Изгнанная (#1)

Размер шрифта: 13

Danielle Harrington

The Diseased Ones

* * *

Глава 1

«Сегодня моя жизнь изменится навсегда. Сегодня я стану полноценным членом общества».

Я плотнее запахиваю голубой школьный пиджак и сглатываю подступивший к горлу комок. Прячу руку в карман и нащупываю документы. Пальцы ощущают шероховатую грубую поверхность, и это придаёт мне уверенности. Всё хорошо. Бумаги на месте. У меня всё получится.

– Соберись, Холлис, – шепчу я себе.

Я откидываюсь на спинку сиденья в белом фургоне и расправляю плечи. Обвожу взглядом салон и считаю пролетающие в окне столбы.

Девять. Десять. Одиннадцать. Двенадцать. Я насчитала двенадцать столбов.

Я пристально рассматриваю носки туфель и говорю сама с собой, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Сегодня я стану нужной своей стране. Сегодня я принесу присягу правительству. Мои знания пригодятся на том посту, который… который… – Пока я пытаюсь подобрать слова, в горле окончательно пересохло. Руки одеревенели. Сжимаю кулаки. Меня знобит. Я вспоминаю советы мамы. «Сегодня я помогу…»

– Сегодня я помогу изменить мир.

Приободряюсь. Потом хмурюсь и отчитываю себя, резко осудив собственную неуверенность. Хватит хныкать как маленькая. Я уже взрослая. Вернее, стану ею через час. Нельзя так нервничать.

Закрываю глаза и представляю безупречное лицо матери. Точёные высокие скулы, тонкий нос, безмятежные карие глаза, изысканные манеры. Ни единого признака страха или неодобрения. Вот мой идеал. Черты лица у нас схожи, но моему далеко до такой сдержанности. Сегодня мне исполняется шестнадцать, но я всё ещё не умею скрывать эмоции. Сегодня день избрания. Сегодня станет ясно, выиграла ли я в генетической лотерее.

– Сегодня я повзрослею, – произношу я вслух.

На меня накатывает смесь восторга и ужаса. Я изо всех сил пытаюсь подавить чувство смятения и тревоги. Ребячество. Чего я так разнервничалась? Смешно и очень глупо. Я обязательно пройду тест. Это замечательный день, знаменательный день. Я должна испытывать гордость. Тем более что правительство заботится обо всех.

Фургон ускоряется и резко сворачивает за угол. Меня кидает в сторону, я хватаюсь за край кресла, и в нос ударяет запах новой кожаной обивки. От него становится дурно.

Мой рот кривится, и мне едва удаётся сдержать рвотный порыв, но всё обходится. Не понимаю, что на меня нашло. У меня никогда не было подобных проблем. В крайнем случае могу побледнеть.

Наверное, всё дело в том, какой сегодня день. «Соберись, Холлис. Не смей ничего испортить. Только не перед дверями правительственного здания. Только не в день теста».

Подобная ошибка может плохо отразиться на том, как меня примут в центре тестирования Зоны 19.

Я слышу ласковые слова матери: «Делай всё, что тебе скажут. Всё закончится быстро».

Я пообещала, что они с папой будут гордиться мной. Она сказала, что я готова, и я повторила её словам. Я готова.

Я представляю мамино сдержанное лицо. Располагающее к себе, с почти целительным взглядом. Как у неё это получается?

Взревевший двигатель возвращает меня в реальность. От этого звука внутри всё сжимается, и решительность снова куда-то улетучивается. Я заставляю себя собраться. Тест – обязательный ритуал, знак моей чистоты и значимости как гражданина мира. Бояться нечего.

Сегодня я стану взрослой. Сегодня я узнаю своё предназначение. Я представлю миру своё великолепно сотворённое совершенство.

– Совершенство, – говорю я. – И ничего, кроме.

Я придаю своему лицу безразличное выражение, которое мне предстоит носить всегда. Общественный стандарт на абсолютную сдержанность придаёт мне уверенности. Я знаю, чего ждут от меня сегодня – невзрачного облика, полного самообладания и абсолютного подчинения. Именно это я им и продемонстрирую. Я считаю цветные волокна, вплетённые в мой пиджак. Шесть, семь, восемь, девять. Десять. Не знаю, почему мне так нравится всё считать. Это успокаивает.

Фургон снова сворачивает за угол, и с экранов, расположенных на остановках, в глаза бросается яркая омерзительная реклама. Она сверкает по обеим сторонам дороги, настойчиво предлагая купить очередной сверхнеобходимый товар. Я по привычке игнорирую её и сквозь тонированное стекло смотрю на колосс, возникший перед нами – нависшую над городом величественную громаду центра тестирования.

Искусные жемчужные барельефы, казалось, заполняют всё пространство улицы. Богато украшенные колонны взмывают ввысь, поддерживаемые десятками ведущих к входу мраморных ступенек. Стеклянные раздвижные двери сверкают на солнце.

Может показаться, что довольно глупо отправляться на тестирование на машине, когда живёшь всего в паре кварталов от центра тестирования в Капитолии, но это необходимое условие. Я бы не рискнула оспорить его. На тестирование сопровождают всех.

Фургон тормозит, и я, подавшись вперёд, упираюсь в пол каблуками коричневых шнурованных ботинок.

– Путь к совершенному обществу лежит через совершенное подчинение, – произношу я, проникаясь чувством значимости. Я сжимаю губы и усмиряю расшалившиеся нервы. Скоро всё закончится, и тогда я действительно смогу приступить к служению цели.

Машина, останавливается у ступенек, и металлическая дверь отъезжает в сторону. Мой сопровождающий – грузный мужчина в изысканном костюме, предусмотрительно замер у входа, помогая мне вынырнуть из нутра фургона. Лицо у него тоже бесстрастное, но не такое, как у мамы. Это деловая и строго рассчитанная сдержанность. Я всё понимаю. В конце концов, он сопровождает нетестированного ребёнка. Я бы тоже нервничала.

Выхожу на свободу из предписанного правительством заточения и, сделав глубокий вдох, начинаю подниматься по лестнице.

Серебристый пистолет в руках моего стража направлен на меня. Мама сказала, что я не должна бояться оружия. Сама знаю, что это всего лишь предосторожность, но к горлу невольно подступает новый ком. Я с трудом сглатываю его и сосредоточенно начинаю считать ступеньки.

Двадцать семь. Двадцать восемь. Двадцать девять. Тридцать.

Мужчина неотступно следует за мной. Вместе мы преодолеваем последний пролёт и направляемся к стеклянным дверям.

– Прошу, – произносит он. – В регистратуру.

– Слушаюсь, сэр.

Я сую руку в карман, чтобы лишний раз убедиться, что бумаги на месте. Как будто они могли волшебным образом улетучиться за короткий путь от моего жилища до приёмной. Надо покончить с этим. Документы со мной. Всё хорошо.

Я поправляю воротничок и распрямляю плечи. Я готовилась к этому моменту всю сознательную жизнь – так почему мне так трудно сдержать эмоции?

Краем глаза замечаю блеск пистолета, но отворачиваюсь. Не отвлекаться. Сейчас есть вещи гораздо важнее.

Мой сопровождающий подводит меня к высокому инкрустированному столу. Я подхожу к строго одетой регистраторше. За одним ухом у неё торчит красная ручка, удерживая собранные в пучок каштановые волосы. Она отрывается от своего занятия и вытаскивает ручку из-за уха.

– А, мисс Холлис Таймвайр. Рада видеть, – говорит она. – Родители должны гордиться тобой. Вступление в возраст – это важный этап.

– Да, мэм.

– Ты без сомнения станешь замечательным дополнением к нашему обществу.

– Благодарю.

– А учитывая последнее повышение твоего отца, у тебя не возникнет проблем с продвижением по службе, – щебечет она. – Уверена, что ты пойдёшь по его стопам. Командующий офицер элитных войск Зоны 19. Есть на кого ориентироваться. Какое достопочтенное семейство.

Я скромно склоняю голову:

– Вы очень добры.

– Можно мне взглянуть на твои документы?

– Конечно, – киваю я, вытягивая из кармана несколько листов бумаги. Верхняя кромка заляпана грязью, и очертания золотой президентской печати слегка размыты.

Она тут же вцепляется взглядом в этот недочёт. У меня дрогнули губы, и, кажется, желудок сейчас выскочит наружу.

Сквозь сумятицу мыслей в голове снова пробивается голос матери: «Холлис, сегодня ты станешь взрослой».

– Я знаю. Я совершила ошибку.

– У нас ошибки недопустимы.

Ошибки недопустимы. Я должна была знать, что хилая полка над моим столом совсем не место для аквариума. Нельзя было ставить Бетту туда. Хорошо, что бумаги вообще сохранились.

– Так-так, – говорит регистраторша, забирая документы.

Ей требуется немного времени, чтобы просмотреть все листы. Она осторожно разворачивает каждую бумажку, как будто прикасается к чему-то гадкому и омерзительному. На её лице ничего не отражается, но поза становится напряжённой. Ладони потеют, и я сжимаю их, как в молитве.

Она на мгновение отворачивается от меня, чтобы написать что-то на невидимой мне доске. Скрежет красного маркера, отражаясь от сводчатого мраморного потолка, в абсолютной тишине коридора кажется оглушительным.

Ещё ничего не началось, а я уже получила плохую отметку…

Семнадцать шариков. Семнадцать шариков, образующих цепочку, которой пристёгнута чёрная ручка к стойке. Этой ручкой я подпишу свою присягу.

– Что ж, похоже, всё в порядке, – говорит регистраторша, заканчивая просматривать последнюю страницу. – Прошу вас написать свои инициалы и поставить подпись – вот здесь.

Я беру ручку, откидывая цепочку поверх запястья, и пишу своё имя. Служащая забирает бумагу и аккуратно убирает её в большую папку.

– Прошу вас, пройдите вон туда, мисс Таймвайр, – произносит грузный мужчина в белом костюме. Он указывает на лифт в дальнем углу холла, и я иду следом за ним. Звякнув, двери лифта расходятся в стороны. Я вхожу.

– Пройдите идентификацию, – произносит мелодичный голос.

Мужчина кладёт большой палец на сканер отпечатков прямо над кнопочной панелью. Лифт мигает.

– Идентификация пройдена.

Я вижу тринадцать отполированных кнопок. Наверху маленькая белая, отличающаяся от других двенадцати серебристых.

Сопровождающий нажимает на кнопу «третий этаж», и лифт приходит в движение, устремляясь вверх с тошнотворной скоростью. Желудок сжимается, но я беру себя в руки.

Почему я так нервничаю? Люди больше не проигрывают в этой генетической лотерее. Такого больше не случается. С последнего случая прошло двенадцать лет. Двенадцать. Пора прекращать вести себя как недисциплинированный ребёнок. Нужно успокоиться. Это просто тест. Тест проходят все. И всегда успешно.

Я делаю несколько успокаивающих вдохов, когда лифт останавливается и двери, звякнув, расступаются. Я выхожу, и мой сопровождающий ведёт меня к первой двери – комнате ожидания. Он касается ладонью боковой панели и дверь открывается.

– Займите место и ждите вызова.

– Да, сэр.

Я едва успеваю договорить, как дверь передо мной захлопнулась. Сопровождающий избавился от меня, и, наверное, он очень этому рад.

С минуту я стою, замерев на месте, пока до меня не доходит, что я должна сесть. Я занимаю ближайшее ко мне сиденье. Оно идеально белого цвета, и когда я оглядываюсь, то понимаю, что вокруг всё белое. Неестественно белое.

Кто-то кашляет, и я едва не подскакиваю до потолка. Быстро прихожу в себя и кладу руки на колени. Я не сразу замечаю, что в комнате ещё семеро новобранцев, смирно ожидающих своей очереди в полной тишине. Их лица непроницаемы, как и положено лицам послушных детей, но наверняка все думали об одном и том же.

С какой стати я могу провалить тест? Есть ли у меня биомаркер? Один случай на десять миллионов?

Желудок снова сжимается. Сегодня я не могу рассчитывать на свои достижения, потому что это тест не моих знаний и навыков. Это тест крови.

