Анна. Биография самой влиятельной женщины Vogue

Размер шрифта: 13

«Люди обычно подгоняют других людей под клише».
– Анна Винтур, New York, 18 октября 2018 года

Мода. TRUESTORY

Amy Odel

ANNA: The Biography

Gallery Books, a Division of Simon & Schuster Inc., is the original publisher.

Перевод с английского И. Ю. Крупичевой

Рис.0 Анна. Биография самой влиятельной женщины Vogue

«Множество любопытных деталей… Взгляд Оделл на то, как работают (или работали) журналы мод, просто поражает. Вы станете свидетелем каждого шага и каждой ошибки знаменитого восхождения Винтур к вершинам журнального бизнеса».
— The New York Times

«Новая книга Эми Оделл – это увлекательная прогулка по миру Винтур: кутюр в самом сочном его исполнении. Но это и нечто большее: сокровенный путь к тому, как королева моды создавала и управляла своим волшебным королевством».
– The Washington Post

«Разбор одной из самых противоречивых фигур мира моды и открытое окно в глянцевые страницы Vogue. Исчерпывающая биография Анны Винтур от Эми Оделл балансирует между критикой, пониманием и историями о настоящем садизме: представьте, что вы просите Опру сбросить 20 килограммов для обложки».
– Rolling Stone

«Опросив более 250 источников (многие из которых сами являются культовыми и цитируемыми персонажами)… Оделл проводит читателей через всю любовь Винтур к моде, ее личную жизнь и романтические отношения и, прежде всего, ее многолетнюю карьеру… Несмотря на легкость слога автора, масштаб исследования делает эту книгу сокровищем для всех почитателей моды и любителей издательской индустрии, поскольку карьера Анны задает перемены в глянцевой журналистике».
– Booklist, Starred review

«Секрет несокрушимого влияния [Анны] – тема биографии Оделл, взявшей интервью у самого близкого окружения Винтур. Учитывая, что она известна своей закрытостью и недоступностью, участие близких людей в написании книги означает зеленый свет от самой Винтур. Но Оделл беспристрастна: она детально описывает амбициозный взлет Винтур и безжалостный захват власти, приправляя повествование большим количеством эксклюзивных фактов и красок».
– Bloomberg Businessweek

«Что поражает… так это интимные подробности о знаменитой недосягаемой персоне… а также смелое исследование наиболее противоречивых сторон Винтур. Это завораживающий взгляд на загадочную фигуру».
– Publisher’s Weekly

«Самая полная биография медиаиконы… Оделл очаровывает читателя хорошо документированным рассказом о широком влиянии Винтур».
– Library Journal

«Биография «Анна» – уникальная работа. Это всесторонний и взвешенный взгляд на долгую, богатую историями и часто противоречивую карьеру Винтур.
– Texas Monthly

«Потрясающе подробный портрет одной из самых влиятельных женщин мира моды и бизнес-лидеров Америки… Собрав информацию более чем у 250 источников и внимательно изучив письма и журналы, Оделл дает нам бесценное количество сочных и ярких деталей, которые читаешь с упоением».
– The Cut

«Максимально подробное и откровенное описание одной из самых скрытных фигур мира моды».
– CNN.com

«Завораживающий портрет самой неприступной королевы моды. Дьявол кроется в деталях».
– Эндрю Мортон, автор бестселлера The New York Times «Диана. Ее истинная история»

«Подробности жизни Анны Винтур всегда были так же тщательно скрыты, как и ее глаза за фирменными солнцезащитными очками. Эта книга впервые рассказывает ее поразительную историю. Необычайно масштабное, тонкое и не оставляющее равнодушным исследование».
– Шейла Веллер, автор бестселлеров The New York Times Carrie Fisher: A Life on the Edge и Girls Like Us

«Анна» блестяще написана и глубоко исследована, полна подробностей, которые мы всегда хотели знать о ранней жизни Винтур и о том, как она использовала свои выдающиеся таланты, чтобы добиться поразительной и столь продолжительной власти и влияния».
– Лори Вулевер, автор книги Bourdain, The Definitive Oral Biography

«Анна» показывает Винтур в мельчайших подробностях. Ошеломительное и исчерпывающе глубокое погружение в безжалостный сверкающий мир модных СМИ и в жизнь одной из его самых культовых императриц».
– Лиза Наполи, автор книги Susan, Linda, Nina, & Cokie: The Extraordinary Story of the Founding Mothers of NPR

«Оделл знакомит своих читателей с миром культовой прически боб и солнцезащитных очков Винтур, погружая их в этот рассказ-исследование и предлагая взглянуть на самую влиятельную женщину в мире моды крупным планом».
– Сара Гэй Форден, автор книги «Дом Гуччи. Сенсационная история убийства, безумия, гламура и жадности»

Вступление

Разумеется, на ней были солнечные очки.

Около 10:30 утра Анна Винтур вошла в зал заседаний и посмотрела на сотрудников, собравшихся вокруг стола. Накануне многие из них допоздна работали над статьями, чтобы прокомментировать беспрецедентное событие. Другие только что пришли, заплаканные, испуганные, в шокеⁱ. Анна могла повлиять на очень многое, но результат этих выборов оказался ей неподвластен.

9 ноября 2016 года, несмотря на проигрыш Хиллари Клинтон при полномасштабной поддержке Vogue – журнал впервые пошел на это за всю его 124-летнюю историю, – Анна начала свой день как обычно. Она всегда вставала в 5 утра, в 5:30 или в 6:00 начинала заниматься спортом (время зависело от того, играла ли она в теннис дважды в неделю или проводила тренировку со своим инструктором). Потом профессиональная укладка и макияж, это еще полчаса. Затем водитель отвозил ее в офис во Всемирном торговом центре, где ее уже ждали три личных помощника и обычный завтрак – латте с цельным молоком и маффин с черникой из «Старбакс», который обычно оставался нетронутымⁱⁱ.

Когда Анна появилась в редакции тем утром, в высоких сапогах из кожи питона и красном платье с принтомⁱⁱⁱ, первым делом она велела ассистентке объявить общее собрание сотрудников. Анна постоянно чего-то требовала от своих ассистенток, днем и ночью, в рабочие дни и по выходным, и эти требования отправлялись к ним в виде электронных писем с пустой графой «Тема». Ее расписание тщательно планировалось, но о том собрании было объявлено в последнюю минуту, и Анна попросила своих ассистенток присутствовать на нем, что было необычно. Никто не знал причины экстренного собрания, но все помнили, что если ты не явился заранее, ты опоздал^iv.

Филипп Пикарди, главный редактор сайта Teen Vogue, разрешил своей команде в этот день работать удаленно. Они впервые в истории журнала освещали выборы в прямом эфире, поэтому работали допоздна, пытаясь объяснить победу Трампа девушкам-подросткам, которым требовались доказательства того, что и они могли стать кем угодно, как это сделала Анна.

В 7:30 утра, всего через три часа после того, как Филипп Пикарди лег спать, ему сообщили об экстренном собрании, которое созывает Анна. Он позвонил своим измученным сотрудникам и велел им приехать в офис^v.

Кресла вокруг белого стола заполнились, сотрудники заняли весь конференц-зал. Ждали Анну^vi. Безупречный внешний вид сотрудников Vogue уже вошел в легенду, но, как вспоминает Пикарди, в то утро все, кроме Анны, выглядели ужасно.

Одним из самых значимых достоинств Анны как деловой женщины и лидера было то, что она никому и ничему не позволяла замедлить ее движение или встать у нее на пути – ни рождению детей, ни эмоциям, ни корпоративным дрязгам, ни проигрышу. Она правильно поняла, что в этот момент ее сотрудники нуждаются в том, чтобы она поделилась с ними своей силой.

«Сегодня вышла статья, обвиняющая меня в том, что я слишком далеко зашла в поддержке Хиллари Клинтон, первой женщины в истории, сумевшей стать кандидатом на пост президента от Демократической партии», – начала Анна, встав так, чтобы ее все видели. Она имела в виду статью, опубликованную тем утром в Women’s Wear Daily, которую обычно называют WWD, под заголовком «Не слишком ли далеко зашли Анна Винтур и Vogue в поддержке Хиллари Клинтон?»^vii.

«Горечь выборов уже в прошлом, и появилось множество вопросов, касающихся Vogue, женских журналов и индустрии моды, – продолжал автор статьи. – Назову лишь некоторые из них. Перестали ли читательницы верить Vogue? Стоит ли женским журналам освещать новостную повестку? Не слишком ли далеко зашла Анна как главный редактор журнала?»^viii

Считалось, что Винтур добивается места посла, что положило бы конец ее царствованию в Vogue. Хотя Клинтон полагала, что Анна стала бы великолепным послом, и такое назначение было возможным, по словам ее советников, она не начинала формального процесса по замещению этих должностей. Ни у босса Анны, ни у тех, кто занимался предвыборной кампанией, не было четкого понимания того, что она в этом действительно заинтересована^ix. Бойфренд Анны в то время, Шелби Брайан, заметил: «Если бы ей предложили пост посла в Великобритании, считаю, она бы серьезно задумалась об этом варианте»^x.

Стоя лицом к сотрудникам, Винтур продолжила: «Мне бы хотелось сказать всем собравшимся сегодня здесь, всем, кто работает на меня, что если поддерживать права женщин, поддерживать работающих женщин, поддерживать иммигрантов и поддерживать равенство для всех жителей нашей страны означает заходить слишком далеко, то я надеюсь, что все вы будете заходить далеко каждый день»^xi.

Когда она говорила, у нее срывался голос^xii. Это случалось редко, но было достаточно заметно, чтобы бывшая сотрудница Стефани Уинстон Волкофф нашла для этого название – «голос хрустнул»^xiii. Команда Vogue понимала, что Винтур глубоко ранил проигрыш Клинтон, но они не ожидали подтверждения этого от самой Анны, которая практически никогда не демонстрировала свои эмоции на работе и испытывала такое отвращение к этому, что бо́льшую часть жизни носила темные очки как завесу между любым намеком на чувства и остальным миром. В одном из интервью CNN она назвала их «невероятно полезными» в тех случаях, когда ей хочется скрыть то, что она на самом деле думает или чувствует, «своим костылем»^xiv. Но в этот раз ее броня упала и она сделала то, чего не делала почти никогда^xv.

Она заплакала^xvi.

Анна всегда двигалась вперед, не тратя времени на сожаления о том, что могло бы быть, и не изменяла этой привычке. «Но он президент, – сказала Анна, – и нам нужно найти способ, чтобы продолжать идти вперед»^xvii.

Сделав это заявление, Анна вышла. Сотрудники разразились аплодисментами^xviii, а затем отправили сообщение всем тем, кто по какой-либо причине – фотосессия, поездка, рабочее задание – не присутствовал в офисе: «Боже мой, Анна только что плакала на глазах у всех»^xix.

_________

До инаугурации Трампа, пока ее сотрудники пытались сформулировать свои чувства по поводу его победы, Анна без особого энтузиазма готовилась с ним увидеться. В прошлом Трамп был желанным гостем на многих мероприятиях, которые она проводила, и он явно был заинтересован в ее влиянии и одобрении, как и она была заинтересована в его чековой книжке. Винтур договорилась о встрече с ним в Башне Трампа через его дочь Иванку^xx, с который была знакома давно^xxi. Дональд сообщил об этой встрече Мелании. Та не получала никаких сообщений от Винтур о предстоящем визите и была до такой степени оскорблена, что даже не поздоровалась с Анной, когда та пришла. Мелания не понимала, что ее приглашали на мероприятия Анны не потому, что она была ее подругой, а потому, что она появилась на февральской обложке Vogue в 2005 году^xxii.

