Белая слива Хуаньхуань

Размер шрифта: 13

оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Глава 1
Золотые одежды

После того как мы вернулись в павильон Ифу, Цзиньси подошла ко мне и спросила:

– Госпожа, вы уверены, что сюаньши Ань сможет привлечь внимание повелителя и добиться его благосклонности?

– А ты как думаешь? Как говорится, со стороны виднее. Я уверена, ты уже знаешь ответ на свой вопрос.

– Госпожа Ань поет так, что может очаровать любого, – начала размышлять вслух Цзиньси. – В певческом мастерстве она намного превосходит нянцзы Мяоинь. К тому же у нее скромный и кроткий характер, она молчалива и осторожна. Думаю, император рано или поздно посмотрит на нее другими глазами.

– Ты правильно рассуждаешь, – я одобрительно кивнула. – Сама посуди, императрица величава, фэй Хуа красива, шуи Фэн благопристойна, цзеюй Цао невозмутима, фанъи Цинь ласкова, гуйпинь Синь прямолинейна. У каждой наложницы есть свои сильные стороны, но все они девушки знатного происхождения, дочери из богатых родов. А вот Линжун, как говорится, яшма из бедной семьи [1]. Сочетание ее поведения и внешности в новинку для государя. Это то, чего ему не хватало. Не забывай, что редкие вещи – самые ценные.

– Но… – Цзиньси замолчала, не решаясь озвучить свои мысли, но спустя пару мгновений набралась смелости и сказала: – Госпожа Ань долгое время держалась в тени. Мне кажется, что она вовсе не жаждет любви императора.

– Так и было до недавних пор, но после ареста отца она поняла, что, если не хочет, чтобы другие относились к ней с презрением и оскорбляли ее и ее семью, она должна стать любимицей государя. Линжун из тех, кого называют образцовыми дочерями. Она все сделает ради семьи. Помнишь тот день, когда я подарила ей отрез гладкой парчи?

– Помню, госпожа. Младшей хозяйке Ань очень понравился ваш подарок. Я никогда прежде не видела ее такой счастливой.

– А ты когда-нибудь слышала фразу: «Ее бледное, словно нефрит, лицо не так ярко сияет, как перья галки, что летает в тени Чжаояна» [2]?

– Нет, я никогда ее не слышала, но, кажется, это из стихотворения про чью-то печальную судьбу.

– В этих строках говорится о том, что, даже будучи красавицей, ты не будешь так же счастлива, как те, кто может приблизиться к императору. Линжун долгое время жалела себя и горевала о своей судьбе. Мне тоже было ее жаль. Но сейчас она наконец захотела стать ближе к государю, захотела познать его любовь. Вот только я не уверена, пойдет это нам с ней на пользу или нет.

– Я знаю, что вы долго размышляли, стоит ли помочь госпоже Линжун или лучше оставить все как есть. Но раз у нее самой появилось такое желание, то вам больше не о чем беспокоиться.

– Если она хоть немного завидует тем, кто купается в богатстве и почестях под покровительством императора, она быстро решится изменить свой образ жизни, так сильно похожий на жизнь затворниц Холодного дворца [3]. Я уже указала ей на ее главную ошибку, поэтому не пройдет и дня, как она примет решение. – Мне стало стыдно за свои жестокие слова. Я удрученно вздохнула и спросила у Цзиньси: – Как думаешь, я не переборщила? Воспользовалась ее смятением и подтолкнула на опасный путь. – От следующей мысли, пришедшей мне в голову, стало еще грустнее. – Я подтолкнула ее прямо в постель к своему мужу.

– Госпожа, и у нее, и у вас нет другого выхода, – сказала Цзиньси. – Простите, если мои слова покажутся вам грубыми, но, во‐первых, пускай государь и любит вас, у вас нет детей, на которых можно было бы опереться. Во-вторых, госпожа Хуа вернула себе высокое положение, и, в‐третьих, вы лишились поддержки госпожи Мэйчжуан. Вот и получается, что вы стоите посреди прекрасного пейзажа, но совершенно одинокая. Видимое благополучие может обернуться серьезной опасностью.

Когда я думала о ситуации, в которой оказалась, мне хотелось плакать. Вот и сейчас я почувствовала, как в уголках глаз появились слезы.

– Я и сама это понимаю. Я счастлива, что император дарит мне свою любовь, но из-за нее на меня устремлено слишком много завистливых взглядов. От одной этой мысли мне становится страшно. – Меня начало трясти, и я перестала сдерживать эмоции. – Но я не могу без любви императора! Только она помогает мне выживать в гареме. Нет, я не откажусь от нее! Он мой муж, мой любимый!

– Госпожа, прошу вас, образумьтесь, – неожиданно строго сказала служанка. – Император не только ваш муж, он также муж императрицы и других наложниц.

Сердце неприятно сжалось после ее слов.

– Ты права, император в первую очередь государь нашей страны, а потом уже мой муж. В глубине души я все понимаю, но не могу отказаться от него, хоть мне и жаль Линжун. Цзиньси, какая же я бестолковая!

Цзиньси опустилась на колени.

– Госпожа, прошу вас, не принижайте себя! – взмолилась она. – Раньше матушке Хуа помогали наложница Ли и наложница Цао, но сейчас рядом с ней осталась лишь последняя. Но даже при таком раскладе я не думаю, что остальные наложницы откажутся от притязаний на милость императора и перейдут на вашу сторону. Вам правда нужен кто-то, кому вы будете полностью доверять и кто протянет вам руку помощи в трудную минуту, иначе с вашей семьей может произойти то же самое, что случилось с отцом госпожи Ань. – Глаза Цзиньси наполнились слезами. – Если вас убьют, то любовь императора вам будет ни к чему. Ваша жизнь – вот что вы должны ставить на первое место.

На меня словно бы снизошло озарение. В голове тотчас же прояснилось. Я помогла Цзиньси подняться и с искренней благодарностью сказала:

– Большое тебе спасибо. Пускай я твоя хозяйка, но я еще слишком молода, поэтому порой могу поддаваться эмоциям. Ты все правильно сказала. Вместо того чтобы всех считать врагами, лучше найти тех, кому я могу доверять и кто поддержит меня в будущем. Император – государь нашей страны, поэтому мне неизбежно придется делиться его любовью с другими. В любом случае ни один мужчина не стоит того, чтобы умирать за него.

– Госпожа, я была слишком невежлива и могла обидеть вас. Прошу, простите меня.

– Знаешь, хотя Лючжу и Хуаньби мои самые близкие служанки, некоторые вопросы я не могу обсуждать даже с ними, – сказала я, грустно вздохнув. – Лючжу может вспылить в любой момент, а Хуаньби, наоборот, чересчур осторожничает, и обе они слишком молоды и еще совсем не видели жизни. Поэтому в самых важных вопросах я могу полагаться только на тебя.

– Госпожа, я всегда буду рядом с вами, – сказала Цзиньси, вытирая выступившие слезы.

И вот прошел день, второй, третий…

За три дня Линжун так ни разу и не пришла ко мне в Ифу. Я послала служанку узнать, не случилось ли чего, и та, вернувшись, передала мне слова Цзюйцин:

– Младшая хозяйка перегрелась на солнце и в последние дни не встает с постели.

Я посмотрела на небо, затянутое тяжелыми свинцовыми тучами. Со стороны озера слышались крики чаек, низко летающих над поверхностью воды. Все указывало на то, что вскоре пойдет сильный ливень. Он станет настоящей благодатью для утомленных продолжительной жарой людей.

Я совершенно спокойно выслушала новости о плохом самочувствии Линжун и приказала служанкам отнести ей фруктов и лекарственных трав, помогающих при таком недуге.

Сегодня была Ночь погони за луной [4], и Сюаньлин проводил ее в покоях наложницы Хуа. После полуночи разразилась гроза. Раздались оглушительные раскаты грома, засверкали молнии. На мгновение на улице становилось светло как днем, а потом все вновь погружалось во тьму. Из-за резкого порыва ветра ставни распахнулись и ударились о стену с громким стуком. Я испуганно вскрикнула и подскочила на кровати. Цзинцин, дежурившая у моей спальни, забежала и первым делом закрыла окно, после чего плотно затворила двери и зажгла потухшие свечи.

Я свернулась калачиком, крепко вцепившись в одеяло. Меня с детства пугал гром. Самым большим моим страхом было остаться одной во время ночной грозы, когда вокруг грохочет и все время сверкают молнии. Когда я жила дома, в такие ночи ко мне приходила матушка и успокаивала меня, пока не заканчивалась гроза; а после того, как я начала жить в гареме, мне везло, потому что во время ночных гроз со мной всегда был Сюаньлин.

Но сегодня ночью он согревал в своих объятиях не меня, а наложницу Хуа.

Гроза стала толчком, чтобы эмоции, накопившиеся за последние несколько суматошных дней, выплеснулись наружу. Я лежала, спрятавшись под одеялом, и беззвучно плакала.

Теплые слезы скатывались одна за другой на бордовую шелковую простыню и превращались на ее гладкой поверхности в маленькие темные цветочки.

Я прогнала из спальни всех служанок. Мне не хотелось, чтобы кто-то видел меня в минуты слабости и печали.

Через некоторое время я почувствовала чье-то присутствие. Кто-то подошел к кровати и откинул тонкое шелковое одеяло, за которое я испуганно цеплялась. Я оглянулась и удивленно прошептала:

– Сылан…

Сюаньлин присел рядом и протянул ко мне руки, приглашая спрятаться от грозы в его объятиях. Я тут же прильнула к широкой и теплой груди, чтобы не видеть вспышек света за окном.

– Меня разбудили раскаты грома, – прошептал император. – И я вспомнил, как ты испуганно дрожала во время ночных гроз…

Судя по мокрым пятнам на одежде, он попал под дождь, пока спешил ко мне. Осознание этого и ощущение влажной ткани, к которой я прикасалась щекой и руками, странным образом успокаивало меня, и вскоре я перестала трястись от страха.

– Но как же фэй Хуа? – растерянно спросила я. – Получается, что вы ее…

Он приложил пальцы к моим губам, заставляя замолчать.

– Я беспокоился, что ты можешь испугаться…

После того как Сюаньлин крепко сжал меня в горячих объятиях, все мои тревоги рассеялись. Я не хотела думать ни о чем другом, кроме этого сладкого момента.

А когда его прохладные губы нежно прикоснулись к моему взмокшему лбу, пускай на мгновение, но моя душа наполнилась абсолютным покоем и безмятежностью.

«Может быть, ради него… я смогу набраться смелости и вступить в борьбу с остальными наложницами. Даже если эта борьба будет длиться вечность».

Со всех сторон слышался шум стекающей с крыши воды. Дождь лил не переставая. Свежий, наполненный сладкими ароматами влажный воздух проникал через открытые ставни и заполнял все вокруг. Вода, дарованная нам Небесами, смыла земную грязь и постепенно прогнала мучившую всех духоту. Впервые с наступления жарких дней я смогла хорошо выспаться.

Когда я засыпала, на улице шел дождь и дул сильный ветер, но поутру снова светило солнце и на небе не было ни облачка.

Сюаньлину, как обычно, надо было присутствовать на утренней аудиенции, поэтому я поднялась вместе с ним, помогла ему одеться и проводила до дверей, после чего снова прилегла на кровать, чтобы еще немного подремать.

Первые лучи пробивались сквозь утреннюю дымку, и с каждым вдохом я ощущала приятный аромат мокрой после дождя листвы.

Полежав немного, я поднялась и подошла к дверям, но, когда открыла их, меня ждал сюрприз. По другую сторону стояла Линжун. На ее щеках красовался яркий румянец, а на волосах поблескивали капельки росы. Под солнечными лучами они сияли так ярко, что делали Линжун похожей на сказочную фею.

– Что ты здесь делаешь в такую рань? – удивилась я. – Ты уже поправилась?

Подул ветер, и в воздух поднялись увядшие цветы и опавшие листья. В последние дни кроны деревьев жухли, утрачивая летнюю красоту. Свет, проникающий сквозь листву, падал на Линжун, разукрашивая ее пестрым рисунком из теней, отчего она еще больше становилась похожей на гостью из потустороннего мира.

Наконец подруга подняла голову и посмотрела на меня. Сегодня она выглядела совсем иначе: ее лицо украшала очаровательная и нежная улыбка.

– Раньше я упрямилась и делала только то, что захочу, – сказала она, вежливо присев. – Я была как будто не в себе. Но сейчас я наконец-то оправилась после продолжительной болезни. В моей голове прояснилось, и на меня снизошло озарение.

Я одобрительно улыбнулась подруге и протянула руку:

– Раз уж ты выздоровела, то приходи ко мне в гости почаще.

Ее тонкая белоснежная рука тут же оказалась в моей ладони.

– Я пришла не просто так, – сказала Линжун. – Я несколько дней усердно вышивала узор на той парче, что ты мне подарила. Я принесла ее с собой, чтобы мы вместе полюбовались.

Взявшись за руки, мы вошли в главный зал и сели друг напротив друга.

Взглянув на белоснежную парчу, я увидела переплетенные ветви персика, на которых распустились пышные цветы, похожие на пушистые розовые облака. Передо мной была вышивка потрясающей красоты.

– Я подумала и решила, что вместо того, чтобы вышивать черных галок, летающих в тени Чжаояна, лучше вышить персиковые деревья, что распускаются весной в саду Шанлинь, – пояснила Линжун, скромно опустив глаза. Ее тихий голос был похож на звук, который издают жемчужинки, когда бьются друг о друга. – Такой рисунок больше подходит этой великолепной парче.

Я вынула из волос золотую шпильку, украшенную собранными из жемчуга цветами персика, и вставила в небольшой аккуратный пучок на голове Линжун. Изящная кисточка из жемчужин и нефрита, свисающая с кончика шпильки, делала образ подруги еще более очаровательным и нежным.

– Как прелестно цветение персика! Яркие краски радуют глаз! [5] Сестренка, ты та самая жена, которая приносит счастье в дом мужа.

С первого взгляда было заметно, что сегодня Линжун тщательно подбирала свой наряд. Она надела комплект из тонкого шелка светло-зеленого цвета длиной до пола. На ткани не было никаких узоров, украшением служила лишь вышивка на манжетах – ярко-красные полураскрытые бутоны олеандра. На поясе была повязана молочно-белая шелковая лента, с которой свисало небольшое саше с ароматными травами и украшения из сапфира. Благодаря своему образу Линжун выглядела такой же изящной, как плакучая ива, и такой же хрупкой, как парящая на ветру ласточка. Она не стала собирать волосы в сложный пучок, а выбрала простую и опрятную прическу: лоб прикрывала челка, дальше шел косой пробор, а на затылке волосы были небрежно распушены нефритовым гребнем и собраны в простой пучок. В него она воткнула лишь две шпильки с жемчугом и серебряными кисточками. Линжун была так же красива и свежа, как лотосы после дождя.

Я тоже долго думала, что надеть, и в конце концов выбрала образ из тончайшего шелка светло-розового цвета, который украшали яблоневые ветви с еще нераскрывшимися бутонами. Мне очень нравилась текстура ткани, потому что, под каким бы углом я на нее ни смотрела, она выглядела изысканной и объемной, переливаясь золотистыми и серебряными цветами. Со стороны казалось, что я облачена в сверкающее розовое облако. Бесспорно, это был роскошный наряд. А надела я его для того, чтобы подчеркнуть естественную красоту Линжун, которая была словно «лотос, растущий в прозрачной воде и не нуждающийся в украшениях» [6].

Образ Линжун напоминал о нежных весенних красках, о первых листьях на гибких ивах, появляющихся во втором лунном месяце. Я же в своем наряде напоминала подкрашенные закатными красками облака, что виднеются на горизонте.

Можно было бы облачиться в яркие одеяния из дорогих тканей, но во время летней жары освежающие оттенки были притягательнее насыщенных цветов.

Тихим летним утром приятный прохладный ветерок приносил с собой ароматы лотоса и камыша. Ярко-голубое небо напоминало идеально отполированный кусок аквамарина с полупрозрачными вкраплениями тончайших облаков. Изредка слышался стрекот цикад. Расцветшие деревья феникса [7] были словно бы покрыты красочными перьями, которые трепетали от дуновения ветра.

Куда бы ни упал мой взгляд, повсюду царила истинная красота.

Взяв Линжун за руку, я повела ее прогуляться по веранде. Мы не торопясь прохаживались туда и обратно, любуясь изогнутыми крытыми мостами, перекинутыми через озеро с разных его сторон. Их балки были разрисованы яркими узорами, сочетающими в себе самые разнообразные цвета. Сами мосты были изящны и красивы, а их окна с резными рамами были закрыты тончайшей тканью, напоминающей изумрудный туман и свободно пропускающей освежающий утренний ветерок. На берегу озера Фаньюэ мы заметили несколько грациозных белых журавлей, стоящих в воде и чистящих свои перышки. То и дело мимо проплывали символы супружеской любви – утки-мандаринки. Некоторые из них прятались под мостами и засыпали в темном и прохладном месте. У кромки воды раскинулась пышная глициния. Большая часть ее кроны свисала над озером, и когда дул ветер, он срывал с ветвей светло-фиолетовые лепестки и уносил их к воде. Они мягко опускались на зеркальную поверхность, наполняя воздух чудесным ароматом.

Я наклонилась к уху Линжун и прошептала:

– Можно было бы просто познакомить тебя с императором поближе, но боюсь, что, даже если ты ему понравишься, он быстро к тебе охладеет и дней через пять позабудет. Тогда твое положение станет только хуже.

Я ощутила, как сильно вспотела ладонь подруги после моих слов. Она стала холодной и влажной.

– Ты, как всегда, права, – грустно произнесла Линжун, опустив глаза к полу.

– Ты должна произвести на него такое сильное впечатление, чтобы он сразу же в тебя влюбился. – Я остановилась и посмотрела на ярко-голубое небо. – Император каждый день проходит здесь примерно в одно и то же время. Думаю, что уже пора. Начинай петь, да погромче.

Линжун решительно кивнула, крепко сжала мою руку и запела:

– Не держись за одежды свои золотые, держись за годы молодые. Срывай цветы, когда они цветут, не жди, пока лепестки их опадут [8].

– Молодец, – я похлопала подругу по руке, чтобы подбодрить. – Твое пение пьянит без вина.

Линжун смущенно улыбнулась и опустила голову.

Вдруг позади нас раздался недовольный голос:

– Кто это тут поет?

Голос той, кого я совсем не хотела видеть. Я обернулась и поклонилась, как того требовали правила этикета.

– Рада тебя видеть, матушка Хуа.

Линжун, давно не встречавшаяся лицом к лицу с наложницей Хуа, растерялась и опустилась на колени, чтобы поприветствовать ее.

Фэй Хуа небрежно бросила ей «встань», а затем одарила меня своим самым холодным взглядом.

– Цзеюй Чжэнь, когда это ты выучилась так хорошо петь? Оказывается, ты не только отличная танцовщица, но еще и певица. Ты меня в очередной раз поразила.

Я вежливо улыбнулась и скромно ответила:

– Матушка, ты зря меня так хвалишь. Разве могу я столь красиво петь? Это пела сюаньши Ань.

Наложница Хуа покосилась на стоящую рядом со мной Линжун, которая все еще не осмеливалась отвести взгляд от земли. Хуа приподняла ее подбородок и, слегка прищурив глаза, сказала:

– А ты довольно милая.

Линжун, побледневшая от страха, немного успокоилась, услышав похвалу из уст старшей наложницы. Но тут фэй Хуа неожиданно для всех закричала:

– Не слишком ли ты дерзкая?! Как ты посмела петь столь пошлые песни в императорском саду?!

Линжун вновь затряслась и дрожащим голосом сказала:

– Я… я не хотела.

Хуа оглядела испуганную девушку с ног до головы, словно бы видела в первый раз. От ее ледяного взгляда по коже побежали мурашки.

– Кем ты себя возомнила? Разве ты не дочка того самого Ань Бихуая, которого император помиловал совсем недавно? – Старшая наложница презрительно фыркнула. – Вот уж не ожидала, что дочка преступника, вместо того, чтобы размышлять о грехах своей семьи, будет гулять по императорской резиденции и распевать легкомысленные песенки.

Когда наложница Хуа замолчала, служанки и евнухи за ее спиной захихикали, прикрывая рты рукавами.

Из-за столь жестоких слов у Линжун сбилось дыхание. Она готова была расплакаться, но держала себя в руках. Прикусив губу, она через силу вымолвила:

– Мой отец не преступник.

– Отца госпожи Ань признали невиновным и вернули ему прежнюю должность, – сказала я. – Было доказано, что он не нарушал закон.

Я успела уловить промелькнувшее на лице Хуа недовольство, но она тут же вновь надела на себя маску абсолютного безразличия.

– Я уверена, что ты и сама понимаешь, что быть признанным невиновным и быть невиновным на самом деле – это порой не одно и то же. – Фэй Хуа перевела взгляд с меня на Линжун и обратно и добавила: – Если сюаньши не разбирается в правилах этикета, то почему бы тебе как старшей не взяться за ее обучение?

Слова наложницы Хуа настолько меня озадачили, что я пару мгновений стояла с приоткрытым ртом, не зная что ответить. Обменявшись с Линжун растерянными взглядами, я неуверенно заговорила:

– Это же просто песня. Как она связана с правилами этикета? Я искренне не понимаю. Прошу тебя, матушка, просвети нас.

Наложница Хуа слегка прищурилась, вперившись в меня недовольным взглядом.

– Цзеюй, ты ведь у нас знаток стихов и песен. Почему же не понимаешь, что я хочу до вас донести? – Судя по стиснутым зубам, Хуа изо всех сил старалась унять свою злость. – Позволь задать тебе один вопрос. Ты знаешь, кто сочинил эту песню?

– Ее сочинила Ду Цюнян, жившая во времена династии Тан. Эта песня называется «Золотые одежды».

– А знаешь ли ты, что Ду Цюнян сначала была наложницей Ли Ци [9], а потом, когда его казнили за попытку мятежа, она вошла в гарем императора Сянь-цзуна [10] и получила титул фэй Цю? Она бессовестно пользовалась его благосклонностью в своих целях. При этом она была женой бунтовщика и дарила свое тело двум мужьям. И эта бесчестная и неверная женщина любила сочинять пошлые песенки. Теперь вы понимаете, почему я так удивилась, услышав, что кто-то осмелился исполнять ее песню там, где ее может услышать император?

Я знала эту историю и понимала, что Хуа неверно ее истолковала. А вот Линжун приняла все на веру и стала биться лбом о землю, прося прощения.

Я опустилась на колени рядом с подругой.

– Ты все правильно сказала, вот только Ду Цюнян не по собственной воле была женой бунтовщика. Я уверена, ты и сама знаешь, что после того, как она стала наложницей императора, она служила ему верой и правдой и помогала при дворе, стараясь загладить свою вину. Когда на престол взошел император Му-цзун [11], он даже назначил ее нянькой своего сына. Поэтому я бы не сказала, что Ду Цюнян была недостойной женщиной, и я очень надеюсь, что матушка не будет к ней так жестока.

Наложница Хуа улыбалась, но ее глаза оставались такими же безразличными и холодными, как кусочки льда.

– Цзеюй Чжэнь, ты, как всегда, ловко управляешься со словами, – все это было сказано с очаровательной улыбкой, которая делала и без того прекрасное лицо еще красивее, но в голосе наложницы уже слышалась ничем не прикрытая злость. – Но помнишь ли ты, что Сыма Гуан [12] в своем трактате «Образцовая семья» писал: «Добродетель замужней женщины в ее покладистости; ее не красит умение спорить»? Неужели ты решила забыть про женскую добродетель только ради того, чтобы бессмысленно поспорить с той, кто выше тебя по положению?!

Ее атака была слишком быстрой и яростной. У меня на лбу выступил холодный пот.

– Я бы никогда не посмела спорить с тобой, матушка Хуа, – сказала я.

Линжун подползла ко мне и со слезами на глазах запричитала:

– Матушка, цзеюй Чжэнь просто не подумала. Она не хотела оскорбить тебя или обидеть. Прошу, прости ее.

– Сама провинилась, еще и за других просишь? Значит, правду говорят, что вы близки, как сестры. – Хуа презрительно фыркнула, а затем и вовсе рассмеялась. Даже смех ее был красивый, он словно бы ласкал наши уши. Но уж никак не соответствовал тону, которым она говорила, и из-за этой странности волосы на руках становились дыбом. – Как главная наложница я должна следить за тем, чтобы мои младшие сестренки не забывали о правилах и вели себя прилично. – Она обернулась к своим слугам и крикнула: – Эй, вы!

Я испугалась, ведь несмотря на то, что Хуа лишилась официального статуса помощницы императрицы, она все равно обладала большой властью и могла сделать со мной и Линжун все что пожелает.

Хлоп! Хлоп!

Кто-то захлопал в ладоши, и эти хлопки прозвучали как гром среди ясного неба. Я не могла видеть, кто это был, потому что не смела оторвать взгляд от земли, но сразу же узнала голос:

– Какое восхитительное пение!

Первым, что я увидела, когда подняла голову, был большой зонт, украшенный изображениями девяти разноцветных драконов. Верх зонта был ярко-зеленого цвета, а по низу шла лиловая полоса. Ткань, свисающая с обода, трепыхалась на ветру. Затем мой взгляд опустился ниже, и я увидела стоящего за спиной наложницы Хуа императора. Он сцепил руки за спиной и внимательно разглядывал всех собравшихся. Рядом с ним стояла императрица. На ее лице застыла чуть заметная вежливая улыбка. Со стороны могло показаться, что ее вообще не волнует происходящее. Она хранила молчание, равнодушно глядя на меня, Линжун и наложницу Хуа. Чуть в стороне от императорской четы стоял евнух Ли Чан, возглавляющий процессию сопровождающих.

Я не могла понять, когда именно они оказались рядом, потому что подошли они совершенно бесшумно. Я терялась в догадках, как долго император следил за нашим спором и как много он услышал.

Увидев Сюаньлина, я выдохнула с облегчением. От охватившего меня счастья я готова была расплакаться.

Фэй Хуа поначалу растерялась, но потом поспешно развернулась и опустилась на колени.

– Приветствую вас, государь, приветствую, государыня.

Все наши служанки и евнухи тоже опустились на землю и склонили головы. Не обращая на них внимания, Сюаньлин подошел прямо ко мне и помог подняться.

– Ты редко так ярко одеваешься, – сказал он, одаривая меня нежным взглядом.

