Она исчезла последней

© Н. Б. Буравова, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство Иностранка®

Пролог

Коппе, Финляндия, 1 ноября 2019 года

Сначала добела раскаленная боль.

Нет сил думать. Нет сил сопротивляться.

Ледяная вода парализует все мышцы.

Тело превращается в одну отчаянную мольбу: пусть все скорее закончится.

Вынести это и выжить невозможно.

Но в тот момент, когда ей кажется, что она вот-вот умрет от мучительной рези и жалящего колотья, иглы отступают, сменяясь глубинной болью, поскольку клетки тела пытаются приспособиться к ужасающе низкой температуре.

Поверхность. Нужно выбраться на поверхность. Эта мысль вытесняет все остальное.

Вместо страха, отрицания, непонимания в действие вступает инстинкт самосохранения.

Ноги брыкаются, руки шарят вокруг в поисках той дыры, в которую она свалилась, того пролома во льду.

Вверх, вверх, наконец, голова выныривает из воды, и рот судорожно глотает воздух.

Кислород, внезапно хлынувший в легкие, вызывает выплеск адреналина, и теперь она знает, что делать.

Раз. Перебороть изнурительную дрожь, которая может снова загнать ее под воду.

Два. Выбраться из воды и выползти на лед.

Три. Доползти до твердой земли.

Ей повезло; это стремление прочно зафиксировалось в глубинах мозга.

Некоторые, оказавшись в ледяной ловушке, так и не находят выхода. Последнее, что они видят, – пелена непроницаемого льда, проблеск света на другой стороне. Но она это уже проходила. По крайней мере, у нее есть шанс.

Рука выбрасывается на замерзшую поверхность, туда, где лед не растрескался, и растопыривается пальцами, как страховочный якорь.

Она видит фигуру и помнит, кто это. Зовет на помощь. Во всяком случае, так ей кажется. Рот открывается, но звука нет. А сказать нужно так много.

«Ты ошибаешься. Это не имеет значения. Я никому не скажу».

Человек просто наблюдает. Не пытается прийти на помощь. И потом просто уходит.

Женщина в озере видит малиновые брызги на белом снегу, покрывающем лед, на толстом слое снега, который и заманил ее на самую тонкую, самую опасную часть озерного льда. Красное на белом фоне мучительно красиво, и она почти забывает, что ведь это ее кровь пролилась там. Что рваный след, тянущийся к разбитому льду, остался, должно быть, после того, как она пыталась убежать в безопасное место, а из открытой раны текла кровь.

Ее рука тянется и скользит, тянется и скользит, но ухватиться не за что.

Женщина пытается кричать, но ничего не получается. Стук в голове и колотье ледяной воды украли ее голос.

Да и кто здесь услышит?

Она одна, в западне замерзшего озера, а на мили вокруг лишь березы, лесные звери да сплошное белое безмолвие.

Она не идеальна. Она делала много глупостей. Совершила немало поступков, о которых сожалеет.

Но такого она не заслуживает.

Не предвидела даже в самых жутких кошмарах.

Еще очень со многими хотелось бы поговорить в последний раз. И очень многим сказать, как она их любит, хоть и скупилась на ласковые слова.

Она еще думает, что все будет хорошо. Ведь не может не быть. Не с такими молодыми. Она не может вот так просто умереть. Кто-нибудь найдет ее и спасет.

Тело начинает неметь. Сознание уплывает. Скребущая рука замирает.

Последнее, что она видит перед тем, как ее поглотит ледяная вода, – новый снегопад.

Он завораживает своей красотой.

Нежные, ласковые кристаллики падают ей на лицо. Падают… падают.

И падают.

Лондон, Англия, середина декабря 2019 года

– Твоя первая ошибка, Александр, заключалась в том, что на обед ты повел их в мясной ресторан. Этим ублюдкам не нужны стейк и эль, даже если в вашем хипстерском заведении чипсы подают в алюминиевой корзинке, а стол сделан из переработанного дерева, выросшего в лондонском Тауэре. Им нужен обед в стиле Людовика XIV: портвейн за 400 фунтов бутылка, садовые овсянки [1], которых едят, накрывшись белой салфеткой, ромовая баба, пропитанная арманьяком.

Тут Чарли замолкает, чтобы проглотить горку осетровой икры и запить ее хорошим глотком «Скримин-Игл» [2]. Молчит и Алекс.

– К счастью для тебя, менеджер проекта позвонил мне. И я повел их в Коннахт на «ужин с поваром». Гробаный стейк. Впрочем, ты же дилетант. А мы хотим, чтобы, получив контракт, они остались с нами. Ведь лоббисты им будут нужны круглый год.

Чарли с такой силой хлопает Алекса по спине, что наверняка выбил бы из него то, чем он подавился – если бы он, конечно, подавился.

– Грёбаный стейк, Чарли, – тихо поправляет Алекс. – Грёбаный, «ё», а не «о».

– А я так и сказал.

– И это был выдержанный стейк на косточке.

– Несвежий стейк. Твою ж мать.

– Для Кэссиди будет большой удачей получить этот контракт, Чарли, – говорит Алекс. – Я бросил на это все силы, но правительство еще не решило, что делать с портами, и не может позволить себе технологии, которые эти ребята хотят продать.

– Ну, ведь что-то делать все равно придется, дабы не пускать нищебродов. Такова воля народа. А премьер-министр должен объявить, как будет работать таможня после Брекзита. И тогда почему бы не Кэссиди? Бесконтактный таможенный контроль – это же мечта. Эти братья просто чертовы гении какие-то.

– Думаю, бюджета премьер-министра хватит только на картонные вывески и черные маркеры, – возражает Алекс.

– Значит, нужно больше смазки, ты, непонятливый засранец, – огрызается Чарли и резко встает, чтобы найти Серену, администратора.

Алекс выливает остатки вина себе в бокал и осматривает коллег по работе – сто двадцать человек, собравшихся в большом, тускло освещенном подвальном помещении «Смоковницы». Это ежегодная рождественская вечеринка «Томпсон, Мэйл энд Синклер», или TM&S, для тех, кто не хочет лишний раз утруждаться. Единственная уступка, которую в безупречно выдержанном в национальном стиле ливанском ресторане сделали Рождеству, – центральное украшение столов: простые белые свечи, обвитые замысловатыми ягодными гирляндами. В зале по-прежнему пахнет экзотическим ароматом цеструма, или ночного жасмина; изысканно украшенные медные вазы-амфоры уютно устроились под традиционными арками, а пышные растения, скрывающиеся в углах, напоминают о лете в обрамленных кедрами садах.

Организатор мероприятия выбрал «Смоковницу» исключительно из-за популярности, а вовсе не ради праздничной атмосферы.

Вот же «гробаное» Рождество, думает Алекс.

Начиная работать в здании эпохи Регентства, где размещается TM&S, он полагал, что будет единственным, кто не прошел через Итон или Бейллиол [3]. И главным образом потому, что в офисе все говорили одинаково уныло растягивая слова, как это принято в высших классах. Он ошибся.

Взять хотя бы Кристиана в отделе контроля – парень из семьи рабочих из Лидса. А Аннабель из бухгалтерии выросла в заурядном пригороде Ньюкасла для среднего класса. Невелика разница с Эппл-Дейлом, деревней, где вырос Алекс. Однако Кристиан и Аннабель избавились даже от малейшей северной напевности в речи. В отличие от Алекса, над которым до сих пор безжалостно издеваются из-за его выговора. Его и прозвали «Нержавейкой» – в честь дара, который Йоркшир преподнес всему индустриальному миру, и потому, что Алекс не слишком эмоционален.

Чарли Миллс появился на свет в рабочей семье, обитавшей в многоквартирном доме лондонского Ист-Энда. Но умение, подобно хамелеону, приспособиться к любым условиям отлично служит и Чарли, и Кристиану, и Аннабель в деле, которым занимаются все трое.

В лоббировании.

В великом умении притворяться, будто знаешь все, чтобы убедить других, которые тоже только притворяются, будто знают, что делают, в том, что твой вариант – лучший.

Алекс отличный лоббист, ему и говор незачем подделывать. Он просто подделывает все остальное. Его сестра Вики однажды сказала, что он живое воплощение Дона Дрейпера из «Безумцев» [4].

Вики всегда умудрялась безошибочно формулировать самые тайные страхи Алекса.

В прошлом месяце Алекс работал в команде, пробивавшей контракт для частной страховой компании. Их работа заключалась в подтасовке кое-каких цифр, дабы убедить высокопоставленных чиновников в Министерстве здравоохранения, что койки в государственных больницах обходятся дороже, чем в частных.

Алекс, сын почтальона и учительницы сельской школы, провел презентацию гладко. И лишь он один видел, как с каждым словом из его тела утекает душа.

Сделку с дьяволом подписали, когда представители департамента, небрежно проглядев цифры, заявили, что искали именно такую статистику, дабы обосновать новое направление внутренней политики.

Потом будущие партнеры дружно пересмеивались и чокались чашками с кофе, которые развозили работники на минимальной зарплате.

Чарли возвращается с бутылкой еще более дорогого вина.

Хотя Алекс и не разделяет его склонности к мотовству, они с Чарли по-прежнему остаются лучшими друзьями. Он интересный человек. Первые шесть лет жизни Чарли провел с четырьмя братьями и сестрами в крошечной муниципальной квартирке, где семеро членов семьи теснились в трех крохотных спальнях. Его отец, человек предприимчивый в духе Дэла Боя [5] и Алана Шугара [6], сумел пройти путь сначала от водителя городского автобуса до водителя междугородного, а затем от владельца автобуса до владельца автобусного парка. Именно доходы отцовской колесной империи позволили Чарли поступить в дублинский Тринити-колледж, попасть в который было гораздо проще, чем в престижные английские университеты, но который все же слыл достаточно элитарным, чтобы рекрутеры из TM&S не обращали внимания на явное отсутствие голубых кровей.

Чарли ему по-прежнему симпатичен, несмотря на новообретенный снобизм.

Алексу нравится и Аннабель, но он терпеть не может Кристиана, который, по слухам, обманул одну из стажерок, пообещав обеспечить ей должность в штате. Только партнеры могут выбирать, кто из стажеров останется, и это редко зависит от того, хороши ли они в постели.

– Ты какой-то тихий сегодня, Александр, – замечает Чарли.

– Чарли, старина, ты же знаешь, я этого терпеть не могу, – отзывается Алекс. – В Содоме и Гоморре и то, наверное, веселились скромнее.

– Это твоя проблема, Алекс. А ты, видно, хочешь просто зарабатывать деньги. Не зная, как их потом потратить. Ладно, где собираешься провести Рождество?

Алекс берет вновь наполненный бокал и делает большой глоток.

– Дома, – говорит он.

– А твоя милашка-сестра приедет?

– Слушай, ты же видел только фотографии Вики, – недоумевает Алекс. – С чего вдруг так запал на нее?

– Зато, чувак, на этих фотографиях она – на пляже в Марокко, загорелая, в купальнике из двух ленточек, – мечтательно произносит Чарли. – А я всего лишь человек.

– Знаешь, если она и соизволит вернуться домой, я тебя к ней не подпущу. – Алекс крутит вино в бокале. – Хотя планы Вики мне все равно неведомы. Не разговаривал с ней несколько месяцев.

– Она приедет, не волнуйся, хотя бы для того, чтобы отвлечь внимание от тебя, – подкалывает Чарли, но думает уже о другом, точнее, о другой: о Серене, которая скользит мимо в обтягивающей белой блузке и короткой черной юбке, намереваясь продать одному из их безрассудных коллег еще одну бутылку безумно дорогого вина.

Алекс не хочет возвращаться в Эппл-Дейл на Рождество и уже несколько месяцев пытается придумать оправдание, но – вот же ирония судьбы – человек, который, по сути, зарабатывает на жизнь втиранием очков, не может придумать ничего достаточно правдоподобного, чтобы пустить пыль в глаза родителям. Не под силу ему и сказать: «Ребята, я все это время и сам себе-то с трудом смотрю в глаза, а уж за праздничной индейкой и ветчиной заглянуть в отцовские, чтобы увидеть там осуждение, мне, черт возьми, и вовсе невмоготу».

Он одновременно и опечален, и смирился, что для семьи Эвансов свет в окошке – это Вики. Двадцатишестилетняя Вики, которая только и достигла в жизни, что научилась не беременеть, пока болтается по свету, и звонит домой лишь для того, чтобы попросить у родных денег.

Зато у Алекса есть работа в большом городе и квартира в Марилебоне [7]. А еще он выплатил родительскую ипотеку.

И что с того, если однажды, когда ему было всего, черт возьми, шестнадцать, он совершил ошибку, едва понимая, зачем родился, не говоря уже о том, что надо думать о будущем?

Вот именно, что с того? Да только отец никогда не позволит ему забыть об одном: он взял да и ушел из отцовской империи и стал предателем.

Чарли до конца праздника все увивается за Сереной, но домой ее в конце концов увозит Алекс. Чарли Миллс – самоуверенный малый с кучей денег, но у Алекса денег не меньше, к тому же он на пять дюймов выше Чарли, весит килограммов на двадцать меньше, без залысин, да и вообще, как ни смотри, выглядит куда лучше.

Когда в полшестого утра звонит телефон, Алекс просыпается, думая, что это будильник. Он забыл, что сегодня суббота, не может вспомнить, почему на полу лежат черные кружевные трусики, а дождь так громко стучит в окно его квартиры на верхнем этаже, что утреннюю пробежку, пожалуй, можно и отложить.

Затем видит «Эд» на дисплее и отвечает на звонок.

– Папа?

– Алекс?

– Что случилось? – Алекс осторожно садится в постели.

Серена почти не шевелится. Без макияжа девушка так же красива, поэтому Алекс прощает ей тональный крем, размазанный по его шикарной белой атласной наволочке.

– Срочно приезжай домой, – говорит отец.

Алекс непонимающе моргает и напрягается.

– Что случилось? – спрашивает он. – Что-то с Вики?

Конечно, в первую очередь он думает о Вики. А как иначе? Так называемая работа сестрицы последние годы заключается в том, что она скачет с одного сомнительного курорта на другой. К тому же Вики, как, впрочем, и многие другие, считает автостоп приемлемым способом путешествовать на халяву, как будто с ней все эти кошмарные истории о самодеятельных походниках-любителях, то и дело пропадающих без вести, не могут произойти никогда.

– Мама в больнице. С сердечным приступом.

Алекс резко втягивает воздух.

Маме всего пятьдесят пять, думает он. Рановато умирать.

– Но сейчас ей лучше?

Серена уже просыпается, слепо шарит рукой по простыне, пытаясь определить, где находится.

– Сейчас да. Состояние стабилизировалось. Но тебе нужно приехать сюда. И побыстрее.

Эд вешает трубку.

Алекс смотрит на телефон.

К чему такая срочность, если матери уже лучше?

Эд явно что-то недоговаривает.

Алекс вздрагивает.

Матери лучше… на данный момент?

Одеваясь, он звонит Вики на мобильный. Абонент недоступен, сразу включается голосовая почта.

– Вики, – говорит он, как только пошел сигнал. – Срочно возвращайся домой. У мамы сердечный приступ. Приезжай как можно быстрее.

Алекс колеблется.

– Вот мой новый номер.

«Пожалуйста, не заставляй меня пожалеть, что я его тебе дал», – думает он.

Коппе, Финляндия

– Он опять это делает. Мама. Мама! Он…

– Я слышу!

Агата лезет в бардачок, роется, находит кусок соленой лакрицы и протягивает ее назад. Потом поворачивает голову и оглядывает всех троих детей.

– Олави, прекрати грызть руку. Лучше погрызи вот это. Онни, а ты перестань ябедничать на брата. Эмилия, пожалуйста, присматривай за мальчишками!

Взгляд Агаты возвращается к дороге как раз вовремя, чтобы заметить замершего оленя.

Она сбрасывает и без того небольшую скорость, не нажимая на тормоза, которые просто заставят машину скользить и могут загнать в канаву на границе леса. Машина просто останавливается на утрамбованном снегу.

Они замирают в нескольких дюймах от оленя, который стоит совершенно неподвижно, глядя на капот. В глазах у него поровну пренебрежения и равнодушия.

Сердце у Агаты замирает. Даже дети перестают ссориться и молча разглядывают животное.

Сквозь тучи пробился редкий проблеск зимнего солнца. Необычайно яркий для этого времени года, он заливает все ослепительным белым светом, в том числе и оленя, придавая его светлому меху сказочный серебряный отблеск.

В березовом лесу по обе стороны дороги царит тишина. Ближайшие деревья согнуты чуть не до земли придавившим их снегом, ветви, словно когти, тянутся к дороге.

– Мама, а почему он гуляет по утрам? – спрашивает пятилетний Онни, потому что даже в таком юном возрасте знает, что олени на дороге обычно встречаются ночью.

– Может быть, ему нравится чем-то отличаться от других, – поясняет Агата и нажимает на клаксон. Волшебство разрушено. Олень бросает на нее скорбный взгляд и, царственно вышагивая, уходит обратно в лес.

– А можно мы пойдем за ним? – просит Олави, и Агата хотела бы сказать «да», лишь бы ее восьмилетний сын отвлекся и перестал кусать руки.

– Мне нужно к Мартти, – возражает Агата. Сзади раздается трио обреченных стонов. Они знают и принимают: Агата должна работать, но ведь имеют и полное право жаловаться, что им предстоит полчаса скучать в приемной у врача.

Еще год, говорит себе Агата. Потом Эмилии исполнится пятнадцать, и она сможет присматривать за мальчиками дома, когда Патрика не будет, а Агате не придется искать няню. Собственно, Эмилия и сейчас достаточно взрослая для этого, но Агата не хочет рисковать. Эмилия должна быть достаточно опытной, чтобы не испугаться, если кто-то неожиданно позвонит по телефону.

Или неожиданно появится.

Прежде приемная врача находилась прямо в его доме в центре Коппе, недалеко от дома Агаты, но, когда несколько лет назад практика перешла к Мартти, он открыл более современную клинику на другом конце их маленького городка. Это тоже близко, но Агата предпочла поехать не через Коппе, а в объезд. С появлением новостей всем стало невтерпеж с ней поговорить, и любопытные очертя голову кидаются к машине, поэтому, во избежание столкновений, приходится притормаживать, опускать стекло и сообщать людям эти самые новости. В городке и окрестностях проживает четыреста человек, но, когда в отели «Коппе-Лодж» и «Арктик» заселяются туристы, это число может увеличиваться до тысячи.