«Всех с днём рождения, – думаю я про себя. – Будем надеяться, что у нас у всех здоровая кровь».

Не могу себе представить, что чувствовал тот самый ребёнок. Случай, который привлёк внимание всё мировой общественности. Когда у кого-то был обнаружен положительный тест, на него повесили ярлык прокажённого. Его признали представителем ненавистной расы смертоносных тварей, которые практически уничтожили всё человечество. Я содрогаюсь. Даже думать об этом противно. К счастью, этот биомаркер практически исчез. Великим станет тот день, когда человечество полностью изживёт его из генов.

Я натыкаюсь глазами на стойку в конце комнаты ожидания. Прямо напротив двери. План центра тестирования висит под серебряными часами. Поэтажный план очень запутанный и такой мелкий, что отсюда мне его не разглядеть.

Дверь приёмной распахивается, врезаясь в тишину подобно дьявольскому ножу. Сердце подпрыгивает вверх.

В дверь входит пухлая медсестра с пробковой доской и называет имя.

Я стараюсь успокоиться, сбросить напряжение, но я прослушала имя. Она позвала меня? В комнате никто не пошевелился. Должно быть, она позвала меня.

Собрав в кулак всю оставшуюся волю, я уже готова встать, но, к моему облегчению, кудрявая девочка у самого выхода вскакивает на ноги, сжимает костистые руки в кулаки и подаётся вперёд.

– Прошу, следуйте за мной, – говорит медсестра.

Девочка подчиняется, а я снова опускаюсь на сиденье, едва не теряя сознание.

Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Семь раз шнурки на моих ботинках входят и выходят из металлических колечек. Глазами я слежу за их сложным переплетением.

Как глупо с моей стороны. Я вошла в комнату пять минут назад. Я не могу быть следующей. Я должна идти после всех присутствующих, которые ждали тут неизвестно сколько. Просто нужно успокоиться.

Опорой для меня становится безупречная воля и благородство моей матери. Я сижу ровно и стараюсь, чтобы моё лицо хоть немного было похожим на её лицо. Я вспоминаю её слова: «Запомни, Холлис. Это только один день, и после этого ты никогда не вспомнишь об этом».

Она права. Когда всё закончится, я запихну воспоминания о сегодняшнем дне поглубже, вместе со всеми эмоциями, которые испытала сегодня. Я злюсь на себя за проявления этих чувств. Я навсегда забуду обо всём этом.

Вот на чём я должна сосредоточиться. Не на бестолковом страхе перед тестом. Который я безусловно пройду. В старших классах по обществознанию я делала доклад о социально-экономических преимуществах общества без тестов. Вскоре тест станет пережитком прошлого вместе с биомаркером.

Жаль, что мне не сделали прививку. Как здорово было бы пройти химический курс в детстве. Тогда бы мне не пришлось проходить через всё это.

– Мисс Холлис Таймвайр, мы готовы принять вас.

У меня похолодели руки. Комната ожидания пуста. Осталась я одна.

– Прошу вас, следуйте за мной.

Я всё пропустила? Как так? Все остальные ушли. Как долго я тут сижу?

– Мисс Таймвайр, – резко повторяет медсестра.

Её тон заставляет меня подняться на ноги, и через мгновение я уже иду следом за ней в приёмную, не сводя глаз с её широкой спины.

Мы проходим по длинному холодному коридору, минуя семь дверей. Я посчитала. Эхо наших шагов гулко отлетает от стен. Медсестра заводит меня в восьмую дверь, за которой ничего нет, кроме гладкого стола у дальней стены и кровати.

– Ожидайте, – говорит медсестра.

– Да, мэм.

Дверь захлопывается, а я остаюсь стоять, обхватив себя руками. Нужно дождаться доктора. Я нерешительно сажусь на стол, и стерильная бумага хрустит подо мной.

– Всё будет в порядке, – говорю я вслух. – Только у одного человека из десяти миллионов находят биомаркер. Я не из их числа. Я в порядке. В полном порядке.

Я стучу ногой по ножке металлического стола. Хочется, чтобы всё это поскорее закончилось, чтобы я забрала своё предписание и отправилась домой. Хочется поскорее показать родителям моё карьерное предписание. Хочется поскорее отпраздновать с ними и съесть большую чашу болоньезе. Хочется быть в деле.

И тут на меня накатывает новая волна беспокойства. Мне становится дурно, и в голове проносится дикая мысль: а что, если они тестируют меня сейчас? Вдруг они наблюдают за мной, пока я сижу здесь?

Я фыркаю от собственной глупости. Они должны взять у меня кровь. Почему же мой разум и тело так бастуют против моей решительности? Это раздражает меня. Мне не нравятся подобные чувства, и я не хочу их испытывать…

Дверь в комнату открывается.

– Мисс Таймвайр? – Интонация темноволосого доктора скрыта за маской идеального общественного контроля.

– Да, – отвечаю я излишне громко, подстраивая свой голос под его: совершенный, уважительный, неэмоциональный. – Да.

– Как мы себя чувствуем?

– Порядок, – отвечаю я. И это совершенная ложь. Я даже и близко не в порядке.

– Я сейчас возьму капельку вашей крови, и вы отправитесь по своим делам.

Я киваю, стараясь сдержать сердцебиение, пока доктор достаёт эластичный жгут, крепко обвязывает мне руку повыше локтя, протирает холодной тканью кожу, берёт шприц и делает укол. Моя кровь удивительно тёмная на вид, и от этого у меня слегка кружится голова. Я отвожу глаза и сосредотачиваюсь на собственных шнурках.

Семь. Семь переплетений.

Доктор заканчивает и собирает все свои приборы.

– Я скоро вернусь, – сообщает он, держа врачебный саквояж под мышкой. – Ждите здесь.

– Да, сэр.

Я скрещиваю ноги, опираюсь на ладони и смотрю в пол. «Всего пару минут», – думаю я. Но время сегодня тянется слишком долго.

Я смотрю на дверь. Мне кажется, что я жду уже целую вечность. Это нормально? Вряд ли анализ крови занимает столько времени. Так было в тёмные времена, когда людям приходилось ждать результатов по нескольку дней. Но сейчас 2647 год. Технологии ушли далеко вперёд. Нужно спросить кого-нибудь, скоро ли вернётся доктор.

Я спрыгиваю со стола и, вопреки голосу разума, хватаюсь за ручку и поворачиваю ей. Заперто. Почему дверь заперта?

Сердце бешено колотится, пока я возвращаюсь на своё место, но когда я дохожу до кровати, дверь открывается, и я вздрагиваю. Кто-то входит, но это не доктор. Мужчина выглядит иначе. Жёсткие волосы, очки в роговой оправе. Беспокойные серые глаза. И без лабораторного халата. Я замираю, не в силах дышать.

– Мисс Таймвайр?

– Да, это я.

– Вы прошли.

Я моргаю и вздыхаю с облегчением. Я в последний раз ругаю себя – ещё одно нежелательное проявление эмоций. Теперь я взрослая. Теперь я могу занять своё место в обществе. Плечи расслабляются, но человек стоит на одном месте.

– Я могу идти? – спрашиваю я.

– Совершенно верно. Прошу вас, следуйте за мной. Я сопровожу вас к выходу. – Он распахивает дверь и знаком показывает мне путь. – Прошу вас, налево.

Я замираю в недоумении. Комната ожидания направо.

– Мисс Таймвайр, прошу.

Я виновато киваю и разворачиваюсь налево. Я насчитала ещё двенадцать дверей. Мне хочется спросить, куда мы идём, но я не могу. Путь к совершенному обществу – совершенная покорность. Я автоматически повторяю это про себя. Кроме того, я прошла тест.

Мужчина останавливается у тринадцатой двери. Она больше остальных.

– Прошу вас, – говорит он. – Сюда.

Я медлю долю секунды, прежде чем взяться за ручку и толкнуть дверь. Она тяжёлая, поэтому приходится навалиться на неё всем весом, и теперь я уже не сомневаюсь: происходит что-то не то.

Я ахаю, и мой самоконтроль разлетается вдребезги. Внутри дюжина человек. И у всех пистолеты. Пистолеты.

Страж хватает меня за плечо и вталкивает внутрь. Его прикосновения чужеродны и неприятны. Члены общества не прикасаются друг к другу. Никогда. Внутри нарастает паника. Я не знаю, что делать.

К моему спутнику присоединяются ещё двое мужчин в бежевой военной форме. Они хватают меня и тащат к штуковине, похожей на металлический трон.

– Н-но, я прошла тест, – говорю я придушенным голосом, потому что незнакомые руки крепко стиснули меня, обездвижив. Жуткие прикосновения.

– К сожалению, мисс Таймвайр, вы не прошли, – говорит тот самый доктор.

– Это аномалия, – подаёт голос учёный рядом с ним. – У нас не было прокажённых уже двенадцать лет.

– Что?! – выдыхаю я. – Нет. Я не прокажённая. Этого не может быть! Это какая-то ошибка! – Я пытаюсь подняться, но моё тело безвольно болтается в руках военного.

– Мы не совершаем ошибок, мисс Таймвайр, – говорит учёный. – Лейтенант, прошу вас пристегнуть её. Покрепче.

Они толкают меня на жёсткий металлический трон и пристёгивают запястья и лодыжки металлическими защёлками. Пистолет упирается мне в голову, и тело деревенеет. Это ошибка. Этого не может быть.

– Это необходимо? – спрашивает кто-то.

– Конечно. Она прокажённая.

– Но разве не стоит обследовать её? Давайте?

– Нет. Речь идёт о мировой безопасности, а не об одном из ваших научных экспериментов.

– А что насчёт Мэдди?

– Нет. От неё надо избавиться. Немедля.

Слова окатывают меня ледяным душем. Избавиться?! У меня дрожат губы, и впервые в жизни эмоции, чистые и незамутнённые, прорываются наружу. Никогда прежде меня так не трясло, и я сама содрогаюсь от звуков, которые вылетают из моего рта.

– Это ошибка. Я не прокажённая. Я ненавижу прокажённых. Ненавижу! – кричу я, отчаянно пытаясь вырваться из металлических оков, прижавших меня к трону. Стук сердца отдаётся в ушах, меня колотит крупная дрожь.

– Давайте покончим с этим поскорее, – говорит учёный, не обращая внимания на мой вопль.

– Конечно.

Я пытаюсь вырваться из пут, по щекам бегут слёзы. Непривычно ощущать их на лице, это ужасно, я не хочу этого, но они не подчиняются моей воле.

– Прошу! Я не прокажённая! Только не я! – кричу я сквозь слёзы. Я едва могу говорить. – Я ненавижу их!

Доктор не обращает на меня внимания и наполняет шприц зелёной жидкостью. Он несколько раз щёлкает пальцем по игле и выпускает небольшую струю из кончика на стеклянный обод.

– Давайте покончим с этим быстрее.

Игла взмывает над моей рукой, и уровень адреналина зашкаливает. Пальцы вдруг становятся очень длинными, и все замирают на месте – как истуканы, приклеившиеся к месту.

– Что ты сделала? – спрашивает доктор со шприцем, и глаза у него, кажется, сейчас вылезут из орбит. – Я не могу пошевелиться. – Нам требуется подкрепление, – говорит он, и паника побеждает общественное смирение. – Нам нужна помощь!

– Нет, стойте, – говорю я, сжимая руку в кулак.

Челюсть доктора резко захлопывается, словно невидимой рукой. Меня переполняет незнакомое ощущение.

Дрожь не уходит.

– Что со мной происходит?

– Нажмите кнопку тревоги, – говорит кто-то.

Нет! Глубоко внутри меня пробудилась некая сила, и мои руки движутся совершенно против моей воли. И теперь уже у всех в комнате захлопнулись челюсти.

– Ч-что? Я не понимаю, как это у меня получается. Я… – И тут я замираю, содрогаясь от энергии, которую источает буквально каждая клеточка моего организма. Снова на меня накатывает то самое чувство: ощущение полного и безграничного контроля, как будто кто-то подсказывает мне, что надо делать.

– Отпусти меня, – приказываю я ближайшему мужчине.

