Гниды для служебного пользования
Книга написана в ознаменование 100–летия со дня рождения моего любимого отца и главного друга
моей жизни.
Я знаю, как Вам неуютно
Лежать под этим
Сводом хладным.
Ушли, умчались безвозвратно
Те дни, где счастливы Вы были –
Возможно, Вас уж и забыли
«Друзья», кого Вы от души
Кормили, лаской окружали…
Не надо Вам грустить!
Наталья – воздаст хвалу Вам по заслугам,
Перо, бумага – стали другом для Вашей дочери –
И вот!
Синод старейшин оценил
Её труды как Миру благо!
Имеет дочь Ваша отвагу
Всю правду людям рассказать,
Чтоб Вы могли спокойно спать…
Чтоб больше Вас уж не тревожил
Сонм гадостей отдельных лиц,
Плетущих глупо небылицы……
О «БЛАГОРОДСТВЕ»
Я окончила университет в 1971 году. Но до этого прекрасного момента произошло много событий, о которых я знала и о которых не знала.
Мой папа был ректором того самого ВУЗа, в котором училась я. А брат мой Владислав преподавал «сладкий» предмет, под названием ТОРТ – теоретические основы радиотехники.
Мы с Владиком хорошо смотрелись вместе – очень красивый молодой человек и не менее красивая девушка. Папа у нас был замечательный – большой учёный и большой человек. Студенты его любили, преподаватели уважали, а горожане издали кланялись, выражая своё почтение. Тогда, будучи очень молодой, я и в мыслях не имела, что найдутся люди, люто завидующие моему папе.
Травлю организовали жуткую и папа, проработав почти десять лет и создав один из лучших ВУЗов Страны, ушёл с поста ректора.
Я хочу рассказать о подлости, которую претерпел мой отец со стороны родственников, обязанных ему по гроб жизни. Беда в том, что подробно обо всём, происходящем тогда, в семидесятые, я узнала на склоне лет от чужих людей. Меня щадили и папа, и брат, а я щадила их.
Мой папа и брат были лириками. Люди им представлялись немного светлее, чем они есть на самом деле. Я другая – легко ранимая, взрывная, но прагматик. И мой прагматизм помогает мне выживать.
У нас было огромное количество родственников, друзей и просто знакомых. Больше всех я любила Раю – мою двоюродную сестру. Она старше меня на десять лет. Я и сейчас очень люблю её. Никогда она меня не предавала. И моих маму с папой и Владика любила, как самых родных.
Я пишу эти строки – мне жить не хочется, уважаемый читатель. Уж слишком много узнала я на семидесятом году жизни. Папы и Владика нет в живых. И знай я всю подноготную раньше – они бы не умерли так рано! Я была умной девочкой и умела находить выход.
Есть у меня двоюродный брат – родной брат Раи. Мягкий и заботливый – ну просто ангел! Я не верю таким. И жизнь показала, что я права!
Большинство моих двоюродных братьев женаты на Раях. У Саши тоже жену звали Раей. Была она маленького роста, и папа называл её Раечкой–маленькой. Пока папа был «при должности», Саша с женой каждую неделю заходили к нам с визитом вежливости. Ещё бы! Брат родился и вырос в деревне. Семья его, мягко выражаясь, была мало благополучной. Его и назвали–то Сашей в честь моей мамы. Рос он хилым ребёнком, учился плохо. Папа помог ему с поступлением в ВУЗ. За первый курс двоюродный Саша освоил на тонкую троечку школьную программу и немного ВУЗовскую. Короче, не сдать бы ему и одной контрольной, если бы не папа. И поехал бы наш Саша назад, в деревню, коров пасти. По восемь раз каждый предмет сдавал. Да никому из студентов такое и не снилось!
Женился Саша после окончания университета. Была эта Раечка– маленькая из мещанской семьи; отличница в школе и физмат закончила с отличием. Выхлопотал папа молодым специалистам отдельную квартиру. Свои дети обходились тем, что есть. Жили с родителями и не роптали.
Сами подумайте, уважаемые читатели, у многих желторотых выпускников были в семидесятые годы свои однокомнатные?! Да ни у кого! И всё бы ничего, если бы не папин уход с высокого поста. Как корова всех родичей языком слизала!
Стыдно сознаться, но я не знала, что папа уже не ректор. Произошло это летом, во время каникул. Никто в доме и виду не подал, так откуда же мне было знать? Пошла я, как обычно, в сентябре учиться. Вот тут–то и началось! Стали меня кое–кто из преподавателей подтравливать. А я, наивная, считала, что это моя вина. Это я стала плохо учиться. Конечно, в конце–концов я узнала правду. Да мне как–то всё равно было. Не за ректорство же я папу любила!
