Старлей Стариков, или В этом мире мы одни

Баланс

…Середина восьмидесятых прошлого века.

Где-то на Балтике. Минная гавань. Дивизион рейдовых тральщиков.

Заваленный бумагами и прочей канцелярской утварью стол в каюте командира РТ–229, прозванного за отменные ходовые качества моряками дивизиона «Антилопой».

По стеклу иллюминатора стучит нудный осенний дождь.

Время обеденное, точнее, послеобеденного сна согласно существующему корабельному расписанию, или «мёртвого часа», как называют его моряки, наверно, на всех флотах мира…

– Феликс, тебе что, тоже не спится? – взрывает тишину морского кубрика «эртэшки», куда выходит дверь командирской каюты, привычно ловко скатившись в него на крутых перилах из центрального тамбура корабля, лейтенант Павел Конов, командир соседнего с «Антилопой» шнуроукладчика.

– Да какой тут сон, Пашка, – с досадой бросает другу в ответ сидящий в нагромождении бумаг с большими кассирскими счётами в руках лейтенант Стариков, с головой ушедший в составление какого-то, по-видимому, очень важного документа, – сам же видишь… зарплату считаю.

– Сочувствую, дружище, – не без иронии вздыхает гость. – А у меня уже всё готово, – гордо машет в воздухе сложенным вдвое альбомным листом бумаги, мелко исчерченным в нехитрую таблицу из трёх строчек в виде товарно-накладной сметы. – Вот и зашёл к тебе, чтоб позвать с собой в бухгалтерию бербазы, – улыбается, – сегодня как-никак срок сдачи ведомостей, а вдвоём… веселей.

– Веселей-то веселей, – хмурится хозяин каюты, – да вот только моя ведомость ещё не готова, уж в пятый раз пересчитываю, а баланс всё не сходится и не сходится.

– Какой к лешему баланс, Феликс?.. И что там, в этой ведомости, может не сойтись-то?

– Это на твоём «ШУ», Пашка, всё ясно и просто, – распаляется, – командир и три матроса, даже пятиклассник справится в два счёта, а тут целый офицер с высшим образованием.

– Не три, а пять, – обижается Конов, – можно подумать, у тебя на «РТ» сильно больше.

– Конечно больше.

– На полматроса?

– Издеваешься?..

– Ну, хорошо, – снисходительно улыбается, – не на пол, на два матроса.

– Да не на два, дружище, не на два, а в два раза больше – и то, если от твоих пяти штатных должностей считать, из которых у тебя, кажется, две вакантные к тому же.

– Да какая разница? – легкомысленно машет рукой. – Чуть длиннее столбики в таблице… и всё.

– И всё? – задыхается от возмущения Стариков. – Чуть длиннее?

– Ну да! А что тут такого?.. – жмёт плечами товарищ. – У тебя ж вон даже счёты есть. Где, кстати, взял?

– Где взял, там уже нет, после обеда должен вернуть, – парирует. – А ты, кстати, хоть раз пробовал четырёхзначные числа на счётах считать, да ещё с разделением их на рубли и копейки.

– Не-е, не пробовал, – серьёзнеет командир шнуроукладчика. – Мы ж в школе, кажется, их в третьем классе проходили, я тогда и в двухзначных-то цифрах, помнится, путался.

– Вот интересно, – успокаивается Стариков. – А как же тебе тогда баланс в ведомости сводить удаётся?

– Да как и тебе, – кивает в сторону расчерченной таблицы на альбомном листе друга, красующегося поверх канцелярского барахла на командирском столе в каюте «Антилопы». – Переписываю положенные постатейные начисления из бухгалтерских таблиц каждому моряку по порядку в таблицу, а затем высчитываю сумму путём сложения их по строчкам.

– В голове, что ли, складываешь?

– Зачем в голове? В черновике дедовским методом в столбик, как в третьем классе научили.

– Ну. А потом?

– А что потом? – жмёт плечами Конов. – Получаю итоговые суммы построчно, записываю и снова складываю их в столбик, получая итоговую сумму на экипаж.

– И всё?

– Ну да! – беспечно жмёт плечами.

– Так и сдаёшь без проверки?

– Какой ещё проверки? Зачем?

– Ну-у ты-ы даёшь… – с ненаигранным испугом за друга озадаченно тянет Стариков.

– А что такого-то?

– А убедиться, что всё верно?.. – назидательно вскидывает чёрные дуги бровей. – А вдруг ты обсчитался или, того хуже, обсчитал?

– Кого это?

– Лучше себя, конечно, но вдруг моряков или, что совсем беда, государство. Если вскроется при инвентаризации – мало не покажется.

– Какой ещё инвентаризации?.. Кем?.. – вскидывает брови командир шнуроукладчика. – Там же бухгалтера с калькуляторами за нами всё тридцать раз проверяют.

– Да они-то, конечно, проверяют и даже, возможно, на калькуляторах… тридцать… да только подпись в ведомости выдачи зарплаты твоя, Пашка, стоит, – давит своё Стариков, – а не их.

– И их тоже, – бубнит на автомате Конов. – И что?

– А то, что спрос с тебя прежде их будет, если ревизоры, да и не они только, кто угодно, твои же моряки, например, найдут несоответствия. В общем, повторяю: мало не покажется, доказывай потом, что без умысла, что не специально…

– Ну-у, хорошо, хорошо, – проникается Пашка. – И что же делать?

– Сводить баланс.

– Да какой ещё, к лешему, баланс? – снова обижается. – Смеёшься?

– Ничего я не смеюсь, – хмурится Феликс.

– Тогда объясни толком: что делать-то нужно?.. Как ты его, этот свой баланс, сводишь?

– Смотри, – берёт в руки свой многострадальный расчёт, – рисую матрицу-таблицу, складываю, как и ты, вначале по строчкам, а затем по столбикам.

– И всё?

– Не совсем, – вздыхает, – затем складываю полученные суммы столбиков и сверяю полученную величину с итоговой суммой строчек, которые в идеале должны сойтись в правом нижнем углу таблицы.

– По-ня-тно, – по слогам тянет Конов, с опаской следя через плечо друга за его вычислениями на листе. – И как, сходятся?

– Да в том-то и дело, что нет! – от досады бросает Стариков карандаш на стол. – Уже пятый раз пересчитываю – и ни разу цифры не то что сошлись, но и не повторились.

…«Мёртвый час» неминуемо катит к завершению.

Заваленный бумагами и прочей канцелярской утварью стол в каюте командира РТ–229, прозванного за отменные свои ходовые качества моряками «Антилопой».

