Роскошная изнанка

© Шарапов В., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Глава 1

Вторая половина буднего дня, но на трамвайном кругу у Белорусского вокзала толпится куча народу. Транспорт задерживается. Но вот наконец подлетел трамвай номер «пять», хлопая разболтанными дверями. Из него вывалились почти все пассажиры, и лишь один из них, – паренек в ковбойке и замасленной тужурке – остался. Он спал, сидя на сиденье. Вагоновожатая, увидев его в зеркале, самолично паренька растолкала:

– Молодой человек, просыпайтесь. Конечная.

Тот встрепенулся, открыл сине-красные глазки, дыхнул перегаром, но тут же деликатно прикрылся ладошкой:

– А? Эта… схожу, да. Спасибочки.

Он вышел из вагона, ошалело огляделся, повернулся и возмутился:

– Это чего, опять?!

Вагоновожатая хихикнула:

– И опять, и снова.

– Белорусский вокзал?!

Вожатая посоветовала:

– Пить надо меньше. А то так и будешь кругами кататься, – после чего с лязгом захлопнула двери и умчалась.

Паренек попереживал, но быстро утешился, заметив воспаленными глазами единственно нужную ему в настоящий момент желтую цистерну с раком на борту. Уже знакомая ему продавщица встретила паренька как родного:

– Что, снова проехал?

– А они кругами ходят, – пояснил клиент и, купив кружку, припал к ней. Осушив кружку пива, он икнул, поблагодарил, протянув пустую посуду, попросил в нее же налить водички.

– Водичка водопроводная, – заботливо предупредила продавщица, – не пронесет с непривычки?

– Не-а.

– Тогда сколько угодно, для доброго человека воды не жалко. Только вот что: во-он тот кирпичик мне под прицеп подложи.

Паренек пошел за стройматериалом. Народ, толпящийся у цистерны и только подтягивающийся к ней, заволновался. Какой-то склочник заявил, что как-то шибко быстро заканчивается пиво. Продавщица отбрила:

– Так неразбавленное! И активно потребляете.

Народ почему-то начал ругаться на паренька, точно активно потреблял он один. Желчного вида интеллигент, в очках, с «Роман-газетой» под мышкой, кротко, но весьма отчетливо вякал о понаехавших в резиновую столицу.

Паренек не обращал внимания на несправедливую критику, он трудился на общее благо. Кирпичик подложен, бочка накренилась в сторону крана, пивной источник забил вновь. А помощнику по его просьбе налили воды до краев.

Отойдя в сторонку, парень по чуть-чуть, бережно наливал воду в ладонь, как в ковшик, ополаскивал осунувшуюся физиономию, пальцами промокал сперва один глаз, потом второй, а остаток с удовольствием вылил на голову, сперва взлохматил вихры, потом пригладил. Опустевшую кружку с поклоном вернул хозяйке.

Та по-матерински укорила:

– Миленький, получка – святое дело, но и до дома довезти надо что-то.

– Довезу, – торжественно пообещал юнец-забулдыга, – в этот раз точно.

И влез в «пятый» трамвай вместе со всеми, отвоевал кусок поручня, вцепился в него.

Трамвай, дребезжа, помчался по маршруту, на каждой остановке все больше и больше заполняясь пассажирами. Много было желающих проехаться именно на «пятерке», поскольку маршрут длинный, удобный, а контролеров на нем почти никогда не бывает.

По причине большого количества пассажиров в вагоне было душно. И эта поездка не задалась с самого начала: какой-то желчной гражданке отдавили ногу, она устроила скандал на Лесной, сошла почти тотчас на Палихе, а пассажиры продолжали переругиваться. Уши вяли, хотелось поскорей доехать до нужного места. Однако процесс доставки трудящихся к дому отличался регулярностью и цикличностью – как только сходили одни, тотчас в трамвай набивались другие, и склока вновь начиналась, передаваясь, как зараза, по цепочке.

Паренек (опытный путешественник) уже не пытался занять сидячее место, хотя очень этого хотелось. Он порядком утомился, к тому же было душно, а от того, что трамвай подпрыгивал на рельсах, сильно укачивало. Так что как только миновали ВДНХ и стало немного посвободнее, парень все-таки сел на сиденье, горячее от ерзанья предыдущих многочисленных тылов.

Счастье было кратким. Как только он на мгновение смежил веки, сварливый, порядком прокуренный голосок потребовал:

– Мальчик, а мальчик! Уступи место будущей матери!

Трамвай битком набит, и многие сидели, но почему-то весь вагон понял, к кому обращаются. На трамвайной «камчатке», где находилась развеселая компания, возвращаясь с ночной смены, заржали.

Паренек поднялся, на его место плюхнулась разбитная девица, нарядная, губы подкрашены. Никаких признаков интересного положения у нее не наблюдалось. Угрюмый работяга, который устроился на соседнем сиденье, у окна, откровенно наплевав на женщин, детей и стариков, приоткрыл глаз и проворчал:

– И че прыгать? От тебя, штоль, чижелая? Да и врет ведь небось.

– Нет, не от меня, – признался парень и добавил как бы в раздумьях: – Так кто ее знает? Может, месяц беременная, а может, час.

«Камчатка» снова грохнула и вернулась к прерванному занятию, переливая жидкость из фанфуриков в глотки. «Беременная» высокомерно осведомилась:

– Умный какой. Лимита́[1] небось?

Паренек, обалдев от такой наглости, не нашелся, что сказать в ответ. Нахалка, приняв это за свою победу, фыркнула:

– И без подзорной трубы видать, – и хотела еще что-то добавить, вряд ли приятное. Однако работяга – любитель правды приструнил:

– Задницу дали умостить – вот и захлопнись, – и, подумав, добавил несколько нецензурных слов.

Девица возмущенно замолчала, хмыкнула и отвернулась. Непрошеный заступник позвал:

– Слышь, остряк, садись.

– Да куда мне, – начал было паренек, но работяга настаивал:

– А я говорю – сядь. Все равно выхожу.

И, чтобы никто из желающих не поспел втиснуться на вакантное место, дернул парня за рукав тужурки, выдернул из толчеи, как репку, усадил на свое место. Трамвай дернулся, паренек неловко проехался кормой по желчному пассажиру – тому самому, с «Роман-газетой». Тот крякнул, глянул поверх дымчатых стеклышек, но на этот раз ничего не вякнул. Или побоялся, или просто смирился. Его многие пихали, поскольку он сидел в аккурат около выхода, где толчея неимоверная.

Динамик гундосо пробубнил:

– Платформа «Северянин». Не держите двери.

Снова набилось народу, как в бочку селедок.

Паренек пытался задремать. Однако наглая «беременная» вышла, чтобы после своей «смены» упылить к себе в Мытищи, а на ее место плюхнулась такая толстенная гражданка, что соседа вжало в стенку, глаза полезли на лоб и сами по себе распахнулись.

Вытаращенные, они рыскали вокруг, и сами собой уставились на пригожую черноглазую девицу в ситцевом платьице, в платочке и с косой. Сплющенная в неудобной позе, она застряла между полом и потолком, обеими руками цепляясь за свой баул. Девицу надо было немедленно спасать, но паренек понимал, что если он сейчас встанет, то толстуха немедленно наплывет на его место, у окна, а кто-то из стоящих немедленно плюхнется на освободившийся край сиденья. Поэтому, рассчитав высоту подъема зада, чтобы не считалось за потерю места, ухватил и дернул девицу за ситчик:

– Гражданочка, можно вас?

Та нервно вякнула:

– Не замай!

Паренек намерения усадить ее не оставил, ухватил, за что получилось, и подтащил к себе. Девушка была пухленькая, но прорезала толпу пассажиров не хуже носа ледокола. Ловкий юный пассажир сделал то, что никакому Цезарю в московском трамвае не удалось бы: одновременно поднялся, подтянул и усадил на свое освободившееся место девицу.

Она лопотала что-то в благодарность и все пыталась пристроить на коленки баул. Еще одна ее сумочка, поменьше, застряла где-то на полпути, среди народа, но была выужена и пристроена на коленки. Граждане, потревоженные спасательной операцией, ругались. Гражданин с «Роман-газетой», которому снова досталось багажом по морде, скрежетал зубными протезами.

Скромный паренек скрылся в толпе, точно луна в туче.

Приближалась конечная. До нее были остановки «Поликлиника» (с уточнением «Женская консультация») и «Кирпичный завод», так что сошло порядочно народу обоего полу. Вагон внезапно опустел. Осталось с пяток персон, интеллигент с «Роман-газетой» и черненькая в ситчике.

Динамик прокашлял:

– «Полярная, тридцать один». Конечная.

Трамвай шикарным виражом развернулся на кругу, встал и распахнул двери.

Паренек, который на этот раз не спал, поспешил к выходу. Вроде бы спешил он и все-таки, оказавшись на тротуаре, не побежал по своим делам, а стоял, как бы ожидая чего-то. Черненькая девица, приняв это на свой счет, вздернула нос и демонстративно поплыла к другим дверям.

– Товарищи, побыстрее покидаем салон! – устало поторопила вагоновожатая.

Гражданин же с «Роман-газетой», собираясь выходить, ехидно спросил:

– Меня ждете, молодой человек?

Юный пропойца, который по-прежнему стоял на месте, переминаясь с ноги на ногу, пробормотал что-то невнятно, и тогда гражданин в шутку, но с важным видом протянул ему руку.

А паренек принял ее со всей почтительностью. Однако потом перехватил за запястье, стащил пассажира с лестницы и заломил ему руку за спину. От неожиданности гражданин вдруг закричал басом. Нахал, еще круче подкрутив конечность, свистнул попутчикам, которые стояли и ничего не понимали:

– Граждане, будьте свидетелями.

– А чего? – спросил один.

– Это карманник.

– О как, – сказал другой и похлопал себя по груди, третий тоже проверил, все ли на месте.

Паренек позвал и черненькую, которая тоже стояла, хлопая глазами:

– Гражданочка, не стесняйтесь, идите к нам поближе.

Она спросила с глупой опаской:

– К вам – это куда? Зачем еще?

– Затем. Насчет баула не знаю, а сумчонку свою проверьте, да уж и часики заодно.

Девушка глянула на пустое запястье, взвизгнула. Осмотрев маленькую сумочку, опять взвизгнула. Гражданин уже молча, но отчаянно вырывался. Вагоновожатая, выглянув из кабины, спросила:

– Граждане, что за кавардак?

– Все в порядочке, – успокоил ее паренек, – а между прочим, в какой стороне у вас сто пятое отделение?

Вагоновожатая, смерив его взглядом, почему-то осталась довольна результатами осмотра и махнула рукой:

– Туда ступайте. Между башнями тропинка, и в середине квартала будет отделение.

Трамвай, дребезжа металлическими внутренностями, уехал.

Паренек, удерживая гражданина в неудобной для того позе, умудрился галантно отобрать у девицы ее баул и закинуть себе на плечо.

Двинулись. Гражданка налегке то и дело забегала вперед, чуть не прыгая козой, радуясь:

– Надо же, сто пятое!

Парень вежливо поинтересовался:

– С чего восторги? Старое знакомое?

– Мне ж туда, туда ж надо же! – куковала она. – Пойдемте, пойдемте, а то вдруг закроются.

Глава 2

Всем кагалом они завалились в отделение. Дежурный, подняв голову, глянул из-за своей конторки, спросил, что гражданам требуется. Паренек скинул баул с плеча, как пропуск «предъявил» присмиревшего гражданина, чуть подтолкнув вперед.