Была у нас такая преподавательница – Бушмич. Приземистая дама с невнятной внешностью. Она меня просто с лица земли стирала! Преподавала она электронные и ионные приборы. Ничего сложного! Я подготовилась, пришла на экзамен. Взяла билет и села отвечать без подготовки. Я всё прекрасно знала. Но я и рот не успела раскрыть, а она уже сверлила меня взглядом. Да так зло, будто я что–то сделала такое–этакое, что и простить нельзя. И…… я не сказала не слова. До меня дошло! Не в моих знаниях дело, а в папином ректорстве. Я редко получала тройки и неуд этот был первым!
Пришла домой, села перед братом – говорю: «Проверь». Владик блестяще закончил МЭИ и уж Бушмичевский предмет знал шире и глубже, чем сама Бушмич. «Гонял» он меня, «гонял» – всё, как надо. Знаю!
Сдать я ей сдала, даже на четвёрку, но после того, как увидела она моего брата в коридоре. Не знала я, даже не догадывалась, что эта Бушмич ба…альшая подруга Раечки –маленькой. И что с её подачи всё и происходит! Да и Владик тоже не догадывался, что предательство набирает обороты уже внутри семейного клана.
Кроме всего прочего Бушмич страдала неизлечимой болезнью. Называется этот недуг – ЗАВИСТЬ.
Девушкой я была очень красивой, но значение этому не придавала – так меня воспитали. Как и многие студенты, я была близорукой. А ещё у меня определился астигматизм, что прибавляло моему взгляду своеобразную выразительность. Я и сейчас, в свои семьдесят, легко поднимаюсь по лестнице и совершенно не в состоянии легко спускаться. У меня ступеньки друг на друга «наезжают».
Сто лет мой двоюродный брат с женой не приходили, а тут Раечка –маленькая явилась одна. Посидела немного и стала собираться домой. Мы всей семьёй пошли проводить гостью до порога. Тут–то братова жена и высказалась. Оказывается, Бушмич поставила мне четвёрку только из уважения к папе. А надо было вкатать пару! Уж очень откровенно я списывала!
Ни папа, никто другой из нас не сказал ни слова.
«Доброжелательница» удалилась. Я повернулась к папе.
– Папа, у меня астигматизм! Я не могу списывать. Да и зачем?!
Ничего не сказал мой папа. Я видела, у него на глазах заблестели слезы. Он резко повернулся и ушёл в свой кабинет. Владик обнял меня за плечи. Руки у него дрожали.
– Да ладно, Владик! Пусть что хочет делает. Главное, ты не говори ей ничего, иначе я не доучусь. Я заплакала. Мне было жалко папу и маму. Я не знала, как мне поступить.
Я же говорю – я прагматик. Подумала – и решила действовать! Решила спасать папу!
В тот год я кое– как доучилась. Беда в том, что я стала бояться преподавателей. Боялась унижения. Но не все же преподаватели сволочи. Большинство из них вели себя как ни в чём не бывало. И студенческий год я закончила без «хвостов»! Да у меня их никогда и не было.
Я всегда брала пример со своей двоюродной сестры Раи. Её и папа с мамой часто хвалили. Рая доктор, педиатр. Да ещё какой! Скажу откровенно: в двадцать шесть лет я родила дочку. Роды были затяжными. Говорят, что в таких случаях женщины становятся сумасшедшими мамашами. Так это или не так – не знаю, но чадо своё я доверяла только моей Рае и доктору Рошалю. Всё! Остальные врачи для меня просто не существовали. Лучше Раи педиатра нет. Правда!
И при таких–то своих способностях Рая всю жизнь проработала простым участковым врачом. А ведь могла быть и главным, и доктором наук. Да хоть академиком! У неё и в мыслях этого не было. Вот и я такая же. Подумала–подумала и говорю папе:
– Папа, я не буду больше учиться в нашем университете. И в нашем городе тоже учиться больше не буду. Я знаю, тебе на меня жалуются, а ты нервничаешь. Разреши мне перевестись на заочное в какой-нибудь Смоленск или Рязань. Мне всё равно. Хоть в техникум.
Папа был очень умным человеком. Он отправил меня на год в МЭИ по обмену студенчеством. Почему в МЭИ? Да потому, что МЭИ окончил мой брат и он всегда мог мне помочь.
Я проучилась в МЭИ год и…сдала всё, что сдавалось с оценкой, на четыре! Не каждый МЭИвец мог похвастаться такими успехами! Как известно, каждый ВУЗ имеет свои 30% предметов, отличающих его от такого же профильного ВУЗа. Сдавала я там один экзамен. По прошествии пятидесяти лет я напрочь забыла, как его «зовут». Помню только, что состоял предмет из сплошных доказательств. Одно вытекало из другого. И «доказывали» студенты МЭИ аж полтора года! А что было делать мне? Я мысленно приняла предыдущие доказательства за аксиому и, как могла, разобралась с «текучкой».
