Короны Ниаксии. Шесть опаленных роз

Глава первая

Когда я пришла в этот мир, смерть уже была рядом. Она наблюдала за тем, как я сделала первый вдох – или, точнее, пыталась сделать его. При появлении на свет я была совсем маленькой, очень болезненной – и не издавала ни звука. Отец вспоминал, что никогда в его жизни не случалось столь тихих и страшных минут, как минута моего рождения, а когда мой крик все-таки раздался, это было лучшее, что он слышал.

С тех самых пор смерть не покидала нас. Мы все поняли уже тогда, даже если отказывались признавать это.

Прозрение наступило, когда смерть снова пришла в наш дом восемь лет спустя – вместе с моей сестрой. В отличие от меня та кричала, как и положено, с первого мгновения. А вот голос нашей матери стих навсегда.

Отец был прав. Нет ничего хуже такой тишины.

И именно тогда, когда в доме воцарилось гробовое молчание, а я пыталась унять кашель и слезы, прикрываясь ладонью, целитель бросил на меня странный взгляд. Уже после похорон он отвел меня в сторону и задал вопрос: «Как давно ты так дышишь?»

Смерть просто не оставляла меня, вот и все.

Вскоре выяснилось, что жить мне осталось недолго. Поначалу родные утаивали это от меня. Но я, на их беду, всегда была любознательной. Познать науку врачевания для меня было проще, чем постичь людей. Я еще не могла дать определение смерти, но уже знала, что это такое.

Но когда я повстречала ее в третий раз, она шла вовсе не за мной.

Смерть опустилась на Адкову плавно, как шелковое одеяло, сброшенное с плеча божества.

Такова природа бога изобилия, у которого множество лиц. Кто дает нам изобилие, тот приносит и упадок. Где жизнь, там и смерть, где пир, там и голод.

Витарус, как и другие боги, не отличается постоянством. Он может щедро одарить кого-нибудь или отобрать у него все – это будет всего лишь прихоть, каприз переменчивой натуры. Целые жизни и целые города появлялись и исчезали по бездумному взмаху его руки.

Веками Витарус улыбался Адкове – нашему городку, где жили фермеры, трудившиеся на плодородной земле. Мы поклонялись всем богам Белого пантеона, но Витаруса – бога земледельцев – чтили больше остальных. И долгое время он благоволил нам.

Поначалу его нерасположение проявлялось от случая к случаю. Один скверный урожай, затем еще два. Неделями, месяцами ничто не предвещало беды. И вот в один прекрасный день все посыпалось.

Если бог оказывается рядом, это чувствуется в воздухе. Как в тот день, когда я открыла глаза, уставилась в потолок и, клянусь, почуяла дым погребальных костров.

Я вышла на улицу. Снаружи было холодно, мое дыхание вырывалось изо рта облачками пара. Мне уже исполнилось пятнадцать, но я выглядела ребенком. Меня била дрожь. Я всегда оставалась худощавой, сколько бы ни ела. Смерть, знаете ли, отнимала у меня каждый кусок и со временем становилась все голоднее.

Я так и не поняла, что заставило меня пойти к двери. То, что предстало за ней, сначала сбило меня с толку. Я видела сгорбленную фигуру отца – он копался в грязи, будто работал в поле. Однако вместо привычного моря зелени вокруг него была лишь бесплодная коричневая земля, покрытая инеем с его безжизненным блеском.

Я всегда плохо понимала то, о чем не было принято говорить вслух. Но даже тогда я, совсем еще ребенок, видела, что отец сломлен. Он стискивал горсть мертвых колосьев, склонившись над ними, как над утраченной надеждой.

– Пап! – крикнула я.

Он посмотрел на меня через плечо. Я плотнее закуталась в шаль: меня знобило, хотя на лбу выступила испарина. Я не могла унять дрожь.

Отец смотрел на меня так же, как на мертвые посевы. Будто видел во мне гибель всех его надежд, похороненных в земле, которую он не уберег.

– Возвращайся в дом, – сказал он.

Я заколебалась.

Потом я много лет жалела, что послушалась его.

Но откуда мне было знать, что мой отец вздумает проклясть бога, а тот в ответ проклянет нас?

Тогда и пришла чума. Сперва она забрала моего отца. Остальные угасали дольше. Шли годы, Адкова увядала, совсем как посевы в то утро, когда мой отец навлек проклятие на всех нас.

Странно смотреть, как мир вокруг тебя увядает. Для меня всегда было очень важно знать, из-за чего происходит то или это. И даже в том, что нельзя познать до конца – власть бога или жестокая, несправедливая участь, – все же можно отчасти разобраться, вывести кое-какую закономерность.

Я узнала все об этой болезни. Я выяснила, что она крадет дыхание из легких и кровь из вен, превращает кожу в слои мелкой пыли, пока не обнажатся гниющие мышцы. Но всегда оставалось нечто недоступное разумению. Некая суть.

Сколько людей жило в ту пору – в то время, когда я знала далеко не все. И сколько умерло… Умерло, несмотря на все сваренные мной лекарства и испробованные средства. Смерть вгрызалась в нас зубами, как заморский вампир. Ее клыки были достаточно острыми, чтобы пожирать нас заживо.

Прошло пять, десять, пятнадцать лет. Все больше людей хворало.

В конце концов заболели все до единого.

Глава вторая

Свое рабочее место я всегда содержала в чистоте, но в тот вечер прибиралась особенно тщательно. Я тщательно рассортировала все заметки и инструменты в угасающем кроваво-розовом свете вечера, что заливал мой стол. Когда я закончила, все было разложено по местам. Кто угодно мог бы сесть сюда и спокойно продолжить работу. Я сочла это весьма практичным – вдруг я не вернусь? Потерю меня самой можно было легко восполнить, моих трудов – нет.

Я критически осмотрела свою работу, после чего прошла в теплицу. Это было не самое красивое место – здесь произрастали не яркие цветы, а колючие листья и лозы в стеклянных банках. В такое время мало кому хотелось что-нибудь выращивать. И лишь за дверью в конце помещения, что выходила в поля, можно было найти проблеск красоты. Когда я была крохой, поля давали обильный урожай. Теперь пышная растительность виднелась всего на одном небольшом участке, где находились несколько розовых кустов: черные цветы среди изумрудных листьев, с красной каймой по краям лепестков.

Я аккуратно срезала один цветок, очень осторожно уложила его в сумку, затем вышла во двор.

Мина грелась на солнце. Было тепло, но она все равно укрыла колени одеялом. Она повернулась ко мне, прищурилась, глядя против закатных лучей, заметила, что я с сумкой.

– Куда ты собралась?

– По делам, – сказала я.

Мина нахмурилась, явно почуяв ложь.

На мгновение я замерла, стоя подле Мины, разглядывая темную кайму под ее ногтями, прислушиваясь к ее тяжелому дыханию. Внимание привлекал в первую очередь тонкий слой телесной пыли, осевшей на стуле и одеяле. Смерть подкрадывалась все ближе, и кожа Мины уже начала сходить.

Я положила руку на плечо сестры и на мгновение ощутила желание сказать ей, что я ее люблю.

Конечно же, я промолчала.

Если бы признание прозвучало, она бы сразу поняла, куда я иду, и попыталась бы меня остановить. Вдобавок никакие слова не могли сравниться с тем, что я собиралась совершить. Любовь к Мине, ко всем людям я могла показать, пользуясь своими познаниями в медицине и математике. Но не через объятия – да и какой в них толк?