Непонятно откуда взявшаяся смелость течёт по моим жилам. Как будто этот мужчина всего лишь марионетка, и его ниточки привязаны к мои пальцам. Оковы спали. Я поднимаюсь. Не представляю, на сколько ещё хватит адреналина, но что-то подталкивает меня к двери. Я выхожу в коридор, направляемая мистической силой, и в момент просветления я прихожу в себя.

Нужно убираться отсюда. Быстро. Но… Что только что со мной было?

В голове бешеная свистопляска. Почему дрожат руки? Как я это сделала? Они собирались меня убить? Они всерьёз хотели меня убить? Я напугана как никогда, и всё, что раньше было таким ясным и понятным, теперь навсегда потускнело. Но одно я знаю наверняка.

Я прокажённая. И это смертный приговор.

Глава 2

Успокойся. Придай лицу невозмутимое выражение. Живо.

Я иду до конца коридора и снова прохожу через дверь приёмной, где ожидает новая партия пациентов. Они уставились на меня: я совсем не похожа на медсестру.

Я невнятно бормочу что-то, проходя мимо них, стараясь не показать своего страха, но дрожание рук и гулко бьющееся сердце выдают меня. Мой рот кривится против моей воли, и лицо искажается. Уверена, что все в комнате это заметили.

Паника подступает к горлу. Нужно остановиться. Это непозволительно.

Тощий мальчишка у самого входа пялится на меня огромными голубыми глазами. Его молчаливая сдержанность улетучивается, когда я приближаюсь, и он поднимается, пятясь от меня. Контроля как не бывало. Глазам не верю. Он что, боится меня? Но эту мысль сменила другая. Уверенный голос берёт верх надо моим сознанием.

Он у тебя на пути, Холлис.

Что-то заставляет меня поднять руку, и, прежде чем я успеваю сообразить, моя ладонь уже направлена на грудь мальчишки. На его лице страх, и он пятится назад, запнувшись о стул.

Сигнал тревоги наполняет комнату. Пронзительный и пугающий. Мальчишка подпрыгивает, вжимаясь в стену. Живее, Холлис. Вперёд, говорит мне голос. Я не медлю. Открываю дверь.

Оживает динамик под потолком:

– Чёрный код. Службы безопасности, чёрный код. Стрелять на поражение. Повторяю. Стрелять на поражение.

Я пытаюсь припомнить, как пришла сюда, но адреналин гасит все остальные чувства. Сигнал такой пронзительный, что я не могу думать, поэтому зажимаю уши и бегу напролом через бесконечный коридор.

На умопомрачительной скорости я сворачиваю за угол и, охнув, врезаюсь в крошечную невзрачную медсестру. Она вопит, и мы обе валимся на пол.

– П-простите, – бормочу я, поднимаясь на ноги.

Но едва я успела подняться, как она внезапно сильно пинает меня по лодыжке, и я снова валюсь на пол.

– Тебе не уйти, Холлис, – говорит она, вставая. Она наступает мне на лодыжку и давит всем весом так, что я не могу сдержать крик. Невероятная боль пронзает ногу, и покалывание в ладонях усиливается.

Я пришпилена к полу, неспособная пошевелиться, и мне требуется пара мгновений, чтобы понять, что за блестящий объект смотрит мне прямо в лицо. Дуло пистолета. Рука у медсестры не дрогнула, когда она направила его мне в голову. Новая волна паники накатывает на меня. Всё, о чём я могу думать – что нужно поднять руки и закрыться от пули, которая прикончит меня. Я зажмуриваюсь и съёживаюсь на полу.

Прошло несколько секунд. Ничего не произошло, и тогда я слышу стук металла о кафельный пол. Давление на лодыжку исчезает.

Я открываю глаза. Медсестра скукожилась на полу, закрывая лицо от меня, как будто это я целилась в неё из пистолета. Она совершенно неподвижна. Неподвижна до жути.

Я опускаю руки.

Она опускает руки.

Я сажусь.

Она садится.

Что происходит?!

– Дьявол, – шипит медсестра в мою сторону. Её лицо искажается от ненависти. Она смотрит мне в глаза, и на мгновение мы поддаёмся единому человеческому чувству – тревоге. Но её эмоция исчезает так же мгновенно, как и появилась.

– Что ты со мной делаешь? – спрашивает она.

Я мотаю головой. Я не знаю. Каждая клеточка в моём организме дрожит, словно во мне просыпается нечто жуткое. Неведомая сила продирается сквозь меня.

– Третий уровень! – кричит медсестра. – Она на третьем уровне! Уровень…

Нет. Дьявольский голос в моей голове вернулся, и в одно мгновение моя рука сжимается в кулак. Её челюсть захлопывается, как стальная мышеловка.

Поднимайся, шепчет голос внутри меня. Я повинуюсь.

– Простите, – говорю я, глядя в её перепуганные глаза. Она совершенно неподвижно сидит на полу с откинутой головой в неестественной позе. – Простите.

Больше мне нечего сказать. Мне нужно спешить.

Я скачками преодолеваю следующий холл, морщась от боли в лодыжке. Я ещё никогда не испытывала такой боли. Я никогда не испытывала боль так долго.

Моё лицо искажается. Я ничего не могу поделать, не могу заставить себя стать прежней. Боль усиливает эмоции. Боль – враг самоконтроля. Но контрольная панель на стене моего жилища решит проблему. Небольшой укол – вот что мне нужно, и тогда я снова смогу управлять своим лицом.

Глаза слезятся, ладони потеют, я пускаюсь бегом, забыв о пульсирующей лодыжке. В голове только одна мысль: нужно найти лестницу.

Не думая о панике, которую я подняла, я открываю каждую попадающуюся дверь, надеясь, что за какой-то из них окажется лестничный проём. Он оказывается за шестой дверью, и я вываливаюсь на мраморные ступеньки. Моё тяжёлое дыхание гулко раздаётся в замкнутом пространстве.

Это неправда. Должно быть, это просто жуткий ночной кошмар – чья-то больная шутка. Сейчас я уже должна быть дома. Я должна праздновать своё карьерное предписание с родителями. Я должна представлять, какие фантастические перспективы открываются передо мной. Но я всё ещё здесь. И я борюсь за жизнь.

Я с грохотом преодолеваю оставшийся пролёт и вываливаюсь в главный холл, где натыкаюсь на дюжину военных, преграждающих мне выход. Они вооружены, и все стволы направлены мне в грудь.

Ужас пронзает меня как кинжал, вырезая остатки решимости. Я умру. И этого уже не изменить. Что за странный замысел – знать точное мгновение своей смерти. Это упоительное и пугающее чувство словами не описать.

У меня дрожат руки. Я выпрямляюсь, и лицо расслабляется. Если я умру, то сделаю это с гордо поднятой головой, без страха, как и учили меня папа с мамой. Я обещала им, что они будут мной гордиться, и именно так я и собираюсь поступить.

Группа мужчин делают единое движение.

Но ничего не происходит. Никто из них не выстрелил. Никто не пошевелился. Вместо этого они уронили оружие и замерли. Так же, как… я.

Они пытаются что-то сказать.

– Я не могу пошевелиться.

– Что она со мной творит?!

– Кто-нибудь, пристрелите её.

– Я не могу выстрелить, сэр.

– Я не могу ничем пошевелить.

– Пристрелите её.

– Кто-нибудь, пристрелите её.

Довольно, слышу я тёмный голос. Я вскидываю руки, сразу же обрывая все звуки в комнате. Иди прямо через них, приказывает голос, подталкивая меня вперёд, это твой шанс. Беги, Холлис.

С ледяным содроганием я двигаюсь в сторону мужчин. Я ничего не могу с собой поделать. Что-то подавляет меня. Инстинкт стал моим преданным учителем – примитивный инстинкт.

Ты знаешь, что делать, так делай. Они у тебя на пути.

Я доверилась мистическому существу. Оно управляет моими руками, и я быстро расталкиваю мужчин в обе стороны. Они расступаются, словно их конечностями управляет жуткая машина на кончиках моих пальцев.

Я прохожу мимо не них, всё ещё не веря в происходящее. Мужчины неподвижны. Мне страшно, что сейчас заклинание закончится и они схватятся за оружие, но группа по-прежнему стоит на месте, как статуи.

Я встречаюсь взглядом с последним мужчиной, отделяющим меня от двери. Его треугольная челюсть застыла на месте, а округлившиеся карие глаза ищут мои, и, так же как с медсестрой, на мгновение мы оказываемся на одной волне. В его взгляде читается отчаянный ужас. Он боится меня. Он смотрит на меня, как на монстра.

– Я не монстр, – говорю я ему.

Он нахмуривается. Я замираю напротив него. Вглядываясь в его почти прозрачные глаза, я принимаю бесстрастный вид, который тренировала много раз. Я хочу показать ему, что я не монстр. Я член общества. Я такая же, как он.

Беги.

Голос проникает мне в мысли, и моя рука выбрасывается вперёд. Это происходит неестественно быстро, и мужчина отлетает в сторону. Я повалила его на пол энергией своих покалывающих ладоней, и он ударяется головой о ближайшую колонну. В комнате раздаётся оглушительный треск. Ахнув, я закрываю рот рукой. Мужчина лежит неподвижно, распластавшись на мраморном полу.

Беги, Холлис, говорит голос. Беги.

Я кидаюсь к выходу, направляемая невидимой силой, ударяю по кнопке, и двери с грохотом расступаются. Я не оглядываюсь. Подчиняясь неистовому приказу, я быстро сбегаю по скользким ступенькам Центра тестирования. Мне нужно добраться домой.

Глава 3

Улицы пусты, и небо серое. Я пробежала несколько блоков, прежде чем замерла возле остановки. Дышать тяжело, грудь сдавило. Я хватаю воздух ртом и, старясь уменьшить боль в боку, сжимаю его пальцами.

На экране прямо передо мной мелькает реклама. Кричащие заголовки торговцев ослепляли, и мне пришлось прикрыть глаза.

«НОВЫЕ ГОЛО-ПЛАНШЕТЫ. Скорее приобретайте умные и совершенные устройства. Больше памяти! Высочайшее разрешение! Улучшенное качество!»

Вспышка.

«УМНЫЙ ПЫЛЕСОС. Это потрясающее чистящее устройство избавит ваш дом от пыли. Никаких действий не требуется. Умный, классный, в быту безопасный!»

Вспышка.

«БЕРИ СКОРЕЕ ПРОСТОСКЛАД. Надоело складывать бельё самому? Скорее покупай наше устройство. Это так просто. И так быстро. СКОРО!»

Вспышка.

Реклама исчезает, и на огромном уличном экране появляется моё лицо. Сердце ухает в пятки. Я пячусь назад, спотыкаюсь и падаю на жёсткий бетон. Мои руки с неприятным хрустом ударяются о мостовую. Как будто кто-то сбил меня с ног.

Я смотрю на собственное лицо. Пустое и бледное, с жидкими светлыми волосами, собранными в аккуратный пучок, карие глаза, сдержанные контролем. Это фотография с моей карты гражданина.

Я паникую, царапая землю, пока поднимаюсь. Моё имя мерцает на экране как змея, которая вот-вот нападёт.

«ТРЕВОГА.

Сбежала заключённая. Особо опасная. При встрече не приближаться. Сообщите местным властям. О любых сведениях, касающихся местонахождения Холлис Таймвайр, необходимо немедленно доложить».

– Нет, – шепчу я, всё ещё стараясь привести дыхание в норму. Если это сообщение на уличных экранах, то значит, на всех экранах повсюду. – Я не монстр. Я не похожа на них. Это ошибка.

Должно быть, что-то не так с тестом.

– Это неправда, – говорю я, пытаясь выразить словами мысли, которые крутятся у меня в голове. Я член общества. Я не могу быть прокажённой. Не могу.

От шума, донёсшегося с дальнего конца квартала, у меня шевелятся волосы. Я резко разворачиваюсь, подскочив чуть не на фут. Лодыжка отзывается болью, и я скулю, перенося с неё свой вес. Я выглядываю из-за транзитной остановки. В мою сторону движутся люди.

