Впечатление обманчиво
Авторы: Губейдулина Татьяна, Знотова Вера, Кружинина Аля, Минькова Елена, Мо Ольга, Петрашова Юлия, Почикаев Павел, Руа Рэр, Соколова Камила
© Татьяна Губейдулина, 2025
© Вера Знотова, 2025
© Аля Кружинина, 2025
© Елена Минькова, 2025
© Ольга Мо, 2025
© Юлия Петрашова, 2025
© Павел Почикаев, 2025
© Руа Рэр, 2025
© Камила Соколова, 2025
ISBN 978-5-0067-3105-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Татьяна Губейдулина
Три свидания
Витя торопился изо всех сил, но всё равно здорово опаздывал. Оставалось только надеяться, что Юля его дождётся. В конце концов, Витя ведь с самого начала знакомства выставил себя перед ней в лучшем свете. А именно – спас Юлю.
Спас не фигурально, а в самом буквальном смысле – вывел из леса, когда Юля там потерялась. Тогда он не знал ещё, что она – Юля, но уже понял, что понравилась ему крепко.
– Спасибо вам, – сказала она, и от её смущённой улыбки Витино сердце запело. – Вы жизнь мне спасли. И как я умудрилась…
Она виновато пожала плечами и посмотрела на лес, откуда только что вышла.
– Тут много не надо: кажется, что на опушку выходишь, а на самом деле прямиком в чащу…
Витя смущался ещё больше, чем она, но всё-таки нашёл в себе смелость спросить, как её зовут и не против ли она продолжить знакомство. Она ответила, что зовут её Юля (какое замечательное имя!) и знакомство она продолжить очень даже хочет (какое замечательное желание!). Так и вышло, что уже через день они встретились в первый раз. За первым свиданием быстро последовало второе, а вот теперь Витя с облегчением увидел Юлю за столиком в кафе, где они договорились увидеться в третий раз.
– Прости, пожалуйста! Прости! Я так провинился!..
– Да ладно тебе, – ответила она с удивлением. – Всего на пятнадцать минут опоздал. Я и сама только что пришла. Нам с тобой давно надо было номерами обменяться, предупредил бы и всё. А то бежал. – Она протянула руку через стол и убрала Вите за ухо мокрую от пота прядь волос.
– А то бежал, – закивал он, улыбаясь ей как дурачок.
Ему нелегко было вырваться из дома и оставить хозяйство даже на те несколько часов, что занимали встречи с Юлей и дорога туда-обратно, но ради этой девушки он и не на такое бы пошёл. Сегодня она казалась ему особенно прекрасной: светло-голубая блузка дивно подчёркивала цвет глаз, щёки нежно румянились, от улыбки всё лицо светилось.
– Я наконец-то вторую «Дюну» посмотрела, – щебетала Юля, а Витя глядел на неё во все глаза и налюбоваться не мог. – Что-то мне совсем не понравилось. Даже по сравнению с первой слабо… Ты смотрел?
– Смотрел?.. Нет, не смотрел.
Так загляделся на Юлю, что растерялся даже, не сразу понял, о чём она.
– А какой у тебя любимый фильм?
– «Индиана Джонс». Третий.
– Ого! Мне, кстати, третья часть тоже больше всех нравится. А четвёртый и пятый фильм смотрел?
– Нет. – Он, честно говоря, даже и не слышал, что после третьего что-то ещё выходило.
– Такая чушь, по-моему. Особенно с этой свадьбой в четвёртой части…
Юля распалилась, раскраснелась, стала говорить громче. Потом вдруг остановилась, хихикнула смущённо:
– Извини, что-то я разошлась. Слова тебе не даю вставить.
– Ничего страшного. – А он и разомлел, пока слушал. Внимательнее надо быть.
– А какие ты сериалы смотришь? – спросила она.
– Да… никаких, в общем-то.
– Может, и правильно, – кивнула Юля. – А книги любишь? Я вот «Игру престолов» после сериала взялась читать – не сравнить, конечно, насколько книжки лучше…
Витя даже не понял, о чём она. Юля, похоже, это заметила, замолчала на полуслове, выпрямилась и вдруг спросила:
– Вить, а как у тебя отчество?
– Николаевич, – ответил он, прежде чем успел подумать, а чего это она спрашивает.
Юлино лицо за какое-то мгновение изменилось до неузнаваемости. Только что она была весёлой, оживлённой девушкой, с воодушевлением рассказывающей про кино и книжки, – и вот перед Витей строгая дама с поджатыми губами и суровым взглядом, которым она внимательно окидывает собеседника, особо остановившись на его лице.
– То-то я всё думала, где же тебя видела раньше. – Юля откинулась на спинку стула, вытащила что-то из сумки – бумагу? – бросила на стол и скрестила руки на груди.
С пожелтевшей газетной страницы с зернистого чёрно-белого снимка на Витю смотрел молодой мужчина, почти юноша. Несмотря на ужасное качество фотографии, ошибиться было невозможно.
На Витю смотрел он сам.
Не изменившийся ни на миллиметр, хотя прошло двадцать два года.
– Вот не думала, что меня леший спас. Про вас же говорят, что вы путаете, с дороги сбиваете.
– А, догадалась, – хрипло сказал он. – Как?.. Ты же сначала догадалась и только потом про фото вспомнила, да?
– Да, сначала догадалась, – подтвердила Юля. – Ты когда меня из леса вывел, я подумала: вот молодец, как хорошо на местности ориентируется, ни дать ни взять леший, не то что я – в трёх соснах заблудилась. Глупость, просто пошутила как будто, а потом задумалась: пока ты не появился, я еле шла: бурелом, грязь – а с тобой как по асфальту. Решила, что, наверное, к тому времени на место поровнее вышла, потом только поняла… А помнишь, как мы в первый раз у башен встретились?
Как не помнить. Конечно, помнил. Две полуразрушенные башни – остались от барской усадьбы. К тем башням со всей округи детишки на велосипедах ездили, на самый верх забирались. Юля шла в синем, как василёк, платье, которое…
– Вечер тихий был, но вдруг ветрище такой подул, что юбка как парус развевалась, меня чуть не унесло. А как ты появился – опять стихло всё. Я ещё удивилась, что не услышала, как ты подошёл. Не обратила бы внимания, если бы на второй раз то же самое не случилось. Это тоже помнишь?