По стеклу иллюминатора по-прежнему стучит нудный осенний дождь. Вот-вот объявят построение на стенке рядом с рубкой дежурного.

Дивизион рейдовых тральщиков.

Минная гавань.

Где-то на Балтике.

Конец восьмидесятых…

«Главное, чтобы костюмчик сидел…»

…Всё ещё середина восьмидесятых.

Начало зимы, недели – понедельник! – рабочего дня.

Кабинет начальника отдела кадров на крупном заводе в одном из многих морских портовых городов, раскиданных по всем несметным просторам нашей поистине великой и необъятной страны…

– Послушайте, милая девушка…

– Юлия Марковна, – строго, насколько это возможно в такой щекотливой ситуации, поправляет вожделенно улыбающегося краснощёкого руководителя неприлично молодая и бесконечно симпатичная белокурая девчушка.

– Ну хорошо-хорошо… – поправляя круглые очки, принимает безразличный вид весьма тучный, несколько неуклюжий мужчина средних лет. – А сколько вам, Юлия Марковна, полных лет?

– Восемнадцать, – нисколько не смутившись, тут же на одном дыхании выдаёт та с достоинством, – могу паспорт показать.

– Не надо, не надо, – машет руками начальник, – я верю, верю вам, – переводит дыхание. – И в каком же таком вузе вы в столь юном возрасте, раз просите рассмотреть вашу кандидатуру на должность экономиста литейного цеха, имели удовольствие получить диплом соответствующего специалиста? – спрашивает не без иронии, но с откровенным интересом.

– В Ленинградском промышленно-экономическом техникуме, – с достоинством отвечает новоиспечённый кандидат на вакантную должность, вывешенную на доске объявлений у проходной крупного городского завода. – Между прочим, с отличием, – протягивает свой новенький красный диплом, – два месяца назад.

– По-ня-атно, – не глядя в документы, вскидывает удивлённые брови кадровик, откровенно оценивающе разглядывая идеально стройную девичью фигурку. – А вы, кстати, замужем? – неожиданно вырывается у него.

– А как же? – независимо улыбается та. – Приехала в ваш город по полученному мужем в военном училище распределению.

– На-а-адо же? – слегка поперхнувшись, округляет глаза. – А… скажите-ка мне, пожалуйста, милая девушка…

– Юлия Марковна, – снова строго поправляет та.

– Да-да, Юлия Марковна, – небрежно отмахивается, – я помню, но скажите мне откровенно, а вы часом… не беременны?

– Да ка-а-ак вы-ы… смеете?! – вспыхивает та, невольно глянув на свой идеально стройный девичий животик, туго обтянутый модным по тем временам прибалтийским трикотажем фирмы «Марат».

…Этот спортивный стильный костюмчик ярко-лунного фосфорного цвета – страшный дефицит. Как раз накануне этого разговора с начальником кадровой службы завода (мировой мужик, кстати, окажется, всё-то он понял с первого взгляда!) Феликс приобрёл его в центральном универмаге города для своей молодой жены.

Можно сказать, повезло!

А дело было так: его с группой матросов дивизиона малых кораблей отправили в культпоход на прогулку, куда он и позвал свою Малышку. Интересное, кстати, зрелище получилось: ультрамодная девушка, недавно приехавшая из Ленинграда, на высоченных каблучках под руку с лейтенантом, вчерашним курсантом, во главе строя улыбающихся и всё понимающих морячков гуляют по магазинам в центре небольшого по столичным меркам военного прибалтийского городка.

Пока молодожёны заняты друг другом, ребята вовремя заметили, как на прилавок из подсобки «поволокли» какой-то дефицит женского гардероба.

Тут ведь главное что?

Правильно: «главное, чтобы костюмчик сидел!..» (если он, конечно, у вас есть). Ну а для того, чтоб был, нужно просто оказаться в нужной точке, где необходимо успеть схватить его и ни о чём больше не думать, а там – как повезёт (имеется в виду – с размером и фасоном), в конце концов руки у всех есть, чтобы ушить или расшить добытое изделие…

– Разве может мужчина такое спрашивать? – возмущённо отворачивается от снова глупо расплывающегося в улыбке кадровика.

– А я вам не мужчина, – нарочито сурово парирует тот. – Я начальник отдела кадров, и у меня… – Почему-то смутившись, быстро поправляется: – …то есть у нас, конечно… на нашем заводе уже и без вас половина бухгалтеров находятся в декрете.

– Ну а я-то тут при чём?..

– Да ни при чём, конечно, – разводит руками. – Это всё мужики, то есть мужчины нашего завода. Их у нас много, пруд пруди, и все холостые, как на грех, и тут, знаете ли, не такое спросишь, когда работать при полном штате бухгалтеров некому.

– Я не беременна, – безапелляционно, лишь слегка незаметно покраснев у ушей, выдыхает молоденькая дамочка, ещё на прошлой неделе достоверно узнав о своей девятинедельной беременности. – И в декрет в ближайшие месяцы… не собираюсь!.. – добавляет уверенно.

– Ну что ж, и на том спасибо, – наконец оправившись, кивает успокоенный начальник, открыто улыбаясь и… просто откровенно любуясь своей новой замечательной сотрудницей-обманщицей.

…Что поделаешь, все мы тогда точно знали, что белое – это белое, а чёрное – чёрное и что все молоденькие девчонки, едва закончив свои учебные заведения, утраиваются в большие мужские коллективы не для карьерного роста, а исключительно для того, чтоб спустя полгода-год выйти замуж и уйти в оплачиваемый декретный отпуск.

И это правильно, на то они и девушки… чтобы любить и рожать, а не делать какую-то выдуманную кем-то не здесь карьеру.

Быть родителем – это ли не высший карьерный пик любого человека?

А для чего мы тогда все здесь?

Главное в жизни – это продолжение её, Жизни!

Впрочем, это и так все знают, просто почему-то некоторым в это не сразу верится, но, как ни крути, всё равно поверится со временем, тут важно только, чтоб его хватило.

Чего?

Да времени, конечно.

На что?

На то, чтоб успеть!..

Астангу

…Старинный приморский город где-то на Балтике.

Близится к концу октябрь предпоследней осени восьмидесятых годов прошлого века, заканчивается неделя – пятница! Подходит к концу и долгий ненормированный день лейтенанта Старикова – командира рейдового тральщика с бортовым номером 229, прозванного матросами Минной гавани за уникальные ходовые качества «Антилопой».

