Дикая роза
Глава 1
Гостиная дома номер 8, на Найтмер-стрит, была заполнена алыми розами. Бутоны, цвета крови, были буквально везде. Каждый цветок, казалось лежал хаотично, но в этом хаосе был свой некий порядок. На бархатной обивке дивана и кресел были изображены розы, но не такого яркого цвета как живые и от этого сильно контрастировали на их фоне. Создавая ощущение конфликта за внимание зрителя. Но как бы люди не старались воссоздать в искусстве красоту жизни, она никогда не будет выглядеть столь прекрасной и красочной, чем в своём естественном проявлении.
Аромат, заполнивший комнату, можно было ощутить сладким привкусом на языке, от которого начинало мутить и кружить голову. Он будто обволакивал незримой дымкой всякого, кто оказывался в его власти.
Всё здесь было прекрасно. Цветы, аромат, шелковые подушки усыпанные лепестками, камин, хрустальная люстра, на которой не найти ни одной пылинки. Лунный свет мягко струившийся сквозь занавески… Всё, за исключением мёртвой девушки прямо по центру комнаты.
Она лежала на подушке из самых крупных бутонов, с особым усердием отобранных специально для неё. Это была уже не та прекрасная дева, которой она являлась при жизни. Взору представало просто тело, начавшее свой естественный процесс разложения и ему было глубоко плевать на все убранства, что наполняли комнату. Да, следы былой красоты ещё сохранились, но местами уже зияли дыры, пошло обнажая белесые кости.
Лицо неумолимо стремилось избавиться от всякого намёка на прежний облик своей владелицы. Вместо курносого носа, был чёрный провал. Скудные клочки кожи то тут, то там обтягивали череп. А зубы, выглядывающие сквозь щели в щеках, создавали иллюзию зловещей улыбки. И лишь глаза ещё более менее сохраняли свой облик. Они скромно покоились под мумифицированными веками. Оно и к лучшему, так как цвет свой они утратили ещё в момент смерти своей хозяйки. С последним выдохом из глаз ушёл блеск, оставив на его месте ледяную мерзлоту. Мутные стекляшки вместо когда-то задорных и таких живых глаз.
Волосы не отличались такой скромностью и не скрывали своего уродства. Местами уже облезшие и оголявшие череп, безжизненно струились к плечам и больше походили на отдельное ужасное создание, нежели часть тела. Даже фата не смогла скрыть или как-то приукрасить данную картину.
Руки ее покоились на животе. Одна ладонь накрывала вторую. Но это были так же не те прекрасные ручки с пухленькими пальчиками, которые совсем недавно украшало около дюжины колец. Хозяйка этих пальчиков страсть как любила всякого рода украшения на руках. Разноцветные камни, самые чистые металлы сверкали на них. Даже перчатки самых искусных мастеров. Но сейчас они не имели никакого сходства с прежними ручками, а больше походили на чёрные и сухие ветки в конце осени, на которые по чьему-то капризу были натянуты белые кружевные митенки да пара колец.
Одета красавица была в подвенечный наряд. Свадебное платье, некогда белоснежное, было прекрасно, и подбиралось с особым трепетом и любовью, но к сожалению уже после смерти. Оно не успело проводить свою хозяйку к алтарю, оставаясь покоится на ее безжизненных костях. Оно не было сшито из дорогих тканей или украшено большим количеством кружев. Простое, но изящное и подчеркивающее когда-то стройный стан. Но за время, проведенное под землей, даже столь прекрасный наряд пришёл в плачевное состояние, а ко всему усугубляли и прилипшие комья ещё влажной кладбищенской земли. Тот, кто доставал тело девушки из могилы, не очень уж заботился избавиться от грязи с одежды. Да и в целом чистота мало его волновала сейчас. Главной задачей было доставить тело девушки в этот дом, в эту комнату с минимальными повреждениями.
Виновником всего происходящего, был хозяин дома. Молодой мужчина хаотично двигался по комнате, имитируя движения вальса. Одной рукой придерживал призрачную партнершу за талию, другой держал её воображаемую руку, которую то поднимал резким взмахом, то так же резко опускал. По технике танца было видно, что мужчина не один год учил и практиковал этот навык. Модный франт, завсегдатай балов и званых обедов. Многим молодым особам вскружил он голову, вальсируя под живой оркестр на вечерах. Именно благодаря этому умению и своей безупречной харизме, юноша был вхож в любой дом. Будь то мелкий чиновник или сам губернатор города.
Но сейчас не все было безупречно в его танце. Ноги беспощадно подводили. Спотыкаясь о стебли цветов, заставляли заваливаться то на один бок, то следом на другой. Несмотря на это, нужно отдать должное танцору, ибо ни разу он не упал. Даже в моменты, когда земля будто исчезала из-под ног.
Его, некогда прекрасные каштановые локоны, безобразно сбились в засаленные пряди, так стремящиеся обрушится на лицо. Будто они никогда не видели мыла и расчёски. Юноша лишь временами смахивал их в сторону нервным движением головы. Что позволяло лишь на время избавится от них.
Кожа его была болезненно бледна, глаза, казалось, заполняли расширенные зрачки и ободок небесно-голубой радужки практически был скрыт. Недельная щетина вносила свою долю в образ безумия и запустения. Губы обветренные и потрескавшиеся, покрывали струпья, а в уголках зеленоватого цвета кожа, сплошь в небольших язвах. Что не мешало мужчине растягивать рот в широкой улыбке.
Лишь одежда была на нем чистой, скрупулезно выглаженной и соответствовала последнему слову моды. Белоснежная, накрахмаленная почти до хруста рубашка с кружевной вставкой, приоткрывала мужественную грудь без единого волоска, а чёрные брюки эстетично обтягивали стройные ноги. Наряд крайне гармонично сочетался со всем происходящим в комнате и в нем мужчина был похож на жениха для своей мертвой невесты.
– О, моя прекрасная Роза. Теперь никто нас не сможет разлучить. – Бормотал он себе под нос сопровождая это еще и взмахами рук, имитируя дирижера . – И впереди нас ждёт вечность.
Лишь стоило приблизиться к телу, мужчина начинал напевать под свой мотив слова из стихотворения одного известного поэта.
– But he spoke to re-assure me,
And he kissed my pallid brow,
While a reverie came o′er me,
And to the church-yard bore me,
And I sighed to him before me,
Thinking him dead D′Elormie,
“Oh, I am happy now!”
Звон часов на башни с центральной площади нарушил идиллию. Жених замер, отсчитывая удары загибанием пальцев, а цифры проговаривал еле слышно, одними губами. И стоило отсчитать 12 ударов, улыбка заиграла на его лице ещё сильнее. Передавая все безумие, что творилось в его голове. Глаза же с благоговением были закрыты.
– Ну вот и настал тот час. Тот самый долгожданный час, любовь моя. Все приготовления были совершены, как ты и просила. И в эту чудесную ночь, когда полная луна на небе светит будто солнце, мы сольемся в единое целое.
Покачиваясь словно маятник, он направился к дубовому столу, что стоял у центрального окна. После боя часов мужчина будто преобразился. В нем появилась некая осознанность и ясность ума. Плавным и осознанным движением подхватил катушку шелковых ниток, ножницы для шитья и иглу для сшивания кожных изделий. Лишь на краткий миг устремил он свой взор на небосвод, который словно манил.