– Ваш пассажир?

Дежурный пригляделся, подтвердил:

– Наш. А ты кто такой?

Паренек представился:

– Сержант Денискин, Талдомский район.

– Принято, – кивнул дежурный и спросил уже у задержанного:

– Неужели с поличным вас взяли, Аркадий Иванович?

Денискин ответил за него:

– У него полны карманы чужого добра. Кошелек и часы этой вот гражданки, – он указал на девицу, – точно есть.

Упомянутая гражданка, зачем-то распялив пальцами порез на сумке, сказала:

– Во.

Сержант пояснил:

– Он с самого Белорусского вокзала щипал по-стахановски. Два рейса с перерывами.

– Ты, сучонок, на спине висел. Ловко, – похвалил гражданин, оказавшийся негодяем. И выругался.

Дежурный, что-то записывая, отметил:

– Так, ну за ругань мелкую хулиганку уже имеете, а там и разберемся. Граждане! Всех попрошу в приемную.

Прошли, куда было указано. Вскоре появились еще двое деловитых товарища, взяв по стулу, уселись к стеночке. Еще чуть погодя подоспел довольно тучный человек в обычном костюме, невысокий, лет сорока, с профессорскими залысинами, с усталыми добрыми глазами. Похож то ли на какого-то популярного актера, то ли на доброго доктора. Сходство усилилось, когда он заботливо спросил у задержанного:

– Как поживали вы все это время, Аркадий Иванович?

Тот с достоинством отозвался:

– Благодарю, вполне, вполне. Мое почтение Юрию Васильевичу.

Юрий Васильевич представился тем, кто его не знал:

– Капитан Яковлев. Вы, молодой человек, можете его уже отпустить.

– Слушаюсь. – Денискин, освободив запястье Аркадия Ивановича (тот немедленно начал потирать его и морщиться), вынул из внутреннего кармана удостоверение.

– А, так вы и есть Денискин от Подшивалова.

– Так точно. Командирован к вам на две недели.

– Как же, помню. Что, решили сразу приступить, не отмечаясь о прибытии?

– Неловко было в гости с пустыми руками.

– Похвально. Что ж, граждане, приступим.

После всех превентивных формальностей принялись разгружать карманы уважаемого Аркадия Ивановича. Помимо «Роман-газеты» и нескольких мелочей, в них имели место: часы карманные «Тиссо», наручные «Полет», женские «Чайка» с красивыми керамическими вставками, ручка импортная «Паркер», простой потертый бумажник, непростое кожаное портмоне с тисненой надписью «Sigulda», единый проездной билет на текущий месяц…

– Пока все понятно, но к чему проездной? – спросил Яковлев.

– Надо, – высокомерно пояснил Аркадий Иванович, но все-таки снизошел и признался: – По ошибке взял. Твердая обложка, кожаная, не понял на ощупь, что такое.

Разгрузка продолжалась. Черненькая, которая до того радовалась своим часам, увидев кошелек, зашлась от восторга и чуть не захлопала в ладошки:

– Кошелечек мой, мой!

Капитан, пододвинув к себе этот вязаный мешочек, расшитый блестящими бусинами, строго спросил:

– Точно ли ваш?

– Мой!

– Проверим. Сколько денег у вас там было?

Девчонка с готовностью, как на уроке, отрапортовала:

– Тридцать пять рублей пятьдесят две копейки!

– Уверены?

– Да! Две красненькие, четвертак, две монетки по двадцать копеек…

Денискин, кашлянув, подтвердил:

– Гражданкин кошелек, товарищ капитан. Я сам видел.

Аркадий Иванович брезгливо бросил:

– Видел он, свидетель собачий. Ничего, выдаст вам прокурор по шапке.

– Вы за нас-то не беспокойтесь, – утешил Яковлев, – управимся.

Еще где-то с полчаса оформляли, осматривали, изымали, записывали, потом свидетели и понятые разошлись. Далее гражданин карманник отправился в камеру до прибытия конвойных.

Капитан Яковлев вернулся к дежурному, распорядился проверить сводки по отделениям, чьи земли идут вдоль маршрута «пятерки».

Денискин с потерпевшей остались в приемной. Сидели чинно, он – у одной стенки, гражданка – у другой. Сержант, получив возможность рассмотреть ее как следует, окончательно убедился, что первое впечатление не обмануло. Девчонка в самый раз: невысокая, крепко сбитая, немосковская, темная коса вокруг головы, кожа тоже не городская, белая с румянцем, глаза черные, круглые, чуть навыкате, смышленые, хоть и беспокойные. Учитывая обстановку – ничего удивительного.

Денискин обдумывал, как бы начать разговор, чтобы не показаться хамом и дураком, но вернулся капитан Яковлев. Он пожал руку, похлопал по плечу и официально поблагодарил за отличную службу.

– Рад стараться!

Капитан вежливо восхитился:

– То есть это вы еще и не старались? Хотя конечно. Мы вас на две недели выписали, а вы в первый же день управились.

– Повезло, – изображая смущение, заявил Денискин, примечая, что девчонка прислушивается так, что чуть ушами не прядает.

Яковлев, как по заказу, продолжал расхваливать:

– Не скажите, просто так никогда не везет. Значит, проработали легенду, вжились. Аркадий Иванович не заметил слежки, а ведь опытный ворюга.

Пришла пора закруглять обмен любезностями, капитан протянул руку за бумагами, чтобы отметить командировку да выпроводить с миром. Однако позабытая потерпевшая вклинилась в разговор:

– Товарищи, я очень извиняюсь, товарищи.

Капитан спросил:

– Да, гражданка Джумайло? Деньги – вещи получили, заявление написали. Еще что-то?

Названная гражданка Джумайло, Наталья Кузьминична, восемнадцать лет, место прописки: Ставропольский край, город Георгиевск, улица Красных Партизан и прочая-прочая, выпалила:

– А вот еще.

– Излагайте.

– Еще заявление надо подать.

– О чем?

– Моя сестра у вас пропала.

– Где это – у нас? Поточнее, пожалуйста.

– Она к вам переехала и пропала.

– Рассказывайте все по порядку, а то пока непонятно.

Денискин снова сел на стул, справедливо полагая, что раз не приказали выметаться, то можно и посидеть. Тем более что интересно послушать, что стряслось, вот только спать ужас как хотелось. Он зевнул с закрытым ртом, товарищ Джумайло немедленно проворчала:

– И чего рожи корчить? Ничего ж смешного.

– Я не нарочно. Устал, – покаялся Денискин.

Яковлев распорядился:

– Не отвлекайтесь, гражданка. Слушаю.

Наталья Кузьминична принялась излагать свою беду. Оказывается, что она специально прибыла в Москву, взяв за свой счет две недели отпуска, искать старшую сестру. Та вот уже три года как жила в столице, трудилась сначала на стройке, потом «вроде бы» трудилась в Светловской библиотеке, что на Большой Садовой.

– То есть как это «вроде бы», что это означает? – спросил капитан.

Наталья объяснила:

– Потому что я была сегодня там, у заведующей. Говорят: будем увольнять за прогул.

– Неужели прогуливает?

– Не появляется на службе уже две недели.

Товарищ Джумайло смолкла, то ли не зная, что дальше говорить, то ли собираясь со скудными мыслями. Капитан позвал:

– Наталья Кузьминична.

Та очнулась.

– Да я просто пытаюсь ничего не пропустить, – заявила она, потом полезла в маленькую сумку, пошарив, достала какую-то открытку.

– Вот открытка пришла, я ей ко дню рождения отправляла.

– А когда у нее день рождения? – спросил капитан, рассматривая кусочек картона, на котором были изображены веселые заяц с белкой и проставлен штамп о возвращении открытки за истечением срока хранения.

– Двенадцатого марта. А вот потом еще и телеграмму отбила, – Наталья достала и показала квитанцию, – и тоже не вручили.

– Большая Грузинская, тринадцать, дробь два.

– Да, это ее адрес был.

– И вы там побывали?

– Побывала, знамо дело. Иначе как бы я сюда попала? Соседка и сказала, что нету Маргариты, давно переехала куда-то в Медведково. Я наведалась к участковому, тот сначала ни в какую, но когда расплакалась, дал адрес: проезд Шокальского, дом двадцать три, квартира восемь.

– Хорошо. И там вы были?

– Я как раз и ехала, а вот к вам попала.

– Тогда надо сходить, – Яковлев глянул на часы. – Только мне необходимо поприсутствовать тут. Ну ничего, сейчас отыщем вам участкового. То есть попробуем.

Дежурный на вопрос о том, где Заверин, сообщил:

– На поквартирном обходе.

– На поквартирном? – уточнил Яковлев, щелкнув себя по горлу.

– Обходе, – подтвердил дежурный.

– И уже с утра?

Дежурный развел руками: мол, что делать, раз служба такая.

Денискин, откашлявшись, сказал:

– Я, товарищ капитан, сходить могу.

– А между прочим, неплохая идея, – одобрил Яковлев, – я вас сейчас сориентирую, дам указания. Наталья Кузьминична, пока подождите на свежем воздухе, соберитесь с мыслями.

Он подождал, видя, что товарищ Джумайло никуда не идет, а переминается с ноги на ногу со своим баулом. Дежурный смекнул, пришел на помощь:

– Гражданочка, багаж можете сюда ко мне занести.

Та обрадовалась:

– Посторожите? Вот спасибочки.

Пристроила баул за конторку дежурного и наконец ушла. Яковлев, стерев с лица добрые улыбочки, быстро, привычно, по-военному чертил на клочке бумаги схему, говорил сухо, без тени заботливости и сопливостей:

– Нюни не распускать, слезы утирать, но никаких обещаний. Ваша задача: явиться на место, опросить соседей…

– А они будут дома? Рабочее ж время.

– Изыщите. Опросите. Выясните, как давно видели. Если видели больше недели назад, то звоните сюда, пришлем слесаря, при понятых и участковом вскроете дверь. При любом повороте… любом, вы меня поняли?

– Так точно.

– …Звонить только сюда.

– Есть.

– Выполнять.

Яковлев обратился к дежурному:

– На всякий случай сразу найдите слесаря, пусть будет готов явиться по адресу: Шокальского, двадцать три.

– Сейчас поищем, конечно, только они после майских, – засомневался дежурный, снимая трубку.

Денискин снова вызвался:

– Если инструмент имеется, то я и сам справлюсь.

Дежурный, все еще держа у уха трубку, уточнил:

– Инструмент изыщем, а что, умеешь?

– Я слесарь шестого разряда.

– На все руки дока, удачно. Выдайте, – распорядился Яковлев. – Но все равно нужен участковый.

– Заверин должен быть в тех краях, – доложил дежурный.

– Как бы им не разминуться.

Дежурный глянул на часы:

– Девять сорок, – он, выйдя из-за своей конторки, выставил под ноги Денискину ящик с инструментом, а в нагрудный карман тужурки сунул плоскую бутылочку из-под коньяка с налитой в нее коричневой жидкостью. Чуть отойдя, дежурный окинул опытным взглядом, одобрительно кивнул:

– С таким скарбом он их сам остановит.

– Изобретательно, – похвалил Яковлев, – отправляйтесь, сержант.

Денискин взял ящик, схему и вышел на улицу. Гражданка Джумайло неумело делала вид, что просто так прохаживается, хотя видно было, что пятки у нее пригорают.

Глава 3

До дома двадцать три по проезду Шокальского оказалось недалеко, если знать, куда идти. Чужому было бы тут непросто сориентироваться, поскольку все дома одинаковые – пятиэтажки и одноподъездные девятиэтажки, и не на всех номера.

