Я – борец

Глава 1. Чайный мастер

«Этот парень был из тех,

Кто просто любит жизнь.

Любит праздники и громкий смех,

Шум дорог и ветра свист…» – звучало из тонированной Приоры, остановившейся на светофоре, пока я переходил дорогу, в это раннее и тёплое для зимы утро. Под знакомые мотивы «Арии», неожиданно повеяло ностальгией моей далекой молодости.

Слышал, что психологи рекомендуют людям в возрасте вести дневник и подводить в нем итоги по важным датам, но я подобным никогда не занимался. А недавно вот, ни с того ни с сего, взял, да и задался вопросом: почему бы и не попробовать? Жизнь теперь скучна и однообразна, каждый день похож на предыдущий. После моей-то бурной молодости, после многих лет спортивной карьеры, к сорока девяти годам со здоровьем было уже не очень. Это такой возраст у бывшего военного и спортсмена, когда чихаешь, а сам думаешь, как бы ничего не отвалилось…

Я посмотрел на своё отражение в лобовом стекле автомобиля, откуда доносился звук. Даже в темноте, в свете уличного фонаря были хорошо различимы светлые волосы, очки на тонкой оправе, выбритое лицо с признаками развернувшегося на нём возраста, в виде мимических морщин.

Да, это я, всё ещё крепок и высок.

Поймав себя на мысли, что видя самого себя, пересекающим дорогу, я выправляю плечи, втягиваю небольшой живот, который в простонародье принято почему-то называть авторитетом. Или мамоном. Или амортизатором.

На мне старенький спортивный костюм адидас, чёрного цвета. Зато он настоящий, не китайский ширпотреб от братьев наших из-за великой стены. Таких костюмов больше не достать, ведь я купил его лет десять тому назад, ещё тогда, когда гонял в Крым в четырнадцатом году, посмотреть на Казантип. Поверх легкая куртка.

А иду я с работы. Из ночного магазина-бара, где я, прости господи, охранник, на другую работу – в Академический лицей им. Псахье Г.А. По факту – ту же среднеобразовательную школу города Томска, в которой я числюсь, как учитель физической культуры. Такой странный путь сквозь утреннюю темноту, от громких выпивающих, к не менее громким, но более приятным детям.

Вокруг всё занесено свежим, недавно выпавшим снегом, который громко хрустит под подошвами ботинок. Но я, как всегда, налегке: вместо шапки капюшон, вместо полноценных зимних ботинок на ногах лишь простенькие кроссовки на толстом шерстяном носке, да и куртка так – одно название. Заболеть не боюсь, во-первых, у меня в правилах ежедневная закалка и обливания, во-вторых, тут совсем недалеко.

А что? Всего-то минус пять, это ещё не повод надевать шапку и менять куртку. И пускай молодняк этого не понимает, называют меня непонятными словами – каждые пять-десять лет их сленг меняется, из последнего я как-то услышал странное слово «скуф», это, наверное, про тех, кто забил на себя окончательно. А я всё еще живчик! Ну да, признаю, денег на лучшую одежду у меня просто нет.

– Сорок девять лет, блин, поздравляю! – мысленно вернулся я к забавной игре с самим собой.

Итоги так итоги, мне вспоминается моя «интереснейшая» судьба фаната спорта и единоборств. Моя прошлая военная служба.

Вообще, чего в моей жизни только не было. Это и бокс, кикбоксинг и джиу-джитсу, самбо… В целом, всего было понамешано, да только нигде я особо не задержался. Даже несколько раз выполнял первый взрослый по разным видам, однако, чтобы тебе его присвоили, требовалось собрать нехилый такой пакет документов. Обычно этим занимается тренер, но я был «везде» и нигде одновременно. С постоянным тренером, который бы меня «тащил», не срослось, поэтому соответствующего значка мне и не досталось.

Союз развалился, прошли шальные девяностые, промелькнули двухтысячные. Куда податься парню с незаконченным спортивным факультетом? Черт возьми, если вдуматься, то кем я только не был. Сначала армия. Рост – метр восемьдесят восемь и вес под сотню, с такими данными меня, естественно, загребли в воздушно-десантные войска, где я и застал первую чеченскую. Потом вторую. А после всего, что довелось там увидеть, я решил больше не брать оружие в руки.

Но зацепил события две тысяча восьмого года, в Осетии. Пришлось там немного побегать.

Бравада – это совсем не моё, даже второе августа я отмечаю скромно, никаких купаний в фонтанах, пьяных воплей и приставаний к гражданам. Особенно смешно мне, когда парни отслужившие вместо двух, год, высыпают на улицы и, подпив, начинают докапываться до прохожих с вопросами: «А ты служил?»

Как-то раз я поймал двоих за шкварник, тормознувших студентов с хохолками на головах (не разделяю таких причёсок, но и не лезу с расспросами – разные времена, разные моды), а эти полезли внаглую, я перезадал им их же вопрос.

– А вы, ребята, служили?

– Служили! – дерзко ответили они мне. – А че?

– Род войск? Номер части? – с ходу спрашиваю у них.

– ВЧ-3! – буркает один, демонстрируя полное неуважение. – Десантура!

– Что за часть такая? – с недоумением спрашиваю я. Ведь все номера воинских частей пятизначные. А сам наметанным глазом вижу, что у одного из них партаки на пальцах, и понимаю, что это никакая не ВЧ-3, а скорее ИК-3. И десантными войсками там и не пахнет.

Ох они тогда и хапнули со мной и за тельняшки, и за береты, и за то что они просто моральные уроды.

Не люблю выпендрёжников, а еще больше не люблю ряженых. И мошенников. Хотя, сейчас времена такие, что и сидевший может служить и воевать и при этом еще и бизнесменом быть. Суммарно я не против, это выбор каждого, главное, чтобы человек вел себя подобающе на гражданке. Эти же просто купили форму и понтуются на людях, собирая дань с молодёжи, которая теперь совсем из другого теста.

А эти никакого отношения к армии, к десанту, и вообще к службе – не имеют. В общем, отлупил я их слегка, заставил голыми по пояс отжиматься, тельники и береты, конечно, забрал, сказав:

– Еще раз увижу, будем говорить иначе!

Так вот, после срочной службы был я грузчиком, вышибалой. В менты или бандиты не пошёл, не мое это. И те и те мне тогда говорили: «Олег, ты же стрелять умеешь, бегаешь под разряд, бьёшь как конь копытом и борешься, словно медведь, иди!» А я всё отнекивался, да какой из меня мент, да какой из меня бригадный…

С тех пор многое поменялось: все, кто ментами и бандитами в девяностые был, теперь при деньгах, машинах, квартирах. У всех двухэтажные дома, жены, любовницы и прочее. Я же имею лишь два костюма «Адидас»: чёрный и серебристый. Живу на съемной однушке, в холодильнике, как всегда, негусто. Отопления нет, горячая вода через раз. Негусто, но я ни на что не жалуюсь. Жизнь как жизнь. Однако будь у меня еще один шанс, я бы непременно все поменял.

К примеру, в правильный спорт бы с головой ушел, не разбрасывался бы на полулегальные бои в клетке и рано или поздно продвинулся бы по ЗП вверх – у меня ведь перло тогда. Эх, да что там… До того проклятого боя в ресторане «Карфаген», еще до появления всякого ММА в помине, организаторы сварили на заводе большую клетку, оббили ее дерматином и кинули клич. Пять тысяч за выход на ринг, и еще двадцать за победу в каждом из боёв. Ну, я тогда сдуру и вызвался, потому что выбора не было. У матери начались проблемы со здоровьем, требовалась дорогостоящая операция и двойная зарплата за один вечер боёв, вполне бы пригодилась на дорогие медикаменты и врачей.

Верю ли я в карму, или это меня проклял кто-то? Но, наверное, тогда всё и пошло не так, в финале Гран-при из четырёх, последний бой был очень тяжёлый. Работал я против грязно дерущегося спортсмена из средней Азии, моложе и сильнее меня. Бой был на грани добра и зла, с любого турнира этого типа его бы давно дисквалифицировали, но не из клетки, вокруг которой на нас смотрят жрущие и пьющие жизнь большой ложкой обладатели больших денег. И в какой-то момент, когда я пропустил очередной тычок в глаза, прижал оппонента к рабице. Да так плотно, руки заправил подмышки – никуда думаю, ты от меня не денешься, и уже собрал силы, думал бросить на канвас от сетки. Так он берёт и руками скручивает рывком мою шею в сторону – что вообще везде запрещено, в том числе и тут, правила дважды обговаривались еще перед Гран-при.

В глазах у меня тогда потемнело, но дисквалифицировать оппонента не стали, кровавый бой уж очень всем понравился. Всем, кроме меня. А победителю отдали главный приз, бабки и бутылка пятизвёздочного коньяка от спонсора турнира.

А мне – унылые лица врачей скорой помощи и поездка в травматологию. Компрессионный перелом второго и третьего шейного отдела позвоночного столба – так, кажется, звучал мой диагноз. Провалялся я в палате около месяца. И врачи мне твердили, что больше тебе в спорт нельзя, любая нагрузка на шею может вызвать смешение-защемление и даже разрыв.

И после личного спорта у меня больше не было, с единоборствами я тогда завязал. Зато худо-бедно в вузе доучился.

Но ни в одно ДЮСШ меня так и не взяли, мол, нет подтверждённого разряда ни по одному виду, хотя, я думаю, просто место для своих берегли. А вот в лицей не отказал, и теперь я там и физрук, и вечерний тренер по единоборствам, даю детям борьбу и удары, как уж умею, даже среди моих воспитанников есть призёры и чемпионы Томской области, что уже неплохо.

Снег под моими ногами хрустел, и я шёл вниз, по тропинке вдоль дороги.

Подведение итогов? Да всё здорово же!

Вот только артроз на начальной стадии в коленях, да голова шумит на погоду, из имущества – небольшой домик за городом, достался от мамы. Правда, удобства на улице и отопление печное, ездить оттуда до работы каждый день – далеко, а если продать, то на вырученные деньги в черте города ничего путного не купишь, поэтому и снимаю тут квартирку. Огород там есть, где я ничего не сажаю, зато беседка под шашлыки и баня. Такой вот чемодан без ручки, продавать невыгодно, жить невыгодно, ездить в город даже на машине, которой тоже нет – и здесь невыгодно. Да и зачем машина? В городе я везде пешком могу добраться, в крайнем случае, на такси, ну и маршрутки ходят.

Семья? Была да сплыла. Бывшая во мне ошиблась сильно, как она говорит, слепая была, что ли, однако честные двадцать пять процентов алиментов получает от школы, ну и я на праздники к дочери заглядываю, она у меня взрослая почти. Тринадцать лет, возраст такой, что ей конверт с деньгами от отца интереснее, чем он сам. Да и дядя Слава, заменивший меня, для нее во всём лучше.

Дядя Слава никогда не дрался в клетке, зато у него есть большая машина и, походу, печатный денежный станок. Да и с ростом технологий, личные встречи как-то дочери стали не нужны, ну понятное дело – влияние матери. Записал на день рождения голосовое сообщение в соцсети, отослал денег, и ладно.

Работа физрука и тренера, в целом, мне нравилась. Особенно с тех пор, как ко мне в секцию народ повалил после того, как я пятерых алконавтов заставил бежать от охраняемого мной магазинчика приставными шпагатами, даже не запыхавшись. Еще бы, опыт-то не пропьёшь.

Этим зимним утром, как всегда, вокруг всё было заставлено машинами, тут горка вниз и даже есть пара лежачих полицейских, но их уже снежком замело и успело накатать. Справа школа, слева высотки. Молодые мамочки везут своих деток в садик.

Зайдя в лицей, я попал в теплый и светлый холл и пропустил вперед детей через электронный турникет со скучающим возле него молодым охранником.

– Олег Федорыч! – поприветствовал меня кивком парень на турникете, одетый в черную форму с металлоискателем на бедре.

– Привет, Антон, – кивнул я, не подавая руки, так как нас разделяет сплошной пестрый поток детей.

Я занял свою очередь среди спящих на ходу деток и, медленно переминаясь с ноги на ногу, добрался до охранника. Подав ему руку, я, улыбнувшись, произнёс:

– Ещё один день?

На что получил второй кивок.

Взяв ключи от спортзала, расписавшись за них в журнале, я проследовал в учительскую, откуда добыл ещё один журнал пятого «Б». Именно с них и должна была начинаться моя сегодняшняя работа – не спеша, с журналом под мышкой, я направился к спортивному залу.

Вообще, у физрука куча всяких бумажных заморочек, хорошо хоть проверять тетради не надо. С введением электронных дневников, конечно, бумажек стало меньше, но всё ещё хватало для того, чтобы отвлекать учителя от основного его ремесла – обучения молодняка.

Спортивный зал был обычным – большое светлое помещение с огромными окнами, двумя баскетбольными кольцами и нарисованными на стене воротами для футбола. На полу разметка под три вида спорта: футбол, баскетбол и волейбол. На левой стене волейбольная сетка, которую вполне можно закрепить и на другой стороне. По краям зала деревянные длинные лавочки, а в углу стопка татами «ласточкин хвост». Подарок от спонсоров, для моей секции сразу по всем видам ударно-борцовского вида спорта.

Бывало, раздастся звонок на телефон, а там мамочка хочет отдать ребёнка на бокс, я, конечно же, соглашаюсь и зову к себе. Несмотря на то, что у меня совсем не бокс. Другая хочет отдать на вольную борьбу, и снова я приглашаю к себе в зал. Ну не разбираются мамочки в мужских видах спорта. Начнёшь душнить, рассказывать, что у тебя не бокс и не вольная, уйдёшь в подробности, которые мамам и детям не нужны. Для родителя же что главное? Чтоб дитя не шаталась по улицам, не искало приключений на пятую точку. Лучше пусть выплёскивает энергию в зале, а спортивные результаты – дело десятое, если не тридцатое.

Внутри зала располагалась небольшая тренерская – это как отдельная учительская для физруков. Быстро проникнув туда, я первым делом заглянул внутрь чайника. И убедившись, что вода там есть, я нажал на кнопку. День начнётся с чая. С шу-пуэра, если быть точным, он даже не пробуждает – он воскрешает.