– Луна сегодня прекрасна, не находишь? – мечтательно рассматривал он лик небесного тела, что плыл по черным сводам небосклона, и понизив голос до шепота, проговорил. – Но ты, моя Роза, ещё прекрасней и нежней. Никто не может сравниться с твоим светлым ликом, даже коварная разлучница луна.
С улыбкой перевел свой взор он на труп и стал рассматривать. Взгляд безумца словно изучал её от макушки до кончиков пальцев. Смотрел и не видел всего уродства, а лишь с трепетом и желанием любовался своей невестой. Пальцами скользнув по губам, продолжил свой монолог:
– А твой голос, словно трель соловья. Даже после смерти ты продолжаешь петь мне эти чудесные и прекрасные песни. Каждую ночь, стоило часам на этой ужасной башне пробить двенадцать ты начинала и кончала как только первые петухи начинали приветствовать восход солнца. Ты пела одни и те же песни. Как когда-то под сводами церкви. Местный хор опустел без тебя, моя птичка. – на лице его промелькнули нотки брезгливости и презрения от одних только воспоминаний – Этим старикам и уродинам далеко до твоего ангельского голоска. – но после встрепенувшись, мужчина продолжил уже улыбаясь, без какого-либо намека на прежние эмоции. – А помнишь ту ночь у пруда? Я же был тогда еще так глуп и нетерпелив. Ох, как же я был глуп в ту ночь. Поддался мимолетному желанию. Оно полностью овладело моим телом и разумом. Но и ты пойми меня. Твои губы были так сладки и нежны. А как ты смотрела на меня! Сколько трепета и доверчивости было в твоих глазах. Стоило не малых усилий, чтобы сдерживаться рядом с тобой даже минуту. Мне хотелось обладать тобой! Хотелось, чтобы ты была только моя и больше ничья. А ты все знала. Ты всегда все знала.
И вот уже воспряв, мужчина вспомнил о своих делах. Быстрыми и ровными шагами приблизился к возлюбленной, будто и не было того безумного и шаткого танца.
– Но у нас нет времени для мечтаний. Ты права, надо действовать. Сейчас или никогда. Я докажу тебе, что мои чувства искренние! Ты увидишь, что не только на словах я могу любить тебя, но и докажу это делом. Да, да. Дела мои всем покажут и уже никто не будет распространять эти гнусные сплетни за моей спиной. Их лживые языки отсохнут и им будет всем стыдно, за то, что называли тебя падшей женщиной. Ты чиста и невинна! И принадлежала всегда только мне одному.
Прежде чем устроится возле красавицы, мужчина разделся догола и уж потом взялся за остальные приготовления. Чёткими движениями, ловко продел он нить в игольчатое ушко, отмерил необходимую длину, приступил к задуманному.
– В ту самую ночь, Роза, ты отдала мне свое тело. Не заслуживал я этого дара. Глуп и слаб был в своих пороках. Но сейчас чист в сердце и помыслах. Вот увидишь. Так прими же ты теперь меня всего в дар.
Стежок за стежком проделывал с виртуозной сноровкой, соединяя свою плоть с плотью умершей начиная с ног. Как безумный портной с усердием делал все ровно и временами проверял на прочность натянутую нить. Не только к телу покойницы пришивал он себя, но и к её одеянию. Ему было не важно как, главное быть с ней единым целым. И казалось боли он совсем не ощущает. С губ срывался нервный смех. До бедра мужчина дошёл быстро и легко, если уместно описать этими словами весь процесс. Моментами кусочки плоти покойницы отрывались и висли на нити, что заставляла делать дополнительный стежок. А вот дальше было уже сложнее. Ладони были покрыты кровью, что затрудняло действие, так как игла все время норовила выскользнуть из начинающих трястись пальцев. Нить намокла и слегка огрубела, поэтому протягивать ее было все сложнее и болезненно. Но ничто не могло остановить безумца в этот миг.
Портной беспощадно протыкал свою плоть и соединялся с девушкой в кошмарное существо. В итоге два тела были сшиты так, что руки мужчины свободно двигались. Шов шёл вдоль тела, от ноги по бедру, боку переходя в плечо. С улыбкой и слегка кривясь от боли, он принял ту же позу, что и возлюбленная, но не отводя от неё глаз.
– Сшивая тела, сшиваю наши души. В блаженстве боли, пойдем мы в вечность. На всем пути буду держать тебя за руку, любовь моя. И станем единым целым в забвении.
Легкий сквозняк начал холодить нагую кожу. В одной руке безумца, была иссохшая рука невесты, чудом оставаясь целой. Лежа вот так, не имея понятия, что же делать дальше, он то закрывал глаза, в полном томлении, то открывал и мутным взглядом рассматривал комнату. Но ничего не происходило. Время шло, тишина давила. И уже начинало казаться, что ожидания были напрасны, как и все проделанное было зря.
– Кар.
Как гром среди ясного неба, раздалось карканье. Ворон, по-хозяйски устроившийся на столе возле окна, привлек на себя внимание. Как он там оказался – неизвестно. Будто с самого начала приготовлений был в комнате и оставался незамеченным до сего момента. Черные глаза птицы пронизывали насквозь и, казалось, смотрели в самую душу.
– Кар!
Громче прокаркал ворон, будто пытаясь что-то сообщить и недоумевал, что его не понимают и ничего не делают. А чем дольше мужчина смотрел птице в глаза, тем яснее становился его взгляд. Словно только сейчас к нему начало приходить осознание. Дымка безумия, что так жадно поглотила его, стала рассеиваться.
С ясностью ума возвращалась и чувствительность. Жгучая боль, медленно, но уверенно расползалась по всему телу и затекала через швы. Мужчина невольно заерзал, пытаясь избавится от источника дискомфорта. Будто это могло помочь освободиться от боли, от ниток, да и в целом выбраться из этого кошмара.
– Кар!!!
В третий раз каркнула птица и казалось этот звук заполнил все пространство комнаты. Ужас и паника охватили жертву, но тело потеряло контроль. Оно словно стало гранитом и ни поднять, ни сдвинуть. Как бы не хотелось вскочить и бежать куда подальше, но он продолжал лежать, созерцая птицу без малейшего шанса на спасение. Лишь сердце бешено билось в груди, отдаваясь гулкими ударами в ушах и шеи.
И вдруг ворон опрокинул голову назад, практически уложив ее на спину, разинул клюв, насколько было возможно. Из раскрытой пасти заиграла музыка. Сложно было ее таковой назвать, звуки больше походили на тарабарщину, но имели свой странный чудаковатый ритм. В начале это были отдалённые звуки. Точно доносились из глубоких недр адской птицы.
Барабаны гремели каждый на свой лад, не жалея сил, струнные грустно стонали, больше напоминая скорбный плачь, а духовые более были похожи на заупокойный вой. Звук мелодии нарастал, как будто оркестр вот-вот выскочит прямо в комнату. С громкостью нарастала скорость и жестокость ударов в барабаны, а сердце мужчины подхватив ритм инструментов, так и билось в груди, точно желало вырваться на волю и присоединиться к незримому оркестру в бешеном танце.
