Таверна с изюминкой
Таверна с Изюминкой
Глава 1
Лифт не работал.
Я еще пару раз нажала на кнопку, но, так и не получив отклика, понуро направилась к лестнице.
В каждой руке по несколько тяжелых пакетов, шатающийся каблук и настроение ни к черту.
Павел Владимирович, мой босс, требовал, чтобы его секретарь всегда была при полном параде. А это значит, что сейчас, навьюченная, аки ослик, я пешком карабкалась на десятый этаж в узкой юбке-карандаше и на неустойчивых шпильках.
Медленно, ступенька за ступенькой, пролет за пролетом. Через силу. И чем выше поднималась, тем яснее понимала, что отчаянно не хочу домой, потому что там все будет как обычно: бытовая рутина, домашняя работа, которая никогда не заканчивается, претензии и ворчание мужа.
На шестом этаже у пакета оборвалась ручка, и зеленые яблоки вывалились на лестницу. Одно упало в просвет между этажами и шлепнулось где-то далеко внизу, а остальные бодро покатились вниз по ступеням.
Тяжко вздохнув, я поставила уцелевшие пакеты на площадку и принялась собирать рассыпавшиеся фрукты. Кое-как распихала их по свободным местам и продолжила свой путь.
На девятом – у меня уже дрожали ноги, сбилось дыхание, началась одышка.
Давай, милая, еще немного – и ты дома. Счастье-то какое.
Дверь была закрыта.
Муж нажал кнопку домофона и на этом посчитал, что его долг исполнен, хотя я сразу предупредила, что у меня в руках тяжелые пакеты.
Я постучала носком туфли по косяку. В ответ – тишина. Постучала еще раз – результат тот же. Тогда, кое-как страхуя пакеты второй рукой, я сама нажала на ручку, потом просунула ступню в образовавшуюся щель и толкнула дверь. Открыла.
Стоило только переступить через порог, как на встречу мне вышел Николай.
– Чего так долго?
– Лифт не работает, – прохрипела я, с трудом опуская сумки на пол. Ноги гудели, спина, кажется, напрочь одеревенела, а ладони были изрезаны глубокими красными бороздами от ручек.
– Я имею в виду, почему так долго с работы шла!
– И тебе здравствуй.
Мою иронию он пропустил мимо ушей.
– Я жрать хочу, умираю просто.
Боже, пожалуйста, пусть он хотя бы что-нибудь приготовил. Умоляю. Согласна даже на пельмени.
Однако, пройдя на кухню, я увидела девственно чистую плиту. Зато в раковине стояла пустая кастрюля из-под супа. Не залитая и безнадежно присохшая.
Супа там, между прочим, было еще на два дня…
– Что купила? – спросил муж, заглядывая в пакеты, как ребенок, который жаждал получить что-нибудь вкусненькое. Увы. Там были макароны, крупы, большая пачка муки, молоко, картошка и те самые яблоки, которые раскатились по лестничной площадке. Еще буханка хлеба и батон.
– Почему ничего к чаю не взяла?
– Забыла.
Он как ни в чем не бывало пожал плечами:
– Ну, значит, пирог испеки. Ужинать, кстати, чем будем?
У него отпуск, он целыми днями дома, кочует между диваном, компом и кухней, но даже мысли нет, чтобы что-то приготовить к моему приходу.
– Коль, я очень устала… – начала было я, но муж тут же встал в позу:
– И что мне теперь голодать? У Андрюхи вон жена все успевает, и работать, и красоту наводить, и по дому все делать! А ты вечно устаешь.
– У Андрея жена работает на полставки администратором в салоне красоты. А я по восемь часов в бюджетной организации плюс подработки.
– А это разве повод ничего не делать дома?
Мне так и хотелось сказать: ну ты же, е-мое, ничего не делаешь!
Не сказала. Потому что это приведет к скандалу на два дня, а у меня нет сил на скандалы. У меня вообще ни на что нет сил! Хотелось просто сесть и смотреть в одну точку.
Но от меня ждали ужина.
– Давай, просто закажем пиццу.
Да, пицца – это то, что мне сейчас нужно! С румяной корочкой, тянущимся сыром и острыми перчиками…
– Зашибись, – протянул он, – у кого-то деньги лишние появились? То она ноет, что ей не хватает, а то решила шикануть. Ты еще роллов предложи.
– Я поняла, Коль, – угрюмо сказала я, – сейчас что-нибудь приготовлю. Переоденусь только.
Я ушла в спальню, там стянула опостылевшую одежду, колготки, которые, кстати, порвались. Я скомкала их и сунула в сумку, чтобы Коля не увидел, а то будет возмущаться, что я слишком неаккуратно ношу вещи, и отправилась на кухню.
Муж тем временем вернулся в гостиную, забрав с собой половину только что купленных яблок, и уселся играть в танки.
Я почистила картошки, сварила пюре, выложила на сковородку пачку котлет, и, пока они жарились, сделала простой салат из огурцов и помидоров.
– Коль, идем.
Есть он прискакал быстро. Сел за стол, локти сложил и ждал, пока я ему наложу, дам вилку, отрежу хлеба.
– Пирог так и не сделала что ли?
– Пирог – это долго, – ответила я, отправляя первую порцию картошки в рот. От усталости даже вкуса не чувствовала, просто механически двигала челюстями и глотала.
– Если у самой фантазии не хватает, давно бы попросила мою маму! У нее есть рецепты на все случаи жизни. И пироги она вообще печет по щелку. Раз и готово… – ковыряясь в тарелке, поучал муж, – и кстати, рецепт котлет тебе тоже не помешал бы! Потому что в этих сплошная туалетная бумага вместо мяса.
– Это нормальные котлеты.
– Котлеты должны быть домашними! Как и пельмени! И заготовки.
– Коль, я работаю целыми днями, какие заготовки?
– Тоже мне подвиг! Все работают, Наташ. Все! И при этом все успевают. И еду нормальную готовить, и за домом ухаживать, и себя в порядке содержать. Вот у Андрея, например….
– Да-да, я уже поняла. У Андрея жена – настоящая богиня. И повариха, и домработница, и модница, и наверняка в постели ого-го.
– Вот именно! А у тебя вечно то жрать нечего, то голова болит! Ты только посмотри на этот срач, – указал на грязную посуду, которую сам же за день и накопил, а потом, не зная к чему еще докопаться, ткнул пальцем в сторону окна, – а это ты видела? Да на этих стеклах писать можно!
– Я же говорила, Коль. Мне страшно! У нас десятый этаж, а я боюсь высоты!
Когда меняли окна, мы ставили самый бюджетный вариант, чтобы одна половинка окна открывалась, а вторая была глухой. Тогда стояла цель просто сэкономить, а как все это содержать в порядке, я не подумала. И теперь помывка окон превратилась в самый настоящий кошмар.
– Давай купим робота, который окна моет? Есть такие хорошие модели…
– Ты блин еще робот-пылесос с посудомойкой предложи! – возмутился он. – Да, давай всего накупим, а ты будешь лежать на диване, тянуть ляжки и ни хрена не делать. Завтра чтоб вымыла!
С этими словами он залпом допил чай, отодвинул от себя кружку и вышел из-за стола.
Ни спасибо, ни убрать за собой…
Не чувствуя ровным счетом ничего, я перемыла посуду, прибралась на кухне, спрятала в холодильник остатки приготовленного, надеясь, что еды хватит на следующий день и завтра мне не придется после работы снова вставать к плите.
Потом долго пробыла в ванной, рассматривая свое отражение.
Я выглядела серой, изнеможденной. С темными кругами под глазами, губами, поджатыми в горькой усмешке и полным отсутствием блеска в глазах. Некрасиво опущенные плечи, на которых как будто лежали все хлопоты этого мира, сутулая спина…
М-да, на фоне жены Андрея я выглядела, как потасканная жизнью серая мышь.
Тяжко вздохнув, я накинула халат, вышла из ванной и отправилась в спальню. Коля все еще рулил танком, а я юркнула под одеяло и закрыла глаза в надежде заснуть до того, как он наиграется и придет в кровать.
…А утро меня встретило немытой посудой. Муж просидел за игрой полночи и съел всю картошку, которую я рассчитывала оставить на ужин.
Замкнутый круг, из которого нет выхода. Я чувствовала себя в западне. Чувствовала, будто на меня давит огромная каменная плита, все сильнее и сильнее прижимая к полу. Сейчас снова безумный рабочий день, потом плита, посуда и ни слова в благодарность за то, что делаю.
И проклятые окна надо помыть. Ведь кто, если не я?
Я налила воды, капнула в нее чистящее средство и отправилась на балкон, намереваясь сначала разобраться с самым страшным. Помыла все открывающиеся фрамуги, потом забралась на стул и, вцепившись побелевшими пальцами в край, начала тереть те, что не открывались.
С одной справилась. Со второй. С третьей. Оставалась последняя, угловая, до которой сложнее всего было дотянуться.
От одного взгляда на бетонную парковку внизу закружилась голова, но я мужественно взяла себя в руки и высунулась из окна.
И в этот момент за спиной раздалось:
– А можно было сначала завтрак приготовить, а уже потом уборками заниматься?!
От неожиданности я вздрогнула и выронила тряпку из рук. Пальцы со скрипом проехались по стеклу в тщетной попытке остановить падение, а в следующую секунду меня захлестнуло ужасом от ощущения невесомости: я перевалилась через бортик балкона.
Последнее, что увидела – это физиономию мужа, обеспокоенного отсутствием полноценного завтрака.
Глава 2
Что-то мокрое, холодное, дурно пахнущее упало мне на лицо и облепило щеки. Я тут же сдернула это с себя, кривясь от неприятного ощущения, и открыла глаза. В моих руках была тряпка. Вонючая, ворсистая. Такими в казенных учреждениях моют полы.
Только что ею умыли мое лицо.
Под лопатками я чувствовала твердые доски пола, на коже – влажные следы, оставленные тряпкой.
