разгона своего мозга, необходимые для выхода в Мир Глубокого Творчества.

– Значит, вы все-таки человек творческий? – Лера пристально смотрела мне в глаза, снова отражаясь в солнцезащитном слое очков. – Может, хоть напоследок приоткроете тайну ваших профессиональных компетенций? И очки, пожалуйста, снимите. А то они у вас пол лица закрывают – неудобно разговаривать с человеком, не видя его глаз.

– Да, теперь можно, – я улыбнулся, – я действительно имею к Творчеству непосредственное отношение. Иначе, все аргументы с моей стороны были бы нечестными. Глупо говорить о том, чего не прожил, не пропустил через себя. Так и быть, приоткрою вам тайну хитрого бродячего философа на джипе. Я – писатель.

Пассажиры дружно загудели, заерзали на сидениях. А Лера заинтересованно вздернула брови.

– О как, интересно! Про что пишете, если не секрет?

Я хмыкнул.

– Про Любовь, конечно, как и все творческие люди.

– Все?

– Конечно. Даже те, кто пишет про ненависть, деньги, войну, страсть, боль – все равно пишут про Любовь. Просто это не сразу удается понять, так тщательно они маскируют ее под видом страсти к ненависти, деньгам, убийствам, боли…

– Да, – задумчиво произнес Евгений, – тут без алкоголя не обойтись.

Лера шутливо ударила его локтем под ребра. Было видно, что напряжение между ними улетучилось полностью. Им явно не хотелось покидать автомобиль, и они на ходу придумывали вопросы, с помощью которых наше общение хоть ненадолго, но продолжилось бы.

– Интересно. А вы издаваемый писатель? – Лера опять повернулась ко мне. – Ну, я имею в виду, что вы прям настоящий писатель или пока по самосознанию, в процессе – только думаете, что писатель? Ну, знаете, которые пишут-пишут, и формально вроде бы писатель, а по факту, вроде как, и нет.

Я сделал нарочито серьезное выражение лица:

– Нет-нет, я настоящий. Издаваемый.

– Много написали?

– Многовато, – я тяжело вздыхаю, словно переживая тяжесть непомерных трудов, – издано в бумаге около тридцати книг. Ну и еще несколько в электронном формате.

– Ого, – восхищенно и в то же время недоверчиво пробормотал Евгений.

– Да. Ого-го, я бы даже сказал. Из них три издано на немецком языке в Германии. И две там же на русском для русскоязычной аудитории. А один роман готовился для издания на испанском, а впоследствии и на английском.

В ответ на изумленные взгляды я рассмеялся.

– Да шучу, шучу.

Попутчики были явно дезориентированы моими неожиданными признаниями. Грань между шутками и реальностью вдруг стала очень тонкой. Я поправился:

– Две книги на немецком языке, а не три. Третья книга не успела выйти из-за ковида и санкций.

Я замолчал на несколько секунд, а потом развел руками:

– А вот теперь не понятно – шучу я или не шучу.

Мне показалось, что попутчики окончательно сбиты с толку. Лера пристально смотрела на меня, словно пытаясь понять, говорю ли я сейчас правду или опять ломаю комедию.

– А как ваша фамилия? – спросила она с оттенком подозрительности. Она явно перебирала в памяти все знакомые варианты. – Если вы такой плодовитый писатель, мы наверняка слышали про вас. Мы многих местных писателей знаем. Тем более, если вы несколько десятков книг издали и даже уже за границей издаться успели.

Я усмехнулся.

– Как сказал один местный критик – «я широко известен в узких кругах». Но если вы местные, и тем более имеете к культурной жизни Барнаула непосредственное отношение, то, возможно, слышали обо мне. А возможно, даже знакомы с моим творчеством. Но, – я обвел руками салон автомобиля, – антураж сыграл с вами дурную шутку, и вы, возможно, опять же, меня просто не узнали. Такое часто бывает. Помните? Продукт Творчества и обстоятельства личной жизни Творца. Их редко объединяют, делая акценты в основном на продукте. Поэтому бывает, про книги слышишь, а встретишь автора, и даже мысль в голову не придет, что это он.

Я, наконец, снял очки, и наши взгляды со всеми участниками путешествия встретились.

– Мы встречаем чаще всего на дорогах не реальных людей, а отражения наших мыслей. Так и в Творчестве. За антуражем известных работ мы не видим того, кто их создает.

Глаза Леры округлились. Она явно узнала меня, но не могла до конца поверить в свою догадку. Я использовал эту заминку, чтобы наконец ускорить процесс высадки своих попутчиков. Открыв дверь, я запустил в салон жаркий летний воздух, пропитанный раскаленным асфальтом и острым ароматом разнотравия.

Участники нашей беседы неохотно покинули автомобиль, не спеша забирая свои рюкзаки из багажника.

– Вы тот самый Андрей, о котором я подумала? – с неуверенной улыбкой спросила Валерия, не решаясь почему-то назвать мою фамилию. Евгений растерянно переводил взгляд с нее на меня, словно пытаясь понять, о ком идет речь. Павел торопливо возился с рюкзаком, вытаскивая из него что-то. Злата стояла рядом, прижимаясь к нему плечом.

– Возможно, тот самый, – с улыбкой ответил я ей.

– Мда-а, – протянула Лера, с интересом разглядывая меня, – я вас действительно не узнала.

– Я старался, – ответил я со смехом.

– Но зачем?

Я подмигнул ей.