Пришла на экзамен за парой. Думаю, ну кто уд. поставит? Я же полтора года и представления не имела, что такой предмет существует.
Преподаватель, который принимал у меня экзамен, был молод и очень воспитан.
Взяв со стола экзаменационный билет, я начала с сакраментального заявления: «Примем предыдущие доказательства за аксиому…»
Глаза молодого учёного увеличились раза в два… Какие красивые! – Подумала я, продолжая споро писать формулы. Выслушав мой бодрый ответ, интеллигентный экзаменатор осторожно спросил:
– Вы могли бы пояснить, почему за «аксиому?» Они элементарно доказываются.
– Я не знаю, как их доказывать. Я этого не проходила.
– То–есть?!
Красивые глаза стали уж совсем огромными.
– Вы понимаете, я учусь по обмену студенчеством. Я из МГУ. У нас другие 30%.
– Ах, вот в чём дело! Ну–ка, ну–ка, Наталья Григорьевна, давайте поговорим.
«Поговорим» длилось минут сорок. Я понимаю, ему было интересно. А мне? Я измучилась вконец! Наконец–то меня перестали «пытать на дыбе». Молодой человек молчал, покусывая «Паркер». Я стала собирать листы, потянулась за зачёткой… Всё! Двойка! А что я хотела?!
Кричать я хотела!!! От боли душевной, от безысходности!
– Куда это Вы собрались, барышня?
– Всё равно же двойка. Я устала.
– Отнюдь! Почему двойка?
– Но я же не ответила!
–Позвольте, Вы ответили на экзаменационный билет. Да, предыдущее Вы не знаете. Но на дополнительные по вузовской программе сообразили. – И весьма… Я Вам ставлю хор.
Я та…ак плакала, что остановила приём экзаменов. Второй преподаватель – женщина, вздохнула и вытерла мне лицо своим платком. Платочек пах вкусными духами. Не наши – пронеслось в голове… Что я сижу? Неуд захотела?
Распрощавшись с экзаменаторами, я выскочила за дверь. Наткнулась на какого–то препода.
– Извините, по…
Передо мной стоял Владик.
– Двойка, так двойка! Не плачь, прорвёмся!
А глаза грустные – грустные… Я опять заплакала, теперь уже от жалости к папе с мамой и Владику. Раскрыла и протянула зачётку…
– Ты что, на четвёрку сдала? Да его на пять редко кто сдаёт! Молодец!
Владькины глаза светились счастьем.
– Не реви. Пойдём, за углом пончики продают. Я их всё студенчество ел.
– Ппа..это…ому та..а..ккой баль…шшо..ой.
Владик засмеялся.
– Пока толстый усохнет, тощий сдохнет!
Сели на скамейку, съели незнамо сколько пончиков. Я успокоилась.
Учебный год закончился и надо было возвращаться в универ.
Не скрою, мне предлагали остаться в МЭИ. «Сесть» на два курса ниже и досдать. Я не согласилась. Всё, что я хотела – Сейчас! Немедленно! Закончить ВУЗ. И всё! Кем угодно, чем угодно работать! Только бы меня больше не травили!
В «родных пенатах» всё было как всегда. Папу дотравили. Решили вообще из ВУЗа выбросить. Не получилось! И опять мне никто ничего не сказал. Молчали папа с мамой, молчал Владик. Последний год был жутким. При виде учебников меня начинала бить дрожь. Кое– кто из преподавателей продолжал бороться «за справедливость» – «калёным железом выжигать поганое семя». При росте 1м. 66см., я весила 47 килограммов. Минус ещё один килограмм – и всё! Полёт в никуда! Я перестала спать…
Прошло почти 50 лет. Владика нет. Он умер в 45лет от трансмурального инфаркта. Папы тоже нет. Он тоже умер. И тоже от инфаркта. 61 год – не возраст для небытия…
Я живу. За эти годы я много чему училась. Но только без защиты дипломов! Только не это…!
Интересно, Бушмич жива?
Я никому не завидую. Я ничего не хочу.
Я проклинаю!
Я проклинаю всех, кто мучил папу и Владика! Всех, кто замучил их до смерти!
Всех, кто предал их!
ПРО… КЛИ… НА… Ю!!!
ИСПОВЕДЬ
Исполнилось 100 лет со дня рождения папы. Мой папа был глобальным человеком. Когда он умер, об этом сказали по телевидению. И не было такого города в СССР, откуда бы не приехали люди проститься с человеком, которого безмерно уважали.
Сегодня состоялось торжественное мероприятие в честь 100– летия и банкет для родственников, близких друзей и приезжей профессуры. Я приехала в Мордовию не ради торжеств и уж точно не ради банкета. Я приехала, чтобы сказать предателям, что они предатели! Оказалось, что я и четвёртой доли событий из последних лет папиной жизни не знала! Но и того, что я помню, было достаточно, чтобы сделать верный вывод о дне сегодняшнем.