Пульс учащается. Нельзя, чтобы меня увидели. Они донесут.

Если я смогу добраться до дома, родители скажут, как поступить. Отец решит этот вопрос. Он глава элитных войск. Если кто и может помочь мне, то только он. Он всё решит.

– Всё в порядке, – говорю я вслух, отчаянно пытаясь успокоить саму себя. – Всё будет в порядке. Доберись до дома.

Я делаю пробный шаг вперёд, и ногу пронзает боль. Стиснув зубы, я ковыляю по тротуару, преодолевая пульсирующий дискомфорт.

Группа уже близко, поэтому я низко опускаю голову и засовываю руки в карманы. Я не могу убежать от них, не могу спрятаться. Всё, что я могу, – это уставиться в землю и надеяться, что они не узнают меня. К моему облегчению, они останавливаются в нескольких ярдах от меня и переходят улицу, о чём-то перешёптываясь и показывая на экраны.

Желудок сжимается, но я не отрываю взгляда от тротуара. Я ухожу подальше от огромного экрана, и когда оказываюсь от них на безопасном расстоянии, то поднимаю глаза.

Каждый вымученный шаг сопровождается ударом сердца. Теперь, когда адреналин растворился, я едва могу идти.

Пять минут спустя я ковыляю по знакомой мощёной дорожке и хлопаю рукой по наружной панели. Она мигает, и дверь впускает меня. Я вваливаюсь внутрь, измождённая, солёный пот заливает глаза. Я вытираю лицо рукавом пиджака.

– Холлис? Это ты?

Голос матери придаёт мне бодрости.

– Мама.

Быстро взяв себя в руки, я вхожу в гостиную – и сердце замирает. Экран на стене выключен. Так не должно быть. Его никогда не выключают. Зачем бы ей выключать его? Желудок сжимается. Должно быть, она уже видела объявление – моё лицо, мою карту гражданина.

– Холлис.

Она говорит громче, чем обычно. Я встречаюсь с ней взглядом, и мне невольно хочется поправить форму. Моя кремовая рубашка наполовину вылезла из-под юбки, пряди волос выбились на лоб. Я откидываю их назад и выпрямляюсь, чтобы выглядеть соответственно своему статусу.

Её тонкие губы сжаты. Я уверена, что маму тревожит мой внешний вид, но её лицо даже не дрогнуло. Её контроль безупречен, и её безэмоциональность даёт мне опору.

Что я могу ей сказать? Я должна сказать. Но как?

Она рассматривает мои почерневшие ладони.

– Я упала, пока бежала, – выпаливаю я первое, что пришло в голову. Я подавляю свой тон. Слишком эмоциональный. – Я споткнулась и упала.

– Молодой леди не подобает начинать жизнь с беготни по улицам. Ты теперь взрослая.

Я недоумённо уставилась на неё. Похоже, она не видела объявления.

– Прости, – говорю я на автомате. – А где папа?

– Он отлучился по делам.

– Отлучился?

Я изо всех сил стараюсь, чтобы голос не выдал меня, но получается плохо.

– Холлис, иди и умойся, – говорит мама, отряхивая отвороты моей рубашки. Она бросает взгляд на дверь и потом снова на меня.

– Хорошо, – говорю я, отстраняя её руки. Мой голос дрогнул от тревожных ноток. – Мам, мне надо тебе кое-что сказать. Я должна сказать… сказать кое о чём, что покажется безумием. Я…

Я несу чушь – но как я могу рассказать о таком? Я не знаю, как поступить.

Кончики маминых тонких пальцев вздрагивают, а брови слегка приподнимаются. Я уже видела подобное выражение. Я проявляю слишком много эмоций. Её поза и уравновешенность – немой укор мне.

– Холлис, тебе пора научиться сдерживать себя. Подобное поведение было простительно, когда ты была моложе, но теперь тебе шестнадцать. Ты выпускница. Ты не должна проявлять столько чувств, даже дома, – говорит она. – Я недовольна, что ты вернулась после теста в таком виде. Если честно, не понимаю, что на тебя нашло. А теперь иди и приведи себя в порядок.

Она говорит это, совершенно контролируя себя, её голос чист и прямолинеен, но слова ранят меня. Она разочаровалась во мне? Она просто не понимает. Она наверняка не слышала предупреждения. Наш экран выключен. Она не знает.

Мама снова бросает взгляд на дверь, и у меня ёкает сердце. Я должна рассказать ей, но…

– Почему экран выключен? – спрашиваю я.

– Тебя это не касается, – говорит она, расправляя рукава моего пиджака. – Живо иди умываться.

– Но мама…

– Холлис.

– Мне надо тебе кое о чём рассказать. Это важно.

– Если это касается твоего карьерного предписания, то мы обсудим его за ужином, – говорит она, снова глядя на дверь.

Я отталкиваю её руки:

– Нет, не об этом. Где отец?

Она не отвечает на вопрос.

– Тогда иди и умойся.

Живее. Угрожающий голос снова заговорил у меня в голове, а в кончиках пальцев появилось покалывание. Сердце готово выскочить из груди, и на мгновение я едва не задыхаюсь от впрыска адреналина.

– Мама, прошу, – сказала я, отбросив свои попытки взять контроль над эмоциями. – Я должна тебе кое-что рассказать. В центре тестирования…

Но прежде чем я успеваю закончить фразу, мама начинает говорить со мной угрожающим тоном. Её лицо искажается от гнева, а пальцы сжимаются в кулаки:

– Довольно, Холлис! Ты заигралась в детство. Я не потерплю, чтобы ты вот так смела не подчиняться мне. Сейчас же иди и умойся.

От удивления у меня приоткрылся рот. На несколько мгновений между нами повисло удушливое молчание, и мама отводит взгляд, Она явно не ожидала такого от себя, но кое-что в этот момент щёлкает в моём сознании.

– Ты глаз не сводишь с двери. Где отец? – спрашиваю я, обхватывая её ладони. В моём голосе явное отчаяние, и я ненавижу себя за это, но я утратила всяческий социальный контроль.

– Дела, – едва слышно бормочет она.

– Ты лжёшь. – Я крепче сжимаю её руки, а во рту мгновенно пересыхает. – Прошу, скажи: где он?

Она молчит, но её потерянное лицо говорит вместо неё. Я никогда не видела у неё такого выражения. Она утратила контроль… она теперь даже не похожа на мою мать.

– Ты меня пугаешь. – Я отпускаю её руки и пячусь назад.

Время уходит, слышу я голос в голове, и внезапно нетерпение наполняет мои конечности. Жуткое покалывание вернулось. Оно растекается от груди по всему телу, переполняя меня.

Я должна это сделать. Должна сказать ей. Сейчас.

Я открываю рот, чтобы сказать, но меня перебивает грохочущий звук. Такой звук может издавать только одна штука в мире – военные грузовики.

– Нет, – говорю я, качая головой. – Нет. Прошу, постойте.

Я бегу ко входу в наше обиталище и выглядываю из окна. Полдюжины военных грузовиков окружили наш дом. Я резко разворачиваюсь и говорю голосом, каким никогда прежде не говорила.

– Я провалила тест, но ты не понимаешь. – Я тороплюсь всё объяснить, и глаза невольно наполняются слезами. – Это ошибка. Я не прокажённая. Они совершили ошибку и теперь пытаются убить меня. Отец может помочь мне! Он может поговорить с ними! Он сейчас там? Он разговаривает с ними?

Мама отпрянула от меня:

– Холлис, будь разумной. Ты должна пойти с ними.

– Почему?

– Они пришли помочь тебе.

– Они собираются убить меня, – говорю я, подбегая к ней и хватая за руки. Голос совершенно вышел из-под контроля, и в нём звучат интонации, которые казались мне невозможными. – У них автоматы. Они пристрелят меня, но это ошибка. Они допустили ошибку. Мама, прошу, ты должна мне помочь!

– Глупости, – говорит она. – Они помогут тебе. Они не станут тебя убивать.

– Это правда. Прошу, ты должна мне поверить. Обязана! Прошу, мама, не отдавай меня им!

Бум!

Удары по входной двери моего родного обиталища приводят меня в ужас. Дверь сотрясается, а кончики пальцев горят. Мама резко забывает о своём мгновенном замешательстве, отталкивает мои руки и снова отстраняется от меня.

Её взгляд под полным контролем встречается с моим.

– Холлис, ты должна пойти с ними. Они пришли помочь тебе.

Я разворачиваюсь к двери, не в силах совладать с собой. Покалывание переходит на лицо, и я вскидываю перед собой руку. Зловещая сила переполняет меня, и я стою, готовая встретиться с натиском оружия.

Дверь распахивается. Десяток мужчин в тёмном камуфляже вваливаются в комнату, и мама ахает при виде их автоматов. Так же как и в центре тестирования, все дула нацелены мне в грудь. Я инстинктивно принимаю удобную позу, рука взмывает вверх, ладонь вперёд. Я не могу остановиться.

Покалывание усиливается.

Затем, словно в дурном сне, прямо из воздуха рядом со мной появляется девушка и крепко обхватывает меня за плечи. Я даже охнуть не успела, как начала терять сознание, а всё вокруг меня погружается в кромешную и непроглядную тьму.

Глава 4

Меня ослепляет резкий неумолимый свет. Я резко подаюсь и подаюсь вперёд. Меня только что сокрушили.

Я делаю несколько глубоких вдохов, и когда немного прихожу в себя, то кручу головой и вижу вокруг бетонные стены и яркий флуоресцентный свет. Я больше не в своём обиталище.

Я отстраняюсь от девушки, которая схватила меня. На вид она чуть старше меня. Длинные чёрные волосы рассыпаны по плечам, тёмные глаза мерцают. Выражение её лица резко контрастирует с оливковым цветом кожи. Я вжимаюсь спиной в стену.

– Где я? Ты кто? Как… как мы тут… – Я даже не знаю, о чём спросить в первую очередь.

– Меня зовут Тиффани Чанг. Можешь звать меня Тиф, если хочешь, – торопливо произносит она.

– А ч-что ты сделала? Как мы сюда попали?

Я оглядываюсь, отчасти ожидая, что это всё окажется бредовой иллюзией, но ничего не исчезает. Покалывание в пальцах ушло, и я больше не чувствую прилива странной силы.

– Я телепортировала нас, – объясняет она. – И кстати, как раз вовремя.

– Ты нас… что? – заикаясь, переспрашиваю я.

Я тру глаза, надеясь, что это поможет проснуться, но ничего не происходит. Я трясу головой, уставясь на девушку. На её лице появляется подобие улыбки. Она демонстрирует эмоции. Она выражает свои…

У меня всё сжалось внутри. Члены общества так не поступают.

– Ты из… прокажённых? – спрашиваю я.

Она грустно усмехается, склонив голову набок.

– Я должна была принести тебя сюда, – поясняет она. – Я сейчас приведу Джону. Он всё объяснит. Обещаю. Я на секундочку.

Она перемещается к металлической двери в конце комнатушки и выскальзывает в неё. Дверь клацает, и звук эхом отражается от, кажется, непроницаемых стен. Ручка громко щёлкает.

– Эй! – Я кидаюсь к двери и тяну. Заперто. – Где я?

Акустика комнаты усиливает мой голос. Я оглушаю саму себя. Ненавижу вопли. Нужно держать себя в руках. Я отхожу от двери, стараясь заставить свой пульс биться в спокойном ритме, расслабляю лицо, и это простое действие придаёт мне уверенности.

Она не сказала «нет». Я спросила её, прокажённая ли она, и она не сказала «нет». Я приглаживаю волосы. Это плохо. Очень плохо. Значит, существуют другие прокажённые? Сколько их? Они планируют начать вторую Террористическую войну? В курсе ли правительство?

Я содрогаюсь. Террористическая война унесла миллионы жизней. Сто лет назад прокажённые попытались захватить власть в мире и почти победили. Мне нужно выбраться отсюда. Я должна предупредить правительство. Это моя гражданская обязанность. Люди должны узнать об этом прежде, чем станет слишком поздно. История не должна повториться.