Витя помнил. Второе свидание у них было в клубе – пошли потанцевать – но встреча была назначена на улице, у дверей. Тогда-то, видно, Юля и заметила порыв ветра. Он невольно покосился на дверь кафе: сегодня нарочно встречу в помещении назначил, а гляди ж ты – не помогло.
– Не вздумай убегать, – предупредила Юля, неверно истолковав его взгляд. Опять полезла в сумку, показала Вите удостоверение. Он и не глядя знал, что там: гербовая печать, по кругу надпись «Общество защиты фольклорных существ». Вот только не защищало это общество никого. Те самые фольклорные существа боялись Общества больше, чем охотников с ружьями и священников с крестами. – И внутри, и снаружи наши люди с аппаратурой. Скрыться не сможешь.
– Как ты увидела фотографию? – Он подтянул к себе газету. – Ты же, наверное, совсем маленькая была.
Она кивнула:
– Да, после первого класса к бабушке на каникулы привезли. Скука была смертная, сам понимаешь: крошечная деревня, даже магазина нет, у местных детей своя компания, а приезжие ещё перезнакомиться не успели. Вот я и занимала себя чем могла: книжки, по телевизору единственный канал – ОРТ – да газета деревенская.
– И ты меня запомнила?
– Ага. Ты мне симпатичным таким показался. Помню, всё смотрела на тебя и переживала: может, найдётся.
– Первая любовь, значит, – невесело улыбнулся он.
– Вроде того, да.
Витя опять опустил глаза. Будто в зеркало смотрел, только чёрно-белое.
«Пропал человек!» – тревожно сообщал заголовок. А ниже: «Липкин Виктор Николаевич, 07.08.1973 г. р.». Фамилия говорящая оказалась… Исполнилось ему двадцать девять, а через неделю пошёл за лисичками и заблудился.
– Ты не стареешь, да? Мы, получается, ровесники? – спросила Юля.
– Ты же после первого класса фотографию видела. Значит, тебе сейчас тридцать должно быть, разве нет?
– Я в шесть лет в школу пошла.
Зачем она сидит тут с ним, разговор поддерживает? Тащила бы уже в бестиарий, раз всё знает.
– Не хочешь спросить, по каким ещё деталям я догадалась? – поинтересовалась Юля. – Не по одному же ветру: мало ли, ну дует и дует.
– И по каким же? – он видел, что ей хочется похвастаться, и задал этот вопрос, хотя слушать ответ не желал.
– Во-первых, меня страшно удивило, что ты, когда меня на свидание пригласил, даже не заикнулся про номер телефона. По нынешним временам это очень странно: люди без мобильников в двух шагах друг друга найти не могут. А вот когда ты пропал, мобильные всего лет пять как появились, а в деревне о них и слыхом не слыхивали.
Витя кивнул.
– Разговор про кино и книжки я сегодня тоже не просто так завела. Хотела убедиться, что ты никаких громких названий даже не слышал, хотя про ту же «Игру престолов» лет десять назад даже бабульки на лавочках говорили, мне кажется. Ещё ты частенько повторяешь за мной, особенно когда задумаешься. Прямо как эхо. Аллитерации, опять же…
– Чего? – переспросил Витя.
– Аллитерации, – терпеливо повторила Юля. – Повторяешь одни и те же согласные часто. Даже вот твоё извинение сегодня – «прости, провинился». Обычный человек сказал бы – «виноват». Или просто «извини». А ещё у тебя нет тени. И пуговицы на рубашке не на той стороне.
Витя машинально опустил голову и посмотрел себе на рубашку. Надо же, какие мелочи Юля подметила…
– Видишь? У тебя пуговицы на левой половине пришиты, а на мужских рубашках их всегда на правой делают. А ещё ты рубашку навыпуск носишь, но правая сторона всегда внутрь подвёрнута.
Юля откинулась на спинку стула и с удовлетворением улыбнулась. Посмотри, мол, какая я молодец. Витя хвалить не стал. Едва Юля поняла, что комплиментов не дождётся, как улыбка стекла с её лица, как парафин со свечи. Она сделала кому-то знак рукой.
– Не надо меня тащить, – спокойно сказал Витя и встал из-за стола. – Сам пойду.
***
Витя давно потерял счёт времени. В бестиарий не проникали солнечные лучи – непонятно было, день сейчас или ночь, сколько прошло часов и минут.
Из кафе он вышел сам, но его тут же скрутили, засунули в машину и привезли сюда, в северо-западное отделение Общества. Здание спрятано в редком лесу, на равном удалении от всех соседних деревень, даже тех, что давно заброшены. Это бетонная коробка почти без окон, которая выглядела так, будто её выкопали из земли, кое-как отряхнули и поставили здесь – и выбросить жалко, и домой не возьмёшь. Бестиарий, конечно, располагался в подвале; Витю как втолкнули в крошечную, меньше кубометра, клетку, так он там и сидел. Выходил, только когда забирали на допрос или на опыты.
Сначала были только разговоры. Витю выводили из клетки – точнее, он сам вылезал, радовался возможности хоть как-то размяться – вели ярко освещёнными коридорами (и где их столько помещалось в этом зданьице?), сажали за стол в стерильной, как операционная, комнате. И спрашивали. Кто такой? Как зовут? Почему называет себя старым именем? Сколько человек заманил в лес?
– Никого я не заманивал, – буркнул Витя и покосился на Юлю, впервые услышав этот вопрос.
Она неизменно стояла в уголке, когда его приводили на допрос. Никогда не садилась, ничего не записывала – просто слушала. А его по пятому и двадцатому кругу всё спрашивали об одном и том же: кто, как зовут, почему имя оставил прежнее, сколько на его совести человек. Сотрудники, которые допрос вели – а их было трое, они менялись между собой – наверное, все ответы уже давно наизусть выучили. Но всё равно повторяли вопросы – видно, надеялись, что Витя собьётся и что-нибудь для себя невыгодное скажет. Но он не сбивался и говорил каждый раз одно и то же, слово в слово. Похоже, мужчин – а допрашивали исключительно мужчины – это злило.