Я встала рядом с ним и, ничего не говоря, ласково улыбнулась в ответ.

Император велел наложнице Хуа и всем остальным подняться, после чего снова повернулся ко мне.

– Я издалека услышал, как кто-то поет, но не думал, что увижу здесь тебя, – сказав это, он покосился на старшую наложницу. – Сегодня стало прохладнее, удушающая жара прошла. Видимо, поэтому многие вышли прогуляться.

Судя по дернувшимся уголкам изящного рта, наложница Хуа хотела отреагировать на замечание императора, но в последний момент передумала и сменила тему:

– Ваше Величество, вы прогуливаетесь после утренней аудиенции? Вы, наверное, устали?

Сюаньлин ответил не сразу. Наложнице Хуа пришлось немного понервничать, прежде чем император вежливо улыбнулся и сказал:

– Сейчас еще раннее утро. Неужели моя дорогая Хуа уже утомилась?

Я рассмеялась, привлекая внимание императора.

– Ваше Величество, как хорошо, что вы проходили неподалеку. Мы с матушкой Хуа как раз наслаждались пением сестренки Ань.

Император крепко сжал мою руку и спросил у Хуа:

– Правда?

Наложница Хуа, которая никак не могла найти достойный выход из сложившейся ситуации, немного расслабилась, услышав вопрос государя.

– Мне кажется, что сюаньши Ань очень красиво поет, – ответила она, натянуто улыбнувшись.

Сюаньлин обратил свой взор на Линжун, и его лицо вдруг осветила добрая улыбка.

– Я был слишком далеко, чтобы расслышать твое пение. Не могла бы ты еще раз спеть?

Я постаралась взглядом приободрить Линжун. Она тихонько вздохнула, а потом решительно кивнула. Слегка покашляв, чтобы прочистить горло, она запела.

Когда я слушала пение Линжун, я представляла лотосы, покачивающиеся на поверхности пруда. Ее голос был таким же сочным и ярким. Он был освежающим и в то же время пьянящим, как легкий ветерок, гоняющий ряску по водной глади. Голос Линжун проникал в самое нутро. Мне казалось, что все внутри меня то поднималось, когда она брала высокие ноты, то опускалось, когда тональность становилась ниже. Высокие ноты в исполнении моей подруги были столь же прекрасны, как звон горного хрусталя. Как ивовый пух весной, как нить шелкопряда – мелодия бесконечно вилась и кружилась в воздухе. Она была наполнена любовью и ненавистью, теплом и холодом. Мне казалось, что я всей кожей впитываю чарующие звуки. Нежная прохлада окутывала мою душу, даря неописуемое наслаждение. Пение Линжун не было похоже на то, что мы привыкли слышать. Я могла бы сравнить его только «со звуком разбившегося нефрита с горы Куньлунь да блеском росы на лепестках орхидеи» [13].

Даже я, уже не раз слышавшая, как поет Линжун, была потрясена. Меня охватило чувство благодарности за то, что я могу насладиться звучанием ее голоса. Ее пение было такое же нежное, как трель соловья, мягкое, как тончайший шелк, чистое, как родниковая вода, ласковое, как поцелуй возлюбленного. Я позабыла обо всем на свете. Мне хотелось окунуться с головой в эти звуки и остаться среди них навсегда.

Сюаньлин смотрел на Линжун как завороженный. На лице наложницы Хуа смешались удивление и злость, из-за чего ее красота заметно потускнела. Императрица поначалу тоже изумилась, но это длилось лишь несколько мгновений. Сейчас она снова спокойно улыбалась и слушала пение Линжун с таким выражением лица, словно в ее голосе не было ничего особенного.

Я в очередной раз восхитилась тем, как государыня мастерски управляет своими эмоциями.

Линжун трижды повторила припев, а затем постепенно затихла, но чудесная мелодия не исчезла сразу. Казалось, она еще какое-то время витала в воздухе. Сюаньлин, не шевелясь и ничего не говоря, смотрел куда-то вдаль. Казалось, он настолько глубоко ушел в свои мысли, что даже не заметил, как песня закончилась.

– Ваше Величество! – окликнула его императрица.

Сюаньлин ее не услышал, поэтому она позвала его еще раз, но погромче. Только тогда император вынырнул из мира грез и взглянул на нас.

В этот момент я поняла, что Линжун добилась того, ради чего мы все это затеяли. Причем все вышло намного лучше, чем мы ожидали.

– У сюаньши Ань очень приятный голос, – сказала императрица, повернувшись к супругу. – Он напоминает мне звуки природы: журчание ручья и шорох листьев.

Услышав похвалу из уст императрицы, Линжун изящно присела и скромно склонила голову. Сюаньлин приказал ей выпрямиться и стал внимательно разглядывать ее светлое, как бегущие по небу облака, лицо.

По кристально чистым, выразительным глазам Линжун всегда можно было понять, что она чувствует. Вот и сейчас я видела в них смесь беспокойства, смущения и страха. В этот момент она была хрупкой, застенчивой девушкой, чей вид пробуждал в чужих сердцах желание оберегать ее. В гареме не было никого похожего на Линжун, потому что со временем в окружении императора не осталось скромных, стыдливых и беспомощных женщин. Я еще раз взглянула на ямочки на щеках Линжун, на то, как она робко и грациозно склонила голову, и где-то глубоко внутри меня проснулось странное, непонятное мне чувство.

У Сюаньлина было хорошее настроение. Его выражение лица было таким же ясным, как голубое небо над нами.

– Великолепно! Срывай цветы, пока они цветут! – Император довольно улыбнулся и спросил у застывшей перед ним наложницы: – Как тебя зовут?

Линжун растерянно посмотрела на меня. Я слегка кивнула ей. Она собралась с духом и тоненьким, как комариный писк, голоском ответила:

– Ань Линжун.

– Когда ты отвечаешь императору, – подала голос наложница Хуа, чье лицо будто бы свело судорогой: так неестественно выглядела ее улыбка, – ты должна говорить про себя «Ваша слуга», иначе ты проявляешь неуважение к государю.

Линжун покраснела, услышав замечание, и стыдливо опустила глаза.

– Я поняла. Спасибо за совет.

Императрица посмотрела на старшую наложницу и сказала:

– Видимо, ты теперь часто будешь встречаться с сюаньши Ань. Обучи ее всему, чему требуется. Времени у вас предостаточно.

В глазах Хуа появился недобрый блеск, но спустя мгновение она снова улыбнулась, показывая белоснежные зубы.

– Разумеется, государыня. Я понимаю, как вам сложно в одиночку управлять гаремом, и с радостью разделю ваши тяготы.

Император все не мог отвести взгляд от Линжун.

– Как же славно, когда столь светлые и радостные песни поет человек с чистой душой, – сказал он.

Я отступила на пару шагов и застыла с вежливой улыбкой на губах. Так и должна вести себя наложница императора, ведь все, что будет происходить дальше, меня уже не касалось.

Наложница Хуа последовала за императором и императрицей, а я, сославшись на усталость, попросила разрешения удалиться в свои покои.

Сюаньлин наказал мне хорошенько отдохнуть и велел служанкам присматривать за мной. Линжун тоже собиралась вернуться в Ифу, но стоило нам пройти несколько шагов, как к нам подбежал Ли Чан и попросил ее следовать за государем.

Подруга виновато взглянула на меня, но тут же подобрала подол юбки и почти бегом направилась за Сюаньлином.

Я взяла Лючжу под руку, и мы не спеша направились к павильону Ифу. Следом за нами молча шли Пэй и Цзинцин.

– Госпожа, вы сразу же хотите вернуться в свои покои? – спросила внимательная Лючжу.

Прикусив губу, я покачала головой и повернула к озеру Фаньюэ. Я шла и смотрела, как подол моего роскошного наряда скользит по земле. Он был точно плывущие на горизонте облака во время заката. Вышитые на розовом фоне яблоневые ветви с еще нераскрывшимися бутонами напоминали о поре всеобщего цветения, что наступала весной. Сочетание розового и зеленого, золотого и серебряного было олицетворением весеннего великолепия.

А ведь этот рисунок состоит не из одного стежка и даже не из одной нити. Я неожиданно для самой себя задумалась о том, сколько же усилий и нитей потребовалось на то, чтобы создать эту потрясающую красоту. Сколько раз острие иглы пронзало тонкую шелковую ткань, пока на ее поверхности не появились переплетающиеся между собой яблоневые ветви? Интересно, а ткани было больно, когда сквозь нее проходила игла? Ей было так же больно, как мне сейчас?

Когда мы подошли к Ифу, я увидела во дворе цветущую бордовую магнолию, похожую на пылающий факел. Оглянувшись на озеро, я заметила на его поверхности распустившиеся лотосы. Видимо, пора яблоневого цветения уже прошла… Налетел порыв ветра, и у меня на глазах выступили слезы.

Вдруг какое-то смутное чувство кольнуло мое сердце. Я хотела ухватиться за него и разобраться, что это такое, но оно исчезло так же быстро, как появилось. Несколько парящих в воздухе бордовых лепестков опустились мне на рукав. Я осторожно смахнула их и в этот момент заметила, как бледны мои руки: точно снег, освещенный луной. Пара лепестков, не пожелав оказаться на земле, осталась на моих пальцах. Насыщенно красные пятна на белоснежной коже сразу же бросались в глаза.

Я сжала лепестки магнолии, а потом, раскрыв ладонь, завороженно следила за тем, как красная влага окрашивает линию моей жизни. Вместе с этим постепенно приходило осознание того, что именно тяготило мое сердце.

На ладонь бесшумно упала слеза.

А может, это была и не слеза, а капелька утренней росы, еще не успевшая высохнуть на солнце. Может, это дождинка, оставшаяся на листьях после вчерашней грозы. Как бы то ни было, эта капелька смочила мое иссушенное чувством одиночества сердце.

Я расправила плечи и гордо вскинула голову. Вытерев со щек влажные следы, я крепко сжала бордовый лепесток и молча улыбнулась.

Глава 2
Сиянь

С того дня пение Линжун каждую ночь звучало в комнатах императорского дворца. И не важно было, с кем император делил ложе, ее песни разносились эхом по Тайпину, пронзая темноту подобно свету луны, проникающему сквозь облака.

Сюаньши Ань понравилась государю, но не стала его новой фавориткой. Согласно правилам, после того как наложница проводила ночь с императором, ей присваивали более высокий ранг. Вот и Линжун повысили, сделав мэйжэнь, наложницей дополнительного шестого ранга. Раньше по статусу она была ниже и меня, и Мэйчжуан, и даже Чунь. Но нынче, когда Мэйчжуан понизили до чанцзай, до того же ранга, что и Чунь, Линжун уступала только мне.

Я, конечно же, обрадовалась, когда ей жаловали ранг мэйжэнь, но мои чувства не были такими же искренними, как тогда, когда благосклонности императора удостоилась Мэйчжуан. На этот раз радость смешалась с чувством разочарования и грусти.

Возможно, на меня повлияло то, что я случайно увидела вышивку с галками. «Ее бледное, словно нефрит, лицо не так ярко, как перья галки, что летает в тени Чжаояна». От той вышивки буквально разило жалостью к себе и завистью…

Тот случай подтолкнул меня к тому, чтобы помочь Линжун сблизиться с императором, но в то же время оставил занозу обиды в моем сердце.

Я прекрасно понимала, почему Линжун жалеет себя, ведь я видела, какой образ жизни она вела во дворце, и знала, что она успела пережить до этого.

«Ох, видимо, не такой уж я добрый и великодушный человек, раз даже такая близкая подруга, как Линжун, мне не доверяет, – подумала я и усмехнулась. – Чжэнь Хуань, Чжэнь Хуань, ты уже позабыла про те дни, когда вы вместе жили в резиденции Чжэнь и были как родные сестры?»

Когда я вспомнила то время, на душе стало немного легче.

После того как Линжун удостоилась милости императора, все в гареме стали воспринимать ее как вторую наложницу Мяоинь. Она тоже была из небогатой семьи, не отличалась яркой красотой и добилась внимания государя благодаря певческому таланту. Вот только характер у нее был совсем иной. Линжун была кроткой и послушной, она ни с кем не спорила и всегда с уважением относилась к другим наложницам. В ней не было ни капли того высокомерия, которым славилась прежняя сладкоголосая наложница. Ею была довольна не только императрица, но и сам Сюаньлин, который хвалил ее за мягкий нрав и скромность.

Мы все еще оставались подругами. Каждое утро после обязательного посещения императрицы Линжун приходила в павильон Ифу и разговаривала со мной. Ее отношение ко мне ничуть не изменилось.

Линжун не воспринимала внимание государя как должное. Я видела, что ей было не по себе. Она далеко не сразу привыкла к новому образу жизни. Зачастую она робко и боязливо сжимала плечи, боясь сказать или сделать что-то не то, поэтому многие ее жалели.

Однажды она схватила меня за рукав и со слезами на глазах сказала:

– Сестрица, надеюсь, ты на меня не обижаешься? Я ведь даже не думала бороться с тобой за внимание государя.

Я перестала подрезать цветы, которые собиралась поставить в вазу, повернулась к подруге и растянула губы в улыбке:

– Про какие обиды ты говоришь? Я наоборот рада, что император наконец-то тебя заметил. Я ведь сама вызвалась помочь. За что же мне тебя винить?

Линжун всхлипнула:

– Если тебе это не по душе, я не буду встречаться с императором.

Я не хотела разговаривать о Сюаньлине, но промолчать после таких слов не смогла:

– Что ты такое говоришь? Не веди себя как маленький ребенок. – Я улыбнулась и попыталась перевести разговор в шутку: – Я ведь, получается, ваша сваха. Где ты видела, чтобы невеста отказывалась встречаться с женихом из-за свахи?

Линжун рассмеялась, вытирая слезы:

– Можешь шутить надо мной сколько угодно, главное, чтобы ты не обижалась.

Золотые шпильки с жемчужными подвесками покачивались в такт ее смеху и, отражая солнечный свет, сами начинали сверкать. Их сияние напоминало нежные лучи утреннего солнца.

Я улыбнулась, но вместо того, чтобы обсуждать ее отношения с императором, заговорила об искусстве составления букетов. Я показывала, как собрать красивый букет из цветов, ветвей и листьев, а подруга с интересом слушала.

По моему мнению, Сюаньлин прекрасно относился к Линжун. После их первой совместной ночи он велел выделить ей для проживания павильон Фаньин, что находился на берегу озера Фаньюэ. Также он приказал назначить ей в услужение больше служанок и евнухов. Я уже не говорю о многочисленных щедрых подарках, на которые император никогда не скупился.

Благодаря тому, что Линжун добилась благосклонности императора, и тайной поддержке императрицы, жить стало гораздо спокойнее. Наложница Хуа начала меня остерегаться. Она ничего не могла поделать, поэтому ей оставалось лишь скрежетать зубами от досады. Настало время подумать о том, как помочь Мэйчжуан.

В Тайпине воцарились мир и покой. Все шло своим чередом, и ничто не омрачало солнечных дней.

С тех пор, как моя подруга начала по вечерам услаждать слух императора своим пением, в нем проснулась страсть к музыке и танцам. Почти каждый вечер в его дворце устраивали роскошные банкеты, после которых он отправлялся отдыхать в павильон Фаньин.

Поначалу мне казалось это странным, ведь раньше я не замечала, чтобы Сюаньлин любил песни, пляски и веселые пиры. Но потом на одной из аудиенций у императрицы я узнала, что он и прежде устраивал шумные банкеты, но перестал это делать после смерти императрицы Чуньюань.

Казалось, что государыню совсем не тревожит то, каким счастливым и беззаботным стал Сюаньлин в обществе Линжун. Она говорила об этом совершенно спокойно, чуть опустив глаза. Ее длинные ресницы в этот момент напоминали крылья ворона, а от кожи под глазами словно бы исходило голубоватое сияние. Императрица размеренно поглаживала сидящую у нее на коленях пеструю кошку по кличке Сунцзы [14]. Эту кошку редкой породы когда-то прислали в качестве подношения из царства Мило [15]. От других представителей кошачьих ее отличала очень мягкая шерсть, на ощупь напоминающая дорогой атлас, с равномерным полосатым окрасом. Черные и серые полосы на мордочке располагались так, что та становилась похожей на тигриную. Схожести с хищником добавляли и яркие зеленые глаза настоящего охотника. Но самым удивительным было то, что Сунцзы оказалась очень покладистой кошкой, быстро ставшей ручной. Хозяйка очень любила свою питомицу и однажды даже сказала: «Внешне тигр, внутри кошка, а на самом деле хозяйка моего сердца». Сунцзы почти все время была при государыне, исключением было только время для приема пищи и сна.

Мой взгляд привлекли белоснежные и хрупкие, словно сделанные из фарфора, пальцы императрицы. Ногти на них были выкрашены в ярко-красный цвет. На фоне кошачьей шерсти они выделялись так же, как накрашенные губы на бледном лице молодой красавицы.

Видимо, почувствовав мой взгляд, государыня посмотрела на меня и сказала:

– Можешь погладить ее. Сунцзы умна и не кусается.

Я благодарно улыбнулась, но так и не осмелилась подняться и подойти к ним.

– Ох, я же совсем забыла, что ты боишься кошек! – воскликнула императрица, заметив мою нерешительность.

– Ваше Величество, вы так внимательны к своим подданным, что запоминаете даже такие мелочи, – сказала я, скромно потупившись.

Императрица передала питомицу служанке и то ли в шутку, то ли всерьез сказала:

– А знаешь, хоть я и люблю ее, все равно осторожничаю, потому что даже домашнее животное может укусить или поранить.

– Государыня, вам не стоит об этом переживать. Вы так хорошо воспитали Сунцзы, что она никогда не причинит вам вреда.

– Ты так думаешь? – Императрица усмехнулась и ненадолго замолчала, задумчиво поглаживая золотую вышивку на рукаве. – Даже людские поступки трудно предугадать, что уж говорить о животных. Рядом с теми, кто тебе близок и кто тебя слушается, быстро теряешь бдительность, а это опасно.

Я сразу поняла, что сказано это было не просто так, но сделала вид, будто не уловила намека. Императрица улыбнулась и сменила тему:

– Кажется, наложница Хуа сильно недолюбливает мэйжэнь Ань.

До меня доходили слухи о том, что Хуа крайне разозлилась на Линжун и даже назвала ее коварной соблазнительницей, одурманившей Сюаньлина своим голосом. Когда императору донесли о подобных речах, он не рассердился и даже пошутил: «Вот такая она, женская ревность». Он все так же продолжал приглашать Хуа на ежедневные банкеты, чтобы она видела, как скромно и смиренно ведет себя Линжун, но это еще сильнее злило бывшую фаворитку. Ей не на кого было выплеснуть копившийся внутри гнев, и я всерьез опасалась, что однажды это обернется большой бедой.

И вот наступил очередной вечер, и мы снова собрались на шумном пиру. За столами восседали родственники государя и важные сановники, со всех сторон слышался звон винных чарок и пожелания долгих лет императору.

Это было время процветания и благополучия, когда мы были опьянены богатством и роскошью.

Ли Чан легонько хлопнул в ладони, и в зале тут же зазвучала беззаботная мелодия, выводимая на кунхоу [16] руками мастера. В зал, словно бабочки, впорхнули прекрасные танцовщицы с длинными распущенными волосами и в красивых ярких одеждах. Зрители не могли оторвать взгляд от их очаровательных лиц и грациозных фигур. Девушки кружились в танце, и их шаги были столь легки, что казалось, они не ходят, а летают по залу. Движения их рук были такими же плавными и невесомыми, как стелющийся над озером туман, что рассеивается от дуновения ветра. Танец юных красавиц завораживал и заставлял забыть обо всем на свете.

Императрица и наложница Хуа сидели по бокам от Сюаньлина, а мы с Линжун чуть дальше, друг напротив друга.

На Линжун сегодня был очаровательный наряд из темно-красного верха со светло-сиреневой окантовкой и фиолетовой юбки с изумрудным рисунком. На тонкой талии была повязана синяя лента, украшенная на концах золотыми подвесками. Волосы были зачесаны в сложный пучок, который так любили знатные дамы, и украшены сверкающими драгоценностями. Я тихонько вздохнула, глядя, как радостно улыбается подруга и как сияет ее светлое, словно белый нефрит, лицо. Линжун, несмотря на яркий макияж и роскошный наряд, все равно не могла сравниться с фэй Хуа, но сегодня ее красота действовала на окружающих так же, как освежающее дуновение ветерка знойным днем, потому что в обычное время она одевалась гораздо скромнее.

Линжун наполнила чарку вином и, осторожно ступая, преподнесла ее Сюаньлину. Тот с улыбкой принял ее и сразу же выпил. Наложница Хуа недобро усмехнулась и отвела взгляд, притворившись, что ничего не видела.

– Мэйжэнь Ань такая заботливая, – подала голос гуйжэнь Тянь. – Что же мы, старшие сестры, такие невнимательные? Нам должно быть стыдно.

Линжун покраснела и молча вернулась на свое место.

Сюаньлин посмотрел на наложницу Тянь и сказал:

– Принеси-ка своему государю фрукты, что стоят перед тобой.

– Слушаюсь. – Внимание императора обрадовало гуйжэнь. Широко улыбаясь, она спросила с намеком: – Ваше Величество, почему вы велите своей рабе принести вам фрукты, если у вас они уже есть?

– Я заметил, что ты так много говоришь, что даже не притронулась к яствам на своем столе. Я велел их принести, чтобы они не пропали зря.

Наложница Тянь покраснела до кончиков ушей. Она не ожидала, что император начнет над ней насмехаться. Ей понадобилось немного времени, чтобы прийти в себя и натянуто улыбнуться.

– Ваше Величество, вы так любите шутить над своими наложницами, – сказав это, гуйжэнь Тянь надолго замолчала.

Парчовые занавески приподнимались от дуновений ветра, который разносил по залу ароматы алкоголя, женских румян и благовоний. Воздух в зале кружил голову и опьянял.

Как бы невзначай я прикрыла лицо веером, пропитанным сандаловым маслом, и, плотно сжав губы, усмехнулась.

«Линжун всегда хорошо играла в шахматы. Это был отличный ход, и Сюаньлину он понравился. Вот только…»

Мой взор привлекли деревья, что виднелись за открытыми окнами. Под последними лучами заходящего солнца они окрасились в насыщенный бордовый цвет. Их покачивающиеся ветви и многочисленные побеги бамбука создавали замысловатые бирюзовые тени, которые скрывали от празднующих людей, какой прекрасный вечер царит за пределами дворца.

И тут я почувствовала, что банкет, на котором раздавался громкий смех и столы ломились от яств, волнует меня гораздо меньше, чем цвет облаков за окном.

Пользуясь тем, что на меня никто не обращает внимания, я сказала служанкам, что хочу переодеться, и тихонько вышла из зала.

На небе сквозь тонкие облака просвечивал лунный серп. Его свет опускался на крыши дворцов и павильонов, проникал внутрь, оставляя серебристые пятна на темных поверхностях. Лунный свет струился, как вода сквозь пробитый на реке лед, и лишь изредка путь ему преграждали острые углы крыш. По императорскому саду разливалось благоухание цветов. То и дело освещенные места сменялись темными участками. Свет и тень тесно переплетались друг с другом под серебряным сиянием луны.

В конце седьмого месяца ночи стали прохладнее. Когда заходило солнце, удавалось передохнуть от изнуряющей летней жары.

В своих вышитых жемчугом туфельках я почти бесшумно ступала по каменным плитам галереи. Тишину нарушало лишь шуршание юбки, когда она касалась пола.

Я шла довольно долго, пока не добралась до террасы Тунхуа.

Название «Тунхуа» – цветы тунга [17] – заставляет проходящих мимо людей подниматься на террасу и любоваться окружающей природой, прекрасной в любое время года. «Цветение тунга заметно за тысячи ли, каждое утро доносится его аромат» [18].

Издревле считалось, что тунг – символ крепкой супружеской любви.

В прошлом гуйфэй Шу посчастливилось стать фавориткой императора Лунцина. Они искренне и страстно любили друг друга. Но вдовствующей императрице Чжаосянь было не по душе прошлое наложницы Шу, которое с порицанием обсуждали за ее спиной. Поэтому она не позволила провести церемонию возведения в ранг гуйфэй в столице. Тогда император Лунцин созвал со всей страны самых умелых мастеров и велел им соорудить в Тайпине террасу Тунхуа, чтобы на ней подарить своей любимой звание главной после императрицы женщины в гареме. Только после смерти мачехи и рождения шестого ребенка, принца Сюаньцина, государь смог провести подобающую церемонию в самом сердце Запретного города.

В книге «История династии Чжоу» можно было найти лишь несколько строк, посвященных императорской наложнице, ставшей легендой. В ней говорилось, что наложнице Шу, несмотря на ее противоречивое прошлое, удалось добиться звания фаворитки императора и оставаться его любимицей до конца жизни. «Наложница Жуань была дочерью главы уезда Пинчжан, Жуань Яньняня. Она служила во дворце с семнадцати лет. Император обратил на нее внимание и взял в свой гарем, даровав титул наложницы Шу. После рождения сына ее повысили до гуйфэй. После смерти императора наложница Шу отказалась от мирской жизни и отправилась в монастырь». Всего несколько мазков кисти понадобилось, чтобы описать долгую жизнь одной женщины. Но в книге не упоминалась терраса Тунхуа, которая стала самым ярким символом любви императора к наложнице Шу. Терраса была высотой в три чжана и девять чи [19] и облицована белым нефритом. Это было прекраснейшее сооружение, сверкающее под лучами солнца. По краям верхней площадки были посажены деревья – сливы и тунги, которые цвели друг за другом. И весной, и летом на террасе можно было любоваться пышным цветением. Сначала она была словно покрыта снегом, а потом на смену белым сливовым цветам приходили светло-сиреневые соцветия тунга, напоминающие утренний туман. Все теплое время года вокруг витал насыщенный цветочный аромат. Наложница Шу и император любили обниматься в тени цветущих деревьев и шептаться о чем-то своем, любуясь восхитительными пейзажами.

Мне стало грустно, я тихонько вздохнула и прошептала:

– «Цветение тунга заметно за тысячи ли, каждое утро доносится его аромат». Как хорошо описаны отношения между мужем и женой, в этом и есть сокровенный смысл любви.

Среди всех императоров династии Чжоу только император Лунцин всю жизнь любил одну и ту же женщину. Как бы мне ни хотелось повторить ее судьбу, я понимала, что, если государь отдаст всю свою любовь одному человеку, во дворце и в гареме начнутся беспорядки.