По спине пробегают мурашки, и ужас пронзает меня до костей. Моя семья в опасности. Что же мне делать?!

Я обхожу комнату по периметру, ведя рукой по стене. Волосы растрепались, и я отбрасываю с лица светлые пряди. Я снова поворачиваюсь к двери. Может быть, когда они вернутся, у меня получится убежать. Мне нужно выбраться отсюда.

Я сжимаю пальцы и на долю секунды пытаюсь заставить себя испытать всепоглощающую силу, но ничего не происходит.

– Что я делаю?

Я смотрю на собственные ладони и чувствую глубокое отвращение к себе. Я не такая, как они. И никогда не буду такой. Они само зло. Монстры. Убийцы. А я – член общества. Правительство совершило ошибку, и когда я сообщу им, что существуют другие прокажённые, они забудут о моём тесте. Они поступят как должно. Они всё исправят.

Щёлк.

Я отскакиваю от двери и вжимаюсь в стену. Моё желание бежать угасает.

Возвращается Тиффани Чанг и с ней ещё трое: темноволосый мужчина средних лет, светловолосый парень и рыжая девушка, усыпанная веснушками. Девушка и парень мои ровесники. Руки сжимаются на единственное необузданное мгновение, и мне страшно, что группа передо мной замрёт, но ничего не происходит.

Темноволосый мужчина направляется ко мне, и я отстраняюсь. Стук сердца отдаётся в ушах, и я совершенно потеряна, не способна думать.

– Меня зовут Джона Люксен, – говорит он.

Я смотрю на него в упор. Его лицо кажется добрым, брови хмурятся, но волевые черты преобладают над всем. Резкий свет отражается от его жёсткой бороды, и я отвожу взгляд.

– А это Эштон Тил и Розали Симмонс, – представляет он парня и девушку.

Я не могу ничего сказать. Как будто онемела.

– Уверен, что у тебя множество вопросов, – говорит Джона.

Я закрываю рот. Омерзение и страх переполняют меня. Я стою в бетонной комнате с прокажёнными, и это выбивает меня из колеи. На их лицах явная обеспокоенность, даже сочувствие. Они не могут управлять собой. Моё сердце колотится так бешено, что перед глазами плывут звёздочки.

Что они со мной сделают? Будут пытать? Убьют? Используют как пешку в их мерзкой и смертельной политической игре?

Я пытаюсь проглотить ком в горле, но безуспешно.

– Вы все прокажённые, – наконец говорю я после пронзительной тишины. Это не вопрос. Это утверждение.

– Нам нужно многое обсудить, – спокойно говорит Джона. – Я пришёл поговорить. Я не причиню тебе вреда.

– Я вам не верю.

Я отступаю, пока не упираюсь спиной в бетонную стену и едва не падаю. При этом я становлюсь увереннее и не свожу глаз с мужчины перед собой.

– Тебе не обязательно мне верить. От этого правда не станет менее правдивой.

– Как я сюда попала? – спрашиваю я, обводя взглядом комнату.

– Я телепортировала нас, – отвечает Тиффани, делая шаг вперёд.

– Зачем ты это сделала?! – ужасаюсь я.

– Ты такая же, как мы, – говорит она. – У тебя есть…

– Я совсем не такая, как вы, – говорю я со всем пылом, на который способна. Я прихожу в себя, усмиряю голос и придаю лицу должное выражение. Я член общества и буду вести себя соответственно. Следующую фразу я говорю так безэмоционально, что даже мама гордилась бы мной. – Я никогда не стану такой, как вы. Вы – зло. Вы убийцы, и я ненавижу вас.

Повисла неловкая тишина, но её нарушает Эштон Тил.

– Она только что спасла тебе жизнь, – говорит он, заслоняя от меня Тиффани. – Может, скажешь «спасибо»?

В его вызывающем тоне столько чувства! Отвратительно. Я отмечаю его надменное лицо, густые брови и водянистые серые глаза, укоризненно глядящие на меня. Его лицо соответствует голосу – слишком эмоциональное.

– Как я уже сказал, нам нужно многое обсудить с тобой, Холлис, – подаёт голос Джона.

– Откуда вы знаете моё имя?

Джона усмехнулся:

– Если я не ошибаюсь, к настоящему моменту его знает весь мир.

– Я… где я? – спрашиваю я, пытаясь не обращать внимания на это ошеломительное заявление. Мне ещё надо примириться с более ошеломляющими фактами, например с тем, что существуют другие прокажённые.

– Мы в подземном убежище – ну или в лагере, если больше нравится, – отвечает Джона. – Мы здесь живём.

– Зачем? Снова замышляете изничтожить миллионы людей? Нужна секретная база, чтобы вынашивать свои планы? – Я говорю с непривычной горячностью. Самоконтроль, ставший моей сущностью, нарушен событиями сегодняшнего дня, и мне невероятно трудно вести себя как подобает. Маме было бы стыдно за меня.

– Нет, – достаточно сдержанно отвечает Джона. – Холлис, то, что я собираюсь тебе рассказать, трудно принять, и я хочу, чтобы ты знала – мы поймём твою реакцию. Потребуется время.

Несколько секунд я рассматриваю его. Уважать мою реакцию? Я вообще никак не буду реагировать. Этого он и добивается. В школе я прочитала всё о прокажённых. Они хотят подавить члена общества во мне, взывая к моим чувствам. Но эмоции приводят к конфликтам, а конфликты – к войне. Войны начинались из-за ненависти, зависти, жажды власти и наживы, даже из-за любви. Нейтральность гарантирует равенство и мир. С войнами, конфликтами и раздорами покончено, потому что запрещено выражать свои эмоции. Навсегда. Цивилизация наконец осознала это, и я не позволю им изменить меня. Не бывать такому.

– Что вам от меня нужно? – спрашиваю я сквозь зубы, чтобы сохранить лицо спокойным.

– Мы хотим рассказать тебе правду, – отвечает Розали Симмонс.

Я разглядываю её розовое веснушчатое лицо, пока она отводит за уши прядь огненно-рыжих волос.

– Я прошу лишь выслушать то, что я расскажу, – подаёт голос Джона.

Я качаю головой, вжимаясь в ледяной камень.

– А я не хочу ничего слушать. Вы не заслуживаете права голоса. Вы прокажённый.

Эштон фыркает:

– А тут уж от тебя ничего не зависит. – Он прислоняется к стене рядом со мной, подгибает ногу и упирается в стену ступнёй.

– Эштон, – повышает на него голос Розалин.

– Ненавижу, когда они нас так называют, – запальчиво отвечает парень. – Мы не прокажённые. Это полная…

– Эштон, – перебивает его Джона. – Не сейчас.

Парень замолкает и, скрестив руки на груди, смотрит на меня.

– Холлис, – мягко говорит Джона, – я собираюсь тебе кое о чём рассказать. Сначала это покажется бредом, но пока тебе надо только выслушать. Правительство обмануло тебя. Мы должны рассказать тебе, что сто лет назад всё было совсем не так.

Я моргаю. А вот тут он прав. Это уже кажется бредом. Полнейшая чушь. Я едва не рассмеялась вслух. Я серьёзно относилась к своему образованию и с первых слов понимаю, что это уловка.

– Вы лжёте, – говорю я, стараясь не сбиваться со спокойного и уверенного тона. – Я не ребёнок, и вам меня не провести. Правительство не обманывает граждан мира. Они помогают нам. Они защищают и обороняют нас от таких животных, как вы. Я знаю вашу суть.

Рот Тиффани снова кривится от грустной усмешки. Я отвожу от неё взгляд.

– Сто лет назад таких, как мы, было больше, Холлис, – продолжает Джона.

– Знаю, – отвечаю я с убийственным спокойствием. – Вы совершенно хладнокровно убили восемьдесят семь миллионов человек, а потом попытались захватить мир.

Джона спокойно воспринял мои слова, прежде чем продолжить:

– Таких людей, как мы – у которых были способности, – существовало гораздо больше.

– Способности?

Джона улыбается:

– Мы не прокажённые, как тебя учили. Дело не в плохой крови. Биомаркер только половина истории.

Я громко фыркаю, теряя самообладание, хмурюсь и поджимаю губы.

– Половина истории? Что вы несёте?!

– У нас есть силы, – придушенным голосом вмешивается Эштон. – А не порченная кровь.

На этот раз я смеюсь вслух. Мерзкий звук. Надо прекращать выражать свои чувства, но я не могу сдержаться. Замечание Эштона слишком бредовое. И хотя мне страшно, я подаюсь вперёд и спокойно заявляю:

– Я не тупая. Если у тебя биомаркер – у тебя дурная кровь. Плохая кровь влияет на мозг. Ваши заблуждения – это побочный эффект биомаркера.

– Это только то, что тебе внушили, но у нас действительно есть силы. Я могу показать свои, – говорит Розали и делает несколько шагов вперёд, её рыжие волосы рассыпаются по плечам.

Моя смелость улетучивается, как облачко дыма.

– Отойди от меня, – в страхе говорю я.

– Розали, – говорит Джона, вскидывая руки. – Не теперь.

Она покорно отступает.

Джона, их старейшина и очевидный лидер этой троицы, продолжает:

– Это было потрясающее время. Мы открывали себя и то, на что мы способны.

Убийства, например.

– Наши предки обладали удивительными способностями, и они творили потрясающие вещи. В обществе, полностью лишённом эмоций, мы, наши чувства и страсти, остались за гранями понимания.

Я чувствую приступ тошноты. Всё из-за их крови. Чувства – жестокость. Эмоции – зло.

– Мы жили под прикрытием какое-то время, но наша тайна не могла храниться долго. В конце концов общество заметило, что мы отличаемся, и тогда всё ухудшилось.

– Террористическая война, – говорю я.

– Не было никакой войны, – печально говорит Джона.

Я недоумённо смотрю на него, и руки сжимаются в кулаки, а сердце бешено колотится в грудной клетке.

– Вы лжёте.

Непонятный трепет охватывает мои конечности, но это не похоже на покалывание в центре тестирования. Это ощущение ледяное и обездвиживающее, как будто меня окунули в бассейн с ледяной водой. Он лжёт. Я хочу что-нибудь сказать. Просто обязана.

Джона мрачнеет:

– Правительство предложило нам заключить договор на фальшивых условиях. Они сказали, что хотят больше узнать о нас и помочь нам развить наши способности. Это была ложь.

Правительство не лжёт. Я закусываю губу, чтобы сохранять спокойствие.

– Тысячи воинов окружили нас, и произошла бойня. Без всякого предупреждения, – говорит Джона, и на его лице появляется выражение, которое я не могу понять.

Он, кажется… опечален? Это наверняка какая-то уловка.

– Наши способности провоцируют чувства и невероятные силы – то, чего лишён весь остальноё мир, – продолжает он. – Мы были ошибкой природы, которую правительство не желало сохранять.

Ну хоть в чём-то я с ним согласна. Прокажённые – это ошибка природы, злосчастный эволюционный просчёт. Дурная кровь. Они спятили и попытались убить нас. Проявление эмоций провоцирует даже самых смирных и разумных граждан становиться жестокими. Это научно доказано. Я получила образование. Я точно знаю.

– Они не считали нас людьми, поэтому сто лет назад они от нас избавились… геноцид против целой расы людей из-за страха.

Как он может такое говорить?! Как смеет так запросто клеветать на правительство?! Я хочу протестовать, но не могу подобрать нужных слов. Голос подводит меня, грудь сдавило, и перехватило дыхание.

К разговору присоединяется Тиффани, не сводя с меня своих тёмных глаз:

– Люди, которым удалось избежать этой участи, скрылись в убежище, и… большинство из нас живут теперь здесь. По нашим подсчётам, нас осталось всего около двух сотен. С тех пор мы разыскиваем людей со способностями, чтобы предложить им защиту и спокойствие. Нам удалось отыскать нескольких, но…

Я качаю головой, наконец-то обретая голос и долю храбрости. Я обязана защищать своё правительство.

