Королева Елизавета II

Роза для Антона

Новые привидения старых городов

Помните знаменитую фразу – «Призрак бродит по Европе…»? Думаю, по Европе (и не только) действительно бродят призраки – призраки туристов, ежедневно наводняющие старинные части городов. Сама могла убедиться в справедливости этой мысли, съездив на несколько дней в Северную Европу – Финляндию, Швецию, Эстонию… Почему призраки, а не живые люди? Да просто потому, что туристы быстро скользят по старинным улицам, краем уха выслушивая истории гидов, лихорадочно щелкая объективами фото – и видеокамер, на несколько минут присаживаются за столики кафе, буквально сквозь стены просачиваются в сувенирные лавки, а затем благополучно растворяются в воздухе, не задев никого из местных жителей и переместившись в другой город или в другую страну. Во всяком случае, именно такое впечатление сложилось у меня от собственного путешествия… И что самое странное – мне это понравилось!

Как все началось? Началось с посадки в комфортабельный автобус, на котором мы, сделав несколько остановок на заправках, промчавшись по ночному Питеру, незаметно (во всяком случае, быстро) перейдя через границу, утром следующего дня приехали в Хельсинки. За 2–3 часа мы увидели три церкви – Кафедральный Собор, Главный православный собор и Церковь в скале, памятник Александру Второму, памятники кузнецам, кующим счастье для неизвестной нам принцессы и безымянной девушке, в которую был влюблен изваявший ее скульптор. Вот эту девушку (вернее, памятник) ежегодно отмывают до блеска финские студенты, празднуя какое-то событие, а затем отмечают помывку до умопомрачения – и это при действии сухого закона… В Хельсинки многие жители пользуются велосипедами, потому автомобильные пробки отсутствуют… Говорят, финского премьера задержали за превышение скорости, а затем доставили в полицейский участок за приглашение офицера выпить кофе, где честно постарались выяснить: чашечка кофе – это просто чашечка кофе или нечто более серьезное?! И ведь премьеру пришлось объясняться!!! Еще несколько часов мы потратили, просто гуляя по улицам, разглядывая все вокруг, делая покупки, и неизменно выходя к заливу, где в порту уже стоял паром, ждущий путешественников для отправки в Стокгольм.

Паром… Паром «Silja line serenada» заслуживает отдельного упоминания, Приличная еда, вполне приличное вино, симпатичные каюты… – это воспринималось как само собой разумеющееся. Что еще? Пробежка по бутикам, краткий отдых в каюте и… Игра в рулетку, бокал сухого мартини, ночное шоу и танцы в сопровождении живой музыки…Удивительнее всего, что наутро мы вышли к завтраку достаточно бодрыми и готовыми к прогулке по Стокгольму…

Что я могу рассказать о Стокгольме? Что такого удалось увидеть за те несколько часов, что мы провели в этом городе? Гуляя по городу, я вспомнила, что здесь правил Карл Двенадцатый, что в жилах нынешней королевской династии течет кровь наполеоновского генерала Бернадетта, что здесь начала свой триумфальный путь легендарная четверка под кратким названием – «АВВА»… Что еще? Помахала рукой королевским гвардейцам, невозмутимо проезжавшим верхом на великолепных лошадях, сменявшимся у входов в королевский дворец, послушала швейцарских музыкантов, игравших на странных инструментах удивительную мелодию прямо на площади, понаблюдала за игрой в буллис, прошла по самой узкой улице в мире, пообщалась с художником, владельцем «Art Gallery», учившемся в Академии Художеств в Питере…Пожалела, что не успела купить а подарок огромную фарфоровую куклу необыкновенной красоты – паром уже ждал нас.

И снова паром – на этот раз «Silja Tailink»… Меня потом спросили – он лучше или хуже того, первого парома? Он просто другой… Вот шоу – программа мне понравилась больше… Впрочем, все мысли были заняты тем, что мы увидим в Таллине.

Таллин… Таллин, где многие говорят по-русски, что избавило меня от обязанностей переводчицы (в Стокгольме пришлось использовать свое знание английского, чтобы помочь спутникам, не знающим языков). Таллин с его уютными улочками, мастерскими, где можно купить удивительные изделия местных мастеров, кафе, где нам удалось наконец вытянуть уставшие ноги (и никогда раньше я не поверила бы, что буду гулять по городу босиком) и попробовать замечательный кофе… Неописуемой красоты вид на старый город и на море, открывшийся с обзорной площадки, лучники (точнее, парни, переодетые средневековыми лучниками) внизу, кузнецы, предлагающие свои изделия… Аптека, действующая уже несколько сотен лет, где все сохранилось в первозданном виде, чайный магазинчик, где мы заговорились с продавщицей на странной смеси русского, английского и французского языков и купили чай, пахнущий какими – то экзотическими цветами… И, конечно, марципаны, сделанные вручную, и ликер «Vana Tallinn»…

А напоследок – Нарва. Знаменитая Нарва, где сейчас молчат пушки, гремевшие в XVII веке, где, кажется, дремлют солдаты, готовые в любой момент снова вступить в бой по приказу царя Петра…

Три дня – всего три дня… Мы, как легендарные привидения, живущие в любом старинном городе, скользнули по улицам, кафе, магазинчикам… и растворились в воздухе, пахнущем соснами и морем… Заметили ли нас коренные жители? Сомневаюсь…Ведь мы всего лишь присоединились к многочисленным призракам старых городов… и внесли свой вклад в их легенды…

Непознаваемый мир

В психоз люди уходят сознательно, как в монастырь.

Виктор Шкловский

Художник Орехов, Евгений Александрович, высокий брюнет с окладистой бородой, отправился странствовать по России третьего июля.

День этот хорошо запомнился поэту и художнику Владимиру Блинчикову. Блинчиков получил в этот памятный день деньги за халтуру, и его совершенно беспардонно и нагло обманули. Надо сказать, что Блинчиков сделал огромную по размерам заднюю декорацию с колосьями для сцены Дворца культуры – труд адский и неблагодарный. За работу сулили заплатить сотню, а то бы Блинчиков и не взялся. Короче, в поте лица трудился Блинчиков от зари до зари, сделал проклятый задник в срок, а когда пришёл за деньгами, то оказалось, что выписали ему ровно семьдесят рублей.

– Почему так мало? – справедливо возмутился Блинчиков.

– Задник испорчен, не тот размер! – объяснил толстяк из руководства Дворца культуры.

– Мне именно этот размер и давали! – вскричал Блинчиков. – Я после звонил, уточнял сто раз.

– Знаем мы все эти уточнения! – отвечал толстяк. – Опять «под шафе» был? Признайся честно, Володя. Денег тебе мало, подумаешь, нашёлся талант! Другие зарплату за месяц такую получают, а ты неделю кистью помахал – и такие деньги! Другого найдём, раз отказываешься с нами работать. Много ещё вас, алкоголиков!..

– Сейчас я объясню тебе, синепупый, какая разница между поэтом и алкоголиком, – начал было развивать свою мысль Блинчиков, но не договорил и сделал рассеянный вид, даже волосы стал приглаживать, увидев в полутьме коридора знакомый алый блеск петлиц милицейского мундира.

– Будь здоров, Володя, иди себе. Ещё вместе разработаем какой-нибудь дизайн. И мне деньги, и тебе! Оформитель ты хороший, а бухгалтерия считает так, как ей считать положено.

Толстяк исчез. Милиционер остался. Блинчиков немного постоял, чутко вслушиваясь в темноту коридоров Дворца культуры, вздохнул и вышел на улицу, где его ожидали жаждущие кредиторы. Он быстро отдал часть долгов, утолил жажду кредиторов пивом и чем Бог послал, а к вечеру купил пару бутылок какого-то вина, «маленькую» да полкило «молочной» колбасы, как деликатес захватил, отстояв честно очередь, копчёную жирную селёдочку и поехал на троллейбусе в мастерскую к своему приятелю Орехову.

Орехов сидел в мастерской один, ещё трезвый и потому – сумрачный. Увидев Блинчикова с полной сеткой, он молча спихнул с деревянного топчана, заменявшего стол, тюбики с краской и, бросив на грязную поверхность широким жестом миллионера белый лист голландской бумаги, указал на него глазами. Вот тогда-то и выложил Блинчиков на атласный, красивый лист содержимое сетки, и потекла между приятелями неторопливая беседа.

– Ответь мне, Женя, почему в мире продолжается бесконечная купля и продажа наших душ? – жаловался Блинчиков, и реденький венчик его бледных волос полоскался мятежно в спёртом воздухе мастерской. – Ответь мне, Женя, ответь, почему мы зависим от властей вечно? Ответь мне, Женя, ответь, ведь ты философ, ты мыслитель! Скажи всему миру правду, как протопоп Аввакум. Найди неопознанную ещё правду, изобрази её, Женя, и покажи и ответь за неё всему миру! – так скандировал Блинчиков в припадке вдохновения.

Орехов выслушал тираду друга, но на вопрос сразу не ответил, помолчал, собрался с мыслями, погладил широкую бороду своей крупной рукой и сказал тихо и коротко:

– Непознаваемый он мир, Володя. Его познать нельзя.

Потом он снова помолчал, снова собрался с мыслями и досказал:

– Не для суеты создан Богом мир. И мы не для суеты тоже. Мы пришли от Бога в мир растить живую душу! И у каждого он свой – нелегкий совсем путь познания. Но надо стараться растить живинку в мире чёрствого. Потому что он холоден – наш мир.

Блинчиков понимающе сморгнул, стакан допил, закусывая деликатесной копчённостью, осмысливал ответ друга и сказал, наконец:

– Ущербная ты личность, Женя. У тебя в душе такой же глубокий и острый излом, как и у меня. И в картинах твоих, и в образе твоей жизни этот излом ясно виден. Да, ясно и всем виден! Ты должен по мнению Творческой оценочной комиссии Союза художников гармонический мир создавать. Не надломы души. Вот почему тебя до сих пор не приняли в Союз художников! Ты не сможешь стать его членом не потому только, что многие завидуют твоему таланту, а потому, что ты, как ущербная личность, там просто-напросто неуместен. Уедешь ты вдруг или умрёшь – никто из них, из синепупых, не будет ни искать, ни вспоминать. Вот если кого-нибудь из них сместят – это событие! Это обсуждается. Пойми, Женя, ты летаешь слишком высоко. Нет, мы зависим не от Бога, а от власти. От синепупых – вот от кого! И это они платят нам зарплату. У них распоряжения, бухгалтерия, милиция. А у тебя что есть, например? Картины? Но ещё ты должен пить и есть, вносить регулярно квартплату. Вот твоя бухгалтерия! Где взять? Ведь невозможно человеку жить в бочке, как Диоген, – в наше время. Милиция загребёт! В Америке, говорят, бездомных на улицах собирают и кормят. А у нас? Отправят в отделение милиции или в вытрезвитель. И штраф пришьют! Опять плати. Вот и имеешь дело с синепупыми. Приспосабливаешься к ситуации! – возмущался поэт.