На улице поздний дождливый, да к тому ж ещё и весьма ветреный вечер, в который хороший хозяин даже собаку на улицу не выгонит…

Пару месяцев назад, спустя год мытарств по съёмным комнатам и общежитиям, на общем построении бригады лейтенанту нежданно-негаданно вручили ключи от однокомнатной служебной квартиры. И хотя их новенькая пятиэтажка, построенная «тяпляпистыми» стройбатовцами, оказалась довольно-таки далеко от гавани, на краю загородной улочки города, названной кем-то Астангу, что в переводе с местного наречия означало «под пригорком» (или «на склоне»), она им с женой очень понравилась. Из их окон, расположенных на верхнем, последнем этаже, открывался чудный вид на девственную лесную опушку, куда нет-нет да забредали дикие кабаны, лисицы, зайцы и даже иногда пятнистые олени. Правда, добираться туда из-за существенного расстояния от места базирования кораблей стало значительно сложнее, что сильно осложнило Феликсу возможность хотя б пару раз в неделю видеться с семьёй.

Вот и теперь…

– Ну, не успе-ел я купить билет, не успе-е-ел!.. – горестно тянет он навстречу подоспевшей к нему пожилой контролёрше, лишь только он запрыгивает в закрывающуюся дверь последнего уходящего сегодня от их гавани троллейбуса. – Ну, честное слово, не успел. Все ларьки «Союзпечати» давно закрылись, а мне только теперь удалось вырваться на пару часов… со службы.

Что тут поделаешь?

Стариков после переезда всё никак не привыкнет везде и всюду таскать с собой в карманах заранее купленную пачку бланков проездных билетов, которые тогда нужно было при заходе в общественный транспорт тут же компостировать, пробивать то есть, в специальном устройстве, которое так и называлось – компостер. После той процедуры на билете появлялся специальный узор из дырок, соответствующий только этому транспорту, его и предъявляли редким контролёрам по требованию. В случае отсутствия такого билета нарушителя должны были задержать и препроводить к вызванному к ближайшей остановке наряду милиции.

– Э-э-э, – неопределённо выдыхает бабуся в ответ, даже не взглянув на смертельно уставшего молодого морячка. – Совэтская власт и бэз пилета, – с колоритным прибалтийским акцентом давит каждый слог в пространство, с укором качая седой головой и медленно отступая в глубь пустынного салона.

– Ну, давайте я вам штраф заплачу, – обречённо просит он ей вдогонку, – или сразу два, только не выгоняйте меня из троллейбуса.

Она же не отвечает, лишь что-то продолжает бубнить себе под нос, медленно удаляясь в другой конец салона.

«Ни за что не стану выходить, – решает про себя Стариков, – будь что будет, пусть хоть арестовывают. Не люди они, что ли?»

Сегодня он на всё готов, ничего-то ему не страшно, лишь бы быстрей оказаться дома. После безвылазного бдения в морях и походах в течение последнего месяца ему – о чудо! – на завтра дали первый настоящий выходной день…

(Выходным на флоте, как и во всех, наверное, структурах с ненормированным рабочим днём, считается день, когда с утра не нужно идти на подъём флага, хотя это вовсе не значит, что уже через час или к обеду не призовут дела насущные. А посему все моряки хорошо известное правило «мёртвого часа» (послеобеденного отдыха): «…если хочешь спать в уюте, спать ложись в чужой каюте!..» – без лишних раздумий переносят и на свой выходной. А что это значит?.. Да всё просто: с утра пораньше всей семьёй нужно срочно куда-нибудь из дома убежать, улететь, уехать, благо никаких сотовых телефонов тогда ещё и в помине-то не было, а от посыльного в немаленьком портовом городе можно до времени и схорониться.)

…который просто не может быть ничем омрачён.

И что интересно, сразу после этой мысли к Вселенной Феликсу просто неимоверно начинает везти: бабуля неожиданно окажется человеком, хотя и пристыдила его на весь троллейбус и ничего не ответила на его мольбу, но ни требовать штрафа, ни выгонять его из троллейбуса не станет. В результате уже через сорок минут он благополучно в самом приподнятом настроении доберётся до их с женой новой квартиры.

И теперь впереди у них, если с везением так и дальше дело пойдёт, почти целых тридцать шесть часов в собственном распоряжении.

Такое событие нужно срочно отпраздновать. К тому ж и новоселье-то, не считая, конечно, накрытой лейтенантом на скорую руку «поляны» для «смазки дела» в столовой дивизиона в день получения ключей от новенькой квартиры, они ещё не отмечали. Ну а раз так, то решено: чуть свет, он с женой уже на остановке троллейбуса, где первым делом, помня вчерашний урок, Стариков встаёт в длиннющую очередь в ларёк «Союзпечати» – свежая пресса всегда нарасхват! – за пачкой проездных билетов. Тут все равны, все безропотно и чинно стоят в очереди, не обращая внимания на подходящие один за другим автобусы и троллейбусы.

До центра старого города, в отличие от Минной гавани, тут недалеко, весь транспорт идёт вокруг башен старой крепости, куда они и решаются сегодня отправиться на экскурсию. За прошедший год там приходилось бывать лишь на бегу, проездом, по делам службы либо в культпоходах с моряками. Другое дело теперь, когда они впервые отправляются туда лишь вдвоём, желая без спешки пройтись под руку по его старым узким мощёным улочкам, помнящим топот копыт рыцарских лошадей, вдоль старинных крепостных валов, не раз атакованных противником, не зная усталости, впитывая и запоминая его таким, каким он бывает только для двоих, каким будет только для них и ни для кого больше.

Прогулка на свежем воздухе изрядно разжигает им аппетит, а денег в карманах (нечасто такое случается в жизни!) куры не клюют, ведь до незабвенной перестройки, точнее её плодов, ещё, можно сказать, целая вечность…

Лишь год спустя выяснится, что их Минная гавань в связи с изменениями в международной обстановке станет никому не нужна. Ненужными станут и они, люди (много людей!), задействованные в её строительстве и обслуживании, приехавшие когда-то сюда по зову партии и правительства со всех уголков великой страны: кто-то относительно недавно, как они, а кто-то много десятилетий назад.

…Они идут в первую попавшуюся дверь с многообещающей вывеской – харчевня «Лисья нора», за которой действительно оказывается… нора – длинный узкий коридор, упирающийся в такую же узкую деревянную лестницу, вертикально по кругу вокруг каменной колонны уходящей вниз в подземелье, откуда слышится приятная негромкая музыка.