Шло время, атмосфера в комнате сгущалась. И вот уже в одном ритме с сердцем стали ходуном ходить стены, на которых плясали тени незримых чудовищ в неистовом танце. Страдалец вращал в испуге глазами из стороны в сторону, пытаясь рассмотреть, что так быстро скачет и извивается по комнате. Но ничего увидеть не удавалось, что лишь добавляла страха. К оркестру присоединился адский хор. Песня состояла их невнятной тарабарщины, звучавшей разными голосами, разной тональности. Даже эмоции были различны, с которыми невидимые существа пели. Кто-то жалобно выл, кто-то же наоборот с безумной радостью старался перекричать остальных. Даже моментами звучали мелодичные напевы, но они тут же утопали во всепоглощающем гомоне голосов. Сложно было в такой атмосфере сохранять спокойствие. Комната в один ужасающий миг превратилась из прекрасного обиталища, в ужасную маленькую клетку, из которой выкачали весь воздух.
Когда громкость адской мелодии достигла своего апогея, у самого уха мужчина услышал нежный и сладкозвучный голос.
– О мой милый, Уильям. Любовь всей моей жизни и смерти. Теперь ты никуда от меня не денешься. Теперь ты только мой и больше ничей.
Ужас окончательно захватил свою власть над телом мужчины, что несчастный даже потерял способность моргать. Мертвая рука, которая все это время оставалась свободной, накрыла его щеку и зловонное дыхание коснулось шеи, а голос продолжал.
– В объятьях ночи, бледных лун сиянье,
Два силуэта, скорбное свиданье.
Любовь и Смерть, сплелись в один узор,
Их танец странный – ужаса позор.
Коснулись руки, льдом покрыты пальцы,
В глазах безумных, пляшут мертвецы-скитальцы.
Звучит мелодия, загробный реквием,
Их души в танце, уж угаснут насовсем.
Кружится платье, черный саван вьется,
Их танец смерти, никогда уж не прервется.
Влюбленные навек, в объятьях тьмы,
Их пляска скорби под властью Сатаны.
Лишь последнее слово прозвучало, вмиг все стихло. Мир вернулся в прежнее состояние, тишина ночи охраняла покой горожан. Только на окраине изредка подвывала собака. А на улице Найтмер-стрит, в гостиной дома номер 8 лежали двое на чудесном ковре из роз. Почти сгнивший труп, когда-то юной и прекрасной девы и ее возлюбленный, со стеклянными глазами, в которых навеки застыл страх.
Свидетелем этой картины был лишь ворон, но он не сможет никому поведать тайну происходящего. Ведь как известно, птицы не отличаются особой болтливостью.
Глава 2
– Так говорите, это Уильям Фрауд? – проговорил с задумчивым видом мужчина, склонившийся над телами, пугающе сплетёнными на увядших и почерневших розах. Это был никто иной, как Эдвиг Чейз, знаменитый Вольный коронер на службе Короны и Её Величества королевы Августины. С приходом к власти юной наследницы страна стала меняться в сторону улучшения качества жизни при помощи технического прогресса. Церковь ушла на второй план, а на первый вышли наука и просветление, за что королева и получила свой титул Королевы прогресса и порядка.
В обязанности Вольных коронеров входили практически те же пункты, что и у частного сыска: пребытие на место преступления, сбор улик, сбор данных и установление настоящего убийцы, параллельно разоблачая все мистические подоплёки дела. В современном мире, когда человек уверовал в науку и технологический прогресс, всё же мистика и суеверия не покидали его жизнь. В целом это не вносило какого-то негатива, особенно если трезвой головой подходить к данным темам. Вера не раз спасала жизни и объединяла народы, но, к сожалению, часто преступники все свои злодеяния списывали на Владыку ада или высшие силы, скидывали ответственность на злой рок, одержимость бесами или божественный зов. В связи с этим и был сформирован отряд Вольных коронеров, куда набирали людей, преданных своему дело и науке.
Мистер Чейз был одним из таких людей. Он не выделялся какой-то специфичной внешностью, и часто его называли "серым человеком": русые волосы с пепельным оттенком и светлые карие глаза, которые больше походили на мутный желтый, прямой и длинный нос, тонкие губы . При росте 185 см и весе 75 кг физически был развит. Да и куда без этого при его-то профессии? Но подбирал одежду так, что в ней выглядел больше долговязым и слегка неуклюжим.
Стиль его всегда был неизменно скромен: темных цветов костюмы, белые и бежевые рубашки, никаких броских аксессуаров или экстравагантных деталей, лишь часы на цепочке в левом кармане брюк и любимый зеленый платок с инициалами В.М. в правом кармане жилета. Он словно растворялся в толпе, становясь частью городского пейзажа, незаметной деталью в общей картине. Казалось, он намеренно избегал привлекать к себе внимание, предпочитая оставаться в тени, наблюдая за миром со стороны. Так и сейчас он был одет в шерстяной, коричневый костюм в крупную клетку, серую льняную рубашку, коричневые лакированные ботинки с закругленными носами, но начищенные до идеального блеска. И во всем виде читалась простота и элегантность, но при первом взгляде сложно и предположить о роде деятельности Эдвига.
Однако, за этой неприметной оболочкой скрывался острый ум и аналитический склад характера. Мистер Чейз обладал невероятной наблюдательностью, подмечая детали, которые ускользали от внимания других. Он был превосходным слушателем и умел задавать правильные вопросы, чтобы добраться до сути проблемы.
Его "серость" была его защитой, маской, позволяющей ему оставаться незамеченным, чтобы лучше видеть и слышать. Он был своего рода "серым кардиналом", чье влияние оставалось за кулисами, но ощущалось вполне отчетливо. Что очень помогало ему выполнять свою работу.
К своим 32 годам он имел несколько степеней в медицине и психологии. Единственное, что усложняло жизнь, – это его гены, из-за которых он и выглядел гораздо моложе своих лет. Окружающие часто принимали его за неопытного юнца и относились предвзято. Даже наличие бороды и усов не меняло положения дел.
Но внешность его и скрытность не помешали обзавестись славой и многими мифами вокруг своей личности, которые передавались из города в город. А парочка ушла даже за пределы границ страны. Неприметная внешность и громкое имя – самое точное описание Эдвига Чейза.
К мистике он относился скептически, ведь не единожды был свидетелем того, как люди прикрывали ею свое безумие и пороки.
Как и в нынешнем деле, он уже успел наслушаться мистических причин. Вначале от полицейского, что сопровождал до места преступления и всю дорогу упоминал злых и мстительных духов, из-за чего Чейзу пришлось попросить его не заходить с ним в комнату с мертвецами. И, если быть честным, самому полицейскому не сильно хотелось там находиться: уж сильно был напуган увиденным.
А теперь конюх юного господина, стоявший за спиной у Чейза практически в дверном проеме с видом мученика и явным желанием покинуть эту мрачную обитель да поскорее, нет-нет да и упоминал колдунов и ведьм.
– Да, сэр. Все именно так и есть. Слава богу, что вы оказались в городе. Уж вы-то быстро разберетесь, что к чему! – с дрожью в голосе держал он ответ. – Бедный, бедный мальчик. Уволокла его эта ведьма. А я говорил его родителям, предупреждал, что творится что-то неладное! Она же к нему чуть ли не каждую ноченьку наведывалась, кровопийца проклятая. Все песни ему напевала. А песни эти только он и слышал. А сейчас лежит вон, скрутила в своих объятиях. И как только из могилы смогла выбраться? Ведь столько времени прошло после похорон. Дождалась момента, когда все позабудут про нее и ее деяния. Надо было землю на ее могиле святой водой окропить. Да побольше!