Потом Орехов, задумчиво устремив в пространство за окном философский взор, рассказал:

– Представь ситуацию, Володя. Я принёс свои работы на одно из заседаний Совета творческой комиссии, а они меня и спрашивают: «Скажите, Орехов, вы вообще давно рисуете?» Представляешь себе наглость вопроса? Ну и глупые они люди, и правда, по выражению твоему – синепупые. Полное непонимание. Разве можно спрашивать об этом художника? Рисовальщика? Но у них – решение! Это беда.

– Негодяи, негодяи, – шептал Блинчиков, пьянея от предвкушения глубины рассказа, и вопрошал:

– Что ты им, подлецам, наконец, ответил, Женя? Обличил в их сути, чтобы они почувствовали, наконец, что они опозорились?!

Орехов, мрачнея, продолжал:

– Ответил я им, Володя, не роняя себя. «Вы, говорю, товарищи, наверное просто издеваетесь надо мной. Я рисую с того момента, когда впервые взял в руку карандаш. Вы должны были спросить меня – давно ли я серьёзно рисую. Серьёзно я рисую с тех пор, как я себя помню! Я рисую всю жизнь, и вы об этом знаете. Вы бы меня ещё спросили, например, давно ли я пью.» Тогда один из них и спрашивает, я не помню, кто именно: «Давно?» Я удивился. О чём он? А он дальше накручивает, да так серьёзно: «Евгений Александрович, вы не обижайтесь, но вы ведь сами о себе заявляете. Это не я вас спрашиваю. Объясните всем нам, пожалуйста, – давно ли вы пьёте?» Вот, оказывается, что им было интересно знать – давно ли я употребляю спиртные напитки и в какой степени часто употребляю. Вот в чём весь вопрос!..

После этого рассказа впечатлительный Блинчиков зашептал, признаваясь:

– Женя, происходит страшная вещь. Биополя подлецов влияют на нас! Я сам чуть не стал подлецом, общаясь с подлецами. Я женщину обидел. Хорошую, светлую, достойную и возвышенную женщину! Оскорбил её, как последняя дрянь. Потом звонил, оправдывался. Потом напился, писал стихи на обрывках салфеток в грязной пивной, наблевал на пол, матерно ругался, драться к кому-то лез. Меня выставили из помещения, конечно. Это был оскорби тельный, низкий момент моей жизни! Ты послушай стихи, я читал их весь вечер. За эти-то стихи какой-то парнишка из гегемонов довёз меня до дома на такси, а то бы я просто умер бы на улице в мороз! И он меня не только довёз, но ещё и оставил мне записку с адресом – дескать, что надо будет – заходи. Поможем тебе не упасть, так сказать, через заводскую родную проходную. Не бедствуем, мол, завод богатый, и мы хозяева там все, а не гости. И за что всё? За стихи. Нет, ты послушай, я почитаю:

Честно говоря, Блинчиков не помнил точно, его ли это стихи. Может, это были и чужие стихи, может, даже Рождественского Роберта или Всеволода, или ещё чьи-то, запрещённые! Правда, не шедевр, не Мандельштама, а просто – стихи. Важно – стихи. Так уж повелось, видимо, между творческим народом XX века применять стихи к ситуации. Бывает в такие минуты, что стихает пьяный гул. Бывает, что и люди изменяются. Прозвучали всё-таки стихи! Стихи!..

– Хорошие стихи, по-моему, – оценил Орехов.

Он неторопливо встал, пошарил в углу мастерской и поставил на спинку дивана небольшое полотно. Блинчиков глянул и обомлел: в голубизне прозрачной вазочки, словно рыбка в аквариуме, плавала белая розочка с тоненьким, длинным стебельком.

– Как здорово ты нашёл этот образ, Женя! – произнёс Блинчиков. – А ведь что нашёл? Ничего. Роза и ваза. Но как? Ты славный живописец, Женя. Ты мастер, и это правда! Давно ты это написал?

– С неделю как закончил. Тоже, представь, хотел подарить женщине, чужой жене. Потом гулял по набережной, был поздний вечер. На улицах стояла тишина. Никого! Хорошо мне так стало. Я увидел на углу телефон-автомат и решил позвонить ей. Мы не уславливались о встрече, просто решил – позвоню! Молчал в трубку. А она мне говорит: «Не молчите, Женя! Я знаю – это вы сделали!» Я удивился. «Что случилось?», говорю. А она мне дальше накручивает, да так серьёзно: «Я от вас не ожидала, Женя! Вчера, после вашего ухода, у мужа со стола исчезла щёточка для усов. Он не может без неё обойтись, и я не прощу вам этого никогда! Он должен выглядеть достаточно культурно, он имеет дело с обеспеченными людьми. Отдайте щёточку! Что за насмешка. Вы завидуете нашему материальному успеху? Но всем хочется жить и зарабатывать. Жить, а не существовать! И я скажу вам начистоту: вы импотент, Женя! Между нами всё кончено!»

– Как это низко! – закричал Блинчиков. – Как может изранить нас чужое биополе! Мы все погибнем в пошлой стихии быта. Наступит воистину чёрный момент в нашей трудной жизни…

Постепенно друзья допили вино, доели колбасу и селёдочку, и Блинчиков засобирался домой. На прощанье он сказал Орехову:

– Если бы ты был цельной натурой, Женя, ты рисовал бы шалаш у реки, корабли и моря, рощи, передовых строителей. А ты изображаешь изломы – розочку в вазе. Осколки прошлого! Шелест былого! Но надо искать. Познавать надо дальше. Пока ещё жив!

С этими словами он ушёл, пообещав утром заглянуть. Орехов проводил его до троллейбуса и подержал дверь транспорта сильной рукой.

Поэт до дома доехал благополучно. С водителем не ссорился, к пассажиру, единственному в столь поздний час в троллейбусе, с разговорами в душу не лез, соседей в квартире не будил и женщину тоже никакую с собой не привёл. Тихо лёг спать и спал без сновидений. Проснулся к полудню.

«Где я был вчера? – припомнил он. – У Жени, это точно. И говорили так интересно. Но о чём?»

В памяти поэта застряла странная философская фраза, врезалась, впилась в мозг! И фраза эта была произнесена глухим голосом Орехова.

«Если Орех накрутит мысль – это будет только серьёзно! И надо думать и разбираться в этом, философ он всё-таки», – размышлял Блинчиков и вдруг вспомнил розу и вазу. И вспомнилось остальное: про синепупых, про творческую комиссию при Союзе художников, про женщин и про щёточку для усов. Но странной фразы о мире и бытии Блинчиков вспомнить не мог. Что-то такое – неопознанный мир? Или как? Нет, не утопленник же он, мир наш, чтобы его ещё опознавать. Было сказано близкое к тому, но другое, совсем другое! Короче, поэт никак не мог сосредоточиться и вспомнить, да и голова болела. Надо было ехать к Орехову, пусть повторит, пока не забыл образ, а уж на этот раз поэт запомнил бы. Да и к тому же обещал Блинчиков заглянуть к другу.

Быстро одевшись, поэт выпил стакан чаю и что-то съел. Но когда стал он надевать туфли, приключилась первая беда – оторвался каблук, а ведь, как все поэты, Блинчиков был суеверен. «Это знак к переменам в жизни!» – думал Блинчиков, кое-как приспосабливая каблук на место. Выйдя на улицу, поэт почему-то подумал о смерти Пушкина, о его последнем прости: «Кончена жизнь!» И поэт сказал мысленно, стараясь не шептать вслух, потому что люди на улице могли услышать и снова, не поняв сказанное, оскорбить за странное поведение, – поэт повторил про себя пушкинское, великое: «Пора, мой друг, пора!»…

Окна мастерской Орехова были плотно задернуты коричневыми шторами. Надо было ожидать, что художник ещё не просыпался. Блинчиков зашёл под арку, проник в подъезд и стукнул в дверь. Звонка не было, никто не откликнулся из мастерской на стук. Блинчиков потянул дверь на себя. И он ударился об неё, потому что дверь была не заперта.

– Дверь на ночь почему не закрываешь, Орех! – вскрикнул Блинчиков, заходя в мастерскую, и мгновенно забыл об ушибе и не ощущал больше боли в голове. То, что он увидел в мастерской, было странно и загадочно. Орехов стоял посередине помещения в наброшенном на плечи полосатом одеяле, в котором он прорезал дырку для головы, и в руке держал палку, толстую и суковатую, с навинченным на её конец никелированным шаром. Увидев Блинчикова, Орехов пояснил:

– Иду странствовать по России! Решил уйти в мир.

– Ты с утра принял что ли, Женя? – начал Блинчиков торопливо говорить, всё больше и больше пугаясь. – Тебя заберут в вытрезвитель в таком наряде, это одеяло, не свитер и не пиджак. Сними, говорю! Хочешь опять в отделение милиции попасть?..

– Не поминай меня! – сказал Орехов и отвесил Блинчикову земной поклон.

И когда спина Орехова согнулась, увидел Блинчиков за этой громадной спиной непросохший холст, и на его лиловом фоне алела сочная роза в прозрачной белой вазе.

– Славно как, – сказал Блинчиков. – Поработал ты, Женя! Мне это нравится. Фон, правда, тёмный, трагический. Но, конечно, это уже поиск, это не излом. Здесь ты изобразил, пожалуй, цельный мир!

– Тише, – сказал укоризненно Орехов. – Мир непознаваем. Блинчиков узнал сразу странную фразу, с которой он промучился целое утро, но на всякий случай уточнил:

– Ты говорил это вчера, Женя? Серьёзный образ.

– Да, я говорил это вчера, – подтвердил Орехов. – Мир от Бога. Но я иду изучить его, найти в нём суть, открыть его тайны! Я ухожу надолго.

– А деньги у тебя есть на проезд в поезде, на питание?

– Мне не надо. Впрочем, какие-то есть. Просто пора идти.

– Ночевать где будешь? В гостиницах? Разоришься! На скамейке в сквере – невозможно каждый день. Намучаешься и заболеешь.

– В склепах старинных постараюсь устраивать ночлеги, – сказал Орехов. – Там только и почувствуешь вечность!

«Кончено, – подумал Блинчиков. – Неужели мозгами поехал?» И он рухнул бессильно на продавленный диван. Орехов же спокойно взял кисть и тюбик красной краски и написал на куске картона:

ЖИВОПИСЕЦ ОРЕХОВ ЕВГ. АЛЕКС.

УШЕЛ В MIP ТРЕТЬЕГО ИЮЛЯ

И он поставил точку над и. Блинчиков ухватил приятеля за полосатое одеяло и зашептал:

– Не делай глупостей, Женя. Тебя остановят на первом же углу. Ты ляг лучше и поспи. Я схожу в магазин, куплю портвейна, картошки нажарю! Чаю попьём с пряниками. Тебе надо отдохнуть!

– От спиртного отрёкся, – отчеканил Орехов.

Блинчиков изо всех сил держался за край одеяла и говорил:

– Опомнись, Женя, это вообще не дело! Сейчас не пообедаешь в усадьбе дедушки Толстого. Никто не поймёт тебя, лишний раз заработаешь снова дурную славу. Хватит, прошу тебя! Не надо больше шума! Устал, изболелся – ляг и проспись.

