Нахт

Глава 1. Истинная любовь.

Родился Нахт Редбаулинг, как и каждый в час нежданный и был здоровый он при родах и резв, и после них, а на сменяющихся годах под чутким руководством, меняющихся прилежных дам и гувернеров, закалялся и дух, и тело, свистящей палкой, что до красна драла его черты. Холодело сердце жаркое и твердела его рука, но вот года прошли, словно ветер у закрытого окна и не узнал бы, кто его, если о прошлом знал его. За каждой юбкой, за каждой возможностью проказничать тянулось все его естество и не сказал бы кто, что строгостью воспитания было детство пропитано его. В его 20 лето был очередной разгул душевный у него и разгар всей жизни молодой, но не у старой жизни отца его, кто в это лето упал и не поднялся в доме у себя. И вот остался Нахт один на попечение себе; он отдан, нет ни брата, ни сестры, ни друга близкого поближе, да даже кого родней, кроме как клочка, выпавших его ж волос, теперь и не найти.

Со смертью последнего родного до всего случая считал Нахт, что не будет печали на сердце его и никакая хворь не окутает его, но как же ошибся он. Сидел в диване у камина под ночь и понять не мог чего же так гадко на душе, чего не хватает ему в жизни, когда теперь у него есть все? В его руках и бизнес отцовский, что не пропадет никогда и поместье огромное, да земли теперь все его, а денег столько, что, раскрошив их хватило бы, чтоб все поля в стране удобрить ими. Все может быть у ног его, а ведь и мечтать он мог только об этом, но получив чего хотел не доволен, тогда чего на самом деле желает Нахт?

В поисках этого он стал жить на полную, ища в других ответа и стали его вечными спутниками бутылка алкоголя, да девица со двора. Житие не сложное главное, чтобы денег хватало так жить и здоровья побольше, но то и то у Нахта было. Поиски и душевные муки его не долгие были, слишком уж быстро погряз он в распутстве, как бы позабыв о всей своей человечности, потеряв остатки достоинства или же нет?

Но вот года прошли, как шли и теперь подходит целое 28 лето Нахта.

– Вам бы пить поменьше, господин! – воскликнул служивый Нахта, когда волочил своего хромого на одну ногу господина в карету, после того, как тот вывалил из себя все, что выпил за вечер, даже не волнуясь о своей шинели под которой были рубаха с накрахмаленным воротником и жилет черного цвета.

– Не грузи, Филип! Чего хочу того и делаю! – полный авантюризма бахвалился барин, опираясь на плечо Филипа, который был одет в пиджак темно-синего цвета, а на его голове был черный цилиндр, помявшийся от буйных рук Нахта.

– Да вы что! Я вам не судья, да хватит ли вам вашего здоровьица, чтобы вот так вот разгуливать, а жена. Вам уже почти 28 лет, а у вас до сих пор ни жены, ни сына, да даже друзей нет, а с людьми вы толком и не говорите, вы не пытаетесь даже узнать их!

– Да на что мне твоя жена? У меня в ногах может быть любая; мне только цену за нее знать надо, а с детьми хлопот много, а вот друзей у меня полно. – не понял Нахт позыва, но Филип не захотел, чтобы остался господин его таким, ведь знал какой он настоящий. Сидит после пьянки и дебоширства у камина в диване, будто сросся с ним и печально смотрит в костер, не подкидывая ни одного дровишка, пока не догорит последняя тростинка.

– А как же любовь? – чуть помяв губы и прикусив свои усы спросил Филип.

– Любовь? Слишком высокое чувство, чтобы думать мне о нем, да хватает мне любви сам свидетель ты, сколько моей любви на постели, после ночи остается. – После своих слов, произнесенных с высоко задранной головой, Нахт остекленел, погрустнел и насупился.

– Да я ж не о том! – перебирая руками по телу Нахта, вскрикнул Филип, пытаясь удержать своего господина, которого уже и ноги перестали держать.

– Так, Филип, ты мне голову своей ерундой не забивай и так голова гудит, а тут твое кудах-кудах! – будто бы проснувшись защебетал Нахт, угрожая тростью.

– Молчу-молчу. – Чуть ли не шепотом сказал Филип.

Как засунул слуга господина в карету, тот сразу же уснул и не просыпался до самого приезда, а на все возможные попытки его пробудить лишь махал рукой, отводя от своей пропитанной алкоголем и запахом табака туши слуг. Не смогли все же его пробудить и пришлось тащить на своих двоих 3 людям, уложили в кровать, да и ушли, оставив одного в спальне.

На утро следующего дня, точнее в обед, пробудили его служанки, помыли, одели и отвели на завтрак, где стол был забит изобилием яств на любой вкус. Испил он немного соку апельсинового, съел хлебу с яйцами и сосисками, да оставил нетронутым остальное все. Огромный этот богатый стол он сам приказал ему готовить, чтоб не подумали будто бы он бедный, Нахт так самоутверждался, но, то, что сам не ел оставлял он слугам, чтобы еда не пропадала за зря, ему все же жалко было еду, если та в мусорку уходит.

После завтрака Нахт наряжался, по последней моде и уезжал в город, где искал, чем бы себя таким занять, но вот ничего не найдя, пришел в очередной бар в котором у него уже свое место есть и за которое он глотки всем уже стал грызть. Сел за него и купив у мальчугана, который газеты носит свежий выпуск, стал его неспешно листать точно также, как и пил глоточек за глоточком свой темный эль из пивного стакана, причмокивая губами от наслаждения этим дивным вкусом. Вообще он так всегда опохмелялся, после своих ночных похождений.

Перелистнув страницу, газета была завершена и положена на стол титульником кверху, который Нахт никогда не читал, ведь там пишут об одной этой войне, против соседней страны, которая Редбаулингу была совершенно не интересна. Когда-то он попытался там чего-то прочесть, но там было столько занудства, сколько он не выслушал бы от Филипа за всю жизнь, поэтому после того печального опыта он больше не пытался даже глядеть туда.

– Гуден морген, Нахтунг! – поприветствовал Нахта, Кирилл Беляковский, который бежал, после революции у себя на родине в Германию. В ней же он стал превосходным дипломатом, которого по способностям и уму сравнивали даже с самим Грибоедовым. С Нахтом же он познакомился, когда в один день зашел выпить и застал развеселого Редбаулинга, когда тот платил за всех.

– И вам, Беляковский, а чего же вы сегодня тут, разве не должны вы быть за морем, как дипломат?

– Ох, ну тут я вам скажу чисто по секрету, как друг другу, что война эта закончена. – Сказал Беляковский снимая цилиндр и ложа его на край стола.

– Как это? Вот идет ведь – сказал Нахт, указывая и тарабаня пальцем по титульнику газеты -, эта газета снова эту ерунду печатает и мне интересного чего меньше в очередной раз достается почитать.

– А вы не читали, что там написано?

– Это занудство? – чуть ли не разводя руками, удивился богач.

– Как занудство? Речь же о вашей родине, да и как война может быть скучной?

– А вот так и может, но, конечно, если только это глупая война глупых людей.

– И почему глупая? Как вы можете так говорить, ведь там люди гибнут! – Беляковский, хотя и бежал с родины, но был все же ее ярым патриотом и всегда удивлялся заграничным гражданам, когда те не горели желанием сгореть в пламени во имя родины.

– Ну и не я их убил, а скорбеть по ним пускай их родные будут, да и к тому же, я любую войну какой бы та не была считаю высшей степенью глупости.

– И от чего, войны же разные есть.

– А что в них разного? Каждая об одном, одна страна у другой пытается что-то отобрать и все.

– И вам не хочется отстаивать свою родину при этом? У вас же земли отбирают, рудники, а главное людей.

– Плевал я на эту родину, что глупей ее только не выдумали и не понять. Я не выбирал, где родится, а понять почему я родине что-то должен не могу, а люди, которые тут живут мне не родные и не близки они мне. От чего мне надо печься о каком-то придурке которому ноги оторвало из-за взрыва?

– Ну вы, конечно, можете думать, как вам того хочется, но будьте добры вы только язык за зубами держите, когда с другими будете говорить, а то и без них, ведь можете остаться.

– А мне не страшно, пусть бьют, я давно мечтал о золотых зубах. – они оба посмеялись с этой шутки и Беляковский встал со стула. Он явно понял, что хоть Нахт и не самый патриотичный, порядочный и вообще хороший человек, зато и трусом его явно не назовешь.

– Ну, будь по-вашему, только завтра солдаты прибудут, поэтому вы лучше поосторожней, а то они не только зубов лишить могут, а и жизни в придачу.

– Будто бы им смертей там не хватает? Они эту хворь хотят и сюда затащить?

– Они тоже люди.

– А что в них человечного? Даже я, хотя и пропащий человек и знаю об этом более человечен. Я, хотя бы в отличии от них никого не убивал – это просто зверье, которым хотят надеть намордник и пустить к овцам, а ведь у них еще и когти есть.

– Ну, хорошо, я бы хотел вам возразить, господин Редбаулинг, да только, хотя и не хотелось бы в этом признаваться, но все же зерно истины в ваших словах какое и никакое все же есть. Мне было приятно с вами увидеться, но, пожалуй, я все же пойду.

– Всего вам хорошего. – они попрощались, вроде на хорошей ноте, но руки друг другу никто не подал, видно все же Беляковского осталось не совсем хорошее впечатление о Нахте, который остался сидеть все на том же месте, точно с таким же видом, попивая свой бокал темного эля.

Нахт думал сидеть в баре долго и до самой ночи, но настроение его как-то переменилось и тяжела стала его голова. Он давно уже так откровенно ни с кем не говорил, раскрывая собеседнику все, что думаешь на самом деле. В другой бы ситуации Нахт отвечал на любой вопрос так, как бы того хотел услышать собеседник, но не сейчас, толи так на него подействовали чары дипломата, толи он до сих пор не пришел в себя, после вчерашнего. Одно было ясно ему точно, что сегодня гуляний не будет, ведь более настроение не сопутствует Редбаулингу в этом деле. Даже не допив эль, Нахт поднялся со стула, расплатился, забрал пальто и сел в свою карету, уехав обратно в дом, каждый был удивлен такому, ведь всем думалось, что он должен был бы и сегодня быть в разгуле, но нет. Его сидение у камина началось слишком рано и настроение упало слишком уж рано прямо посреди дня, что случилось впервые за долгое время.

Вот так удивление, как оказывается все может случится с нами за долгую жизнь эту.

Занятий в доме было мало, но чем можно было себя завлечь, так это книги в личной библиотеке отца Нахта, в которую он не ходил даже когда тот был еще живой. Скука одолела Редбаулинга, и он пришел туда, где взял первую книгу, переплет которой ему пришелся по душе больше всего и сел ее листать. Как оказалось, она была о любви, о той самой о которой говорил Филип. Она была не той, что привык чувствовать и наблюдать Нахт, то была эмоция более глубокая нежели лунка ночной блудницы. Там говорилось о том, как замирает дыхание, как сжимается сердце, как голова, да и сам человек просто сходит с ума. Это было для него нечто новое и неизведанное. Это пробудило в нем давнее желание понять, чего же ему не хватает в жизни и чем же она остается не полна? Ведь будь у него все, то не сидел бы он у камина. Тогда и пришла ему мысль о том, что не может ему не хватает этого – Истиной любви?

Глава 2. Конец войны.

День следующий и как о том говорил Беляковский пришло всем и каждому известие, что война закончена и не будет больше смертей. По случаю этому каждый выходил из дому и словно Нахт с самого утра улицы были переполнены счастьем и патриотическими песенками. В города стали на поездах возвращаться солдаты, которые уже и забыли, как выглядит белый свет. Люди пели, веселья тьма, а сколько радости у матерей, братьев, что не видели старших, отцов, что винили себя за беспомощность, потому что не смогли пойти на войну и отправили своих сыновей. Каждый в тот день смог вздохнуть с облегчением. А что же Нахт? Этот человек сидел всю ночь в библиотеке и поверить, сидя там не мог, что этот великий чудный мир от него был скрыт. Да много ли он для себя оттуда взял? Да, много, но может ли он сделать также, как и герои тех романов любовных? Нет.

Выйдя из библиотеки, он подвергся тем же процедурам, что и всегда: мытье, одевание, завтрак. Все вымерено по минуте, по часу, но было одно лишь изменение в этот день – уже почти закончен обед, а Редбаулинг ни разу не выезжал, а главное не пил! Слуги, что каждый день терпели его пьянство не могли понять, что с их мешком денег, может захворал? Но Нахт был здоров, он просто был очень уставший, ведь всю ночь читал, не отрывая глаз. После завтрака он даже пошел в кабинет, где обычно сидит Филип и занимается делами бизнеса отца Нахта.

– Господин Редбаулинг? Здравствуйте, вы здесь не частый гость, однако, я вам для чего-то понадобился?