– Тере хомикус… – доброжелательно шелестит из полумрака голос, лишь только они устраиваются за первым попавшим им на глаза столиком.

– Здравствуйте, – невольно сглатывает слюну Феликс и, заглянув в меню на незнакомом языке, с ходу заказывает: – Будьте добры, бутылку шампанского, хлеб, две порции любого супа, шашлык с картошкой и… салат на ваш выбор.

Не проронив ни слова, официант, что-то записав себе в блокнот, забирает меню и степенно удаляется… навсегда!

Впрочем, бутылка «Советского шампанского» ленинградского завода Игристых вин и тарелка чёрного хлеба чудесным образом как-то материализуется на их столике, пока они ненадолго отлучались по делам житейским.

Невыносимый запах яств, вид красивейших в мире блюд на соседних столиках, музыка, полумрак приводит их в состояние полного нетерпения, в результате чего, съев по кусочку далеко, как оказалось, не самого свежего хлеба, они, не выдержав, открывают и ту одинокую бутылку на столе. На все попытки обратиться к чинно проплывающим мимо официантам им достаются лишь учтивые кивания и подчёркнуто отчуждённое непонимание русской речи.

В общем, не дождавшись еды, Феликс с Малышкой в течение получаса приговаривают-таки игристое под ставший вдруг таким душистым и мягким хлеб насущный… с прибалтийским тмином.

Голод и прочие муки совести покидают их!

Оказывается, буханка чёрного чёрствого хлеба прекрасно идёт под тёплое игристое, вызывая благостное и весёлое состояние души. И хотя они сидят в подвале старого, чужого им дома в обществе равнодушных и даже, видимо, враждебно настроенных к ним людей, не желающих видеть их здесь, рядом с собой, им хорошо тут вдвоём.

Всё и вся вокруг них, как и положено, в этот замечательный момент полного понимания главного смысла бытия на Земле, ради которого, возможно, и следует только жить, становятся несущественными…

И вот в какой-то момент, махнув на всё рукой, они встают, оставив на столе ровно три рубля пятнадцать копеек (магазинная цена выпитого и съеденного за вычетом стоимости тары, которую они в полной сохранности оставляют заведению!), отправившись на продолжение своей прогулки.

Сытые и слегка (а может, и не очень слегка – всё-таки целая бутылка на два пустых, не отравленных ещё взрослой жизнью молодых желудка) пьяненькие, они шагают по многовековой брусчатке старого города и неприлично громко и весело, на курсантский манер, радуясь своей проделке с шампанским, распевают победный марш «Прощание славянки»:

К ним никто не подошёл, пока они демонстративно медленно, не торопясь, покидали «Лисью нору», никто не бросился вдогонку, словно только этого и ждали. А может, просто никто не хотел объясняться с ними на их родном великом и могучем языке, трёхэтажный колорит которого Феликс, попав на корабль, к тому моменту освоил в совершенстве.

Как бы то ни было, их невинная проказа удалась, пришлась по нраву этому замечательному приморскому городу, который принял её с интересом и удовольствием (из-за осенних хмурых туч неожиданно выглядывает солнце!), принял и их самих. А они, в свою очередь, приняли и полюбили его. Многое, прежде незнакомое и непонятное тут, ныне становится им по душе: и то, что люди малоразговорчивы, тихи и неспешны; и то, что на улицах не видно курящих; и то, что пешеходам на дорогах везде и всюду абсолютный приоритет; и то, что в многоэтажках нет разноцветья рам на окнах и лоджиях.

И прочее, прочее, прочее…

Мелочь?

Конечно!

Но приятно.

Всё это быстро принимается за норму, потому как это очень удобно, особенно когда соблюдаются всеми.

Спустя годы, после возвращения домой в родной Питер, проходя мимо современных гипермаркетов, они невольно станут вспоминать плотные ряды разноцветных колясок с младенцами внутри, привычно стоящие у магазинов этого приморского городка вместо выстроенных теперь машин. Молодые родители тогда без страха и стеснения оставляли свои люльки у их входов, зная, что каждый проходящий мимо горожанин обязательно покачает их чадо, если то вдруг захнычет, проснувшись, и никуда не уйдёт, пока благодарная мамаша с котомками покупок не выйдет к ним из магазина.

Интересно, в каком году это всё вдруг закончится… закончилось?

Да и было ли это вообще?

К началу девяностых яркое, феерическое слово середины восьмидесятых «перестройка» как-то незаметно потускнеет до брошенной кем-то впопыхах брезгливой «катастройки». С прилавков магазинов мало-помалу исчезнут многие продукты питания, государственные денежные знаки обесценятся, промышленные гиганты города остановятся и разорятся, к жителям благополучного портового города подступит невиданное прежде явление – безработица. Постепенно и в Минной гавани начнутся массовые сокращения: корабли один за другим будут списывать и сдавать на металлолом, переводить в другие порты и гавани, а людей, многие из которых ничего другого, кроме как служить на кораблях, делать не умеют, отправят в запас.

Впрочем, перестройка, как и всё в нашей жизни, закончится, люди в преддверии распада великой страны отсюда уедут по своим местам призыва. Взамен им сюда в Минную гавань приедут другие, вроде бы долгожданные и близкие по духу местному населению, скупая за бесценок всё, что им покажется нужным тут. Этот поток языковых братьев, как выяснится, пьющих не меньше прежних, ввергнет относительно небольшое население нашего древнего городка в глубокий многолетний шок. Оно, кажется, и теперь пребывает в нём, потому как вслед за братьями по языку через открытые границы в милый старинный прибалтийский городок поползут приезжие со всего мира, претендуя на дешёвую работу в регионе.

Спустя десятилетия Феликс с женой в качестве туристов снова приедут сюда, пройдутся по старым улицам, побывают в бывшей Минной гавани, на их улице Астангу. Что интересно, через треть века прежнее местное население города станет гораздо с большей охотой говорить с ними на их русском языке, с приятным ностальгическим для их уха прибалтийским акцентом.

Вот уж поистине – чем дальше, тем ближе!

…Ну а пока на улице старинного приморского городка где-то на Балтике стоит чудесная солнечная осенняя погода. Первый выходной день (суббота!) лейтенанта Старикова близится к концу, завершает свои последние дни и октябрь предпоследней осени восьмидесятых годов прошлого столетия…

25.01.2021–10.01.2025

Учебный центр

…Где-то на Балтике.

Начало предпоследней зимы восьмидесятых годов прошлого века, нового месяца, новой недели, нового… дня.