– Вы всё врёте. Война была. Правительство никогда бы не убило просто так. Убивали прокажённые. Вы убили миллионы людей, – говорю я, щёки пылают. – Сохранились документы. Улики. Поэтому не получится вот так запросто выдумать свою историю. Есть доказательства Террористической войны. Видеозаписи. Фотографии. Вещи, которые…

– Разве они не пытались тебя убить? – спрашивает Эштон. Я бросаю на него резкий взгляд. – Врачи в центре тестирования? Они собирались вколоть тебе что-то. И они пытались пристрелить тебя, ведь так? Там были автоматы, Холлис, направленные на тебя.

Онемев, я замираю на месте, и моё сознание пытается быстро придумать объяснение.

– Откуда… откуда вы узнали… Нет. Нет, они бы не стали, – говорю я, снова обретая уверенность. Голос у меня дрожит. – Правительство не обманывает. Правительство не убивает. Оно защищает нас.

Я обязана противостоять этим монстрам. Обязана. Но сердце снова бьётся часто-часто. Во мне столько адреналина, что я едва не падаю в обморок.

– Холлис. – Ласковый голос Тиффани возвращает меня к реальности. – Твои родители выдали тебя. Те люди в вашем обиталище… они собирались пристрелить тебя, потому что ты провалила тест. У тебя есть биомаркер. Ты знаешь, что это значит.

– Нет, – говорю я, отчаянно мотая головой. – Нет. Всё не так. Вы лжёте. Они собирались помочь мне, а вы забрали меня у них.

Дрожь колотит меня. Ледяная, непреодолимая немощь добралась до пальцев, до лица. Я вся трясусь. Слова матери всплывают в моей голове: «Холлис, тебе нужно пойти с ними. Они пришли помочь».

Почему я не послушала её?!

– Верните меня, – говорю я, глядя прямо в глаза Тиффани, и на лице у меня отражается новая эмоция. – Верните меня. Немедленно.

– Холлис, – говорит Тиффани. – Прости, но это невозможно.

– Верните меня! – кричу я, едва не задыхаясь от гнева. – Не смейте! Сегодня моя жизнь изменится к лучшему. Сегодня я стану гражданином мира… Сегодня… Сегодня я стану значимой…

Я не знаю, как справиться с такой простой эмоцией. Перед глазами пляшут звёздочки, и я начинаю хватать ртом воздух.

– Сегодня я стану значимой для мира. Сегодня я вручу себя правительству. Я вручу свои навыки, чтобы служить на своём месте, – говорю я, сжимая ткань рубашки. Колени дрогнули, и я падаю на пол. – Сегодня я могу помочь изменить мир.

Меня всю колотит, и я с ненавистью смотрю на них. Из глаз бегут яростные слёзы. Что происходит? Почему я не могу управлять собой?

– Думаю, на сегодня достаточно, – говорит Джона. – Слишком много тебе пришлось пережить. У тебя был невероятно тяжёлый день.

Каким мерзким тоном он это произносит. Я поднимаю кончики пальцев, но ничего не происходит. Отлично. Не хочу больше ощущать прилив той странной силы. Ненавижу её. Ненавижу их.

Джона смотрит на меня, и его карие глаза становятся ещё темнее. Он хмурит брови, и его лицо приобретает очень тревожное выражение. Даже не знаю, как его определить. Раньше никто не смотрел на меня так. Наверняка есть подходящее слово.

– Мне жаль, что с тобой такое случилось, Холлис. Искренне жаль, – говорит он. – Попробуй отдохнуть. Я попрошу Эштона и Тиффани принести тебе еды и матрас.

После небольшой паузы все четверо уходят. Я слышу резкий щелчок замка и в полном изнеможении откидываюсь на стену. Из меня высосали последние силы. Я обхватываю голову руками и поджимаю ноги, стараясь стать как можно меньше.

Может быть, я проснусь завтра утром – и всё окажется лишь ночным кошмаром. Проснусь и увижу ласковое бесстрастное лицо матери. Услышу сдержанный голос отца. Проснусь и выясню, что ещё не проходила тест. Никакого биомаркера. Никаких игл. Никаких автоматов. Никаких прокажённых.

Но нечто внутри меня подсказывает, что всё вокруг происходит по-настоящему. Я завалила тест, меня похитили прокажённые, и я в полной их власти.

С днём рождения тебя, Холлис, мысленно говорю я себе: кто знает – может быть, до следующего ты не доживёшь.

Глава 5

– Ей здорово промыли мозги.

Я распахиваю глаза, и от неприятного ощущения всё внутри сжимается. Мой тревожный сон прерывается голосами за дверью.

Они говорят тихо, но я могу их расслышать. Двое из моих похитителей снаружи. Это Тиффани, девушка, которая украла меня, и Джона Люксен, мужчина, который нёс невероятную чушь о Террористической войне.

– Раньше мы никого не спасали прямо из общества, ведь так? – спрашивает Тиффани.

– Да, – отвечает Джона. – Раньше у всех были собственные убежища.

Я вскакиваю на ноги и тихонько подкрадываюсь к щели между дверью и косяком. Прижимаюсь к ней ухом.

– И такие люди уже в курсе, что происходит. Они понимают истинную историю, – говорит Тиффани.

– Именно.

Наступает долгая пауза.

– Если честно, я никогда не думал, что появится человек извне со способностями. Такое впервые. – Голос у Джоны торжественный. – С таким мы ещё не сталкивались.

– И она ничего не знает о своих способностях, – говорит Тиффани.

– Я в курсе, – он понижает голос. – Но у неё невероятно редкий и весьма могущественный дар. Я не представляю, как она сбежала от охраны в центре тестирования. Там было не менее тридцати военных.

Последовала ещё одна продолжительная пауза. Я хочу слушать дальше и укоряю себя за это. Любопытство всегда осуждалось в школе. Никаких лишних вопросов. Путь к совершенному обществу – совершенная покорность. Это вшито в меня, но я ничего не могу поделать. Я должна понимать, что происходит. Я устраиваюсь поудобнее, практически обнимая дверь.

– И что же нам делать? – спрашивает Тиффани. – Как к ней подступиться?

– Дадим ей время успокоиться, – говорит Джона. – Её вырвали из привычной жизни. Она совсем одна и напугана, а кроме того, оказалась рядом с такими, как мы.

– Что ты хочешь сказать?

– Всю её жизнь ей представляли нас как злодеев и убийц. Она ещё ничего не знает. С её точки зрения, мы лжецы и опасны.

Я фыркаю. Они что, всерьёз надеются, что я поверю в их россказни? Я знаю, кто они на самом деле. Существует доказательство – подтверждённое, исторически верное и задокументированное доказательство Террористической войны. Существуют свидетельства очевидцев. Фотографии. Записи уличных камер с Капитолия. Я видела кадры охваченной огнём Зоны 19 – моих улиц, самого сверкающего Капитолия, спалённого дотла. Я видела фотографии мёртвых тел – хладнокровно убитых мужчин, женщин и детей. Безусловно, они лжецы – коварные, изворотливые, опасные лжецы.

Тиффани вздыхает:

– Это так грустно. Думаешь, она придёт в себя?

– Скорее всего, она будет открещиваться до последнего, – говорит Джона. – Ей придётся полностью переменить свою жизнь, и, если честно, я не уверен, что она когда-нибудь сможет нам поверить.

– Но они собирались убить её, – говорит Тиффани. Она кажется расстроенной. – Если я бы я не попала в её обиталище вовремя, они бы пристрелили её.

– Удивительно, что она вообще добралась до дома.

– Там было столько автоматов, Джона, что я боялась, что они попадут в меня. Мы едва успели скрыться. Почему она этого не понимает?

– Всё, что нам остаётся – это набраться терпения. Мы должны показать ей своё расположение и дать столько времени, сколько ей потребуется.

Слышны их шаги. Они приближаются, и я в панике отскакиваю назад, но тут же подавляю в себе это чувство и снова подхожу к двери, гордо подняв голову. Я должна услышать это.

– А что, если мы ей покажем, на что способны? Покажем, что мы хорошие? – спрашивает Тиффани. Я слышу в её голосе отчаяние.

– Не уверен, что всё так легко получится.

– Давай я попрошу Розали. Она может кое-что ей показать. Думаю, это сработает.

– Тиффани, я не уверен…

– Ты же слышал Холлис, – говорит она. – Она так и будет настаивать на доказательствах и документах. А это ей поможет. Я знаю. Попробуем? Розали может показать ей. Она использует свою способность, чтобы помочь.

Страх заполняет каждую клеточку моего тела. Я отступаю от двери. Что она мне покажет? Ничего не хочу видеть. Ничего не хочу знать об этом.

– Не уверен, – повторяет Джона после недолгой паузы. – Это возможно, но сейчас, похоже, слишком рано.

– Джона, способности Розали идеально подходят для этого. Холлис говорит, что читала о Террористической войне. Она говорит, что видела доказательства. Что ж… у нас тоже есть доказательства.

Голос Тиффани становится решительным. Тишина, наступившая после её заявления, заставила меня замереть на месте. Сердце стучит так громко, что я удивлена, что они не слышат.

– Хорошо, пусть так, но возьми с собой Эштона. Нам не нужно лишних травм. Холлис ещё не умеет управлять своей способностью. Может, со временем я научу её этому, если она захочет.

Поэтому они меня и заперли? Потому что не знают, на что я способна? Потому что думают, что я могу им причинить вред? Я покрываюсь потом, и липкие ладони сжимаются в кулаки. Я не хочу видеть Розали. Я хочу вернуться домой. Мне нужно найти способ выбраться отсюда.

Я опираюсь на дальнюю стену и, соскользнув по ней вниз, обхватываю колени руками. В центре тестирования собирались сделать мне укол – но что, если та зелёная жидкость дала бы ответ на всё это? Разве правительство не знало бы, как поступить с тем, у кого обнаружился биомаркер? У них должен быть способ сохранить такого человека, чтобы интегрировать его в общество.

Я содрогаюсь, сжимая грудь. А вдруг я потеряла единственную возможность вернуться в нормальное общество? Вдруг я никогда больше не увижу своих родителей? Я чувствую приступ дурноты. Я хочу домой.

Щёлк. Дверь открывается, и я вскакиваю на ноги.

Входит Тиффани, а за ней Эштон Тил и Розали Симмонс с беспорядочно рассыпавшимися по плечам неопрятными рыжими волосами.

– Холлис, – спросила Тиффани, – как ты себя чувствуешь?

Я не отвечаю. Я стараюсь быть сдержанной, идеальной. Я хочу быть примером. Я хочу им показать, как выглядит настоящий член общества. Я не поддамся на эти их чувства. Это мерзко.

– Я знаю, что ты нам не доверяешь и считаешь нас злом. Я это понимаю, – говорит она. – И я знаю, что ты нам не веришь про Террористическую войну. И это нормально.

И снова я не произношу ни слова.

– Я думала о том, что ты сказала, что у тебя есть доказательства. Тебе нужны факты. Я уважаю тебя за это. Это достойно восхищения.

Красивые фразы. Она пытается льстить мне. Жуткое создание.

– Но у нас тоже есть доказательство. И мы можем показать…

Я перебиваю её:

– Я не хочу, чтобы вы это делали.

– Ты можешь увидеть всё сама, – подаёт голос Эштон, разглядывая меня своими блёклыми голубыми глазами.

Увидеть сама? Идиотскую постановку? Повреждения их мозга? Их выдумки о сверхспособностях? А если они причинят мне вред? Я мотаю головой, отступая от них подальше. Я напугана и с трудом держусь. Эмоции, собравшиеся в самом сердце, угрожают вот-вот отразиться на лице.

Розали делает шаг вперёд:

– Давай покажу, на что я способна.

– Нет, – отвечаю я, повышая голос. Я замолкаю, а потом говорю в идеально сдержанной манере. – Нет. Благодарю.

– Розали, может быть, ты сначала объяснишь, что это? – предлагает Тиффани, откидывая свои длинные волосы за плечо.

Розали кивает и отступает на несколько шагов, чтобы дать мне пространство.

– Я могу видеть истории людей, их жизнь. Когда я оказываюсь рядом с кем-то, я могу впитать их истории через свои ладони.

Я тупо смотрю на неё.