– Нет, просто пришел посмотреть, как идет работа. – ответил Нахт, идя к дивану, обходя ковер из рыси стороной, который лежал по среди кабинета, стараясь не попасть туда своей тростью на пути к дивану.

– Вот оно как, значит, я могу продолжить?

– Да, будь так любезен.

Нахт уселся в кресле, приказав служанке принести ему чая с угощениями и стал ожидать. Филип же попытался не обращать внимания на господина и продолжал работать. Нахту принесли все, что он хотел и после он просто все также остался там сидеть и глядел на Филипа, который перебирает бумаги.

– Вот скажи, Филип, почему ты на меня работаешь?

Филип оторвался от работы и сначала взглянул на господина, а потом отвел взгляд и ответил.

– Вы поймите, я служил вашему отцу и когда господин Граппе умирал я был рядом. В тот миг он не беспокоился о себе, а о вас.

– Мой бессердечный старик?

– Да, – он посмотрел в глаза Нахту, будто убеждая, что не лжет. – Я сам думал, что господин Граппе холоден к вам, но оказалось, что дела обстоят немного иначе.

– Если ему не было на меня все ровно, то почему такое обращение то было? Чем я это заслужил?

– Он хотел, чтобы вы выросли твердый, как кремень, ему казалось, что с таким воспитанием вам будет все не почем.

– Ну тут, наверное, справился.

– Наверное, но перед смертью будьте уверены, он попросил меня помогать вам. Тот самый человек, который, казалось бы, будет тем, кто вас придушит во сне, сказал мне о Вас заботится. – он четко выделил "вас". – Я долго выслушивал его страхи о собственной смерти, а перед ней он позаботился о вас, он боялся за вас, поэтому не считайте его плохим человеком. Может он и не был прям хорошим, но может он был и не настолько плохой, как вы о нем думаете?

– Возможно… – Нахт обычно не хотел разговаривать об отце, этот человек казался ему дьяволом во плоти, но теперь представление о нем немного поменялось.

– Ладно, а почему вы все же тут? Что-то случилось, да еще и такой вопрос.

– Да, как-то не знаю; ничего не случилось, но просто захотелось задать. – уже зевая, отвечал Нахт.

– Ясно, вы уставший? Вам хорошо спалось?

– Я не спал.

– А что же вы делали?

– Читал. – сухо проговорил Нахт, так будто бы отвечал родителю, который расспрашивает свое дитя, которое явно раздражено таким вниманием.

– Видно хорошая книга была, что раз даже вы с ней засиделись. – с небольшим удивлением от ответа сказал Филип.

– Вполне хорошая.

– Может вы пойдете отдохнете, поспите?

– Пытаешься меня выдворить?

– Да. – посмеявшись ответил Филип.

– Ну хорошо, ты тоже отдохни и не засиживайся.

– Конечно, спасибо за ваше беспокойство, хорошенько отдохните.

Нахт вышел и ушел в свою комнату, где уснул до самого вечера, а когда проснулся, то решил выйти подышать свежим воздухом на веранду и выпить чаю, но после недолгого там сидения решил, что все же надо показаться в городе, а то поползут слухи о том, что тот при смерти лежит. Одевшись по последнему писку моду, Нахт сел в карету и уехал в город, где до сих пор царил дух праздника. Люди с самого утра отмечали окончание войны, глядя со стороны можно было бы подумать, что она затевалась лишь для того, чтобы был повод – вот так вот весь день пьянствовать без причины, что даже Нахт не делал. У него был четкий график, когда он может себе это позволить, потому что вдруг он где-нибудь будет нужен, поэтому час приходился только на вечерние время, когда и другие работяги возвращались с работ отдохнуть в баре.

Приехав в бар, в котором было не слишком много народу, но лишь от того, что там заведение довольно элитное и не каждый может позволить себе данный бар с кусачими ценами. Сев на место, в котором Нахт обычно сидит тут, он заказал всего понемногу и стал слушать людские разговоры, но занятие то было не долгим, ведь в сие чудное заведение зашли военные в нарядной белой форме – она говорила о том, что это люди не последнего звания и, которые явно могут позволить себе тут отобедать.

Группа из белых комбезов шла во главе с красивым, высоким, широкоплечим брюнетом на груди которого красовались различные ордена. Он был собран и весьма хорош собой в отличии от своих товарищей, пришедшие с ним, этот человек сразу привлек внимание многих, особенно местных дам, которые сразу подоспели к воякам, но тот мужчина отверг предложение провести с красавицами вечер, хотя его товарищи согласились и некоторые быстро покинули то место, но оставшиеся сели за большим столом и стали заказывать.

Нахт был поражен, по его соображениям солдаты, которые вернулись с передовой должны быть, как неандертальцы. Особенно для него было необычно то, что не каждый солдат там кинулся к женщинам. Он стал наблюдать за тем, который выделился больше всех.

Тот мужчина вместе с остальными сели за стол и стали делать заказы, но самый интересный из них не заказал алкоголя, а попросил стакан лимонной воды, но остальную еду заказал, как и все самую обычную. Для Нахта то было не понятным явлением, ведь зачем он пришел в бар, если не собирался пить? Далее солдаты стали пить и как раз превращаться в этих неандертальцев, о которых думал Нахт, но только не тот солдат.

Редбаулинг сидел думал почему все же тот солдат не согласился пойти развлечься с девушками и почему не заказал выпить? На все у него была лишь одна идея у него есть любимая, ведь если есть женщина, то распутство сразу под запретом, о том даже Нахт знал, но вот почему не захотел выпивать не понятно, но тут тоже было предположение, наверное, ему куда-то завтра надо, может он просто важный человек?

Нахт долго наблюдал за всем этим, целыми часами, но по течению их стал понимать, что если будет пить, то опьянеет и не сможет узнать кто этот человек, что не поддается соблазнам, почему он такой другой, нежели другие, хотя его товарищи, как все?

Время шло, но никто не расходился они сидели тут долго и вот наконец веселье стало подходить к концу, каждый один за другим стали уходить, но тот не уходил, а остался сидеть тут до самого конца, а после того, как все ушли тоже встал, расплатился и направился к выходу, но потом поменял направление и подошел прямо к Нахту.

– Здравствуйте, вы смотрели на нас больше остальных, могу ли я узнать причину, мы вам чем-то мешали или один из моих собеседников вам чем-то насолил? Он причинил какой-то ущерб? Я готов заплатить. – этот мужчина уже достал бумажник.

– Нет-нет, что вы ничего такого, просто вы меня сильно поразили своим поведением.

– Я? – с недоумением и какой-то детской наивностью спросил незнакомец.

– Вы-вы… – избегая зрительного контакта ответил Нахт, то давление, что этот мужчина оказывал просто стоя рядом было невыносимо, что сильно поражало.

– А что же я такого сделал? – Нахт уже хотел встать, извиниться и побыстрее чуть ли не бегом уходить отсюда, но собрался и стал говорить.

– А от чего же вы решили не повеселится с девушками, что к вам подошли? Ваши товарищи явно были не рады, что вы их отвергли.

– Мне показалось, что это будет лишнее, мы ведь отметить пришли, а не блудить. – после спокойного ответа мужчины Нахту стало полегче.

– Хо-хо, да вы оказывается и вправду необычный, может присядете или уходите?

– Ну, могу задержаться, но отчего же я необычный по-вашему? – сказал солдат, когда уже сел за стол.

– Ну а какой мужчина откажется от предложения провести время с красоткой? Может у вас уже кто-то есть? – Нахт понял, что задал вопрос не сильно тактично.

– Нет, я холост и не планировал в ближайшем времени кого-то искать. – к удивлению, солдат ответил, как ни в чем не бывало.

– Как и я, а вот главное, вот почему вы пришли в бар, а не заказали выпить? Смысл тогда в бар вообще приходить? – Нахт понял, что это человек, который согласен на разговор, поэтому перестал стесняться и пусть, что будет, если ударит, то ладно первый раз его будто бы будут бить – не впервой.

– Мы хотели с товарищами отметить окончание войны вот и пришли в бар.

– А почему не заказали выпить? Вам завтра куда-то надо?

– Нет, я просто не пью.

– Вот как. – сказал Нахт, доставая папироску из внутреннего кармана и закуривая ее.

– А еще я не курю. – будто на опережение ответил мужчина, что немного рассмешило Нахта.

– Даже не курите? А как вы справляетесь со стрессом? Его на войне должно было быть много.

– Занятие спортом, душевные разговоры, сон – это мои методы.

– Никогда не пробовал.

– Мы с вами тут болтаем, но я так и не представился.

– Как и я.

– Тогда позвольте загладить вину, меня зовут Флюцберг Кинг, я капитан пехотного полка.

– Нахт Редбаулинг.

– Редбаулинг? Не ваша ли фирма производит винтовки Редбаулинга?

– Моя.

– Это честь, ваши винтовки были для меня спасением, если честно хотелось бы вас поблагодарить за то, что поставки были всегда вовремя и без перебоев.

– В этом нет моей заслуги.

– Даже если вы так считаете так думают далеко не все. – Нахт сделал вид, что ему абсолютно все равно на это и после того, как несколько укоротил папиросу задал следующий вопрос.

– Кинг, а откуда вы родом?

– Я из Англии.

– Англии? Для англичанина у вас отличный немецкий.

– Моя бабушка немка, да и сами корни идут отсюда. Мой отец обручился с англичанкой и остался жить в Англии.

– Я таким похвастать не могу у меня все в роду были германцами.

– Вы задали мне уже много вопросов, поэтому позвольте спросить, что вы, как производитель оружия думаете на счет окончания войны? Будет ли что-то еще?

– Не знаю, я не читал сегодняшнюю газету, впрочем, как и все прошлые, где было упоминание войны.

– И почему, вы же производитель оружия, как мне казалось, когда я сидел в окопе, смотря на вашу винтовку, что их производитель невероятно рад, что эта война идет и он на ней обогащается.

– Нет, мне это не интересно и тем более, поверьте и без этого безобразия много войн.

– Видимо вы тоже необычный человек.

– Пообычней некоторых, но, а что же будете делать теперь вы? Останетесь в армии или займетесь чем-то другим?

– Мне пока не приходилось об этом думать.

– Тогда, если вы того захотите, то можете прийти ко мне, как раз Филип мне говорил, что нужен тот, кто мог бы дополнить винтовки и исправить их.

– Я подумаю над этим, но, пожалуй, время уже позднее.

– Пожалуй, но раз вы уходите, то я не вижу смысла мне тут оставаться, ведь больше собеседника мне тут не найти. – Нахт вынул купюру крупного наминала и положил на стол. – Что же, идемте, моя карета с кучером меня долго уже ждут.

– Хорошо.

– А где вы живете?

– В доме бабушки, она сейчас в Англии, поэтому на время считай это мой дом.

– Ясно. – Нахт немного постоял, докуривая папиросу, а после докурив затушил и выбросил, повернувшись к Кингу. – Я завтра собираюсь на бал у Груссеговеров, по случаю окончания войны, не хотели бы вы поехать? Вашей персоне там были бы рады.

– Не вижу причин для отказа, тем более, что завтра мне будет нечего делать.

– Тогда, я отправлю за вами карету, только напишите на этом листке адрес. Кучер приедет за вами и доставит до поместья, а я уже к тому времени буду там.

– Хорошо, тогда завтра еще встретимся, до свидания, Нахт.

Они пожали друг другу руки и разошлись. У Кинга сложилось хорошее впечатление о Нахте, как, впрочем, и у него о нем.

Глава 3. Баадера-Майнхоф.

Нахт находился в необычном для него смятении, ведь увидел человека, который ему противоположен, человека, который противоположен всем кого тот видел. Кинг тот, кто не искал утешения или счастья в алкоголе или женщинах – это человек, довольный своей жизнью настолько, что ему не нужно ничто из всего того, что обычно доставляет удовольствие всем. Нахт хотел знать в чем секрет, почему же оно так? Он так старался найти то, что ему не хватает в жизни всеми ему известными способами, но ни одним из них не пользовался Кинг, тогда как, почему остается довольным?

В поиске ответа и, вообще, движимый желанием поболтать, он сел в карету, которая должна была привезти Кинга на вечер, конечно, Нахт сказал, что будет ждать вояку уже там, но разве это тот человек, что себя как-то сдерживает? Нет, он делает, что хочет.

Карета доехала быстро, но Нахт не мог поверить, чтобы человек в шикарном белом комбезе с орденами на всю грудь мог жить в этом месте, то был район, который не обладал красивыми или богатыми домами они более того казалось вот-вот уже разрушаться, но нет – стоят.

Карета чуть постояла, подождала, а потом вышел из дома Кинг, за которым из оконца кареты наблюдал Нахт, что чуть-чуть выглядывал из-под шторки, прячась от нового знакомого. Сам Кинг шел, одетый в мундир, где на плечах красовались значки, что говорило о его звании, а медали на мундире подчеркивали его статус, превозвышая над остальными солдатами. Наконец, он почти дошел до кареты, но Нахт открыл дверь и пригласил внутрь.