Миновали полтора квартала, перешли сквер, и гражданка Джумайло успела порядком утомить Денискина. То вновь и вновь спрашивала, точно ли он слесарь, и приходилось заверять, что пусть оставит всякие сомнения, мол, так и есть. То снова заводила шарманку:

– На вас глядя, не подумаешь, что вы милиционер. Вылитый пьянчуга.

– На то и расчет.

– Милиционеры, получается, не всегда в форме ходят. А у нас всегда.

«Это у нее нервное», – сказал себе сержант и терпеливо объяснял:

– Если на задании, то надо без формы. И не только в Москве, у нас тоже не всегда ходят, как надо.

– А вы что, не из Москвы?

– Я с неподалеку.

– Вот это жалко.

– Чего так жалко? Фамилию поменять, или московская прописка нужна?

Наталья Кузьминична огрызнулась:

– Больно надо! – но оказалась из отходчивых и тотчас принялась спрашивать: – Слушайте, а ведь часто так бывает, что люди из Москвы в другое место съезжают? Да?

– Да.

– У нас не так, у нас всю жизнь на одном месте сидят.

– Ну а тут так. Что-то не устраивает – нашел другое место, и очень просто.

– Но ведь сестра не увольнялась.

– Она могла в отпуск податься.

– Тогда бы заведующая сказала.

– А она за свой счет, – импровизировал на ходу Денискин, – библиотекари, им часто за свой счет дают путевки разного рода от профкомов, они и ездят по морям, продышаться от пыли. Вот подвернулась возможность – она и поехала… Вдруг…

Он понятия не имел, так это или нет, просто болтал, что на ум приходило, надеясь, что при постоянной беседе не заснет на ходу. Все-таки сегодня он поднялся около трех утра, и все время на ногах, в сидячем положении провел от силы минут тридцать и весьма утомился.

– Но на работе-то все равно должны знать, что она в отпуске! – приставала Наталья Кузьминична.

– Заведующая могла сама забыть, что подписывала, или в кадрах что напутали, – да, воображение уже пробуксовывало, но Денискин еще крепился, – чего переживать? Могут быть и личные дела.

– Вот тут нет, – оборвала девица уверенно и твердо, – она не такая! Она ответственная! Она мне всю жизнь за мать была.

– А мать-то куда делась?

– Не ваше дело… Умерла.

– А-а.

– Вот как умерла, Малка от детдома пряталась и меня прятала, а ей всего-то тринадцать было, вот она какая.

– Кто прятала от детдома?

– Малка, – нетерпеливо повторила она, – Маргарита. Сестра.

– Почему Малка-то?

Наталья рассердилась:

– Марка! То есть Малка, я малюкашкой «р» не выговаривала.

– Понял теперь. И отца у вас нет?

– Нет.

– И у меня нет.

Ей была неинтересна эта информация, и она пропустила ее мимо ушей, продолжая говорить:

– Она всегда со мной возилась, и, даже когда сюда переехала, присылала деньги, и вот, – вздернув руку, она указала на украденные было, но возвращенные часы, – это вам не абы что, это «Чайка» с финифтью и позолотой! Семнадцать камней! Это она мне в честь окончания школы купила.

– То есть вы недавно виделись?

– Она мне посылку прислала!

– Ну ладно. Кто ж такие ценные вещи почтой отправляет?

– А вот так! – торжествующе провозгласила девчонка. – Милиционер, а не знаешь! Упаковала в тряпки, запихала в резиновые опорки – так и прислала, никто и не прочухал.

– Ловко, – одобрил Андрюха, – но, если она так с вами носилась, чего ж уехала, вас оставила?

– А куда меня, в коммуналку, на девять метров?! Она писала, что как обживется…

Наталья Кузьминична продолжала лопотать и возмущаться, Денискин начал смекать, что не совсем идеальная девчина ему попалась, и очень жаль. Тут как раз кстати в промежутке между двумя пятиэтажками, на торце одной из которых было выведено жирно-черным «И. МАР ДУРА» показался милиционер с папкой.

Что-то подсказывало, что это и есть искомый участковый. Он взял курс прямо на них, преградил путь, небрежно козырнув, представился:

– Участковый уполномоченный лейтенант Заверин. Проверка документов.

Денискин представился, предъявил удостоверение. Лейтенант то ли разочаровался, то ли успокоился:

– А, коллега. И куда с таким багажом?

Вместо сержанта ответила Наталья Кузьминична, вываливая свои беды, жалобы, опасения. Участковый слушал внимательно, потом, вынув из Денискинского кармана бутылочку, отвинтил крышку, понюхал, завинтил и без интереса вернул на место. Потом спросил, рассматривая девчонку с любопытством и недоверием:

– И что же вы, в самом деле родные сестры?

Наталье Кузьминичне вопрос не понравился, она вынула паспорт. Участковый, явно дойдя до фамилии, невоспитанно хрюкнул, но вслух лишь спросил:

– Еще какие-то документы при себе имеются?

Та, уперев ручку в бок – точь-в-точь баба на чайник, – с вызовом осведомилась:

– Какие еще?

– Метрика, свидетельство о рождении.

– Паспорта хватит!

– С меня-то хватит, – покладисто подтвердил участковый, – я насчет других не знаю. У сестры другая фамилия, Демидова.

Наталья переполошилась:

– Как – Демидова?! Почему – Демидова?!

– По мужу Демидова. Бывает такое у взрослых людей.

Наталья Кузьминична начала было свое кудахтанье с объяснениями, по каким причинам никак невозможно, чтобы старшие ответственные сестрицы выходили замуж, не сообщив младшим. И уже чуть не со слезами.

Денискин, вспомнив предписание руководства вытирать девушке слезы, потянулся за платком (он был крайне нечист, можно стоймя ставить), но тут участковый от всей души зевнул, обратился к сержанту:

– Денис, дай-ка еще раз глянуть.

Тот протянул удостоверение:

– Только я Андрей, не Денис.

Участковый вчитался:

– А, точно. Поселок Торфоразработка, Талдом… о, это помню, болота, клюква и рыба. Ну пошли, глянем, что да как. Инструмент я вижу, а слесарь где?

– Я и слесарь.

– О, это правильно, – одобрил Заверин, – грамотно сориентировался. Кусок хлеба всегда будешь иметь…

И далее уже без слов махнул рукой: пошли, мол, и сам пошагал впереди. Денискин шел следом, за ним семенила Наталья.

Сержант про себя ржал гиеной. Он-то считал себя человеком бывалым и опытным, а вот с чего-то взял, что в Москве участковые – сплошь капитаны, самбисты и снайперы. Такие, что раз глянут на бумажку или человека – и готово дело, можно подшивать обоих.

Впереди чешет участковый – долговязый рыжеватый хмырь, ботинки пыльные, рубашка пусть и стиранная, но не глаженная, брюки тоже утюга не нюхали – так, переспали в них раз и на этом успокоились. Весь порядком расхристанный, идет, как дурная лодка, с креном. Глаза под припухшими веками сонные, треугольниками, смотрят в сторону, нос длинный, сломанный, глядит в другую. В целом физиономия приятная, но тоже какая-то скошенная, и по ряду признаков можно безошибочно диагностировать: накануне товарищ участковый плотно и весело поужинал, употребляя напитки. Пожалуй, что и позавчера, и третьего дня тоже. Потому-то теперь с нетерпением ждет одиннадцати часов, когда спиртное начнут продавать.

Подошли к одноподъездной девятиэтажке.

Заверин, уцепившись за ребро двери (ручки не было), отворил дверь. В подъезде густо пахло кошками, кислой капустой, сыростью и черт-те чем. Одна-единственная лампочка светила тускло, то ли вот-вот перегорит, то ли из-за пыльной паутины, опутавшей ее.

Лестницу последний раз мыли… да, пожалуй, никогда. Лифт имел место быть, это верно, и даже работал, но так по-волчьи завывал в своей клетке, что входить в него не хотелось.

Наталья, еще менее привычная к городским обстоятельствам, глядела на этот механизм с понятной опаской. Заверин утешил:

– Вы чего? Не переживайте, нам на второй этаж. Ножками, граждане, ножками.

Поднялись. Участковый, как добрую знакомую, представил им самую красивую дверь на площадке:

– Вот и квартира вашей сестрицы.

Наталья оценила богатый темно-вишневый, без единого пореза, дерматин, золотые гвоздики да проволочки:

– Ничего себе, – и собралась было стукнуть, но Заверин остановил ее лапку:

– Тут звонок есть, – и надавил мосластым пальцем на искусно скрытую и не сразу видную кнопку.

Из-за двери отозвался чудо-звонок, младший брат курантов на Спасской башне.

Не открыли, шагов слышно не было. Участковый, сняв фуражку, приложил ухо к замочной скважине. Потом, построив щитки из ладоней, заглянул в окошечко на металлическом щите, закрывающем счетчики, констатировал:

– Крутится. Странно.

Почесав встрепанный затылок, он позвонил в квартиру рядом.

Тут тоже дверь была неплоха, пусть дерматин более обшарпанный, зато глазок как оптический прицел имелся и отделан какими-то якобы коваными завитушками.

Заверин, хулигански закрыв глазок ладонью, все давил на кнопку – раз, второй, третий. Было слышно, как внутри кто-то шаркает, но не открывали, лишь скрипнула шторка, прикрывающая глазок. За дверью сопели, но все равно таились и хранили молчание. Тогда участковый пнул дверь – лишь тогда из-за нее возмущенно завопили:

– Прекратите безобразие! Милиция!

Заверин снова пнул и, не повышая голоса, приказал:

– Будет дурака валять. Открывайте. Участковый.

За дверью оказалась ядовитая тетка, явно предпенсионного возраста. Волосы густо подкрашены штемпельной краской, ядовито-красные поджатые губы, очки – и те не как у нормальных людей, а очень узкие. У Андрюхи по хребту мороз прошел, а бывалый Заверин поприветствовал эту женщину самым светским образом:

– Первый шаг сделан. Поздравляю. Катим дальше. Евгения Ивановна, покличьте вашего сожителя.

– Супруга, – сварливо поправила тетка.

– О как, – вежливо удивился он, – неужто уже и штамп в паспорте появился?

– Не ваше дело! Все вы с вашими условностями…

– Зовите, зовите, поживее. А ведь сейчас сам войду, наслежу вам на коврах.

Вдруг в глубине квартиры запели что-то грузинское, цветистыми переливистыми руладами, потом показался и сам певец:

– Вот совершенно незачем, я уже сам практически пришел.

Великолепный красавец, высокий, грудь колесом, сияющий, склонил причесанную голову, охваченную сеточкой:

– Олегу Владимировичу…

Заверин поприветствовал, склонив свою голову, похожую на встрепанную щетку:

– Альберту Михайловичу.

– Могу быть полезен?

– Еще как. Для начала сообщите, почему не на работе. Хвораем?

Тот с сокрушенным видом покивал:

– Еще как! Человек я южный и по этой причине ужасно метеочувствительный. Вот тут, – он указал на спину, – мигрени, здесь, – указал на голову, – люмбаго[2]. В общем, выдали больничный, вот, извольте видеть, – он зашарил по карманам своего шикарного бархатного халата, но ничего не нашел. – Ах, в другом халате.

– Об этом после потолкуем, – пообещал участковый, – а теперь о другом. Соседку давно видели?

– Вот эту? – Альберт махнул рукой куда-то вдаль, но ехидный Заверин похлопал по красному дерматину:

– Эту, эту.