Анна договорилась о том, чтобы Трамп пришел на встречу с другими главными редакторами Condé Nast во Всемирном торговом центре. Как отлично известно всем в ее окружении, мотивы Анны могут быть непонятны в конкретный момент, но у нее всегда есть план. Те, кого пригласили на встречу с Трампом, подумали, что Анна решила: Кто же откажется от встречи с только что избранным президентом?^xxiii Ее команда дважды пыталась сфотографировать Меланию для Vogue, один раз до инаугурации, другой раз после. Но так как они не гарантировали обложку, Мелания не согласилась на съемку: «Мне наплевать на Vogue»^xxiv.

Ей не было наплевать на Vogue. Она просто хотела снова появиться на его обложке^xxv.

_________

Анна Винтур с 1988 года была главным редактором Vogue и одной из самых влиятельных фигур в средствах массовой информации. «Я не знаю точно, что такое есть в Анне, – сказала Лори Шехтер, одна из ее первых помощниц, – но если она за что-то бралась, то делала на этом миллион, миллиард долларов, это всегда было как по волшебству»^xxvi. И все же многим из тех, у кого я брала интервью для этой книги, было трудно объяснить, почему она обладает такой властью и как далеко эта власть простирается.

На протяжении более трех десятилетий, пока Анна выпускала Vogue и его сопутствующие издания, она определяла не только модные тренды, но и стандарты красоты, говорила миллионам людей, что покупать, как выглядеть и кого любить. Анна решала, каких знаменитостей и моделей фотографировать, в какую одежду их одевать. Если она хотела, чтобы у дизайнеров было больше влияния, она рекомендовала им возглавить известные лейблы и могла им в этом помочь. Мировые бренды ждали от нее советов и следовали им. Вот что сказала о влиянии вкусов Анны ее бывший креативный директор Грейс Коддингтон: «Она очень ясно обозначает свои предпочтения. Все настолько очевидно, что не стоит продолжать тему, которая ей не нравится, потому что иначе ей скорее всего не понравятся фотографии. А если ей не понравятся фотографии, то их, возможно, и опубликуют, но в значительно меньшем количестве»^xxvii.

«Я никогда не слышала от нее: „Не делай это, сделай вот это”. И так легко понять, что человеку что-то нравится или не нравится, стоит только взглянуть на него», – сказала Тонн Гудман, модный редактор, работавшая с Анной начиная с 1999 года и посещавшая вместе с ней предпоказы коллекций^xxviii. Сэлли Синджер, работавшая на Анну в течение 20 лет, призналась: «Никто никогда не считал Vogue исключительно издательским проектом. Это была интервенция в мир моды»^xxix.

Интервенция оказалась очень успешной, учитывая силу ее авторитета. Том Форд, гигант модной индустрии и один из ближайших друзей Анны, давно обладает статусом «бренд Vogue». У фаворитов существуют привилегированные отношения с Анной и ее командой редакторов, которые дают советы не только относительно создаваемой одежды, но и касательно бизнеса. В свою очередь бренды Vogue получают освещение в журнале и, что более важно, личную поддержку и советы Анны. Она не ждет появления следующего поколения дизайнеров, она финансово поддерживает их через фонд моды Vogue в Совете модных дизайнеров Америки (Council of Fashion Designers of America (CFDA) /Vogue Fashion Fund). И эта поддержка может обеспечить разницу между громким успехом и банкротством. «Если бы я был в числе ее фаворитов, я бы тревожился, – признался Андре Леон Телли, в прошлом один из ближайших друзей и сотрудников Анны, говоря об опасности перспективы лишиться ее расположения. – Она любит талантливых людей, но если она вас невзлюбит, то вы в беде»^xxx.

Эта интервенционистская стратегия не ограничивается исключительно миром моды. Анна использовала имена своих обладающих властью друзей, чтобы собирать деньги на благотворительность. Наиболее известный проект – это Институт костюма Метрополитен-музея, который сохраняет и показывает предметы моды как произведения искусства. Для него она собрала более 250 миллионов долларов^xxxi. Винтур организовала мир моды так, чтобы собрать деньги для кандидатов от Демократической партии, тем самым явно политизировав бизнес. Ее влияние распространяется на Бродвей, индустрию развлечений и спорт, и это лишь малая часть. (Брэдли Купер, не раз просивший у нее совета ^xxxii, прислал ей сценарий «Звезда родилась», чтобы узнать ее мнение по поводу выбора актрисы на главную роль, которую в результате получила Леди Гага)^xxxiii.

Редакторы Vogue и до нее обладали властью, но она существенно расширила это влияние, превратив журнал и себя саму в бренд, и обладающие властью люди хотят, чтобы их с ним ассоциировали.

«Удивительно то, что обычные люди знают, кто такая Анна, – сказал Форд. – Вы показываете им фото, и они говорят: „Это Анна Винтур из Vogue”»^xxxiv. Особую благодарность за это нужно выразить роману и фильму «Дьявол носит Prada»: то, как Анна говорит, как нанимает и увольняет сотрудников, ест и совершает покупки, является одновременно объектом одержимости и пристального внимания. Ее считают «холодной» и «ледяной», обладающей редкой способностью включать и выключать привязанность как к предметам, так и к людям. Когда она идет по коридорам Condé Nast, сотрудники в ужасе вжимаются в стены, чтобы не попасться ей на пути ^xxxv, и проверяют, что выведено на экраны их компьютеров^xxxvi. Но при этом они преданы ей. В самом деле, многие бывшие сотрудники считают себя обязанными защищать Анну, поскольку работать на нее было одновременно как суровым испытанием, так и невероятным опытом. Она определенно не облегчала им жизнь. Обязанности сотрудников выходили далеко за пределы Vogue, как отмечал Марк Холгейт, ставший старшим автором отдела моды в конце 2003 года: «Это и еще „составьте список дизайнеров для того, кто хочет нанять нового креативного директора”. Это и еще „не взглянете ли вы на этот сценарий, поскольку такой-то обратился к Анне с идеей”… И еще тонна всяких вещей, которые поступали в Vogue каждый день». А когда Анна о чем-то просит, то она хочет, чтобы это было сделано немедленно. И хотя иногда сотрудники получали от нее электронные письма раньше 6 часов утра, добавил Холгейт, «это своего рода адреналин»^xxxvii. Другие превозносят ее прямоту. С ней всегда понятно, на каком вы месте. И это лучше, чем работать на того, кто интересуется, как прошел день рождения вашего ребенка, но не может придумать заголовок.

Те, кто работал с Анной, часто задаются вопросом, почему ей нужно участвовать во всем и как ей удается с этим справляться. Анна контролирует все, что может, вплоть до ингредиентов блюд для Met Gala. Но, несмотря на ее перфекционизм, она совершила немало ошибок. Для человека, принявшего прогрессивные принципы, подобные тем, которые она упомянула на встрече с сотрудниками после выборов, в ее досье хватает темных пятен. Ее неоднократно осуждали за публикацию фотографий и статей, оскорбительных с точки зрения культуры или расы, а также за то, что ей не удавалось охватить различные темы.

В девяностых на обложках Vogue годами появлялись только белые женщины. Она рекламировала мех. Она не признавала бодипозитив. Ее сотрудники были в большинстве своем белыми, она явно выбирала их за личный стиль, внешний вид и родословную, а не только за их умения и заслуги.

У многих Анна вызывала восхищение и зависть. (Одна из ее старых подруг Аннабел Ходин заметила: «На самом деле всегда хотелось только одного – быть ею»^xxxviii). И все же при упоминании ее имени прежде всего вспоминается ее вселяющая ужас репутация. Слишком мало женщин достигли уровня Анны, поэтому не существует модели поведения, которой следует придерживаться фигуре подобного масштаба. Но есть ощущение, что к демонстрации власти стоило бы добавить больше тепла, чем обычно проявляет Анна. Хотя если бы ее работу выполнял мужчина и вел себя аналогично, его дисциплина и преданность делу, скорее всего, вызывали бы восхищение.

Говорят, что за пределами офиса Анна совсем другая. Она любит собак. По словам друзей, она предана детям и внукам (да, она меняла им подгузники^xxxix). Они добавляют, что по выходным в своем доме на Лонг-Айленде она расслабляется. Ей нравится принимать у себя всю большую семью и кормить до 50 человек. «Она очень семейный человек, – сказала Эмма Сомс, ее давняя подруга. – Она стала матриархом»^xl. А Стефани Уинстон Волкофф, которая давно помогает Анне планировать Met Gala, говорит о Винтур так: «Она очень человечная»^xli.

В офисе многие думают о ней так же. Джилл Демлинг, в течение 20 лет договаривающаяся со знаменитостями, которые потом появятся на обложке, сказала: «Анна сыграла важную роль в моей жизни, не только как наставник, но и как фигура матери»^xlii. И все же она остается полной противоречий. Анна не занимается пустой болтовней, но при этом ей нравятся люди, которые не боятся заглянуть к ней в кабинет и задать вопрос. Она очень серьезно относится к работе, но ей нравится шутить с сотрудниками.

Больше всего Анне хочется, чтобы к ней относились как к человеку, и на это она откликается лучше всего. Как и знаменитые очки от солнца, ее культовый статус стал для нее одновременно и красивой маской, и препятствием.

Идут споры о том, насколько Анна креативна как редактор. Некоторые из тех, кто работал с ней рядом, считают, что ее сила заключается в двух умениях: во‑первых, она управляет творческими людьми и творческим процессом, а во‑вторых, она создает политически грамотные союзы, чтобы усилить свою власть. Ее ближайшие друзья говорят, что она бесконечно любит моду^xliii, хотя это не всегда было очевидно тем, кто работал с ней бок о бок. Они задавались вопросом, не стала ли мода для нее – как для женщины, строившей свою карьеру в те времена, когда это начала делать Анна, – всего лишь способом достичь положения с реальной властью^xliv.

Все годы ее правления в Vogue регулярно появлялись слухи о ее уходе или отставке. Но несмотря на острую общественную критику, власть Анны со временем лишь увеличивается, потому что она лучше других понимает экосистему, в которой действует. Можно сказать, что Анна сама ее и придумала.

Глава 1
Происхождение

Урожденная Элеанор Бейкер, будущая Нони Винтур, родилась в 1917 году в Гаррисберге, столице штата Пенсильвания, в богатой квакерской семье. Она была светской девушкойⁱ. Ее отец, Ральф Бейкер, был адвокатом. Он оставил частную практику, чтобы стать преподавателем Гарвардской юридической школыⁱⁱ. Он специализировался на трастахⁱⁱⁱ и перед смертью владел внушительным фондом, которым его потомки, включая внучку Анну, пользовались на протяжении нескольких десятилетий^iv.