– Не ожидал, что вы сами за мной приедете, мне казалось, что вы уже на вечере. – отреагировал Кинг спокойно, но Нахту показалось, что тому стало немного некомфортно.

– Мне подумалось, что стоять там одному в ожидании вашей компании будет скучно, поэтому вот и заехал, тем более, что у меня к вам созрел один вопрос.

– Что же, думаю я отвечу на него пока мы будем в пути. – сказал Кинг так будто разбрасывал слова по ветру – мотая головой, и как бы избегая переглядывания с хозяином кареты. Кинг забирался в карету, а уже когда уселся, и кучер треснул ветер поводьями, то Флюцберг принял позу будто сказав: "Ну, говорите."

– Вчера я этого не сразу заметил, но вы очень молоды на вид для человека, который является капитаном.

– Ну, я заслужил это место большими усилиями, приходилось много работать, хотя это и не самое высокое звание. – Кинг говорил об этом так, словно пытался убедить Нахта в правдивости его слов, как будто тот был на допросе у вражеской страны.

– Всему свое время.

– И вправду. – после выражения Нахта, как-то расслабило Кинга, и он вернулся к себе вчерашнему, но Редбаулинг ничего из всего этого не подметил.

– Но позвольте, сколько же вам все-таки лет?

– А вы скажете сколько вам? – Кинг с некоторой нервозностью ответил вопросом и посмотрел пристально на Нахта.

– А вам зачем, позвольте узнать? – Нахт уже пояснил свой интерес, поэтому решил сыграть так, чтобы оба были на равных.

– А я вот от людей узнал, что вам 28 лет, хотя, как по мне, так вам 23 года, поэтому и стало интересно. – напряжение стало резко падать.

– Ну-у.... вам не лгут. – качнув головой в бок и приподняв брови, а потом резко их отпустив и еле заметно покивая головой, ответил Нахт.

– Вы удивительно хорошо выглядите, любая дама хотела бы знать ваш секрет. – Кинг явно не хотел говорить о своем возрасте.

– Ну, а вы поживите в том же удовольствии, что и я, тогда и поймете, как это мне удается.

– Значит, дело лишь в богатстве?

– Конечно, за деньги можно купить многое.

– Но не все. – он сказал, как будто спрашивая себя о том, правда ли, что не все можно купить за деньги?

– К сожалению, так и есть. – с грустью ответил Нахт.

– Ну, это как посмотреть.

– Эх, вы все же и не сказали сколько вам лет. – Нахт все же опомнился и настоял на своем интересе.

– Ну, поменьше, чем вам, а сколько дадите? -

– Ну, скорее старше 20 лет, но точно младше 35 лет, но, хотя, наверное, старше меня или тот же возраст?

– Ну, вы далеки, но, да, мне больше, чем 20 лет, но я младше вас.

– Неужели? Выглядите не настолько уж вы молодо, хотя кожа и молода, то видно; не слишком морщинистая.

– Ха-ха, ну, что есть, то есть.

– Так, значит, вам не больше 20 лет, но вы младше меня, неужели вам 25?

– Мне 26 лет.

– Не слишком наши возраста отличаются.

– Ну, это как посмотреть.

– На все у вас есть другой взгляд.

– На войне многое видишь, те кого обстреливаешь и кого ненавидишь, хотя убить, после прохода мимо их мертвых тел становятся для тебя…не знаю; не знаю, как описать – это как…как будто свои – ты идешь по трупу, наступаешь, на простреленную спину, словно своего человека, того кого защищать должен был – человека. – взгляд Кинга погрустнел, было видно, что ему не сильно хотелось говорить о войне и то, что эта тема не слишком для него приятная.

– А как вы вообще попали на войну?

– Как и каждый, повестка, а после: ухо, горло, нос – и привет солдат.

– То есть вас призвали, ни вы сами пошли, а именно призвали?

– Да, призвали.

– А если бы не призвали и не было бы войны, то, что бы вы делали?

– Того, я знать не могу, хотя, наверное… учился бы.

– А на кого?

– Врача может или еще кого.

– Аж на врача, забавно вышло, говорите о врачевании, а сами людей убивали.

– Да, я тоже подметил эту иронию. – показалось, словно Кинг на самом деле и не хотел на врача, а просто придумал это так – для отмашки.

Карета наполнилось грустью с тоской и два человека стали ощущать, что оба они будто бы ушли не туда, не по той тропе они стали ступать.

– А может, пойдете выучитесь?

– Да было бы время.

– И то правда.

– Хотя война кончена, почему б и нет? – хотя они говорили об одном, но Кинг, словно думал о другом – не об учебе.

– Выбор ваш, выбор всегда за человеком.

– А как же судьба? Мне кажется у всех своя судьба, подстроенная богом.

– Так вы в него верите?

– В Бога?

– Да.

– А как не верить, верю. – немного пораженный вопросом Нахта, ответил Кинг.

– Глупости, как по мне.

– Да ладно вам, Бог – это не шутка, да и если его нет, то вот загробный мир или по крайней мере душа, вот оно точно есть я знаю, сам видел, как из тела дух выходит и не один раз.

– Значит вы верите в предначертанность судьбы?

– Можно сказать и так.

– Значит, и то, что я богатый, а вы бедный – судьба? – Нахт не подумал, что сравнение его, как богатого и Кинга, как бедного может быть оскорбительно, но Флюцберг не держал обиды, а наоборот положительно закивал.

– Судьба, да еще какая! И то, что вы сын оружейного барона и другое – все судьба.

– Ха! Какая вот хорошая судьба для человека, что и оружие ненавидит! – Нахт не понимал восхищения Кингом судьбы, да и то, что он верует тоже.

– А вы хоть из него стреляли?

– Было дело. – Нахт сухо ответил и положил ногу на ногу, приняв позу немного отстраненную, он как будто говорил, что не хочет рассказывать что-то на эту тему.

– Расскажите? Я много чего вам уже рассказал.

– Не особо хочется.

– Ну, а почему же? Что вам в оружие не нравится?

– Порох ужасно пахнет, после выстрела, да и отдача большая.

– Отдача большая не у каждого оружия, разве что у ружья, вы, наверное, из ружья стреляли?

– Да.

– И вам только из-за этого оружие не нравится?

– Громкое оно, как стрельнешь уши больно – это, то должно быть с каждым оружием.

– Ну, есть такое, да, а где же вы стреляли и когда? Может все же поделитесь?

Нахт вздохнул, придвинулся поближе к окошку и все же решил рассказать, как стрелял из ружья.

– Я впервые стрелял на охоте; меня с собой отец взял.

– А сколько вам тогда было?

– Я молодой был, 12 лет всего, меня как отец на охоту взял я решил – хочу произвести хорошее впечатление. Я всегда пытался выделится перед отцом, чтобы тот меня похвалил, пытался достойно себя показать. Мне хотелось привлечь его внимание, поэтому я решил на той охоте убить хищное животное, мне думалось, вот повесит у себя в кабинете шкуру и будет думать, вот это Мой сын. – Нахт придал слову "Мой" некоторое значение, выделил его, – Выслеживал его, у меня окоченели руки, ноги, тогда зима была, как сейчас помню тот воздух. Я отошел от группы с отцом и пошел искать животное какое-нибудь, но никак не мог найти, и вот когда стал возвращаться, то встретил рысь, она набросилась на меня, вцепилась в ноги, повалила, и чуть сразу так и не загрызла, но я выстрелил и дробь оторвала той заднюю лапу. Ружье мощное было и отлетело от меня и рысь сразу тоже от меня стала отползать, а я одной здоровой ногой стал отталкиваться по земле, подползая к ружью, а потом как подтянул к себе и уже вот, прицелился.

– Вы застрелили рысь?

– Нет, я не смог.

– И почему же, она бы вас убила – стрелять надо.

– Я знал об этом и тогда, и отчетливо это осознаю сейчас, но я вот там лежу с ружьем этим и мушку на рыси держу, но слышу – скулит.

– И что? Тварь любая скулить может. – для человека, что прошел через войну все было очень очевидно, если на тебя напали и, если ты не убьешь, то убьют тебя, поэтому в такие моменты о жалости думают так – вспомню потом, а о совести так вообще не думают вспоминать.

– Может и тварь, но живая. Скулила она, ей больно было, а я и не захотел стрелять, просто уже лежал и смотрел, как та мучается, а мне вот главное, что, жалко стало, стыдно.

– И что, рысь убежала?

– Нет, подоспела группа с отцом и ее застрелили, отец сделал из нее ковер и постелил у себя в кабинете.

– Он вами гордился?

– Нет, куда там, я тогда получил домашний арест на месяц и не выходил из комнаты, но мне и не надо было куда-то ходить, у меня там и так все было.

– Значит, из-за этого вы и не любите оружие?

– Вроде того.

– А вы из-за этого с тростью ходите?

– Да, рысь мне ногу сильно истерзала, вот и хожу с тростью.

– А болит?

– Да нет, все хорошо.

– Это славно.

До дома Груссенговеров было еще далеко, поэтому и так и болтали до самого приезда на бал. Под конец, как они выходили Кинг теперь уже по-другому смотрел на Нахта, не просто, как на пропащего человека, а как-то по другому, но и Нахт теперь не смотрел на Кинга, как на того, кто как бы идеален.

Глава 4. Любовь?

Широкий простор столь знакомый Нахту стоял перед его глазами, окружность танца на каждом шагу, величественные своеобразные и кривые статуи, что вроде должны были бы говорить о каких-то великих людях.

Большие картины с яркими пейзажами и с почти одинаковыми, как под копирку сюжетами, но лишь с одной стороны, ведь в каждой была своя изюминка, которую сразу и не заметишь, если на них взглянет человек, что никогда на картины и не смотрел простоит хоть вечность, но не заметит, а тот, кто хоть когда-то что-то рисовал и за день не различит, лишь может за неделю, а вот человек знающий, если сможет может только за полдня.

Кинга, как и днем ранее, когда Нахт с ним только и познакомился сразу попытались окружить красотки, но как только толпа дам приблизилась к солдату их взгляд наконец увидел невзрачного и тусклого, не смотря на все его красивые одежды, – Нахта, когда стало ясно, что если хочется поболтать с красивым незнакомцем, но вместе с тем придется терпеть и общество широко известного обормота, то лучше не иметь дел ни с тем, ни с тем, хотя каково же было досадно тем девицам, что они все же не смогли приблизиться к этому яблоку.

Нахт хотел было отойти и посмотреть, что произойдет, но Кинг ходил за ним, словно привязанный, казалось Нахт только-только хочет сделать шаг влево, как Кинг уже идет туда.

– Нахтунг, прошу не оставляйте меня, просто такое и в армии было, поэтому я уже натерпелся. – будто плача просил Кинг Нахта.

– Ну да, за вами прямо-таки табунами ходят.

– А я о чем.

– Ваши печали бы обделенным таким вниманием.

– Поверьте, такое сильно утомляет.

– Ну, я знаю, когда только-только вышел в свет точно также было и у меня, а потом алкоголь, ну и далее, собственно вы знаете, слушали.

– Слушал-слушал, и раз так, то не отходите.

– Ну, если вы того желаете, то не вижу преград, да только, если честно я даже не знаю, чем тут вообще заняться, если не танцевать, не болтать и находится только в компании мужчины, которого избегают. – описывая ситуацию Кинга, говорил Нахт.

– Это верно, только среди тех креветок мне никто не интересен.

– А вот это вы зря, знали бы вы какие эти креветочки вкусные, как попробуете вам ни тигровые и никакие другие заморские креветки не понравятся.

– Ваши креветки для меня и так заморские, вы не забывайте, что я из Англии.

– Ох, в вас столько же Английского сколько в бриллиантах вашей королевы. – усмехнулся Нахт, ведь знал, что любой королевский бриллиант из Индии и никакого отношения к землям Англии на самом деле вовсе не имеет.

– Будет вам, да, у меня есть немецкие корни, но все же я англичанин.

– А почему же вы здесь, а не на родине поспешу я спросить?

– А я не говорил?

– А о чем же вы думали сказали мне?

– Значит не говорил.

– Так сказали бы уже сейчас наконец, а то те креветки и обратно приплывут.

– Я тут всего на неделю, а так уже лишь на пять дней, а потом я отправляюсь обратно на родину.

– Вот дела, а чего же вам тут не нравится?

– А я и не говорю, что не нравится, правда мне все же хочется обратно – домой.

– А если я вам тут работу с хорошим жалованием предложу?

– И спрашивать не стану.

– 15 000 тысяч марок даю, могу и больше только слово скажите!

– Нет, я родину люблю.

– По-моему в вашем роду русские были.

– С чего это вы взяли?