После четвёртого допроса Витя обратил внимание, что как-то странно себя чувствует. Никогда ещё с тех пор, как он заблудился в лесу двадцать два года назад, он не испытывал такой слабости и нехватки воздуха. После девятого допроса на странное самочувствие Вити обратили внимание и сотрудники Общества. Спросили, в чём дело. Витя и рад был бы ответить, но сам не знал. Юля тихонько подала голос из своего угла:
– Ему без леса тяжело…
Витю вывели наружу. Он с удивлением обнаружил, что с ареста прошло три недели – лешему это было очевидно по одному взгляду на деревья.
Юлино замечание оказалось справедливым: даже от пяти минут на улице Вите стало гораздо лучше. Его стали выводить на прогулку каждый вечер.
***
Однажды, когда Витю вели после очередного допроса обратно в клетку, конвоир спросил у Юли:
– Как там твоя статья?
Юля, как показалось Вите, смутилась. Она шла на полшага впереди и справа от него, так что её лицо он видел хорошо.
– Да нормально, – буркнула она.
– Хватает материала? – усмехнулся конвоир и ткнул Витю кулаком между лопаток, хотя леший и так послушно шагал куда требовалось. – Или забываешь половину записать, пока до кабинета дойдёшь?
– Ничего я не забываю.
Точно, не показалось: разговор Юле совсем не нравился.
– Видел я твои дневники наблюдений, – не унимался сопровождающий. – Скоро «Войну и мир» напишешь.
– Дневники наблюдений, значит? – подал голос Витя. – А после наших встреч ты тоже их заполняла?
– А ты думал, она с тобой тискаться ходила? – фыркнул конвоир. – Шевели поршнями, нелюдь! – и он снова пихнул Витю, хотя тот и не собирался останавливаться или замедлять шаг.
На двенадцатом или тринадцатом допросе сотрудник Общества задал наконец вопрос, ради которого, похоже, всё и было:
– Как ты превратился в лешего?
– Да никак не превращался, – честно ответил Витя. – Заплутал, ходил-ходил по лесу, ходил-ходил… Грибы сырые жевал, да ими разве наешься. Вот однажды чувствую – спать хочу, сил нет. Понял, что если лягу, то всё, конец, но мне уже бродить опостылело, так что обрадовался даже. Лёг, заснул, а когда проснулся – удивился. Во-первых, что вообще глаза открыл. А во-вторых… ну, почувствовал себя по-другому.
– По-другому – как? – допрашивающий вперился в него ледяным взглядом.
– Да вот так. Видеть лучше стал и слышать. Весь лес как на ладони у меня. Где лось идёт, где кабан роет, где заяц скачет – всё знаю. Если плутает кто – тоже мне ведомо. Дерево рубят – будто волосы мне стригут.
– Скольких в лес заманил? – опять спросил сотрудник.
– Да не заманивал я никого, – сердито отмахнулся Витя. – Вашу вон, – кивок в сторону Юли, которая даже как-то сжалась у себя в углу, – вывел. Не рассказывала, что ли?
– А почему вывел? Понравилась?
– Не без этого, конечно. Но я и других выводил, только никому не показывался.
Ответом, похоже, опять не угодил. Сотрудник пожевал губами, потом отодвинул записи и кивнул конвоирам у двери:
– Уведите.
За последние дни обитателей в бестиарии прибавилось – видно, работники Общества сложа руки не сидели. А может, нового кого наняли. Вой, стоны, скрежет не смолкали ни днём, ни ночью. Через две клетки от Вити (в одной сидела кикимора, в другой – домовёнок, совсем ещё малыш) втиснули в угол крошечный аквариум, налили ржавой воды и поселили русалку. Новая постоялица постоянно хихикала, пела, плескалась и вообще вела себя до неприличия легкомысленно – уж лучше бы рыдала и жаловалась, как остальные. Была она не какой-нибудь там ундиной или морской девой с рыбьим хвостом, а настоящей славянской русалкой; сама себя называла она водяницей. Притащили её как была: в льняной рубахе, с распущенными зеленоватыми волосами до колен и венком из кувшинок на голове. Русалка порывалась пощекотать конвоиров, и даже грубые шлепки по рукам её не останавливали. Чуть позже Витя услышал случайно в разговоре двух сотрудников Общества, что это утонувшая тридцать лет назад девушка, невеста сельского врача.
Витя вспомнил, что читал об этом – может, даже в той же самой газете, в которой несколько лет спустя опубликовали объявление о нём самом. О трагедии написали целых две страницы мелким шрифтом: история всей недолгой жизни Марины Нестеровой – так её звали – и, с особым смаком, её отношений с врачом; слова убитых горем родителей, младшего брата и старшей сестры; растерянные комментарии соседей…
– Эй, Марина, – позвал Витя, когда конвоиры ушли. Русалка и не думала откликаться. Просто не хотела? Вряд ли, учитывая, как она рвалась пообщаться с конвоирами. Забыла, кем была? А почему же он тогда не забыл?
На следующее утро Вите объявили, что допросов больше не будет. Не успел он спросить, что с ним собираются делать дальше, как его выволокли из клетки и потащили куда-то на второй этаж, где он ещё не бывал.
Он оказался в просторной комнате без окон; на потолке торчали на коленчатых держателях две огромных лампы, под ними стоял металлический стол со стоком в ногах, как у ванны. У дальней стены – ещё стол: длиннейший, тоже металлический, застеленный простынёй с казённым чёрным штампом и заваленный блестящими металлическими инструментами. Комната полна была людьми в масках, тонких резиновых перчатках и светло-зелёных халатах, завязанных на спине. Всё это напоминало операционную из кошмарного сна.
То, что с Витей там делали на протяжении следующих недель, тоже напоминало кошмар.
– Эксперимент первый. Изучение регенерации покровных тканей у лешего. Эксперимент второй. Изучение регенерации сосудов у лешего. Эксперимент третий. Изучение регенерации костной ткани у лешего… – с монотонной диктовки номера и названия опыта начинался очередной этап. Обезболивание Вите, конечно, не полагалось: сотрудники Общества считали, что достаточно покрепче примотать его широкими ремнями к столу.