Незнакомый для новоиспечённого офицера штаба дивизиона рейдовых тральщиков старшего лейтенанта Старикова огромный порт, расположившийся в русле распавшейся на несколько рукавов широкой реки, точнее, одна из многочисленных плотно заставленных судами и кораблями его дальняя гавань… в ней.

Не сразу и найдёшь!

Здесь, в Учебном центре флота, проходят своё обучение навыкам морского искусства студенты военных кафедр и факультетов различных высших учебных заведений страны.

На улице привычно для этого времени моросит надоедливый дождь, от стенки пирса за молы тянет упругий отжимной ветер. У штаба дивизиона учебных кораблей, куда на полгода откомандирован рейдовый тральщик из их Минной гавани, стоит внушительная группа офицеров, выстроившихся согласно корабельному расписанию по «большому сбору» на подъём флагов и, соответственно, утренний развод по учебным занятиям и текущим работам…

Среди старших офицеров старлей опытным глазом без труда определяет старшего – командира Учебного центра.

– Товарищ капитан первого ранга, – улучив момент и подойдя к тому отработанным на пройденных прежде, в курсантские годы, многочисленных парадах строевым шагом, звонко, на всю стенку докладывает он, приложив в воинском приветствии руку к козырьку, – старший лейтенант Стариков, разрешите обратиться.

– Обращайтесь, – не сразу (видно, чем-то сильно озабочен) отвечает высокий статный офицер, быстро сверху вниз опытным оценивающим взглядом осмотрев подошедшего офицера.

– Специалист штаба дивизиона рейдовых тральщиков, – не опуская руки, громко продолжает рапортовать тот, невольно привлекая к себе внимание пары-тройки десятков глаз старших офицеров, присутствующих тут же, поблизости, – прибыл в командировку в Учебный центр флота по вашему запросу из Минной гавани.

– Вот как? – невольно от удивления вскидывает брови старший. – Ну, здравствуй, товарищ специалист, – коротко подбросив руку к козырьку, отвечает на приветствие командир УЦ.

– Здравие желаю, то-а-ищ кап-пе-ранга, – умело сокращая слоги в обращении, незамедлительно выдаёт в ответ старлей и резко молодцевато опускает руку.

– Молодец, – невольно улыбнувшись, кивает ему, – вот только-только про ваш тральщик поминал. – Доверительно понижает голос: – Удружили вы нам с этим экипажем, да и_ с командиром, – безысходно машет рукой. – В курсе, о чём говорю?

– Так точно, то-а-ищ кап-пе-ранга, – моментально отзывается офицер штаба дивизиона рейдовых тральщиков, лишь позавчера получивший из рук своего комдива выписку из приказа о своём назначении на эту новую высокую должность, выслушав попутно подробнейшую инструкцию о предстоящей неприятной командировке.

…Вообще-то сюда, в Учебный центр, многие стремятся попасть. И это обычная практика, когда по мере формирования учебных групп сюда, в УЦ, на полгода, а то и на год отправляют корабли из действующих дивизионов и бригад различных баз флота. Так удобнее – не нужно держать свои специализированные учебные корабли, поддерживать на них должный уровень навыков и умений экипажей, да и откомандированные рады, потому как такой спокойной и размеренной службы нигде больше на флоте нет. В УЦ по субботам и воскресеньям, как правило, выходы в море не планируют, так же как и в будние дни после шести вечера, да и вообще, учить – не учиться, спрашивать – не отвечать, да и дармовой рабочей силы на кораблях в виде студентов, желающих получить какой-нибудь очередной зачёт, всегда пруд пруди.

Впрочем, Старикова не учить и спрашивать в УЦ направили, а исправлять ошибки, наделанные за три с половиной месяца нахождения в УЦ их экипажем с много старше его по сроку службы (да и по званию) командиром РТ–225 капитан-лейтенантом Николаевым.

И ошибок тех, судя по мрачному выражению лица опытного руководителя, лишь только упомянувшего о нём, них, наделано ими немало…

– А раз в курсе, – продолжает капраз, – то доложи-ка мне как на духу: неужели у вас там, в дивизионе, никого постарше да поопытней не нашлось, что тебя, молоденького «летёху», посылают с матёрым капитаном разбираться.

– Старшего лейтенанта, – смущённо поправляет Стариков.

– Да какая разница? – едва заметно морщится опытный руководитель. – Давно ли старлея получил?

– Месяц назад.

– Ну вот! – с жалостью глядя на молодого, сочувственно улыбается. – А в должности офицера штаба сколько?

– Два дня.

– А в предыдущей?

– Два года… командиром рейдового тральщика.

– Вот как? – невольно с уважением, потому как обычно в штабы назначают куда более опытных офицеров, вскидывает брови. – Ну, тогда тебе, товарищ бывший опытный командир корабля, и карты в руки, а то я и впрямь не знаю, что делать да докладывать, – неопределённо жмёт плечами. – Кораблю через три часа в море, а у них там такое.

– Что-то стряслось? – пугается Стариков.

– Вот именно… стряслось, – неожиданно посуровев, стекленеют глаза командира УЦ. – Оказывается, их старший моторист до сих пор не прибыл со вчерашней увольнительной прогулки, а они только теперь, спустя почти девять часов, соблаговолили доложить о грубом проступке.

…Стариков, коротко взглянув на часы, моментально оценивает ситуацию, понимая, что после двенадцати часов отсутствия военнослужащего в расположении части оперативный дежурный по базе должен доложить о происшествии и принятых мерах к розыску своему коллеге в штаб флота, который спустя ещё двенадцать часов продублирует доклад выше. А после этого опоздание матроса автоматически станет чрезвычайным происшествием… и не только корабля, но и всей базы и даже флота. Понятно, что всё это не сулит ничего хорошего никому и прежде всего самому матросу – вопрос может дойти и до суда, да и его командирам достанется не меньше. Всем, кстати, командирам достанется, включая и командира корабля, и нового молодого специалиста штаба дивизиона, только-только присланного на этот РТ–225 наводить порядок.

Вот уже свезло так свезло!

И ведь надо ж было такому случиться – в первый, можно сказать, день назначения на новую ответственную должность получить в нагрузку ответственность за совершенно незнакомый ему экипаж да ещё со старослужащим командиром, с которым до сих пор толком-то даже познакомиться не пришлось.

Почему не пришлось?