И потом, если бы я обняла ее, то, наверное, уже не отпустила бы.

– Лилит… – начала она.

– Я скоро вернусь.

Я стояла перед дверями, запыхавшаяся и вспотевшая, и собиралась с мыслями. Не хотелось показаться паршивой шавкой тому, что должно было меня встретить. Я бросила через плечо взгляд на десятки мраморных ступеней, по которым только что поднялась, и на лес позади них. Моего городка видно не было. Долгое, долгое путешествие.

В следующий раз возьму лошадь.

Я вытянула шею, чтобы как следует рассмотреть дом. Странное нагромождение архитектурных деталей – аркбутаны, арочные окна, мраморные колонны – должно было придавать ему нелепый вид, но вместо этого он казался неприступным, пугающим, безразличным ко мне.

Я глубоко вдохнула и выдохнула.

Затем постучала и стала ждать.

Я ждала и ждала.

Никакого ответа.

Через пару минут я постучала снова, уже громче.

Подождала.

Тишина.

Я постучала в третий раз, в четвертый… Наконец я подумала: «Что ж, ничего глупее этого я уже точно не сделаю» – и попыталась выбить дверь.

К моему счастью – или несчастью, – та была не заперта. Петли скрипели так, словно ее не распахивали очень, очень давно. Пришлось навалиться плечом на створку из красного дерева.

Меня встретила тишина. Повсюду лежала пыль. Глазам потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к темноте; внутри царила такая же странная пестрота стилей, как и снаружи. Единственным источником света была луна в окне за моей спиной. В ее серебряном сиянии я различала очертания бесчисленных предметов – скульптур, картин, безделушек: их было так много, что глаза разбегались. Боги, до чего завораживающее зрелище!

– Эй! – позвала я.

Ни единого звука. И ни единого движения, кроме тихого шелеста полупрозрачных, поеденных молью занавесок.

Возможно, он умер. Никто не видел его десятилетиями. Вот досада – проделать весь этот путь только для того, чтобы найти гниющий труп. Интересно, он и его сородичи способны гнить? Или они просто…

– Похоже, – раздался глубокий голос, – в мой дом прокралась маленькая мышка.

Глава третья

«Нечего бояться», – сказала я себе, но волосы на затылке все равно встали дыбом.

Я повернулась на зов.

И хотя это было именно тем, чего я ожидала, вид его, стоящего на лестнице, в тенях, заставил меня подскочить – как обычно делают люди, если им под ноги из кустов выползает змея.

Моим глазам опять понадобилось время, чтобы привыкнуть к более глубокому мраку, которым была окутана лестница. Он стоял, глядя на меня сверху вниз со смутным любопытством хищного ястреба. У него были длинные, слегка вьющиеся темно-каштановые волосы и аккуратная борода. Простая белая рубашка, черные штаны, ничем не примечательные, хоть и немного старомодные. Он был рослым, но не громадным, как чудовище, и я, сколько ни щурилась, не увидела рогов или крыльев.

Меня даже слегка разочаровало то, насколько… обыкновенным он выглядел.

Но вот то, как он держался – совершенно неподвижно, – выдавало его нечеловеческую природу. Он словно окаменел, не шевелил ни одним мускулом, плечи застыли, глаза не бегали и не мигали, когда он осматривал всю меня. Пока вам не повстречается кто-то подобный, вы не задумываетесь об этих вещах, глядя на других. И вдруг внутри вас раздается вопль: «Так быть не должно!»

Он спустился ко мне. Лунный свет озарял его яркие янтарные глаза и постепенно проступившую улыбку – улыбку, которая обнажила два острых клыка.

Моя непродолжительная дрожь уступила место любопытству. Настоящие, как и говорилось в преданиях. Вот бы узнать, как они устроены! Содержится ли в его слюне антикоагулянт, а может…

– Не желаешь рассказать мне, что ты делаешь в моем доме?

Он говорил с акцентом, резко выделяя «т» и «д», зато «а» и «о» тянул вполне мелодично.

Интересно. Прежде мне не доводилось слышать обитранского акцента. Правда, в человеческих землях жителей Обитр почти не видели: вампиры нечасто покидали свою родину, а когда все же делали это, лучше было избегать их.

– Я искала вас, – сказала я.

– Так ты зашла в мой дом без спроса?

– Если бы вы встретили меня у двери, спросить было бы проще.

Он остановился у подножия лестницы. И снова эта вампирская неподвижность, если не считать медленного моргания.

– Ты сознаешь, где находишься? – спросил он.

Какой глупый вопрос.

Может, он привык к тому, что его боялись. Но со мной все было иначе. С какой стати мне бояться его? Я уже встречала смерть, трижды. Четвертая встреча пока что не впечатляла.

– Я принесла вам подарок, – сказала я.

Его брови слегка опустились.

– Подарок, – повторил он.

– Подарок.

Он наклонил голову, и его губы слегка искривились:

– Этот подарок – ты?

По моей спине вновь прошел холодок. На сей раз я почти незаметно пошевелилась, желая стряхнуть дрожь и надеясь, что вампир ничего не заметит.

– Нет.

– Не в этот раз, – поправил он, и я не нашла что ответить.

– Мой подарок – нечто совершенно особое. Уникальное. Вы, очевидно, из тех, кто ценит такие вещи. – Я указала на стены, украшенные многочисленными предметами. – Взамен я попрошу вас об одолжении.

– Тогда это уже не подарок, – заметил он. – Это плата, а я не предоставляю услуг.

– Зависит от выбора слов, – возразила я. – Выслушайте мое предложение. Это все, о чем я прошу.

Он молча нахмурился. Мне стало любопытно: мог бы хоть кто-нибудь прочитать его мысли по лицу? Я определенно не владела этим искусством.

В ожидании ответа прошла целая вечность, и наконец я неловко кашлянула.

– Мы можем где-нибудь сесть? – спросила я.

– Сесть?

– Да, сесть. У вас здесь наверняка немало стульев. Должны же вы где-то сидеть, когда проводите дни и ночи в этом особняке, совсем один.

– Я похож на того, кто только и делает, что сидит?

Он снова шагнул ко мне, и я невольно оглядела его с ног до головы, совсем того не желая.

Да уж, он выглядел так, словно вел весьма подвижный образ жизни. И наверное, порой носил тяжести…

– Ладно, – раздраженно вздохнула я. – Можно поговорить и здесь, в дверях, если хотите.

Казалось, он взвешивает все про себя. Наконец он согласился:

– Идем.

Он привел меня в гостиную, загроможденную еще больше прихожей. К счастью, эту комнату освещали, хотя и слабо, бра, где пылало необычное голубое пламя. На стенах – картины, щиты, мечи и свитки. Переполненные книжные шкафы были втиснуты везде, где можно, и даже заслоняли собой окна; в центре комнаты стояла превосходная разномастная мебель. С потолка на нас глядели статуи: с одной стороны – нефритовый кот, с другой – свирепая, опасливо глядящая, до неприличия обнаженная женщина из черного мрамора. Шторы были из лазурного шелка, такие же занавеси имелись на противоположной стене: раздвинутые, они открывали взгляду еще одну коллекцию картин.

Здесь царил страшный беспорядок, и все же это было самое захватывающее, самое красивое место, которое я когда-либо видела.