Евгения немедленно полыхнула:

– Что за вопросы?! Почему вы спрашиваете? Откуда приличным людям знать такие подробности об этой… этой!

– Жанночка, стоит ли при посторонних, да культурным людям, – начал было Альберт, но она шикнула на него.

Намечалась перепалка, но Заверин предписал закончить базар и отвечать на вопрос. Альберт признал, что да, видел довольно давно:

– Только я не отслеживал. По-моему… да, в апреле. Это когда ты, Жанночка, ездила в командировку, а потом внезапно вернулась.

Та возмутилась:

– Альберт, при посторонних!

– Да, вы лучше уж после, – попросил Заверин. – Так что с датами, назовете?

Евгения, она же Жанна, нервно заявила:

– Да не помню я! И к чему это все, там и сейчас определенно кто-то есть, – она подняла артритный палец, весь в кольцах для камуфляжа, – вот-вот, сами слушайте. Бубнение постоянное за стенкой, песни и гогот. И ночи напролет, так и запишите!

– Разберемся. Попрошу выступить понятыми.

– Что, больше некого дернуть? – начала было тетка, но Заверин оборвал ее:

– Из лиц свободной профессии, которые не на работе, под руками только вы. Выполняйте гражданский долг. Сейчас мы в вашем присутствии вскроем дверь.

Евгения-Жанна ужаснулась, но уже по иному поводу:

– Ломать! Ужас! Такая замечательная дверь… то есть что случилось?

– Ничего, – успокоил Заверин, – просто приехала сестра гражданки Демидовой, а ключи позабыла. Приступайте.

Андрюха скинул тужурку, засек время и принялся за дело. Устройство оказалось непростое, но Денискин со времен пребывания в детском доме мастерски уделывал все замки, от простых крючков до сувальдных, повышенной секретности. «Пять пятнадцать, неплохо», – погордился он, но доложил официально:

– Готово.

Правда глянул на гражданку Джумайло, и стало не по себе. Девчонка стояла белым-бела, куда белей стены, и не замечала, как громко хрустит пальцами. Заверин, достав свой платок, тоже условно чистый, обернул им ручку двери, приоткрыл, прислушался. Никто не орал «Милиция!», не выбегал навстречу с руганью и вопросами – кто-то продолжал спокойно, негромко беседовать в глубине квартиры на два голоса.

Пока все толклись на лестничной клетке, участковый, безжалостно попирая ботинками бежевую толстую дорожку, прошел в коридор, заглянул в комнату. Вернувшись, прошел на кухню, по дороге сунул длинный нос в еще одну дверь – должно быть, санузел. Сообщил:

– Никого нет.

– Мне можно зайти? – тоненько спросила Наталья.

– Отчего нет?.. Руками только ничего не трогайте.

Глава 4

Заверин разрешил только девчонке, но зашли все. Лишь Денискин замешкался в коридоре, но не потому, что самый дисциплинированный, просто снимал грязные ботинки. Неловко было в них топтаться, к тому же спешить пока незачем: запахов, которые обязательно сопровождают вскрытие помещения с трупом, не ощущалось. Напротив, пахло приятно, какими-то духами и лишь едва – табаком.

И вообще, пока все было чисто и уютно. Приходило на ум старомодное, но очень подходящее слово «гнездо». Даже стены были нарядные, вроде бы красный кирпич, а надавишь пальцем (Денискин проверил) – сплошная мягкость. И полумрак, несмотря на то что день. Заверин кликнул:

– Денис… тьфу, Андрей, ты там?

Сержант вошел в комнату:

– Здесь я.

Оказалось, что бормотал и хохотал в квартире телевизор, большой «Грюндиг». Участковый обратной стороной ладони потрогал корпус, кожух, прикрывающий тыл чудо-техники. Альберт восхищался:

– Во техника, а? Сколько ж он работал?

– Сутки напролет, – вставила Евгения-Жанна.

– Не час и не два точно, – подтвердил Заверин, – и хоть бы хны.

– Надо же, пульт, – восхитился Альберт и потянулся к черной продолговатой штуке, лежащей тут же, у экрана, однако Заверин запретил:

– Я сказал: не трогать ничего.

– Так он в пакете.

– Не трогать!

Соседка все оглядывалась, видно, что завистливо, что так и тянет пощупать, поразнюхать, острый нос по всем углам посовать, но при власти было неловко, она и крепилась. Наталья Кузьминична просто озиралась, чуть слышно причитая:

– Батюшки, что же это? Это ж откуда такое все? Неужто и библиотекари тут столько получают?!

Престарелая Жанна открыла было красную пасть, но Заверин кашлянул, да так выразительно, что ею ни звука не было издано. Андрюха, остановившись на пороге комнаты, тоже любопытствовал.

Большая комната, метров двадцать. И тут шикарный ковер, ноги утопают, как в зыбучих песках, так и тянуло стащить носки, босыми настрадавшимися ногами пройти и рухнуть – ну вот на этот царь-диван.

Невиданная мебель.

Если его разложить да лечь, то вставать будет неохота до самой смерти. Кожаный, приземистый, он, как мягкая неприступная крепость, отгораживал высоченными спинками райский угол. А посреди него, как сказочное озеро, сиял овальный стол под толстым стеклом.

Стенка тоже была, зеркальный шкаф темного дерева, битком набитый добром. Помимо «Грюндига», тут имел место еще японский магнитофон с радио, на две кассеты, куча разнообразных книг и полным-полно чудес фарфорового производства – чашек, тарелок и прочего добра, расписанного грудастыми тетками и дядьками в панталонах на толстых ляжках. Над всем этим как бы парила люстра, огромная, но легкая, воздушная, вся в удивительных висюльках.

Много всякого добра и на золотистых стенах: какие-то портреты в старомодных рамах, нарисованные, и среди них Андрюха не сразу разглядел одно фото. Черно-белое, красиво снятое, точно лицо выступало из тьмы: распущенные темные волосы волнами, на белом лице – черные глаза раковинами, длинная голая шея, в руках роза. Прямо дама пик, как на картах. Только нос толстоват, выражение на лице грустное, между бровей, изогнутых луком, легла глубокая морщина, как прочерченная иглой.

«Это, должно быть, и есть Маргарита», – Андрюха покосился на Наталью Кузьминичну. И подумал о том, что родные сестры часто бывают не похожи.

Девчонка все держала руки на весу, чтобы ни за что не схватиться, и хлопала глазами. Участковый умудрялся одновременно осматривать помещение и втолковывать ей что-то самым успокаивающим образом. Соседи переминались с ноги на ногу. Наконец Альберт спросил, нельзя ли им уже идти, или еще какая-то надобность в них имеется.

– Сейчас все пойдем, – пообещал Заверин, – полсекунды.

И снова пошел рыскать, влез в санузел, покрутился на кухне. Денискин, решив не мешаться, снова вышел в коридор, рассматривая, как тут по уму все сделано. Вот, скажем, по всей небольшой стене от пола до потолка был устроен шкаф, скрывающий все, что обычно валяется под ногами в прихожих. Все аккуратно скрыто за дверьми, лишь одна ниша задернута бамбуковыми занавесками, нарезанными висюльками точно из удочек. Андрюха, бережно раздвинув шуршащую преграду, увидел в этом тайничке не меха-соболя или что там еще может позволить себе библиотекарь за зарплату, а обычные несколько мешков. Потыкав пальцем, Денискин установил, что тут гречка, соль и, пожалуй, горох. И еще один мешок, точнее, пакет, пакетище, литров на семьдесят, полиэтиленовый, до краев набитый отборной воблой. Еще был небольшой посылочный ящик, обернутый бечевкой, со сломанными сургучными нашлепками. Сдвинув фанерку, прикрывающую его сверху, Андрюха увидел какие-то крупные орехи в коричневой и морщинистой скорлупе.

Возникало уважение к хозяйке – женщина и красивая, и запасливая, и предусмотрительная. Богатство богатством, а припасы нужны.

Заверин, подойдя, спросил:

– Что интересного?

– Да так, – Андрюха посторонился, участковый, выловив из пакета одну воблу, задумчиво погнул ей голову туда-сюда, постучал о ладонь и не без сожаления положил обратно. Наталья Кузьминична, увидев ящик из-под посылки, обрадовалась ему, как родному:

– Смотрите, вот! Это моя посылка, я ей отправляла, как раз на старую квартиру. Вот и адрес: Большая Грузинская, видите?

– Видим, видим, – упокоил Денискин, – вот и зря беспокоитесь, сестра ваш подарок с собой перевезла, значит…

Что это значит, он затруднился сообразить, на помощь пришел Заверин:

– …Значит, обид на вас не имела.

– Какие обиды?! Мы в жизни не ссорились!

Тут из комнаты подала голос Евгения-Жанна. На глазах у Заверина она дисциплинированно ничего не трогала, а когда он скрылся, наверняка ощупала все, что вызывало восторг. И диван тоже, поскольку восхитилась им просто до визга, все ходила вокруг него, как коза на привязи, потом и вовсе бухнулась перед ним на коленки и зачем-то заглядывала под диван.

Альберт, присев рядом, спросил:

– Что там?

– А вон.

И Альберт полез было шарить, но Заверин тотчас очутился рядом, первым делом упрекнул:

– Просил же ничего не трогать.

И сам полез шарить под диваном, и выудил находку Жанны – крошечную, как на куклу, невиданную туфельку, бордовую, на маленьком остром каблучке, да еще с пушистым помпоном.

Участковый показал ее Наталье:

– Не знакома обувь?

– Откуда ж?

– Надо думать, что и с другими вещами помочь не сможете, – констатировал Заверин, заворачивая туфлю в газету. Потом зачем-то осмотрел ковер и приказал:

– Покидаем помещение, граждане. Товарищи соседи, позвоню от вас.

– Чего от нас? И тут телефон есть, – начала Евгения-Жанна, но участковый уточнил:

– Я не разрешения спрашиваю, а ставлю в известность, – и, смягчая тон, задушевно попросил: – Не обижайтесь, но еще ваша помощь нужна. Девушка в расстроенных чувствах, ей бы посидеть в тишине, успокоиться. Утешить ее надо, а тут мужики одни, чужие. Какие из нас утешители – грех один. Помогите, Жанночка свет-Ивановна.

И самым элегантным образом припал к ручке. Прошли в квартиру соседей, Евгения-Жанна немедленно уволокла Наталью на кухню и принялась отпаивать чаем. Альберт выставил на тумбочку телефон, Заверин принялся накручивать диск. Денискин, откашлявшись, сказал:

– Капитан Яковлев наказал в любом случае звонить в отделение.

– Да-да. Денис… тьфу, пропасть, Андрюха. Свободен. – И посетовал: – Фамилия у тебя, никак не запомнить.

– Уж какую в детдоме записали – с тем и живу.

– Да, тут уже поздно что-то менять. – Тут на том конце провода ответили, Заверин принялся докладывать обстановку. Закончив, вопросительно глянул на Андрюху: – Ты что, еще здесь?

– Да.

– Не спешишь, что ли?

– Нет.

– Тогда пошли покурим.

У подъезда участковый уселся на скамейку, похлопал по доске:

– Располагайся.

Денискин сел. Заверин глядел вопросительно, Андрюха развел руками:

– Не курю.

– Я тоже вот, почти… Бросаю.

Посидели просто так, без курева. Потом Заверин поинтересовался:

– Кто тебе эта, с косой? Наталья, что ли?

– Никто.

– А чего тебя с ней отправили? Некому было?