Туристы приезжают и уезжают, а жители здесь постоянно и ждут, что их будут держать в курсе событий.

Плюс маленького городка: все всё друг о друге знают. Минус маленького городка: все всё друг о друге знают.

Но Агата не собирается никому ничего рассказывать, пока не решит, как действовать дальше.

В приемной у Мартти секретарша подвесила к потолку химмели и оставила на столе в приемной солому, чтобы пациенты могли сами делать эти традиционные рождественские украшения. Жизнь в приемной может быть очень неспешной: старухи нередко приходят просто поговорить. А иногда и старики.

А иногда никто не хочет говорить, и Мартти просто спокойно работает.

Мальчики шлепаются на колени и принимаются плести химмели наперегонки, чтобы посмотреть, кто победит, сплетя самую сложную геометрическую фигуру. Эмилия падает на диван, подтягивает колени к подбородку и открывает «Тик-ток».

– Постараюсь вернуться поскорее, – обещает Агата, сама мало веря в свои слова. Никто из детей не отвечает, и в порыве вины она дает Эмилии двадцать евро за присмотр за детьми и сулит по дороге домой купить на заправке сластей. Эмилия едва кивает, уже погрузившись в напев поп-песни и плавные движения Эддисон Рэй на сайте с вирусным видео.

У Мартти в кабинете сидит Илон, рыбак.

– Привет, Агата, – кивает ей Илон и опускает голову. Агата мягко касается его плеча, одновременно переглядываясь с Мартти.

– Такой удар, – говорит Мартти. – Но хорошо, Илон, что ты ее выловил.

– Рассчитывал-то на парочку хороших форелек или гольцов, – недовольно ворчит Илон. Он всегда невесел, даже когда спокоен, но сейчас вид у него какой-то безумный. И невыспавшийся. Да он, собственно, всю ночь и не спал. Как и Агата. Они работали до утра и потому до смерти устали.

Агате хочется обнять рыжеволосого мужчину, но она не станет. Илон по четыре-пять часов в день проводит в одиночестве на подледной рыбалке на озере Инари и живет один в доме на отшибе. Он нелюдим даже по финским меркам.

Это Мартти настоял, чтобы Илон пришел сегодня утром к нему на прием. Вчера Илон пробыл на льду гораздо дольше обычного, не говоря о возможной психологической травме.

Впрочем, одного взгляда на Мартти Агате достаточно, чтобы понять: с физическим здоровьем у Илона все в порядке. А вот психическое вызывает беспокойство. Илон потрясен, хотя сам этого не осознает. И ни за что не будет принимать лекарства, которые хочет прописать Мартти.

А завтра опять пойдет на озеро ловить рыбу.

Илон уходит, уверяя, что с ним все будет нормально.

Агата с Мартти переглядываются и пожимают плечами.

Большинство городских старожилов до сих пор называют Мартти «молодым доктором», хотя ему за сорок и здешних жителей он лечит уже семь лет. Усугубляют дело еще и его детское лицо и великоватые очки, которые он то и дело поправляет пальцем, словно школьник за партой.

Агата знает, что Мартти много раз имел дело со смертью. Старость. Автомобильные аварии. Снегоходные трагедии. Но повседневная работа Мартти весьма заурядна. Удаление бородавок. Сломанные запястья. Сотрясение мозга после падения на лыжах. Обморожение. Травмы от домашнего насилия, которые нередки здесь в долгие, суровые зимы.

– Как долго она пробыла в воде, док? – спрашивает Агата у Мартти.

– Трудно сказать, Агата. У трупа температура окружающей среды. Я отправляю ее в Рованиеми. Там сделают вскрытие и скажут точнее. Подозреваю, она оставалась в воде с тех самых пор, как пропала, то есть все шесть недель. На теле нет следов, говорящих, что сначала ее держали в плену, но давайте оставим это экспертам. А родным сообщили?

Агата кивает. Для окончательного опознания потребуется родственник, но Ниам Дойл, которая и сообщила о пропаже подруги, была на озере, когда они бурили лед вокруг небольшой проруби Илона и вытаскивали тело женщины на поверхность. К счастью, Агата успела подхватить потерявшую сознание Ниам, не дав той удариться головой об лед и обременить их второй жертвой.

– И что им сказали? – интересуется Мартти.

– Только то, что известно точно на данный момент, – вздыхает Агата. – Что ее нашли в озере Инари. Утонувшей.

Район Агаты охватывает десять тысяч квадратных километров и несколько туристических курортов. Присматривают за всем этим обширным пространством только она и двое других из Коппе, да еще пара полицейских в городках, расположенных вокруг озера. Иногда, даже в чрезвычайной ситуации, до нужного места добираться приходится несколько часов. После звонка Агата примчалась на озеро через несколько минут. Но это случайность. Просто, когда Илон обнаружил утопленницу, они с младшим сержантом Яником оказались как раз рядом с той частью Инари. Впрочем, не важно, насколько быстро приехала полиция. Женщина была мертва уже довольно давно.

Ее родные наверняка захотят узнать, как и почему она утонула в одиночестве. Почему никого не оказалось рядом, чтобы ее спасти. И не поймут, что в Лапландии до трагедии всегда рукой подать.

Что иногда некого винить, кроме себя.

Хотя в данном случае Агата совсем не уверена.

Лидс, Англия

Двадцать минут Алекс не может найти место для парковки у больницы, с каждой потерянной секундой расстраиваясь все больше и больше. В конце концов он убеждает парня из отделения платных услуг позволить ему припарковаться на обочине рядом, поскольку Алекс очень хорошо умеет убеждать людей сделать что-то, даже если они знают, что этого делать не следует.

Потом короткий рывок к входной двери больницы под проливным дождем.

Мать на втором этаже, в отделении интенсивной терапии, о чем Алекс узнает по дороге. Вот почему у Эда был такой голос, понимает Алекс. Мать, может быть, еще жива, но опасность не миновала.

В прошлом году Алекс пытался уговорить родителей оформить частную медицинскую страховку. Они отказались. Одно дело, когда сын за счет нечестных доходов выплачивает их ипотеку, и совсем другое – запрыгнуть в поезд, который медленно тянет к уничтожению государственную систему здравоохранения.

Алекс объяснил Эду и Сью, что при нынешнем правительстве поезд уже не медленно тянет, а мчится на всех парах. Их романтизированный вариант системы давно отжил свое и скоро вовсе умрет, и они тоже умрут, если вовремя не купят хорошую страховку.

Взбежав на второй этаж, Алекс видит отца, сидящего у палаты матери. Тот уже так сильно наклонился вперед на стуле, что рискует свалиться на пол, если Алекс не успеет его подхватить.

Эд вскидывает глаза на Алекса, почувствовав руку на плече, и выхрипывает одно слово:

– Сын.

Она умерла, думает Алекс. Он видит это в глазах отца, в его убитом горем, опустошенном лице.

– Я приехал быстро, как мог, – произносит Алекс совершенно бесполезные, но кажущиеся нужными слова.

Он думает о Вики, наверняка прослушавшей два его голосовых сообщения. Сейчас она мчится в аэропорт, даже не подозревая, что мать уже умерла. Сестра будет раздавлена.

– Маму ввели в искусственную кому, – Эд кивает на палату позади.

Алекс, растерянный, заглядывает в окошко.

Сью лежит на кровати. Она опутана проводами, светлые волосы, обычно завитые и уложенные, плотно прилегают к голове, а лицо покрыто синяками. Но она еще вполне себе жива. Алекс оглядывается на отца.

С их последней встречи темные волосы Эда заметно поредели, а вот борода, наоборот, стала намного гуще. Эвансы всегда отличались волосатостью. Алекс помнит, как в детстве они все отправились на пляж Уитби, отец нес Алекса и Вики, одну на руках, другого на спине, его голую грудь, покрытую густой черной порослью. Самый сильный человек, какого мы знали, думает Алекс. Во всех смыслах. Качество, которым он восхищался в детстве и ненавидел в подростковом возрасте.

Чего можно достичь, когда твой отец великан?

Алекс недоумевает, отчего Эд так съежился, что могло так подкосить этого великана-силача, что он даже встать не может.

– Как она? – спрашивает Алекс. – Что сказали врачи? Поражен мозг? Или есть что-то другое? Обнаружилось что-то еще?

– С мамой все в порядке, – выдавливает Эд.

Он поднимается, чтобы встать с сыном лицом к лицу.

– Сердечный приступ случился после того, как мы узнали про Вики, Алекс. Она погибла.

Алекс смаргивает.

Мир рушится. Все вокруг начинает кружиться, медленно и сразу убыстряясь. Алекс слышит стук отцовского сердца, его дыхание, чувствует его хватку на своей руке. Но зрение затуманено, лампы над головой гудят, в жилах похолодела кровь.

– Что ты сказал? – спрашивает он.

– Вики больше нет, Алекс.

– Как это? Она же в Финляндии.

– Нам позвонили рано утром. Тогда мать и свалилась.

– Не понимаю. Как она умерла? Что случилось?

Мозг Алекса не воспринимает случившееся.

– На машине разбилась? Упала откуда-то?

Алекс трясет Эда. Он должен знать все, прямо сейчас.

– Утонула, – бесстрастно поясняет Эд, намеренно пряча собственные чувства, чтобы уравновесить бурную реакцию Алекса. – Говорят, пролежала в озере несколько недель. От нее с сентября не было вестей. Но мы не беспокоились. Когда в последний раз разговаривали, она сказала, что там становится все оживленнее, приезжает много туристов. Но надеялись на Рождество все-таки увидеть ее дома. Ты же помнишь, какая она. И звонит-то, если только ей что-нибудь нужно. Бог знает, что там подумают о нас, раз мы даже не хватились, что дочка пропала…

Голова Эда опускается все ниже.

Алекс застыл на месте.

– Она не могла утонуть, – шепчет он, не узнавая собственного голоса.

Он не разговаривал с ней несколько месяцев.

Пыталась ли сестра связаться с ним?

Неужели набирала его старый номер, из раза в раз слыша, что он не обслуживается?

А он намеренно не дал ей новый.

К горлу подступает тошнота.

– У тебя шок, – говорит Эд.

Вики, думает Алекс. Теплое тельце рядом, когда они были маленькими, вредина, которая всегда ябедничала на него родителям. Маленькая девочка, которая однажды написала сочинение, назвав Алекса примером для подражания, поскольку на той неделе брат сделал для нее что-то хорошее. Девочка-подросток, которая таскала у него сигареты и ради развлечения угнала первую его дорогую машину только для того, чтобы позлить его. Женщина, которая в равной мере могла заставить его и смеяться, и грустить…

Вики. Двадцать шесть лет, Вики.

И даже теперь, пытаясь смягчить этот удар под дых, Алекс чувствует нарастающий гнев.

Ведь для сестры так типично – постоянно причинять им боль, идти на такой риск, чтобы в результате погибнуть к чертям собачьим. Да как она посмела? Как Вики могла так поступить с ними?

Алекс отворачивается от отца и, не задумываясь, со всей дури бьет кулаком в стену.

От перелома руки его спасает только то, что это не настоящий бетон, а какая-то дешевая пластиковая перегородка.

Боль пронзает суставы и запястье, и Эд перехватывает его руку прежде, чем Алекс успевает отвести ее назад и добавить к первой вмятине еще одну.

– Нет, – требует Эд.

Алекс послушно опускает руку. Да уже и нет необходимости повторять. Хватило и одного раза, чтобы заместить эмоциональную боль физической.

– Мне нужно, чтобы ты контролировал ситуацию там, – просит Эд, прорываясь сквозь туман. – Я не могу оставить мать.

Алекс сглатывает.

– Кто-то из родственников должен поехать туда, чтобы официально опознать тело.

Алекс смотрит на Эда. Неужели отец ждет, что после таких новостей он сядет в самолет, отправится в чужую страну и будет вести себя как нормальный человек!

Эд пристально смотрит Алексу в глаза.

– Возьми себя в руки. Ты можешь вылететь в Финляндию завтра. Привези ее. Верни мою малышку домой.

Рованиеми, Финляндия

Вокруг автостоянки морга в Рованиеми снег сгребли и свалили в такие высокие кучи, что они выглядят как крепостные стены.

Одноэтажный морг за ними почти не виден.

Агата уехала из Коппе в 6 часов утра, сразу после того, как появился прежний босс и старый друг Патрик, чтобы посидеть с детьми. Путь до столицы Лапландии она проделала за четыре часа, питаясь кофе и домашними корвапуусти [8].

Хмурое непроспавшееся серое утро идеально отвечает настроению Агаты.

Олави трижды просыпался за ночь, кричал, будоража Эмилию и Онни, хотя Эмилия в чисто подростковой манере пожимала плечами. Агата еще толком не отошла и от предыдущей ночи, половину которой провела на озере. И теперь, чтобы прийти в себя, ей нужно было восемь часов спокойного сна.

В конце концов Олави заснул на руках Агаты, припав губами к красному следу от зубов на собственной руке, но она слишком устала, чтобы даже пытаться отодвинуть либо руку, либо голову. Она винит в этом сласти, купленные на заправке по дороге от Мартти, которыми они полакомились после ужина, но в глубине души знает, что причина ночных страхов сына в чем-то совсем другом.

Войдя полшестого в дом, Патрик осторожно разбудил Агату, а затем отнес совершенно бесчувственного Олави обратно в кроватку, где он абсолютно точно будет мирно почивать еще несколько часов. А вот самой Агате такой удачи не досталось.

Полицейский, стоящий на входе в морг, помнит Агату еще по стажировке и отправляет прямо в лабораторию. Венла, кудрявая патологоанатом, приветствует Агату, протягивая кофе. Но Агата понимает, что мочевой пузырь переполнен, ей до зарезу нужно в туалет, и бессознательно переминается с ноги на ногу.

– Ты что, не останавливалась по дороге? – удивляется Венла.

Агата отрицательно качает головой, и Венла объясняет, что дамский туалет не работает, но если она поторопится, то как раз успеет воспользоваться мужским до Леона, смотрителя, который регулярно в пол-одиннадцатого является, чтобы опорожнять кишечник.

– По нему просто хоть часы сверяй, – хмыкает Венла. – Если он когда-нибудь окажется на моем столе, непременно проведу углубленное исследование его толстой кишки. В научных целях.

Агата мочится с небывалой скоростью и обнаруживает, что туалетной бумаги нет, но она предусмотрительна, и у нее в сумочке всегда есть пакет влажных салфеток. Прежде чем уйти, она, поколебавшись, милосердно оставляет несколько штук Леону.

Венла ждет ее с быстро остывающим кофе.

– Потом пообедаем вместе. Я приглашаю, – говорит она Агате. – Устроим девичник. Бог свидетель, при таком количестве тестостерона вокруг мне это просто необходимо. Не говоря уже о том, что сегодня суббота. Мои родители были весьма религиозны и соблюдали субботу, как одержимые. Они б в гробу перевернулись, узнав, что я работаю в священный день. Ты где поселилась?

– В «Нордике», – отвечает Агата.

Они разговаривают, идя по тускло освещенному коридору в лабораторию Венлы. У Агаты перехватывает дыхание при виде обнаженного тела Вики Эванс на столе, но Венла рассматривала труп все утро и продолжает говорить. Агате всегда казалось, что, проводя так много времени с людьми, которые уже не способны говорить, Венла слишком болтлива с теми, кто пока еще разговаривает.

– Я закажу нам столик в «Красном олене», – обещает Венла. – Это за углом. Когда приезжают родственники?

– Сегодня вечером, – отвечает Агата. – Будет только брат. Алекс Эванс.

Она подходит к телу, а Венла берет с письменного стола папку.

– Не хотела бы я быть на твоем месте, – замечает Венла. – Парень ведь, небось, надеется увезти ее домой?

Агата кивает.

Мысленно отметая повреждения, нанесенные телу водой, Агата понимает, что при жизни Вики была хороша собой.

Черты лица у жертвы мелкие и очень симметричные, от маленьких изящных ушек до розовых, красиво изогнутых губ. Даже длинный разрез на груди после вскрытия зашит аккуратными, мелкими стежками.

Женщину обрили, чтобы Венла могла осмотреть рану на голове. На озере у нее были длинные каштановые волосы, мало чем отличавшиеся от собственных темных локонов Агаты, но гораздо более гладкие.

– Как ты и подозревала, – говорит Венла. – Эта травма получена не в воде. Ее ударили еще до того, как она свалилась туда.

– Может, при падении? – спрашивает Агата с надеждой.

– Нет, – говорит Венла. – Ее ударили чем-то металлическим. Один раз. И достаточно сильно. Судя по форме раны, возможно, концом ледоруба. Нападавший правша и ударил, когда жертва стояла лицом к нему или к ней. Умерла она от утопления, но у нее была обширная субдуральная гематома, которая в любом случае привела бы к смерти. Полагаю, она была в обмороке, когда провалилась под лед. Надеюсь, в таком глубоком, что ничего не почувствовала.

Агата вздрагивает.

Протягивает руку и касается лица Вики. Агата не хочет представлять, что чувствовала Вики, оказавшись одна в замерзшем озере, так далеко от дома, так далеко от близких, осознав, что умирает.

– Я понимаю тебя, милая, – шепчет Агата, поглаживая Вики по холодной щеке.

Потом поворачивается к Венле.

– Есть признаки сексуального насилия?

– Никаких. Чистенькая. Вода в любом случае все отмыла бы. Но в области гениталий нет никаких признаков насилия, и одежда не пострадала. Никаких следов наркотиков в крови. Она была очень здоровой, совершенной молодой женщиной.

– Слишком молодой, – говорит Агата.

Агата замечает, что Венла смотрит на нее чересчур пристально, и краснеет. Опускает руку, и патологоанатом отворачивается, делая вид, что занята своими бумагами.

– Как думаешь, в двенадцать не рановато обедать? – задумчиво спрашивает Венла. – Неплохо бы бокал шардоне.