Всего за секунду-другую я распознала предметы искусств из четырех разных стран, четырех отдаленных уголков мира. Я не могла даже представить, сколько знаний собрано в этой комнате. Должно быть, мои глаза чуть расширились, поскольку вампир издал низкий звук – едва ли не смешок:

– Не нравится мой декор?

Не нравится?

Я хотела сказать, что в жизни не оказывалась в столь невероятном месте, но потом подумала, что, пожалуй, еще не время играть на его самолюбии.

– Из какого вы Дома? – спросила я вместо этого.

Он снова моргнул и спросил, видимо решив, что ослышался:

– Прошу прощения?

– К какому Дому вы относитесь? Там, в Обитрах. – Я указала на стену. – Здесь все такое яркое, явно не из Дома Тени. А сами вы кажетесь достаточно трезвомыслящим, чтобы принадлежать к Дому Крови. Выходит, вы из Дома Ночи?

Его брови снова опустились, нависнув над янтарными глазами так низко, что те стали похожи на драгоценные камешки, сверкающие в тени.

Можно было даже не уточнять, пришел ли он в замешательство. Ну и хорошо. Вероятно, он удивился, узнав, что кто-то из людей интересуется тремя вампирскими королевствами Обитр. А мне нравилось интересоваться всем. Ни в чем другом я не была так хороша, и, кроме того, когда отмеренный тебе срок короток, всегда хочется потратить его на то, чтобы узнать как можно больше.

– И тебя действительно не волнует то, что я могу тебя съесть? – спросил он.

«Немного волнует», – прошептал мой внутренний голос.

– Нет, – ответила я. – Иначе вы бы уже сделали это.

– А может, есть еще кое-что, чем я хотел бы заняться для начала, – сказал он так, что было ясно: другие пугались намного сильнее меня.

Я же устало вздохнула:

– Мы можем поговорить? Времени у нас совсем немного.

Он выглядел слегка разочарованным. Потом махнул рукой в сторону гостиной. Я легко, держа спину прямо, села в красное бархатное кресло, покрытое пылью. Он устроился на кожаном диване напротив меня и принял небрежно-ленивую позу.

– Вы знаете Адкову? – спросила я.

– Достаточно хорошо.

– Город поразила болезнь.

Его губы изогнулись.

– Слышал, один из ваших переменчивых богов затаил небольшую обиду на горожан. Как прискорбно.

Будто Ниаксия, изгнанная богиня вампиров, была добрее нашего бога. Конечно, двенадцать богов Белого пантеона могут быть сколь угодно холодными и непостоянными, но Ниаксия – еретичка, оставившая пантеон две тысячи лет назад ради создания собственной цивилизации вампиров, – была такой же безжалостной и жестокой.

– Становится только хуже, – сказала я. – Болезнь уже распространяется на близлежащие районы. Число погибших исчисляется тысячами, и оно будет расти.

Моргнув, я увидела перед внутренним взором пыль – прогорклую пыль, сметенную с полов больниц и спален, с улиц. Пять-шесть раз в день ее выметали из церквей – по случаю непрекращающихся похорон.

Я видела пыль, которую сама выметала из спальни Мины: с каждым днем ее слой становился все толще. Но мы с сестрой притворялись, что не замечаем этого.

Я откашлялась и продолжила:

– Все ведущие ученые и врачи Адковы и Басции работают над поиском лекарства.

А с ними священники, маги и, конечно же, колдуны. Но я уже не тешила себя мыслью, будто кто-нибудь из них может нас спасти. В конце концов, это их бог проклял нас.

– Думаю, что вы, лорд…

Я запнулась, поняв, что так и не спросила его имени.

– Вейл, – спокойно сказал он.

– Лорд Вейл… – Я сложила руки перед собой. – Думаю, у вас найдется ключ к решению.

– А ты тоже относишься к ведущим ученым и врачам этой страны? – ухмыльнулся он.

Мои челюсти сжались. Я плохо считываю поведение других, но сразу же поняла, что он хотел посмеяться.

– Да. Так и есть.

Снова эта морщинка между бровями.

– А что? – рявкнула я. – Вы хотите, чтобы я скромничала? Сами-то скромничаете, когда дело касается вас?

Вейл выглядел так, словно вообще не умел скромничать.

– Как тебя зовут? – спросил он. – На случай, если я захочу удостовериться, что ты – одна из них.

– Лилит.

– Лилит, а дальше?

– Просто Лилит. Вы назвали только свое имя, и я поступлю так же.

Он слегка пожал плечами, словно хотел сказать: «Не поспоришь».

– Итак, Лилит, как ты собираешься спасти мир?

Вновь слова, пропитанные слащавой насмешкой, которую заметила даже я.

И я сказала:

– Мне нужна ваша кровь.

Он долго молчал.

А потом рассмеялся.

Тихо, с достоинством, и все же в его смехе отчетливо звучали угрожающие нотки. Интересно, сколько людей слышало этот смех в последнюю минуту своей жизни?

– Ты пришла просить моей крови, – протянул он.

Ладно. Это и впрямь выглядело так, будто мы поменялись ролями.

– Да, – ответила я. – Мне нужно совсем немного. Вы и не заметите.

Он недоверчиво уставился на меня.

– Это совсем не больно, – начала я убеждать его. – Обещаю.

– О боли я подумал бы в последнюю очередь.

Он выпрямился и закинул ногу на ногу.

– Я возьму всего четыре флакона зараз. Может, чуть больше, если потребуются дополнительные анализы. Я стану приходить к вам раз в месяц.

– Нет, – твердо ответил он.

Я тихо выругалась про себя.

– Почему?

– Потому что пару столетий назад я решил больше не делать того, чего мне не хочется. Давать тебе кровь я не хочу. Так что нет, мышка. Таков мой ответ.

Я и вправду не знала, что предпринять. Казалось, он почти развлекался, ведя со мной игру в кошки-мышки, и мне не пришло в голову, что он может отказаться – или, по крайней мере, что он сделает это так бесцеремонно.

Теперь его лицо было маской. Ни заломленных бровей, ни ухмылок. Его слова звучали так, словно он отклонил приглашение на ужин от неприятного ему соседа. Чистое равнодушие.

Я зарыла руки в складки юбки, чтобы скрыть побелевшие костяшки стиснутых пальцев.

Конечно, все это не имело значения для него. Чего, как не равнодушия, я могла ожидать от такого, как он, – существа, которому неведомы жизнь, смерть, страдания?

Усилием воли я сделала то, что сделала бы Мина. Мина всегда сладко улыбалась и очаровывала. Я не умела очаровывать и не думала, что в подобном поведении был смысл, но попробовать стоило. Так что я улыбнулась, хотя это больше походило на оскал.

– Вы не дали мне договорить, лорд Вейл. В обмен на кровь я каждый раз буду вам кое-что дарить.

Я полезла в сумку и достала оттуда тщательно уложенную розу. Прежде чем передать ее Вейлу, мне пришлось пристально взглянуть на нее. В этой гостиной роза, казалось, стала еще прекраснее, будто оказалась именно там, где нужно.

Он уставился на подарок с каменным лицом.

– Это цветок. Весьма красивый.

Он был совершенно не впечатлен и даже не пытался скрыть это.

– И поверьте, – продолжила я, – красота – наименее интересное его свойство.

– О? Почему же?

– Этого вы не узнаете, если не согласитесь на сделку.

Он посмотрел на меня, прищурившись.