Наверное, императору предназначено Небесами делить свою любовь поровну между всеми красавицами гарема.

«Что же я так огорчаюсь, если все прекрасно понимаю?» – спросила я у себя и грустно усмехнулась.

После смерти императора нынешняя вдовствующая императрица посчитала, что содержание террасы Тунхуа обходится слишком дорого. Для нее это было бессмысленной тратой государственных денег, потому что от этого места не было никакой практической пользы. Сейчас когда-то восхищавший всех символ любви находился в ужасном, заброшенном состоянии. Здесь бывало очень мало людей, ведь терраса стояла на возвышенном месте в отдалении от тропинок, по которым любили гулять придворные. Даже служанки и евнухи, которые были обязаны здесь подметать, ленились приходить, поэтому на лесенках и перилах скопился толстый слой пожухлой листвы и пыли, пустой стол оброс травой, деревья увяли, и из всех щелей прорывались сорняки.

Печальное зрелище.

Как бы ни была прекрасна любовь, она исчезает так же бесследно, как плывущие по небу облака.

В одном из углов террасы, освещенном холодным лунным сиянием, я заметила маленькие белые лепестки. Они распустились на длинных вьющихся побегах с широкими листьями. Белоснежные цветы крепились к стеблю тонкими, как женские брови, цветоножками. У них не было никакого аромата, но выглядели они очаровательно. На лепестках поблескивали капельки росы, и они казались столь нежными, что я боялась к ним прикоснуться. Сама не знаю почему, но мне понравились эти невзрачные цветы. Я протянула руку, чтобы осторожно их погладить.

Вдруг за моей спиной раздался громкий голос уверенного в себе мужчины:

– Ты разве не знаешь, что это за цветок?

Мое сердце сжалось от страха: я оказалась в безлюдной глуши наедине с незнакомцем. Я даже не заметила, когда он подошел. Стараясь отогнать пугающие мысли и не впасть в панику, я повернулась и строго спросила:

– Кто ты такой?

Увидев того, кто нарушил мое уединение, я немного успокоилась. Место страха в моей душе заняло чувство смущения, так как, сама того не ведая, я серьезно нарушила правила этикета.

– Почему при каждой нашей встрече ты спрашиваешь, кто я такой? Неужели я настолько непримечательный, что меня столь сложно запомнить?

Передо мной стоял принц Сюаньцин. Судя по широкой улыбке, он совсем не рассердился из – за моего грубого тона.

Я вежливо присела, приветствуя брата императора.

– Ваше Высочество, очень сложно не испугаться и не растеряться, когда вы так неожиданно появляетесь за спиной.

– На этот раз это не я неожиданно появился за твоей спиной, а ты прошла мимо меня и не заметила. – Принц усмехнулся, глядя на мои красные от стыда щеки.

Видимо, из – за того, что тунговые деревья давно не прореживали, они укрыли принца, и я не заметила, что на террасе есть кто – то еще, кроме меня.

– Ваше Высочество, вы могли подать голос прежде, чем я оскорбила вас своим вопросом.

– Ты выглядела очень грустной, поэтому я не решился тебя окликнуть. Поверь мне, я не собирался тебя пугать.

Сегодня принц Сюаньцин выглядел серьезнее, чем обычно, и я готова была поверить в искренность его слов. Он не походил на наглого грубияна, каким показался мне при нашем прошлом разговоре. Когда луна осветила лицо принца, я заметила грусть в его глазах. Я удивилась, но не подала виду.

– Спасибо, Ваше Высочество, но не стоит обо мне беспокоиться. Я просто немного выпила, поэтому на душе стало слегка тоскливо.

На мгновение мне показалось, что он видит меня насквозь и знает, какую горестную тайну я храню в своем сердце. Но принц не стал вытаскивать ее наружу, а лишь сочувственно улыбнулся и сказал:

– Цзеюй, кажется, тебе понравились эти цветы.

– Да. Во дворце я таких не видела. Они очень необычные.

Принц подошел ко мне, сорвал цветок и поднес к носу, пытаясь почувствовать аромат.

– Это сиянь, а еще их называют «вечерний лик» [20]. Они и не должны расти во дворце, потому что считается, что эти цветы приносят несчастья. Если слуги их видят, их тут же выдирают.

Меня поразили его слова:

– Как же не посчастливилось этим цветам! А я думала, что несчастная судьба бывает только у женщин.

Принц нахмурился, словно задумавшись о чем-то, но уже спустя пару мгновений он снова смотрел на меня с улыбкой:

– В народе говорят, что эти цветы настолько скромные, что растут только в темных углах и распускаются на закате, чтобы их никто не видел, а к утру они увядают. Так печально: завянуть прежде, чем твою красоту кто-нибудь заметит. Именно поэтому их назвали «Вечерний лик» и считают несчастливыми.

– Только поэтому? А мне кажется, что у этих цветов очень необычная красота, которая выделяет их среди других. Вы сказали «сиянь»?

– Кажется, это значит… «лик, что прекрасен под лучами заходящего солнца».

Он начал говорить, а я подхватила, и закончили мы уже хором. Я не удержалась и рассмеялась.

– Вы тоже об этом подумали, Ваше Высочество?

Стоящий сейчас передо мной принц Сюаньцин и тот шестой принц, которого я видела в прошлый раз, были двумя разными людьми. Этой тихой летней ночью передо мной стоял спокойный, можно было даже сказать умиротворенный, молодой мужчина. Его голос был таким же ясным и чистым, как серп луны, освещающий нас с небосклона. Напряжение из – за неожиданной встречи постепенно спало, и я понемногу расслабилась. Приподняв руку, я поправила волосы на висках, которые растрепал ветер.

Он стоял, положив руки на нефритовые перила, и смотрел на Тайпин, напоминающий огромное озеро, в котором отражались бесконечные звезды. По всей императорской резиденции горело более десяти тысяч ламп, закрытых переливающимися колпаками и украшенных драгоценностями. Они сверкали и отражались друг в друге, отчего сияние становилось еще ярче. Я не могла подобрать слов, чтобы описать то, что видела. На ум пришли строки из «Сна в красном тереме»: «Пятна света играют на алых дверях и танцуют на устланном златом полу; яшма блистает в оконных проемах нефритового дворца» [21].

Мир богатства и роскоши был где-то там, далеко от меня, а рядом со мной были лишь скромные белые цветы с грустным названием сиянь.

– При дворе говорят, что именно ты способствовала тому, чтобы мой сиятельный брат обратил внимание на наложницу Ань. Благодаря тебе она теперь каждый вечер сидит рядом с ним и ублажает его слух своим пением, – сказал принц, с любопытством заглядывая мне в глаза. Он улыбался, но морщинки в уголках губ выдавали то, что улыбка его неискренна. – Не из-за нее ли грустит наша цзеюй?

Сердце пропустило удар, и я неосознанно попятилась. Тихонько звякнули жемчужные подвески с золотыми бабочками, украшающие мою прическу. Когда холодные металлические крылья и нити жемчуга коснулись висков, я натянуто улыбнулась и сказала:

– Ваше Высочество, вы, должно быть, шутите.

Принц Сюаньцин разочарованно вздохнул и отвернулся.

– Цзеюй, ты наверняка слышала фразу «чем больше тебя любят, тем сильнее ненавидят». Та, кого император одаривает своей любовью, все время словно бы ступает по горячим углям. Это тяжкая ноша.

Я склонила голову, чтобы он не мог прочесть мои чувства по глазам. На душе повеяло ледяным холодом.

– Ваше Высочество, наверное, на вас подействовала грустная атмосфера этого места, – как можно спокойнее сказала я.

– На самом деле, я рад, что император увлекся другой женщиной. Если бы ты оставалась предметом его обожания, то стала бы целью для всех остальных наложниц, которых он обделил вниманием. Я бы огорчился, если бы с тобой что-нибудь случилось.

Я не могла остаться равнодушной к таким словам.

– Большое спасибо, Ваше Высочество, – сказала я, так и не поднимая головы.

– Я знаю, что ты умна и мои советы тебе не нужны. Просто когда я наблюдал за тобой, мне показалось, что тебя одолевают сомнения и ты не можешь сама найти решение.

Он читал меня, как открытую книгу.

– Я поняла, что вы хотели мне сказать, – ответила я, вежливо улыбнувшись.

Принц отвел взгляд и погладил флейту, висящую у него на поясе. Она слегка поблескивала, отражая бледный свет луны.

– Цзеюй, ты любишь моего брата? – Он задал настолько неожиданный вопрос, что мои щеки мгновенно заалели, как маки. Я не собиралась ему отвечать, поэтому он продолжил: – Брат – правитель нашей страны, но даже он не может делать все что захочет. Прошу тебя, не вини его. – Принц вздохнул, а потом вдруг радостно улыбнулся. – Как же хорошо, что я не стал императором! Мне не надо мириться со множеством запретов и не надо так рьяно заботиться о своей репутации.

Слова принца меня развеселили, и я, не сдержавшись, рассмеялась:

– Например, вам можно жениться только на тех, кто вам и правда нравится, и забыть про политические браки. Кстати, вы настолько известны, что о вас ходят легенды по всей стране. Многие девушки мечтают стать вашей женой.

Сюаньцин расхохотался так, что с его головы чуть не слетел золотой обруч. Отсмеявшись, он торжественно заявил:

– Мне достаточно одной женщины. Главное, чтобы я ее любил. Большой гарем мне ни к чему. – Заметив, что я поднимаю рукав, чтобы прикрыть улыбку, он спросил: – Цзеюй, ты мне не веришь? Я считаю, что, будь у меня много жен и наложниц, они начали бы ссориться друг с другом, но, если у меня будет лишь одна жена, она всегда будет чувствовать себя любимой.

Мне почему-то стало обидно после его слов. Заметив, что я погрустнела, принц поспешно добавил:

– Сам не знаю отчего, но я наговорил тебе столько ерунды, которую никогда бы не сказал кому – то другому. Не обращай на это внимания.

– Если ваши слова искренни, то вашей жене очень повезет, – сказала я без тени насмешки. – Мне остается лишь пожелать вам счастья. – Подумав немного, я добавила: – Наш разговор был для меня полезным. Я запомню ваши наставления, Ваше Высочество.

На благородном лице принца появилась отчужденная улыбка, а в глазах мелькнула грусть. Она подобно первому осеннему снегу, закрывающему яркие узоры на изразцовых плитках, спрятала его настоящие эмоции.

– Ты не обязана меня благодарить. На самом деле, в этой ситуации я сторонний наблюдатель и не должен был говорить подобное. Просто… мне не хотелось бы, чтобы брат любил тебя так сильно, что однажды из-за его любви тебе придется пойти по стопам моей матери и остаток жизни провести, зажигая лампады у статуи Будды. – Он отрешенно смотрел куда – то вдаль, и я заметила, как подрагивают его плечи.

Я не могла найти слов, чтобы утешить его. Мучительная боль, которую он скрывал в глубинах своего сердца, поразила меня. И вдруг по спине пробежал холодок… Оказывается, все было совсем не так, как я думала: гуйфэй Шу ушла в монастырь не по своему желанию. Даже если император души в тебе не чает, это не значит, что ты будешь в безопасности после его смерти.

Когда женщины во дворце враждуют, они не будут смотреть на то, как сильно тебя любил государь. Все может измениться в одночасье, и твою судьбу будет решать та, кто первой занял место в покоях императора.

Но все это дела давно минувших дней. Для меня не было никакой выгоды от того, что я узнала чужую тайну.

– Ваше Высочество, – прошептала я, осторожно приблизившись к принцу, – если ваша матушка узнает, что вы грустите, она потеряет покой. Прошу вас, подумайте о ее душе.

Лунный свет, падая на легкие одежды принца Сюаньцина, отражался от гладкой ткани и создавал вокруг него чуть заметное сияние.

Мы оба молчали. На террасе слышен был лишь шелест листвы, с которой играл ночной ветер.

На мгновение наши взгляды встретились. И тут же мне вспомнилась фраза «нежный как яшма» [22]. Да, он именно такой: нежный и теплый.

Но это было лишь на один миг. Я вспомнила, что не должна допускать неподобающих мыслей, и резко отвернулась. Свежий ветерок теребил волосы, заставляя локоны то подниматься, то опускаться. Со стороны принца слышалось шуршание его изумрудного халата. Освежающий и влажный ночной воздух помог мне успокоиться и сосредоточиться на тайном смысле сказанных принцем слов.

После продолжительного молчания первым заговорил принц Сюаньцин. Любуясь огоньками дворцов, он произнес загадочным тоном:

– Цветы сияня цветут только ночью. Они как чувства возлюбленных, которые не могут встречаться при свете дня из-за осуждающих взглядов.

Мне стало не по себе. В груди поселилась тревога. Ветер приподнимал рукава, вышитые серебряными лотосами, и когда они опускались, я ясно чувствовала их прохладное прикосновение к теплой коже. Я сосредоточилась на этих ощущениях, так как не могла сказать ни слова.

На самом деле, мне не стоило знать о том, что происходило в прошлом во внутренних покоях дворца, но про наложницу Шу и ее отношения с императором знали все. Они любили друг друга наперекор всему миру и вопреки осуждающим взглядам. И эта любовь, хоть и несла с собой боль и горечь, была крепкой и нерушимой.

Интересно, любовь Сюаньлина ко мне хоть немного похожа на то, как прошлый император любил наложницу Шу?

Мельком взглянув на небо, я заметила, что луна успела сместиться к западу. Я приподняла юбку и присела, прощаясь с принцем:

– Прошло столько времени, служанки наверняка меня уже ищут. Разрешите откланяться, Ваше Высочество.

Я успела отойти лишь на пару шагов, когда до меня донесся тихий голос:

– Цзеюй, в прошлый раз я нагрубил тебе. Прошу меня простить. – Принц помолчал и продолжил уже почти шепотом: – В тот день, когда отмечали день рождения Вэньи, было ровно десять лет, как моя мать покинула дворец. Я совсем забыл про приличия и повел себя как невоспитанный грубиян.

Я сама не поняла почему, но на душе стало тепло и приятно после его слов. Я обернулась и улыбнулась принцу:

– Ваше Высочество, я не понимаю, о чем вы говорите. Я уже все забыла.

В первые секунды он смотрел на меня с удивлением, а потом задорно улыбнулся в ответ:

– Да будет так! Я тогда тоже ничего не помню.

Длинная юбка, подобно плывущим по небу облакам, скользила по пыльным нефритовым ступеням заброшенной террасы. Пока я медленно спускалась по освещенной только луной лестнице, я услышала раздавшийся позади грустный вздох. Кто знает, может, он вздыхал обо мне, а может, вспоминал о своей матери.

«Сиянь прекрасны, когда покрыты осенней росой. Благодаря влаге они начинают испускать чуть заметный аромат. Есть ли в этом мире те, кто смотрит на них с любовью, кто ощущает их благоухание? В сумерках слишком темно, чтобы видеть их ясно. Сможет ли кто-нибудь оценить истинную красоту сияня?» [23]

Сиянь – очаровательный, но окутанный печалью цветок. Он увядает так же быстро, как тает первый снег и чахнет разбитое сердце.

Этой грустной ночью я встретила того, у кого на душе было так же тяжело, как и у меня.

Я тихонько вздохнула. Знойное лето пролетело слишком быстро. Мы и заметить не успели, как в наши двери постучалась прохладная осень.

Глава 3
Вэньи

Я постаралась проскользнуть в банкетный зал как можно незаметнее. Внутри царило бурное веселье: звучали песни, танцовщицы кружились вокруг гостей, которые раз за разом опустошали чарки с вином, громогласно провозглашая тосты. Я словно бы в одно мгновение перенеслась из мира грез в реальный мир.

Дождавшись момента, когда никто не смотрел в нашу сторону, Хуаньби наклонилась и прошептала:

– Госпожа, где вы были? Я очень волновалась, ведь вы запретили идти за вами. А если бы что-то случилось, что бы я тогда делала?

– Мне просто стало нехорошо, поэтому я решила подышать свежим воздухом.

– Хорошо, что с вами все в порядке.

Когда прозвучали последние слова песни, которую исполняла Линжун, Сюаньлин посмотрел на меня и строго спросил:

– Почему тебя так долго не было?

– Я слегка опьянела из-за вина, поэтому вышла на свежий воздух. А потом, – я смущенно улыбнулась, – я увидела цветы, которые называются сиянь. Я залюбовалась ими и забыла про время.

Император озадаченно нахмурился:

– Сиянь? Что это за цветы? Не слышал о таких, – но мой ответ его не интересовал. Не дожидаясь его, Сюаньлин улыбнулся и сказал: – Мне очень нравится, как цветет пурпурный мирт [24]. Я уже велел перенести пару горшков в павильон Ифу. Сейчас как раз пора его цветения.

Я поклонилась в знак благодарности.

Пурпурный мирт – красивое и очаровательное растение с яркими цветами. Он, конечно же, производит впечатление, но сейчас мне по нраву были скромные белые цветы сияня.

– Ваше Величество, вы так добры к цзеюй, – заговорила наложница Цао.

– Император одинаково относится ко всем наложницам. – Я сухо улыбнулась в ответ на язвительное замечание. – К тебе, сестрица, он тоже хорошо относится.

– Для нашего государя что дождь, что роса – одна вода [25], – наложница Цао с любовью посмотрела на Сюаньлина. – И наша повелительница императрица, и мы, простые наложницы, одинаково согреты его любовью.

Цао подняла чарку с вином, и все присутствующие поддержали ее одобряющими криками. Опустошив чарку, она вытерла уголки рта платком и с довольным видом посмотрела на меня, но тут к ней подбежала перепуганная служанка и что-то прошептала. Цзеюй Цао помрачнела, резко поднялась, поклонилась и поспешила к выходу.

– Постой! – окликнул ее Сюаньлин. – Что случилось? Куда ты так спешишь?

Наложница повернулась к повелителю и через силу улыбнулась, пытаясь скрыть волнение:

– Служанка сказала, что Вэньи опять вырвало молоком.

– Придворные лекари уже осматривали ее? – В голосе императора слышалось искреннее беспокойство.

– Да. Они сказали, что детям, у которых слабое здоровье с рождения, очень тяжело переносить жару, – в глазах Цао блеснули слезы. – Когда стало прохладнее, ей полегчало, но сегодня опять почему-то вырвало.

Император выслушал ее, потом резко поднялся и вышел из зала. Цзеюй Цао, императрица и фэй Хуа поспешили за ним. После их ухода гости тоже начали расходиться.

Линжун подошла ко мне, и мы вместе направились в павильон Ифу.

Какое-то время мы шли молча. Подруга о чем-то задумалась, и я не хотела ей мешать.

– Сестрица, тебе не кажется, что это подозрительно? – вдруг спросила Линжун.

– О чем ты?

– Нет ничего странного в том, что принцесса Вэньи отрыгивает молоко. Это обычное дело для маленьких детей. Но не слишком ли часто это происходит? Вряд ли дело в жаре. Принцесса вместе с наложницей Цао живут около водоема, а там прохладнее, чем в любых других дворцах.

Я была согласна с ходом ее мыслей:

– Принцессе Вэньи уже годик, но раньше я не слышала о том, чтобы ее рвало молоком. Как-то уж слишком резко это началось.

– Но… – Линжун неловко улыбнулась. – Может, я все выдумываю, и это просто детский недуг, который пройдет, если ее хорошо оберегать.

– Хотелось бы верить, что цзеюй Цао и фэй Хуа смогут достойно позаботиться о принцессе.

– Я не думаю, что мать стала бы использовать свою дочь, чтобы привлечь внимание императора, – с грустью проговорила Линжун, опустив глаза. – Это слишком жестоко.

В глубине души мне было жаль малышку Вэньи, эту кроху, похожую на сладкую булочку. Сколько же страданий ей пришлось перенести в ее годовалом возрасте? Я покачала головой и сказала:

– Хватит об этом.

Подозрения Линжун пробудили во мне странную смесь эмоций. Мне было жаль ребенка и в то же время страшно за него. Однажды старая служанка рассказала мне о том, что одна из наложниц императора Хуаяна, фэй Цзин, часто щипала своего маленького сына, чтобы тот плакал. Так она пыталась привлечь внимание императора. Позже, когда правда раскрылась, ее понизили в ранге и заключили в Холодный дворец.

Мать для своих детей всегда самый ласковый и заботливый человек, но жизнь в гареме меняет людей и очерняет даже самые светлые понятия. Женщины из матерей превращаются в опасных змей, которые готовы укусить собственных детей, если это поможет им в борьбе за благосклонность императора.

Если так поступали с собственными детьми, то нет ничего удивительного в том, что в былые времена наложницы, желавшие сделать своих сыновей наследниками престола, относились к чужим отпрыскам как к злейшим врагам. Частенько путь к трону императора был покрыт кровью невинных детей.

Я неосознанно погладила свой плоский живот. Я уже начинала сожалеть о том, что, стараясь избежать близости с императором, принимала снадобье, которое вредило здоровью. До сих пор я так и не забеременела и боялась, что, если Небеса пошлют мне ребенка, беременность и роды будут проходить очень тяжело. При этом я должна подготовиться к тому, что, если у меня будет ребенок, мне придется вступить в ожесточенную борьбу с матерями других детей императора. Из-за мрачных мыслей мне стало совсем тоскливо. Решив сменить тему, я сказала:

– Боюсь, что сегодня ночью многие не смогут уснуть.

– Мне кажется, что не только сегодняшней ночью, – ответила Линжун.

И она оказалась права. Последующие ночи мы жили в тревоге за здоровье принцессы Вэньи. Первую ночь Сюаньлин провел в покоях наложницы Цао, а последующие две во дворце, где жила наложница Хуа и куда перевезли больную принцессу. Многие, узнав, что фэй Хуа вызвалась заботиться о чужой дочери, начали восхвалять ее благородство и добродетель.

Императрица не придавала этому большого значения. Когда мы играли с ней в шахматы, она, поглаживая Сунцзы, совершенно равнодушно сказала:

– Фэй Хуа умнеет день ото дня. Она мастерски умеет использовать людей в своих целях.

– Если матушка-императрица с легкостью разгадывает уловки фэй Хуа, это значит, что ей с ее навыками еще рано тягаться с вами и что она не так уж умна.

Императрица довольно прищурилась, как кошка, которая лежала у нее на коленях, и улыбнулась. Вдруг Сунцзы громко мяукнула, сверкнула зелеными глазами, спрыгнула на пол и понеслась к цветочному горшку, в котором лежал мячик из меха. Кошка схватила его и начала раздирать когтями и зубами. Разорвав мячик на несколько частей, Сунцзы отошла от него и снова приняла вид покладистой домашней кошечки.

Один лишь ее вид вызывал во мне отвращение и страх, поэтому я старалась на нее не смотреть.

Государыня позабыла о шахматах и с материнской улыбкой наблюдала за забавами питомицы.

– Даже животное умеет ловить мячик, – задумчиво произнесла она.

Прошло несколько дней, но принцессе Вэньи лучше не стало.

На следующее утро я вместе с императрицей и несколькими наложницами отправилась во дворец наложницы Хуа, чтобы проведать принцессу. В великолепном зале Шэньдэтан царила угнетающая атмосфера, словно бы над ним нависли грозовые тучи. Я сразу заметила покрасневшие глаза наложницы Цао и нахмуренные брови как у Сюаньлина, так и у наложницы Хуа. Рядом с ними стоял сгорбленный от страха придворный лекарь.

Судя по всему, Вэньи только что проснулась, но из-за недомогания она ослабла настолько, что у нее не было сил даже просто открыть глаза. Няня покачивала ее на руках, а мать пыталась развеселить, постукивая по игрушечному барабану.

Наложница Хуа с сочувствием следила за этим процессом.

– Несколько дней назад мы кормили принцессу отваром из водяного ореха [26], и ей понравилось, – сказала она. – Насколько я знаю, отвара было много, и он еще остался. Давайте я прикажу принести его. Покормим Вэньи и попробуем сами.

– Хорошо, я как раз немного проголодался. – Сюаньлин сразу же согласился с предложением Хуа.

Вскоре нам принесли готовый отвар.

На самом деле, рецепт приготовления был очень простой. Стоило взять порошок водяного ореха, смешать его с сахаром, залить кипятком и варить до тех пор, пока белый бульон не станет полупрозрачным. После варки добавляли пропитанную медом дыню, персики или ломтики арбуза. Получалось очень вкусно.

Так как принцесса была еще совсем малышкой, ей подали отвар без фруктов. Цзеюй Цао встала рядом с няней и начала очень осторожно кормить дочку с ложечки. Время от времени она вытирала ее подбородок платком, когда по нему текли слюни или капельки отвара. Когда Цао увидела, с каким аппетитом ест ее дочь, на ее утомленном бессонными ночами лице появилась нежная улыбка.

Мы с Линжун переглянулись. Думаю, наши мысли в этот момент были схожи. Вряд ли такая ласковая и заботливая мать будет вредить своему ребенку, чтобы оставаться в ближайшем окружении императора. Наши подозрения оказались беспочвенными.

Императрица, видя, с каким аппетитом ест юная принцесса, улыбнулась и сказала:

– Если она так хорошо ест, значит, скоро поправится.

– Ваше Величество, большое спасибо за заботу, – сказала Цао, тронутая словами государыни.

После того как Вэньи напоили отваром, заговорила ее кормилица:

– Госпожа, принцессу пора кормить молоком.

Она взяла малышку и приложила к груди, но уже спустя пару минут девочка отвернулась. Она была еще совсем крохотная, поэтому быстро наедалась.

Мы уже было обрадовались, что принцессе стало лучше, как тут же у нее изо рта выплеснулась белая жидкость, а спустя мгновение она потекла и из носа. Ее было очень много. Две струи, вытекающие из ноздрей малышки, можно было сравнить с маленькими белыми водопадами. В этом потоке смешался отвар из водяного ореха и грудное молоко. Маленькое слабое детское тельце не могло этого вынести: принцесса начала задыхаться. Она кашляла и рыдала одновременно. Из-за нехватки воздуха ее лицо начало синеть. Наложница Цао заревела в голос и выхватила дочку из рук кормилицы. Крепко обняв ее и прижавшись щекой к щеке, она стала ласково похлопывать ее по спине.

Фэй Хуа тоже пустила слезу и протянула руки к принцессе, собираясь забрать ее у матери. Цао удивленно замерла, не понимая, что от нее хочет старшая наложница. В этот момент она и подумать не могла, чтобы отдать кому-то свою дочь. Хуа оставалось только опустить руки, что ее сильно разозлило.