Да потому, что они, опытные да честолюбивые, с каким-то болезненным трепетом относящиеся к своему собственному достоинству, боясь уронить его, что ли, задержавшись по тем или иным причинам в первичных должностях дольше двух-трёх лет, почему-то всегда свысока и неприязнью относились к молодому пополнению, чураясь и игнорируя его. Всё-то у этих молодых – на их взгляд, «ранних да борзых» – не так да не этак: до всего-то им есть дело, во всём стремятся докопаться до самой сути, везде хотят быть первыми, не боясь ошибиться и замараться…

– И что теперь прикажешь делать? – строго, но по-прежнему доверительно, на «ты» обращается вдруг ставший таким пожилым и беспомощным статный капитан первого ранга.

– Докладывать в базу поздно! – как бы размышляя вслух, тут же отзывается новоиспечённый офицер штаба. – Да и докладывать-то по сути нечего: формально мы до сих пор не предприняли никаких мер, а за это с нас спросят в первую очередь.

– Пожалуй, – почти благодарно за спокойно сказанное Феликсом «спросят с нас» кивает старший офицер.

– К тому ж, – ничего не заметив, продолжает старлей, – у нас есть целых три с половиной часа до очередного доклада оперативного дежурного в базу, нужно подождать.

– И что ты предлагаешь?

– Искать.

– Да где, где мы его тут, в огромном портовом городе, найдём? – обречённо срывается на крик командир УЦ. – А если он того… дезертировал?..

– Вот и выясним.

– Да как ты выяснишь-то? Знаешь, сколько тут, в порту, разных иностранных судов стоит? – продолжает волноваться. – Получится, что и мы с тобой ему потакаем, пособничаем.

– Да не мог, не мог, – срывается в ответ и старлей, – такого совершить ни один боец нашего гвардейского дивизиона рейдовых тральщиков. Всё что угодно, но только не это! – чуть успокаивается. – Тут другое: он, похоже, расслабился тут, у вас в УЦ, без должного контроля, «оборзел», что ли, – невольно оборачивается в сторону РТ–225 на капитан-лейтенанта Николаева, что как раз в этот момент беспечно сходит по трапу корабля на стенку. – Дайте мне эти три с половиной часа, и я доложу вам, что случилось.

– Хорошо, – не сразу отзывается опытный командир УЦ, – действуйте, товарищ старший лейтенант, – переходит он на официальный тон. – Даю вам три часа и ровно в одиннадцать тридцать жду вас у себя, будете при мне лично докладывать оперативному дежурному базы о происшествии.

– Есть, – приложив руку к козырьку, коротко отзывается Стариков и тут же, повернувшись лицом к беспечно подходящему, будто ничего не происходит, Николаеву, громко на весь плац, как бывало ещё неделю назад встречному пятибалльному шквалу, не терпящим возражений голосом командует: – Капитан-лейтенант Николаев, на корабль бего-о-ом… марш!.. Экипажу – большой сбор, выстроиться на стенке напротив корабля. Форма одежда зимняя, парадная.

В последнее время изрядно избалованный щадящим распорядком дня повседневной деятельности и давно отвыкший от такого дерзкого обращения к себе, да к тому ж ещё со стороны младшего по званию и, что существенно, по сроку службы коллеги, капитан-лейтенант от неожиданности даже теряется, уронив свою папку с документами в лужу на пирсе. Но, быстро придя в себя, подобрав бумаги, решительно вскидывается было навстречу зарвавшемуся молодому офицеру, однако, поймав на себе его решительно сверкающие даже на таком расстоянии глаза, подчиняется и хотя и не бегом, боясь потерять достоинство, но всё же весьма спешно отступает, отправившись назад на свой корабль.

Без лишних церемоний на представления и прочие обязательные в данной ситуации формальности, Стариков, уверенный в том, что на РТ–225 его «каждая собака» знает, уже через минуту после отданной командиру корабля команды начинает свой откровенно прямой, жёсткий разговор с экипажем:

– Итак, товарищи матросы, в нашем с вами распоряжении всего лишь три часа, чтоб вытащить нашего товарища из беды – неминуемого суда и отправки в дисциплинарный батальон за самовольное оставление части.

А и правда, чего ходить вокруг да около, время терять, тем более и он сам, будучи командиром легендарного, но бедового тральщика, прозванного моряками Минной гавани «Антилопой», знает тут всех и каждого. Чего только вместе им не приходилось повидать да попробовать, в какие только передряги не доводилось попасть, многие из которых из-за молодости его лет и неуёмной горячности просто не могли обойти его (а значит, и их) стороной. Вот и теперь им вместе предстоит сделать что-то новое, необычное, неординарное – найти, словно иголку в стогу, в большом городе матроса, чтоб вырулить из создавшейся обстановки.

– Поэтому, – продолжает он, – не теряя ни минуты на ненужные вам разъяснения всей серьёзности положения для моториста – да и всего экипажа, – слушай мою команду: тот, кто знает или предполагает, где сейчас, в данную минуту, находится старшина второй статьи Кучеров, выйти из строя…

Неожиданно в этот момент среди моряков старлей замечает абсолютно безучастные, равнодушные и к тому же совершенно незнакомые ему, видно прикомандированные к РТ уже здесь, в Учебном центре, лица. Это меняет ситуацию. При чужаках – кто знает, какое положение они занимают в коллективе? – нужного разговора с моряками не получится, одними лозунгами да призывами на старом авторитете далеко не уедешь, а завоёвывать его вновь времени просто нет.

В строю повисает напряжённая гробовая тишина!

Старлей умолкает, медленно тяжёлым взглядом обводя по очереди каждого находящегося в строю, раздумывая о том, что делать дальше, и заодно заново знакомясь с личным составом вверенного теперь и ему подразделения. В принципе он, действительно, хорошо знает многих из присутствующих: кто-то был прикреплён к его кораблю во время многочисленных выходов в море, с кем-то регулярно виделся в казарме дивизиона во время дежурств, а кто-то посещал его политзанятия в группе звена РТ, где он последний год был руководителем. Кроме того (Стариков сразу приметил!), двое из присутствующих в строю: электрик, старший матрос Сергей Листопадов, и минёр, старшина первой статьи Алексей Мазь, как, впрочем, и сам пропавший моторист, непосредственно из его экипажа «Антилопы». Тогда, в конце лета, они, как самые опытные моряки в дивизионе по своим специальностям, были переведены сюда для усиления экипажа РТ–225 на время длительной осенне-зимней командировки.