Окончив учебу в колледже Рэдклифф (Массачусетс) в 1938 году, Нони записалась в Ньюнэм-колледж для женщин Кембриджского университета и познакомилась с будущим мужем, Чарльзом Винтуром, который тоже учился в Кембридже. Их познакомил общий друг Артур Шлезингер^v. Сын генерал-майора, Чарльз родился в 1917 году в Дорсете на юго-западе Англии^vi. Миниатюрная и изящная Нони укладывала волосы короткими темными волнами и закалывала их сзади, открывая лицо с кожей цвета сливок и идеальными чертами^vii. Чарльз носил очки и имел меланхоличное выражение лица, производя впечатление компетентного человека^viii.

Оба проявляли интерес к журналистике и писательству. В Кембридже Чарльз был одним из редакторов Granta, престижного литературного журнала студентов последнего курса^ix. Лето после окончания колледжа Нони провела, работая репортером газеты Daily Republican в Фениксвилле, Пенсильвания^x. Необходимая газетному репортеру лаконичность, должно быть, повлияла на ее прямую и немногословную манеру речи, которая порой сводила Чарльза с ума, так как зачастую он не мог понять, особенно в переписке, о чем она на самом деле думает^xi.

Окончив университет первым по академической успеваемости – а это высочайшее университетское отличие из всех возможных – Чарльз отправился в Лондон, где начал работать в рекламном агентстве Дж. Уолтера Томсона. Нони вернулась в Штаты. Их любовь не вызывала сомнений, чего нельзя было сказать об их будущем^xii.

_________

Среди минимальных последствий германского вторжения в Польшу 1 сентября 1939 года^xiii была потеря Чарльзом работы в рекламном агентстве Томсона^xiv всего лишь через два месяца после того, как он туда пришел. Как и многие его ровесники, Чарльз быстро записался в армию^xv. Он еще не знал, куда его направят, но уже отправил письмо Нони, в котором просил ее как можно скорее приехать в Лондон и выйти за него замуж. Несколько недель спустя он начал подготовку для поступления на должность младшего офицера и вскоре получил известие о том, что Нони приняла его предложение и приедет в феврале^xvi.

Нони приехала в Лондон в тот самый день, когда первый вражеский самолет был сбит в Великобритании^xvii. Увидев ее, Чарльз испытал такой восторг, что едва не потерял сознание^xviii. Эйфория Нони была несколько меньше, но она все равно верила, что они отлично поладят^xix.

Они поженились 13 февраля 1940 года в церкви в Кембридже^xx, а потом отпраздновали это событие с друзьями. Они радовались, что наконец вместе, но война приводила в уныние, и никто из них не знал, куда пошлют Чарльза. Нони вскоре забеременела. Она оставалась в Лондоне несколько месяцев, а потом вернулась в Бостон^xxi.

Оставшись один, Чарльз впал в депрессию. Он был в ужасе от возможного вторжения немцев в Британию и подумал, не станет ли интрижка на стороне антидотом. Для него это не было столь шокирующим решением. Чарльз чувствовал, что ему «необходимо быть с женщиной», и с первых же недель их брака Нони поняла, что он не относится к числу верных мужей^xxii. Решив, что главное правило установлено и принято, Чарльз предположил, что Нони согласится с тем, что роман на стороне пойдет ему на пользу^xxiii. (Связи Чарльза продолжались на протяжении всего их брака, что стало болезненным открытием для Анны в ее подростковом возрасте^xxiv.) Нони, в тот момент на седьмом месяце беременности, дала согласие на интрижку из Бостона. Хотя Чарльза волновало, что это может быть ей неприятно, он начал проводить вечера с разведенной женщиной 23 лет, чей новый жених так удачно был в это время в Родезии^xxv.

В конце ноября, через 40 недель и один день после свадьбы, Чарльз получил телеграмму от Шлезингера, в которой сообщалось, что у него родился сын. Мальчика назвали Джеральдом в честь отца Чарльза^xxvi. Пройдет пять лет, прежде чем он впервые встретится со своим сыном^xxvii.

_________

Для Анны одним из самых тяжелых периодов ее личной и профессиональной жизни станет жизнь с новорожденным ребенком отдельно от мужа на другом берегу Атлантики. Ее родителям пришлось столкнуться с этой ситуацией в самый разгар войны. Их терзала тревога, что Чарльза могут убить в любую минуту.

Спустя всего несколько недель после рождения Джеральда Нони, вопреки желанию родителей, снова отправилась морем в Европу, чтобы быть с Чарльзом. Сына она оставила в безопасности со своими родителями. Чарльз знал, что Нони едет против своей воли. Он вынудил ее приехать, хотя ей было очень больно расставаться с Джеральдом^xxviii. Но он также понимал, что варианта действий, который бы полностью устроил каждого из них, нет. Чарльз считал, что, если они не увидятся до окончания войны, их молодость останется позади – то есть если он вообще доживет до победы^xxix.

Хотя поначалу Нони тосковала по родному дому и злилась, она осталась с Чарльзом на несколько лет, решив быть при муже, даже если это означало, что они с сыном отдалятся друг от друга. Она переезжала вместе с Чарльзом, пока тот менял места службы в Великобритании и поднимался по карьерной лестнице. Они оба обрадовались, когда его перевели на офисную работу после обучения в штабном колледже^xxx. В середине 1944 года Нони вернулась в США. Для сына она стала чужой. Когда жена оказалась на другом берегу Атлантики, Чарльз завел новую любовницу, о чем опять уведомил Нони^xxxi. Она на несколько лет оставила ребенка ради мужа, а Чарльз, как оказалось, был готов снова ей изменять.

Хотя условия войны были экстремальными, и Чарльз и Нони как будто обладали способностью забывать о благополучии других, если речь шла об исполнении их сиюминутных желаний.

Зимой Чарльз обосновался в Версале, в роскошной гостинице «Трианон Палас отель» с хрустальными люстрами, черно-белыми плитами на полу и белыми колоннами^xxxii. Сидя в мансарде, Чарльз и его сослуживцы, младшие офицеры, обсуждали, чем бы они хотели заниматься после войны. Чарльз сказал, что хотел бы стать журналистом. Артур Грэнард, адъютант верховного главнокомандующего Королевскими ВВС маршала Теддера, ответил: «Если тебе понадобится рекомендация для лорда Бивербрука, дай мне знать»^xxxiii.

Лорд Бивербрук был состоятельным канадцем. Он стал миллионером в 27 лет благодаря слиянию цементных компаний^xxxiv, а потом переехал в Лондон в поисках не только новых возможностей для бизнеса, но и культурного и политического влияния. Во время войны он давал советы Уинстону Черчиллю и издавал целый ряд газет, включая The Evening Standard и Sunday Express, у которой после Второй мировой войны был самый большой тираж в мире. Лорду Бивербруку не удалось стать премьер-министром, поэтому он использовал свои газеты, чтобы продвигать друзей, атаковать врагов и выступать за изоляционизм Британии^xxxv.

Как только война закончилась, Чарльз написал Грэнарду и попросил о встрече с Бивербруком. К его удивлению, Грэнард сдержал обещание и познакомил их^xxxvi.

Бивербрук славился своей эксцентричностью, но Чарльз нашел его обезоруживающе сердечным, когда они встретились в квартире лорда на Парк-Лейн^xxxvii в понедельник 1 октября 1945 года^xxxviii. Бивербрук попросил Чарльза написать статью о различиях в стилях работы англичан и американцев. Статья понравилась, и Чарльзу предложили место помощника автора редакционных статей в The Evening Standard с испытательным сроком и заработком 14 фунтов в неделю. Этой работе предстояло изменить его жизнь^xxxix.

С карьерой Чарльз разобрался. Теперь он должен был остепениться. Он провел последний вечер с любовницей как холостяк, а потом нашел жилье для себя и своей семьи неподалеку от лондонского Хэмпстеда^xl. Ему даже в голову не приходило, что его счастье с Нони окажется таким коротким.

_________

Джеральду было пять лет, когда Нони привезла его в Лондон в начале 1946 года. Чарльз практически сразу понял, что жизнь с ним пойдет мальчику на пользу, поскольку он рос «в преимущественно женском окружении»^xli.

Второй сын, Джеймс («Джимми»^xlii), родился у Нони и Чарльза в мае 1947 года^xliii, а два года спустя Нони снова забеременела. 3 ноября 1949 года она родила дочь, которую назвали Анной^xliv. Малышка заболела коклюшем весной следующего года, но в общем и целом дети в семье Винтур были благополучны и счастливы^xlv.

Так было до вторника 3 июля 1951 года. За четыре месяца до второго дня рождения Анны Джеральд надел форму и отправился в школу^xlvi. Ему уже исполнилось десять, и он давно умел ездить на велосипеде. В тот день произошла трагедия: автомобиль сбил Джеральда по дороге из школы домой. Он получил травму головы. Его отвезли в больницу Нью-Энд в Хэмпстеде, но спасти не смогли. В шесть часов вечера, через двадцать минут после поступления в больницу, сообщили о смерти Джеральда Винтура^xlvii.

В кругах британских журналистов говорили, что эта личная трагедия повлияла на движение Чарльза по карьерной лестнице. Ему не терпелось уйти из газеты, чтобы зарабатывать больше денег. Но когда во время его встречи с Бивербруком Чарльзу сообщили о несчастье, он не бросился домой, а вернулся к делам и продолжил разговор с Бивербруком, не упомянув о сыне^xlviii. Такая преданность профессии перед лицом одной из самых страшных трагедий в жизни произвела неизгладимое впечатление на его босса.

Тем не менее Чарльз разделял глубокое горе Нони. Ее отчаяние было так велико, что врач выписал ей лекарства, чтобы помочь пережить самые тяжелые дни. Оба родителя терзались чувством вины. Ситуацию усугубило и то, что мужчину, сбившего насмерть ребенка, обвинили не в убийстве, а всего лишь в опасном вождении^xlix. Хотя по решению суда он получил максимальный срок – два года тюрьмы, – штраф ему выписали всего лишь в 10 фунтов^l.

Позднее в этом же месяце Винтуры собрали чемоданы и отправились в Америку на корабле «Королева Елизавета», чтобы навестить семью Нони^li. Чарльз был из тех, кто никогда не брал отпуск целиком, поэтому он быстро вернулся в Великобританию. Только осенью семья воссоединилась^lii. Путешествие не смогло облегчить их страдания.

Анне было всего лишь год и 8 месяцев к моменту смерти Джеральда, и она была слишком мала, чтобы запомнить это событие или ощутить трагедию потери. Но ее семью это несчастье преследовало долгие годы. В доме не было ни одной фотографии ее брата, и в какой-то момент тревожность Нони достигла такого уровня, что она приказала поставить на окна решетки из страха, как бы кто-то из детей не выпал^liii.

Возможно, дух Чарльза был сломлен, но в новом году он получил повышение и стал политическим редактором в The Evening Standard. Бивербрук написал об этом в Newsweek и назвал Чарльза «блестящим»^liv. Нони гордилась успехами мужа, но ее возмущал тот факт, что они были результатом преданности Бивербруку, которая иногда превосходила преданность ей и детям^iv. И больше всего она ненавидела консервативную политику Бивербрука^lvi.