– Чтобы наша беседа была более беспристрастна и наполнена не только содержанием, но и иллюстрациями. Как настоящая живая книга.

– Вы знаете, – Валерия изучала меня взглядом с ног до головы, словно сканируя и сопоставляя мой оригинал с каким-то прежним образом, – хоть у меня и весьма неоднозначное отношение к вашему творчеству…

– Вы с ним знакомы? – удивленно посмотрел я на собеседницу.

– Нет, но слышала от своих друзей…

– Вот видите, Лера, – сокрушенно пробормотал я, с наигранной укоризной кивая ей головой, – вот все у вас так – не читала, но отношение весьма неоднозначное. Но разве можно судить о тех же книгах на основе мнения других людей? Ну, хорошо хоть «неоднозначное». Значит, есть надежда на то, что оно может измениться?

– Вряд ли, – прищурившись, проговорила Валерия, – я доверяю мнению своих друзей. Они большие профессионалы в литературном деле. И иногда их оценки бывает вполне достаточно.

– А ваши друзья, это не те творческие ребята, которые не курят и не пьют? – не удержался я от небольшого укола иронии.

– У меня все друзья не курят и не пьют, – веско произнесла девушка. Было видно, что эта тема не допускает даже малейшего намека на шутку и воспринимается ей крайне болезненно.

– Не то, что ваши, – с ехидцей кивнула она в сторону автомобиля, намекая на мои музыкальные пристрастия.

Я пожал плечами.

– К сожалению, Лера, не могу причислить их к своим друзьям. Хотя…, – я задумчиво посмотрел на салон автомобиля, с раздававшейся оттуда музыкой, – я искренне считаю, что Творческие люди все по умолчанию – Друзья. А кто-то еще и Родные Души. Поэтому и должны вставать друг за друга, по самому факту принадлежности к миру Творчества. Это как огромная семья, в которой многие ее члены просто не осознают своего родства.

– Да, – вздохнула собеседница, – вы действительно в этом мире человек не посторонний. И что бы про вас ни говорили, наверное, вы, как никто другой, имеете право рассуждать на эти темы. Удивляет только ваша манера общения. Если бы я знала, что вы такой «хитрец», то, конечно бы, не стала вообще ввязываться в этот спор.

Я примирительно кивнул ей.

– Это потому что вы во что бы то ни стало хотели выиграть его. А я с вами не соревновался и не спорил. Мы же оба, как творческие люди, заинтересованы не в отстаивании своих личных интересов, а в очищении и развитии творческой сферы. Вот и очищали ее по мере возможности совместными усилиями в процессе разговора. У нас же общие интересы, да, Валерия?

Девушка иронично покивала головой:

– Ну да, ну да…

Робко улыбаясь, подошел Павел. В его руке был зажат блокнот.

– Скажите, Андрей, а можно ваши контакты? Телефон, конечно, идеально, но сойдет любой контакт, какой возможно. У нас со Златой возникли очень важные вопросы. Буду очень признателен, если поможете нам в них разобраться.

Я кивнул. Взяв блокнот в руки, я написал адрес моей электронной почты, вернув его Павлу.

– Ну что, дорогие попутчики. Еще раз благодарю вас за чудесную компанию и столь увлекательную беседу. Надеюсь, ваше дальнейшее Путешествие подарит вам много положительных эмоций. Буду рад, если наш сегодняшний разговор раскроется в каком-нибудь неожиданном ключе. Не ссорьтесь только, – подмигнул я уже обнимающейся парочке, – ну и буду рад, если наши Пути в будущем снова пересекутся. Светлых вам дорог.

Я пожал парням руки, с улыбкой кивнул Злате и Валерии, и сел в машину. Последнее, что я услышал в открытое окно, прежде чем вырулил на трассу, было произнесенное Валерией загадочное слово – «Иту-Тай». Я посмотрел в зеркало и увидел, как компания стоит рядом со своими рюкзаками, глядя мне в след. Евгений что-то спрашивал у Леры. Та, прищурившись, что-то отвечала ему, но было видно, что она погружена в какой-то интенсивный внутренний процесс – возможно, пробегала заново весь наш разговор, с учетом сброшенных масок и развеянных предубеждений. А Павел растерянно обнимал улыбающуюся подругу и молча смотрел на удаляющуюся машину изумленным взглядом, словно прозвучавшее название пробудило в нем нечто очень важное. Он смотрел то на машину, то на блокнот, потряхивая головой, как это делают сразу после глубокого сна, пытаясь понять – продолжается сон или уже наступила явь. И он явно был очень рад тому, что успел взять мой контакт. Было очевидно, что он планировал им воспользоваться, хотя выглядел в данный момент крайне растерянно. Будто не верил в то, что только что произошло.

Я улыбнулся. Через несколько секунд четверка на обочине исчезла из вида. Это Дорожное Приключение вроде как закончилось, оставляя при этом после себя странное приятное послевкусие. Но несмотря на то, что впереди были еще сотни километров трассы, и Приключение могло преподнести еще много интересных попутчиков, я чувствовал, что именно эта встреча будет иметь продолжение. Я сделал погромче музыку, снова заполнившую салон интенсивными аккордами ударных, гитар и скрипки, и откинулся на спинку сидения. Машина несла меня все дальше, навстречу раскрывающейся Сказке, которая началась как обычная дорожная ситуация. Хотя, что это я – слово «обычная» в Сказке не применяется.