И тут началась суматоха.

Услышав, как плачет его дочь, Сюаньлин разгневался. Он подошел к лекарю и угрожающе указал на него пальцем:

– Как ты ее лечишь?! Уже прошло три дня, а ей не становится лучше, наоборот, лишь хуже день ото дня!

Придворный лекарь не выдержал горящего праведным гневом взгляда повелителя, упал на колени и начал биться лбом о землю.

– Ваш презренный слуга… должен признаться, что и сам не знает. Обычно младенцы срыгивают молоко матери в первые два месяца своей жизни из-за узкого отверстия в желудке. Но принцессе недавно исполнился год… – Лекарь замолчал и вытер со лба выступивший от волнения пот.

– Ничтожество! Ни на что не годный глупец! – закричал император. – Даже рвоту у ребенка вылечить не можешь!

– Ваше Величество, не надо так злиться. Это вредно для вашего здоровья, – спокойным голосом заговорила императрица. – Позвольте лекарю еще раз все обдумать.

Испуганный мужчина с благодарностью поклонился своей защитнице. Он ненадолго задумался, после чего неуверенно сказал:

– Я очень долго размышлял над тем, что могло послужить причиной болезни принцессы. Это либо врожденная болезнь кишок, либо она ела что-то плохо влияющее на ее здоровье. Я думаю, что стоит еще раз вспомнить все, чем ее кормили с момента появления первых признаков заболевания.

– Хорошо, – не раздумывая, согласился Сюаньлин.

На длинный стол из сандала выложили все продукты, из которых готовили еду для принцессы. Лекарь перебирал их с задумчивым видом, но не находил ничего необычного. Он все больше мрачнел, ведь если причиной недомогания окажется не пища, это будет значить, что он недостоин звания придворного лекаря и ему придется оставить свою службу и с позором покинуть дворец.

Наложницы, стоящие позади императрицы, не выдержали гнетущей тишины и начали перешептываться.

Очередь дошла до отвара из водяного ореха, которым сегодня накормили принцессу Вэньи. Лекарь взял плошку в руки и долго рассматривал белесую жидкость. Вдруг на его лице появилась слабая надежда. Он опустился на колени и торжественно заявил:

– Ваш презренный слуга считает, что дело в этом отваре. Чтобы узнать точно, прошу вас вызвать с императорской кухни евнуха, который отвечает за снятие пробы с готовых блюд.

Услышал слова лекаря, Сюаньлин помрачнел еще сильнее и тут же приказал:

– Идите на кухню и приведите сюда Чжан Юлу.

Спустя некоторое время в зал вошел евнух Чжан. Он прополоскал рот чистой водой, проверил отвар серебряной иглой на наличие яда, после чего зачерпнул жидкость маленькой ложечкой и осторожно попробовал. Нахмурившись, он еще раз наполнил ложку и отправил ее в рот.

– Разрешите доложить, – наконец сказал он. – Сам отвар не ядовит, но в нем не только порошок водяного ореха, но и маниоковая мука [27].

– Маниоковая мука? Что это? – озадаченно спросил император.

– Маниок еще называют древесным сладким картофелем. Это растение из того же рода, что и молочай. Его присылают в качестве даров из южных стран, потому что в нашей стране его не заготавливают. Из маниоковой муки часто делают сладости, но надо быть очень осторожными, потому что в этом растении содержатся вредные вещества, – пояснил придворный лекарь.

– Ты хочешь сказать, что девочку отравили?! – Императрица не скрывала своего удивления.

Лекарь покачал головой:

– Сама по себе маниоковая мука не ядовита, но из-за того, что у детей слабые желудки, они плохо ее переносят. Их часто тошнит, и поэтому со временем они ослабевают и могут даже умереть. – Он помолчал немного и добавил: – Маниоковая мука и порошок из водяного ореха похожи, поэтому если их смешать, то отличить друг от друга будет уже невозможно.

Наложницы, которые только что пили отвар из водяного ореха, перепугались. Кто-то начал делать вид, что ее тошнит, а кто-то даже, тихонько подвывая, разрыдался.

Лекарь поспешил всех успокоить:

– Госпожи, вам нечего бояться. Ваш презренный слуга может уверенно заявить, что маниоковая мука не ядовита. Она вредна только для детей, чей организм еще очень хрупкий, а для взрослых она совершенно безопасна.

Девушки, устроившие настоящее представление, в мгновение ока успокоились.

– Как такое могло случиться на императорской кухне?! – закричал заметно побледневший Сюаньлин. – Как они могли ошибиться?!

Чжан Юлу склонился до земли, не осмеливаясь ответить разгневанному императору.

– Повара на императорской кухне мастера своего дела. Они не могли допустить столь опасную ошибку, – заговорила наложница Хуа. – Думаю, кто-то специально подмешал эту муку в отвар для принцессы.

Лицо императора пылало от ярости:

– Кто посмел отравить мою дочь столь мерзким способом?!

Присутствующие при этой сцене растерянно переглянулись, но никто не посмел подать голос.

Наложница Цао не выдержала напряжения и упала на колени.

– Это наказание за мои грехи, – запричитала она, заливаясь слезами. – О, Небеса, если я согрешила, прошу вас, не вымещайте свой гнев на Вэньи. Услышьте мольбы матери и проявите милосердие! Я готова понести любое наказание, принять любую вашу кару!

Хуа холодно усмехнулась, подхватила Цао под локоть и заставила встать.

– Почему ты обращаешься к Небесам, когда все это дело рук человеческих? Кому-то захотелось избавиться от тебя и твоей дочери. – Хуа опустилась на колени перед императором и сказала: – Ваше Величество, прошу вас, проявите сострадание к цзеюй Цао и ее дочери: выясните, кто творит зло, и очистите наш дворец от них.

В глазах Сюаньлина появился стальной блеск.

– Расследовать! – приказал он. – Сейчас же начать расследование!

Когда прозвучал приказ императора, все ответственные люди живо принялись за дело. Вскоре выяснилось, что Вэньи начали поить отваром из водяного ореха в тот день, когда наложница Цао поспешно ушла с банкета, узнав, что принцессу вырвало молоком. В последующие дни девочке продолжали давать этот отвар и ей становилось все хуже, что доказывало, что недомогание связано с употреблением маниоковой муки.

Управляющий кухней и главный евнух, отвечающий за дела гарема, проверили, кто из наложниц в последнее время получал со склада этот опасный для детей ингредиент. Судя по их побледневшим лицам, то, что они узнали, напугало их. Они тихонько переговаривались друг с другом, пока наконец не сказали:

– Четыре дня назад за маниоковой мукой приходили из павильона Ифу. Служанки сказали, что госпожа Чжэнь желает приготовить жемчужные фрикадельки [28]. Больше никто эту муку не получал.

Все, кто это слышал, тут же воззрились на меня. В зале воцарилась тишина.

У меня в ушах будто бы забил набат. Я подняла голову и ошарашенно посмотрела на евнухов. Я поняла, что все это неспроста. Но моя совесть была чиста: я никогда не строила козни против других и всегда старалась вести себя со всеми вежливо.

– Четыре дня назад мне захотелось пирога с водяным орехом, поэтому я отправила свою служанку Хуаньби на императорскую кухню. Но, когда она вернулась, мы поняли, что ей выдали маниоковую муку, поэтому и решили сделать жемчужные фрикадельки.

– Позвольте спросить, госпожа цзеюй, осталась ли еще та мука?

Я немного помедлила с ответом, задумавшись о том, стоит ли соврать или ответить честно. Я выбрала второй вариант:

– Скорее всего, осталась. Вряд ли мы израсходовали всю.

– Вы уверены, что муку получали только слуги цзеюй Чжэнь, и больше никто? – строго спросил император.

– Да, – без сомнений ответил главный евнух.

Сюаньлин скользнул взглядом по моему лицу и равнодушно отметил:

– Это еще не доказывает того, что виновата цзеюй Чжэнь.

Неожиданно на колени опустилась одна из служанок.

– Ваше Величество, разрешите вашей жалкой рабыне сказать. В ту ночь, когда все господа собрались на банкете, я видела, как младшая хозяйка Чжэнь направлялась в одиночестве в сторону двора Яньюй.

Сюаньлин прищурился и пристально посмотрел на служанку.

– Ты видела это своими глазами?

– Да, ваша рабыня видела это сама. Это чистая правда.

Рядом с ней на пол опустилась еще одна девица.

– Я тоже видела, что цзеюй Чжэнь шла совсем одна. С ней никого не было.

Я почувствовала себя так, словно бы мне в грудь направили острие копья. Эти служанки почти напрямую обвинили меня в том, что я подсыпала отраву в отвар, чтобы навредить принцессе Вэньи.

Наложница Фэн удивленно захлопала ресницами:

– Мне кажется, это недоразумение, ведь сестрица Чжэнь только что пила отвар вместе с нами. Она не стала бы это делать, если бы знала, что в нем маниоковая мука.

Наложница Цинь пренебрежительно фыркнула:

– Лекарь только что сказал, что в таком количестве эта мука неядовита и от нее нельзя умереть. Если бы она отказалась пить отвар… Пф!

Фэн расстроенно вздохнула и посмотрела на меня взглядом, который говорил «я хотела помочь, но ничего не получилось».

– Почему ты еще не на коленях, цзеюй Чжэнь? – грозно спросила наложница Хуа.

Ко мне подошла наложница Цао и сквозь слезы заговорила:

– Наверное, я по неосторожности чем-то обидела тебя. В тот раз во дворце Шуэйлюнаньсюнь я не уследила за языком, но вовсе не хотела, чтобы между тобой и Его Величеством произошла размолвка. Если дело в этом, я готова принять любое наказание. Можешь побить меня и отругать, но, молю тебя, не причиняй зла Вэньи. Она ведь совсем еще малютка, – договорив, наложница опустилась передо мной на колени.

Я тут же подхватила ее под локоть и заставила подняться.

– Сестрица Цао, почему ты так говоришь? Мне не за что на тебя обижаться или злиться, ведь тогда мы с Его Величеством поговорили и никакой размолвки не было. За что же мне тебя наказывать? – Я перевела дыхание и задала встречный вопрос: – Неужели ты считаешь, что сделала мне что-то плохое, когда я сама так не думаю?

Но Цао так ничего и не ответила. Она просто держала меня за рукав и плакала без остановки.

– Цзеюй Цао, почему ты ведешь себя неподобающе? – вмешалась императрица. – Расследование еще не завершено. Почему ты рыдаешь и раскидываешься обвинениями? Я считаю, что это неуместно.

– Если позволите высказать мое скромное мнение, расследование здесь и не нужно, ведь все и без того кристально ясно, – заявила Хуа. – Простите, но мне кажется, что Ее Величество говорит так, потому что хочет защитить цзеюй Чжэнь от подозрений.

Наложница Хуа проявила непочтение по отношению к императрице, но та не разозлилась. Она совершенно спокойно сказала:

– Наложница Хуа, ты совсем позабыла про правила этикета и о том, как ты должна разговаривать с императрицей? Или ты считаешь, что твой второй ранг позволяет тебе смотреть на всех свысока, в том числе и на меня?

Хуа смутилась, но решила не отступать:

– Ваша рабыня ни в коей мере не хотела вас оскорбить. Я просто не могу спокойно смотреть на мучения принцессы и на слезы цзеюй Цао. – Сказав это, она повернулась к императору. – Ваше Величество, прошу рассудить нас.

– Пускай ты сказала так из-за волнения о принцессе, ты все равно должна уважать свою императрицу, – мрачно сказал Сюаньлин. – Не забывай, что именно она хозяйка всего гарема. – Потом он посмотрел на меня. – Если тебе есть что сказать, говори.

Я медленно опустилась на колени. Смотря императору прямо в глаза, я сказала:

– Ваша рабыня никогда не совершала ничего подобного и не собирается делать и впредь.

– Зачем ты ходила ночью во двор Яньюй?

– Я проходила мимо него, но не заходила.

И вновь вмешалась наложница Хуа:

– Той ночью во время банкета большинство служанок и евнухов со двора Яньюй сопровождали свою хозяйку в зал Фули. Оставшиеся слуги наверняка воспользовались отсутствием наложницы Цао, чтобы выпить и вздремнуть, поэтому никто не мог проследить за тем, заходила ты на их кухню или нет. Но маниоковую муку со склада отсылали только в павильон Ифу, при этом служанки видели, как ты ночью направляешься в сторону двора Яньюй, и сразу после этого у принцессы начались приступы рвоты. Я сильно сомневаюсь, что все это можно объяснить словом «совпадение».

Я проигнорировала ее нападки, продолжая следить за лицом императора.

– Хотя все указывает на меня, я этого не делала, – уверенно сказала я.

– Можешь даже не пытаться оправдаться, – злобно произнесла Хуа.

– Матушка-наложница Хуа убеждена, что именно я навредила принцессе Вэньи, и мне нечего на это сказать. Я лишь прошу государя и государыню честно рассудить нас. Но знайте, что ваша рабыня не настолько бессердечный человек, – договорив, я опустила голову и коснулась пола лбом.

– Посмотри на меня, – велел император. – Раз ты уверяешь, что не делала ничего подобного, то расскажи, куда ты ходила той ночью. Может, по пути тебе встретился кто-нибудь, кто может подтвердить, что ты не заходила во двор Яньюй? Отвечай честно, ведь это может доказать твою невиновность.

Я чуть не выпалила про встречу с принцем Сюаньцином, но вовремя спохватилась. Подняв глаза, я посмотрела на заплаканное лицо Цао Циньмо и вспомнила о том случае, когда она своими словами про шестого принца чуть не рассорила нас с императором. В горле встал ком. Я заглянула в глаза Сюаньлину и поняла, что он беспокоится обо мне и верит моим словам. Если бы не верил, он не дал бы мне ни единого шанса оправдаться. Он бы приказал бросить меня в императорскую тюрьму, допросить или запереть в павильоне Ифу и держать под стражей, как Мэйчжуан.

Но если Сюаньлин узнает, что я посреди ночи разговаривала с другим мужчиной наедине, ничем хорошим это не закончится. И пускай этот мужчина его младший брат, меня сей факт уже не спасет. К тому же Сюаньлин обязательно спросит, о чем мы с ним говорили. Если я отвечу честно, доносчики тут же расскажут вдовствующей императрице, что наложница Чжэнь и шестой принц обсуждали отношения гуйфэй Шу и покойного императора. И тогда разразится такой скандал, о котором узнают не только в Запретном городе, но и за его стенами. Получается, мое признание не только навредит мне и принцу Сюаньцину, но и ничем не поможет.

Тем более Цао Циньмо однажды уже посеяла семена сомнения в душу Сюаньлина, после чего он думал, будто у меня есть теплые чувства к шестому принцу. Если он узнает про нашу встречу, он больше не сможет мне доверять. Это страшно, ведь сейчас он бережет меня и оправдывает только потому, что верит. Стоит мне потерять доверие императора, и наложница Хуа тут же повесит на меня все свои преступления, и мне уже будет не спастись.

Столько мыслей пронеслось в моей голове всего за несколько мгновений, что я решила утаить правду.

– По дороге я никого не встретила, – ответила я, смиренно склонив голову. – Я не уверена, но, может быть, найдется тот, кто видел, что я не входила во двор Яньюй.

Я обвела взглядом стоящих рядом наложниц и служанок, но никто из них даже не шевельнулся. Только Линжун вдруг вышла вперед и опустилась рядом со мной на колени. Я заметила, что она плачет.

– Ваша жалкая рабыня готова ценою жизни поручиться за цзеюй Чжэнь, – сказала она императору. – Она ни за что не поступила бы так бессовестно и бесчеловечно. – Договорив, она поклонилась до земли и так и осталась в этом положении.

На лице гуйжэнь Тянь появилась гримаса отвращения.

– Они одного поля ягода, – прошептала она своей соседке.

Императрица с теплой улыбкой обратилась к Линжун:

– Мэйжэнь Ань, встань. Мы с императором добьемся правды и рассудим всех по справедливости. Я искренне считаю, что цзеюй Чжэнь – самый образованный и воспитанный человек в окружении государя. Она не могла так поступить.

– Чужая душа – потемки, – подала голос наложница Хуа, с неприязнью покосившись в мою сторону. – Матушка-императрица, не дайте себя обмануть.

Государыня всегда терпеливо относилась к выходкам и высказываниям наложницы Хуа, но в этот раз у нее закончилось терпение.

– Я не из тех, кого легко обмануть, – резко ответила она. – А вот ты, как я погляжу, очень предвзята и торопишься с выводами.

– Вы мешаете своему императору! – разнесся громкий голос Сюаньлина. – Вы слишком много болтаете. Я и без ваших советов во всем разберусь!

Увидев разъяренного императора, императрица тут же попросила прощения, а наложницы и служанки опустились на колени и взмолились, чтобы государь умерил свой гнев.

Сюаньлин снова посмотрел на меня.

– Подумай еще раз, – сказал он. – Если все-таки есть кто-то, кто сможет подтвердить, что ты не заходила в Яньюй, просто скажи.

У меня заболели колени от долгого стояния на холодном мраморе, а икры начало покалывать так, словно бы кожа была сплошь покрыта кусающимися насекомыми. На отполированном до блеска полу я, словно бы в черном зеркале, увидела отражение мертвенно-бледного лица. Капельки пота стекали со лба по вискам и с тихим плеском падали на пол, образуя узор из влажных неровных кругов.

Я вновь и вновь возвращалась в воспоминания о той ночи, но так ничего и не вспомнив, покачала головой. Я понимала, что Сюаньлин хочет мне помочь. Я могла бы сказать, что со мной были мои служанки, но их бы обвинили во лжи ради моей защиты. Мне не хотелось их впутывать. К тому же в ту ночь я и правда была совершенно одна. Если бы ложь раскрыли, это стало бы доказательством моей вины. И тогда бы меня осудили не только за покушение на принцессу Вэньи, но и за обман самого императора. После такого обвинения даже Сюаньлин не смог бы меня спасти.

Император устало вздохнул и сказал:

– Тогда у меня нет другого выбора, кроме как отправить тебя под стражу и продолжить расследование.

У меня закружилась голова и мне пришлось опереться на находящуюся рядом Линжун.

– Верь своему императору. – Сюаньлин смотрел мне прямо в глаза, когда говорил это. – Я проведу расследование и выясню правду. Я не допущу того, чтобы невиновный был несправедливо наказан. Когда-то ты сама мне говорила то же самое.

От его слов на душе стало теплее. Я готова была разрыдаться, но из последних сил держала себя в руках. Мой взгляд остановился на свернувшемся клубочком красном драконе, который украшал халат императора.

– Ваша наложница верит вам, Ваше Величество, – чуть слышно ответила я.

Глава 4
Ци Юэбинь, наложница Дуань

В тот момент, когда я хотела поблагодарить императора за милость, позади раздался слабый, чудь дрожащий женский голос:

– Той ночью наложница Чжэнь была со мной.

Я испуганно вздрогнула и обернулась, чтобы взглянуть на того, кто решил меня защитить. На пороге стояла наложница Дуань, которую с обеих сторон поддерживали служанки.

Я растерялась, не понимая, что происходит.

Моя защитница осторожно вошла в зал и, дрожа всем телом, склонилась перед императором.

– Я ведь уже говорил, что ты можешь не соблюдать все эти церемонии, – недовольно сказал Сюаньлин. – Зачем ты пришла? Лекари ведь ясно сказали, что тебе нельзя выходить на улицу в жаркую погоду.

Пока император отчитывал наложницу Дуань, служанки подтащили тяжелый палисандровый стул и усадили на него свою хозяйку.

– На улице я провела совсем немного времени. Я пришла сюда, чтобы навестить принцессу Вэньи, но услышала ваш разговор и поняла, что случилось нечто серьезное. Я осталась у порога, потому что не хотела вам мешать.

– Ох, фэй Дуань, – печально вздохнула императрица, – как давно мы с тобой не виделись.

Наложница Дуань встала и почтительно поклонилась.

– Я должна была бы каждый день навещать императора и императрицу и справляться о вашем здоровье, но я стыдилась своей болезни. Сегодня я покинула дворец только потому, что услышала про недомогание принцессы. Я хотела проведать девочку и узнать, стало ли ей лучше, – закончив с объяснениями, наложница повернулась к императору. – Как хорошо, что я пришла, иначе бы в этом зале вскоре начали исполнять «Обиду Доу Э» [29].

– Так ты утверждаешь, что той ночью была вместе с наложницей Чжэнь? – строго спросил Сюаньлин.

Дуань улыбнулась и начала рассказывать:

– Во время банкета я вышла подышать свежим воздухом и случайно увидела, как из зала Фули вышла цзеюй Чжэнь. Она была совершенно одна и, как мне показалось, немного пьяна. Я забеспокоилась о ней, поэтому взяла с собой служанку, и мы направились следом. Мы догнали ее на берегу озера у моста Юйдай. Потом мы с цзеюй прогулялись до моего дворца Юйхуа, мило беседуя, – переведя дыхание, наложница повернулась к стоящей рядом служанке. – Жуи.

Девушка по имени Жуи опустилась на колени и заговорила:

– Так и было. Той ночью матушка Дуань и младшая хозяйка Чжэнь долго беседовали о буддийских сутрах. Вашей жалкой рабыне показалось, что госпожи на многие вопросы смотрят одинаково, поэтому им было приятно разговаривать друг с другом. Через какое-то время младшая хозяйка сказала, что прошел уже час, поэтому ей надо поскорее вернуться в зал Фули.

Выслушав служанку, императрица довольно улыбнулась:

– Судя по всему, цзеюй Чжэнь никоим образом не замешана в отравлении принцессы Вэньи.

Фэй Хуа на секунду недовольно закатила глаза, а потом уставилась на наложницу Дуань.

– Сестрица, какое удачное вышло совпадение. Ты появилась так внезапно, точно долгожданный дождь во время засухи. – На губах Хуа застыла неискренняя улыбка. – Я слышала, что из-за недомогания ты не выходишь из своего дворца. Я даже представить не могу, что же такого случилось, что ты вопреки указаниям врачей решила погулять посреди ночи.

Фэй Дуань виновато склонила голову и тихонько ответила:

– Я знаю, что тем, кто уже долгое время болеет, не следует выходить на улицу, но становится очень тоскливо, когда все время находишься среди одних и тех же стен. В тот вечер мне доложили, что император устраивает банкет, поэтому я подумала, что никого не встречу и не побеспокою своим болезненным видом, если выйду погулять во время праздника. – Она взглянула на меня и с теплотой в глазах улыбнулась. – Я не думала, что повстречаюсь с цзеюй Чжэнь, но, видимо, это судьба.

Мне хватило ума, чтобы сразу догадаться, что наложница Дуань решила меня выручить, но я никак не могла понять, зачем она это делает, в чем ее выгода. Но времени на раздумья не было, поэтому я улыбнулась ей в ответ и сказала:

– Я тоже думаю, что нас свела судьба.

– Неужели? – Хуа прищурила глаза, отчего на белоснежной коже под нижними веками появились две темные дуги – тени от густых ресниц. Ее ресницы опускались вниз, словно бы не выдерживая тяжести золотых бусинок, которыми были украшены. Это было весьма необычное украшение, которое могли позволить себе только те, кто любил кичиться богатством. – Тогда позвольте спросить, почему цзеюй сразу не сказала, что встретилась с сестрицей Дуань? Зачем она терпела напрасные обвинения?

Фэй Дуань хотела ответить, но у нее начался приступ кашля. Вся побагровев от нехватки воздуха, она замахала рукой, указывая на меня.

Я поняла, что она пыталась мне сказать, и спокойно заговорила:

– Я не должна была скрывать это от Вашего Величества, но промолчала, потому что матушка Дуань не хотела, чтобы вы беспокоились из-за ее ночной прогулки. В ту ночь мы договорились, что не будем никому рассказывать о нашей встрече. Я и подумать не могла, что с принцессой Вэньи случится беда и мне придется оправдываться. Я промолчала, потому что надеялась, что мудрость императора и острый ум императрицы помогут узнать правду и очистить мое имя. Мне не хотелось подвести наложницу Дуань, поэтому я запечатала рот тройной печатью и ничего не сказала.

Хуа хотела со мной поспорить, но наложница Дуань уже откашлялась и успела заговорить первой:

– Сестрица Хуа, почему ты мне не веришь?

– Дело не в том, что я тебе не поверила. Просто задумалась о том, когда ты успела подружиться с цзеюй Чжэнь.

– Я встречалась с наложницей Чжэнь всего два раза, – фэй Дуань не теряла хладнокровия и спокойно отвечала враждебно настроенной фэй Хуа. – Первый раз был на праздновании дня рождения принцессы Вэньи, а второй раз – ночью во время банкета. Мне кажется, или ты подозреваешь, будто я говорю все это, лишь бы только защитить цзеюй? – Наложница покачала головой. – У меня нет столько здоровья и сил, чтобы тратить их на вранье и защищать того, кого я едва знаю.

Многие из тех, кто стоял рядом, осуждающе покосились на наложницу Хуа, которая своими сомнениями огорчила страдающую от болезни фэй Дуань.

– Что ты, я совсем так не думала. – Хуа пришлось отступить. – Я бы не посмела подозревать нашу благородную сестрицу Дуань.

Сюаньлина мало волновала перепалка двух наложниц. Он подошел и протянул руку, чтобы помочь мне подняться.

– Моя наложница не уступает в преданности самому Вэй Шэну, который погиб, обнимая сваю моста, – сказал он, глядя мне в глаза [30].

Я вздохнула с облегчением, хотя и не чувствовала ног, которые затекли от долгого стояния на мраморном полу. Чтобы подняться, мне пришлось опереться одной ладонью на отполированную плитку, а другой ухватиться за руку Сюаньлина. Стиснув зубы, я попыталась встать, но ноги меня не слушались. Они словно стали ватными. Покачнувшись, я оказалась в объятиях императора.

Как же мне было стыдно! Я опозорилась на глазах у всех. Мои щеки тут же вспыхнули, и я почувствовала жар, быстро растекающийся по лицу. Фэй Хуа недовольно скривилась и отвернулась, чтобы не видеть, как меня обнимает император.

Императрица же тихонько рассмеялась и сказала:

– Тебе надо для начала присесть, а потом позволить лекарям тебя осмотреть. Для здоровья вредно долго стоять на холодном полу в тонкой летней одежде, – сказав это, государыня покосилась на наложницу Хуа.