– Да знаю я одного такого же, который все родина, родина. Из его уст только это и услышишь, если беседа ненароком затянулась, правда все же интересный он человек.

– А как зовут?

– Кирилл Кириллович Беляковский – он дипломат.

– Беляковский? Так я его знаю.

– Правда? Так ли это, может про разных мы речи ведем?

– В цилиндре ходит?

– Да.

– Значит об одном, он этот цилиндр везде носил.

– А я думал, почему он всегда в одном и том же цилиндре, когда бы я его не повстречал.

– Странная у него привычка видно, может вещь дорогая для него этот цилиндр?

– Не думаю, как по мне цилиндр, как цилиндр никакой вышивки – самый простой и тусклый, заурядный цилиндр, которых тысячи на фабриках штампуют.

– Он может и по иной причине уникальным или необыкновенным для него быть.

– Не особо и интересно, если честно думать, что у него там какая история и после этого он ее не снимает, веселее думать, что он просто дурак без гроша.

– Сойдемся тогда уж на этом.

Нахт и Кинг продолжали стоять вдалеке ото всех кружков, что собрались естественным образом вокруг самых вызывающих личностей. Одни поменьше, другие побольше, самые разные разговоры, хоть о шторах дома или занавесках, до прошедшей войны и поминания погибших. Тем для разговора уйма, из-за чего вечер просто разрывался от всего, что там обсуждали. Внимание каждого было сосредоточено на своей теме, одна сменялась другой, как только кто-то запнется замолчит, каждому молодому человеку особенно хотелось высказаться и показать себя молодым дамам, в особенности двум, что являлись хозяйками сея вечера. Первая старшая, Элиза Груссинговер – 17 летняя красавица, которая отличалась тем не менее, как всем кажется заносчивостью, высокомерным взглядом, зато каким красивым и обворожительным, каждый мужик, глядя на нее думал: "Пускай и слизнем буду, зато хоть ручку поцелую, поприветствую" – слизни эти правда для Элизы были всегда противные, она потому в перчатках всегда ходила, не терпела она касаний к своей девственной коже чужой руки или губ. Вторая младшая, Игната Груссинговер – 14 летняя девушка, что была красивей и приятнее, чем ее сестра. Обычно, когда говорят про сестер дома Груссинговер, то представляют этих двоих розой, где Игната – роза, а Элиза – шипы этой розы.

– Госпожа Элиза, позвольте мне вас поприветствовать! – с таким предложением к старшей дочери подходили на постоянной основе, что она уже стала от всех просто отмахиваться, отворачивая голову в сторону. В этот раз было тоже самое – она махнула рукой, отодвигая мужчину подальше от себя и отворачивая голову, словно младенец, что не хочет есть с рук. Когда Элиза отвела свой взгляд в сторону, то увидела компанию из двух людей – это были Нахт с Кингом, но первым из двоицы ее взгляд уцепился именно за Кинга, ведь раньше не видела этого человека, но после приглядевшись поняла, что это был военный и весьма красивый, только этого было мало, чтобы заинтересовать графскую дочь. Тем не менее, она все же заинтересовалось, потому что заметила рядом с Кингом Нахта, с которым не была знакома лично и даже не разговаривала с ним не разу, зато она имела очень хорошо сложившееся о нем впечатление из рассказов и слухов, что ходили о холостяке, который будто бы не стареет, ведь дьявольски красив, только вот с ним приличная дама дел иметь не захочет, потому что знают, какой этот Редбаулинг.

– Сестра, на что вы это уставились? – спросила Игната у своей старшей, когда та не соизволила ответить на ее слова о бале. – Неужели на того мужчину? Я тоже его сразу увидела, красивый…Правда? – по младшей было видно сразу, что Кинг пришелся ей по вкусу, ее все более розовеющий румянец не дал бы соврать. Нервно покусывая губы, Игната уже не могла дождаться ответа сестры, что чуть-чуть придавила своей ножкой, одетую в туфлю, ногу Элизы.

– Игната, что ты творишь? Веди себя прилично, как подобает юной леди. – Элиза всегда обращалась с Игнатой будто та ее дочь, а ее обязанность ее правильно воспитать.

– А вы почему не отвечаете, а? Старшая сестра? – Игната, когда обижалась на Элизу всегда начинала обращаться к ней "старшая сестра".

– Не дуйся, лучше скажи, ты больше меня лиц видела, это там с ним ведь Редбаулинг? – хоть Игната и была младше, но тем не менее, в отличие от Элизы она всегда любила прогуляться по городу, когда Элиза сидит у себя и читает книжки.

– Да, это однозначно Нахт Редбаулинг. – ответила Игната, когда пригляделась. – А что? Неужели тебя он заинтересовал?

– Ну как минимум он не соответствует, хотя бы твоему описанию.

– И вправду, его и не узнать – тихий, а главное в руке нет крепкого алкоголя.

– А он обычно именно так и ходит?

– Ну да, а тут руки в брюки.

– Пойти поприветствовать может? – поинтересовалась мнением Игнаты Элиза.

– Я не против. – немного заминаясь ответила Игната, ведь скоро подойдет к Кингу.

– Тогда пошли. – путь был не долгий, они быстро подошли и поприветствовали, как подобает.

– Вы госпожа Груссинговер, я полагаю? – обратился Кинг к Элизе.

– Я старшая дочь – Элиза, а это моя младшая – Игната.

– Рада встречи, я Элиза. – не поднимая глаз, сказала расторопно, но со старанием Игната.

– Рад и я, мое имя Флюцберг Кинг, прошу, обращайтесь ко мне – Кинг. – Он выровнялся и стал ждать пока Нахт тоже сделает тоже самое, но они так и простояли почти с десяток секунд, а может и больше, после Кинг толкнул своего друга. – И вы их поприветствуйте.

– Я Нахт Редбаулинг, доволен? – последние было адресовано Кингу.

– К чему такая грубость? – поинтересовалась Элиза.

– А разве я груб? Грубы вы, но никак не я, кто сказал, что я хочу иметь беседу с вами? Говорите с ним, вы мне не интересны.

Элиза была ошарашена, кто бы еще из всех тут смог так с ней сметь говорить.

– А вы не любитель манер. – ответила Элиза.

– Да кому они нужны, будто ваше платье не мешает вам дышать? Вот мне и ваш этикет со всем остальным дышать мешает, хотите, чтобы я задохнулся?

Элизе стало смешно от такого сравнения, но она знала, что он прав, ей и вправду было тяжело не только дышать, но и говорить, как надо, тем не менее это же нормально?

– Так заведено.

– А у кого, да и зачем? Один сделал, а другие подхватили, как дураки, должна своя быть голова на плечах, что, если вам скажут всех по лицу бить, потому что так по этикету надо, неужели станете бить?

– Нет, это глупо.

– А я о чем, вот для меня ваш корсет, что мешает вам самой дышать, такая же глупость.

– Мне его снять?

– Дело ваше, но это все же элемент вашей одежды, было бы нехорошо, хотя если вы меня таким образом приглашаете…хотя нет, откажусь, мне опытные нравятся. – последняя часть оскорбила Элизу, но она все же не ушла.

– Позвольте, намерений у меня таких не было.

– Да знаю я, вы хотели поиздеваться, да только я не первый год живу, может я и выгляжу, как ваш ровесник, но им не являюсь.

– Мне это известно, да только вы меня тоже не заинтересовали бы в этом плане, уж точно вы иссохший мужичок, просто лицом сохранились.

– Я-то?! – Элиза задела Нахта за живое – за его мужское достоинство.

– А это не так? – смеясь над своим оппонентом, спросила Элиза, вкушая сладость своей подколки над Нахтом, который совсем недавно также подкалывал и ее саму.

– Чтоб вы знали, я самый видный мужчина и равных мне нет! У кого хотите спросите, хоть у той барышни; я со многими дело имел.

– Верю.

Кинг и Игната отстранились от этой парочки и глядели на них немного похихикивая.

– Не хотите ли выпить?

– Я не пью.

– Я настаиваю.

– Ну раз вы настаиваете, то почему бы и нет. – они подозвали человека и им принесли алкоголя.

Первым за бокал принялся Нахт, сразу его опустошив, следом его же примеру, никогда не пившая и не пробовшая на вкус алкоголь Элиза, выпила точно также свой бокал и начала сильно морщится после этого. Реакция леди очень сильно позабавило Нахта и сильно удивило Игнату, которая еще ни разу не видела, чтобы сестра пила.

– Неужели вы никогда еще не пили?

– И что?

– Ничего, просто мне казалось, что вы должны были хоть когда-то это попробовать для того, чтобы сделать вывод о том, что не будете пить алкоголь.

– Вообще-то это яд.

– В маленьких дозах алкоголь даже полезен, поэтому не оскорбляйте лекарство.

– Ну хорошо.

– Хотите еще?

– Да. – хоть первый залп был никудышным, но уже стал действовать, что отразилось на действии Элизы.

Они стали распивать алкоголь, но уже медленнее – Нахт захотел немного поболтать с этой девушкой, что меняла свое поведение прямо на ходу. Он незаметно для всех спровадил ее за собой, оставив Кинга с Игнатой, которая от нахождения рядом с Флюцбергом полностью забылась и даже почти не заметила, как пьянеющую сестру уводит блудный мужчина. У Нахта, конечно, были мысли на счет Элизы, но действовать пока он не спешил – нужно было, чтобы она побольше выпила.

Сладкими речами он затуманивал ей разум и брал новую выпивку, спивая ее, нельзя было не отметить, что самой Элизе это нравилось – ей было по-настоящему весело с Нахтом, у которого было полно опыта в подобного рода вещах.

Разговаривая с ней, Нахт узнавал ее не просто для того, чтобы разговорить и ослабить защиту, как делал это обычно, ему и вправду в один момент захотелось узнать ее. Впервые ему захотелось узнать женщину по-настоящему. Внутри у Нахта, собственно, как и Элизы начинало все гореть и закипать, они смотрели, друг на друга не отрываясь и без умолку болтали, в чем им правда очень сильно помогал алкоголь, которым они вместе напились. Выйдя из зала, они направились в комнату Элизы, где Нахт немного шатаясь все также поддерживал разговор, а Элиза из-за неопытности уже повалилась на кровать и там же сразу заснула в обществе Нахта. Он уже снял свой пиджак, залез на кровать и навис над Элизой. Его левая рука плавно и нежно ласкала сначала белую шею, потом поднялась к щеке, перетекая к губам, а после ниже и ниже груди. Нахт хотел было уже начинать снимать верх своей пьяной подруги, но вдруг взгляд его остановился на ее лице, и он не мог оторваться, его дурманили ее сладкие и нежные вздохи и трясущиеся реснички глаз, рука четко ощущала каждый вздох. Нахт оцепенел, он осознал, что не может лишить ее невинности, что не может так над ней надругаться, столь недостойным образом запятнать этот прекрасный цветок собой. Он встал и начал одеваться в состоянии, которое напоминало одновременно и ипохондрию, и паническую атаку. Нахт выбежал из спальни девушки и пустился вперед будто подался в бега, его ничего не волновало лишь Элиза, что так его одурманила. Ни с кем, не попрощавшись он вышел за пределы дома и, сев в карету, уехал к себе, по пути, пытаясь понять, что с ним такое.

Глава 5. Лучший лжец.

– Элиза, ты должна быть достойна; Элиза, ты должна хорошо учиться; Элиза, ты должна правильно сидеть; Элиза, ты должна ровно идти; Элиза, ты должна сдерживать свои эмоции; Элиза, ты должна не опозорить род; Элиза, ты должна женится на богатом и с высоким титулом; Элиза, ты должна быть покорна; Элиза, ты должна быть здорова, чтобы родить крепкого наследника; Элиза, ты должна быть такой, какой тебя хочет видеть муж; Элиза, ты должна семье. – именно так и проходило детство Элизы Груссинговер, каждый раз ей твердили одно и тоже, что она что-то должна.

Вечер – бал, посвященный окончанию войны, то, что проведет лишь достойная семья, мероприятие, где королевой должна быть лучшая. Родителей рядом нет и все на плечах Элизы – она была уверена, что все пройдет как надо, ей было ясно, что она должна была сделать, но справилась ли она в тот вечер? Нет. За место того, чтобы стать лучшей она исчезла по среди бала, но по какой же причине? Вопрос, на который она сама не может до конца ответить или просто не хочет?

– Дрянная девчонка! – крикнула мать Элизы на нее, бросая в ее сторону чайник с горячим чаем прямо под ноги. – Какое разочарование, на тебя возлагали такие надежды, но, что ты сделала?! Ты напилась и ушла с бала! Это немыслимо! – мать Элизы была очень строгой женщиной, а отец в свою очередь обычно не вмешивался, тот человек просто уже перестал жить семьей – ему все надоело, а его же жена ему осточертела. Вместе с этим окаменели и отношения с семьей.

– Я… – Элиза, словно маленькая девочка хотела что-то сказать в оправдание, но мать ее и слушать не стала.