– Хм, – говорит Агата. Она отвлеклась. Венла снова смотрит вверх.

– О чем задумалась?

– О ее домике в курортном комплексе, – говорит Агата.

– А что с ним?

– Я тебе не говорила, что мы там нашли, когда она пропала.

Коппе, Финляндия, зима 1998 года

Кайя жутко продрогла, гоняя собак по замерзшему озеру. А все из-за того, что не стала надевать оленьи унты.

Торопясь выбраться из дома как можно быстрее и тише, просто сунула ноги в ближайшую обувку, а ею оказались домашние туфли.

Возьми она лошадь, это было бы неважно. На лошади она бы согрелась. А так приходится постоянно убирать одну ногу с задней части саней, чтобы помочь собакам на склонах, и ноги начинают мерзнуть. Повезет, если не отморозит палец на ноге.

Как бы там ни было, а виноваты во всем чертовы хаски. Совсем недавно пришлось сказать туристам, что эти собаки и родом-то вовсе не из Лапландии; это всего лишь чья-то придумка, чтобы привлечь да порадовать постоянно растущее число отдыхающих. Тропы, по которым туристов везут в собачьи питомники, каждое утро заново прокладывают для собачьих упряжек, потому что в противном случае животные с их короткими лапами просто увязнут в снегу.

Настоящие лапландцы ездят на лошадях. Ну, если, конечно, не садятся в машину, на снегоход и не встают на лыжи.

Впрочем, если бы она взяла лошадь, муж бы заметил, когда пошел закрывать конюшню. А если бы она взяла машину или снегоход, он бы услышал.

Дрессировка собак – это работа Кайи, а они постоянно лают, так что неважно, что они тявкали и скулили, пока она запрягала их в сани и ехала с горы. Когда она вернется, муж будет еще спать и не поймет, сколько времени ее не было.

На небе ни облачка, а над головой всеми оттенками зелени на фоне миллиона мерцающих звезд ярко сияют «лисьи огни» [9].

Кайе некогда ими восхищаться. Для нее они по-прежнему остаются чудом, хоть и сопровождают всю жизнь, но сегодня вечером она слишком замерзла. Изо рта, когда она кричит на собак, вырываются облачка пара.

И теперь перед Кайей открывается сияние города.

Она идет по тропинке, протоптанной по краю озера туристами, целый день бродящими взад и вперед по льду в поисках развлечений. Вокруг не очень темно. Здесь установили фонари, чтобы гости не заплутали, направляясь на ночные мероприятия. Эта часть леса всегда напоминает Кайе «Льва, колдунью и платяной шкаф», и хорошо освещенную тропинку в снегу Нарнии уже по ту сторону дверцы шкафа.

Оказавшись рядом с городом, Кайя привязывает собак к дереву. Не нужно, чтобы на улицах Коппе на нее обращали внимание. А пешком можно передвигаться незаметно.

Она уже вся дрожит, ей нужно погреться у огня.

Кайя держится в тени, избегая гуляк, вываливающихся из баров, где желающим отдохнуть после катания на лыжах подают пиво и бургеры.

В эти дни в Коппе полно слащавых игрушечных шале, выстроенных только для того, чтобы гости Лапландии думали, будто это своего рода круглогодичная рождественская идиллия. Они ведь понятия не имеют, как сурова зима для тех, кто не приехал сюда на пару недель отдохнуть, а обитает постоянно: упорная борьба за выживание долгие темные месяцы; неимоверные усилия, дабы за сезон заработать столько, чтобы прожить целый год, или уберечь ферму от гибели в какую-нибудь особенно суровую зиму, а эта, похоже, будет как раз такой.

Когда Кайя работает в баре, некоторые туристы иногда говорят, что заразились лапландским безумием и летом непременно вернутся. А она всегда советует приезжать осенью. Летом тут полчища комаров и мошки́. Лапландцы к насекомым привыкли; туристов же съедают заживо.

Кайя обходит нескольких немцев в дорогом лыжном снаряжении, а затем срезает по газону и, наконец, добирается до его дома. Местные по-прежнему живут в городе, хотя туристов сейчас втрое больше, чем раньше, и их число все растет. Впрочем, народ, похоже, нашел золотую середину. Туристов незаметно направляют в коммерческие бары и рестораны, которые обеспечивают горожан работой; а местные жители ходят в те магазины и общественные места, где их не обдирают как липку.

Кайя думала, что тоже приспособится, но не получилось: застряла на склоне чертовой горы на оленьей ферме. Она стучит в заднюю дверь, три коротких стука.

Он открывает дверь, и любопытство на его лице быстро сменяется угрюмостью.

– Что ты здесь делаешь? – шипит он.

Кайя ошеломлена. Прошлой ночью они обнаженными сплетались в страстных объятиях. А сейчас он смотрит на нее, словно на комок грязи, который вдруг обнаружил у себя на сапоге.

– Мне нужно с тобой поговорить, – просит Кайя.

– Сегодня вечер среды, – рявкает он. – Ты же знаешь, что по средам она здесь.

– Но я…

Он оглядывается через плечо, прислушиваясь к раздавшемуся шуму.

– Уходи, – и толкает ее в плечо.

Кайя шокирована. Никогда в его прикосновениях не было ничего, кроме желания приласкать. Никогда в его тоне не слышалось ничего, кроме любви.

– Я забыла, что сегодня среда, – лепечет Кайя. Она не забыла. Ей просто необходимо было увидеть его. – И очень замерзла. Ты не можешь придумать какое-нибудь оправдание, почему я здесь? Можно я зайду и погреюсь?

Кажется, он задумался, и Кайя знает, что все будет хорошо. Он просто удивился, увидев ее. Она застала его врасплох. Она бы тоже обомлела, явись он к ним домой, когда там муж. Сегодня незачем даже свои новости ему рассказывать. Их можно и в другой раз рассказать. Сейчас ей хочется только горячего кофе и тепла его камина.

– Нет, – отрезает он. – Иди в бар. Завтра поговорим.

И закрывает дверь.

Кайя стоит, ошеломленная. Через дверь ей все еще слышен его голос.

Он объясняет подошедшей жене, что это ломилась какая-то пьяная туристка.

У Кайи мелькает мысль постучать в дверь, выманить жену и сказать ей правду: я никакая не пьяная туристка, я женщина, которая последние полгода трахается с твоим мужем.

Но удовлетворение от мести будет мимолетным.

Поэтому она поворачивается и крадется обратно в город, поджав хвост и обуреваемая весьма неприятным предчувствием, что все пойдет не так, как задумывалось.

Возлюбленный не собирается ей ничем помогать в нынешнем затруднительном положении.

Ведь как посмотрел-то, когда она имела наглость постучать ему в дверь не в тот вечер.

Пожалуй, может и убить, когда узнает, что она сделала.

Хельсинки, Финляндия, 2019 год

Чарли заказал Алексу билет в Хельсинки в первый класс на кредитную карту компании.

Алекс прекрасно видит, что это далеко не привычный ему первый класс, но благодарен за занавеску, отделяющую два передних ряда от эконом-класса, а также за внимание стюардессы, хотя за него в гораздо меньшей степени: слишком уж его много. Он отказывается от бесплатного шампанского, что девушка воспринимает как личное оскорбление, а в обед вступает в бой, требуя вместо еды бренди. Стюардесса соглашается на бренди, но только если он возьмет и еду. Все оплачено. Еду подогрели. Нет, ее нельзя передать другому пассажиру. Может быть, для Алекса еще только утро, но на самолете другой часовой пояс с двухчасовой разницей, и уже наступило время обеда.

Алекс сдается, потому что это проще, чем бороться с этим маленьким авиадиктатором. Он вспоминает, что не ел со вчерашнего дня, когда отец заставил его проглотить подсохший бутерброд с ветчиной в больничном буфете, после чего они вернулись в Эппл-Дейл. Перед отъездом из больницы Алекс поцеловал мать, всей душой надеясь на лучшее. Она была все так же в коме. Алекс ужасно боится, что она умрет, пока он будет разъезжать, организуя перевозку тела сестры. Какими словами вообще можно описать всю эту историю? Как его семья практически мгновенно уменьшилась на двух человек, и ни с одним из своих близких он не был рядом, когда это произошло.

Обед упакован в маленькую коробочку из фольги, и пар, который выходит, когда он ее открывает, едва не обжигает ему руку. Алекс съедает все вместе с десертом, выпивает бренди, а затем берет еще бокал шампанского и кофе. Самочувствие сразу становится отвратительным. Стюардесса же, одержав эту пиррову победу, довольна.

Они прибывают в Хельсинки, и Алекс пока не понимает, до какой степени не готов к этой поездке. В аэропорту хорошо топят, и он снимает свитер, направляясь через вестибюль в сторону Шенгенской зоны, чтобы пересесть на другой рейс. Пассажиры, садящиеся в крошечный самолет, вылетающий в Рованиеми, одеты совершенно по-другому. На Алексе костюмные брюки и рубашка, в одной руке чемоданчик с парой джинсов, запасной рубашкой и джемпером, через другую перекинуто кашемировое пальто. Справедливости ради, выходя из дома, он собирался переночевать в родительском доме и вернуться на следующий день. Да и арктической экипировки у него негусто. Алекс предпочитает отдыхать в более жарком климате, а не в более холодном, чем тот, который он и без того вынужден терпеть.

Между тем вокруг все одеты как для лыжной прогулки.

Оказавшись опять на борту, он заказывает виски, чтобы согреться, и запивает бесплатным стаканом морошкового сока.

Вряд ли все это так уж надолго, говорит он себе. Хотя представления не имеет, сколько времени нужно, чтобы привезти домой из чужой страны мертвую сестру. Наверное, пару дней. Деньги не проблема, да и финны наверняка хорошо справляются с такими делами. Чарли проконсультировался с британским Министерством иностранных дел, и там его более-менее успокоили. Их участие, скорее всего, не понадобится, но, конечно, в случае чего они готовы оказать поддержку.

В крохотном аэропорту, держа в руках карточку с его именем, ждет контактное лицо из полиции – Агата Коскинен. Маленькая женщина с темными вьющимися волосами, добрым круглым лицом и глазами человека, который много улыбается.

Одежда на ней более подходящая для здешнего климата, чем у Алекса. Не форма. Ее наряд состоит из мягкой куртки до колен поверх шерстяного джемпера и джинсов, а также ботильонов на меховой подкладке.

Агата бросает взгляд на его тонкое пальто и кожаные туфли, и он слышит, как она ругается себе под нос.

– Вам нужно ждать багаж? – спрашивает она его с ноткой надежды в голосе.

– Нет, но я хотел бы зайти в туалет.

Он оставляет ее с телефоном в руке рассылать эсэмэски, а сам идет освобождать мочевой пузырь от виски и морошкового сока.

В безупречно чистом туалете мужчина помогает перевозбужденному пятилетнему ребенку мыть руки. Малыш без устали подпрыгивает.

– А когда мы увидим Санту? Он сегодня вечером придет, а потом еще и в сочельник? А он мне подарит игровую приставку? А эльфы настоящие?

Они англичане, как и Алекс, но Алекс молчит. Тщетно. Он ведь тоже одет как англичанин.

Отец улыбается Алексу в зеркале.

– Пять штук уже окупились, – говорит он Алексу.

Алекс кивает в ответ, вяло улыбается малышу и уходит.

Агаты не видно, но неподалеку ждут мать и дочь, другая половина английской семьи. Маленькая девочка, лет двух-трех, не больше, кружится, широко раскинув руки, снова и снова повторяя слово «снег», а мать смеется.

И давно забытое воспоминание бьет его, как удар под дых.

Вики в таком же возрасте кружится под легким снегопадом. Делает снежного ангела. Прилив нежности, которую он испытывал к младшей сестре, сам будучи ребенком, наблюдая за ее безудержной, незамутненной радостью.

Алекс закрывает глаза. Воспоминание было похоже на прыжок во времени. Невозможно поверить, что все это было, как невозможно поверить и в то, что сестра мертва. Какие могут быть воспоминания, если ее нет?

– Извините, – говорит Агата. Она уже рядом. – Я подогнала машину ближе к двери, чтобы вам не пришлось идти далеко.

– Хорошо. А что, так холодно?

– Ну, еще не так, как в январе.

Алекс переваривает ее слова.

Они выходят из аэропорта, и Алекс, считавший, что видел снег, поскольку вырос в суровых йоркширских зимах, понимает, что на самом деле никогда не видел настоящего снега. Снаружи, куда ни посмотри, – снежное царство, горы снега.

Следующим он замечает, что все вокруг ходят нормально. И замечает это как раз в тот момент, когда у него земля уходит из-под ног.

Все остальные, разумеется, в зимних ботинках, в валенках. Даже дети лучше держат равновесие.

Агата хватает его за руку, не давая упасть.

И тут на него нападает холод. Алекс никогда не чувствовал ничего подобного. Холодно так, что кажется – высуни язык, и он тут же обледенеет. Снег даже не хрустит. Пахнет свежестью. Лицо горит, словно кожу с него начисто сожгло.

– Я приготовила вам в отеле кое-какое снаряжение, – улыбается Агата. – Остается доставить вас туда целым и невредимым.

– Я… с-спасибо, – бормочет он, стуча зубами.

Алекс полон благодарности за такое проявление заботы. Сейчас он почку бы продал за подходящую одежду.

Агата ведет его к пассажирской двери и ждет, пока он усядется, прежде чем перейти на водительскую сторону. Алекс трясущимися пальцами пытается пристегнуться. Кое-как управившись, кладет руки под себя и раскачивается взад-вперед, пытаясь вернуть им чувствительность. А ведь он провел снаружи не больше минуты.

Агата включает отопление на максимум, и они отправляются.

Повсюду мелькают указатели на «Деревню Санты». Сквозь заснеженные деревья посверкивают отблески освещенного неоновым светом туристического Северного полюса.

На перекрестке Агата поворачивает направо, и Алекс понимает, что они едут совсем не туда, куда автобусы везут семьи отдыхающих.

– Сейчас морг закрыт, но утром вы сможете увидеть сестру, – негромко произносит Агата.

Алекс сглатывает.

– Если хотите, можем сегодня вечером в отеле поужинать вместе. Я ведь тоже там поселилась. Но можете ужин и в номер заказать. Ну, и, разумеется, прогуляться по городу, если хотите – как только мы вас должным образом оденем. Рованиеми… он красив, по-своему. Думаю, дома здесь куда менее высокие, чем те, к которым вы привыкли. Во время Второй мировой войны город был почти полностью разрушен, так что практически все пришлось отстраивать заново. В это время года здесь очень празднично.

– Пожалуй, останусь в отеле, – Алекс передергивает плечами. Затем, помолчав, продолжает: – Но с вашей стороны очень великодушно позаботиться обо мне. Уверен, у вас есть семья или… – Алекс опять умолкает. С зеркала заднего вида свисает брелок для ключей: фото детей в небольшой рамке. Но сил на светскую беседу у него нет.

Агата сама заполняет паузу.

– Я остановилась в отеле, потому что вообще-то живу в Коппе. Это довольно далеко отсюда.

– Вот как. Значит, вы работаете в тех местах, где ее нашли? Я думал, вы из полиции Рованиеми.

– Нет.

Алекс искоса смотрит на Агату.

– Значит, вы знали ее?

Пауза.

– Может, и видела когда-нибудь в городе. Я редко бываю в «Лодже», разве что какую-нибудь проблему приходится решать. И почти никогда не ем и не пью там. Цены-то заоблачные – для туристов. Когда подруга сообщила, что ваша сестра пропала, я просмотрела много фотографий, поэтому и кажется, будто знаю ее лучше, чем на самом деле.

Алекс возмущен.

Шесть недель. Полтора месяца. По словам отца, именно столько времени о Вики не было ни слуху ни духу.

– Почему же нам никто не сообщил, что она пропала? – негодует он.

Агата не спускает глаз с дороги.

– Непонятно было, действительно ли она пропала. Взрослые ведь могут приходить и уходить, когда захотят. Никаких признаков криминала. Ее подруга две недели ждала, не заявляя в полицию. Да и потом заявила с большой неохотой. Никто ведь не хочет обращаться в полицию по вопросам, которые кажутся пустяковыми. А проводники на курорте – птички вольные, как все убеждены. Эдакие авантюристы. Да и не искал ее никто. Я имею в виду родных. Она ведь не указала ближайших родственников, к которым можно обращаться в случае чего. Это было необычно. Чаще в таких случаях именно родственники обращаются в полицию.

– Однако, чтобы сообщить о ее смерти, вы нашли нас достаточно быстро, – упрекает Алекс.

– Так здесь задействованы разные протоколы, – отбивается Агата.

– Шесть недель, – повторяет Алекс. – О ней никаких сведений не было шесть недель, а вам здесь, похоже, все равно.

– Мне – нет. Но одного моего беспокойства недостаточно, чтобы связаться с британским посольством. Родственники никаких запросов не шлют, данных, что Вики как-то пострадала, нет… Алекс, я уверена, вы и сами знаете, что требуется, дабы официально объявить кого-то пропавшим без вести. Шесть недель могут показаться долгим сроком, но на самом деле, когда речь идет о взрослых, это не так.

– Но подруга-то забеспокоилась. Кто она?

– Ниам Дойл. Ирландка. Как я уже сказала, она не хотела даже сообщать об этом. Сначала решила, что Вики просто уехала и даст о себе знать позже. Через некоторое время Ниам попыталась до нее дозвониться. Думаю, больше всего подруга заволновалась, увидев, что у Вики давно нет обновлений в соцсетях. А вот меня это как раз не встревожило. Когда люди по какой-либо причине решают пропасть из виду, то предпочитают не появляться в Инстаграме. Я открыла дело просто на всякий случай, и мы поговорили с людьми в отелях и в деревне. Но вскоре наступил декабрь, а как только дело идет к Рождеству… В Коппе это самое горячее время.

Алекса, который и без того на пределе, все это начинает бесить. Он чувствует, как внутри назревает старое, но знакомое чувство, которое он научился подавлять. Ему хочется огрызнуться на эту женщину, на ее спокойный размеренный тон. Спросить, а не забыли ли про Вики, потому что в декабре в этом городе, Коппе, всех волнует только, как побольше заработать.