Последние десять лет папиной жизни его нещадно травили. Травили высокопоставленные воры, травили завистники, травили по указке свыше… Всё это можно понять. Но скажите мне, люди добрые, как можно понять предательство самых близких?
У папы был единственный брат – Иван. Сколько себя помню, пил этот Иван нещадно. Однако жена ему рожала чуть ли не каждый год. Восьмерых родила. Без малого мать – героиня. По–моему и так ясно, что кормить и воспитывать детей было некому. Вот мой папа и кормил… Что ни говорите, а пьянство сказывается на потомстве. Прежде всего уродует человеку психику. Первая девочка – моя сестра Рая, родилась, когда её отец ещё не пил. И человек получился замечательный! Высокая длинноножка с милым личиком и умными глазами.
Рая порядочная. Она никогда нас не предавала. Любила папу и папину семью, как свою собственную. Пожалуй, ничем не меньше, чем своих детей. Папа мой с ней забот не знал. Помогал материально, когда училась – и всё! Школа с серебром,
Казанский медицинский – с отличием и прекрасный послужной список. И муж её, Анатолий Константинович, под стать Рае. Кандидат наук, порядочный человек и прекрасный семьянин.
А вот остальные папины племянники оказались тёмной лошадкой…
Все папины несчастья начались с появления в Саранске залётной птички Елистратова. До своего назначения на пост первого секретаря Мордовского обкома партии, гражданин Елистратов работал вторым секретарём ЦК КПСС Азербайджана. Азербайджанский же опыт и стал внедрять в скромной Мордовии. Надо сказать, в Саранске есть два прекрасных музея, известных во всём Мире – скульптора Нефёдова–Эрьзя и художника Сычкова. Работы Эрьзя оцениваются в миллионы долларов и это достояние Республики! Два великих художника – мордвина завещали своё наследие своему народу! И народ чтит их память и гордится своими гениальными соотечественниками! Ни у кого в Мордовии и в мыслях не было посягать на народные святыни. Только не у Елистратова! Что ему Мордовия? Перевалочный пункт!
Папа зашёл к нему в кабинет по делу и увидел в углу на этажерке женскую головку работы великого Эрьзя. Скульптура была из запасника.
Как рассказывал папа – он, человек, героически прошедший войну, сначала опешил.
– Почему головка у Вас в кабинете, товарищ Елистратов? Её место в музее.
– Пусть стоит. Я первый секретарь и имею право держать в кабинете произведения искусств. Придаёт колорит.
– Верните Эрьзя в музей. Для колорита я принесу Вам картину собственной кисти.
– Вы не Эрьзя, товарищ Меркушкин. Не забывайтесь
– именно, товарищ Елистратов. Поэтому я настаиваю, немедленно отправьте головку в запасник!
Папа понимал, работа Эрьзя сегодня же «уплывёт» из Мордовии. И он ничего не сможет доказать. Головка из запасника и её мало кто видел. А работники музея будут помалкивать и «заметать» следы. Иначе – суд, тюрьма…
Папа не ушёл из кабинета Елистратова до тех пор, пока Эрьзенскую работу не отправили в музей.
И Елистратов затаил злобу! Ещё бы! Из–за Меркушкина он потерял миллионы!!!
Началась травля. Папу сживали со свету. Вся мразь вылезла на Свет Божий. И племянники туда же! Не все, конечно. Но нашлись такие, что начали потихонечку предавать. Ничего не могу сказать, к нам по–прежнему приходили люди. И на улице с папой всё также уважительно раскланивались горожане. А вот племянники…
Николай отличился по–полной! На важное для папы собрание не явился! Чтобы руку «за» не поднимать. Так поднял бы «против» или «воздержался»! Кишка тонка?! Фамилия такая же, как у дяди, а нутро …! Представляю, в каком восторге были папины оппоненты…!
Я училась на одном потоке с двоюродной сестрой Зинаидой. Встречалась она с молодым человеком, за которого замуж и вышла. Произошёл случай, который даёт мне право не разговаривать с двоюродной до конца дней моих.
Мы сдавали какой–то экзамен. Честно говоря, не помню, была уже Зинаида замужем или нет. Да какая разница! Преподаватель – молодая женщина, накануне бракосочеталась. Группа поздравила новобрачную аплодисментами и белыми розами. А она?! Наставила нам несметное количество двоек. Я возьми и скажи: «Наш лозунг должен быть один – учиться военному делу настоящим образом…» (В.И. Ленин). Я процитировала Ленина с сарказмом – что, де, со стороны преподавателя просто атака какая–то. Как теперь с этими двойками бороться? Такой и пересдавать–то страшно.