– Нет, – сказал Орехов. – Есть троица, число святое. Я это число написал. Вчера, откроюсь тебе, я решил идти странствовать. Ты утвердил меня в моём решении. Я понял – надо идти. Цельность должна проявляться без компромиссов. Ушёл троллейбус. Ушла жизнь. Пора.

– Если в отделение будут всё-таки забирать, хватай такси и дуй от милиции подальше. Не объясняйся с ними, я тебя прошу! А то они тебе того прилепят!

И Блинчиков покрутил пальцем у виска.

– Это ещё страшнее, Женя, если прилепят того! Не видать тебе тогда ни зарплаты, ни членства в Союзе. Но лучше ты измени решение, Женя. Поедем в Лемболово, за город. Давай, закатимся? Там речка и роскошная ива! Тебе, я помню, нравилось всегда это местечко. Давай, катанём? Возьмём этюдники только.

– Нет, – сказал Орехов твёрдо. – Я ухожу в мир, и ты благословил меня.

– А как же картины?! – закричал Блинчиков. – Ограбят мастерскую, Женя. Тю-тю будут твои картины! Найдётся кому и что присвоить. Постараются!

– Пусть, – сказал Орехов. – Всё суета. Я ушёл. Прощай.

– Но сегодня всё-таки четвёртое июля, а не третье. Третье было вчера! – попробовал ещё раз доказать Блинчиков. – Надо переделать, переписать. Остынь, знаешь. Напишем красиво, шрифтом. Потом что-то решим!..

– Не крути меня так серьёзно, – отвечал Орехов. – Я объяснил тебе о троице. Пусть всё оно будет как суждено! Чему быть…

В тот день поэт Блинчиков пришёл в буфет Союза художников, пропил остатки денег, но стихи почему-то не читал, был мрачен. На вопросы не отвечал ни на какие, особенно об Орехове. Ушёл домой совсем рано. Подумали так, что он приболел, простудился, потому что шмыгал довольно часто носом. Бывает!

Прошёл, примерно, месяц. Оставшись один в обыденной жизни, Блинчиков приходил к мастерской Орехова частенько. Стучался в дверь, смотрел, есть ли свет за коричневыми шторами, и очень даже боялся за картины. На вопросы об Орехове стал отвечать охотно, говорил, что много работает сейчас Женя, никого к себе не пускает, потому что надо ему сменить образ жизни, стать членом Союза художников, получать, наконец, где-то деньги на законном основании и, может быть, даже пора жениться. Высокого роста Орехов, видный мужчина!

Собеседники соглашались, но светилась в глазах лжецов привычная им, довольная и понимающая насмешка. Дескать, знаем об Орехове, что он во всех отношениях того! Бывало, в беседах проскальзывал даже смешок. Но осторожный смешок. Знали – отомстит поэт за друга, потому что очень его уважал. Да и никто не хотел быть обличённым публично в каком-нибудь общественном месте беспощадным и неглупым человеком, поэтом Блинчиковым Володей! Но июль пролетел, и Орехов так и не появился в буфете. И окна мастерской были темны. Наступал август. Песок на пляже у Петропавловской крепости пылал, однако, в то лето, как в июле, припекая бледное тело Блинчикова.

«Как жарко в городе! – возмутился однажды в душе поэт. – Как он изматывает всё-таки, город!»

И он решил ехать на природу, в лес, сделать выход на пейзаж! Захватив этюдник, поэт успел на Финляндский вокзал, хотя дело клонилось к вечеру, и взял в кассе билет до Пери. Но Пери он проехал, заснул в электричке, а так как никто его не разбудил, то он и проснулся в Лемболово. Эти места он знал хорошо.

Когда Блинчиков дошёл до речки, солнце уже садилось. Гладь фантастически фиолетовых вод ручейка, который в окрестности считался речкой, изогнувшись петлёй, покачивала на своей поверхности зыбкий пятачок земли с поникшей серебристой ивой. «Вот оно! – с наслаждением подумал Блинчиков. – Вот вечный образ земли!» Он сбросил с плеча в траву тяжелый этюдник и, набрав побольше воздуха в лёгкие глубоким вздохом, увлажнил свой организм испарениями речки. Нужно было начинать этюд, солнце упрямо катилось за горизонт. Блинчиков пристроился работать ближе к реке, когда из листьев ивы вдруг раздался глухой голос:

– Приветствую тебя за благословенным трудом твоим, Владимир!..

Блинчиков глянул на иву и рассмотрел среди листьев знакомую фигуру.

– Женя! – воскликнул Блинчиков. – Вот это встреча, Женя! Ты жив ещё пока, значит, жив! Как я рад, поверь мне, поверь! Я тебе никогда не врал…

– Да, я ещё, как видишь, жив, – говорил Орехов хрипло, переходя речку вброд, причём Блинчиков заметил, что Орехов нёс одеяло подмышкой, брюки на нём висели клочьями, а палкой он шарил в воде, отыскивая брод впереди.

– Как ты живёшь? Рисовать не тянет, Женя? – шептал поэт, внимательно глядя на друга.

Орехов сел на траву, палку аккуратно положил рядом, и Блинчиков обнаружил, что никелированный шар на ней порядочно истёрся. Свернутое одеяло Орехов тоже положил рядом, пояснив:

– Надо беречь необходимую одежду!..

– Много странного в этом мире, Володя, – начал говорить он. – Видишь ли, я совершил даже некоторое открытие. Да, открытие! Можно укрепить свой организм без санатория и курорта. Открытие моё состоит в том, что я нашёл здесь, в этой речке, лечебную грязь. Я лежал в речке регулярно каждое утро, примерно с полчаса. Ранним утром – это такое приятное ощущение. Река, свежесть, волшебное тепло мягкого ила. Представь, я почувствовал, что больше не страдаю ревматизмом. Природа лечит! Действительно – лечит! – засмеялся Орехов.

– Это здорово, Женя, – сказал Блинчиков. – Ты стал крепким, ты нашёл! И я решил – поеду на природу! И встретил здесь тебя, конечно, живого. Нет, я чувствовал, что судьба сведёт нас в этом месте. И картины твои пока все целые, за мастерской я наблюдаю. Поедем сейчас ко мне, помоешься, переночуешь. И утром – за работу! Я знаю, ты найдёшь, что сказать холодному миру нашему своими новыми работами!.. И ведь что произошло? Ничего. Отдохнул, пожил в лесу. Всё равно, что жил на даче!

Тут Блинчиков заметил, что Орехов принялся тщательно отгонять травинкой комаров от лица, заросшего бородой, и восторг Орехова померк.

– Я не уверен, что хочу вернуться к общению с людьми, Володя. Я почему-то раздражаю их, по выражению твоему, сине – пупых. Замечать меня стали, и агрессивно замечать в этом местечке. Представь ситуацию: я лежу сегодня в своей импровизированной ванне и вижу – идут! Трое идут. Один в штатском, другой мальчик. Третий – милиционер. Вижу – мальчик пальцем указывает. Постояли они, а я лежу. И вижу – дальше накручивают, да так серьёзно. Милиционер идёт на меня и за кобуру хватается. Я испугался, даже одеваться не стал. Всё равно ведь одни мужики, женщин вроде не видно. Я встал, как лежал, обмываться даже не стал. Быстро подхожу к ним, а они – врассыпную. Да так серьёзно! Тогда я обмылся и запрятался в иву. Боюсь, не ищут ли меня? А в другое место идти настроения нет, и покупаться ещё здесь хочется!..

– Это всё очень глупо, Женя, – сказал Блинчиков. – Надо возвращаться к живописи, к работе. Вернись в мастерскую! И ничего никому не объясняй. Им всем, синепупым, нужно только одно: как бы набить карман, нахапать побольше. Какая ещё живая душа? Брось, никто душу не растит. Может, только ты или я! Возвращаемся вместе, Женя, ты спокоен, жив и здоров. И устал я вообще разговаривать со всеми, кто интересуется тобой. Сам появись, наконец!

– Я вернусь, но не сегодня, – сказал Орехов. – Я жду от Бога – оно должно произойти, потрясение души моей, и я познаю ещё раз сладость, так сказать, бытия. И тогда снова я возьмусь за работу!

«Какой излом! – думал Блинчиков, глядя на лежавшую в траве фигуру Орехова. – Трагический, страшный, глубокий излом. А ведь что произошло? Ничего. Ну, выпили, ну, троллейбус ушёл. Какой смертельный излом!»

Так и не уговорив приятеля вернуться вместе, Блинчиков успел к последней электричке. Деньги он Орехову отдал, какие имел, и Орехов их взял и пообещал клятвенно, что будет хотя бы звонить, и через две недели приедет в гости или вернётся в мастерскую. Блинчиков понимал, что надо прекращать эти нелепые поиски вечного, и выманивал друга из психоза, как мог. Он знал – Орехов клятвы сдерживает. А насчёт потрясения поэт рассчитывал накрутить потом, когда начнутся снова беседы за накрытым бумагой топчаном. Да и халтуру Орехову можно будет достать снова, для денег, чтобы не нищенствовал больше. Всё складывалось хорошо, казалось бы. Но, сидя в электричке, поэт с затаённым любопытством осмысливал ещё один рассказ Орехова о поисках вечного. Вот он, этот рассказ.

– Недавно, Володя, решил я переночевать в склепе. Около Лавры Александра Невского место одно есть неподалёку от официальной усыпальницы. Склеп замечательный, и прах хорошего русского человека здесь погребён. Я лежал в траве, отдыхал. Хорошо мне стало. Чувствовал я в себе в ту редчайшую минуту моей жизни озарение какое-то и легкость. Только, представь, вдруг слышу: собачка лает. Ко мне идёт кто-то и с собачкой. Я тогда нырнул в часовенку за лопаткой, чтобы сделать вид, будто пришёл сюда цветы посадить. Там она, лопатка, была, в часовенке. Вылез я наружу с лопаткой и начал подкапывать землю. Работой, дескать, занимаюсь – вот и оправдание моё, почему я здесь нахожусь. Смотрю, и собачка подошла ко мне, но не лает, успокоилась. Только кто-то позвал её, кажется: «Трезор! Трезор!» Это не важно, как. Суть в том, что они идут ко мне, а собачка вроде как на разведку послана. Я заподозрил это, потому что боязливо шли, медленно. Я тогда снова – прыг в часовенку. А тот подошёл, заглянул в моё убежище и накручивает дальше, да так серьёзно! «И ты, говорит, сюда примазываешься, Орехов? Теперь всё ясно, какой ты философ или псих. Давай, рой, может и повезёт. Забогатеешь! Хотя здесь другие уже рыли – и ничего не нашли. Умно ты обманывать умеешь, талант ты, в мире нашем ядрёном». Узнали меня и тут, видишь ли, Володя. Я знал и до этого, что как художник я известен, и это приятно, это льстит, с одной стороны. Но ведь опять оскорбили, и в какой-то глупости заподозрили, да так серьёзно!..

Прошла неделя, и наступила следующая. Вдруг пошли дожди, и художник Орехов вновь попался на глаза в полосатом, промокшем одеяле. В те дожди в буфете Союза художников допоздна собирались завсегдатаи, и уже к четвергу вспыхнул скандал: утверждали, что живописец Орехов вовсе не спятил, а просто удачно изображает спятившего, а сам потихоньку грабит склепы, сплавляет золотые монеты и перстни иностранцам, и что за ним охотится милиция. Утверждали даже, что и КГБ втянуто в это дело, поскольку Орехов связан с иконами и валютой давно! Просто никогда и никто не знал, какие дела он накручивал в соборах, когда делал вид, что подновлял иконы.

