Безжалостные клятвы

1

Неприятная встреча

В Оут наконец-то пришла весна, но даже теплые солнечные лучи не смогли растопить лед, сковавший Айрис Уинноу. Она шла по оживленной Брод-стрит через трамвайные пути и по истертой булыжной мостовой, чувствуя, что кто-то следует за ней по пятам. Поборов искушение оглянуться, она спрятала руки в карманы плаща и перешагнула сорняки, пробивавшиеся из трещин на тротуаре.

Плащ она купила всего три дня назад, и он все еще пах магазинчиком – легкий аромат розовых духов, бесплатный черный чай и начищенные кожаные ботинки. Погода стояла теплая, и ходить на работу и домой в верхней одежде уже не было необходимости, но ей нравилось носить подпоясанный плащ, словно броню.

Поежившись, девушка пробралась сквозь толпу людей у дверей пекарни. Она надеялась, что преследователь потеряет ее из виду среди желающих купить утренние булочки. Может, за ней шел Форест? От этой мысли на душе потеплело, но Айрис сразу помрачнела. Однажды он уже следил за ней в Авалон-Блаффе. Тогда он наблюдал за ней много дней, выжидая подходящей минуты, и ей до сих пор было неприятно вспоминать об этом.

Наконец она не выдержала и оглянулась. Ветер бросил ей в лицо пряди волос.

Старшего брата не было видно. Впрочем, он уже не был тем жизнерадостным и приветливым человеком, как раньше, до того, как записался в войско Энвы. Война оставила на нем отметины, научила передвигаться по окопам, стрелять и пробираться на территорию врага через мертвую зону. Война нанесла ему глубокие раны. И если Форест сейчас следил за сестрой, это означало, что он по-прежнему не доверял ей.

Все еще думал, что она сбежит из Оута, не сказав ни слова на прощание.

«Я хочу, чтобы ты доверял мне, Форест».

Айрис сглотнула и поспешила дальше. Прошла мимо здания, приютившего на пятом этаже редакцию «Вестника Оута», где она познакомилась с Романом, которого считала высокомерным снобом из богатой семьи. В этой газете она написала свои первые статьи и влюбилась в репортерское дело.

Поглаживая кольцо на безымянном пальце, Айрис прошла мимо тяжелых стеклянных дверей. Свернула в тихий переулок и прислушалась к шагам за спиной, однако звон трамваев и крики лоточников заглушали все звуки. Она решила срезать путь по переулку.

Мощеная улочка показалась странной и кривой. Автомобиль тут вряд ли сможет проехать, не лишившись боковых зеркал. Здесь все еще ощущалась магия, если переступать через определенные пороги, смотреть на сияющие окна или проходить сквозь тень, которая не исчезала даже в самые яркие солнечные часы.

Айрис замерла, увидев надпись алой краской на белой кирпичной стене:

Богам место в могиле

Подобные фразы попадались ей не впервые. На прошлой неделе она заметила их на стене собора и дверях библиотеки. Написано всегда было алой краской, яркой как кровь, а рядом часто значилось единственное имя: «Энва».

Уже много недель никто не видел богиню. Она больше не пела и не вдохновляла людей идти на войну. Иногда Айрис спрашивала себя, а была ли Энва вообще в городе, хотя некоторые уверяли, что видели ее время от времени. Что же до тех, кто писал эти зловещие слова… Айрис могла лишь догадываться, но, наверное, это были люди, которые не желали, чтобы боги жили в Камбрии. И Дакр в том числе.

Вздрогнув, девушка пошла дальше. Почти добравшись до «Печатной трибуны», она решилась оглянуться в последний раз.

Поодаль и правда кто-то маячил. Однако преследователь резко развернулся и проскользнул в дверь, скрытую тенью, и Айрис не разглядела даже фигуры, не говоря уже о лице.

Она вздохнула и потерла руки, покрывшиеся мурашками. До работы она дошла, а если за ней следовал Форест, она потом поговорит с ним дома. Разговор назревал уже неделю, но ни она, ни брат не решались завести его.

Айрис проскользнула в деревянную дверь, и ее ботинки застучали по черно-белой плитке на полу вестибюля. Когда она начала спускаться по лестнице, температура резко упала, а над головой тихо жужжали лампочки. Вот еще одна причина носить плащ круглый год.

Редакция «Печатной трибуны» располагалась в подвале старинного здания, где будто царила вечная осень. Дубовые столы, заваленные кипами бумаг; по потолку словно лозы ползут медные трубы; в щели в голых кирпичных стенах задувает ветер, а вокруг латунных настольных ламп колышется ореол сигаретного дыма; поблескивают клавиши печатных машинок. Не слишком светло, но уютно. Тихо выдохнув, Айрис вошла в редакцию.

Этти уже сидела за столом, который они делили на двоих, и рассеянно смотрела на пишущую машинку. Она сжимала кружку с чаем в изящных смуглых пальцах и хмурилась, о чем-то глубоко задумавшись.

Айрис сняла плащ и повесила на спинку стула. Плотно зашнурованные ботинки, выданные ей, когда она отправилась на передовую, оказались удобнее, чем туфли на каблуках, в которых она ходила на работу в «Вестнике». Обувь не гармонировала с клетчатой юбкой и белой блузкой, но Хелене Хаммонд, похоже, было все равно, во что одета Айрис, лишь бы она писала хорошие статьи для газеты.

– Доброе утро, – поприветствовала Этти.

– Доброе утро, – отозвалась Айрис, садясь за стол. – Погода сегодня хорошая.

– Значит, к концу рабочего дня будет хлестать ливень, – иронично заметила Этти и, отпив чай, уже мягче спросила шепотом: – Есть какие-нибудь вести?

Айрис сразу поняла, о чем она. Этти спрашивала о Романе – вдруг Айрис как-то узнала, где он и что с ним?

– Нет, – ответила она, и к горлу подкатил комок.

Вернувшись в Оут, она без всякой надежды на успех отправила бесчисленное множество телеграмм на железнодорожные станции, которые все еще работали, хоть и находились вблизи от линии фронта.

ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК ТЧК РОМАН К КИТТ ТЧК ЧЕРНЫЕ ВОЛОСЫ ГОЛУБЫЕ ГЛАЗА ВОЕННЫЙ КОРРЕСПОНДЕНТ ТЧК ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ВИДЕЛИ В АВАЛОН-БЛАФФЕ ТЧК СВЯЗАТЬСЯ С А УИННОУ ЧЕРЕЗ ТЕЛЕГРАФНУЮ СТАНЦИЮ ОУТА ТЧК

Ответов Айрис пока не получила, но чего она ожидала? За последнее время пропало без вести столько солдат и мирных жителей. Чтобы отвлечься, она решила подготовить печатную машинку. Не ее машинку, а ту, что предоставила «Трибуна». Аппарат был старый: пробел разболтался от бесчисленных нажатий, некоторые клавиши заедало, из-за чего постоянно выходили опечатки. Айрис пыталась привыкнуть к ней, скучая по волшебной пишущей машинке, подаренной бабушкой и связавшей Айрис с Романом. По «Третьей Алуэтте».

Айрис заправила в валик чистый лист бумаги, но мысли об «Алуэтте» не отпускали. Где она сейчас? В последний раз девушка видела ее в своей комнате в гостинице Марисоль. Гостиница чудом уцелела во время бомбардировки, однако никто не знал, что Дакр и его войска сделали с городом, когда захватили его. Возможно, «Третья Алуэтта» все так же стояла на столе в комнате, невредимая и покрытая пеплом. А может, ее украл кто-то из солдат Дакра, чтобы печатать отвратительные послания. Или она лежит где-то на улице, разбитая вдребезги.

– Ты как, милая? – голос Хелены Хаммонд нарушил тишину, и Айрис подняла взгляд на подошедшую начальницу. – Ты какая-то бледная.

– Все хорошо, просто… задумалась, – слабо улыбнулась Айрис. – Простите.

– Не стоит извиняться. Не хотела прерывать твои размышления, но у меня для тебя письмо. – Суровое лицо Хелены озарила улыбка, и она вынула из кармана брюк помятый конверт. – Думаю, весточка от этого человека тебя обрадует.

Айрис, не в силах скрыть нетерпения, выхватила письмо из рук Хелены. Наверняка это новости о Романе. Внутри все сжалось; ее охватили надежда и вместе с тем ужас. Она вскрыла конверт и удивилась, какое письмо длинное – явно не телеграмма. Судорожно вздохнув, она прочитала:

Дорогая Айрис!

Не описать, как я обрадовалась (и до сих пор радуюсь!), когда узнала, что ты благополучно вернулась в Оут! Этти наверняка уже рассказала тебе, что произошло в Авалон-Блаффе в тот ужасный день. Мы ждали вас с Романом у грузовика сколько могли. У меня сердце сжималось, когда мы уезжали без вас. Мне оставалось лишь молиться, что с вами ничего не случилось и что однажды мы все встретимся вновь.

Я получила письмо от Хелены. Она сообщила, что Романа до сих пор не нашли. Мне так жаль, дорогая подруга. Как бы мне хотелось утешить тебя. Знай, что тебе всегда рады в доме моей сестры в Ривер-Дауне. Мы всего в одном дне пути от Оута. Если вы с Этти захотите навестить нас, для вас всегда будет готова комната.

А до тех пор сердцем я с тобой. Скучаю по тебе!

Твоя подруга

Марисоль

Смахнув слезы, Айрис положила письмо обратно в конверт. Прошло всего две недели с тех пор, как она виделась с Марисоль. С тех пор, как они все вместе жили в гостинице и она вышла замуж за Романа К. Китта на огороде.

Две недели – срок совсем небольшой; на руках и ногах Айрис еще не сошли синяки и не зажили царапины после того, как она пробиралась через завалы и облака газа. В ушах еще стоял грохот взрывов, и она ощущала, как содрогается земля под ногами. Все еще чувствовала на волосах дыхание Романа, который обнимал ее так, словно ничто не могло их разлучить.

Две недели пролетели как один миг – словно трагедия произошла только вчера, судя по тому, как остры ее душевные раны. И тем не менее она сейчас в Оуте, где жизнь идет своим чередом, будто на западе не бушует война… Оттого дни, которые она провела в Авалон-Блаффе, казались лихорадочным сном. Это словно произошло много лет назад, и Айрис так часто прокручивала воспоминания в своей голове, что они пожелтели от времени, как старая фотография.

– Как я поняла, у Марисоль все хорошо? – спросила Хелена.

Айрис кивнула и засунула конверт под книгу на столе.

– Да. Она пригласила нас с Этти навестить их с сестрой.

– Надо съездить к ним поскорее, – сказала Этти.

«Разумеется», – подумала Айрис. Этти уже была в Ривер-Дауне. Она отвезла туда Марисоль (и жалобно мяукающую кошку по кличке Сирень), выполняя обещание, которое дала Киган. О Киган, капитане войска Энвы, Айрис тоже волновалась. Она не знала, пережила ли та битву за Авалон-Блафф.

Айрис собиралась ответить, но вдруг в редакции повисла тишина. Одна из ламп замигала, словно предостерегая. Мерный стук клавиш постепенно стих, как будто сердце «Трибуны» перестало биться. Нахмурившись, Хелена обернулась к двери, и Айрис проследила за ее взглядом. Под кирпичной притолокой стоял высокий и худощавый мужчина в темно-синем костюме-тройке. Из нагрудного кармана у него торчал красный платок. Его возраст невозможно было определить, но бледное лицо избороздили морщины. Над поджатыми губами повисли усы, а маленькие глаза блестели, словно обсидиан, в тусклом свете. Седеющие волосы под шляпой-котелком были напомажены и зачесаны назад.

Поначалу Айрис его не узнала. Не он ли следил за ней сегодня? Но нет, она вдруг разглядела позади него в коридоре двух охранников. Они стояли, сцепив крепкие руки за спиной.

– Канцлер Верлис, – настороженно произнесла Хелена. – Что вас привело в «Печатную трибуну»?

– Личное дело, – ответил канцлер. – Могу я с вами поговорить?

– Да. Сюда, пожалуйста. – Хелена прошла мимо столов к своему кабинету.

Верлис проследовал за ней, оглядывая редакторов и колумнистов. Казалось, он смотрел сквозь них или даже искал кого-то, и когда нашел взглядом Айрис, сердце у девушки сжалось.

Долгое мгновение он смотрел ей в глаза, а потом перевел непроницаемый взгляд на Этти. К тому времени он дошел до кабинета Хелены, и ему пришлось отвернуться и переступить порог. Хелена закрыла за ним дверь; охранники, словно часовые, остались стоять в коридоре, не позволяя никому ни выйти, ни войти.

Мало-помалу работа возобновилась. Редакторы принялись править кипы бумаг перьевыми ручками с красными чернилами; колумнисты застучали по клавишам, а помощники начали бегать от буфетов и телефонов к столам, разнося дымящиеся чашки чая и нацарапанные карандашом сообщения.

– Как думаешь, что это значит? – прошептала Этти, покосившись на кабинет Хелены.

Подавив дрожь, Айрис снова надела плащ и туго затянула пояс.

– Не знаю, – прошептала она. – Но вряд ли что-то хорошее.

Спустя десять минут дверь кабинета распахнулась.

Айрис сосредоточилась на бумаге и словах, которые печатала, на ритме пишущей машинки, однако краем глаза следила за канцлером. Он шел неторопливо, и она снова ощутила на себе его пристальный взгляд, словно он оценивал ее и Этти.

Стиснув зубы, она опустила голову, чтобы волосы волнами упали на лицо и, словно щит, заслонили от взгляда канцлера.

Наконец Верлис и его охранники поднялись наверх и скрылись из виду, но терпкий запах его одеколона висел в воздухе, будто туман. Айрис хотела встать и налить себе чаю, надеясь запить неприятный привкус во рту, но увидела, что Хелена машет ей рукой.

– Айрис, Этти, мне нужно поговорить с вами.

Этти тут же прекратила печатать и беспрекословно поднялась со стула, словно только и ждала этого. Однако она прикусила губу, и Айрис поняла, что подруга взволнована не меньше нее. Видимо, канцлер приходил из-за них. Айрис прошла за Этти в кабинет Хелены.

– Присаживайтесь, – пригласила Хелена и села за стол.

Айрис закрыла дверь и села рядом с Этти на потертый кожаный диван. Подавив желание хрустнуть пальцами, она ждала, когда Хелена заговорит.

– Как вы думаете, зачем приходил канцлер? – спросила Хелена на удивление спокойным и холодным тоном. Как вода под толщей льда.

Этти искоса посмотрела на Айрис. По ее взгляду Айрис поняла, что подруга пришла к такому же заключению. В ее глазах читались досада, беспокойство, поблескивал гнев.

– Ему не понравились наши статьи, – сказала Айрис. – Только что опубликованные, в которых мы рассказываем, как эвакуировали жителей Кловер-Хилла и Авалон-Блаффа и сбрасывали на города бомбы и канистры с газом.

Хелена потянулась за сигаретой, но потом вздохнула и отшвырнула ее на кипу бумаг.

– Не понравились. Я знала, что так и будет, но все равно пропустила их в печать.

– Они и не должны ему нравиться, так? – спросила Этти, раздраженно вскидывая руку. – Ведь мы с Айрис написали правду.

– Только он так не считает. – Каштановые волосы упали Хелене на лоб. Под глазами у нее залегли светло-фиолетовые круги, словно она не спала всю ночь. Веснушки и шрам ярко выделялись на бледной коже.

– Тогда как же он считает? – спросила Айрис, повертев обручальное кольцо на пальце.

– Он считает, что это пропаганда и нагнетание страха. И что такими заголовками я хочу поднять продажи газет.

– Что за чушь! – воскликнула Этти. – Мы с Айрис собственными глазами видели нападение на город. Мы просто делали свою работу. Если канцлеру это не по душе, значит, он на стороне Дакра.

– Знаю, – мягко произнесла Хелена. – Я все прекрасно понимаю, малыш. Вы написали правду. Написали то, что видели сами. Со всей отвагой и искренностью, как я и просила. И да, похоже, канцлер как-то связан с Дакром и готов плясать под его дудку. Верлис считает, что я пытаюсь посеять панику и озлобить народ. Он обвиняет нас, что надписи «Богам место в могиле» – наших рук дело. Кстати, сегодня утром кто-то написал это большими жирными буквами на подъездной дорожке к его дому.

Айрис согнула и разогнула руку. Утром она сама видела эти смелые слова.

– У людей есть право иметь собственное мнение о богах, поклоняются они им или нет. Мы не можем ими управлять.

– То же самое я сказала Верлису, – отозвалась Хелена. – Но он не согласился.

– Что же нам делать? Прекратить писать о войне? Делать вид, что богов не существует?

– Разумеется, нет, – фыркнула Хелена, но уверенность сразу пропала из ее голоса, когда она продолжила: – Мне не хочется просить вас… Вы столько пережили, что страшно представить. Вы только что вернулись. Но если Дакр решительно движется на восток… мы должны знать это наверняка, особенно если наш добрый канцлер заодно с ним. Мы должны знать, сколько у нас времени до того, как Дакр подойдет к Оуту, и как нам подготовиться.

Сердце у Айрис учащенно забилось. После возвращения в Оут она ощущала опустошение. Она спала, но не видела снов. Ела, но не чувствовала вкуса. Писала по три предложения и вычеркивала два, словно не знала, что делать дальше.

– Вы хотите, чтобы мы вернулись на фронт. – У нее перехватило дыхание.

Хелена нахмурилась.

– Да, Айрис, но не как в первый раз, ведь Марисоль больше не живет в Авалон-Блаффе.

– А как тогда? – спросила Этти.

– Я пока обдумываю детали и не могу сказать. – Хелена провела ладонью по волосам, еще сильнее взъерошив их. – Ответа от вас прямо сейчас я не жду. Я хочу, чтобы вы остаток дня отдохнули. Хочу, чтобы вы хорошенько подумали над всем этим, о том, что это значит для вас, и не просто дали ответ, который, как вы считаете, я желаю услышать. Вам понятно?

Айрис кивнула и сразу подумала о Форесте. Брат не хотел, чтобы она уезжала. Она представила, как ему об этом сообщит, и к горлу подступил страх.

Она посмотрела на Этти. А что скажет подруга?

Ведь у Этти пятеро младших братьев и сестер, а еще любящие родители. Она училась в университете Оута на престижном факультете. С городом ее связывало немало нитей, а Айрис – всего одна. Но Этти к тому же была скрипачкой, которая прятала скрипку в подвале. Она нарушила закон канцлера и не отдала свой струнный инструмент. Она оплатила подписку на «Печатную трибуну» своему старому профессору, поскольку тот сказал, что публицист из нее никакой.

Этти никогда не позволяла людям, подобным канцлеру Верлису и ее узколобому профессору, оставлять последнее слово за собой.

И, как быстро поняла Айрис, сама она была такой же.

Когда Айрис добралась до парка у реки, небо заволокло темными тучами. Она попрощалась с Этти в кафе на углу, где они вместе съели поздний завтрак и обсудили совет Хелены. Этти хотела зайти во двор университета, прежде чем пойти домой к родителям, а Айрис решила прогуляться по парку, в котором они часто бывали с Форестом в детстве.

Айрис остановилась на замшелом камне, держа футляр с пишущей машинкой, и стала смотреть, как стремительно бежит вода на мелководье.

Вдоль извилистого берега росли кривые березы и ивы; во влажном воздухе стоял сладковатый аромат. Казалось, что парк далеко от города – звон трамваев, шум автомобилей и гул голосов были едва слышны. На мгновение Айрис представила, что она далеко за городом, в безмятежной сельской местности. Она наклонилась, чтобы подобрать речные камешки, и холодная вода обожгла пальцы.

Много лет назад Форест нашел среди камней улитку и подарил Айрис. Она назвала ее Морги и гордо принесла домой как своего питомца.

Она улыбнулась, но воспоминание было таким острым, что резало легкие как стекло.

«Если будешь видеть меня слишком часто, тебе осточертеют мои грустные рассказы про улитку», – написала она однажды Роману.

«Это невозможно», – написал он в ответ.

Айрис выронила камешки, и те плюхнулись в воду. В небе прогрохотал гром, ветер зашелестел в листве. Первые капли дождя упали Айрин на плечи и покатились по плащу как слезы.

Она заспешила домой, а дождь полил как из ведра. До дома она добралась с мокрыми волосами. К счастью, футляр пишущей машинки был непромокаемым. Обычно девушка не брала машинку с собой после работы, но обнаружила, что без нее неуютно. Вдруг посреди ночи на нее снизойдет вдохновение?

Айрис взбежала по внешней лестнице на второй этаж, стуча ботинками по стальным ступенькам, но резко замерла, увидев, что дверь ее квартиры приоткрыта. Когда утром она уходила из дома, Форест сидел на диване и чистил свои старые ботинки. Ему не хотелось выходить из квартиры. Возможно, брат боялся, что кто-нибудь узнает его и подумает, что он дезертировал. На самом деле все было куда сложнее, но многие жители Оута просто не понимали, что творилось на фронте.

– Форест? – позвала Айрис, подойдя к двери. Она приоткрыла ее шире, прислушиваясь к скрипу петель. – Форест, ты там?