Рядом со мною стояли моя кузина со своим благоверным. Следующей была наша очередь заходить, и мы переминались прямо под дверью. Больше меня никто слышать не мог, это точно.
Короче, меня вызвали в комитет комсомола.
Был у нас такой деятель – Цыганочка. Подлый до бесчувствия. Продажный, как пучок укропа на рынке. Всё в начальники лез, а эрудиция – 0!
Вызвал и говорит
– Вы комсомолка! Как Вы смеете призывать к войне? Мы боремся за Мир во всём Мире, и только Наталья Григорьевна хочет, чтобы подлый империализм развязал войну! Я сейчас комсомольский значок с Вас сорву!
Злость меня душила, так и хотелось оплеуху ему влепить.
Комсомольский значок снимите с меня, товарищ Цыганочка, только по решению общего собрания. Иначе я обращусь в ЦК! И скажите, наконец, какими словами я призывала к войне? – Он и выдал Ленинскую фразу. Правда, слегка переврал. Я рассмеялась комсомолисту в лицо, нашла на полке нужный томик Ленина и «ткнула» его носом. Оцепенел Цыганочка. Красный стал, как клоп. Недолго думая, я развернулась и пошла из кабинета. Дошла до двери и говорю:
– Товарищ Цыганочка!
– Что Вам?
– Вы не…до…уч…ка!
Он что–то визжал мне вслед, а я стояла за дверью и смеялась. Честное слово, я тогда получила колоссальное удовольствие!
С Зинаидой не разговариваю по сей день. Я не знаю, кто донёс. Но ведь донесли же!
Виновата! Я потом несколько раз провоцировала. Девочкой я была начитанной. Процитировать классика в нужный момент труда не составляло… И … меня снова и снова вызывали на «ковёр» …! Только придраться ко мне было невозможно. Да и не все же предатели. Многие преподаватели и студенты за меня горой стояли. Спасибо им.
В продолжение темы скажу. Я окончила университет и уехала из Саранска. Но какое–то время переписывалась с приятными мне людьми.
Мою двоюродную сестру Зинаиду и её мужа называли коллеги подшефчиками и помалкивали в их присутствии.
Я не муссировала эту тему – наоборот, старалась уйти от разговора. Всё это очень противно!
По прошествии стольких лет, я всё чаще и чаще сравниваю двух родных сестёр – Раису Ивановну и Зинаиду Ивановну. Моих двоюродных.
Что я знаю о моей Рае? Всю жизнь проработала участковым врачом. Обыкновенным – сказать нельзя. Знаю такой случай: очередная волна гриппа. Была и смертность. Тем более страшно, когда это касается детей. Семидесятые годы. Не так уж и много существовало препаратов, действительно кардинальных. Подчинялась тогда доктор Рая зав. отделением Дуденковой – даме, имеющей влиятельного мужа. У Р. И. Осиповой на участке был ребёнок, который семимильными шагами шёл к смерти. Рая знала, что у Дуденковой есть дефицитный препарат. Или малышу «запустят» иммунную систему, или… Рая явилась к Дуденковой:
– Дай!
– Нет! В любой момент с детьми руководства может случиться…
Как уж там было дело – не знаю. Получила Раиса Ивановна у Дуденковой ампулу. Ребёнок жив–здоров. Насколько я помню, это мальчик. И не знает взрослый мужчина, кому он обязан вторым рождением…
Рая родила вторую девочку – Наташеньку. А мамина родная сестра усыновила младенца. Так Рая каждый Божий день ездила на ТЭЦ–2 (за город) и кормила малыша грудным молоком. Ребёнок был слабенький, а Рая – МАТЬ и ВРАЧ! – и этим всё сказано! И ещё Рая всегда много работала. Ни выходных, ни «проходных» …
Мой брат Владислав умер в 45 лет от инфаркта. Это Рая не отходила от его больничной койки! Это Рая выслушала его предсмертную исповедь! Это Рая держала меня за руку, когда я стояла у гроба единственного брата!
Раечка! Мы с тобой обе не молоды. И я низко кланяюсь тебе! – Кланяюсь до земли: Сестре, Человеку, Врачу!
У Раечки–маленькой есть удачный муж – мой двоюродный брат Александр Иванович. Когда он явился к нам из родной деревни, из–под крылышка пьяного папеньки Ивана, – этот Саша и на человека толком похож не был. Гастрит «с большой буквы»! Есть ничего не мог. Жил пол. года у нас, а мама ему отдельно по диете готовила. Можно подумать, у неё своих детей не было. Его и Александром–то назвали в честь моей мамы – сестру его родную моя мама на ножки поставила. Рахит у девочки был. Мама весь свой отпуск ею занималась – пошла девочка, калекой не осталась.