– Сколько? – спросил он.

– Визитов?

– Роз.

– Я приду к вам шесть раз и всегда буду приносить по розе.

Я ожидала еще одного бесцеремонного отказа. Но вместо этого Вейл осмотрел розу, слегка покрутив ее в пальцах. Взгляд его был жестким и холодным. И отчего-то немного знакомым. Потом я поняла, что это взгляд ученого, привыкшего анализировать вещи, разбирать их по косточкам.

Я испытала некоторое облегчение. Страсть к науке была мне понятна. Хотя Вейл и я различались во всем – человек и вампир, лорд и дочка фермера, почти бессмертное существо и жалкая смертная, – нас объединяла наука, и это роднило меня с ним сильнее, чем с большинством людей, среди которых я жила.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Я принимаю твои условия. Оборудование при тебе? Давай не будем тянуть.

Разумеется, я принесла свое оборудование. Иглы и флаконы я приготовила заранее. Вейл закатал рукав рубашки, протянул руку, и я взяла у него кровь.

Вблизи он пах жасмином, выглядел одновременно старым и молодым, чужим и знакомым. Кожа была гладкой и загорелой. Когда я коснулась его запястья, чтобы подвинуть руку, отсутствие тепла заставило меня подскочить, но при этом Вейл был не таким холодным, как я представляла. Люди отзывались о вампирах как о ходячих трупах; я видела много, очень много трупов, и Вейл был совсем не похож на них.

Тем не менее я сама не знала, чего ожидала, когда начала пронзать иглой кожу с внутренней стороны руки. Потребовалось больше усилий, чем при взятии крови у людей. Игла вошла с тихим «чпок». Кровь, которая текла в мой флакон, по консистенции напоминала человеческую, но была намного темнее, почти черной.

Я завороженно смотрела на нее. Затем, когда стал наполняться второй флакон, мой взгляд переместился на остальную часть гостиной, на увешанные гобеленами стены, на книжные полки. Боги, некоторые тома, небрежно распиханные по пыльным углам, стояли тут чуть ли не веками.

Интересно, сколько лет Вейлу? Легенда гласила, что он обитал здесь, за окраинами Адковы, почти два века. Но сколько десятилетий – столетий? – он прожил до этого?

И что пережил за это время?

– Тебе нравится смотреть?

Голос Вейла заставил меня вздрогнуть. Я снова перевела взгляд на него. Он уставился на меня, как на подаренную розу – его глаза отрывали от меня частичку за частичкой, лепесток за лепестком.

«А вам?» – хотела спросить я, но вместо этого произнесла:

– Что станет со всеми этими вещами, когда вы умрете?

– Я бессмертен.

– Вы не бессмертны, – усмехнулась я. – Просто живете очень долго. Большая разница.

– К тому времени, как эта разница станет заметна, уверен, мне будет все равно.

Вейлу давно все опостылело, судя по состоянию особняка, но я решила не говорить этого.

Внутри меня узлом затянулась зависть. С каким небрежным безразличием он говорил обо всем этом! О своей жизни! Его пресыщенность просто возмущала меня. Он копил все эти знания, но вовсе не интересовался ими. Вот же эгоист.

– А мне кажется, если прожить столько лет, важным становится только… – Последний флакон был почти полон, я наблюдала за тем, как внутри его пузырится кровь, и готовилась вынуть иглу. – Знание.

– Знания – скучная безделка, – сказал Вейл с чрезмерной беспечностью, и я едва не ахнула от ужаса:

– Нет, это не может быть правдой! Мы должны узнать о мире еще столько всего!

Он рассмеялся – снисходительно, как смеются над котенком, нетвердо стоящим на лапках. Я же закупорила последний флакон, собираясь вынуть иглу, и с некоторым удивлением обнаружила, что вокруг ее кончика уже затянулась кожа. Мне пришлось буквально рывком выдернуть иглу из вены. Вейл никак не отреагировал.

– Спустя столько времени понимаешь, что копить знания не имеет смысла. Если знание не применяется, в нем нет смысла. Оно не может считаться сокровищем.

– О? – Я встала, убрав свои инструменты. – Что же тогда может им считаться?

Вейл тоже встал. Он был довольно высоким и теперь смотрел на меня с волчьим восторгом. Его улыбка вновь обнажила смертоносные клыки. В янтарных глазах сверкал лунный свет, лившийся из окна.

Я вдруг почувствовала себя глупо из-за того, что не увидела в нем чудовища. В этот момент, с ухмылкой на губах, он походил на то самое существо из легенд. На монстра, о котором рассказывали шепотом.

– Любопытство, – ответил он.

Глава четвертая

Кровь Вейла была прекрасна, иначе и не скажешь: так же красива, как цветочное поле.

Когда в ту ночь я вернулась домой, почти рассвело. Но я не устала – нет, совсем нет. Меня буквально трясло от волнения, разум снова и снова прокручивал в памяти каждое мгновение того визита, выжигая образы на подкорке мозга. Бо́льшую часть пути я прижимала сумку к груди, словно защищала ее от мира. В конце концов, в нем была контрабанда.

Я сразу же направилась в свой кабинет и заперла дверь. Мине не стоило знать, что я задумала ради нашего общего блага. Чем меньше я буду втягивать ее в свою кощунственную авантюрку, тем лучше.

Но в доме не звучали ничьи шаги. Мина крепко спала. Я стала вытаскивать из сумки оборудование, разрушая порядок на столе, который так тщательно навела перед уходом. Подтащив столик к центру пола, я установила на нем свою зрительную линзу – прибор из множества латунных колец, помещенных друг поверх друга; верхнее, со стеклом, было снабжено шарнирами, чтобы располагать его вертикально. На каждом кольце были вырезаны руны и символы, и когда я коснулась прибора, то почувствовала исходившую от них магию. Окунув палец в чернила, я начертила ряд отметок на внешней стороне колец.

Сама я, конечно, ни в коей мере не владела магией, да и не хотела владеть – слишком много раз я видела, как она губит людей. Но инструменты, изготавливаемые при помощи магии, несомненно, приносили пользу. Мою линзу создала жрица Зраны, богини видения и знания. Мне нравилось рассматривать все и вся при помощи ее устройства; следовало благодарить богиню хотя бы за это.

Я закончила чертить руны, поставила флакон с кровью в центр устройства и задула свечи. Верхнее кольцо из меди излучало ровный свет и тепло, и, когда я поправила петлю, на стену упал отблеск.

В этом сияющем кольце содержалась кровь Вейла, вернее, основа его крови, мельчайшие частицы жизни. Они походили на красно-черные лепестки, рассыпанные по штукатурке, и эти соцветия медленно плыли по стене, точно небесные созвездия.

Порой люди говорили о вампирах, будто о живых мертвецах, об оживших трупах. С первого же взгляда на Вейла я поняла, что это не так. Тем не менее я знала, что вампиры теснее людей связаны со смертью, поэтому я ожидала увидеть в его крови хоть какие-нибудь ее признаки.

Нет и нет. Смертью тут и не пахло. В крови Вейла таились красота, жизнь и поразительное чудо. Несмотря на возраст – несколько сотен лет, – его кровь была здоровой, правильной. Отчасти даже изысканной. Ничего общего с человеческой кровью: я могла быть уверена, что при проверках она поведет себя совершенно иначе. И все же в ней крылось что-то знакомое, словно Вейл был улучшенной версией нас.