– Довольно разлеживаться, кляча тощая! – раздался где-то сверху визгливый женский голос, и я поморщилась уже во второй раз.
Зачем так орать?
От каждого звука голова, тяжелая, как чугунный котелок, взрывалась болью. Никак не получалось собраться с мыслями и вспомнить, где я нахожусь.
Кстати, «кляча тощая» – это мне?
– Вы только посмотрите на нее! Совсем стыд потеряла! – первому голосу вторил другой, тоже женский, только басовитый. Перед глазами сразу нарисовался образ лихой атаманши из старого мультика. Той, что с гитарой, черным хвостом волос на макушке и крупной родинкой на щеке.
– Где я? – слабо шепнула я, пытаясь приподняться на локтях.
– Ты что, со стула рухнула, когда окна мыла? – пробасили рядом. – Головой ударилась? Но тебе все равно придется готовить нам завтрак.
Окна!
От внезапного воспоминания я резко села, и внутри черепной коробки случился мини атомный взрыв. На миг меня ослепила яркая белая вспышка, следом перед глазами потемнело, а потом сквозь пелену слез я увидела перед собой размытые силуэты.
Пришлось поморгать, чтобы неясные образы обрели детали.
Надо мной возвышались две незнакомые брюнетки, будто сошедшие со страниц исторического романа. Одна стояла, скрестив руки на груди, другая – уперев их в бока. Обе откормленные, с короткими шеями и круглыми красными щеками. Пышные платья делали фигуры этих дородных девиц еще более громоздкими, а корсеты трещали по швам в попытке создать им талии.
На врачей в больнице, куда меня доставили после падения с десятого этажа, толстушки похожи не были, на ангелов в раю – тоже. Я терялась в догадках.
Наверное, нельзя рухнуть с такой запредельной высоты на бетонную парковку и остаться в живых. Я должна была очнуться в медицинской палате, вся в бинтах и увешенная капельницами, или не очнуться вовсе, а вместо этого, целая и невредимая, сидела на полу в незнакомом месте и слушала верещание странно одетых толстух.
– Бездельница! Уже восемь утра, а окна до сих пор грязные, полы немытые, завтрак не готов. Мы тут с сестрой и матушкой с голоду пухнем, а она лежит себе отдыхает.
– Лентяйка! Лишь бы ничего не делать.
Я незаметно ущипнула себя за руку. Боль ощущалась вполне реальной, и все равно каждую секунду времени мне казалось, что я вот-вот проснусь.
– А ну марш на кухню! И чтобы к девяти часам на столе были блины с вареньем и свежие булочки, а не успеешь…
Тем временем к моим собственным воспоминаниям начали примешиваться чужие, вливаясь в них тонкой струйкой, словно молоко в кофе.
И чем больше я узнавала о жизни некой Хлои Фалмер, за которую меня здесь, судя по всему, приняли, тем выше ползли мои брови вверх.
Ощущение сна не покидало ни на миг, и я решила плыть по течению, играя отведенную мне роль в этом театре абсурда.
– Я ваша служанка? – я неуклюже поднялась на ноги, так что наши с девицами глаза оказались на одном уровне. – Вы платите мне жалование? Или я работаю на вас бесплатно?
Ответ я знала. Этот вопрос был с подвохом.
Негодующие толстушки вдруг замерли с открытыми ртами. Затем переглянулись.
Наконец та, что говорила рокочущим басом, набрала полную грудь воздуха и выдала, стремительно краснея:
– Да как ты смеешь хамить нам! Дрянь неблагодарная!
– А за что мне вас благодарить? – сказала я спокойным тоном. – Я готовлю, стираю, убираю. Встаю с рассветом, ложусь с закатом. Тружусь на вас с утра до ночи, выполняю все обязанности служанки, но за свою работу не получаю ни гроша.
«Блин, совсем как у себя дома», – подумала я и вслух добавила:
– Это вы должны быть благодарны мне.
Все мое тело охватила странная легкость. Этим наглым особам, оборзевшим в край, я говорила то, что давно мечтала высказать своему мужу, но боялась скандалов. В свое время я не смогла поставить на место Николая, но сейчас с удовольствием ставила – их. И за спиной будто распускались крылья.
От моих слов девицы на некоторое время потеряли дар речи. Таращась на меня, они, как рыбы, безмолвно открывали и закрывали рты.
– Ну, – вздернула я бровь. – Жду благодарности. Скажите мне спасибо за те годы, что я на вас батрачила.
Атаманша – я вспомнила, что ее звали Рут, – сделала такой глубокий вдох, что казалось, корсет вот-вот лопнет под напором ее раздавшейся груди.
– Хамка! – закричала она, брызжа слюной. – Грубиянка! Пререкаться с нами вздумала! Да, денег мы тебе не платим. А ешь ты за чей счет? А крыша над головой у тебя благодаря кому?
Циркулярная пила по имени Марша активно ей поддакивала.
От такой наглости у меня аж лицо вытянулось.
Либо эти стервы считали свою сводную сестру Хлою последней дурочкой, либо не блистали умом сами. А может, были искренне уверены, что сумели затюкать бедняжку так, что она позабыла истинное положение дел.
– И дом этот мой, – качая головой, ответила я. – От батюшки покойного мне достался. И не вы меня кормите, а я – вас. Все эти годы вы с мачехой проедаете мое наследство. И кстати, почему я вообще терплю вас, таких нахалок, под своей крышей?
Обомлевшие девицы смотрели на меня круглыми глазами и растерянно моргали.
А я подумала, почему бы и правда не выставить это змеиное семейство вон из своего дома.
Когда отец умер – поскользнулся на оледеневшем крыльце и разбил голову о ступеньку, Хлое было десять. Едва девочка лишилась единственного защитника, мачеха и сводные сестры устроили бедняжке ад на земле.
С той поры бывшая хозяйка моего тела трудилась, не покладая рук. В одиночку драила большой дом, обстирывала всю семью, на обед и ужин готовила королевский пир, а сама питалась объедками со стола.
От тяжелой работы нежные пальчики Хлои быстро огрубели и покрылись мозолями. От недоедания под кожей проступили полоски ребер. Пока сводные сестры с трудом пытались затянуть свои откормленные телеса в корсеты, талию Хлои можно было обхватить двумя ладонями без всякого корсета вовсе.
Что бы падчерица ни делала, как бы ни старалась, не могла заслужить похвалы. Ни разу за все эти годы несчастная зашуганная сиротка не услышала в свою сторону ни одного доброго слова. Тощая кляча, лентяйка, балбеска – так обращались к ней неблагодарные родственницы.
Вспомнив свою жизнь с Николаем, я прониклась к Хлое искренним сочувствием.
Нет, не буду больше терпеть! Устала моя шея кого-то на себе везти. Выгоню этих паразиток прямо сейчас! Как пишут психологи в интернете, от токсичного окружения надо избавляться, и я была твердо намерена последовать их совету.
– А знаете, что? Дом мой, так что собирайте вещи и съезжайте. Не желаю вас больше видеть под своей крышей. Сейчас утро…
Я выглянула в окно. Красотища! Небо голубое, безоблачное. Солнышко светит. Птички поют.
– …вот, чтобы к вечеру вас здесь не было.
Признаться, меня по-прежнему не покидало странное ощущение сна. А во сне тебе море по колено и сам черт не брат. Именно это чувство нереальности происходящего и придавало мне смелости.
– Что? – вылупила глаза циркулярная пила Марша.
– Как? – ахнула атаманша Рут.
Сестрицы переглянулись и завопили хором:
– Маменька! Убогая с ума сошла! Маменька! Она выгоняет нас из дома.
Я хмыкнула: ну прямо первостатейная злодейка.
Можно подумать, я их на улицу выставляю, без вещей, в мороз. Тем временем у мачехи Хлои, леди Кэтрин, дважды вдовы, имелся свой собственный дом, доставшийся ей от первого мужа. Пусть не такой шикарный и просторный, как этот, но вполне уютный и обжитой. Сейчас там обитал ее брат – безработный увалень, который только и умел, что на диване лежать да жаловаться на жизнь. Ничего, как-нибудь уместятся вчетвером в трех комнатах.
А не надо было над сироткой измываться!
И тут стены затряслись, пол заходил ходуном. Что это?!
Спустя миг выяснилось, что это леди Кэтрин спешила на крики своих драгоценных дочурок!
Дочурки же смотрели на меня с видом победительниц и своими гаденькими ухмылками словно говорили: «Ох и задаст тебе маменька трепку!»
Дверь в гостиную, где я очнулась после падения с десятого этажа, с грохотом ударилась о стену, и внутрь комнаты ворвалась разъяренная фурия. Мачеха Хлои женщиной была крупной. Ее корпулентные достоинства так и норовили вылезти из корсета, словно поднявшееся дрожжевое тесто из слишком тесной для него миски.
– Что… случилось? Что… за крики? – из-за одышки леди Кэтрин говорила с большими паузами. За ее спиной в дверном проеме маячила высокая мужская фигура.
У нас гость?
При виде матушки мои сводные сестры принялись тараторить, перебивая друг дружку:
– Лентяйка Хлоя совсем отбилась от рук.
– Не хочет мыть окно.
– И завтрак готовить тоже не хочет.
– Она сказала, что этот дом принадлежит ей и что мы должны убираться на все четыре стороны.
– Прямо сейчас.
Брови мачехи сошлись под грозным углом. Она медленно-медленно повернула голову в мою сторону и тяжело уставилась на меня исподлобья.
– Это правда, Хлоя?
Будь сейчас на моем месте ее затюканная падчерица, от такого гневного взгляда наверняка грохнулась бы в обморок. Но после падения с десятого этажа человека уже сложно чем-то напугать.
– Нет, неправда.
Решив, что я струсила и пошла на попятную, сестрицы-гадюки торжествующе ухмыльнулись.
Не дав им порадоваться победе, я добавила спокойным тоном:
– Вы должны уйти отсюда не прямо сейчас, а к вечеру. У вас есть время перевезти вещи в свой старый дом на улице Фонтанов.