Но Алекс сдерживается. Поскольку, хоть и злится, понимает, что гнев его бесполезен и направлен не по адресу. Он в ярости оттого, что сестра мертва. А вовсе не оттого, что ему не сообщили о ее исчезновении.

На это злиться бессмысленно. Пора бы и понять. Как сказала Агата, это он должен был заявить о ее исчезновении.

Поэтому Алекс проглатывает свою ярость, но знает, что женщина-полицейский ее чувствует, потому что плотно сжимает губы, а потом произносит:

– Мне очень жаль.

И не говорите, думает Алекс.

– Вики перестала оставлять работодателям сведения о своих ближайших родственниках, – объясняет он через несколько минут. – Несколько лет назад в Италии она напилась и попала в аварию на мопеде какого-то парня. Копы позвонили родителям, и у них чуть не случился нервный срыв. Вики решила, что, если нечто подобное повторится, лучше она сама расскажет нам в свое время, когда все уляжется. Глупо, но с ее точки зрения логично. Она знала, что нас всех беспокоит ее образ жизни. И не хотела давать нам очередной повод сказать: «А мы тебя предупреждали».

– А, – говорит Агата.

Алекс смотрит в лобовое стекло. В лучах фар виден снег. Один только снег. Везде. Может быть, здесь и есть жизнь, но только не на этой пустынной дороге. Здесь так безлюдно, что он удивляется, когда перед ними вдруг вырастает город с низкими крышами и кварталами баров и ресторанов.

Рованиеми.

Алекс косится на женщину. Она глубоко задумалась.

Один из навыков Алекса – умение читать людей.

И в этот момент он точно может сказать: Агата что-то недоговаривает.

В отеле «Нордик» он открывает дверь своего номера и попадает в абсурдно огромные апартаменты. Уж Чарли расстарался. Партнеры могут его за это прищучить, но Чарли покажет статистику прибылей, которые Алекс принес в этом году. Впоследствии это, без сомнения, вычтут у него из премии, но вот тогда и можно будет об этом побеспокоиться.

Алекс бросает чемодан на пол, сбрасывает с кровати нелепую мягкую игрушку – хаски, которую, очевидно, предлагается купить за двадцать евро, – и падает на покрывало, уставившись в мягко освещенный потолок. Евро. У него их нет. Даже в голову не пришло поменять валюту в аэропорту. Он прилетел в Финляндию в непрактичных кожаных ботинках и пальто «Барберри» с фунтами в кармане. Подготовился хуже, чем к прогулке по пляжу в Брайтоне в зимний день.

Очень не хочется вставать. Чтобы добраться сюда, и то потребовалась уйма сил. Но Алекс поднимается, раздевается и долго стоит под душем в современной ванной, отделанной черной плиткой, затем натягивает свежую рубашку и джинсы.

Вернувшись в ванную, наливает из-под крана стакан ледяной воды и глотает две таблетки аспирина. Отражение в зеркале показывает налитые кровью глаза и бледную кожу. Он выглядит как кусок дерьма.

Алекс набирает сообщение отцу, что добрался благополучно, когда раздается стук в дверь. Он открывает и видит Агату с несколькими громоздкими сумками.

– Термобелье, комбинезон, теплые сапоги, зимняя куртка, шапка, рукавицы и шерстяной свитер. У вас примерно тот же размер, что у моего друга. Надеюсь, я угадала. Сапоги в любом случае должны быть великоваты. Их нужно носить с двумя парами носков.

– Рукавицы? – У Алекса больше нет слов.

– Они лучше перчаток, – говорит Агата. – Пальцам будет теплее вместе, чем по отдельности.

– Да что вы?

– Уверяю вас. Ну как, идем ужинать?

Алекс кивает.

Он пройдет через все это. Поесть, попить, поспать. А завтра организует гроб и самолет, чтобы вернуть Вики домой.

В ресторане царит полумрак. Черные кожаные диваны, стены из тикового дерева, столы освещены одинокими свечами в оправе из сосновых шишек.

Алексу даже меню не прочесть. Агата заказывает для них обоих: себе бургер, Алексу – местную рыбу. Вроде бы она сказала «окунь», но в тот момент он мысленно поточнее формулировал вопросы.

Она интересуется, не хочет ли Алекс выпить. Он отказывается. За последние двое суток выпивки было более чем достаточно, и заливать горе алкоголем ему совсем не хочется. Среди его сотрудников есть несколько человек, которых можно назвать не иначе как высокофункциональными алкоголиками. И он не станет одним из них.

– Ну, надеюсь, вы не возражаете, – говорит Агата, отпивая красное вино из бокала, который ей принес официант. – У меня дома трое детей, и я очень редко оставляю их одних на ночь. – Она моргает, затем быстро добавляет: – Впрочем, это вовсе не праздник.

Алекс пожимает плечами.

– Вы слишком молоды, чтобы иметь троих детей, – удивляется он.

Теперь ее очередь пожимать плечами.

Он бы сказал, что Агата его ровесница.

Около тридцати, трое детей, работает в полиции. Либо у нее очень надежный партнер, либо она какая-то суперженщина.

Приносят еду. Алекс не планировал сразу переходить к вопросам, но едва Агата откусила от своего гамбургера первый кусочек, как он понял, что больше не выдержит.

– Как это произошло? – спрашивает он.

Агата откладывает бургер и торопливо жует, стремясь проглотить как можно быстрее. Опасаясь, что она подавится, он продолжает говорить, чтобы дать ей время.

– Вики любит… любила жить на грани. Нырнуть поглубже с аквалангом. Прыгнуть с тарзанкой. Спуститься со скалы на канате. Полазать по горам. Но ни разу ничего себе не сломала. Даже когда вылетела с багажника мопеда того Ромео в Италии. Насколько я понимаю, ей не повезло, наверное, лед был слишком тонким…

Алекс останавливается, натолкнувшись на хмурый взгляд Агаты.

– Это ведь был несчастный случай, верно? – уточняет он, хоть и уверен: ну а как иначе. Сестра гуляла по замерзшему озеру одна в глуши и утонула.

Агата опускает голову, затем поднимает и встречается с ним взглядом.

– Я так не думаю.

У Алекса кровь отливает от лица.

Агата отодвигает тарелку с едва тронутым гамбургером.

– Мне жаль. Надо было сказать это раньше. Но вы выглядели таким усталым и… огорошенным. Я хотела, чтобы вы сначала хоть чего-то поели и немного поспали. Наверное, это было глупо. Конечно, вы хотите знать, что произошло. Мы… мы полагаем, что перед тем, как оказаться в воде, она получила серьезную травму головы. Ее чем-то ударили.

– То есть вы хотите сказать, что смерть моей сестры была преднамеренной? Что ее убили?

Агата кивает. У Алекса сжимается горло.

– Кто?

Агата качает головой.

– Мы не знаем. Пока.

– И все это время она была в озере? – задумчиво спрашивает Алекс. Сказанное Агатой до сих пор не укладывается у него в голове. – То есть ее убили сразу? В тот же день, когда она пропала? Или ее… ее сбросили в воду позже?

Агата открывает и закрывает рот. С тарелки Алекса поднимается запах еды. Окунь. Озерная рыба, вспоминает он. Чувствует, как к горлу подступает желчь, и резко отталкивает тарелку.

Агата вскакивает. Горстка посетителей оглядывается.

– Извините, – бормочет Алекс. – Просто, услышав эту новость, мать попала в больницу с сердечным приступом. Там я и узнал. Пошел ее навестить, и мне сказали, что Вики утонула. Я не… не понимаю, что происходит.

– Я понимаю, вам сейчас очень тяжело. – Агата сочувственно наклоняет голову.

– Мне нужны факты, – требует Алекс. – Что случилось с моей сестрой? Кто мог напасть на нее? У вас подозреваемый хотя бы есть?

Агата колеблется, затем наклоняется ближе.

– Когда мы связались с вашими родными, нам было точно известно только одно: ваша сестра утонула, – начинает она рассказывать очень тихим голосом. – И, как мне сказали медики, это официальная причина смерти. Ее тело нашел в озере Инари местный рыбак. Илон. Хороший человек, здорово помог нам, все время держал ее за руку, пока мы хорошенько не разбили лед вокруг и не вытащили тело. А это заняло несколько часов.

Я заметила рану на голове, когда мы достали ее из воды, но не знала, что произошло: возможно, она ударилась обо что-то головой, падая в воду, или уже под водой, из-за чего потеряла сознание и не понимала, что происходит. Однако сомнения были. Ведь всех здешних проводников учат, как себя вести, если под тобой проламывается лед и ты уходишь под воду. А сегодня утром наш патологоанатом подтвердила, что, судя по направлению и глубине раны, ее нанесли рукой. Вики могла убегать от нападавшего и провалиться, или нападавший столкнул ее под лед. Никаких следов, что перед смертью ее… следов посягательства нет. Точное время смерти из-за всех этих обстоятельств установить трудно, но, по мнению судмедэксперта, она погибла, скорее всего, примерно тогда же, когда пропала без вести.

Агата прерывается и переводит дыхание.

Алекс делает глоток газированной воды. Во рту так пересохло, что он едва чувствует язык.

– Мы ищем подозреваемых, – говорит Агата. – Но пока очевидных мотивов для убийства нет. Вчера начали опрашивать персонал «Лодж». Еще не закончили.

– А ее телефон вы проверяли? Электронную почту? Вы сказали, что в соцсетях ничего нет, а в ее аккаунты заходили?

– Телефона при ней не было, и сигнал пропал. Возможно, мобильный ушел в воду вместе с ней. Мы пока не получили административный доступ к ее соцсетям, чтобы проверить личные сообщения и удаленные посты. Разрешение на это занимает больше времени, чем хотелось бы. А вот электронную почту мы открыли. Нам удалось угадать пароль. Это оказалось ее имя и день рождения. Достаточно распространенный. Там ничего особенного не нашлось. Кстати, вы, случайно, не знаете, какой пароль мог быть у Вики для аккаунтов в соцсетях? Когда мы попытались его сбросить через электронную почту, нам не ответили, поэтому, может, она настраивала их со старого почтового ящика.

Алекс качает головой. Он недоумевает, почему Вики просто не сохранила пароли на ноутбуке. Да еще вернулось это мучительное чувство, как будто он должен спросить что-то еще, или Агата что-то недоговаривает.

И тут вдруг его обжигает догадка: у него есть сведения, которых, судя по всему, нет у Агаты.

Он сам не понимает почему, но ничего не говорит.

Пока рано. Сначала нужно узнать, с чем придется иметь дело.

– Значит, идет расследование, – произносит Алекс вместо этого. – И кто его ведет? Британские сыщики могут приехать?

– Конечно, мы можем сотрудничать с британскими властями, – отвечает Агата. – В этом районе очень много туристов, и в прошлом у нас были смертельные случаи, когда мы консультировались с министерствами иностранных дел и полицией других стран и держали их в курсе. Но расследование буду вести я. К сожалению, все это означает, что мы не можем выдать ее тело вам так быстро, как хотелось бы…

– Расследование ведете вы? – недоверчиво переспрашивает Алекс. – Но вы…

Агата ждет.

– Вы слишком молоды.

– Мне тридцать пять, – возражает она, – и я начальник полиции Коппе и его окрестностей. Под моим началом служат два сотрудника…

– Два сотрудника? – Алекс чувствует, как гнев, вроде бы подавленный, вырывается наружу. – Как вы с командой из трех человек собираетесь проводить расследование убийства?

– Плюс полицейские из прилегающих районов, да еще и полная поддержка штаб-квартиры здесь, в Рованиеми.

– Извините, но это смешно, – говорит Алекс. – Я-то думал, вы занимаетесь связями с общественностью. Сидим тут спокойненько, обедаем, а убийца моей сестры…

Он не находит слов от возмущения. Милая женщина перед ним выглядит, словно ее ударили, но он не чувствует угрызений совести. Все, что он старательно смирял последние полтора дня, наконец-то вырвалось на поверхность. И уже неважно, бессмыслен его гнев, по адресу или нет, но повод перед ним – Агата.

Алекс чувствует, как знакомый жар, который он обычно умеет сдерживать, растекается по крови горячими пузырями. Он просто хочет, чтобы кто-нибудь сказал, что все это дурной сон, ошибка и что Вики жива, и с ней все в порядке. Хочет увидеться с Вики и сначала наорать на нее, а потом сказать, как любит и всегда любил, и она его сестра, независимо от того, что было сказано или сделано.

Извиниться, что не звонил ей и лишил ее возможности позвонить ему. Что думал, будто у них в запасе еще вагон времени и что те месяцы, на которые он ее отключил, на самом деле не так уж и важны.

– Вам не раскрыть ее убийство, – рычит он на Агату. – Она пропала шесть недель назад, а вы даже не озаботились.

– Как и вы, – парирует она, и, хотя лицо ее сразу же наполняется сожалением, слово уже вылетело.

Алекс встает и уходит из-за стола.

А в лифте снова думает о рассказе Агаты. Как полиция проверяла электронную почту Вики.

У Вики было два почтовых ящика.

Один для всех, а другой только для него.

Нет ли во втором чего-то, способного объяснить Алексу, что же все-таки произошло?

Алекс резко просыпается, хватая воздух ртом. Возможно, ему снилась Вики, возможно, он даже представлял, как она тонет.

Он трет грудь, пока стеснение там не проходит и сердце не успокаивается.

Потом поудобнее садится на кровати и тянется к телефону.

Отец берет трубку после двух гудков, голос у него усталый. Алекс тут же вспоминает, что между Финляндией и Англией разница в два часа.

– Ты еще спал? – спрашивает он.

– Сейчас половина пятого, – отвечает отец.

– Я идиот, прости. Позвоню позже.

– Но я и в самом деле уже не спал. Да и будильник поставлен на пять. Собираюсь к матери. Ты… – отец осекается. – Ты ее видел?

– Пап… – Теперь очередь Алекса запинаться. Как это сформулировать?

– Ну, что, что?

– Сотрудница полиции, которая меня встретила… Она сказала… это не несчастный случай.

В трубке на несколько секунд повисает тишина.

– Вики всегда рисковала, – прерывает ее Эд. – Я читал: на этих озерах лед местами может быть тонким…

– Я знаю, – говорит Алекс. – И тоже так думал. Но…

– Нет. Молчи. Не может этого быть.

– Папа, ее убили.

Алекс сообщает новость со стыдом, словно это его вина.

Несколько мгновений Эд глубоко дышит.

– И уже известно кто? – выдавливает он, наконец.

Если бы Алекс знал кто, он бы уже разобрался с ублюдком.

– Нет. Или просто мне не сказали.

– Значит, будет расследование?

– Да.

– Финны будут вести?

– Да, – вздыхает Алекс. До вчерашнего вечера на вопрос, как он относится к финской полиции, ответ был бы: «Да замечательно, я уверен, они там одни из лучших. В скандинавских же странах все так, разве нет? Цивилизованно. Эффективно».

Но теперь сестра мертва. Убита. И Алекс предпочел бы общаться с английскими сыщиками, с теми полицейскими службами, в которых он хоть что-то понимает и может ориентироваться.

Отцу же Алекс говорит:

– Я уверен, они знают, что делают.

Отец не отвечает.

– Я останусь здесь, – спешит добавить Алекс. – Тело пока не выдают. Надо выяснить, что происходит.

– Хорошо. Не позволяй себя обмануть. Докопайся до правды.

Алекс молча кивает.

– И, Алекс, – осторожно добавляет Эд, – я понимаю, что ты можешь задумать. Я размышляю о том же. Но когда ты узнаешь, кто ее погубил, пусть полиция делает свое дело. Не думай, что вопрос можно решить кулаками. Ты меня слышишь? Пусть эта сволочь живет с тем, что натворил.

Алекс делает глубокий вдох.

– Ради всего святого, папа!

– Помнишь, в больнице, – продолжает Эд, – ты вышел из себя. Принялся молотить кулаками в стену.

– Потому что узнал, что моя сестра умерла.

Отец молчит, и Алекс не развивает тему. Тема давняя. Сейчас не время об этом говорить, да и незачем. Он взрослый мужчина, у него успешная карьера, успешная жизнь, что бы там ни думал отец.

Они прощаются, оставив многое невысказанным.

Проходит целых пять минут, прежде чем Алекс успокаивается.

Затем набирает номер Чарли.

Чарли уже встал и идет в офис. Алексу фоном слышны звуки лондонского часа пик.

– Алекс, чувак, привет. Ужас. Просто ужас. С перелетом и отелем все в порядке? Тут все про тебя спрашивают. Рождество-то уж совсем на носу. И девушка такая милая. – Чарли переводит дыхание. – Алекс, приятель, мне просто любопытно, ты помнишь, где оставил полное досье на Кэссиди? Впрочем, ладно, не беспокойся. Сам найду. Чем тебе еще помочь? Нужны билеты? Похоронное бюро?

– Ее убили, Чарли, – говорит Алекс.

– Твою ж мать.

Чарли погружается в несвойственное ему молчание.

– Я останусь здесь, наведу справки, – добавляет Алекс. – Здешняя начальница полиции, судя по всему, недавно на должности. Вчера вечером огорошила меня между делом, пока жевала бургер.

– Черт возьми.

– У меня накопилось несколько недель отпуска.

– Договорились. Партнеры поймут. Если ты вернешься после Нового года, никто и глазом не моргнет…

Алекс морщится. Ему трудно представить себе возвращение к нормальной жизни и, вообще, как все будет после этого.

– Что еще? – говорит Чарли. – Может, хочешь частного сыщика? Я знаю нескольких. Один помогал моей приятельнице: ее муж трахал свою секретаршу. Так сыщик собрал на него симпатичненькое такое досье, а потом она шикарно надрала ему задницу в суде.

– Пока не нужно. А файл Кэссиди у меня на рабочем столе. Пароль ты знаешь.

– Тяжелые времена, Алекс. Если тебе что-нибудь понадобится, я всегда на связи, верно? Деньги там, контакты, да что угодно. Только скажи. А с материалами Кэссиди я разберусь. Позабочусь, чтобы в правительственных кругах посочувствовали твоему нынешнему затруднительному положению. Должны же они передать кому-то контроль над портом. Оставь это мне.