– Я как историческая книга, – объясняет она. – Я собираю людские воспоминания и сохраняю их. – Розали вытягивает руки перед собой, и её пальцы описывают в воздухе изящную дугу. – И я могу показывать эти воспоминания другим.

Золотая птица вспархивает из её пальцев. Я едва не падаю на пол, глядя, как она грациозно порхает по комнате. Птица похожа на полупрозрачную дымку. Она радостно щебечет, летая с беззаботной энергией.

Руки Розали вздрагивают – и материализуется серебристая фигура. Это сама Розали, только моложе. Она смеётся, преследуя птицу.

Я зачарована красотой дымчатой летуньи. Я ещё никогда не видела ничего столь невинного, столь величественного. Такого восхитительного. Что-то мощное зарождается во мне. Я взволнована видом этого маленького существа, но это не то волнение, которое я испытала в центре тестирования. Это совсем другое. Это чистое наслаждение. Я ни с чем не могу его сравнить.

Я подхожу к птице с протянутой рукой. Я хочу прикоснуться к ней, самой ощутить её очарование. Но прежде чем я успеваю дотянуться до неё, Розали сжимает пальцы – и обе призрачные фигуры исчезают в её ладонях.

Я опускаю руку и замираю на месте. Ощущение испарилось, и ко мне возвращается чувство социального смирения. Я делаю шаг назад, подальше от Розали.

Что это было? Что она со мной сделала? Как она заставила меня испытать… испытать такие ощущения?

– Это одно из моих воспоминаний, – говорит она.

Я стою, не в силах вымолвить ни слова, не зная, восхититься ли мне или ужаснуться. Может быть, это всё мне почудилось? Эта девушка что-то сделала со мной. Но я не успеваю собраться с мыслями – она снова начинает говорить.

– Я хочу показать тебе одно из твоих воспоминаний, чтобы ты поняла, что я говорю правду. Я показываю всё, как было на самом деле, и ещё, Холлис, поверь, мне очень жаль, что с тобой такое произошло.

Она снова касается моих пальцев, и, к моему удивлению, из них растекается нечто, напоминающее чернильное пятно, образуя силуэты десятка вооружённых людей. Они окружили моё обиталище, вскинув автоматы.

Из моих лёгких словно вышибли весь воздух, и пронизывающий холод заполняет комнату. Розали развела руки в стороны – и появилась моя комната. Через мгновение из её ладоней появляется тонкая фигура.

У меня приоткрывается рот. Это я. Я смотрю на собственное ошарашенное лицо. Через мгновение появляется мама.

Я слышу собственный голос:

«Почему экран выключен?»

«Тебя не касается. Живо иди умойся».

«Но мама…»

«Холлис…»

«Мне надо тебе кое о чём рассказать. Это важно».

Я смотрю на разыгрывающуюся сцену, не веря своим глазам. Я отшатываюсь, напуганная появлением моего призрачного двойника. Как это возможно?! Я сошла с ума.

«Если это касается твоего карьерного предписания, то мы обсудим его за ужином», – говорит мама.

«Не об этом. Где отец?»

«Тогда иди и умойся».

«Мама, прошу. Я должна тебе кое-что рассказать. В центре тестирования я…»

«Довольно, Холлис! Ты заигралась в детство. Я не потерплю, чтобы ты вот так смела не подчиняться мне. Сейчас же иди и умойся».

Воспоминание тускнеет. И руки Розали вздрагивают, когда следующая порция чёрного тумана наполняет комнату. Неотвратимый страх повисает в воздухе, и я сжимаю кулаки, не в силах отвести взгляд. Жуткое чувство охватывает меня.

«Ты глаз не сводишь с двери. Где отец?» – спрашивает мой полупрозрачный близнец.

«Дела».

«Ты лжёшь мне. Прошу, скажи: где он?»

Я с недоверием смотрю на себя. Почему я так настойчиво спрашиваю про отца? Почему я не рассказала ей о тесте? Я зря трачу время.

«Ты меня пугаешь».

Картинка дрожит, и температура в комнате становится критично низкой. Я слышу приглушённый лязг металла.

«Нет. – От звуков собственного голоса у меня по спине пробегает холодок. – Нет. Прошу, постойте».

Воспоминание расширяется, тяжело дыша, как хищник, готовящийся напасть на свою жертву. Кажется, что разыгрывающаяся сцена стремительно несётся вперёд. Какой-то бред – я наблюдаю за собственной паникой. Туманная фигура передо мной совершенно потеряла над собой контроль, и это отталкивает.

«Холлис, будь разумной. Ты должна пойти с ними», – говорит мама.

Она права. Мне нужно было пойти с ними.

«Почему?»

«Они пришли помочь тебе».

Я беспомощно смотрю на воспоминание. Мама не могла обманывать меня. Она бы не стала, а я веду себя совершенно безрассудно.

Вопль ужаса, сорвавшийся с моих губ, был омерзителен.

«Они собираются убить меня. У них автоматы. Они пристрелят меня, но это ошибка. Они допустили ошибку. Мама, прошу, ты должна мне помочь!»

Ответ матери сдержан и абсолютно холоден:

«Глупости. Они помогут тебе. Они не станут тебя убивать».

Почему же я не послушалась её? Что со мной случилось? Как я могла потерять всякое самообладание?»

Моя туманная копия вцепилась в руку копии моей матери:

«Это правда. Прошу, ты должна поверить мне. Обязана! Прошу, мама, не отдавай меня им!»

Комната дрожит, и температура опускается ещё на пару градусов. Холод нестерпимый, но со мной что-то происходит. Военные вот-вот ворвутся в мою гостиную. Через пару секунд я увижу, что же произошло. Вот оно. Это станет доказательством, что правительство не собиралось убить меня.

Из воспоминания доносится глухой голос матери:

«Холлис, ты должна пойти с ними. Они пришли помочь тебе».

Вот оно.

Зыбкое изображение охватывает всю комнату. Военные в чёрных одеждах врываются внутрь, и мой призрачный двойник поднимает руку и заслоняется ладонью, готовясь умереть. На моём лице тревога. Мне ещё не доводилось смотреть на себя со стороны как следует. Растрёпанные светлые волосы, помертвевшее лицо и глубокие карие глаза, уставившиеся на меня. Мое лицо исказилось от ужаса, и это пугало.

Вскинулись вверх дула автоматов, ахнула моя мать – и именно в эту секунду появившаяся Тиффани схватила меня и исчезла, как по щелчку.

Воспоминание расширяется, оттесняя меня.

Автоматы палят, разрывая в клочки серебристо-чёрный туман.

Ахнув, я закрываюсь рукой от града осколков, но туман исчезает, втягиваясь в ладони Розали. Воспоминание исчезло, и комната снова пуста.

Никто не произнёс ни слова. Меня колотит такая сильная дрожь, что не держат ноги. Они палили по мне? Почему?! Почему они стреляли в меня?! Это какая-то ошибка. Я трясу головой. Этого не может быть. Просто не может быть.

– Прости, что пришлось показать это, – говорит Розали, опустив голову. – Но теперь ты знаешь, что я могу показывать правду.

В голове невероятный сумбур. Воспоминание не настоящее. Розали изменила его. Такого не было – это даже не моё воспоминание. Они не стали бы стрелять по мне, потому что меня там уже не было: Тиффани унесла меня. Того, как по мне стреляли, я не видела.

– Я могу показать тебе, что на самом случилось сто лет назад, – говорит Розали. – Тебе же нужны доказательства? Что ж, ты можешь увидеть всё собственными глазами. Я могу показать тебе, как всё было на самом деле.

Глава 6

– И как же?

Вопрос вырывается у меня так быстро, что я не успеваю опомниться. Они пробудили во мне любопытство. Я хочу увидеть ещё. Они ничего не доказали, но чернильная сцена, вырвавшаяся из пальцев Розали, отпечаталась в моей памяти. Военные в моём жилище, ошарашенное лицо матери, внезапное появление Тиффани – всё это было. Кроме финала. Они не могли стрелять в меня.

– Ты всё подстроила, – говорю я, опираясь на бетон.

– Что подстроила? – не понимает Розали.

– Ты изменила воспоминание, – уверенно говорю я. – Они не стреляли в меня.

Она медлит, потом качает головой:

– Мне такое не под силу.

– Типичный представитель общества, – рычит Эштон и нервно приглаживает сальные светлые волосы. – Машина с промытыми мозгами. Я же говорил, что это не сработает. Если она собственным воспоминаниям не верит, что говорить о чьих-то ещё?

– Эштон, – осадила его Тиффани.

– Что? – огрызается он. – Сама знаешь, что я прав. Она здесь уже неделю. На всё потребуется гораздо больше времени. Я уже говорил, что мы зря теряем время. Может, теперь пойдём отсюда?

– Нет, – отвечает Тиффани.

Парень вскидывает руки:

– Да ладно тебе.

– Нет, Эштон, – говорит Розали. Она смотрит прямо на него, но потом переводит взгляд на меня. – Мне такое не под силу. Моя способность не позволяет мне подтасовывать воспоминания.

– Но я была там не до конца, – возражаю я и указываю на Тиффани. – Она забрала нас прежде, чем что-то произошло – так как они могли стрелять?

Розали и Тиффани переглянулись.

– Это остаточная память, – говорит Розали. – Я могу увидеть, что происходило за пару мгновений до и после того, как человек это пережил.

– Как убедительно, – усмехаюсь я.

Она вздыхает:

– Я могу показать тебе другое твоё воспоминание, если ты…

– Нет, – ответила я громче, чем хотела. – Я… как… как ты можешь показать мне то, что произошло сто лет назад? – И тут же жалею, что задала этот вопрос. От этих воспоминаний становится дурно, и я больше не хочу испытывать подобное. Хватит с меня.

– Среди нас живёт один человек, – говорит Розали. – Его зовут Джейкоб Ганистон. Ему сто семнадцать лет. Он прошёл через всё это, и я видела его воспоминания.

– Что?! – вскрикиваю я и тру ладонью нос. – Как это?

– Он способен к самоисцелению, – поясняет Тиффани, отвечая на мой скептический взгляд.

– То есть он не может умереть? – уточнила я. – И будет жить вечно?

Что я делаю?! Я не должна интересоваться всем этим. Я разговариваю с прокажёнными. Они похитили меня. Они убийцы. Лжецы. Они не заслуживают, чтобы их слушали.

Розали и Тиффани пожимают плечами.

– Не знаю, – ответила Тиффани. – Никогда не задумывалась об этом. Но полагаю, это возможно.

Мне охватывает дрожь. Что же это за твари? Неужели кто-то из них может жить вечно?!

– Я хочу показать тебе его воспоминания, – говорит Розали. – Тогда ты всё увидишь собственными глазами. Мы не обманываем тебя. Террористической войны никогда не было.

Во мне закипает дикая ярость. Я хочу наорать на них, сопротивляться наглой клевете, но этот порыв подавляют воспоминания о том, что происходило в центре тестирования. Подозрительный голод охватывает меня, и я, словно не в себе, отвечаю «да».

Яростная сила взяла надо мной верх – точно так же, как в день теста. Никаких сомнений. Единственное отличие – это напор. Теперь сила приглушённая и пузырящаяся. Не могу лучше объяснить.

Мой взгляд задерживается на Эштоне, и я склоняю голову набок, уставившись на него пронзительным волчьим взглядом. Есть что-то в этом парне, что заставляет меня насторожиться. На мгновение ехидство на его лице сменяется тревогой. У него трясутся руки, и мне вспоминается напуганный мальчишка в комнате ожидания. Неужели Эштон тоже боится меня?

Но голод исчезает так же стремительно, как и появился, и вместе с этим возвращаются мои чувства. Неужели я только что сказала «да»?

– Отлично. – Розали сплетает пальцы, а потом разводит руки в стороны. – Я покажу тебе коллаж из его воспоминаний. Ты увидишь осколки и обрывки – всё будет более разрозненно, чем в твоём случае. Твоё воспоминание было совсем свежим.