Приговаривали даже и повторяли, что Орехов уезжает скоро в Америку и, конечно, откроет там магазин, потому что богат и всегда был богат, но просто жмот, скряга! И доказывали этот факт тем, что все валютные покупные девочки теперь ловят его по ночам на Московском вокзале, куда он приходит, якобы, обсохнуть от дождей. Люди шумели, пили и бранились. Молчала только рыжая собачка Трезор, смотревшая в эту минуту своей собачьей жизни на людей преданно и серьёзно. Блинчиков, ущемленный и заводной, как все поэты-неудачники, не останавливаясь уже перед властью и законом, двинул кому-то в челюсть за распространение подлого вздора, и кто-то из сильных в ответ, не стесняясь, вывихнул ему руку в кисти. Руку перевязали в «Скорой помощи», а Блинчикова навели на мысль, что лучше не скрывать от всех правду: Орехов того! Но махинаций и спекуляций не было. И напрасно милиция так беспокоится и хочет опечатать мастерскую. И Блинчиков говорил вслух неправду, что Орехов всегда был того, но про себя упорно ждал клятвенной субботы и не спускал глаз с мастерской.

А между тем жизнь Евгения Александровича Орехова, в самом деле известного живописца, подошла к потрясению, которое суждено было ему пережить. Потрясение это произошло в ночь на субботу, на Московском вокзале, около полуночи. Орехов, греясь в зале ожидания, неожиданно увидел красивые, длинные ноги в пепельно-серых чулках. Он увидел эти ноги, и взгляд его, дрогнув, взметнулся выше и остановился на чёрной шляпке, с каким-то пронзительно жёлтым цветком, и на детском лице незнакомки и на её накрашенных помадой алых губах, сиявших спелой сочностью. Незнакомка глядела на него и не отводила настойчивого взора. Орехов смело подошёл к девушке.

– Я напишу ваш портрет, – сказал он. – Я живописец и, смею уверить, – вполне профессиональный живописец. Если вы согласитесь позировать мне для портрета, я вознагражу вас со щедростью короля! Вы останетесь навеки на этом холсте, во всей вашей необыкновенной красоте и юности!..

Он сделал поклон лёгким кивком головы и увидел под глазами девушки чёрную тень ресниц. По дороге в мастерскую Орехов не произнёс ни слова, стыдясь своего глуховатого, некрасивого голоса. Он только думал, что портрет надо написать на розовом, мерцающем фоне.

У двери в мастерскую он вспомнил, что в помещении неубрано. Он обернулся к своей спутнице и виновато сказал:

– Я не жил здесь в последнее время, и потому у меня неубрано. Но я вымою пол. Вы не пугайтесь, обстановка, конечно, бедная. Но согласитесь, что и короли, бывало, чувствовали себя нищими в некоторые суровые моменты их жизни. Нет, я не жадный, вы не подумайте. Просто сейчас…

Он замялся.

– Мы после поговорим о твоей щедрости, дурачок, когда увидишь меня и оценишь! – засмеялась незнакомка и запустила маленькую руку в бороду Орехова. – Какая у тебя борода дикая! Ты побрейся или подстриги её. Будешь красивее!

– Значит, ты полюбила меня? – разволновался Орехов. – Ты совсем юная, а я прошёл в жизни через такое!.. Правда, я нашёл, как говорит мой друг Блинчиков…

– Я блинов не ем, лучше мясное что-нибудь, – прервала его девушка.

Орехов рассмеялся.

– Ты не поняла! Это фамилия друга моего такая – Блинчиков. А поесть у меня ничего нет – шаром покати. Не жил я последние дни дома. Вот глупость! Знал бы, что встречу тебя, я бы торт купил. Нет, никого я больше в целом мире не встретил, только тебя нашёл. Целый клад! Это от Бога. Тебе кажется, наверное, странным то, что я говорю?

– Нет, не кажется, – отвечала девушка. – Нашёл так нашёл. Зачем всем рассказывать? Про иконы? Про старинные монеты? Надо учиться молчать о таком. Ты много болтаешь!

– Я больше не буду говорить, давай помолчим, – согласился Орехов.

Он включил свет.

– Фи, – сказала незнакомка, – какая пылища у тебя. Хотя бы простыня чистая найдётся? Время позднее. Пора в постель.

Девушка пристроила шляпу на топчан и мигом сняла платье через голову. Орехов увидел чёрное кружево белья, нашёл полотенце, закрыл им лицо и побежал к умывальнику.

– В шкафу! – крикнул он. – Простыня в шкафу! Отдыхай, я сейчас! Я быстро…

И он с яростью, с азартом резанул бритвой свои безобразно длинные и сальные волосы и сунул голову под горячую воду. Он взбил пену в волосах бороды и шлепнул в умывальник ногу, царапая белый кафель огрубевшей кожей пятки.

Он вытерся насухо полотенцем, сминая махровую ткань, наполняя её водой, омывшей его мощное, загоревшее тело, и посмотрел на себя в маленькое зеркальце над умывальником. Лоб был в царапинах, щёки – в порезах. Он был непохож сам на себя – вот чего стоило ему познание мира!

– Ты скоро? – спросил ангельский голосок.

Орехов повернул выключатель дрожащей рукой и, с расширенными глазами, во тьме, шагнул к зовущей белизне дивана. От женщины шёл дивный запах персиков.

– Родная моя, – прошептал Орехов в нежное ухо, источавшее этот дивный запах, – родная моя, прости, я так давно не имел никого, я одичал!..

Её тело было лёгким, невесомым, плавно покорялось его желаниям. И это тоже было познанием мира.

– …Не думай плохо обо мне, – сказала девушка. – Конечно, мне нужны деньги. И я их зарабатываю, как могу. А кто не так?..

– Забудь обо всём низком, – сказал Орехов. – Деньги будут. А ты спи. Мне хочется сейчас поработать немного.

Он включил настольную лампочку с разорванным абажуром и рассмотрел тщательно и самокритично этюды с розой.

«Блинчиков прав, – думал он. – Мир простой, цельный и устойчивый. И он красив, этот мир! Я же допустил в этих картинах ошибки, навеял на зрителей тоску. Разве можно так давить своих зрителей? Им и без того бывает нелегко жить. А живопись должна им помогать, должна нести им свет в души!»

Между тем, девушка проснулась.

– Пять часов? Мне пора, я принимаю смену, хотя и суббота. Я решила сейчас официально, для вида, работать, чтобы милиция не трогала меня. Но это копейки, а не зарплата! Хотя я не брезгливая, я подбираю всё, что Бог послал. Что ты мне дашь, Женя?

Орехов встрепенулся.

– Разве я ничего не даю тебе? Я всем существом своим принадлежу тебе. Тебе было со мной хорошо, ты ответь? Разве я не подарил тебе счастье как мужчина?

– Как мужчина ты, конечно, бог, – сказала девушка, улыбнувшись. – Просто бог, не сравним ни с кем! Но мне нужно что-то конкретное получить. Ведь ты обещал. Болтал про королей. И все девочки знают, что ты упаковался – и ещё как! – на склепах и иконах. Сколько дашь сейчас? Говорят, что ты собираешься уехать в Америку. Может, прихватишь меня? Доедем туда, откроем магазин ювелирный. Я помогать тебе буду!..

– Ты хочешь выйти за меня замуж? – спросил тихо Орехов. – Я согласен. Я запишусь с тобой в любом загсе, какой назовёшь, или обвенчаюсь в любой церкви. Ты будешь моей женой? Ответь мне, пожалуйста, ответь, не накручивай только! Просто ответь. Да или нет? Моё отношение к тебе вполне серьёзно.

И тогда незнакомка вытянула вперёд руку и, очертив стол указательным пальцем с длинным, кроваво-красным ногтем, взвизгнула:

– После этого? За целую ночь? Жадина! Да ты псих, оказывается, а не аферист. Мне деньги нужны, понимаешь? Нормальные, зелёные, доллары называются! Выходит, я потратила на тебя время зря? И это я – самая дорогая девочка из валютных! Ты знаешь, сколько бы я заработала сегодня за ночь с финнами? Но я, как дура, пошла с тобой! И зачем я пошла? Анекдот какой-то! За этим я пошла?

И она снова указала ногтем. Орехов с ужасом проследил – что её так возмущало? На топчане, заменявшем стол, лежала её чёрная шляпка с жёлтым искусственным цветком. Но ноготь властно указывал на топчан, и Орехов, наконец, заметил деньги. Там был рубль и медная мелочь. Он сразу вспомнил, что положил их сам сюда в памятный день третьего июля. Он специально положил их тогда на вид, на стол, чтобы, вернувшись домой из странствий по России в любое время дня и ночи, мог сразу отыскать их и купить себе необходимое – хлеб и папиросы.

– У меня, действительно, больше ничего нет, – сказал Орехов. – Только это, и ещё моя жизнь и мои картины.

Женщина сгребла деньги в кошелёк и пошла к двери. У порога она обернулась и досказала в сердцах:

– Какая ты всё же ядрёная жадина, Орехов. Но погоди, с тобой расправятся! Ты думаешь, один на свете такой хитрый? Все тебя поняли, все знают – ты грабил склепы! И с другими не делишься? Нет, ты поделишься! Тебя заставят поделиться.

Она ушла.

Орехов встал и медленно смешал краски. И потрогал рукой загрунтованный холст. Холст был ещё не тронут и заманивал в работу своей чистотой. Орехов начал работать… Из открытой двери повеяло утренним холодком, и вместе с ним появился в двери Блинчиков с подвешенной на повязке вывихнутой рукой.

– Женя, – сказал он, – когда ты, наконец, научишься закрывать дверь, Женя! Если у тебя что-то есть, это надо приберечь. Мало ли кто сюда может войти. И почему ты скрывал от меня так долго свои ценности? Ты боялся, что я обвиню тебя в падении и низости? Нет, я, конечно, не такой пошляк, чтобы любить одни только деньги. Но они дают нам свободу жизни. Хотя бы на природе, согласись! Покажи мне, сколько ты сделал? Не бойся, я тебя не заложу, ты знаешь меня. Я тебя слишком уважал всегда и теперь продолжаю уважать ещё больше. И потом я всегда одалживал тебе деньги, когда ты спрашивал или даже не спрашивал. Теперь твоя очередь поде литься со мной! Покажи, ну, прошу тебя, не тяни!

– Посмотри, – сказал Орехов.

Блинчиков посмотрел с любопытством на спинку дивана. Над измятой простынёй неубранного ложа стояли три картины. Две из них Блинчиков узнал мгновенно, то были этюды с белой и красной розами. А на третьем холсте, свежем, в вазе с чёрной трещиной вдоль узкого горла, висела сломанная, жёлтая на этот раз, роза. Засохший цветок осыпал лепестки.