Так вот, когда папу затравили до смерти и он умер, Саша маму – вдову дяди – по имени– отчеству не называл. Брезгал! Его–то моя мама Александром Ивановичем величала, а он её не иначе, как Кузьминична.
Кого посмел унижать? Александру Кузьминичну Меркушкину? ЧЕЛОВЕКОЛЮБА С БОЛЬШОЙ БУКВЫ?! Ей не только Саранск – вся Мордовия низко кланялась!
Во истину, каковы родители – таковы и дети! Иван всю жизнь пил, что такое порядочность – понятия не имел. Папу на тот свет своим пьянством раньше лет на пять угнал. И сын в него. Неблагодарные! Мама к Александру за чем–то обратилась, так он её в приёмной пол. дня промурыжил. Так и не принял.
Забыл, как в родительском доме жил?? Забыл, как в одних портках к дяде явился? Забыл, кто тебя выхаживал, от язвы спасал?
ЗАБЫЛ!
Кроме папы ещё четверо из моих близких родственников защитили диссертации. Что ж, дело хорошее. Если, конечно, плагиата нет. Воровать чужой интеллект – это тебе не яблоки у соседа в детстве обрывать.
Двадцать первый век – век компьютеров. Программ – уйма! Плати деньги – тебе любую информацию, на блюдечке с голубой каёмочкой… Заплатила. Проверили мне моих учёных на предмет плагиаторства: сами писали, за них писали или присвоили, что плохо лежит…
Компьютер не врёт, его не подкупишь. И что же? Нашлась «диссертация».
Именно поэтому я хотела бы поблагодарить действительно учёных своего рода.
Уважаемые Осипов Анатолий Константинович, Меркушкина Татьяна Григорьевна, Меркушкина – Бойнова Ирина Владиславовна! Ваши диссертации чистые.
Спасибо!
Я сидела за богатым столом на банкете, слушала академиков и профессоров. Много их приехало из других городов почтить память папы. Очень много! Слушала, что они говорят и думала: уважение какое! В каждом слове чувствуется… Папа это заслужил. И банкет такой шикарный… И всё–таки, было какое–то внутреннее ощущение, что есть что–то недосказанное. Я не понимала, за чей счёт такой богатый стол? За счёт университета? Вряд ли. За счёт Республики? Н..не уверена. Родственники постарались? Постарались! Добавили – и не мало.
Оно и понятно. Опять и снова! Стало престижно быть родственником Григория Яковлевича Меркушкина. И всё же что– то здесь не так – не покидала меня мысль… Ах, вот в чём дело!
Оказывается, день рождения папы совпал с днём смерти их отца Ивана.
Сколько себя помню, пил Иван Яковлевич беспробудно и укорачивал жизнь моему папе. Папа очень нервничал. От природы эмоциональный, переживал страшно. До сердечного приступа! До многодневных бессонниц! Я маленькой девочкой была и то помню, как мне этого Ивана совочком побить хотелось. Измучил семью брата! Соседи – доброхоты папе приносили газеты с фельетонами на Ивана. Там и фотографии нелицеприятные были.
Казалось бы, наша семья была очень счастливой. Уделял бы папа брату меньше внимания – уж точно дольше прожил бы! Что–то я не помню, чтобы Иван Яковлевич переживал за папу. Во всяком случае, пыл свой алкогольный не умерил. Умер он от цирроза печени, в разгар гонений на папу. А что ему было не пить? Здоровый, интересный мужик. У него на глазу бельмо было. Не воевал. Председателем колхоза избрали. Не глупый человек, Иван. Колхоз передовым сделал. И… спился! Папа на фронте в атаку без ста граммов наркомовских шёл; солдат за собой вёл… На смерть шёл – и не пил! Чтоб злостной привычки не было. А дяде Ивану тоскливо, видать, жилось… Так не тосковал бы! У моего дедушки Кузьмы – маминого папы, вся правая сторона изувечена была. И глаз правый почти ничего не видел. А добровольцем ушёл воевать. Партизанил. Был награждён. Его грудь ордена со всех войн украшали! Папа мой дедушку Кузьму Никитовича Чиняева очень уважал!
Воевать–то Иван Яковлевич не воевал, зато девятого ребёнка родил! Я не люблю выражение «незаконнорождённый». Все дети – дети! И их нельзя обзывать. Кстати, пятый сын Ивана Яковлевича – положительный мужчина. Живёт в Москве.
Так вот. Сидела я на банкете и так мне тошно было! В такой день, в 100–летие со дня рождения человека, на которого двоюродные молиться должны, они своего папу Ивана всё на передний план выдвигали! – Папа их, ну такой же, как дядя Григорий! Только на два года старше…
Не стала я на банкете высказываться. Иногородней профессуры было приглашено много. Они бы ничего не поняли. И получился бы скандал…
Я прагматик. И признаю единственный – полезный результат. И я не хочу, чтобы с именем моего папы отождествляли имя его брата – только потому, что он брат. Такую честь надо заслужить!