Проворная служанка тут же подала мне стул, и я уселась рядом с наложницей Дуань. Сюаньлин отпустил мою руку, только увидев, что я села и мне больше не грозит унизительно упасть на пол.

Моя спасительница оглянулась на служанок, которые прятались за спинами наложниц. Пару раз кашлянув, она осторожно заговорила:

– Я понимаю, почему сестрица Хуа не сразу мне поверила, ведь только что те две девицы утверждали, что видели, как цзеюй Чжэнь шла в сторону двора Яньюй. Я думаю, что нам надо сразу разобраться с этим, чтобы во время расследования не возникло путаницы. А вы как считаете, Ваше Величество?

– Я полностью тебя поддерживаю, – ответила императрица. Строго посмотрев на неровный строй служанок и евнухов, она велела: – Служанки, которые только что свидетельствовали против цзеюй Чжэнь, выйдите вперед.

Две девицы тут же вышли и упали на пол, громко стукнувшись коленями о мраморную плитку. Они склонились до самой земли, пряча побледневшие от страха лица.

– Вы двое своими глазами видели, что цзеюй Чжэнь входила во двор Яньюй? – спросила императрица.

– Ваша рабыня видела лишь то, как цзеюй Чжэнь шла в сторону двора Яньюй, но входила ли она… Просто мне показалось… – дрожащим голосом ответила первая служанка.

– Что значит «показалось»? Получается, ты ничего не видела и обвинила наложницу Императора, потому что тебе «показалось»? – Императрица была недовольна. – А что насчет тебя? – спросила она у второй служанки.

Та ударилась лбом об пол и тихонько пролепетала:

– Я видела только то, что госпожа Чжэнь была одна.

Государыня их уже не слушала. Она повернулась к императору:

– Что прикажете, Ваше Величество?

Сюаньлин с явным отвращением посмотрел на распластавшихся по полу служанок.

– Пусть императрица сама решает, как их наказать, – произнес он. – Только помни, что не следует потворствовать тем, кто любит выдумывать на пустом месте. Это дурная привычка.

Императрица повернулась к Цзян Фухаю:

– Забери их и проследи, чтобы они сами себе дали по пятьдесят пощечин. Пусть это будет уроком для других.

Вскоре за окном раздались звуки пощечин и тихий плач наказанных служанок. Наложница Хуа невинно похлопала пушистыми ресницами, сделав вид, что ничего не слышит, и совершенно спокойно уселась рядом с цзеюй Цао, словно бы не она совсем недавно обвиняла меня в тяжком преступлении.

Наложница Цао, покачивая принцессу Вэньи, смущенно посмотрела на меня и сказала:

– Сестрица Чжэнь, прости меня, пожалуйста. Зря я поспешила и начала тебя упрекать.

– Не надо извиняться, – ответила я, покачав головой. – Я прекрасно понимаю, что, когда дело касается ребенка, матерью начинают управлять чувства, а не разум.

Фэй Хуа, услышав извинения Цао, через силу улыбнулась и обратилась ко мне:

– Я неправильно все поняла. Я так беспокоилась о принцессе, что сделала поспешные выводы. Надеюсь, ты на меня не обидишься.

– На что мне обижаться? Я прекрасно понимаю твои чувства, – ответила я, пристально глядя в глаза наложницы Хуа.

Она хотела сказать что-то еще, но мои слова выбили ее из колеи, поэтому она произнесла лишь:

– Я рада, что ты все понимаешь.

Атмосфера в зале все еще оставалась напряженной. Наложница Дуань, решив отвлечь всех от опасной темы, откинулась на спинку стула и обратилась к императору:

– В ту ночь я слышала, как из зала Фули доносится прекрасное пение. Голос показался мне знакомым, но я так и не поняла, кто же тогда пел.

Императрица опередила растерявшегося на мгновение Сюаньлина:

– Это была наложница Ань, которую недавно повысили до мэйжэнь. А голос показался тебе знакомым, потому что именно она в последнее время поет для императора.

Императрица посмотрела на Линжун и велела той выйти и поприветствовать фэй Дуань.

Старшая наложница взяла мою подругу за руку и какое-то время молча разглядывала.

– Прелестная девушка, – наконец сказала она. – Поздравляю, Ваше Величество, вы снова обрели свою красавицу.

Сюаньлин довольно улыбнулся и кивнул. А вот я удивленно замерла, услышав похвалу Дуань. Раньше мне казалось, что она просто болезненная, хрупкая женщина, но сегодня она доказала, что тоже умеет плести интриги и достойно отвечать на нападки. Вот только если дело касалось комплиментов, она почему-то использовала одну и ту же фразу: «Вы снова обрели свою красавицу». Именно так она сказала про меня, когда увидела в первый раз. И теперь она снова повторила ее, но уже говоря про Линжун. Почему она не сказала что-то другое?

Сюаньлин лично проводил меня до павильона Ифу, а затем удалился в свой дворец, чтобы заняться государственными делами.

Я выждала немного, подсчитывая в уме, сколько времени понадобится наложнице Дуань, чтобы добраться до моста Цяньцзин, что располагался неподалеку от Ифу. Позвав с собой Цзиньси, я поспешно вышла из павильона и направилась к озеру. Я оказалась права: почти сразу же я увидела паланкин своей защитницы.

Я, согласно правилам этикета, отошла в сторону и стала ждать. Увидев меня, Дуань приказала слугам остановиться и вышла из паланкина, используя плечо служанки как опору.

– Какое удачное совпадение! – сказала она мне. – Не желаешь ли прогуляться вместе со мной?

Я сразу же согласилась. Наш путь пролегал сквозь густые тени тунговых деревьев и заросли бамбука, верхушки которого напоминали хвосты феникса. Чем дальше мы уходили, тем тише становилось вокруг. Мы молчали, прислушиваясь к щебету птиц. Я выждала момент, когда личная служанка фэй Дуань останется немного позади, и взяла старшую наложницу под руку.

– Матушка, большое спасибо, что помогла мне сегодня, – прошептала я. – Ты меня спасла. Вот только…

Мы прошли еще несколько шагов, прежде чем она ответила:

– Можешь меня не благодарить. Я помогла тебе, потому что того требовала моя совесть.

Меня удивили ее слова:

– Ты веришь, что я невиновна?

На лице наложницы Дуань появилась улыбка и тут же исчезла, как проплывшее по небу облачко.

– В ту ночь ты проходила мимо моего дворца, и я видела, что ты идешь со стороны террасы Тунхуа. Я подсчитала время и поняла, что виновница не ты.

– Матушка, прости меня. Я так спешила, что не заметила тебя и не поприветствовала должным образом.

– Не извиняйся. Меня трудно было заметить. Я пряталась в тени ворот и слушала чудесную песню, доносившуюся из зала Фули. – Наложница Дуань вздохнула и сказала с грустной улыбкой: – У мэйжэнь Ань такой юный голос, что, услышав его, я ощутила, как же быстро летит время.

– Матушка, ты в полном расцвете сил! Ты прекрасна, как цветок! – Я тихонько рассмеялась. – Почему ты вздыхаешь и говоришь о пролетевшем времени?

– Если и цветок, то уже увядший, – сказала она и пристально посмотрела мне в глаза.

– Что ты, матушка Дуань! – воскликнула я, хотя мне было не по себе от ее взгляда.

Недовольство быстро исчезло с ее лица и сменилось ласковой улыбкой.

– Вот ты действительно прекрасна, цзеюй Чжэнь. Я совсем не удивлена, что император полюбил тебя.

– Матушка, не шути так.

Фэй Дуань остановилась, чтобы передохнуть. Обняв высокий стебель бамбука, она какое-то время любовалась прекрасным видом на озеро.

– В ту ночь ты очень спешила, но я успела заметить отпечаток грусти на твоем лице. Что тебя тогда опечалило? – Я не спешила что-то говорить, и Дуань поняла, что не услышит от меня ответ на свой вопрос. – Можешь не отвечать. Пускай обычно я и держусь подальше от людей, но это вовсе не значит, что я ничего не знаю о происходящем при дворе.

Я неосознанно перебирала узлы, что украшали концы шелковой ленты, служившей мне поясом. Несмотря на то что половина лотосов на озерной глади успели завянуть, вид все равно потрясал красотой и дарил умиротворение. Я молчала, ожидая, когда фэй Дуань заговорит о чем-нибудь другом.

Но она посмотрела на меня своими ясными, как небо в хорошую погоду, глазами, и я поняла, что она обо всем догадалась. Я отвела взгляд и засмотрелась на изумрудные серьги, от которых на ее щеки падала зеленоватая тень.

– Цзеюй, разве есть смысл в твоей грусти? Я человек далекий от страстей этого мира и не мне тебе об этом говорить, но… Ты должна сама понимать, что сердце мужчины непостоянно. «Оно, словно солнце, весь день бежит по небу; утром оно на востоке, а вечером уже на западе» [31]. Что уж говорить о повелителе целого государства? Если ты будешь об этом переживать, то сделаешь себе только хуже.

Я была не согласна с ее суждениями.

– Неужели не было ни одного императора, который всю жизнь любил бы одну женщину? – Я задала вопрос, прежде чем поняла, что именно я сказала.

Судя по тяжелому дыханию, наложнице Дуань с трудом давались длительные беседы, но она все так же смотрела на меня с доброй улыбкой.

– Покойный император отдал свое сердце гуйфэй Шу, но вспомни о том, что после него осталась и тайхоу, и несколько тайфэй [32], не забывай и про детей. Чувства государя намного изменчивее, чем у простого мужчины. Не стоит принимать это близко к сердцу, иначе ты понапрасну изведешь себя.

– Матушка, ты все правильно говоришь. Я простая наложница и должна прислушиваться к твоим советам.

– Правильно или неправильно, это дело второе. Главное, чтобы ты сама это поняла.

Старшая наложница замолчала и стала наблюдать за тем, как в озере резвятся большие и маленькие карпы. Я же, отломив ивовую ветку, повертела ее в руках и стала водить ею по поверхности озера, гоняя туда-сюда мелкие зеленые водоросли. Увидев, как маленький карп повсюду следует за большим, фэй Дуань задумчиво произнесла:

– Принцесса Вэньи – такая очаровательная девочка. Жаль, что ее ждет печальная судьба.

Мне было странно это слышать. Я неловко рассмеялась и сказала:

– Почему ты так говоришь? Хотя она и слаба здоровьем, но в ней течет императорская кровь. Боги будут следить за ней с Небес и оберегать ее.

Дуань нахмурилась и брезгливо скривила губы.

– Боги, о которых ты говоришь, с удовольствием наслаждаются ароматом сжигаемых нами благовоний, но им совсем нет дела до страданий простых людей. А уж маленькая девочка для них просто песчинка. Боюсь, что они даже пальцем не пошевелят ради нее.

Я потеряла дар речи. Я не ожидала, что у этой хрупкой с виду женщины окажется такой сильный характер. Она начинала мне нравиться.

– Дочка у Цао Циньмо недоношенная, – продолжила фэй Дуань. – Она родила ее раньше срока. При этом плод во время родов находился в неправильном положении. Циньмо чуть не умерла тогда. Поэтому император относится к Вэньи с таким трепетом. – Наложница с грустью вздохнула. – Все думают, что дети, рожденные во дворце, не знают бед, но на самом деле те дети, что родились у простых родителей, намного счастливее императорских.

Я знала, что фэй Дуань уже много лет не могла забеременеть, поэтому тема детей для нее была болезненной.

– Матушка, у тебя очень доброе сердце, но не стоит так переживать о других. Лучше позаботься о своем здоровье, и однажды ты обязательно родишь императору принца или принцессу.

Я хотела ее утешить, но получилось наоборот. Дуань с горечью во взгляде усмехнулась и сказала:

– Спасибо за добрые слова, но боюсь, что мне не суждено познать счастье материнства.

Меня опечалили ее слова, но я не сдавалась:

– Матушка, ты в самом расцвете сил. Не стоит так говорить, иначе сама на себя накликаешь беду.

Наложница Дуань посмотрела на небо.

– Если мое желание исполнится, я готова отдать десять лет своей жизни, – негромко сказала она, словно бы разговаривала не со мной, а с теми, кто был выше нас. Потом она повернулась ко мне, и я в очередной раз подивилась тому, насколько бледным было ее лицо. Оно было похоже на белый лист бумаги, на котором кто-то нарисовал очень грустные глаза. – Вот только боюсь, что даже если я отдам половину своей жизни, мое желание так и не сбудется.

«Неужели она болеет чем-то настолько серьезным, из-за чего не может забеременеть?» – подумала я. Мне было ее очень жаль, но я старалась этого не показывать.

– Тебе бы самой прислушаться к собственным словам, – вдруг заявила фэй Дуань. – Тебе надо переживать за себя, а не за других. На этот раз мне удалось защитить тебя, но я не смогу все время быть рядом.

– Большое спасибо за помощь, матушка. Когда у меня будет время, я обязательно тебя навещу.

– Не стоит, – она покачала головой. Видимо, она совсем ослабела, потому что ее и так тихий голос стал еще тише. – Тебе не обязательно меня навещать. Да и мне не нравится, когда меня видят во время болезни. К тому же… – Она сделала паузу и внимательно посмотрела на меня. – Будет лучше, если мы не будем встречаться лишний раз.

Хотя я и не поняла, почему она так сказала, я чувствовала, что за ее поведением и неожиданными словами скрывается нечто большее, что у всего этого есть свой смысл.

– Хорошо, – ответила я и вежливо поклонилась.

Во время беседы дыхание фэй Дуань становилось все более частым, и к этому времени она дышала уже совсем с трудом. К ней подбежала служанка и достала фарфоровую склянку, из которой высыпала пару черных, как смоль, пилюль.

– Простите, госпожа цзеюй, но хозяйке пора принимать лекарство, – объяснила она мне.

Я поняла намек. Низко поклонившись, я сказала:

– Матушка, прости наложницу за беспокойство. Желаю тебе всего наилучшего.

Фэй Дуань чуть заметно улыбнулась и кивнула. Последние силы она потратила на то, чтобы с помощью служанки дойти до паланкина и забраться внутрь. Вскоре у озера остались только я и Цзиньси.

Глава 5
Медовый аромат

Уже через три дня стало известно, кто на самом деле виноват в отравлении принцессы Вэньи. Евнух Тан, отвечающий за приготовление десертов, признался, что по невнимательности перепутал порошок из водяного ореха и маниоковую муку.

Эту новость я услышала, когда мы с Линжун трудились над двусторонней вышивкой на белоснежном шелке, натянутом на каркас из черного дерева. Двусторонняя вышивка – трудоемкое изделие. Вышивальщицы должны не только мастерски управляться с иглой, но и уметь видеть общую картину, складывающуюся из многочисленных стежков, при этом все концы нитей обязательно должны быть спрятаны под рисунком. Любой неаккуратный стежок – косой, кривой или просто лишний – мог изменить рисунок или вовсе его испортить.

Мы вышивали картину под названием «Долгое путешествие по весенним горам». Спустя час работы у меня зарябило в глазах от обилия зеленого на белом и слегка закружилась голова. Я отвела взгляд от вышивки и посмотрела на окно. Сквозь светло-зеленые занавески виднелись темные силуэты. Это Цзиньси вместе с младшими служанками сушила ткани, присланные из Министерства двора. Потревоженные ими бабочки репницы [33] вылетали из своих укрытий в тени и кружили в воздухе, словно провожая своим танцем уходящее лето. Я поднялась и потерла основание шеи, затекшей за время работы. Сделав глоток освежающего напитка из сянжу [34], я спросила у Линжун:

– Что ты об этом думаешь?

Линжун слегка улыбнулась, не отвлекаясь от нитей, которые рассматривала на свет, чтобы подобрать нужный оттенок:

– Как сказала матушка Хуа, это просто случайность.

Я усмехнулась:

– Почему ты не можешь прямо ответить на простой вопрос?

Линжун отложила нитки и посмотрела на меня, недовольно поджав губы:

– Ладно, я отвечу, раз ты приказываешь. Мне кажется, что Сяо [35] Тана подговорили признаться, и сделал это тот, кто не хотел, чтобы император продолжал расследование. – Линжун замолчала и посмотрела на меня с сомнением. – Неужели император и правда приговорит Сяо Тана к избиению палками до смерти?

Я сжала пиалу с напитком обеими руками и задумалась над ответом, наблюдая за суетившимися за окном служанками.

– Да, я уверена, что он его казнит. Если император продолжит расследование, пойдут опасные слухи, о которых обязательно доложат яньгуану [36] и вдовствующей императрице. Слухи могут привести к тому, что чиновники и народ усомнятся в величии императора. Даже мы с тобой поняли, что произошло на самом деле, поэтому у меня нет никаких сомнений, что император знает правду. Просто сейчас он не может наказать ее.

Линжун посмотрела на меня с недоумением. Она не поняла, что я имела в виду. Но как только я указала на окно, выходящее на юго-запад, она тут же кивнула и сказала:

– Император – сын Неба, но даже он не всесилен.

Я пригладила волосы на висках и, смакуя каждое слово, произнесла:

– Когда заяц убит, охотничьего пса варят в котле [37]. Я жду не дождусь того дня, когда семья Мужун станет бесполезной и с ней наконец-то перестанут считаться.

Линжун взяла ароматную виноградинку и положила в рот. Медленно разжевывая ее, она задумчиво смотрела в мою сторону.

– Ты так стараешься, сестрица, – наконец сказала она.

– Как же не стараться, если на кону мое благополучие и любовь?

Моя подруга рассмеялась и захлопала в ладоши.

– Но ведь в последние дни император невероятно добр к тебе! – воскликнула она. – Он очень хорошо к тебе относится.

Мне было приятно это слышать. Я сразу вспомнила о том, что сказал Сюаньлин пару дней назад.

В тот вечер он посадил меня к себе на колени и предложил поесть водяные орехи. Мы сидели, прижавшись друг к другу висками, чистили орехи и болтали о пустяках. Это была настоящая семейная идиллия!

Я прижалась губами к его уху и прошептала:

– Сылан, почему вы поверили, что ваша Хуаньхуань невиновна?

Император сосредоточенно очищал очередной орех, но по остающимся на белой мякоти красным пятнам кожуры было понятно, что он не привык этим заниматься.

– Ты же моя Хуаньхуань, а я твой муж. Как я могу тебе не верить?

На душе стало тепло и спокойно, но я сделала вид, что недовольна тем, как он ответил.

– Только поэтому? Видимо, не зря наложницы говорят, что рядом со мной вы забываете о беспристрастности.

Сюаньлин отложил орех, который пытался почистить, и сказал:

– Я знаю, что моя Хуаньхуань не может так поступить, – а потом он накрыл ладонью мою руку и добавил: – Можешь вырвать мое сердце и сама посмотреть, к кому я питаю особую страсть: к тебе или к другим.

Я моментально покраснела от смущения и воскликнула:

– Вы же государь нашей страны! Как вы можете такое говорить? Это совсем не смешно!

Сюаньлин молча улыбнулся, дочистил орех и положил его мне в рот.

– Вкусно?

Недовольно нахмурившись, я с трудом раскусила орех и проглотила.

– Он немного шероховатый, и попадаются кусочки кожуры, – честно ответила я. – Сылан, я понимаю, что в ваших руках находится целое государство, поэтому вам некогда было учиться такой мелочи, как чистка водяных орехов. Давайте я сама этим займусь, так будет быстрее.

Я быстро сняла красноватую кожуру и вложила в руку императора белую сердцевину.

– Какой он ароматный, сочный и необычайно свежий. – Сюаньлин довольно улыбался, рассматривая мое угощение. – Но насладиться его вкусом я могу только благодаря твоим умениям.

– Эти орехи привезли из Цзяннаня. Та местность всегда славилась спелыми и душистыми водяными орехами с необычным освежающим вкусом.

Пока я говорила, Сюаньлин успел съесть еще парочку орехов и теперь прикрыл глаза, наслаждаясь послевкусием:

– У них очень яркий, но при этом не приторный вкус. Эти орехи дарят мне такие же приятные ощущения, как твоя игра на цитре и танцы.

Я фыркнула, сдерживая смех:

– Вот правду говорили древние, что есть ненасытные люди, которые, заполучив область Лун, зарятся на Шу [38]. Я уже столько орехов для вас почистила, а вы теперь намекаете на то, чтобы я еще сыграла и станцевала?

– Никто не заставляет тебя танцевать. Я просто вспомнил об этом, и ничего более. – Император улыбнулся и хитро прищурился. – Даже если ты сама захочешь станцевать, я не позволю, потому что тогда ты вспотеешь и тебе будет не очень удобно в мокрой одежде.

– А-а, – протянула я, – значит, другие что феи, «чья плоть создана из хрусталя, а кости из яшмы, чьи тела настолько холодны, что не знают пота» [39], а я обычная девушка, в теле которой много воды, и потому постоянно потеющая? Вы смеетесь на мной, Ваше Величество?

Я обиженно отвернулась и сделала вид, что не обращаю внимания на его извинения. Но в конце концов пришлось смилостивиться и подарить императору задорную улыбку.

Приятные воспоминания пронеслись перед моим внутренним взором, но тут я осознала, что слишком долго молчу. Надо было что-то сказать, чтобы Линжун не подумала, будто я возгордилась и поэтому не желаю говорить с ней на эту тему.

– К тебе он тоже очень хорошо относится.

Я думала, она хотя бы улыбнется мне, но Линжун наоборот погрустнела и отвела глаза. Она рассматривала многочисленные зеленые стежки на нашей с ней вышивке и неспешно поглаживала шелковые нити. Я удивилась тому, как она отреагировала на мои слова. Сюаньлин выделяет ее среди других наложниц. Неужели она недовольна положением любимой наложницы императора? Линжун всегда была более чувствительной, чем другие, поэтому я не стала докучать ей вопросами. Через некоторое время она сама взглянула на меня и спросила:

– Сестрица, почему тебе захотелось вышить столь сложный рисунок? Для этого нужны не только умелые руки, но и острый ум.

Я встала рядом с подругой и присмотрелась к прорисовывающимся на шелке зеленым горам.

– Чтобы вышить этот рисунок, надо много сил, умений и терпения, – сказала я, проведя рукой по гладким шелковым нитям. – Но именно дела, требующие от нас усилий, проверяют ясность нашего ума и выносливость.

– Порой ты говоришь так, что я тебя совсем не понимаю. Объясни мне, как вышивка связана с нашим умом.

Я налила ей свежий чай, а сама снова уселась за вышивку.

– Порой непонимание становится основой нашего счастья, – сказала я. – Кое-что лучше вообще никогда не понимать.

Линжун не стала требовать от меня объяснений и сменила тему:

– Сестрица, зря ты начала двустороннюю вышивку. Даже не представляю, сколько дней займет эта работа, а нам совсем скоро возвращаться в столицу. Кажется, тебе стоит позвать больше вышивальщиц.

Я склонилась над тканью и, не отрываясь, следила за движениями иглы:

– Даже если я захочу перевезти в столицу, в пруд Тайе, завядшие лотосы, что плавают на озере рядом с Ифу, никто не посмеет сказать мне «нет». Что уж говорить о простой вышивке? Я просто возьму ее с собой.

Линжун рассмеялась и захлопала в ладоши:

– Да-да! Если ты прикажешь перевезти воду из озера Фаньюэ в пруд Тайе, император даже тогда скажет, что это прекрасная идея.

– И когда ты научилась так метко шутить? – спросила я и засмеялась вместе с подругой.

После долгого вышивания у меня начали потеть ладони. Я не хотела, чтобы пот испортил цвета вышивки, поэтому поднялась, чтобы помыть руки. Посмотрев в окно, я увидела Хуаньби в нарядном ярко-зеленом одеянии. Она напомнила мне листья лотоса, что покачиваются на волнах и поблескивают под солнечными лучами. Она надела жемчужные сережки, которые я ей недавно подарила, и при каждом движении они сверкали, словно маленькие звездочки. И тут я кое-что вспомнила. Как будто бы в тот день я видела подобный блеск в темных коридорах Шэньдэтана, но за этим сиянием скрывалась страшная и жестокая тень. Тогда я не осмелилась взглянуть правде в глаза, но больше я этого вынести не могла. Если все действительно так, как я думаю, это значит, что я сама пригрела на своей груди змею и повесила над головой острый нож. Я глубоко вдохнула и крикнула:

– Хуаньби!

Она тут же прибежала и спросила:

– Госпожа, пора подавать чай и фрукты?

Я смерила ее взглядом и, улыбнувшись, сказала:

– Помнишь, ты принесла с императорской кухни маниоковую муку и хотела сделать жемчужные фрикадельки? Вот иди и приготовь немного.

Моя просьба сильно удивила служанку:

– Госпожа, почему вы вдруг об этом вспомнили? Я уже выбросила всю муку, потому что она стала плохо пахнуть.

– А, вот оно что! Я еще думала, что это за дурной запах. Ладно, тогда приготовь что-нибудь другое. – Я повернулась к Линжун и спросила: – Что думаешь насчет пирожков с каштанами, которые сегодня прислал император, и сладкой пасты из фруктов?

– Я буду все, что ты предложишь, – смиренно ответила подруга.

После небольшого перекуса мы с Линжун распрощались. Некоторое время понаблюдав за тем, как служанки и евнухи суетятся, собирая вещи, я успокоилась и снова уселась за вышивку.

После возвращения в столицу в гареме наконец наступило затишье. И продлилось оно вплоть до Праздника середины осени [40].

По обыкновению праздник отмечался в столице, поэтому императорский двор должен был вернуться из Тайпина заранее. Пятого числа мы выдвинулись в путь. Возвращались мы совсем в другом порядке, чем выезжали из столицы несколько месяцев назад. Повозка с Мэйчжуан была почти в самом конце процессии. Ее окружала стража, внимательно следившая за провинившейся наложницей, которой приказали оставаться внутри до конца поездки. Наложница Хуа ехала в роскошной повозке, украшенной балдахином с бирюзовым фениксом. Ее повозка следовала прямо за повозкой императрицы. От той гнетущей атмосферы, что окружала фэй Хуа во время переезда в загородную резиденцию, не осталось и следа. Далее друг за другом ехали повозки фэй Цюэ, шуи Фэн и гуйпинь Синь, за ними моя повозка и повозка цзеюй Цао, а за нами повозка Линжун. Путь до столицы занял два дня, но эти дни были настолько утомительными, что по прибытию я чувствовала себя полностью вымотанной. Как же я обрадовалась, увидев, что в Танли все уже было готово к моему приезду! Быстро умывшись и почистив зубы, я забралась в чистую, ароматно пахнущую постель.