– И это всё? – спросил Блинчиков. – Это неплохо сделано, я хвалю тебя, Женя. И я всегда хвалил тебя. Но где же тот золотой кубок, который ты стянул у синепупого из склепа? Неужели не покажешь мне? Или ты успел его загнать? Признайся честно – за сколько, Женя?

– Ты всё-таки попался, на тебя повлияло чьё-то ядрёное биополе! Канай отсюда!..

И Орехов ударил друга по лицу. Бывший друг всхлипнул и выскочил на улицу к телефонной будке. Потом приехали к мастерской в машине с красным крестом два человека. Они сделали Орехову укол, они справились с художником, хотя он был силён и не давался им так просто в руки. Они спеленали его и отнесли в машину. Они долго спорили с Блинчиковым, не пожелавшим отдать им ключи от мастерской. Вдруг откуда-то появился ещё один человек, должно быть снова из машины с красным крестом, оставив в ней связанного Орехова.

Блинчиков отдал им ключи, наконец, но ещё долго оставался вместе с ними в мастерской. Потом Блинчиков с ними вместе выносил диван Орехова из мастерской во двор. Ветхая обивка дивана была изрезана в лоскутки, и мебель выглядела совсем неприглядно. Блинчиков мог бы сделать эту работу сам, диван был лёгкий, что за труд, в самом деле, – вынести диван!

Но он не мог справиться с диваном одной рукой в настоящий трудный момент его жизни.

Сказка о жуке навознике и гармония жизни

Жил был Жук. Проснулся утром, пошевелил усами, огляделся вокруг: ни отца, ни матери, ни сестры, ни брата. Наш жук недавно родился и для него еще все было новым и неизведанным. Позавтракав неизвестно откуда оказавшимся в норке комочком пищи, он вылез из ямки и увидел, как в небе летают величественные создания с большими и красивыми рогами, великолепными длинными усами и стройными разноцветными крыльями. «Вот бы и мне стать таким» – подумал Жук.

И тут в капле росы он увидел свое отражение: маленького черного горбатого жучка с усиками в виде щеточек. «Но может когда я вырасту, то стану более статным и красивым» – с надеждой подумал жук. Он еще раз посмотрел на свое отражение и сам себя спросил: «а кто же я такой? Жук олень, жук дровосек, майский жук или какой-либо другой из множества подобных созданий: красивых и не очень, жужжащих и скрипящих, полезных или вредных?»

Он пошел по дорожке и стал спрашивать у всех, кто попадался на его пути, о себе, о своем предназначении в жизни. Но от него только отворачивались, говорили, что он дурно пахнет, что им некогда и как можно скорее покидали его общество. Расстроившись, Жук пополз, куда глаза глядят. И вдруг он встретил Ежика, который прожил длинную жизнь и всегда помогал нуждающимся мудрым советом.

– Уважаемый Еж! – обратился к нему Жук. – Все от меня отворачиваются, никто не желает со мной разговаривать и не может ответить на вопрос: кто я такой и какое мое предназначение в жизни? Я недавно появился на свет и оказался совсем один. Один на один с собой и с природой. Я так страшен, что мне и жить-то не хочется. У других жуков красивые рога и окраска, статные усы и крылья. А что у меня – один запах и маленькие усики и то щеточкой?

– Не расстраивайся, – ответил Ежик, – у тебя впереди интересная и насыщенная событиями жизнь. Ты будешь защищать нашу Землю и никогда не оставишь ее в беде. Ты являешься одним из тех редких созданий, которые находясь на Земле, не только смотрят на звезды, но и «летают по звездам». И наконец, ты станешь священным символом целой страны – подбадривая жука, торжественно закончил Ежик.

Жук очень удивился. Его глаза расширились, усики задрожали, и он уже хотел что-то спросить, но Ежик его опередил:

– Не спеши. Все по порядку, и он начал свое повествование.

У каждого из нас свое предназначение в жизни. И твое рождение также было предопределено свыше. И ты должен выполнить свою роль на Земле, как и все, кто на ней живет. В небе ты видел жуков, которые летают днем. Поэтому у них красивая яркая окраска. У некоторых жуков она даже очень красивая. Она не только привлекает, но еще в большей степени отпугивает.

– Зачем привлекать я, кажется, догадываюсь. А вот зачем отпугивать? – спросил Жук.

– Чтобы соблюсти гармонию жизни, – ответил Ежик – Так жук – олень, рога которого тебе так понравились, питается древесиной. А им питаются птицы, например, вороны, совы. Ты уже слышал в лесу звук «Карр…Карр…»? – спросил Ежик.

– Слышал, – ответил Жук, – и очень испугался.

– Это так кричит ворона – она бывает черного или серого цвета. Это очень умная птица – продолжал Ежик. – Личинками жуков питаются также и осы. Эти жалящие насекомые очень неприятные. В брюшке у них находится острое жало, из которого может при необходимости вытекать ядовитая жидкость.

– Бр… – поморщился Жук.

– Но меня и тебя природа миловала – успокоил Жука Ежик, – Меня иголками, а тебя… – Ежик задумался и мягко сказал – но об этом чуть позже.

– Тебе уже понравился маленький жучок красного цвета с черными пятнышками.

– Да ответил Жук. Он единственный кто от меня не отмахнулся и успокоил. Он сказал, что придет время и я сам все узнаю.

– Он называется «Божья коровка» – продолжил Ежик, – он добрый, не боится людей и делает все, чтобы вредителей было как можно меньше, а растительности, как можно больше. Поэтому его так и назвали «Божья коровка» – он как Всевышний, который дал нам жизнь, помогает всем на Земле. А еще его называют «Солнышко». Как солнце ласкает своими теплыми лучами Землю и охраняет ее от ненастий, так и «Божья коровка» оберегает нас от вредителей. Так вот такая яркая вызывающая окраска – охраняет этого маленького жучка от врагов.

– Как охраняет? – спросил удивленно Жук.

– Птицы и другие животные видят ярко окрашенного жучка и понимают, что охотиться на него нельзя. Многие жуки по-разному приспосабливаются к защите. Так некоторые из них, например, невыносимо скрипят, чем также отпугивает врагов.

– Как интересно! – воскликнул жук. – А зачем птицы питаются жуками?

– Чтобы жить – ответил Ежик. – Более того, это позволяет сохранять равновесие в природе. Оно заключается в том, что сколько рождается, столько и съедается и так по кругу. Кроме того, среди жуков есть и вредные, которые уничтожают полезные растения, в том числе и деревья, на которых живут полезные жуки. Но птицы также питаются и растениями, и гусеницами, и насекомыми. Без них также была бы невозможна жизнь на Земле, как и без вас жуков.

– А почему я не такой красивый как они? – не унимался собеседник Ежика.

– Жуки, которые в основном активны ночью не имеют яркой разноцветной окраски, да она им и не нужна – продолжал Ежик. Они как бы сливаются с фоном, чтобы их не заметили ночные хищники, к которым относятся, например, совы. Сова – это крупная птица, она крутит головой по всем сторонам, у нее большие глаза и острый клюв. А когда она кричит: Ух… Ух… Ух… – так и слышится: «Ух… берегись, сейчас проглочу…».

Жук поморщился и задрожал. Ему вдруг стало не по себе от того, что у жуков столько врагов.

Ежик тонко подметил настроение Жука и поспешил его успокоить.

– Не волнуйся, твое первое преимущество в том, что у тебя не так много врагов. Твоя форма тела, продолжал Ежик, – определена для выполнения главной задачи на Земле.

Более того, природа наградила тебя великолепным даром сохранять потомство от непрошеных гостей. Как никто другой ты заботишься о своих личинках, их пропитании. Делаешь им глубокие норки и ходы, закрываешь их питательной смесью в виде шарика. Ты ведь не забыл, как появился на свет, а у тебя уж была еда. Это твои родители побеспокоились о тебе, хотя ты их и не увидел. Но они заранее сделали так, чтобы ты ни в чем не нуждался. Так и ты, будешь заботиться о своем потомстве. И в этом твоя сила. Повторю, что без вас жуков жизнь на Земле была бы невозможной. И это способствует гармонии. Когда же эту гармонию пытаются нарушить, а это свойственно двуногому животному, которого называют человек, и который считает себя царем природы, тогда и развиваются пагубные последствия для нашей Земли.

– Какие? – спросил Жук, который внимательно слушал и не переставал удивляться мудрости Ежика.

– Земля, на которой мы живем, – продолжал Ежик, – способна восстанавливаться сама без чьей-либо помощи. Так жуки в течение своей жизни питаются старыми и больными деревьями. Они, как и пни и сломанные ветки погружаются вглубь земли и там продолжают гнить и разлагаться. В этом им помогают живые организмы, которых мы не видим. На месте старых вновь вырастают деревья, обновляется зеленый покров и жизнь продолжается. Но человек осваивает новые земли, вырубает леса для того, чтобы на освободившейся территории строить себе жилище. И это неплохо, когда в меру. А когда нет? Тогда на Земле остается все меньше и меньше лесов. А ведь листья растений и деревьев позволяют жителям Земли, да и самой Земле дышать, а значит и жить.

Ежик перевел дыхание, посмотрел на жука и порадовался тому, как завораживающе смотрело на него и ловило каждое слово это маленькое создание.

– Не менее пагубным для жизни леса и рек, – продолжал Ежик – является осушение болот, которое также приводит к нарушению гармонии жизни на Земле. Ты только начинаешь жить и болото, конечно не видел, но я тебе о нем расскажу.

Ежик вдруг с грустью вспомнил, как он с ежатами переселялся из леса в лес, спасаясь то от засухи, то от пожаров. Он тяжело вздохнул и продолжил рассказ:

Болота – это природные хранилища чистой воды. За счет растений, которые называются мхами, вода в них обеззараживается. Из болот образуются реки, которые питают Землю и все что на ней произрастает. Реки, соединяясь друг с другом образуют «малую» и «большую воду». Люди их называют морями и океанами. Они покрывают большую часть суши. Роль болот велика – от них зависит состояние почвы, которая также, как и мы должна дышать, пить и восстанавливаться. А от почвы зависит нормальный рост растений. Видишь, как все взаимосвязано.

– А зачем же тогда человек осушает болота? – недоумевал Жук.

– Осушение болот дает человеку определенные преимущества, – отвечал Ежик, – но они временны. Да человек получает хорошее топливо, называемое торфом, расширяет вроде бы плодородные земли. Однако, ничего не проходит бесследно. И осушение болот приводит к гибели растительности, которым нужна влага и не только в нашем лесу, но и далеко за его пределами. Пересыхают реки, возникают лесные пожары, погибают рыбы, птицы, животные. И все это приводит к нарушению гармонии в природе.

Я тебе рассказываю об этом потому, что бы ты понял, что нельзя активно вмешиваться в природу. Все должно идти так, как возникло задолго до нашего рождения. Люди зачастую не понимают, что делают. Желают улучшить жизнь, а подумать о последствиях этого улучшения не желают. Хотя в последнее время человек начал опять восстанавливать бывшие болота. Но палку легче сломать, чем потом восстановить, – философски изрёк Ежик.

Он остановился, чтобы перевести дыхание. Но мысли уже не давали ему покоя: «Нельзя думать только о себе… Но ведь мы тоже думаем только о себе, о пропитании, об увеличении потомства… Нет – ответил сам себе Ежик, – в отличие от человека, мы пользуемся дарами природы, не нарушая равновесия в ней».