Честь и достоинство Григория Яковлевича Меркушкина не смогли запятнать, как ни старались!
Где они, эти клеветники?! – Канули в небытие. О них давно забыли…
Кто помнит взбесившуюся дворняжку, ненароком сдохшую под забором? Может, кто–то захочет поклониться выгребной яме – последнему пристанищу мракобеса…?
Никто не захочет! Никому не нужны подлецы – ни живые, ни истлевшие!
Тухлым разговорам и домыслам в адрес Григория Яковлевича Меркушкина навсегда положил конец профессор Николай Петрович Макаркин. Его книга о папе – «Г.Я. Меркушкин: Жизнь в служении делу, признании и опале» – не оставляет никаких сомнений в порядочности человека, чьё имя известно и в Стране, и за её пределами.
МОЙ НИЖАЙШИЙ ПОКЛОН ВАМ, ДОРОГОЙ НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ!
Не обошлось без казусов и с моим приглашением на папин юбилей. Мне не был прислан персональный пригласительный билет. А то, что прислали – не соответствовало истине. Адрес главного торжества указали не верно. За два дня адрес мероприятия изменили, но мне «не смогли сообщить»! В век компьютеров?? Может быть, господа организаторы умственно отсталые?!
Предполагаю, чьих это рук дело! Акимова З.И. входила в комиссию по организации торжеств и «организовала»! Честно говоря, я другого от неё и не ожидала.
На торжество я попала, никому плохого слова не сказала – молчала, слушала, что говорят профессора и академики. Взяла слово. Сказала о папе то, что хотела сказать. Двоюродные братья тоже брали слово. Но всё больше рассказывали о своём отце Иване.
ЭТО МОЙ ПАПА ЗАСЛУЖИЛ ПРИЗНАНИЕ МОРДОВИИ!
ЭТО МОЙ ПАПА ЗАСЛУЖИЛ ПРИЗНАНИЕ ПРОФЕССОРОВ И АКАДЕМИКОВ!
ЭТО МОЙ ПАПА ЗАСЛУЖИЛ ПРИЗНАНИЕ НАРОДА!
Гости собрались, чтобы отдать дань уважения памяти Григория Яковлевича Меркушкина!
Тогда причём здесь день смерти его брата? И какие заслуги перед Отечеством у Меркушкина Ивана Яковлевича…?
На следующий вечер мне надо было уезжать. Меня приглашали отправиться в село Верхисы – на Родину папы. Я отказалась. Во– первых, я не уверена, что деревня – папина Родина. Папа не отличал рожь от пшеницы; относительно знал огородные растения; в лесных грибах и ягодах не разбирался. Зато очень хорошо знал морскую рыбу; папина любимая песня –«Раскинулось море широко…». Папа бегло говорил с академиком Аристэ на его языке. И, наконец, фотография папиной мамы. Малышкой, я её нашла в комоде. И на всю жизнь запомнила красивую тётю с портрета – светскую даму. Вопрос: почему я больше ни разу не видела фотографию своей бабушки…?
Всё это говорит о том, что мой папа был крестьянским сиротой из деревни Верхисы?! И жил там чуть ли не до четырнадцати лет? Более чем не уверена.
Я не собираюсь переписывать историю рода; не собираюсь что– либо утверждать или отрицать. На сегодняшний день у меня нет доказательств! Пусть остаётся всё, как есть. Но я уверена, в папиной биографии не всё так однозначно. Уверена, папина биография ещё более яркая, чем та, которую я знаю! И время подтвердит мою уверенность!
В деревню я не поехала ещё и потому, что не смогла бы молча выдержать ещё один бенефис Ивана Яковлевича. Уж он–то точно родом из Верхис. И в этом нет ничего плохого!
Отвратительно другое. Никто не вспомнил папиного сына и моего брата – Владислава Григорьевича Меркушкина; Владислава Григорьевича, высоким интеллектом которого восхищался Михаил Григорьевич Чиликин!
Мой брат умер в сорок пять лет. И даже после моего выступления ни у кого не нашлось тёплых слов, чтобы помянуть сына Григория Яковлевича!
Владик заболел в двадцать шесть лет. Заболел страшно, тяжело… Страну накрыла волна очередного гриппа. Была сессия. Преподавателям и студентам в сессию болеть себе дороже и Владик перемогался между приёмом экзаменов и консультациями студентов. Осложнение началось спонтанно и выйти из этого состояния он уже не смог. Да в семидесятые годы и лекарств–то путных не было!
Папу травили, Владику приходилось, превозмогая себя работать; мама как могла поддерживала семью.