Возможно, еретическая богиня вампиров все-таки создала кое-что интересное.

Я смотрела на кровь слишком долго, совершенно завороженная.

Мой инструмент был создан магией Зраны, богини Белого пантеона. Входившие в него божества презирали Ниаксию, мать вампиров, а значит, я должна была очень осторожно использовать инструменты, изучая эту кровь.

Одно то, что я раздобыла эту кровь… и принесла ее в город, где поклонялись Витарусу…

Я моргнула – и увидела коленопреклоненного отца на иссохшем поле, и нашу погибель в его дрожащих пальцах, и его готовность насолить богу, который с радостью отплатит ему тем же.

Отогнав эти мысли, я быстро сложила инструменты и спрятала кровь Вейла в ящик.

И все-таки каждые несколько часов я доставала флаконы, чтобы полюбоваться ею, хоть это и продолжалось считаные секунды. Я клялась себе, что делаю это с мыслями о работе; и в целом не лгала, ведь в следующие дни я не отрывалась от рабочего стола больше чем на десять минут… Но на самом деле я была… ну… слегка очарована. Всякий раз, когда на моей стене, внутри светового пятна, виднелись черные крупинки из крови Вейла, у меня вырывался благоговейный вздох.

– Что это такое?

Я обернулась. В дверях стояла Мина. На мгновение меня потрясло явное увядание сестры – по сравнению с силой жизни, которая таилась в крови вампира. В кругах под ее глазами, в углублявшихся впадинах на щеках затаилась тьма. Некогда Мина была поразительно красива, и красота все еще была при ней, но теперь стала устрашающей, как каменный лик богини на надгробии. Я уставилась себе под ноги. Сколько времени она стояла здесь? Если долго, она видела многое из того, чем я занималась. Если нет, следовало тревожиться из-за толстого слоя пыли под ее ногами. И я не знала, какой из двух ответов устраивает меня больше.

– Что это? – снова спросила она.

– Ничего, – ответила я, хотя сестра знала меня достаточно, чтобы понять: иногда «ничего» означает «все».

Я сунула флаконы и линзу в сумку, застегнула ее и встала со словами:

– Мне нужно идти. Я звана к Фэрроу. О твоем ужине позаботится Роза, а я…

Я прошла мимо сестры, которая даже не шелохнулась, задела ее плечом и потом старалась не смотреть, как равномерно оседают на пол пылинки, так, словно отсчитывают секунды.

– Лилит, подожди… – сказала она.

Я замерла, но не обернулась.

– Что?

Мой голос звучал холоднее, чем мне хотелось бы. Вот бы мне быть такой же дружелюбной, как Мина. Как наша мать. Наш отец. В нашей семье, где все тепло относились друг к другу, я отличалась от остальных: я обладала холодным умом, способным поглощать учебники и расшифровывать уравнения, но не знала, как нежно произнести чье-нибудь имя или прикоснуться так, чтобы это считалось лаской.

– Останься сегодня со мной, – сказала она. – Можем прогуляться.

– Я бы хотела, правда. Но работы слишком много.

Даже я понимала, что ее «Ну почему?» в ответ на эти слова прозвучало разочарованно. И я понимала, что она имеет в виду: «Разве это не самое важное»?

Пока я росла, люди вечно спрашивали меня: «Почему ты так много работаешь?» И всегда выбирали один и тот же тон, неловкий и жалостливый, давая понять, что на самом деле хотели бы задать совсем другой вопрос. Я неплохо выучила подтекст. Мол, я трачу свою жизнь впустую, а она и без того обещает быть короткой. Так зачем уделять столько времени труду?

Теперь я слышала все это в голосе Мины. То же осуждение, то же замешательство. Но сейчас истекало именно ее время, и она умоляла меня потратить часть его.

Но в этом и заключался ответ.

Почему я так усердно работала? Я работала, потому что знала: мне не хватит времени. И я буду продолжать начатое до тех пор, пока не смогу дать больше ничего. Мой ум станет тем механизмом, что окончательно измельчит меня.

Лучше уж так, чем тратить время, делая для Мины будущую разлуку со мной еще более тяжелой. Моя любовь не даст сестре ничего. Зато моя работа даст ей хотя бы шанс.

– Мне нужно идти, – снова сказала я. Мина осталась в коридоре смотреть мне вслед.

Она не поймет, если я попытаюсь объяснить. Она не знает смерть в лицо, подобно мне. И в конце концов, из нас двоих умереть должна была не она.

Глава пятая

Я шла к окраине города, откуда можно было отплыть в Басцию. Мне встретились прислужники Витаруса, которые, стоя на коленях, молились над кучами горящей листвы. Их возглавлял Томассен – главный священник Адковы и преданный последователь Витаруса, высокий, худой мужчина лет пятидесяти с добрыми глазами. Он был того же возраста, что и мои родители, но в последние годы сильно постарел. Должно быть, если ты проводишь столько времени, пытаясь понять, почему твой бог отвернулся от тебя, это не проходит бесследно.

Он слабо улыбнулся мне, на что я, проходя мимо, ответила коротким кивком.

Близкий друг моего отца, он всегда был добр к нам с Миной. Думаю, ему было жаль нас. Забавно, ведь я тоже жалела его, склонившегося над пеплом, которым он кормил своего бога, в то время как бог дарил ему такой же пепел.

Я продолжила свой путь к окраине и там нашла корабль, уходивший по каналу в Басцию. Плавание заняло несколько часов, а мой желудок давно отвык от морских путешествий, но, ступив на пристань, я поняла, что дело того стоило.

Я глубоко вдохнула городской воздух – воздух, который, казалось, пах книгами, возбуждением и знаниями… и еще, пожалуй, мочой – слегка. Я провела здесь шесть лет, изучая науки в университетах и библиотеках. И теперь была ошеломлена тем, как сильно я, оказывается, скучала по этому городу. Даже высокие и величественные здания дышали историей – многие из них были возведены около тысячи лет назад.

Фэрроу, как я и предполагала, сидел в своем кабинете – комнатенке, запрятанной в глубине здания университетского архива. И, как я и предполагала, он был рад меня видеть. Он поднял глаза, увидел меня, его улыбка ярко засияла и зажгла искорку вины в моей груди.

Не следовало так поступать. Не следовало подвергать его опасности.

Но он был одним из умнейших людей на свете, а я нуждалась в помощи.

Фэрроу был высоким и стройным, с пепельно-светлыми волосами, которые постоянно приходилось откидывать, чтобы они не лезли в глаза, а еще он носил – и вечно ломал – серебряные очки. Обычно он склонялся всем телом над столом с интересной работой – и сделал именно это, когда я установила свою линзу на краю его стула в центре комнаты и на исписанной мелом стене появились прекрасные частички-лепестки.

Его глаза расширились, и он немного сполз с кресла, чтобы рассмотреть картинку поближе. Даже затаил дыхание.

Я всегда ценила в Фэрроу способность чистосердечно изумляться чудесам окружающего мира. Когда я познакомилась с ним, молодым студентом, мне понравилось, что он воплощал в себе то, о чем так сильно мечтала я и чего не могла достичь. Только мужчинам из высшего общества выгодно открыто восхищаться своим мастерством: это делает их интересными и эксцентричными, преданными и страстными. А женщин? Женщин то же самое делает скучными.