Мысли его перебил Жук, который с нетерпением спросил:

– А что значит подумать?

Ежик встрепенулся:

– Да, да, извини, я немного задумался. Подумать – это значить понять, что может произойти, если решишь что-то изменить. Но ты, наверное, устал меня слушать? Можем продолжить завтра утром – предложил Ежик

– Нет, нет – ответил Жук. – Вы такой интересный рассказчик, что я готов слушать Вас долгодолго. Но Вы так ничего и не рассказал обо мне.

– Да, – ответил Ежик, – пока мы говорили о гармонии, о равновесии, без которых не было бы тебя, меня и не была бы возможна жизнь. Вот еще один пример на эту тему. В одной из стран люди решили бороться с воробьями. Они уничтожили очень много этих маленьких и полезных птичек. И это привело к тому, что резко увеличилось число гусениц и саранчи. Гусеницы – это зеленые червячки, из которых потом вылетают очень красивые бабочки. Но до того, они успевают съесть листву и погубить растение. А саранча – это такие летающие большие кузнечики, которые поедают все, что растет на Земле. Ты, наверное, уже видел кузнечика? – спросил Ежик

– Да, – ответил Жук, – он что-то стрекотал мне всю ночь, но я так ничего и не понял. А что было дальше?

– В стране, которая уничтожила воробьев, наступил голод. Много людей умерло, в результате нарушения равновесия в природе. А природа этого не терпит.

Не переносит она и вынужденного переселения. Потому, что каждое существо нашей планеты должно жить на своей территории, на которой оно родилось. Иначе будет как в Австралии.

– А что было в Австралии и что такое эта Австралия? – с нетерпением спросил Жук.

– Австралия, – продолжил Ежик, – это большая земля, окруженный со всех сторон морями и океаном. Животный мир в Австралии очень разнообразен, но характерен только для этого участка суши. Животные на теле имеют сумки, в которых растут их детеныши. И вот однажды в Австралию завезли множество коров, которые давали не только мясо, но и молоко. Люди любили молоко, люди не могли без молока. Но отходы жизни коров начали отравлять растительность и чуть не погубили австралийскую плодородную землю. И все было бы ужасно, если бы не ты и твои сородичи, которые и спасли целый континент от вымирания.

– Я? – удивился Жук.

– Да, да именно ты – ответил Ежик.

– Но как? – еще более недоумевал Жук.

Ежик ласково посмотрел на Жука, улыбнулся и продолжил: – после того, как животное съест и переварит пищу, переработанная и полная вредных веществ, она выходит наружу в виде помета (по-другому его еще называют навоз). И если бы не было существ, которые перерабатывают этот помет в полезные для Земли вещества, то перестала бы образовываться новая почва, и Земля давно бы сгорела, и нам негде было бы жить.

– Уважаемый Ежик, – спросил Жук, – а кто эти существа, которые спасают Землю?

– Это жуки навозники – ответил Ежик.

– Какие они полезные! – воскликнул Жук.

– Да! – сказал Ежик, – и к ним относишься и ты – жук навозник.

– Так я жук навозник… – с поникшей головой пролепетал молодой Жук.

– Да. Но не огорчайся – ответил Ежик, – ты должен гордиться собой. Ты выполняешь одну из главных функций по сохранению жизни на Земле. Кстати, одним из самых почитаемых символов Египта, некогда великой страны фараонов, был жук скарабей. И он тоже был жуком навозником.

И, наконец, в дань глубокого уважения к этому великому труженику по спасению Земли в некоторых странах на самом видном почетном месте стоят железные скульптуры жуков навозников.

На этих словах Ежик и закончил свой рассказ. Жук наконец-то улыбнулся, сказал Ежику большое спасибо и воскликнул: теперь я знаю, что на Земле у каждого ее обитателя есть свое предназначение, и оно является самым важным и самым необходимым для сохранения и продолжения жизни.

Они поклонились друг другу, и пошли своими путями. И каждый думал о своем месте в этой жизни и на этой Земле.

Что есть совесть, или Счастье в преодолении

• «Не позволяй душе лениться!
• Чтоб в ступе воду не толочь,
• Душа обязана трудиться
• И день и ночь, и день и ночь!»

Н. Заболоцкий

Что есть СОВЕСТЬ? СО-весть, т. е. со Вестью, со Великим естеством, со вселенским естеством.

Она – совесть – есть в каждом из нас, поэтому можно уверенно утверждать, что мы есть частички этой Вселенной, этого вселенского естества – суть Космического Разума.

Почему не стараемся соответствовать? Возможно, в нежелании (ленности души) соответствия и все наши беды?

БЕДЫ – без еды – без духовной пищи.

СООТВЕТСТВОВАТЬ – с Твоей верой ответ нести. То есть хотим мы этого или не хотим, но за несоответствие отвечать придётся в своё время каждому из нас.

ВЕРА – в Едином РА – Свете Истинных Знаний. Следовательно, если человек живёт в вере, то есть со Знаниями Канонов (Конов) Космоса – Высшего Космического Разума – в гармонии с собой и окружающим миром, по принципу: не навреди и во благо всех, то он гармоничен.

СЧАСТЬЕ – с частей, то есть тоже в Великой Гармонии (с верой, надеждой и любовью). Делаю вывод: понятие СОВЕСТЬ включает в себя Великую Гармонию, то есть СЧАСТЬЕ.

Но счастье всегда в преодолении – это огромный духовный труд в преодолении своих пороков, своей ленности души.

Как замечательно сказал об этом Николай Заболоцкий…

Это тяжелая работа, не так ли?

В России каждая девушка мечтает стать принцессой или королевой, но никто не знает, как трудно жить, работать и быть Королевой. Конечно, это здорово – много путешествовать, но не слишком много. Вы, ваше величество, посетили 117 стран (это две трети всех стран на планете!). Вы посетили эти страны не для развлечения, а с «рабочим визитом».

Я восхищаюсь вашим прекрасным чувством юмора. Вы изобрели новую породу собак, создав «корги». Это удивительно. Больше всего я ценю ваше мужество. Вы сделали первую радиопередачу в октябре 1940 года, во время Второй мировой войны. Вы стали первой женщиной из королевской семьи, которая служила в армии. Русский народ никогда не забудет ваш вклад в борьбу с фашизмом. Именно Вы решили показать церемонию коронации по телевизору. Некоторые люди были против этого. Несмотря на это, Вы победили.

Вы совершали экстравагантные поступки и часто шокировали британское общество. В первый день вашего правления Вы решили показать всему своему окружению, и в первую очередь продемонстрировали это премьер-министру Черчиллю, что Вы будете править и решать «в королевстве» (когда Вы танцевали с советским офицером Олимпием Рудаковым). У вас есть свой собственный взгляд и есть характер. И Вы продемонстрировали это таким неожиданным образом. Трудно представить, что Вы работали и встречались с 13 премьер-министрами.

Вы единственный человек в Великобритании, которому разрешено водить машину без прав. Более того, у Вас два дня рождения. Фантастика, не правда ли? Вы получаете около 8 миллионов фунтов стерлингов, чтобы стать королевой. Многие люди завидуют Вам и хотят быть такими же богатыми и знаменитыми, как Вы. Они не понимают, что часто невозможно жить как в аквариуме, когда каждое твое слово, каждый твой поступок и каждый твой жест изучаются и исследуются с помощью увеличительного стекла. Журналисты и репортеры пытаются накопать много неприятной информации о твоей семье. Обычные люди увлекаются чтением о королевских скандалах и шокирующих тайнах. Ты должен принять удар и никогда не показывать, насколько это больно и оскорбительно!

Вы настоящая Женщина, которая каждый день борется за то, что так важно для Вас. Вы счастливая женщина, которую любят ваши дети, внуки и правнуки. Вы великая Женщина, которая твердо правит страной и делает все возможное, чтобы защитить ее от любой опасности. Это Вы пережили «ужасный год» с честью и спокойным достоинством. Иногда вам хочется послать всех к черту, но вы можете сделать это только в своих мечтах.

Вы – Душа своей семьи и своего королевства. Пусть живет королева, и пусть это будет вечно.

Точная Нюта

Жила-была девочка по имени Нюта. Ее родители были очень добрыми и умными, но у них была очень плохая память.

Однажды Нюта вернулась домой после долгой прогулки, положила одну из своих перчаток на полку, а другую оставила на кухонном столе. Ее мать взяла перчатку и положила ее обратно на полку.

Нюта играла в куклы в гостиной, внезапно побежала в свою спальню, чтобы порисовать там, но забыла свою куклу на полу. Ее отец поднял куклу и отнес ее к игрушечной кровати.

Но однажды случилось нечто необычное: родители Нюты начали все забывать.

«Отец, – закричала Нюта, – Где моя кукла? Почему это не в ее постели?»

«О, милая! Должно быть, я забыл положить ее на нужное место», – попытался оправдаться отец. «Прости меня, дочь!»

Нюта начала искать свою куклу, но нигде не могла ее найти. Где это было?

«Отец, я не могу его найти, теперь твоя очередь искать».

«Я не могу, мне нужно сделать кое-какую срочную работу», – отвечает отец, не глядя на дочь.

Итак, кукла исчезла навсегда…

Нюта и ее мама собирались на прогулку. Они уже были одеты, но на месте была только одна перчатка, другой нигде не было видно.

«Мама, куда ты дела мою перчатку», – сердито спросила Нюта.

«Я никуда ее не клала. Я забыла поискать ее вчера, поэтому не положила на полку».

«Ты такая рассеянная, мама! Как мне выйти? Дай мне еще пару перчаток.

«Я их все вымыла», – ответила мама, – «они мокрые».

«Должна ли я надеть только одну сейчас?» – раздраженно сказала Нюта. «Моя рука станет холодной!»

«Держи руку в кармане», – сказала мама.

«Как же я тогда буду играть?»

«Итак, ты сегодня не будешь играть».

Они отправились на прогулку только в одной перчатке.

На следующий день Нюта положила перчатки на полку и сказала матери:

«Послушай, мама! Вы должны держать обе перчатки вместе, чтобы потом не искать их. Ты такая легкомысленная!»

Однажды вечером Нюта играла со своим плюшевым мишкой в комнате отца, пока он работал.

Мама позвала ее смотреть мультики, и Нюта сломя голову побежала в гостиную, но вдруг поняла, что не взяла своего плюшевого мишку.

«Я забыла положить своего плюшевого мишку в кресло, я ничего не могу найти после тебя. Кукла исчезла. Ты такой рассеянный!» – сказала Нюта своему отцу.

Таким образом, Нюта научила своих родителей быть точными, и их память улучшилась.

Жила-была девочка по имени Нюта. У нее были очень милые и умные родители, но они очень волновались.

«Нюта, тебе не следует есть печенье на улице, у тебя грязные руки. Вы знаете, вокруг вас так много бактерий. Более того, это дурной тон – есть на улице», – сказала ее мать.

«Нюта, пожалуйста, надень перчатки, у тебя замерзнут руки. И не забудь взять свой шарф. Ты можешь заболеть, пока идешь от нашего дома к машине», – сказал отец Нюте.