– По-нят-но, – тянет старлей, прерывая затянувшуюся было паузу. – Внимание всем! – молниеносно принимает решение. – Мазь и Листопадов, за мной… в город на поиски Кучерова по больницам, моргам, отделам милиции. Остальным под руководством командира, – уверенно чеканит каждое слово, переведя взгляд на каплея, – корабль к бою и походу подготовить.

– Есть, – тут же, невольно поддавшись динамике, заданной офицером штаба, оживает Николаев.

– Вопросы?

– Никак нет, – отвечает за всех.

– Тогда – вольно!.. Разойдись!..

Уверенный в тех двоих, что выбрал себе в помощники, Феликс, не оборачиваясь и не теряя ни минуты, шибко сбегает по трапу корабля на стенку и прямым курсом направляется к КПП гавани на выход в город.

– Товарищ командир, товарищ командир, – первым настигает его Листопадов. – Да куда ж вы так рванули-то? Не догнать прям.

– Для начала в ларёк «Союзпечати», – не оборачиваясь, бросает Стариков, – там всегда масса народу, что-нибудь подскажут.

– Да неужели ж и впрямь по больницам поедем? – подскакивает с другой стороны минёр.

– Вот ещё! – усмехается Стариков. – Все эти формальности и без нас с вами, кому следует, уладят по телефону.

– Так куда ж тогда мы?

– Говорю же, – продолжает наращивать темп, – к ларьку, людям, что живут тут за забором, они нам живо расскажут куда (точнее, к кому) здесь морячки в самоволки бегают.

– Может, не надо… к людям? – почему-то испуганно пыхтит ему в спину электрик. – Откуда им знать… Может, подождём тут, у КПП. Куда он денется? Сам явится…

– А если не явится?.. – едва пролетев сквозь КПП, круто останавливается бывший командир «Антилопы». – У нас с вами времени, чтоб вытащить Володю из гауптвахты и суда, а командира от отстранения, нет совсем. Да и то-о, – тянет, задумавшись, – если…

– Что… если?.. – пугается минёр.

– Если у него найдётся оправдание…

– Какое оправдание? – продолжает допытываться.

– Обоснованное, товарищ старшина, – злится Стариков, зная этих двоих как облупленных и понимая, что они явно что-то не договаривают. – Обоснованное своему серьёзному проступку – опозданию. Тут всё очень серьёзно, и, чтобы попытаться ему (да и вам, кстати, тоже) помочь, нужно знать всю «подноготную».

– А мы-то тут при чём? – знакомо отчуждённо отворачивается Листопадов.

– Как это при чём? – вспыхивает Феликс. – А помнишь, когда «Антилопа» в прошлую зиму на брандвахте под ударами трала тонула в штормовом безумии и боцман бросился голыми руками его усмирять, ты, Серёга, тоже был ни при чём, но ведь, не задумываясь, бросился к нему на помощь.

– Ну а как иначе? – потупившись, бубнит электрик. – Ведь там был Сашка… Стрельба.

– А ты, Лёха, помнишь, как позапрошлой осенью ночью на рейде у стенда размагничивания снимал с морской бочки Рудика, когда тот в темноте не успел на неё вернуться? Ты тогда тоже был ни при чём, но, не задумываясь, бросился вслед за боцманом, чтоб затащить его обратно живым.

– Так то ж в море, навстречу стихии.

– А тут на берегу! – рубит Стариков. – Навстречу чьей-то глупости… – машет рукой куда-то в сторону, в неизвестность, – …и равнодушию товарищей… – кивает на матросов, стоящих перед ним, – …которые из-за выдуманного ими же чувства морского братства не хотят спасти своего же товарища.

– Не хотят? – одновременно вспыхивают матросы.

– Ну или боятся!

– Почему это боятся?

– Да потому! – сверкает глазами старлей. – Потому что вы не за Вовку Кучерова беспокоитесь, а за свою репутацию, чтоб вас самих потом никто ни в чём не смог обвинить, – переводит дыхание, – а значит, не за него боитесь, а за свою шкуру трясётесь.

– Неправда это! – взрывается электрик. – Хотя, может, и так, – чуть помедлив, сникает первым, пряча глаза.

– Да тут он, тут, рядом, – сразу взрывается и минёр, – в женском общежитии напротив гавани.

– У него там любовь, – фыркает Листопадов.

– Поня-атно, – успокоившись, тянет Феликс. – Что ж, дело хорошее, молодое, а если ещё любовь, так и вообще… правильное, благородное.

– Да уж, – морщится Сергей, – благородное, тут как посмотреть.

– Да как ни смотри, хорошо, правильно: в любви рождается семья, новая жизнь, за это можно и в бой пойти. И чего молчали-то?.. Только время зря теряли, – хлопает по плечу электрика. – Давай веди к нему.

– Туда так просто не пройдёшь, – вступает Мазь, – вахтёрша – зверь, вовнутрь чужих не пускает.

– Не переживай, Лёха, – смеясь глазами, видно вспомнив что-то своё из недавнего курсантского прошлого, давит Стариков, – если Володька прошёл, то и мы уж как-нибудь проберёмся – у нас дело правое, пошли быстрей.

Круто свернув с центральной дороги у КПП вправо на указанную моряками, едва приметную постороннему глазу тропинку вдоль глухого высокого забора гавани, уходящую куда-то вверх в густо заросший кустами склон, они буквально натыкаются на неспешно спускающегося с вершины к ним навстречу их старшего моториста.

– То-ва-рищ ко-ман-дир, – едва переведя дух, удивлённо вскидывает брови тот. – А вы-то тут… как?.. Откуда?

– Попутным ветром, Володенька, попутным, – едва заметно усмехнувшись, бросает старлей ему навстречу, – занесло к вам. Вот, решил вас проведать…

– Правда?

– Конечно, – продолжает, – спросить, как вы тут поживаете?

– А всё отлично, товарищ командир, – задорно, молодцевато докладывает своё Кучеров, расплывшись в широкой улыбке, – хорошо, лучше некуда.

– И куда ж путь теперь держите, товарищ старшина второй статьи, за территорией гавани, да ещё и после подъёма флага?

– Виноват, товарищ командир, – продолжает улыбаться.

– В чём же это?

– Опоздал.

– Ай-я-яй, – театрально вскидывает брови бывший командир, – опоздал.

– Так точно, не рассчитал… маленько.

– Маленько? – не выдержав, с полуоборота заводится. – А часы вам, – рычит, – гражданин матрос, на что?

– Почему… матрос? – погасив улыбку, сникает Кучеров. – Гражданин?