Андрей вкратце рассказал обо всех происшествиях с утра. Заверин слушал с интересом, на этот раз, очевидно, искренним. И, как только был упомянут карманник Аркадий Иванович, не просто с лету понял, о ком речь, но и от души восхитился:

– Выходит, грамотно выпас, если он тебя не приметил. А черноглазая тебе как бы в премию.

– Выходит, так, – улыбнулся Денискин.

Прозвучал небрежный вопрос:

– Она откуда взялась, не знаешь?

– С Большой Грузинской, – тут сержант начал подозревать, что во время их первой встречи, когда прозвучала вся эта история, участковый еще спал. И потому просто терпеливо повторил рассказ Натальи.

– Вот, точно, она ж рассказывала, – припомнил Заверин. Помолчав, по-прежнему равнодушно спросил: – Что с замком, на твой взгляд? Что можешь сказать?

– Целый, не взломанный, если и открывался-закрывался, то подходящим ключом, который шел именно к нему. Это не подбор, не отмычка.

– Уверен?

– Чтобы быть уверенным, надо экспертизу проводить, – заметил Денискин, – под микроскопом смотреть. На мой невооруженный взгляд – лишних следов нет.

После некоторого перерыва теперь Андрюха решил кое-что выяснить:

– Вы, надо понимать, хозяйку квартиры хорошо знаете.

Заверин поморщился, как от стрельбы в зубе:

– Не выкай, не в школе. – Потом вроде бы ответил, вроде бы нет: – Как же, мой участок. Должен всех знать.

Тут он смолк, поскольку из подъезда высунул выдающийся нос Альберт, имея при себе небольшой красивый термос.

– Не помешаю?

Заверин в своей двусмысленной манере отозвался:

– Чего ж нет?

– Чайку, – решил Альберт, мельком глянул на свои окна, открыл термос и плеснул в крышечку, и был это явно не чай.

Заверин, вздохнув, выпил. Альберт, наливая еще, спросил:

– Молодой человек?

– Молодому человеку нельзя, – объяснил участковый. Глаза у него раскрылись, подобрели, он стал куда больше похож на доброго дядю Степу, а то до того напоминал больше киношного фашиста, вставшего на путь исправления (но не до конца).

Старшие раздавили еще по чашечке. Потом Альберт достал портсигар, предложил Заверину. Глазастый Андрюха заметил: что там лежали вроде бы сигары, но две из них были не коричневые, а серо-голубые, в радужных разводах, точь-в-точь бумажные «пятерки». Участковый, который по своим собственным словам бросал курить, сурово посетовал:

– Эх, не судьба умереть здоровым, – и взял эти две.

Одну он сунул во внутренний карман, другую – в рот, причем она по дороге, как по волшебству, изменила цвет с серо-голубого на традиционный коричневый. Потом Альберт протянул портсигар и Андрюхе, тот отказался.

Старшие закурили. Выпуская дым, как завесу, Альберт вполголоса и как бы в сторону проговорил:

– Олег, грешен во многом. Но с ней ничего, никогда. То есть абсолютно.

Заверин, ничего не уточняя, не спрашивая, и, главное, не удивляясь, так же тихо ответил:

– Алик, я не тупой, понял, все понял. Ты-то почему так испереживался?

– Так ведь вопросы будут разного рода.

– У кого?

– Ну приедут сейчас, кто там? Следователи, опергруппа.

– С чего ты это взял, дорогой?

– Если с ней что случилось.

– Что с ней могло случиться?

– Мало ли. Теоретически.

Заверин, потянувшись, выставил длиннющие ноги, руки закинул за голову:

– Теоретически можно и с дерьма самогонку гнать, а у нас только факты. Спросят – ответишь. Ты ж случайный человек, здесь даже не прописан, какой с тебя прок?

Альберт покосился в сторону Денискина, тот немедленно принялся считать птичек.

– Вот именно, не прописан, – подтвердил со значением сосед, – ну а спросят: что тут делаю, и давно ли, и не слышал чего?

– Как всегда и скажешь: заскочил тетку навестить.

– А ты подтвердишь?

– Поддакну, само собой, – пообещал участковый, – если ничего лишнего не ляпнешь. Вот если ляпнешь, тут уж извини.

Что услышал холеный Альберт в последних словах – неведомо, но он сник, залебезил и в конце концов попросил:

– Сердца на меня не держи.

– Иди уже, а?

Альберт с термосом скрылся за дверью. «Чай, он всегда к беседе располагает», – решил Андрюха и спросил самым простодушным образом:

– Чего это он?

Заверин пояснил, позевывая:

– А ничего нового, простая московская история. Приехал столицу покорять молодой и красивый, в чемодане, кроме шелковых рубашек и носков, нет ни пса. Только нос и кудри. Но бабки московские стали грамотные – вот Женя который год чувства проверяет, расписываться с ним не спешит. Вот Альбертик и нервничает.

Будь на месте Денискина нормальный сержант-подмосквич, менее опытный и более глупый, то обязательно бы спросил: ну эти личные тайны – это понятно, а вот как участковый допускает, чтобы на его «земле» проживал посторонний непрописанный товарищ? Однако Андрюха, не страдавший слабоумием, помолчал, завязал на память узелок, покивал. Все нужное само в свое время скажется.

Далее случилось довольно забавное происшествие. По проезду между домами пробирался желто-синий «козел», без сирены, но с включенной «люстрой». Переваливаясь, отдуваясь и отфыркиваясь, проследовал мимо двадцать третьего дома.

Заверин, приподняв седалище, махнул рукой, потом, поднявшись, махнул обеими – ему в ответ бибикнули, но «уазик» проехал мимо.

– Это как же понимать? – возмутился участковый. – С ума посходили?!

– Догнать? – деловито спросил Денискин.

– Еще чего, бегать. – Заверин решительно поднялся. – Пошли, звякну еще раз. Устрою там.

– Не надо ничего устраивать, – из-за угла двадцать третьего дома появился капитан Яковлев, в руках пузатый портфель. В точности завуч, поймавший за курением оболтусов-восьмиклассников.

Заверин поделился своим возмущением:

– Здравия желаю, товарищ капитан. Так куда они поперлись, я же ясно сказал…

– Они пусть по своим делам едут, нам пора по своим. Куда тут, на второй этаж?

– Так точно.

– Пойдемте. Что обнаружили?

– Ничего, – угрюмо доложил Заверин.

– Совершенно ничего? – этот вопрос был задан уже Денискину, тот высказался в том смысле, что да, все верно.

Кто его знает, что имеет в виду руководство? Если под «чем-то» считать труп, кровь и прочее, то да, ничего не обнаружили.

И снова поднялись на этаж, и уже Яковлев позвонил в дверь Евгении-Жанны, вежливо извинился и попросил еще раз обоих граждан «постоять», как он выразился. Денискину же предписал «побыть» с Натальей Кузьминичной. Жанна, на поверку оказавшаяся теткой хоть куда, велела перед уходом:

– Чайку попейте. Конфеты, сушки, в буфете малиновое варенье.

Капитан, участковый и соседи ушли, Андрюха, взяв чайник, предложил гражданке Джумайло, но та призналась:

– Не лезет больше.

– Хорошо, тогда я выпью, – решил Денискин, хотя тоже это бабское занятие не жаловал. Конфеты были вкусные, сушки – с маком.

Он уже доедал второй батончик, и лишь тогда Наталья заговорила, неловко, неуверенно улыбаясь:

– А это что, вся группа? Маловато.

– Тут дело не в количестве, а в качестве. Сейчас товарищ капитан опытным взглядом все осмотрит, и все будет ясно.

– Будет ясно, – повторила Наталья, вздохнув, – да я поняла уже. Зря приехала. Так?

По сути, ответить было нечего, Андрюха и не стал.

– Москва – хороший город. Да и сестра будет вам рада, как появится. А между прочим, это ее фото там, над диваном?

– Ее.

– Она очень красивая.

– Да.

Так, не хочет разговаривать девчонка, нечего дальше звуки из себя выдавливать. Андрюха замолчал.

По-хорошему, что с ней вообще тут сидеть? Оставить бы ее, пусть сама посидит, не маленькая. Пойти бы туда, глянуть – может, у пузатого капитана в пузатом портфеле рентген с лабораторией, дунет – плюнет, и тотчас с музыкой распахнется дверь, вплывет красавица Маргарита. И тогда Наталья перестанет рыдать про себя, без слез, с сухими глазами. Денискин одернул себя: «Ну е-мое, и снова распустил нюни. Тебе-то что за дело? Ты, главное, командировочное подпиши, а то шиш что выплатят. И, вообще, чего сидеть тут, уговор был подцепить их Аркадия Иваныча, а дальше сами…»

Глава 5

Тут самое время сделать пояснение.

Сержант Денискин за двадцать один год не приобрел ни тяги к Большому Труду, ни комсомольского задора (хотя билет, конечно, имел). Пришла малява в отделение – отрядить оперуполномоченного, смышленого, с неприметной физиономией. Была описана и необходимость в таком кадре: наблюдение за карманником-рецидивистом, который фото окрестных оперов знал лучше своего собственного интеллигентного рыла.

Другие сотрудники отделения поселка Торфоразработок, люди серьезные и семейные, никакой охоты кататься в Москву не выказали. Тогда начальник Денискина попросил не в службу, а в дружбу поехать, и, само собой, Андрюха не мог ему отказать.

Потому что из всего окружения только товарищ капитан Подшивалов знал, что в сложном пионерском детстве этот вот примерный Андрюша с большим успехом, огоньком и выдумкой шарил по карманам трудящихся.

Ну, конечно, не только на этом основании. Подшивалов по-отечески попросил и немедленно пообещал отпустить Денискина на рыбалку в Астрахань, причем в самый сезон, в сентябре. Андрюха и отправился.

Сказать по правде, Денискину никакого дела не было ни до кого на этом свете. Однако по ходу дела выяснялось, что кому-то все-таки придется работать над тем, чтобы и музыка заиграла, и Малка приперлась домой. Как несправедливо устроено все в этом мире – ничего само собой не получается.

Наталья снова заговорила:

– Я вам признаюсь… Андрей, так?

– Все верно. Подождите, сейчас придут…

– Они и слушать не будут, это я уже поняла. Не стану и говорить. Скажут – выдумки и фантазии. А вы, мне кажется, хороший…

Она засмущалась и решила не раскрывать, что именно ей еще кажется – и совершенно напрасно. Денискин время от времени был не прочь услышать от приятной девушки про себя что-то хорошее.

Наталья достала из порезанной сумчонки сложенную бумажку. Андрюха прочел: «НАТКА ПЕРЕЕЗЖАЮ НОВЫЙ АДРЕС СООБЩУ ЦЕЛУЮ РИТА».

– Срочная телеграмма, отправлена двадцатого апреля. Но адрес, я так понимаю, вам не сообщили.

– Нет. И более вестей не было. И не только… – начала Наталья Кузьминична, но тут вернулись хозяева, за ними зашли милиционеры, спокойный низенький Яковлев и встрепанный длинный Заверин.

– Вот мы во всем и разобрались, – сообщил капитан, обращаясь к Наталье, – и беспокоиться вам не о чем, Наталья Кузьминична. Квартира чисто убрана, пыль совсем свежая, то есть убирались недавно, все видимые вещи, извините, документы, деньги, вещицы драгоценные, все на своих местах…

– Туфля, – глядя в пол, напомнила Наталья.

– Нет, вторую туфельку не нашли. Но первую бережно сохраним до ее возвращения, – пообещал Яковлев, показывая названный предмет, уже завернутый в целлофан.