Свисток и секундомер на грудь, зимнюю обувь на полочку, откуда вместо неё взят и надет старенький, беленький Асикс, пока всё это делаю, чай в заварнике уже почернел и готов к употреблению. Отхлебнув из кружки, я вышел навстречу весёлому топоту и приближающемуся гаму.

– Олег Фёдорыч, можно мячики взять? – прозвучал первый вопрос от подбежавшей ко мне троицы.

Игорь Шведчиков, Сергей Чуриков и Женя Никифоров, кажется. Эта троица всегда была активней остальных.

– Валяйте, – кивнул я, отходя в сторону, тем самым запуская их в тренерскую к корзине с мечами.

Имена самых активных запоминаются всегда быстрее всех остальных, спустя годы работы, я знаю тут всех и каждого. Пусть детей и очень много, есть один педагогический метод запоминания. Каждый раз строишь класс и по журналу проговариваешь имя и фамилию каждого шалопая перед каждым занятием, и постоянно поднимаешь взгляд на строй. А они в ответ, услышав своё имя, говорят: «Я».

В начале, конечно, идёт притирка, дети испытывают тебя на прочность, а ты их на увлекаемость и восприимчивость. Но потом, спустя пару месяцев они всё равно приходят к единому порядку, к ответу «Я» вместо «тута» и «здеся», и перестают путать команды «на первый-второй» с «по порядку номеров».

Я смотрел, как троица закидывает по очереди три мяча в корзину, как другие дети наполняют зал, кто-то играет в догонялки, кто-то просто садится на лавочку, иногда пытаются лесть на канаты. Я разрешаю только в моём присутствии и при подложенном мате.

Дети всё превращают в игру, но отвернёшься, и вот уже один лезет под потолок, а другой этот самый канат пытается раздёргивать снизу, или ещё хуже раскручивать по широкому кругу. И вот такого допускать нельзя точно, упадёт даже на маты, не соберёт костей, а у детишек кости хрупкие, это не моя вечерняя группа бойцов смешанного стиля. Те могут и без ковра на дереве пола кувыркаться и с хваткой у них всё хорошо. А просто школьники – классные, все, каждый по-своему и спорт им до лампочки.

В школе меня зовут «чайный мастер», потому что я за день могу выпить три чайника пуэра, это неспроста, другие учителя курят тайком от школьников в специальных комнатах, туалетах для учителей, а я не курю, но зато пью чай. На самом деле физкультура и зачёты – это хорошо, но настоящая моя любовь – это вечерняя группа.

Там в опустевшем школьном зале расстилается красно-синее татами, а вместо школьников-шалопаев приходят те, кто точно знает, зачем им нужен спорт. У таких глаза сверкают по-другому, такие крепче всех остальных.

Что я им преподаю? Да смешанные боевые единоборства ММА, учу бить, бороться, разбавляя тренировки психологией в духе старого доброго не применять силу во зло.

Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается, и моя полуторачасовая тренировка тоже, и вот я уже иду обратно домой при весьма остывшей к вечеру температуре воздуха. И снова думаю об итогах…

Ничего не предвещало беды.

Вдруг сверху на дорогу, у самого начала нисходящей лестницы, поворачивает маршрутка номер двенадцать.

Впереди, гуляющая с дитём мамочка, явно заговорившись по телефону, на мгновение приспускает верёвку санок, и ребёнок, сидящий на них как на мотоцикле, с радостью едет вниз. К регулируемому двуполостному перекрёстку, где совсем нет людей и машин в этот час, кроме быстро спускающейся по обледенелой колее маршрутки.

Заметил ли водитель санки или нет, я так и не понял, быть может, тоже болтал по телефону – будь прокляты эти модные гаджеты. Санки с малышом уже летят на проезжую часть, а следом за ними бежит, спотыкаясь на гололёде, мамашка скользящего к гибели чада.

И я «взрываюсь» толчком правой ноги от полузаснеженной ступеньки, чтобы вскочить на полосу для колясок, в это время года чистую ледяную горку, и бегу наперерез.

Водитель маршрутки, наконец, замечает опасность и зажимает тормоза, но тяжёлый транспорт неповоротливо скользит по дороге, словно и не чувствует сцепления. Водила поворачивает руль вправо, чтобы уйти в сугроб, однако утренняя колея, будто лыжня, несёт машину вниз.

Но я быстрее, я всегда был быстрее. Перелетаю через ограждения дороги, замечаю, что санки притормозили на посыпанном песком перекрёстке…

– Суки, перекрёсток-то вы посыпали, а колею забыли!

Столкновение уже неизбежно, но я должен успеть! Обязан просто, иначе ребенка размажет по дороге!

Словно вратарь, прыгаю, скользя по льду, сильным толчком обеих рук отпихиваю сани подальше, где маршрутка их точно не достанет.

Совершенно не думая о себе в этот момент, я отчетливо слышу хруст своей шеи… костей, какую-то тяжесть. Боли почти нет, темнота приходит внезапно, забирая у меня из виду яркий, лучащийся в вечерних фонарях снег.

Тьфу ты, подвёл, блин, итоги…

Глава 2. Поезд домой

Сквозь мучительно сонную пелену, я вдруг различил негромкий, отчетливый звук.

Тук-тук, тук-тук… Поезд, что ли?

Вдалеке раздался протяжный гудок, вместе с этим послышался невнятный гул, топот обуви, шорох.

Прислушался – ну точно, неподалеку звякает ложка, активно что-то размешивая в стакане, где-то справа чьи-то голоса, смех детей. Звук игры на баяне. А совсем недалеко громко закудахтала потревоженная курица.

Что?! Какая, к черту, курица?!

– Эй, Медведев! Медведев, ты живой, а? – совсем рядом со мной раздался взволнованный голос.

– Пацаны, да он похоже того… помер! – второй голос, но уже чуть поодаль. – Лежит, не шевелится даже!

– Ай, Снегирев, отвали! – раздраженно произнес третий голос. – Живой он, пульс прощупывается…

– Сбегайте к проводнице, спросите нашатырь. У нее в аптечке должен быть!

Снова раздался чей-то удаляющийся топот. Мерный стук не прекращался.

– Не, вы видели, как он грохнулся с верхней полки, а?! Да после такого удара шею можно свернуть и все ребра переломать!

– Да не, он вчера на ковре так летал, что уже привычный!

– Медведев! Саня, эй… – ощутил, что меня тронули за плечо. Но я же не Медведев!

Внезапно почувствовал тупую, ноющую боль в голове. Меня резко затошнило. Во всем теле ощущалась какая-то слабость, а в районе спины и ног стало как-то совсем неудобно. Что-то мешало. Отдельные части тела включались, как будто бы по команде. Что за ерунда?

Мозг работал как-то вяло, неохотно. Со скрипом. Реальность как-то не сочеталась с последними событиями… совсем не сочеталась.

Сначала я вообще ничего не понял – какой, к черту, поезд?! Какие еще куры? Какой баян? Меня же машина сбила, когда я ребенка спасал, что на санках вылетел на дорогу и едва не погиб. Не погиб же, да?

Я потихонечку открыл глаза, впуская в наполненное мутной болью сознание, мерцающее пространство плацкартного вагона. Поморгал пару раз. А еще я увидел перед собой взволнованные лица.

– О, живой! – обрадовался ближайший ко мне парень, с широким, как блин, лицом и растрепанными рыжими волосами. – Саня, ты как?!

– Нормально… – сделав усилие, ответил я. Сразу же ужаснулся тому факту, что вообще не узнал собственного голоса. Он и близко не был похож на мой настоящий голос, к которому я привык за многие годы.

Очень резкий контраст, который понять с ходу просто невозможно.

– Давай, поднимайся! Ничего не сломал? – теперь я увидел второго. Этот был коротко стриженный. – Болит что-нибудь?

– Голова гудит, кружится. Мутит.

– Пацаны, давайте поможем!

Меня посадили на полку. И я окончательно убедился, что нахожусь в движущемся поезде. А точнее, в плацкарте.

Вагон мерно покачивался из стороны в сторону. И это окончательно сбило меня с толку: как я оказался в поезде?

Ладно бы только это, но следом за звуками неожиданно включилось и обоняние – запахи навалились целым букетом. Отчетливо различался запах беляшей с мясом и луком, грязных, носимых минимум неделю носков, еще пота и вяленой рыбы. Ох черт, ну и шлейф…

Сделав над собой усилие, я посмотрел на собственные ноги и маленько обалдел. На мне были поношенные серые кеды и мятые спортивные штаны, с двойной белой полосой на боках. Выше – клетчатая светлая рубаха с оранжево-желтыми пятнами неопределенного характера на груди. Помидор, что ли?

Я зажмурился и, открыв глаза, вновь убедился, что поезд никуда не делся. Точно так же никуда не делись и трое парней, одетых, словно по моде начала девяностых годов, а то и раньше. Перевел взгляд на окно и застыл в ступоре – там, постоянно смазываясь от скорости, бежала непрерывная череда зеленой травы и деревьев, а также медленно поднимающееся над их кронами солнце и голубое небо.

Что за дичь? Зима же, ну? Снег, снежная горка, несущиеся санки, гололед…

Почему за окном всё зелёное?

– А где я? – негромко произнес я. Оказалось, что получилось вслух.

– Саня, ты чего? Не пугай так!

– Я Саня? – повернул к Рыжему голову, удивленно спросил я.

– Да он, наверное, головой ударился, вот память и отшибло! А что, я про такое в журнале читал! Да и отец водителем скорой помощи работает, такие, бывает, истории рассказывает! – добавил кто-то слева, кого я не видел, концентрироваться на лицах было очень тяжело.

– Снегирев, варежку прикрой! – скривился, словно от зубной боли Рыжий. – Голова уже от тебя болит! Парни, дайте человеку в себя прийти, а то столпились, дышать нечем.

Резко посветлело. Те, что стояли в проходе, резко разбежались в обе стороны прохода, видимо, по своим полкам.

– Чем воняет?! Пушкин, носки когда стирал последний раз? Фу! – сморщился еще один, лица которого я не разглядел.

– А что я им сделаю?

– Как минимум постирать, да?! – разозлился кто-то. – Вонища стоит на весь вагон!

– Чего там у вас? – послышался строгий голос из прохода. – А?

– Фёдор Кузьмич, все нормально! – мигом отозвался Рыжий.

– Смотрите у меня там!

Я не обратил на эти слова никакого внимания, даже не задумался над смыслом сказанного. Голова буквально трещала.

– Снегирь! Что там твой батя говорил про такие случаи? – бросил Рыжий уходящему короткостриженому парню.

– Чай ему нужен тёплый, с сахаром! – отмахнулся тот и скрылся за перегородкой. – У проводницы есть!

Я внимательно посмотрел на собеседника, что сидел напротив и таращился на меня со смесью удивления и интереса. Будто ждал от меня какого-то скрытого подвоха.

– Друг, а где это мы? – еще раз спросил я.

– В поезде, Сань. Ты чего? – улыбнулся рыжий, с одной стороны, ситуация его забавляла, а с другой – чувствовалось сопереживание.

– Ничего не помню. Голова гудит. Слушай… – я помедлил, пытаясь вспомнить его имя. Тщетно.

– Генка! – тот быстро догадался, что от него требуется. Затем хмыкнув, он добавил нараспев слова детской песни: – Я Гена, первый, рыжий крокодил.

На моём лице выступила рассеянная улыбка, правда, от давящей мигрени пришлось закрыть глаза.

– О! Улыбаешься, значит, все нормально. Да-а-а, Саня, вчера тебя знатно втыкали, да и сегодня успел полетать. Пока ты отлеживался, от тренера влетело всей команде. Наш вчерашний разговор ты помнишь? – прищурившись, поинтересовался Генка.

– Э-э… так, давай заново, а? – выдохнул я.

– Тренер сказал, что выгонит тебя, если так будешь тренироваться! А ты его послал куда подальше, сказав, что не знаешь, зачем тренируешься! – на одном дыхании произнёс Гена и улыбнулся.

– А потом? – не понял я.

– А потом он сказал, что до приезда в Воронеж с нами говорить вообще не будет! – в тон мне ответил Гена. – Ты бы это извинился, что ли, Кузьмич же в нас вкладывается. Вон на открытые ковры возит даже!

Положив голову в ладони, опираясь локтями в бёдра, я судорожно выдохнул. Да что происходит?

– Да ты не бойся, правильно всё скажешь, не выгонит, Если что, за тебя шефство возьму. Только тренироваться надо не два раза в неделю, а каждый день.

– Я свое уже оттренировал в девяносто пятом… – пробормотал я, посмотрев в окно. А сам подумал: блин, как это странно все.

– Ха! – расхохотался Генка. – Ну ты даёшь! Сейчас восемьдесят третий, фантазер! Пока с полки падал, в будущее слетал?

– Что? – не понял я.

В голове все вверх дном перемешалось.

– Саня, хорош уже! Ты только никому не говори, а то кликуху дадут: Алиса Селезнева или Мелафон! Не знаю, что хуже.

– Восемьдесят третий? – нахмурился я, вспомнив первое, что пришло в голову. – Год до смерти Андропова?

– Тихо ты! – шикнул на меня Гена, испуганно выглянув в проход. – Думай, что говоришь!

– А, что? – непонимающе спросил я.

Гена заговорщицки осмотрелся.

– Ты же знаешь, что советские агрономы вывели новый вид яблок «Андроповка», в отличие от старого сорта «Брежневка», он вяжет не только рот, но и руки?

Намек был более чем очевиден.

– Сейчас восемьдесят третий год? И мы едем в Воронеж? – как-то неуверенно произнес я. – А откуда?

– Из Тамбова, конечно! – криво усмехнулся Гена. – А так все верно, восемьдесят третий год. Второе июня. Четверг.

– Бред какой-то! – помотал я головой, чем вызвал снова приступ боли. – Ничего себе меня глючит!

– Ну, Миелофон, рассказывай как там в девяносто пятом? – вдруг произнес Гена, по-своему расценив мои слова.

Подняв голову, я сурово посмотрел в его голубые глаза.

– Еще раз так меня назовешь, я тебе леща пробью! – резко выдохнул я.