ЧАСТЬ 1. СУМЕРКИ ТВОРЦОВ. Темные аспекты Творчества.

Это не те истории, которые можно рассказывать как сказки. При их помощи ты должен обдумать свой путь, а затем оживить их.

К. Кастанеда.

ТРИ ДНЯ, КОТОРЫЕ МОГЛИ БЫ ИЗМЕНИТЬ МИР…

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ.

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО С МИРОМ ТВОРЦОВ.

Ты найди в себе силы выйти на свет и верь, что не вышел твой срок.

И повернется лицом к тебе судьба, а не злой рок.

И крылья вырастут за спиной, ты сможешь на трудном пути,

Сам замерзший и полуживой, не только себя спасти.

«Одиночество». Алексей Горшенев.

ПОЯВЛЕНИЕ НАСТАВНИКА и УЧЕНИКА.

Самое главное, что ученик должен узнать от учителя, это то, что некоторый вопрос еще не решен.

В.И. Арнольд.

Павел написал мне через пару дней. Как выяснилось, все эти два дня, с того момента как мы расстались, практически все время их четверки было посвящено обсуждению нашего неожиданного знакомства, содержанию острого спора, моему творчеству и моей личности непосредственно.

Оказалось, что с моими книгами из всех моих бывших попутчиков знаком был только один Павел. Он прочитал первые два романа, практически десять лет назад, и даже пытался найти меня тогда в интернете, чтобы познакомиться лично. Но Судьба не сложила тогда наши пути. И теперь, спустя эти долгие годы, когда он забыл и о прочитанных книгах, и о желании познакомиться со мной, и даже о мечте поехать на Алтай, загадочная Сила не просто свела нас на алтайской трассе, но и сделала участниками разговора, который произвел на Павла неизгладимое впечатление. Он затронул какие-то настолько глубинные пласты сознания, что их тектонический сдвиг привел к полной потере интереса к их дальнейшему совместному путешествию в прежнем составе.

Лера с Женей постоянно ссорились, мирились, опять ссорились, совсем не стесняясь своих гостей. В результате они расстались на одной из баз. Злата полетела обратно в Москву из Горно-Алтайска, а Павел, получив от меня согласие на встречу, возвратился в Барнаул. Там мы и встретились в одном из кафе, расположенном в старом районе города. Пили травяной чай, весело вспоминали совместную поездку, ее последствия, потом обсуждали первое знакомство с моими книгами и впечатления от них. Несколько часов пролетели практически незаметно. Затем, наконец, настал тонкий психологический момент, к которому все предыдущие разговоры были лишь прелюдией, «разогревом».

Павел все «кружил» вокруг да около своего глубинного мотива, который, видимо, и послужил причиной нашей встречи в Барнауле, но все не решался его озвучить. Пришлось пойти ему навстречу и немного помочь. Я дождался возникновения очередной неловкой паузы, которых после бурных воспоминаний становилось все больше, и проговорил, пристально глядя на собеседника:

– Учитывая наше заочное знакомство много лет назад и совершенно удивительное недавнее очное знакомство, я предполагаю, что наша встреча имеет какую-то глубинную цель. У тебя же есть какой-то важный вопрос ко мне?

Павел смутился.

– Да, есть такой вопрос. Но я не знаю, как его сформулировать. Столько хочется спросить… А у меня, если честно, мысли вразлет.

Я понимающе кивнул.

– Тогда предлагаю начать с главного. С самого главного.

Павел закусил губу и задумчиво нахмурился, перебирая в уме все приготовленные заранее вопросы и определяя их приоритетность.

– Понимаешь… Тогда, когда я твои первые книги прочитал, у меня была уже база определенная. Можно сказать, я уже был эзотерически подкован. Но после прочтения я поймал чувство какое-то… странное. Во-первых, на Алтай очень захотелось попасть. Во-вторых, у меня было очень четкое ощущение, что мне с тобой надо встретиться. Что я должен что-то очень важное для себя узнать. Понятно, что у тебя таких желающих полно, и со всеми не навстречаешься. Поэтому я с пониманием отнесся к тому, что не получилось тогда нам познакомиться лично. Видимо, я и сам не готов был. Так вот тогда, еще после твоего первого романа, я вдруг, ни с того ни с сего, решил сам написать книгу. Идей было много, а опыта не было совсем. И я мучился – с чего начать, как ее писать? Мне, наверное, тогда от тебя какие-то советы и нужны были. Провалындался я с ней несколько месяцев, интернет весь изрыл, но ничего конкретного не нашел. А самому писать ее не получалось. Прям затык какой-то. Ну, я со временем эту тему и приглушил. Все реже за комп садился, а потом и вовсе забросил. А в машине, во время вашего спора с Лерой, меня словно током прошибло. Сначала очень зацепила твоя позиция относительно того, что творческие люди не должны обсерать и унижать друг друга. Есть в ней какой-то очень трогательный момент, отсутствующий в современном мире. Вдруг очень остро это ощутил. Что каждый творческий человек сам по себе и сам за себя. А еще, возможно, против всего мира. Во всяком случае, очень некрасиво сразу проявилась позиция Леры. Она ведь действительно имеет отношение к профессиональному искусству. Даже, по-моему, на уровне администрации или министерства культуры. И тут такая реакция. Я сразу вспомнил, что чем больше я общался с представителями творческого мира, тем больше удивлялся тому, что в них часто встречаются очень неприглядные черты – зависть, интриги, непринятие своих коллег, резкие суждения… Я это как-то машинально списывал на то, что это люди с тонкой душевной организацией, восприимчивые, остро реагирующие на все. Но возникал диссонанс – это же, по идее, культурный авангард общества, некий эталон, образец гармонии и вообще развития. Что искусство призвано пробуждать как раз светлые стороны человека. Но тут, во время вашего разговора, как будто ясно увидел, что есть в этом направлении какой-то тщательно завуалированный обман. И вот вас слушаю сижу, а внутри будто заслонки открыли, и на поверхность такое поперло… Словно это все каким-то боком и про меня было. Столько совпадений. Я ведь и «Короля и Шута» раньше слушал. Правда, многие песни только у тебя в машине впервые услышал. И прибухивал, и траву курил, и психоделики пробовал – грибы, ЛСД, Айяваску. А тут услышал от тебя про это все и обалдел, честно говоря. Испугался даже, можно сказать. У меня ощущение было, что я в перекресток какой-то угодил, где моя прошлая жизнь сошлась с настоящей, а точка пересечения – машина, которая на Алтай, давно мной загаданный, мчится. Сюр, честно говоря. А когда я узнал, что ты – тот самый Коробейщиков, с которым я десять лет назад встретиться мечтал, я думал вообще «с колес съеду». Настолько это все как-то нереально было. Так вот, – Павел набрал полную грудь воздуха, словно подойдя к самому главному вопросу, – у меня эта книга моя опять из головы вылезла. Я понял, что не забыл про нее, а так, спрятал до поры в подсознании. А она все это время зрела там, соками набиралась, а потом – бац, и выпрыгнула наружу. И если тогда я считал, что это просто блажь какая-то, то сейчас есть очень четкое ощущение, что для меня это очень важно. Так важно, что если я ее не напишу, то и вправду с ума сойти смогу или что-то вроде этого.