Ответа не последовало, но в квартире теплым тусклым светом горела лампа. Кто-то был в ее комнате. У нее по спине пробежал холодок.

– Форест? – снова позвала она брата, но ответа не последовало и на этот раз.

Раздался звук чьих-то шагов, и струйкой потянулся пряный дым.

Айрис переступила порог.

В гостиной стоял высокий пожилой мужчина в темном костюме и кожаном пальто. Она никогда не видела его прежде, но, встретившись с ним взглядом, сразу же поняла, кто он. Кровь застыла у нее в жилах.

Мужчина затянулся сигарой, будто готовился к бою, и вынул ее изо рта. Кончик сигары светился.

– Здравствуйте, мисс Уинноу, – низким голосом произнес мужчина. – Где мой сын?

2

Колдовские слова

Не так Айрис представляла себе знакомство с отцом Романа.

Собственно говоря, знакомства в такой ситуации она ожидала меньше всего. Их первая встреча не должна была произойти в ее унылой квартирке с грязными обоями, обшарпанной мебелью и потертыми полами, так живо напоминающей о том, что она из рабочего класса, а Китты – нет. Айрис должна была выглядеть иначе, а не растрепанной, промокшей от дождя, одинокой и убитой горем.

Она представляла, что будет одета в свой лучший наряд, с завитыми и сколотыми жемчужными заколками волосами, а Роман будет держать ее за руку. Они придут в огромный особняк Киттов на северной окраине города. Возможно, знакомство состоится в залитом солнцем саду, а проницательная бабушка Романа и его добросердечная матушка будут подавать чай и нарезанные треугольниками сэндвичи.

Но суровая действительность такова, что подобные мечты редко воплощаются в жизнь. Картина, нарисованная в воображении Айрис, оказалась невозможной. Однако она держалась стойко и не отводила взгляда.

– Здравствуйте, мистер Китт. Не ожидала вас увидеть.

– Прошу прощения, что ворвался без предупреждения, – отозвался он, но Айрис видела, что никакого сожаления он не испытывал. – Вероятно, вы уже знаете, что… мой сын редко держит меня в курсе того, где находится, а мне нужно, чтобы он вернулся домой.

«Домой».

Слово пронзило, словно стрела, и Айрис еще несколько секунд приходила в себя. Она поставила пишущую машинку, сняла плащ и повесила на спинку стула. Слава богам, у них снова было электричество, а Форест после возвращения навел в квартире порядок. Выбросил валявшиеся повсюду винные бутылки, смахнул паутину и вымыл полы. На кухне была еда, краны в ванной работали, но без мамы квартира казалось какой-то чужой.

Айрис отбросила эти мысли. Перед ней встала дилемма, к которой она не была готова. Она не знала, что сказать Китту о Романе и что ему уже известно. Не знала, что вообще можно говорить, а о чем лучше умолчать.

Она задумалась, что бы предпочел Роман, но внезапно в груди остро кольнуло.

– Не хотите чаю, мистер Китт?

– Нет. Вы что, не слышали мой вопрос, девушка?

– Слышала. Вы не знаете, где ваш сын, но полагаете, что знаю я.

Несколько напряженных секунд мистер Китт молчал, пристально глядя на нее, и Айрис выдержала этот взгляд. Она не уступит ему, не съежится и не опустит глаза, не проиграет эту битву.

Про себя она отметила сходство мистера Китта и Романа. Оба высокие, широкоплечие, с копной черных волос и васильковыми глазами. У обоих четко очерченный подбородок и точеные скулы, и оба склонны краснеть. Она всегда понимала, когда Роман смущался, чувствовал неловкость или злость, потому что он неизбежно заливался румянцем, и это было очень мило. Только вот у мистера Китта лицо покраснело от того, что он много лет пил и курил.

Он снова затянулся сигарой, и в воздухе заклубился дым. Возможно, ему не понравилось, что она так пристально его рассматривала, или он не ожидал от нее такого упрямства. Айрис было все равно, но она невольно напряглась, когда мистер Китт сунул руку в карман пиджака.

– Сначала я ничего не понял, – начал он, и Айрис расслабилась, увидев, что мужчина достал всего лишь сложенную газету.

Он швырнул ее на пол, и Айрис увидела, что это «Печатная трибуна». Она прочитала заголовок на первой полосе, и сердце у нее дрогнуло от ощущения чего-то близкого ей, как будто она увидела свое отражение в зеркале.

ДАКР СБРАСЫВАЕТ БОМБЫ НА УЛИЦЫ АВАЛОН-БЛАФФА,

ОТРАВЛЯЕТ ГАЗОМ ЖИТЕЛЕЙ И СОЛДАТ

от Айрис С ТРИБУНЫ

– Я не мог понять, – продолжил мистер Китт, – почему мой сын бросил все и пошел работать в какую-ту паршивую газетенку, публикующую крикливые статьи о войне. Почему он ушел из «Вестника Оута», разорвал помолвку с красивой и умной молодой леди. Почему ослушался меня и снова разбил сердце своей матери. Для меня это оставалось непостижимой загадкой, пока я не прочел вашу первую статью в «Трибуне», и тогда все встало на свои места.

Айрис не шевелилась, не дышала. Храбрости у нее поубавилось, когда она поняла, что мистер Китт расставлял для нее хитрую ловушку. Во рту пересохло, и она просто ждала, что он скажет дальше.

Он улыбнулся, глядя на заголовок статьи, которую она написала. Улыбнулся ее словам, напечатанным чернилами. Ужасу, который она пережила, когда спасалась от смерти. Однако когда мистер Китт снова встретился с ней взглядом, она увидела в его глазах едва скрываемую ярость и неприязнь.

– Видите ли, мисс Уинноу… Романа всегда привлекали всяческие истории и рассказы. Еще с тех пор, когда он мальчишкой пробирался в мою библиотеку и без спроса брал книги. И поэтому моя теща подарила ему на десятый день рождения пишущую машинку, ведь он мечтал стать «писателем» и написать что-то значимое для других. Вот почему он хотел поступить в университет и тратить время на то, чтобы изучать мысли других и пытаться написать свои.

Айрис бросило в жар.

– Что вы пытаетесь мне сказать, мистер Китт?

– Что ваши слова околдовали его. Я хочу, чтобы вы отпустили его.

Она едва сдержала рвущийся из груди смех. В комнате воцарилась тишина, и она поняла, что мистер Китт говорил совершенно серьезно.

– Если мои слова околдовали вашего сына, то знайте, что его слова точно так же зачаровали меня, – сказала Айрис, машинально дотронувшись до обручального кольца.

На нее нахлынули воспоминания, угрожая захлестнуть с головой.

Айрис прокручивала их сотни раз, как будто кольцо вызывало их. Тот миг, когда Роман надел его ей на палец. Сияющие в небе звезды, сладкий аромат цветов в сумерках. Как он улыбался ей сквозь слезы. Как шептал ее имя в темноте.

От мистера Китта не укрылось, как она беспокойно терла палец. Он заметил, как блеснуло кольцо. Его лицо исказилось, да так страшно, что у Айрис перехватило дыхание.

– Все ясно, – только и сказал он, умышленно растягивая слова. Он откашлялся. – Значит, вы ждете ребенка?

Айрис вздрогнула, как будто он дал ей пощечину.

– Что?

– Потому что я не вижу другой причины, зачем моему сыну связывать себя законными узами с какой-то простушкой, жаждущей оттяпать его наследство. У Романа есть честь, хоть он часто понимает ее превратно…

– Вы шли за мной сегодня утром, – перебила Айрис и начала загибать пальцы на левой руке, чтобы он видел, как блестит кольцо. – Ворвались без приглашения в мой дом. Наверняка рылись в моих вещах. А теперь еще и оскорбили. Мне больше нечего вам сказать. – Она указала на открытую дверь, за которой лил холодный дождь. – Уходите, пока я не позвонила в полицию.

Мистер Китт усмехнулся, но ее слова, видимо, возымели действие, потому что он двинулся к двери. Он наступил на газету, испачкав подошвой заголовок статьи, и Айрис пришлось удержаться от проклятий, которые хотелось обрушить на него.

Однако, проходя мимо нее, он остановился и посмотрел сверху вниз. Голубые глаза были налиты кровью. Изо рта пахло табаком.

Еще несколько минут назад Айрис замечала внешнее сходство между отцом и сыном, но глядя на мистера Китта сейчас, с болезненным облегчением поняла, что Роман Карвер Китт совершенно на него не похож.

– Он не сможет долго прятаться за вашей юбкой, мисс Уинноу, – заявил мужчина таким тоном, словно отказывался признавать в ней нового члена семьи Киттов. – Когда увидитесь с ним сегодня, передайте, что я хочу с ним поговорить. Мы с матерью ждем его дома. И я прощаю его.

У Айрис были две секунды, чтобы решить, что сказать на прощание. Две секунды, и хотя она хотела оставить мистера Китта в неведении, все же он был влиятельным человеком, и он желал вернуть сына домой.

– Его здесь нет, – сказала она.

– И где же он?

– Его нет в Оуте.

Мистер Китт изогнул бровь, но спустя мгновение смысл недосказанных слов дошел до него.

– Вот как, выходит, вы его любите, мисс Уинноу. Сами спаслись, а его бросили в Авалон-Блаффе.

И он вышел из квартиры.

Айрис, бледная и дрожащая, смотрела ему вслед, пока он не исчез под ливнем. Запах его одеколона и табака висел в воздухе, удушая ее. Слезы жгли глаза. Слезы, гнев и раскаяние, которые словно нож пронзили сердце.

Она заперла дверь и медленно опустилась на колени.

3

У каждой истории две стороны

Дорогой Китт!

В последнее время я вся соткана из сожалений.

Каждое утро, стоит мне очнуться от серого забытья без сновидений, я думаю о тебе. Где ты сейчас? Может, тебе больно или страшно? Может, ты голоден? На земле ты или в подземном мире? Может, Дакр заковал тебя в цепи в самом сердце планеты, так глубоко в своих владениях, что у меня нет ни малейшего шанса отыскать тебя?

Если бы я только не отпустила твою руку в тот день! Я должна была остаться с тобой, когда мы помогали солдатам на холме. Я должна была догадаться, что рядом был не ты, а мой брат. Если бы я сделала хоть что-то из этого, сейчас мы бы были вместе.

Входная дверь открылась.

Айрис затаила дыхание и прекратила печатать. Но она узнала шаги Фореста, поспешно поднялась с пола и вышла из спальни, чтобы встретить брата.

Он стряхивал капли дождя с плаща и ботинок. Вечерело, а Айрис даже не знала, куда он ходил. Она словно отрывала корку с полузажившей раны. Когда мама возвращалась домой поздно ночью, Айрис точно так же волновалась за нее, но ничего не делала.

Еще одно сожаление.

Форест шмыгнул носом и замер, а потом повернулся к Айрис. Его лицо блестело от дождя.

– Ты что, сигары курила? – спросил он, не в силах скрыть изумления.

Айрис поморщилась. Надо было лучше проветрить квартиру.

– Нет.

– Значит, тут кто-то был? Кто? С тобой все хорошо?

– Да. То есть нет. – Она потерла бровь. Что сказать Форесту? – Заходил мой свекор. Спрашивал о Романе. О том, где он сейчас.

Форест тяжело вздохнул. Заперев дверь, он подошел к кухонному столу и поставил на него бумажный пакет – судя по запаху, ужин.

– И что ты ему сказала? – настороженно спросил он.

– Что Романа нет в Оуте. О Дакре я ничего не говорила.

Форест достал два сэндвича, завернутых в газету. Айрис видела, как брат стиснул зубы, словно обдумывал, что сказать.

– Вот, поешь, – наконец произнес он и выдвинул стул. – Взял твой любимый.

Айрис села за стол напротив брата и развернула сэндвич. И правда ее любимый – ржаной хлеб с индейкой и красным луком. На сердце у нее потеплело, пока взгляд не упал на кусочек маринованного огурца на хлебе. Она с трудом проглотила подкативший к горлу комок. Снова нахлынули воспоминания о Романе, о том дне, когда они сидели на скамейке в парке и она впервые разглядела, какой он на самом деле.

Ужинали они в тишине. Айрис обнаружила, что брат вообще стал очень молчаливым. Собственно, они оба теперь часто молчали, погружаясь в свои мысли. Она даже удивилась, когда Форест резко нарушил эту неловкую тишину.

– Прости, что меня не было дома, когда ты пришла. – Он помолчал и смахнул крошки с рубашки. – Был на собеседовании, пытался найти работу.

Айрис удивленно вскинула брови.

– Форест, это же прекрасно. Хочешь вернуться в часовую мастерскую?

– Нет. – Он покачал головой. – Там будут задавать много вопросов. В мастерской знают, что я ушел добровольцем на фронт, и я не хочу объяснять, что потом случилось.

Айрис все понимала. Но при этом ей не хотелось, чтобы брат скрывался и начинал все с чистого листа только потому, что Дакр вцепился в него и манипулировал, словно марионеткой.

Она хотела это сказать, но передумала.

Форест посмотрел на нее.

– Что такое?

– Ничего. Просто… горжусь тобой.

Лицо Фореста исказилось, словно он старался не заплакать, и Айрис поспешила легонько его пожурить:

– Но ты в следующий раз оставляй записку, что скоро придешь. Чтобы я не волновалась. Я сегодня пришла с работы пораньше… Хелена дала нам с Этти выходной, и…

– С чего это она дала вам выходной? – перебил Форест, предчувствуя надвигающуюся бурю.

Айрис прикусила язык. «Что ж, – подумала она. – Нет смысла оттягивать неизбежное».

– Айрис?

– Хелена попросила нас с Этти вернуться на фронт.

– Ну еще бы. – Форест положил сэндвич. – Ты всего две недели как дома, а она снова отправляет тебя на войну!

– Это моя работа, Форест.

– Ты моя сестра! Моя младшая сестренка, которую я должен был защищать! – Он провел рукой по мокрым волосам, сжав губы в тонкую линию. – Зря я бросил вас с мамой. Нужно было остаться дома, тогда бы ничего этого не случилось!

«Этого».

Фореста ранили, и Дакр исцелил его, чтобы он сражался на стороне врага. Мама запила и попала под трамвай, когда возвращалась домой пьяная. Айрис ушла на фронт военным корреспондентом, и во время обстрела ее едва не разорвало на куски взрывом гранаты.

Все так безнадежно запуталось, и одна нить переплеталась с другой.

– Зачем ты уходил? – спросила Айрис так тихо, что Форест мог и не услышать.

Отчасти она уже знала ответ: брат записался в армию, потому что однажды, возвращаясь домой с работы, услышал, как Энва играла на арфе. Ее песня донесла до него правду о войне и пронзила в самое сердце. Слушая ее, Форест видел перед собой окопы, словно сам был там. Видел, как Дакр оставлял за собой разрушения, уничтожая деревни. Видел дым, кровь и пепел, падающий как снег.

– Ты имеешь в виду, за что я сражался? – уточнил он.

Айрис кивнула.

Форест молчал, покусывая заусенец.

– Я сражался за нас, – наконец ответил он. – За твое будущее. И за мое. За людей на западе, которым нужна была помощь. Не за Энву. Она ни разу не появилась на поле сражения. Заставила записаться на фронт и ни разу не повела нас в бой.

– И я пишу ради того же, – сказала Айрис. – Зная об этом… ты все равно попытаешься удержать меня дома?

Форест вздохнул. Вид у него был измученный. Он потрогал живот. Айрис знала, что он коснулся шрама.

Болят ли его старые раны? В него попали три пули, две из которых задели жизненно важные органы.

«Он должен был погибнуть, – подумала Айрис, чувствуя озноб. – Я не знаю, благодарить ли мне Дакра за то, что спас Фореста, или проклинать за то, что обрек жить с этими болезненными шрамами?»

– Твои раны, Форест, – произнесла Айрис, поднимаясь из-за стола.

Она хотела облегчить его страдания, но не знала, что делать. Правда, Форест вообще не хотел, чтобы она знала о его шрамах.

– Все нормально. – Он откусил сэндвич, но лицо его побледнело. – Айрис, сядь и поешь.

– Ты не думал сходить к врачу? – предложила она. – Лишним не будет.

– Мне не нужен врач.

Айрис снова опустилась на стул. Эти две недели она старалась не давить на Фореста и придерживала большую часть вопросов при себе. Но теперь она собирается уехать, даст Форест ей добро или нет. Она отправится к Дакру – к Роману, – и ей нужно знать больше.

– Но шрамы все время болят? – спросила она.

– Нет. Не беспокойся обо мне.

Айрис ему не поверила. Она знала, что он часто себя плохо чувствует, и эта мысль причиняла ей боль.

– Форест, давай сходим к врачу вместе?

– И что мы ему скажем? Как объясним, что я выжил при таких смертельных ранениях? Как исцелился, когда должен был умереть?

Айрис отвернулась, чтобы скрыть подступившие слезы.

Форест замолчал. Его лицо вспыхнуло, словно ему стало стыдно за эту вспышку гнева.

– Посмотри на меня, Цветочек, – прошептал он.

Прикусив щеку, она подняла на него взгляд.

– Я знаю, что ты думаешь о Романе. – Он сменил тему разговора так резко, что удивил ее. – Знаю, что беспокоишься о нем. Но очень вероятно, что он у Дакра. Дакр исцеляет его раны, разрывает все его старые связи – с семьей, с жизнью в Оуте, с мечтами. С тобой. Со всем, что помешает Роману служить Дакру и что может побудить его сбежать, как это сделал я.

Айрис заморгала. По щеке покатилась слеза, и девушка поспешно смахнула ее, взглянув на шею брата. Он так и носил мамин медальон. Именно этот медальон придал ему сил и помог вырваться из хватки Дакра.

– Хочешь сказать, что Китт не вспомнит меня?

– Да.

У Айрис внутри все сжалось. Дышать стало больно, и она потерла ключицу.

– Я думаю, он не забудет.

– Слушай меня. – Форест наклонился к ней через стол. – Я знаю об этом больше тебя. Я знаю…

– Сколько можно это повторять?! – воскликнула она, не в силах сдержаться. – Говоришь, что больше знаешь, но ничего не рассказываешь. Только какие-то обрывки. Если бы ты просто был откровенен со мной – все без утайки рассказал, – тогда, может, я бы поняла!

Форест молчал, но взгляд не отводил. Гнев Айрис был подобен вспышке, яркой, но недолгой. Она ненавидела ссориться с ним. Она осела на стуле, словно у нее не осталось сил.

– Я не хочу, чтобы ты возвращалась на фронт, – наконец сказал Форест. – Там слишком опасно. Ты ничем не поможешь Роману. Лучше останься дома, в безопасности, как он бы того хотел. Он не вспомнит тебя – а если и вспомнит, то очень нескоро.

Брат завернул в газету остатки сэндвича и выбросил в мусорное ведро. Разговор был окончен.

Форест ушел в спальню мамы, которую занял по возвращении домой. Дверь он прикрыл тихо, но Айрис все равно вздрогнула. Она завернула остатки сэндвича и положила в холодильник, а затем пошла в свою комнату. Посмотрела на печатную машинку, стоявшую на полу так, как она ее оставила, с повисшим на валике листом бумаги. На недописанное письмо Роману.

Айрис не знала, зачем она пишет ему. Машинка была самая обычная; магическая связь между ней и Романом разорвалась. Однако она все же вытащила лист бумаги и сложила его. Просунула под дверцу платяного шкафа и подождала.

Когда она открыла дверь, все оказалось, как она и ожидала. Письмо лежало в тени на полу.

Айрис проснулась посреди ночи от звуков музыки.

Дрожа, она села в постели и прислушалась. Одинокая скрипка играла негромко, но пронзительно, возвышаясь до крещендо. Под дверью спальни мерцал свет, разгоняя темноту, и чуть пахло дымом. Происходящее показалось ей знакомым, словно Айрис уже проживала эти минуты. Она выскользнула из кровати, привлеченная музыкой и едва уловимым ощущением уюта.

К своему изумлению, в гостиной она увидела маму.

Эстер сидела на диване, закутавшись в любимый фиолетовый плащ и положив босые ноги на кофейный столик. Ее голова была откинута, глаза закрыты; между пальцами тлела сигарета. Темные ресницы выделялись на бледном лице. Она слушала музыку и выглядела умиротворенной.

Айрис с усилием сглотнула. А когда заговорила, голос у нее дрожал.

– Мам?

Эстер распахнула глаза и с улыбкой посмотрела на Айрис сквозь клубы дыма.

– Привет, дорогая. Посидишь со мной?

Айрис кивнула и села рядом с мамой на диван. В голове стоял туман и смятение. Ей нужно было что-то вспомнить, но она не могла понять, что именно. Видимо, она сильно хмурилась, потому что Эстер взяла ее за руку.

– Отпусти все мысли, Айрис, – сказала она. – И просто слушай музыку.

Напряжение в плечах ослабло, и Айрис позволила мелодии струиться сквозь нее. Она даже не осознавала, насколько ей не хватало музыки, как скучна была жизнь без звука струн.

– Но мы же нарушаем закон канцлера? – спросила Айрис. – Когда слушаем струнные инструменты?

Эстер затянулась сигаретой; в тусклом свете ее глаза горели, словно угольки.