Право слово, я сама себе удивлялась. Раньше, до своей смерти, я была человеком мягким, неконфликтным, терпела, сглаживала острые углы, но к чему меня это привело? Моя жизнь закончилась на бетонной парковке. Больше таких ошибок я не совершу.
От моего заявления глаза мачехи едва не выпали из орбит, ноздри раздулись, а лицо стало таким красным, что я обеспокоилась ее здоровьем. Как бы ни схватила сердечный приступ.
Трясясь от злости, леди Кэтрин открыла рот и, похоже, приготовилась утопить меня в потоке брани, как вдруг за ее спиной громко пробасили:
– Что? В дом на Фонтанах? Я не согласен! Мне и одному там тесно.
Отодвинув мачеху в сторону, вперед вышел высокий детина, весь усыпанный веснушками и с клочковатой рыжей бородой. Ее брат. Тот, кому леди Кэтрин позволила занять свое старое жилище.
Потрясая жирными телесами, угрюмый увалень двинулся в мою сторону. При виде его сжатых кулаков я невольно попятилась.
К счастью, леди Кэтрин придержала брата за руку.
– Тише, тише, Томас, никакой дом она не получит. Пускай бормочет, что хочет, а я с места не сдвинусь. Как жила здесь, так и буду жить.
Затем она снова обратила свой взор ко мне и рявкнула, как рабыне или дворовой собаке:
– А ну брысь на кухню! Быстро готовить завтрак.
В этот момент я отчего-то вспомнила коморку на чердаке, где ютилась Хлоя. Зимой там было холодно из-за тонких дырявых стен, а летом невыносимо жарко, потому что солнце нагревало крышу. Из мебели был только колченогий стул, который сиротка использовала вместо шкафа, вешая на его спинку свою немногочисленную одежду – теплые чулки и два единственных штопанных-перештопанных платья. Еще была кровать – скрипучая, грубо сколоченная конструкция, больше похожая на ящик. Пока мачеха и сестры возлежали на пушистых перинах, падчерица ворочалась на бугристом соломенном тюфяке.
От этого внезапного воспоминания меня охватила самая настоящая злость.
Я вздернула подбородок:
– Этот дом мой по закону. Вы не имеете права здесь жить без моего согласия. А я не желаю вас больше видеть.
– Маменька! – испуганно воскликнули сестры-змеюки и вцепились в маменьку с двух сторон. – Она правда может нас выгнать?
– Не нойте, крошки, не может.
– По закону… – снова начала я, но договорить мне не позволили.
– По закону? – перебила мачеха и расхохоталась, запрокинув голову. Все три ее дряблых подбородка пошли волнами.
– Не знаю, кто тебя, дурочку, надоумил устроить бунт, – вкрадчиво произнесла леди Кэтрин, отсмеявшись. – Наверное, какая-то соседка науськала. Но ты, кляча тощая, очень пожалеешь о своей выходке. Томас, – она повернулась к брату и, привстав на цыпочки, что-то зашептала ему на ухо.
Я невольно отступила от них к окну.
Что происходит?
Что она говорит этому увальню? Какую подлость замыслила моя мачеха?
В груди будто натягивалась невидимая струна.
Сказав брату все, что хотела, леди Кэтрин отошла к стене и взглянула на меня оттуда с гадкой улыбочкой. Рыжий бугай тоже посмотрел на меня. Окинул долгим взглядом с головы до ног и криво ухмыльнулся.
И вдруг, играя пудовыми кулаками, он шагнул ко мне.
Глава 3
Я попятилась, но очень скоро мой побег закончился, потому что сзади возникла стена. Вжавшись в сухие шершавые бревна и мечтая провалиться сквозь них, я наблюдала за приближением одутловатого громилы.
Тот гадкий типаж слабых духом мужчин, которые только и умеют, что жаловаться на жизнь, но ничего не делать для ее улучшения, а еще любят демонстрировать силу на ком-то, кто заведомо слабее их: на женщинах, детях, бездомных собаках.
Я против него – как веточка против баобаба. К сожалению, перенос в другой мир – а в том, что это именно он, уже не было никаких сомнений – не даровал мне никаких суперсил, и я ничего не могла противопоставить этим людям.
Томас подошел вплотную, посмотрел на меня сверху вниз, обнажая неровные зубы в неприятной ухмылке, а потом, растягивая слова, медленно и в то же время с нескрываемым удовольствием произнес:
– Пошла вон!
– Ты не имеешь права меня выгонять. Ты здесь никто. Как и они!
Кажется, внезапно проснувшаяся смелость и тяга к справедливости в этот раз выйдут мне боком.
Томас зарычал, пребольно схватил меня за плечи и поволок прочь из комнаты. Следом за ним, не скрывая торжества, семенили мачеха и сводные сестры.
– Аккуратнее! Не сломай ей что-нибудь, а то придется тратить деньги на откуп, – ворчала Кэтрин, – она и так слишком дорого нам обходится. Жрет, как не в себя!
При этом все ее тридцать три подбородка затряслись от праведного возмущения.
Я хотела сказать, кто еще из нас тут жрет, но Томас толкнул входную дверь и выпихнул меня на крыльцо. Но не отпустил. Вместо этого перехватил поудобнее и потащил дальше, к воротам.
Марша услужливо выскочила вперед и распахнула перед нами калитку:
– Давай, дядя Томас! Покажи этой гадине, что будет, если нас не уважать.
Меня бессовестно вытолкнули на улицу. Неудобные ботинки, на полтора размера больше положенного, подвели. Я зацепилась носком за камень, неуклюже взмахнула руками и под гадкий смех новой семейки распласталась поперек дороги.
Содранные коленки тут же защипало, а на зубах заскрипела горькая пыль. Я ударилась. Не так уж и больно, но обидно. И пока поднималась, прижимая ладонь к ушибленному месту, калитка за моей спиной захлопнулась, и проскрежетал тяжелый засов.
– Сволочи, – прохрипела я, с трудом отплевываясь от песка и оглядываясь по сторонам.
На улице было пусто, хотя еще пару минут назад, когда меня выталкивали из собственного дома, я успела заметить парочку соседок.
Теперь же не было никого – с мачехой никто не хотел связываться из-за дурного характера, а уж Томаса и вовсе предпочитали обходить десятой дорогой.
Заступиться за бесправную сироту было некому. Увы. Придется как-то бороться с несправедливостью самой.
Я попыталась открыть калитку, но она была заперта наглухо. Тогда я начала пинать ее, молотить ладонями по шершавым доскам и кричать:
– Откройте немедленно! Вы не имеете права так поступать! Это мой дом!
Где-то у соседей громко залаяла собака, поддерживая мое праведное возмущение.
– Откройте!
Конечно, никто из них не поспешил распахивать передо мной ворота.
Зато открылось окно и в нем сначала показалась необъятная грудь, а затем сияющая пухлая физиономия мачехи, за спиной которой маячили гадкие сестрицы и не менее гадкий рыжий Томас.
– Чего орешь?
– Вы не можете выгнать меня!
– Еще как можем, – улыбнулась она, – нам тут наглые приблудыши не нужны. Не хочешь работать – вали.
Я подошла ближе к окну и глухо прошипела:
– Приблудыш? А вы ничего не попутали, маменька? Этот дом изначально принадлежал моей родной матери…
– А ты докажи это, милочка, – осклабилась она, склоняясь ближе ко мне, – попробуй, а я с радостью посмотрю, как у тебя ни черта не получится.
Мне не понравилась ее уверенность и то, как за спиной хихикали Марша и Рут.
Кажется, у них были козыри в рукавах, о которых бедняжка Хлоя не имела ни малейшего понятия, ну и я вместе с ней.
– Я этого так не оставлю, – пообещала я.
– Ничего, вот когда поймешь, что никому ты не нужна и деваться тебе некуда, тогда дури и поубавится. Обратно приму, только если шелковой станешь. Поняла? Будешь сидеть на хлебе и воде, и в углу на коленях стоять, чтобы заслужить мое прощение.
– Знаете, что можете сделать со своим прощением?
– Похами мне еще тут! Мерзавка! – моментально взвилась мачеха. – Совсем от рук отбилась, бездарность серая. А знаешь, что? Хотела маменькиного добра? Вперед! У нее еще сарай в соседнем городке, вот туда и катись. А здесь чтобы ноги твоей не было! Пока все не осмыслишь и не приползешь на коленях с извинениями, даже на глаза мне попадаться не смей, – она с грохотом захлопнула окно, а потом, наградив меня мерзкой ухмылкой, еще и шторы задвинула.
А я осталась на улице. В старом платье, стоптанных ботинках и без средств к существованию.
Хорошо хоть на улице стояли ласковые солнечные деньки и погода радовала, а то бы пришлось совсем худо.
Стучаться дальше не было никакого смысла – только смешить мачеху и ее мерзких родственников, да трусливых соседей развлекать, поэтому я уныло поплелась прочь.
Прошла две улицы и села на лавку, возле колодца. Есть хотелось неимоверно – я не успела позавтракать ни в этом мире, ни в прошлом. Пришлось довольствоваться холодной колодезной водой, да яблоком, кем-то оброненным на дороге.
Ну ничего… главное, что жива. А дальше еще посмотрим, кто кого.
Немного поразмыслив и покопавшись в памяти прежней Хлои, я пришла к неутешительному выводу, что просить защиты не у кого. По материной стороне никого не осталось, по отцовской – только брат, бесследно пропавший много лет назад. Ни бабушек, ни дедушек, ни теть, ни дядь. Абсолютная сирота.
Жениха тоже не было. Мачеха очень старалась, чтобы падчерица выглядела как замухрышка, на которую никто и никогда не посмотрит – одета плохо, бледная, растрепанная, тощая как палка. Стоило только Хлое попытаться хоть как-то привести себя в порядок, Кэтрин начинала орать, что та распутничает и порола, чтобы «изгнать пороки». Вдобавок Рут и Марша распространяли слухи, будто их сводная сестра глуховата, туповата, ходит под себя и при этом не слишком разборчива в связях, и чуть ли не за пирожок готова прыгнуть в койку хоть с кривым, хоть с косым.