Он замолчал, вывалив на меня этот груз подавленных эмоций, и теперь ждал ответной реакции. Я вопросительно посмотрел на него, подливая нам горячего чайку.

– Так в чем проблема? Что ты от меня хочешь услышать?

Павел опять смущенно заерзал на своем стуле.

– В том-то все и дело, что не знаю. Понимаю, выглядит это все сумбурно, поэтому и думал, как сформулировать свой вопрос. Но не могу, нет четкости мышления. Как только начну об этой книге думать, все внутри расплывается, как у пьяного. Образов много, а четкой схемы нет. Я же инженер, привык мыслить конкретными категориями. А здесь как будто через голову пропускают поток идей, а я не успеваю их систематизировать. Неприятное ощущение, честно говоря. Мозги плавятся. Поэтому мне, наверное, какая-то точка опоры нужна. Совет, с чего начать. Дальше, может, и само пойдет. Но вот с чего начать, я вообще не врубаюсь.

Он развел руками в стороны и откинулся на спинку кресла, словно в изнеможении. Было видно, что попытки выразить свою мысль действительно отняли у него уйму внутренних сил. Я тоже откинулся на спинку, размышляя, вернее, путешествуя по своим чувствам и образам, возникающим в ответ на откровения собеседника. Наконец, я снова чуть наклонился вперед, выражая готовность к разговору.

– Ты, прав, Паша, тут нужна точка опоры. Но найти ее не так просто, как кажется. Это многие идеалисты думают, что написать книгу – это сесть, положить перед собой ручку и блокнот, а лучше ноутбук, и просто начать фантазировать, творить в удовольствие. На самом деле это уже, можно сказать, финальная часть. А предварительная начинается именно в поиске точки опоры. Найдешь ее, и тогда есть шанс оттолкнуться от нее и воспарить в поток Творчества. Не найдешь, то скорее всего провалишься, погрузишься в поток такого хаоса, который реально может свести с ума.

Я взял в руки чашку с горячим напитком и слегка сжал ее в ладонях, чувствуя, как ее тепло передается в руки, расходясь по телу приятной волной.

– Видишь ли, работа над книгой – это не только методология. Тут нет каких-то четких схем. Хотя многие порталы в интернете выдают подобные советы. Но на самом деле, они чаще всего заводят в такие ловушки, откуда выбраться бывает очень сложно. И вот здесь даже важнее знать об этих ловушках, а не о том, «как писать книгу». Я бы даже сказал, что для Творца это является одним из самых главных базовых принципов Творчества – знание карты минных полей, понимание, где скрываются капканы и уязвимые места. Без этого, будь ты хоть каким одаренным гением, твои произведения могут просто не появиться на свет, а сам процесс превратиться в истязание – себя и своих близких. Поэтому я уж точно не буду давать тебе каких-то формальных кислых советов о том «как надо писать книгу».

Я снова пригубил ароматный напиток, глядя сквозь пар, струящийся из чашки, на своего собеседника. Тот выглядел явно растерянно, словно его поиски нашей встречи, как и десять лет назад, опять закончились неудачно.

– Но…, – я поставил чашечку на стол, – я могу дать тебе гораздо большее, если ты захочешь это принять…

Павел слегка вытянулся, словно в ожидании чего-то очень важного. Я сделал пафосное выражение лица, стараясь сохранять серьезный вид, и торжественным голосом продекламировал:

– Я готов взять тебя в Ученики, Павел. Хотя никогда до этого момента у меня их не было. Однако, учитывая особенности нашей встречи, я думаю, это время настало.

Я монументально положил руки на стол, будто зафиксировав эмоциональное содержание сцены.