Уважаемый читатель! Оцените по достоинству высочайшую степень благородства моей семьи! Я была студенткой и папа с Владиком ни слова, ни пол. слова о происходящем в университете мне не говорили! Но Владик–то знал! И принял удар на себя. Папе и так было невыносимо тяжело, и Владик не всё мог ему рассказать. А меня щадил!
Дорогие мои папа и Владик! Если бы Вы не скрывали от меня мерзость нелюдей, я бы дала папе единственно– правильный совет: встать во главе любого учебного учреждения – хоть техникума! И построить ещё один прекрасный университет! Папа мог создать два – десять университетов! Но мне ничего не сказали…
Я понимаю, что произошло. Для папы университет был не просто детищем, от которого трудно отказаться. Нет! Университет для Григория Яковлевича Меркушкина был жизненно–важным органом! Его органом!
Но больной орган подлежит лечению. А если не лечим – замене на другой, здоровый! И даже если новый орган крохотный – это не страшно! Вырастет. Главное, уметь малыша растить!
ПАПА НЕ СМОГ УЙТИ ИЗ УНИВЕРСИТЕТА. ГРИГОРИЙ ЯКОВЛЕВИЧ МЕРКУШКИН УМЕР
13 ЯНВАРЯ 1979 ГОДА.
Всё, что мне нужно было ещё сделать в городе, где моя семья пережила столько бед – это поклониться родным могилам и посетить музей Сычкова и Эрьзя.
Я была на родительской могиле давно. Знала, что памятник изменили, но не до такой же степени!
Мама поставила папе дорогой памятник в виде высокой стелы. Полураскрытая гранитная книга и на развороте папин портрет.
У мамы был безупречный вкус!
Но мама умерла, умер и Владик. Их портреты высекли неудачно. Всего–то и нужно было – убрать неудачные изображения и заполировать это место. Можно было рядом со стелой поставить два небольших гранита с портретом мамы и Владика – как это делает весь цивилизованный мир.
Я не узнала родительскую могилу! Вместо стелы, которую издали видели входящие на кладбище – три низкорослые плиты с изображением усопших… Я еле нашла последнее пристанище моих самых близких.
Почему и зачем откорректировали мамин проект? И почему не посоветовались со мной? Почему уничтожили берёзку возле могилы? Папа ещё при жизни просил маму посадить это Есенинское деревце.
Я не обиделась. Что делать?! Кто–то родился в балетных туфельках, а кто–то в кирзовых сапогах… И переобуться ещё никому не удавалось!
С кладбища я прямиком поехала в музей. Прекрасная галерея! Выдержано всё! И стиль, и многоуровенность залов! Я в восторге! Подошла к той злополучной головке… Отменный вкус был у Елистратова. Эта работа миллионы стоит!
А папа погиб… Я понимаю, папа по–другому поступить не мог. ПАПА! ЛУЧШЕ БЫ ТЫ В ТОТ ДЕНЬ ПРОШЁЛ МИМО ЕГО КАБИНЕТА!
В музее я встретила интеллигенцию со вчерашнего торжественного мероприятия. Я не лезу с лаптями в рот, первая не заговариваю. Мне 70! И я женщина. Кому нужно – сами подойдут.
И подошли! Опять зашёл разговор о папе, о его грандиозности. Было приятно! А потом плавно перешли на мою персону. И опять мне было приятно! Отметили, что и одета–то я была по протоколу, и гладкие волосы мне к лицу. И что не переборщила с макияжем… Женщина – будь она хоть трижды профессор, на внешний вид всегда обратит внимание. Для меня главное, что я на папином торжестве уж точно в грязь лицом не ударила. И люди это отметили.
Мужчины похвалили мою речь. Говорят, сказала то, что нужно и как нужно. Я в долгу не осталась.
– Спасибо. Я папина дочь! И это его заслуга!
И началась интеллектуальная беседа! Должна Вам сказать, хорошо же меня «прощупали» в окружении Эрьзенских скульптур! Да я только рада. «Не отходя от кассы» сравнила
«Голову Христа» работы Конёнкова с «Головой Христа» работы Эрьзя; Сычкова – с Серовым; – «Девочка с персиками» всегда перед глазами! «Прошлась» по Куинджи. Нашла что сказать про его Берёзовую рощу. Перешла к Короткову – «Осенний дворик» действительно шедевр!
Такаси Мураками тоже к месту вспомнила. Увидела на академических лицах удивление.
Удивляться нечему! Я – папина дочь! И у меня есть определённый круг общения в Москве. В этом «круге первом» ошибаться неприлично. А я и не ошибаюсь!
Папочка–папа! Я тебя не осрамила! Я не бываю в Мордовии. Я не выступаю на всех собраниях и совещаниях. Я не хочу никакой известности и мне всё–равно, знаменит ты или нет…
Я ПРОСТО ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!