В общем, в родном городе вряд ли кто-то когда-то позарился бы на бедную Хлою Фалмер. К счастью, это была меньшая из проблем. Не знаю, как она, а я в женихах точно не нуждалась. Хватит, в своем мире уже нажилась по уши, больше такого счастья мне не надо. Пусть без кола и без двора, зато свободная как ветер, живая, здоровая! А с остальным справлюсь. Наверное…
Помочь мне было некому, заступиться перед обнаглевшей, жадной до чужого добра мачехой и ее семейством – тоже. Единственное, что было в моих силах – это обратиться за помощью в вышестоящие инстанции. Кто тут у них главный? Градоначальник? Значит, к нему и пойду.
Разбираясь с воспоминаниями – своими личными и теми, что достались от Хлои, – я неторопливо добрела до центральной площади города, на которой располагался дом градоначальника.
Звали его Ян Ривус и, если мне не изменяла память, был он мужиком строгим и внушительным. С громким голосом и ястребиным взглядом, от которого горожане вытягивались в струнку.
Я очень надеялась, что он сможет мне помочь.
Входные двери были нараспашку, и над крыльцом висела выцветшая вывеска: «Мы рады каждому гостю».
Внутри оказалось прохладно, пахло клубникой и мятой, а еще натиркой для мебели. Недалеко от входа за маленьким столом сидела женщина в сером платье. При моем появлении она спрятала под стол вязанье, приняла крайне важный вид и чопорно поинтересовалась:
– Чем могу помочь?
– Мне нужно встретиться с градоначальником, – как можно увереннее сказала я.
– Сожалею, но сейчас он занят.
– Я подожду, – с этими словами я опустилась на мягкий цветастый диванчик. Рядом с ним стоял столик, а на нем витая ваза с сочными грушами. – Я возьму штучку?
Женщина улыбнулась натянуто, но отказать не посмела. Все-таки я – гость, а они всем гостям рады.
Пользуясь случаем, я съела грушу, потом еще одну. И еще.
Чувство сытости взбодрило и даже придало уверенности, что все должно получиться. Поэтому, когда меня пригласили в кабинет на второй этаж, я подскочила и направилась к лестнице с резными перилами в весьма благостном расположении духа.
Однако меня ждало разочарование. Потому что в маленьком, тесном кабинете ждал не сам градоначальник, а его помощник – Эдди Райт. Худосочный мужичок в серых брюках и жилетке поверх бежевой рубашки. Верткий, немного сутулый, с маленькими глазками, непрестанно бегающими по сторонам, он не вызывал расположения.
– Я хочу увидеть градоначальника.
– Конечно, – с готовностью кивнул он, – но у мистера Ривуса напряженный график и запись на прием. Поэтому сначала изложите на бумаге цель вашего визита, потом я передам ему, вам назначат время… возможно не на этой неделе, но в конце следующей точно.
И тут проклятая бюрократия!
Настроение покатилось вниз. Не скрывая разочарования, я села за стол, подтянула к себе лист бумаги и принялась писать. Изложить все постаралась кратко: притесняют, отбирают недвижимость. Прошу поспособствовать восстановлению справедливости…
Когда я поставила точку, Эдди забрал себе лист и с деловым видом принялся водить взглядом по строчкам.
– Так… так… – между пегих бровей залегла хмурая складка, – так… Ну что ж… давайте документы на дом.
– У меня нет документов, – растерянно сказала я и, увидев, как подозрительно вытянулось его лицо, принялась тараторить: – Вернее они есть, но где-то в доме, а меня оттуда выгнали. Я никак не смогу добраться до них. Наверняка можно как-то решить этот вопрос? Отправить вместе со мной стражника, чтобы он проконтролировал, что меня пустят внутрь… и выпустят обратно?
– Хорошо, – согласился помощник градоначальника, – давайте документ, подтверждающий вашу личность.
– Но…он тоже дома…
Он нахмурился еще сильнее:
– И что ты предлагаешь? Поверить тебе на слово? Может, ты проходимка какая-то и пытаешься влезть в дом к честным людям?
– Да какие они честные! Мое присвоили! – меня распирало от праведного негодования.
– Давай документы, чтобы подтвердить это.
– Нет их у меня.
– Тогда нужны родственники, которые смогут подтвердить твою личность, чтобы Ривус мог отдать распоряжение и выделить сопровождающего для похода в дом.
– Я сирота. Может, соседи…
– Соседи в данном вопросе ничего не решают.
– Но что мне тогда делать?
– Понятия не имею, – сказал он совершенно без эмоций и сожаления, а потом добил, – мы ничем не сможем тебе помочь, пока ты не принесешь документы.
А как я их принесу? Силой в дом не прорвешься – у них численный перевес. Бумаги наверняка в комнате у Кэтрин, а она всегда крепко-накрепко запирает дверь, не разрешая никому туда заходить в свое отсутствие. Если меня поймают за попыткой проникнуть внутрь, то высекут так, что неделю пошевелиться не смогу.
– Должен же быть другой способ.
– Он есть, – согласился Эдди. – Вы можете подать заявление в Большой Суд. Они проведут расследование, поднимут все архивные записи, возможно, даже используют менталистов, чтобы добраться до истины, и, если все действительно так, как ты говоришь, с радостью восстановят справедливость и накажут виновных.
– Отлично! Куда идти?
– В столицу.
Он написал на клочке адрес, а чуть ниже какое-то странное число.
– Это что? – поинтересовалась я.
Эдди Райт посмотрел на меня, как на последнюю бестолочь, и степенно произнес:
– Пошлина. Или ты думала, что этим будет кто-то заниматься бесплатно? За все надо платить, милочка.
Бедная Хлоя за всю свою жизнь такой суммы в руках не держала!
– Но… но… у меня нет таких денег!
– Тогда приходите с документами, – равнодушно сказал он, – до этого момента, ваше заявление будет лежать… здесь.
С этими словами он отложил мой лист в самую дальнюю стопку и, участливо улыбнувшись, взглядом указал на дверь.
На какой-то миг в его улыбке проскочило злорадство, и я поняла, какой козырь был у мачехи.
Все куплено.
Глава 4
Снаружи царила настоящая благодать. Летнее солнце все выше поднималось над крышами домов и играло бликами в темных оконных стеклах.
Выйдя от градоначальника, я свернула в узкую боковую улочку, тенистую из-за балконов с сушившимся бельем. Высоко над моей головой развевались на веревках белые ночные сорочки, мужские рубахи и застиранные кальсоны, а вдоль первых этажей тянулись лавки с пыльными витринами и деревянными вывесками. Возле одной из них я остановилась, глотая слюну.
За стеклом на прилавке стоял сноп пшеницы, а рядом на красной скатерти лежали сдобные булочки, посыпанные сахаром крендельки и калачи в виде косичек. Из плетенной корзины торчали попки длинных багетов, и я представила, как ломаю пополам один из них: корочка хрустит, а нежная белая мякоть тает во рту. Ммм.
На мои фантазии пустой желудок ответил болезненным спазмом. Я схватилась за живот и вдруг отчетливо поняла, что теперь я бездомная, мои карманы пусты, у меня нет ни работы, ни крыши над головой, и ни один человек в этом равнодушном городе, потонувшем в бюрократии и подкупах, не протянет руку помощи, даже если я буду умирать от голода, причем умирать буквально, а не метафорически.
С трудом я заставила себя отлипнуть от витрины с аппетитной выпечкой и отойти в сторону. Тут же к лавке подъехала скрипучая телега, запряженная худой серой клячей. На облучке сидел старик, такой же тощий и изможденный, как и его бедная лошадь. Подслеповато щурясь, он жевал стебелек пшеничного колоска и почесывал сизый нос.
Я не знаю, почему застыла, наблюдая за этой картиной, а не продолжила свой путь. Наверное, потому что идти мне было некуда и я могла позволить себе праздно стоять посреди улицы и глазеть на кого захочу. Например, на этого старика и его страшную клячу, и на старую повозку, густо застеленную соломой.
Я смотрела на них, и в голове все крутилась и крутилась какая-то мысль, которую никак не получалось поймать за хвост. Решение моей проблемы.
Дверь лавки отворилась, и к телеге направилась полная женщина с корзиной багетов. Она опустила ее на соломенную перину в кузове и, убедившись, что корзина не опрокинется при езде, вернулась в булочную за другой, и за третьей. После, запыхавшаяся, остановилась подле возницы и прокричала, сложив ладони рупором:
– Сегодня в Клермон! Завтра в Ристоль!
Старик кивнул и тронул вожжи.
Ристоль! Да это же город, где до замужества жила и вела дела матушка Хлои. Ее семья содержала процветающую таверну – то самое наследство, о котором с презрением упомянула змеюка Кэтрин. Уж не знаю, почему она назвала большой двухэтажный дом с обширным подвалом и конюшней сараем. Отец рассказывал Хлое, что в свое время таверна «Мята и Кориандр» была одной из самых популярных в Ристоле, потому что там было вкусно и уютно.
Точно! Мне надо в Ристоль!
Пока телега с булками не отъехала слишком далеко, я бросилась за ней.
– Господин, господин, постойте!
Колеса повозки натужно скрипели. Мои громоздкие ботинки не подходили для бега и тяжело стучали по мостовой. Пару раз я споткнулась и неуклюже взмахнула руками, но, к счастью, удержалась на ногах.
На повороте старик был вынужден затормозить, чтобы пропустить чужой экипаж. Тут-то я его и догнала.
– Мистер, господин, – задыхаясь, я вцепилась в деревянный борт повозки.
Дед повернулся ко мне, вскинув кустистые брови.
– Чего тебе, девка? – проорал он, словно вокруг царил шум, который надо было перекричать.
– Слышала, завтра вы едете в Ристоль. Не могли бы вы меня туда подвезти?