После Анны у Чарльза и Нони родились еще двое детей, Патрик и Нора. Нони было скучно сидеть дома, ухаживая за четырьмя детьми, которым еще не исполнилось и десяти, поэтому она брала подработку: писала рецензии на телевизионные шоу, читала сценарии для Columbia Pictures^lvii и даже стала кинокритиком. Когда она смогла снова работать полный день, «она решила, что хочет заниматься социальными проблемами», позднее говорила Анна. Нони начала совершенно новую карьеру как соцработник. Она помогала беременным девочкам-подросткам найти приемных родителей для их детей. Нони посвятила себя этому с тем же пылом, с каким Чарльз относился к своей работе в газете. «Это было очень важное для нее дело, и, я полагаю, вдохновляющее для всех нас», – сказала Анна^lviii. Она часто говорила в интервью об отце, о том, что он вдохновлял ее, но практически никогда на протяжении всей карьеры не обсуждала мать, хотя они были очень близки. Она не делала этого даже с близкими друзьями^lix. И все же характером Анна очень походила на Нони. Возможно, Анна была в большей степени экстравертом[1], чем ее мать, но, как и Нони, она отличалась невероятной силой воли и такими же твердыми политическими убеждениями.

С другой стороны, профессиональные амбиции и безжалостность Анна, кажется, унаследовала от отца^lx, чья власть в «конюшне» Бивербурка росла с каждым шагом по служебной лестнице: политический редактор The Evening Standard, помощник редактора Sunday Express, заместитель редактора The Evening Standard, управляющий редактор Daily Express и, наконец, в 1959-м^lxi он, к своему облегчению, снова вернулся в более престижный The Evening Standard^lxii.

Должность редактора The Evening Standard была не только престижной, она была финансово выгодной. Винтуры купили просторный трехэтажный особняк в сельской местности. Когда Анна не ездила верхом и не играла в теннис, ей очень нравилось читать книги^lxiii, устроившись в кресле, обитом ситцем с типично английским рисунком из махровых роз.

Друзья и коллеги впоследствии восхищались тем, с какой жадностью Анна читает^lxiv. Летний отпуск семья проводила обычно на Средиземном море, в Испании или Италии^lxv.

Чарльз придерживался жесткого рабочего графика. Он вставал в 7 утра и в 8 уже был в офисе, где каждый день отвечал за выпуск по меньшей мере пяти различных тиражей каждого номера газеты^lxvi. Если новости приходили, когда его не было в офисе, Чарльз бросал все и мчался на работу, даже если семья отдыхала за городом. «В семье все знали, что он очень нас любит, но мы также знали и то, что он поглощен газетой. Он ни в коем случае не был отсутствующим отцом. С другой стороны, он показал нам всем, что такое рабочая этика и как важно любить то, чем ты занимаешься в жизни», – сказала Анна. Она была непосредственной свидетельницей отцовской страсти к работе, когда приходила к нему в офис, видела журналистов и то, как печатают газеты, чувствовала исходящий от печатных машин запах свежей типографской краски^lxvii.

«Всегда было ощущение дедлайна, – вспоминала Анна. – Возбуждение, вызванное новостями»^lxviii. Во время воскресного ланча чаще всего говорили о том, что пишут в газетах^lxix. «В нашем доме евангелием была газета», – сказала она^lxx.

Хотя Нони была близка со своими родителями и радовалась их обществу ^lxxi, Анна рассказывала, что ее отец «получил викторианское воспитание. Я не уверена, что его мать вообще разговаривала с ним»^lxxii. Нони и Чарльз хотели воспитывать детей на американский манер, что означало участие в их жизни. В британских семьях представителей свободных профессий дети часто ужинали отдельно от родителей. В доме Винтуров дети ужинали вместе с родителями и принимали участие в вечеринках, что открыло Анне доступ в профессиональный мир Чарльза^lxxiii. С раннего возраста гламурный и интеллектуальный круг, множество вечеринок были для Анны нормой. Если к ужину не приходили знаменитые журналисты, семья и без них вела за столом высокоинтеллектуальные беседы^lxxiv.

При Чарльзе влияние The Evening Standard доказало, что таблоид может быть одновременно популистским и изысканным, и это издание стало самой известной лондонской вечерней газетой. («На первой странице нужен обезглавленный труп, найденный у реки, – говорил Чарльз, – но внутри должна быть по крайней мере одна статья, которую не сможет пропустить постоянный заместитель министра финансов»^lxxv.) Он нанял иностранных корреспондентов и освещал политические события в либеральном духе, при этом уделяя столько же внимания искусству и культуре. Его главной целью было привлечь молодых читателей. На вопрос коллеги о секрете его успеха Чарльз ответил: «Я брал на работу молодых»^lxxvi. Он ценил вклад неопытных сотрудников и был известен тем, что мог войти в отдел новостей только для того, чтобы спросить молодого автора, какое фото выбрать для первой страницы^lxxvii. Неудивительно, что столько журналистов хотели на него работать.

Для редактора с Флит-стрит того времени Чарльз был необычайно внимателен к талантливым женщинам. «Это было начало второй волны феминизма, поэтому права женщин были в некоторой моде, но в реальности их не было», – сказала Селия Брейфилд, которая получила работу с четвертой попытки. Она обратила внимание на то, что в The Evening Standard, куда она пришла после Daily Mail, ей никто не свистел вслед, когда она проходила по редакции. Эта культура сдержанности могла быть только спущена сверху. Селия была фрилансером, когда забеременела, и Чарльз настоял на том, чтобы она получила такой же отпуск по беременности и родам, как и постоянный сотрудник, хотя технически она не имела права на такие привилегии. То, что женщинам платили меньше, было данностью, но Чарльз ценил их талант, в отличие от многих его коллег^lxxviii.

Хотя сотрудники поддерживали и уважали Чарльза, его ни в коем случае нельзя было назвать легким в общении человеком. Все знали, что его нельзя беспокоить, пока первый тираж не будет отпечатан утром^lxxix. В ежедневном общении он был спокойным, холодным и требовательным. Чарльзу постоянно приходилось принимать решения, и делать это быстро^lxxx.

Раз в год он приглашал всех сотрудников на ланч и приходил на него с блокнотом, чтобы сверяться со списком тем для разговора^lxxxi. Чарльз говорил так, как говорили представители британского высшего класса, и как будто ставил точку после каждого слова: «Теперь. Давайте. Обсудим. Вот что»^lxxxii. Исключением была его фирменная фраза, произносимая как одно слово, если кто-то допустил ошибку: «Радивсегосвятоговследующийразсделайвсеправильно!»^lxxxiii Когда авторы приходили в его огромный офис, чтобы показать набросок статьи, он усаживал их подальше от своего стола, подпирал лоб рукой и читал всю статью, не произнося ни слова, заставляя сотрудника нервничать и чувствовать себя максимально некомфортно. Сотрудники – мужчины средних лет, обращавшиеся к Чарльзу «сэр», съеживались от страха на ежедневных встречах, когда он рвал выпуски предыдущего дня и требовал сказать ему, почему одна статья резко обрывается, а другая похоронена. Когда он проходил мимо рабочих мест, рассказывала Брейфилд, «он был настолько пугающим, что люди пригибались к столам, как пшеница под ветром. Они съеживались за печатными машинками от исходящего от него ощущения власти»^lxxxiv. Сотрудники приходили в восторг, если под их статьей он оставлял одно лишь слово «великолепно»^lxxxv.

Но каким бы наводящим ужас ни был Чарльз, он вызывал уважение, и сотрудники хотели ему угодить. «Он завораживал, и мы все были очарованы им», – сказала Вэлери Гроув, писавшая для него^lxxxvi. Несмотря на то каким он выглядел в глазах других, Анна считала отца «сердечным и замечательным» и не понимала, почему на работе его прозвали «Ледяной Чарли». «Это не имело ничего общего с тем, каким человеком он был», – сказала она^lxxxvii. Впоследствии Анна вызывала у многих такое же ощущение.

Вне работы Чарльз не казался таким грозным, особенно на званых ужинах. Он любил сплетни, и достаточно часто история о знакомом вызывала у него неожиданно громкий и довольный смех. По вечерам они с Нони часто оставляли детей с няней^lxxxviii и уходили на вечеринки, в театр или в оперу. Чарльз считал, что появление в обществе было обязательной частью его работы.

Успешный редактор, полагал он, обязан «принимать больше приглашений, чем ему хочется, и знать больше людей, чем ему нравится»^lxxxix. В конце концов Нони стала выходить в свет реже, и Чарльз посещал мероприятия без нее^xc.

Хотя сотрудники считали успех Чарльза абсолютно заслуженным, поговаривали, что его карьера – это награда за его стоицизм, уровень военной дисциплины, который сотрудники называли «винтурианским»: сдержать поток слез, справиться с шоком и продолжать работать, как будто только что не случился самый страшный кошмар любого родителя. Сотрудники Чарльза впоследствии заметят такую же пуленепробиваемую дисциплину у его старшей дочери^xci.

И все же было бы ошибкой утверждать, что подход Анны к работе был исключительно результатом влияния ее отца. Шлезингер описывал Нони как «яркую, остроумную и критичную», «легко подмечавшую слабости других», отмечал ее цинизм как «форму самозащиты, потому что я считаю, что она была в высшей степени уязвимой». И все же он добавил: «С ней было очень весело, если вы не становились ее мишенью»^xcii. Друзья и коллеги Анны говорили о ней то же самое.

Глава 2
Вне рамок школьной формы

В шестидесятых годах все самое классное происходило в Лондоне. К тому времени, когда Анна стала подростком, тон в городе задавала молодежь, карточная система и уныние уступили место гедонизму, развлечениям и, разумеется, битломании. Анна жила в самом сердце веселья, в Сент-Джонс-Вуде, в Лондоне, где находилась штаб-квартира студии звукозаписи Abbey Road. «Невозможно было оставаться в стороне, не испытывать восторга и не чувствовать, что мир принадлежит молодым», – сказала Аннаⁱ.

В центре этой культурной трансформации находилась мода. В бутиках, появлявшихся всюду, наконец начали продавать одежду для женщин, не желавших носить сковывавшие движения юбки до середины икры и жакетыⁱⁱ. Ничто так явно не демонстрировало эти изменения, как мини-юбка. Даже самые ранние модели длиной на пару дюймов выше колен считались скандальными. После того как Мэри Куант начала продавать шокирующе короткие юбки – на 3 дюйма выше колен, – Daily Mail заявила, что «лучшие друзья девушки – это красивые колени»ⁱⁱⁱ.

Барбара Хуланики, по образованию модный иллюстратор, в 1964 году увидела огромный интерес к новому стилю, когда создала розовое хлопковое мини-платье в клетку, чтобы продавать эту модель за 25 шиллингов через газетные объявления. Она получила 17 000 заявок на платья, которые выпускались только в размерах S и M^iv. Хуланики открыла первый бутик^v, который назвала Biba, чтобы продавать еще больше своей доступной по цене одежды. Она создавала всего лишь 500 экземпляров каждой модели, и каждое субботнее утро девушки выстраивались в очередь у магазина, чтобы успеть купить, пока все не распродали^vi. Анне не хватало терпения стоять в очереди, но ей все же удалось попасть в бутик и купить желаемое^vii.

_________

Мода завораживала Анну, а вот школа ровно наоборот. Хотя она, по словам отца, «могла бы, вероятно, стать спринтером олимпийского масштаба»^viii, она делала только то, что хотела, поэтому не занималась бегом^ix.