– Вы про эту девушку?
Эдвиг задавал вопросы, продолжая пристально разглядывать тело юноши, практически не уделяя внимания второму телу. Красивое лицо юного виконта было обезображено гримасой ужаса, будто театральную маску наложили сверху. Несмотря на это, Чейз отметил природную красоту юноши: большие голубые глаза, обрамленные густыми ресницами, ровный нос с приподнятым кончиком, пухлые и чувственные губы. Легко можно было назвать его внешность ангельской. И хотя сейчас кожа покойника была в ужасном состоянии, но Чейз готов был поклясться, что при жизни виконт скрупулезно следил за тоном кожи, и на лице был только один изъян в виде родинки под правым глазом.
– Да, сэр, про неё самую. Она еще когда живая была, славу дурную имела. Поговаривают, что она колдовала да блудила. Вся в мать пошла. И бабка у них была такая же, да как бы не хуже..
– Ну уж родословная до пятого колена нам не понадобится. Имя у колдуньи имеется?
– Да, сэр. Куда же без этого. Роза Фарроу, дочь местного кузнеца, Джона Фарроу.
И вдруг, как будто о чем-то вспомнив, конюх вскинул руки и зарыдал.
– Ох, бедный, бедный Джон! Все беды ему на голову валятся от этих женщин. Какую ни возьми, то ведьма, то падшая. А вы, сэр, вот скажите, что хуже: ведьма или падшая женщина? – И, не дав ответить на свой вопрос, мужчина продолжил монолог, активно жестикулируя – А я вам отвечу, сэр. Обе хороши! Только беды от них. Во всем жена его виновата. Джон, знаете, сирота, но рукастый мужик, работящий. Взял себе девицу из приличной семьи. Но яблочко-то оказалось червивое, если вы понимаете, о чем я говорю, сэр. Так соблазнилась на деньги и убежала к богачу. Бросила мужа, дочку – и поминай как звали. Такого супруга потеряла, а Джон ведь человек с большой буквы. Сердце у него доброе. А тот богач сам женат. И ходила она у него в любовницах, прислугой притворяясь. Весь город знал, каждый Джону сочувствовал. И хоть говорил я ему, что дочке пример хороший нужен. Неправильно, чтобы дом без хозяйки был, а он все свою жену забыть не мог. По сей день вспоминает. Ну так вот, дочка по материным стопам и побежала.
Поведав историю бедного кузнеца, мужчина неловко притих, будто сболтнул лишнего.
– Насчет падших женщин могу сказать одно: иногда нужда заставляет отбросить честь и гордость, и мы, мужчины, отчасти в этом тоже виноваты.
Спокойно выслушав всю тираду конюха, Чейз с деловитым видом выпрямился и подошел к столу, на котором ранее оставил свой саквояж с инструментами.
– Ну уж не рассказывайте мне про нужду, сэр! Знаем, что это такое. В былые времена и я делил краюху хлеба с двумя братьями и сестрой. И мать моя, оставшись без мужа, сохранила гордость и уважение и не пошла торговать своим телом.
Возмутился конюх, будто слова коронера относились лично к нему и он был причастен к случившейся трагедии. Но Чейз все так же оставался в спокойствии и задумчивости, будто в это время решал сверхсложные задачи.
– Любопытное дело, как могут быть связаны виконт и дочь кузнеца? – рассуждая, он извлек медицинские перчатки, марлевую повязку, пинцет, несколько пробирок с пробками и шприц.
– Да, невиданное дело, сэр. Пожалуй, девка захотела охомутать богатого жениха, да и наш господин ей приглянулся. Сколько раз уж я пытался донести до виконта, что не по-божески это – иметь дело с такими. А он пытался меня успокоить. Говорил, что не моего ума это дело. Просил не лезть. А как тут не лезть, когда такое происходило? Никого господин не слушал. Все бегал на свидания в невзрачныхе места с этой девчонкой. Да и если отца он не слушал, то что уж мое слово против его? То-то и дело, что ничего.
Первым делом в ход пошла марлевая повязка. Далее Чейз движениями, доведенными до автоматизма, снял пиджак, закатал рукава своей рубашки до локтей и надел перчатки с такой грациозностью, что любая леди могла позавидовать. Из саквояжа также были извлечены очки странного толка. С левой стороны была одна линза, а с правой – целых три, которые легко вращались вокруг своей оси. Надев их, Чейз выглядел довольно комично, тем более что все три линзы были задействованы, отчего глаз казался больше.
– Значит, отец юноши знал про их связь?
– А тож, сэр. Мистер Фрауд – один из почитаемых людей города. Все про всех знает. Мышь не пробежит без его ведома. Но даже он со своим влиянием и деньгами не смог уберечь единственного сына. Некому теперь оставить свое наследие. Только дочь и осталась. Она хоть девушка знатная, образованная, да куда женщине управиться с компанией отца.
Хоть и казалось, что коронер был поглощен подготовкой, но все его внимание было направлено на конюха, чьего имени он пока не смог добиться, потому что словесный поток из плача и причитаний было не остановить. Но коронер прекрасно знал, что нужно переждать бурю эмоций, поэтому и не спешил с более подробным допросом. Да и наблюдал не прямо, а больше боковым зрением или редкими подглядываниями, ибо прямое внимание могло только добавить нестабильности в состояние мужчины.
На вид конюху было ближе к 50. Седые вьющиеся волосы доходили почти до плеч. Карие глаза имели болезненный вид. Краснота белков, отечность век добавляли возраст. Все это походило на то, будто мужчина плакал ночь на пролет, хотя перед коронером держался с неким подобием мужества, не проронив ни слезинки. Кожа бледная, и плотные вены отчетливо просматривались через нее. Под правым глазом по центру выделялась четкая родинка. Одет он был не по погоде тепло. Поверх рабочей одежды на нем был шерстяной коверкот, а в руках все это время держал кепи. На шее его красовался красный расчёс, к которому так и тянулись руки. Нервное потрясение от гибели юного господина читалось во всем виде конюха. Руки были покрыты грубой кожей, как и у любого рабочего, но периодически они дрожали, что конюх всячески пытался скрыть, активно жестикулируя.
–А у вас есть жена, дети? – вернувшись к телам, Чейз, не глядя по сторонам, легкими движениями переместил руку мертвого юноши для дальнейших действий, а именно: закатал рукав рубашки, снял с иглы шприца заглушку, приблизившись к сгибу, зажмурив левый глаз, внимательно рассматривал вены, которые, будто каменные, выделялись на фоне серой кожи и имели практически фиолетовый оттенок.
Конюх так увлекся наблюдениями за всеми премудрыми действиями специалиста и не сразу сообразил, что вопрос был адресован именно ему, хотя в комнате, кроме них, больше никого и не было.
– Нет, сэр. Так и не встретил стоящую женщину. В семье я самый старший был и всячески пытался замещать отца. С утра и до поздней ночи работал, а после лихорадка унесла жизни матери и братьев. Сестренке на тот момент пятнадцатый год шел, расцвела красавица. И чтобы никакие соблазны ее не погубили, отдал ее в жены, а сам пошел к графу в работники. Да так и по сей день тут служу, сэр.