– По-моему, очень красиво получилось? Как в кино. Всегда мечтал что-то подобное сказать. Повода все не было.

Павел растерянно смотрел на меня, пытаясь понять, говорю ли я серьезно или опять шучу.

– Но…, – я выставил перед собой указательный палец, – это будет не привычная схема «Учитель – Ученик». Потому что роль Учителя для меня не подходит. Но я могу стать твоим Наставником. Не тем, кто «учит», потому что «учить писать книгу» занятие абсолютно бесполезное. А тем, кто помогает стать устойчивым, СТОЯТЬ в мире, где дуют ветра и под ногами оказываются ямы-ловушки. Но при этом двигаться вверх, расти творчески.

Я встал из-за стола и под внимательным взглядом Павла картинно расставил ноги на ширину плеч, подняв две руки вверх, будто иллюстрируя свою мысль в виде монументальной фигуры. Со стороны это было похоже на демонстрацию базовой стойки в боевом искусстве. Словно сэнсей объяснял своему ученику основы устойчивости при выполнении эталонов исходной техники.

– Наставник – тот, кто учит самостоятельно СТОЯТЬ, при этом устремляясь вверх, – повторил я, – и в отличие от Учителя, Наставник не оценивает академические знания своего Ученика. Но при этом, будучи Слушателем, тот, кто проходит путь Наставления, может чему-то научиться. Поэтому название «Ученик» мы оставим. Ты готов к такому формату?

Павел с энтузиазмом кивнул, растерянно улыбаясь в ответ на мой странный визуальный перформанс.

– Конечно, готов. А сколько это потребует времени?

Я вернулся за стол и пристально посмотрел на него.

– Почему ты спрашиваешь?

Павел машинально потрогал пальцами часы на запястье.

– Мне в Москву скоро возвращаться. Отпуск заканчивается.

Я отвернулся к окну, словно обдумывая ответ, затем снова перевел взгляд на собеседника.

– А что случится, если ты не вернешься к определенному времени?

– Уволят, – хмыкнул Павел.

– Понятно. А что случится, если уволят?

Павел задумался на секунду.

– Другую работу буду искать.

Я покачал головой, будто соглашаясь с этой простой и очевидной схемой.

– А что случится, если наши Наставнические планы не согласуются с твоим графиком? Все-таки – там работа, а здесь – пока полная неопределённость и сомнительный результат.

Павел нахмурился, на этот раз задумавшись надолго. Я опять отвернулся к окну, разглядывая прохожих на улице, давая ему время обдумать этот вопрос более основательно. Наконец он наклонился вперед:

– Ну, тут я вроде как сам четко определил свои приоритеты. Я же сказал – «так важно, что если я ее не напишу, то и вправду с ума могу сойти». А там – всего лишь деньги. Мне мой здравый ум гораздо важнее. Да и нет ничего хуже незаконченных дел. Так что я беру свой вопрос назад – я остаюсь, сколько бы времени это ни заняло.

Я кивнул ему, словно принимая его слова в качестве официального согласия.

– Это был первый шаг к нашим дальнейшим взаимоотношениям. Проблема многих творческих людей в том, что они не относятся к Творчеству ответственно. Большинство считает это мирной территорией, а поэтому действует на ней беспечно, считая, что все, что связано с полетом фантазии, не имеет своих законов, границ и условий. А поэтому на этой территории можно делать все, что угодно. Но это не так.

Я задумался, выбирая, какую аналогию здесь можно привести в качестве примера.

– Вот взять тайгу. Там нет писанных правил и ограничений. Человек, входящий туда, думает, что это территория максимальной свободы. Но на самом деле его нахождение там чревато огромным количеством опасностей, которых он не видит, но которые могут проявить себя, если не соблюдать определенные правила. Поэтому первое, чему обучают Охотников, знакомя их с миром тайги – это ОТВЕТСТВЕННОСТЬ и УВАЖЕНИЕ. Это фундамент, на котором выстраивается впоследствии все остальное. То же самое и в Творчестве. Любой творческий проект, даже если он не стал достоянием общественности, а всего лишь зарождается в твоей голове, может изменить твою жизнь – сделать тебя гораздо сильнее или наоборот, высосать, подточить твои силы и даже уничтожить. Он рискует запустить такие незримые разрушительные механизмы, о которых ты можешь даже не подозревать. Поэтому первое, с чего мы начинаем наше Наставничество, это выясняем, насколько для тебя это важно. Потому что от этого будет зависеть, насколько глубоко ты будешь готов следовать за мной.

Я сделал паузу, подчеркивая важность только что сказанного. Павел внимательно слушал. Я чуть понизил голос:

– Ты должен быть готов к тому, что услышишь нечто, не соответствующее ни твоим прежним представлениям о мире Творчества, ни твоим ожиданиям. Соответственно, это может иметь непредсказуемые последствия. Ты ни в чем не можешь быть уверен, входя в мир тайги. Но если войти туда является для тебя чем-то жизненно важным, то ты принимаешь эти риски. Понимаешь, о чем я?

Павел шутливо поежился.

– Не совсем пока. Но риски принимаю. Я же сказал, что все серьезно. Но, правда, уже непривычно. Действительно, всегда считал творчество чем-то легким, безграничным, свободным. Хотя, вспоминая наш разговор на Алтае, задумался – откуда тогда, столько алкоголя, наркотиков, нервных срывов, суицидов и просто разрушенных судеб в творческой среде? Ведь захотел – занялся творчеством, захотел – бросил. Значит, не так все просто? Опять же, моя ненаписанная книга, оказывается, живет внутри какой-то своей жизнью. Может быть, это она и свела нас на Алтае? Такое возможно?