Алекс торопливо прощается. Ему сейчас наплевать и на клиентов, и на государственные контракты. Дав отбой, он безучастно смотрит на 4K-виды Лапландии, сменяющие друг друга на экране телевизора.

Агата уже ждет внизу за завтраком со шведским столом. Алекс бормочет извинения, что убежал с ужина; она отмахивается и в свою очередь извиняется за бестактность.

Порядок восстановлен, но он по-прежнему молчит о втором почтовом ящике Вики. Его любительская попытка взломать его прошлой ночью перед сном не увенчалась успехом, и он полон решимости сначала самому проверить этот ящик и только потом сообщить Агате о его существовании. Насколько ему известно, Вики пользовалась им только для переписки с ним, но что, если он ошибается? Что, если она общалась и с другими?

Он ждет кофе из машины, которая выглядит так, как будто ее разработали в НАСА, пока Агата выкладывает на две тарелки пирожки и булочки.

– Я не голоден, – говорит Алекс.

– У вас просто нет аппетита, – возражает она. – Это не одно и то же. Вчера я испортила вам ужин, так что вы ничего не съели. Поэтому позавтракать надо обязательно.

Отель на ее стороне, думает Алекс, оглядывая огромный буфет, в котором представлены всевозможные каши, выпечка и горячие блюда, не говоря уже о коллекции ведерок со льдом, в которых стынут бутылки шампанского для любителей пропустить с утра легкий коктейль.

– Еда здесь не лакомство, а настоятельная необходимость, – поясняет Агата. – А диету лучше оставить тем, кто хочет замерзнуть насмерть. У меня, например, всегда в кармане зерновые батончики.

Алекс предпочитает не уточнять, что все, съеденное сейчас, скорее всего, выйдет наружу, когда он увидит мертвую сестру.

Они располагаются в одной из удобных ниш, и Алекс смотрит на обложку местной газеты. Все на финском, он не понимает ни слова и не узнает никого из людей на газетных фото.

– Про мою сестру уже напечатали? – спрашивает он у Агаты.

– Еще нет, – отвечает женщина. – В это время года в Лапландии много несчастных случаев. В основном с туристами, но бывают и с местными. В центральных газетах, как правило, о таком не пишут, если только их специально не известят, что это нечто более серьезное. Мы же пока еще не извещали.

– А почему в газетах не пишут о несчастных случаях?

Агата склоняет голову набок и, похоже, ждет, пока Алекс сообразит сам.

– Ну да, для туризма плохо, – догадывается он.

– Люди не понимают, что здесь в любом месте до смерти четыре шага, – вздыхает Агата. – Погода, ландшафт, дикая природа. Они далеко не всегда гостеприимны. Если вообще гостеприимны. Одно дело наслаждаться красотами в комфорте рождественских деревень. Но ведь некоторых же хлебом не корми, только дай забраться куда поглубже…

– Зачем они приезжают? Не отвечайте, и так ясно. Адреналиновые наркоманы.

– Сами они называют это лапландским безумием. Приезжают, занимаются каким-нибудь экстремальным спортом, а после веселятся в тепле и роскоши. Спят в ледяном иглу. Если повезет, видят, как лисьи огни освещают небо.

– Лисьи огни?

– Ревонтулет. Северное сияние.

Алекс смотрит в чашку с кофе. Откусывает от маленькой булочки. Теплой, заварной, щедро приправленной корицей.

– Я собираюсь остаться здесь на какое-то время, – заявляет он через мгновение.

– В гостинице? – уточняет Агата.

– Нет. В Лапландии. Раз пока не получается увезти Вики домой, так хоть поговорю с ее коллегами и приятелями. Посмотрю, где жила. Соберу ее вещи.

Агата ставит чашку на стол и утыкается в него взглядом.

– Алекс, не знаю, что у вас в голове, но проводить собственное расследование вы не можете.

– Я этого и не говорил.

– Но я сильно подозреваю, что именно к этому вы и готовитесь. Не верите, что я справлюсь с работой. Думаете, здесь понадобится такая же большая команда, к которой вы привыкли в Англии. Ждете, что армия полицейских начнет прочесывать место преступления, проводить пресс-конференции и допрашивать всех, с кем она работала…

– А вы хотите сказать, что ничего этого не будет? – перебивает Алекс.

– Разумеется, будет, уже есть, но вы не понимаете, где находитесь, не знаете, как работает наша полиция. Территория Лапландии огромная, а вот народу маловато. Сестру вашу убили несколько недель назад – и это дело уже совсем другого рода. Надеяться обнаружить ДНК преступника не стоит, потому что тело слишком долго пробыло в воде. Видеонаблюдения у нас здесь нет. Конечно, опросим всех, кого надо, да только людям свойственно быстро забывать все, что произошло больше, чем три-четыре дня назад. У нас расследование не будет похоже на те, к которым вы, возможно, привыкли, но результат я вам обещаю.

– Сколько убийств вы раскрыли в Коппе?

– Ни одного.

– Простите?

– В Коппе – ни одного. В Рованиеми я вела девять дел об убийствах, большинство из которых были связаны с домашним насилием. Алекс, у нас здесь убийства, вообще, случаются нечасто. А в Коппе и вовсе ни одного не было, пока я тут руковожу.

– До нынешнего момента.

– Да, до нынешнего момента, – соглашается Агата.

– И вы еще удивляетесь, почему меня терзают сомнения.

Алекс отставляет кофе.

– Я готов ее увидеть.

Венла выходит в коридор, оставив Алекса наедине с сестрой. Они с Агатой торопливо курят одну сигарету на двоих, высунувшись из окна. Раньше Агата курила все время, но перестала делать это при детях. Да и пить при них перестала: незачем, чтоб они думали, будто она тоже не может себя контролировать.

Им и так этого в жизни хватает.

Но сейчас ей нужна чертова сигарета.

– Он не плачет, – рассказывает Венла Агате. – Но внутри кипит. Похоже, собирается держать все это в себе, пока лет через десять у него не случится срыв только потому, что ему дали не тот бутерброд, и это стало последней каплей. В нем много злости. Точно могу сказать.

– И он собирается переехать в Коппе, – добавляет Агата.

– О боже.

Венла затягивается сигаретой и передает Агате.

– Британец, который не доверяет местным жителям. Почему я не удивлена?

– Если бы твоя сестра умерла там, ты бы предоставила разбираться их полиции?

– Какая ты великодушная, – улыбается Венла. Разворачивается и упирается замерзшими ягодицами в горячий радиатор под подоконником. – Полагаю, британцы знают, что делают, не так ли? Я смотрела «Лютер».

Она смотрит Агате прямо в глаза.

– Лютер-то легко раскроет дело о гибели моей воображаемой сестры.

Агата дружески пихает Венлу в плечо.

– Слушай, я вчера даже не спросила, – вспоминает Венла. – Как дети?

– Хорошо.

Агата открывает в телефоне недавнюю фотографию.

– Боже, Эмилия совсем взрослая. И так похожа на тебя.

Агата улыбается, затем хмурится.

– Олави опять стал кусаться.

– Другие родители жалуются?

– Нет, благо он кусает себя, а не других детей.

– Рано или поздно забудет, – успокаивает Венла. – Все забывают.

Венла знает историю семьи. Когда в прошлом году Агата приехала на ее сорокалетие, патологоанатом пыталась убедить подругу подать заявление о переводе в полицию другой страны. Она знает, что Агате не будет покоя, пока призрак, который преследует ее и детей, все еще знает, где они живут.

Но Агата не может уехать. Лапландия – ее дом.

– Эй, я серьезно, – говорит Венла. – Они замечательные дети, и у них есть ты. С ними все будет хорошо. Со всеми вами.

Агата пожимает плечами. Можно ли забыть травму?

Позволят ли им когда-нибудь?

В морге Алекс стоит рядом с Вики и думает, что никогда не оправится от этого момента.

Они всегда были похожи друг на друга, он и сестра. Темноволосые, смуглолицые, скуластые.

Это нечто перед ним не его сестра. И дело не только в обритой голове – на спор Вики и не такое согласилась бы сделать – или в бледной коже и почерневших, обмороженных конечностях.

Ее застылость. Он не может припомнить Вики такой неподвижной.

Она всегда кипела. Была энергичной, искрометной. Не могла усидеть на месте.

Теперь же погасла сама ее суть.

Наверняка сестра яростно боролась за жизнь. Ведь она ее так любила. Любая опасность, которой подвергала себя Вики, каждый выброс адреналина, за которым она гналась, – все это лишь для того, чтобы чувствовать больше, сильнее, ярче. Кто бы это ни сделал с нею, он украл у нее то, за что она отчаянно цеплялась.

Ярость, которая вскипает в нем, так сильна, что грозит сокрушить его. Покачнувшись, он наклоняется к ее лицу.

– Прости, Вики, – шепчет он, надеясь, что сестра его слышит. – Прости, что подвел тебя.

Уже светает, когда Алекс и Агата выходят из морга и отправляются в Коппе, на берег озера Инари. Алекс впервые видит в Финляндии дневной свет – если можно так назвать этот сумрак.

Когда они утром вышли из отеля, было еще темно.

Первый час он ничего не говорит, размышляя о том, что недавно видел.

Но в конце концов начинает замечать пейзаж.

– Как много деревьев, – произносит он, даже не осознавая, что говорит вслух. По крайней мере, ему это кажется деревьями. Они такие громоздкие и отяжелевшие от инея и свежевыпавшего снега, что похожи на скульптуры. Непонятно, как не сломались под тяжестью того, чем нагрузила их погода.

– Да, только без особого разнообразия, – поясняет Агата. – Береза, ель да сосна. Правда, на севере Лапландии уже почти нет деревьев. Но да. Без малого три четверти территории Финляндии покрыты лесом. Именно этим мы и известны.

На узком участке дороги она машет рукой встречной машине. Алекс не представляет, как можно в подобных условиях с такой уверенностью водить машину.

– При свете по-другому выглядит, правда? – говорит она. – Наслаждайтесь, пока можно. В это время года повезет, если светло будет часов пять, да и то дни обычно тусклые.

– Угнетает? – интересуется Алекс.

Агата пожимает плечами.

– Мы уже давно привыкли. Вы знаете, что Рованиеми – это ворота за Северный полярный круг? Линия проходит как раз через деревню Санты. К концу лета мы так устаем от бесконечного дня и полного отсутствия ночи, что одно другое как бы уравновешивает. Технически у нас в Лапландии целых восемь времен года. Но люди почему-то считают, что за полярным кругом бывают только лето и зима.

– А вот эта деревня Санты, – спрашивает Алекс, – местным она нравится или только всех бесит?

– Она дает рабочие места, – отвечает Агата. – Здесь ведь приходится выбирать между туризмом и добычей полезных ископаемых. Деревня-то хорошая. Волшебная. Но есть и другие… эксклюзивные места. В Какслауттанене просто невероятно. Там есть стеклянные иглу, так что можно понаблюдать северное сияние не на полярном холоде, а под теплым одеялом, или даже поспать под северным сиянием. Это волшебно.

– Но дорого?

– Тут все дорого. Нам нужен правильный туризм. А Рождество – наша Мекка. И Санта, конечно же, финн.

Алекс искоса смотрит на Агату.

– Не верите, – усмехается Агата. – Но это правда. Йоулупукки живет в сопке под названием Корватунтури с женой Муори, олицетворением зимы, и делает игрушки в мастерской вместе с гномами.

– А не с эльфами?

– П-ф-ф. Американские выдумки. Как и красно-белая куртка со штанами. Все знают, что Йоулупукки носит козлиную шкуру. Он ведь изначально был символом плодородия. Рога на голове и все такое. И настоящие эльфы не работают с Сантой. У них своя магия.

– Да уж, этот козлиный костюм, наверное, просто сражает наповал семьи, которые покупают такие двухдневные туры, – сухо замечает Алекс.

– Ничего, мы смягчаем, – улыбается Агата. – Знаете, в наше почтовое отделение за полярным кругом ежегодно приходит полмиллиона писем из 198 стран. Вот вам доказательство. Санта принадлежит нам.

Она рассказывает все это совершенно невозмутимо. Алекс снова смотрит в окно. Вроде бы он недавно читал, что настоящий Санта-Клаус, святой Николай, был родом из Турции и похоронен в Ирландии. Однако вряд ли могила Санты привлекла бы такое количество туристов, как эта снежная страна чудес.

– Рождество было любимым временем года Вики, – медленно произносит он. – Когда весь остальной мир разделял ее… joie de vivre, жизнерадостность.

Теперь Агата смотрит на него; он чувствует ее взгляд.

– Итак, – спрашивает она, – когда вы в последний раз разговаривали с сестрой?

Такой вот плавный переход от экскурсовода к сыщику.

– Пять месяцев назад, – говорит Алекс.

Да он ни о чем другом и думать не может, кроме того, сколько времени прошло с тех пор, как они с Вики разговаривали в последний раз.

– И о чем вы говорили?

Он снова смотрит в окно.

– О подарке для родителей. На их очередную годовщину. Звонок был короткий. Вики предложила свой вариант и обещала отдать деньги, когда вернется домой. Она всегда обещала. И никогда не отдавала. Вики хотела отправить их в круиз. А я ответил, что не против каждый раз один платить за подарки, но это уже слишком. Ведь годовщина была обычная, даже не круглая. Сестра разозлилась. Мы наорали друг на друга. Она отключилась. А я не стал перезванивать.

Агата кивает.

– Понимаю. Вы же не знали, что произойдет.

Алекс проглатывает чувство вины.

– У нас есть записи ее телефонных разговоров, – говорит Агата. – Но вашего номера в них нет, так что она тоже не пыталась звонить вам. Такое случается между братьями и сестрами. Мелкие ссоры. Поверьте, я знаю.

Алекс вздыхает. Придется сказать ей правду.

– Моего номера нет в этих записях, – сообщает он, – потому что в августе я потерял свой телефон и в итоге сменил оператора. И не сообщил сестре тот новый номер, который давал вам.

– Вот как, – откликается Агата.

– Поэтому придется еще раз проверить записи и уточнить, не пыталась ли она все-таки мне позвонить. На старый номер.

Агата молчит. Они оба знают, что это значит. Что сестра могла нуждаться в его помощи, но ей не удалось с ним связаться.

– Я уверена, будь что-то срочное, она бы позвонила родителям, – предполагает Агата, спустя несколько неловких минут.

– Маловероятно, – отвечает Алекс. – Вики звонила домой, только когда нуждалась в финансовой подпитке. Она была на удивление рациональной, хоть и по-своему, как-то извращенно.

Он вздыхает.

– Знаете, на самом деле мы ведь не отдалились друг от друга. Мне просто нужна была передышка. Я не… не думал, что все это окажется так уж серьезно. Вики… мы все ее любили, она была очаровательна, но так и не повзрослела. Я думаю, это потому, что в семье она была младшей, этаким милым домашним любимцем. Которые очень умилительны и симпатичны, пока маленькие, однако вырастая перестают быть такими милахами. Да она и сама постоянно пропадала с радаров. Нередко от нее месяцами было ни слуху ни духу. Когда она это сделала в первый раз, мы все разозлились и ужасно расстроились. Но если это повторяется постоянно, тебе становится до лампочки. Устаешь ведь быть человеком, которому можно позвонить, когда вздумается.

Алекс умолкает. В его голосе звучат оправдывающиеся нотки. Он действительно оправдывается.

Они снова замолкают.

– Может, не мне об этом судить, – говорит Агата, – но здесь, в наших краях, у нее, кажется, все было в порядке. И друзья имелись. Не терзайтесь тем, что заботились о себе. Вы и не должны были отвечать за сестру.

Алекс пытается проглотить великодушно предложенный бальзам.

– В начале года она как-то упоминала пару друзей, – говорит он. – Я и фотографии их видел у нее в Инстаграме. По дороге рассматривал. Двое парней, кажется, Николас и Флориан. И еще подруга, Ниам вроде.

Алекс не сидел в соцсетях, поэтому фотографии были для него в новинку. Он корпел над страницами Вики, изучая каждое лицо, каждое место, где она снималась, пытаясь погрузиться в жизнь сестры.

– Когда она исчезла, то есть не пришла на работу, – недоумевает Алекс. – Почему никто не забеспокоился? Ведь у нее же был какой-то распорядок.

Агата ничего не говорит. Алекс смотрит на нее, спрашивая себя, о чем она умалчивает.

– Как я и сказала, – говорит она, – проводники, они такие, приходят и уходят. Заявление об увольнении она не подавала. Такое иногда случается.

Она отвечает с осторожностью. Алекс понимает, что есть нечто большее. С зеркала заднего вида свисает тот же брелок, и Алекс смотрит, как он крутится. Трое детей.

– Это ваши дети? – спрашивает он.

Женщина кивает.

Один из детей уже подросток. Может быть, здесь просто начинают раньше, думает Алекс. Все эти темные ночи. Чем еще заниматься, кроме как детей делать.

– Вики намекала на какие-нибудь неприятности, когда вы разговаривали с ней в последний раз? – спрашивает Агата.

Алекс щурится.

– Голос у нее был… взволнованный, – припоминает он. – Такой, взбудораженный. Словно она уже настроилась праздновать. Отсюда и предложение сделать шикарный подарок родителям.

– Никаких намеков на то, что она с кем-нибудь поссорилась?

– Ничего похожего. Думаете, это сделал кто-то, с кем она работала?

– Не знаю. Пока я была в Рованиеми, мои сотрудники опросили весь персонал «Лоджа». Как я уже говорила, мы знаем, где в последний раз видели Вики, и предполагаем, что той же ночью или вскоре после этого она и погибла. И эти первые часы после того, как ее видели, очень важны. И все, с кем она работала, представили нам алиби.

Агата, кажется, колеблется.

– В прошлом месяце на курорте было много туристов, – вздыхает она. – Свободных мест не осталось. В ноябре ведь дешевле, чем в декабре.

Алекс обдумывает это.

– Туристы, – произносит он. – Значит…

– Да, – подтверждает Агата. – Если это был турист, то его или ее, скорее всего, давно уже и след простыл.

– Его или ее? Значит, это могла быть и женщина?

– Не исключено.