– А что случилось с девушкой? Вы знаете причину ее смерти? – спросил Чейз, не отвлекаясь от своего занятия. И казалось будто и не он вопрошает, потому что в данный момент легким движением вогнал иглу в вену юноши и вытягивал черную жижу, которая, по всей вероятности, была когда-то кровью, а далее вернул заглушку на иглу. В одну из свободных пробирок была помещена вата, пропитанная смесью крови и мочи из-под юноши. Чейз, конечно, понимал, что толку мало будет от этой пробирки, потому что результат реакций с реагентами будет непредсказуем, но в редких случаях и он мог помочь при раскрытии тайны смерти.
Конюх хоть и был мужчина стойкий, но от данной картины он скривился и смущенно отвел взгляд.
– Да как же не знать, – уже менее эмоционально проговорил он.– Весь город знает. Утопла она. От неразделенной любви скинулась с моста. Семь дней ее искали, а потом мальчишка наш, местный, что газетами торгует на главной площади, нашел. Он мастер у нас, может задерживать дыхание на очень долгое время. Крабов любил собирать на дне реки, и не только. Побрякушки всякие также находил. Если находил владельца, то возвращал за вознаграждение, а нет, то кому так продавал. И в тот раз.. – Мужчина сделал паузу и с виду казался спокойным, если бы не руки, в которых крепко сжал свой головной убор. – Как говорится, нашел на свою голову. Так со страху чуть не утоп. Вот вам мое слово, господин коронер. Все беды от этих баб! Дурь в голову вбила одна, а сколько судеб покалечила!
Под конец тирады конюха Чейз уже закупоривал третью пробирку с образцами белой пены из носа и рта. А во второй были помещены небольшие струпья кожи, которые при помощи пинцета были собраны вокруг небольшого отверстия, по форме напоминавшего след от иглы, в районе ключицы.
– Молодой господин был слаб сердцем? – Чейз выпрямился, подставил на свет шприц с кровью и разглядывал содержимое с видом, будто там что-то написано.
– Не был он ничем слаб. Добрый, порядочный, образованный джентльмен. Если задавался целью, всегда шел до победного. Ничего не боялся, но и не обижал никого, – мужчина сделал шаг в сторону Чейза и протянул руки, вопрошая: – Вот не заслуживал он такой смерти. Хороший был, светлое будущее ждало его. Но как же так? Почему дела плохого толка всегда случаются с хорошими людьми, господин коронер? Вы же мастер своего дела, знаете ответ?
На некоторое время комната погрузилась в томящую тишину. Конюх уж было подумал, что Чейз не услышал его вопросов, не воспринял в серьез или заслуживающими ответа, ибо мужчина будто статуя замер с образцами крови и практически не моргал. Даже казалось, будто и дышать вовсе перестал на какое-то время. Но только конюх хотел еще что-то спросить или напомнить о своем присутствии этому странному человеку, как Чейз, сделав глубокий вдох, а следом и выдох, энергично приступил к сборам всех приспособлений обратно в саквояж. Шприц был погружен в специальный стеклянный футляр, который был только что извлечен из сумки. Чейз поочередно надавливал на края футляра до специфичного щелчка и, убедившись, что он плотно закрыт, поместил обратно. Далее из сумки был извлечен держатель, который позволял сохранять вертикальное положение пробирок. Каждый образец был помещен с невероятной осторожностью и последовал за шприцем обратно в сумку.
Конюх был заворожен работой коронера. Мелькали мысли, что в его саквояже можно найти все, даже кролика. Нахлынули воспоминания о приезжем цирке, в котором мальчиком Малькольм встретил фокусника с вот такой же сумкой. Фокусник так ловко доставал из своего саквояжа всякие предметы и живность, что на всю жизнь оставил в глубине души этого простого человека желание поведать тайну загадочной сумки. И будь его воля и не сдерживай воспитание, мужчина бы заглянул в этот волшебный саквояж.
Поглощенный своими фантазиями о кролике, конюх даже не заметил, что Чейз уже стоял напротив него без очков и повязки и снимал перчатки. По лицу сложно было угадать, что он думал, какие эмоции его одолевают. Конюх уже начал было жалеть о вопросах и о той горячности, с которой задавал их, будто позволил себе лишнего. Как Чейз со вздохом ответил:
– Плохие вещи случаются со всеми. Просто, когда что-то плохое случается с плохими, на наш взгляд, людьми, мы считаем это заслуженной карой. А вот когда что-то случается с хорошим, по нашим меркам, человеком, да еще близким или из нашего окружения, ситуация имеет более сильный эффект на нас. – Не давая опомниться конюху, Эдвиг продолжил: – Не к слову будет сказано, вы так и не представились. Будьте любезны и назовите свое имя, сугубо для протокола.
– Ох, точно. Где ж мои манеры? – нервно хихикнул мужчина. – Малькольм Крук к вашим услугам.
Конюх прижал головной убор к груди и слегка поклонился. Руки он не решился подать. Неведанная до сего момента брезгливость пробудилась в мужчине.
– А мое имя вам уже известно.
– О да, сэр.
– Моя работа здесь окончена. Стражи порядка могут делать свою работу смело. – Снятые перчатки были связаны в узел и последними отправились в сумку, которая сразу же была закрыта на замок. – Адрес морга мне известен, и, если не усложнит работу полицейских, пусть передадут управляющему, что я совершу визит в их обитель так скоро, как только будет возможно.
– Да, сэр. Вы вовремя закончили, а то, по шуму, что доносится с улицы, наши ребята уже готовы брать дом штурмом, – проговорил со смешком Крук. – По поводу вашей просьбы, все передам слово в слово.
– Благодарю, Малькольм.
Остальные сборы у Чейза заняли несколько мгновений. А его обращение к конюху по имени заставило мужчину возгордиться, и брезгливость мигом улетучилась. Стоило коронеру застегнуть последние пуговицы на рубашке, конюх подхватил его пиджак и уже помогал надеть. Ко всему прочему, он набрался храбрости на продолжение удовлетворения своих распросов.
– Ах, да, извините мне моё любопытство, сэр, но неужели вы работаете один? Путешествуете, собираете информацию и ловите преступников в одиночку? Это же такой тяжкий труд!
– Ну почему же один? Каждому коронеру приписывают помощника, окончившего обучения молодого человека с прекрасной физической подготовкой. Только, благодаря моей удаче, мои помощники вечно теряются по пути к месту нашей встречи.
Эдвиг Чейз нервно усмехнулся, принимая помощь.
– Да как же такое могло приключиться в нашем городишке? Тут всего одна такая улица, от центральной площади по прямой. Никаких закоулков, никаких поворотов. Да уж, что называется, госпожа удача – скверная женщина.
– И не говорите, Малькольм. И не говорите.
– Господин коронер, – конюх украдкой бросил взгляд на пару, лежащую на полу, и, понизив голос, спросил: – А что теперь будет с ними? Их же надо это… ну, того самого.. – Чик, – мужчина изобразил двумя пальцами движение ножниц.
– Моя работа тут окончена, а дальше все в руках работников морга. Это их задача – разлучить возлюбленных для дальнейшего осмотра.
– Замечательно. Если ваша милость нуждается в моих услугах, немедленно сообщите. Буду рад содействовать расследованию.
– Только в одной. Будьте так любезны, назовите адреса, по которым я смог бы отыскать родителей молодых людей.