В операционной Юля не появлялась, зато она исправно приходила на все перевязки. На них и оценивали ту самую регенерацию, которая так интересовала Общество, – но не только на них. Витю то и дело водили (или возили, если встать уже не мог) на какие-то другие процедуры: то на анализы, то на рентген, то ещё на что. При обычной своей жизни он такого не застал, в сельской амбулатории кровь брали, тыкая палец иголкой и высасывая кровь в стеклянную трубочку. Ну хоть теперь на чудеса техники посмотреть…
У лешего всё заживало гораздо быстрее и легче, чем у человека, а болевой порог намного выше, но бесчеловечные эксперименты всё равно Витю чуть не доконали. Бесчеловечные?.. Так он в глазах Общества человеком и не был. Как назло, ещё и погода испортилась – конвоирам неохота было торчать на улице, так что прогулки сократились до чистой формальности.
Витя держался из последних сил. Если Юля была в помещении, смотрел не отрываясь только на неё – она виновато ёжилась и отводила глаза. А когда Юли не было, Витя думал о ней, вспоминал те три свидания, что у них были. До мельчайших подробностей восстанавливал в памяти: во что Юля была одета, как улыбалась, увидев его, как танцевала с ним на дискотеке. Как после второго свидания он, провожая её, попросил разрешения и поцеловал. Она ведь охотно ему отвечала – неужели тоже расчёт? Неужели знала тогда, что заманивает в ловушку нечисть? А он-то думал, что понравился. Выходит, театральный институт по Юле плачет?
Последние опыты были особенно страшны. Изучали, как запомнил Витя, «регенерацию тканей при множественных и сочетанных повреждениях». Память, кстати, у него отменная была, а уж как лешим стал, так и вовсе мог бы книжки целыми страницами заучивать. Звучало название умно, красиво даже, а на деле Витю всего изломали и бросили обратно в клетку. Приходили каждые полчаса, смотрели: живой или уже нет?
Витя жил – назло. Кончится же это когда-нибудь. Не бывает, чтобы не кончалось.
Недели за две зажило у него всё настолько, что мог уже сам на перевязки ходить. Только задыхался, как старик.
– Сохраняется левосторонний пневмоторакс, – сказал один сотрудник другому, посмотрев на очередные Витины снимки.
– Рассасывается, – ответил второй.
Ну вот, лучше, значит, становится. Значит, надежда есть…
***
Витя проснулся среди ночи и сначала сам не понял, почему. А потом увидел чей-то взгляд, направленный прямо на него из-за решётки.
– Юля?
Она ничего не сказала – всё так же молча пристально смотрела на него с бесстрастным выражением на лице. В бестиарии стояла неестественная тишина: кого-то уже увели без возврата, других сморил беспокойный сон.
– Пришла ещё пару дневников наблюдения заполнить? – с горечью спросил Витя и отвернулся. Неподалёку хихикнула и плеснула водой на пол русалка – этой всё было нипочём, даже крошечный аквариум, в котором поместиться можно было только сидя. – Ну что молчишь? Поговори со мной. Я хоть голос твой послушаю, мне полегче станет. А ты потом всё изучишь и пару статей напишешь.
Опять никакой реакции.
– А я-то в тебя влюбился. Всерьёз. Сразу, как только увидел, – сказал он куда-то в стену. Глядеть на Юлю сейчас выше его сил. – Ты растерянная такая была, озиралась по сторонам. Аукала – вот я и пришёл. Сама же знаешь: леший на зов всегда приходит.
Витя поднял голову и всё же посмотрел прямо Юле в глаза:
– Думаешь, если я нечисть, так и любить не могу? А почему ж не могу-то – сердца, что ли, у меня нет? Есть, вот здесь, – он приложил руку к груди. – Как было человеческое сердце, так и осталось. И люблю я тебя как человек.
Она качнула головой. По щекам от глаз к подбородку пролегли мокрые дорожки. Юля вдруг поднялась, подошла к дверце клетки и отперла тяжёлый навесной замок. Витя наблюдал за ней с недоумением.
– Ну же, – каким-то чужим, сипловатым голосом сказала Юля и открыла дверцу пошире. – Иди.
– Ты чего это удумала? – Он не сдвинулся с места.
– Я об этом пожалею, – пробормотала она.
– Юль, ты что делаешь? – опять спросил Витя.
– Все эксперименты, какие хотели, над тобой уже провели. Уходи, иначе утром тебя усыпят.
– Как собаку, что ли?
– Примерно.
Он неуклюже выполз из клетки – всё болело, мышцы не желали работать – разогнулся и встал совсем рядом с Юлей.
– Больше не увидимся?
– Нет.
Она сама потянулась к нему, обхватила с каким-то отчаянием, поцеловала в лоб, в губы.
– Иди. Иди скорее, – прошептала она и закрыла глаза. Подул ветерок, а когда Юля снова посмотрела вокруг, рядом уже никого не было.
***
Конечно же, её уволили. Да ещё, как говорится, с волчьим билетом. Но прошедшие с тех пор семь месяцев были самыми спокойными в Юлиной жизни.
Работа сама её нашла: Юля жила около школы и как-то раз услышала, что учительница биологии внезапно ушла в декрет. Внезапность эта чести учительнице как профильному специалисту, на взгляд Юли, не делала (биолог – и до последнего не поняла, что беременна?!), зато на освободившееся место Юлю, с её-то красным дипломом биофака, взяли несмотря на записи в трудовой.
Преподавать Юле понравилось. От того, как загорались у ребят глаза, когда она рассказывала им что-нибудь увлекательное, Юля и сама воодушевлялась.
Но вот учебный год кончился. Маленькие, от восьми до тринадцати человек, классы разошлись на каникулы, а Юля, как только закончила с бумагами, рванула по своим делам.
…Она поправила лямку рюкзака. От воздуха, напоенного ароматами влажной земли, хвои и преющих листьев, кружилась голова… впрочем, от воздуха ли?
Юля шагала уже почти час и наконец решила остановиться. Отсюда она точно дороги не найдёт. Юля осмотрелась.
Маленькая полянка, почти круглая. Справа густой черничник, впереди две огромных тёмно-синих ели – как стражи или столбы от ворот. А в центре, аккурат посередине, будто след от ножки циркуля, – огромный пень.
Потянуло ветерком. Странно потянуло – верхушки деревьев и не шелохнулись, а кусты вокруг полянки зашелестели. Юля улыбнулась и не оборачиваясь сказала:
– Привет.
– Привет, – откликнулось эхо. Она глянула назад через плечо.
– Можно не буду наклоняться и через ногу смотреть? А хомута у меня в любом случае нет.
– Можно.
Витя подошёл поближе, не сводя глаз с её лица:
– Пришла? Или опять заблудилась?