Я много раз видела Фэрроу пораженным – но не так, как в эту минуту. Он встал, обошел комнату, прищурился, осмотрел флакон крови, затем вернулся к своему креслу и рухнул в него, ероша волосы и глядя на меня сквозь перекосившиеся очки.

– Великие боги, Лилит, что это? На что я смотрю?

Я сглотнула. Я не хотела произносить это слово, особенно вслух. Фэрроу подвергся бы риску, причем куда большему, чем нес мой приход. Но была причина, по которой я привезла кровь сюда, а не попросила Фэрроу съездить в наш проклятый город.

Эгоизм? Я и так знала это.

– Если бы я могла подвергнуть это перегонке, – произнесла я, – какой метод ты бы посоветовал? Для подобного вещества?

– Вероятно, тебе понадобится магия.

– А если без магии?

Фэрроу нахмурился:

– Что значит «если без магии»?

Я посмотрела на свою линзу. Проекция крови на стене уже работала дольше, чем когда-либо у меня дома. Я боялась, что магия распознает природу вещества, которое анализировали с ее помощью. Магия была такой же капризной и непостоянной, как боги.

– Может, есть способ сделать это без нее? – спросила я. – Научными, а не магическими средствами?

Фэрроу казался сбитым с толку, и неудивительно. Наука и магия нередко были частями одного целого, дополняя друг друга, используя одни и те же методы.

– Это… Это сложно. Или даже невозможно. Отнеси это в один из храмов Зраны. Послушай, что скажут жрицы.

– Нельзя.

Между его бровями образовалась морщинка, изумления на лице как не бывало.

– Почему, Лилит?

Я заскрежетала зубами и резким движением смела руны со стола, как раз тогда, когда линза начала слабо пахнуть дымом. Проекция исчезла, отчего в комнате потемнело. Даже во мраке я чувствовала взгляд Фэрроу, жесткий и пронзительный. В его чертах больше не было детского любопытства. Теперь он казался встревоженным, и только.

Ну конечно встревоженным. Я ведь пришла сюда, памятуя, что он один из самых умных людей, которых я знаю. Разве мог он не понять, что находится прямо перед ним?

– Спасибо, Фэрроу. Я ценю твою…

Я уже повернулась к двери, но он схватил меня за руку и крепко сжал ее.

Я окинула взглядом его длинные пальцы, стиснутые на моем предплечье. Затем уставилась на его лицо. Теперь его переполняли беспокойство и такое же восторженное воодушевление, как и несколько минут назад.

В этом был весь Фэрроу. Он разом чувствовал все. И показывал все.

– Скажи мне, что это, – потребовал он.

Я покачала головой, что само по себе было ответом.

– То самое? Живая и мертвая одновременно. Я сразу так и подумал, но потом решил, что ты бы никогда… – Он сглотнул, сдавив пальцы. – Скажи мне, что я ошибаюсь.

Я не могла. Никогда не умела лгать.

Осознав все, Фэрроу помрачнел, с его лица исчез румянец.

– Что ты делаешь, Лилит?

Я отстранилась. От этого осуждающего тона в животе появилась неприятная тяжесть.

– То, что должна.

Но Фэрроу, начав задавать вопросы, уже не мог остановиться:

– Где ты это взяла? Откуда… – Проблеск нового осознания. – У него? Ты ходила к нему? Одна?

– Я сделала то, что должна была сделать, – снова прошипела я, всеми силами пытаясь скрыть раздражение.

Что он себе думает? Разве я не знаю, что это глупо? И опасно?

– Ты собираешься вводить людям кровь вампира? – прошептал он.

– Ш-ш-ш! – заозиралась я.

Его рот резко захлопнулся. Наши взгляды устремились к потолку – к небу за ним, ведь боги могли слышать все.

Я сделала глубокий вдох, выдохнула и тихо сказала:

– Когда я закончу с исследованиями, это уже не будет кровь вампира. Я сделаю из нее нечто иное. Лекарство.

– Это опасно.

Он грустно покачал головой.

– Я позабочусь о том, чтобы это не навредило им.

– Им? А что насчет себя?

Мной овладело неудержимое разочарование.

– А что я? – рявкнула я. – Мы все молились! Следовали учению Белого пантеона. Все те десять лет, что мы были прокляты богами, Витарус получал от нас подношения. Мы спрашивали мнения ученых, священников, послушников, колдунов. Испробовали магию всех богов, включая того, кто проклял нас. Что еще нам остается?

– Я волнуюсь за тебя, Лилит, – тихо сказал он.

Сначала я даже хотела посмеяться над ним: беспокоится обо мне, которой осталось несколько жалких месяцев, а не о судьбе целого города?

Он придвинулся настолько близко, что я ощутила тепло его кожи, а наши лица оказались всего в паре дюймов друг от друга.

– Я волнуюсь за тебя, – повторил он тише. Нежнее. – Останься. Вместе мы что-нибудь придумаем.

«Останься». Он не впервые просил меня об этом, но впервые стоял так близко, что его дыхание согревало мои губы. «Останься».

Как и в прошлый раз, когда он предложил это, я испытала искушение. Рядом с Фэрроу мне всегда было спокойно. Он нравился мне. Я ему доверяла. Мне было ведомо то, как он целуется, как прикасается ко мне, как ощущается внутри моего тела. Немало времени у меня уходило на раздумья о том, как правильно себя подать, и на контроль за каждым своим движением, каждым мускулом. Несмотря на это, я по-прежнему не слишком нравилась людям, но Фэрроу был другим. И когда он сказал: «Вместе мы что-нибудь придумаем», я, конечно, не поверила ему, но загорелась желанием хотя бы попытаться. А это что-то да значило, верно?

Однако было бы несправедливо по отношению к Фэрроу, если бы я позволила ему любить меня так, как он мечтал, или если бы я полюбила его, предложив свою раздробленную душу. Я не могла и не хотела дать ему все то, чего он жаждал. И потом, любить то, чего скоро не станет, – пустая трата времени.

Я отстранилась и взяла свою сумку. Фэрроу, судя по его взгляду, заметил, как тщательно я ее собрала – точно отправлялась не домой, а в длительное путешествие.

– Ты идешь туда прямо сейчас? – спросил он встревоженно.

– Да.

– Лилит…

Его голос звучал безнадежно: голос сломленного человека. Я не хотела отворачиваться от него, но все же сделала это.

– Останься, – снова сказал он. – Пожалуйста.

– Чего ты боишься? – спросила я. – Того, что я паду во тьму? Все мы уже там. Живем во тьме годами и падаем лишь глубже.

Я не стала добавлять, что падаю в нее с рождения.

– Слишком поздно, Фэрроу, – покачала я головой. – Слишком поздно.

Глава шестая

Когда я добралась до особняка Вейла, было далеко за полночь. Как часто бывало в это время года, моросил холодный дождь. Я постучалась в дверь. В ответ – ни звука.

Я была уставшей, промокшей, раздосадованной и странно взвинченной после встречи с Фэрроу. А значит, вовсе не расположенной к играм.

Я принялась с силой колотить в дверь, пять, шесть, семь, восемь, девять раз, а затем сама распахнула ее, так и не дождавшись Вейла. Он по-прежнему не запирался. Да и зачем?

– Лорд Вейл? – крикнула я в густую пещерную темноту и закрыла за собой дверь.

Кругом – тишина, ни единого движения. Наверное, Вейл решил, что устал от меня и не станет откликаться, ожидая, когда я уйду. А может, он хочет заманить меня внутрь и сидит в засаде, пока не улучит момент, чтобы напасть и съесть меня.