– Думаешь, такая прекрасная музыка может быть незаконной?

– Нет, мам, но я подумала…

– Просто слушай, – прошептала Эстер. – Вслушайся в мелодию, дорогая.

Айрис оглядела комнату и заметила на буфете радио бабушки. Музыка лилась из маленького динамика так отчетливо, словно скрипач стоял в гостиной. Увидев радиоприемник, Айрис радостно подскочила.

– Я думала, мы потеряли его насовсем. – Она дотронулась до ручки регулятора.

Ее пальцы прошли сквозь аппарат. Она изумленно смотрела, как радио превратилось в лужицу серебристого, коричневого и золотистого оттенков. Музыка стала нестройной, смычок заскрежетал по чересчур туго натянутым струнам. С широко распахнутыми глазами Айрис обернулась и увидела, что Эстер начала исчезать.

– Мама, постой! – Она кинулась к ней. – Мам!

От Эстер осталось лишь фиолетовое пятно, сотканное из дыма и пепла. Айрис снова закричала, пытаясь удержать мать:

– Не уходи! Не бросай меня!

Голос надломился из-за рыданий. Казалось, что в груди у нее разверзся целый океан и легкие тонут в соленой воде. Она охнула, когда теплая рука на плече внезапно, словно якорь, потянула ее на поверхность.

– Айрис, проснись, – прозвучал глубокий голос. – Это всего лишь сон.

Она испуганно открыла глаза. Поморгала от яркого серого света и увидела Фореста, сидящего на краю кровати.

– Это всего лишь сон, – повторил брат, хотя выглядел не менее потрясенным. – Все хорошо.

Айрис сдавленно всхлипнула. Сердце бешено колотилось, но она кивнула, медленно приходя в себя. Однако образ Эстер не выходил у нее из головы, будто выжженный на веках. Она вдруг поняла, что впервые за две недели увидела сон.

– Форест, который час?

– Полдевятого.

– Черт! – Айрис резко подскочила. – Я опаздываю на работу.

– Не спеши. – Форест убрал руку с ее плеча. – И когда ты начала ругаться?

«Когда ты ушел на войну», – подумала она, но вслух не сказала, ведь правдой это было лишь отчасти. Нельзя винить брата за слова, слетающие с ее губ.

– Оденься по погоде. – Форест поднялся с кровати и бросил на нее многозначительный взгляд. – На улице гроза.

Айрис посмотрела в окно. По стеклу стекали капли дождя, и она поняла, что проспала потому, что было пасмурно. Она быстро натянула льняное платье на пуговицах и зашнуровала армейские ботинки. Делать прическу времени не было, и она просто на ходу пальцами расчесала узлы в волосах. Схватив сумочку, плащ и пишущую машинку, надежно спрятанную в черном футляре, она выбежала из спальни.

Форест стоял у входной двери с чашкой чая и печеньем.

– Проводить тебя? – спросил он.

– Не нужно. Я на трамвае поеду, – ответила она и удивилась, когда он протянул ей чай и печенье.

– Это чтобы поддержать силы.

Таким образом он извинялся за вчерашнее.

Айрис улыбнулась. Почти как в старые добрые времена. Одним глотком она осушила чуть теплый чай, отдала брату чашку и взяла печенье. Форест открыл ей дверь.

– Буду дома к половине шестого, – сказала она и вышла, вдохнув влажный утренний воздух.

Форест кивнул, но все так же стоял в дверях с обеспокоенным видом. Айрис чувствовала, как он смотрел ей вслед, пока она спускалась по скользким ступенькам.

Она съела печенье прежде, чем то успело размякнуть под дождем, и помчалась к трамвайной остановке. В вагоне было не протолкнуться, люди укрывались от непогоды по пути на работу. Айрис стояла в конце и не сразу поняла, насколько было тихо. Никто не разговаривал и не смеялся, как обычно бывало в трамвае. Настроение было странным, неспокойным – наверное, из-за погоды, – но неуютное чувство преследовало ее до самой работы.

Айрис остановилась на тротуаре перед зданием «Трибуны», увидев надпись, написанную над дверьми. Яркая, словно кровь, краска стекала по кирпичам.

Где же ты, Энва?

Айрис вздрогнула и вошла в здание и только тогда ощутила всю тяжесть этих слов. Видимо, кто-то написал их ночью, ведь вчера надписи не было. Кто оставляет эти послания? В самом ли деле он хочет уложить Энву в могилу, мертвую или спящую? Может, этот незнакомец потерял на войне кого-то близкого? Может, ему надоело сражаться ради богов?

Айрис не винила незнакомца. Каждый день она испытывала противоречивые чувства, думая о том, что случилось с братом. И все из-за того, что Дакр пробудился, а Энва поведала правду о войне. Айрис ощущала ярость, печаль, гордость. И опустошение.

Она тоже задавалась вопросом: а где сейчас Небесная богиня? Почему Энва прячется? Неужели ее и правда пугают смертные, желающие ей гибели?

«Где же ты, Энва?»

Хотя кроваво-алая надпись встревожила Айрис, она ожидала, что «Трибуна» будет гудеть как улей. Ожидала, что редакторы будут печатать на машинках, что будет поминутно звонить телефон, а помощники – бегать туда-сюда с сообщениями. И что Этти будет работать над новой статьей, выпив уже три чашки чая.

Однако и редакция встретила Айрис мрачной тишиной.

Никто не шевелился, словно все превратились в изваяния, лишь дым, поднимавшийся от сигарет и пепельниц, струился сквозь тени. Айрис шагнула в скованное тишиной помещение, и дыхание сбилось от тревоги. Хелена стояла посреди редакции и читала газету. Рядом с ней стояла Этти, прикрывая рот ладонью.

– В чем дело? – спросила Айрис. – Что-то случилось?

Множество глаз уставились на нее, поблескивая в свете ламп. Одни смотрели с жалостью и состраданием, другие – с настороженностью. Однако Айрис смотрела на Хелену. Та опустила газету и встретилась с ней взглядом.

– Мне так жаль, малыш, – произнесла Хелена.

«Жаль чего?» – хотела спросить Айрис, но слова застряли в горле, когда начальница протянула ей газету.

Айрис поставила пишущую машинку и взяла газету. Хелена читала статью на первой полосе.

«Вестник Оута», где когда-то работала Айрис. Так странно было держать эту газету в подвале «Печатной трибуны». Это снова показалось ей сном, пока она не увидела статью, так сильно поразившую Хелену.

Заголовок был напечатан жирным черным шрифтом – заголовок, который Айрис никак не ожидала увидеть.

ДАКР СПАСАЕТ СОТНИ РАНЕНЫХ В АВАЛОН-БЛАФФЕ

от РОМАНА К. КИТТА

Айрис уставилась на его имя, напечатанное в газете. Имя, которое она уже не чаяла снова увидеть в заголовке.

Китт жив!

Но радость схлынула, когда она начала читать статью Романа. Ее пробил озноб. По телу побежали мурашки, лицо вспыхнуло. Фразы пришлось перечитывать по несколько раз, чтобы вникнуть в смысл.

У каждой истории две стороны. Вероятно, вы знаете одну, рассказанную с точки зрения богини, которая втягивала ваших невинных детей в кровопролитную войну. Но, возможно, вы захотите услышать и другую сторону? Ту, в которой ваши дети будут исцелены, а не ранены. Ту, в которой ваша земля возродится. Историю, не сведенную к музейным экспонатам и историческим фолиантам, к которым многие из нас даже не прикоснутся, но историю, которая еще пишется. Прямо сейчас, пока вы держите эту газету и читаете мою статью.

Ведь сейчас я на передовой, в безопасности среди войск Дакра. И я могу рассказать то, что вы жаждете узнать, с другой стороны.

– Нет, – прошептала Айрис. К горлу подступала желчь, обжигая грудь огнем.

– Мне жаль, Айрис, – повторила Хелена, и огонек в ее глазах потух. – Роман нас предал.

4

Лед и паучий шелк

Роман уставился на пишущую машинку и чистый лист бумаги. Он сидел за письменным столом у окна, за которым золотилось поле. День клонился к вечеру. Скоро наступит ночь, звезды словно булавки пронзят небо, а он зажжет свечи и примется за работу при свете их пламени, потому что в темноте писать легче.

Начать статью всегда было для него самым трудным. Писать больно, не писать – тоже больно.

Досада казалась знакомой. Вероятно, в прошлом он проводил долгие часы, глядя на чистый лист бумаги и решая, какие слова написать. И хотя после его пробуждения прошел не один день, он не мог вспомнить прошлое в подробностях. Сжав пальцы, он подумал о том, что сказал Дакр.

«Доверяй лишь тому, что видишь».

Бога провалы в его памяти не беспокоили. Роману было трудно вспомнить, что происходило до того, как он очнулся внизу, будто из тумана сознания выросли горы и заслонили целые годы его жизни.

– Потребуется время, – сказал Дакр, – но ты вспомнишь то, что важно. И обретешь свое место здесь.

Впервые придя в себя в подземном мире, Роман ловил ртом воздух, словно это был его первый вдох. Открыв глаза, он увидел неровное пламя и белые мраморные стены, ощутил, что лежит на твердом каменном ложе. Он понял, что оказался где-то в другом месте – волшебном месте, где никогда не бывал прежде.

А еще он был наг.

Со стоном он приподнялся и оглядел необычное помещение.

Оно было странной формы, полностью высеченное в скале, с девятью стенами, белоснежными с голубыми прожилками, сияющими как грани бриллианта. На потолке сверкали крохотные золотистые крапинки, и если прищуриться, он напоминал ночное небо. В железных скобах горели четыре факела; их пламя было единственным источником света.

Вздрогнув, Роман соскользнул с твердого стола, на котором лежал, и его босые ноги коснулись гладкого камня. Он обошел комнату в поисках двери, но ничего не обнаружил. Отбросив нарастающий ужас, он снова обошел комнату, ощупывая каменные грани.

– Эй? – позвал он хриплым со сна голосом. – Есть кто-нибудь?

Ответа не последовало. Он слышал только свое дыхание.

Роман не помнил, как попал сюда и сколько времени его здесь держали. Содрогнувшись, он остановился и посмотрел на себя, на бледное в свете пламени тело, словно пытаясь найти ответы на своей коже.

К своему изумлению, кое-что он нашел.

Нахмурившись, Роман наклонился и осмотрел шрамы на правой ноге. Их было так много – одни длинные и рваные, другие маленькие и ровные. Он изучал их, словно это были дороги на карте, потом с силой надавил на них, надеясь, что боль поможет что-нибудь вспомнить.

Боли Роман не ощутил, но краем глаза заметил какую-то вспышку. Он вскинул голову и понял: сверкнуло не в комнате. То был проблеск из памяти. Солнечный свет и дым, артиллерийский грохот. Земля дрожала, ветер пах горячим металлом и кровью. Боль была такой острой, что перехватило дыхание, и он рухнул на пол.

Там он был не один. Кто-то держал его за руку.

Убрав пальцы со шрамов, Роман поднес ладонь к лицу и заметил вмятинку на левом мизинце. Видимо, когда-то он носил кольцо. Он прикоснулся к следу от украшения.

Больше он ничего не вспомнил. Не было ни ярких вспышек, ни обрывков прошлого.

Он сжал руку в кулак – так крепко, что пальцы побелели.

«Я умер?»

Словно в ответ, внезапно его захлестнула боль. Голова так раскалывалась, что Роман растянулся на каменном полу. Он закричал, прижимая колени к груди. Голову будто резали ножом, туда-сюда, вскрывая то, что внутри.

Боль была такой острой, что он потерял сознание.

Какое-то время спустя он снова очнулся. Перед глазами все расплывалось.

На полу стоял поднос с едой: тарелка горячего рагу, ломоть черного хлеба, кувшин с водой и небольшая деревянная чашка. Рядом лежали одежда и кожаные ботинки.

Роман подполз к подношению. Он был так голоден и опустошен, что не задумываясь проглотил еду и выпил воду. Однако, развернув одежду, он замер.

Комбинезон. И снова его охватило чувство узнавания. Одежда была темно-красного цвета, а на левом нагрудном кармане белыми нитками вышита надпись: «КОРРЕСПОНДЕНТ ПОДЗЕМНОГО МИРА».

Роман натянул комбинезон, не обращая внимания на охватившее его беспокойство.

Застегнув последнюю пуговицу, он наконец согрелся. От тела теперь исходило тепло, словно он проглотил солнечный свет. Роман быстро надел носки и ботинки.

Спустя несколько мгновений звенящую тишину нарушил какой-то звук.

Роман обернулся. В стене открылся проход – дверь, которую он так и не сумел найти.

В комнату вошел молодой человек в светло-коричневой униформе – на вид его ровесник, может, на пару лет старше. У него была светлая кожа и короткие светлые волосы. Незнакомец хмурился, сжимая губы в тонкую линию, словно нечасто улыбался.

– Кто вы? – осипшим голосом спросил Роман.

– Лейтенант Грегори Шейн. А тебя как зовут?

Роман застыл. Как его зовут? Он отчаянно соображал и не мог вспомнить.

Должно быть, ужас отразился на его лице, потому что лейтенант сказал:

– Не волнуйся. Память вернется. Не напрягайся.

– Сколько я уже здесь?

– Пару дней. Ты выздоравливал.

– От чего?

– Он сам все расскажет. Иди за мной.

Шейн пошел к выходу, и Роману ничего не оставалось, кроме как следовать за ним, пока дверь не исчезла и не превратилась снова в гладкую стену.

Ширины коридоров было достаточно, чтобы двое спокойно могли идти рядом, а высота позволяла Роману даже при его росте не пригибаться. Стены оказались такими же, как в его комнате, – холодными, гладкими, белыми с мерцающими голубыми прожилками. Через каждые десять шагов висели факелы. В коридорах стояла гробовая тишина, но когда они дошли до развилки, послышался отдаленный стук.

Роман замедлил шаг, вглядываясь в тени правого коридора. Звуки были как в кузнице. Удары молота о наковальню сопровождались криками и лязгом механизмов. Внезапно воздух потеплел; повеяло запахом металла.

– Не останавливайся, – бросил лейтенант.

Роман пошел дальше, однако ему не терпелось узнать, где он и почему очутился под землей. Они миновали еще два коридора, в одном из которых воняло гнилью и разложением. Другой был завален обломками и затянут паутиной, будто когда-то здесь обрушился потолок.

Шейн заметил, как Роман осматривается и замедляет шаги на каждой развилке. Лейтенант остановился, вынул из кармана повязку и завязал Роману глаза.

– Просто мера предосторожности, – сказал он, беря своего спутника под локоть. – За мной.

Роман прикусил губу. Его охватило беспокойство, а дыхание стало прерывистым. Кажется, они еще пару раз свернули. Когда Шейн велел вытянуть руки и дотронуться до стены, Китт обнаружил, что у него вспотели ладони.

– Мы у подножия лестницы, – пояснил лейтенант. – Лестница крутая, ступенек двадцать пять. Иди осторожно.

Роман начал медленно подниматься. Когда воздух наконец потеплел, его ноги уже горели от усилий. Со щелчком открылась дверь.

Сквозь повязку просочился солнечный свет. Лицо обдало порывом свежего воздуха, пропитанного весенним теплом. Верхний мир приветствовал его ароматами мокрой земли – наверное, недавно прошел дождь. Деревянный пол под ногами скрипел, как в старом доме. Роман едва не споткнулся о край ковра и раскинул руки, чтобы не упасть.

– Подожди здесь, – велел Шейн, закрыв дверь. – Стой на месте.

Роман кивнул; во рту у него пересохло. Слушая, как удаляются тяжелые шаги Шейна, он понял, что комната заставлена мебелью, потому что не было никакого эха, лишь где-то слева мерно тикали часы.

Послышался разговор, приглушенный стенами. Это был монотонный голос Шейна, и Роман осмелился сделать несколько шагов вперед, пытаясь разобрать слова.

– Он очнулся, господин. Я привел его. Он ждет в соседней комнате.

Тишина. Потом раздался незнакомый глубокий баритон – томный и бархатистый, от которого у Романа по спине пробежал холодок.

– Я же велел тебе не приводить его сюда, лейтенант.

– Дело в его памяти, господин. Он даже не помнит своего имени. Я думал, поможет…

– Если он увидит это место?

– Да, господин. У нас мало времени, и мы могли бы воспользоваться его…

– Хорошо. Приведи его.

Роман отступил на шаг, сердце гулко стучало в ушах. Ему хотелось сорвать повязку с глаз и убежать отсюда подальше, однако он промедлил слишком долго. Шейн вернулся в комнату. Роман поморщился, когда лейтенант развязал ему глаза, и огляделся.

Комната была небольшой, но уютной: написанная маслом картина над камином, мебель из вишневого дерева с зелеными бархатными подушками и мягким покрывалом. На высоких окнах – занавески в цветочек. Окна были открыты, впуская свежий воздух. «Гостиная», – догадался Роман и взглянул на дверь, через которую они пришли.

Деревянная дверь была совершенно непримечательная. Белая краска облупилась, замочная скважина у медной ручки проржавела. Роман предположил, что это был платяной шкаф. Только они почему-то вышли через него из подземелья.

– Ты сейчас встретишься с главнокомандующим Дакром, – сказал Шейн. – Иди за мной.

– Дакром? – прошептал Роман.

Имя огнем поднялось к горлу и обожгло язык. Он увидел себя в кожаных подтяжках, идеально выглаженных брюках и рубашке на пуговицах. Он стоял на углу улицы и читал газету с этим именем в заголовке.

– Идем, – повторил Шейн.

Роман вышел в прихожую и сразу заметил двух вооруженных солдат у двери. Их взгляды были холодны и пронзительны, а лица – словно у статуй. Роман отвернулся и прошел по коридору, Шейн следовал за ним по пятам.

Пол местами казался неровным. На стенах по обоям ползли огромные трещины, будто дом пережил страшную бурю. Войдя в просторную кухню и увидев стол, стропила над головой, увешанные травами и медными кастрюлями, и двойные двери с треснувшим стеклом, Роман ощутил в груди острую боль.

Он уже бывал здесь, совершенно точно.

Его взгляд приковали две пишущие машинки, стоявшие рядом на столе, почти одинаковые. Их клавиши блестели на солнце.

– Кажется, тебе знакома одна из этих печатных машинок?

Роман повернул голову налево. У стола стоял высокий широкоплечий мужчина с длинными светлыми волосами, которые касались ворота безупречно выглаженной формы светло-коричневого цвета. Странно, что Роман совершенно не замечал его, пока тот не заговорил, но теперь не мог отвести от него взгляда.

Похоже, незнакомец был немолод, хотя определить его возраст было трудно. В нем сквозило что-то неподвластное времени – он выглядел представительно, но не было ни морщин в уголках глаз, ни седины в волосах. Лицо было угловатым, резко очерченным, глаза – ярко-голубыми.

Роман никогда не встречал его прежде, и все же в этом мужчине было что-то знакомое. Так и в самом доме, и в пишущих машинках, словно Китт уже видел все это в снах. Возможно, такое впечатление возникало потому, что незнакомец смотрел на него так, словно знал его. Эта мысль была неприятной – будто Роман провел рукой по шерстяному шарфу, а потом дотронулся до выключателя. Как статическое электричество при прикосновении к металлу, вызывающее удар током до самых костей.

Он никогда и помыслить не мог, что однажды будет стоять лицом к лицу с богом. Все божества были побеждены. Погребенные, они спали, и их силы тоже. Они не должны были пробудиться и снова ходить среди смертных. Роман внутренне содрогнулся, когда обрывки воспоминаний начали возвращаться. Вздох, шепот.

Трепет.

Дакр улыбнулся, словно прочитав его мысли.

Бог протянул изящную руку, указывая на пишущие машинки.

Роман поморгал, вспоминая вопрос.

– Да, сэр. Машинки кажутся мне знакомыми.

– И которая из них твоя?

Роман подошел к столу, всмотрелся в печатные машинки, но по одному лишь их виду не мог понять, какая принадлежала ему. Казалось, обе были для него важны, и это сбивало с толку.

– Потрогай их, – мягко произнес Дакр. – Это помогает вернуть воспоминания после исцеления.

Роман вытянул руку, пальцы дрожали. Щеки вспыхнули. Ему было стыдно, что он предстал перед богом таким слабым и хрупким. Он даже имени своего не помнил. Стоило нажать на клавишу «пробел» на стоявшей слева пишущей машинке, бешеный стук сердца вдруг унялся.

«Вот эта, – подумал он. – Это моя».

И снова была вспышка на периферии зрения. На этот раз он точно знал, что это происходило в его воображении. Так возвращалась память. Он вспомнил, как сидел за столом в своей спальне и печатал на этой самой пишущей машинке. Работал при свете лампы до поздней ночи, а рядом лежали книги и стояли чашки с остывшим кофе. Иногда отец стучал в дверь и говорил: «Роман, ложись спать! Слова никуда не убегут. Завтра допишешь».

Роман убрал руку с пробела, и его имя отозвалось эхом в памяти. Он с любопытством взглянул на другую пишущую машинку, провел пальцами по клавишам, ожидая, что вспомнится еще что-то.