В 1960 году она сдала экзамены в одну из лучших частных школ Лондона для девочек. «Queens College был заведением для таких девочек, как я и Анна, которые не хотели поступать в университет, но чьи родители об этом мечтали», – рассказала Эмма Сомс, подруга Анны, которая тоже училась в этой школе, но не одновременно с Анной^x. Школа отличалась высокими требованиями к учебе (Анна блистала в английском) и дисциплине. Ученицам не разрешалось болтать с подругами в коридоре, говорить, если к ним не обращались, задавать слишком много вопросов и носить любую часть одежды для тепла, если она не являлась частью формы. Температура в здании Queens College намеренно держалась низкой с целью поддержания дисциплины, и замерзающие ученицы регулярно падали в обморок во время утренней молитвы. Стейси Ли, подружившаяся с Анной, отморозила ноги. Вскоре Анна решила перейти в другую школу, явно не испытывая никаких сожалений об оставшихся там подругах. «Она просто продолжала идти вперед, – вспоминала Ли. – Она не зависела от людей и не привязывалась к ним»^xi.

В 1963 году Анна начала учиться в замечательном учебном заведении North London Collegiate School. Одноклассницы приняли ее не слишком тепло: почти все они учились вместе с первого класса и оказали ей настолько ледяной прием, что даже не помогли Анне сориентироваться в здании школы^xii.

Еще одной новенькой, столкнувшейся с теми же проблемами, была Вивьен Ласки. Ласки приехала в Лондон из Берлина^xiii, где ее отец Мелвин, уроженец Нью-Йорка, издавал влиятельный проамериканский журнал Encounter. Впоследствии выяснилось, что его финансировало ЦРУ. Вивьен сочла Анну сдержанной в истинно британском стиле.

Анна, как и ее отец, подчеркнуто четко выговаривала каждое слово^хiv. Ласки поняла: Анна хотела, чтобы на нее обратили внимание, но на ее собственных условиях. Она стояла как модель с модного разворота – спина округлена, плечи подняты, – демонстрируя определенную модную уверенность^xv.

Хотя Ласки стала ее подругой, Анна могла быть излишне резкой. Она отпускала при подруге безжалостные комментарии по поводу внешности других людей. Больше всего ей были ненавистны кудрявые от природы волосы и соученицы, которые, по заключению Анны, провели все детство в коричневой форме и поэтому не имели «ни малейшего представления о цвете или стиле»^xvi.

Но подобная критика не касалась семьи Анны. Ее отец каждый день ходил на работу в типичной для Флит-стрит униформе – белая рубашка с закатанными до локтей рукавами и галстук^xvii. Волосы ее сестры Норы не были такими идеально прямыми, как у Анны, и она не прилагала никаких усилий, чтобы это исправить^xviii. Мать Анны покупала одежду в магазине среднего ценового сегмента. Впоследствии, когда Анна начала работать, она купила матери темно-синюю юбку в Browns, дизайнерском магазине в Мэйфэйре. Нони узнала, что плохо сидевшая юбка обошлась в 100 фунтов, только когда пришла в магазин возвращать ее^xix.

_________

Бо́льшую часть дня Анна проводила в школьной форме, но следила за новинками и трендами, с жадностью читая книги, газеты (по субботам до восьми изданий), глянцевые и литературные журналы^xx. Анне особенно нравился журнал Seventeen, который ей присылала американская бабушка. На обложке всегда была изображена красивая девушка, зачастую с развевающимися на ветру волосами и в платье с графическим принтом или дерзком наряде. Заголовки на обложке касались моды и красоты, но внутри было намного больше информации, включая советы по питанию и интервью с тогдашним генеральным прокурором Робертом Ф. Кеннеди, которое у него взяли корреспонденты-подростки. «[Seventeen] был просто моей мечтой, – призналась Анна годы спустя. – Я не могла дождаться нового номера»^xxi.

Анне было недостаточно просто хорошо выглядеть, ей хотелось, чтобы ею восхищались как самой хорошо одетой девушкой в комнате^xxii. Для Анны это было самым важным, и в этом проявлялось противоречие. Жизнь дома обеспечивала ей элитный комфорт, а благодаря Чарльзу она получила определенную власть. Когда Анна стала подростком, куда бы она ни пошла в Лондоне, ее везде узнавали как дочь знаменитого главного редактора газеты Чарльза Винтура. Тем не менее за пределами дома она часто чувствовала себя невидимкой: одноклассницы игнорировали ее, а одинаковая для всех форма душила ее индивидуальность. И это касалось не только школьной формы, но и общего тоскливого впечатления, характерного для большинства одежды в Британии. Попытка выделиться была не просто тактикой для обеспечения мгновенной узнаваемости, а еще и подтверждением того, что человек может избежать бежевого и коричневого, и, в случае Анны, созданием основ стиля Винтур. В ее ритуалы красоты входили дрожжи в таблетках от Филипа Кингсли, а также приемы у трихолога, к которому обращался ее отец, чтобы не допустить потери волос (хотя ее волосы были великолепны от природы)^xxiii. Анна посещала дерматолога, хотя у нее была практически безупречная кожа. Она покупала дорогой крем от бренда Charles of the Ritz, чтобы справляться со случайными прыщами, хотя она никогда не использовала много декоративной косметики^xxiv. Когда Анна жила в Северном Лондоне, она посещала салон Vidal Sassoon, где была придумана стрижка боб, эмблема той эпохи^xxv. Анна коротко стригла прямые от природы волосы, оставляя челку длиной до ресниц. Главными были свежеподстриженные кончики волос и челка, что требовало частых визитов к парикмахеру. У Анны не было с этим проблем. Она регулярно посещала салон Leonard of Mayfair, куда перешли некоторые мастера Sassoon. Этот стиль стал ее фирменным, но не привлекал никакого внимания в Лондоне, где у многих девушек была такая стрижка.

Анна обычно не говорила прямо, что не согласна с выбором человека: что носить, что есть, как поступить. Но у нее была способность вызывать у людей ощущение, что им следует поступить определенным образом, то есть действовать так, как поступила бы она.

В то время модно было быть худыми.

«Нам хотелось быть такими же худыми, как Твигги, – вспоминала Ласки, – то есть по-настоящему тощими»^xxvi. В школе Анна и Ласки съедали лишь по одному яблоку. Анна пригласила Ласки к себе и приготовила свои любимые блюда, например чизкейк, но сама не съела ни кусочка. У Ласки появилось ощущение, что она поступает неправильно – это ощущение часто возникало у тех, кто был близок с Анной, – и что ей не следует отставать от Анны не столько ради внешнего вида, сколько ради одобрения Анны^xxvii. Когда образ вышел из моды в 1964 году, Анна стала следовать правилам «Диеты пьющего человека: Как потерять вес с минимальным усилием воли». Принцип питания заключался в одной фразе: «Каждый день ешьте меньше 60 граммов углеводов»^xxviii.

Анне нравилось приходить домой к Ласки и разговаривать с ее родителями. Мать Ласки – красивая, стройная бывшая балерина – носила дизайнерскую одежду и кормила девочек изысканными блюдами. «Нони знала об этой увлеченности Анны моей матерью, – вспоминала Ласки. – Они были полной противоположностью друг другу. Моя мать никогда не выходила из дома, не надев кутюрный костюм. Она носила многочисленные нити жемчуга. Она никогда не весила более 85 фунтов (38,5 кг)»^xxix.

Хотя Анна безжалостно судила других, жестче всего она относилась к самой себе. Однажды она купила дорогой наряд – розовую юбку и жакет с цветочным узором, – чтобы пойти к родственнице на свадьбу. Получив фотографии с торжества, Анна расстроилась. «Я никогда не обращала внимания на свои ноги», – сказала она. Потом Анна нашла сантиметр и проверила толщину коленей у себя и Ласки и пришла в ужас, когда колени подруги оказались стройнее. Она словно почувствовала себя навеки проклятой из-за крошечной разницы. Ласки утверждает, что вес Анны, судя по всему, не менялся с восемнадцати лет^xxx.

_________

Даже когда Анна освоилась в школе, круг ее подруг ограничивался Ласки^xxxi. В интервью Анна говорила, что в детстве была застенчивой^xxxii, но друзья расходятся во мнении, была ли она такой на самом деле. По крайней мере, они согласны в том, что она была молчаливой^xxxiii. Ласки не считала ее застенчивой. «Она не хотела быть частью существующей группы, – сказала Ласки. – Она хотела жить в собственной разреженной атмосфере». И добавила: «Анна не прилагала особых усилий, чтобы общаться с тем или другим, если в этом не было необходимости. Это придавало ей загадочности»^xxxiv.

_________

В подростковом возрасте Анны брак Нони и Чарльза дал трещину. Причиной, вероятно, были многочисленные интрижки Чарльза, но скорее всего непоправимый ущерб их отношениям нанесли последствия смерти Джеральда. Семейные ужины стали невероятно напряженными, гости боялись, что супруги начнут ссориться в их присутствии. По словам Мэри Кенни, работавшей в то время на Чарльза, их перебранка за ужином была очень резкой, и у нее сложилось четкое ощущение, что Чарльз и Нони на самом деле старались поставить друг друга в неловкое положение. «Находиться с ними рядом было просто ужасно», – сказала она^xxxv.

Но, по крайней мере, гостям нечасто приходилось быть свидетелями их испортившихся отношений. Анна же вынуждена была с этим жить. Ласки и Анна обожали своих отцов и пришли в ужас, поняв, что те неверны их матерям. Как могли их отцы, замечательные отцы, перед которыми они преклонялись, быть способными на измену?^xxxvi Более того, Анна увидела, что женщины, которые производят впечатление на ее любимого отца, не посвятили себя, к примеру, помощи беременным подросткам, а были выдающимися личностями в издательском деле, как и он сам^xxxvii.

Когда Анне было пятнадцать, Винтуры переехали в более просторный дом в Кенсингтоне, где она получила собственную квартиру с отдельным входом в цокольном этаже, совершенно изолированную от остального дома.

Одну длинную стену квартиры занимал забитый книгами белый книжный шкаф, который ее родители купили в трендовом магазине предметов интерьера Habitat. Просторная спальня была отделана полотном в голубую и белую полоску. Квартира не только стала святилищем личного вкуса Анны, но и избавляла ее от возможности слышать ссоры родителей^xxxviii.