– Плевое дело, сэр. Назову и, даже если захотите, отвезу вас к самому дому графа, – мужчина немного приободрился от возможности покинуть мрачную обитель. – К кузнецу отвезти не смогу, но адрес обязательно скажу. А если забудете, так вы у любого в городе спросите. Каждый знает, где обитает кузнец Джон Фарроу.
– Буду премного благодарен за оказанную вами услуге, Малькольм.
Едва договоренность была закреплена словесными обещаниями и крепким рукопожатием, как с улицы донесся приближающийся шум и гам голосов. Казалось, кто-то с боем и руганью пытается прорваться в усадьбу. Эдвиг Чейз уже было подумал, что встреча с родней юного виконта состоится раньше задуманного срока, потому что гул голосов приближался. То есть, полицейские, при всех своих попытках, не могли остановить того, кто так стремился проникнуть в помещение.
И вот, только Чейз принял стойку для обороны от нападок, как в комнату, словно ураган, ворвался юноша, чуть не снеся бедного конюха, который вовремя успел сделать пару шагов в сторону. На вид ему не больше двадцати. Невысокий, голубоглазый блондин в черном строгом костюме-тройка и шляпе-котелке. Вьющиеся кудри обрамляли поля шляпы, но не выглядели неуклюже, а создавали некий поэтический образ и странное подобие нимба. Великолепно подобранный костюм, выгодно подчеркивал поджарую фигуру его хозяина. Еще не мужчина, но уже не подросток. Глаза полны амбиций и стремлений.
Оглядев присутствующих в комнате, пока еще незнакомец сорвал шляпу, освобождая копну непослушных кудрей, и, прижав её к груди, запыхавшимся голосом продекламировал:
– Альфред Франклин, помощник господина коронера, на службе его Высочества королевы Августины, прибыл нести службу и получать все необходимые знания, а также продемонстрировать свои уже приобретённые, – и вытянулся по струнке напротив бедолаги конюха.
За юношей практически ввалился полицейский, который ранее сопровождал Чейза к усадьбе, с двумя подручными. Задыхаясь, будто бежали за неугомонным юнцом очень долго, они наперебой заговорили:
– Господин коронер, мы пытались его остановить, но он никого не слушал. Никакие предупреждения и запреты не подействовали. Приносим свои извинения, – и, уже отдышавшись, более серьёзным тоном добавил один из троих вошедших, явно более высокого звания, чем два других: – Что прикажете делать с ним, сэр? – И, подойдя к блондину, подхватил того под руку, разворачивая к Эдвигу Чейзу.
Едва заметно было, как коронер расслабился. Проигнорировав вопрос полицейского, он повернулся к замершему рядом Круку:
– Запрягайте повозку, Малькольм. Буду ждать вас у подъезда усадьбы. И не забудьте про указания, что дал вам ранее.
Мужчина будто все это время только и ждал, что его отпустят, и с коротким "Да, сэр!" исчез из комнаты, в которой повисла гнетущая тишина на время, пока Чейз надевал свои кожаные перчатки.
– Господин полицейский, моя работа сделана, можете приступать к своим обязанностям, – проговорил он, застегивая последнюю пуговицу на перчатках.
– Да, сэр. Будет сделано, сэр – громко и четко провозгласил служитель порядка, а потом чуть тише и растерянно добавил, указывая на блондина: – А что с этим делать?
Полицейский был сбит с толку спокойствием коронера.
–А моего помощника я бы попросил отпустить. Он мне еще пригодится.
Напряжение едва ощущалось от Чейза, когда тот проходил мимо помощника и полицейского, который продолжал держать руку парня. Мужчине не надо было и говорить что-либо, чтобы этим двоим стало не по себе. Хотя провинившимся был блондин, полицейский тоже по каким-то неведомым причинам чувствовал себя виноватым в данной ситуации. Поэтому не смог ничего из себя выдавить и лишь отпустил руку юноши, который уже не врага видел в его лице, а некоего соратника и заступника.
– Ты опоздал, – только и сказал мистер коронер и покинул комнату, сохранив лицо спокойствия и важности.
Глава 3
Недолго наши герои простояли у подъезда дома номер 8. Конюх Малькольм оказался добропорядочным и очень ответственным человеком и уже через 15 минут подъехал к указанному месту на кебе, запряжённом двумя вороными жеребцами.
Для Эдвига Чейза 15 минут были обычными 15 минутами, которые он отмерил часами на цепочке. Внутренне он похвалил конюха за пунктуальность и скорость выполнения просьбы. В работе с мертвецами время всегда было ключевым фактором. Преступники проще ловились в первые часы после преступления, поэтому коронер старался не упускать время и идти по горячим следам. В противном случае дела могли затягиваться на дни, дни превращаться в недели, недели – в месяцы, а дальше уже было совсем гиблое дело. Но именно в первые часы был шанс вызнать более правдивую информацию от свидетелей, не поросшую ложью и небылицами.
А вот для Альфреда Франклина эти 15 минут показались длиною в жизнь. Тенью он проследовал за Чейзом и, притаившись с опущенной головой и красными от смущения щеками, стоял рядом. И было из-за чего смущаться: так опозориться в первый же день! Опоздал, да ещё и не узнал коронера, хотя портрет Эдвига Чейза ему выдали ещё в академии вместе со всеми прочими документами, которые благополучно были забыты в номере отеля. Ещё Альфреду было безумно стыдно за то, что он сам упрашивал своего куратора направить именно сюда, именно в подчинение к Чейзу, о котором по всей академии ходила дурная слава из-за его характера и придирчивости. Правда, за пределами учебного заведения распространяться об этом было категорически запрещено. А дело было в том, что кого бы ни присылали в подопечные к Чейзу, буквально через сутки те возвращались в стены альма-матер. Никто не мог угодить капризному коронеру. И ведь отправлял он юношей без всяких объяснений, с припиской в деле: "Не сошлись характерами".
Но Альфред чувствовал, что именно с этим человеком он хочет иметь дело, и если учиться, то учиться у лучших. Его переполняла уверенность в том, что уж он-то останется и будет идеальным напарником у такого гения. С момента приезда в славный город Бликмуд и несостоявшейся встречи в ресторане отеля "Санрайз" уверенности становилось все меньше и меньше. А по истечении таких длинных 15 минут ее, казалось, совсем не стало. Да и табель успеваемости был уже не так хорош. Альфред не был лучшим учеником, он входил в костяк хорошистов. Отличие у него стояло всего лишь по предметам физической подготовки и музыкальной дисциплине. И единственное, что очернило его успеваемость, была латынь. Как бы юноша ни старался познать этот язык, мозг отказывался воспринимать его и запоминать. Многим дисциплинам учили Альфреда в академии, но вот как извиниться за опоздание, чтобы коронер не прогнал обратно, такого предмета, увы, не было. И об этом упущении юноша уже планировал доложить своему куратору по возвращении, потому что, стоило героям погрузиться в кеб, он уже мысленно попрощался с мечтой быть в подчинении у Эдвига Чейза.