В ответ дед приложил ладонь к уху.
Я вспомнила, как разговаривала с ним пекарша, и поняла, что мой собеседник глуховат. Пришлось повторить свои вопросы, но гораздо громче.
– Пожалуйста, – добавила я, пытаясь взглядом передать всю глубину своего отчаяния.
До матушкиного родного города топать и топать, а сил в моем тощем, оголодавшем теле совсем нет. Если пойду пешком, свалюсь где-нибудь на обочине, не проделав и половины пути.
Старик на облучке моим взглядом не впечатлился. Наклонившись над дорогой, он выплюнул на мостовую сухой колосок, который жевал, а следом еще и смачно харкнул с шумным, протяжным звуком.
– Подвезу. Но коль денег дашь. А задарма шуруй на своих двоих.
Денег у меня не было. Возница выглядел непреклонным. Иногда смотришь на человека и понимаешь: уговаривать, унижаться бесполезно. Со надрывным вздохом я отпустила бортик телеги и отошла в сторону. Повозка тронулась с места и со скрипом покатилась дальше по узкой улице, зажатой домами.
Какие же в этом мире черствые, бессердечные люди!
Как же мне добраться до Ристоля?
И поесть бы не помешало. Хоть немножко. Одними фруктами сыт не будешь.
Остаток дня я слонялась по городу. Решив подзаработать деньжат на еду и дорогу, я попыталась устроиться подавальщицей и обошла все местные забегаловки, но нигде рабочие руки не требовались. Хотя, возможно, дело было не в отсутствии свободных вакансий. Вероятно, репутация Хлои Фалмер бежала впереди нее. После слухов, что распускала про бедняжку мачеха, потенциальные работодатели считали Хлою, как это говорят в моем родном мире, неблагонадежной.
Руки уже готовы были опуститься, когда на площади, перекрывая уличный гомон, раздался задорный молодой голос:
– Кулинарный конкурс! Кулинарный конкурс! Все сюда! Приз за победу – тысяча золотых!
Напротив дома градоначальника стоял долговязый юноша с жидкими усиками и размахивал руками, подзывая к себе народ. И люди охотно подходили к нему, привлеченные магией круглой цифры, которую он повторял снова и снова: «Тысяча золотых! Вы только представьте себе! Тысяча золотых!»
Я представила и принялась усердно работать локтями, пробираясь сквозь толпу, чтобы разведать детали будущего состязания. Деньги мне были нужны позарез. Вложу в свое дело, раскручу таверну, с доходов оплачу пошлину и подам на гадюку мачеху в суд. Отольются кошке мышкины слезки!
Кое-как протиснувшись в первый ряд, я узнала, что кулинарный батл состоится в середине осени и что конкурсное блюдо должно быть оригинальным, с изюминкой. Последнее вообще не проблема. В моем распоряжении все рецепты родного мира: от русского борща до японских суши. Выбирай не хочу. Уверена, многие известные мне угощения в этом месте будут диковинкой и зайдут на ура.
На конкурс надо было записаться, и к усатому юноше выстроилась очередь, похожая на огромную змею, благо я успела сориентироваться и встать в ее главе. Ничего особенного от участников не требовали. Только внести свое имя в список, что я и сделала. А после, покончив со всеми формальностями, решила, что непременно доберусь до Ристоля и начну там новую жизнь.
Опыт городской бездомной мне совсем не понравился. К счастью, судьба сжалилась, и мне не пришлось спать на улице, вздрагивая от каждого шороха и опасаясь бандитов, которые, как крысы, вылезают из своих нор с наступлением темноты. Одна пожилая женщина с добрым сердцем, храни ее Господь, пустила меня переночевать в своем сарае, на душистом сене.
А утром я уже была возле вчерашней пекарни. Караулила знакомую телегу.
В моей голове зрел коварный план.
Заметив в конце улицы свою цель, я спряталась за углом здания и принялась ждать, когда повозка остановится у дверей булочной.
И вот дед подъехал.
Пока возница считал ворон, я осторожно, на полусогнутых подкралась сзади к телеге и…
– Калеб, помоги вынести корзины! – выглянула из лавки пышнотелая торговка. – Покупателей тьма, я не успеваю!
Старик, кряхтя, слез со своего насеста, а я спешно притворилась, что просто прохожу мимо.
На мою удачу, упомянутый Калеб не обратил на меня внимания. Наверное, и не запомнил вчерашнюю оборванку, умоляющую подбросить ее до Ристоля. Сколько таких тощих бледных нищенок бродило по городу и просило его о той или иной помощи? Поди не я одна.
С ворчанием старик дернул на себя дверь и скрылся в лавке, на несколько минут оставив свое транспортное средство без присмотра.
Застыв посреди улицы, я ошеломленно взглянула на телегу без хозяина, не в силах поверить своей удаче.
Через секунду я уже зарывалась в сено в кузове повозки. Сегодня его было даже больше, чем вчера, и у меня получилось хорошенько спрятаться.
Сердце бешено колотилось. Дышать было тяжеловато. Затаившись на дне телеги, я прислушивалась к тому, что происходит вокруг.
Вот раздались приближающиеся шаги. Что-то тяжелое с шорохом опустилось рядом с моей головой. Судя по аппетитному аромату – корзина с булками.
Рот мгновенно наполнился слюной. Последний раз я ела в доме градоначальника, и это были сладкие груши, которые не могли насытить меня надолго. Я тихо сглотнула, а потом едва не дернулась, потому что следующая корзина с выпечкой грохнулась мне на живот. Ее еще и повращали, пытаясь вдавить поглубже. Не выдала я себя только чудом.
Наконец в телегу загрузили все, что хотели. Повозка качнулась с протяжным скрипом, приняв на себя вес кучера, и тронулась с места. Копыта лошади зацокали по мостовой.
Выждав немного, я убрала сено с лица. Выкрутив голову, покосилась на сгорбленную спину возницы и осторожно потянулась за булкой. Есть хотелось ужасно. Впервые я в полной мере постигла смысл выражения «умирать от голода».
«Это не воровство. Это в долг. Как только разживусь деньгами, все оплачу».
Солома подо мной шуршала, но я не боялась быть услышанной – мой невольный водитель, слава богу, был тугоух.
Глава 5
Пока телега размеренно тряслась по грунтовой дороге, я успела и вздремнуть, и стащить еще одну булочку, и передумать кучу разных дум. В основном невеселых. Все они крутились вокруг моей новой жизни.
То, что у меня была сама эта жизнь – великое чудо, за которое я готова до бесконечности благодарить богов всех планет и миров. Но вот как организовать достойное существование – это уже проблема.
Вопрос первый – где взять денег?
Все, что было у Хлои, присвоила мачеха и обратно возвращать не собиралась. Скорее удавится, чем потратит лишний медяк на свою падчерицу. Надежда была только на то, что по приезду в Ристоль моя испорченная репутация окажется далеко позади, и я смогу на первое время найти какой заработок, а потом уж восстановлю матушкину таверну и все наладится.
Работы я не боялась, опыта у меня было предостаточно, энтузиазма, несмотря на трудности переселения в другой мир, – хоть отбавляй. Так что с деньгами разберусь.
Вопрос второй и более серьезный.
Как мне вернуть документы и наследство Хлои? Не то, чтобы я была женщиной жадной, но от несправедливости сводило зубы. Мне было искренне жаль бедняжку, которая после смерти отца превратилась в самую настоящую Золушку, и я клятвенно пообещала себе и ей, что сделаю все возможное для того, чтобы справедливость восторжествовала.
В общем, тут все было как в нашем мире. Без бумажки – ты букашка. Денег нет, но вы держитесь.
Ближе к полудню телега съехала с накатанной дороги и остановилась на пятачке, окруженном молодыми березами.
Тяжело крякнув, дед сполз с облучка и удалился в кусты, а я, воспользовавшись случаем, хорошенько потянулась, пытаясь размять затекшее тело. Дно у телеги было жестким, и всю дорогу я лежала, как мышка, боясь лишний раз пошевелиться и привлечь к себе внимание, поэтому ломило бока, спину, плечи. Очень хотелось встать, пройтись, сделать зарядку, поприседать, но пришлось ограничиться переворотом с боку на бок и потягушками.
Интересно, сколько еще нам ехать до Ристоля? Буду ли я в состоянии по приезду быстренько сбежать из телеги, ставшей мне временным пристанищем? И заметит ли глухой дед, если я стащу еще одну булочку?
К счастью, Калеб быстро вернулся. Подтянул старые портки, забрался обратно на козлы, тряхнул вожжами, трогая с места свою чахлую клячу, и мы отправились в путь.
Солнце стояло высоко, и его лучи нещадно палили землю. Под слоем соломы я задыхалась и обливалась потом. Раскопала небольшую дырку, в надежде на свежий воздух, но легче не стало – жарища стояла дикая. Единственное, о чем я могла думать – это о воде.
Сейчас бы искупаться и напиться вдоволь.
Когда до меня донесся звук откручиваемой крышки и громкие глотки, я чуть не застонала от жажды. Во рту все пересохло. Казалось, попадись мне на пути река – я бы запросто осушила ее наполовину.
Вдобавок, съеденная всухомятку булочка дала о себе знать – на меня напала икота.
Я зажималась как могла, задерживала дыхание, надувала грудь, закрывала рот ладонями, но икота не проходила, наоборот становилась все сильнее и сильнее.
Тем временем телега взобралась на пригорок, а потом покатилась вниз, тихо покачиваясь в раскатанной колее, и в какой-то момент резко подскочила на камне. Меня тряхнуло, и от неожиданности я икнула во весь голос. И тут же испуганно прекратила дышать.
Дед никак не отреагировал.
Пронесло что ли?
Однако спустя пару минут стало понятно, что не пронесло.
Раздалось резкое:
– Тпр-у-у-у-у, – потом послышалась какая-то возня, стук…и мне в бок уперлась рогатина, – а ну-ка! Покажись! Пока я тебя не проткнул.
От страха аж икота прошла.