– Заткнись! Уйди с глаз! Бесполезная! – ее мать размахнула руками, указывая быстрее удалиться. Элиза хотела уже расплакаться и убежать, но и тут ей не дали того сделать спокойно. – Элиза, ты должна быть достойна, встань как надо! Поклонись и иди! Разве это так трудно? Ты вообще моя дочь? – Элиза стерпела все это и, сделав, как того хотела мать все-таки смогла уйти оттуда прочь к себе – туда, где ее плачь услышат лишь стены, пропитанные ими до потеков.

По среди комнаты стоял Кинг, который ярко рассказывал Нахту про то, как ему понравилось на балу, как ему вновь хочется сыскать встречи с Груссинговерами.

– Нахт, вы же долго с ней болтали, о чем же? Что она вам говорила? Помогите мне! – тот, кто недавно только и делал, что оскорблял женщин этих земель и бежал от женского внимания, скрываясь за пропащим казановой, теперь молил помочь с креветкой.

– Дорогой Кинг, вы кажется не особо понимаете, что вчера произошло.

– И что я не понимаю?

– Мы не болтали.

– Как? Вы ушли от меня, оставили и не болтали с ней?

– Нет, я ушел, потому что мне стало с ней скучно, и я не хочу искать с ней встречи, как вы, поэтому не доставайте меня этой фамилией.

– От чего же такое отношение? Это из-за того, что она вас вчера оскорбила? Не думал, что вы такой злопамятный. – с усмешкой проговорил Кинг.

– Нет, она мне не по нраву, вот и все. – на этом Нахт отвернулся от Кинга, подперев голову рукой, сидя в кресле, скрывая свои глаза, которые сразу бы выдали его ложь.

– То есть, со мной вы к ним не поедите?

– Нет.

– Один я не поеду, давайте со мной, прошу вас! – Кинг выглядел безнадежным.

– Ну поеду я с вами и, что с того? На что это повлияет? Зачем я вам нужен? Тем более, как вы к ним заявитесь? Пешком?

– Я хотел попросить вашей помощи.

– А я не хочу помогать.

– Не будьте таким, вы тем более меня оставили вчера одного, как так можно?

– Я за это извиняюсь, но зачем я вам там все-таки?

– С вами можно начать разговор на пустом месте, вы тот, кого можно обсуждать.

– Вот и не надо меня же при мне обсуждать.

– Вы поймите, то что вы рядом помогает развязать язык человеку, я это вчера заметил отчетливо. Я не имею таких навыков, как вы, а, и тем более я молод, а вы уже человек знающий, поэтому поехали со мной. – сказал Кинг, будто бы вспомнив, что был как бы младше Нахта.

– Вот и научитесь, но, чтобы вы от меня отстали просто возьмите любой мой экипаж так уж и быть.

– Хорошо, но я хочу слышать извинения за то, что оставили меня.

– Если бы вчера вы меня слушали, то поняли, что я не подчиняюсь манерам.

– Но вы тот, кто имеет крепкую совесть, вам разве не совестно за свой низкий поступок?

– Совесть? Ладно, я прошу у вас прощения, поэтому садитесь в экипаж и уезжайте уже, мне надо о многом подумать, оставшись одному, а вы мешаете.

– Таких извинений я не приму.

– И что вы хотите? Только не то просите, о чем я предполагаю. – недовольно посмотрел Нахт на Кинга.

– Вы должны в качестве извинения отправится со мной.

– Я же попросил вас, а вы…

– Я вам со всей серьезностью.

– Ну так и я, поэтому хватит вам уже.

– Не могу, поеду один будет странно – один к женщине. – мотая головой, проговорил Кинг.

– Ну да, это странно, но раз вы про нее так говорите, то в таком показе своих намерений нет ничего такого.

– Мне надо удостовериться, такое у меня впервые, поэтому я хочу понять, то ли это?

Нахт думал про себя, что для него это тоже впервой, но сказать в слух не решался и не решился, если бы был даже один в комнате. Было то страхом от своих собственных чувств? Или того, что не мог в это сам до сих пор поверить? Он, да влюбился? Не вообразить.

– Тогда я вам в этом не помощник, я поеду с вами, но потом – не сегодня.

– И когда же? Через 4 дня я возвращаюсь на родину.

– Завтра, а теперь идите и скажите, чтобы вам собрали экипаж.

– Хорошо, но завтра обязательно поехали со мной.

– Договорились.

– До завтра, Нахт.

– И тебе.

Нахт все-таки смог остаться один в комнате, желание его было исполнено, но мыслей в голове не было – он просто сидел в кресле качалке и грустил. Тяжелый взгляд оглядывал всю комнату, то зависая на одной вещи, то на другой и так по всей комнате. Он хотел что-то сделать, но что? Вроде то было что-то простое, но начать это делать было столь трудно. В его голове появилась мысль о том, что следовало бы написать Элизе и спросить, как у нее дела или может быть настроение? Только встать и взяться за перо сил не хватило, а потом он подумал, зачем ему это вообще делать?

– Это не любовь. – так он неожиданно и сам для себя спонтанно решил, что он не любит Элизу, поэтому забивать ей голову не надо. Она ему просто понравилась, она просто запала в душу, просто стала той, с кем он хочет увидеться.

Нахт поднялся с кресла-качалки, оперевшись на свою трость, и пошел на выход из дома. На улице он стал ходить меж деревьев, пытаясь насладится шелестом листьев и светом этого дня, который изливался на всю улицу. Он надеялся успокоить этим свой разум, задушить эмоции, которые он искал, но стал избавляться, как только получил. Встав у одного дерева, Нахт облокотился на него и опустил голову, а потом к нему пришло желание чему-то вломить – это его эмоции хотели хоть как-то выплеснуться, выйти, Нахт ударил пару раз рукой по стволу дерева, а потом пошел дальше. Чем больше он гулял, тем больше весь этот свет начинал на него давить, а одиночество и тишина сводить с ума. Будто снова бежа, как вчера он вернулся в дом, где нарядился и отправился в город в кабак.

Уже в кабаке он стал пить, как делал это обычно или же нет? На этот раз он пил не в удовольствие, что подметили все посетители, ему просто хотелось напиться, чтобы заглушить мысли и забыться. Рюмка за рюмкой, бокал за бокалом он становился все более пьян, но он забыл одну особенность алкоголя – он не затупляет эмоции и чувства, а наоборот освобождает их, поэтому Нахту становилось лишь хуже, но останавливаться он уже не собирался. Этот способ был для него единственным на протяжении столького времени, разве он подведет?

Нахт настолько сильно перебрал, что отрубился прямо за столом и пролежал так до позднего вечера и пролежал бы до самой ночи, если бы его не разбудили.

– Нахтунг, что же вы? Что с вами? – тот, кто разбудил Нахта был Кирилл Беляковский.

– Ааа?…Вы, что вам? – в полубреде отвечал Нахт.

– Что с вами я спрашиваю? Обычно, если вы выпиваете, то веселы, а сейчас иначе все, что случилось?

– Все как обычно. – Нахт взял пива, что стояло у него на столе и, выпив его, ему стало полегче.

– Правда? Тогда может расскажите, как ваш день прошел? Сколько баров уже прошли?

– 10, а нет, эээ, 15, да, точно, уже 15, поэтому все как обычно. Я хожу, пью и веселюсь. – сказал Нахт, подняв полупустой бокал пива и улыбнулся.

– Зачем же вы меня обманываете, я знаю, что вы тут только и сидели.

– Ну и что с того? Мне тут просто нравится.

– Почему вы не хотите мне рассказывать, что случилось?

– Потому что ничего не случилось.

– Право ваше, ничего мне не рассказывать, но вы я надеюсь хоть сами себе не лгите.

– Я себе не лгу.

– Может быть и так, только самый лучший лгун может соврать сам себе, надеюсь вы не настолько хорош.

– Я быть им не могу.

– Я вот начинаю в этом сомневаться.

– А вам, кто давал право сомневаться во мне вообще? Идите куда шли и не приставайте ко мне, вам делать нечего?

– Просто захотел узнать, почему вы отвергаете свои чувства к Элизе?

– Вы откуда знаете?

– Из-за того, что она Кингу приглянулась и вы не хотите лишать счастья хорошего человека и друга?

– Я спросил откуда знаете?! – уже вскочил Нахт.

– Зачем так бояться?

– ДА ВЫ! – Нахт кинулся на него, но подвернулся на своей хромой ноге и упал, ударившись головой об пол, а потом очнулся, подпрыгнув, все на том же месте в баре, где он уснул. Все это было лишь сном.

Был уже поздний вечер, поэтому Нахт встал и ушел, став гулять по городу.

– Так оно правда? – отрицать было уже глупо, этот сон уже все ясно сказал Нахту – он полюбил Элизу. – Но раз так, то как быть с Кингом? Он ведь тоже, как и я… – голова была полна тумана, поэтому Нахту было трудно об этом думать, хотя он все ровно долго думать не захотел, поэтому просто вернулся домой в спешке, где уже лежа в кровати и, избавившись от этого тумана смог хоть как-то об этом подумать.

С Кингом он был знаком не долго, но лишать счастья хорошего человека он не хотел, но ему хотелось счастья и для себя, только потом, подумав и о Элизе, Нахт осознал, что она счастья с ним точно не приобретет, ведь как такой как он может его дать? Кинг совершено другое дело с ним она не пропадет точно, но это не означает, что Нахт как-то будет помогать Кингу – нет, ему не захотелось давать того счастья, что он не может получить сам.

– Раз не могу я, то не может и он, хоть Кинг и полная мне противоположность, но все же нашелся в нем изъян – мой друг и понятия не имеет каким образом говорить с женщиной. Завтра съезжу с ним и не дам темы для разговора, но раз я не могу получить счастья с ней или с кем-либо-то еще, то не надо мне иметь с ней дел вообще. Завтра просто оскорблю ее, унижу и уеду – сделаю ей больно и не будет у меня печали. – на сердце от таких слов становилось тяжелее и просто плохо. – А Кинг не сможет ей помочь, а со мной ему и может не захочется иметь больше дел, ну и ладно, пускай, просто вернусь к тому, в чем был до всего этого. – от этих же слов ему стало тошно, словно возвращаться к старому ему и вовсе теперь никогда не хотелось.

Глава 6. Заблуждение.

Уже на следующий день Нахт был полон решимости, которую показывал перед зеркалом в своей комнате.

– Я могу, я сделаю, плевать мне на чувства Элизы и Кинга. Я хочу быть счастлив и буду. – эгоист есть эгоист, но постоянно ли человек является эгоистом? У кого как…

С комком в горле Нахт вышел из комнаты, выбрав перед этим самый красивый наряд, что у него был, тот, который поражал любую женщину и заставлял чувствовать мужчин рядом себя ни у дел, те будто бы опускались ниже Нахта, когда тот был в этом наряде. Во все оружии молодой дурак погрузился мешком гнилой картошки в красивейшие сани, украшенные позолотой и серебром, на этом чуде он отправился за Кингом, который сильно удивился Нахту. На его вопросы о том, что за повозка и, что за наряд на его друге, тот не говорил или отмахивался, мол, просто захотел. В этом загадочном молчании они проехали всю дорогу.

Предлога для того чтобы приехать не было, но Нахта это не волновало, хотя и волновался, словно мальчишка, которого только что поцеловали в щечку. Кинг, видя это волнение тоже стал волноваться, ведь вчера приехал всего на минуту и по какой же глупой причине, просто поблагодарить за балл. От чего мужчины так глупы? Трусость их родня – все мужчины одинаки.

Эти двоя масс, одна гниль картофельная, другая сочные яблоки, двинулись в дом Груссинговеров, где их повстречала младшая из дочерей в прихожей – Игната, где прислуга сразу сняла верх их одежды, а молодая влюбленная дурочка Игната сразу повела двух в сумме полустарых мужчин в гостиную, как только увидала Кинга.

– Дорогой Кинг, – Игната сразу решила брать все в свои руки и идти к счастью, как тот же Нахт, – от чего же вы ушли вчера? Почему не остались на чай? Зачем вы приехали сегодня?

Кинг, который даже особо и не подумал о причине запаниковал – вояка, что видел снаряд, что вот-вот взорвется в двух ярдах от него, запаниковал, хотя даже тогда смог хладнокровно кинуться в гору из трупов, которые стали для него мешками песка, спасшие его, теперь паникует из-за слов маленькой девочки.

– Он приехал как раз по этому случаю, из-за того, что вчера Флюцберг так беспардонно ушел, отказав в гостеприимстве. Он все рассказал мне, поэтому мне стало ясно, как он вас оскорбил, по этому случаю примите его извинения и позвольте остаться у вас на чашечку чая. – Нахт лихо подхватил идею с чаем и заставил Игнату верить каждому его слову. Она сразу повела их за собой, где усадила за обеденный стол и отошла с прислугой ненадолго – на самом деле она пошла за Элизой.