– Какого еще леща? Я же по-дружески, беседу поддержать! И ты у меня на ковре и балла забрать не можешь, если что, – ответил Геннадий.

– Вот я по-дружески и пробью.

Не знаю, зачем я раздражаюсь. Радиопозывной Миелофон был бы для моей службы в девяностых просто подарком, встречались кликухи и радиопозывные и похуже. Другое дело, что солдат с плохими кликухами часто к радиосвязи не допускали.

– Ладно, извини. Я понимаю, головой ударился. Ты это, давай уже приходи в себя. Хватит чудить.

– Проехали, – выдохнул я. – Странно просто всё это.

– Что странно?

– Да все это! – я произнес первое, что пришло в голову. – Хотя бы то, что люди без телефонов вокруг…

– Чего? А смысл? Провода за поездом сильно не потянешь, быстрый он! – продолжил улыбаться Гена.

– Я толком не знаю, чего хочу. Снегирёв, кажется, про чай что-то говорил. Сколько сейчас стоит чай?

– Четыре копейки!

– С ума сойти! – выдохнул я, после чего решил проверить свои карманы. Вытащил содержимое наружу.

Там оказался мятый коробок спичек, с изображением на нём красного цветка, растущего на красном глобусе планеты с того самого места глобуса, где был СССР. На коробке надписи даты «1917-1982», и слово октябрь, перечёркивающее низ коробка поперёк. Остатки сигарет, точнее, их штучная россыпь: табак вперемешку с переломанной бумагой. Были тут и деньги: мятая синяя пятирублёвая бумажка с Кремлём, еще жёлто-коричневый рубль, на обоих бумажках рамочка с текстом, на разных языках, входящих в состав республик Советского Союза. Мелочь расположилась в другой ладони, в виде трёх монет, номиналом по двадцать, десять и три копейки.

– Да ты богат несметно! – усмехнулся Гена, видя, как я перебираю в руках купюры, разглядывая водяные знаки, видимые лишь на просвет. Те самые, что в виде звёздочек.

– Пойду чая куплю. Тебе что-нибудь взять?

– О! Откуда такая щедрость, Сань? – спросил Гена, но тут же решил, что надо соглашаться, и добавил: – Пирожка бы яйцом и картошкой бы. Принесешь?

– С одним условием, ты мне без шуток и удивлений разъяснительную работу проведёшь, если у меня вопросы возникнут, – кивнул я.

– Да легко!

Я встал и меня сразу же качнуло в сторону, зацепившись за верхнюю полку, я удержал равновесие и направился в конец вагона, где по моему мнению должен был находиться проводник. Деньги и спички отправились в правый карман, а мусор в левый – выброшу по пути, если урна подвернется.

– Смотри, как пьяного штормит? А еще, что спортсмены, говорят. Куда ты поперся, ты ж на ногах не стоишь?

Я обернулся.

На боковушках, правее от моего полукупе сидело два коротко стриженных парня в советской военной форме. Судя по лычкам, сержант и младший сержант. На погонах также виднелись буквы ПВ, а на петлицах звёздочка в обрамлении золотого венка. На ногах у них начищенные дочерна кирзовые сапоги.

«Дембеля?..» – мелькнуло у меня в голове.

Я скользнул взглядом по их столику, на котором расположилась пара пустых стаканов в железных подстаканниках.

– Раз говорим, что не пьём, значит, не пьём. А чая я себе хоть ползком возьму! – отозвался я.

– Раз туда идёшь и нам не забудь обновить! – сержант кивнул на стоящую на их столике тару.

– Ага, уже бегу. Сам себе обновишь! – холодно ответил я и, развернувшись, пошёл дальше.

– Ты чего так разговариваешь, а?! Ну-ка стоять! – повысил голос возмущенный сержант.

Если бы я бил каждого неугодно мне дурака на своём пути, то давно бы уже сидел по интересным статьям, а потому не обратил внимания на его вопли.

– Стоять! – снова прокричали мне в спину, на этот раз сильно ближе. Через пару секунд тяжёлая ладонь упала мне на плечо, резко развернув меня.

– Ты знаешь, что в армии с такими делают? – с гонором сообщили мне прямо в лицо. Терпеть не могу такого отношения!

– Смотри, если ты решил перед тем как домой приехать в больницу заглянуть, то ты всё правильно делаешь! – терпеливо начал я, глядя на него с видимой усталостью. – И мне по фигу, сколько ты отслужил, могу и морду набить. Хочешь проверить?

– Оборзел?! – с нажимом завопил тот, но я прервал его, перейдя на его же тон. – Слушай сюда…

– Это ты меня слушай, пацан! Я свое уже отслужил и даже отвоевал! Едь куда ехал и ещё раз ко мне сунешься, я тебе голову к заднице прикреплю!

Тут я, конечно, перегнул палку. Совсем забыл, кто я и где нахожусь. Блин, как же это сложно все держать в голове, особенно, когда она гудит не переставая.

– Ну, олень, сейчас у меня огребёшь! – зло выдохнул сержант, сверкнув глазами.

– Слышь, а ты не перепутал ничего? – раздался голос и с полки приподнялся крепкого вида седой мужичок с усами, одетый в клетчатую рубашку и в синие спортивные штаны, на ногах мужичок носил тапочки, тоже как ни странно клетчатые.

– А ты их тренер, да, чё салаг своих не учишь, как со старшими разговаривать?

– Ты, что ли, старший?.. – тренер сделал пару шагов в нашу сторону.

– А не видно?

– Парню восемнадцати нет, а ты к нему лезешь. Он что тебе, посыльный?

– Да всё равно же туда идёт, а я бы ему и денег дал.

– Ещё б ты без денег его просил.

– А, может бы, и попросил. Что бы было?

– Ты как с тренером разговариваешь? – спросили у сержанта сбоку и с полок полезли ребята, лет шестнадцати, человек девять-десять. Были среди них и те, кто помогали мне по пробуждении.

– Что, думаешь, испугаюсь?

– Думаю, что лезть к детям – не то, чему учат сержантов в армии, – ответил тренер.

– Да ладно, ребят, все друг друга малость не поняли, – подключился к диалогу младший сержант.

– Вот и я о том же, – улыбаясь, продолжил тренер, – Ребят, чё в проходе стоите, людям пройти мешаете?

И юные спортсмены принялись расползаться по своим местам. Дембеля последовали их примеру.

А тренер обернулся ко мне и, покачав головой, произнес:

– Саша, Саша. Поговорим с тобой после.

– Буду только рад, – кивнул я и продолжил свой путь.

Дойдя до конца вагона, я вдруг понял, что все это время я шел к туалету. Ну что же, значит судьба. Пройдя внутрь, я первым делом открыл кран и застыл, с удивлением глядя на свое отражение в зеркале. Холодная вода слабым напором лилась на мои пальцы, а я смотрел на самого себя. Кареглазый молодой человек лет шестнадцати, с косматыми каштановыми волосами.

– Кобздец! – выдохнул я. Смотреть на себя и не узнавать – это чертовски страшно. В голове просто не укладывалось, как так.

Умывшись холодной водой, я вернулся назад. Сидящие на тех же местах сержанты смотрели на меня, словно волки на отбившуюся овцу. Еще бы, для них я молодой, в край охреневший пацан, за которого вступился тренер и куча ребят. А мои слова по поводу того, что я уже отслужил, могли вообще расценить как угодно.

Но я прошел мимо них молча. Тренер и, правда, оказался вовремя – ведь моего опыта без крепкого тела будет явно недостаточно. А тело? Его я подкачаю до прежних кондиций! Нужно только время… Тем более я, судя по всему, в какой-то секции, связанной с борьбой на ковре. Самбо, дзюдо, классика, грекоримка?.. Новомодного бразильского джиу-джитсу и панкратиона с грэпплингом ещё в помине нет, а вот мои знания по этим видам есть, тем легче будет адаптироваться под новые реалии. Кстати, о реалиях…

Идя мимо и видя сидящих в своих полукупе за столиками людей, я всё еще хотел найти подтверждение или опровержение тому безумию, в котором оказался. Одежда, сумки и даже водка… Стоящая на столе бутылка с красно-золотой этикеткой «Столичная» и закуска, разложенная на газетку в виде вяленой рыбы и огурцов. Двое сидевших за столиком тихо приподняли рюмки и закинули прозрачное содержание внутрь.

Пробираясь через наложенные сумки, уступая дорогу идущей навстречу семье, видимо, еще не нашедшей свои места, я думал о бесконечных перспективах моей ситуации: я мог прожить новую, более счастливую и, чего уж греха таить, более полезную жизнь. А мог повлиять и на что-то совсем глобальное. Спасти СССР? Не допустить войн в постперестроечной России? В перспективе создать свою партию? Во время приватизации сделать так, чтобы крупнейшие оборонные предприятия не перешли в дурные руки? Идеи будоражили мой болеющий от сотрясений мозг, а я всё ближе и ближе подходил к «уголку» проводника.

Но прекрасное долетает до юных глаз, как известно, со скоростью света, и я узрел обтянутую синим форменным полотном спортивную задницу и облачённые в капрон телесного цвета, обаятельные ножки. Кому бы ни принадлежала нижняя половина тела, верхняя часть обладательницы спортивной фигуры была скрыта от меня почти полностью…

Ух ты, это что, проводница?

Глава 3. Проводница

Стройняшка в синей форме проводницы, увлеченно копалась на нижней полке, что-то бормоча себе под нос. Само собой, мне захотелось познакомиться с обладательницей такой замечательной фигуры.

– Девушка, вам помочь?

Та от неожиданности аж вздрогнула, затем резко выпрямившись, посмотрела на меня с растерянностью и даже некоторым удивлением.

– Простите, что?

Лицо оказалось такое же симпатичное, как и все остальное. Без всякого ботокса и хирургически созданных утиных губ, без наращенных ресниц по десять сантиметров и прочих современных особенностей. Большие карие глаза, дерзко вздернутый носик, естественные дуги бровей и маленькие губки «бантиком». Форменный китель с белой рубашкой и черным галстуком, обтягивал её небольшую грудь, на которой расположился значок с изображением Ленина, на фоне красного флага с надписью «ВЛКСМ».

«Ух ты, комсомолочка!» – подумал я, сразу же вспомнив давно забытое слово из своей юности.

– Извините, что напугал! – чуть улыбнувшись, ответил я. – Вам помощь нужна, говорю?

Она первым делом облегченно выдохнула. По мимике и играющим мышцам лица я понял, что сейчас у проводницы резко менялось настроение. Одновременно она мельком осмотрела мой внешний вид. После первого впечатления её взгляд прошёлся по мне сверху вниз, затем вернулся обратно. Да, выгляжу я сейчас не как городской модник, а времени, чтобы создать другое впечатление, у меня вряд ли будет. Наверняка с собой запасных вещей и нет.

– Если можете помочь, тогда очень нужно! Вот, внизу постельное, недавно постиранное, слежалось, никак не могу достать. Три комплекта нужно, – проводница отступила назад, пропуская меня к стеллажу с бельём.

– Понял-принял! – весело выдал я и, сделав шаг внутрь помещения, добавил: – Партия сказала «надо» – комсомол ответил «есть»!

Опустившись на колени, я засунул руку в бельё, чтобы ухватить и достать эти самые наборы. Но как только мои пальцы погрузились в ткань, я ощутил влагу. Да они не только постиранные, они еще влажные!

– Спасибо вам большое, – добавила проводница авансом.

– Да не за что, сейчас вытащу. Кто их туда так затрамбовал?! – выдохнул я, когда с первого раза не получилось.

– Это Зина уложила, у неё сил как у троих мужиков, – пояснила моя собеседница.

А вот это обидно. Спортсмен в прошлом, почти разрядник, теперь не могу справиться с постельным бельём, пускай и влажным. Я уперся в стеллаж плечом, вдохнув, я резко потянул на себя, и набор, уложенный в наволочку, выскочил из спрессованной стопки вместе с еще пятью такими же. Но так много было не нужно, поэтому остальные два я вернул обратно.

– Пожалуйста! – выпрямившись, я протянул ей все три комплекта.

Она взяла их сразу же, но видя, что я не отпускаю, подняла на меня глаза, медленно процедив:

– Спасибо! У меня не получилось бы.

– Не за что, – снова повторил я и улыбнулся, – Кстати, раз уж я вам помог, можно узнать ваше имя?

– Оля, – выдохнула она и потянув сверток на себя.

– Оля… – протянул я. – А я Саша. Приятно познакомиться. Можно на «ты».

– Александр, дай еще два снизу, если несложно, – пользуясь случаем, попросила она.

– Легко, – выдал я, доставая еще два влажных свёртка, которые до этого, сам туда же и определил.

Ольга приняла их и уже собиралась идти куда-то направо, остановилась, посмотрев на меня.

– Вы что-то от меня хотели?

– Да, чая пару стаканов и пирожков, с чем-нибудь.

– Пирожки без всего мы пока не продаём, – она улыбнулась, своей же шутке, – Слушай, а ты из тех спортсменов, да?

– Да-да, – кивнул я.

Она снова смерила меня взглядом, в нём читалось разочарование. Точно, мне же тут шестнадцать, а в советское время, помнится, до восемнадцати было – ни-ни. Да и кроме того, что она может видеть сейчас? Парня моложе её в грязной одежде? А я вообще зубы когда чистил?

– Пирожков с луком и яйцом сколько вам? – перейдя вновь на «вы», холодно-нейтральным тоном спросила она.

– Четыре и пару чая, – выдал я, понимая, что произошло.

– Шестьдесят копеек положи на столик, я всё сейчас принесу, – произнесла она, а в её глазах читалось: «Классным парнем вырастет, если за ум возьмётся».

Запустив руку в карман с деньгами я провожал взглядом фигуристую Ольгу, ловя себя на мысли, что несмотря на холод её последних реплик, она мне нравится. А что? Пускай мне и шестнадцать, или семнадцать? Черт, да я про себя ничего не знаю. Ладно, это исправим. Ей, естественно, конечно, чуть побольше! Эх Советский Союз, Советский Союз, все тогда было иначе.