Денискин неожиданно для себя встрял:

– Мешковина.

– Что? – переспросил Яковлев.

– Мешок, – повторил Андрюха, – на всех припасах мешки на месте, а на вобле дерюги нет.

Замолчал. Непросто, когда на тебя смотрят четыре пары глаз, да еще с такой заботой и сожалением, как на слабенького головкой. Капитан подождал продолжения заявления Денискина, не дождался и завершил сообщение:

– Телевизор вам выключили и даже вот ключи нашли, – он показал связку в кожаном футляре, – Наталья Кузьминична, вам нужно лишь предъявить документ, подтверждающий родство с гражданкой Демидовой…

Та покачала головой, с неприязнью глянув на участкового. Заверин лишь губы скривил: вот, я предупреждал.

– Да, но тогда я, к сожалению, не смогу… – сокрушенно начал капитан, но девушка замотала головой:

– Нет-нет, я тут не останусь.

Капитан, решив закруглить разговор, обратился к понятым:

– Спасибо за помощь, граждане. И извините за беспокойство.

Альберт с чувством завел:

– Всегда, всегда рад помочь. То есть мы с тетушкой…

– Хорошо, вы свободны, остальных попрошу пройти со мной, – пригласил Яковлев, – уладим формальности.

Вернулись в отделение, участковый без слова, без позволения, развернулся и ушел. Яковлев попросил Денискина подождать у своей двери, а гражданку Джумайло – зайти. Разговор с ней длился недолго. Наталья вышла в коридор, глаза на мокром месте, а капитан, в очередной раз повторяя уже сказанное и как бы утешая, толковал:

– …Как только прибудет подтверждение вашего родства с гражданкой Демидовой, и, если она к тому времени не появится, вы напишете заявление, и будет объявлен розыск… понимаете меня?

Та наврала, что понимает, и добавила, прямо приличная девочка-отличница:

– Если считаете, что ничего, то можно и подождать. Я и отпуск за свой счет взяла специально.

– И это очень хорошо, – подхватил капитан, – поскольку как раз понадобится еще раз вас вызвать по поводу кражи.

– Какой? Ах да.

– Вы где остановились? Сообщите, пожалуйста, адрес.

Наталья глупо переспросила:

– Адрес?

– Да, где вы остановились, где вас можно будет найти.

Наталья снова вынырнула из омута своих мыслей:

– Что сделать?

Капитан напомнил:

– Вас опросили, но не исключено, что потребуется что-то уточнить. Назовите, пожалуйста, адрес места, где вы остановились.

– Нигде.

Яковлев был терпелив:

– Хорошо, где вы собирались остановиться?

– У сестры, – тут она всплеснула руками, – нет-нет, что это я! Поеду, поищу. Тут есть гостиница, дом крестьянина…

Тут даже капитан поднял бровь, а дежурный, который стоял неподалеку с какими-то бумагами на подпись, невоспитанно хрюкнул. Наталья взволновалась:

– Что, нет ничего? Тут же ВДНХ, а там гостиницы, я слышала…

– Гостиницы-то на месте, стоят, – утешил Яковлев, – только там нельзя разместиться с улицы, только забронировать, но это надо подавать заявку от предприятия, и заранее.

– А где же в Москве принято ночевать, если негде?

– На Центральном телеграфе, – подсказал дежурный.

Наталья неуверенно спросила:

– Шутите?

– Шутит он, шутит, – утешил Яковлев.

Дежурный же изобразил смущение. Денискин, не выдержав, вмешался:

– Товарищ капитан, разрешите? – и, дождавшись кивка, уцепил Наталью под руку и отвел подальше.

– Послушайте, раз такое дело, так поезжайте ко мне.

О, вот тут она сразу поняла, о чем речь, и немедленно задрала нос:

– Это куда это, к вам?

– Недалеко, – утешил он, – полтора часа на электричке, да на автобусе немного. Отдельная комната, почти все нужное есть… ну под крышей. Роскошная кровать, матрац ватный.

Растерянное выражение на круглом личике сменилось на подозрительное, с ехидцей:

– И небось двое поместятся.

Андрюха отбрил:

– Хоть пятеро, мне лично это неинтересно. Я тут остаюсь, потому что в командировке.

И, так как Наталья Кузьминична продолжала жеманиться и мяться, как тесто, Денискин предложил другой вариант:

– …Ну или на Центральный телеграф или на вокзал. Только имейте в виду, там таких желающих много. И вам без прописки кисло будет, до первого патруля.

Тут Заверин вынырнул из какого-то кабинета, видимо, своего, потому что от него несло свежим одеколоном, а глаза снова были узкие, сонно-спокойные. Услышав разговор, он тотчас вмешался с таким видом, словно имел на это полное право:

– Поезжайте, Наталья Кузьминична.

– То есть?!

– Я за него ручаюсь.

– Вы ж его до сегодня в глаза не видели!

Заверин невозмутимо заявил:

– Бывают такие люди, что сразу ясно: хороший человек.

«Талант у него – говорить правильные вещи, как издеваться», – подумал Андрюха, но вслух спросил, изображая равнодушие:

– Так что?

Наталья решилась:

– Еду.

Андрюха покосился в сторону Яковлева – тот чего-то пытался добиться от дежурного относительно бумаг и на них не смотрел. Тогда Денискин с чистым сердцем обратился к ближайшему старшему по званию:

– Товарищ лейтенант, разрешите отлучиться?

– Надолго? – строго спросил Заверин.

– Гражданку на поезд посажу – и назад.

– Хотите назад? Разрешаю, – и участковый отпустил их вялым начальственным жестом.

Подцепив сумку Натальи, Денискин потащил ее к выходу.

До Лианозово добирались довольно долго, поэтому у Андрюхи было время несколько раз повторить, как найти его дом, подчеркнуть, что садиться именно в первый вагон, потому что от середины состава платформы нет, и придется прыгать на пути. Что надо осторожно идти через переезд, поскольку поезд тут одновременно выскакивает из-за поворота и прет под горку, а вот бояться идти вдоль ручья под мостом узкоколейки не надо, потому что чужие там не ходят. Что его дом, точнее, половина дома, только кажется нежилой, поскольку никак руки не дойдут отмыть стекла, а стучать надо в дверь на другой половине, и три раза – так соседка тетя Настя поймет, что от него, и прочее.

Наталья кивала и кивала, как китайский болванчик, и было ясно, что она ничегошеньки не запоминает. Андрюха потребовал:

– Дай чем записать.

Дуреха принялась снова возиться в порезанной сумке, долго шарила, потом пролепетала:

– Выронила.

– Что, и кошелек?!

– Нет, кошелек я спрятала теперь под тит… – она спохватилась, порозовела: – Цел кошелек. Книжку записную выронила, а вот фломастер есть.

– Давай.

Наталья протянула фломастер, треснутый, повидавший всякие виды, закупоренный погрызенной пробочкой.

– Пишет?

– Не знаю.

Андрюха, вцепившись зубами, открыл пробку, плюнул внутрь, закрыл.

– Теперь будет писать. Руку давай.

Он как-то настроился на то, что ладонь будет иная – рабоче-крестьянская, шершавая, с подсохшими мозолями, с не до конца прорезанными пальцами, как в перепонках. А ручка у гражданки Джумайло оказалась хорошенькая, мягкая, в ямочках, с заостренными пальчиками. И ноготки на удивление аккуратные, отливающие розовым цветом.

«Так, ближе к делу». – И Денискин прямо по этой мягкой ладошке начертил путеводитель, давая пояснения по ходу.

Когда он почти закончил, на то место, где был написан номер его дома, плюхнулась огромная слеза. Почему-то эта каплища, упавшая на чужую, хотя и милую руку, прожгла Андрюхино сердце, точно едкая кислота. И он, пользуясь тем, что толчея и все равно друг об друга все трутся, обнял девчонку:

– Чего расквасилась? Не реви.

Она, конечно же, с облегчением разревелась, хорошо еще, тихо и пристойно. Андрюха, плюнув на приличия, шептал и шептал ей в розовое ухо все утешающее, что приходило в голову. Наверное, получалось нудно и неубедительно, поскольку Наталья, потеряв терпение, стукнула его кулачком в грудь:

– Никогда она меня так не называла, понял?

– Ты о чем?

– О телеграмме! Никогда она меня Наткой не называла! И подписалась бы Малкой, так всегда было…

Какая-то гражданка за Натальиной спиной возмутилась:

– Молодые люди, имейте совесть! Ссорьтесь в более просторном месте.

– Прощения просим, – поспешил извиниться Денискин.

Наталья стихла, шмыгая носом, уткнулась ему в ковбойку, и то ли успокоилась, то ли заснула стоя, только в таком положении и сопела до самой нужной остановки.

Андрюха купил ей билет и, пока стояли на платформе, ожидая электрички, наставлял:

– Не раскисай. Скоро будут новости, я тебя сам найду.

Уже влезши в электричку, приняв от него большую сумку, гражданка Джумайло спросила:

– Точно найдешь?

– Найду. И тебя, и Малку твою, – пообещал Андрюха прежде, чем сообразил, что снова нарушил директиву капитана Яковлева.

– А когда скоро? У меня отпуск за свой счет.

Но, по счастью, электричка уже отваливала. Денискин помахал рукой.

Красные фонари уже скрылись из вида, а он все ругал себя: «Растяпа, фантазер. Скоро! Где и кого искать? Восемь миллионов, не считая приезжих…»

Андрюха укладывал в голове все увиденное и услышанное. И чем дольше думал, тем с еще большим отчаянием понимал, что плохи дела: история, которая лично его не касалась, затягивала все больше.

Оперативный опыт у Денискина имелся, и довольно-таки богатый. Штат отделения был невелик, так что не раз приходилось и осматривать места происшествий, и трупы изучать, и далеко не всегда целые. И все-таки ни разу не приходилось сталкиваться с тем, чтобы никто ничего не видел, не слышал, следов не было – а злодеяние случилось.

«Ну тапок, ну мешка нет – что с того? – соображал Андрюха, ощущая, что снова накатывает дремота. – Раз преступление, то должны быть кровища, беспорядок, что-то подтибрено. Вот и капитан сказал: все на месте, и в доме порядок, и замок не взломан».

И все-таки некстати свезло ему с гадом-карманником в первый же день. Но если сам капитан ходит на осмотр, то, стало быть, народу не хватает в отделении, так что можно вызваться поработать до конца командировки. Может, все дело с Малкой этой выеденного яйца не стоит. Может, Наталья и не все сказала. Умолчала же сперва про телеграмму? Допустим, поссорились из-за пустяка, сестрица надулась, потому и адреса не оставила, а Наталья стесняется признаться. Жители маленьких городов не особо-то про личные дела болтают, да и кому какое дело, кроме врача, участкового или прокурора.

Тогда все встает на свои места, и легко понять, почему старшая сестра не отвечала младшей и не сообщила о свадьбе. В конце концов, они были дружны в детстве, а с тех пор могло многое измениться.

Это, конечно, не объясняет путаницы с именами. Как бы они ни рассорились, не станет же старшая нарочно употреблять прозвища, которые никогда не использовала?

Но все эти детальки такая малость по сравнению с тем, что в квартире чисто, следов беспорядка, пятен крови, оторванных рук-ног и трупов не наблюдается.