Но перед глазами не возникло ни света, ни образов, за которые можно было ухватиться. Поначалу казалось, что вообще ничего не было, кроме прохладной и глубокой тишины. По темной глади озера пробежала рябь. Но затем Роман почувствовал, что его потянули. Откуда-то из глубин его души возникла невидимая нить, спрятанная между ребер. Он не видел ее, но чувствовал.

Кровь вскипела в жилах.

Он почувствовал легкий аромат лаванды, чье-то теплое прикосновение. Удовольствие и беспокойство, желание и страх, от которых ломило в костях, были тесно сплетены воедино.

Китт стиснул зубы, изо всех сил сдерживая нахлынувшие чувства. Но когда он убрал руку, сердце колотилось бешено и жадно.

– Какая из них твоя, корреспондент? – спросил Дакр, но голос изменился и звучал уже не так дружелюбно.

Роман уловил нотку раздражения в его тоне. Наверное, это была какая-то проверка. Было лишь два варианта ответа – правильный и нет. Роман колебался, разрываясь между пишущей машинкой, позволившей вспомнить его имя, и той, которая напомнила ему, что он живой.

– Эта, – ответил он и указал на машинку слева. Ту, что всколыхнула воспоминания. – Думаю, это моя.

Дакр кивнул кому-то за его спиной. К столу подошел Шейн, о котором Роман совершенно позабыл.

– Отнеси нужную машинку в комнату нашего корреспондента, – велел Дакр. – Другую уничтожь.

– Слушаюсь, господин, – ответил Шейн, склонив голову.

Роман вздрогнул. Он хотел возразить – он не желал, чтобы другую машинку уничтожали, – но не смог найти в себе ни смелости, ни нужных слов, чтобы переубедить Дакра. В голове как будто стояла глыба льда, готовая разлететься на мириады осколков, и бог, вероятно, об этом знал.

– Иди за мной, корреспондент, – сказал Дакр. – Хочу тебе кое-что показать.

Роман прошел вслед за Дакром через задние двери в заросший сорняками огород. Земля была сырой, а между овощными грядками блестели лужи после дождя. Но в ясном небе светило солнце, а западный ветер рассеивал облака.

Через железные ворота они вышли на разбитую мощеную дорогу, пересекли ее и оказались посреди поля.

Дакр без труда пробирался сквозь высокую траву; его тень колыхалась на золотистых стеблях. При каждом его шаге раздавался звук – не то легкий звон колокольчика, не то звяканье металла.

Роман шел следом за ним, но сердце его учащенно билось. Это место как-то странно действовало на него. Он дрожал, несмотря на солнечное тепло, а на коже проступил пот.

– Вот здесь я нашел тебя, – сказал Дакр.

Китт неохотно остановился и посмотрел на землю. Кое-где трава была примята и испачкана. Похоже на засохшую кровь цвета темного вина.

– Тебе оставалось несколько секунд до смерти. В твоих легких было полно крови. Ты полз по траве, будто кого-то искал. – Дакр помолчал. Легкий ветерок взъерошил его соломенные волосы. Он посмотрел Роману в глаза. – Помнишь?

– Нет.

Голова у Романа снова начала раскалываться. Он хмуро посмотрел на примятую траву и пятна крови. Попытался представить себя здесь умирающим, но ничего не почувствовал, кроме благодарности богу за спасение.

– Вас нелегко исцелять. Тела смертных хрупки, как и ваш разум, – произнес Дакр с ноткой иронии. – Словно паучий шелк, словно лед по весне. Чтобы исцелить магией твои физические раны, мне пришлось возвести в твоем разуме стены. Они защитили тебя при пробуждении. Лучше, если воспоминания будут возвращаться постепенно.

Роман некоторое время молчал. Не сводя взгляда с орошенной кровью земли, он спросил:

– Почему вы спасли меня?

– Тебе отведена крайне важная роль в этой войне, – ответил Дакр. – Я бы хотел, чтобы ты излагал мою сторону истории.

В тот вечер Роман стоял в своей комнате на верхнем этаже дома, который почти вспомнил.

На окне висели темно-зеленые занавески. У стены лежал импровизированный тюфяк со сложенными одеялами. Оконные стекла покрывала паутина трещин, и сколы переливались всеми цветами радуги в свете закатного солнца. Дверь закрывалась с трудом, словно фундамент здания сместился. Хотя Роману отвели собственную комнату, приватность была иллюзией. Замок на двери отсутствовал, а в коридоре стоял на страже Шейн.

Однако все внимание Роман сосредоточил на столе у окна. И на пишущей машинке, которая поблескивала в угасающем свете дня, ожидая его.

От усталости тело отяжелело, но он всегда ставил долг прежде всего и поэтому подошел к столу, сел на стул и уставился на печатную машинку. Китт еще не знал, о чем писать. Не знал даже, найдутся ли у него какие-то слова.

На столе лежали стопка чистой бумаги, блокнот и карандаши, стояли свечи и лампа, дающая желтый электрический свет. Можно писать хоть всю ночь. Похоже, Дакр все продумал. Роман аккуратно заправил бумагу в машинку. Вздохнув, провел рукой по темным волосам.

Нужно было принять душ. Хотелось завалиться спать и какое-то время ни о чем не думать. Но положив пальцы на клавиатуру, Китт удивился.

Это была не та пишущая машинка, на которую он указал. Не та, которая промелькнула в его воспоминании и на которой он печатал с детства.

Роман закрыл глаза; дыхание перехватило.

Он снова почувствовал, как его тянут, и снова его охватила буря эмоций. Он попытался представить, кто касался этих клавиш, снова и снова. Кто печатал на этой машинке?

«Кто же ты?»

Ответа не последовало. Он ничего не увидел, но снова кое-что почувствовал – легкое, но несомненное притяжение. Невидимую нить, завязанную узлом в груди.

Он воспротивился этой тяге к неизвестному.

5

«Первая Алуэтта»

– Не думаю, что Роман нас предал, – сказала Айрис. – Он просто пытается выжить.

Хелена выгнула бровь.

– Вполне вероятно. Но он все равно ненадежен, и он скомпрометировал себя. Я больше не могу ему доверять, а теперь он еще и пошел против нас, потому что пишет для конкурента.

Айрис снова посмотрела на «Вестник Оута», который не выпускала из рук. Мысли путались, но она постаралась сосредоточиться на статье Романа. Она будто слышала, как он читает ей эту статью, а его голос стал холодным и резким, почти незнакомым. Внезапно ее взгляд зацепился за одно слово в шестом предложении, которое она чуть не упустила: «Историю, не сведенную к музейным экспонатам и историческим фолиантам, к которым многие из нас даже не прикоснутся, но историю, которая еще пишется».

– Музей, – прошептала она.

– Что? – спросила Хелена.

Айрис поморгала. Сердце у нее бешено заколотилось.

– Ничего. Просто мысли вслух.

Хелена вздохнула, уперев руки в бока.

– Это не помешает тебе работать, малыш?

– Нет. Наоборот. – Айрис подошла к телефону. – Я докопаюсь до истины.

Она тряхнула «Вестником Оута», чтобы успокоить Хелену и коллег, смотревших на нее. Потом сняла трубку и набрала номер оператора.

Раздался мужской голос.

– С кем вас соединить?

– С «Вестником Оута», пожалуйста, – попросила Айрис.

– Минуточку.

Постукивая ногой, она ждала. На линии слышались помехи и щелчки, а затем – непрерывный звон. В редакции «Вестника» стояло несколько телефонов, и было трудно сказать, кто ответит, поэтому Айрис ждала, считая секунды, надеясь и молясь…

– Здравствуйте. Говорит Приндл из «Вестника Оута».

Айрис расплылась в улыбке. Она так надеялась, что трубку возьмет именно Приндл. Она набрала воздуха, чтобы собраться с мыслями.

– Алло? – снова раздался голос Сары, уже с ноткой нетерпения.

– Приндл, – тихо произнесла Айрис. – У меня для тебя важные новости, но нужно сообщить их лично. Встретимся через двадцать минут в кафе Гульда.

– Встретимся в… – начала возмущенно Сара, но осеклась и ахнула. – Минуточку… Уинноу, это ты? Я узнала твой голос.

– Да, это я.

– Но ведь Отри… До обеденного перерыва я уйти не могу.

– Понимаю, но мне нужно увидеться срочно. Сможешь улизнуть?

На минуту воцарилась тишина. Айрис представила, как Сара украдкой оглядывает редакцию «Вестника». Несомненно, Зеб Отри сидел сейчас в своем кабинете перед стопкой бумаг на столе и потягивал виски со льдом.

– Да, думаю, смогу, – наконец ответила Сара с легким волнением. – Через двадцать минут, говоришь? В кафе Гульда?

– Да, – отозвалась Айрис. – Буду ждать тебя там.

– Тогда скоро увидимся.

Айрис повесила трубку и развернулась. Вся редакция так и смотрела на нее с широко раскрытыми от любопытства глазами.

Она спрятала газету под плащом, чтобы защитить от дождя. Прижав к сердцу предательские слова Романа, девушка вышла из редакции и сквозь клубящийся серый туман направилась к кафе Гульда.

Сара Приндл опоздала на несколько минут, но Айрис не обиделась. Она выбрала маленький круглый столик в углу, между книжной полкой и лимонным деревом в горшке. Идеальное место для секретного разговора. Айрис успела повесить плащ и заказать чайник чаю, когда зазвенел колокольчик над дверью.

Сара ничуть не изменилась. Правда, с тех пор, как они вместе работали в «Вестнике», миновала всего пара месяцев. Однако за это время Айрис пришлось пережить немало странных и мрачных дней. У нее перехватило дыхание, когда она осознала, что для нее эти недели были как годы.

– Уинноу! – радостно воскликнула Сара полушепотом и поспешила к ней.

Айрис с улыбкой поднялась.

– Рада тебя видеть, Приндл.

Они обнялись так крепко, что у Айрис хрустнула спина, а в рот набились светлые волосы Сары.

– Присаживайся, – пригласила Айрис и снова села. – Я заказала чайник чаю.

– Который никогда не остывает. Приятная особенность зачарованного здания.

Сара поставила зонтик у стены и тоже села.

Официант принес дымящийся чайник – у Гульда и правда чай никогда не остывал, – кувшинчик со сливками, мед и булочки в масляной глазури. Девушки молча разлили чай. Сара, вероятно, почувствовала беспокойство Айрис.

– Я так понимаю, ты прочитала статью Китта, – сказала она.

– Да. – Айрис подняла с пола газету и положила на стол. Заголовок так и продолжал притягивать взор, словно водоворот в океане. – И у меня есть вопросы.

– У меня тоже. – Сара протерла очки от капель дождя и тумана. – У меня куча вопросов с тех пор, как ты ушла из «Вестника». Почему Китт уволился через пару недель после тебя? Это казалось просто совпадением, пока я не задумалась. – Она водрузила очки на нос и вытаращила глаза. – О боги, я только что заметила… У тебя кольцо! Это… вы что же…

– Тише, – сказала Айрис, заметив, что на них стали оборачиваться. – Да. Мы с Киттом поженились.

– Когда это случилось?

– На фронте.

– О, ты должна мне столько всего рассказать, Уинноу. Или мне теперь называть тебя Китт?

– Уинноу сойдет. – Айрис отпила чай. – Долгая история. Боюсь, придется поведать ее потом. А сейчас мне нужно знать, как статья Китта попала в «Вестник». Он прислал ее письмом? На имя Отри? Она была написана от руки или уже напечатана?

Сара нахмурилась.

– Знаешь, это было очень странно. Два дня назад я сидела в кабинете Отри, принимала его заказ на ланч, когда в дверь постучал какой-то мужчина.

– Кто это был? – спросила Айрис. – Как он выглядел? Как его звали?

– Я… я не знаю, кто это был. Я даже лица его не разглядела. Помню, что он был высокий. В плаще с капюшоном. Голос у него звучал как-то грубовато и странно, с протяжными нотками – не то чтобы неприятно, но меня мороз пробрал.

Айрис откинулась на стуле и хрустнула пальцами. Должно быть, это был приспешник Дакра. Один из его самых доверенных слуг побывал в Оуте, совсем рядом с кафе, где они сейчас сидели. Как он мог двигаться настолько незаметно, что его никто не видел? Он прибыл в Оут на поезде? Или пришел пешком с самого фронта? А может, приехал на автомобиле?

Волоски на руках встали у нее дыбом. Оказывается, война гораздо ближе к городу, чем она думала.

– Значит, этот мужчина передал Отри статью Китта, – подытожила Айрис.

– Да. Он сказал, что отдаст ее Отри за определенную цену.

– И какова цена?

Сара погладила изящную ручку чашки.

– Отри может напечатать статью, но только если согласится публиковать все статьи, которые ему доставят. С этой минуты он не сможет выбирать.

– То есть будут еще статьи?

Сара кивнула.

– Отри был очень доволен. Он попросил меня выйти из кабинета, чтобы открыть конверт без посторонних. Через пару минут снова позвал меня и велел отнести статью на стол Бентону на вычитку. Я так и сделала. По пути глянула на нее и была потрясена, когда увидела, что ее написал Китт.

– Написал от руки?

– Нет, напечатал. Я просто хотела сказать, что была поражена, когда поняла, что он снова решил писать для «Вестника», особенно после того, как ушел от Отри с таким скандалом.

Статья Романа была напечатана. Значит, у него есть пишущая машинка.

«Надеюсь, что одна из “Алуэтт”», – подумала Айрис.

– А Китт… Уинноу, он попал в беду? – спросила Сара.

– Думаю, да. И я хочу попросить тебя сделать нечто противозаконное и очень опасное.

– Противозаконное?

– Да. Я бы не стала просить, если бы не отчаянная необходимость.

Сара криво усмехнулась. Поставив чашку на столик, она переплела пальцы и с заговорщицким видом наклонилась к Айрис.

– Слушаю.

– Ты же хорошо знаешь музей?

– Да. Хожу туда с папой каждые выходные.

Айрис прикусила губу. Пути назад не будет, но другого выхода не было. Ее занимала лишь одна мысль: снова написать Роману. Восстановить магическую связь, перекинуть ее через пороги и многие километры, охваченные войной.

– Приндл, мне нужна твоя помощь, чтобы проникнуть в музей.

К чести Сары, она лишь вытаращила глаза.

– Хорошо. А зачем?

– Мне нужно украсть пишущую машинку.

6

Мы предпочитали средние[1] имена

По всем законам я должен быть мертв. Я не должен сидеть за столом и писать эти слова. Я не должен дышать – вдох, выдох, вдох – и смотреть на звезды, чувствуя, каким необъятным прекрасным холодным стал мир теперь, когда я избежал смерти. Я словно гость, злоупотребивший гостеприимством. Я не знаю, что еще побуждает меня вставать на рассвете и идти вперед, кроме этой песни истории, сокрытой в моих шрамах. Она что-то нашептывает мне, хотя я не вполне улавливаю слова.

– Ты должен лежать в могиле, – говорит мир так громко, что заглушает все остальные звуки.

И все же я прижимаю пальцы к шрамам на моей коже – мягкой, нежной, теплой, как и текущая под ней кровь, – и слышу: «Божество… Кто-то удерживает тебя здесь, чтобы ты дышал, двигался, жил».

Роман убрал пальцы с клавиатуры печатной машинки. Нужно писать новую статью для Дакра, но как только он сел за работу, в голове возникли совсем другие слова.

Уже стемнело, в доме было тихо. Но если прислушаться, можно было различить приглушенный голос Дакра на первом этаже, скрип половиц под сапогами и скрежет входной двери.

Здесь так было каждый день – таинственные встречи, приходы и уходы. Роман все время сидел на втором этаже, брал еду в комнату и делал заметки для Дакра, когда бог подавал ему идеи для статей. Роман мог бы счесть себя пленником, если бы не ужас, который он испытал в запертой комнате под землей.

Он подумал о двери в гостиной, ведущей в другой мир.

Дакр хотел, чтобы новая статья была готова завтра утром, и Роман вздохнул, глядя на свои печальные строки. Болела голова, как будто он перенапрягся в тот день, когда пытался вспомнить потерянные годы. Он потер глаза и смирился с тем, что сегодня слова к нему просто не идут.

Китт встал, разминая затекшие плечи, погасил свечи и постоял в темноте, вдыхая тени и струйки дыма. Медленно, на ощупь, добрался до тюфяка и лег на холодные одеяла прямо в комбинезоне и ботинках.

Наверное, он устал сильнее, чем думал.

Заснул он через несколько мгновений.

Девочка. Маленькая хрупкая девочка с двумя косичками цвета воронова крыла – такого же оттенка, что и у него. Щеки у нее раскраснелись от летнего зноя. Улыбаясь, она тянула его за руку.

– Сюда, Карвер! – воскликнула она.

Роман засмеялся и послушно пошел за ней по траве. Они шли босиком, в венках из маргариток – хорошо, что отец не видел. Перед ними расстилался сад с увитыми плющом беседками и идеально подстриженной живой изгородью. Под знойным полуденным солнцем цвели розы, жужжали пчелы и гудели стрекозы.

– Дел, куда ты меня ведешь? – спросил он.

Сестра тянула его дальше.

– В тайное место, – хихикнула она.

Они шли в конец сада, в самую чащу, где их было не видно из дома. Среди терновника росла дикая ежевика. Они ели ее горстями, перепачкав руки фиолетовым соком.

– Роман? Джорджиана? – позвала мама. – Пора ужинать.

«Теперь я вспомнил, – вздрогнув, подумал Роман. – Мы предпочитали средние имена».

Вспыхнули еще воспоминания, сливаясь одно с другим. Роман переживал дни, которые когда-то казались скучными и несущественными – снова и снова одна и та же рутина, – но теперь эти новые открытия успокаивали и завораживали. Он больше не был один в этом огромном доме. У него была сестра Дел – беззаботная, смелая и капризная.

Он увидел день, когда она родилась. Когда он впервые бережно взял ее на руки, за окнами лил дождь. А потом он увидел день ее смерти. В пруду отражались грозовые облака, а ее тело плавало лицом вниз. «Я закрыл глаза всего на мгновение». Увидел, как по воде расходилась рябь, когда он плыл к ней.

– Дыши, Дел! – плакал он, надавливая на ее грудь. Ее губы посинели, остекленевшие глаза были распахнуты. – Очнись! Очнись!

Роман резко проснулся.

Он уставился в темноту широко раскрытыми глазами, а сон оседал, как ил. Пульс стучал в ушах; горячая кровь бурлила под кожей.

Это был просто сон.

Но Роман ощущал вкус воды из пруда, ощущал, как она капает с его волос; чувствовал запах сырой земли у берега. Как будто вода похитила Дел только вчера.

Он не помнил, что у него была сестра. Но сон оказался таким ярким, что он невольно подумал, не пытается ли разум помочь ему вспомнить прошлое.

«Если это не просто сон, то я виноват в смерти сестры».

Он закрыл лицо руками, стараясь подавить слезы, но они захлестнули его, как волны в шторм. Тогда Роман свернулся клубочком и уступил рыданиям, которые сотрясали его до костей. Он лежал, пока не кончились слезы. Горло саднило, желудок болел.

Если он останется здесь, тюфяк покажется ему могилой. Он заставил себя подняться.

Красный, с опухшими глазами он подошел к двери. Та открылась, покачиваясь на перекошенных петлях. К удивлению Романа, Шейна возле комнаты он не увидел. Коридор был пуст, тих и полон ночных теней.

Роман вышел из комнаты, и ноги понесли его к лестнице. Он тихо спустился, остановившись только когда два охранника у входной двери с подозрением подняли брови, глядя на него.

– Я на кухню, – хрипло прошептал Роман. – Выпить молока.

Один из солдат коротко кивнул. Китт пошел дальше, привлеченный теплом и мерцающим огнем на кухне.

Он думал, что там никого не будет, и снова был поражен, увидев Дакра. Тот сидел за столом, разложив перед собой карты. В своих больших ладонях он держал стакан темно-красного эля. Вид у него был настолько домашний, что можно было поверить, будто боги слеплены из того же теста, что и смертные. Что они не такие ужасные и всемогущие, какими их привыкли считать люди.

– Роман, – приветствовал Дакр, и в его глубоком голосе прозвучало удивление. – Что тебя подняло в такой час?

– То же самое я могу спросить у вас, сэр. – Роман задержал взгляд на картах. – Неужели богам не нужен сон?

Дакр с улыбкой поднялся. Поставив эль, он начал собирать бумаги.

– Может, и нужен, иногда. Но я рад, что ты пришел и напомнил, что надо сделать перерыв.

«Я рад, что ты пришел», – эхом отозвалось в голове Романа. Дакр отложил в сторону стопку пожелтевших иллюстраций. «И он не хочет, чтобы я видел эти карты».

– Садись. – Дакр подтянул стул. – Не хочешь чего-нибудь выпить?

– Не хотел вам мешать. На самом деле я пришел за стаканом молока. Привык его пить, когда не спится.

Дакр наморщил лоб. В свете свечей он вдруг показался старше и почти изможденным. Бог прищурил глаза, блестящие, как драгоценные камни.

– Пишущая машинка помогает тебе вспомнить?