Грустно вздохнув, я посмотрел на свою не очень чистую рубаху и спортивные штаны. Недотягиваешь ты, Саша, до уровня советской девушки, комсомолки и просто красавицы. Мятый рубль снова увидел свет и лёг на столик, куда указала Ольга, для пущей уверенности я даже прижал его пустым подстаканником.

За окном бежали деревья, столбы, мерно стучали колёса, а я возвращался назад, к своему месту, мимо бухающих мужичков, мимо Ольги, выдающей белье только что вошедшим в полукупе семейным пассажирам, мимо сержантов, все так же сидящих с недовольными рожами. Ловя на себе недобрые взгляды вояк, я не обратил на них никакого внимания и молча зашёл, вернулся туда, откуда началось мое путешествие по СССР.

– О, Сашка! Присоединяйся. Мы тут с Иваном Петровичем кроссворд разгадываем, – воодушевлённо произнёс он.

– Угу, – сообщил я и сел на кушетку, бросив взгляд на мужичка, лежащего над местом Гены. Черт возьми, ранее я не обратил на него никакого внимания. Наверное, сосед сверху просто спал, не подавая признаков храпа.

Кругленький мужчина неопределённого возраста в майке, из-под которой пробивалась седая шерсть, был укрыт клетчатым одеялом по пояс.

– Зарплата похитителя, пять букв по горизонтали, – донеслось сверху.

– Выкуп, – выдохнул я, облокачиваясь на спинку полки.

– Подходит. То, что не брал Верещагин, четыре буквы по вертикали?

– Кто такой Верещагин? – спросил Гена.

– Мзда, – проговорил Иван Петрович. – Это персонаж из Белого Солнца пустыни.

– Которому за державу обидно… – улыбнувшись, добавил я. При этом поймал себя на мысли, что мне вдруг стало как-то легко и любопытно: а как же так получилось, что я не умер, а переродился в чужом теле, в Советском Союзе восемьдесят третьего года?

Иван Петрович загадывал и загадывал, я изредка отвечал.

– Ген… – позвал я рыжего собеседника.

– А? – спросил он, отвлекаясь, будучи погружённый в коллективный квест.

– У тебя есть запасная одежда, эту постирать хочу?

– А говоришь, не помнишь ничего, а про одежду знаешь?

– Видел! – просто ответил я. – Дай по-братски, а? Познакомился с хорошенькой проводницей, а выгляжу, как колхозник. Грязный, как свинья.

– Да ладно, ладно. Сейчас! – с этими словами Гена встал и полез под свою полку за чемоданом, откуда вскоре извлёк синие спортивные штаны с лампасами и серую футболку.

– Отлично, пойдет! – оценил я вещи и, положив их на койку, быстро скинул с себя рубаху и штаны.

Оставшись в одних трусах и чёрных дырявых носках, я повернулся к Гене.

– Э-э, а есть носки? А то дырки на пальцах, – нахмурившись, я развёл руками. – Гляди, как дуршлаг прям! Хоть макароны в них сцеживай!

– Тогда и трусы замените! – насмешливо раздалось из-за моей спины.

И я обернулся, там как раз стояла Ольга с круглым металлическим подносом, на котором разместилась пара стаканов и пирожки, а под ним, набор постельного белья. Улыбнувшись, она отвернулась, чтоб не смотреть на мою наготу. Наверное, в то время это было нормально. Уже и забыл совсем, что такое стеснение.

– Здрасьте, – поздоровался Гена, глядя на фигуристую проводницу. Само собой, он ее видел уже не первый раз.

– Чай попозже занести? – уточнила Ольга. – Или как?

– Да нет, – опешил я, – я просто…

– Приводите себя в достойный советского человека вид?

Как бы говорили мои воспитанники из две тысячи двадцать пятого – «Эпик фэйл».

– Пирожки, сдача, чай и бельё, – произнесла она и, сунув Гене в руки поднос, удалилась.

– Классная, да? – спросил у меня Гена.

– Ну да, не без этого, – сообщил я ему, так и стоя в трусах и выглядывая в коридор. Сержанты смотрели ей вслед с такими взглядами, будто голодная дворняга ветчину увидела.

– Смотри, пирожки и чай горячие, сахар на салфетке, даже бельё сухое! Сдача еще, сорок копеек. Ты рубль давал?

– Ну!

– Чего-то она расщедрилась. Это ты с ней, что ли, познакомился?

– Угу! И понравился… этим, как его… богатым внутренним миром, во! – проговорил я, рассматривая себя. Вот чучело! Как мой реципиент до поезда жил вообще?

Гена тяжко вздохнул, вновь полез под полку. Быстро извлёк из какой-то несуразной сумки пару носков и семейные красные трусы.

– Боюсь, у меня с ней нет шансов даже с учётом манящих красных труселей.

– Друг, красные, наверное, лучше, чем грязные?

– Истину говоришь! – согласился я, дополнив: – Так, отныне клянусь, что того лентяя и разгвоздяя, которого вы доселе видели в моём лице, вы больше никогда не увидите!

– Какого гвоздя? – не понял Геннадий.

Я только рукой махнул. Мол, не парься.

– Конечно, Александр, не увидим, я сегодня ночью уже приезжаю, – улыбнулся сверху Иван Петрович, вдруг увидев остановившуюся в дверях женщину. – Гражданочка, ну дайте вы парню переодеться, не видите, он стесняется!

– Ой, чего я там не видела… – закряхтела женщина и потопала прочь.

– Про богатый внутренний мир хорошо сказал, – похвалил меня Гена. – А у меня по литературе тройка была, как и по математике.

– Зато ты добрый, а математиками и литераторами не всем быть суждено, – поддерживал я беседу, пока переодевался.

– Ну что, чая бахнем с пирожками? – ободряюще выдал Гена, кидая бельевой набор мне на полку, а поднос ставя на столик.

Сладкий чай с пирожками зашёл, как родной. Это то, чего мне прям не хватало.

Свою старую одежду я аккуратно сложил в стопку, а от носков и трусов решил избавиться, как случай подвернется. Для того чтобы все это не мозолило мне глаза, засунул под полку. Стыдоба этот Саня Медведев, да и только.

Привычка менять трусы каждый день вырабатывалась в моей прошлой жизни с регулярными тренировками, иногда приходилось тренироваться по несколько раз в день, не сменишь нижнее бельё – будешь вонять. А если так, жди реакции от окружающих. А тренер – это пример для всех и каждого, кто к нему приходит.

После еды потянуло в сон и я, поддакивая Гене и Иван Петровичу с его кроссвордом, расстелил себе постель и, заправив перьевую подушку в наволочку, завалился спать.

Сон пришёлся в руку, снилось странное. Вернее, наверное, не снилось, а вспоминалось.

Жизнь Медведева Саши от первого лица. Средняя успеваемость в школе. После восьмого класса зачисление в техникум, хмурое лицо его отца страстно желающего, чтобы сын стал как он – инженером-электронщиком, усталое лицо матери, учительницы средней школы, от того, что её сын не блещет оценками.

Множественные победы на личном фронте у Саши отсутствовали… Как и друзей особо не было, за этим он и пошёл в секцию САМБО. Хорошая, толковая семья даже личный автомобиль в ней есть: белый Жигули ВАЗ 21-01, вроде бы. Гараж. Квартира двухкомнатная. Однако Медведев от родителей съехал в общежитие, видя внутри семьи какие-то напряженные нотки и, решив, что это из-за него.

Пум-пум-пум… – подумалось мне, когда я проснулся.

Придётся, наверное, снова разочаровать родителей: к технике-то я совсем не стремлюсь, можно, конечно, закончить технарь для корочки, потом попасть по распределению на завод и всю жизнь мучиться. Этого Медведев родителям, конечно же, не сказал, побоялся, наверное, да и не думал он столь глубоко. А что еще надо парню в шестнадцать лет? Уж явно не платы паять. Итак, у меня до восемнадцати лет есть два года, там, скорее всего, спортрота, я же вроде спортсмен, хоть и посредственный. Однако у меня есть время, чтобы подготовить себя и стать лучшим из лучших. Что там впереди? Девяностые? Спорт мне ой как понадобится. Прости, пап, но электронщика из меня не выйдет. Однако одно я знаю точно: семейство Медведевых сына больше стыдиться не будет!

– Антипов! – прокричал новый знакомый голос Фёдора Кузьмича.

– Я! – ответили ему.

– Виноватов! – снова назвали фамилию.

– Здесь! – ответил другой голос.

– На ёлку влезь, услышав свою фамилию, отвечают «Я». Виноватов!

– Я! – поправился Виноватов.

– Губанов!

– Я! – прокричал Гриша.

– Дуреев! – голос продолжил перекличку, он звучал так, как будто имел на то все права и основания.

– Я!

– Желоватов!

– Я!

– Игнатьев!

– Я!

– Медведев!

– Я… – выдохнул я, открывая глаза.

– Так, парни, всем отбой. Завтра утром будем в Вороне, проверьте документы, чтобы в город попасть.

Однако через пару часов мы приехали на станцию, где на главном здании белыми буквами было написано Воронеж.

– О, а тренер сказал к утру, – подумал я вслух.

– Так это и не Ворон.

– В смысле, Ворон это же сокращение Воронежа?

– Чуть тише, – попросил меня Гена, – или это ты тоже забыл?

– Давай рассказывай, – попросил я, сев на полку, и приготовился внимать.

– Странно всё это. Короче, мы едем в Ворон.

– Объясни? – не понял я.

– Да, у нас закрытый город с АС, называется Ворон.

– Дела… – протянул я.

– Пошарь в сумке своей, там паспорт и пропуск. Город закрытый и относится к Воронежской области, поэтому Кузьмич нас на открытые ковры в Тамбов и катает, чтобы чемпионат и первенство области смогли выиграть и чтобы раньше времени не показываться противникам. Тёмными лошадками быть, понимаешь?

– Понимаю, а чего так далеко-то, в Тамбов?

– Там конкуренция в разы больше, чем в Вороне. С другой стороны, мы с ними только на ЦЧР встретимся.

– ?.. —

– Да ты не с полки, а с Луны упал. Центрально-черноземный регион, в него входим и мы – Воронежцы, и Тамбовцы, и… ещё несколько областей.

Всё это было странно и я, чтобы проверить, даже полез в ближайшую ко мне сумку, висящую на крючке возле спального места. Красную с бежевой поперечной полосой и с принтом башни кремля с пятью кольцами под ней. Защёлкнутый передний карман кожзамовского изделия поддался и оттуда я вытащил красный гербатый и серпатый паспорт, открыв который первым делом увидел и картонную корочку пропуска.

На ней так и было написано: «Пропуск», и снова стилизованная башня с солнцем на её вершине или так изображали атом, а может, энергию. На обороте красные буквы на коричневой бумаге гласили: «Запрещается передавать другим лицам». Внутри фотография, заверенная звездной печатью, возле которой два поля для цифр: К и Я.

К-3, Я-235. Ещё правее номер П-466742.

Далее в столбик: «Медведев Александр Сергеевич, подпись и действителен по 198_».

Последняя цифра не указана.

– Понял. Ну, доброй ночи тогда, – сообщил я Гене, засовывая документы обратно в сумку.

– Давай, выздоравливай, – пожелал мне Гена, поворачиваясь на бок, к проходу спиной.

Я тоже лёг и честно попытался поспать, но сон меня не забирал вовсе и, дождавшись, пока вокруг меня засопят, я тихо спустился с полки и направился в сторону туалета. Миновав его, вышел в другой вагон, пробираясь мимо спящих людей, всё еще не веря, что нахожусь в прошлом.

И наконец я пришёл туда, куда следовал.

Вагон-ресторан был оформлен в классическом стиле: деревянные панели, мягкие сиденья, покрытые коричневой тканью, столы с белыми скатертями. Стены украшали картины с лесными пейзажами, реками и горами. До моих ноздрей донёсся совершенно другой запах, совершенно другой еды, нежели тот, что царил в вагонах с пассажирами.

Тут блюда различались и не смешивались. К примеру, я без проблем распознал картошку с грибами. Распознал я и запах табака, а также алкоголя. Тут было светло, светло настолько, что я зажмурился. У стойки в самом конце вроде бы никого не было, да и сам вагон вроде бы пустовал. Однако я ошибался. Из-за сидений одного из столиков выглянула уже знакомая мне усатая голова. Тренер был не в настроении, но увидев меня, округлил глаза и подался вперед.

Поманил меня пальцем.

– Так, Медведев! Это как понимать?

Глава 4. Первая кровь

– Доброго вечера, тренер, – поздоровался я.

– Угу… ночь уже. Присядь-ка!

Я подошёл ближе, послушно опустился на мягкое сиденье. Все это время он оценивающе смотрел на меня, на столе был чай в железном подстаканнике и пара бутербродов, чёрный хлеб, масло и колбаса, а ещё тетрадка в шестьдесят четыре листа в чёрном переплёте.

– Ну, что молчишь? – спросил он. – Тебе, наверное, жутко стыдно за вчерашнее свое и поведение, и выступление? – выдал тренер.

– Честно? – спросил я.

– Конечно, честно, – не моргнув глазом, ответил он.

Тренер посмотрел на меня, хитро прищурившись.

– Я ни выступлений, ни высказываний своих не помню совсем, как и многого, что сейчас вокруг меня происходит.

– Удобно, не находишь, тебя амнезия настигла, как в «Джентльменах удачи»: тут помню, тут не помню, – усомнился он.

– Если честно, ничего не помню! В паспорт посмотрел фамилию, узнал свою, парни сказали, что вы тренер и что едем в Ворон.

– Сотрясение возможно, но не так и сильно тебя вчера приложили. А ты мне не врёшь?

– А если правду скажу, поверите?

– Конечно, поверю.

– Это сложно понять, но я из будущего.

– А-а… фантастику я тоже люблю. Ну давай поиграем в твою игру. И как оно там? Как страна, процветает?

– Да вроде нормально все.

– Ну и отлично! – улыбнулся тот. – А подробнее?

Тут я сообразил, что в политике особо-то и не разбираюсь, да и истинных причин развала СССР не знаю. И зачем я буду эту тему развивать? С моей стороны будет очень странно вдаваться в подробности. Видно же, что тренеру просто поговорить охота, а мои откровения он за чудачества принимает. Я решил ссылаться на сотрясение, мол, привиделось, а сейчас изображал вид, будто вспоминаю что-то.