Я подмигнул ему:

– В мире Творчества ВСЕ ВОЗМОЖНО. Поэтому и не стоит относиться к нему безответственно. Если ты хочешь просто поразвлекаться, заходя в тайгу, будь готов не только заблудиться, но к возможной встрече с ее обитателями. И не обязательно с грозными хищниками, но и с мелкими ядовитыми тварями: змеями, клещами, комарами и мошкой. Но в этом случае соизмеряй, насколько эти риски соответствуют твоему желанию весело провести время. Однако же, если ты отправляешься в тайгу с какой-то значимой целью, исполненный ответственности и уважения, то это путешествие становится для тебя Охотой. А Охота, может преподнести тебе Дары, не только способные изменить твою жизнь, но и даже изменить твою смерть. Это я и называю «вопросом жизни и смерти», когда говорю об ОТВЕТСТВЕННОСТИ за свои действия.

– «Кода»? – улыбнулся Павел, вспоминая наше дорожное обсуждение музыки.

– Точно, – подмигнул я ему. – Поэтому я даю тебе еще ночь на обдумывание этой темы. И если твое решение не поменяется, завтра буду ждать тебя около этого кафе в десять утра. Идет?

– Идет, Наставник, – со смехом проговорил Павел, давая понять, что решение свое он уже не изменит.

ТОЧКА ОПОРЫ. «Руководство по Творческому Пути».

Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю.

Архимед.

Мы встретились на следующий день в том же кафе, перекусили, выпили по чашечке кофе и направились в сторону «старого города». Через несколько минут мы уже поднимались по длинной лестнице, ведущей в Нагорный парк – прекрасное место, откуда открывался потрясающий вид с холма на город, и в то же время с другой его стороны – на реку Обь и уходящие за горизонт изумрудные луга, прошитые голубыми нитями обских приток.

Для этой встречи я выбрал сторону парка с природным ландшафтом, разместившись на одной из скамеек, стоявших чуть в стороне от основных парковых тропинок. На удивление, посетителей парка в это время оказалось совсем не много, и нам никто не мешал. Панорама открывалась, поистине захватывающая дух. Широкая Обь неспешно несла свои воды вдаль, а по ней, также не торопясь, плыл вдоль берега прогулочный теплоход «Москва». Павел «залип» на несколько минут, очарованный этим зрелищем. Я тоже с удовольствием глядел вдаль, щурясь от яркого солнца. Наконец Павел повернулся ко мне с явной готовностью продолжить начатый вчера разговор. Я, достав из наплечной сумки большой блокнот и гелевую ручку, положил их между нами.

– Будем много записывать, – пояснил я Павлу наличие канцелярии, в ответ на его удивленный взгляд, – информации будет много, и твоему инженерному восприятию так будет проще ее воспринимать. Создадим некое… «Руководство по Творческому миру», некую универсальную схему Творческого мира, его карту, чтобы наглядней было знакомиться с ним. Ну, и чтобы удобней было наносить на нее минные поля, – усмехнулся я. Павел удивленно посмотрел на меня:

– Постой. Ты же сам вчера говорил, что в работе с книгой нет никаких четких схем…

Я показал ему большой палец в знак одобрения.

– Молодец, слушаешь внимательно. Но, слышишь – не очень, – рассмеялся я. – Я же говорил про работу над книгой. А здесь мы будем создавать схему Творчества как потока. В котором ты уже сам, если захочешь, будешь создавать что-нибудь свое. Напоминаю, я вызвался быть твоим Наставником в Творческой сфере, но не в написании книги. Скажем так, если проводить аналогию – я буду рассказывать тебе про особенности тайги и таежной Охоты, но Охотиться ты будешь уже сам, изучая повадки своей добычи и вырабатывая свою персональную стратегию по ее добыванию. Итак, – я положил руку на блокнот, словно давая старт некоему процессу, – не будем терять время, открывай и пиши.

Павел взял блокнот и ручку, с видимым удовольствием повертев ее в пальцах. Было видно, что он давно не брал в руки подобных предметов.

– Начнем с главного, – задумчиво пробормотал я, – главного для тебя. Зачем ты хочешь проявить себя в Творчестве?

Павел поморщился и развел руками.

– В том-то и дело, что не знаю. Много думал об этом, но…

– Погоди, – я остановил его жестом руки, – думал, но не записывал свои мысли?

Павел отрицательно мотнул головой.

– Тогда начнем записывать. Говорят, во время написания у человека начинают работать совсем другие участки мозга. Может быть, тебе удастся поймать свою мотивацию на бумаге, прежде чем ты начнешь ловить ее в своем жизненном пространстве. Итак – твоя цель?

Павел уткнул острие стержня в бумагу и опять задумался. Потом беспомощно посмотрел на меня, будто ожидая поддержки. Я чуть наклонился над блокнотом.

– Вот ты впал в ступор, в чем его причина? Почему ты не хочешь говорить даже сам с собой о своих целях и мотивах?

Очередное беспомощное пожатие плечами.

– Пиши, не думай. Пиши все, что приходит в голову. Выплесни все это на бумагу.