Роман кивнул, но придержал язык за зубами. Он до сих пор не знал, почему Дакр спрашивал, которая из машинок принадлежала ему, а потом втихаря подсунул другую.

«Разве что он не хотел, чтобы я вспоминал».

Эта мысль так его поразила, что он вжался в стул. Проследил за тем, как Дакр открывает холодильник и достает бутылку молока.

– Нам повезло, что жители оставили скот, – сказал бог, наливая молока в высокий стакан. – Очень продуманно, иначе моим войскам пришлось бы голодать. И тебе, корреспондент, тоже.

– Да, – прошептал Роман, думая о том, что несколько дней назад рассказал ему Дакр об Авалон-Блаффе.

Вместе они прогуливались по улицам, оценивая ущерб. Некоторые дома превратились в груды обломков или сгорели в пожарах. Другие избежали попадания бомб, но все равно носили следы ужаса – разбитые стекла, перекосившиеся двери и осколки шрапнели, поблескивающие во дворе. Роман так и записал в своем блокноте, но также зафиксировал то, что рассказал Дакр. Теперь ему казалось, будто этот отчет писал не он.

– Какова судьба той первой статьи, которую я написал для вас? – спросил он. – В которой говорилось о том, как вы спасли Авалон-Блафф?

Дакр поставил перед ним молоко и вернулся на свой стул во главе стола. И снова, когда он двигался, послышалось слабое позвякивание металла.

– Тебе хотелось бы на нее взглянуть?

Роман нахмурился.

– Сэр, вы о чем?

Дакр без лишних слов достал сложенную газету из стопки возле себя и бросил на стол. Роман подался вперед, читая жирный заголовок.

ДАКР СПАСАЕТ СОТНИ РАНЕНЫХ В АВАЛОН-БЛАФФЕ

от РОМАНА К. КИТТА

Сердце Романа замедлило бег и тяжело забилось. Словно по сигналу сирены он взял газету, чтобы снова прочитать собственные слова, напечатанные мелким шрифтом. Чтобы почувствовать на пальцах типографскую краску.

– «Вестник Оута», – прочитал он вслух, восхищаясь каллиграфическим заголовком. И вдруг где-то глубоко в груди вспыхнула искра. – Далеко отсюда до Оута?

– Шестьсот километров на восток.

– Вы ведь как раз туда и направляетесь, сэр? В город?

– Да. Чтобы воссоединиться с Энвой.

Услышав имя богини, Роман замер. Оно казалось знакомым. Китт знал, что произносил его прежде.

– Моя жена, – пояснил Дакр с язвительной улыбкой. – Она жила со мной в подземном царстве, и хотя я любил ее и дал ей клятву… она оказалась пройдохой, которая выжидала своего часа, чтобы предать меня.

– Мне жаль. – Роман не знал, что еще ответить. – Так вот из-за чего война? Из-за ваших нарушенных клятв?

– Дело не только в этом, но вряд ли ты поймешь, ведь ты смертный и не женат. Ты никогда не приносил клятв и не чувствовал, как они магическим образом закрепляются в тебе. Ты никогда никому себя не обещал.

Роман хотел возразить. К щекам прилил жар, но он сам не понимал почему. Он заставил себя промолчать и слушать Дакра.

– Я надеялся, что она встретит меня, когда я пробудился в своей могиле. Что она придет ко мне, но она предпочла путь труса и осталась в Оуте. И теперь я должен спасать этот мир от ее обманов.

У Романа возникло еще больше вопросов, но они пропали, когда он зацепился за слово «спасать». Он снова увидел Дел – пустые глаза, полный воды рот и то, как ее сердце отказывалось отвечать на его отчаянные попытки давить ей на грудь. Роман не смог спасти ее во сне и все еще страдал от ужасной ошибки – ошибки, которой не должно было случиться. Если это вообще случилось на самом деле.

– Ты думаешь о ком-то, – сказал Дакр, – вспоминаешь кого-то?

Роман мысленно встряхнулся. Еще одна глупость – позволить себе задуматься, находясь наедине с богом.

– Да. Мне приснился сон.

– Тебе приснился кто-то, кого ты любил? – резко спросил Дакр. – Кто-то из твоего прошлого?

Роман медлил.

– Мне снилось, что у меня была младшая сестра. Делани.

Он не знал, сколько можно рассказать Дакру, но как только начал говорить, слова полились из него потоком. Странно, рассказ о сне придавал ему достоверности.

Это все произошло на самом деле. Сердце заколотилось от переполнившей его уверенности. У него была сестра, и он ее потерял.

Дакр некоторое время молчал, словно обдумывая сон. Наконец он заговорил, и Роман никак не ожидал услышать от него такое.

– Ты знал, что у меня тоже есть сестра? Одна из оставшихся в этом мире Подземных, она спит в могиле к югу отсюда.

– Альва? – машинально переспросил Роман.

У него возникло смутное воспоминание о школьном классе с картой Камбрии на стене и учителе, который бубнил что-то о пяти могилах богов. «Боги, которых мы победили и похоронили: Энва Небесная, Дакр Подземный, Альва Подземная, Мир Подземный и Луз Небесный. Эти боги будут спать вечным сном».

– Да. Альва. – Голос Дакра смягчился на ее имени. – У нас была общая мать, вот почему мы были обречены на вечные проблемы, хотя наши силы, по сравнению с возможностями других наших родичей, были довольно безобидны.

– Ваши силы?

– Разве тебя не учили в этой вашей школе всему, что касается богов? – Не дав Роману возможности ответить, бог продолжил: – Ну конечно нет. Смертные часто боятся того, что не понимают.

– Я знаю, что вы исцеляете, сэр. – Роман провел по шрамам вокруг колена. – А какая способность была у вашей сестры?

– Ты имеешь в виду, какая у нее есть способность? Она просто спит, как и я когда-то. Она не мертва.

– Д-да, конечно. Простите, я не хотел…

– Альва – богиня снов, – перебил Дакр. – И ночных кошмаров.

Роман застыл. Приснившийся ему кошмар все еще нависал тенью, и он выпил молока, стараясь прогнать воспоминание о прудовой воде и страдании.

– В юности наши способности казались безобидными по сравнению с силами наших родичей, и мы никогда не боялись, что их у нас похитят, – продолжал Дакр. – Богам редко нужен сон, наши тела исцеляются сами. Какой прок божествам в исцелении и снах? Но когда речь заходит о смертных, это совсем другое дело. Вы истекаете кровью и ломаетесь. Вам необходим сон, даже если он делает вас уязвимыми. Вы видите сны, чтобы разобраться в окружающем вас мире.

– Тогда что означает мой сон о Дел? – спросил Роман.

Дакр вздохнул и наклонился ближе.

– Я расскажу тебе то, что давным-давно поведала мне Альва. Она побывала во многих снах смертных. Иногда вам снится то, чего вы желаете. Эти образы отражают ваши эмоции или проблемы, с которыми вы сталкиваетесь. Твой сон о младшей сестре – просто отражение того, что ты скучаешь по семье. Просто сон, и больше ничего.

Роман сглотнул. Слова бога, хотя и доброжелательные, разили как стрелы.

– Ты не согласен? – спросил Дакр.

– Этот сон… – Голос Романа прозвучал слабо. – Он казался реальным. Я видел дом, в котором вырос. Видел отца, мать. Слышал их голоса. Ходил по моей старой комнате. Все подробности… не понимаю, как я мог их выдумать.

– Ты хочешь, чтобы это было реальным? – возразил Дакр. – Тебе станет лучше, если ты будешь знать, что у тебя была сестра, но ты не уберег ее, и она утонула?

Роман не мог говорить: к горлу снова подступил комок с кислым привкусом вины, и стало трудно дышать.

– Роман?

– Я не знаю, – прошептал он, зажмурившись.

– Наверное, мне следует спросить тебя вот о чем. Даже если сон был реальным, во что я не верю, должны ли мы жить прошлым или все-таки будущим? Должны ли тратить время и оглядываться на то, что уже произошло и что мы не можем изменить, или смотреть вперед?

Роман открыл глаза и сосредоточился на огоньке свечи и стакане молока. На тени, которую бог отбрасывал на стол.

– Вперед, сэр.

– Молодец. – Дакр взял лист бумаги из стопки – что-то похожее на отпечатанное на машинке письмо, помятое и запачканное кровью. Китт не сразу понял, что его выпроваживают. – Если тебе еще что-нибудь приснится, Роман, я буду не против послушать.

– Да. Разумеется, сэр. – Роман встал и, допив молоко, поставил стакан в раковину, но потом опять остановился перед столом и потянулся к газете. – Можно забрать?

– Если хочешь, она ведь твоя. Но я очень надеюсь, что новая статья будет готова утром.

Роман засунул «Вестник Оута» под мышку.

– Боюсь, мне нужно чуть больше времени.

Дакр молчал. На его лице плясали отблески свечи, придавая его волосам темно-золотой оттенок.

– Тогда чуть позже. Подготовь, чтобы я смог просмотреть ее завтра до захода солнца.

– Спасибо, сэр.

Роман пошел к выходу, но на пороге остановился и обернулся. Бог сидел за столом, потягивая эль и читая окровавленный листок. Это зрелище казалось сном сильнее, чем сон про Дел.

Почувствовав взгляд Романа, Дакр поднял голову.

– Что-то еще?

– Нет. – Роман выдавил слабую улыбку. – Спасибо за молоко, сэр.

Это дошло до Романа только через несколько минут, когда он был в безопасности в своей комнате. Он зажег свечу и снова сел за стол, изучая заголовок в «Вестнике Оута».

«Роман К. Китт».

Свои имя и фамилию он вспомнил еще несколько дней назад, но второе имя? В статье, которую он сам напечатал, инициала не было. Он тогда не знал своего среднего имени. Букву «К» к его подписи добавил кто-то другой – сам Дакр или сотрудник газеты. Кто-то другой. Живот скрутило тугим узлом, пока он не услышал в голове милый голосок Дел.

«Сюда, Карвер!»

Китт медленно положил руки на клавиши печатной машинки.

Он снова попробовал писать для Дакра статью о его целительных способностях и милосердии. И опять на бумагу полились совершенно иные слова.

Меня зовут Роман Карвер Китт, и это история мертвеца.

7

Все потерянные письма

Притаившись в ветвях дуба, Айрис ждала Этти. Был час ночи, и клубился холодный туман, превращая свет уличных фонарей в янтарные ореолы. Вокруг стояла странная тишина, хотя, если Айрис задерживала дыхание, был немного слышен разговор в пабе на соседней улице, да изредка доносился топот лошадиных копыт, когда констебли объезжали спящий город.

Помня о кожаном рюкзаке на спине, Айрис осторожно покачивалась, чтобы не онемели ноги. Из-за тумана кора стала скользкой, и девушка только теперь обнаружила, что не любит высоты и терпеть не может карабкаться по деревьям в темноте. Но это был единственный способ пробраться в музей, не подняв тревоги. По крайней мере, так сказала Сара Приндл, и у нее ушло целых два дня, чтобы составить надежный план.

Айрис нахмурилась, чувствуя, что маска прилипла к лицу. Она подавила искушение почесать нос сквозь влажную ткань и вздохнула.

Казалось, что она уже целый час сидит на этом дубе, глядя на заднюю стену музея и окно на третьем этаже. Сара и Этти ждали внутри гораздо дольше. Они вошли в музей как ничем не примечательные посетительницы и спрятались в туалете перед тем, как в сумерках двери магическим образом заперлись. Там девушки будут сидеть до полуночи, а потом застанут врасплох ночного охранника, когда он будет обходить музей. Только тогда Этти сможет открыть окно и впустить Айрис.

– Музей находится в заколдованном здании, – сказала Сара утром за завтраком, когда девушки собрались втроем обсудить план. – Когда двери с наступлением темноты запираются, их нельзя открыть, не включив ужасающую сигнализацию.

– Так что же нам делать? – Айрис отложила свой тост. Желудок сжался. – Это вообще возможно?

– Возможно благодаря окну, которое поставили на третьем этаже несколько десятилетий назад, – объяснила Сара. – Один из самых тщательно охраняемых секретов музея заключается в том, что это окно не зачаровано, как установленные здесь изначально окна и двери. Если мы не зацепим сигнализацию, сможем вылезти через него.

– Как ты это узнала, Приндл? – спросила Этти.

– Папа знаком с одним из охранников, – пожала плечами Сара. – Они с детства дружат. А мужчины любят потрепаться, когда выпьют.

– И сегодня ночью дежурит именно этот охранник? – уточнила Айрис.

– Нет. – Сара улыбнулась и взяла чашку чая. – Сегодня дежурит Грэнтфорд, а он известен своей нерадивостью. Все пройдет прекрасно.

Кражу все равно бы назначили на эту ночь, неважно, дежурит Грэнтфорд или кто другой. Утром Айрис и Этти должны отправляться на запад, в Ривер-Даун.

Айрис пялилась на окно, пока оно не слилось с темнотой. Девушка различала лишь слабый блеск стекла и продолжала ждать. Наконец послышался скрип.

Окно поднялось.

Первый этап прошел успешно.

Айрис с облегчением выдохнула, чувствуя соль на губах. Она начала двигаться вдоль ветки, пока не увидела за узким окном Этти, насвистывающую печальную голубиную песню.

Айрис отозвалась и приготовилась. Одной рукой она крепко схватилась за ветку над головой, а другую протянула вперед. Она увидела в темноте, как Этти бросила ей толстую веревку и та пролетела как атакующая змея. Конец веревки упал где-то слева от Айрис, пробив листву всего в нескольких футах от нее. Пока Этти втягивала веревку обратно, готовясь ко второй попытке, Айрис ждала, вся как на иголках.

Она чувствовала, как высоко до земли. Если она упадет, то точно разобьется.

Этти бросала веревку еще три раза, и наконец Айрис удалось ее ухватить.

Дрожа, девушка перебралась обратно к стволу дуба. Сделав два глубоких вдоха, чтобы успокоиться, она начала ловко привязывать веревку к дереву. Накануне она с Этти училась завязывать этот особенный узел бессчетное число раз, потому что если узел не получится, они разобьются насмерть и продлят список неудавшихся музейных краж.

Закрепив веревку, Айрис медлила в нерешительности.

Внизу раскинулся музейный двор – клумбы, заросшие полевыми цветами, и поблескивавший в темноте прудик. Узловатые ветви дуба бросали тень на мощеный дворик, где сотрудники музея и посетители могли посидеть днем с чашкой чая.

Послышалась еще одна птичья трель.

Айрис оценила расстояние от себя до Этти. Оно казалось бесконечным, как океан, хотя здесь было чуть больше десяти метров. Ее подруга до сих пор ждала в тени за оконной рамой. Ждала, чтобы схватить Айрис за руку и втянуть в окно.

Просто нужно сделать первый шаг над землей.

Айрис осторожно повисла на веревке и пустилась в путь. Веревка держалась крепко, но перебрав руками вдоль нее пять раз, Айрис ощутила, что ладони горят и хватка неизбежно ослабевает. Она стиснула зубы и сосредоточилась на задаче.

На полпути до окна снизу послышался стук. Остановившись, Айрис посмотрела во двор.

Далеко внизу под ее свисающими ногами мир словно бы вращался в тумане. Наконец во дворик вышли четыре фигуры в темной одежде и в масках, скрывающих лица.

Айрис прикусила губу. Сердце отчаянно колотилось. Неужели тоже грабители? Конечно же нет, но она не осмеливалась шевельнуться, пока люди не прошли прямо под ней. Если бы кто-нибудь из них посмотрел вверх и увидел ее, все было бы кончено.

Она висела неподвижно; руки ныли, шея напряглась. Секунды казались годами, но, к облегчению Айрис, четверка продолжила свой путь, пересекла улицу и растворилась во тьме.

Айрис продолжила перемещаться по веревке, стиснув зубы, пока не добралась до кирпичной стены.

– Возьми меня за руку, – взволнованно прошептала Этти.

Айрис оторвала правую руку от веревки, почти не чувствуя пальцев. Этти крепко схватила, подтянула подругу вверх и затащила в окно.

– Ты их видела? – спросила Айрис, пытаясь отдышаться.

Она оперлась на потрепанный стул и поняла, что они в кладовке. Здесь все было заставлено ящиками и сломанными рамами. При виде беспорядка тревога Айрис усилилась.

– Да, – ответила Этти. – Я насчитала четверых. Все были в масках. Наверное, тоже замышляли кражу.

– Я тоже так решила. Как думаешь, кто они?

– Одни только боги знают. Может, воры, которые шли в другое место?

Айрис сняла одну перчатку и отерла пот с глаз.

– Думаешь, они меня не заметили?

– Нет. – Этти бросила взгляд за окно, словно не совсем верила в свои слова. – Но если я ошибаюсь… давай не будем терять времени.

Айрис спустилась следом за Этти на первый этаж. Ночью музей выглядел совершенно иначе; его наполняли опасные отблески и подвижные тени. А может, такое впечатление создавали тусклые лампы и темнота между ними? Айрис показалось, что один из мраморных бюстов сдвинулся на своем пьедестале, и она вздрогнула.

– Где Приндл? – прошептала она.

– В главном офисе, охраняет Грэнтфорда, – тихо ответила Этти. – Он не особо сопротивлялся. Мы завязали ему глаза и вставили кляп.

Айрис кивнула и свернула в широкий коридор. Наконец они добрались до помещения с холодным и спертым воздухом. Тут находились странные, несочетаемые друг с другом предметы. Пара остроносых кожаных туфель, которые носил кто-то из мертвых богов; карманные часы, которые, по слухам, вызывали ливень каждый раз, когда отбивали полночь; меч, подписанный как «Дрэйвен», который сотни лет назад видел битву с богами; маленькая чернильница, до краев наполненная мерцающей жидкостью, и созданная с помощью магии пишущая машинка. Все это было выставлено под стеклом на всеобщее обозрение.

Айрис сняла с плеча рюкзак и подошла к «Первой Алуэтте». Негнущимися пальцами она расстегнула рюкзак и достала бейсбольную биту.

«Как-то это неправильно, – подумала она, ощутив укол вины. Но, рассмотрев стеклянный колпак, под которым находилась «Первая Алуэтта» и стопка старых писем, мысленно добавила: – Я прошла весь этот путь не для того, чтобы уйти с пустыми руками».

Она представила Романа на западе, томящегося в плену у Дакра, и размахнулась.

Бита разбила стекло вдребезги. Осколки разлетелись по полу и теперь поблескивали кристаллами на клавишах машинки. Одно из писем улетело на пол и упало посреди сверкающего побоища, словно белый флаг капитуляции.

Айрис отставила биту и наступила на осколки, которые захрустели под ее подошвами. Она подняла пишущую машинку и перевернула кверху дном. С нее посыпались еще осколки стекла, но Айрис нашла, что искала. К внутренней стороне рамки была прикручена серебряная табличка с гравировкой: «ПЕРВАЯ АЛУЭТТА. ИЗГОТОВЛЕНА СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ А. В. С.».

Именно то, что ей нужно. То, что она хотела.

Айрис держала в руках магию. Она осторожно поставила машинку в черный футляр, который принесла с собой, и закрыла крышку. Этти помогла убрать футляр и биту в рюкзак. Кража состоялась в мгновение ока, но Айрис не могла избавиться от жуткого ощущения, будто за ними наблюдают.

– Схожу за Приндл, – сказала Этти. – Встретимся у подножия лестницы?

Айрис кивнула, закидывая рюкзак за спину, а потом присела, чтобы подобрать улетевшее на пол письмо – письмо, которое Алуэтта Стоун написала несколько десятилетий назад. Айрис аккуратно положила его на усеянный осколками пьедестал, но тут ее взгляд зацепился за напечатанную строчку:

Магия никуда не делась, и она бросает золотые отблески на прошлое. Я вижу красоту в былом, но лишь потому, что мне довелось вкусить печаль и радость в равной мере.

Айрис отвернулась и направилась к лестнице. Стирая слезы, она подумала: «Мне тоже, Алуэтта».

Айрис добралась домой глубокой ночью. Моросил дождь. Они с Сарой и Этти расстались перед музеем, как только благополучно вылезли в окно и спустились на твердую землю. Успешная кража вскружила голову всем троим. Дыхание перехватывало, и каждый шорох вызывал тревогу.

Они отпразднуют этот секрет позже, в хорошем ресторане, когда война закончится. Айрис угостит подруг шикарным ужином, а потом вернет «Первую Алуэтту» в музей. Разумеется, анонимно.

Несмотря на эти обещания и боль в руках, случившееся казалось нереальным. Айрис могла убедить себя, что ей это снится, пока не оказалась в своей комнате и не сняла с плеч рюкзак. А потом сбросила маску, темную одежду, перчатки и ботинки. Она натянула ночную рубашку и заколола влажные волосы, осторожно достала печатную машинку и села на пол – на то самое место, где когда-то печатала одно за другим письма брату, а потом Роману.

Айрис поставила «Первую Алуэтту» и заправила в нее чистый лист бумаги.

Минуты шли, наступал самый холодный час ночи. Дождь за окном усилился. Айрис смотрела на чистый лист, гадая, что сказать Роману. Она не знала, где он. Не знала, в безопасности ли, на свободе или в плену. И с ним ли его пишущая машинка.