– Не знаю я, у меня спортивное образование.

– И в каком же ты спорте там был?

– ММА, BJJ, панкратион, грэпплинг.

– Чего сказал? Не знаю таких…

– Их пока нет, ММА и панкрат – это что-то типа боевого самбо с добиваниями на полу руками, BJJ и грэпплинг – это борьба, броски, удушающие, болевые.

– Ой-ой… Ну, надо же! – замахал руками тренер, затем хитро усмехнулся: – И что, можешь показать или голова болит?

– Сейчас и здесь?

– А чего нам стесняться, людей-то всё равно нет. Балл у меня возьмёшь хоть один, поверю в твою историю.

– В этом теле физики нет совсем, я могу только показать концепции, вы меня просто сейчас не почувствуете.

– Хорошая отговорка.

– Тренер, могу показать концепцию.

– Ну показывай, – Фёдор Кузьмич встал. Все это была какая-то странная игра. Наверное, зря я вообще это упомянул… Ну, не каждый день попадаешь в прошлое, теперь буду знать. А пока нужно довести дело до конца.

Встал и я, приняв левостороннюю стойку. Тренер насторожился.

– Ты когда левшой успел стать?

– Стойка левая, так как я правша, пока передняя рука беспокоит противника джебом, вторая готовится нанести тяжелый удар. Мои стопы раскручены на вас, так я смогу, не выкручивая пятку, работать по вам и левой и правой рукой.

– Что за странная концепция? – видно было, что тренер мои странности опустил, услышав что-то новое, и мгновенно заинтересовался.

– Американский боксинг, именно он хорошо адаптирован под борьбу на мягком канвасе, хотя есть люди, которые применяют советскую систему бокса.

– В чём разница?

– В челночном передвижении и в стопах. Наши двигаются на носочках, американцы на всей стопе, однако работа на носках затруднена на коврах, генерация импульса слабее, скорость передвижения ниже.

– Ты меня поражаешь, Саша, я прям тебя не узнаю.

– Всё потому, что я не Саша, хотя… теперь, наверное, уже он.

– Оставим удары боксёрам, что по борьбе, с чего начнёшь?

– С серии захватов, зависит от того, в куртках работаем или нет, допустим, нет. Я возьму одну руку, точнее, покажу захват, потом возьму вторую, пока соперник реагирует на первый и видит второй, я переношу первый захват на шею.

И я взял тренера за шею левой рукой.

– И что ты с ней будешь делать?

– У вас крепкая база, спину держите ровно, шея сильная, но если бы вы наклонили её случайно, я бы атаковал удушающим.

– Удушение спереди? – улыбнулся Фёдор Кузьмич, – Ну, на тебе шею!

И я продёрнул её подмышку другой руки, взяв шею в открытый замок, положив ладонь себе на грудь, а второй рукой поймал свою руку, опустив ту сверху вниз. Локоть замыкающей руки лёг на лопатку наклонившемуся тренеру, а правое плечо пошло вверх.

– Ух, ёпть, – выдохнул тренер с хрипом и, взяв мой замок своими руками, резко дернул его вниз, разрывая и уходя из захвата.

А после шагнул мне за спину, забирая мой корпус.

– Вот, я об этом же. Физика даёт о себе знать, когда я раньше тренировался, я совершал по сотне подтягиваний за тренировку, и из моих захватов было сложнее уйти.

– Ну, допустим, удушающий интересный. Но я забрал твою спину, твои действия?

– Блокирую бросок через грудь, – с этими словами я зацепил стопой колено тренера изнутри.

– Так… – произнёс тренер, дернув меня вверх, но так называемый фут-хук не позволил это сделать малой кровью.

Понятно, что пожелай тренер воткнуть это худосочное тело в пол, он бы это сделал, ведь у меня ни физики нет, ни рефлексов.

– А далее ухожу в партер, теряя баллы, – с этими словами я сел в позицию «черепаха», что называется на четыре кости.

– Удушающего не боишься?

– Не так, как броска через грудь. А далее я разворачиваюсь к сопернику, выставляя баттерфляй-позицию.

Я развернулся в тренерском захвате лицом к Кузьмичу и заправил обе стопы ему под колени.

– А дальше?

– Дальше, продолжаю контроль, ищу переворот по-нашему и надеюсь, что соперник ошибется и отдаст мне болевой или удушающий.

– А если не отдаст?

– Тогда буду провоцировать на ошибку.

– Эй вы, вы чего там делаете? Я сейчас милицию позову! – на высоких тонах вдруг закричала женщина, вернувшаяся за стойку вагона-ресторана.

– Всё хорошо, голубушка. Просто с учеником позиции проходим, – ответил ей тренер и, приподнявшись, протянул мне руку, чтобы поднять меня на ноги, тихо произнеся: – Присядь.

– Смотрите у меня, вроде ж не пили!

– Смотрим, смотрим, спасибо за вашу бдительность, дорогая вы наша.

– Наша, но не ваша, – ответила женщина, засмеявшись, слова тренера возымели эффект.

– Ну, как-то так, – выдохнул я, раскрасневшись и теряя дыхание, физика у этого тела никудышная.

– Удивил. Особенно удушающим… – кивнул тренер, затем рассмеялся: – Ну и как ты жить тут будешь, человек из будущего?

– Да ерунда все это. Было и было, забудется быстро.

– Вот-вот, ты про приснившееся никому больше не говори, а то в дурку положат! – широко улыбнулся он. – Эка ж тебя осенило. Кстати, ты там в будущем, пока молодой был, места призовые хоть занимал?

– Было дело.

– Смотри, выиграешь мне город по САМБО – попадешь в сборную, поедешь на область, выиграешь область – могут зачислить в «Динамо», а там и целевые распределения в Педагогический и если Центрально-черноземный выиграешь или хотя бы в тройку зайдёшь, другая жизнь может начаться. Эту область мы уже пропустили, а вот следующую… в декабре отбор на городе. В январе область в Воронеже, март – ЦЧ, а там, чем чёрт не шутит, может, и на всесоюзные попадем. Готов так пойти по жизни?

– Всегда готов! – уверенно заявил я. – Мне главное две-три тренировки в день делать!

– Ого! У тебя и впрямь хорошо мозги встряхнуло! Для прошлого Медведева три занятия в неделю были в тягость!

– У нас в городе другие виды борьбы есть, чтобы с ними тоже тренироваться. С вашего разрешения, конечно.

– Найду я тебе и другие виды, и с кем бороться! Ты главное – работай, как стахановец, и всё будет! Пахать и пахать!

– Есть пахать, как стахановец! – ответил я.

Тренер же снова присел и подтянул к себе чёрную тетрадку.

– Все, Саш! Иди спать, – проговорил он, и я понял, что тренер хочет остаться наедине со своей тетрадкой.

Интересно, что он туда пишет? Но это я у него узнаю позже, а пока и, правда, пора на боковую.

От вагона-ресторана до моего спального места нужно было пройти еще два. В целом, учитывая темное время суток, пассажирский народ уже спал, лишь некоторые суетились, возились на своих полках. Кто-то читал, кто-то болтал с соседями. Была и компания из четырёх ребят, лет по тридцать, активно выпивающих. Странно, почему не в вагоне-ресторане, хотя, конечно, своё пить в полукупе и дешевле, и безопаснее.

Я прошёл мимо, вошел в свой вагон, где царил настоящий сон-час. Не спеша лёг на свою полку, но так, чтобы головой к проходу. Задумался о том, что мне предстоит. М-да, завтра меня встретит новый город, общага и новая жизнь. Какова бы она ни получилась, это настоящий шанс.

Но не успел я заснуть, как проводница Ольга снова проявилась на горизонте, в конце вагона. Её движения были легкими и уверенными, она шла по ряду так легко, словно танцевала между наложенных сумок и выставленных в проход ног спящих. В руках она несла аккуратно сложенное бельё – желтоватые простыни и пододеяльники, собранные, как и водится, в прямоугольные наволочки. Её шаги были быстрыми и грациозными, будто она скользила, едва касаясь пола.

– Добрый вечер… – негромко произнес я, глядя на нее. Однако девушка сделала вид, что меня не существует, и гордо прошествовала мимо, оставив после себя лёгкий шлейф аромата свежего постельного белья и едва уловимый запах цветочного шампуня. Я заметил, что она то и дело вертела головой по сторонам, осматривая пространство вокруг. Скорее всего, проверяла всё ли в порядке, ведь на ней весьма существенная ответственность. Она контролировала всё, но на нашем купе почему-то задерживаться не стала.

Волосы Ольги были собраны в аккуратный хвост, который слегка покачивался в такт движению поезда.

Зачем-то обернулась. На мгновение наши взгляды пересеклись, и я увидел в её глазах холодную уверенность. Затем она отвернулась, а уже через несколько секунд исчезла за дверью вагона.

– Ну и иди в баню, деловая, блин! – хмыкнул я, затем чуть улыбнувшись, перевалился на другой бок, полежал немного, затем перелег обратно.

Нет, я всё-таки заговорю с ней на обратном пути. Чисто для ясности, чтоб прояснить для себя пару моментов.

Но Ольги всё не было и не было. Мерно звучало уже привычное «тук-тук, тук-тук», но вдруг в дальнем конце вагона заголосила женщина.

– Милиция! Милиция! – мимо меня пробежала женщина, как раз с той стороны, куда ушла Ольга.

Почуяв неладное, я вскочил с полки. Не раздумывая, я, не надевая обуви, бегом рванул в ту же сторону.

Что мной двигало? Ну, во-первых, я был ближе, чем купе сотрудников милиции, во-вторых, сон всё равно не шёл. Конечно, компетентные органы в любых делах компетентнее, но не нужно носить форму, чтобы оказать помощь нуждающимся.

Миновав тамбур и распахнув дверь в соседний вагон, я увидел, как один из компании тех четырех ребят, что активно выпивали в своем полукупе, держит проводницу Ольгу за полосы. Девушка сидела на полу, ноготками ухватившись за руку одного из пассажиров. На полу валяются смятые постельные наборы, которые она так и не донесла до пункта назначения.

Из соседнего с бухающими полукупе блажит еще одна женщина, увещевая какого-то мужика, чтоб он не лежал, а помог проводнице. Тот наотрез отказывался просыпаться, только мычал что-то нечленораздельное.

Собственно, реши он вступиться за девушку, путь ему всё равно был бы преграждён напарником того, что грубо держал Ольгу. Светловолосый, крепкий на вид, в несуразной майке и длинных шортах. Где-то рядом наверняка были и еще двое – итого четверо, хорошо выпивших дебоширов с садистскими наклонностями, хрупкая проводница и я, среднестатистический парень шестнадцати лет, пускай и в прошлой жизни успешный единоборец.

Моё нетренированное тело, конечно же, не превосходит их ни в силе, ни в проворстве, однако какая разница, с какой силой летит удар, если бьёшь только ты, да и попадаешь только ты. Кроме того, для того чтобы вырубить нетренированного человека, много силы и не нужно, главное – поднять импульс от пола и правильно провести его сквозь все суставы. Вот тогда этот самый импульс передастся через челюсть противника напрямую в мозг. Спортсмены, конечно, удары держат, однако передо мной вовсе не спортсмены, а обычная пьянь. Главное – не бояться встречного удара и бить самому на опережение. Как говорится, лучшая защита – это нападение. И если драки не миновать, нужно бить первым.

– Что, мужчины, не спится?! – громко спросил я, обращая на себя внимание, затем, не медля, прямо с ходу, пробиваю на подскоке прямой левый тому, что держит Ольгу.

– Ум-м… – начинает скулить тот, жалея своё лицо. Мельком заметил, что сквозь пальцы отморозка сочится кровь.

Получилось плохо. Я по привычке понадеялся на рефлексы, да только слабо тренированное тело Медведева подвело – вместо подбородка, я попал в нос. Для кого-то нос, вошедший в маску лица, успех в драке, для меня же жуткая ошибка. Да, меня он больше не видит из-за выкативших слёз, крови. Из-за вспышки боли. Однако он всё еще стоит на ногах и это тоже плохо. А как показывала моя прошлая жизнь, человек даже с выпавшими кишками, какое-то время еще может вести бой. Если отойдет от первоначального шока…

– Оль, уходи! – крикнул я проводнице, приближаясь ко второму противнику. Подгадал удачный момент и засадил блондину удар ногой, как говорится, мае-гери в твои двери.

И снова получилось не так, как я хотел. Нога прилетела куда ниже, чем я задумывал и вместо живота, попадаю в пах. Ну тоже неплохо, хотя и подло. Клиент, скуля, оседает вниз, а тем временем Ольга, кое-как встав, в полусогнутом состоянии, прошмыгнула мимо меня.

– Ты чего, фраер, рамсы попутал?! – оскаливается на меня сутулый, что был в кепке.

– Очень! – выдохнул я, приближаясь к третьему противнику.

Вообще, проход между полукупе, как место для драки далеко не самое удачное. Но выбирать не приходилось.

Широкий, размашистый удар справа свистит в сторону моего лица. Неправильный с точки зрения бокса, рабоче-крестьянский и поэтому опасный. Удары с опущенных рук летят быстрее, чем от лица, это знает каждый ударник. Вот только удары из-за задницы не могут быстро защитить лицо посылающего. И я, ловко поднырнув под этот кривой хук, чтобы выйти прямо под подбородком сутулого и с силой ног ударить макушкой снизу – вверх. Я подводная лодка, всплывшая под вашим крейсером, таран, выросший на темечке!

Сутулый пропускает и пятится, его подбородок, высоко поднятый, благодатная цель. Выбрасываю правый прямой, левый боковой. Но второй удар не доходит до цели, правый кросс отправляет дебошира на пол, а мой левый хук просто рассекает воздух. Ну да, рефлексы совсем не те, даже близко.

– Ну, каратист, готовь пузо для медалей! – гневно воскликнули слева.

Я развернулся к спальным местам, там всё еще оставались двое. Тот, что левее, был коренаст, черноволос, пузат и гол по пояс, однако в его руке я увидел короткий нож, которым они ранее нарезали сало. Правый же сидел и просто смотрел на нас сквозь свои окуляры очков на широкой дужке, был худощав и одет как-то поинтеллигентней, чем его товарищи, возможно, даже не с их команды.