Я осторожно вынырнула из соломы, а потом, подняв руки вверх, села:
– Не ругайтесь, пожалуйста…
– Вылезай из телеги! – скомандовал он.
Вокруг нас с одной стороны плотной стеной стоял лес, а с другой – раскинулось бесконечное неухоженное поле. И куда ни глянь – ни единого признака человеческого присутствия.
– Куда же я пойду, дедушка? – жалобно спросила я.
– Чего ты там бормочешь? Не слышу.
Ах ты пень глухой!
– Куда мне идти? Тут ничего нет, – прокричала я.
– А мое-то какое дело? Проваливай!
– Ну, пожалуйста, – взмолилась я, складывая ладони домиком, – Вы же в Ристоль едете? Возьмите меня с собой! Я тихонько посижу тут, вы и не заметите.
– Хочешь ехать – плати!
– У меня нет денег.
– Тогда проваливай! – снова повторил дед и для верности еще раз ткнул рогатиной в мою сторону. – Я извозчиком за бесплатно работать не собираюсь!
Потом его взгляд упал на сдвинутое полотенце, прикрывающее одну из корзин с булочками:
– Еще и воровка!
– Нет, нет! Мне просто очень хотелось есть, но…– я поспешно откатилась на дальний край телеги, опасаясь, что сейчас он воткнет в меня свое грозное оружие. – Я все верну.
– Возвращай! – тут же потребовал старик.
– Но у меня пока нет денег. Как только заработаю…
– Воровка!
– Я могу все отработать! Вы не смотрите, что я такая бледная и неказистая. Я и убраться могу, и приготовить, и белье перестирать! И на огороде помогу, и скотину почищу. Что угодно, только до Ристоля довезите, пожалуйста.
Дед хмуро смотрел из-под кустистых бровей и в задумчивости жевал губы, будто пытался принять какое-то решение.
Видать, о моей репутации ему было не известно, поэтому в конце концов он согласился:
– Хорошо. До города я тебя довезу. За это ты избу мою в порядок приведешь. А за булки деньгами рассчитаешься. В двойном размере! Срок тебе – неделя. Иначе скажу грозной Холли, кто ее обокрал, и, поверь, она с тебя живой не слезет.
Холли – это та самая суровая тетка из пекарни.
– Я все сделаю. Обещаю!
– Смотри у меня, – дед еще раз грозно зыркнул на меня, потом положил рогатину рядом с собой на сиденье и снова взялся за поводья.
Мы поехали дальше. Наконец, мне не надо было скрываться, и я смогла сесть как удобно. Натолкала под себя соломы, привалилась спиной к бортику, расправила спину.
Ехать и смотреть по сторонам было гораздо интереснее чем отдуваться от прелой соломы и бессмысленно таращиться в небо. Я крутила головой по сторонам, наслаждаясь чистым воздухом и видами.
Поле сменилось редколесьем, редколесье – заливной поймой.
Прежде чем перекатить через деревянный мост, Калеб становился, чтобы дать своей кляче напиться. Я тоже не упустила шанса – зашла по колено в реку, хорошенько умылась, а потом, загребая воду горстями, жадно напилась.
После моста мы проехали через березовую рощу, поднялись на пригорок, и с него я увидела первую деревню. Два десятка домов стояли в окружении огородов и пышных садов, чуть в стороне паслось стадо коров.
В этой деревушке мы остановились всего на несколько минут. Телега притормозила возле большого дома, из которого тут же выскочила румяная женщина и забрала одну из корзин, передав за нее горсть монет.
После этого мы отправились дальше. Деревни стали попадаться чаще. Некоторые были прямо у дороги, другие виднелись в стороне, маяча невнятными силуэтами на горизонте.
Потом был поворот, еще одна роща, и мы вернули на широкий тракт, стрелой ведущий к воротам города.
Вот и приехали…
В голове маячили обрывки детских воспоминаний Хлои, и я надеялась, что их будет достаточно, для того чтобы добраться до нужного дома.
Улица Ягодная. Кажется, это где-то в юго-восточной части города…
Однако, дед направился в противоположную сторону, и мне пришлось смириться. Обещала отработать – значит надо отрабатывать.
Мы подъехали к богатому кварталу, но дальше нас не пустили – два бравых стражника остановили, не позволив пересечь белую линию, проведенную краской прямо поверх брусчатки. Чуть дальше из-за красивых резных заборов выглядывали дорогие дома, палисадники пестрели ухоженными клумбами и благоухающими кустами роз. Я аж шею вытянула, пока пыталась рассмотреть подробности, а к деду тем временем подошла женщина с тремя мальчишками-слугами. Один из них проворно заскочил в телегу, едва не наступив мне на ногу, и передал одну корзину тому, кто поджидал на земле. Так же поступил и со второй, после чего шустро спрыгнул на землю.
Отдав товар, старик пересчитал деньги, сунул их в нагрудный карман и развернул клячу в обратном направлении.
– Теперь домой.
Мы прокатили через рыночную площадь, на которой, несмотря на послеобеденное время, все еще бодро шла торговля. Раздавались крики зазывал, проворно сновали разносчики, пахло специями, живностью и еще чем-то сладким.
Уцепившись за бортик, я широко распахнутыми глазами наблюдала за этим рыночным хаосом и не могла поверить, что действительно нахожусь в таком месте.
Магия какая-то!
И кстати, тут наверняка найдется какая-нибудь работенка даже для такой замарашки, как Хлоя.
Однако это все позже. Сначала мне предстояло расплатиться за «такси».
Дом у Калеба был небольшой и такой же хмурый, как он сам. Краска на стенах облупилась, обнажая старые бревна, наличники потрескались, а пыльные окна угрюмо смотрели на этот мир.
– Что смотришь? – недовольно и в тоже время как-то смущенно прокряхтел он, – бабка моя померла две весны назад. Дети уехали, так что порядок поддерживать некому.
– Я все сделаю, – бодро сказала я и принялась за работу.
Пришлось выгрести кучу ненужного барахла, вымести горы грязи из углов и сто раз менять грязную воду в тазу, прежде чем удалось отмыть пол до приличного состояния. Я все-таки отдраила окна, хотя в последнее время этот процесс у меня неизменно вызывал дрожь и приступ страха. Метлой сняла всю паутину под потолком и перемыла посуду.
Мне не терпелось отправиться в свою таверну, поэтому работала я быстро и не покладая рук. И к вечерним сумеркам управилась.
– Хозяин! Принимай работу!
Старик прошелся по дому, въедливо всматриваясь по сторонам и, кажется, остался доволен результатом.
– За булки когда расплатишься?
– Дайте мне несколько дней. Я все сделаю.
– Смотри у меня, – он погрозил мне кулаком, но как-то устало и без азарта, – срок даю до следующей недели. Не принесешь деньги – пеняй на себя.
– Принесу, дедушка, не переживай, – заверила я его и устало спустилась с крыльца.
– Погоди, – внезапно сказал он и исчез в доме, а потом вернулся с двумя крепкими яблоками и куском сушеного мяса, – держи. Все равно у меня нет зубов, чтобы прожевать, а ты тощая такая, что смотреть жалко.
– Спасибо вам, – я с благодарностью приняла скромные дары, еще раз заверила, что непременно рассчитаюсь за съеденные булочки, и отправилась на поиски материной таверны.
Глава 6
– Извините, вы не знаете, где Ягодная улица?
Сначала я пыталась найти матушкину таверну самостоятельно, но быстро заплутала в лабиринте узких мощенных улиц. Тогда я решила спросить дорогу у местных.
Первый прохожий, к которому я обратилась за помощью, при виде меня брезгливо поджал губы и поспешил пройти мимо. Это был статный господин, упитанный и в нарядной тунике, подпоясанной кушаком. Зажиточный купец или ремесленник.
Я поняла, что к таким лучше не соваться. Для них замухрышки, подобные мне, – грязь под ногами, недостойная внимания.
В следующий раз для своих целей я выбрала женщину с добрым лицом, одетую просто, но опрятно. И мне повезло.
Выслушав меня, незнакомка махнула рукой в сторону колокольной башни. Это было одно из самых высоких строений в городе, которое этажа на три возвышалось над остальными зданиями. Желтая луна была нанизана на острый шпиль, венчающий его крышу-конус, как кусочек сыра на шпажку.
– Ступай в ту сторону, девочка. Не заблудишься.
– Спасибо вам огромное, – мне не терпелось отправиться в путь, но я уточнила: – Вы случайно не видели там таверну «Мята и Кориандр»?
А то вдруг детские воспоминания Хлои меня подвели и мне надо искать совсем другую улицу?
– Да, есть там таверна, – кивнула добрая женщина. – Названия, правда, не знаю, но место хорошее. Дом большой, крепкий, с конюшней. Вечером всегда хорошо освещен. И пахнет оттуда вкусно.
Неужели перед смертью матушка оставила в таверне управляющего, чтобы тот заботился о ее семейном деле и не давал тому зачахнуть? Как прекрасно было бы прийти на все готовенькое! Но не наткнуться бы там на кого похлеще гадюки Кэтрин и ее змеенышей.
Я снова повздыхала о потерянных документах и потопала в указанном направлении. Высокая башня с колоколом служила отличным ориентиром. И правда, не заплутаешь.
Было немного жутковато бродить по незнакомому городу в столь поздний час, тем более мой путь освещала только луна да горящие окна домов, а вечерние улицы темнели безлюдными тупиками и поворотами.
К счастью, долго шагать не пришлось. Очередная разбитая дорога вывела меня к небольшой квадратной площади с колодцем в центре. В глаза сразу бросилось добротное двухэтажное здание с широким крыльцом и слуховыми окнами на скатной крыше.
Таверна!
В этом не было никаких сомнений.
Двери дома то и дело распахивались, выпуская наружу веселый смех и звуки дружного пьяного пения, а еще – мужчин, едва стоящий на ногах. Те, шатаясь и падая, двигались в сторону боковой пристройки для лошадей.