Так много неизвестного. Не поставит ли его эта переписка в опасное положение?

Тишину нарушил шелест бумаги на полу. Ошеломленная, Айрис наблюдала, как перед дверью ее платяного шкафа одна за другой появляются сложенные страницы. Их было так много, что они образовали кучу. Айрис бросилась к ним с отчаянно колотящимся сердцем и быстро развернула один лист.

Тебе когда-нибудь казалось, что ты носишь броню, день за днем? И что когда люди смотрят на тебя, то видят лишь блеск стали, в которую ты себя так старательно заковал?

Она озадаченно опустила бумагу.

Это было старое письмо. То, которое Роман написал ей, когда она знала его как «К.».

Она подобрала другой лист и с потрясением обнаружила, что это одно из ее писем. Она перебирала листы, пока не поняла, что знает их все до единого. Она либо сама написала их, либо перечитывала столько раз, что слова отпечатались в мозгу.

Айрис перевела дыхание и снова села на коврик. Она думала, что их с Романом переписка потеряна в доме Марисоль. Но «Первая Алуэтта» не утратила своей магии, даже находясь в музее. Пишущая машинка удерживала письма, ожидая, когда их можно будет переправить через дверь гардероба.

Айрис перечитывала одно из своих любимых писем до тех пор, пока ей не показалось, что в груди что-то надломилось. Слова Романа эхом отдавались в ней, пробуждая жестокую боль.

Она решительно отложила письма. Она будет благоразумной и осторожной, хотя не вполне верила, что ее письма смогут достигнуть его.

«Он тебя не вспомнит».

Слова Фореста преследовали ее.

Это воспоминание задевало Айрис. Она погрызла ноготь, размышляя, говорил Форест правду или только пытался ранить ее, удержать дома, в безопасности. Не дать снова устремиться во тьму.

«Будь осторожнее, – велела она себе, кладя пальцы на клавиши. – Убедись, что это он, прежде чем открывать себя и сообщать что-нибудь важное».

Айрис напечатала короткое послание, дрожащими руками вытащила бумагу и сложила, а потом просунула под дверь шкафа. Время летело незаметно, совсем незаметно, но при этом казалось, что успели смениться времена года, пока она делала единственный неровный вдох. Как странно, что магия может быть одновременно двумя противоположностями. Молодой и старой. Новой и хорошо знакомой. Тревожной и утешающей.

Айрис не знала, чего ожидала. Вернет ли гардероб ее письмо неоткрытым или Роман напишет ответ за считаные секунды? К ее потрясению, ничего не произошло.

Она расхаживала по комнате с воспаленными глазами, измученная, понимая… что ничего не произошло.

Ее письмо исчезло – магия перенесла его куда-то, но Роман не ответил.

Сломленная, она опустилась на кровать и уснула под шум дождя. Ей снились только серые пустые пространства.

8

Кличка ручной улитки

Роман проснулся от солнечных лучей, танцующих на лице.

Он не сразу понял, где находится. Дыхание сбилось, а разум туманил сон, который он не мог вспомнить. Но постепенно он начал узнавать окружающие предметы.

Перед глазами стояла пишущая машинка. Рядом с ней расплылась лужица воска от догоревшей свечи. Его щека лежала на твердой поверхности стола, а когда он поднял голову, к коже прилип лист бумаги.

«Я в комнате, которую мне дали. Я в безопасности».

Должно быть, ночью он уснул за столом. Роман потер онемевшую мышцу на шее и со стоном поднялся.

В тот момент он заметил.

Лист бумаги на полу, прямо рядом с гардеробом.

Роман нахмурился. Он не помнил, чтобы бросал там бумагу. Подойдя к шкафу, он взял листок и с изумлением прочитал:

1. Как звали мою ручную улитку?

2. Какое у меня среднее имя?

3. Какое время года я больше всего люблю и почему?

Китт пялился на эти слова, пока буквы не начали сливаться.

– Что это такое? – прошептал он.

Он открыл дверь шкафа, надеясь что-нибудь там найти. К его разочарованию и облегчению, там ничего не было, кроме трех плащей на вешалках и сложенного заплесневелого одеяла на полке.

В этих вещах не было ровным счетом ничего волшебного.

Роман закрыл дверь и перечитал послание. В груди что-то слабо отозвалось. Он насторожился и вместе с тем ощутил жажду докопаться до истины.

«Я должен знать ответы на это?» – подумал он, глядя на послание.

Как мог он оплакивать то, чего не помнил? Есть ли слово, чтобы описать чувство, которое оседало на его плечах словно снег? Холодный, мягкий и бесконечный; тающий, если к нему прикоснуться.

Он еще пытался разобраться в своих чувствах и этих трех загадках, когда услышал за стеной тяжелые шаги. Кто-то шел к его комнате. Роман убрал листок в карман, поцарапав уголком ладонь, как раз в тот момент, когда дверь открылась.

– Собирай вещи, – сказал лейтенант Шейн. – Мы наконец уходим из этой дыры. Через пять минут встретимся под лестницей.

Так же быстро, как появился, лейтенант исчез, оставив дверь приоткрытой.

Роман выдохнул, но тревога не проходила. Дакр разговаривал с кем-то внизу. По паркету топали тяжелые сапоги. С улицы доносился рокот двигателей – солдаты заводили грузовики.

Они собирались покинуть этот печальный город, и Роман со страхом думал, куда они отправятся дальше.

Он собрал свои пожитки. Их было немного. Убрав пишущую машинку в футляр, Роман достал странное послание и снова принялся его изучать. Какая-то шифровка? Разве люди держат ручных улиток?

Он бросил письмо в мусорную корзину и направился к двери. Но вдруг что-то внутри него туго натянулось, как будто кожа сейчас лопнет. Он вернулся к мусорной корзине и достал записку, сунул ее обратно в карман и спустился по лестнице, думая о том, что это послание может заинтересовать Дакра.

Входная дверь была открыта, и прихожую заливал солнечный свет. Пахло выхлопами грузовиков и табачным дымом, с кухни несло подгоревшим беконом. Шейн стоял на пороге, сцепив за спиной руки, и отдавал приказы рядовому. Роман воспользовался случаем, чтобы рассмотреть смежную гостиную.

Дверь, через которую он когда-то прошел, которая связывала верхний мир с подземным, была широко распахнута.

Китт еще смотрел в темный проход, чувствуя, как по коже бегут мурашки, когда оттуда вышел Дакр. Бог закрыл за собой дверь и взялся за ключ, который висел у него на шее на длинной цепочке. В прошлые встречи Роман ее не замечал, но не исключено, что Дакр прятал цепочку под униформой.

Бог запер дверь и снова убрал ключ под одежду. Почуяв внимание Романа, он повернулся.

Их взгляды встретились. Они смотрели друг на друга как хищник и добыча.

Дакр подошел ближе. У Романа возникло внезапное побуждение попятиться, но он заставил себя стоять ровно и не двигаться.

– Я бы хотел, чтобы ты поехал со мной, – сказал Дакр, выходя в прихожую.

– Да, сэр. Могу я спросить, куда мы едем?

Дакр улыбнулся. Солнечный свет блеснул на его зубах.

– На восток, – ответил он.

Айрис вышла из спальни и с удивлением обнаружила Фореста за столом с чашкой чая. Брат был мрачным и растрепанным, глаза покраснели, спутанные каштановые волосы падали на лоб. Неужели он слышал, как она ночью тайком улизнула и вернулась? Слышал, как она печатала, как расхаживала по комнате?

Если так, он должен что-то сказать. Айрис представила, как Форест узнает о краже «Первой Алуэтты» из музея. Новость разлетится через несколько часов, но Этти и Айрис будут уже далеко. Форест не знал о магии «Алуэтт», поэтому он не свяжет преступление с сестрой. И все же при мысли, что ее воровство опозорит его и брат в ней разочаруется, Айрис чувствовала себя ничтожной.

Напряженное мгновение они смотрели друг другу в глаза. Оба молчали, но Форест явно заметил, что Айрис в комбинезоне с вышитой надписью «ПРЕДСТАВИТЕЛЬ «ПЕЧАТНОЙ ТРИБУНЫ». Кроме того, на ней были ботинки с новыми прочными шнурками; в одной руке она держала футляр с печатной машинкой, а в другой – большую кожаную сумку.

– Ты уезжаешь, – произнес Форест бесстрастно.

– Я же говорила, что уеду.

Опять повисло молчание. Он вздохнул и отвел взгляд.

– Я этого не одобряю.

Его голос прозвучал одновременно грубо и мягко, как будто ему больно говорить.

– Я тоже не хотела, чтобы ты уезжал, – сказала Айрис. – Когда ты ушел сражаться за Энву несколько месяцев назад. Тем не менее я понимала, почему ты это делаешь, и знала, что не могу стоять у тебя на пути.

Форест молчал, и Айрис решила, что на этом всё. Он больше ничего ей не скажет. Она прикусила изнутри щеку и направилась к двери.

– Айрис, погоди.

Она напряженно остановилась и ждала, слушая, как Форест поднимается со стула. Брат подошел ближе, и она ощутила слабый запах машинного масла и бензина – он недавно устроился на работу в автомастерскую на дороге. Как бы тщательно он ни мыл руки по вечерам, грязь под ногтями все равно оставалась. Иногда он так тер пальцы, что царапал кожу.

– Ты будешь мне писать? – спросил он, беря ее за локоть. – Будешь держать в курсе?

– Обещаю.

– Если не будешь, я переверну всю «Трибуну».

Она чуть улыбнулась.

– Хотелось бы на это посмотреть.

Форест усмехнулся.

– Нет, тебе бы не захотелось на это смотреть.

Казалось, он хотел еще что-то сказать, но не смог. Вместо этого он прикоснулся к золотому медальону на шее. Медальону, который когда-то принадлежал их матери.

– Носи не снимая, – прошептал он, надевая цепочку на Айрис через голову. – Обещай.

– Форест, я не могу его взять…

– Обещай.

Айрис поморщилась от его резкого тона, но, встретив его взгляд, увидела лишь страх, горящий в его глазах.

Она сжала пальцы на медальоне, держась за него как за якорь. Вспомнила, что рассказывал ей однажды Форест: когда он нашел медальон в окопе, в нем снова возродились сила и решимость. Он сосредоточился и выскользнул из хватки Дакра, вспомнил, кто он и откуда. Он смог освободиться от власти бога, только когда обрел осязаемое напоминание о доме – воспоминание, нанизанное на длинную цепочку.

– Я его не сниму, – прошептала Айрис. – По крайней мере, пока не вернусь домой и не смогу отдать его тебе.

Форест кивнул, от волнения морщя лоб. От его последних слов по спине Айрис пробежал холодок.

– Он тебе понадобится, Цветочек.

Роман смотрел на Авалон-Блафф из окна грузовика.

Пейзаж представлял собой груды обломков и скопление призраков. За окном проносились памятники людям, которые когда-то жили на этом холме: вытоптанные огороды, обрушенные каменные ограды, темные дверные проемы и стены, за которыми остались брошенные вещи. Мусор, обгоревшие соломенные крыши и сверкающие осколки стекла. Интересно, кто жил в домах, мимо которых они проезжали? Где эти люди сейчас? В безопасности ли?

Вот об этом он хотел написать. Он потупил глаза, когда понял, что упустил свой шанс.

Рядом с ним сидел Дакр, держа в бледных изящных руках газету. При виде газеты у Романа проснулось любопытство.

– Сэр? – осмелился он спросить. – Откуда вы узнали мой средний инициал?

Дакр с интересом взглянул на него.

– Ты о чем?

– Моя подпись в «Вестнике». Вы указали меня как «Роман К. Китт».

– Я указал только то, что ты мне сообщил.

– Тогда кто…

– До исцеления ты работал в «Вестнике Оута». Несколько раз в месяц выходили твои статьи. Ты стремился стать колумнистом.

Роман отчаянно соображал, стараясь ухватить воспоминания.

– Я не помню.

– Ну конечно не помнишь. Пока что. Твой прежний работодатель использовал твою старую подпись.

– Понимаю.

Дакр склонил голову набок.

– В самом деле, Роман?

– Вы знали меня до того, как нашли на поле умирающим.

– Я знал о тебе, – поправил Дакр и снова переключил внимание на газету. Роман увидел, что это не «Вестник», а газета под названием «Печатная трибуна». – Ты из влиятельной семьи. Твоя семья оказала мне большую поддержку. А я не забываю тех, кто служит мне верой и правдой.

Роман застыл. Сердце болело, отчаянно пытаясь вспомнить дом. Семью.

Он не мог отрицать, что хотел быть на своем месте. Хотел доверять тому, что видит. Бороться за что-то.

– Сэр? – обратился он. – Я хотел вам кое-что показать.

Дакр промолчал, но в его глазах вспыхнул интерес.

Роман хотел достать странную записку, но в груди что-то дернуло – резко, как рыболовная леска, брошенная в море.

«Погоди».

Он в нерешительности сжал кулак.

«Кто это написал? Что за магия доставила ко мне листок? Узнаю ли я когда-нибудь ответы, если отдам ему записку?»

– Ты хотел что-то показать? – напомнил Дакр.

– Да. – Роман открыл футляр с пишущей машинкой и достал недописанную статью. – Над чем я работал.

– Прибереги до вечера, когда приедем в лагерь, – сказал Дакр и снова обратился к «Печатной трибуне».

Поначалу равнодушие Дакра уязвило Романа. Но потом он понял, что «Трибуна», должно быть, определяет то, что Дакр пишет для «Вестника». Это как шахматная партия. Роман убрал статью в футляр.

Выпрямившись на сиденье, он наблюдал, как Авалон-Блафф исчезает позади, словно его никогда и не было. Странное письмо в кармане казалось тяжелым, будто железное.

9

Почтовый родстер

Айрис почти дошла до «Печатной трибуны», когда снова почувствовала, что за ней кто-то идет и буравит взглядом спину.

Она остановилась и оглянулась. Руки устали от тяжести пишущей машинки и дорожной сумки.

Была половина восьмого утра; между зданиями лежали длинные синие тени. Мужчина, который шел за ней, был одет в темный подпоясанный плащ; надвинутая на глаза шляпа бросала тень на лицо.

– Мистер Китт? – позвала Айрис, пытаясь унять страх, но в голосе зазвенела легкая тревога, хотя она с вызовом вскинула голову. – Почему вы за мной следите?

Мужчина ничего не сказал и продолжал идти к ней. Тяжелые ботинки стучали по мостовой, а руки он держал в карманах плаща. Когда расстояние между ними начало сокращаться, Айрис сглотнула. Этот человек не был таким высоким и элегантным, как мистер Китт. Шире в плечах, ниже ростом. Плащ не скрывал, насколько он мускулист. Когда он наконец поднял голову и поймал взгляд Айрис, она увидела, что нос у него кривой. Одно ухо казалось хронически опухшим, а на челюсти виднелся заметный шрам.

Боксер или борец. Человек, чье ремесло – драки.

Первое, что подумала Айрис: «Он знает. Знает, что я украла пишущую машинку, и он идет, чтобы ее отобрать».

Она развернулась на каблуках, чувствуя, как вскипает кровь, и приготовилась бежать.

– Мисс Уинноу, – позвал он. – У меня для вас важное послание. От мистера Китта.

Айрис остановилась, словно ее ноги провалились в болото.

Она медленно повернулась. Незнакомец стоял в двух шагах, оглядывая ее с насмешливым блеском в глазах. Выражение его лица словно говорило: «Беги, но далеко не убежишь».

– Что за послание? – спросила она. – И почему вы не сказали раньше, вместо того чтобы преследовать меня?

– Я вас напугал? Прошу прощения, мисс. – Он приложил к сердцу огромную ручищу.

Девушка не понимала, говорил он искренне или насмехался над ней, и нахмурилась, подавив искушение отступить. До редакции оставался всего квартал. Пять минут ходьбы. Если она швырнет в мужчину сумку, то, может, у нее получится убежать…

Он достал что-то из кармана – конверт с ее именем – и молча протянул ей.

– Что это? – спросила Айрис.

– Возьмите и сами увидите.

Она в нерешительности смотрела на конверт.

– Ну давайте же, маленькая мисс, – сказал он. – Там то, что вы хотите.

«Сильно в этом сомневаюсь», – подумала она, но представила, что это может быть. Может, мистер Китт начал сам разыскивать Романа, узнав, что его сына нет в Оуте. Будучи одним из самых богатых людей в городе, он мог раздобыть какую-то ценную информацию.

Айрис поставила сумку и пишущую машинку и взяла конверт, удивившись, какой он толстый и увесистый. Сломав печать, она обнаружила, что конверт набит деньгами. Целая кипа купюр. Она никогда не держала в руках столько денег и с изумлением таращилась на них.

– Мистер Китт требует, чтобы вы подписали это соглашение, аннулирующее ваш брак с его сыном. – Мужчина достал из плаща документ и авторучку. – В нем также утверждается, что вы отказываетесь от любых прав и претензий к мистеру Роману Китту и не будете вмешиваться в его работу в «Вестнике». Деньги обеспечат вам комфортную жизнь на ближайшие несколько лет и…

Айрис швырнула деньги на землю. Купюры выпали из конверта и разлетелись по мостовой зеленым веером.

– Пусть мой свекор заберет эти деньги, – сказала она. – И я не буду подписывать документ. Передайте ему, чтобы больше не утруждал себя, потому что мой ответ никогда не изменится.

Она подобрала сумки и зашагала прочь, с облегчением обнаружив, что мужчина за ней не пошел. Но она чувствовала на себе его пристальный взгляд.

Когда она завернула за угол, ее руки были холодны как лед.

Впереди уже показалось старое здание, в котором располагалась «Печатная трибуна». В окнах на верхних этажах отражался свет восходящего солнца. Но внимание Айрис привлек шикарный автомобиль, припаркованный на обочине. Рядом с ним стояли Этти, Хелена и молодой человек, которого Айрис никогда раньше не видела.

Она ускорила шаг. Сердце колотилось у самого горла. Возвращение на фронт почти казалось сном, и Айрис гадала, когда же она прочувствует его по-настоящему. Ей с трудом верилось, что она снова отправляется туда.

– Хелена? – произнесла Айрис, наконец подойдя к ним. – Простите за опоздание.

Хелена обернулась, выгнув бровь. Ее рыжевато-каштановые волосы были зачесаны назад, а в пальцах она держала незажженную сигарету. Видимо, она пыталась бросить курить.

– Ты не опоздала, это мы в кои-то веки пришли раньше назначенного.

Не успела Айрис ответить, как молодой человек вышел вперед. Он был одет в серые брюки, высокие сапоги до колен, кожаные подтяжки и белую рубашку с расстегнутыми верхними пуговицами. Чисто выбритое лицо с темно-коричневой кожей, темные озорные глаза под длинными ресницами. На голове – шляпа-котелок с заткнутым за ленту пером, на шее висят защитные очки.

– Я возьму ваш багаж, мисс, – предложил он.

– Спасибо, – удивленно ответила Айрис. Он взял ее вещи и положил в багажник. Похоже, автомобиль принадлежал ему. – А разве мы не на поезде поедем?

– Нет, – сказала Хелена и наконец закурила с сокрушенным вздохом, выпустив в воздух клубы дыма. – Нельзя доверять им и полагаться на железную дорогу. Кроме того, поезд едет слишком медленно, что нас сейчас не устраивает.

Айрис услышала то, что Хелена не произнесла. Железная дорога принадлежала Киттам. Китты обладали огромной властью над большей частью транспорта в Оуте, а теперь, когда Айрис отказалась выполнять требования мистера Китта, можно было лишь предполагать, что случится, если перечить ему.

– Мы поедем на родстере, – негромко, но с восторгом сказала Этти.

На ней тоже был комбинезон корреспондента, подпоясанный кожаным ремнем. На шее висел любимый бинокль и такие же очки, как у водителя.

Айрис еще раз осмотрела автомобиль. Гладкий черный металл, деревянные подножки, вокруг фар золотые ободки. Шины на колесах со спицами блестели. В автомобиле было две двери: одна для водителя, вторая перед задним сиденьем, обитым красной кожей. Ветровое стекло присутствовало, но крыши не было.

– Никогда не ездила на родстерах, – сказала Айрис.

– Все когда-то бывает в первый раз. Не забудь надеть, когда выедете на дорогу на полной скорости. – Хелена вручила защитные очки и ей. – Это Тобиас Бексли. Он один из самых прославленных почтовых курьеров в Камбрии. Он будет возить вас по городам. Будет передавать мне ваши готовые статьи, а потом возвращаться к вам и отвозить в следующий пункт назначения. Я велела отвезти вас до Уинтропа в Центральном округе. Это самый близкий к линии фронта город, куда я могу вас спокойно отправить. Но положение дел может измениться в любой момент, так что будьте начеку.

Айрис кивнула, вешая очки на шею. Они звякнули о медальон, и девушка невольно представила Фореста. Машинное масло под ногтями, ободранные костяшки пальцев. Он сидит в их квартире, и по полу ползут вечерние тени. Сердце кольнуло беспокойством. Айрис не хотела оставлять брата одного. Жаль, что ей некого послать к нему, пока она в отъезде.

– Айрис, ты слушаешь? – сухо спросила Хелена.