– Брось нож! – скомандовал я, но пузан бросился на меня.

Существует множество приёмов самообороны от ножа или бутылки, но увы, все они не работают, либо работают условно в стерильных условиях. А из всех допустимых рабочих остаётся только один.

На подлете перехватив ударную руку соперника, оттолкнув её в сторону, я и с силой пробил ему правым локтем в подбородок. Звук получился такой, словно кто-то выбивает ковёр. А тем временем пузан, потеряв сознание, падает на свою же полку. С грохотом и смачным шлепком.

– Кинг-Конг мертв! – дрожащим голосом выдохнул я.

Резко я бросаю взгляд на четвёртого. Тот же примирительно вскидывает руки, демонстрируя, что у него ко мне претензий нет и не планируется.

– Я вообще не с ними! – быстро выдаёт он, продолжая держать руки на виду.

– Вижу! – отвечаю я ему и разворачиваюсь.

– Стоять, милиция! – прокричали сзади, и я узрел косматого милиционера в серой форме старого образца. Старшина, судя по званию, даже не достал табельного оружия. Он просто прибыл на место происшествия, за ним, впопыхах приводя себя в порядок, виднелся взъерошенный напарник.

– Это они вон на Олю нападали! – кричала женщина-проводница, работающая в этом вагоне.

– А этот что? – спросил сотрудник у женщины, указывая на меня.

– А я с соревнований еду, решил ребят остудить, – улыбнулся я. – А то чего они?!

– Чего? – нахмурился тот. – Сам? Против троих?

– Ну!

Видно было, что не поверил. Однако результат лежал на полу.

– Так, Маш, этому руку замотай бинтом. А этих буду оформлять, – произнёс старшина.

В смысле замотать? – не понял я, но тут увидел, что моё левое запястье кровоточит – видимо, нож всё-таки прорезал мне предплечье.

– Чёрт! – выдохнул я, но полненькая проводница по имени Мария, взяла меня под руку и повела в другой конец вагона.

Среди собравшейся толпы и зевак, я заметил тренера, а также ребят по секции, которые подоспели сразу после милиционеров. Сотрудники оперативно уволокли хулиганов куда-то в хвостовую часть поезда. А проводница Мария, достав аптечку из настенного железного бокса с красным крестом, высыпала содержимое наружу. Развернула бинт и спешно принялась заматывать мне предплечье, хотя характер ранения был некритичным – сухожилия не повреждены, пальцами двигать могу. Сосуды целы, а значит, заживёт, как на собаке.

Я ж теперь молод, а у молодёжи всегда всё срастается…

Глава 5. Ворон

– Как тебя зовут-то, герой? – спросила у меня Мария.

Низенькая, грудастая, черноволосая женщина, с кругленьким лицом и черными маленькими глазками. На вид, лет под сорок.

– Саня Медведев, – выдал я.

– А, так это про тебя Ольга рассказывала?

– Надеюсь, только хорошее?

– Да как бы нет. Совсем наоборот.

– Она меня с кем-то перепутала, я глобально – на стороне добра.

– Ага, ага, все вы добрые и хорошие до поры, – улыбнулась Мария. – А этих ты как раскидал?

– Да я не раскидывал, они просто пьяные были, сами лбами посталкивались, – улыбнулся я.

– Еще и скромный, может, это не про тебя Ольга говорила?! – продолжила Мария, шурша упаковкой от бинта.

– А что еще Ольга говорила? – хитро поинтересовался я.

– Говорила, что Медведев Саша – грязнуля несовершеннолетний, а всё равно колёса свои к ней катит.

– Я не особо-то качу! – оправдался я.

– А раз не катишь, то сам порассуждай и придёшь к тому, что вряд ли у вас что-то получится, – продолжила Мария.

– Даже если будущего изменить нельзя, мы всегда можем изменить себя, – выдал я.

– Ух ты, языкастый какой! Ты сначала вырасти, потом в армии отслужи, а после можно и думать о чём-то.

– Крутовато чай завариваете, Мария, четыре года ждать у моря погоды?.. – улыбнувшись, возразил я.

Вдруг послышались торопливые шаги.

– Маша, а где?.. – донёсся голос Оли, она появилась в проходе купе Марии. Увидела меня, застыла.

– Да тут твой герой! – улыбнулась Мария.

– Саша, вы ранены? – заботливо спросила Ольга. Надо же, даже на «вы» перешла.

– Ну, так, – посмотрел я на свою руку.

– Маш, я там постельное… Э-э, можешь своим пассажирам его отнести?

– Могу, конечно. Ну всё, ухожу уже! – усмехнулась Мария и медленно, нехотя удалилась из виду.

– Саш, я… я хотела извиниться за холодность, я вас, действительно, не поняла. Сначала, – начала она.

– Да бывает… Слушай, тебе нравится эта работа? Постоянные конфликты с перегашенными уродами.

– Работа как работа, – смутилась она. – Бывают эксцессы, конечно, но в основном люди добрые, даже если выпившие. Да я и привыкла уже, пускай каждый второй и подкатить пытается, особенно, когда выпьет.

Она посмотрела мне в глаза и продолжила:

– Это как игра в театре, у тебя есть роль – постельное выдавать, да размещать всех по своим полкам, а у них своя роль – заигрывать с проводницей. Но вот таких случаев, конечно, мало.

– Не веришь ты в любовь с первого взгляда? – улыбнулся я.

– Вот, к примеру, ты, Саш, тебе до совершеннолетия ровно два года. Да и какая тут любовь я в разъездах всегда.

– Слушай, мне кажется, у тебя в жизни что-то случилось и ты эту профессию выбрала, чтобы к людям особо не привязываться? – проговорил я и понял, что попал.

– Ничего у меня не случилось, – отвернулась она.

– Ты вроде хорошая девчонка, у меня особо никого нет, так давай два года будем с тобой переписываться без обязательств, так сказать. Всё веселее жить, – проговорил я и добавил: – Добро?

– Добро, – улыбнулась она снова.

– Черкани, куда тебе письма слать и по прибытии в Ворон первым письмом тебе отпишу адрес.

– Ты свой домашний, что ли, не знаешь? – улыбнулась она. – Я пойду Маше помогу.

– Да там с общагой пока сложно. До утра дашь адрес? – улыбнулся я в ответ.

– Я подумаю, – получил я ответную улыбку.

По возвращении обратно меня постигло одобрение товарищей по спорту, даже дембеля стали смотреть на меня как-то иначе. Ну что ж, эту свою новую жизнь хотелось бы прожить продуктивней, чем прошлую. Осталось разобраться, почему Медведев проигрывает на коврах. Вернее, проигрывал…

***

Станция Колодезная, расположенная в посёлке Колодезный, встретила меня бело-рыжим фасадом кирпичного одноэтажного здания, утренним солнцем и приемлемой температурой плюс пятнадцать градусов. Наша команда выгрузилась из вагона и не спеша проследовала к автобусной остановке. Ольги в её каморке я не увидел, а у выхода стоял другой проводник – молодой паренёк лет двадцати, и приветливо отвечал на пожелания выходящих пассажиров, желая им хорошего пути.

Ну что ж, девочка сделала свой выбор за нас двоих. И, правда, зачем ей худосочный школьник, пускай и ловко машущий руками? Может, Мария отговорила, может, сама до этого дошла, а может, уже имеет близкого друга, в этом же поезде. Например, вот этого паренька на выходе.

Ждать на остановке долго не пришлось. Желтенький ЛиАЗ подъехал, гудя двигателем, выбрасывая из боковой выхлопной трубы клубы дыма. Не дымили же вы вроде? – призадумался я, медленно двигаясь вместе со всеми в салон.

Мест уже не было и мы трамбовались в полный автобус, сзади нас подходили ещё люди и подавливали нас вперёд. Сквозь головы людей я заметил, как тренер подошёл к билетной кассе, небольшой застекленной будке, кинул сверху в отверстие заранее подготовленную горсть мелочи и прокрутил рукоятку справа, получил от механизма одиннадцать билетов. Я и забыл, что они существовали, и ведь никто не контролировал, сколько ты положил копеек, всё потому, что совесть – лучший контролёр.

Однако в этой давке тренера постигла другая участь: через весь салон ему передавали деньги, а он скидывал их в кассу-копилку, отрывая и отсылая билеты по рукам назад. Четыре копейки двумя монетами по две копейки, текли в сторону кассы, иногда, впрочем, попадались трёшки и однушки. Когда же билетопоток прекратился, начался концерт по заявкам телезрителей, переросший в перепалку между бабушками. Одной из них стало жарко, да всем тут было жарко, и она попросила открыть люки, и тут же нарвалась на критику другой пожилой женщины, о том что сквозит и надо закрыть.

Упражняясь в риторике, они спорили о том, как все должны ехать: с открытыми или с закрытыми люками. Пока не пришли к согласию, что передний люк надо приоткрыть слегка, а задний открыть совсем. Тогда как форточки много где оставались открытыми, или же закрытыми, по желанию сидящих под ними людей. Товарищеский климат-контроль – штука неотвратимая, благо через примерно полчаса мы прибыли. Остановка в пятидесяти метрах от КПП насчитывала три автобуса, включая наш и пару Газ-2401, тоже жёлтого цвета с буквой «Т» на дверях, обрамленной черными квадратиками, сложенными пирамидкой.

Пара мужичков-таксистов просто стояли, опершись на свои машины и курили, с надеждой смотря на КПП. Машинально я шёл за ребятами и заметил, что они расходятся в разные стороны, идя к разным проходным, несмотря, что одни были пустые, а другие имели очередь.

– Ген, – позвал я, товарища по команде, – а почему в пустую не пройти?

– Ну ты даёшь, у тебя на пропуске какое КПП написано? – удивлённо спросил он.

И я залез в сумку в поисках паспорта и пропуска, извлекая его в открытом виде.

– К-3, – продекларировал Гена. – Третье КПП.

– А, вспомнил. Спасибо, – кивнул я.

– Вот так шпионы и прокалываются, – пошутил Гена.

– Что-то выдавало разведчика: то ли стальная походка, то ли волевой взгляд, то ли волочащийся сзади парашют, – отшутился я и пошел вставать в очередь из двух человек в третье КПП. Которая, впрочем, сильно меня не задержала, и вот уже я стоял перед стеклом и подавал в отделение для документов свой пропуск.

– Не улыбайтесь, – строго потребовала девушка-сержант на проходной.

И я спрятал улыбку, пока она сверяла фото на моём пропуске с живым оригиналом.

– Проходите, – так же холодно произнесла она, отдавая мне документ, и я забрал его, сунув в карман сумки к паспорту.

– Так, парни, с вас по четыре копейки, за автобус, – произнёс тренер, как только все прошли через КПП.

И мы дружно принялись рыться в карманах.

– Мне сдавать не надо, сегодня вечером в зале купите на них печенья и чая, будем ваши ошибки разбирать.

– Форма может не успеть высохнуть, – спросил у тренера кто-то из ребят.

– Приходи, значит, без формы, – выдохнул Кузьмич. – Всё, в девятнадцать ноль-ноль всех жду. Не прощаемся.

И все стали расходиться кто куда, один я остался стоять.

– Ты чего ждёшь? – спросил у меня Гена.

– Не помню, куда идти.

Наверное, это прозвучало глупо, но Геннадий уже привык.

– Погнали, мы с тобой в одном общежитии живем, – усмехнулся товарищ.

Я следовал за ним, держа руки в карманах. Пятница, третье июня 1983 года, городок Ворон встретил меня теплым солнцем, мирно ездящими редкими автомобилями, полупустыми автобусами и округлыми, похожими на буханку хлеба лупатыми фарами, красно-белыми трамваями, длинными троллейбусами с гармошкой посередине.

– Ген, расскажи мне про город, пока идём.

– Ха, будто изложение пишу, за что мы любим Ворон, – широко улыбнулся товарищ по команде и начал рассказывать.

Из рассказа я понял, что градообразующим предприятием было, конечно же, АЭС, расположенное на берегу огромного озера со странным названием Бабий куст. Озеро являлось бессточным и изобиловало родниками. Левее город обвивала река Дон. Городом, кстати, Ворон стал буквально год назад, до этого нося статус посёлка городского типа.

Мы шли по пустому парку, а слева и справа от нас пустовали деревянные лавочки с литыми боковинами из металла, чугун застыл в виде каких-то листьев и подобии крупных цветов. У каждой располагались такие же чугунные мусорные урны-перевёртыши. Зеленая трава, ёлки с покрашенными снизу белыми стволами. По обеим сторонам парка была проезжая часть, тоже не шибко-то загруженная. Однако редко встречающиеся машины отличались разноцветностью и отсутствием иномарок. «Запорожцы», «москвичи» и «жигули», редкие желтые «волги» и преобладающий, почти пустой общественный транспорт.

Спокойный городской ритм казался чем-то немыслимым: людей на улицах, как и огромного потока спешащих куда-то машин, не было. Никакой рекламы, лишь крупные буквы над фасадами широких витрин ПРОДУКТОВЫЙ, ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ, ПАРИКМАХЕРСКАЯ и все выполненные в одном стиле, как и дома, в которых они находились.

Почему народа на улицах так мало, я спрашивать у Гены не стал, и так понятно, что все на работе – пятница, десять утра.

Общежитие Вороновского приборостроительного техникума, серая пятиэтажка с одним входом, смотрела на утренний мир открытыми окнами и кое-где, словно флаги, колышущимися на лёгком ветерке занавесками. Всё просто, где живут девочки, там окно поаккуратней, где парни – поаскетичней.

Внутри нас встретила узкая проходная с вращающимся турникетом и остекленной комнатой вахтерши, в которой как раз сидела бабушка со спицами и какой-то недовязанной заготовкой.

– Здрасте, Мария Ивановна! – поздоровался Гена.

– Здрасте! – продублировал я, проходя через вращающиеся «трубы».

– Здрасьте-здрасьте, спортсмены. Как выступили?

– Да ничего, выступили нормально. В следующий раз лучше съездим! – ответил Гена.

– Лучше бы учились лучше! Двоечники!