Праздник середины осени отмечался по определенным правилам. Днем Сюаньлин устроил пир для придворных чиновников, а вечером на празднество собралась вся императорская семья. Императрица была весела как никогда, а неподалеку от императорской четы рядом друг с другом сидели старший сын Сюаньлина Юйли и принцессы Шухэ и Вэньин вместе с няньками. Это было очаровательное зрелище.

По установленным правилам семейное пиршество проводилось в зале Хуэйгуандянь, который был ближайшим к главному входу в императорский гарем. На празднике обязаны были присутствовать все принцы со своими женами. Не пропустила пир и вдовствующая императрица. Вместе с ней пришли и несколько тайфэй. Сама она заняла самое высокое место на южной стороне зала, а ее сопровождающие уселись по обе стороны от нее. В этой же части зала была установлена небольшая сцена, на которой танцевали и разыгрывали миниатюры. Император вместе с императрицей подняли чарки с вином, чтобы поздравить тайхоу и пожелать ей долгих лет жизни. К ним присоединились все присутствующие – принцы с женами, наложницы и даже дети императора.

Осушив чарки и пиалы, гости снова уселись на свои места. По залу разносились звонкие голоса певцов, исполняющих праздничные песни, и гости раз за разом провозглашали тосты и пили за здоровье императора и императрицы.

Вдовствующая императрица была самой старшей среди многочисленных членов славной и благородной императорской семьи, поэтому она по праву могла гордиться своим положением и наслаждаться привилегиями. До этого вечера я много раз представляла, как может выглядеть тайхоу, но воочию увидела только сегодня. Я была наслышана о ней и поэтому сейчас смотрела с благоговением и уважением. Благодаря рассказам придворных в моем воображении сложился образ суровой, осознающей свое могущество величественной дамы, но, когда я увидела ее своими глазами, она оказалась тихой, умиротворенной женщиной. И это меня поразило. Поскольку торжество было семейным, вдовствующая императрица выбрала простой праздничный наряд, украшенный золотым рисунком. В отличие от торжественных образов он не производил гнетущее впечатление, а дарил ощущение радости и легкости. Пышную прическу императрицы украшали лишь заколки с жадеитом и жемчугом. Даже макияж был легким, едва заметным. Тайхоу нельзя было назвать красивой, но ее облик все равно оставался незабываемым. Возможно, из-за того, что она прочитала бесчисленное количество буддийских сутр, ее окружала аура благородства и спокойного достоинства, которая заставляла людей покорно подчиняться ее приказам. Будучи самой уважаемой женщиной правящей династии, она должна была жить шикарной жизнью, о которой простые люди могли только мечтать, но почему-то на ее лице я заметила следы сильной усталости. Видимо, она очень старательно кланялась статуе Будды.

Когда тайхоу увидела нас, наложниц императора, она довольно улыбнулась и обратилась к Сюаньлину:

– Императору стоит одинаково хорошо обращаться со всеми своими женами, тогда в гареме всегда будут звучать детские голоса. – Затем она повернулась к императрице. – А ты, будучи главой гарема, должна управлять им твердой рукой, чтобы у императора был спокойный и надежный тыл.

Императрица поклонилась и поблагодарила за наставления. Судя по очень вежливому и даже отчужденному тону, с которым тайхоу разговаривала, они не были близки, хотя императрица приходилась старшей родственнице родной племянницей. Получалось, что слухи о том, что вдовствующая императрица не жаловала Чжу Исю, правдивы.

Принца Жунаня на пиру не было, так как он отправился в поход на юго-запад страны. Его семью представляла его главная жена, принцесса Хэ. Тайхоу посмотрела на нее и сказала:

– Пока твой муж в отъезде, ты должна хорошо заботиться о себе и вашем сыне.

После этого она повернулась к служанкам и велела принести драгоценности, чтобы наградить ими принцессу Хэ. Принцесса поклонилась и поблагодарила императрицу за милость.

Следующим, на кого обратила свое внимание тайхоу, стал принц Сюаньфэнь.

– Мне рассказывали, что Фэнь-эр [41] всегда стремится быть лучшим, что ты хорошо разбираешься в литературе и метко стреляешь из лука. Мое материнское сердце может быть спокойно. – Старая императрица посмотрела на тайфэй Шуньчэнь и тайфэй Чжуанхэ и довольно сказала: – Вы хорошо воспитали своего сына.

Из-за того, что родная мать Сюаньфэня тайфэй Шуньчэнь была низкого происхождения, его воспитанием занималась тайфэй Чжуанхэ. Неудивительно, что, когда она услышала похвалу императрицы, на ее глазах заблестели слезы радости.

Когда взгляд вдовствующей императрицы остановился на Сюаньцине, она ласково улыбнулась и подозвала его к себе. Она относилась к принцу Цинхэ с особой нежностью, потому что именно она воспитывала его после того, как наложница Шу ушла в монастырь.

– Цин-эр, за тебя я беспокоюсь больше всего, ведь я уже много лет заменяю тебе родную мать. Мне было бы намного спокойнее, если бы ты женился и в твоем дворце появилась хозяйка.

– Матушка, не беспокойтесь, – сказал Сюаньцин, тепло улыбнувшись. – Если я встречу ту, кого захочу сделать своей женой, я обязательно ее вам представлю. Вот только пока мне редко попадаются женщины, которые могут заставить мое сердце биться чаще.

Тайхоу развеселил ответ принца. Она повернулась к Сюаньлину и сказала:

– Ваше Величество, вы только послушайте его. Сюаньцин, у тебя такой большой выбор из дочерей генералов и министров. Выбирай, не спеши. Если никто не подойдет, можешь присмотреться к менее знатным семьям. В этом нет ничего плохого.

Шестой принц слушал и улыбался, но отвечать не спешил.

– Матушка, не волнуйтесь, – сказал Сюаньлин. – Может быть, завтра он уже найдет ту самую. Будущее никто не может предугадать.

– Я на это очень надеюсь. – Императрица склонила голову и внимательно посмотрела на Сюаньцина. – Все в твоих руках, Цин-эр.

На шумном пиру тайхоу быстро утомилась и пожелала вернуться в свой дворец. Тайфэй, которые искренне о ней заботились, тут же поднялись, подхватили ее под руки и повели отдыхать. После ухода старшей родственницы пир возглавили император и императрица.

Я сидела довольно далеко от Сюаньлина, потому что наложниц рассадили согласно их рангу: от высшего к низшему. Я не могла нарушить правила и подойти ближе, поэтому мне оставалось только любоваться им издалека. А сегодня он был очень хорош в праздничном желтом одеянии.

Я улыбнулась ему, даже не надеясь на то, что он заметит, но именно в этот момент он посмотрел в мою сторону. Наши взгляды встретились. Его глаза были полны тепла и любви. Он улыбнулся, а я вспомнила, что мы в этом зале не одни, и густо покраснела. Застеснявшись, я схватила чарку с вином и залпом ее опустошила.

Когда я подняла глаза, Сюаньлин уже отвернулся и снова разговаривал с императрицей. Но тут я заметила принца Сюаньцина, который, пользуясь тем, что на нас никто не смотрит, слегка приподнял свою чарку в мою сторону и понимающе улыбнулся. Когда он поднес чарку к губам, я отвернулась.

Во время празднества Сюаньлин часто смотрел на меня и даже приказал Ли Чану относить мне половину блюд, которые появлялись на императорском столе. Он прекрасно знал, что они мои любимые. И хотя мы не обмолвились ни словом, я весь вечер ощущала его любовь и была счастлива.

Когда пир закончился, император вместе с императрицей отправились в зал Чжаоян, так как согласно установленному порядку эту ночь он должен был провести с ней. Наложницы же отправились в свои дворцы и павильоны. Сегодня они могли спать спокойно. Я почувствовала себя пьяной только тогда, когда забралась в паланкин. Лицо горело, словно его ошпарили кипятком, а тело стало вялым, как у тряпичной куклы. Я отодвинула занавеску и посмотрела на небо. Луна в пятнадцатый день цикла была абсолютно круглой. Она напоминала светящуюся пуговицу, лежащую на темно-синем покрывале ночного неба. Струящийся сверху лунный свет отражался от золотых нитей вышивки, что украшали мою юбку, и от нефритовых подвесок в виде камбал, отчего они красиво поблескивали. По легенде, камбала – это две рыбки, соединенные вместе, поэтому она стала символом влюбленных. Как грустно, что в ночь полнолуния компанию мне составляет лишь моя тень… Вдруг со стороны пруда я услышала голоса цапель. Они тоже были в паре. В этот момент мое сердце окутали холодные щупальца одиночества. Луна сияла, но из-за ее света вода, покрытая зелеными листьями, казалась еще темнее, чем была на самом деле.

По возвращению в Инсиньтан я велела Лючжу и Хуаньби помочь мне переодеться. Сменив праздничные одежды на одеяние для сна, я тщательно умылась, очистив лицо от густого макияжа. Когда на коже не осталось и следа румян и белил, я невольно потерла покрасневшие щеки.

– Такое ощущение, что у меня все лицо горит. Видимо, я слишком много выпила.

Лючжу тихонько хмыкнула:

– Не вино пьянит человека, а человек сам себя. Император о вас так заботился, госпожа, что вы просто опьянели от счастья. На госпожу Ань он обращал вдвое меньше внимания, хотя именно ее считают фавориткой.

– Не говори глупостей! – сказала я сердито.

– Это правда? Так и было? – Хуаньби, услышав слова Лючжу, удивленно расширила глаза, но тут же вновь вернула на лицо вежливую улыбку.

– Если бы ты пошла с нами, то увидела бы все своими глазами. Ты даже не представляешь, каким злобным взглядом госпожа Хуа буравила нашу хозяйку, – сказала Лючжу и расхохоталась, да так сильно, что даже согнулась пополам, придерживая живот. – Ну и пусть злится. Она должна знать, какое важное место занимает наша госпожа в сердце императора, чтобы слишком уж не зазнаваться.

Я пристально посмотрела на нее, давая понять, что мне не нравится ее поведение.

– Что за чушь ты несешь? Даже в нашем дворце надо быть очень осторожной и следить за языком.

Лючжу моментально успокоилась, виновато опустила голову и пробормотала:

– Слушаюсь.

Хуаньби задумчиво разглаживала мой праздничный наряд, который все еще держала в руках.

– Император всегда хорошо относился к госпоже, – наконец сказала она и унесла одежду на место.

На сердце стало чуточку теплее от ее слов, но в то же время по спине пробежал неприятный холодок.

Собираясь ложиться спать, я услышала за дверью шаги. Подумав, что это Сяо Лянь, который должен был дежурить сегодня вечером, я сказала:

– Уже поздно. Закрывай все двери и иди отдыхай.

Но снаружи послышался голос Ли Чана:

– Госпожа, простите великодушно, что потревожил ваш покой.

Узнав, что пришел не кто иной, как евнух императора, я очень удивилась.

– Я еще не ложилась, – сказала я. – Что тебя сюда привело, евнух Ли?

– Его величество велел кое-что передать вам, госпожа, и пожелать от его имени добрых снов.

Сквозь занавеску я заметила, как он что-то отдал Цзиньси, и, когда она подошла поближе, я увидела в ее руках очень изящную, расписанную золотой краской шкатулку из сандалового дерева. Замочная скважина была закрыта куском бумаги, на котором было крупно написано «Опечатано», а сбоку император собственноручно вывел пять маленьких иероглифов: «Подарок для цзеюй Чжэнь».

Старый евнух по-доброму улыбался, наблюдая за моей реакцией.

– Госпожа, прошу вас, загляните внутрь, чтобы я мог вернуться и доложить государю, что его приказ полностью исполнен.

Что же там такого? Я растерянно взглянула на Ли Чана, сорвала бумагу и открыла шкатулку. Когда я увидела, что мне подарил император, сердце застучало так, словно готовилось выпрыгнуть из груди, а в глазах защипало. На пару мгновений я потеряла контроль над собой и отдалась во власть чувствам. В шкатулке лежал узел единства сердец [42], связанный из серебристых шелковых лент. Ленты извивались, изгибались, переплетались друг с другом, создавая объемный и прочный узел. Было заметно, что в плетение вложено много сил. Рядом с узлом лежала небольшая записка, на которой каллиграфическим почерком были выведены всего две строки: «Две ленты, что на поясе носил я, во сне моем вдруг превратились в узел двух сердец». Это была цитата из стихотворения Сяо Яня, императора У династии Лян, которое называлось «Думаю о тебе». Я улыбнулась, представляя, как Сюаньлин старательно выводил на бумаге иероглиф за иероглифом.

– Передай императору мою искреннюю благодарность, – сказала я ожидавшему ответа евнуху.

– Слушаюсь, – сказал евнух Ли и поклонился. – Поздравляю, младшая хозяйка.

Выполнив приказ хозяина, он ушел, а вслед за ним из комнаты вышли Цзиньси и остальные служанки.

Опьяняюще красивый лунный свет, проникая сквозь оконную сетку, создавал на полу молочно-белый узор, отчего возникало ощущение, что вокруг кровати стелется белесый туман. Я легла, прижав к груди подаренный узел, и вскоре уснула со счастливой улыбкой на губах.

Утром я по обыкновению села перед зеркалом и начала неспешно расчесывать волосы. Рассматривая свое лицо, я отметила на нем следы усталости, которая накопилась за последние дни. Но, несмотря на легкую бледность, мои глаза сияли, подобно маленьким звездочкам. Они блестели, как две черные жемчужинки. Они как будто бы светились изнутри.

Уже три ночи подряд Сюаньлин проводил в моих покоях, поэтому я была уверена, что сегодня он выберет Линжун. Благодаря тому, что император обратил на нее внимание, я смогла избежать опасной ситуации, которая сложилась после того, как Мэйчжуан обвинили в ложной беременности. Фэй Хуа и другие наложницы знали, что мы с Линжун дружим, поэтому не осмеливались что-либо предпринимать против нас. Но я прекрасно понимала, что в гареме в конечном счете можно рассчитывать только на себя, поэтому пора было продумывать свой собственный план по выживанию.

В задумчивости я начала накручивать волосы на пальцы, но тут в отражении зеркала я увидела, как в окне позади меня промелькнул чей-то силуэт в зеленой одежде. На мгновение я подумала, что мне показалось, но все равно прокричала:

– Эй, кто там прячется?!

Вскоре в комнату зашла Хуаньби. Она виновато улыбнулась и сказала:

– Его Величество велел прислать из Императорской оранжереи несколько горшков с пурпурными хризантемами, которые только что распустились. Евнух принес сорта «Порхающая ласточка» и «Закатные краски». Я хотела узнать у госпожи, не хотите ли вы ими полюбоваться, но испугалась побеспокоить.

Я не очень жаловала хризантемы, потому что мне не нравился их запах, а вот Мэйчжуан обожала эти цветы. В прошлом году, когда она была любимицей Сюаньлина, он задаривал ее хризантемами. И перед ее дворцом, и позади, везде цвели пышные цветы. Какие-то из них были красными, как закатное небо, какие-то белыми и пушистыми, как облака. Я даже посмеивалась, что она подобрала цветы под название главного зала ее дворца – Цуньцзюйтана, Зала, Полного Хризантем.

Мне стало грустно от того, что в этом году хризантемы по-прежнему радуют своей красотой, а вот от любви императора к Мэйчжуан не осталось и следа.

Некогда красивый цветущий дворец превратился в мрачную тюрьму, в которой была заперта моя лучшая подруга. От хризантем там остался один лишь иероглиф в названии зала, отчего было особенно горько.

Мое сердце сжалось от грустных мыслей, но я сохранила невозмутимый вид и сказала Хуаньби:

– Вели слугам разместить их в галерее. Я чуть позже выйду и посмотрю. – Немного подумав, я добавила: – Вчера император прислал очень красивые украшения. Выбери из них самые достойные и отнеси мэйжэнь Ань, шуи Фэн и гуйпинь Синь. А еще передай наложнице Фэн, что завтра я зайду к ней поговорить.

Хуаньби поклонилась, изящно развернулась и ушла.

Проследив за тем, как ее стройная фигурка исчезает в проеме дверей, я вдруг кое о чем вспомнила, и мне в голову пришла идея. В ближайшие несколько часов я была занята размышлениями.

Вечером, как я и рассчитывала, Сюаньлин не удостоил меня своим визитом, поэтому я позвала Цзиньси и Пинь и в их сопровождении отправилась в зал Хэсютан, чтобы навестить наложницу Цао. Мой визит оказался неожиданным, поэтому Цао поначалу растерялась, а потом вела себя очень скованно, помня о том, что совсем недавно обвиняла меня в покушении на свою дочь.

Я по-дружески сжала ее руку и сказала:

– Сестрица, я очень соскучилась по принцессе и пришла ее навестить. Ты ведь меня не прогонишь?

Увидев, что я пришла с миром, Цао позволила мне войти и велела служанкам подать свежий чай.

– Что ты, что ты! Я и сама днями и ночами думала о том, что стоит пригласить тебя в гости, но боялась, что ты все еще сердишься на меня за мою глупость.

Усевшись за чайный столик, я приняла из рук служанки только что заваренный чай и в благодарность улыбнулась.

– Сестрица Цао, вот ты так говоришь, а я из-за этого чувствую себя неловко, – заговорила я, сдув пузырьки с поверхности чая. – В тот день мы просто неправильно друг друга поняли. Я пришла, потому что боялась, что ты будешь переживать, а мне бы этого не хотелось. Я считаю, что все мы, наложницы императора, должны жить в согласии и мире, ведь мы служим одному государю. Мы не должны ссориться из-за пустячных недоразумений.

– Ты все правильно говоришь. – Цзеюй Цао согласно кивала на каждое мое слово. Когда я замолчала, она взяла меня за руку и стала ее нежно поглаживать. Я заметила слезы в уголках ее глаз. – Я на несколько лет старше тебя, но повела себя так глупо! Я поверила дикому вздору, что несли те негодяйки, и очень сильно тебя обидела. За такое меня надо отлупить! – сказав это, она замахнулась, собираясь себя ударить.

Я схватила ее за руку и остановила:

– Сестрица, если ты будешь наговаривать на себя, я тут же уйду. Во всем виноваты те сплетницы, которые не умеют следить за языком. Из-за них мы чуть не рассорились. Но я на тебя не злюсь, ведь понимаю, что тогда ты очень сильно переживала за принцессу и чувства взяли верх над разумом.

– Вот уж не думала, что из всего гарема только ты сможешь меня понять. – Цао грустно вздохнула. – Вэньи – моя единственная дочка. Она мое бесценное сокровище, и я за нее очень беспокоюсь. К тому же у нее с рождения слабое здоровье. В тот день я так распереживалась, что, не задумываясь, поверила чужим словам и обидела тебя ни за что.

– Что прошло, то прошло, и нечего об этом говорить, – я ободряюще улыбнулась наложнице Цао. – Сегодня уже я должна просить у тебя прощения за свой внезапный визит и надеяться, что ты на меня не обидишься. Пинь-эр! – Я позвала служанку и велела развернуть подарки, которые мы захватили с собой. – Посмотри, сестрица, это набрюшники[43] для принцессы. Я сама их вышивала. Я, конечно, не знатная мастерица, но очень надеюсь, что ты их примешь. Считай это проявлением моих добрых чувств. – Затем я указала на свертки, которые держала Цзиньси. – А это самые новые ткани, еще недавно они были на ткацком станке. Если захочешь, ты сможешь сшить из них новые наряды. А это, – я указала на маленькую красивую коробочку, – жидкие румяна, которые сделала моя служанка Цуй. Они намного нежнее и ярче, чем те, что нам присылают из Министерства двора. Попробуй, я уверена, они тебе понравятся.

Цзеюй Цао благодарно кивала и улыбалась, когда я показывала ей свои дары. Мы вели себя так, словно всегда дружили и между нами никогда не было неприязни. Больше всего ее внимание привлекли набрюшники. Она поднимала один за другим и рассматривала с искренним интересом.

– У тебя золотые руки, сестренка, – похвалила она меня. – Птицы как живые. Кажется, что они вот-вот расправят крылышки и улетят, а от цветов так и веет знакомым ароматом.

Когда в зал вошла кормилица с Вэньи на руках, Цао сразу же надела на девочку новый набрюшник. Материнским восторгам не было конца. Казалось, что наложница Цао совершенно расслабилась в моем присутствии.

Я довольно улыбалась, радуясь, что мои подарки пришлись по вкусу, а когда Цао протянула мне Вэньи, чтобы я ее немного подержала, я наклонилась к ней и прошептала:

– Я рада, что тебе понравились мои скромные подарки, но у меня есть для тебя кое-что особенное. Вот только я не могу подарить это здесь. Давай мы пройдем в твою спальню?

После недолгих размышлений цзеюй Цао кивнула и проводила меня во внутренние покои. В ее спальне было темно и прохладно, с потолка свешивались полупрозрачные занавесы, бесшумно покачивающиеся от любого движения воздуха. Кровать была застелена темно-розовым тонким одеялом, а на столике у плетеной кушетки стояла ваза, украшенная цветной глазурью. В ней были свежесрезанные цветы. Обстановку нельзя было назвать роскошной и богатой.

Я достала из рукава небольшую золотую коробочку, украшенную эмалью, и протянула Цао.

– Сестрица, – очень серьезно обратилась я к ней, – прошу, прими этот скромный дар.

Наложницу Цао удивила моя серьезность:

– К чему эти церемонии? Давай сначала присядем. – Она указала мне на кушетку и только после того, как мы сели, приняла подарок.

Когда Цао открыла коробочку, на ее лице смешались изумление и сомнение. Она не верила своим глазам.

– Это очень дорогой подарок, – наконец произнесла она. – Я не могу его принять. Забери его обратно.

– Сестрица, у меня есть к тебе одна просьба. Надеюсь, ты мне не откажешь.

Цзеюй Цао осторожно опустила коробочку на столик, словно бы она таила в себе опасность, и внимательно посмотрела на меня.

– Если ты хочешь что-то просить, говори. Если я смогу чем-то тебе помочь, я, конечно же, не откажу.

Я подавила довольную улыбку и поднесла к глазам платок, делая вид, что вытираю слезы.

– Я хотела поговорить про матушку Хуа. Она такая изящная и образованная. Я искренне ею восхищаюсь, но у меня такое чувство, что я ненароком, сама того не зная, чем-то обидела ее. И теперь из-за этого недоразумения я никак не могу с ней сблизиться. – Я тихонько всхлипнула, продолжая играть роль несчастной, несправедливо обиженной девушки. – В этом большом дворце я совсем одна и мне так одиноко! Раньше у меня была подруга, наложница Шэнь, но теперь ей запретили покидать свои покои. Я очень надеюсь на сострадание старших сестер, потому что так не хочу быть одна.

Наложница Цао явно не ожидала услышать от меня подобных слов. Несколько секунд она ошарашенно смотрела на меня, а потом начала утешать:

– Что ты такое говоришь, сестренка? Император тебя обожает, а наложница Ань считает своей старшей сестрой. Почему же ты говоришь, что совсем одна?

– Думаешь, он правда меня любит? Я в этом не уверена, – я промокнула уголки глаз. – Его Величество тянет ко всему новому. Боюсь, что вскоре настанет тот день, когда я наскучу ему и он про меня позабудет. А сестрица Ань не слишком умна, поэтому я не могу на нее полагаться. Я вижу, как император все больше и больше влюбляется в нее, и начинаю бояться за свое будущее. Кто знает, где я в конечном итоге окажусь…

Я мельком взглянула на свою слушательницу и заметила, как у нее покраснели глаза.

– Сестренка, у меня разрывается сердце из-за того, что ты сказала. Я тоже сейчас не в простой ситуации, – вздохнула Цао. – Пускай я родила для императора ребенка, но это всего лишь дочь, поэтому у меня очень мало власти при дворе.

– Но зато тебе доверяет матушка Хуа. Я буду очень благодарна, если ты замолвишь за меня словечко. Может, она станет относиться ко мне чуточку лучше. Я буду безмерно тебе обязана. – Я тихонько всхлипнула напоследок и вытерла выступившие слезы.

Наложница Цао погладила меня по руке, стараясь успокоить:

– Я обязательно расскажу фэй Хуа о твоих переживаниях, но свой подарок ты лучше забери. Я и без него постараюсь помочь вам найти общий язык.

– Если все получится, я буду служить матушке Хуа и тебе, сестрица, так же верно, как собака служит своему хозяину. – Я снова открыла коробочку и поставила ее перед цзеюй Цао. – Это «Медовый аромат» [44]. Мне подарил его сам император. Я слышала, что эту коробочку прислали из Наньчжао среди других даров, и она была в единственном экземпляре. Я очень надеюсь, что ты не побрезгуешь и примешь мой подарок.

– Это слишком дорогой подарок. – Наложница Цао даже отодвинулась от шкатулки с ароматным порошком. – Боюсь, если кто-то узнает, что ты подарила мне «Медовый аромат», они поймут это превратно.

– Для меня намного дороже твоя помощь. Я не так скупа, чтобы пожалеть для своей драгоценной старшей сестрицы маленькую коробочку с благовониями. К тому же император лично мне ее вручил. Ее не вносили ни в какие списки. – Я перевела дыхание и продолжила: – Пока «Медовый аромат» хранится в виде порошка, его запах ощущается не так ярко, но если его развести в воде и в этом растворе замочить одежду, от нее потом еще долго будет исходить необычный и приятный аромат. Пожалей свою несчастную сестренку и прими мой подарок. – И в конце своей речи я не забыла добавить: – Но лучше об этом никому не рассказывай.

Цао наконец-то перестала отказываться от подарка и с улыбкой его приняла. Коробочка с редкими благовониями заняла место на туалетном столике. Мы еще долго разговаривали, прежде чем я поднялась и попрощалась с хозяйкой дворца.

Вернувшись в Танли, я приподняла рукав и принюхалась. От ткани исходил едва уловимый запах «Медового аромата». Он был настолько легким, что если бы я не знала, то не обратила бы на него внимания. Все шло, как я задумала, и это не могло не радовать.

Вскоре вслед за мной в Инсиньтан зашел Сяо Лянь и доложил:

– Госпожа, сразу же после того, как вы ушли, Иньсю, служанка наложницы Цао, тайком вынесла из дворца все ваши подарки и выкинула их.

Я так и предполагала. Она ни за что бы не оставила у себя то, что я ей подарила. Но меня волновал совсем другой вопрос:

– А благовония она тоже выбросила?