– Да, мэм. – Айрис убрала за ухо прядь волос. – Где наша первая остановка?

– Ривер-Даун, у Марисоль. Оттуда вы отправитесь к моему следующему контакту, Лонни Филдингу, в Биттерин. После этого вам придется самим искать, где остановиться на те средства, которые я вам выделила, но имейте в виду: если Бексли скажет, что вам нужно уезжать, вы без вопросов прыгаете в его родстер, и он увозит вас обратно в Оут. Понятно?

– Понятно, – эхом отозвалась Этти. – Есть какие-то особые пожелания к нашим статьям?

– Пишите о том, что обнаружите. – Хелена бросила на тротуар недокуренную сигарету и растоптала каблуком. – О планах Дакра, его передвижениях, о том, что он делает с территориями и мирными жителями. Новости, рассказы очевидцев, собственные наблюдения.

– Канцлер… – Айрис осеклась.

Хелена бросила на нее понимающий взгляд.

– Ему это не понравится, но я намерена публиковать правду, и плевать на последствия. А теперь в путь. Вашу первую статью я ожидаю к завтрашнему вечеру.

Айрис сделала шаг, но остановилась и снова обернулась к Хелене.

– Я тут подумала…

– О чем?

– О моей подписи. Хочу ее изменить.

– Ты думаешь?

– Да. Хочу, чтобы значилось «Айрис Э. Уинноу».

На веснушчатое лицо Хелены легла печать задумчивости. Однако она кивнула.

– Прекрасно. А что означает «Э»?

– Элизабет, – ответила Айрис. – Это еще и второе имя моей бабушки.

– Значит, в честь нее?

«Да», – подумала Айрис, но в воображении снова возник Роман. Она вспомнила, как ее когда-то раздражал непонятный ей инициал «К» в его подписи.

Тобиас открыл пассажирскую дверь. Этти залезла в машину первой, Айрис – следом за подругой. Кожаное сиденье было холодным, и девушка заставила себя откинуться на спинку. Заставила расслабиться, дышать и думать о том, что будет впереди, потому что все попытки оглянуться назад будут только тормозить ее.

Тем не менее она не смогла удержаться от искушения и оглянулась, когда Тобиас тронулся с места.

Хелена стояла на обочине, вертя в пальцах новую сигарету. Но за их отъездом следила не только она. В нескольких шагах от нее, прислонившись к стене, стоял мужчина. Руки он держал в карманах, а на его затененном лице блуждала улыбка.

Приспешник мистера Китта.

Они выехали на большую дорогу, и Оут растаял, как изморозь на солнце.

Вопреки собственному решению смотреть вперед, Айрис наблюдала за тем, как город исчезает вдали по мере того, как родстер наматывает километры. Она смотрела, пока шпили собора, сверкающие небоскребы и башни старого замка не превратились в дымку на горизонте, и думала о том, как это странно. Странно видеть, как то, что казалось мощным и огромным, потихоньку становилось маленьким и незаметным. Всего лишь чернильная точка на горизонте.

– А что делает почтовый курьер? – поинтересовалась Этти сквозь гул мотора.

Айрис переключила внимание на Тобиаса Бексли, который еще не произнес ни слова с тех пор, как завел двигатель.

– Именно то, что кажется, – ответил он. – Развожу почту и посылки в Оут и из него.

Этти наклонилась вперед и оперлась на водительское сиденье.

– И как попадают в такой бизнес?

– Думаю, примерно так же, как и в журналистику.

– Чтобы доказать свою правоту узколобому профессору?

Тобиас мгновение молчал.

– Тогда нет. Я стал курьером, потому что люблю гонки на автомобилях. А еще мне нужны были деньги на это хобби. Оказывается, можно зарабатывать на жизнь, занимаясь любимым делом.

– Вы участвуете в гонках? – спросила Айрис.

– Да. Мама всегда радуется, если я отвлекаюсь на почтовые дела, хотя они с отцом не пропускают ни одной гонки с моим участием. Правда, в наше время даже работа на почте опасна и непредсказуема.

– Сколько гонок вы выиграли? – спросила Этти, приготовившись выслушать хорошую, длинную историю.

– Полагаете, я выигрывал?

– Ну… да. – Этти махнула на пастбища вдоль дороги. Пейзаж проносился мимо них с головокружительной скоростью. – Если вы не заметили, вы едете очень быстро.

Он рассмеялся.

– Ваша начальница мне за это платит. Я должен перевозить вас и ваши статьи из одного места в другое как можно быстрее и безопаснее.

– Я даже не знала, что родстеры могут ездить так быстро, – сказала Айрис, щурясь от ветра.

Она еще не надела защитные очки, ожидая, когда Тобиас велит это сделать. Но ей нравилось, как свежий воздух покалывает лицо. И как ветер перебирает волосы, словно пальцами.

– Обычные развить такую скорость не могут, – сказал Тобиас.

– То есть вы хотите сказать, что это не обычный автомобиль, – быстро сделала вывод Этти.

– Вроде я так и сказал.

– Почему такой расплывчатый ответ, Бексли? – Этти ткнула его в плечо. – Боитесь, что мы напишем статью о вас и вашем волшебном родстере?

– Я боюсь только одного, – отозвался он.

Айрис и Этти замерли в напряженном ожидании. Молчание затянулось; слышался только шум ветра и уютное урчание двигателя. Этти наклонилась еще ближе к водителю.

– Могу предположить, вы боитесь, что сдуются шины или кончится бензин. Или, может, боитесь заблудиться.

– Я боюсь дождя. – Он наконец повернул голову, на долю секунды поймав взгляд Этти. – Из-за дождя дорога становится слякотной и обманчивой.

Айрис взглянула на облака. Они были белые и воздушные, но на западном горизонте сгущались грозовые тучи.

– Вы же знаете, что говорят о весне в Камбрии, – протянула Этти, тоже отметив состояние облаков.

– Кому знать, как не мне. – Тобиас выжал сцепление и переключил передачу. Он сделал это так плавно, что Айрис почти не заметила изменения скорости. – Это означает, что мы приедем в Ривер-Даун всего за пару часов до грозы. Сейчас защитные очки очень пригодятся. Смотрите, чтобы у вас ничего не улетело. – Он снял шляпу и убрал в отделение для перчаток. – Кроме того, к сиденью перед вами прикреплена веревка на случай, если вам придется за что-то держаться.

Айрис и Этти послушно надели очки. Родстер покатил еще быстрее, и все надежды на продолжение разговора умерли в вое ветра. Но Айрис ощущала вибрацию сквозь подошвы ботинок. Этот гул отдавался в костях, и она радовалась, глядя, как земля сливается в размытые полосы, пока они мчатся на запад.

Когда Тобиас привез их в Ривер-Даун, облака потемнели и нависли над землей.

Это был маленький сонный городок, притулившийся среди пологих холмов. Его пересекала мелкая говорливая речушка, а каменный мост соединял обе половины города: восточную, которая представляла собой пеструю картину из рынков, библиотеки, общественного сада, школы, маленькой церкви с витражными окнами, и западную, застроенную домиками с соломенными крышами, с извилистыми мощеными дорогами между ними.

Айрис сняла очки и принялась рассматривать городок. По улице шли несколько человек с корзинами, с любопытством глядя, как Тобиас аккуратно едет по одной дороге, потом до другой.

– Мы почти приехали? – затаив дыхание, спросила Айрис.

– Да, вон там впереди, слева, дом с желтой дверью, – сказала Этти.

Айрис увидела двухэтажный коттедж с каменной трубой и голубыми ставнями, почти полностью увитый плющом. А когда Тобиас снизил скорость до черепашьей, заметила, что во дворе их кто-то ждет. Кто-то с длинными черными волосами и улыбкой, от которой в уголках глаз собираются морщинки. Кто-то в красном платье, которое эффектно оттеняло смуглую кожу.

– Марисоль! – закричала Айрис и встала в кабине, чтобы помахать рукой.

Марисоль помахала в ответ, распахнула ворота и выбежала на улицу, широко улыбаясь. Как только Тобиас выключил двигатель, Айрис выскочила из машины и побежала к Марисоль, в ее приветливые объятия. Казалось, что всё – небо, земля, повседневные дела – готово снова обрушиться, и Айрис было нужно что-то надежное, чтобы ухватиться.

«Когда мы виделись в прошлый раз, мир был охвачен огнем», – подумала девушка, крепко зажмурившись. Ее захлестнула неожиданная волна эмоций. В последние пару недель она почти не плакала и думала, что пришла в себя от травм, которые ей довелось пережить, позволив им опустошить ее. Но, наверное, они просто были похоронены. Наверное, она запрятала их в темные, забытые уголки, а они пустили корни, пока она спала.

Теперь те переживания всплыли на поверхность, и Айрис поначалу встревожилась.

Она начала отстраняться, но Марисоль обняла ее крепче. Этти присоединилась к ним. Так они и стояли втроем, обхватив друг друга руками. Айрис пошевелилась и подняла голову, стараясь спрятать эмоции, но увидела, что на глазах Марисоль тоже блестят слезы.

– Девочки мои, я так рада вас видеть! Знаете, что нам сейчас нужно? Горячее какао с печеньем.

– После возвращения в Оут я о них могла только мечтать, – сказала Этти. – Ни в одном кафе нет такого какао, как у тебя, Марисоль. И такого печенья.

– Правда? – изумленно переспросила Марисоль, заводя девушек во двор. Приостановившись, она окликнула: – Рада тебя снова увидеть, Тобиас! Выпьешь с нами чашечку какао?

Тобиас был занят выгрузкой вещей, но поднял голову и кивнул. Уголок его рта изогнулся в улыбке.

– Буду рад. Как только управлюсь с машиной. Скоро будет гроза.

– Конечно, – отозвалась Марисоль. В воздухе пахло дождем, на узких улицах начал свистеть ветер. Он сдул черные пряди с ее лба. – Передняя дверь будет открыта, и мы приготовим тебе место за столом.

– Ой! – Айрис наконец смогла заговорить. – Мой багаж!

– Не волнуйтесь, мисс Уинноу, – сказал Тобиас, погруженный в работу. Он вытаскивал из багажника брезент. – Я его принесу. И багаж мисс Эттвуд тоже.

– Спасибо, – поблагодарила Этти. – Но если вы не заметили… Я отзываюсь на Этти.

Тобиас закрыл багажник, но бросил взгляд на небо.

– Прекрасно. Этти.

Он принялся накрывать автомобиль брезентом, а Марисоль повела Айрис и Этти по кирпичной дорожке.

– Заходите. – Ее глаза радостно блестели. – Познакомьтесь с моей сестрой Люси.

10

Прачечная для Старых душ

Айрис стояла в прачечной в доме Люси, держа в руках футляр с пишущей машинкой. Это была маленькая комнатка с одним окошком, но здесь находилась большая деревянная бадья и был водопроводный кран. От одной стены к другой тянулась веревка, на которой висело белье, а на полке стояли банки с гранулами для стирки. Но, самое главное, здесь был платяной шкаф. Высокий, из дуба, и довольно невзрачный.

Это был единственный платяной шкаф в доме, и значит, Айрис придется работать здесь.

Она села на пол, выложенный кирпичной плиткой в елочку, и открыла футляр. Потом, следуя старому ритуалу, поставила пишущую машинку между собой и дверью гардероба и стала ждать.

Опять ничего не произошло.

Ответное письмо не пришло, а отправленное раньше не вернулось.

«Может, все усилия были впустую? Может, магия между нами нарушилась?»

Поежившись, Айрис достала из футляра лист бумаги, вставила в печатную машинку и дотронулась до клавиш.

Дорогой Китт,

Она смотрела, как знакомые слова появляются на странице, но потом остановилась. «Он тебя не вспомнит». Слова Фореста эхом отдавались в ней. Вопреки им она написала:

Ты в безопасности? С тобой все хорошо? Не могу не думать о тебе. Не могу не беспокоиться о тебе.

Пожалуйста, напиши мне, когда сможешь.

Она долго смотрела на слова, а потом вырвала листок из машинки.

«Я не могу это послать, – подумала она, до боли прикусив губу. – Не могу подвергнуть его риску».

Она потерла ноющую грудь, а потом смяла листок и выбросила в мусорное ведро.

Роман стоял в комнате на верхнем этаже фермерского дома и смотрел в окно, где по небу, словно чернила, разливалась вечерняя темнота. До места их назначения оставалась половина пути, и они остановились на ночь в этом каменном доме с соломенной крышей и прогнившими полами. На немощеном дворе расположились амбар и несколько сараев. Подворье было совсем недавно брошено своими обитателями.

Солдаты нашли в погребе консервы и копченое мясо. Потом они прошерстили кухню, ликующие и изголодавшиеся по маринованной свекле, луку и связкам свиных колбас, а теперь разбили во дворе лагерь из самодельных палаток и развели костры. Даже Роман съел все, что было у него на тарелке, – ноющая боль в животе уже давно прошла.

Он отвернулся от окна, рассматривая комнату, которую Дакр предоставил ему на ночь. Должно быть, раньше здесь жила дочь фермера. На стенах – обои в цветочек, на каминной полке – обширная коллекция книг со стихами. Гардероб был битком забит платьями пастельных оттенков и блузками. Роман изучал одежду, охваченный неописуемой печалью.

Что случилось с этими людьми? Куда они делись?

Он подумал о письме, которое прятал в кармане.

Роман перечитал три странных вопроса еще раз, а потом положил листок на прикроватный столик. Печатная машинка ждала; клавиши поблескивали в свете свечей. Когда в сумерках загорелись первые звезды, Роман начал печатать.

Так хорошо было кому-то писать, пусть даже безымянному адресату. И он хотел узнать ответы. Будет разумно сначала собрать полезную информацию, а потом уже показывать Дакру загадочное письмо. Роман был рад, что доверился интуиции и решил выждать.

Закончив, он вытащил бумагу из машинки, чувствуя в руках странное покалывание. Это походило на воспоминание о чем-то, что он проделывал не один раз. Ощущение было приятным, и он позволил себе следовать этим старым движениям.

Не давая себе передумать, Роман сложил бумагу и просунул под дверь гардероба.

Ужин в доме Люси был исключительным. На кухне горели восковые свечи, бросая золотистые отсветы на разномастный фарфор и зеленые фужеры. Из радиоприемника на буфете лилась тихая музыка, которую иногда заглушали помехи. Марисоль срезала в саду свежие розы – первые в этом сезоне – и расставила по столу в старых жестяных банках. Блюда с едой передавали по кругу, и Айрис положила себе на тарелку жареное мясо и зеленую фасоль, законсервированную прошлым летом, а также маринованные персики и инжир, жареный картофель, щедро сдобренный сливочным маслом, и хлеб из кислого теста.

Люси налила всем молока в бокалы и села во главе стола. Она оказалась полной противоположностью Марисоль: высокая, светловолосая, с веснушками на лице и проницательными серыми глазами. Она все время казалась хмурой, но Марисоль предупредила Айрис, что ее сестра замкнута и не доверяет незнакомцам. Получить от нее чашку чая означало, что человек заслужил ее дружбу и уважение.

– Мне нравится эта песня, – сказала Этти, склонив голову в сторону радио.

Звучала меланхоличная мелодия, еще более печальная оттого, что некоторых частей песни не хватало. Айрис это знала, потому что слышала ее прежде. Из мелодии выбросили партии струнных из-за недавнего запрета на них. Канцлер принял этот закон, чтобы оградить граждан от магической власти Энвы с ее арфой, но Айрис считала, что ограничение было наложено из страха. Страха потерять контроль и власть. Страха перед тем, что правда о войне и о том, что грядет, разлетится по всему Оуту.

– Г. В. Уинтерс, – сказала Люси, разглаживая салфетку. – Одна из величайших композиторов нашего времени.

– Ты знаешь о ней? – спросила Этти.

– Да. Бывала на ее концертах, когда жила в Оуте. Однажды со мной ходила Марисоль.

– Это был незабываемый вечер, – заметила Марисоль. – Все, что могло пойти не так, пошло не так.

– Кроме музыки, – возразила Люси.

– Нам повезло, что мы остались живы.

– Ты драматизируешь, сестренка.

Марисоль сердито уставилась на нее, но не смогла долго удерживать это выражение. Губы предали ее, изогнувшись в улыбке, а потом женщина рассмеялась.

– Наверное, вам стоит поделиться этой историей, – сказала Айрис, переводя взгляд с одной сестры на другую.

– Только если рассказывать буду я. – Люси подняла бокал с молоком.

– Хорошо, – вздохнула Марисоль, хотя в ее голосе прозвучало веселье. – Но я вставлю два пояснения.

– Идет.

Их перепалку внезапно перебили три коротких сигнала по радио. Айрис повернулась к приемнику, и над столом повисла мертвая тишина.

– Мы прерываем трансляцию, чтобы передать важное сообщение от канцлера Верлиса, – произнес монотонный голос из приемника. – Все приезжие в Оут должны зарегистрироваться сами и зарегистрировать членов своих семей в Министерстве Общественного Благосостояния. Пожалуйста, захватите с собой удостоверения личности и приведите родственников, чтобы сфотографироваться для наших учетных записей. Благодарим за внимание и сотрудничество, трансляция сейчас продолжится.

Музыка заиграла снова – деревянные и медные духовые и ударные – но никто не шевелился. Айрис судорожно вздохнула, аппетит у нее пропал. Она оглядела стол, заметила глубокую морщину на лбу Люси и напряженную позу Марисоль. Этти выглядела обеспокоенной, Тобиас хмурился.

– Под приезжими имеются в виду беженцы, – сказала Марисоль. – Люди, которые убегают от войны.

– Много ли беженцев в Ривер-Дауне? – спросила Айрис.

– За последнюю неделю прибыло несколько семей, – ответила Люси. – Но я полагаю, что их будет все больше, когда Дакр выступит в поход. Мы готовимся разместить и накормить столько людей, сколько сможем.

– Согласно последним новостям, Дакр засел в Авалон-Блаффе, – сказала Этти. – Как наседка в гнезде. Выжидает по причинам, которых мы можем только бояться.

– Мне недавно написала Киган, – добавила Марисоль. – Она сообщает, что войска Энвы отступили в Хоукшир, но ожидает, что скоро они пойдут дальше на восток. Разведчики доложили, что Дакр собрал достаточно солдат, чтобы предпринять новую атаку. Она советует приготовиться к тому, что положение дел быстро изменится, даже здесь, далеко на востоке. Не думаю, что вам следует писать об этом в своих статьях, и я не хочу вас пугать, но Киган сообщила, что ее войска вряд ли смогут снова сдержать Дакра, если он с новыми силами двинется к Оуту. Его армия существенно увеличилась, и он способен брать городки в этих округах с ужасающей скоростью.

Айрис и Этти молча переглянулись.

– Насколько далеко отправила вас Хелена? – спросила Люси.

Девушки замешкались с ответом, и инициативу перехватил Тобиас:

– Она попросила меня отвезти их не дальше Уинтропа.

– Уинтроп! – воскликнула Марисоль. – Это слишком близко к фронту, особенно если внезапно что-то случится. От Уинтропа рукой подать до Хоукшира.

– Мари, – произнесла Люси.

– Нет, Люс! Мне есть что сказать Хелене, и на сей раз я не буду сидеть и помалкивать. Как это делала до сих пор!

Марисоль встала и выскочила из кухни, к величайшему изумлению Айрис. Когда она услышала, как Марисоль плачет в коридоре, ей показалось, что у нее в животе камень, придавливающий к месту.

– Мне… нам?.. – Айрис не находила слов от боли в груди.

Люси покачала головой.

– Моя сестра любит вас. Ей тяжело смириться с тем, что вы поедете в самую гущу сражений.

– И она переживает за Киган, – добавила Этти.

– Она очень переживает. – Люси отправилась утешать Марисоль.

Айрис теребила салфетку, но когда Этти встала и выключила радио, подняла голову.

– Хотите, я отвезу вас домой? – предложил Тобиас. – Вам стоит только сказать.

Айрис посмотрела на него, но взгляд его темно-карих глаз был прикован к Этти.

– Вы очень добры, Бексли. – Этти облокотилась на стол. – Но я хочу ехать дальше, как и сказала.

– Я тоже, – добавила Айрис.

Тобиас кивнул, хотя вид у него был мрачный.

– Тогда нам нужно обсудить наши планы.

– Планы? – нахмурилась Этти. – Вы о чем?

– Если со мной что-то случится, пока я буду отвозить ваши статьи, вы застрянете в городе. И вы должны оставаться на месте, если только не объявят срочную эвакуацию. В таком случае возвращайтесь в Оут на первом же попавшемся транспорте.

– А что может с вами случиться в пути? – спросила Этти.

– Да что угодно. Лопнет шина, перегреется двигатель. Дорога станет непроходимой.

– Я думала, такие пустяки вас не волнуют.

– Не волнуют. Но я буду беспокоиться за вас. Я что хочу сказать… не паникуйте, если я не вернусь вовремя. Это крайне маловероятно, потому что мало что может помешать мне выполнить задание. Но я не хочу, чтобы вы ждали меня, если потребуется немедленная эвакуация. До этого места путешествие было легким, но я не знаю, чего ожидать за Ривер-Дауном. Вы со мной согласны?