Прежде чем я успеваю возразить, Розали выбрасывает руки вперёд, и из её пальцев вылетают десятки образов. Жуткий холод возвращается, и вместе с ним – дикое отчаяние. Туман приобретает очертания, и мы видим чью-то гостиную. В центре комнаты – темноволосая женщина средних лет и хрупкий мальчишка с огромными глазами, примерно моего возраста. Они затравленно озираются, и я не могу оторвать глаз от разворачивающейся сцены.

«Нам нужно спешить, – с отчаянием в голосе говорит женщина, и даже сквозь дымку проступает неестественная бледность её лица. – Джейкоб, собирайся быстрее. Нам нужно уходить. Сейчас же».

«Мама, что происходит? Почему мы собираем вещи?»

Женщина мечется по комнате, бросая вещи в спортивную сумку, и что-то бормочет себе под нос.

«Мам?»

«Джейкоб, собери свои вещи. Поторопись».

Он подчиняется, поспешно идёт в дальний угол комнаты, хватает рюкзак и запихивает туда свитер и пару туфель.

«Мама, что происходит? Поговори со мной».

«Ты же знаешь про наши способности? – говорит она, продолжая суетиться. – Про то, что мы умеем».

«Ну конечно, и что с того?» – удивляется Джейкоб, помогая матери уложить странной формы покрывало в продолговатую сумку.

Она хватает несколько пар вязаных носков и засовывает их в рюкзак Джейкоба.

«Нам нужно спрятаться».

«Спрятаться? Но… почему?» – На призрачном лице почти наивное любопытство. У него такие же голубые глаза, как у его матери. Его улыбка искажается.

«Многим непонятны наши силы. Они боятся нас».

«Кто нас боится? – Джейкоб вскидывает бровь. – Почему?»

«Потому, – отвечает мать, опрометью кидаясь на кухню и один за другим распахивая шкафчики, с оглушительным грохотом хлопая дверцами. Она упаковывает в большую сумку несколько серебряных коробочек. – Они уверены, что своими способностями мы причиним людям вред».

«Но это же неправда», – хмурится мальчик.

«Знаю, но именно поэтому нам придётся спрятаться».

«А почему нам просто не поговорить с ними? Давай мы покажем им, на что…»

«Нет. Они даже слушать нас не станут. – Миссис Ганистон прекращает поспешные сборы и смотрит прямо сыну в лицо. – Джейкоб, тебе нужно кое-что уяснить. Эти люди убьют нас, если найдут. Ты слышишь меня? Они убьют нас. Скажи, что ты всё понял».

Джейкоб, побледнев так же, как и его мать, медленно кивает:

«Я понял».

«Они не считают нас за людей. Они принимают нас за монстров, и поэтому нам нужно бежать».

«Но я не монстр, – возражает Джейкоб. – Мы не монстры».

«Ну конечно же нет».

На глаза наворачиваются слёзы, и по спине пробегает холодок, желудок сжимается. Тьма сковывает мою грудь, обездвижив меня.

Я не монстр… Эти слова я сказала человеку в центре тестирования, прежде чем швырнуть его в колонну. Мужчине, которому я смотрела прямо в глаза, с которым у нас, пусть на мгновение, возникла связь. Я сказала ему именно эти слова.

Комната содрогается и воспоминание становится объёмнее, когда в него врываются чернильные фигуры десятков вооружённых людей. Я вскрикнула, прикрыв рот рукой.

«Мама!»

«Встань за моей спиной». – Миссис Ганистон отталкивает сына с пути.

Из её пальцев вырываются белые ледяные кристаллы и разлетаются по всей комнате. Я закрываюсь руками, на мгновение забыв, что я лишь наблюдатель. Кристаллы летят прямо в меня, но военные пошатнулись. Некоторые из них повалились на пол, поражённые осколками.

«Джейкоб, быстрее! Беги!»

Мальчик кидается к двери, но мешкает у выхода, обернувшись как раз в тот момент, когда серебристые дротики электрошокового пистолета взрезают воздух. Они попадают мисс Ганистон в плечо, и она с громким стуком валится на пол. Джейкоб кричит.

Воспоминание мутнеет, поворачивая бетонную комнату по оси, и я падаю на колени.

Пару мгновений спустя второй электрошокер ударяет Джейкоба в грудь, и он падает прямо на потерявшую сознание мать.

Видение рассыпается и потом вновь собирается. Пальцы Розали дрожат, и в видение, как вода из-под крана, хлынули сотни людей. Девушка крепко держит ладони вместе, а затем разводит их в стороны – и я оказываюсь на просторном складе.

Ряды скованных друг с другом людей.

Военные выводят вереницу скованных людей на вершину высокого холма. На крутых подъемах несколько человек с завязанными глазами оскальзываются, но их заставляют подняться на ноги. Я практически чувствую запах грязи и гнили.

Воспоминание дрожит от грубых голосов, но они размыты. Нельзя разобрать ни одного слова, и когда пленники добираются до вершины холма, они замирают, встав плечом к плечу.

Военные выстраиваются у подножия холма. Генерал отдаёт невнятную команду, и вверх вскидываются дула десятков автоматов.

Мой взгляд мечется между лицами заключённых и грубым лицом генерала. Секундная задержка – как будто воспоминание застыло на месте.

Автоматы не перестают стрелять, пули впиваются в тела пленников, и кровь хлещет из ран. Вопли разрывают мои барабанные перепонки, и меня охватывает ужас. Я хватаюсь за сердце, пытаясь сделать вдох, но не могу. Я не могу говорить. Я не могу дышать.

Видение рассыпается и собирается снова.

Джейкоб лежит у холма, капюшон сполз. Он прикован к другим казнённым. Из его открытого рта в грязь натекла уже целая лужа крови. Глаза пусты, он неподвижен, конечности вывернуты под неестественным углом.

– Нет, – шепчу я, отводя взгляд и с трудом сдерживая эмоции, подступившие к горлу. – Нет.

Но странный кашель вновь привлекает моё внимание. Джейкоб яростно отплёвывается, хватая ртом воздух. Следы от кандалов на его руках бледнеют. На коленях вместо ссадин новая кожа, и, словно подчиняясь неизвестной преобразующей силе, пулевые ранения на груди затягиваются. Жизнь возвращается в его ослепительные-голубые глаза.

И тут Джейкоб издаёт дикий вопль. Мне никогда не доводилось слышать ничего подобного. Скорбь в его голосе не поддаётся описанию.

«Мама!»

– Хватит, – говорю я. – Хватит. Я не хочу больше видеть это.

Снова слышится вопль Джейкоба «Мама!».

– Я больше не могу. Хватит! – говорю я громче.

Розали сводит руки вместе, и чернильная картинка скрывается в её ладонях.

Меня колотит с головы до ног и, подобно яростной волне, накрывает поток диких эмоций. Наверное, это чья-то больная шутка. Не могло быть такого. Это ложь. Они просто пытаются меня напугать, специально, чтобы поиздеваться. Ярость закипает во мне, и я, сжав руки в кулаки, поднимаюсь на ноги.

Мне хочется заорать. Хочется развеять, забыть навсегда эти воспоминания.

– Этого пока достаточно, чтобы понять, – говорит Розали, делая шаг в мою сторону и протягивая ко мне тонкие руки.

– Не приближайся! – рявкаю я, в ужасе отпрянув назад, и вскидываю руки вперёд ладонями. Инстинкт подсказывает мне что делать. Я стараюсь почувствовать силу, которая появилась в центре тестирования, и на мгновение появляется покалывание, но тут же исчезает. Ничего не происходит. Никакая энергия не наполняет меня. Я опускаю руки и сползаю вниз по стене на пол. Я ненавижу себя, я ненавижу их.

Благородное общественное самообладание покинуло меня. Я не могу управлять им. Мой мозг словно охвачен огнём. Если я действительно из прокажённых, тогда это начало болезни – моя дурная кровь. Может быть, поэтому проявились мои эмоции. Может быть, поэтому я не могу больше подавлять их. Дурная кровь. Может быть, я действительно прокажённая.

– Нужно дать ей время, – говорит Тиффани, отступая назад.

Розали и Эштон следуют за ней, и дверь, щёлкнув, закрывается. Я осталась одна. Я обхватываю колени и закрываю глаза, пытаясь забыть. Если бы я только могла забыть… Но у меня перед глазами – ряды заключённых, сваленных на вершине холма, и мёртвые ледяные глаза Джейкоба.

Глава 7

Пара недель тянется долго. Они приносят мне еду, к которой я едва прикасаюсь. Я слабею. Волосы засалились, и, кажется, я похудела. Представляю, как жутко я выгляжу. Они несколько раз предлагали мне новую одежду, но я ничего не хочу брать у этих тварей.

Туалет в моей клетке выносят часто. И на том спасибо, но каждый раз при встрече я не могу преодолеть отвращение. Я по-прежнему их боюсь.

Если ты пленник, то тебе доступно не так уж много. Я снова и снова пересчитываю трещины в бетонной стене. Десять крошечных надломов. Я запомнила их досконально, мысленно проводя по ним пальцем. В пустой комнате много не насчитаешь, поэтому старая привычка не такая полезная, как хотелось бы.

Я часто думаю, как сбежать. Должен же быть отсюда выход. Его нужно лишь найти.

Они заперли меня из-за моей способности. После того как Розали показала мне воспоминания Джейкоба, ко мне приходил Джона Люксен. Он был предельно откровенен. Они не знают, на что я способна, они не понимают, в чём моя сила, и не хотят подвергать себя риску. До тех пор, пока я не захочу сотрудничать и учиться у них, я буду под арестом.

Отчасти я согласна с их решением. Демонический голос, явившийся мне в центре тестирования, напугал меня до смерти. Я была несокрушимой. Доказательство этому – тот мужчина с округлившимися глазами, которого я швырнула о колонну. В тот день я была монстром.

Тиффани заглядывает каждый день и сидит со мной. Всегда в сопровождении Эштона. Мы почти не разговариваем. Она сказала, что хочет составить мне компанию. Это уж совсем странно. Зачем нужно сидеть со мной в бетонной каморке? Я уже ясно продемонстрировала своё отношение к ним. Я их ненавижу. Они само зло, и пусть Тиффани, Розали и Эштон не вполне виновны в Террористической войне, они отпрыски тех, кто развязал её. Их предки были жестокими хладнокровными убийцами. Может быть, они и сами об этом не догадываются.

Им наверняка промыли мозги. Они не понимают истинную историю мира, в отличие от меня, но толика жалости, которую я испытываю к ним, подавляется гневом и страхом. Меня забрали против моей воли, и я ничего не могу с этим поделать.

Ночью мне снятся родители. Мне снится, что мама сидит на краешке кровати и рассказывает о благородстве и триумфе правительства. Как сладко было бы засыпать под её убаюкивающий голос! Во сне я слышу слова отца – его совершенный совет. Он говорит о самообладании, о том, как должен управлять собой добропорядочный гражданин мира. Я храню его слова в памяти, как драгоценные камни. Представитель военной элиты, он знает, как выглядеть безупречным в глазах общества. Я ужасно скучаю по ним.

Но когда я просыпаюсь, на меня обрушивается реальность, и от этого становится дурно. Каждое утро сминает меня, словно я грязь ничтожная. У меня симптомы болезни – а эти монстры похитили меня из дома. Наверное, родители места себе не находят от волнения: их единственная дочь пропала.

Но однажды утром я задумалась: а может, подыграть им? Влиться в их мир, чтобы увидеть всё своими глазами? Если получится, меня выпустят из комнаты, и я смогу разузнать о них. Я смогу исследовать свою силу.

Но как только я об этом думаю, во мне поднимается протест.

Нет. Ни за что. Я не поступлюсь своими принципами. Я не откажусь от своих убеждений. Нет…

Но каждый день эта пугающая мысль возвращается, вплетаясь в моё сознание. Если я сделаю вид, что мне интересен их мир, то я смогу найти способ сбежать отсюда. Я смогу притвориться.

Это мысль будоражит меня – и вместе с тем пугает до онемения. Я никогда не говорю об этом при Тиффани. Мне противна сама эта мысль, но, несмотря на мои усилия, я не могу отделаться от неё. Она засела в моём сознании и с каждым днём становится всё более настойчивой.

Продолжить чтение