Ручка пришла в движение. Спустя пару минут на чистом листе бумаги появились первые предложения. Жестом руки я предложил Павлу прочитать написанное. Он начал перечислять:

– Смогу ли я? Хватит ли знаний и навыков? Как вообще пишут книги? Будет ли это кому-нибудь нужно? Не засмеют ли меня? Критики не задавят? Смогу ли я на этом зарабатывать?

После последнего вопроса он остановился и повернулся ко мне. Очевидно, что эта тема ненароком выскочила у него из подсознания, и он старался никогда не думать о ней, возможно даже подавляя подобные мысли. Теперь он искоса смотрел на меня, словно испытывая неловкость за свое внезапное откровение.

Я задал вопрос:

– А что ты встрепенулся? Думаешь, что это недостаточно нравственно для творческого человека – зарабатывать на своем Творчестве?

– Не знаю, – смутился Павел, – для меня этот мир новый, и я даже не представляю, что в нем нравственно, а что нет.

– Ну, а ты как думаешь?

– Я думаю…, – Павел закусил губу, раздумывая, – что в принципе, ничего в этом предосудительного нет. Хотя, конечно же, материальный аспект в мире творчества должен стоять далеко не на первом месте.

– А какой на первом должен стоять?

– Пр-пр-пр, – пробормотал Павел, хмуря лоб, – ну, я думаю, именно творческий. Реализация какого-то замысла, наверное. Сложно сказать. Не могу я сам пока разобраться.

– Ну, смотри, давай включим логику. Ты озвучил вопросы, которые тебя тормозят, беспокоят. Ты именно их поставил на первое место. Верно?

Павел кивнул.

– Значит, твоя мотивация зависит, в первую очередь, от реализации и восприятия тебя обществом, правильно?

– Получается, что так, – Павел выразительно кивнул на записи в блокноте, – просто раньше, когда я держал это в голове, размышляя сам с собой, это было совсем не явно. Но бумагу не обманешь.

– Тогда пойдем дальше, – я жестом пригласил его вернуться к записям, – учитывая вышесказанное, напиши, что ты получишь в результате написания книги?

Павел опять погрузился в записи, на этот раз думая долго, периодически улыбаясь самому себе, видимо, подлавливая себя на каких-то внутренних несостыковках или открытиях. Наконец он снова повернулся ко мне:

– Офигеть. Неожиданно. Зачитаю?

В ответ на мое согласие, он с улыбкой принялся зачитывать свою, неожиданную для самого себя, мотивацию:

– Повысить свой статус – для Златы, друзей и коллег по работе. Получить то, с чем ассоциирую известных писателей – кайф от процесса, деньги, уважение, слава…

Он покрутил головой, будто вынырнув на поверхность водоема, стряхивая с себя воду.

– Конкретной идеи книги нет, но получается, что я уже знаю, что я хочу получить после ее написания. И это что-то лежит весьма далеко от сюжета книги. Потому что сюжета еще нет, а статус писателя уже ищет свою осязаемую форму.

Я похлопал его по колену.

– Не переживай. Это достаточно закономерный момент. С него и начнем. Зафиксируем его в нашей схеме.

Я взял у Павла блокнот и нарисовал горизонтальную прямую линию.

– Вот что для тебя «творчество». Это шкала реализации творческих идей. Это – воплощенные, материализованные ценности. Эту шкалу можно измерить, ее можно увидеть или услышать. Можно даже сказать, что все современное «творчество» отражено на этой шкале. Когда ты спрашивал совета, как написать книгу, как ее издать, как вписать себя в литературное сообщество и прочее – ты спрашивал меня именно на ней. Давай назовем ее условно «Y».

– Почему «Y»? – тут же среагировал мой собеседник.

– Включился инженерный ум? – хмыкнул я, – ну… например, от английского слова «yield» – урожай, производить, продукт… Устроит твоего внутреннего инженера этот вариант?

Получив удовлетворительный кивок, я продолжил:

– Мы сфокусированы на ней. Все наши суждения о творческой реализации того или иного человека основаны на этой шкале. Для тебя она тоже первична. Здесь можно продать и купить тот или иной продукт творчества. Весь культурный фонд с его выставками, библиотеками, концертными залами, галереями, музеями и т.д лежит на этой шкале. Книги с твоей фамилией на обложке, стоящие на полках в магазине, и снимаемые по ним сериалы, тоже лежат на ней.

Я перевел взгляд на собеседника.

– Как ты думаешь, в жизни нашего общества эта шкала насколько ценна?

Павел задумчиво посмотрел на начерченную линию, потом осмотрелся вокруг.

– Андрей, а я ведь только сейчас понял, что творчество лежит в основе всего.

Он откинулся назад и взбудоражено потер себя ладонями по бедрам.

– Ведь получается, что это шкала вообще всех наших ценностей. Ведь научные открытия – это тоже творчество. Электричество, стройматериалы, железо, пароход вон на Оби, одежда на людях… Еще ведь Эйнштейн говорил: «В своем воображении я свободен рисовать как художник. Воображение важнее знания. Знание ограниченно. Воображение охватывает весь мир».

Он тут же спохватился и повернулся ко мне:

– Постой, получается, что все, чем живет человечество, это творчество в его разных формах и проявлениях?

Я хлопнул в ладоши.

– Отличный вывод. Еще одна удачная добыча из подсознания. Зафиксируем ее: ТВОРЧЕСТВО – ЭТО ТО, ЧТО ЛЕЖИТ В ОСНОВЕ НАШЕГО ОБЩЕСТВА и ДВИГАЕТ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ВПЕРЕД. Запиши, иначе обязательно забудешь. А нам эта мысль очень нужна для дальнейшего построения схемы.