– Нахт, любезный мой друг, я, конечно, понимаю, что вы попытались помочь, но разве можно обманывать девушку?

– По-моему вы поздно стали себя вести правильно, как минимум удивительно, что англичанин от чая отказался.

– В тот день меня встретила Элиза, а не Игната, поэтому я немного запаниковал.

– Прямо как сейчас? – Нахт глубоко вздохнул, – Кинг, просто возьми и пойми одну важную вещь – женщин надо обманывать, водить вокруг пальца и вешать лапшу на уши, лишь так можно обрести счастье с женщиной. Она не красивая? Скажи, что красивее ее не видел, она с кривыми ногами? Скажи, что она себя накручивает, пара комплиментов и она твоя – женщины хоть и умнее нас, но одно я знаю точно – сильнее них любить никто не может.

– Это низко.

– Это жизнь. Жизнь вообще полное гавно.

– Давайте закроем на этом тему.

– Хорошо. – Нахт становился агрессивным, наверное, потому что пробивались его намерения на эту встречу.

Под конец беседы Нахту и Кингу принесли чаю, но хозяек все не было.

– Элиза, открой дверь. – старшая дочь не хотела выходить из комнаты. – Там пришел Кинг, прошу, помоги я не могу с ним наедине, а он еще и с тем Редбаулингом приехал. – услышав это имя, Элиза наконец ответила.

– Редбаулинг? Он тоже пришел? – сказала Элиза, стоя перед дверью за которой была Игната.

– Да, это, кстати, оказывается он Кинга привел, какой он оказывается хороший. – Игната заметно потеплела к Нахту благодаря тому, что это типа он привел его за немыслимый проступок Кинга.

– Он сам…? – это был риторический вопрос, который Элиза задала сама себе, подумав на миг, что это из-за нее Нахт приехал, но быстро провертела головой и откинула эти вздорные мысли.

– Я и сама удивлена, так ты выходишь или нет? Старшая сестра. – Игната начинала злиться.

– Иди, я скоро буду.

– Хорошо, буду ждать там только давай быстрее. – уже отдаляясь от двери, сказала Игната.

– Да. – Элиза не знала почему, но ей захотелось увидеть Нахта.

Игната пришла к двум мальчикам, которые вздрогнули и понемногу стали покрываться потом от волнения предстоящей беседы, особенно Кинг чей опыт был невелик. Ему уже хотелось вернуться обратно в окопы: в окружение смрада, болезней, крыс и крови в перемешку с грязью.

– Извините, что немного задержалась.

– Что вы… – Кинг не знал, что говорить, а Нахт ничего и не говорил – все шло, как он того хотел.

– Я удивлена, господин Нахт, кто бы мог подумать, что вы подружитесь с господином Кингом.

– А что в этом удивительного? – после подколки Игнаты Нахт заметно взбодрился и стал столь же оживленным каким был недавно перед своим зеркалом.

– По-моему вы не сходитесь характерами.

– Интересно и какие черты у нас отличаются.

– Вы пьяница.

– Это не черта характера, а образ жизни, пьяный тоже благородным может быть.

– Хорошо. Вы буйный.

– А может Кинг тоже буйный, вы его всего 2 дня знаете, а уже что-то говорите. Сразу видно, что вы еще молоды.

– Пардоньте? Вы это мне? – Игната была невероятно обидчива, когда ей говорили про ее малый возраст.

– А я могу это говорить кому-то еще? Кроме вас тут никого нет.

– Я весьма проницательна, чтобы вы знали.

– Тогда ваша проницательность не стоит и гроша из дерева.

– Вот что-что, но могу я сказать точно, Кинг хотя бы не столь груб, как вы!

– Уверен Нахт не хотел никого оскорблять, правда? – Кинг уже молил своим взглядом прекратить Нахта и тот все же решил прекратить, ведь надо было дождаться Элизу, а это было так – разогрев.

– Да, оскорбить я вас не хотел, извините, но позвольте поинтересоваться, а где же ваша сестра?

– Элиза скоро подойдет.

– Вот как. – Нахт выпил всю чашку остывшего чая и потом налил себе еще. Он был весьма удивлен какой оказывается вкусный этот зеленый чай из Китая.

– Господин Кинг, а чем вы занимались на войне? – спросила Элиза в попытке уйти от надоевшего ей Нахта.

– Воевал, что же мне еще там делать.

– А у вас есть с войны какие-то истории интересные?

– Есть, только вспоминать их, это не слишком хорошее дело.

– Что-то страшное?

– Страх войны не передать.

– Почему же? Нам много разных ужасов рассказывали, и мы отчетливо поняли, что война – это ужас и великое человеческое горе.

– Дело даже не в этом, а в том, что там умирают люди и только поэтому война – это человеческое горе.

– А почему же вы пошли на войну?

– Мне больше некуда было идти, поэтому и ушел на войну, тогда я приобрел свое место в мире, получил что-то благодаря чему жил.

– И что же это было?

– Военная служба, защита людей, оказание помощи тем, кому она была нужна, но сейчас это как-то пропало. Войной никого не защитить.

– Как же, мы же победили и теперь никто в нашей стране не умрет.

– Будто эта война последняя, время пройдет всплывет новый конфликт и снова очередная война. Это как клубок ниток, с которым играет кот, он может в один момент его очень резво толкать, а в другой медленно подталкивать лапой или потом вообще ненадолго прекратить, но в итоге игра продолжиться.

– По-вашему война – это игра?

– А разве нет? Это игра больших людей маленькими людьми – мы все лишь фигурки на доске, простые нити в руках ткачихи.

– Согласен, мир прост лишь от того, что в нем все переплетено, противиться большим людям, чья картина мира – сетка, бесполезно, тут кому, что выпадет. Кто-то будет простой ниточкой, а кто-то сможет и струной звонкой стать, Кинг вот стал для битвы тетивой. Только миром править нитка, струна или тетива не может, ведь сами они не дернуться разве что ветер их колыхнет разок и все на этом.

– Глупость какая, вы начитались книжек про масонство господин Нахт?

– Я не признаю этих напыщенных мешков с деньгами, чье влияние поражает, но тем не менее эти недоумки заняты всегда лишь тем, что продолжают преумножать и без того свое огромное состояние.

– А это плохо? – поинтересовалась Игната.

– Чтобы определенные люди были безумно богаты обязательно должны быть бедняки, за счет которых это богатство и создается. Пока будут такие богатеи, как они, то обязательно будут и бедные люди, которые обречены страдать из-за всех этих бесов.

– Вы так плохо отзываетесь о всех этих богачах, но в то же время сами им и являетесь.

– Мое состояние соткано не из денег простых людей, а из платежей правительства.

– Это дело не меняет, ведь эти деньги собраны из налогов простых людей.

– Тогда, и государство, которое вас охраняет становится плохим?

– Ну, наверное, нет.

– Про что я и говорю.

– Удобное оправдание вы нашли господин Нахт.

– Для меня это правда жизни.

Элиза шла медленными шагами, поправляя на ходу свои волосы, когда она дошла до всех, то перепалка между Нахтом и Игнатой тут же закончилась – Нахт проглотил язык, как только увидел Элизу. Его сердце не колотилось сильно – он был спокоен и собран перед ней, но заговорить первым не решился, что не скажешь о Кинге, который ее сразу поприветствовал, вскочив со стула, но Элизе не было большого дела до Кинга – она смотрела на Нахта, который смотрел на нее не отрываясь. Эти двоя будто бы ожидали хоть каких-то слов от друг друга, но никто так ничего и не сказал. Элиза села рядом с Игнатой напротив Нахта за столом, прислуга сразу принесла ей чашку куда сразу же был налит чай.

– Как вам спалось госпожа Элиза? – Кинг хотел хоть как-то заговорить с Элизой, но не знал, о чем спросить и нашел лишь это в своей голове, которую больше сотни раз чуть не продырявили.

– Вполне неплохо, но попрошу вас, не называйте меня госпожой. – спокойным и холодным голосом произнесла Элиза, смотря в чашку со своим чаем, будто бы думая – пить ей чай или нет.

– Тогда как к вам обращаться?

– Мадам или миледи, наверное, так. – Элизе было скучно говорить с Кингом – она не находила в нем того, что нашла Игната, когда он спросил, как ей спалось, то она все сразу о нем поняла, ведь она проходила через это уже тысячу раз, она слышала тысячу фраз, которые пытались ее заманивать, подавляя зевок Элиза пыталась лишь не испортить отношения с окружающими и просто ждала пока интерес к ней угаснет сам собой, когда все будут видеть насколько непробиваема эта стена в ее лице.

Кинг непринужденно отвел глаза в сторону Нахта – так, чтобы этого не заметили остальные, его друг это заметил и понял, что от него хотят, но он знал, что должен был делать только вот приступить не решался. Весь его запал ушел столь незаметно будто бы его никогда и не было, словно прошедший штиль в море – вроде он был, а где его следы?

– Мы тут разговаривали про мир, и господин Нахт очень смешно описал, то, как его видит. – смеясь над Нахтом проговорила Игната.

– Правда? И что же вы такого рассказали? – Элиза подняла свой взгляд прямо на Нахта, который обомлел. Он смотрел в ее глаза и единственное, что было в его голове поднявшийся ураган и даже не ураган эмоций – нет, то было нечто совсем иного характера, то было именно что ураган, буря, словно он не мог что-то выбрать из тысячи вариантов, когда это было нужно сделать немедленно. Он смотрел на Элизу прямо в ее глаза будто бы околдованный, его будто бы тянуло прямо к ней, все чего он тогда хотел – это утонуть в ее черных сапфирах, казавшихся ему тогда столь бездомными и глубокими – ведьма не иначе, думалось Нахту.

– Я…эээ… – Нахт будто бы потерял весь свой ум и остроумие, что показалось Элизе весьма забавным. Элиза от такого даже не смогла сдержать ехидной улыбки, из-за которой от стыда за нее она сжала свои маленькие губки и чуть отпустила головку, что выглядело весьма мило. – Я выразил свое мнение, что мир – это сетка и мы не более, чем ниточки в этой сети, ну или не нитка, а что-то еще. – Нахт был растерян.

– Ну говорю же! Глупости. – не сдерживая смеха говорила Игната.

– Почему же глупость-то сразу? Как по мне, то очень интересные мысли и весьма умные. Тебе бы стоило поучиться у него, Игната. – Сказала Элиза, смотря на сестру чуть-чуть строга, так, чтобы Нахту не показалось, что она какая-то злодейка.

– Будет вам, мадам Элиза, уверен у вашей сестры есть свои взгляды на жизнь и даже если нет, то в будущем они сформируются сами собой – всему свое время.

– Да, пожалуй, наверное, вы правы. – После этих слов Кинг порозовел от радости того, что его назвала правым сама Элиза.

– Вы говорите так будто бы я маленький ребенок, господин Кинг. – Обиженно произнесла Игната.

– Ну что вы, вы не подумайте, что я плохого о вас мнения, просто подобные мысли могут быть лишь у такого старика, как Нахт.

– Со стариком ты, конечно, погорячился, но в остальном прав, если честно нет ничего прекрасней незнания, чем больше ты не знаешь, тем больше не имеешь понимания того насколько ты мог быть счастлив, а когда знаний нет, то ценить уже имеющееся очень просто.

– Глупцов, которые не ценят то, что имеют полно, а вершина глупости – это самоубийство, как так вообще можно? – начал вдруг Кинг, смотря на Элизу, она же перевела свой нежный взгляд с Нахта и сделалась холодной во взгляде на Кинга.

– По крайней мере – это безбожно, такие люди обязательно попадут в ад. – прокомментировала Элиза.

– А за что? – смотря под ноги и скрестив руки на груди спросил Нахт.

Все ненадолго умолкли от такого, казалось бы, нелогичного вопроса.

– Как за что, за то, что человек убил самого себя и отказался от Божьего спасения. – раздосадовано выговорила Игната, глядя на Нахта, как на полного недоумка.

– Какое еще спасение? – Спросил Нахт.

– Люди родились грешными и смысл нашей жизни в том, чтобы найти спасение – это, если коротко. – Ответила Игната.

– Какая бессмыслица, то есть младенец уже сразу грешен?

– Ну… – Игната уже не нашла, что на это ответить.

– Неужели весь смысл состоит лишь в том, чтобы страдать и проходить через эти страдания?

– Я вот думаю, что это не так. – Подключился Кинг. – Вера в Бога от того и называется верой, ведь все, что нам остается – это только верить в него, когда мы ни разу его не видели, как и его чудо, а правда ли все нас окружающее его рук творения мы не можем знать наверняка, поэтому нужно лишь верить.

– Слепая вера, которая не подкреплена здравым смыслом.

– Благодаря ей люди находят спасение – Ответила Игната.

– Она дает надежду. – Согласился Кинг.