– Пришла. Скажи, что я об этом не пожалею.
– Ты об этом не пожалеешь. Ты ведь и тогда не пожалела.
– Откуда ты знаешь?
Он не ответил. Юля шагнула к нему, и Витя крепко её обнял.
– А чем занимается жена лешего? – спросила она вдруг.
– Чем хочет. – Он взял её за руку и повёл вглубь леса.
Вера Знотова
Встретились
Лера не могла усидеть на месте. Поднималась со стула, подходила к окну, смотрела, не вскипел ли чайник, проверяла время на настенных часах, а потом на телефоне, разглядывала незамысловатые узоры на ложке и пересчитывала горшки с цветами на подоконнике.
Из-за этих мысленных перебежек Лера в конце концов начала опаздывать. Заметила она потерянные минуты ещё в дверях. Было бы неловко прийти позднее обещанного на первое в жизни свидание – неофициальное, но это было точно оно – поэтому Лера поспешила написать Денису оправдание: «У меня чп, немного задержусь». Обманывать стыдно, но лучше, чем опоздать без причины.
На улице было прохладно. Уставшее солнце согревало только лицо, и недовольные посетители улицы двигались быстро и угловато, по-воробьиному нахохлившись. Полуобнажённые деревья стыдливо прятали свои тела остатками тёмной листвы. Наверное, они чем-то болели, потому что листья, согнанные с насиженного места старостью и ветром, были все испещрены чёрными точками. «На ветрянку похоже», – подумала Лера. Заброшенные растения было жаль. Их бы полечить, покрасить стволы белой краской, как это частенько делали раньше. Лера не знала, как именно работала такая смена имиджа для деревьев, но вряд ли это было бесполезно.
Денис появился через семь минут ожидания. Через семнадцать, если считать с назначенного времени встречи. Он шёл не спеша, хмуро разглядывал что-то в телефоне. Лера махнула рукой, он поднял голову, вздрогнул и улыбнулся. Был рад её видеть. Лера улыбнулась в ответ и пошла навстречу. «Свидание» всё-таки состоялось.
После приветствий и недолгих объятий, Лера легонько отстранилась и нахмурилась:
– Почему ты так долго? Я замёрзнуть успела.
– Ты могла в тц зайти, – пожал плечами Денис.
Лера поджала губы. Конечно, зайти в тепло было самым логичным решением, но как её взволнованный мозг мог додуматься до такого?!
– Не зашла и не зашла. Так почему так долго-то? – буркнула обиженная Лера
– Да так, – Денис снова пожал плечами, – Валялся.
– Понятно, – Лера вздохнула. Лучше бы соврал.
Разговор угас. Денис потоптался на месте:
– Может, пойдём уже? Холод собачий.
Лера кивнула.
Пройдя через карусель дверей, они оказались в многолюдном торговом центре. Лифт нашёлся не сразу, зато быстро довёз до фудкорта. Толпа за прозрачной стеной кабинки стремительно уменьшалась, пока не превратилась в маскарад цветных жучков – ласковый женский голос сообщил, что они прибыли на нужный этаж. Лера отлучилась в туалет, а Денис отправился исследовать ресторанчики.
Лера подставила пальцы под под струю горячей воды. Руки окатывались невидимыми иголочками, водяной поток приносил новую порцию зуда и тут же смывал её. Кожа будто пропиталась жаром, порозовела и легонько побаливала.
Оставлять Дениса надолго в одиночестве было бы неправильно, поэтому Лера поторопилась вернуться. По пути купила газировку, чтобы не сидеть без ничего.
Денис уже во всю поглощал картошку, когда Лера уселась за круглый стол.
– Будешь? – Денис потряс упаковкой картофеля.
– Пока не знаю, спасибо.
– Бери, если захочется. – Денис щедро развернул упаковку в сторону Леры.
Лера рассеяно поблагодарила спутника. Её расстраивало, что настоящий диалог никак не начинался. Они просто перебрасывались словами.
– Расскажи, как твои дела?
– Нормально, – Денис лизнул измазанный соусом палец. – Недавно, вон, приставку новую купил.
Лера молчаливо поздравила себя с прогрессом. Что-то начиналось!
– Ого! Что за приставка? – Лера наклонилась вперёд, к Денису.
Денис оживился, принялся листать галерею в телефоне.
– Вот! Её к компьютеру наконец-то можно будет подключить. У меня уже есть одна, но она только к телевизору подсоединялась. – Денис с гордостью продемонстрировал изображение. – Вот так выглядит. Крутая, да?
В сантиметрах пяти от Лериного лица находилась фотография той самой приставки. Лера силилась увидеть в ней нечто особенное, но перед её носом был просто чёрный гаджет. Лера вымученно перебирала в голове возможные комплименты обновке, но все они звучали не более чем плевками вежливости.
– Крутая! – Денис сам нашёл ответ на свой вопрос.
– Крутая, да, – эхом отозвалась Лера. – Что ещё интересного произошло? Я, например, новый сериал начала смотреть.
– Новый сериал? – По лбу Дениса прошмыгнула струйка задумчивости. – А! Я тоже недавно стал смотреть один сериал. Вернее, многосерийный фильм, а не сериал. Это же разное, хотя мало чем различаются. Называется…
Лера старалась слушать внимательно. Сюжет, мир, персонажи истории – всё это, несомненно, звучало поводом впиваться в каждое слово Дениса зубами, а после ночами не спать, лишь бы досмотреть это чудо киноиндустрии, но Лера медленно вываливалась из разговора. Чтобы скрыть от Дениса свою невнимательность, она стала разглядывать его лицо. Смешные веснушки, тонкая нижняя губа и еле пухлая верхняя, светлые глаза и родинка на подбородке. Было в Денисе нечто притягательное, что частенько отвлекало Леру от его рассказов и направляло внимание на него самого.
Лера перестала искать утерянный смысл монолога Дениса, но изменение в его поведении уловила быстро. Денис стал нервно крутить поднос и чаще ошибаться в словах.
– Знаешь, вообще, я тебе сказать сегодня кое-что хотел. Но не сегодня уже. Или вечером. Позвоню, наверное… Ладно.
Лера закивала, сочувственно нахмурив брови. Денис, кажется, действительно сильно переживал.
– Тогда буду ждать звонка, – Лера успокоительно улыбнулась.