Побродив по главному коридору и никого не обнаружив, я поколебалась и все же рискнула подняться по лестнице.

Я говорила себе, что просто делаю дело, но, если честно, по позвоночнику пробегала легкая дрожь восторга.

Моя мама считала, что мне нравятся науки, поскольку я любознательна от природы. В этом она, скорее всего, не ошибалась. Она знала меня лучше любого другого.

Я собирала знания так же, как другие собирают драгоценности, а дом Вейла был полон того и другого. Лестница вела в длинный коридор, такой же загроможденный и разностильный, как и другие части особняка, виденные мной. Стены были украшены произведениями искусства, в большинстве своем изображавших перокрылых вампиров, что потрошили, пронзали, сжигали своих жертв, терзали их десятками иных способов. Причем жертвами чаще всего становились другие вампиры, с крыльями, как у летучих мышей. Но в этих залах были и иные артефакты. У одной из стен, на фоне отслаивающихся позолоченных обоев, стоял набор костей от гигантских крыльев. Я замерла и принялась благоговейно рассматривать их.

Невероятно.

Монтировщик скелета создал подлинный шедевр, я никогда еще не встречала ничего подобного. Каждое крыло было больше моего роста, кости красиво поблескивали. Но несмотря на утонченную элегантность, крылья явно были сильными: я поняла это, хотя мускулатура отсутствовала.

Видимо, я была права насчет Вейла. Он – ночерожденный вампир, принадлежащий к Дому Ночи, единственному королевству крылатых вампиров.

Как же выглядели его крылья?

Далекий звук оторвал меня от размышлений, я напряглась и резко повернулась, устремив взгляд в конец зала.

Звук доносился из-за угла. Он раздался снова. Мгновение спустя я поняла, что это голос, но чересчур высокий, чтобы принадлежать Вейлу. Вопль без слов. Кто-то кричал от боли?

Мое сердце забилось быстрее.

До этого я не слишком задумывалась о том, действительно ли Вейл ест людей. Но если он и вправду их ел, то наверняка заманивал жертв к себе.

Мне явно следовало бежать. Но бороться со своей природой бессмысленно, а я была любопытна от природы. Поэтому я бросилась не прочь от звука, а, напротив, туда, где он раздавался, завернула за угол коридора и увидела, что сквозь открытую дверь льется холодный свет.

Звуки становились все ближе, все громче.

Лишь в нескольких шагах от двери я залилась румянцем, осознав, что тот, кто кричал, делал это вовсе не от боли. Наоборот.

Стоны сделались оглушительными.

Нет, Вейл был не один. А та, с кем он был, прекрасно проводила время.

Дверь оказалась широко распахнута. Кто на моем месте устоял бы и не стал подсматривать?

Я выглянула из-за дверного косяка. Передо мной была спальня Вейла, большая комната, задрапированная шелком и увешенная картинами; всюду, куда бы ни падал мой взгляд, стояли пыльные статуэтки. В центре спальни находилась большая резная кровать, застланная красивыми простынями, спутанными и скрученными.

Два тела на этой кровати тоже переплелись, настолько тесно, что я не могла сказать, где заканчивается одно и начинается другое.

Она стояла на коленях; под растрепанными рыжими кудрями блестела золотистая кожа. Он был сзади и сжимал ее бедра. Я могла видеть разве что его спину и ее взъерошенные волосы, да еще ее раскинутые руки, стискивавшие простыни, пока он яростно вбивался в нее. С каждым толчком его мышцы ходили под кожей, бугрились на широкой спине, изогнутых ягодицах, поджарых бедрах.

Он выглядел таким же величественным и прекрасным, как крылья в коридоре. И я представила их на нем – с мускулами и кожей. Может, они были бы такими же – почти такими же – красивыми, как весь он в эту минуту.

Мое лицо пылало. Я была не в силах отвести взгляд. Вообще-то, я собиралась окликнуть их или отступить – но не смогла: застыла на месте.

Женщина припала к кровати – подушка слегка, совсем слегка заглушала ее крики удовольствия, все более сильные. Вейл теперь двигался быстрее и энергичнее, плоть сталкивалась с плотью, он льнул к ней, падая на ее спину.

Я смотрела не мигая, как он прижимается к ней, дотрагивается ртом до ее плеча, соприкасается с ней всем телом. Наконец он издал звук – грубый выдох, от которого волоски на моих руках встали дыбом; я с трудом расслышала его сквозь ее стоны.

Оба рухнули на постель, и тогда я вздохнула с ними в унисон. Мои пальцы, стиснувшие дверной косяк, разжались. Я даже не помнила, когда вцепилась в него.

Вейл резко повернулся к двери:

– Лилит.

Какую-то долю секунды он действительно выглядел потрясенным. Изможденным. Затем его гладкое лицо затвердело, на нем отразилась злость. Он повернулся спиной ко мне и встал с кровати, подбирая с пола скомканную кучу ткани, отчего мне снова открылся будоражащий вид на его зад.

– Что, – рявкнул он, – ты здесь делаешь?!

– Вы не открывали дверь.

Мой голос прозвучал тише, чем хотелось бы. Женщина даже не попыталась прикрыться. Она перевернулась на ложе, потягиваясь, и я увидела, что она вся в крови – раньше багровые пятна сливались с темными простынями. Особенно много крови было на горле. Она улыбнулась, обнажив острые зубы.

– Вейл, ты пригласил друга из людей?

Шум ее выдоха заставил меня сделать шаг назад. Но улыбка женщины исчезла, как только Вейл бросил на нее предостерегающий взгляд.

– Это всего лишь мышка, – усмехнулся он. – Нет. Крыска. Незваный вредитель.

Он резко встряхнул подобранный с пола халат и набросил его на плечи.

– Я стучалась, – сказала я. – Вы не отвечали. Что мне оставалось, кричать?

– А вот я кричала, – тихо хихикнула женщина, и Вейл снова бросил на нее невеселый взгляд. – Что? Не желаешь поделиться?

– У меня дома в последнее время и так слишком шумно. Не оставишь нас ненадолго?

Она вздохнула, затем вскочила с кровати, гибкая, как кошка. Схватила кусок ткани с тумбочки и вытерла кровь с груди и горла.

– Мне все равно пора. Благодарю тебя, Вейл, за всегдашнее гостеприимство.

Она наклонилась, подняла простую черную рубашку и штаны, а потом, проходя мимо, окинула меня с ног до головы долгим, заинтересованным взглядом.

Вейл молча смотрел в окно, пока ее шаги не стихли. Лишь тогда он наконец взглянул на меня. Он успел облачиться в бордовый бархатный халат, свободно подвязанный вокруг талии, открывавший длинную полоску груди, усеянную черными завитками волос; но, увы, ниже талии не было видно ничего.

Мои губы сжались.

Его халат был таким…

– Что? – рявкнул он.

– Что?

– Ты насмехаешься!

– Да, но не над вами. Только над…

Я захлопнула рот: сообщать кому-нибудь, что тебя смешит вид его одежды, наверное, не очень вежливо.

– Ну? – раздраженно выдавил он.

– Ваш халат. Он просто… такой вампирский.

Его губы тоже сжались.

– Да, но… Я же вампир. Неудивительно, что с такой наблюдательностью ты настолько успешна в своей профессии.

Я подавила смех.