– Так ведь трибунал вас, неуважаемый вы наш, ждёт и… дисбат на пару-тройку лет.

– Как… дисбат?.. За что? – чуть не плачет.

– А вот так, Володенька, вот так. За твоё самовольное оставление части на время… больше полусуток…

– Так ведь нет ещё… полусуток.

– Так ведь и ты ещё не вернулся! Гуляешь вот тут беспечно за забором…

– Да я успею, – забыв про недавнюю браваду, смотрит с мольбой, надеждой на своего бывшего командира.

– Пока доберёшься до корабля, зная вашего командира, пока доклад дойдёт в штаб, оттуда – дежурному гавани, базы, информация по тебе уже уйдёт дальше, наверх, а там ищи ветра в поле – никто ни в чём разбираться не станет.

– И что же делать, товарищ командир? – осознав вдруг всю серьёзность своего положения, с мольбой всхлипывает Кучеров. – Помогите.

– Ах, помогите? – взрывается Стариков, глядя в глаза своему бывшему экипажному. – Что делать?.. – передразнивает его хныкающий тон. – Конечно, помогу, Володенька, конечно!.. Но вовсе не потому помогу тебе, что ты тут перед нами таким недалёким простачком прикидываешься, а потому, что тогда, на брандвахте, мы с тобой вместе тонущую «Антилопу» из бездны выводили и ты тогда, как и все они, – кивает за спину, – на своём посту сделал всё для нашей общей победы.

– Победим и теперь, товарищ командир, – появляется из-за спины старлея бесхитростное лицо минёра, – то есть выведем… из бездны его и теперь.

– Обязательно выведем, – расчувствовавшись, подхватывает вечно себе на уме электрик, выступая из тени дорожки. – Я знаю, что делать.

– Что? – в один голос выдыхают все, повернув голову в его сторону.

– Во-первых, вы, товарищ командир, идите обратно на КПП, будем считать, что вы послали нас с Лёхой проверить эту тропу вдоль забора от дороги, а сами проверяли ту, с другой стороны.

– Что ты задумал? – вскидывает брови Феликс.

– Не спрашивайте меня, товарищ командир, – сложив руки в мольбе, просит электрик. – Просто хоть раз поверьте на слово, отпустите ситуацию из-под контроля. Проверенный способ, будьте уверены.

– Ну, хорошо, – не сразу сдаётся Феликс, глянув на часы, внутренне радуясь, что удалось расшевелить моряков, – действуйте! – И спускается на дорогу.

Через две минуты после того, как старлей займёт свой пост с внешней стороны КПП, из кустов с дикими воплями выскочит внешне страшно перепуганный Серёга Листопадов:

– Убили, товарищ командир, убили!

– Кого убили? – услышав такое, тут же забыв об уговоре, пугается Стариков.

– Кучерова убили, – что есть сил, да так, что слышно и на КПП, и даже на стенке гавани, кричит электрик. – Скорую, срочно вызывайте скорую.

На шум из КПП выскакивают дежурный мичман и два его подручных матроса, которым наконец сообразивший, что происходит, Феликс отдаёт команды, несколько подправив доклад Сергея.

– Так, товарищ мичман, слушай мою команду. Первое – срочно доложите оперативному дежурному гавани о своевременном прибытии старшины второй статьи Кучерова в часть.

– Есть, товарищ старший лейтенант, но… – сомневается мичман, лишь час назад познакомившийся со Стариковым при проверке его командировочных документов, когда тот направлялся к командиру Учебного центра.

– Никаких «но», товарищ мичман, – грубо обрывает его старлей, – делайте, что говорю, доложите с моих слов: увольнительная у Кучерова до подъёма флага, знакомился с родителями невесты, а при возвращении поскользнулся и упал, можно сказать, уже на территории части…

– На территории части, – вскидывает брови мичман.

– Конечно, – давит своё Стариков, – вон, прямо у вашего КПП, – кивает в сторону тропинки. – Вы тут спите, что ли? Он уже, кажется, битый час до вас докричаться не может, – гневно сверкает глазами, буквально впившись в мичмана пытливым взглядом. – Правильно, Листопадов?

– Так точно, товарищ командир, – не раздумывая, выдыхает тот, вытаращив на него от удивления глаза, – не может.

– Листопадов, бегом в санчасть, санитаров с носилками сюда, а те пусть решают, куда отправлять.

– Есть, товарищ командир, – отзывается сорвавшийся с места электрик, по опыту зная, что в критические минуты что-либо спрашивать, а тем более спорить с ним себе дороже.

– Товарищи матросы, – тут же переключается на помощников дежурного по КПП Стариков, – за мной бегом марш! – И, не глядя на них, тут же отправляется к месту, где должен оказаться упавший или – кто знает – побитый Кучеров.

– Есть, товарищ старший лейтенант, – поддавшись общей суете, слышится за его спиной.

– Товарищ мичман, с вас доклад оперативному и командиру Учебного центра, – бросает старлей уже сверху. – И санитаров направьте ко мне.

– Есть, товарищ старший лейтенант, – слышит Феликс в ответ, удовлетворённо пряча улыбку в свои смоляные усы.

Спустя минуту силами подоспевших моряков организует осторожный подъём из кустов, густо проросших на склоне и любезно остановивших свободное падение в яму грязного, исцарапанного, но счастливого старшего моториста РТ–225 с неожиданно выросшим огромным фингалом под его правым глазом. Спешно, пока моряки осторожно выполняют деликатное задание, отправит Лёху Мазь, незаметно вручив ему пустой бланк увольнительной записки с печатью, на корабль, дав поручение для командира корабля к своему возвращению переоформить документацию на увольнение Кучерова, свалив оплошность в докладе командиру УЦ на невнимательность дежурного по кораблю.

А спустя ещё час Стариков, коротко доложив заметно повеселевшему статному капитану первого ранга о самочувствии старшего моториста Кучерова, оставленного медиками на реабилитацию после падения в санчасти гавани, уйдёт на весь день с экипажем РТ–225 в море, где устроит основательный (без выноса наверх, естественно) разнос командиру корабля капитан-лейтенанту Николаеву и его экипажу.

Через три месяца ранней весной, как только сойдёт на Балтике лёд, корабль РТ–225 без новых потрясений благополучно вернётся в родную Минную гавань, матросы и старшины по последнему сроку службы Кучеров, Листопадов, Мазь своевременно и с должным почётом будут демобилизованы домой. А кое-кто из них уедет на родину не один, не забыв за то поблагодарить старшего лейтенанта Старикова…

30.01.2025