– Да-да, нужно будет обязательно тебе позвонить. Может, напомнишь мне об этом? Очень важно кое-что тебе сказать. – Денис заёрзал на стуле.
– Если тебе настолько важно мне что-то сказать, давай обсудим сейчас? – услужливо подсказала Лера.
Речь Дениса сделалась совсем сбивчивой, а щёки и левое ухо покраснели:
– Сейчас нельзя, не могу я так. Потом, по телефону.
Сердце Леры ёкнуло. Неужели то самое? Неужели просто стесняется сказать это лично? Гимн надежды заструился по венам. Денис редко тревожился, а смущение было для него совершенно недосягаемой эмоцией. Признание в любви – единственный повод вести себя так. Вслед за Денисом щёки Леры налились розовым, и она тихо согласилась:
– Хорошо.
Денис угукнул.
Скоро они разошлись. Дениса срочно позвали домой, и Лера оказалась предоставлена сама себе. Она несколько раз обошла район, смакуя произошедшее, – хотелось подольше сохранить сладостное чувство от встречи. Денис впервые предложил ей встретиться вдвоём, ещё и признание в любви этим вечером намечается.
Хотя к вечеру температура упала, Лера не чувствовала, что замёрзла. Сердце щекотали счастливые мысли.
Усталость от долгой прогулки и боль в ногах дали о себе знать только дома, где Лера легла в кровать, уткнувшись носом в подушку. Она дремала, поддавшись соблазну удобной постели, когда кто-то позвонил. Сонная Лера ответила сразу – это был Денис.
– Алло. Слышишь меня? – вскрикнул он.
– Да, да, отлично слышу.
Лера уселась поудобнее. Мысль о том, что скоро она услышит признание, свернулась котёнком в животе.
– Готов поведать свою страшную тайну? – ей хотелось звучать расслабленной, но дрожащий голос помешал её плану.
– Помнишь Аню? Мы с ней у Макса познакомились.
Котёнок в животе исчез. Лера напряглась.
Денис кашлянул, прочищая горло. Его голос был напряжённым, но довольным. «Всё ясно,» – подумала Лера, и эта мысль ужасала.
– Она позвала меня на свидание.
Лера прикрыла глаза. Досчитала до пяти.
– Извини, не расслышала. – В носу защипало, Лере захотелось чихнуть. – Меня мама позвала, давай я тебе перезвоню.
Не дожидаясь реакции Дениса, Лера отложила телефон. В ушах зазвенело. Болтовня мозга стихла под давлением одного единственного факта.
– Она позвала меня на свидание, – прошептала Лера.
Ей показалось, что сердце замедлило свою привычную мелодию. Или это секунды пережёванной жвачкой растянулись между обнадёживающим прошлым и безнадёжным настоящим. Лера не понимала.
Лера не понимала. Что происходило последние несколько месяцев? Неужели она ошибалась? Ошибалась, когда Денис аккуратно взял её руку в свою. Ошибалась, когда Денис на встречах компанией уделял время только ей. Ошибалась, когда Денис с нежной внимательностью смотрел на неё, пока она болтала о забавных мелочах.
Разум похолодел, из мягкой материи мозга превратился в бесчувственную металлическую машину. Теперь Лера видела и другое. Денис всегда говорил только про себя. Денис никогда не отвечал на её порывы быть ближе. Денис даже не позволял ей решать, когда закончится их очередное взаимодействие. Всё зависело от него.
То есть всё-таки ошибка? Глупая, наивная мечта на взаимность? Лере просто привиделись знаки внимания, и этот мираж стал её ориентиром?
Лера потёрла шею. Комок обиды заслонил горло и не давал глубоко вдохнуть. Своим грубым движением он задел жгучий словесный клубок. Красным, рыжим, голубым замелькал круговорот раньше запретных мыслей. Денис невнимательный. И шутки у него несмешные. И вообще он грязнуля. Сдерживаемые неделями размышления лавиной проголодавшихся зверей хлынули на безоружную Леру.
Получается, всё к лучшему?
Лера вскочила и широким шагом поспешила на кухню. Надо сесть на жёсткий, твёрдый стул и спокойно всё обдумать.
Последнее, чем Лера хотела бы теперь заняться, так это позвонить Денису, услышать его радостный голос и поздравить, но пластырь лучше срывать одним движением. Лера нажала на зелёную иконку. Обдумает она всё позже, сейчас нужно решить проблему.
Лера насчитала семь гудков до того, как Денис ответил.
– Короче! – Денис ворвался в разговор без предупреждения. – Аня позвала меня на свидание, и я ей отказал!
Лера отодвинула от себя телефон. Слова Дениса никак не вязались со здравым смыслом. Коленки мелко задрожали, задевая столешницу. Хотелось молчать, кричать и плакать одновременно, но Лера могла позволить себе только первое и ненадолго.
Как же это не вовремя! Только она поняла, что будущему с Денисом не бывать, как он наконец-то даёт ей то, что она ждала так долго.
– Я тебе нравлюсь? – Лера боялась любого ответа.
Ответ был утвердительным. Денис выпалил своё «Да!». Видимо, тоже ждал.
У Леры защемило в груди.
– Мне жаль, Денис. Я не смогу ответить тебе взаимностью, – отчеканила Лера. Проскользни хоть толика человечности в её словах, по щекам потекли бы слёзы.
Денис замялся. Пытался сказать что-то вразумительное, но не получилось. Прощались коротко, с благодарностями за понимание и прочей бесполезной чепухой, неспособной сгладить углы.
Лера откинулась на спинку стула. На столе чёрной дырой расположился телефон. За окном тоже было темно, как и везде кроме кухни. Лера моргнула. Веки соприкосались с едва уловимым звуком.
– Заварю чай. – Мысли появлялись пустыми деревянными кубиками.
Загорелась кнопка, чайник забурчал. Через крышку было видно, как постепенно закипает вода. Волнами, пузырьками, брызгами.
Чай Лера так и не заварила. Сначала стояла в середине кухни, потом вернулась в комнату. Надо было чем-то заняться, но Лера потеряла возможность думать. Она легла на кровать. Хотелось чувствовать реальность, и потому сон не шёл. Лера прикрыла глаза и начала перечислять числа. От одного до того, как успокоится.