Некоторое время оба молчат. Пока они едут, Алекс понимает, насколько скудно населена эта часть мира. Он никогда не видел ничего подобного.

Они проезжают через «городок», как называет его Агата, и останавливаются на небольшой заправке выпить кофе и воспользоваться туалетом. Судя по всему, в «городке» всего три или четыре дома. Алекс покупает плитку шоколада в синей обертке. К крепкому кофе ему нужно сладкое. Он пытается расплатиться на кассе картой, но Агата не позволяет и расплачивается своей.

Отъехав от заправки, они еще целый час не видят никакого жилья.

Но Агату такое долгое пребывание за баранкой, похоже, совершенно не утомляет, она привыкла к большим расстояниям и жуткой пустоте вокруг.

Убаюканный монотонным пейзажем из бесконечных деревьев и снега, снега и деревьев, Алекс постепенно погружается в дремоту.

Он открывает глаза, когда машина замедляет ход, и видит, что они приближаются к другому городу. Дорожный знак говорит, что это Коппе.

Город расположен внизу, в долине, окружен горами, и дорога идет под уклон.

Немногочисленные дома на окраине, за ними супермаркет, потом еще несколько невысоких зданий, в окнах которых в преддверии надвигающейся зимней ночи уже слабо мерцают огни, и затем, ниже города и за линией деревьев, Алекс мельком видит озеро Инари.

Это огромное застывшее пространство небытия.

Информационный щит сообщает, что в Коппе проживает четыреста человек, но большой отель на холме, мимо которого они проезжают, заставляет его предположить, что сейчас здесь людей гораздо больше.

– Вот мы и в Коппе, – говорит Агата. – Почти на краю света.

Алекс смотрит на точки, стремительно летящие вниз по одному из склонов, и понимает, что это лыжники. И тут на глаза попадается табличка, указывающая поворот к «Коппе-Лоджу» и туристическим домикам.

Что-то беспокоит Алекса. Что-то невнятное, ему самому еще не ясное, о чем он забыл спросить, поскольку устал и все еще потрясен.

В рассказе Агаты о пропаже его сестры что-то не вяжется.

Коппе, 1998 год

В следующий раз Кайя видит своего любовника, когда стоит за стойкой. Сегодня он сидит с друзьями за столиком как раз напротив. На самом деле он не из этого круга, но хорошо изображает свою принадлежность. Он пытается поймать взгляд Кайи, пока она обслуживает группу клиентов. В баре полно вездесущих застройщиков из Хельсинки. За последние пару месяцев эти люди приезжали сюда несколько раз. На данный момент они почти завсегдатаи, но до сих пор не знают имени Кайи и просто не замечают ее, когда она их обслуживает. Для них Кайя, как и все остальные местные жители, просто еще одни рабочие руки, пригодные для обслуживания множества туристов, которых эти люди, сами обитающие в дорогих квартирах в Хельсинки или на частных виллах на озерах в пригородах столицы, хотят привлечь в этот район.

Когда Кайя освобождается, любовник подходит к стойке с той стороны, куда обычно ставят грязные стаканы. Сегодня вечером он, можно сказать, заметно увеличил прибыль бара. Глаза у него стеклянные, улыбка кривая. Прошла почти неделя с тех пор, как Кайя заявилась к нему домой поговорить. Почти неделя с тех пор, как он в мороз выставил ее на порог, не позволив даже обсохнуть и согреться.

С тех пор Кайя думала о нем каждую секунду, но была уверена, что он-то выкинул ее из головы. Однако сейчас его мысли явно о ней. Кайя видит его пристальный жадный взгляд, когда она, наклонившись, закладывает стаканы в посудомоечную машину, и юбка сзади скользит вверх по бедрам.

Его жена в Риутуле ухаживает за больной матерью. Он надеется, что сегодня вечером Кайя пойдет с ним домой. Что позволит трахнуть ее, даже после того такого хамского обращения.

– Кайя, – шепчет он таким знакомым, таким шелковисто-ласкающим голосом. – Разве мы больше не друзья?

Женщина пожимает плечами. Она не настолько хорошая актриса, чтобы делать вид, будто забыла его пренебрежение. Пока еще больно. Ей всего двадцать два года, и некоторые раны тяжелее других.

– Кайя, булочка моя сладкая, – он смотрит щенячьими глазами, взглядом, который всегда так на нее действует, от которого она готова умолять, даже понимая, что между ними все плохо.

– Знаешь, – говорит он, – я тогда взбесился. Пойми, я ведь так переживаю. За тебя и за себя.

Ага, вроде как извиняется.

Или просто Кайя так сильно хочет верить ему, что счастлива обмануться.

– Знаю, – шепчет она. – Мне не следовало приходить к тебе домой.

Он качает головой, слегка грозит пальцем, затем подмигивает, поглаживая себя по подбородку.

– Ну, нельзя сказать, чтоб мне не нравилось, когда ты шалишь, – ухмыляется он.

Кайя чувствует, как вся тает внутри. Неужели тебе этого достаточно, упрекает она себя, когда он включает обаяние и показывает, что снова тебя хочет? Да, как ни горько это признать. Ей так нужно чувствовать себя желанной, что она простит почти все.

Нет, она не заставит его очень уж усердствовать. Просто будет ждать, что он проявит благородство и нежность. Захочет, чтобы он сказал правильные слова. Ведь нужно, чтобы между ними все было хорошо. Для того, что последует потом.

Кайя пойдет с ним после смены. Все равно муж всегда спит, когда она возвращается. Его день на ферме начинается среди ночи, а если и у нее в баре ночная смена, их пути почти не пересекаются, и он привык, что жена «работает» допоздна.

К тому же она всегда успевает смыть с тела запах любовника до того, как муж успеет его «вынюхать».

Да, она пойдет с этим мужчиной, который причиняет ей столько треволнений. Позволит ему раздеть себя и трахнуть, а потом, когда он, довольный, сытый, разомлеет в ее объятиях, спросит, не заметил ли он изменений в ее теле, не почувствовал ли уже разницы.

Его жена не может иметь детей.

Интересно, обрадуется ли он. Обрадуется ли возможности стать отцом.

Если да, то он защитит ее от мужа.

Защитит и ее, и своего ребенка.

Ребенка, который сродни тикающей бомбе в утробе Кайи.

Коппе, 2019 год

Агата оставила Алекса в одной из хижин «Коппе-Лоджа». Она позвонила заранее, и Гарри пообещал организовать какую получше. Несмотря на Рождество, места в «Лодже» есть. В декабре цены астрономические, и большинство туристов стараются навестить Санта-Клауса в ноябре или даже в январе, когда все чуть более доступно. Затем местные жители получают небольшую передышку, пока в феврале в учебных заведениях не начнутся экзамены и обитатели остальной части страны не потянутся к северу на семейный отдых.

На данный момент «Лодж» заполнен, но не до отказа. Народу меньше, чем когда пропала Вики Эванс.

Агата понимает, что Алекс должен сделать это для себя и родных: сходить к Вики на работу, познакомиться с ее друзьями и расспросить, что они знают. Она и сама поступила бы точно так же. Ей понятно: Алексом движет чувство вины за то, что он не смог спасти Вики, что в свое время не дал ей свой номер телефона, что даже не вспоминал о сестре, пока не узнал, что она мертва.

А чувство вины – эмоция, очень хорошо знакомая и понятная Агате.

Но все это ей понятно как человеку, а вот как начальник полиции она знает, что теперь Алекс стал проблемой, которую необходимо держать под контролем. Когда расследуешь убийство, от родственников всегда много хлопот. В лучшем случае просто небольшая помеха, в худшем – загвоздка, способная погубить все дело.

Однако придется оказывать ему содействие, чтоб он был доволен. Возможно, почувствовав, что провел собственное маленькое расследование, он вернется в Англию и предоставит Агате делать ее работу, а не побежит жаловаться в лондонскую полицию, чтобы пытаться вовлечь их.

К тому же Алекс и в самом деле может быть полезен. Осторожные расспросы, которыми они ограничились с коллегами Вики, когда выяснилось, что женщина пропала, а затем официальные беседы, когда обнаружили ее тело, мало что дали. Якобы Вики все любили. Ни у кого не было причин на нее нападать.

Агата знает, что по прошествии какого-то времени в любом деле об убийстве непременно начинается поливание грязью всех подряд, а особенно жертвы, но пока никаких намеков на нечто подобное нет.

Это могло быть случайное нападение. И тогда работа Агаты заметно усложнится.

Но есть небольшая деталь, которую она утаила от Алекса и которая заставляет ее думать иначе, думать, что Вики убил кто-то, кого она знала, пусть и недолго. Агата, конечно, расскажет Алексу о своих подозрениях, если он сам не докопается, но пока его лучше не перегружать. Меньше всего ей нужно, чтобы в каждом обитателе «Лоджа» он видел потенциального убийцу.

Стоит Агате войти в дверь, как в коридоре появляется Патрик с кухонным полотенцем на плече. Он управился с большей частью работы по дому, пока присматривал за детьми, хотя Агата постоянно говорит ему, что в этом нет необходимости. Патрик уже на пенсии, но из тех, кому непременно нужно чем-то заниматься. По-прежнему встает рано утром, и у него всегда есть список неотложных дел, но и Агате он всегда готов помочь, если нужно. В основном с детьми. Она, конечно, спрашивает совета по поводу своих уголовных дел, но оба возвели некую китайскую стену. Ей нужно доказать, что она может справиться с работой без присмотра прежнего шефа. А он хочет показать, что доверяет ей.

– У тебя гость, – сообщает Патрик, когда Агата сбрасывает зимние сапоги.

– Да?

– На кухне. Волнуется.

У Агаты сжимается желудок, и это, наверное, отражается на лице, потому что Патрик быстро добавляет:

– Гость из «Лоджа».

– А. Ну, ладно. Как вчера вечером с детьми, все было спокойно?

– Эмилия писала сочинение, Олави играл на приставке, а Онни из твоих подушек и покрывала соорудил что-то очень впечатляющее. Мы ели пиццу. И они спокойно проспали всю ночь, а утром благополучно ушли в школу.

– Ты так нам помогаешь, Патрик.

– С вами я чувствую себя моложе.

Агата целует Патрика в щеку – его взлохмаченная седая борода щекочет ее – и думает: «Не знаю, что бы я делала, случись с тобой что-нибудь».

Потом идет на кухню.

Там взад-вперед расхаживает Ниам Дойл. Она не сразу видит Агату, и та некоторое время наблюдает за ней.

Если бы Агате вручили коробку с красками и попросили нарисовать классический ирландский тип, именно нечто подобное она бы и нарисовала. Рыжие волосы, зеленые глаза, россыпь ярких веснушек на носу. Агата в Ирландии никогда не была. Вряд ли все ирландцы так выглядят, но ведь и жители Лапландии не соответствуют голливудскому образу саамов.

Однако Агате кажется, что Ниам Дойл могла бы быть полезна ирландскому совету по туризму.

Расхаживая по кухне, Ниам не переставая грызет кончик рыжей косы. Агата вздрагивает. Это напоминает ей Олави с его нескончаемыми вредными привычками.

– Привет, – говорит Агата.

Ниам перестает ходить и роняет косу.

– Вы уже вернулись?

– Быстро доехали. Чем обязана?

Ниам смотрит на нее, словно это очевидно.

– Что сказали в Рованиеми? Что случилось с Вики?

Агата делает глубокий вдох.

– Я не имею права ничего вам рассказывать, Ниам.

– Но я же была там, когда ее вытащили! И сообщила, что она пропала, разве нет? Я ведь говорила, что Вики так просто не исчезла бы, она давно бы уже дала о себе знать. Мне никто не поверил!

– Через две недели, – напоминает ей Агата. – Вы заявили о ее исчезновении только через две недели.

Ниам вздрагивает.

– Я хотела раньше, но… Побоялась показаться паникершей.

По тому, как девушка произносит слово «паникерша», Агата понимает, что кто-то добавил его в словарь Ниам. Сама она ни в малейшей степени не считала себя паникершей, пока кто-то не назвал ее так. Интересно кто, размышляет Агата.

– Я имею право знать, – настаивает Ниам. – Мы ведь дружили.

– Юридически никаких прав у вас нет, – отказывает Агата. – Только у родственников.

Жестко, но это правда.

Ниам темнеет лицом. Губы у нее дрожат.

– Прошу вас, – почти шепчет она. – Вики выглядела так… Я не могу перестать думать о ней. С тех пор, как она исчезла, почти каждый божий день хожу на озеро. И все это время ее тело…

Ниам замолкает.

Агата колеблется. Все равно ведь все узнают.

Особенно теперь, когда Алекс поселился в «Лодже».

– Это не несчастный случай, – произносит она.

Ниам, похоже, вот-вот свалится в обморок. Агата наблюдает, как на ее лице мелькают различные реакции. Шок, отрицание, тень неохотного принятия, поскольку это уже приходило ей в голову.

– Она ведь была одним из самых надежных проводников, – качает головой Ниам. – Я чувствовала: что-то не так. С того самого утра. У нас обеих были ранние смены, надо было мне присмотреть за ней и следовало бы проводить ее. Вид у нее был нездоровый или, может, с похмелья. А я этого не сделала…

Лицо у Ниам перекашивается, словно она проглотила желчь.

– Но все убеждали меня, что я просто слишком остро реагирую, – сокрушается она. – Из-за того, что нашли в домике.

– Из-за домика, – вторит Агата.

Того, что тогда казалось таким неприметным, а теперь так важно.

А обнаружилось там гораздо меньше того, что не обнаружилось. Хижина Вики была безупречно чиста. Все ее вещи исчезли. Как будто вместе с ней, прямо утром. Гарри, управляющему «Лоджем», это показалось свидетельством того, что пропавшая сотрудница просто взяла и уехала, даже не предупредив.

Ниам это сразу показалось странным, а когда прошло две недели, она забеспокоилась еще сильнее и в результате все-таки решилась пойти в участок к Агате и заявить, что Вики пропала. Потом был разговор с Гарри, который неохотно признался, что тоже переживал, поскольку Вики не получила расчет, но так и не пришла ни за деньгами, ни за рекомендацией, просто исчезла.

Пустой домик стал для Агаты камнем преткновения. Будь жилище Вики заброшено, а все вещи на месте, она встревожилась бы гораздо больше.

Но теперь Агата знает, что кто-то, убив Вики, вероятно, избавился от всех ее вещей, включая ноутбук и телефон, чтобы все выглядело так, словно девушка просто уехала. То есть это точно было убийство, причем преднамеренное и спланированное.

– Кто это сделал? – спрашивает Ниам.

– Не знаю, – пожимает плечами Агата.

Ниам опускается в кресло.

– Ее брат приехал, – сообщает ей Агата. – Остановился в «Лодже». Хочет поговорить с людьми, которые общались с ней. Он давно ее не видел.

– Я… конечно. Я поговорю с ним.

Ниам все еще смотрит в пол, пытаясь осмыслить то, что узнала.

– А его вы собираетесь допросить? – спрашивает Ниам.

– Ее брата?

Ниам встречается с ней взглядом.

– Не брата, черт возьми. Вы знаете кого.

Агата делает глубокий вдох.

– Я буду допрашивать всех, кто имеет отношение к делу, – говорит она.

– Я не об этом спрашивала!

Ниам скрещивает руки и смотрит на Агату.

– Если Вики убили… мы все знаем, кто это сделал. Я здесь не успела и нескольких дней пробыть, а меня о нем уже предупредили. Вам не кажется, что уже нужно было что-то делать? А если он снова убьет…

Агата вздрагивает.

Это ее самый большой страх. Все торопятся с выводами. А вот это ей нужно меньше всего, когда люди берут на себя роль судьи и присяжных. Такой маленький городок. Негодование и эмоции зашкаливают.

Это может плохо кончиться.

– Мы не знаем, кто это сделал, – говорит она. Но фраза звучит неубедительно даже для нее самой.

Придется найти куда более весомые слова, чтобы убедить горожан, которые уже подозревают местного злодея и жаждут крови.

Скудный ассортимент вещей Алекса теряется в больших ящиках его нового жилища. Дом роскошный: бревенчатые стены и высокие потолки с деревянными балками, столовая с большим камином, у которого выстроились коричневые кожаные стулья с высокими спинками; пристройка со стеклянным куполом, чтобы ночью любоваться звездным небом, нежась на большой двуспальной кровати. Пребывание здесь явно обходится не меньше тысячи евро за ночь, но его, похоже, принимают за счет погибшей сестры.

Алекс тяжело вздыхает. Он никак не может думать о сестре как о мертвой – эта мысль приводит его в содрогание.

Нужно осмотреть ее вещи. Ноутбук, скорее всего, у полиции, а вот телефон пропал, но стоит посмотреть детализацию звонков. Он хочет узнать, не собиралась ли она что-нибудь сказать ему перед смертью. Нет ли там хоть какого-то ключа к тому, что с ней случилось.

Он берет свой телефон и открывает электронную почту. Ищет последнее письмо с адреса, которым она пользовалась исключительно для того, чтобы его позлить.

Там ничего нет с самого начала года, когда она поздравила его с днем рождения звуковой открыткой.

С ее обычного, «приличного» адреса тоже ничего.

Придется рассказать Агате о втором ящике. Алекс сам не понимает, почему до сих пор этого не сделал, скорее всего потому, что пока не до конца ей доверяет. Алекс считает, это нужно заслужить. Он свое доверие не раздает просто так, даже тем, кто у власти. Особенно тем, кто у власти. Когда занимаешься такой работой, как у него, и видишь за кулисами то, что видел Алекс…

Алекс качает головой и кладет трубку. Он ходит по кругу.

На мгновение он представляет, каким его видит эта начальница полиции. Вздорным. Глупым. Наивным. Именно таким, каким он уже не является, тщательно вытравив из своего характера подобные черты. Теперь Алекс циник. Таким его сделали жизнь, работа и, вполне возможно, Эд. Уж Эд-то циничен до мозга костей. Во всем, что касается мнения о правительстве, о системе, даже о махинациях внутри местного отделения профсоюза. Впрочем, на то у него имелось немало веских причин. Алекс никогда не встречал члена профсоюза, которого нельзя было бы подкупить повышением по службе и премией или припугнуть увесистым скелетом в шкафу.