«Да, но уйти из дома, не выключив телевизор? – напомнил себе Андрюха. – Хотя тут тоже надо кого-то умного спросить. Говорят, есть телевизоры, которые сами включаются и выключаются. Может, эта штука в пакете работает как часовой механизм, кнопок-то больше, чем на калькуляторе…»

Размышляя о том и сем, а в общем – ни о чем, и не придя ни к какому выводу, Денискин вернулся в отделение. И снова ему первым попался Заверин, который с кривой миной на костистой физии курил у подъезда Альбертову сигару, спросил с фирменной двусмысленностью:

– Посадил?

– Посадил, – весело подтвердил Андрюха.

– Ну и правильно. Пошли, покормлю.

– Да спасибо, не надо.

– Не ломайся, небось весь день не жрамши.

В кабинете Заверин выставил на стол консервы, извлеченные из сейфа, нарезал на доске полбатона. Денискин, решив, что церемониться незачем, соорудил себе два бутерброда. Участковый пододвинул стакан с чаем и щербатую сахарницу.

– А ты что? – жуя, спросил Андрюха.

Радушного хозяина передернуло:

– Да ну на… – И он развернул «Советский спорт».

Андрюха, заморив червячка, почувствовал себя намного лучше, и все уже представлялось в более выгодном, приятном свете. Даже Заверин. А что, симпатичный мужик, спокойный, разумный. Сидит себе, никого не трогает.

Заверин вдруг спросил, да еще самым серьезным тоном:

– Сержант, ты знаешь, ведь в сборной регби ЮАР «Спрингбокс» сплошные белые.

Андрюха вхолостую пожевал воздух, опомнился, спросил:

– А какие должны быть?

– Темень ты торфяная. ЮАР – это где?

– Вроде Африка.

– В Африке кто живет?

– Негры?

– Во-о-от, а в сборной по регби – одни ненегры, – и Заверин завершил политинформацию цитатой из статьи: – И прогрессивная общественность Новой Зеландии возмущается, требуя не пущать фальшивых негров в страну.

До Денискина дошла суть трагедии:

– Это ты типа про уродливые гримасы апартеида.

– Точно, – участковый сложил газету, – ведь у них не то, что у нас, мы всем рады, примем, как родных. И кстати, о родных. Проводил Джу… прости-оссподи, майлу?

– Ага.

– Что же, к себе на квартиру пристроил?

– Ну да, пока.

– Смотри, они такие, потом не выставишь.

– Да у меня там не засидишься.

– А ты, стало быть, у нас останешься?

– Я еще не…

– Ну и очень хорошо, – туманно похвалил участковый. – А девица-то ничего. Ну исключая фамилию. Даже чудно́.

До чесотки было интересно, что его удивляет, поскольку Андрюха уже понял: конкретно этого товарища нельзя недооценивать, этот поднял работу с населением на высоту, проще говоря, знает все про всех и даже больше. Главное – не спугнуть.

Денискин снова не стал спешить с расспросами, скорее всего, само выудится, что покрупнее.

В кабинет заглянул Яковлев:

– Денискин, вы не уехали?

– Так командировка не отмечена.

Капитан протянул руку:

– Давайте, отмечу.

Денискин нашелся:

– А что, если завтра?

– Что ж, можно и завтра, – Яковлев глянул на часы, – только ночевать-то вы где собираетесь? Куда вас девать?

Денискин пояснил очевидное:

– Так я не девица, куда-нибудь да денусь.

Капитан обратился к участковому:

– Олег Владимирович, позвоните в общежитие, пусть найдут койко-место на ночь.

Заверин тотчас отказался:

– И звонить не стану, пошлют сразу. Там в три смены спят, по очереди.

Потом почти без паузы добавил:

– …А если сержант не против, то можно ко мне. У меня площадь свободна.

– Я не против, – тотчас заявил Денискин.

Яковлев порадовался, хотя с прохладцей:

– Хорошо, решился вопрос сам собой. Тогда так: завтра с утра я в отлучке, часам к одиннадцати надеюсь вернуться, тогда и командировку вам подпишу. Все доступно?

– Так точно.

– Добро. Товарищ Заверин, зайдите.

…Яковлев запер дверь, скинул с телефона трубку, молча указал на стул. Заверин выставил ногу вперед, не шелохнулся.

– Пешком постою.

– Что, предпочитаешь помирать стоя, как старый дуб? – съязвил капитан.

– Лучше стоя, чем на коленях, – огрызнулся участковый.

– Ну и стой, как дурак, а я находился, – Яковлев сел, растирая колено, – стреляет. Вот врачи говорят: ходить надо, вес растет, нагрузка на суставы, а как я ходить должен, если постоянно ноет… У тебя как?

– У меня не ноет. Терпимо.

– И тебе бы надо в госпиталь. Можно хоть завтра.

– Не надо.

– Пора ведь. Обследоваться надо регулярно.

– По плану через месяц.

– Заранее даже лучше.

– Васильич, в чем дело? Куда ты меня пытаешься сплавить? Зачем?

Яковлев проигнорировал вопрос, задал свой:

– Где жена?

– Чья?

– Не моя же, твоя. Юлия.

– Ушла.

– То есть как это?

– Ну как-как, собрала вещи и ушла. Уехала к мамаше.

– Но ведь должны быть какие-то причины.

– Причины те же, ничего нового. Пью, болею, копейки в дом ношу.

– …И вечно на поквартирных обходах, – дополнил Яковлев.

– Служба такая. Положено.

– Положено, как же. Ну так, если положено: как давно видел Демидову?

– Это к чему вопрос?

– Отвечай.

– Отвечаю: не помню.

– Не помнишь.

– Да, не помню. Сигналов по этому адресу не поступало.

Заверин сбился со спокойного тона, зло спросил:

– В чем смысл этих расспросов? Ты что, думаешь, что я ее куда-то дел и сам опергруппу попытался вызвать?

– Олег.

– Все же в порядочке! Сам капитан Васильич не поленился, притащился, лично все осмотрел, распорядился опергруппу не дергать по пустякам, детальный осмотр ни к чему, сестра – малолетняя дуреха, на ровном месте сепетит[3]…

– Олег!

– Надо ж о коллективе подумать: конец квартала, показатели – швах, без премий останемся!

– Оле-е-ег.

– Трупов нет, в квартире порядок, все на месте – вещи, ценности, чемоданы…

– Послушай…

– И не все на месте! Покрывало с дивана исчезло, дефицитное, в него втроем завернуться можно было, цена ему – больше ста рублей!

– Заверин.

– Да пес с ними, с покрывалами. Вся палитра – косметика на месте, ни синь-пороха не тронуто. Это у нее-то! Она мусор, не накрасившись, не выносит.

Яковлев вздохнул:

– Это все тебе виднее. Ну, так когда в последний раз виделись?

– А, вот уже и «виделись».

– Не цепляйся к словам. Стыдно, не баба.

– Хорошо. Давно. И видел давно, и виделись давно.

– Интересно у тебя. Жена ушла недавно, а виделись давно…

Заверин, скрежеща зубами, проговорил:

– Я же описал причины, ярко и красочно: алкоголик, больной, получка мизер, не сошлись характерами… еще что тебе? Или мало?

– Хватит.

Заверин, специалист по двойным смыслам, все правильно расслышал и замолчал. Яковлев снова начал, голос его звучал по-дружески, в любом случае спокойно:

– Олег, а ведь когда тебя с Петровки гнали, ты не так говорил. Ты же скулил, Олег, ты чуть не на коленях упрашивал до пенсии тебя дотянуть.

Участковый, обмякнув, опустился на стул, потирая грудь под левой подмышкой:

– Я и сейчас прошу. Выпрут меня из органов – куда я денусь? Как говорится, копать не могу, просить стыжусь…

– …И потому добываешь друзей богатством неправедным.

– Юра, ну это-то к чему?

– К тому, Олег, что снова сигналы на тебя поступают. Проживание непрописанных, появление в нетрезвом виде, намеки на какие-то «подарки».

– Давай бумагу, ручку, напишу.

– Что напишешь-то?

– Ты ж на рапорт изнамекался, нет?

– Да на кой ляд мне твой рапорт, Олег? – спросил Яковлев. – И не намекаю, а говорю прямо: желаешь до пенсии дотянуть – так дотянешь. Это при условии, что я на должности останусь и если ты сам мне препятствовать не будешь. Понятно излагаю?

– Вот сейчас кристально ясно. А то ходишь вокруг да около.

Капитан объяснил:

– Так ведь работа у меня такая, что словечка в простоте нельзя сказать. Лавировать приходится, ибо с одной стороны руководство, с другой – контуженный алкоголик, но друг.

– Это ты про меня.

– Про тебя. И друг мне сцены закатывает, и население на него кляузы строчит, а сверху требуют социалистической законности, и чтобы ни морды непрописанной не было на участке. А ведь у меня, в отличие от тебя, семья, сыновья, дочь.

– Анкета чистая.

– Еще какая. В отличие от тебя, ни понижений, ни выговоров. Игорю в Львовское военно-политическое поступать, Валька в Ленинградский спортивный краснознаменный, на физкультуру.

– Чего вдруг?

– Восемнадцать лет, травмы, завязывать с хоккеем пора. И везде нужна чистота и непорочность – не столько своя, сколько родителей. И у родителей поневоле гибкость хребта нарабатывается. Как мне в таком месиве проявлять принципиальность и суровую прямоту – совершенно не понимаю.

– Юра, ты на меня не злись, а пойми: человек пропал, всем это очевидно, а ты девчонке мозги пудришь, да еще при парне с периферии.

– Между прочим, все в рамках законности. Будет заявление от родственников – вот тогда будет решаться вопрос о розыске на нашем уровне и выше, на всесоюзном…

Заверин прервал капитана:

– А если бы твоя Галка не вернулась с работы, или Лидочка из школы, ты бы ждал? Да через час уже весь главк бы на ушах стоял. Ты же коммунист, Юра.

– Довольно демагогии, – капитан резко поднялся, охнул, схватился за ногу. Заверин подался вперед, чтобы помочь, но Яковлев остановил, выставив ладонь. Глядя в сторону, подвел итоги:

– Сосредоточьтесь на работе с населением и уделите особое внимание нарушению паспортного режима.

– Есть. Разрешите идти?

– Нет. Приказываю: с настоящего момента и далее обо всем, что касается гражданки Демидовой, информировать исключительно в официальном порядке уполномоченных лиц. Доступно?

– Так точно.

– Выполнять.

Заверин вышел, подчеркнуто осторожно закрыв дверь.

Остывая, какое-то время постоял в коридоре, рассматривая объявления о путевках, какие-то поздравления, стенгазету-«молнию», посвященную отдельно взятым вечно сонным участковым. По этому вопросу кто-то талантливо изобразил целый комикс из художественно исполненных кадров. В каждом из них имела место быть фигура, спящая, лежа на столе, по ту сторону стола то заливалась слезами трогательная старушка с суровым котом под мышкой, то интеллигент в очках вздевал к высшей справедливости тонкие руки, то мамаша требовала воздействия на трудного ребенка.

«Каждая свинья себя Бидструпом[4] мнит, прям как взрослая. Нет, так-то ничего, похоже получилось» – эта глупая мысль успокоила, Заверин вернулся к себе в кабинет и выяснил, что свято место пусто не бывает. На его личном столе почивал сержант Денискин.

Олег, устроившись на стуле для посетителей, сделал несколько звонков, переговорил вполголоса с тем, с другим и решил, что рабочий день на сегодня можно считать оконченным. Он потормошил нового знакомого:

– Э-эй, Денис… Андрюха, Андрюха, помню. Бери шинель, пошли домой.