Я опять наклонился к раскрытому блокноту.

– Смотри внимательно. Тебе не кажется странным, что несмотря на столь очевидную мысль, сегодня творчество сведено в основном к чему-то обособленному, выведенному за скобки повседневной жизни? Эта шкала ценностей как будто искажена. Спроси сейчас любого прохожего, что такое «творчество», и он начнет рассказывать тебе про культуру и искусство, но про науку и производство даже не вспомнит. А знаешь почему? Мир Творчества обесценен, лишен глубинного значения. Но, так было не всегда. Когда-то, в древние времена, Творчество почиталось поверх остальных ремесел, считаясь их предтечей. Более того, его считали особым, Божественным Даром. Например, у скандинавов есть миф о том, как Один, верховный Бог, украл у Великанов «Божественный Мед Поэзии» – напиток, пробуждающий способность ко всем видам Творчества, среди которых поэзию считали наивысшим аспектом. Превратившись в орла, он набрал «Мед» в клюв и полетел в Асгард, где наполнил им золотой сосуд, отдав его своему сыну, богу поэтов Браги.

Я посмотрел на небо, где, словно в подтверждение моих слов, парил прямо над нами ширококрылый орел, будто еще одна живая иллюстрация моего повествования. Павел проследил мой взгляд и теперь тоже наблюдал за его неспешным полетом.

– Правда, – я хмыкнул, – согласно мифу, часть напитка вытекла у него из заднего прохода. И поэтому считалось, что подлинное искусство открывается лишь немногим – тем, кого Боги им наделяют. А та часть «Меда», которую Один пролил, стала достоянием бездарных творцов и завистников, которые впадают в неистовство при упоминании тех, кому Боги вручили свои Дары. Понимаешь?

Я вопросительно посмотрел на Павла, но тот решительно не мог сообразить, какого понимания я от него жду. Я продолжил:

– Смотри глубже. Раньше Творчество не сводилось к созданию материальных и нравственных ценностей, оно было сродни религии. Божественную милость Творчества рассматривали как живую связь с Богом, как Дар, позволяющий человеку воплощать ее в свои произведения. То есть, по сути, СО-ТВОРИТЬ, Творить вместе с Богом. Тот, кто не мог этого делать, ограничивался созданием бездушных вещей и идей. И тут, – я подмигнул собеседнику, – ты был полностью прав. Ну, когда говорил, что на первом месте в творчестве должен фигурировать аспект Идеи, Замысла, Божественного Начала. Но он как-то оказался выдавлен из нашего восприятия. Вроде как он есть – вот ты же назвал мне его в числе приоритетов. Но в то же время его вроде как и нет. Считая, что важна Идея, ты все свои мотивы, тем не менее, расположил в плоскости реализации готового продукта.

– Но эта плоскость же не исключает наличие Идеи?

– Нет, конечно. Без Идеи ее вообще бы, возможно, и не было. Но в этом-то и состоит первая Ловушка – мы смешиваем эти понятия, подменяя одно другим, а они могут не совпадать. Люди сместили понятие Творчества только на ось Y.

– Как это? – недоуменно спросил Павел.

– Очень даже запросто, – проговорил я, – Идея может быть, а ее материальной реализации – нет. Тогда она не попадает на нашу схему.

– Но постой, – Павел нахмурился, – ведь эта линия включает в себя не только материальные ценности? А если это какое-то духовное или нравственное произведение?

– «Произведение», – веско повторил я, – но от Идеи до ее воплощения, даже в нематериальной форме, может быть большая дистанция. И до финального формата Идея может вообще не дойти. Ты можешь быть осенен феноменальной мыслью, но в силу разных причин не иметь возможности сформулировать ее для передачи кому-либо. Это продукт?

– Нет.

– Вот. А наша линия называется «продукт», «воплощение».

– И куда же девается Идея? – прищурившись, спросил Павел.

Я взял ручку и блокнот.

– Идея никуда не девается. Ее хоть и выдавили из нашего мира готовой продукции, она является отдельной реальностью, для которой мы нарисуем еще одну шкалу, вертикальную.

Я нарисовал перпендикулярную линию на схеме, отчего она сразу превратилась в систему координат.

– Так как она является тайной, загадкой, неизвестной – вон сколько времени нам пришлось выискивать ее, мы назовем ее…

– «Х», – с улыбкой ответил инженер Павел.

– Совершенно верно – «Х». И хотя на привычных математических системах координат «иксом» чаще всего обозначается нижняя ось, мы поменяем правила, направив ее вверх. Теперь мы тоже имеем самую настоящую систему, на которой будем пытаться найти ответы на волнующие нас вопросы и Точку Опоры, без которой в Творчестве бывает очень сложно реализовать себя.

СИСТЕМА КООРДИНАТ. Тайна вертикальной оси.

ВДОХНОВЕНИЕ и ВОПЛОЩЕНИЕ.

Кто приблизится к храму Муз без вдохновения, веруя, что достойно лишь мастерство, останется неумелым, и его самонадеянные стихи померкнут перед песнями безумцев.

Платон.

– Получается, – Павел внимательно разглядывал две перпендикулярных линии, – что эти оси, по сути, отражают процесс работы двух полушарий? Левое – это Y, логика, материализация Идеи? Правое – это Х, сама Идея, образное мышление?