– Да, – сказала Айрис, хотя у нее колотилось сердце при мысли, что придется эвакуироваться без Тобиаса.

Тобиас перестал было хмуриться, но потом понял, что Этти так и не ответила.

– Мисс Эттвуд? – спросил он.

Этти смотрела в окно на струйки дождя, текущие по стеклу.

– Конечно, я согласна. – Она посмотрела на него. – Но будем надеяться, что до этого не дойдет.

11

Р

Айрис оставила Этти и Тобиаса на кухне с кофейником свежесваренного кофе и вернулась в прачечную. Она приготовилась работать большую часть ночи и удивилась, обнаружив на полу рядом с пишущей машинкой подушку и мягкое одеяло. Еще здесь лежали три свечи и коробок спичек, чтобы она могла работать при свечах, а не при свете электрической лампочки под потолком.

Наверное, все это забота Марисоль. Айрис с улыбкой села на подушку, чиркнула спичкой и зажгла свечи. И тогда наконец увидела его.

Сложенный листок бумаги на полу перед шкафом. Ей наконец ответили.

Айрис смотрела на листок, пока в глазах не начало расплываться. Она задула спичку и подползла к шкафу. Взяв бумагу, вернулась на подушку. Голова слегка кружилась.

Она уставилась на сложенный листок. На нем совершенно точно было что-то напечатано, хотя и немного. Айрис видела эти слова, темную цепочку мыслей.

Это могло ничего не изменить, а могло изменить все.

Она сглотнула и развернула письмо.

Кто вы? Что это за магия?

Айрис закрыла глаза. От немногословности послания казалось, что ее ударили кулаком. Если это Роман, то он ее не вспомнил. От одной этой мысли у нее перехватывало дыхание. Но прежде чем что-то предпринять, нужно убедиться, что это он. Она должна действовать с умом.

Айрис напечатала и отправила:

Твоя пишущая машинка. Внизу, внутри рамки должна быть прикручена серебряная табличка. Можешь сообщить, что на ней написано?

Ожидая ответа, она расхаживала по комнате, стараясь не задевать развешанное белье. Может, он не станет писать в ответ, но если она хоть немного знала Романа… он любил вызовы. А кроме того, был любознателен.

Ответ пришел через минуту.

«ТРЕТЬЯ АЛУЭТТА / ИЗГОТОВЛЕНО СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ Д. Э. У.»

Могу я предположить, что вы и есть Д. Э. У.? Потому что я – точно нет.

Р. S. Вы так и не ответили на мои вопросы.

Читая письмо, Айрис обводила пальцем контур своих губ. «Странно, что у него моя пишущая машинка», – подумала она, но в груди уже расплылось приятное тепло. Она боялась, что машинка ее бабушки потеряна, и горевала по ней. «Третья Алуэтта» была частью ее детства, нитью ее наследия. Этими клавишами и пробелом она написала столько слов.

Но когда она представила, что теперь на ней печатает Роман, что у него дорогая ей вещь, ее надежда разгорелась с новой силой.

– Ты всегда любил постскриптумы, правда, Китт? – прошептала она. И тут до нее дошло.

Это был Роман, и он ее не помнил.

Осознание ударило ее как нож, и она осела на полу, прижавшись щекой к кирпичной плитке. Письмо Романа она по-прежнему сжимала в руке, смяв своим телом.

Форест был прав.

Айрис позволила себе ощутить всю тяжесть этого утверждения, позволила себе чувствовать боль и страдание вместо того, чтобы похоронить их и оставить на потом. Испытывать печаль, гнев – это нормально. Это нормально – плакать от грусти или облегчения. Когда Айрис смогла подняться, она перечитала письмо Романа.

Он ее не помнил, но вспомнит. Скоро. Память к нему вернется, как вернулась к Форесту.

Самое главное, что Роман снова ей пишет. У нее есть способ связаться с ним.

Дакр считал, что это он диктует условия, превращая Романа в преданного и послушного корреспондента. Но бог и не подозревает, что он – не единственный источник магии.

– Ты пожалеешь, что забрал его у меня, – прошептала она сквозь зубы и вставила в пишущую машинку бумагу.

Положив пальцы на клавиши, она подумала, что готова писать Роману, но помедлила.

Как бы ей ни хотелось, она не могла напрямую сообщить, кем ему приходится. Не могла рисковать вызвать у него панику или ошеломить до такой степени, что он перестанет писать или, того хуже, что вмешается Дакр. Кроме того, она должна защитить себя и скрыть, кто она такая.

Открывать правду нужно постепенно и действовать потихоньку.

Она написала:

Я не Д. Э. У. и не богиня, обладающая волшебной способностью посылать письма тому, кто не хочет их читать. Для этого мне нужно доверить их дверям гардероба. Но я знаю историю, к которой ты прикоснулся. «Третья Алуэтта» была создана магией, связывающей ее с двумя другими пишущими машинками. Одна из них – «Первая» – сейчас у меня, есть еще «Вторая», которая, как я полагаю, утеряна.

Пока поблизости от тебя есть двери гардероба и ты владеешь «Третьей Алуэттой», твои письма будут приходить ко мне даже через большие расстояния. Хотя могу предположить, что ты сейчас занят и, скорее всего, находишься на войне. У кого есть время писать письма незнакомцам?

Р. S. Припоминаю, что ты, кажется, еще не ответил на три моих вопроса!

Айрис отослала письмо и нетерпеливо ждала. Минуты шли одна за другой, опускалась ночь. Она вдруг ощутила усталость и тяжело вздохнула, готовясь поработать над статьей. Но потом на полу зашуршала бумага.

Роман ответил:

Я сознаю, что допустил бестактность. Прости меня. В наше время излишняя осторожность не помешает, когда речь идет о доверии, а твое утреннее письмо потрясло меня.

К сожалению, у меня нет ответа на три твоих вопроса, так что я, должно быть, провалил твою проверку. Или просто дал понять, что ты пишешь не тому человеку, которому надеялась, потому что «Третья Алуэтта» попала ко мне совсем недавно, и я не знаю, кто на ней работал до меня. Прошу за это прощения, но отныне я буду о ней заботиться.

Это все к тому, чтобы поблагодарить за то, что поделилась сведениями о печатных машинках. Пусть ты не богиня, но и я не бог. Пусть мы живем обычной жизнью, но, возможно, творим своими словами собственную магию.

Кроме того, я ведь не писал, что не хочу читать твои письма.

– Р.

Р. S. Если мы продолжим переписываться, может, сообщишь, как к тебе обращаться?

Айрис встала, чтобы подумать. Она грызла заусенец, стараясь совладать с клубком эмоций, слов, мыслей. Наконец, не в силах больше ждать, снова села на подушку. Комнату озарила вспышка молнии, и прогрохотал гром, сотрясая стены.

Не будет ли слишком, если она сообщит свое имя? Даже если она так сильно этого хочет?

А вдруг ее письма отберут? Не поставит ли она себя под угрозу, если подпишется как «Айрис»? Всего пять букв, и тем не менее они казались слишком опасными, чтобы уступать желанию.

«Будь осторожна. Действуй постепенно».

Айрис отправила ответ прежде, чем усомнилась.

Дорогой Р.,

Спешу тебя заверить, ты не провалил проверку. Я тоже осторожна, когда речь идет о доверии. Но я должна напомнить себе, что иногда мы пишем для себя, а иногда – для других. И порой эти границы стираются, когда мы меньше всего этого ожидаем. Что бы ни случилось со мной в прошлом… я помню, что это только сделало меня сильнее.

Р. S. Можешь называть меня Элизабет.

12

Соловей в клетке

Когда Тобиас уезжал из Ривер-Дауна, светило солнце и поблескивали неглубокие лужи после ночного дождя. Он взял с собой статьи Этти и Айрис для Хелены, а также почту, которую нужно было доставить из городка в Оут.

– Вернусь через несколько часов, – сказал он у ворот. Готовый к путешествию родстер сиял на солнце. – Завтра рано утром отправляемся в Биттерин.

Айрис кивнула.

Этти лишь сказала:

– А грязь на дороге вас не задержит? Вчера лило как из ведра.

– Я ничего не забываю. – Тобиас открыл водительскую дверь. – И нет, дороги меня не задержат.

Девушки смотрели ему вслед, и знакомый гул мотора затихал в утренней дымке.

Айрис покосилась на Этти.

– Волнуешься, что он застрянет?

– Нет. Волнуюсь, что мы застрянем, если он не вернется. – Но Этти продолжала смотреть на улицу, вцепившись в железные завитки на воротах. – Пойду прогуляюсь.

Айрис подождала во дворе, пока Этти не исчезла из вида, и только тогда повернулась к дому, чтобы найти Марисоль. Та оказалась на заднем дворе. Она стояла на коленях в огороде с раскрытой книжкой в руках.

– Какой милый огород, – сказала Айрис.

Марисоль с улыбкой подняла голову. Глаза у нее покраснели, как будто она не спала ночь. Темные волосы были заплетены в косу и уложены короной, рабочий комбинезон – заляпан грязью.

– Да. Люси – заядлая огородница. Она унаследовала эту страсть от тети. – Марисоль опять опустила взгляд на книгу, обводя пальцем картинку с птицей. – Пытаюсь определить, что за птица поет в кустах. Слышишь?

Айрис тоже опустилась на колени и прислушалась. Сквозь грохот фургона на соседней улице и крики детей она расслышала птичье пение – восхитительное, мелодичное, с трелями и переливами.

– Она здесь, на ветке, – сказала Марисоль.

Айрис наконец увидела птичку. Маленькая, с мягкими коричневыми перышками, та сидела в кустах на краю огорода.

– Никогда не слышала таких птиц. – Айрис завороженно следила за певуньей. – Кто это?

– Соловей, – ответила Марисоль. – Я так давно их не видела и не слышала, но когда-то, помню, они появлялись в Авалон-Блаффе каждую весну. Я часто спала с открытыми окнами и слушала их песни. Засыпала под их напевы, и иногда они мне снились.

Она аккуратно закрыла книгу, словно потерявшись в воспоминаниях, но чуть погодя добавила:

– Много лет назад соловьи были предметом исследования. Тогда поймали множество птиц и посадили в клетки.

– Зачем? – спросила Айрис.

– Хотели продавать птиц, а также изучать их песни. Большинство соловьев умерли, а те, которые дожили до осени… они в конце концов погибли, пытаясь освободиться. Они бились крыльями и телами о свои клетки. Им нужно было лететь на юг, а они не могли.

Айрис рассматривала соловья в кустах. Птичка замолчала и склонила голову набок, словно тоже слушала печальный рассказ Марисоль. Но потом соловей раскрыл крылья и улетел, а на огороде без его песни стало тихо и тоскливо.

– Прости, – сказала Марисоль к удивлению Айрис. – За то, как я себя вела вчера вечером. Мы провели вместе так мало времени, и я чувствую, что все испортила.

– Марисоль, – прошептала Айрис, чувствуя ком в горле. Она ласково коснулась руки подруги.

– Но когда я проснулась утром и услышала соловья, он напомнил мне тетин рассказ о пойманных птицах, – продолжала Марисоль. – Напомнил о том, что нельзя держать любимых в клетке, даже если кажется, что ты их так защищаешь.

Она выдохнула, как будто с ее плеч упал груз, и протянула книгу Айрис. Книжка была маленькая, с пожелтевшими от времени страницами. На зеленой обложке была вытиснена птица.

– Я бы хотела отдать ее тебе, Айрис.

– Я не могу ее взять, – запротестовала девушка, но Марисоль решительно всучила ей книгу.

– Я хочу, чтобы она была у тебя, – настаивала женщина. – Когда ты отправишься на запад, к новым городам и новым историям, возможно, тебе будут выпадать минуты отдыха и ты сможешь посидеть и понаблюдать за птицами. В такие моменты думай обо мне и знай, что я буду молиться за тебя, и Этти, и Тобиаса, и Романа каждое утро и каждый вечер.

Айрис сморгнула слезы. Это была просто книга, но казалось, что у нее в руках нечто большее, чем кожаный переплет, бумага и типографская краска. Казалось, что это якорь, который будет удерживать ее в грядущие дни, защищать и ободрять. Она провела пальцами по птичке на обложке и подняла взгляд на Марисоль.

– Буду ее беречь. Спасибо.

Марисоль снова улыбнулась.

– Хорошо. А теперь ты не против помочь мне собрать корзинки для наших гостей в Ривер-Дауне? Я бы хотела, чтобы ты с ними познакомилась.

Айрис кивнула и встала, отряхивая с колен влажную землю. Ей показалось, что над ней мелькнула тень, и она подняла голову. На крышу соседнего дома уселись два грифа. Они раскрыли крылья, и темные перья блестели на солнце.

Вздрогнув, Айрис прижала книгу к сердцу и пошла следом за Марисоль в дом.

Дорогая Элизабет,

Мне сегодня не спится, и я снова пишу тебе. Ты меня не видишь, но я сижу за столом перед окном, глядя в темноту, и пытаюсь представить тебя.

Я понятия не имею, как ты выглядишь, где живешь, как звучит твой голос. Не знаю, сколько тебе лет, не знаю твоей биографии. Не знаю, какие события ты пережила и что сформировало твою личность. Не знаю, чью сторону ты приняла в этой войне.

Я понимаю, что не должен ничего этого знать. Возможно, тебе не следует мне сообщать. Но мне хотелось бы узнать о тебе то, что больше никто не знает.

– Р.

Дорогой Р.,

Боюсь, я мало что сейчас вижу, но дам подсказку: я печатаю, сидя на полу в прачечной, в компании развешенных для просушки рубашек и платьев. У меня длинные волосы, заплетенные в довольно небрежную косу, а рядом лежит книга о птицах Камбрии.

Сегодня я узнала, что грифы создают пару на всю жизнь. Ты знал об этом? Я, честно говоря, раньше не обращала на птиц особого внимания. Может, потому что выросла среди кирпичей и мостовых большого города. Еще я узнала, что соловей может петь больше тысячи разных песен, что альбатросы спят в полете, а у воробьев гнезда строят самцы.

Есть кое-что, чего обо мне никто не знает, потому что это случилось только сегодня: я бы хотела когда-нибудь научиться узнавать птиц по их песням.

Сегодня ночью я приоткрыла окно, надеясь услышать что-нибудь знакомое или неожиданное. Песню, которая напомнит, что даже если я и чувствую себя потерянной, птицы по-прежнему поют, луна по-прежнему прибывает и убывает, а времена года сменяют друг друга.

– Элизабет

P. S. Факт, который знает большинство: мне восемнадцать, но у меня всегда была старая душа.

P.P.S. Расскажи мне факт о себе. Это может быть то, что знают все, или то, чего не знает никто.

Роман не стал писать ответ Элизабет.

Что он мог ей сообщить? Что не помнит своего прошлого?

Он раздраженно распахнул окно спальни. Они по-прежнему стояли лагерем на заброшенном подворье, отчего ему было не по себе. Но как только он вдохнул холодный ночной воздух, влажный после весеннего дождя, напряжение отпустило его.

Китт со вздохом расшнуровал ботинки и лег в постель, задул свечу и, как только его окутала ночь, прислушался.

За открытым окном стрекотали сверчки и шелестели листья на ветру. Из солдатских палаток вдалеке доносились голоса. Но все эти звуки перекрывало неумолчное уханье совы.

Роман уснул.

Его сон был ярким и отчетливым.

Он сидел за столом с пишущей машинкой. Рядом лежали орфографические и толковые словари. Жестяная банка с карандашами, блокнот и стопка некрологов расположились у локтя. В обширном помещении пахло табачным дымом и крепким черным чаем, стоял металлический стук клавиш и звон пишущих машинок, на которых рождались новые абзацы.

Он находился в «Вестнике Оута». И здесь он чувствовал себя как дома в большей мере, чем в особняке на холме, который по-прежнему ему снился.

– Китт? Ко мне в кабинет, сейчас же, – сказал Зеб Отри, проходя мимо стола Романа.

Роман прихватил блокнот и пошел за боссом. Закрыл за собой дверь и встревоженно сел напротив Зеба.

– Сэр?

– Хотел поставить тебя в известность. – Зеб потянулся к графину с виски. Графин сверкал в косых лучах утреннего солнца. – Я нанимаю нового сотрудника. Она разделит с тобой работу над некрологами, объявлениями и рекламой.

– Она? – переспросил Роман.

– Не удивляйся так. Я читал ее эссе и не могу ее упустить. Хотелось бы посмотреть, на что она способна.

– Означает ли это, что я не получу должность колумниста, которую вы мне обещали, сэр?

Зеб помолчал, поджав губы.

– Это значит, что у вас обоих будут равные возможности. Немного соперничества тебе не повредит, Китт.

Роман воспринял это как «все в твоих руках». Он почувствовал, что краснеет, и от раздражения ком застрял в горле. Но Китт кивнул, стиснув зубы.

– Ну, нечего дуться! – усмехнулся Зеб. – Она даже не окончила школу «Уинди-Гроув». Шансы на повышение по-прежнему на твоей стороне.

Если она ходила в школу «Уинди-Гроув», значит, живет в той части города, куда Роман редко осмеливался заходить. Он не знал, должно это его успокоить или встревожить. Кем бы они ни была, у нее будет другая точка зрения на все. Ее манера письма может быть как ужасной, так и утонченной, но, самое главное, Роман не хотел соперничать за достижение своей цели.

– Когда она приступит к работе? – спросил он.

– Сегодня. Скоро придет.

«Великолепно», – с иронией подумал Роман. Хотя, возможно, это к лучшему.

Чем быстрее эта пытка закончится, тем лучше.

Следующие пару часов его внимание разделялось между некрологами и стеклянной дверью «Вестника». Он ждал эту загадочную личность, которая потенциально могла разрушить его будущее. Она явилась ровно в полдень, как по волшебству.

Невысокая, бледная, лицо сердечком, на носу рассыпаны веснушки. Девушка оглядывала новое место работы широко раскрытыми глазами. Каштановые волосы были зачесаны в аккуратный пучок. На ней был потрепанный тренч, в котором она утопала, с туго затянутым поясом. Когда Сара Приндл бросилась к ней с оживленными приветствиями, она с хрустом разминала пальцы.

– Вот, позвольте представить! – заявила Сара, ведя по редакции за руку худший кошмар Романа.

Он встал из-за стола и подошел к буфету налить себе чашку чая, не сводя глаз с новенькой, которая знакомилась с редакторами, помощниками, с Зебом. Он был единственным, кому она еще не пожала руку.

Однако он не мог избегать ее вечно. Сара бросила на него несколько многозначительных взглядов, усаживая девушку за рабочее место – всего в двух столах от него. Роман подавил стон.

Он поставил чашку и пошел знакомиться.

Новенькая трогала клавиши печатной машинки. На ней по-прежнему был этот невзрачный плащ, хотя высокие каблуки добавляли авторитета. Должно быть, она почуяла его появление, как бурю, надвигающуюся на горизонте. А может, ощутила его холодный взгляд. Девушка подняла голову, смело рассматривая его, а потом улыбнулась.

– Я Айрис, – жизнерадостно произнесла она, протягивая руку. – Айрис Уинноу.

«Что за имя?» – мысленно проворчал он, уже представляя его как подпись в газете. Хорошее имя. Из тех, которые так и хочется попробовать на вкус, но он одернул себя.

– Я Роман Китт, – резко сказал он. – Добро пожаловать в «Вестник».

Ее рука так и висела между ними, ожидая его пожатия. Игнорировать было бестактно. То, что он так долго не отвечал, уже было грубостью. Роман неохотно взял ее ладонь и удивился тому, каким крепким оказалось пожатие. И как от прикосновения вверх по его руке пробежал электрический ток.

Китт резко проснулся.

13

Ты видал и похуже

– Что-то ты слишком тихий, – заметил Дакр.

Роман оторвал взгляд от грязного окна грузовика. Войска наконец покинули унылую ферму и двинулись на восток по извилистой дороге.

– Простите, сэр. Наслаждался переменой обстановки.

Дакр сидел рядом, пристально глядя на него.

– Старые раны болят?

Допрос оказался столь неожиданным, что на миг Роман растерялся. Разве Дакр не исцелил то, что было в нем сломано? Так почему боль должна вернуться?

– Нет, – ответил Роман, но пальцы его прошлись по шраму вокруг колена, скрытому под комбинезоном. – Я прекрасно себя чувствую, сэр.

– Если будут болеть, скажи. Иногда раны оказываются глубже, чем мне кажется на первый взгляд, и приходится исцелять их снова. – Дакр помолчал, словно задумавшись, и спросил: – Тебе что-то снилось прошлой ночью? Ты давно не рассказывал о своих снах.

– Если и снилось, я не помню.

Ложь легко слетела с его языка, но к горлу подступил ком. Перед глазами Романа так и стояла улыбающаяся Айрис Уинноу. Почему казалось, будто мир вращается вокруг нее, хотя после сна прошло несколько часов?

Он провел большим пальцем по ладони, еще хранившей ее прикосновение, и почувствовал, что Айрис – не просто сновидение.

– Если бы у тебя была божественная магия, – спросил Дакр, – какую способность ты бы выбрал?

Вопрос Дакра снова удивил Романа.

– Не знаю. Никогда об этом не думал, сэр.