Элиза лишь молча наблюдала за этим, ожидая, что же все-таки на все это ответит Нахт, что ее очень интересовало.

– Спасение, надежда…Тот, кто остался один на острове тоже видит надежду и спасение в маленьком ноже с зажигалкой. Как мы можем любить то, что никогда не видели? Душа, Бог, мы этого не видим: человека мы видим – мы с ним говорим, характер мы видим – мы его наблюдаем, коты и собаки – мы их гладим, а вот с Богом я ни говорю, я его не наблюдаю и не глажу, тогда как он может быть? Как кто-то может кого-то любить, если не видел?

– Мы говорим про веру. – подметил Кинг.

– Вера или любовь – это одно и тоже, все равно мы же должны любить бога и быть любимы им?

– Наверное, ты прав.

– Кинг, ты был ближе любого из мне знакомых людей к смерти и раз так, то ответь хотя бы ты – в чем смысл?

Кинг посмотрел на него, потер пальцами чашку, а потом положил руки на стол, убрав их от чая.

– Пока я там был, то из-за всего того, что творилось многие сдавались и просто умирали – убивали сами себя, но среди всех были люди, что шли до конца – это были те, кто ставил перед собой какую-то цель и неважно какую было важно, чтобы она просто была – это было их смыслом и ради него они вставали вновь и вновь и шли в бой, как я. Даже так были и другие, но их было мало – это те, кто шли впереди всех, когда я говорил с одним из них, то спросил почему он так поступает, а он ответил – я человек, который не имеет цели или пути – я просто живу, любя жизнь, поэтому поистине счастлив даже сейчас и буду счастлив, когда буду испускать последний дух, не имея врагов, ведь я люблю жизнь и не только свою, но и те жизни, что окружают меня. – Потом он еще сказал, что жил 20 лет из своих 56 лет, я спросил, как так, а он спросил в ответ – много ли я помню из своей жизни? Я слабый человек, которому нужна цель, чтобы жить, ведь я не в силах принять весь этот невероятно огромный мир, когда я смотрел на тех, кто не имел цели, а просто любили жизнь, то мне казалось, что они чувствуют каждое мгновение и любой даже самый маленький ветерок – они любят всех и принимают всю эту огромную любовь от тысяч, десятков и сотен тысяч, а я так не могу, как по мне – это лучшие люди – настоящие, они такие какими должен быть человек – любящим жизнь.

– Значит, надо любить, а если это так, то разве первый тип людей не имеют ложный, ненастоящий смысл жизни?

– Именно так, поэтому они слабые и оттого такие несчастные.

– Получается, что ты тоже не счастлив?

– Пожалуй, я пытаюсь приблизится к сильным людям, но пока не очень удачно.

– Понятно.

– Вы очень умный господин Кинг, я вами восхищаюсь! Вы так интересно рассказывали, я бы слушала и слушала, но, по-моему, это вы зря про себя так говорите, что вы слабый человек, как по мне, то очень сильный. – Льстила Игната Кингу.

– Спасибо вам, госпожа Игната, мне очень лестно слушать подобные слова.

Нахт не умолк, а затих совсем, он услышал очень верные слова о смысле жизни, которое дает истинное счастье, которое ему бы хотелось, а то, что он намеревался сделать шло в разрез с этим смыслом – он должен был любить, а не отвергать, он должен принять, а не отторгать.

– Что-то мы засиделись, да, Кинг?

Кинг безумно взглянул на него, словно крича, что он такое творит, ведь они только разговорились, стали хоть как-то говорить, но тема была не такой, о которой стоило бы говорить в присутствии дам. Можно было исправить положение, перейдя в новую обстановку, но Нахт не желал продвигать взаимоотношения Кинга с Элизой – он решил влюбить в себя Элизу, но перед этим ему нужно было как честному человеку, на которого теперь он захотел быть похожим, рассказать все Кингу.

– Кинг, мы и правда засиделись, но дамы, мы придем завтра обещаю вам. – И Нахт встал из-за стола, а вслед за ним и Элиза.

– Господин Нахт, в прошлый раз вы были совсем другой. – Сказала Элиза.

– Другой? – Удивился Нахт, – почему другой? – Она что-то заметила странного в его поведении?

– Да, вы говорили, что не терпите этикета и он вас тяготит, а сейчас ведете себя весьма сдержано и не бранитесь. – Черные глаза Элизы блестели, словно золото для Нахта и он в них утопал, забываясь.

– Общение с вами показало мне, что-то особенное, вы не отказались бы завтра от небольшой прогулки? – Нахт поразил всех и Кинга, и Игнату, она думала, что Элиза сейчас отвергнет очередного слизня, но в глазах Элизы он таковым не был – это был настоящий мужчина, думающий и нежный с ней, знающий, чего она хотела на балу.

– С большим удовольствием. – Элиза нежно улыбалась, смотря на Нахта, а тот порхал в своей душе, которая будто бы прижалась к ней. Они были на расстоянии друг от друга, но им казалось, что они очень близко.

– Я прибуду завтра, ждите меня в обед, вам будет удобно? – Сказал Нахт, подходя к Элизе.

– Да, я буду вас ждать.

Нахт тихонько взял кончиками пальцев маленькую ручку Элизы и стал приподнимать. Игната думала, что Элиза сейчас же отдернет руку, ведь та не терпела касаний к себе, когда она не в перчатках, но Элиза послушно вела руку к губам кавалера, что сразило на повал Игнату. Теперь с этими двоими стало все понятно, слуги, которые это видели тоже, как и Игната стояли с широко раскрытыми глазами и ртами. Нахт прильнул губами к руке Элизы и не охотно отпустил немного холодную руку девушки. Они посмотрели друг другу в глаза и Нахт немного поклонился, а потом стал уходить.

– Доброго вечера. – Сказал Кинг на прощание и тоже подошел к Элизе, но она, не скрывая резкости отстранилась от него. Кинг, видя это, тоже немного поклонился и стал поспешно уходить. Игнате было немного обидно, что в итоге мужское внимание было вновь приковано только к ее старшей сестре.

Одна масса яблок и мужчина ушли, и оставили дам одних.

– Старшая сестра, – Игната явно была злой. – что это было? – Удивляясь сестре, спросила раздраженно Игната, ведь кому она дала руку? Нахту! Пьянице, казанове, лудоману, богатенькому сыночку, который совсем избалован, почему именно такому недостойному, как он? Есть же намного более достойные люди, как, например, Кинг.

– О чем ты?

Это чаепитие помогло Элизе отвлечься от бед с мамой и теперь ей было намного легче за что она мысленно благодарила Нахта.

– Ты знаешь, о чем, я о Редбаулинге.

– А что с ним не так?

– Я же рассказывала, какой он.

– Мне он показался хорошим и разве может плохой человек подружится с тем, который так тебе приглянулся?

– Ну, наверное, нет, но даже так подумай получше, почему бы не найти кого-то еще? Помимо Нахта.

– Не хочу, по-моему, я в него влюбилась.

– Ты меня пугаешь, правда.

Игната долго убалтывала Элизу, переубеждая в том, что Нахт мерзавец, рассказывая о его похождениях, как он однажды откуда-то взял курицу и в обнимку с ней пил всю ночь, пританцовывая, а еще однажды он выпустил быков из загона и устроил родео, сломав себе руку, но от всех этих рассказов Элиза только дико хохотала, что тоже было на нее не похоже. Под конец дня Игната полностью утратила надежду вразумить старшую сестру и ушла от нее в свою комнату.

Глава 7. Дружелюбная Луна.

Мужчина вышел из поместья и направился к своей карете с невероятным духом собственного превосходства, словно он победил старого врага или победил там, где невозможно победить.

– Друг, постойте! Подождите! – Кинг окликнул Нахта, заставив, его остановиться и повернуться к нему. – Объяснитесь, что это сейчас было, неужели вы… – Кинг смотрел на своего друга взглядом человека, который молил палача не рубить ему его голову.

– Вы все правильно поняли, садитесь… Я думаю, что нам нужно будет поговорить. – Нахт указал на карету.

– Хорошо. – Кинг был светлым человеком, одним словом – джентльмен.

Они оба сели в карету и, отдав приказ кучеру, поехали в поместье Редбаулингов. Кинг нервно елозил, как ребенок, что ждет, когда его уже наконец отругает родитель – это было волнение, которое постепенно перерастало в страх от того, что разговор так и не начинался. Флюцберг все же нашел в себе силы и покряхтел "Кхем-кхем", но реакции не было, поэтому он вновь покряхтел только в этот раз погромче "Кхгм-кгхм", а Нахт, как сидел, так и сидит. Кинг уже не выдерживал.

– Кинг…

Наконец страх стал умолкать и разговор потихоньку начинался, словно маленький дождик капает маленькими капельками по дороге, делая его все более темным из-за воды. Капля за каплей, создавая лужи, которые после ливня стлали бы небывалым весельем для молодой и чистой души, в коей теплиться яркое солнце и ясный день, что с новыми дождями, сопровождающие человеческие судьбы, стал бы превращаться в вечер с красивым закатом, одновременно яркий и тусклый от своих лучей, а потом, после исчезновения солнца настала бы темная ночь. Судьбам важно, чтобы темная ночь не пришла к ним слишком рано – это ужас, губящий надежду из-за ужасов, таящихся во тьме.

– Я хочу извиниться перед тобой.

Нахт тер свои длинные и тонкие белесые пальцы левой рукой и щурил глаза, подбирая правильные слова.

– Говорите, я все выслушаю. – этот человек слишком хорош, правилен, терпелив.

– Мне кажется, что я влюблен в Элизу, когда мы были на балу, то я завел ее в комнату и там…

– Неужели вы и она… Простите, если бы я знал, то не подумал бы…

Нахт поспешил его успокоить и защитить целомудрие благородной леди.

– Нет-нет, я как раз об этом – я сбежал тогда, ведь не смог ее опорочить, как прочих.

– Вот как, а почему?

– Сам не знаю, но так оно и есть.

– И вы думаете, что любите ее?

Нахт умолк и опустил взгляд, напрягая голову, словно решал невероятно сложную задачу, которая несла неимоверно большую смысловую нагрузку, которая безумно утомляла голову.

– Люблю. – Словно говоря последнее в жизни слово, сказал Нахт. – Люблю, и хочу с ней быть, подарить ей все то, что могла бы только пожелать она! Хочу, очень хочу… – Сказал Нахт ослабевшим словом под конец.

Кинг смотрел на него, говорящего перед ним молящегося человека, который молвил ему, словно тот Бог, судящий и вершащий, решающий как быть с душами людей.

– Вы в обиде на меня? Знаю. Право вы имеете. Да… – Нахт так и не поднял глаз.

– На вас ослепительный наряд, вы приехали на прекраснейшей из карет, едете в одно из великолепнейших поместий, вы живете в прекраснейшем из миров и хотите прекраснейшую из женщин, оставляя меня, пришедшего в наряде, не лучшем, а который есть, приехавший сюда на чужой карете, живущий в худшем из домов и, побывавший в худшем из миров, одного без той, кого я подумал, что полюбил, как вы думаете, что я должен сделать? Мне обижаться? Биться? Сдаться? Как поступить?

– Я не знаю.

Кинг терпел многое и мог терпеть и дальше, но как далеко простилается терпение солнца? Может оно также бесконечно, как и его лучи?

– Хорошо, оставляю ее вам.

Нахт поднял взгляд, ошарашенный от этих слов, а кто бы не был удивлен?

– Как, и вы не против?

– А могу? – Усмехнувшись ответил Кинг. – Она явно мне дала понять, что я ей не интересен, а вот вы, да… – Бесчеловечный.

– Вы больше не явитесь к ним? Вроде Игната интересуется вами.

– Она еще ребенок, поэтому нет.

– Ясно.

А что сделал бы нормальный человек в этой ситуации? Разозлился? Скорее всего да, ведь у него по сути отбирают то, что подарило бы ему счастье, но лишь из-за одного человека теперь это пропало. Злоба. Зависть. Нетерпение. Грусть. Что еще может составлять человека?

– Что будете делать теперь?

– Ну, завтра на прогулку с Груссинговерами, а потом посмотрим.

– Через 3 дня в Англию? Так и не передумали?

– И не передумаю, туда мне надо.

– А потом не вернетесь?

– Я думал уехать куда-то в тихое место, где хорошо и спокойно, наверное, неплохо было бы, если я оказался в таком месте не один, а с любимой, но теперь видимо не смогу, но ничего. Желаю вам всего хорошего.

– Надеюсь, что я ничего не испорчу.

– А вы можете?

– Конечно, очень просто, ведь я – это я.

– А разве сложно все поддерживать?

– Кинг, я мужчина, а потому тупой, как и все, поэтому могу совершить что-то, что сильно ее разозлит и сам даже не пойму этого.

– Я уверен, что все будет хорошо.

– Надеюсь.