_________

На втором году обучения в школе отсутствие у Анны интереса к учебе стало очевидным. Она брала уроки рисования у Пегги Ангус ^xxxix, знаменитой художницы, чьи работы выставлены в Национальной портретной галерее^xl. Это еще больше подогрело интерес Анны к искусству, который повлияет на нее как на молодого модного редактора и в конце концов поможет ей получить собеседование в Vogue. Но школьные предметы в большинстве своем наводили на нее скуку^xli. Время от времени они с Ласки подделывали записки от родителей, объяснявшие их отсутствие болезнью или необходимостью посетить врача, и отправлялись на Лестер-сквер за покупками. В общественном туалете они переодевались, снимая ненавистную школьную форму^xlii. В конце учебной недели Анна не могла дождаться, когда можно будет красиво одеться и пойти развлекаться. Они с Ласки ехали на метро домой, мылись, надевали вечерний наряд (обычно мини) и смотрели музыкальное шоу в прямом эфире Ready Steady Go! Слоганом шоу было: «Уикенд начинается здесь!»^xliii В 11 вечера подруги садились в такси и отправлялись в один из любимых клубов^xliv. Как Анна описывала в статье для школьного журнала, в клубе Garrison’s толпа молодых блондинок пыталась произвести впечатление на бизнесменов (скучно). В клубе Scotch of St. James было повеселее, но слишком много народа (некомфортно). В клубе Dolly’s, где «титулованные и богатые любезно болтают со знаменитыми и известными, а дебютантки и герцоги танцуют рядом с поп-звездами и их фанатами», были самые «необычные наряды» и «самые экстравагантные аксессуары… С одним или двумя парнями из „Битлз“ или „Стоунз“ и Кэти Макгоуэн [ведущая Ready Steady Go!] можно ли желать большего?»^xlv

Вышибалы не проверяли документы^xlvi, но Анна и Ласки не пытались напиться. Они пили коктейль Ширли Темпл или колу^xlvii и уходили через час или раньше^xlviii. Этого времени было достаточно, чтобы на других посмотреть и себя показать, а потом выспаться, чтобы на следующий день с утра пораньше быть в Biba. «Наши семьи доверяли нам. Мы не были неразборчивыми девушками. Мы не были без тормозов», – сказала Ласки^xlix. Что касается Анны, то для нее вечерние выходы никогда не предполагали безумств. Она ходила по клубам не ради всякого рода излишеств, а ради того, чтобы ее узнавали. Среди толпы модно одетых людей она училась.

Глава 3
Как наняли, так и уволили

Формальное обучение Анны закончилось, когда ей было 16 лет. Она бросила школу, не отучившись последний год[2]ⁱ. Университет был важной частью жизни ее родителей, но у нее не было никаких причин поступать в Оксфорд или Кембридж, раз она хотела работать в области моды. Поэтому она не считала нужным тратить еще год на обучение в школе North Londonⁱⁱ. Много лет спустя Анна сказала своему близкому другу, драматургу Дэвиду Хэйру: «Мне отчаянно хотелось выйти в мир и заняться делом»ⁱⁱⁱ. Она хотела работать^iv.

В те времена среди британских подростков не было ничего необычного в том, чтобы рано бросить школу. Некоторые девушки шли учиться в пансион благородных девиц, чтобы подготовиться к семейной жизни, или в школу секретарей[3]^v. Понятно, почему Нони и Чарльз были недовольны решением Анны. «Это был не столько снобизм, сколько ощущение Винтуров, что образование… было инструментом, который может в корне изменить вашу жизнь, – сказала Ласки. Но родители Анны приняли ее решение, насколько Ласки могла судить. – Они никогда напрямую не упрекали ее за это»^vi.

С другой стороны, братья и сестра Анны разделяли интерес родителей к политической и социальной тематике и выбрали престижные университеты. Анна чувствовала себя белой вороной в семье. «На фоне успехов в учебе моих братьев и сестры я ощущала себя неудачницей. Они были суперумными, и я сосредоточилась на том, чтобы стать декоративной. Большую часть времени я пряталась за своими волосами, а застенчивость вводила меня в ступор. В семье надо мной вечно смеялись. Они думали, что я в высшей степени легкомысленная.

Моя сестра обычно звонила и спрашивала: „Где Анна? Она в парикмахерской или в химчистке?”» «Это был не их мир», – позднее вспоминала Винтур^vii. Но хотя братья и сестра не понимали интереса Анны к моде, Чарльз в целом одобрял его. Мода была частью культуры, о которой писала The Evening Standard, поэтому ему приходилось за ней следить^viii. И ему не было безразлично, что мода так много значит для Анны, которая, по мнению многих, была его любимым ребенком^ix.

Чарльз отрицал, что подталкивал Анну к карьере в средствах массовой информации. «Анна говорила, что ее приводит в восторг то, чем я занимаюсь», – сказал он^x, но на самом деле дочь знала, что отец хочет, чтобы она занялась журналистикой^xi. Иногда он спрашивал Анну, читала ли она те или иные статьи и что она о них думает, как будто тренировал ее для будущих обязанностей^xii.

И все же Анна осторожничала и сомневалась. «Определенно, я выросла со знанием того, что мне бы хотелось заниматься издательским делом, – сказала она журналисту Джорджу Уэйну, – но выбрала глянцевые журналы, потому что они не были его миром»^xiii. После двадцати лет на руководящем посту в Vogue Анна сказала, что основное влияние на нее оказал Чарльз. «Думаю, отец действительно решил за меня, что я буду работать в моде. Не помню, какую анкету я должна была заполнить, возможно, это было какое-то разрешение и внизу была строчка „карьерные цели”. Я спросила: „Что мне делать, как это заполнить?“ И он сказал: „Что ж, напиши, что ты хочешь стать главным редактором Vogue”. Так была определена цель»^xiv.

Стремление Анны вспыхнуло словно спичка.

_________

Через несколько месяцев после того, как Анна закончила свое образование, умер ее дед, Ральф Бейкер. Он оставил состояние своей вдове, Анне Бейкер, а когда в сентябре 1970 года умерла и она^xv, трастовый фонд оценивался в 2,28 миллиона долларов. Нони, ее сестра и дети начали получать выплаты. Многие были целевыми, как, например, обучение Патрика в Гарварде и оплата прислуги для сестры Нони.

Анна, которой не требовались деньги на учебу, получала кругленькие суммы на неопределенные цели. За первые шесть лет ее карьеры в журнале она получила более 19 000 долларов, что по ценам 2021 года составило бы почти 119 000^xvi. Эти деньги не только позволили ей начать работать в плохо оплачиваемой издательской сфере, но и рисковать ради будущего успеха. Анна могла покупать красивые вещи, как, например, автомобиль Mini, в котором она разъезжала по Лондону^xvii. Но если Анна хотела всю жизнь носить дизайнерскую одежду и купаться в роскоши, деньги трастового фонда были только подспорьем. Обеспечить все это могла только карьера.

Разумеется, отец был в силах помочь ей в самом начале. Однажды Чарльз вызвал к себе в кабинет Барбару Григгс, модного редактора The Evening Standard.

– Хочу попросить тебя об услуге, – сказал он.

– Конечно, Чарльз. Чем я могу помочь? – ответила Барбара.

– Я буду тебе очень благодарен, если ты сводишь на ланч мою дочь Анну. Разумеется, я все оплачу. Думаю, она нацелилась на карьеру в моде. Может быть, ты смогла бы как-то ее направить.

Григгс пригласила Анну на ланч. На нее сразу произвело впечатление то, какой уверенной в себе, стильной и собранной была девушка. Анна была еще подростком, но с манерами, ухоженностью и целеустремленностью взрослого человека.

«Она хотела получить от меня кое-какую не слишком важную информацию. А вот в моих подсказках или советах, как построить карьеру, она совершенно не нуждалась», – сказала Григгс. Она пришла к выводу, что у сидящей перед ней девушки-подростка блестящее будущее в моде и что бы она ни задумала, она этого добьется^xviii.

Григгс позвонила Барбаре Хуланики и спросила, не могла бы Анна поработать у нее в бутике, чтобы набраться опыта.

Хуланики не была знакома с Чарльзом Винтуром, но знала, что его газета была невероятно влиятельной и выходила огромным тиражом. К тому же Григгс хорошо написала о бутике Biba в его газете. Разумеется, она возьмет на работу его дочь^xix.

_________

Как дочь Чарльза Винтура, Анна получила работу даже без предварительного собеседования. В каком-то смысле в этом не было ничего удивительного: работа в Biba не требовала никакой квалификации, нужно было только быть красивой и модной. В шестидесятых годах продавщицы модных бутиков входили в число лондонских it girls. Стильные и дерзкие, они появлялись на страницах газет и журналов и были настолько классными, насколько это было возможно. Но Анна не стала одной из них. «Она не отличалась особой красотой. Она была невзрачной и заурядной, не из тех девушек, которых мы обычно нанимали, если честно», – сказала Ким Уиллотт, помощник менеджера^xx. Анна, тихая и обходительная, была полной противоположностью продавщицам-экстравертам. «Уверена, что она была напугана», – сказала Хуланики^xxi. Персоналу велели обращаться с ней деликатно, так как она была дочерью влиятельного Чарльза Винтура, поэтому ей не поручали ничего сложного^xxii.

Обстановка в Biba напоминала то, что происходит за кулисами рок-концерта. Такие знаменитости, как Брижит Бардо и Барбра Стрейзанд, вместе с обычными покупательницами искали самые короткие юбки^xxiii. Если у бутика иногда и не стояла очередь, то отпечатки носов приходилось стирать с витрины каждый день. Хотя Хуланики обычно использовала продавщиц, чтобы они демонстрировали модели в каталогах Biba – их снимали знаменитые модные фотографы, такие как Хельмут Ньютон, – она никогда не просила об этом Анну, поскольку та казалась слишком зажатой^xxiv.

Частью реальности Biba были постоянные кражи, которых становилось все больше. Отсутствие системы охраны, плохое освещение и общие примерочные с большим количеством покупательниц облегчали воровство, и многие этим пользовались^xxv.

В 2002 году в интервью для Independent Александра Шульман, тогда главный редактор британского Vogue, вместе с журналисткой вспоминали воровство в Biba. И Шульман рассказала, что когда полиция пришла к ним в школу, чтобы поговорить об этом, они «все сидели и слушали в украденных в Biba шарфах»^xxvi.

Анна проработала в бутике всего две недели, когда Рози Янг, одна из менеджеров, получила приказ от вышестоящего начальства уволить ее, так как стало очевидным, что Анна тоже воровала одежду^xxvii. Воровство было настолько обычным делом, что она, должно быть, даже не задумалась об этом.

У Янг определенно не сложилось впечатление, что Анна расстроилась из-за увольнения^xviii, но теперь ей надо было найти другое занятие. Летом 1967 года, в надежде на получение прибыли от бутиков, Harrods открыл на четвертом этаже магазин Way In площадью 20 000 квадратных футов (1858 м ²). Темно-голубой интерьер, приглушенное освещение, полы в голубую и черную полоску^xxix, собственный диджей – магазин был похож на ночной клуб. Все продавщицы были одеты в белые мини-платья^xxx.

Атмосфера понравилась Анне, и она получила работу в торговом зале ^xxxi, где среди ее коллег были дебютантки и безработные актеры^xxxii. По мнению Ласки, Анна никогда не считала работу продавщицы ниже своего достоинства. Это не значит, что она была в восторге от того, что приходится начинать с самого низа. «Мы учились в North London и думали, что нам не придется тяжело работать в не самом престижном месте, что мы сразу попадем на вершину», – сказала Ласки^xxxiii. Но и работа с низов открывает новые возможности.

_________

Примерно в то время, когда Анна работала в Harrods, Ласки нашла место в Petticoat, еженедельном журнале для девочек-подростков, основанном Одри Слотер. Та уже успешно запустила журнал Honey, рассчитанный на чуть более взрослую аудиторию. Работа Ласки заключалась в том, чтобы арендовать одежду и аксессуары у дизайнеров и ритейлеров для модных съемок, а затем упаковывать их и отправлять обратно. Но в какой-то момент редакторам не хватило моделей. «Вивьен, займись этим, – велела ее начальница. – Приведи подругу». Ласки пригласила Анну.