Да, конечно. Я здесь, чтобы работать.

– Я пришла за вашей кровью. Мы ведь условились, что я приду через месяц.

– А что насчет платы?

Я полезла в сумку и выудила из нее розу, тщательно завернутую так, чтобы ни один лепесток не погнулся и не помялся. Он протянул руку, и я замешкалась. Последовал раздраженный вздох:

– Что? Теперь ты меня боишься?

Нет, я не боялась. Просто в комнате пахло сексом. Я пересекла спальню, оглядывая окровавленные, скомканные простыни. Взявший розу Вейл уставился на нее, явно не впечатленный.

– Тот цветок, что ты принесла в прошлый раз, все еще выглядит самым обыкновенным, – сказал он.

– Вам придется набраться терпения. Я не лгу, лорд Вейл. Эти розы – особенные. Обещаю.

– Можешь называть меня просто Вейлом, – проворчал он. – Полагаю, когда ты показываешь кому-нибудь свою задницу, надобность в титулах отпадает. – Он тяжело опустился в бархатное кресло у окна. – Давай покончим с этим.

– Прямо здесь?

– Да, здесь. Что-то смущает?

Я снова взглянула на кровать, и он издал низкий шелковистый смешок:

– Что? Тебя действительно отвлекают мысли о сексе?

Так и было, но я не собиралась в этом признаваться. Я опустилась на колени перед Вейлом и достала из сумки оборудование.

Когда я взяла его за руку, чтобы ввести иглу в вену, то остро ощутила соприкосновение моей кожи с его телом.

Он вновь рассмеялся, стоило мне протолкнуть иглу сквозь его неподатливую плоть.

– Я слышу, как бьется твое сердце. Это нервозность или возбуждение?

Я тоже слышала этот стук – и как же мне хотелось, чтобы оно билось тише! Даже я не знала, отчего оно так ухало в груди; но ни одна из предложенных Вейлом версий меня не радовала.

– Забавно, что ты без страха разгуливаешь по моему дому, – сказал он, – но при этом вид постельных утех действует тебе на нервы. Никогда не пойму людей.

– У меня было много секса.

Стоило мне это вымолвить, как я мысленно прокляла саму себя: зачем я это ляпнула, во имя богов?

Вейл выглядел очень, очень удивленным, что нисколько не льстило мне.

– Вот как? Значит, тебя все-таки тискал какой-нибудь увалень с соседской фермы?

Мои губы сжались в тонкую ниточку.

Эрон был тем еще увальнем, и он действительно жил на близлежащей ферме; в то лето мне было шестнадцать, я начала интересоваться сексом, и мы украдкой изучали тела друг друга в безлюдном амбаре. Мне не очень улыбалось умереть девственницей, а я не сомневалась, что заморозков уже не увижу. И решила, что хотя бы Эрона без одежды увидеть стоит.

Прошло пятнадцать лет. Я все еще жива, полгода назад самолично сметала останки Эрона с пола церкви, помогая его убитой горем матери.

– Знаете, я все удивлялась, почему вы не убили меня сразу, как только я заявилась. Но теперь поняла: вам скучно и вы одиноки, а потому рады любой компании.

Я не сводила взгляда с флакона – кровь Вейла капала и скатывалась по стеклянным стенкам. Но я чувствовала его взгляд, и наступившее молчание заставило меня задуматься о том, права ли я была.

– Как ты сама только что убедилась, – холодно сказал он, – мне не составляет труда найти себе компанию.

– Да, и она получила от вас, что хотела, а затем ушла не попрощавшись.

– Мы оба получили друг от друга то, что хотели. Не болтать же без толку.

И все же… он сидел здесь и вел беседу со мной.

– Зачем тебе это? – спросил он. – Моя кровь?

– Я ведь говорила…

– Моя кровь не лечит, уверяю тебя.

– Похоже, ло… – Я одернула себя и решила обходиться без церемоний. – Похоже, Вейл, твоя кровь избавляет от смерти.

Он усмехнулся:

– Кровь вампира еще никого не избавила от смерти.

Эти слова пробудили во мне такое любопытство, что я не испытала раздражения. Я взглянула на него. Теперь он смотрел в окно; с этого ракурса его челюсть выделялась в холодном свете луны особенно отчетливо.

– Ты из рожденных или из обращенных? – спросила я.

Существовало два способа стать вампиром. Первый – родиться им, как рождаются человеком. Второй – обращение – был куда любопытнее: вампир пил кровь человека и взамен предлагал ему свою.

В последние недели я много размышляла об этом. О том, как это происходит. Разве есть еще создания, способные на такое? Обращение человека в вампира, как и превращение гусеницы в бабочку, было поистине впечатляющим зрелищем.

Он бросил на меня оскорбленный взгляд:

– Очевидно, я рожденный.

– Почему?

– Обращенные… не пользуются почетом.

О вампирской анатомии я знала всего ничего, ведь эти затворники плохо поддавались изучению. Вдобавок многие люди, путешествовавшие в Обитры, так и не вернулись.

– Обращение опасно, не так ли? – спросила я.

– Да. Процесс смертелен для большинства.

– Но если кто-нибудь выживет и станет вампиром, он будет… не в почете среди вас?

– Получеловек-полувампир… В крови таких всегда будет нечто человеческое. – Он сморщил нос. – Это делает ее менее чистой.

– Но если им удалось выдержать столь рискованное испытание, разве это не означает, что они – сильнейшие среди вас?

Вейл открыл рот, будто собрался спорить, потом закрыл его. Судя по замешательству на его лице, он никогда не смотрел на обращенных с этой точки зрения.

– Все далеко не так, – сказал он наконец.

Первый флакон был полон. Я занялась следующим.

– Почему ты покинул Обитры?

– А я-то думал, ты в прошлый раз была чрезмерно любопытной.

– Мало кому удается пообщаться с вампиром. Почему бы не использовать эту возможность?

– Считаешь себя везучей, да? – Несколько секунд он молчал, и я решила было, что он не хочет обсуждать это. – Я жаждал перемен.

– Почему?

– А почему бы и нет? Вот ты, например, всю жизнь живешь в своем маленьком городке?

– Я училась в Басции.

– В целых десяти милях от дома. Далеко же ты забралась, – усмехнулся он.

Его осуждающий тон вызвал у меня приступ ненависти, тем более что насмешка угодила в цель. В маленькое эгоистичное существо внутри меня, о котором я старалась не думать. Да, я никогда не смогу увидеть мир, но это не значило, что я не мечтала об этом.

– Не все могут позволить себе путешествовать, – ответила я.

– Ох уж эти люди с их деньгами…

– Я вовсе не о деньгах.

Он посмотрел на меня в замешательстве, и я мрачно улыбнулась:

– Время, Вейл. Время – вот что ценнее всего, и людям его вечно не хватает.

Глава седьмая

Когда я закончила брать кровь, Вейл проводил меня вниз. Как и всегда, я сбавляла шаг, проходя по залам, будучи не в силах отвести взгляд от антикварных вещиц и предметов искусства. Я невольно вытянула шею, вновь увидев костяные крылья, и мои ноги сами замедлили ход.

– Нравятся? – с удивлением сказал Вейл.

– Они… потрясающие.

– Да уж, на моей стене они смотрятся лучше, чем за спиной того, кто их носил.

Это напоминание о жестокости вампиров должно было прозвучать ужасающе, и все же… Меня оно, скорее, заинтриговало.