Город Бликмуд был небольшим и по планировке походил на сотни таких же городов, носивших негласное название "Солнечный". Здесь была центральная площадь, от которой шли шесть основных улиц, опоясанные кольцами второстепенных. Второстепенные улицы были протяжённее основных, и чем дальше от центра, тем они были длиннее, но и тем беднее население там обитало. Почти на всех основных улицах в ряд стояли большие двухэтажные дома с резными заборами и ухоженными, засаженными разнообразными кустами подъездами. Лишь на одной улице располагался ряд магазинов, салонов и прочих увеселительных заведений, и она имела одно название вне зависимости от города – улица Веселья.
Сейчас героям предстояло переместиться с одной основной улицы на другую, пересекая центральную площадь. Немного странным, но не новым был момент, когда основное место жительства знати находилось возле центра города, а дома их детей – практически в противоположной стороне и ближе к окраине. Складывалось ощущение, что родители отсылали подальше своих детей, чтобы в любой момент иметь возможность закрывать глаза на их похождения и оставаться на хорошем счету у соседей. Правда, сами семейства оправдывали такое положение дел следующим образом: юное поколение должно жить вдали, чтобы приучиться к самостоятельности и видеть жизнь бедного населения, чтобы помнить, во что и их жизнь может превратиться, если они прекратят учиться и не будут работать должным образом.
Поездка началась в гнетущем молчании, и воздух казался таким густым и тяжелым, что затруднял любую мозговую и физическую деятельность. Конюх вёл кеб равномерно и неспеша, чтобы никого из господ не укачало. Эдвиг Чейз, устремив свой взор в окно, старался сконцентрироваться на своих мыслях, всячески не обращая внимания на своего соседа и на гнетущую атмосферу. И хоть внешне он держался спокойно и уверенно, собраться с мыслями ему было сложно. Он не был огорчён или рассержен опозданием своего помощника. Да и своё мнение об юноше он составил в тот самый день, когда получил досье на него: ничем не выделяющийся студент, такой же, как и те, что были до него, полный амбиций и стремления показать себя и прославиться. Не любил коронер видеть превращение таких юнцов в мужчин с потухшим взглядом после того, что им приходилось повидать на своей службе и с чем столкнуться. Поэтому Чейз предпочитал оставаться один и не одобрял эту программу академии. Пока ему удавалось сохранять свои правила в работе, хотя чувствовал, что терпение декана было на исходе и в ближайшее время либо его лишат лицензии коронера, на что уже приходили намёки вместе с указами на новое дело, либо выбор сделают за него самого. А увидев Альфреда в дверях гостиной того злосчастного дома, Эдвиг только убедился, что точно не этот юноша будет его помощником. Следующий – да, но не этот. Слишком много было в нём ещё какой-то наивности, которой он буквально светился изнутри. И как бы он ни старался игнорировать его, как бы ни пытался думать о деле, но буквально всем телом ощущал сверлящий взгляд. Чейз не мог описать своих чувств, но словно каждой нервной клеткой ощущал мысли сидящего рядом. И в итоге не выдержал и ровным тоном, с лёгким намёком на раздражение, сделал замечание:
– Дорогой Альфред, ты можешь думать потише? Это крайне мешает мне сконцентрироваться. – Стоило Эдвигу повернуть голову в сторону юноши, как столкнулся с большими голубыми глазами, которые смотрели на него взглядом провинившейся собаки, что сподвигло добавить: – Или выскажись, или прекрати пожирать меня взглядом, будто я булочка с корицей.
Под пристальным взглядом коронера Альфред отвернулся к своему окну и пару минут рассматривал, казалось, нескончаемый ряд однотипных домов. Лишь на эти несколько минут в кэбе воцарилась спокойная обстановка. Но стоило Эдвигу выдохнуть с облегчением, что настал долгожданный мир и покой, как юноша словно сорвался с цепи. Развернувшись, насколько позволяло пространство, к старшему товарищу, он решился, откинув все страхи и сомнения, поведать причину своего опоздания, очистить совесть, и будь что будет.
– Мистер Эдвиг Чейз, я полностью признаю свою вину и готов понести любые наказания, которые вы сочтете уместными данному проступку. Но позвольте внести ясность в причину моего опоздания.
В начале довожу до вашего сведения, что я прилежный студент Академии Вольных Коронеров имени Ее Высочества нашей прекрасной королевы Августины. И я не просто студент среднего звена, а очень ответственный, легко обучаемый и высоко чтящий принципы юноша. Знаю кодекс коронеров наизусть, и, разбуди меня ночью, сразу же перечислю все 38 пунктов по порядку их важности. Поэтому данная ситуация для меня нетипична и является из ряда вон выходящим случаем. В будущем даю гарантию, что можете положиться на мои силы.
Но всё это – просто ужасное стечение обстоятельств, от меня никоим образом не зависящих. Ещё на въезде в город со мной приключился инцидент, которого не было возможности избежать. Дилижанс, на котором я прибыл сюда, был вторым транспортом моего путешествия из академии. Тот, что был нанят моим уважаемым куратором, без проблем довез меня до перевалочного пункта. Но второй был подобран без соблюдения каких бы то ни было норм перевозок. Мало того, что кучер с самого начала поездки был чертовски пьян, так на все мои попытки возмутиться меня послали к какой-то там матери и сказали, что не моего ума дело всё это. Ещё они усомнились в моей опытности по раздаче советов. Выбора у меня не было, пришлось довольствоваться тем, что получилось. И что вы думаете? Как я и предрекал, случилось так, что кучер в итоге не справился с управлением, и одно колесо почти сошло с оси. На моё счастье, это всё случилось уже здесь, на въезде в город, на полпути к мосту. Поэтому, не став дожидаться починки, я забрал вещи и направился на своих двоих и радовался, что из вещей у меня всего один чемодан. В нём самое тяжёлое, к слову, – учебник латыни и моя тетрадь с лекциями по анатомии. Учебник по анатомии мне не доверили, но это потому, что они очень ценные, а не по другим каким бы то ни было причинам.
Итак, я бы спокойно дошёл до пункта назначения, если бы не увидел, как группа мальчишек издевается над чёрным котом. Загнали бедолагу в закуток между заборами и глумятся каждый на свой лад, насколько фантазии хватает. Один спички поджигал и кидал в пушистого, у несчастного часть усов поплавилась. Кто мелкими камнями по лапам бил. А третий за хвост дёргал. Кот и шипел, и изворачивался, но его не оставляли в покое. А он ведь красивый такой! Шерстка гладкая и блестящая, будто вычёсывают его чуть ли не каждый день, глаза зеленющие и переливаются на свету, как изумруды. Но он один, а их пятеро, и все хором кричат: "Ведьмин кот! Ведьмин кот!" И ведь одеты все прилично, чистенько. Пиджаки да галстуки подвязаны ровненько так. Мне бы, может, и пройти мимо, да слова мамы моей услышал как наяву: "Альфи, каждое животное – это создание божье, и неправильно их обижать. Не они виноваты в славе дурной, а дурные люди приписывают всякие небылицы. Насилием никогда нельзя решать проблемы, тем более над теми, кто не может нести за себя ответственность". – При этих словах юноша выпрямил спину максимально и поднял палец вверх. – Пришлось задержаться и спасти кота. Стоило мне подойти к этим хулиганам и сделать замечание, как они тут же стали на меня переносить свою злобу. Говорят, мол, иди, дядя, куда шёл, а кот заслуживает такого отношения. Его хозяйкой ведьма была. Боженька её наказал, она взяла и утопилась. Я их спрашиваю: "Кот-то тут причём? Не он же хозяйку заставил утопиться. И не его вина, что люди его такие окружают". Один из мальчишек вышел вперёд, самый рослый из них, сантиметров на пятнадцать, и говорит, что кот остался и несёт зловещий след своей хозяйки. Если увидеть его в полночь на Найтмер-стрит, то можно сойти с ума. Один сын графа чего стоит! Бродит по ночам по кладбищу, песни поёт, и никто с ним ничего сделать не может. Кот-то всё равно не виноват, ведь какой же нормальный человек будет называть так улицу, тут и без него сойдёшь с ума. Да и бедное животное не виновато в человеческих проблемах. После этого замечания они напустились на меня ещё сильнее, что я приезжий и в дела местных не должен совать любопытный нос.