Он кутается в новую теплую одежду и выходит из избушки. Бросает взгляд на крохотные финские саночки у двери. Пока он задается вопросом, зачем ему оставили детскую игрушку, мимо проезжает пожилая пара: старушка сидит в санях, муж их толкает. Облаченная в ярко-красные зимние комбинезоны, пара явно наслаждается жизнью. Алекс спускается с крыльца в новых сапогах и тут же чуть не по колено проваливается в скопившийся снег. Пытается двигаться к домику Вики, делая длинные прыжки, как космонавты на Луне.

Он проходит мимо детей, которые лепят огромного снеговика, с завидной сосредоточенностью скатывая два шара. Щеки у них раскраснелись, глаза блестят азартом, и Алекс чувствует укол зависти к их ничем не отягощенной жизни. Его и самого всего лишь несколько дней назад только и заботило, как бы отвертеться от рождественского ужина с семьей. Вот уж проблема.

Он огибает высокий сугроб и краем глаза замечает нечто такое, что заставляет его остановиться.

Люди бегут по длинному деревянному настилу, кто-то в плавках и купальниках, кто-то и вовсе нагишом, и ныряют в большую прорубь, пробитую во льду озера. При соприкосновении с водой от их тел валит пар. Они визжат от смеха, кожа краснеет, от дыхания в воздухе образуются облачка.

Алекс качает головой и идет к главному зданию. Оно стоит, как черный оазис посреди белой пустыни: большой бревенчатый дом из обожженного тика с шатровой, как у церкви, крышей и большими окнами, через которые Алексу видны отдыхающие в разноцветных шерстяных свитерах.

А внутри все та же суета сует и всяческая суета. Из бара и ресторана слева доносится симфония звона бокалов и восхитительных ароматов. Из вестибюля справа слышится гул разговоров: туристы отмечают рождественские каникулы белым вином и крепким пивом.

В разные части здания ведут коридоры, обозначенные табличками. Любителям лыж – сюда, желающим покататься на лошадях – туда, проехаться на снегоходе или еще как-то развлечься на льду – вон туда.

Алекс стоит на одном из гигантских ковриков у входной двери, дожидаясь, пока снег с сапог растает и впитается. Немного обсохнув, он подходит к стойке регистрации и встает за небольшой группой американцев в ярко-синих комбинезонах и шлемах, слушающих, как портье объясняет, что проводник встретит их у сарая со снегоходами.

– Это не опасно? – спрашивает один из них. – Вы уверены, что подросткам ничего не грозит?

Смешки некоторых взрослых и смущенные стоны подростков.

– Это совершенно безопасно, – заверяет портье с акцентом, по мнению Алекса, похожим на немецкий. – Если вы упадете, аварийный выключатель остановит машину, к тому же упадете вы всего лишь в снег. Проводник объяснит. Только не съезжайте с тропы. В этом году у нас одна машина уже ушла под воду. Оборудование очень дорогое. На поворотах осторожнее – не поддавайтесь желанию заложить вираж покруче. Наклоняйтесь против поворота. И не тормозите ногой. Машина тяжелая и, если упадет на вас, боковиной прорежет насквозь. Даже кость.

Среди американских туристов воцаряется гробовая тишина, пока кто-то не нарушает ее нервным смехом. Портье-немец улыбается, но Алекс-то знает, что он не шутит.

Группа уходит, теперь очередь Алекса.

– Вам помочь, сэр?

Алексу это свежее лицо и стрижка под ежик кажутся знакомыми, потом он смотрит на бейджик парня. Флориан. Один из друзей Вики.

– Я Алекс Эванс. Приехал, чтобы…

Парень, и без того бледнокожий, бледнеет еще сильнее.

– Майн готт. Да. Вы брат Вики. Мы слышали, что вы приедете.

– Да. Спасибо за домик. Я не знаю, как долго здесь пробуду…

Парень по имени Флориан смотрит на него, по-рыбьи открывая и закрывая рот и пытаясь сообразить, что дальше.

– Мы, э-э, мы все очень сожалеем о вашей утрате, – фантазии у этого Флориана хватает лишь на шаблонные соболезнования. – Просто поверить в это не можем. Вики была нам очень дорога.

– Тогда странно, что довольно долго никто не заявлял о ее исчезновении, – укоряет Алекс, но тут же прикусывает язык, когда парень перед ним явно сникает. – Извините, – говорит Алекс. – Меня все это так потрясло, да еще и дорога была тяжелой. Я могу увидеть ее жилище? Если оно еще не занято. Не знаю, все ли ее вещи забрала полиция…

Может, у Алекса разыгралось воображение, но Флориан вроде бы прищурился и покраснел. Словно прикидывает, то ли сообщить Алексу что-то, то ли промолчать.

– Может быть, вы хотели бы сначала встретиться с кем-нибудь из ее друзей? – спрашивает парень.

Тянет время, думает Алекс. Но ладно. Встретиться с коллегами Вики действительно стоит.

– Конечно, – соглашается он.

Флориан уходит в заднюю комнату и что-то говорит человеку, скрытому за дверью. Оттуда появляется мужчина. Лет сорока, красивый гигант нордического типа, волнистые светлые волосы, высокие скулы. Он хмуро разглядывает Алекса, прежде чем пройти к дальнему концу стойки регистрации, чтобы сменить Флориана.

До чего же недружелюбный, думает Алекс, однако странно, что не пособолезновал, как остальные, если тоже здесь работает.

Флориан ведет Алекса через бар. Они огибают высоченную пахнущую хвоей рождественскую елку и выходят к уютному уголку у пылающего камина. Несколько человек сгрудились у решетки, у всех в руках стаканы с жидкостью медового цвета. Все молодые, чуть за двадцать, и одеты в форму: черные непромокаемые брюки и рубашки поло цвета хаки. Головы опущены, но стаканы подняты.

Они смотрят на Флориана, затем видят позади Алекса.

– Это брат Вики, – представляет Флориан, и прежде, чем кто-либо успевает произнести хоть слово, Алекс понимает, что появился как раз во время поминального тоста за свою сестру. Одна из женщин вскакивает и кидается к нему, раскинув руки. Алекс вздрагивает, когда она припадает к нему, шлепая по лицу густыми светлыми волосами, щекоча ноздри густым ароматом «Шанели».

– Мы все очень опечалены, – говорит она тоже с немецким акцентом. – Нам только что сообщили. Мы думали, она уехала на другой курорт. Она была таким хорошим другом.

Алекс отстраняется. Этой женщины на фотографиях Вики не было. На бейджике написано «Беатриса», и имя ему тоже неизвестно.

Он осматривает толпу, ища знакомые лица. Парень у камина встречается с ним взглядом и встает. Его я знаю, думает Алекс. Николас. Каштановые волосы, очки, выглядит как фотомодель. На одном из снимков он обнимает Вики за плечи, и Алекс еще подумал, что между ними что-то есть.

Николас протягивает руку, и Алекс пожимает ее, задаваясь вопросом, не сыграла ли эта рука какую-то роль в гибели его сестры.

– Привет, чувак, – здоровается Николас. Похож на финна или выходца из любой другой скандинавской страны. Говорит как европеец, который выучил английский в Америке. – Сожалею о твоей утрате. Вики была… особенной.

Алекс кивает, смущенный тем, что стал центром их излияний.

– Полиция вам что-нибудь сообщила? – спрашивает Флориан. В одно мгновение атмосфера меняется с вежливых соболезнований на едва скрываемое болезненное любопытство.

– Только одно: ее убили, – говорит Алекс, чувствуя, как группа отшатывается от этих слов, произнесенных без обиняков и вслух. – Тело пока не отдают, так что мне придется ненадолго задержаться. Было бы неплохо увидеть, где она жила, и узнать, какой была ее жизнь здесь. Если можно.

– Все, что сможем, – сухо соглашается Николас. – Мы ее не уберегли.

Алекс снова встречается с ним взглядом. Ему кажется, что он видит искреннюю боль. Словно смотрит на себя в зеркало. Но что именно на лице Николаса – сожаление или угрызения совести?

Алекс оглядывается.

– А Ниам здесь? – спрашивает он.

Флориан собирается ответить, но Алекс понимает, что кто-то только что подошел сзади, и, повернувшись, видит рыжеволосую женщину с фотографий Вики, ту самую, которая заявила о ее исчезновении.

– Я Ниам, – представляется она.

Женщина выглядит такой же потрясенной, как и Алекс.

– Вы со всеми познакомились? – И указывает на тех, кто стоит: – Флориан, Николас, Беатриса. – И затем на тех, кто еще сидит: – А это Леон, Мелани и Лиз. Есть и другие, и Вики знали все, но нам еще нужно работать. Тут в любое время около двадцати проводников.

– Вы управляющая? – спрашивает Алекс. Ниам на вид очень молода, но говорит так властно, что вполне может быть начальником.

– Нет. Управляющий здесь Гарри. Он сейчас на стойке регистрации, вы разве не видели его, когда вошли? Крупный такой блондин.

Алекс хмурится. Почему управляющий с ним не поздоровался? И еще интересно, почему Ниам произносит имя Гарри другим тоном, не так, как называла остальных. С этим именем явно связана какая-то история. Во всяком случае, у нее.

– Алекс, сегодня вечером мы непременно помянем Вики как следует, – голос Флориана полон извинения. – Но позже, после работы. Присоединитесь? Очень ждем вас.

Остальные охотно кивают, и Алекс не говорит «нет», хотя и не готов сказать «да».

Ниам кладет руку Алексу на спину и уводит от группы у камина. Жест собственницы, но он не обращает внимания. Ему нужно время, чтобы осознать, с каким количеством народу Вики могла контактировать.

Ниам ведет его к бару, берет две чашки и наполняет их кофе.

– Я отведу вас в домик Вики, но сначала мы выпьем вот это, – и протягивает ему кофе.

Алекс кивает. Он видит, что руки у нее дрожат.

– Простите, что сразу не заявила в полицию о ее исчезновении, – говорит она. – Но тогда был жуткий аврал. Несколько недель мы работали в разные смены, и здесь было столько народу, что мы с Вики почти не виделись. И она… ну, похоже, просто решила уйти… Я, конечно, переживала тогда, но, честно говоря, больше из-за того, что она меня ни о чем не предупредила.

В этот момент Алекс понимает, что его беспокоит.

– А как насчет ее вещей? Если ее убили, то все имущество должно быть здесь, верно?

Ниам безучастно смотрит на него.

– Разве шеф Коскинен вам не сказала? В домике Вики было пусто. Все ее вещи исчезли.

Алекс пытается осознать ее слова.

– То есть как это пусто? А где же ее вещи?

– Неизвестно.

Алекс закрывает глаза и щиплет переносицу.

– Подождите, – говорит он, открывая их. – Если ее убили, а все вещи пропали, значит, тогда тот, кто это сделал, пришел и…

Он замолкает.

– Может, Вики просто кого-то встретила, собрала вещи и ушла? – предполагает Ниам без всякой уверенности.

Алекс поднимает брови.

– Вы ведь были подругами, верно? – удивляется он. – Тогда почему вообще решили, что она может уехать, ничего не сказав?

Ниам беспомощно пожимает плечами.

– Почему я должна была решить иначе? – отбивается девушка. – Ее вещи исчезли и… знаете, когда человек исчезает со всеми вещами, первой в голову приходит вовсе не мысль, что его убили, верно?

Алекс смотрит на группу, сидящую у камина. Коллеги Вики по работе, люди, которые, очевидно, могли зайти в ее жилище.

– Алекс, – шепчет Ниам, и ему приходится наклониться, чтобы ее услышать. – Мы ведь выясним, кто это сделал?

Он кивает.

– Хорошо, – говорит она и делает еще глоток кофе.

Поставив чашку на стол, хватает его за руку. Рука у нее маленькая, но хватка довольно крепкая.

– Что бы вы ни делали, не ждите, пока полиция Коппе разберется с этим, понимаете? – шепчет Ниам. – Здесь не как у вас дома. Здесь… некоторые неприкосновенны.

Последнюю фразу она выговаривает, вся дрожа.

Алекс хочет расспросить ее, но девушка прикладывает палец к губам, отпускает его руку и поворачивается к барной стойке.

Алекс оглядывается посмотреть, что заставило ее замолчать.

К группе, собравшейся у камина, подходит Гарри, управляющий. И бросает пристальный взгляд на Алекса и Ниам.

Алекс чувствует исходящую от него волну.

Враждебность.

С чего бы это?

До местного полицейского участка можно дойти, пользуясь картой Гугл на телефоне. Непонятно, почему за полярным кругом 4G работает чертовски шикарно, а половина Йоркшира до сих пор изо всех сил пытается получить хотя бы приличную широкополосную связь. Алекс натянул все термобелье, но холод по-прежнему кусает открытые щеки и часть лба, не прикрытую шапкой.

Его мучает вопрос, как в этом жутком ледяном климате вообще можно жить, не говоря уж о каком-то процветании?

Правда, есть подозрения, что красота здешних мест во многом связана именно с этим.

Для Алекса это не имеет большого значения: в конце концов, здесь убили его сестру. Но даже ему очевидно, что Коппе хорош – хоть сейчас на рождественскую открытку. Белые дома с деревянными черными балками и коричневыми пирамидальными крышами, похожими на дольки шоколада «Тоблерон»; окна уже приветливо светятся в темноте. Снег мягко укрывает подоконники и веранды. Алекс проверяет телефон. Сейчас четыре часа дня, но похоже на глубокую ночь.

Под уличными фонарями он проходит мимо ярко одетых туристов с лыжным снаряжением. Морозная погода, похоже, им нипочем: щеки раскраснелись от холода, но все оживленно болтают о том, как здорово провели день на склонах. Слева открывается дверь, Алекс ощущает запах пива и жарящегося стейка и мельком видит гуляк, уже разогревающихся после целого дня на свежем воздухе.

В одном из таких же домов под крышей-шоколадкой, но с табличкой на дверях, сообщающей, что здесь находится главное управление полиции Коппе, в приемной полицейского участка Алекса приветствует пожилой сотрудник.

Он лыс, но с густыми седыми усами. Выглядит обнадеживающе ответственным. Алекс понимает, что мысль, которая тут же приходит ему в голову, откровенно женоненавистническая, но не может удержаться от недоумения: почему этот солидный мужик прозябает на приеме, а начальствует баба – Агата.

За стойкой сидит малыш лет пяти и с нескрываемым любопытством смотрит на Алекса. Тот, похоже, узнает малыша по фото на связке ключей в машине Агаты.

– А ты британец, – произносит ребенок на идеальном английском.

– Рядовой Онни, вызовите начальника, – строго приказывает полицейский.

Малыш встает и бежит по коридору.

Алекс ждет, глядя на полицейского, который сурово смотрит в ответ.

Приходит Агата и открывает проем в стойке, пропуская Алекса.

– Спасибо, Йонас, – благодарит она пожилого сотрудника, ведя Алекса в коридор. – Можешь еще немного приглядеть за Онни?

Малыш уже снова тут, разглядывает Алекса распахнутыми глазами и сверкает идеальными молочными зубами.

Йонас хмыкает, и Агата ведет Алекса дальше.

Они входят в кабинет, и Агата закрывает дверь.

Больше никаких сотрудников Алекс здесь не наблюдает.

– Он всегда такой разговорчивый? – спрашивает Алекс, кивая через плечо на Йонаса.

Агата фыркает.

– Вы устроились? – спрашивает она.

– Я был в домике Вики, – перебивает ее Алекс.

Ниам отвела его туда после кофе.

И, поняв, в чем дело, Алекс сразу бросился в участок.

– Вот как, – безучастно откликается Агата.

Она уселась в кресло за своим столом. Алекс устраивается напротив.

– Вы не сказали мне, что все ее вещи пропали, – упрекает он. – Вот почему, когда о ее исчезновении стало известно, вы не восприняли это всерьез.

Она кивает, поджав губы.

– У меня, конечно, возникли сомнения, – пожимает плечами Агата. – Но да, было трудно в этом факте усмотреть нечто большее.

– Вы нашли ее вещи?

– Нет, – хмурится Агата.

– Но домик осматривали еще раз.

– Как только обнаружили тело. Йонас снял отпечатки пальцев. Там с тех пор никто не жил.

– Что-нибудь нашли?

Алекс чувствует, что Агата колеблется, но она все же отвечает на вопрос.

– Ничего неожиданного, но лаборатория в Рованиеми проверяет все отпечатки пальцев. Вики несколько раз устраивала у себя вечеринки, так что отпечатков хватает. То есть большинство ее коллег будут опознаны.

– Кровь?

– Ничего, кроме следов в ванной. Могут быть от чего угодно. Порезалась бритвой, когда брила ноги, или бумагой… Там не убирали. Это значит, что все следы ее пребывания должны сохраниться, но мы тем не менее ничего не нашли. Ее убили не там.

Алекс откидывается на спинку кресла.

– И, опрашивая коллег, тоже ничего не обнаружили? – безнадежно интересуется он.

– Ничего примечательного, – отвечает Агата. – Первые опросы мы провели сразу, как только Ниам заявила об исчезновении Вики. Ну, и после того, как нашли тело, разумеется. И еще будем опрашивать всех, кого нужно и сколько нужно. Можете не беспокоиться.

О чем-то она умалчивает. Алекс прямо ощущает между ними вибрацию невысказанного. И вдруг его осеняет.

– Вы уже кого-то подозреваете, – утверждает он.

Агата плотно сжимает губы. Алекс наблюдает, как она размышляет, следует ли идти ему навстречу, и решает выложить карты на стол.

– Если не хотите, чтоб я поднимал шум, лучше держите меня в курсе, – заявляет он, надеясь, что эти слова дадут нужный результат, а не просто разозлят Агату.

Женщина поднимает брови и несколько секунд молчит. Алекс начинает опасаться, что она так ничего и не решится сказать.

– В связи с той ночью, когда она пропала, упоминалось одно имя, – произносит она наконец.

Алекс напрягается.

– В каком качестве?

– Ее видели в компании американского туриста, который остановился в «Лодже». Они провели некоторое время вместе и в тот последний вечер были в баре в городе, а потом вернулись в гостиничный бар. Ходили по барам с компанией, но потом ушли в ее домик вдвоем.