Они доехали до поместья, где Нахт вышел, а кучер отправился отвозить Кинга, когда он уехал, то хозяину дома стало грустно, словно тот человек в карете таил в себе его решимость, а теперь она удаляется от него. Он остывал от своих порывов, приходил в себя, но пока от слов не отказывался. Ему все также хочется быть с Элизой, но сможет ли он с ней быть? Вдруг что-то пойдет не так, как ему быть? Разрушенная жизнь после расставания, но насколько сильно она будет разрушена, если ты все еще можешь об этом думать? Наверное, она лишь потрескалась, но в самом уголке, где того не видно.

Нахт пошел в свой сад, где среди красивых вырезанных фигур из кустов и прекрасных цветов раздумывал обо всем, что было на приеме.

– Она не отреагировала на Кинга, а на меня… – От мыслей, что Элиза любит его ему становилось очень хорошо, он словно начинал летать, парить среди пушистых облаков, не чувствуя ног, когда все это представлялось у него голове Нахт начинал кружить среди фигур сада, но перед тем, как начать он поглядел вокруг, чтобы его никто не видел, а потом уже начал, убедившись, что никого нет. Ему было неудобно и немного стыдно, если бы его кто-то увидел, когда тут происходит такой полет мысли и эмоций.

– Как хорошо, она ведь меня… Точно меня, как смотрела, какие глаза… Красивые… Ах, какая женщина… – Даже не быв рядом, Элиза заставляла Нахта краснеть, почти тридцатилетнего мужика! Взрослый мужчина краснел и танцевал, словно тому было пятнадцать лет, словно это его первая любовь и он хочет подарить девушке весь мир, целуя в щечку, а из развлечений предлагал бы пить чай из самовара до утра, какой невинный и какой наивный.

– Ах, что же мне делать, как с ней быть, как и, что делать? … – Глупость, словно девушки хотят чего-то невероятного, им одного только и надо, любите, любите и смотрите только на нее.

– Элиза, а куда же я ей сказал, куда пойти, ах, как же я это…как мне… Точно, никуда, я сказал, что просто заеду, а куда, где все веселятся? Куда обычно ходят, я сразу в кабаке обычно, на столе или на сене каком, дурак, как я только так мог жить? – Он корил себя за то, как жил до этого, но корить себя за прошлое, за которое новый ты не в ответе бессмысленное дело. – Точно. Филип. Он старый, значит опыта много, спросить надо, да, да, да. – Будто в лихорадке говорил влюбленный дурачок.

Глава 8. Ужасы Темной Ночи.

В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви. (1-е Иоанна 4:18).

По поместью раздавались громкие и увесистые топоты ног, которые чередовались с ритмичными ударами трости об пол. Шаг. Рывок. Стук трости. Шаг. Рывок. Стук трости. Дополняло все это кряхтение человека, который явно нечасто так себя напрягал, но эти действия были вызваны не ужасом, причиной происходящего стала не какая-то беда, наоборот. Рвение к цели и ответу вот, что волновало того человека, который сейчас так торопился, что чуть не запинался об свою трость, становившаяся для него преградой из-за спешки.

С немного бледноватого лица Нахта не сходил лик счастья, хотя оно и было мало заметно, но это явно было оно. Это прекрасные и чудные мгновения, которые человек помнит долго, но и подобное забудется – все забывается, все забывают. Каждый, кто умер дважды и готовиться принять третью смерть смеется, ибо, то, что люди думают, что думают, что помнят, хотя и не могут помнить смешно, ведь воспоминание – это жизнь оставшаяся в прошлом, а как можно помнить жизнь, которая еще не закончилась? Вспоминают только ушедшее, а жизнь от нас не уходит, как жизнь может уйти от человека, если сам он и есть жизнь?

Нахт дошел до кабинета, где сидел и занимался делами бизнеса Филип. Он зашел без стука и сразу ринулся к столу, наступив на ковер из звериной шкуры сам того не заметив, где его подчиненный разбирал бумаги.

– Господин Нахт, что с вами? Что-то стряслось?

– Да, но это не важно, скажи, куда вести девушку на встречу?

– На встречу? Девушку? – удивленно переспросил Филип.

– Да, да, на встречу, ну так куда?

Филип замялся, но потом, положив бумаги на стол, сказал.

– Господин Нахт, давайте присядем, и вы мне все расскажите, что за встреча и остальное, о чем я не знаю.

– Хорошо.

Филип встал из-за стола, но потом будто бы ослабев резко покренился в бок, но вовремя оперся рукой об стол и устоял на ногах.

– Что с тобой? – забеспокоился Нахт. Для него этот человек не просто слуга, а член семьи. Филип был с ним всегда, когда тот родился и рос, а в особенности, когда его наказывали.

– Все хорошо, просто потемнело в глазах, наверное, слишком резко встал. – сказал человек почтенного возраста.

– Ну хорошо.

Они сели друг на против друга.

– Ну, рассказывайте.

– Я влюбился. – сразу начал Нахт.

– Весьма неожиданно. Правда. А в кого, если не секрет?

– Элиза Груссинговер.

– Груссинговер…Старинный род, да…Вроде у них две дочери? – легонько шлепая себя ладонью по бедру говорил Филип.

– Да.

– Элиза вроде старшая, если не ошибаюсь.

– Да.

– Видел ее пару раз, благородная леди, хороший ум еще и красавица. Жаль, что семья не добрая.

– В каком смысле?

– Родители вашей любимой очень непростые люди, и я не уверен, что они одобрят ваши намерения. Вы ведь собираетесь жениться?

– Я даже и не думал об этом.

– Значит не думайте пока, оно само придет. Такие вещи не умом делаются, а душой.

– Хорошо, но ее родители меня не страшат.

– Ну это ладно, а когда же вы успели влюбиться? – хлопая глазами, спрятанными за стеклами пенсе, спросил Филип.

– На их балле.

– Точно, они же устраивали бал. И там вы с ней и познакомились, да?

– Да.

– И там, наверное, влюбились?

– Да.

Человек почтенного возраста улыбнулся приятной и доброй улыбкой, чуть ли не пуская слезу, радуясь за своего господина, словно тот был его родным сыном.

– Я очень рад за вас, но может расскажите про встречу?

– Я пригласил ее прогуляться завтра, но не сказал куда. Мне не доводилось проводить с девушкой встречи тем образом каким я собираюсь это провести завтра, поэтому мне нужен твой совет. Ты же был женат?

– Да, но это дела минувших дней и я не хочу об этом вспоминать.

– Почему?

– Она сбежала от меня с французом, изменила мне и все, а сейчас я даже не знаю жива она или нет, но моя жена для меня мертва. Женщина, что сбежала от меня – это не она. Моя жена меня любила, а эта женщина нет.

– А я слышал, что она и вправду умерла, а оно вон как оказывается.

– Все это уже не важно.

– А больше ты никого не встречал?

– Встречал и не раз, но мне больше никто не был нужен.

– Почему?

– Я как-то подумал, что уже был женат и жил жизнью женатого человека, тогда зачем повторять то, что уже было? Разве не было бы лучше найти что-нибудь новое?

– Может быть, но тебе не одиноко?

– Тут понимаете какое дело господин Нахт, когда я был молод, то женился, но та, кто меня любила умерла, потом единственным человеком, который меня любил была моя мама, но и она умерла, потом я стал служить вашей семье. Ваши родители были ко мне добры и приняли меня, словно я был их дальним родственником, и хотя они были молоды, но даже так я пережил их. Вначале ушла ваша мама, но она родила вас перед уходом. Потом мой лучший друг – ваш Отец. Я переживал абсолютно всех людей, кто меня любил и кого любил я сам. Я всегда оставался один. А сейчас единственное чего мне хочется – это уйти раньше, чем уйдет человек, которого я люблю.

– Я и не знал…

– Да что уж тут, не забивайте себе голову стариковским бредом! – сказал почтенный человек.

– Ладно…

– Так, касаемо вашей прогулки…а как насчет того, чтобы вместе с ней прокатиться на лодке? Вы будете наедине, сможете поболтать и виды красивые. Можно устроить встречу на семейном озере.

– Туда даже на поезде несколько дней ехать, а надо, чтобы прямо завтра.

– Тогда, что насчет лебединого озера недалеко от поместья?

– Оно же дикое и там ничего нет.

– Можно устроить пикник или, если хотите, то можно будет послать туда людей наперед, чтобы они поставили шатры и подготовили лодки.

– Так и сделаем, займешься этим?

– С удовольствием.

– Спасибо.

– Позвольте я вернусь к работе.

– Погоди. – остановил Нахт Филипа. – Ты сказал, что твоим лучшим другом был мой отец, ты был с ним в его последние минуты?

– Вплоть до его самой последней секунды.

– Он что-нибудь говорил перед смертью?

– Нет. – немного сжав губы, моргнув и посмотрев вниз, потом снова моргнув и посмотрев на Нахта, сказал Филип. – Ничего, что должно было бы вас волновать.

– Ясно, ладно, тогда я пойду к себе, если что зови.

– Конечно.

Нахт поднялся с дивана и, пойдя к двери, на его пути оказался тот самый ковер, посмотрев на него и многозначно промолчав, он обогнул его и потом вышел за дверь.

Филип все также сидел на диване, оперевшись на спинку, и вспоминал последние слова отца Нахта.

"– Филип, прошу, пригляди за Нахтом, я не стал для него хорошим отцом, мне казалось, что, если я буду с ним слишком мягок он ничему не научится и будет слаб, но я ошибся.

Он пока не готов перенять борозды правления, возьми это пока на себя, а потом передай ему, как он будет готов….

Я сильно виноват перед ним, я до сих пор корю себя за все свои поступки, но все же я им горжусь. Кто бы мог подумать, что он и вправду вырастит таким сильным, а какой смелый – напасть на рысь....

Мой сынок.... "

Нахт лежал на кровати в своей комнате, размышляя о завтрашнем дне. Он просто не мог думать о чем-то другом помимо этого, но все же одна мысль была столь же сильна, если не сильнее.

– Гордился бы мной отец? …

Сын вспоминал отца, думал, что бы он сказал ему, если все сказанное Филипу было б сказано ему. Будет ли ответ одобрять решение Нахта или наоборот? Как всегда… Это важно для мальчика, которого по ошибке все принимают за мужчину. Мы все сидим в крошечных комнатах, и лишь наши родители имеют к ней ключ.

Редбаулинг встал с кровати и, подойдя к столу, где из выдвижного ящика достал трубку, спички и наполнитель в конвертике. Потом запихал содержимое конверта в табачную камеру, а после, проведя оголовьем спички по шершавой поверхности короба, поместил воспламенившуюся маленькую палочку в камеру, а после убрал, затушил и положил в пепельницу. Взял мундштук в зубы, обхватил и сжал губами, а после вдохнул дым, выдохнул его и снова вдохнул. Голова стала легче, и он сел в кресло, где дальше курил эту трубку.

В комнате стало темнеть и холодать, неожиданно посреди начала осени стал идти снег, а улицы замело сугробами. Нахт видел происходящее за окном и, быстро встав, после, подойдя к окну, увидел невероятное. То дерево, которое недавно было выше него теперь стало молодым саженцем.

– Что это? – Это дерево было таким, когда ему было 12 лет, тогда как?

Нахт услышал, как за дверью кто-то очень громко говорит и этот голос становился все ближе, но он не мог поверить, что это голос человека, которому должен принадлежать. Ноги повели его назад от двери, хотя он был уже у окна, давясь к стене, мальчик закрыл себе уши руками, но голос стал лишь сильней.

Ручка двери стала проворачиваться, а глаза Нахта расширяться, словно сами черепные ямки расширялись, а за ними и все остальное. Испуганного человека понесло назад сквозь стену. Он упал на спину ног и стоял позади спины черта, Нахт быстро отвернулся от него, но, провернувшись, увидел лицо того черта, которое возвышалось над ним, глумилось, потешалось. Он был огромен, как Эверест, но вместе с этим его можно было разглядеть в мельчайших подробностях. Нахт бежал от него, но чем дальше он от него был, тем ближе и быстрее к нему приближался. Черт смеялся над ним, хохотал и гоготал в 9 голосов, два рта в руках, два рта в ногах, два рта в ушах и один на месте, а последние в руках Нахта. Они лобызали языками свои зубы, а потом откусили ими себе языки, потом еще, потом еще и еще. Языки сыпались градом на пол, формируя собой бесформенных гуманоидов, которые стали толкать и пинать Нахта.

Глаза черта выкатились из его глазниц и стали кружить звездопадом вокруг Нахта, а после давить со всех сторон.

И не был виден ужас Нахта, лишь радость ужасного черта.

Испуганный мальчик вскочил с кресла и упал на пол, давясь воздухом и трясясь от страха, лишь причудилось, лишь причудилось и слава Богу.

– Надо сыпать меньше из конверта… – Заключил Нахт.