Анна случайно оказалась свободной в тот день. Она предсказуемо не получила полного представления о работе модного редактора, но, вероятно, самым важным уроком стало понимание того, как много требуется усилий для проведения фотосессии^xxxiv.

Вместе с несколькими молодыми женщинами они позировали в розовых и серых мини-платьях и в туфлях, которые были им велики. Фото опубликовали на развороте. Это был дебют Анны Винтур в мире, которым она в конце концов будет править. Подруги выглядели так, словно забрались в шкаф взрослой женщины и, играя, переодевались в ее наряды^xxxv.

_________

Для человека, который впоследствии будет близко общаться с политическими тяжеловесами и иностранными лидерами, Анна не слишком интересовалась социальными беспорядками 1960-х годов. Она была одержима модой. Однажды у нее было свидание на большом марше против войны во Вьетнаме, собравшем 8000 человек, которые прошли полторы мили от Трафальгарской площади до Гросвенор-сквер. Но ее привлекал, скорее всего, не сам антивоенный протест: в тот день для молодых людей в Лондоне было круто побывать именно там, поэтому у Анны и возникло такое желание. Ее мучил только один вопрос – что надеть. Перемерив бесчисленное количество нарядов, она остановилась на чем-то кожаном^xxxvi.

В совместном интервью почти двадцать лет спустя Чарльз поддразнил дочь по поводу того дня. «Она провела два часа, решая, что надеть на демонстрацию. Потом я услышал, как она пронеслась по лестнице вниз, развернулась и бегом поднялась наверх. Я открыл дверь, и она спросила: „Папочка, я за Камбоджу или против?” Думаю, теперь все изменилось. Я практически уверен, что она в курсе, что в американской политике действуют две партии», – сказал он^xxxvii.

Анна, единственный аполитичный член семьи, могла воспринять комментарии отца как вызов. На протяжении всей карьеры она доказывала, что она лучший в мире модный редактор и серьезная политическая фигура.

После того как Анна возглавила Vogue, она настаивала на том, чтобы в каждом номере публиковались политические статьи^xxxviii. Она твердо верила, что если ее читатели обожают дорогую одежду, это не свидетельствует об их интеллектуальной ограниченности. По словам Анны, «если вам нравится надевать красивое платье от Carolina Herrera или джинсы от J Brand, а не базовые вещи из K Mart, то это не означает, что вы тупой»^xxxix. Ее отец помещал трупы без головы на первую страницу газеты, а статью о постоянном заместителе министра финансов внутри, и в Vogue Анна следовала собственной версии этой формулы^xl. Но на тот момент ее интересовали тренды, а не революция.

_________

Анна предприняла последнюю попытку получить формальное образование, когда записалась на модные курсы. Она почти не разговаривала с Ласки о занятиях, а в тех редких случаях, когда она это делала, было понятно, что ей там скучно. Во время одного из таких редких разговоров Анна объяснила, что один из предметов слишком напоминает химию, которую обе они не изучали в школе. «Мне это не слишком хорошо дается, – сказала она Ласки. – Мы тестировали ткани, и я подожгла образец»^xli.

Но курсы не были пустой тратой времени. Они дали Анне возможность исследовать модную сцену в Америке, чтобы написать работу о трендах ритейлеров в методах закупки. Она планировала посетить все крупные универмаги Нью-Йорка и хотела поехать в Даллас, чтобы побывать в Neiman Marcus. Это встревожило Нони, которая не хотела, чтобы дочь жила там одна. Анна много раз бывала в США, пока росла, но эти путешествия она совершала не в одиночестве. В апреле 1968 года, когда Анне было 18 лет, она отправилась в Нью-Йорк на несколько недель. Она остановилась у кузины Нони в ее квартире на Парк-авеню, в шаговой доступности от дорогих бутиков и ресторанов на Мэдисон-авеню^xlii.

Чарльз написал Шлезингеру, чтобы он присмотрел за Анной, и по настойчивой просьбе Анны попросил его показать ей ночную жизнь Нью-Йорка^xliii. Шлезингер – известный в Нью-Йорке человек, бывший специальный помощник президента Джона Ф. Кеннеди в начале шестидесятых годов, впоследствии ставший профессором городского университета Нью-Йорка, – был счастлив услужить и ввел Анну в гламурный социальный круг Манхэттена^xliv. Никто из них не знал, что через семь лет Анна решит навсегда обосноваться в Нью-Йорке.

_________

Шестидесятые годы заканчивались. У Анны начались отношения со Стивом Боброффом, модным фотографом. Семейные деньги позволили ему открыть собственную фотостудию и жить в просторном бывшем каретном сарае с плавательным бассейном^xlv.

Уже тогда ее тянуло к творческим людям, особенно успешным, но, насколько могла судить Ласки, Анна действительно была без ума от него. Эти отношения открыли для подруги совершенно новую Анну, которая наслаждалась взрослой жизнью у домашнего очага, обустройством общего жилого пространства и приглашением на ужин своих родителей^xlvi.

У Боброффа были связи, но был и талант. Сделанные им снимки появлялись в крупных журналах, таких как Queen, который писал о моде в свингующем Лондоне^xlvii. Анна и Стив вместе работали над стильной черно-белой серией фото для журнала Student, основанного будущим магнатом Ричардом Брэнсоном. Серия появилась в летнем выпуске журнала за 1969 год. На развороте на две страницы поместили фото Анны в связанном крючком мини-платье без рукавов. Она лежала на боку, как будто спала, прижав руки к груди. Еще на одном фото Анна в брючном костюме, а еще на одном она стоит на коленях, одетая в трикотажные шорты с высокой талией и треугольный топ в тон, открывающий живот. Короткий текст знакомит читателей с облегающими и простыми дизайнами этого сезона^xlviii.

Было и еще кое-что: Анна с фамилией Винтур появилась в выходных данных Student как «модный редактор и модель». Она больше никогда не будет моделью, но это стало началом ее карьеры редактора.

Глава 4
Анна Винтур, модный ассистент

И снова помогла фамилия Винтур.

Когда Анна пришла на собеседование в Harper’s Bazaarⁱ, журнал готовился к слиянию с Queen, чтобы стать Harpers & Queen. Сидя перед редактором Дженнифер Хокинг, бывшей модельюⁱⁱ, Анна намеренно преувеличила свой ограниченный опыт организации фотосъемокⁱⁱⁱ. Поняла это Хокинг или нет, значения не имело: ее боссу, Вилли Ландельсу, главному редактору и одновременно арт-директору, было все равно^iv.

Ландельс – художник, переехавший в Англию из родной Италии^v почти двумя десятилетиями ранее, – знал отца Анны. И, что более важно, он знал, что The Evening Standard – великолепная газета. Этого было достаточно, чтобы Ландельс предложил двадцатилетней Анне место ассистента в отделе моды^vi, отдав предпочтение ей, а не более квалифицированной претендентке^vii.

_________

После бесполезных курсов моды и работы в ритейле именно работа в Harper’s станет фундаментом для всей карьеры Анны. Здесь, наконец, было то, что она любила и делала хорошо. Это место позволило ей окунуться в волшебный мир ее отца.

Первым, что Ландельс заметил в Анне, была ее молчаливость, как у Чарльза. Она всегда пряталась за волосами и солнечными очками^viii. Очки, казавшиеся эксцентричным аксессуаром, на самом деле имели предназначение, не имевшее отношения к моде^ix. Отец Анны страдал от макулярной дегенерации^x, наследственного заболевания, при котором поражается желтое пятно в центре сетчатки, что приводит к проблемам со зрением^xi. Анна утверждала, что ее близорукость сочетается с острой чувствительностью к свету и поэтому ей требовались темные очки^xii. Но ее близкая подруга и многолетний редактор Vogue для Западного побережья Лайза Лав говорит, что Анне просто нравилось, как она выглядит в солнечных очках (которые она будет постоянно терять). Они определяли ее канонический образ и усиливали ауру загадочности.

Ласки вспомнила, что в школе Анна неохотно носила очки от близорукости, но она не помнит, чтобы она надевала солнечные очки. «Думаю, она стала делать это потому, что если на вас темные очки, люди не догадываются, что они с диоптриями», – сказала она^xiii.

И Анна, и ее отец были в восторге, когда девушку приняли на работу^xiv и в марте 1970 года она дебютировала в выходных данных журнала как ассистент отдела моды^xv. В этом случае фамилия не помогла ей выделиться, поскольку соседствовала с фамилиями герцогов и лордов, что было типично для лондонских дорогих модных журналов, в которых сотрудникам очень мало платили^xvi. Анна останется в журнале на пять лет, и это станет самым долгим сроком работы вне Condé Nast.

Так как у модных страниц был маленький бюджет и вели их всего три сотрудника, Анна никогда не чувствовала себя таким ассистентом, которые позже будут служить ей, – легко заменяемым подчиненным, который стерпит походы за кофе и сортировку чеков. «Я научилась выбирать одежду у брендов. Я научилась выбирать таланты. Я научилась сотрудничать. Я научилась делать макет. Я научилась писать заголовки. Меня с головой окунули в работу, о которой я, честно говоря, ничего не знала, – сказала она. – Нужно всему учиться, нужно делать все, нужно уметь выполнять несколько задач одновременно. Думаю, то, что вы не ограничены строго определенными обязанностями, дает вам преимущество. Я только приступила к работе редактора, как мне велели отправляться на съемку»^xvii.

Из всех должностей начального уровня, которые Анна могла занимать в моде или средствах информации, именно для такой работы она подходила лучше всего. Успех модной фотосессии зависит от вкуса, креативности и организации. В сотрудничестве с художественным отделом отбирают моделей, нанимают фотографа, выбирают место съемки. Редактор, который ходит на модные показы и в дизайнерские шоу-румы, чтобы быть в курсе последних коллекций, решает, какую одежду снимать и как это сделать.

Ассистент арендует одежду и аксессуары для съемки. Когда все это доставляют, он распаковывает вещи и выкладывает их так, чтобы редактор мог быстро просмотреть все и выбрать нужное.

Работа творческая, но тяжелая. Съемки планируют заранее, чтобы на месте не тратить время на принятие решений. У модели могут быть свои идеи по поводу позирования. Фотограф может по-своему представлять съемку. Но в конечном итоге редактор отвечает за то, чтобы вернуться в офис с серией фотографий, которые нужны боссу, поэтому редактор должен руководить процессом.

Анна перфекционист, и она не относилась к тем, кто забывает платья или теряет украшения. Она знала, как выбирать одежду. Она умела соединять таланты. Она никогда не меняла свое мнение, поэтому людям не приходилось гадать, что делать^xviii.

Ирония в том, что, в отличие от большинства людей, попадавших в орбиту Анны, Ландельсу не нравилось, как она одевалась. Он считал, что она одета слишком нарядно и продуманно. Но Ландельс предпочел не обращать на это внимания, поскольку ее работа – информирование публики о моде – не будет зависеть от ее собственного стиля^xix. Анна как будто согласилась с ним в интервью 1986 года, называя ошибкой то, что она раньше «шла в магазин и покупала наряд полностью – от Bill Gibb или Missoni: шляпу, гетры, юбку, все»^xx.