Как и говорила добрая женщина, указавшая мне дорогу, это здание было самым ярким на площади. Оно буквально сияло в темноте ночи, озаренное светом многочисленных окон.
Оробевшая, я направилась на этот ослепительный свет, словно бабочка, летящая на огонь. Поднялась по ступенькам крыльца, зацепила взглядом массивную деревянную вывеску над дверью.
И правда «Мята и Кориандр». Значит, я на месте.
Несколько секунд я собиралась с духом, затем вошла внутрь и утонула в шуме голосов, стуке кружек, запахе хмеля, жареного мяса и тушеных овощей.
Как здесь людно!
В огромном помещении яблоку негде было упасть. Куча столов. Между проходами проворно сновали пышногрудые румяные подавальщицы в передниках. Над головой нависали перекрестья деревянных балок и круглые кованые люстры с гнездами для горящих свечей. Со стен пустыми глазами на меня смотрели чучела животных – чьи-то охотничьи трофеи. В углу притаилась лестница на второй этаж. В глубине зала жарко пылал камин, где на вертелах запекалось сразу несколько поросят.
– Извините, могу я поговорить с управляющим? – остановила я одну из шустрых девиц с подносом.
Та окинула меня взглядом с головы до ног и ухмыльнулась с презрительным видом, оценив мое убогое платье:
– Работу че ль ищешь? Такую хозяин к себе не возьмет. Он тощих и нищенок не любит. Ему нравится, когда у бабы есть за что подержаться.
И она с гордостью качнула крутым бедром.
Я мысленно скривилась. Образ управляющего, сложившийся в моей голове после ее слов, мне совсем не понравился. Впрочем, неважно. Этот человек сохранил мое наследство. Теперь главное, чтобы он мне его отдал.
– Нет, я по другому вопросу.
– И по какому же?
– Секрет.
Буду я тут всем о своих планах рассказывать.
Неприятная особа хмыкнула и кивнула в сторону крупного мужчины с гладкой лысиной, обрамленной кустиками седых волос. Он стоял за барной стойкой и разливал по кружкам пенный напиток из бочонка.
– Туда ступай.
И виляя пышной задницей, девица понесла посетителям их заказ. Пьяные бородачи за столом встретили ее появление шумными возгласами и вскинутыми вверх руками.
Стараясь не теряться и не робеть, я обратилась к лысому бармену:
– Здравствуйте, мистер.
Мужичок глянул на меня исподлобья и принялся протирать грязную столешницу таким же грязным полотенцем.
– Работы нет, – буркнул он недовольно, будто опасался, что я начну ему докучать.
– А я и не ищу работу. Меня зовут Хлоя Фалмер. Я дочь покойной Шарлотты Фалмер.
Мужик смотрел на меня, как на дурочку.
– И? – спросил он после небольшой паузы, будто услышал эти имена впервые.
Я растерялась.
– И это моя таверна, – вырвалось у меня. – Она досталась мне в наследство от матери. «Мята и Кориандр». Я ее владелица.
Волосатая рука, протиравшая стойку, замерла. Седые кустистые брови моего собеседника взлетели вверх.
Я напряглась, опасаясь, что сейчас у меня потребуют документы, которые надежно заперты в доме мачехи, и повторится ситуация, как в кабинете градоначальника. Как мне доказать свою личность без нужных бумажек? Неужели весь этот путь я проделала зря?
– Владелица этой таверны, говоришь? – переспросил мужик.
И вдруг в лицо мне полетел его раскатистый смех.
Лысый хохотал, придерживая руками трясущийся живот.
Сбитая с толку его реакцией, я попятилась от стойки.
Ладно бы мужчина попросил показать паспорт, но он просто заржал, как конь.
– Почему вы смеетесь?
– Мята и Кориандр? – мой собеседник смахнул несуществующую слезу, затем подтянул повыше сползающие штаны и кивнул в сторону окна за своей спиной. – Вон – «Мята и Кориандр». А это, – он обвел рукой шумный зал, полный народа, – «Мята и Кардамон». И я здесь хозяин. А ты, малышка, шуруй в свои развалины и владей ими на здоровье.
И он снова загоготал.
Я уставилась на него, хлопая глазами.
«Мята и Кардамон»?
Признаться, я не особо вчитывалась в надпись на вывеске, когда входила сюда. Да вообще не вчитывалась! Зацепила взглядом похожие буквы и отправилась на штурм материнского наследства. А вот как оказалось. Кардамон, а не Кориандр…
В немом оцепенении я обогнула барную стойку и подошла к окну, в которое мне предлагал заглянуть лысый хозяин не моей таверны.
Напротив, через дорогу, стоял тихий угрюмый дом с заколоченными окнами. Первый его этаж был полностью каменный. Второй выглядел интереснее: весь деревянный каркас торчал наружу, покрашенный то ли в черный, то ли в коричневый цвет, а пространство между темными балками и стойками было оштукатурено белым. Если не ошибаюсь, такой стиль в архитектуре назывался фахверковым.
Хозяин «Мяты и Кардамона» потерял ко мне интерес и снова принялся разливать напитки по кружкам, а я поспешила покинуть чужое заведение, вдруг показавшееся мне слишком шумным и враждебным.
«Зато никому не нужны мои документы», – думала я, переходя дорогу.
Вблизи мое наследство выглядело еще более обветшалым, чем издалека. Окна закрыты досками, ступени крыльца расколоты, дверь заперта на ключ. Я тщетно подергала за ручку в форме кольца и решила обойти дом по кругу.
Как же попасть внутрь?
На мое счастье, одно из окошек цокольного этажа было открыто. Похоже, заколотить его не посчитали нужным, ведь проем был крошечный – только кошка и пролезет.
Впрочем, я, девушка тощая, без выдающихся форм и с узкими плечами, вполне могла попытать удачу.
Для начала я заглянула в окошко – темно, ничего не видно. Затем, убедившись, что из деревянной рамы не торчат осколки разбитых стекол, попробовала забраться в дом. Оборвала платье, оцарапала бедра, но таки протиснулась внутрь.
Ура!
Глаза немного привыкли к темноте, и я осмотрелась по сторонам. Меня окружали пустые деревянные полки и стеллажи. Похоже, когда-то это помещение служило кладовой, но все полезное отсюда давным-давно вынесли. В углу белел ворох каких-то старых тряпок.
Я боялась, как бы не оказаться запертой в этой тесной каморке, как в тюрьме, и очень обрадовалась, заметив приоткрытую дверь. За ней клубился мрак, в котором с трудом угадывались убегающие вверх ступени. Мне бы в руки свечу или лампу. Но где их взять?
Поразмыслив немного, я решила ночью никуда не ходить, обождать до утра здесь, а исследовать дом, когда солнечные лучи проникнут сквозь щели в заколоченных окнах и хотя бы как-то осветят заброшенные комнаты. А то споткнусь обо что-нибудь в темноте. Или еще хуже – навернусь с лестницы. И поминай как звали.
Я снова огляделась. Грязно, зато сухо, тепло и безопасно. Ночевать под крышей не то же самое, что под открытым небом. В общем, я утешала себя как могла. Поборов брезгливость, приспособила в качестве постели ком тряпок на полу и привалилась спиной к стене. И тут на меня обрушилась такая чудовищная усталость, что веки опустились сами собой и все неудобства стали не важны.
Утром живот урчал от голода, а кости ломило после сна в неудобной позе. Я потянулась, пытаясь снять напряжение в затекших мышцах. Сквозь маленькое квадратное окошко в мое убежище проникал золотистый свет, а значит, пришло время вставать. Меня ждало море дел. Надо было оценить матушкину таверну и придумать, как снова открыть ее для посетителей.
Кряхтя, будто столетняя старуха, я кое-как поднялась с пола и потопала к лестнице, преодолеть которую ночью не рискнула. И, кстати, правильно поступила, что поостереглась! Лестница оказалась крутой, ступеньки все были разной высоты и подозрительно скрипели под ногами и трескались.
На первом этаже, где находился трапезный зал, царило запустение. Зато мебель была на месте. Тяжелые крепкие столы из дерева, стулья с высокими спинками, длинные широкие лавки – не рухлядь какая-то, а надежные, качественные вещи, которые когда-то стоили больших денег и при должном уходе могли прослужить мне еще много лет.
С кованой люстры, похожей на колесо телеги, свисала клочьями паутина. Все поверхности покрывал толстый слой пыли, но это мелочь – отмоется. Главное, новую мебель покупать не надо – только старую привести в порядок.
– Грядет большая уборка, – сокрушенно шепнула я себе под нос, подходя к окну и сквозь щели в досках разглядывая таверну на другой стороне дороги.
М-да, плохо дело. Как раскрутиться, когда под боком успешный конкурент?
Могу поспорить, когда харчевня Шарлотты Фалмер начала хиреть, этот лысый тип из «Мяты и Кардамона» украл ее название и переманил к себе всех клиентов.
Две закусочных на одной улицы – это слишком. Чтобы подняться, мне придется из кожи вон вылезти.
Мало открыть таверну – надо придумать что-нибудь эдакое. То, что будет только у меня и ни у кого больше. То, что заставит народ идти ко мне, а не к конкурентам. Фирменное блюдо? Необычная обстановка?
Моей таверне нужна изюминка!
И чистота!
В принципе первый этаж оставил впечатление если уж не оптимистичное, то по крайней мере не совсем упадническое. Да грязно, да кругом пыль, да доски под ногами скрипели, а сквозь мутные окна было почти ничего не разглядеть. Но это все поправимо. Руки у меня есть, трудолюбие – хоть отбавляй. Как говорится, дайте мне тазик с чистой водой и тряпку, и я приведу этот мир в порядок.
Второй этаж… был. Это единственное, что хорошего я могла о нем сказать. То ли там какие-то перепланировки намечались, но так и не были доведены до конца, то ли от ветхости, но половина и без того облезших, как будто картонных стен отсутствовала. Как и напольное покрытие. Кругом торчали гвозди, и приходилось очень пристально всматриваться себе под ноги, чтобы не напороться на какую-нибудь ржавую железяку.