– Какие благовония? – Евнух удивленно посмотрел на меня. – Я не видел никаких благовоний.

– Понятно, – я довольно улыбнулась. – Не думай об этом. Ступай.

Стоящая рядом со мной Цзиньси не смогла удержаться от вопроса:

– Госпожа, а почему вы были уверены, что госпожа Цао примет «Медовый аромат»?

После длительной беседы с Цао у меня пересохло в горле. Я взяла со столика чашку с чаем, украшенную рисунком в виде переплетающихся ветвей и цветов, и одним глотком выпила половину. Опустив чашку, я залюбовалась на длинные ярко-красные ногти. Только вчера служанки покрасили их с помощью лепестков бальзамина. На солнце ногти поблескивали и радовали насыщенным цветом.

– Она давно находится в тени наложницы Хуа и не смеет выступить против нее, – я начала размышлять вслух. – Судя по тому, что я увидела, она строго следит за расходами на еду и одежду и старается не выделяться среди других наложниц. Не думаю, что у нее в руках хоть раз в жизни оказывались такие дорогие благовония. И не забывай, что «Медовый аромат» очень сложно достать. Я сильно сомневаюсь, что найдется женщина, которая добровольно откажется от такого подарка. За исключением, конечно, нашей императрицы, которая не любит сильные запахи. Даже если она все еще не доверяет мне и осторожничает, она ни за что не выкинет столь ценную вещь. – Я провела пальцем по чашке и усмехнулась: – Вот только она не знает, что те, кто не может отказаться от богатства и славы, могут даже не мечтать стать великими людьми.

– Госпожа, про таких, как вы, говорят «нарисовали бамбук в уме, прежде чем рисовать на бумаге» [45]. Теперь мне намного спокойнее. – Цзиньси посмотрела на меня и улыбнулась. – Я служу вам почти год и не перестаю восхищаться тем, с какой легкостью вы читаете чужие сердца.

– Читаю чужие сердца? Ты думай, прежде чем говорить. – Я недовольно взглянула на старшую служанку. – Сердца людей – самая сложная вещь в мире. Мне просто везет, что я со своим небольшим жизненным опытом могу что-то предугадать. Но даже это мне дается не с легкостью, а с большим трудом.

– Главное, чтобы вы могли предугадывать желания императора, а остальное уже не так важно.

Я ответила не сразу. Сначала я надела на длинные ногти золотые защитные наперстки и какое-то время рассматривала инкрустированные в них жемчужины.

– Здесь, в гареме, есть одно негласное правило. Если хочешь возвыситься, то надо уметь предсказывать желания императора, но, если хочешь выжить, надо уметь проникать в мысли других наложниц. – Я посмотрела на Цзиньси и строго спросила: – Вы все подготовили, как мы планировали?

– Да, мы с Сяо Юнем и Сяо Лянем сделали все так, как вы приказывали. И мы убедились, что никто об этом не знает.

– Вот и славно. «Медовый аромат» меня не подвел. Он оказался действительно ценной вещицей.

Глава 6
Навязчивые мысли

На следующее утро я позвала Хуаньби, чтобы она помогла мне одеться и причесаться. Она собрала мои волосы в пучок и потянулась к подносу с украшениями. Я взглянула на выбранную ею роскошную шпильку с подвесками в виде лотосов. Распустившиеся бутоны были выполнены из кусочков белого нефрита и жемчуга. Внутри них желтели тычинки из топаза, а снизу были прикреплены листья из зеленого кварца. Можно было бесконечно восхищаться умением мастера, который создал это украшение.

Когда Хуаньби поднесла шпильку к моим волосам, я наклонила голову и остановила ее:

– Такие шпильки носят только гуйпинь и те, кто выше по рангу. Император подарил мне ее, чтобы выразить особую привязанность, но сегодня ей лучше остаться на подносе, ведь я собираюсь не на пиршество и не хочу прослыть хвастуньей. Хотя Его Величество и любит меня, но не стоит этим кичиться.

Хуаньби положила украшение обратно и взяла шпильку попроще: с бабочками, цветами и серебряной кисточкой на конце.

– Госпожа, вы слишком осторожная, – сказала она. – Император любит госпожу Ань гораздо меньше вас, но она все время ходит при полном наряде. У нее волосы сплошь покрыты жемчугами и драгоценными камнями.

В отражении зеркала я увидела недовольное лицо служанки.

– Пускай у мэйжэнь Ань вся голова в драгоценностях, но она ведет себя в рамках приличий. И не забывай, что очень часто дорогие украшения ничего не значат. – Я покосилась на Хуаньби, сдерживая улыбку. – Смотри, никому не рассказывай про наш разговор, иначе сплетники тут же разнесут по всему дворцу, что мне не по душе то, что император благоволит наложнице Ань.

– Слушаюсь, – тихонько сказала служанка, но уже через пару секунд снова заговорила недовольным голосом: – Она ведь совсем не красавица и семья у нее не особо знатная. Почему она так нравится императору? Неужели только из-за пения?

Я нарисовала брови, формой похожие на тонкие ивовые листья, и только после этого ответила:

– Государь выбирает фавориток не по внешности и происхождению. Главное, получает ли он от женщины то, чего хочет. Если ты не соответствуешь его желаниям, то ни красота, ни влиятельная семья тебе не помогут, – договорив, я покосилась на Хуаньби. – Что за дерзкие речи с самого утра? Обычно ты намного аккуратнее со словами. Я всегда считала твоими сильными сторонами осмотрительность и надежность. Постарайся не растерять эти качества.

Хуаньби склонила голову и через силу улыбнулась. Она не стала продолжать этот разговор и сменила тему:

– Его Величество велели накрыть стол на двоих, желая позавтракать вместе с вами. Госпожа, вам стоило бы одеться понаряднее.

Я повернулась и смерила ее взглядом. Сегодня на Хуаньби была шелковая курточка вишневого цвета на белоснежном подкладе и длинная розовая юбка с жемчужным отливом. Из-под подола виднелись туфельки насыщенного изумрудного цвета. Прическу она украсила голубыми и зелеными цветами из бисера, которые сочетались с серьгами из нефритовой крошки и золота. Все это шло ее черным блестящим волосам и очаровательному лицу, которое выглядело в несколько раз прелестнее, чем обычно. Тщательно оглядев служанку с ног до головы, я заметила кое-что неподобающее в ее наряде, но не стала об этом говорить. Я улыбнулась с невозмутимым видом и сказала:

– Какая ты сегодня нарядная!

– Госпожа, неужели вы забыли? Сегодня же ровно год, как вы вошли во дворец! – Хуаньби широко улыбнулась. – Я решила приодеться в честь такого радостного события. Помните, вы заказали мне этот наряд в прошлом месяце? Мне идет?

Я ведь действительно совершенно забыла о том, что уже год как живу во дворце. Надо же, как стремительно проносится жизнь! Совсем недавно я была никому не известной гуйжэнь, а сейчас любимая наложница императора.

Время бежало так же быстро, как вода, просачивающаяся сквозь пальцы. Да, я добилась благосклонности государя, но вместе с этим моя жизнь наполнилась переживаниями, которые тяготили душу и не давали спокойно спать. Они как острая саднящая заноза вонзились в мое сердце. За год я уже успела позабыть то ощущение, когда живешь со всеми в мире и согласии и ни с кем не соперничаешь.

Я чуть слышно вздохнула.

– Вот почему император решил позавтракать вместе с вами, – заговорила стоявшая рядом Лючжу. – Сегодня год, как вы стали его наложницей. Наверное, он захочет разделить с вами и обед, и ужин.

– Это всего лишь прием пищи, и ничего более. – Я не разделяла радость служанок. – А вот…

– Что «вот»? – спросила любопытная Лючжу.

– Ничего. – Я не хотела об этом разговаривать. – Сходи к кухаркам и проверь, как идет готовка. Передай, чтобы приготовили самые изысканные и вкусные блюда.

Только я отдала приказ, как в зал вошел Сюаньлин.

– Я пришел сразу после аудиенции, поэтому очень голоден, – сказал он с порога. – Сегодня на императорской кухне приготовили отличных маринованных цивет [46]. Я приказал отнести мясо на вашу кухню и подобрать подходящий гарнир, чтобы мы вместе отведали блюдо.

Цзиньси тут же велела служанкам накрывать на стол, а сама подала Сюаньлину чашку с соевым молоком. Я тоже села и стала ждать завтрак. Вскоре стол перед нами начал заполняться только что приготовленными блюдами. Нам подали рисовую кашу, восемь видов легких закусок, шинкованные овощи, засоленную куриную грудку, запеченных перепелов, хрустящие соленые огурцы, кровяную гусиную печень, яичные рулетики, редьку со специями, маринованное мясо цивет, соевый творог с цветками сливы и обжаренные в масле молодые побеги годжи [47]. Когда все эти блюда поставили на стол, на нем не осталось свободного места.

– Великолепно! – Судя по довольной улыбке, Сюаньлин одобрил выбор блюд. – От одного взгляда во мне проснулся зверский аппетит.

– Я рада, что Вашему Величеству понравилось.

Сюаньлин все время улыбался и ел с большим аппетитом. Блюда со стола начали потихоньку исчезать. Глядя, как он уплетает кашу за обе щеки, я не сдержалась и рассмеялась.

– Ваше Величество, кажется, у вас сегодня хорошее настроение. Если не секрет, поделитесь, что вас так обрадовало.

Сюаньлин удивился, услышав мой вопрос, и ответил не сразу. Но в конце концов он улыбнулся и сказал:

– В боях на юго-западе мы все чаще одерживаем победы. Под предводительством принца Жунаня армия отвоевала округи Юйчжоу и Бинчжоу. Конечно, не без помощи семьи Мужун.

Когда я услышала ненавистную фамилию, у меня по спине пробежал холодок. Я с большим трудом удержала на лице радостную улыбку. Я понимала, что он упомянул семью Мужун не просто так. Видимо, хотел сказать мне что-то про наложницу Хуа. Я приподняла миску с кашей так же, как поднимают чарки с вином на торжествах, и сказала:

– Ваше Величество, Небеса одарили вас непревзойденным умом и многими талантами. Ваша мудрая стратегия привела к потрясающим результатам. Это достойно поздравлений! Позвольте вашей рабыне вместо вина поднять за вас эту миску с кашей. – Я торжественным жестом зачерпнула кашу ложкой и положила ее в рот.

Император рассмеялся и схватил меня за руку, отодвигая ложку от губ.

– Вот же проказница! Это тебе так сильно не хочется пить вино?

– Ваше Величество, – я скромно потупилась и улыбнулась. – Вы ведь не будете заставлять меня пить?

Отсмеявшись, он перешел к тому, что на самом деле хотел со мной обсудить. Он заговорил, внимательно следя за выражением моего лица, и в его голосе я слышала нотки вины.

– Ты же знаешь, что после возвращения в столицу мы начали готовиться к Празднику середины осени, а это всегда очень тяжело. Мне кажется, императрица немного устала. Я подумываю о том, чтобы снова сделать фэй Хуа ее помощницей. Что ты на это скажешь? – Он старался говорить мягко, не торопясь, будто бы боялся, что я упаду в обморок от изумления. Но, как бы он ни старался, каждое его слово, точно острое копье, вонзалось в мое сердце, причиняя невыносимую боль.

Честно говоря, я была крайне удивлена. Я поверить не могла в то, что слышу. После отравления принцессы Вэньи прошло совсем немного времени. Император прекрасно понимает, что наложница Хуа тоже была под подозрением, но все равно приходит ко мне и заявляет, что хочет вернуть ей привилегии, которыми обладает помощница императрицы.

Я понимала, что им движет забота о государстве, но ход его мыслей меня пугал.

Он наверняка ожидал, что я разозлюсь и начну возмущаться, но я взяла себя в руки и подавила вспыхнувшие эмоции. Я не могла позволить ему понять, что я чувствую на самом деле. Я спокойно улыбалась и внимательно слушала его объяснения, а про себя думала: «Даже меня эта новость неприятно поразила. Что же тогда почувствовала императрица, когда ее услышала?»

Я отвернулась всего на пару мгновений, чтобы подавить просящиеся наружу слезы и выровнять сбившееся дыхание. Вновь посмотрев на императора, я улыбнулась, словно бы совсем на него не злилась, и спросила:

– А что сказала матушка-императрица?

Сюаньлин тут же помрачнел:

– Я у нее еще не спрашивал. Ты первая, кто об этом узнал.

– Ваше Величество, вы ведь заботитесь об императрице. В этом нет ничего плохого.

– Я знаю, что фэй Хуа временами бывает нетерпимой к окружающим и может погорячиться. На самом деле я бы хотел, чтобы именно ты заняла этот пост, но, к сожалению, ты вошла во дворец не так давно и у тебя мало опыта. Фэй Дуань болеет, а фэй Цюэ слишком нерешительная, поэтому на них я тоже не могу положиться. Вот и получается, что вся надежда на фэй Хуа. – Сюаньлин виновато вглядывался в мои глаза, ожидая, что я на это отвечу.

Только усилием воли я сохраняла на лице вежливую улыбку, хотя внутри бушевали обида и негодование. После недолгих размышлений я сказала:

– Ваше Величество, у вас добрые намерения, поэтому я не думаю, что матушка-императрица будет против. Вот только я не знаю, думали ли вы о том, как со стороны будет выглядеть ее возвращение на прежнее место сразу после того, как ее отец помог одержать несколько побед. Знающие люди подумают, что государь заботится о талантливом генерале и его семье, а вот невежды, не понимающие, как мудро Ваше Величество правит нашей страной, могут заявить, что император сильно зависит от военной мощи семьи Мужун, поэтому и возвышает их дочь, чтобы купить их верность. – Даже у императора были свои страхи. Больше всего он боялся, что его назовут бесполезным и что его министров и генералов будут ценить больше его самого. Я безжалостно ударила его по больному месту, но так было нужно. Увидев, что мои слова задели его за живое, я продолжила: – Но вам не стоит обращать внимание на дураков, которые любят потрепать языками за спиной. – Я сделала паузу, наблюдая за тем, как между бровями императора появляется недовольная складка. – И подумайте вот еще о чем. После стольких побед принца Жунаня наверняка переполняет радость. И я уверена, что он делит ее с генералом Мужуном, с которым сблизился за время войны. Если принц узнает, что дочь генерала снова назначили помощницей императрицы, он обрадуется так, что это может помешать ему на поле боя.

Сюаньлин прикрыл глаза. Его лицо было абсолютно спокойно, но я знала, что под этой маской бушует ураган. Я попала не в бровь, а в глаз. И была уверена, что он понял все, что я хотела до него донести.

– Ваше Величество! – воскликнула я и опустилась на колени. – Сама не знаю, что на меня нашло! Какая-то жалкая рабыня посмела обсуждать государственные дела. Прошу вас, смилуйтесь! – Я поклонилась так низко, что лбом коснулась пола. Вместе со мной на землю опустились все служанки и евнухи, присутствующие при нашем разговоре. Они были напуганы и не совсем понимали, что происходит.

Кап-кап, кап-кап. Звуки водяных часов странным образом совпадали с биением моего сердца. Все вокруг молчали и слушали, как в буквальном смысле утекает время.

Сюаньлин помог мне подняться и сказал:

– Ты не сделала ничего плохого. К тому же я сам разрешил тебе разговаривать со мной на любые темы. – Он тяжело вздохнул. – А знаешь, во всем дворце, кроме тебя, больше никто не осмелится говорить со мной так прямо и никто не сможет помочь мне посмотреть на ситуацию с разных сторон.

У меня защипало в глазах. Это было очень вовремя. Я чувствовала, что слезы вот-вот покатятся по щекам, но постаралась их сдержать.

– Поверьте мне, государь, что я говорю так не из зависти к наложнице Хуа. Я просто надеюсь, что вы не будете спешить с ее назначением и сначала оцените возможные последствия, как хорошие, так и плохие. Так вы избежите осуждения, не навредите своей репутации и сможете дождаться следующего праздника, чтобы объявить о том, что возвращаете фэй Хуа на должность помощницы императрицы. В таком случае это будет выглядеть справедливо, и ни у кого не возникнет вопросов. И тогда мы всем гаремом отпразднуем ее назначение.

Я уже все просчитала. О столь важных назначениях обычно объявляли на самых крупных праздниках. Праздник середины осени уже прошел, следующим будет Новый год, но перед Новым годом никогда не делали настолько громких объявлений. Получается, что придется ждать Праздника фонарей, а к тому времени ситуация уже может измениться. Сейчас самое главное помешать наложнице Хуа обрести власть над гаремом. Если получится, у меня будет время спланировать свои действия.

Сюаньлин задумчиво смотрел на меня. Его любящий взгляд согревал мое сердце. После долгого молчания он наконец решительно сказал:

– Да будет так! Спасибо, что помогла мне все обдумать. Вот только придется императрице еще немного потерпеть.

– Ваше Величество, вам не стоит беспокоиться об императрице. Она уже давно управляет гаремом и прекрасно с этим справляется. К тому же ей помогают придворные дамы-секретари. Я уверена, что под ее руководством в гареме не возникнет никаких проблем. Не волнуйтесь. – Сюаньлин кивнул, соглашаясь с моими доводами, а я решила кое-что проверить: – А помните, государь, что в то время, когда чанцзай Шэнь была пинь Хуэй, вы хотели, чтобы она училась управлению гаремом и впоследствии стала помощницей императрицы? Как жаль, что сейчас она…

Сюаньлину не понравилось, что я вспомнила про Мэйчжуан.

– Сейчас ее главная задача – это совершенствовать свои добродетели, – сказал он.

Я не стала продолжать эту тему. Заметив, что после нашего разговора император перестал есть, я подумала о том, чтобы велеть Пэй подать чай с миндалем, но меня опередила Хуаньби. Она уже стояла у стола с чашкой чая в руках. Поставив ее перед Сюаньлином, она тихонько сказала:

– Прошу вас, угощайтесь, Ваше Величество.

Когда я увидела, как Хуаньби смело подошла к императору, мое сердце сковал холод. Руки служанки, казавшиеся на фоне светло-голубой чашки белоснежными, привлекли внимание Сюаньлина. Он поднял глаза и посмотрел на Хуаньби.

– Наряд у тебя прелестный, вот только розовая юбка не сочетается с зелеными туфлями, – с усмешкой сказал он. – Выглядит безвкусно.

Хуаньби смутилась и покраснела от слов императора, но с места не сдвинулась.

– Ваше Величество, вашу рабыню зовут Хуаньби, поэтому я и надела зеленые туфли [48].

Я сразу догадалась, что Хуаньби хотела привлечь внимание Сюаньлина. Именно для этого она нарядилась в яркую одежду и специально надела изумрудные туфли, которые не сочетались с красными оттенками курточки и юбки.

Порадовавшись про себя, что Сюаньлин неодобрительно отозвался о наряде служанки, я улыбнулась ей и сказала:

– Вчера мне принесли из Министерства двора бирюзовый шелк. Возьми его и закажи себе новую юбку взамен этой розовой. – Затем я повернулась к остальным слугам: – Кухарки сегодня постарались на славу. Сходите на кухню и возьмите себе поесть.

Слуги хором поблагодарили меня, а Хуаньби, смущенно покраснев, поклонилась и отошла от стола. Император больше на нее не смотрел.

– Я так погляжу, ты очень хорошо относишься к своим слугам, – сказал он мне.

– Служанкам во дворце и так приходится нелегко. Если еще и хозяйка будет с ними плохо обращаться, то их жизнь станет совсем невыносимой. К тому же служанки, которых обижают хозяева, плохо выполняют приказы. Вот и получается, что от плохого обращения со слугами нет пользы ни для господ, ни для них самих. – Я улыбнулась Сюаньлину, который с интересом меня слушал, и решила объяснить, почему на самом деле так поступаю: – К тому же это просто отрез ткани, а Хуаньби не обычная служанка. Она пришла во дворец вместе со мной. В будущем я надеюсь найти для нее достойного мужа. Что вы насчет этого думаете, Ваше Величество?

– Ты вольна распоряжаться своими служанками как тебе угодно. Мне просто приятно видеть, как ты о них заботишься. – Сюаньлин посмотрел на меня с одобрением. – И то, что я вижу, все больше подталкивает меня к тому, чтобы именно тебя назначить помощницей императрицы.

В ответ на похвалу я вежливо улыбнулась и сказала:

– У меня слишком мало опыта и я вряд ли смогу управлять целым гаремом. Вы, должно быть, шутите, Ваше Величество. – Я наклонилась к императору и прошептала: – Неужели вы думаете, что я забочусь о вас меньше, чем о своих служанках? – Я снова села прямо и, скрывая истинные чувства, вымученно улыбнулась. – Семья наложницы Хуа очень вам помогает, поэтому будет правильно, если вы станете проводить с ней больше времени.

– Мне бы хотелось чаще бывать с тобой, а не с ней, но это сложно. Да, мы начали побеждать, но нам предстоит сделать еще очень многое. Боюсь, что в ближайшие дни я буду безвылазно работать в кабинете.

Я почувствовала облегчение, когда узнала, что в скором времени он будет очень занят.

– Вы так тяжело трудитесь во благо государства. Пожалуйста, не забывайте о своем здоровье и берегите себя.

Этот завтрак давался мне крайне сложно. Когда я положила в рот кусочек гусиной печени, я не почувствовала никакого вкуса, лишь неприятную горечь. Но перед Сюаньлином мне стоило сохранять невозмутимое лицо, иначе весь мой план пошел бы насмарку. Я обязана была на время забыть о злости и обиде, чтобы из-за глупых эмоций не потерять все, чего я добилась. Я изображала радушную хозяйку, накладывала угощения в его тарелку и смеялась над его шутками. В тот день я поняла, как тяжело оставаться добродетельной женщиной, живя во дворце. Если хочешь сохранить образ хорошей жены, ни в коем случае нельзя показывать, как тебе больно, нельзя говорить вслух о том, как ты страдаешь. Я не могла не восхищаться нашей императрицей и ее выдержкой. Ей постоянно приходилось бороться с наложницей Хуа, но вне зависимости от того, побеждала она или проигрывала, она никогда не показывала своих эмоций и сохраняла абсолютно невозмутимое выражение лица. Но сколько же горечи и страданий скрывалось под маской спокойствия? Как она могла с таким достоинством нести тяжкий груз одиноких лунных ночей?

Мои мысли прервал император, который положил в мою тарелку жареные побеги годжи.

– Попробуй. Это очень вкусно, – сказал он и ласково улыбнулся.

Я поблагодарила его и посмотрела на лежащую на тарелке зелень. В этот момент у меня резко похолодело в груди и сжалось сердце. Меня обуревало столько чувств, что было крайне тяжело оставаться на месте. Мне казалось, что я очень похожа на ростки годжи, которые кинули на раскаленную сковороду с маслом, потом посолили, много раз перемешали, чтобы они пропитались ароматом, а потом аккуратно выложили на красивую фарфоровую тарелку, украшенную цветочками и животными.

Когда стол наконец опустел, в зал вошел Ли Чан и доложил, что министры собрались в зале Июаньдянь и ожидают императора. Сюаньлин поспешно ушел, а я удалилась во внутренние покои.

Цзиньси догадалась, что сейчас у меня дурное настроение, поэтому отослала всех служанок и сама принесла мне чашку чая.

– Госпожа, попейте чаю, вам станет легче… – сказала она шепотом.

Я сжала зубы от злости. Мне неимоверно сильно хотелось бросить чашку на пол, чтобы она разбилась на десятки белых кусков, но я сдержалась. Я поставила ее на стол, да так, что чай расплескался по всей столешнице.

– Отлично! Просто замечательно! Все вокруг считают меня полной дурой! – сердито воскликнула я.

– Я понимаю, почему вы злитесь, госпожа. После отравления принцессы Вэньи прошло совсем мало времени, а император уже хочет вернуть госпожу Хуа на должность помощницы императрицы и дать ей власть над гаремом. Любой бы на вашем месте почувствовал разочарование.

Я глубоко вздохнула. В моей душе смешались горькая обида, страх и злость, но в то же время я яснее ясного понимала, что такова жизнь при дворе и император мне ничего не должен.

Задумавшись, я начала водить по столу острыми золотыми наперстками, надетыми на безымянный палец и на мизинец правой руки. Шкряб, шкряб. Там, где заостренные металлические концы касались дерева, оставались белые царапины. Бум! Я ударила кулаком по столу и сказала:

– Нет смысла жаловаться или разочаровываться из-за того, как именно император решил этот вопрос. У фэй Хуа могущественная семья, прославившаяся боевыми подвигами. Нельзя их недооценивать. Сегодня мне удалось помешать ей вновь обрести власть над гаремом, но пройдет время и император снова задумается об этом. – Во мне бурлили злость и негодование. – Если она уже посмела обвинить меня в отравлении принцессы, то что же будет, когда она станет второй главой гарема? Боюсь, что я умру и мое тело сбросят в общую могилу.

Цзиньси опасалась встречаться со мной взглядом, пока я была в таком настроении. Она опустила глаза и стала рассматривать свои туфли.

– Наши войска бьются на юго-западе и одерживают победу за победой. Если так пойдет и дальше, то ситуация станет еще сложнее, – негромко сказала Цзиньси. – Рано или поздно госпожа Хуа вернется на свое место, и было бы хорошо, если бы вы успели подготовиться. Как говорится, предупрежден – значит вооружен. – Цзиньси помолчала немного, а потом добавила: – Вы же сами сегодня упомянули, что император велел госпоже Мэйчжуан обучаться управлению гаремом, когда благоволил ей. Но потом вмешалась госпожа Хуа, которой не понравилась эта идея. И вскоре с госпожой Мэйчжуан приключилась беда, поэтому она так и не стала помощницей императрицы.

Я слушала ее, крепко сжав губы. Когда Цзиньси замолчала, я начала размышлять вслух:

– Из тех, кто вошел во дворец в одно время с нами, Мэйчжуан раньше всех добилась благосклонности императора, поэтому для него она была особенной. Как же я жалею, что слишком поздно увиделась с Его Величеством! Если бы я его не избегала, то меня не считали бы наложницей, у которой мало опыта. На Линжун можно даже не рассчитывать, потому что у нее слишком низкое происхождение. А что касается Мэйчжуан… Ты сама слышала, каким тоном говорил о ней император. Он даже не думает выпускать ее из заточения.