– Троечники, Мария Ивановна! – весело улыбаясь, поправил её Гена.

– Завтра на субботник чтоб пришли!

– Придем, – пообещал я.

Пройдя турникет, мы направились к лестнице, и я, повернув голову направо, заметил несколько стендов.

«Уголок коменданта» с расписанием работы общежития и правилами поведения в оном, я даже остановился, чтобы прочесть. Но Гена меня окликнул:

– Там ничего нового для себя не увидишь! Шаг влево, шаг вправо – выселение, проходная закрывается в двадцать три часа, после десяти режим тишины. Пить, курить – нельзя. Графики дежурств по коридорам и кухне на этажах. Ответственная за порядок – комендант Свердлова Надежда Юрьевна.

Справа от «Уголка коменданта» размещался стенд Техники безопасности с наглядными иллюстрациями о том, что утюги забывать включенными нельзя, и вообще всё выключать после пользования, а в случае пожара, организованно двигаться к выходам. А еще правее был стенд «Общежитие – наш дом», где множество фотографий со счастливой молодёжью, к которой я теперь тоже относился, и рисованными картинками. На одной из которых я увидел отдаленно напоминающую меня и Гену карикатуру: на ней мы с ним бежим от лопаты и грабель, за спешащими в воздухе медальками. И подпись: «За медалями погнались – в коллективе потерялись! Спорт он друг и брат студенту, ну а труд отец всему!»

– Это что мы? – спросил я.

– Ы! – улыбнулся Генка. – Светка нарисовала.

– Это какая?

– Член студорга. Рисует карикатуры и пишет стихи, изобличает тунеядцев среди нас.

– Рифма страдает у Светы, – проговорил я.

– Света – со студсовета, – хмыкнул Гена. – Какие планы на день?

– Нет планов, – пожал я плечами. – Тренировка только вечером.

– Покажи, где мы живём? – попросил я.

– Я всё поверить не могу в твою историю. Кем ты был в будущем? – спросил меня Гена, пока мы шли наверх по окрашенной в зелёный цвет лестнице. Почему-то только с боков ступеней и деревянным ручкам перил.

– Как и многие в развитом капитализме – не особо кем-то. Ребят тренировал, в школе физкультуру вёл, – ответил я.

– А в этой жизни будешь электронщиком! – улыбнулся Гена.

– Все профессии нужны, все профессии важны. Но вот представь, если моё будущее сбудется, кем станут электронщики? Если все предприятия закроют?

– Ну не знаю, не может такого быть. Вот, к примеру, та же самая Света, которая на нас карикатуры рисует, она в цехах на должности намотчика трансформаторов, им, говорят, очень хорошо платят. Сейчас можно в цеха устроиться наладчиком, правда, берут не всех.

– Скажи, в Вороне педуниверситет со спортфаком есть?

– Не, нету, в Воронеже есть. Зачем тебе спортфак, получается, зря на электронщика поступал?

– Получается, зря, – как-то неловко ответил я.

– Слушай, а может, у тебя просто сотряс такой с амнезией и замещением выдуманной памятью?

– А может, и сотряс! – улыбнулся я. – Скорее всего сотряс…

Тем временем мы подошли к деревянной двери с номером «313», одной из дверей в длинном зеленом коридоре, пол которого покрыт линолеумом, а в конце – большое окно. Гена достал серебристый ключ и, провернув его в скважине на два оборота, открыл замок.

Общажная комната на три кровати с железными дужками, со столом у окна, с наваленными на нём тетрадями, и со стеллажами, на которых стоят книги. Тут было душно, вероятно, из-за закрытого окна, пол, в отличие от коридорного, деревянный, крашенный в алый цвет. И чем-то пахло не очень приятным, но всё же лучше, чем в поезде.

– На пары сегодня идти не вариант, с понедельника – самое-то, – произнес Генка, скидывая сумку в угол и разуваясь.

– … – выдохнул я и повесил сумку на крючки для одежды и тоже разувшись, подошёл к окну, потянувшись через стол, отцепив шпингалеты снизу и сверху, дернул эмалированную ручку на себя.

Окно со скрипом поддалось, а в комнату ударил свежий уличный воздух. Этого у прошлого было не отнять, количество машин меньше, загазованности меньше.

За спиной я услышал, как тяжёлое тело Генки рухнуло на скрипнувшую пружинную кровать, а я еще раз взглянул на тетради. Часть из них принадлежала мне, Медведеву Александру, часть Геннадию Губанову. И отсортировав их по двум пачкам, Генкины положил на один край, а свои взял в руки и бегло пролистал. Тут были тетради по физике, высшей математике, электротехнике и электронике, метрологии и стандартизации, безопасности жизнедеятельности. И отдельный тубус с листами А3 по черчению и инженерной графике.

Чужая жизнь, чужая судьба была прервана, и я взирал на её обломки. Судя по карикатурам и бардаку в комнате, что Медведева, что Губанова не ждало будущее хороших инженеров и членов ВЛКСМ. Света всё правильно изобразила на картинке, и если бы Союз не распался, мы были бы выброшены на обочину счастливого коммунистического мира, а спорт бы ушёл с возрастом, как и желание и силы что-то поменять. В партию таких не берут, в комсомол тоже. Из очевидных социальных лифтов: спорт и служба в армии, с последующим вступлением в милицию или пожарную часть. Как она сейчас называется?.. На ум не приходило ничего. Восемьдесят третий год… Если беды будущего не избежать, то можно быть хотя бы к нему максимально готовыми.

И я вздохнув отложил тетрадки на угол стола, подошёл к шкафу, чтобы заглянув туда и не найти спортивной одежды. Ладушки. Пахнущие шорты были вынуты из сумки, зато серая футболка с полки была взята чистая, но мятая. Секунду подумав, что это какой-то кабздец, я не стал надевать на себя грязное, а вышел в коридор и направился в его конец. Справа была кухня со столом, мойкой и четырехконфорочной плитой, а слева туалеты с раковинами и зелёными эмалированными тазами под ними. Также были пару гладильных досок на деревянных ножках, с утюгами. На моё счастье, горячая вода была, я набрал её в таз и, присев на табуретку, замочил шорты, предварительно взяв бежевый обмылок.

Вода от шорт сразу же окрасилась серым, их давненько так не стирали, натерев мылом, я упорно тёр их в руках, пока не удовлетворился, и, вылив мыльную воду, прополоскал шорты в раковине. Намочив при этом повязку на руке, но что делать, чистота требует жертв. А после, выжав их туда же, я разложил на гладильной доске, включил утюг с кабелем в полосатый зиг-заг и принялся ждать, пока тот нагреется.

– И чем это ты тут занимаешься? – спросили у меня и я обернулся.

Передо мной стояла низкорослая женщина в узких очках, она имела рыжие волосы, собранные в шар, и была в синем платье в белый кружочек. Кто бы она ни была, она держала руки на бедрах, словно имела особую власть задавать мне такие вопросы.

– Шорты стираю, – просто произнёс я.

– Это я вижу, почему не на парах? – спросила она.

– Я только с турнира, и сегодня я что-то себя не очень чувствую, – ответил я, посещения пар в первые сутки новой жизни никак не было моим планом.

– Это я вижу. Чтобы Медведев что-то стирал, когда такое было! Температуру мерил?

– Вроде нормальная. Сообщил я. Мне уже оказали помощь, – показал я ей перебинтованную руку.

– Медведев, Медведев, кто ж бандаж мочит-то? Человек крайностей: то в грязном ходишь, то повязку мочишь! Ума-то нет, – с этими словами она меня оставила.

Погладив шорты и футболку, я выключил утюг, сразу же надел всё это на себя на себя и пошёл к выходу. Однако проходя мимо триста тринадцатой комнаты на меня сбоку шикнули.

– Эй! Что, Надежде Юрьевне попался? – спросил, высовываясь в дверную щель, Генка.

– А так вот это она комендант?

– Конечно, она. Кто ж еще? Давай быстро в комнату, чтоб не спалила, что и я прогуливаю.

– Братух, у меня алиби, – поднял я забинтованную руку, на которой висели данные мне им еще в поезде штаны. – Возвращаю. Спасибо.

– Ты куда в шортах намылился? – спросил у меня Генка.

– На стадион. Есть тут стадион?

– «Старт» на Мира семнадцать, пару кварталов отсюда.

– Ну вот, я туда бегать!

– Делать тебе нечего!

– Надежда Юрьевна примерно так и сказала. Я, Ген, свою жизнь с платами и транзисторами не ассоциирую. Я спортсмен в первую очередь.

– Ничего себе, как ты заговорил. Постой, – удивился Гена.

– Что?

– Я с тобой, тогда! А то без меня ты с твоей амнезией в двух домах заблудишься!

Глава 6. Большой путь начинается с первого шага

Стадион «Старт» встретил нас монументальной аркой из серого бетона.

На ней, отражая солнечный свет, поблескивала позолотой знаменитая олимпийская надпись: «Быстрее, выше, сильнее». В лучах утреннего солнца она казалась особенно торжественной, напоминая о триумфах советского спорта на мировой арене. Слева и справа от арки, словно часовые, стояли массивные пятиугольные тумбы из того же бетона, их пустующие отсеки для флагов напоминали о том, что сегодня не было соревнований. У их подножия ютились до боли знакомые из моего прошлого киоски – «Мороженое» и «Союзпечать» с закрытыми на замок ставнями.

Дальше начинался уютный сквер, где под зелёными кронами берез прятались чугунные скамейки с характерными завитками. На одной из них, сгорбившись, сидел седой мужчина в коричневом костюме, который, несмотря на явную поношенность, сохранял следы былой парадности. Планка медалей на левом лацкане говорила без слов о многом. Его натруженные руки крепко сжимали деревянную трость с прорезиненной ножкой и крючковатым навершием, а взгляд был устремлен куда-то вдаль, в сторону парка.

– Доброго дня, – поздоровался я, слегка склонив голову.

– Здрасьте, – добавил Гена, по-спортивному бодро.

В ответ мы получили едва заметный, но теплый кивок – словно молчаливое благословение на спорт от представителя поколения, вынесшего на своих плечах войну и восстановление страны.

Центральная аллея вела нас дальше, к спортивным сооружениям. Слева возвышалась знакомая всем с детства баскетбольная клетка – высокие металлические стойки со щитами и кольцами. Рядом притулился продолговатый ларек «ПРОКАТ РОЛИКОВ» – его голубая вывеска с белыми буквами. Сейчас его ставни были наглухо закрыты, а на дверях висел навесной замок.

Чуть поодаль стояло одноэтажное здание с покатой крышей. На его стене красовалась табличка с надписью «Лыжная база», а под ней – большие круглые часы с римскими цифрами, стрелки которых показывали без пяти одиннадцать. Рядом располагался «спортивный городок» – несколько турников и брусьев, покрашенных в мягкий голубой цвет.

Но главное украшение стадиона – футбольное поле – предстало перед нами во всей красе. Изумрудный газон, аккуратно подстриженный, обрамляла широкая беговая дорожка, посыпанная гранулированной шинной крошкой. Металлические ворота, выкрашенные в белый цвет, сверкали на солнце. Справа возвышалась зрительская трибуна – железобетонная конструкция, где вместо привычных сидений были установлены деревянные лавочки, выкрашенные в синий цвет. Сейчас она пустовала, и только воробьи деловито суетились на ее ступенях, что-то выискивая на полу, попутно выясняя, кто из них авторитетнее.

– Ну, вот твой «Старт», – с гордостью в голосе произнес Гена, широко разведя руками, словно представлял мне целый стадион имени Ленина, а не скромный районный спорткомплекс.

– Отлично. Давай круг лёгким бегом. Цель – разогрев: полчаса бега, пятнадцать минут растяжки, накатка шеи и плеч. Остальное время посвятим рестлингу.

– Чему? – не понял Гена последнего слова. – Опять словечки с твоей амнезии?

– Угу. Борьба в стойке, по-английски, – пояснил я.

– У тебя же раньше с английским плохо было?

– У меня и сейчас плохо, – улыбнулся я. – Побежали!

Ну правда, не рассказывать же Гене, что в той другой жизни я говорил достаточно криво. Но для шопинга в курортном Таиланде хватало, а вот для свободных бесед с иностранцами – нет.

Да и рассказ о том, как в мире победившего капитализма живёт рабочий класс и какую роль играют страны третьего мира, вполне может меня привести в места для лечения души, если кто-нибудь начнёт болтать. Как говорится, что знают двое, то знает свинья. Начнёт задавать вопросы, типа: «Ничего себе, зарплата сорок тысяч рублей!» или «А что такое кредит?» – и очень удивится, что эти самые сорок тысяч – очень и очень мало, хотя люди как-то живут. Жутковато, конечно, знать, что в будущем не победит коммунизм на планете и все реже можно будет видеть счастливые лица людей в этой светлой стране. Но озвучивание правды может обернуться для меня вот прям последствиями. Нужно быть осторожнее, я и так слишком много языком болтал.

Изрядно продышавшись, мы остановились для отдыха и растяжки.

– Ген, слушай, насколько серьёзные пары, которые мы с тобой прогуливаем? – спросил я серьёзно.

– Мы же спортсмены. Какой с нас спрос? – улыбнулся Гена.

– А ты в техникум зачем пошёл? – спросил я вопросом на вопрос.

– Как и ты, после восьмого класса – чтобы профессия была.

– А терпения и желания хватило бы для окончания десятого класса? – продолжил я.

– Нет, не хватило бы, – немного виновато признался Гена.

– Получается, и ты, и я пошли в техник-технологи по принципу: чтобы хоть какая-то профессия была.

– И что ты предлагаешь? Отчислиться, сидеть у родителей на шее и ждать, пока в армию призовут?

– Я предлагаю что-то в жизни поменять. Например, заниматься тем, что по душе, – хитро сказал я и взял Гену за предплечье. – Освобождайся!

– Тоже мне захват, – усмехнулся Гена и с лёгкостью согнул руку в локте, упёршись в корпус. Мой захват был сорван.

– Теперь ты бери захват, – предложил я, вставая в левостороннюю стойку, согнув локти и выставив вперёд кисти.

– Ты же правша, чего в левосторонней стоишь? – удивился он.