– Кто он? Вы его арестовали?

Женщина не отвечает. Желудок у Алекса скручивается узлом.

– Его здесь нет, не так ли? – тихо произносит он. – Вот что вы имели в виду, говоря, что тот, кто это сделал, мог давно уехать.

– Парень вернулся в Штаты еще до того, как мы начали расследование. Алекс, это не значит, что мы не будем заниматься этим вопросом. Если он замешан, то отъезд его не защитит, просто усложнит нам задачу. К тому же он – всего лишь одна из версий.

Алекса переполняет ни с чем не сравнимое чувство бессилия, такого он еще никогда не испытывал. Оно прямо истекает из него, даже уши чешутся.

– Как его зовут? – говорит он.

– Не имею права сообщать вам.

Агата явно напряжена. Возможно, чувствует, насколько опасным он стал, вооружившись этим, пусть и небольшим знанием. Алекс и сам это чувствует. У него-то и тени сомнения нет: окажись этот парень сейчас перед ним, он избил его бы до полусмерти, лишь бы добраться до истины.

Прежде чем Алекс успевает открыть рот для следующего вопроса, Агата кладет перед ним стопку листов формата А4.

– Детализация звонков Вики, – поясняет она. – Можете сказать, какой из номеров ваш прежний?

Алекс сглатывает и смотрит на первую страницу. Перечислены все звонки, начиная с июня. Вот звонок на его номер десятого числа. Он помнит его. Вики в очередной раз просила в долг денег.

И снова – от пятнадцатого. Потому что денег понадобилось больше, чем она думала.

Затем первого июля: сестра позвонила, чтобы поговорить о юбилее родителей.

Последний звонок от нее.

Что-то изменилось за эти две недели. Она уже не просила одолжить денег, а предлагала обоим основательно потратиться на подарок.

Алекс молча просматривает записи, пока не доходит до дня, предшествующего смерти Вики.

Сестра не пыталась звонить ему ни в августе, ни в сентябре.

Но потом…

Вот оно.

Его номер. Алекс моргает.

Агата наблюдает за ним, ждет.

– Это мой номер, – выдавливает Алекс. – Она действительно пыталась выйти на связь.

Три раза в последнюю неделю октября, за неделю до исчезновения.

«Этот номер больше не обслуживается».

Агата быстро переворачивает страницу, потом еще одну, но Алекс успевает кое-что заметить.

Другой номер. Сердце пропускает удар.

– Я бы не стала придавать этому слишком большое значение, – произносит Агата. Таким тоном говорят, когда хотят просто успокоить, старательно скрывая тревогу. Почему сестра месяцами не пыталась с ним связаться, а потом вдруг позвонила за неделю до смерти?

– Может, просто хотела поболтать, – продолжает Агата. – А пытаться вызванивать вас по три раза в неделю было бы для нее нормальным? Раньше такое случалось?

– Она проявляла упорство, если ей что-то было нужно, – очень тихо бормочет Алекс.

Агата смотрит на него.

– Может, она просто хотела попросить еще денег. Ее звонок мог вообще не иметь отношения к тому, что с ней произошло. Разве Вики не позвонила бы родителям, чтобы узнать ваш новый номер, будь вы ей действительно нужны?

Алекс колеблется.

– Нет, – тяжело вздыхает он. – Я уже говорил вам, она не любила их беспокоить. И тем более не захотела бы сообщать им, что я сменил номер, а новый ей не дал. Впрочем, они об этом знали. Я им сам сообщил. И попросил посылать подальше, если она будет меня искать.

Агата смотрит на стол. И это хорошо, потому что в глаза ей Алекс глядеть не может.

– Давайте, – просит он, – завтра посмотрим, где ее нашли.

Агата отвечает не сразу. Она вполне может заявить, что слишком занята и ей некогда возить его по Коппе по следам убийства сестры, но Алекс подозревает, что она будет сотрудничать и дальше.

И оказывается прав. Агата кивает.

Алекс встает и идет к дверям кабинета.

– А ведь будет очень удобно, – замечает он, – если вдруг выяснится, что это американский турист?

– Что вы имеете в виду?

– То, что вы сказали о туризме. Если окажется, что британского проводника убил американец, репутация Коппе останется незапятнанной. Город по-прежнему будет считаться безопасным местом для отдыха.

Лицо Агаты перекашивается от гнева, и Алекс впервые видит ее по-настоящему рассерженной.

– Я уже говорила вам, что неважно, убил Вики американец или кто-то из местных. Туристы должны быть уверены, что им нечего бояться. Во всяком случае, преступников.

– Конечно, – говорит Алекс. Он изучает женщину еще несколько секунд, затем уходит.

Она кажется искренней, думает он.

Но в ушах у него звучит предупреждение Ниам о невысокой эффективности местной полиции.

На улице Алекс вдыхает возмутительно холодный воздух, пока легкие не начинает жечь.

Возможно, Вики звонила, просто чтобы попросить денег. А может, хотела помириться и разозлилась, поняв, что Алекс сменил номер.

Но она ведь точно знала, что они увидятся на Рождество. Тогда и помирились бы.

И уж ни за что не стала бы звонить ему на работу, только чтобы поцапаться. Знала, как он щепетилен в таких вещах.

И тем не менее именно это Вики и сделала за пару дней до смерти.

Позвонила в офис TM&S.

Коппе, 1998 год

Кайя укрыта одеялом наполовину: одна нога и рука под ним, одна нога и рука поверх. Волосы разметались по диванной подушке, правая грудь обнажена. От пламени камина на коже танцуют тени.

Она знает, что выглядит соблазнительно – он уже видел ее лежащей вот так и сказал, что не отпустит, что должен снова лечь с ней. Кайя помнит то время, свой смех, его слова, что он умирает от ее прикосновений, когда его тело от них твердеет. Муж никогда не занимался с ней любовью два раза подряд.

Она не уверена, что муж вообще занимался с ней любовью. Во всяком случае, не так.

Но любовник уже не смотрит на нее с вожделением.

Он стоит в дверях и ошалело смотрит на нее, в глазах – малодушное потрясение.

– Нет, – произносит он всего одно слово. Потом поворачивается и выходит из комнаты.

Через несколько мгновений в ванной включается душ.

Кайя лежит совершенно неподвижно и так тихо, что слышит стук собственного сердца.

«Я беременна, – сказала она. – Я ношу твоего ребенка».

Он вскочил как ошпаренный и побежал к двери.

Несколько минут назад он был внутри нее, ласково шептал ей на ухо, и их тела двигались в унисон.

Теперь между ними пропасть.

«Это мой? – спросил он. – А если это его?»

«Нет. Это твой. Я тебя люблю. Мы можем быть вместе».

«Нет».

Кайя не дура. Понимает, что это значит.

Другая женщина могла бы обманываться, полагая, будто мужчина просто потрясен, что его можно привести в чувство.

Кайя отлично все понимает. Поняла еще в тот вечер, когда подошла к его двери, а он ее отверг, в тот вечер, когда осмелилась угрожать его браку. Одним словом «нет» он все расставил по местам.

Ему всегда был нужен от нее только секс. Все эти шепоты «я люблю тебя» и «хорошо бы нам быть вместе навсегда» говорились в страсти. И никогда ничего не значили.

От пламени камина у нее на спине покалывает кожу, и ковер и одеяло все еще теплые, но Кайе ужасно холодно. Она садится, находит брошенные на полу трусики. Тянется за лифчиком, теплыми колготками, рабочей блузкой и джинсами.

Кайя уже одета, когда душ выключается.

Она почти добралась до двери, когда входит он.

– Ты куда? Подожди. Я отвезу тебя на гору. Для снегохода слишком холодно.

Он не в силах смотреть ей в глаза.

Кайя качает головой.

– Не нужно меня отвозить. Ты выпил.

– Раньше это тебя не беспокоило.

– Раньше я не была беременна от тебя.

Он вздрагивает.

– Нам надо поговорить.

– О чем? Ты ясно выразил свое отношение.

– Кайя, я не понимаю, как это случилось.

– Ты уж полгода каждую неделю засовываешь в меня свой член. Это называется биология.

Его лицо загорается смущением, затем раздражением.

– С моей женой такого не произошло, – злится он. – Я думал… я был уверен, что дело во мне. И считал, что ты принимаешь таблетки.

– Поздравляю. Ты не бесплоден.

– Кайя, тебе нужно избавиться от него.

Она уже у двери, надевает пальто.

– Кайя, ты меня слушаешь?

Она останавливается, оборачивается, смотрит на него.

– Я сама решу, что мне делать, – говорит она. – Устраивает тебя это или нет.

У Кайи словно пелена с глаз упала.

Вот он стоит перед ней, кожа в пятнах от горячей воды. Живот над пахом немного одряб, пенис безвольно висит между ног. Мужчина пытается изобразить гнев, но в голосе звучит отчаяние, однако он полагает, что контролирует ситуацию.

– А как же твой муж? – огрызается он. – Как ты думаешь, что он с тобой сделает?

– Скоро узнаю, – отвечает она, пытаясь сдержать страх в голосе, и поворачивается к двери.

– Кайя! – рычит он на нее. – Даже не думай выходить. Мы так не договаривались. И оба прекрасно понимаем, что к чему.

Он идет к ней через комнату с таким разъяренным видом, словно готов наброситься на нее с кулаками.

Кайя не дожидаясь распахивает двери и убегает.

Он же голый, следом не побежит.

Добравшись до снегохода, она вся трясется.

Старая как мир история, шаблон, говорит она себе. Беременная и брошенная любовником. Остается только решить, сделать ли мужа рогоносцем или в одиночку разобраться с собственной судьбой.

Кайя идет по дорожке к озеру.

Хрен редьки не слаще.

Коппе, 2019 год

Агате всегда нравилось общество Патрика. Разумеется, когда они работали вместе, но сейчас, когда он на пенсии, может, даже больше.

В свои шестьдесят Патрик, предшественник Агаты, вполне мог бы и остаться на посту начальника полиции Коппе, но предпочел передать эстафету. Теперь он говорит так, словно время его правления было совсем другой эпохой.

Агате всегда очень нравилось в Патрике, что годы службы в полиции не оказали на него пагубного влияния. Патрик не зацикливается на ужасах, хотя повидал их немало, Агата знает. Ему известно, что несколько дней назад Агата вытаскивала из озера тело. Ведь он там был. В таком городке подобные ситуации почти все на виду. Но он не кидается сразу ее расспрашивать, что происходит. Вместо этого по дороге на кухню интересуется, слышала ли она, что бар по дороге в Нейлим закрывается.

– Я и забыла, что он все еще открыт, – говорит Агата.

– Этот бар не закрывался даже во время Второй мировой войны, – грустит Патрик. – Мой отец заходил туда, когда водил грузовики.

– А почему же сейчас он закрывается?

– Люди ездят выпить в город, – пожимает плечами Патрик. – Легче, когда в одном месте несколько заведений. Ну, вот как у нас в Коппе. Есть из чего выбрать. Все меняется.

– Полицейским становится немного легче, – замечает Агата. – И у нас есть из чего выбирать, но мы все равно оказываемся у Эллиота, точно?

Патрик улыбается.

– Хозяин бара Нейлим однажды мне позвонил, – вспоминает он. – Несколько местных жителей поругались с заезжими шахтерами. Завязалась небольшая потасовка. Шахтеры были русские. Вечная история. Я объяснил хозяину, что смогу приехать только часа через три. Разбирался с парнем, который выбил жене зубы.

– И что сделал владелец бара?

– Нажал на кнопку звонка и велел посетителям допивать, потому что пора закрываться. Было только пять часов дня. Но все были слишком взбешены, чтобы это заметить. Послушались как овцы, допили и ушли. На улице, конечно, хорошенько повыбили дерьмо друг из друга, но уже не у него в баре.

– А русским следовало сто раз подумать, прежде чем идти в бар на отшибе, где полно финнов.

– Казалось бы…

Они усаживаются за кухонный стол; старая линолеумная столешница за долгие годы покрылась бесчисленными круглыми следами от горячих чашек. Патрик возится с кофейником и кладет рядом с кофейными кружками два кусочка домашнего черничного пирога. Он прекрасно готовит.

– Об американце что-нибудь есть?

Агата улыбается.

– Йонас проболтался?

– Ты же знаешь, что он не умеет хранить секреты.

Оба смеются. Йонас никому бы не сказал, даже случись у него сердечный приступ. А вот другой сотрудник, Яник…

– Ешь давай, – настаивает Патрик, кивая на пирог. – Ведь кожа да кости.

– Уф-ф. Я, наоборот, пытаюсь сбросить несколько фунтов. Накопила столько, что кости уже не прощупываются.

– Да уж похудела, дальше некуда. Это все твои тревоги.

Агата поднимает брови.

– А в последнее время ты ни о чем больше не тревожилась? – спрашивает Патрик. – Помимо этого дела? Ничего не хочешь мне рассказать?

Патрик все знает. Знает, что, когда звонит телефон или стучат в дверь, первая реакция Агаты всегда паника.

– Ничего, – отвечает она, и это правда, потому что ни звонков, ни стуков в дверь не было.

Просто женщина знает, что они, в конце концов, будут.

– А дети?

– Думаю, в порядке. Надеюсь. Бывают небольшие вспышки. Но ведь уже два года прошло.

Патрик кивает, отламывает ее вилкой кусок пирога и подносит ей ко рту, заставляя есть, как ребенка.

Она отбирает вилку и делает вид, будто тыкает ему в глаз.

– Хватит, старик. Мне нужен твой совет.

– Бросай эту дыру и переезжай в Хельсинки.

– Ты это уже говорил много раз. И при этом постарался, чтобы меня назначили на эту должность – сам себе противоречишь.

– Но в столице для тебя найдется должность получше. Ты слишком умна для этого городишки.

– Видимо, нет. Мне удалось выследить американца. Вот только я… не уверена. Что-то не сходится.

– Его уже допрашивали? – вскидывается Патрик.

– Не так как надо бы. Поговорила с сотрудником полиции тех мест, где он живет. На него совершенно ничего нет, нигде не замешан, а один из копов даже его знает, говорит, хороший парень.

– Неужели в целой Америке можно найти человека, к которому копы хорошо относятся?

Агата смеется.

– Да он из маленького городка, хоть и из большой страны. Новая Англия, морской курорт.

– И что не сходится?

– Он дома и ведет себя как обычно. Убив молодую женщину и сбросив тело в озеро? И обчистив жилище, чтобы инсценировать исчезновение? Он что, полный психопат?

– Думаешь, таких нет? И никто не знает, как он вел себя те пару дней, когда она исчезла, а он еще оставался здесь. То, что дома он ведет себя как обычно, может ничего не значить. Может, он убедил себя, что все это был дурной сон. Знаешь, а ведь это мог быть и несчастный случай, и парень не считает себя убийцей. Попросту дал маху или не повезло. Мне кажется, вот так просто бросить ее в озеро это как-то по-дилетантски.

– Да знаю, – отмахивается Агата. – От других версий тоже не стоит отказываться. Надо поговорить и с теми людьми, с которыми он сюда приезжал. Если он вел себя странно, то они должны были это заметить.

– А какие еще версии, по-твоему, стоят внимания? – Патрик наливает еще кофе. Агата делает неуверенный глоток, понимая, что это ее шестая или седьмая чашка за день, к тому же у Патрика кофе крепче.

– Один из друзей погибшей что-то сказал, – говорит Агата. – Что… что всем известно, кто ее убил.

И Патрик медленно качает головой.

– Ради бога.

– Да понятно, – соглашается Агата. – Но, может, мне… Как ты думаешь, его следует допросить?

Патрик встает и идет к раковине. Выливает остатки кофе, и она видит, как напряглись его плечи. Несколько мгновений он молча стоит, затем оборачивается.

– Вот уже двадцать лет, – говорит он, – каждый раз, когда что-то происходит, всплывает его имя. На несколько часов пропал турист. Авария на трассе. Несчастный случай на склоне. У кого-то пропала кошка. Как же я устал от этого. Двадцать лет люди требовали от меня арестовать его за что угодно, разве только не за перемену погоды. Двадцать лет люди полагали, будто лучше знают, как мне делать свою работу.

– Но… ведь основания его подозревать были, – осторожно замечает Агата.

Патрик смотрит на нее так, словно он разочарован.

Она судорожно выдыхает.

– Хочешь знать мое мнение? – иронизирует Патрик. – Да, допроси его, если считаешь необходимым. Но этот человек, Агата, заслуживает покоя. Мне стыдно за то, как город относился к нему все эти годы. В том числе и я. Очень бы не хотелось, чтобы тебя заставили пойти тем же путем.

Агата слушает и понимает Патрика. Он прав, конечно. Она просто хотела еще раз поговорить с ним.

Она найдет убийцу Вики Эванс, кто бы это ни был. Американец ли это или кто-то поближе к дому. Но Агате не дает покоя растущее в глубине души чувство, что в Коппе произошло что-то очень плохое. И продолжает происходить.

Снова.

Алекс берет кусок пиццы с блюда, одного из многих, расставленных на длинном банкетном столе в верхней части зала.

Это гигантский зал со сводчатым потолком, напоминающий королевскую столовую. Оказывается, «Коппе-Лодж» состоит из нескольких отдельных зданий. В главном находится стойка регистрации, бар и ресторан и организуются все плановые мероприятия, оттуда же отправляются автобусы до канатной дороги.

За главным зданием располагается сауна. Алекс никогда не видел такого количества возможностей употеть до смерти. Оттуда дорожка ведет к замерзшему озеру, в ту его часть, которая не покрыта льдом, чтобы туристы могли искупаться после эвкалиптовой сауны или какого-то другого добровольного истязания.

За этим зданием, если пройти по мостику, находится дом Санты, причудливое бело-красное деревянное сооружение. Алекс видел, как оттуда выходили дети с подарками в руках. Затем идет общая столовая, огромное здание с гигантскими входными дверями и пылающим дровяным камином в дальнем конце. Алексу кажется, будто он оказался на съемочной площадке «Игры престолов».

У дальнего края стола Алекс видит группу сотрудников. Все они, как он теперь понимает, в форме, которую носят проводники. В «Лодже» есть и другой персонал, но эти знали его сестру лучше остальных.