Вдобавок внешние стены второго этажа были тоже деревянными и рассохшимся от старости, поэтому изо всех щелей свистал ветер, а в одном месте под потолком весьма однозначно темнело пятно протечки.
– М-да, – я потерла подбородок, пытаясь понять, как к этому всему подступиться.
Ладно грязь – с этим справлюсь, ладно косметический ремонт – где надо покрашу, поклею и даже полочку прибью, но вот капитальный…
Решив, что буду думать не обо всех проблемах сразу, а по мере накопления ресурсов, я спустилась вниз.
Еще раз прошла по трапезному залу, поскребла пальцем по стеклу, убедившись, что там такая корка грязи, что так сразу и не отмоешь, заглянула в дымоход камина, моментально перемазавшись сажей.
Рабо-о-оты-ы-ы-ы…
Ладно, справлюсь как-нибудь, но для начала надо поесть. Я сгрызла одно из яблок, пожертвованных Калебом, с трудом откусила кусочек вяленого мяса. Жевала его долго, упорно, рассасывала, чтобы усилить ощущение сытости, а попутно прикидывала фронт ближайших работ.
Итак, вопрос первый. Где взять воду?
Неужели придется таскать из колодца?
В помещении, которое когда-то было кухней, я нашла не только засаленный, покрытый копотью очаг, но и старый кран, вмонтированный в стену.
Покрутила один вентиль и ничего. Ни воды, ни шипения. Покрутила второй – на пол плевком шлепнулся сгусток чего-то коричневого, хорошо хоть не живого.
Значит, все-таки колодец…
Некоторое время у меня заняли поиски подходящей утвари. Нашлась пара ведер, таз, похожий на банный, большие кастрюли, бак и кадка, заваленная мусором.
Я решила, что сразу натаскаю воды, чтобы потом спокойно мыть, не отвлекаясь на беготню к колодцу.
Решение, конечно, хорошее, правильное. Я бы даже сказала мудрое. Только вот одного я не учла в своем пламенном порыве сделать этот мир чище – заколоченную дверь. Причем заколочена она была снаружи, а я находилась внутри.
Снова пришлось выползать через крохотное окошечко. Я обошла здание, поднялась на скрипучее крыльцо и в некотором недоумении уставилась на грубые, приколоченные крест-накрест доски. Да тут только вместе с дверью отдирать!
Осторожно, опасаясь нацеплять заноз, я ухватилась за верхнюю и потянула. Раздался скрип, внушающий некую надежду. Я потянула сильнее. Скрип стал громче – это гвозди елозили в отверстиях, и добавился треск.
– Давай, родимая, давай, – уперевшись ногами я дернула изо всех сил.
Доска с душераздирающим скрипом слетела с двери, а я от неожиданности, не удержав равновесие, скатилась с крыльца и весьма бестолково плюхнулась на свою тощую попу. Все камни одним место прочувствовала.
– Чтоб тебя, – кряхтя и охая, я поднялась на ноги, а где-то позади раздался смех.
Обернувшись, я увидела хозяина «Мяты и Кардамона», который стоял, облокотившись на перила, и наблюдал за моими мучениями.
Что за мужики нынче пошли? Мне кто-нибудь может сказать? Смотрят, как женщина убивается, и смеются.
Меня подбросило от такого отношения. Хватит, в своем мире уже насмотрелась на равнодушного «танкиста», который умел только жрать, кидаться претензиями и капать слюной на чужую жену. Больше мне такого счастья не надо. Поэтому, перехватив поудобнее обломок доски, который до сих пор был у меня в руках, я похромала к конкуренту.
– Молодой человек, – окликнула этого лысого пердуна, – не соблаговолите ли помочь слабой девушке?
Он бы меня, наверняка, куда-нибудь послал, но момент подобрался удачный. Мимо его заведения как раз проходили две дамы с кружевными зонтиками и в весьма небедных одеждах, и с интересом наблюдали за нашим милым диалогом. Быть грубым на глазах потенциальных клиенток, он не захотел, поэтому пряча за радушной улыбкой плохо скрываемую досаду, ответил:
– С удовольствием.
Через три минуты мы уже шли обратно. Вместе. Я с доской, которую почему-то было жаль выкидывать, мужик с ломом.
Пара-тройка взмахов, пяток нажатий и дверь была освобождена от неказистой решетки.
– А можно еще окна?
Пыхтя, как паровоз, он освободил все окна на первом этаже фасада.
– А еще вот тут, – указала на задний вход.
Скрипя зубами, он сорвал и эти доски, а потом, видать опасаясь, что я придумаю еще какое-нибудь дело, нервно бросил:
– Мне пора.
И поспешно ретировался.
– Спасибо большое! – прокричала я ему вслед и принялась собирать обломки со щепками.
Свалила их все на заднем дворе и, наконец, зашла в дом не как воришка, через разбитое окно, а как полноправная хозяйка через дверь.
– Так-то лучше, – удовлетворенно сказала, обращаясь к самой себе. Распахнула все окна, впуская в дом свежий воздух и, вооружившись двумя ведрами, отправилась к колодцу за водой.
…Все-таки тяжко быть чахлой. Я и в прежнем мире не отличалась мощным телосложением, а тут вообще оказалась в теле бледной немощи. Дунь, плюнь и развалишься.
Я-то наивная еще два ведра с собой принесла! Думала, сейчас как наберу водицы ключевой. Ага! Водицы-то набрала, до самых краев, а поднять-то и не смогла! Схватилась за ручки, дернула и чуть не повалилась. Аж в спине хрустнуло от такой бестолковой прыти.
Пришлось таскать по одному ведру, перегнувшись на один бок, неуклюже подставляя бедро. Пальцы резало неудобными тонкими ручками, одежда промокла, в ботинках хлюпало, но я не сдавалась. Всего каких-то двадцать ходок и все емкости в доме были наполнены водой. Подумаешь, раз плюнуть.
Буквально рухнув на верхнюю ступень крыльца, я привалилась к столбику перилл и принялась уныло рассматривать смятые ладони. На подушечках красовались смачные набухшие мозоли, и это я еще тряпочки подкладывала, чтобы не намять, да и сама по себе кожа у Хлои была грубая от постоянной работы.
Эдак я развалюсь еще до того светлого момента, как все отмоется.
Но делать нечего. Еще немного посидев, я вздохнула, наигранно бодро хлопнула себя по коленям и поднялась.
Сиди, не сиди, а дела никуда не денутся.
Отыскав в чулане старый, погрызенный мышами веник, я принялась сметать самую большую пыль. Сняла паутину с люстры и стен, выгребла грязь из углов. В итоге получилась такая огромная куча, что даже не влезла на внушительный совок. И это только одна комната! А сколько их еще в доме?
Не желая перескакивать с задачи на задачу, я продолжила и дальше махать веником, поднимая облака пыли. Пришлось даже соорудить себе маску, чтобы было легче дышать.
Ушло несколько часов, прежде чем я собрала основную грязь. Но прежде, чем приниматься за мытье, я намочила веник в одном из ведер и хорошенько прошлась еще раз по всему полу. И еще.
Результат меня удовлетворил только после того, как под ботинками перестала хрустеть земля.
Тогда я набрала в кладовке подходящих тряпок, старыми ржавыми ножницы, обнаруженными в одном из ящиков кухонного шкафа, обрезала края, чтобы не тянулись нитки, и приступила к мытью. Никакой щетки я не нашла, поэтому пришлось все делать вручную, согнувшись в три погибели над полом. Елозила тряпкой по грубым доскам, располаскивала в холодной воде, отжимала и дальше.
Вскоре руки мои покраснели и отказались слушаться. Было холодно, мозоли полопались, кожу щипало, но я продолжала мыть вплоть до тех пор, пока не закончилась чистая вода.
А закончилась она очень быстро! Мне даже не хватило на то, чтобы отмыть половину трапезного зала. Нужно было снова идти к колодцу с ведрами, и от одной мысли об этом у меня начала болеть перетруженная поясница. Хотелось сесть прямо на сырой, недомытый пол и разреветься от усталости.
Как оказывается здорово было в прежнем мире: пылесосом прошелся, в ванной тряпку намочил – и чистота. А тут, что ни шаг, то сплошное преодоление.
Еще немного попричитав, я все-таки отправилась за водой, но сил хватило только на одно ведро, которое и то не смогла нормально донести, споткнувшись на крыльце и разлив половину содержимого.
– Ну что-ты будешь делать, – в сердцах с треском поставила полупустое ведро на верхнюю ступень, – немощь чахлая.
Чтобы пролитая вода не пропадала зря, я принесла тряпку и помыла крыльцо. А остатки пустила на окна. Вернее, на окно. Одно.
На этом все. Запал окончательно иссяк. Силы кончились.
На город опустились сумерки, а я сидела, вытянув перед собой натруженные, гудящие ноги, угрюмо жевала яблоко, запивая его колодезной студеной водой, и смотрела, как в заведении напротив бойко отдыхали гости. Из окон лился яркий свет, неслась залихватская музыка и громкий смех.
Было завидно, обидно и невольно опускались руки.
О какой изюминке могла идти речь, если я пока даже один зал не смогла нормально отмыть?
Я понимала, что времени на восстановление уйдет предостаточно, но надо было на что-то жить здесь и сейчас. На завтра у меня остался небольшой кусок мяса и вода. А, что потом? Еще Калебу была должна за булки …
Кажется, прежде чем продолжать уборочные работы, придется все-таки наведаться на рынок и попытаться найти хотя бы разовую подработку.
Проведя еще одну ночь в запущенном, мрачно поскрипывающем здании, я проснулась, едва солнце позолотило крыши соседних домов. Умылась и перед стареньким, тронутым по краям чернотой зеркалом кое-как привела себя в порядок. Разобрала пальцами волосы, заплела их в косу, поправила платье, похлопала себя по щекам, чтобы прибавить румянца, но, взглянув на себя, приуныла.