На Ландельса произвели впечатление съемки, которые она сделала с молодым иллюстратором Эриком Бауманом^xxi. Он пытался прорваться в фотографию, когда Анна, работавшая с сегментом нижнего белья, впервые наняла его в 1971 году, чтобы фотографировать купальники. «Анна держалась скорее в стороне», – вспоминал Бауман, который сделал успешную карьеру и работал для Vogue задолго до того, как туда пришла Анна^xxii. «Она умела находить одаренных людей», – сказал Ландельс^xxiii.

Работа не только избавляла Анну от самых унизительных аспектов позиции ассистентки, но и позволяла ей развивать редакторский взгляд.

В конце ноября 1971 года в развороте с подарками, которые сотрудники Harpers & Queen хотели получить к Рождеству, в полной мере проявилось стремление Анны сочетать высокое и низкое, которое станет ее фирменным стилем в Vogue. «Анну» изображала профессиональная модель, на которой были только бриллианты и длинная пушистая белая шуба, небрежно соскользнувшая с обнаженных плеч. Большая пиренейская овчарка (которую тогда можно было купить в магазине Harrods) лежала у ее ног. «Анна Винтур, ассистент отдела моды, 21 год, хотела бы в следующем году побывать в Санкт-Морице… в этой длинной шубе из песца, 1930 [фунтов] в Harrods», – гласит подпись под самой первой опубликованной работой Анны в качестве стилиста. Цена кольца с бриллиантом и украшения для волос была слишком высока, чтобы ее раскрывать, но соломенный стул от Biba стоил всего 29 фунтов^xxiv. Какими бы роскошными ни стали впоследствии жизнь и привычки Анны, она как будто никогда не забывала, что была одной из девушек, стоявших субботним утром в очереди в Biba, чтобы купить платье за несколько фунтов.

_________

Чарльз и Нони в личную жизнь Анны не вмешивались. Это не значит, что отец не замечал многочисленных бойфрендов дочери^xxv или того, что она относится к «необычайно привлекательным, но в высшей степени нестабильным» личностям^xxvi. Многие из мужчин, с которыми она ходила на свидания, были старше, многие были литераторами. Казалось, ее привлекали люди с жизненным опытом, интеллектом и амбициями^xxvii.

Когда отношения с Боброффом закончились, Анна вернулась в свою квартиру в цокольном этаже родительского дома^xxviii. Интерес Чарльза к личной жизни дочери усилился, когда появился Ричард Невилл.

Невилл, хиппи с гривой темных волос, приехал в Лондон в 1966 году из Сиднея, где он выпускал контркультурный журнал Oz. В дебютном номере опубликовали интервью с врачом, который делал аборты, и статью о поясах верности. К четвертому выпуску газетные киоски отказывались брать журнал на реализацию, а типографии отказывались его печатать.

Невилла дважды обвинили в непристойном поведении. Во второй раз он избежал тюрьмы, заплатив залог. Прочитав о «свингующем Лондоне» в журнале Time, Невилл решил переехать^xxix и публиковать Oz там.

Писатель Энтони Хейден-Гест представил Невилла Анне^xxx на вечеринке в 1969 году, когда ей было около 20 лет. Они продолжали сталкиваться на разных мероприятиях, и у них завязался роман. Они часто уходили в квартиру Анны в цокольном этаже после ужина с ее родителями^xxxi.

Невилл продолжал использовать Oz, чтобы привлекать внимание прессы неоднозначным и шокирующим контентом. На обложке номера, который редактировали приглашенные редакторы-подростки, были две обнаженные женщины. Это привело к очередному обвинению в непристойном поведении, а также в попытке нанести вред общественной морали, наказанием за что являлось тюремное заключение^xxxii.

В конце концов команду Oz признали невиновной в разложении общества^xxxiii. Проведя почти неделю в тюрьме, Невилл вышел, обжаловав приговор^xxxiv. Однажды Чарльз попросил Анну привести Невилла к ним домой. Много лет спустя она упомянула об этой встрече как о самом худшем свидании в своей жизни. «Беседа была в высшей степени некомфортной, но в конце отец сказал моему молодому человеку: „Я знаю, что вы интересуетесь политикой. Не хотели бы вы отправиться в Америку, чтобы освещать грядущие выборы?“ – вспоминала Анна. – Он, разумеется, невероятно удивился и сразу же ответил согласием. Он уехал на следующий же день, и я больше никогда его не видела. Так что мой отец был достаточно коварным»^xxxv.

_________

Клэр Хастингс стала помощницей Анны в Harpers & Queen в конце 1971 года, когда ту повысили до помощника модного редактора после ухода сотрудницы, занимавшей следующую ступеньку карьерной лестницы. Для Хастингс не стало помехой то, что с Анной было непросто разговаривать и она никогда не давала подробных объяснений, как действовать.

Клэр быстро училась и каким-то образом «завоевала» Анну. У нее появилось ощущение – хотя они никогда не обсуждали ее достижения, – что Анна заинтересована в ее успехе. «По тому, как она говорила или обращалась со мной или включала меня в разговор, я поняла, что не абсолютно безнадежна», – сказала Хастингс.

Анна, как считала Хастингс, производила впечатление во многих отношениях. Она очень бережно относилась к предметам одежды, взятым в аренду журналом. Все взятое следовало отослать обратно точно в таком же состоянии, в котором оно было доставлено, вплоть до оберточной бумаги, и передать тем, кто вещи отдавал. Производили впечатление и стиль Анны, и то, как она ухаживала за собой, – как будто она каждый день была звездой журнального разворота. Три раза в неделю ей укладывали волосы и подстригали челку, она носила одежду от модных дизайнеров, часть которой покупала сама, часть получала в подарок от лейблов, что было привычным делом для этой индустрии. Как и в самом журнале, в гардеробе Анны было много меха, который тогда не являлся табу. («Анна любила мех. У нее было очень много меха. У нас у всех было очень много меха», – вспоминала Хастингс.) Анна часто приносила лишние вещи другим молодым сотрудницам, но особенно щедрой она была с командой отдела моды. Однажды плавучий дом, в котором Хастингс жила со своим бойфрендом, загорелся. Сгорело все ее имущество. На следующий день Анна принесла на работу полный новый гардероб для нее.

Хастингс видела, как придирчиво Анна ко всему относится, от содержимого собственной сумочки до того, что она ест^xxxvi. Она никогда не ела много, но то, что она ела, должно было быть самым лучшим. Иногда она раз за разом возвращала стейк на кухню, пока ей не приносили идеальный стейк с кровью, и только тогда она съедала несколько кусочков^xxxvii. В течение некоторого времени она платила Хастингс за то, что та приносила ей йогурт, который сама делала дома, так как Анна считала его лучше тех, что продаются в магазине.

Было и еще кое-что в ее боссе, что производило впечатление на Хастингс, нечто такое, что не удавалось точно определить. Анна обладала способностью добиваться от людей желаемого взглядом или одной фразой.

«Даже тогда она могла контролировать всех собравшихся за ланчем. Если за столом сидели восемь человек, то каждый думал: „О, я выпью бокал вина“ – потому что в те дни все пили, – и „Я выкурю сигарету”. Но потом Анна говорила: „Мне только йогурт, пожалуйста”. Все начинали оглядываться и нервничать: „Боже, нам не следовало есть“, „Боже, нам не следовало пить”»^xxxviii.

А еще у Анны была насыщенная светская жизнь. В то время она не была знаменитой, но была привлекательной и интересной, ее окутывала аура таинственности. Кроме обычных деловых звонков, Анне каждый день поступали личные звонки от мужчин. Они были очарованы ею и хотели пригласить на свидание (среди них был и актер Теренс Стамп), но она перезванивала лишь некоторым. Иногда она просила Хастингс лгать и говорить, что ее нет в офисе.

Частью ее светской жизни были и посещения таких модных мест, как Tramp и Club Dell’Aretusa^xxxix. («Вы из числа избранных? – однажды задала вопрос The Evening Standard. – Это легко проверить: вас пустят в Dell’Aretusa?»^xl)

За ужином Анна молчала, ее лицо полускрыто волосами. Эмма Сомс работала специалистом по пиару в сфере моды, когда познакомилась и подружилась с Анной в начале семидесятых годов. «Власть Анны в те годы, когда она была модным ассистентом, заключалась в ее молчании», – сказала она^xli. В команду Анны входили светский колумнист Найджел Демпстер, почти на десять лет старше ее, с которым она встречалась (хотя позднее Анна это отрицала), и его друзья, журналисты Джон Брэдшоу и Энтони Хейден-Гест. Последний никогда не считал Анну застенчивой. Молчание Анны было сродни «молчанию Чеширского кота, – сказал он. – Вы понимали, что в ее голове много всего крутится. Просто она этим не делилась»^xlii.

«Я знаю, что пили много, – сказала Анна, которая никогда не любила алкоголь и пила исключительно белое вино, обычно не более половины бокала. – Но я всегда уходила первой. Утром мне надо было рано вставать и идти на работу. А они были фрилансерами и могли вставать позже»^xliii. К 23:30 она всегда была дома.

_________

В обязанности Анны входили поиски лучших фотографов, моделей и дизайнеров. Они нескончаемым потоком шли в офис Harpers & Queen на «смотрины». Маноло Бланик, дизайнер обуви, ставший особенно известным благодаря любви Кэрри Брэдшоу к его творениям в сериале «Секс в большом городе», был одним из них и одним из первых дизайнеров, получивших поддержку Анны. «Я помню этого безумца, который вошел и вывалил всю эту обувь со словами: „Вот моя новая коллекция, это моя новая коллекция”», – рассказала Хастингс.

Анна не утруждала себя любезностями, если портфолио фотографа ей не нравилось. Она никогда не говорила, что подумает, и не пыталась щадить чьи-то чувства. Она просто отводила взгляд в сторону, закрывала альбом и говорила: «Благодарю»^xliv.

Одним из фотографов, которые понравились Анне, был Джеймс Уэдж, самоучка, в прошлом шляпник. Он смог перейти к карьере фотографа благодаря тому, что Анна постоянно давала ему работу. Между ними начался роман^xlv, и они обсуждали не только съемки, но и цели на будущее. Анна откровенно говорила о своих амбициях, хотя занимала всего лишь должность младшего модного редактора. «Она по-настоящему хотела получить работу в американском Vogue», – сказал Уэдж.

1 Друзья расходятся во мнении, интроверт Анна или экстраверт.

2 Последним школьным днем для нее стало 27 июля 1966 года. Но так как, согласно школьным архивам, она числится в списке учеников в 1967 году, вполне вероятно, что она ушла в начале последнего школьного года, а не на каникулах между третьим и четвертым годами обучения. Сама Анна никогда не говорила об этом несоответствии.

3 За год до того, как Анна покинула North London, всего лишь четверть учащихся Великобритании старше 16 лет продолжали учебу в школе.

Продолжить чтение

Анна. Биография самой влиятельной женщины Vogue

Вступление

Глава 1Происхождение

Глава 2Вне рамок школьной формы

Глава 3Как наняли, так и уволили

Глава 4Анна Винтур, модный ассистент

Глава 1
Происхождение

Глава 2
Вне рамок школьной формы

Глава 3
Как наняли, так и уволили

Глава 4
Анна Винтур, модный ассистент