Старшая служанка молча обдумывала мои слова, а потом вдруг сказала:

– Можно защититься от воров с улицы, но не убережешься, если вор живет в доме. Госпожа, вы можете сказать, что это не мое дело, но мне показалось, что Хуаньби вела себя слишком дерзко во время завтрака.

Я бросила на служанку недовольный взгляд:

– Ты тоже это заметила?

Цзиньси кивнула и спросила:

– Может, я зря так беспокоюсь?

Я растерялась, не зная что ответить. Чтобы выиграть время, я взяла чашку с остывшим чаем и сделала пару глотков.

– Не то чтобы зря… Ты очень проницательная. Другие наверняка вообще ничего не поняли.

Когда я вспомнила о том, как вела себя Хуаньби, во мне вспыхнул гнев, который я с трудом подавила. Я мрачно усмехнулась и посмотрела на окно. Сквозь тонкие занавески в комнату проникали лучи жаркого солнца, но они совсем меня не грели. По телу распространялся неприятный холодок. Я от нее этого не ожидала, даже подумать не могла, что в голове Хуаньби может зародиться такой план. Я всегда была добра к ней и относилась как к родной сестре. А она в ответ обошлась со мной вот так!

– Вот мерзавка… – произнесла я и тут же замолчала.

Цзиньси немного подождала, давая мне время, чтобы я успокоилась, а потом осторожно спросила:

– Вы все еще хотите пожаловать ей отрез бирюзового шелка?

Я только что кипела от злости, но, услышав вопрос, расхохоталась на всю комнату.

– Конечно! Ее же надо наградить. Возьми-ка со столика жемчужное ожерелье и отнеси ей. Мне чертовски любопытно, что эта мерзавка придумает после того, как император ясно дал понять, что она ему совсем не приглянулась.

– Будет исполнено. – Цзиньси вежливо поклонилась.

– Я подозреваю, что тогда в Тайпине, когда Цао Циньмо пыталась поссорить меня с императором, она воспользовалась слухами, которые разнесла эта неблагодарная. А еще я почти уверена, что она замешана в отравлении принцессы Вэньи. Никто ведь ей не приказывал взять на кухне маниоковую муку, она сама ее попросила.

Цзиньси огорченно склонила голову и вздохнула:

– Воистину чужая душа – потемки. Вы так хорошо относились к барышне Хуаньби. Она ведь приехала с вами из родительского дома. Вы с детства были вместе. Никто и подумать не мог, что она станет такой. Осталось только выяснить, кому она тайком служит: матушке Хуа или цзеюй Цао.

Я не спеша поглаживала края чашки, раздумывая над вопросом Цзиньси.

– Не думаю, что фэй Хуа стала бы разговаривать с ней напрямую. Скорее всего, приказы передавались через цзеюй Цао, ведь мы с ней еще не враждуем в открытую. – Я взглянула на темно-голубое небо, виднеющееся в проеме окна. Оно было таким же голубым и безоблачным, как в тот день, когда я впервые ступила на территорию дворца. Я могла даже разглядеть пятнышки пролетающих вдалеке диких гусей. Все было точно так же, как тогда. Я устало вздохнула. – Эта девчонка… давно на меня обижена. Вот только она возжелала больше, чем может себе позволить. Она обманула мое доверие, а ведь я хотела обеспечить ей лучшую жизнь. – Я замолчала ненадолго, а потом посмотрела на Цзиньси: – Постарайся не попасться, когда будешь это относить. Нам надо действовать незаметно.

– Я поняла. Но я беспокоюсь, госпожа, что вам теперь будет очень сложно находиться рядом с Хуаньби и притворяться, что вы не ведаете о ее предательстве после того, как узнали об ее истинной сущности.

Я посмотрела на солнечные лучи, проникающие сквозь оконную сетку.

– Сложно? Боюсь, что в будущем мне будет куда тяжелее.

Солнечный свет был таким ярким, что у меня заслезились глаза и вскоре по щекам побежали два соленых ручейка. Только что я смеялась и притворялась счастливой в компании Сюаньлина и вместе с завтраком глотала горькую обиду, но теперь мое терпение рассеялось точно так же, как дымок от сандалового дерева.

Ранней осенью солнце было таким же теплым, как и летом. Его яркие лучи проникали через оконные сетки и, отражаясь на всех блестящих предметах, создавали необычные узоры из теней и пятен света. Все вокруг блестело и сверкало: и гладкие ткани, и женские драгоценности, и домашняя утварь, украшенная самоцветами. Не сверкали только мои глаза, в которых внимательный наблюдатель заметил бы тяжелые переживания, тяготящие душу. Перед моим внутренним взором проносились воспоминания о прошлом. Я предчувствовала, что вскоре мне предстоит жестокая битва, но сейчас из моей памяти почему-то вынырнуло лицо принца Сюаньцина. Он спокойно улыбался и спрашивал у меня, указывая на скромный белый сиянь: «Ты разве не знаешь, что это за цветок?» Я хранила это воспоминание в глубине своего сердца, и вот оно всплыло, оставило рябь на спокойной глади моей души и тут же погрузилось обратно. Той праздничной летней ночью под светом тысячи звезд принц стал свидетелем моих душевных терзаний. Он видел своими глазами то, что я скрывала ото всех. Один лишь он знал, что меня мучает тоска и чувство одиночества.

Сюаньлин, как он и говорил, в последующие дни был очень занят. Война на юго-западе стала основной его заботой. По его распоряжению все пропитание и фураж, которые заготавливали для армии, направлялись в район боев. Если мне удавалось его увидеть, я замечала, что, несмотря на огромную усталость, в его глазах сверкают искорки радости.

Когда я в очередной раз отправилась в Июаньдянь, чтобы увидеться с Сюаньлином, перед дворцом меня встретила хмурая наложница Тянь. Заметив меня, она вежливо присела, а потом заглянула мне за спину. Там стояла Лючжу с коробом для еды. Гуйжэнь Тянь кисло улыбнулась и сказала:

– Сестрица цзеюй, ты такая заботливая! Так жаль, что твои старания окажутся напрасными, потому что император очень занят и никого не принимает.

– Правда? – равнодушно спросила я и вежливо улыбнулась. – Спасибо, сестренка, что предупредила.

Я слегка приподняла юбку и бодрым шагом прошла в Июаньдянь, оставив позади себя пораженную моим поведением наложницу Тянь.

Навстречу мне вышел сам Ли Чан.

– Приветствую вас, госпожа. Император вас уже ждет.

Я догадывалась, как на меня сейчас смотрит наложница Тянь, но у меня не было никакого желания оборачиваться и проверять это. У всех есть чувства, но я не могу заботиться о чувствах каждого. В первую очередь я должна позаботиться о себе.

Я не стала отвлекать императора от дел, взяла кусочек его любимой амбры и положила в курительницу. Вскоре над ней начал подыматься белесый ароматный дымок. Его запах был сдержанным и ненавязчивым. Сюаньлин любил заниматься государственными делами в спокойной обстановке и в тишине, а мне нравилось за ним наблюдать. И я могла делать это, когда захочу, потому что Сюаньлин позволил заходить в его кабинет в любое время.

Узнав о том, что император предоставил мне такую привилегию, многие наложницы стали смотреть на меня с большим уважением.

После полудня солнце грело уже не так сильно, потому что время от времени его закрывали бегущие по небу тонкие белые облака. Я перенесла курительницу поближе к рабочему столу императора. Он сосредоточенно изучал очередное письмо, но, почувствовав запах, поднял глаза и посмотрел на меня. Увидев, что это была я, а никто иной, он улыбнулся и снова склонился над письмом.

Честно говоря, в глубине души я все еще была на него обижена. Рана, которую он нанес, объявив о том, что возвращает наложницу Хуа на прежнее место, болела и не давала покоя. Но в его присутствии я заставляла себя улыбаться. Я не хотела, да и не должна была показывать ему свои истинные чувства. Сидя напротив стола, я невинно улыбалась, отчего на моих щеках появились небольшие ямочки. Именно такую меня больше всего любил Сюаньлин.

Я планировала использовать свой кроткий образ и временное затишье в гареме, чтобы хладнокровно устроить новую бурю и заставить своих врагов подчиняться и дрожать от страха.

В это время Сюаньлин разглаживал мастерски нарисованную карту государства. Здесь были и горы, и долины рек Янцзы и Хуанхэ, и неизведанные территории. Взгляд императора остановился на юго-западной части страны. Он навис над картой, как коршун над своей добычей.

– Хуаньхуань, скоро юго-запад снова станет нашим. – Его голос звучал абсолютно спокойно, но глаза были наполнены гордостью. – Эти территории были потеряны еще при деде, и вот наконец-то я смогу их вернуть.

На моих губах подобно ярким весенним цветам расцвела счастливая улыбка:

– Сылан, я очень за вас рада!

Сюаньлин взял меня за руку. Крепко сжимая мою ладонь, он торжественно заявил:

– Опасность таится не только на юго-западе. Многие соседи алчно взирают на наши земли и строят коварные планы вторжения. Они как незаживающая, смертельно опасная язва. Я готов отдать жизнь, чтобы расправиться с этой заразой. Я хочу, чтобы мои потомки жили в мире и чтобы им никогда не пришлось браться за оружие.

Я невольно вздрогнула, ведь никогда не видела Сюаньлина таким. Его страсть впечатлила меня. Я сжала его руку в ответ и сказала:

– Я надеюсь, что смогу быть рядом с вами и помогать Сылану вести страну к миру и процветанию.

Сюаньлин испытующе заглянул мне в глаза, а потом резко кивнул. Судя по решительному взгляду, он нашел ответ, который искал.

– Хуаньхуань, я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной, и я тебе обещаю, что так и будет. Я не представляю мой мир спокойствия и процветания без тебя.

В его глазах бушевал шквал эмоций. Я даже немного испугалась и отвела взгляд, но его слова тронули меня. Когда я решилась снова посмотреть на Сюаньлина, его глаза были наполнены печалью, но уже спустя мгновение она исчезла, уступив место привычному спокойствию.

А может, мне показалось? Откуда взялась грусть, ведь только что он с таким восторгом говорил о своих мечтах? Я пыталась найти разумное объяснение, но так его и не обнаружила. Наверное, я просто неправильно поняла.

Наступила тишина. Мы оба молчали. И именно в этот момент я ощутила на душе неприятный узел, сплетенный из радости и растерянности.

Солнечные лучи, проникающие через резные деревянные ставни, падали на лицо императора и создавали на нем замысловатый рисунок. На его щеках и лбу олень и журавль стояли в окружении пышных цветов.

Император смотрел на меня, и его нахмуренные брови расслабились, а суровый блеск глаз сменился на взгляд, полный нежности.

– Ваше Величество, вы уже давно читаете докладные записки. Почему бы вам не отдохнуть? – спросила я как можно мягче и начала выкладывать на большую плоскую тарелку закуски, которые принесла с собой: печенье в виде лилии, пирожки с глицинией, цукаты из вишни и груши. Взяв щепотку сушеного османтуса, я положила его в чашку, которую наполнила чаем. Так получился радующий душу и освежающий разум напиток.

Сюаньлин обнял меня и наклонился к уху. Его дыхание щекотало мою кожу, когда он спросил:

– Ты останешься сегодня со мной?

– Если я останусь, то не придется вызывать повозку Фэнлуань [49]. Как вы все великолепно продумали, Ваше Величество! – Я позволяла себе шутливо поддразнивать императора только потому, что знала: он меня любит и жалеет. Все, что я делала или говорила, вызывало в нем умиление.

Я уткнулась носом в его грудь и наконец смогла убрать с лица фальшивую улыбку. Если бы кто-то посмотрел на меня со стороны, то увидел бы в моих глазах полное безразличие.

Как же тяжело избавиться от навязчивых мыслей!

Глава 7
Битва начинается

Прошло несколько дней. Наступил очередной тихий вечер, украшенный яркими красками заката. Я дождалась, когда за окнами начало темнеть, и позвала к себе Хуаньби и Лючжу. С их помощью я переоделась в наряд дворцовой служанки и сменила сложный пучок на самый простой. По моей просьбе Лючжу украсила прическу искусственными цветами и расположила их так, чтобы они притеняли лицо. Служанки послушно выполняли мои указания, но все время поглядывали на меня с немым вопросом в глазах. Я осмотрелась, проверяя, что рядом нет лишних ушей, и прошептала:

– Я иду в Цуньцзюйтан, чтобы увидеться с Мэйчжуан.

Лючжу удивленно охнула:

– Госпожа, почему вы так неожиданно туда собрались? Разве император не запретил навещать госпожу Шэнь?

– Прошу вас, не ходите туда, госпожа! – начала меня уговаривать Хуаньби. – Разве можно идти туда так внезапно, без подготовки?

Я спокойно застегивала верхнюю куртку, не обращая внимания на их причитания.

– Почему ты думаешь, что я не подготовилась? Я все продумала. Хуаньби, ты моя личная служанка, которая приехала со мной из дома. Ты не так уж часто выходила из Танли, поэтому я не думаю, что все поголовно помнят, как ты выглядишь. Я притворюсь тобой и возьму с собой Цзиньси. Мы скажем, что несем закуски госпоже Шэнь. Нам останется только дождаться того момента, когда будет меняться ночная стража. Тогда-то мы и проскользнем. План безупречный.

– Госпожа, – Лючжу никак не могла успокоиться, – если вас увидят, вас обвинят в том, что вы нарушили приказ императора, а это тяжкое преступление. Наказание будет гораздо страшнее, чем понижение в ранге или сокращение содержания. У вас ведь только-только все наладилось. Вы наконец стали любимицей императора. Разве можно так рисковать?

Я посмотрелась в зеркало и осталась довольна результатом: я была совсем на себя не похожа. Если все время смотреть вниз, склонив голову, то меня никто не узнает.

– Любимица или не любимица, я в любом случае пойду. Сегодня император проведет ночь с мэйжэнь Ань, а значит, у меня наконец-то появился шанс увидеться с Мэйчжуан. – Я повернулась к Хуаньби и сказала: – Оставайся в спальне и постарайся, чтобы никто тебя не увидел. Лючжу, а ты стой перед дверьми и никого не впускай. Я позову Цзиньси, и мы уйдем.

Я подошла к двери и, не обращая внимания на испуганные лица служанок, покинула спальню.

Цзиньси уже ждала меня снаружи. Когда я вышла, она направилась к воротам, а я пошла за ней, низко опустив голову. Стоящий на страже охранник, завидев Цзиньси, ухмыльнулся и спросил:

– Тетушка, куда же ты? О, а это разве не Хуаньби? Дайте-ка догадаюсь. В столь поздний час вы можете уходить только по приказу хозяйки. Видимо, она отправила вас по какому-то важному делу.

– Так и есть, – сурово ответила Цзиньси. – Пропусти нас, мы спешим.

– Да-да, – охранник посторонился и заискивающе улыбнулся. – Не буду вас задерживать, тетушка.

Когда мы отошли на несколько чжанов [50], я посмотрела на служанку и хихикнула.

– Видимо, я и правда очень на нее похожа.

Цзиньси улыбнулась и оглядела меня с ног до головы.

– У вас с Хуаньби одинаковый рост и схожая фигура. А еще, если присмотреться, то у вас очень похожие глаза.

Я тут же помрачнела.

– Видимо, это потому, что мы с детства все время были вместе.

Цзиньси поняла, что сказала что-то не то, и замолчала. Так, в полной тишине мы шли по дороге к саду Шанлинь. Там мы прошли к небольшим домикам, установленным рядом с декоративными каменными горками. Эти домики предназначались для переодевания и отдыха наложниц во время прогулок.

– Я зайду вместе с вами и помогу переодеться, – прошептала служанка. – Евнух Юнь уже ждет внутри.

– Я очень надеюсь, что наш спектакль не окажется напрасным, – сказала я, устало вздохнув. Цзиньси почтительно молчала, ожидая моих указаний. – Ты лучше ступай и будь осторожна.

Я быстро переоделась и вновь приняла облик одной из многочисленных наложниц императора. Я выглядела как обычно, только прическа была проще и ее украшала лишь легкая диадема с цветами из жемчужин. Наряд идеально подходил для поздних дружеских визитов.

Я оперлась на руку Сяо Юня, и мы пошли по отдаленной от натоптанных троп дорожке через густые заросли бамбука. Вскоре мы оказались у задних дверей зала Юньчжаодянь, где жила наложница Фэн. Нас тут же встретили служанки и проводили в боковой зал, где сейчас находилась их хозяйка. Как мне показалось, они совсем не удивились неожиданным гостям. Сквозь полупрозрачные занавески я увидела, как наложница Фэн склонилась над детской одеждой.

Я рассмеялась и сказала:

– Сестрица, как я рада тебя видеть!

Шуи Фэн вздрогнула от звука моего голоса. Она посмотрела на меня и тут же добродушно улыбнулась и поднялась навстречу.

– Ты зачем так тихо подкрадываешься? Знаешь, как я испугалась?

Я приподняла занавеску и вошла в зал.

– Я решила прогуляться после ужина и, когда проходила позади твоего дворца, подумала, а почему бы не зайти и не навестить старшую сестрицу. Я не хотела тебя напугать.

Хозяйка дворца усадила меня рядом с собой и, мило улыбнувшись, сказала:

– Ничего, ничего. Я просто немного удивилась. Вот, посмотри, – она показала на детскую одежду, которую только что держала в руках, – мне нечем было заняться, и я решила сшить для принцессы Шухэ пару юбочек. Как думаешь, хорошо получилось?

Пока я рассматривала творение ее рук, шуи Фэн хотела позвать служанок, чтобы те подали нам чай, но я ее остановила:

– Подожди! Я просто хотела поболтать с тобой немного. Если за нашими спинами будут стоять служанки, то разговаривать будет уже не так весело.

– Ты права. Знаешь, здесь очень строгие и сдержанные служанки. Порой мне кажется, что это не я ими управляю, а они держат меня в узде. Так забавно!

За окнами подул сильный ветер, отчего бамбук, росший за домом, зашелестел так громко, словно на улице пошел ливень.

– Сестрица, у тебя здесь очень спокойно! – сказала я, довольно улыбаясь.

Пока мы с шуи Фэн болтали на разные житейские темы, за окном совсем стемнело. Я раз за разом прокручивала в голове свой план. В Инсиньтане все было подготовлено, но я не была уверена, воспользуются ли таким шансом фэй Хуа и цзеюй Цао. Именно из-за этого я волновалась больше всего.

Шуи Фэн не подозревала о моем беспокойстве и без остановки рассказывала различные забавные случаи, связанные с принцессой и принцем. Я и сама не заметила, как тревога, засевшая на душе, постепенно рассеивалась. Во время беседы я невольно стала рассматривать свою собеседницу. Наложница Фэн была бесспорно благопристойной и дружелюбной женщиной. У нее были очаровательные черты лица, и она никогда не скрывала своих чувств. Сразу было заметно, злится она или радуется. Она не выделялась среди других умом или красотой и вела себя как обычная девушка из богатой семьи. Она была образцовой покладистой и доброй женой.

1 Яшма из бедной семьи – красивая девушка из бедной семьи.

2 Из стихотворения «Долгое письмо об обиде» Ван Чанлина, поэта династии Тан. В стихотворении выражаются грустные чувства наложницы Бань, лишившейся благосклонности императора. Чжаоян – дворец, построенный в эпоху династии Хань для проживания наложниц.

3 Холодный дворец – дальние покои для наложниц, впавших в немилость.

4 Ночь с 15-го на 16-й день восьмого лунного месяца – следующая после Праздника середины осени, который отмечается в 15-й день. В ночь на 16-й день было принято собираться всей семьей и любоваться луной.

5 Чжэнь Хуань цитирует стихотворение «Песнь о невесте» из «Книги песен». В этом стихотворении красота девушки, ставшей невестой, сравнивается с красотой цветущих персиков.

6 Строка из стихотворения Ли Бая, поэта династии Тан. В этой строке он сравнивает поэзию и лотос, говоря, что поэзия должна быть так же проста и красива, как этот цветок.

7 Дерево феникса – научное название Делоникса королевского, также известного под названием Огненное дерево. Цветет пышными ярко-красными соцветиями.

8 Стихотворение «Золотые одежды» поэтессы времен династии Тан Ду Цюнян.

9 Ли Ци – мятежный министр династии Тан. Во второй год правления императора Сянь-цзуна поднял мятеж, который был быстро подавлен.

10 Сянь-цзун – 14-й император династии Тан, правивший в 805–820 годах.

11 Му-цзун – сын императора Сянь-цзуна, 15-й император династии Тан, правивший в 820–824 годах.

12 Сыма Гуан – китайский историк, философ, государственный деятель. В трактате «Образцовая семья» он представил свое видение правильного семейного воспитания.

13 Героиня цитирует строчку из стихотворения «Ли Пин, играющий на арфе» поэта Ли Хэ (династия Тан), в котором он, используя необычные метафоры, восхищается мастерством музыканта.

14 Сунцзы – кедровый орех.

15 Царство Мило – древнее царство, существовавшее на территории современной провинции Хунань на юго-востоке Китая.

16 Кунхоу – музыкальный инструмент, разновидность китайской цитры. Напоминает арфу, так как струны крепились в вертикальном положении.

17 Тунговое дерево – дерево из семейства молочайных. Ценится как источник технического масла, быстро высыхающего на воздухе и используемого для производства лаков и красок.

18 Из стихотворения времен Южных и Северных династий (420–589 гг.) «Полуночная песня» из «Собрания юэфу». Юэфу – жанр традиционной китайской лирической поэзии.

19 Чжан – 3,33 метра, чи – 0,33 метра. Высота террасы около 13 метров.

20 Сиянь – одно из названий цветов тыквы-горлянки, которые распускаются ночью и отцветают за 8–20 часов. Символизируют быстро увядающую красоту женщины.

21 «Сон в красном тереме» – один из четырех самых популярных классических романов на китайском языке.

22 Нежный как яшма – китайская идиома, описывающая человека с высокими моральными качествами, с нежными чертами лица и мягкой манерой речи, с покладистым характером. В основном используется для описания мужчин.

23 Отсылка к классическому произведению японской литературы «Повесть о Гэндзи» Мурасаки Сикибу, в одной из частей которой рассказывается о любви героя Гэндзи и таинственной красавицы, которой он дал прозвище Югао, «Вечерний лик». В китайском языке ее имя произносится как «Сиянь».

24 Пурпурный мирт (научное название «лагерстремия индийская») – декоративный кустарник с крупными соцветиями пурпурного, белого или розового цвета. В Китае используется не только в декоративных целях, но и в лекарственных. Также считается, что лагерстремия приносит богатство и процветание в дом.

25 Выражение означает, что человек со всеми обращается одинаково.

26 Китайский водяной орех, или болотница сладкая – травянистое растение со съедобными клубнелуковицами. В Китае их едят обычно сырыми, слегка подслащенными.

27 Маниоковая мука, или тапиока – крахмалистый продукт, который получают из растения под названием маниок. Его используют в приготовлении различных блюд. При неправильном приготовлении из маниока выделяется ядовитая синильная кислота.

28 Жемчужные фрикадельки – китайское блюдо, представляющее собой фрикадельки из фарша и овощей, завернутые в клейкий рис.

29 «Обида Доу Э» – пьеса китайского драматурга XIII века Гуань Ханьцина. В пьесе рассказывается о девушке Доу Э, которую несправедливо обвинили в убийстве и казнили.

30 Вэй Шэн – персонаж китайской легенды, согласно которой он назначил свидание любимой женщине под мостом, но в это время началось наводнение. Герой схватился за сваю моста и не покидал место встречи до самой смерти. Впоследствии Вэй Шэн стал образцом преданности.

31 Строка из одной из «Полуночных песен» (песни Цзы-е). «Полуночные песни» – жанр стихов и народных песен времен династии Цзинь, Сун и Ци. В большинстве из них говорится о счастливой или несчастной любви. В данном случае в песне рассказывается о верности женщины и неверности мужчины.

32 Тайхоу – вдовствующая императрица, мать правящего императора; тайфэй – вдовствующая наложница, родившая императору ребенка.

33 Репницы – дневные бабочки белого цвета с парой темных пятен на крылышках.

34 Сянжу (бот. название Эльсгольция) – травянистое растение, в листьях которого содержатся эфирные масла. Широко применяется в китайской медицине. Обладает пряным ароматом с цитрусовыми тонами.

35 Сяо – приставка к имени по отношению к младшему по возрасту или к тому, кто ниже по статусу.

36 Яньгуан – советник императора, имеющий право указывать ему на ошибки в управлении или поведении, проверять указы императора и даже возвращать их на пересмотр.

37 Уничтожать за ненадобностью, забывать былые заслуги.

38 Не удовлетвориться на достигнутом, быть ненасытным.

39 Цитата из стихотворения Су Ши «Песня о пещерной фее», поэта династии Сун.

40 Праздник середины осени – отмечается в 15-й день восьмого лунного месяца по китайскому календарю.

41 Эр – суффикс, присоединяемый к имени, чтобы создать уменьшительно-ласкательную форму. Чаще всего используется при обращении старшего к младшему.

42 Целая группа узлов, особенность которых заключается в том, что они состоят из двух частей, переплетенных друг с другом, поэтому подобные узлы служат символом вечной любви. Чаще всего такие узлы плетут в виде ромба.

43 Набрюшник – часть детского и женского нижнего белья, представляющий собой ромбовидный кусок ткани, который завязывался на спине и прикрывал грудь и живот.

44 Медовый аромат – дорогие порошкообразные благовония, которые завозили из Персии. Изготавливались из виноградного меда и пыльцы с добавлением размельченных цветочных лепестков.

45 В значении «иметь готовый план в голове».

46 Циветы – род млекопитающих из семейства виверровых.

47 Годжи – многолетний кустарник из семейства пасленовых. В Китае листья, побеги, ягоды и семена растения используются в традиционной медицине для общего укрепления организма.

48 В имени героини использован иероглиф 碧 (би) – яшма, зеленый или изумрудный цвет.

49 Эта повозка использовалась для доставки наложницы, выбранной императором для того, чтобы вместе провести ночь, в его дворец. Название повозки Фэнлуань произошло от слияния слов «феникс» и «луань-няо», названий двух мифических птиц, которые вместе символизируют супружескую пару.

50 Чжан – китайская мера длины, равна 3,33 метра.

Продолжить чтение

Белая слива Хуаньхуань

Глава 1Золотые одежды

Глава 2Сиянь

Глава 3Вэньи

Глава 4Ци Юэбинь, наложница Дуань

Глава 5Медовый аромат

Глава 6Навязчивые мысли

Глава 7Битва начинается