«Отойди от этого мальчика», – сказали ее родители вместе, – «он чихает, ты можешь заболеть».

В конце концов Нюте стало плохо. Родители вызвали врача и начали лечить дочь: горчичниками, таблетками и полосканием горла. Но, Нюта так и не пришла в себя. Ее родителям нужно было идти на работу, но они не могли оставить Нюту одну. Поэтому им пришлось позвонить бабушке.

Придя в дом, бабушка Нюты посмотрела на родителей и сказала:

«Я не знаю, что ты думаешь, но я заберу Нюту к себе. Ситуация выходит из-под контроля, ты делаешь ей только хуже».

Только потому, что она была старше остальных, все повиновались. Нюта и ее бабушка сели в поезд, а ее родители поехали на работу.

Через неделю отец и мать пришли навестить больную Нуту. Они вошли в дом, но Нюты внутри не было. У них есть страх. Где она была? Может быть, она была в больнице, и никто им не сказал?

Они вышли на улицу и увидели бабушку, работающую в саду и поливающую растения. А рядом с ней была Нюта, прыгающая по лужам босиком и поющая красивую песню:

Лицо Нюты было грязным, но она выглядела такой счастливой и здоровой. Своими грязными руками она держала пирожное и в некоторых паузах в своем пении жевала его с большим аппетитом.

Итак, Нюта выздоровела, и ее родители перестали беспокоиться.

Жили-были отец и мать, и была у них дочь по имени Нюта. Она была умной и красивой, но очень голодной. Причиной был ее характер: она была привередливой в еде и все время, пока ела, была очень непослушной.

Однажды ее мама сказала: «Нюта, съешь эту вкусную кашу с молоком и изюмом». Но, Нюта отодвинула тарелку и пожаловалась: «Это отвратительно, я не люблю кашу».

Отец сказал: «Так, милая, ешь тогда пельмени с мясом, они такие вкусные». Но, Нюта отказалась есть и заплакала: «Я не люблю пельмени, ешь их сама».

Родители спросили: «О'кей, что тебе нравится? Что ты хочешь съесть?»

«Я бы хотела конфет или печенья. Я люблю сладкое, ты же знаешь!»

Родители думали, как заставить Нуту есть здоровую и вкусную еду, и им пришла в голову идея.

Однажды они начали есть, и мама спросила ее:

«Ну, Нюта, ты ведь не будешь есть, правда?»

«Что ты имеешь в виду? Что мы будем есть?»

«У нас отвратительный обед: картофельное пюре с мясом».

«Отвратительно!»

«Это здорово! Тогда я отдам твою тарелку отцу, а вот твоя конфета».

После долгой прогулки Нюта пришла домой и закричала: «Я хочу есть».

Отец ответил: «Твой ужин на столе».

«Но это же всего лишь конфеты!» – удивилась Нюта.

«Да, ты прав, но ты любишь сладости. Наш ужин был невкусным, отвратительная вареная гречка».

Итак, Нюта съела сладости, но все равно была голодна.

«Пожалуйста, дайте мне что-нибудь поесть, но только настоящую еду!»

«В чем дело? Что не так с твоей едой?» родители притворились удивленными. «Это все, что тебе нравится. У нас для вас больше ничего нет». «Что? У тебя ничего нет? Посмотри сюда!» Нюта подбежала к холодильнику, открыла его и показала пальцем: «Смотри! Есть немного молока, мяса, каши».

«Но тебе это не нравится», – ответили родители Нюты, не вставая с дивана.

«Хорошо, хорошо! Тогда я возьму его сама!»

«Да, но не трогай мою кашу!» – заметила ее мать.

«Так что же мне тогда есть? – недовольно спросила Нюта. – Я просто умираю с голоду».

«Хорошо, – согласился ее отец, – возьми половину моей котлеты».

«Конечно, – добавила ее мать, – возьми несколько ложек моей каши».

Так Нюта стала умной девочкой с отличным аппетитом благодаря своим мудрым родителям.

Расстрел

– И вот, по повелению императора Домициана святой Лукиан и его спутники, – Ольга посмотрела почему-то на мать, – были преданы суду и жестоким мукам. Во время страданий Лукиан неустанно повторял: «Никогда не перестану сердцем, верою и устами хвалить Христа, сына Божьего…

Святой был обезглавлен, но и здесь для вразумления язычников было явлено чудо Божие: мученик встал, взял свою отрубленную голову и, перейдя реку и выбрав место для своего погребения, возлег на землю, лишь тогда почив с миром.

Николай II стоял у дверей. Вряд ли он слушал дочь, хотя на мгновение представил себя обезглавленным и идущим по пыльным улицам этого сибирского города. Он усмехнулся, в той ли, в этой голове была постоянная мысль, что готовится какая-то провокация. Он понимал, что его и семью, прячут от верных ему войск, чтобы закрепить свое наступление. И только поэтому комиссары, как их сегодня называют этим французским словом, держат их здесь. Есть же даже среди них здравомыслящие и богобоязненные люди?

– Какой ужасный сегодня день… Точнее, вечер, – поправила себя Александра Федоровна, словно отвечая на мысли мужа. Она ему посмотрела в спину. – Il me semble, nous sommes semblables sur les fant;mes. Ah, comme je suis fatigu;e de tout de cela! (Мне кажется, мы похожи на призраков. Ах, как я устала от всего этого!)

Послышалось движение на лестнице, идущей сюда сверху. Это был не одиночный шаг. Спускалась группа.

«Неужели мои офицеры?»– встрепенулся свергнутый император. Ему показалось, что он как Наполеон, к острову которого причалили суда его освободителей. Но что-то сразу его отпугнуло, когда шаги стали яснее. Это шаги черни, обутой в тяжелые сапоги.

Николай II отошел к столу, слегка подняв руки. Его тень большой птицы с приподнятыми крыльями упала на младших сына и дочь. Висящая на коротких цепях лампа слепила глаза.

Дверь распахнулась пинком солдата. Это был грузный мадьяр, с рябым лицом и черными маленькими глазами. Он отошел в сторону. Идущие за ним вслед театрально не спешили. Николай II подумал, все-таки некрасивы венгры, ни мужчины, ни женщины…

Очень важно вошел невысокого роста комиссар в кожаной куртке.

«Еврей или поляк», – подумал бывший самодержец огромного государства, – сколько их таких подданных, готовых его растерзать?»

Подвальная комната была достаточно большой. Руководитель делегации прошел несколько шагов, ожидая пока спустится сопровождающая его команда. Вошли двое в куртках, один во френче, еще трое чернявых солдат с длинными трехлинейками. Главный представился:

– Я комендант Дома Особого Назначения Янкель Юровский.

Мог бы и не представляться. Ну да, момент того требует. Чувствует себя Маратом…

Царь открыл, было, рот:

– Вы пришли…

– Именем…

«Ну, вот, все, мир окончательно срывается в бездну, – подумал Николай. Он не слушал приговора. А если и слушал, то этим была занята мизерная часть его мозга. Он чувствовал, что его последние мгновения пребывания в этом мире разделяют только жена и Ольга. Остальные дети лишь смотрят ему в спину. Доктор посапывал у стены. Дочь и жена шептали молитвы. Они уже были готовы. Они все поняли еще тогда, когда им предложили спуститься в подвал.

Что же они тянут? Скорей бы…

И вдруг до царя дошло. Это же его называют.

– Николай Александрович! Ваши родственники старались вас спасти, но этого им не пришлось. И мы принуждены вас сами расстрелять…

Юровский потянулся к кобуре.

Николай II заметил, что она была уже расстегнута. К чему слова?

Раздались выстрелы. Их было немного. Солдаты из винтовок стреляли точно. Комиссары не всегда попадали. Когда каждый посчитал, что сделал свое дело, над комнатой повис дым от пороха. В причудливых его изваяниях угадывались очертания поднявшихся душ убиенных.

– И вот эта кучка тел мешала революции? – спросил или просто с презрением сказал член коллегии Уральского ЦК Медведев. Он и был во френче, снятого с царского старшего офицера.

Командир охраны Ермаков, широко расставляя ноги, словно на убойной скотоводческой площадке спасаясь от крови, солдатским штыком деловито колол хрупкие тела стонущих девочек и царевича Алексия.

– А этих пачем? – спросил один из солдат, кивнув головой на лежавших у стены врача и повара.

– Пачем! – передразнил его Ермаков, не поднимая головы и вытирая штык о кусок портянки, свисшейся из его сапога. – У вашего венгерского царя еще перестреляем всю его челядь! Это предатели трудового народа! Быстро сюда мужиков! Всех этих в телегу и пошел, пока не стало светать!

– Это будет новый рассвет, – с пафосом сказал Медведев, еще не решаясь притронуться к нагану с раскаленным длинным дулом. Уж он-то знал, что точно бил в царицу, в ее грудь за белой льняной кофтой. Затем его взгляд задержался на белом пятне ноги Александры Федоровны. Платье императрицы задрала ножка упавшего стула с сидящей на нем Тицианой. Она упала вместе с хныкающим маленьким братом в своих руках.

Устоялась тишина.

Империя была расстреляна.

Портрет незнакомки

Всю жизнь ее единственным маршрутом было восхождение по лестнице Св. Иакова: ступенька за ступенькой – назад домой, туда, где надежно, светло и радостно. От первого венка, сделанного в горах Адыгеи из медоносного и лечебного тысячелистника, через свадебный, свитый из белоснежных бутонов цветущей вишни, к торжественному адвентскому венку четвертого дня на Рождество.

Праздничный стол по старой семейной традиции венчала украшенная свечами еловая корона в начале каждого декабря. Огней было ровно столько, сколько привычно членов семьи, их было традиционно много столетий четверо. Белая, красная, золотая, пурпурная… Белая, красная, золотая, лиловая… Белая, красная, золотая, сиреневая… Белая, красная, золотая, цвета восхитительной розы… Белая, красная, золотая, цвета вечерней дымки… Белая, красная, золотая, цвета розового пепла… Это важное путешествие имело одну единственную цель: все видеть своими глазами. Людские реки стекались в ее настоящем увидеть портрет той, имен которой множество, отдавая дань ее создателю, носившему единственное имя, верно служившему одному королю, одному роду и единственной семье. Людская память сотрет надолго все разговоры и пересуды, но полотно парижского зала раскроет тайны лишь избранным, тем, кто, глядя на него, узнает в нем себя.

Так было всегда уже много столетий, когда разгорались одна за другой свечи: белая, красная, золотая, фиалковая… Белая, красная, золотая, лавандовая… Белая, красная, золотая, чертополоховая… Белая, красная, золотая, цвета ангельского крыла.

Огненный цветок

В те давние времена, когда боги спускались на Землю и жили среди людей, родилось много сказок, легенд и сказаний о чудесах, творимых обитателями зачарованных миров.

Вряд ли найдётся хотя бы один человек, не мечтающий о чуде. Даже тот, кто говорит, что ни во что не верит, в глубине души надеется на чудо. Только чудеса у каждого разные: одним нужны деньги, другим – здоровье, а есть такие люди, которые мечтают о детях. Кто бы что там ни говорил, но чудеса так просто не происходят. Ведь если чудо случилось, значит, на тебя с небес снизошла благодать, то есть тебе дадено благо. А всякое благо надо заслужить трудами праведными и помыслами чистыми.