***
В коридоре стало шумно: с дачи вернулись родители. В квартире осталась одна мама, а папа вышел забрать вещи из машины. Мама выглядела радостной и звонко чмокнула подошедшую Леру в щёку.
– Представляешь, мне твой папа сюрприз устроил! После дачи зачем-то на почту заехали, а там он, оказывается, заказал мне духи, которые я давно хотела. – Мама зашуршала пакетом. – Тебе мы, кстати, газировку купили. Отнесёшь в холодильник?
Лера посмотрела на маму и взяла протянутую бутылку, тяжёлую и холодную.
– Мама.
– Да, милая?
– А мне Денис, кажется, больше не нравится.
Мама выронила коробку:
– Как? Тот самый?
Аля Кружинина
Я украла конфету в магазине
– Я украла конфету в магазине.
Конечно, я долго готовилась, чтобы это прозвучало так просто, как будто шутка, ничего серьезного, но сказать надо было, повиниться, вроде. Муж отнял взгляд от телефона. Он пришел поздно, и сейчас сидел за столом и ужинал.
– Что?
– Я украла конфету. Даже две.
Он отрезал ножом мясо, отправил в рот, разжевал и снова посмотрел на меня в ожидании продолжения, наверное.
Как и хотела, привлекла его внимание.
– Зачем?
– Сначала взяла маленькую барбариску и положила ее в карман. Потом выбрала шоколадные – мне надо на работу в вазочку для клиентов, стала рукой зачерпывать и в мешок опускать – такие в фантиках. И там лежала одна голая.
– Голая? – он ухмыльнулся.
– Без обертки. Я ее съела.
Муж засмеялся. Наверное, на это можно реагировать только так.
– А на улице съела и вторую, – произнесла я вдогонку его смеху.
– Ну и ладно. Грязная только, – отсмеявшись, произнес муж.
Я пробежала мыслями по нашему диалогу – как будто чего-то не хватало для признания. Да, вот:
– Я, конечно, больше не буду воровать. Просто одна знакомая сказала, что все в детстве воровали в магазине.
– Какая знакомая?
– Неважно, новая. И я возмутилась и сказала: «возможно, не все»? Но сама стала вспоминать, может, я и правда воровала. А потом пришла в магазин.
– А никто не говорил из твоих новых знакомых, что-то типа: «Все мы в детстве убивали?»
– Нет. И знаешь, я ничего не почувствовала в тот момент. Просто увидела ее – без фантика. И подумала, она все равно никому не нужна такая – грязная, то да се, – мысли об этой злополучной конфете переплетались в словах с мыслями о сегодняшней встрече, не спрашивая разрешения, – вряд ли кто-то нашел бы ее, потом искал бы фантик, аккуратно обернул и забрал себе.
– То есть ты украла никому не нужную?
Муж как будто поддержал идею, доведя ее до смешного легкого бреда и мне стало легче. Ну пусть так. Это не его история. Пусть посмеется над ней и забудет.
– Да, именно, – я выдохнула и улыбнулась ему в ответ.
Он доел, убрал за собой и пошел смотреть недосмотренный вчера фильм. А я продолжила читать. Но в голове все крутилось, как я захожу после работы в магазин у нашего дома, как вспоминаю, что надо купить, пытаясь воскресить в памяти полупустые полки холодильника, какими я запечатлела их утром. Думаю, брать ли яблоки и какие лучше – зеленые или красные, касаюсь тех и других, выбираю зеленые и кладу в корзину. Туда же кладу сыр, молоко, останавливаюсь у чая, кажется, он на исходе, и захожу в ряд конфет. А дальше все быстро: прямо напротив лица любимые папины барбариски – он носил их в кармане и угощал всех. Я беру с полки одну и только потом оглядываюсь – в магазине почти никого. Наверное, можно съесть прямо сейчас – хочется чего-то вкусненького, но не ем и кладу в карман. Вспоминаю, что мне и правда нужны конфеты, что-то вроде шоколадных, я радую ими клиентов, оставляя в вазочке в приемной. Взгляд останавливается на тех, что похожи на «Ласточку», в блестящих обертках. Наклоняюсь к нижней полке, начинаю зачерпывать их в заранее приготовленный пакет и тут вижу ту самую – развернутую, шоколадное полешко, столбик с палец. Через секунду конфета уже у меня во рту. Целиком. И я сразу отхожу от полок. Как вор. Но конфета не вкусная, приторная. Тогда я сразу возвращаюсь, вытряхиваю их обратно на полку, вижу те, которые беру обычно, набираю, завязываю пакет узелком, кидаю в корзину и ухожу – и так слишком долго задержалась.
***
Дверь открылась и вошла она. Высокая, в ярком мягком кашемировом пальто и платке, намотанном вокруг шеи и покрывающем плечи. И в запахе духов. Не часто запах духов так активно овладевает клиентами. За всю практику может пару раз я отмечала, как тонкие ароматы бежали следом за своими хозяйками, ни разу за хозяевами. Чаще клиенты пахли ничем, кроме свежести с улицы, дождем, ветром – в зависимости от времени года. Как будто прятались, не выдавали свои предпочтения. Так мастерски скрываться тоже надо уметь. Иногда в след за мужчинами, особенно если встреча проходила в воскресенье, стесняясь, просачивался запах выпитого вчера алкоголя, уже поутихшего и, поэтому, робкого. Но сейчас запах был ярким, оранжевым, искрящимся. Клиентка как будто заявляла о себе с порога: «Да, я такая, а это мой платок, а это красивое пальто и духи. Прошу принять нас всех».
Женщина повесила на вешалку пальто, платок быстро перекочевал на плечи ее тонкого нежного светло-лилового свитера.
– Где можно помыть руки?
Обычно я первая успевала показать, где тут туалет и уйти в кабинет, чтобы клиент мог немного побыть наедине с собой, собраться, вернуть себе свои границы, поймать разлетевшиеся при входе в новое для него пространство мысли. Но сейчас потерялась, или эта женщина сама бежала вперед, заполняя все собой и не оставляя места для кого-то еще.