Сержант с торфяных разработок вскочил, забыв открыть глаза. Заверин похвалил:

– Резкий какой. А ты что это, налегке? Где твой багаж?

Тот шлепнул по лбу:

– Елки, совсем забыл. Оставил в камере хранения, на Савеловском. Сейчас сгонять… – сказал он и душераздирающе зевнул.

– Брось, на сегодня-завтра найду тебе пижаму. А завтра с утра начальство все равно в отъезде, вот и заберешь. Айда домой.

И, бросив дежурному: «До завтра», ушел сам и увел младшего по званию.

Участковый квартировал неподалеку, на первом этаже в одной из пятиэтажек в шеренге домов вдоль сквера. Только эта была с изысками: на фронтоне у нее была выложена нехитрая мозаика: фигура в санях, погоняющая оленей, на фоне северного сияния.

– Заходи, – пригласил хозяин.

В таких пятиэтажках Андрюхе бывать приходилось, они ему нравились – все под рукой, сделал шаг в дверь, и вот уже гостиная, она же спальня. Если вдруг ногу сломаешь, никаких проблем с передвижением не будет.

Заверинская квартира не Маргаритина, конечно, скромнее, но тоже ничего, славная. В ней ощущалось присутствие второй половины противоположного пола, хотя не убирались тут уже давно, и в воздухе витали ароматы, присущие сугубо мужскому запою. Хозяин, разуваясь, распоряжался:

– Я покумекаю насчет спальных мест, а ты метнись-ка за харчами. Холодильник пустой, я гостей не ждал.

– Не вопрос. Куда тут?

Олег стал ориентировать на местности:

– Если хочешь горячего хлеба, то сходи на завод, это вверх по скверу, на запах сдобы – не промахнешься.

– Хорошо.

– А продмаг – вниз по скверу, выйдешь на проезд, и шуруй по правой стороне, недалеко, и остановки не будет. – Хозяин поднял палец: – Да, и самое главное!

– Да-да?

– Отпускают на втором этаже.

– Так поздно уже.

– А ты исхитрись. Вот тебе сумка, авоська, газеты и вот, – Заверин протянул красненькую.

– Да не надо, – начал было Денискин, но участковый поторопил:

– Меньше слов – больше харчей. Шуруй.

Андрюха отсутствовал довольно долго. К этому времени в квартире воцарилась пусть не стерильность, но вполне терпимая санитарная обстановка. Заверин поворчал лишь для порядка:

– Тебя только за смертью посылать… Что, что-то есть кроме кабачковой икры, соли и спичек? – Олег поднял палец. – Так, а главное?

– Изыскал! – успокоил Андрюха, показывая две бутылки по ноль-семь, заботливо завернутые в газеты. – У вас отзывчивые продавщицы… И еще вот.

Он принялся выгружать добычу. Улов был неплох: свежий батон, незеленая картошка, невялая морковь, непроросший лук, вполне себе свекла и помидоры, отменная синяя курица, сыр со свежими циферками, стакан со сметаной и прочее.

Оценив добычу, Олег изобразил бурные аплодисменты с вставанием:

– Откуда столько всего достал, да еще в конце дня?

– Я ж говорю – отзывчивые. Попросил как следует.

Заверин, выдавая ему треники и прочее, назидательно предупредил:

– Смотри, осторожнее. Они тут только кажутся овечками, а на деле – волки хищные – хоба, и ты уже муж.

Андрюха, кивая, с сомнением рассматривал выданное «обмундирование». Олег успокоил:

– Не дрейфь, все свежее, просто неглаженное.

– Я опасаюсь, длинновато…

– Длинно – не коротко, – успокоил хозяин, – подвернешь. Слазай под душ, на твое счастье, воду пока не отключили.

– Какую не отключили? – попытался уточнить Андрюха.

– Горячую, какую ж еще.

– Это мне все равно, я привык вообще водой из колодца мыться.

– Хорошая привычка, здоровая… На, вытирайся, – Заверин протянул полотенце. Затем, сочтя долг гостеприимства исполненным, откупорил бутылку «Жигулевского».

Андрюха отмылся до скрипа в крошечной, но настоящей ванной, под постоянно текущей горячей водой, и взбодрился до такой степени, что немедленно приготовил щи, нарезал салат, наварил макарон и натер сыру. Глядя, как стол постепенно начинает ломиться от яств, Олег только хмыкал и откупоривал новое пиво.

Потом хлебали, обжигаясь, щи со сметаной, поедали макароны с сыром и, для равновесия – полезный салат. Перемежали горячее терапевтическими дозами ледяной водки.

Улучив момент, по его мнению, подходящий, Андрюха поинтересовался:

– Так что там в итоге, с ЮАР и апартеидом?

Олег, промокая на лбу выступившую от сытости испарину, успокоил:

– Все стабильно. Они загнивают, дети – недоедают. Так, а что вспомнил-то, в связи с чем?

Не успел Андрюха ответить, сам и продолжил:

– А, понял, понял. Будущей свояченицей интересуешься.

– Свояченица – это кто?

– Тундра ты торфяная. Это сестра жены.

– Ну так сразу… ни к чему. Просто интересно.

– Что именно тебе интересно?

– В порядке обмена опытом.

– Само собой.

– Почему группу не стали вызывать?

– Что за группу?

– Следственную. Экспертов. Все-таки серьезное дело.

Якобы некурящий Заверин выбил из пачки «Яву», чиркнул спичкой.

– Ты в чем дело-то видишь?

– Как это? – удивился Денискин. – От человека на работе ни слуху ни духу десять дней, с единственной родственницей не общается, соседи не видели. Обычно в таких ситуациях…

Олег прервал:

– Труп есть?

– Нет, но…

– Есть труп или нет? Мясо, кровь, следы борьбы? Остроухие соседи, один из которых музыкант, они слышали предсмертные крики, хрипы, прочее?

Андрюха понял, что сошлись все нужные звезды и разговор будет. То ли концентрация спиртного достигла нужного показателя, то ли Олег Заверин для себя решил, что с ним можно разговаривать свободно. В любом случае участковый, покачиваясь на табурете, изложил суть дела кратко и откровенно:

– На носу конец квартала. Со статистикой у нас, как всегда, то есть беда. Стало быть, снова без премий. Яковлев умница, но стул под ним уже шатается, так что каждая палка в плане может оказаться колом в могиле. Ясно – нет?

– Но все-таки Демидова…

Олег, глотнувший пива, вдруг прыснул так, что пена из ноздрей пошла. Откашливаясь, отфыркиваясь, попросил:

– Погоди, дай оторжаться. Нет, не могу.

Он сбегал в ванну, вернулся умытый:

– То-то она мудрила постоянно насчет девичьей фамилии.

– А, так ты эту Демидову и до замужества знал, – добродушно констатировал Андрюха, чуть не позевывая.

Заверин тотчас отрекся:

– Это еще с чего взял? Нет, не знал. Видел, что паспорт новый, ну и вообще… да просто, разобрало, – признался он, – ну честно. Джумайло, надо ж.

Тут он взял себя в руки, стал серьезен (по мере возможности):

– Демидова в силу своего занятия такая особа, что в любой момент может исчезнуть из дома. А потом и появиться в любой же момент.

– Это что, у вас библиотекари так работают? – уточнил Андрюха. – Что ж тогда на работе гонят, что не видят ее который день?

– Так это на какой работе – на официальной, для справки.

– Что, еще одна есть?

– Ну в кого он такой непонятливый? – посетовал участковый. – Есть, – подтвердил Заверин, – есть и вторая. Там и заработано все, что в квартире видел.

– И что за работа? – улыбаясь, спросил Андрюха. – Я бы не отказался.

– Ты не подойдешь.

– Это почему ж?

– По антропометрическим данным, – с самой серьезной миной сообщил участковый, – ты тощий, где не надо, и вообще…

– Ладно тебе. Что за работа?

– Лет тебе сколько?

– Двадцать два. Будет.

Олег с укором заметил:

– Ты большой уж мальчонка, мог бы и сам сообразить.

Андрюха сообразил, но переспросил с долей недоверия:

– Да брось ты. Неужто эта?

– Еще какая, – весьма компетентно подтвердил Олег.

– А так и не скажешь. Разве они такие бывают?

– Какие – «такие»?

– Ну… – Андрюха изобразил руками нечто распрекрасное.

Заверин, отсмеявшись, решил подчеркнуть важный момент:

– Усваивай пока информацию и имей в виду, что лично я тебе ничего не говорил. И для всех… то есть абсолютно для всех, понял?

Андрюха кивнул.

– …Будь то Юрий Васильевич Яковлев или даже сам товарищ Щёлоков, гражданка Демидова – библиотекарь четвертого разряда библиотеки имени М. А. Светлова. Усек?

– Так-то усек, только с чего меня-то спрашивать станут? Я сегодня есть, а завтра нет.

– Мечтай больше, – почему-то сказал Заверин и разлил еще по одной.

Олег порядком набрался, но держался молодцом, а вот Денискин начал понимать, что против этого титана граненого стакана слабоват. Андрюха порядком осовел, да и день был такой длинный, тяжелый. Чуя, что вот-вот сам заснет, Денискин героически кинул камушек в сонный омут:

– А вот все равно не верится.

Не такой уж сонный оказался омут, забурлил, забулькал, возмущение начало подниматься из тины и ряски. Иными словами, участковый, обиженный недоверием, дернул карандаш, прикованный шнурком к телефону, оторвал и его, и кусок листа из какого-то блокнота:

– Ну ты, недоверчивый! Сюда смотри: лимита, библиотекарша, какой у нее оклад, пусть и в Светловке?

– Да мне почем знать?

– А что хорохоришься, не верит он. – Заверин принялся черкать по бумаге. – Так, ну оклад, надбавка за высшее образование, знание иностранного языка…

Андрюха мудро молчал, благоговейно внимая. Ничего себе, глубоко знает свое население товарищ участковый. Вот уж точно – пей, да дело разумей. А тот все творил, изрыгая ругательства тогда, когда бумага рвалась, и наконец сунул Денискину под нос исписанный убористым почерком клочок бумаги.

– И что из этого следует? – осторожно спросил Андрюха.

Тогда Олег жирно все перечеркнул и выдал результат устно:

– Не-воз-мож-но! Совершенно невозможно выстроить такой быт на зарплату библиотекаря.

– Не спорю, – сообщил Денискин, но это замечание, полное смирения, вновь почему-то вызвало недовольство.

– А ремонт?! Ремонт, я тебя спрашиваю, ЖЭК ей организовал? Вся сантехника новая, потолки, полы…

Андрюха напомнил:

– Она замужем. Красивая женщина. Я и рассудил: видать, богатство со стороны мужа. Научный работник или выездной в загранку.

Заверин расхохотался. Откашлявшись, вытерев слезы, приказал:

– Быстро назвал мне три мужские вещи, увиденные в квартире Демидовой.

Андрей смутился:

– Да я не присматривался.

– Не присматривался, ага! Мешок из-под воблы вслепую разглядел, а? Да и что присматриваться, это ж сразу видно: одна живет или с мужем. Тапки, расчески, пальцы на зеркале, стульчак поднятый…

– А я там не был, – улыбнувшись, заметил Денискин.

– О, кстати. – Олег ушел в уборную.

Андрюха решил, что пора вымыть посуду, а то сейчас отрубятся, а наутро свинство будет. И приступил к выполнению намеченного, размышляя мимоходом о том, как там, вообще, гражданка Джумайло-младшая, все ли путем, как устроилась, а, главное, вспоминает ли с благодарностью?