Меня и кота спасла старушка, которая, как ураган, налетела на свору хулиганов с палкой. И главное, мальчишки с криками в разные стороны разбежались, только пыль из-под пяток летела, а котяра тот сразу под юбку к старушке нырнул и ластится, как к родной. Женщина оказалась доброй и приветливой. Небольшого роста, чуть выше 150 сантиметров. Взгляд такой, слегка безумный, правда. Поблагодарила за попытку помочь коту. Всё уговаривала в гости к ней на чай зайти. У неё никого больше не осталось, только кот этот, который раньше девушке принадлежал, что за ней ухаживала. Даже адрес свой назвала, не испугалась, что чужой человек. Объяснил, что приехал по делам в город и важный человек меня ждёт. А она попросила всё же заглянуть, как время будет. Сказала, глаза у меня добрые, как у Розы её. Начала про жизнь рассказывать, еле убедил её, что и так задержался. Стоило ей узнать про службу мою, так она сразу же в лице переменилась. Говорила, что Розу её убили, а полиция ничего не делает и её словам не верят, всё списали, что сама с моста скинулась. Но она всё видела и знает убийцу, и вновь за сына графа заговорила. Подозрительный тип, я вам скажу. Не удивлюсь, что к тем двоим в гостиной он тоже будет как-то причастен. Еле ушёл от неё, пришлось пообещать, что приду ещё к ней и выслушаю любую историю.
Стоило мне обрадоваться, что в отеле всё прошло гладко и заселили меня быстро, как я сразу же отправился в ресторан, к вам на встречу. А там вас уже не было. Вы уехали с капитаном местной полиции, а для помощника оставили записку, которую отдавать не хотели. Документы остались в номере отеля. Никакие убеждения не помогали, пока не появился тот самый кучер с дилижанса, он и подтвердил мою личность. Записку мне отдали, но время уже было упущено. Но не зря нам в академии забеги устраивают каждую неделю! К слову, почти всё время обучения я держал первенство по забегам на все виды дистанций. Вот и пришлось бежать от самой площади. Правда, немного увлекся и добежал к воротам кладбища. Там странный след и привел меня к дому. Странный, потому что будто гроб волочили, а по бокам – две пары следов, и сразу видно, что мужских. Одни на сапоги похожи, другие более аккуратные и напоминали мужские туфли. А пошел я к дому, потому что именно в том направлении и был след.
В дом меня тоже не хотели пускать. Пришлось с боем прорываться. А дальше вы все уже знаете.
Во время своего монолога юноша активно жестикулировал и менял интонацию, чтобы передать всю силу своего негодования, поэтому, замолчав, переводил дыхание, как после бега. Эдвиг Чейз все это время со скучающим видом смотрел в окно кеба со своей стороны. Он не останавливал юношу, не вступал с ним в спор и не задавал вопросов. Как и в случае с конюхом, давал Альфреду возможность выговориться, не отпугивая зрительным контактом. Подождав минуту, чтобы убедиться, что юноша закончил, медленно повернул голову в его сторону и уже хотел было что-то сказать, но не успел.
– И не похожи вы на булочку, – уверенно заявил Альфред.
– Что, прости?
– Вы заявили, что я на вас смотрю как на булочку. Так вот, вы не булочка с корицей, вы скорее сухарь… с сахаром.
– Какой ещё такой сухарь с сахаром? – брови Чейза сошлись на переносице, а взгляд строгих глаз упёрся в юношу, не моргая.
– Это лакомство такое, для детей или стариков. Когда я маленький был, мама старый хлеб разрезала на кубы и сушила, а после одну сторону натирала влажным сахаром. Я любил грызть такие, а вот соседская бабушка в чай макала и обсасывала. У вас разве в детстве такого не было?
Слегка улыбнувшись, Альфред нервно почесывал затылок. Он выжидал дальнейших действий коронера и надеялся, что не сболтнул лишнего. А Эдвиг, казалось, утонул в чертогах своей памяти, пытаясь откопать хоть толику информации о сухарях с сахаром. Его фантазия даже отказывалась такое вообразить. Чтобы его родители таким кормили? Единственное, сухарями кормили лошадей, но маленький Эдвиг предпочитал откармливать их песочным печеньем, которого было в изобилии и в почете у его матушки, но не у него самого.
– В моем детстве было только песочное печенье. Много песочного печенья, – на последней фразе мужчина сделал небольшой акцент, чем вызвал смешок у Альфреда.
– Я видел песочное печенье только на Рождество. Моя мама его не очень любила, и появлялось оно благодаря другой одинокой пожилой соседке. Своих внуков у нее не было, вот она мне и делала такой подарок в виде дюжины чудесных песочных печений, – мечтательно проговорил юноша.
– Твоя мама была чудесной женщиной, – с ноткой уважения сказал Чейз, вновь поворачиваясь к окну.
Альфред, хоть и огорчился, что разговор с коронером был явно завершён, но также был безумно благодарен за тёплые слова в сторону матери. Но недолго пришлось ему огорчаться, так как кеб прибыл к пункту назначения.
Попрощавшись с конюхом и убедив его, что в дальнейшем сопровождении не нуждаются, наши герои оказались перед, пожалуй, самым большим домом на всей улице, изобилующим всякого рода украшениями, начиная с самой изгороди, которая была больше похожа на произведение искусства, нежели на ограду дома. Словно массивные металлические лозы, переплетающиеся между собой, тянулись вдоль всего подъезда дома. На этих лозах висели медные гроздья винограда и небольшие листья. За изгородью шёл почти до самой двери ряд пышных и цветущих кустов алых роз. Слева был разбит небольшой сад с яблонями и вишнями, а справа – небольшой участок, в центре которого стоял большой дуб. Под дубом располагалась беседка, в которой сейчас никого не было.
Сам же дом был двухэтажным, с широкими окнами и из красного кирпича. На втором этаже располагался балкон с вьющимися цветами разных цветов, а крыша – с резными фронтонами и коньками, украшенными ажурной резьбой. Остальное пространство заполняла разноцветная черепица. Это и был дом графа Фрауда.
И пока Альфред с восторгом рассматривал роскошные убранства, Эдвиг, поправляя плащ, проговорил едва слышно.
– С семьей разговаривать буду я. Ты стоишь рядом и молча, внимательно наблюдаешь. Надеюсь, с этим у тебя никаких проблем не возникнет?
– Буду нем как могила, сэр. Я ваша тень на сегодня, – отчеканил юноша услужливым тоном.
И хоть слова Чейза задели Альфреда, он вида не подал. Он решил для себя, что это его шанс проявиться. Дальше двое шли в полном молчании до самой двери.