И тут я вспомнила, что ждала семью. Одиночки на сегодня закончились, оставалась семья и домой. Я заглянула в телефон. Да, на аватарке была моя клиентка и, кажется, даже в этом же платке. Мария. Мы списались с ней несколько дней назад. Я еще предупредила, что на первую встречу желательно прийти не только подростку, о котором шла речь, а всем, кто проживает на данный момент в квартире. Мне, как психологу, важно погрузиться в атмосферу семьи, не просто услышать историю, но и постараться почувствовать, уловить то, что может нечаянно или намеренно скрываться за словами. Взгляды, интонации, жесты, даже одежда и запах, как сейчас. Клиентка ответила, что все поняла и постарается привести не только виновника – так сказала она, но и участников их общей жизни. Сказала, разделив этим НО семью на части, поставив грань между кем-то пока неозвученным во главе с собой и мальчиком четырнадцати лет, с которым «стало невозможно жить», который «переходит всякие границы», но которого «она очень любит» и «с этим надо что-то делать, и я верю, вы сможете нам что-то подсказать».
Так куда делся подросток? Я еще раз посмотрела на переписку. Да, вот: «Хорошо, договорились, будем вместе», время и дата.
Я отошла в сторону, когда за дверью раздался шум спускаемой воды, а потом загудел кран над раковиной. Вопрос был наготове, и, как только она вышла, стряхивая с рук воду, я задала его:
– Вы планировали прийти всей семьей, Мария? Я же ничего не путаю? Где мальчик? Где муж – отец?
Она улыбнулась невозмутимой давно отрепетированной улыбкой, выражающей одновременно уверенность и смущение:
– Они опаздывают. У нас же полтора часа. Мы договорились приехать вместе, но они задержались в музее, а я из дома, поэтому успела вовремя. Мы же можем начать без них? Я пока все расскажу.
– Хорошо, пойдемте.
Воскресенье, вторая половина, вечные пробки, а кто-то вообще хронически не может прийти вовремя. Делать было нечего, время действительно шло, время, которое принадлежало мне и этой не полностью дошедшей семье и можно было начинать. Возможно, мне бы все равно пришлось задать несколько вопросов ей наедине. Так почему не сделать это сейчас.
Мария пошуршала в сумке, достала бутылку воды, и мы пошли.
Войдя в комнату, она решила оглядеться. Пока запах ее духов обживал кабинет, она разглядывала мои сертификаты на стенах, полочки с игрушками, книги, картину с изображением молодой длинноволосой женщины, которую подарила мне одна клиентка. Она была спокойна или тщательно скрывала волнение. Я села.
– Это вы рисовали?
– Нет, я не умею.
– Понятно. А я рисую иногда. Это же по номерам?
– Да, кажется.
– Точно по номерам, – она оглянулась еще раз, как будто проверяя, не забыла ли она чего рассмотреть и села в кресло передо мной.
Помимо двух кресел у журнального столика, в углу стояла кушетка для постоянных клиентов и два стула-кресла с высокими спинками и подлокотниками, приготовленные для приема большой семьи.
– Начнем?
– Да. Нашему младшему пятнадцать лет. Есть еще старший, ему двадцать. Иногда он живет у нас с девушкой. После школы он поступил в Герцена на кафедру математического анализа. Хочет дальше там в магистратуру. Он вообще молодец. Добрый, отзывчивый. Всегда помогает, если мы с отцом просим. Мы вообще очень дружные, – она замолчала и посмотрела на меня.
– Что же заставило вас прийти ко мне?
Она отвернула крышку у бутылки и глотнула воды. Пластик громко щелкнул стенками.
– Извините.
– Ничего страшного.
– Да, ничего страшного. На чем я остановилась?
– Вы говорили о старшем сыне, но, как я помню, в сообщении речь шла о младшем, о подростке, правильно?
– Да, вы правы. Дело все в младшем. Вообще они у меня оба молодцы. Младший – чудо. Очень красивый. Даже когда родился. Знаете, некоторые дети вначале похожи на червячков, морщинистые, розовые. Но в нашей семье не так. Оба сына родились красивыми и умными. Не умными прямо, но осмысленными. Врачи приходили на него смотреть. На младшего. У него была такая шевелюра! И губки бантиком, помните, как у Орбакайте: «Губки-бантиком, бровки-домиком». Волосы четырех оттенков, и я сразу сказала Диме (Дима – это мой муж). Я сказала ему: «Это на счастье».
Взболтнув бутылкой, которую по-прежнему держала в руках, Мария начала откручивать пробку, но задумалась, закрутила ее обратно и поставила на стол, повернув к себе этикеткой. Потом протянула руку и повернула этикетку наполовину ко мне. «Evi» – прочитала я про себя.
– Вы что-то спросили. Я путаюсь. Можете напомнить?
– Почему вы решили обратиться к психологу.
– Точно!
В сумке, стоящей на полу рядом с креслом, зажужжало и Мария наклонилась и не глядя, достала телефон.
– Специально не выключила, – пояснила она мне и обратилась к телефону – Да? – посмотрела на меня и закивала, прикрыв микрофон рукой: – Дом пятьдесят три, правильно! Да, корпус два. Алло. Да, пятьдесят три – два. Да. Сколько? А быстрее? Ладно.
Она отключила телефон и положила его на стол перед собой экраном вверх:
– Пусть пока полежит, чтобы не пропустить – потом уберу.
Я кивнула.
– Еще десять минут, ничего?
– Это ваше время, Мария.
– Да, конечно.
– Вы уже были когда-то у психолога?
– Нет, никогда. Все было хорошо. Почему вы спросили?
– Решила уточнить.
– Нет, никогда. Так вот. Младший всегда был любимчиком. Красивый, умница. Со старшим разница в три… Нет, в пять лет. Точно. А сейчас – то ли период такой подростковый, то ли с ним что-то не так. Вы просто должны его увидеть, и нам сказать, что не так.
– А что не так? Можете предположить?
– А всё не так. Он на нас кидаться стал.
– Кидаться?
– Да. Ничего не скажи. Против не скажи. В комнату к нему не зайди. Он сразу злится, дверями хлопает.
Мария заерзала в кресле.
– Или это нормально для подростка?
– Злиться? Для подростков более чем. Подростки – отдельный народ. Они говорят на своем языке, глядят на все…
– Вот-вот, на своем! И на нашем не понимает! Брат тут к нему в комнату зашел, так он заорал, а потом еще в след стулом в дверь кинул! Хорошо, не ножом. А если бы в Сеню стулом попал? А если бы в голову?
– Сеня это…
– Сеня – это старший, который с Ирой.
– Сеня придет?
– Нет, еще не хватало. А младший Вова.