– Я правша. Стою в левосторонней стойке, потому что правая рука у меня сильнее, и ею можно нанести тяжёлый удар.

– В самбо не бьют, если ты забыл.

– Не забыл. Бери захват, говорю, – повторил я.

– Ну ладно, – согласился Гена и встал в правостороннюю стойку, скопировав положение моих рук.

Его захват правой рукой был цепким, словно на моей руке сомкнулись тиски. На лице у Гены снова появилась улыбка – он знал, что сильнее меня. Однако в мире единоборств на силу есть техника. Свободной рукой я взял его атакующую руку и потянул захваченное предплечье в сторону большого пальца, освобождаясь от захвата.

– Теперь я, – сказал я, отпуская оставшийся захват, и просунул правую кисть ему под руку, обходя кисть и предплечье, а левой взял его правую руку.

– И что это? – недоверчиво спросил Гена.

– Это, как его… позиция овер-андер. Отсюда можно бросать через бедро, делать подхваты и зацепы, а можно просто забрать второй андерхук… – с этими словами я опустил правую руку Гены и заправил её под подмышку, получив две руки под его плечами. Пальцы скрепил в замок и, прижав Гену к груди, ногами дёрнул его вверх, слегка приподняв.

– Ох, блин, спина прохрустела! – рассмеялся Гена.

– Это заход на взлом, так называемой базы – сгибание спины. Ну или на бросок через грудь.

– Откуда ты это выдумал? – удивился Гена.

– Не выдумал, а подглядел кое-где! – улыбнулся я. – Не отвлекайся!

– Ага, как же… Долго я еще к твоим чудачествам буду привыкать?

– Ну так… – пожал я плечами. – Мои чудачества нужно ещё как-то в единую систему привести. А тело совсем дохлое – многое просто физически не сможет реализовать в бою. Но это пока! Тренироваться надо, короче!

Далее мы отрабатывали захваты и выходы из них, совершенно забыв про накатку шеи и плеч. «В общаге сделаю», – решил я. Потом пошли на турники, где выяснилось, что Саша Медведев не может подтянуться. Сила из будущего не передалась. А вот Гена подтягивался семь раз – чисто и два раза с рывками. Брусья тоже оказались мне не подвластны – я не смог даже просто удержаться на них, не говоря уже об отжиманиях.

Но я упрямый. Сегодня ограничился висом на турнике и австралийскими подтягиваниями на детском турнике с упором пяток в песок, а вместо жима сделал медленные отжимания, которых моё тело не осилило и пяти раз. «Ну это какой-то позор», – процитировал я персонажа Булгакова. Ноги от бега были ватными, но я всё равно присел десять раз широким приседом.

Потом была растяжка. Закинув правую ногу на шведскую стенку, я тянулся к ней руками и корпусом, поменяв ногу после пяти-шести наклонов. Вердикт был неутешительным: если нулевого уровня не существует в принципе, то физика Саши Медведева была очень близка к этому. Закончив растяжку, мы пошли обратно в общежитие. В животе у меня заурчало, но, чтобы ускорить метаболизм, я решил, что приём пищи будет не раньше чем через час – дать гормону роста отработать.

– Надо макарон отварить, у меня осталось, и за сосисками зайти, купить, – словно услышав мои мысли, сказал Гена.

– Макароны вредны, это быстрые углеводы, – покачал я головой.

– Как это быстрые? – рассеянно улыбнулся Гена. – Углеводороды?

– Углеводы! Короче, это пища, которая очень быстро усваивается. Но минус не в этом, а в том, что в макаронах нет белка.

– Чего-чего там нет? – серьёзно спросил Гена.

– Пу-пу-пу, – выдохнул я и принялся объяснять. – Спортсмену для формирования мышц нужен белок. Помимо белка, нужны жиры и углеводы, но только медленные. Как гречка – в ней, кстати, тоже есть белок: одиннадцать граммов на сто грамм продукта.

– И сколько нужно в день есть этого белка?

– Белков. Считается, что обычному человеку – один грамм на килограмм веса, а спортсмену – два. Вот ты сколько весишь?

– Семьдесят один, – признался Гена.

– Ну вот, тебе нужно сто сорок два грамма белка в сутки.

– Друг, это же почти полтора килограмма гречки! Как я ее столько в себя засуну? – засмеялся он.

– Самая большая концентрация белка – в куриной грудке, но и её много не съешь. Да и есть ограничение: за один приём организм усваивает только двадцать пять-тридцать граммов белка. Поэтому профессиональные спортсмены едят часто и строго следят за дозировками.

– Сложно это всё. Надо каждое блюдо взвешивать, – потер затылок Гена.

– Не так сложно, как кажется.

Хотя я лукавил немного, в будущем есть кухонные весы и приложения в телефонах – они сильно помогают, а вручную считать очень и очень тяжело, но чего не сделаешь ради прогресса.

Мы шли и болтали. Я рассказывал Гене о белках, жирах и углеводах, а он удивлялся и иногда просил уточнений, в каком продукте сколько. И ни я, ни Гена совершенно не заметили трёх крепких парней нашего возраста, входивших в парковую зону стадиона. Почти на выходе мы столкнулись. Я смеялся над очередным недопонимаем Гены, и что-то твёрдое врезалось мне в левое плечо. Это был тот, кто шёл самым левым из ребят – столкнулся со мной. Случайно или нарочно.

– Извини, друг, – бегло бросил я и двинулся дальше.

– Ты чего, широкий?! – окликнули меня и для пущей ясности развернули, крепко схватив за то самое плечо.

– Ну я же уже сказал «прости»! – в «лоб» напомнил я. – Что-то еще требуется?

– Ребят, что нам делить-то? – вмешался Гена, тоже разворачиваясь.

– Делить нечего. Но кое-кто забыл волшебное слово, – проговорил тот, кто толкнул меня. Он был ниже меня, но крепче, коренастый, светловолосый. Его нос был слегка приплюснут, а сжатые кулаки покрыты мозолями.

– Дим, тренер сказал, что ещё раз – и выгонит тебя, – напомнил светловолосому кудрявый паренёк справа, ниже и худощавее.

– Тихо ты! Сейчас парнишка извинится вежливо и пойдёт по своим делам! – выпалил светловолосый.

– А, понятно, – кивнул я. – Вы, ребята, кто по спорту?

– Это боксёры, – прошептал мне на ухо Гена.

– Узнаёшь, значит, уважаешь, – усмехнулся тот, кого называли Димой.

– А твой тренер тебя так учил – в парках людей плечами толкать? – спросил я. Страха, к слову, не было – был интерес.

– Что ты там промямлил? – набычился Дмитрий, замахиваясь правой.

– Реально, Дим. Тренер узнает – выгонит. Ты посмотри на него – он же первым делом в милицию побежит или к маме жаловаться, – попытался остудить Диму тот, кто до этого молчал: тоже светловолосый, в тренировочном костюме, но почти моего роста.

– Отстань! Ну так что, извиняться будешь? Или тебе лицо в фарш превратить? – поставил меня перед выбором Дима.

– А сможешь? – усмехнулся я.

– Ты ещё и ерепенишься?!

– Говори, где твой клуб – я приду и по правилам твоего любимого бокса с тобой постою! – предложил я.

– Ха! А чего ждать? Давай на стадионе, прямо сейчас. Мы тебе даже перчатки дадим, чтобы синяков не было, – предложил второй из троих.

– Ген, разборка выходит на уровень дуэли, – улыбнулся я. – Уделим ребятам пару минут.

– Я тебя за полминуты укатаю – хоть по правилам бокса, хоть без, – металлически произнёс Дима.

– В перчатках, но без правил: можно бить ногами, можно бороться, можно добивать лежачего? – предложил я.

– Тебе хана так и так! Короче, – выдохнул Дима, – идите вперёд, чтоб я видел, что не сбежите!

– А может, это тебе надо уже сбегать? – не переставал я улыбаться. Дерзость и самоуверенность Димы меня задели.

– Слышь, тощий, если минуту с Димой простоишь, я тебе рубль дам, – выпалил высокий, глядя на меня с издёвкой.

– Договорились. А если не простою – я вам. А если Дима ляжет – вы нас обедом кормите!

– Не придётся, – покачал головой мой собеседник.

– Саш, я его знаю – он второй по городу в весе до семидесяти одного килограмма, – прошептал мне на ухо Гена.

– Посмотрим, как он боксирует, – хмыкнул я, направляясь обратно к стадиону.

Можно было настоять на встрече в другой день, можно было показать забинтованную руку и сослаться на травму. Но вот мы зашли на газон футбольного поля, и троица боксёров, положив сумки на землю, стала доставать перчатки.

– Дим, бинтоваться не будешь? – спросил у лидера группы его низкорослый кудрявый товарищ.

– Тут дел на один удар, – надменно ответил он.

– На, – протянул высокий, с которым мы поспорили на рубль, подавая мне коричневые кожаные перчатки с завязками. – Умеешь завязывать или помочь?

– Зачем завязывать, если тут дел на один удар? – саркастически ответил я, принимая инвентарь.

Тяжёлые, совсем не мягкие, набитые, скорее всего, конским волосом, а не поролоном – такие я видел очень давно. Ослабив шнуровку, я взял шнурки в кулак и запихнул их внутрь вместе с рукой – тренерская хитрость, чтобы быстро снять перчатки, если понадобится. Вторую я надел так же.

Призёр города по боксу, второй-первый взрослый разряд – вполне можно получить нокаут от такого спортсмена, особенно с моим уровнем подготовки. Но это если боксировать по-настоящему…

Мы стояли друг против друга. Дима сверлил меня взглядом и зачем-то бил перчаткой о перчатку – непрофессиональный рефлекс.

– Как тебя звать-то? Чтобы после нокаута имя твоё сообщить? – спросил высокий.

– Саша Медведев, – выдохнул я, собираясь с мыслями.

– Тебе хана, Медведев! – прорычал Дима.

– Бокс! – скомандовал высокий, и Дмитрий бросился на меня, широко замахиваясь правой – почти, как говорят тренеры старой школы, «из-за жопы», намереваясь закончить бой одним ударом.

«Как же скучно», – подумал я. Разрядник, а бросается так…

Адреналин подтолкнул меня к единственному решению. Высоко подняв левый локоть, я сделал длинный шаг к сопернику, и его удар пришёлся в моё предплечье. Обхватив его правую руку сверху вниз левой и пробив правую под его локоть, я замкнул замок за спиной спортсмена.

– Рыба или курица? – спросил я перед полётом. Ожидаемо, Дима не успел отреагировать на спортивный юмор.

Дёрнув боксёра вверх, я приподнял правое колено, оставаясь с Димой, по сути, стоять на одной ноге, и ударил коленом ему в бедро. Бесполезно для урона, но когда ноги противника оторваны от земли, толчок в эту область придаёт вращение всему телу. Так и получилось: ноги Димы улетели влево, а я, немного докрутив руками, направил его спиной на траву. Можно было докрутить сильнее – тогда он приземлился бы на голову, что гарантировало бы победу, но я не в клетке, и, пусть формально бой идёт за рубль, начинать новую жизнь в новом городе с перелома шеи незадачливого противника – не лучшая идея.

Несмотря на все старания смягчить падение, приземление получилось жёстким. Дима звучно выдохнул, захрипев, а я занял верхнюю позицию – колено на животе – и слегка обозначил удары перчатками по его лбу.

– Ты чего делаешь?! – закричал высокий и подскочил, толкнув меня в грудь.

– Мы же договорились – с борьбой и ударами ногами! – развёл я руками.

– Бороться в боксе нельзя! – поддержал их позицию кудрявый.

– А что, ребят, тут официальный чемпионат города по боксу? Я что-то рефери не вижу.

– Дим, ты как? – спросил у лежащего высокий.

– Нормально, отстань! – выдохнул тот и поднялся.

– Сам виноват, Дим. Кто на неизвестного противника так бросается? Хоть бы джебнул пару раз – разведал, может, я чемпион по борьбе в грязи среди женщин с препятствиями? – улыбнулся я, что вызвало ещё больший гнев у поверженного.

– Шутишь? Ну, Райкин, я тебя сейчас отучу! – прорычал Дима и шагнул ко мне, теперь скромнее и расчётливее.

«Вот теперь это будет настоящий бой…» – мелькнуло у меня в голове.

Глава 7. Новые связи, старые нитки

Не ждать первого удара – это то, чему я всегда учил своих ребят. Вот и сам сейчас шагнул к сопернику и выбросил ему в лицо легкий, раздражающий удар передней рукой – джеб. И Дима уклонился влево, как и учат в школах советского бокса, а вместе с этим уклоном он просадил мне встречный левый прямой в корпус.

Ох ты ж блин! Тело чуть не согнуло пополам от боли. Медведев-Медведев, а еще борец, где твой пресс?!

Но встречный в пузо – это было еще полбеды, потому что тут же в мою голову полетел задний прямой боксера, через мои опущенные руки прорезался так называемый кросс. И свет на мгновение погас. Раньше я бы рефлекторно поднял руки – и шиш он бы меня пробил, но сегодня малость отвлекся на попадание в пузо.

Так называемый нокдаун лучше переживать в безопасности, и пускай после темноты перед глазами всё плыло, я плюхнулся на задницу и закрыл голову руками, так чтобы видеть, что делает мой оппонент, смотря в пространство между предплечий.

А оппонент бежал меня добивать – что запрещено в боксе, но почему бы не стукнуть упавшего еще раз для пущей уверенности в победе. Ну что ж, одобряю! Однако Дима и не знал, что его ждали мои цепкие джиу-джитсерские ноги. И тут же мои стопы поймали его подколенное пространство, расщеперив бёдра – и свои, и соперника. Я снова контролировал ситуацию.

Для боксёра батерфляй-гард – защита бабочки из бразильского джиу-джитсу – была явно в новинку. Он даже не понял, чем оно опасно, пока я не взял правой рукой его стопу и не толкнул ногами от себя. Боксёр рухнул, а я очень-очень быстро полез на него.

– Ты опять?! – закричал высокий и сделал шаг ко мне, но не успел – его остановил Гена.

– Да ладно тебе, пусть поработают! – произнёс он, вставая на пути группы поддержки боксёра.