Так думала Олеся, шестнадцатилетняя красавица, с рождения хромая на правую ногу. Каждый вечер перед сном она молилась Богу и просила у Него исцеления. Из-за покалеченной ноги она не могла работать ни в доме, ни в поле так, как её сверстницы. Поэтому сватов в её дом не засылали. Кому нужна жена-калека из бедной семьи, да ещё безотцовщина?

Девушка почти смирилась со своей участью, но маленький огонёк надежды на лучшую жизнь теплился в её душе и не давал впасть в отчаяние. Да ещё старый Михась, её дед по материнской линии, иногда подливал масла в огонёк надежды, рассказывая внучке легенды об огненном цветке, охраняемом феей леса по имени Флоринда.

– Что ты девчонке голову морочишь сказочками о том, чего быть не может? – упрекала отца мать Олеси, высокая и статная кареглазая брюнетка. – Пусть лучше рукоделием занимается. Её рушники на рынке нарасхват.

– Твоя правда, Ганна, – соглашался старый Михась, – но ведь не хлебом же единым…

На этом разговор заканчивался. И всё шло своим чередом.

Однажды Ганна попросила Олесю сходить к ручью за чёрной смородиной для начинки в пироги. Девушка отправилась к ручью с небольшим лукошком. Год был урожайным на грибы и ягоды, поэтому Олеся быстро наполнила лукошко. Она уже собралась было повернуть назад, но остановилась, услышав звуки жалейки – так в здешних местах называли флейту. Мелодия была такая грустная, что у девушки даже слёзы навернулись на глаза. Ей захотелось увидеть музыканта, который искусной игрой на жалейке сумел растревожить её душу.

Но как ни старалась она ступать тихо и осторожно по мягкой траве, музыкант услышал её шаги и перестал играть.

– Кто ты? – услышала Олеся приятный мужской голос справа от себя, там, где находились заросли смородины.

– Меня зовут Олеся, – ответила девушка и раздвинула ветви.

Она увидела русоволосого юношу, сидевшего на большом валуне, поросшем мхом. В одной руке юноша держал жалейку, а другой рукой придерживал за загривок лохматого пса непонятно какой породы. Убедившись в том, что пёс и не собирался бросаться на девушку, он отпустил его.

– Иди, Серко, познакомься с гостьей, – сказал он и улыбнулся.

Олеся взглянула парню в лицо и вздрогнула. У музыканта не было глаз. Брови были, а глазницы отсутствовали.

– А ты кто? – спросила девушка, подойдя к юноше на расстояние вытянутой руки.

– Василь, – ответил тот, – живу на соседнем хуторе.

– А хочешь, я буду с тобой дружить? – предложила Олеся. – Мне так понравилось, как ты играешь на жалейке.

– Но у меня нет глаз, – возразил Василь.

– Разве для дружбы важно, есть ли у человека глаза? – удивилась девушка.

– А что важно для дружбы? – поинтересовался Василь, зная наперёд, что ответит Олеся.

– Главное, чтобы у человека были добрая душа и зрячее сердце, – ответила Олеся и протянула Василю лукошко со смородиной. – Угощайся! – предложила она юноше сладкие ягоды. – А мне пора домой. Маменька пироги печь собралась и ждёт меня с ягодами.

– А ты придёшь завтра? – спросил Василь.

– Приду, – ответила девушка и отправилась домой.

Придя домой, Олеся отдала матери лукошко с ягодами и села вышивать очередной рушник. На этот раз нитки подбирались по цвету сами собой, и игла словно порхала над тканью. Дед Михась заметил, что лицо у внучки как бы светится изнутри.

– Уж не принца ли на белом коне повстречала ты у ручья? – спросил дед Михась, с улыбкой глядя на сияющее лицо Олеси.

– Что ты, дедушка, и вовсе он не принц, – возразила девушка. – Это Василь, который живёт на соседнем хуторе. Он так хорошо играет на жалейке, что я заслушалась.

– Да он же без глаз! – воскликнула Ганна, зашедшая в комнату пригласить отца и дочь на чай с пирогами.

Она хотела было продолжить своё высказывание о Василе, который из-за своей слепоты, по мнению местных кумушек, так и помрёт бобылём, но словно онемела под укоризненным взглядом отца.

– Сегодня слепой, а через некоторое время и прозреть может, – заметил Михась. – Случаются же чудеса…

– Да ну вас, фантазёры! – ответила Ганна. – Думайте как хотите!

– Нельзя разрешить или запретить людям думать. Это дело добровольное, – заметила Олеся.

– Пошли пить чай, добровольцы! – предложила Ганна и первой вышла из комнаты.

Дед с внучкой переглянулись и отправились следом.

Когда утром Олеся принесла матери для продажи вышитый рушник и спросила разрешения сходить к ручью за смородиной, то Ганна нахмурила брови и с укором взглянула на дочь.

– Знаю я эти ягоды, – пробурчала она. – Небось, к Василю на свидание торопишься.

– Я обещала, что приду, – ответила дочь.

– Раз обещала, так иди, – сказал дед Михась. – Человек должен отвечать за свои слова, если он хозяин слову, а не пустомеля.

– Дедусь, я тебя так люблю! – воскликнула Олеся и чмокнула деда в щёку.

– Ладно, иди, – смилостивилась на вид суровая Ганна. – Да возьми с собой пирожки, что в льняной салфетке на столе лежат. Угостишь парня. Ему таких пирогов никто не испечёт.

– Почему? – удивилась девушка.

– Потому что нет у него ни сестёр, ни матери, – ответила Ганна и вздохнула.

– Мать умерла при родах. Говорят, что сердце у неё было слабое, потому и не выдержало, когда ей ребёнка безглазого показали, – пояснил дед Михась.

Заметив тень грусти на хорошеньком личике дочери, Ганна поспешила успокоить Олесю.

– Да не переживай ты так! Это было давно, – сказала она, провожая дочь до двери.

Когда Олеся с полным лукошком ягод подошла к знакомым зарослям чёрной смородины и раздвинула ветви, то на валуне никого не увидела, и слёзы невольно навернулись на глаза.

– Серко! Ты где? Отзовись! – крикнула она и услышала невдалеке прерывистый собачий лай.

Вскоре к валуну подбежал Серко, который на коротком поводке вёл за собой хозяина. Василь осторожно передвигал ноги. Свободной рукой он ощупывал пространство перед собой, чтобы не наткнуться на какое-нибудь препятствие.

– Здравствуй, Олеся! Ты давно ждёшь? – услышала девушка приятный голос Василя.

«Да я тебя всю жизнь готова ждать», – подумала Олеся и улыбнулась от такой светлой мысли.

– Здравствуй, Василь! Если пирожки ещё тёплые, значит, ждала недолго, – ответила девушка. – Это моя мама тебе гостинец передала.

– Добрая у тебя мама, – заметил Василь, уплетая за обе щёки сладкие пирожки.

«А ведь прав Василь! Мама-то у меня и впрямь добрая», – подумала Олеся и покраснела. Хорошо, что Василь не видел, как полыхнули румянцем девичьи щёки. И было отчего! От стыда, конечно.

«Почему когда дети маленькие, то ластятся к матери, и слова у них для неё находятся добрые и нежные? Что же происходит с детьми, когда они вырастают? Вот и я лишний раз слова приветливого маме не скажу, не поцелую её в сморщенную временем щёку и не пожму её натруженных работой рук», – такие мысли взволновали девичью душу и заставили взглянуть на себя со стороны. Чего уж говорить, зрелище было неприглядное. Олеся собралась было всплакнуть, но, услышав радостную мелодию, забыла о грусти. На то она и грусть, чтобы соседствовать с радостью.

– Как хорошо! – воскликнула девушка. – Откуда ты берёшь такие красивые мелодии – то грустные, то радостные?

Но Василь будто бы не слышал её вопроса. Он всё играл и играл, словно хотел насладиться звуками музыки в последний раз. Когда Василь перестал играть, то Олеся заметила две капли пота, скатившиеся по щекам юноши.

«Если бы у Василя были глаза, то я бы решила, что это были слёзы», – подумала Олеся и очень удивилась, когда Василь протянул ей свою жалейку.

– Пусть побудет у тебя до моего приезда, – попросил он девушку.

– Ты едешь? – удивилась она. – И куда же?

– Отец повезёт меня к известному лекарю. Сказал, что к нему три дня пути, – ответил Василь и подозвал свистом собаку.

– Я провожу тебя, – предложила Олеся и протянула руку к собачьему поводку, лежащему на валуне рядом с Василём.

Но парень отказался от её помощи.

– Не надо, я сам, – возразил Василь. – Мне нельзя расслабляться.

– Когда ты вернёшься? – спросила девушка.

– Жди меня через десять дней, – услышала она в ответ и вздохнула. – Музыку, которую ты слушаешь, сочиняю не я. Я только играю то, что поёт мне родник, который погребён под этим валуном.

С этими словами Василь слез с валуна и сделал несколько шагов в противоположную от Олеси сторону.

– Кто тебе сказал, что там родник? – крикнула ему вслед девушка.

– У меня хороший слух, – ответил Василь и, попрощавшись с Олесей, отправился к себе домой собираться в дальнюю дорогу.

Со свидания с Василём Олеся вернулась домой сама не своя. Мать и дед сразу заметили перемену в настроении девушки, а также тень грусти на её хорошеньком личике. Когда Олеся подошла к деду и протянула ему самодельную жалейку Василя, то дед сначала повертел в руках музыкальный инструмент, а потом попробовал поиграть на нём. Но жалейка не издала ни звука.

– Странно, – сказал дед Михась и вопросительно взглянул на внучку.

– Дедуля, положи, пожалуйста, жалейку на шкаф. Василь просил сохранить до его возвращения от лекаря, – сказала Олеся.

Затем Олеся подошла к Ганне, сидевшей на лавке возле печи, и, положив ей голову на колени, заплакала.

– Прости меня, мама, за невнимание к тебе, – проговорила она, глотая слёзы.

– Да что с тобой? – встревожилась Ганна.

– Ничего страшного, – поспешил успокоить Ганну Михась. – Просто наша девочка быстро взрослеет и набирается мудрости.

Услышав объяснение деда о причине её слёз, Олеся отрицательно покивала головой.

– Я плачу потому, что Василь меня обманул. Мне так нравились красивые мелодии, которые он играл на жалейке. А Василь сказал, что это песни родника, – так объяснила Олеся причину своего плаксивого настроения.

– Ну и что?! – воскликнула Ганна. – Во-первых, слышать песни подземного родника дано не каждому. Ты же стояла рядом с валуном и ничего не слышала. А во-вторых, играть мелодии на самодельной жалейке, у которой всего два отверстия, может только настоящий музыкант.

– Но Василь не считает себя хорошим музыкантом. Он мечтает стать дирижёром, – возразила Олеся. – А ещё он сказал, что музыка – это его жизнь.

– Но дирижёр должен быть зрячим. Это не на жалейке играть, – заметила Ганна, но тут же одёрнула себя и замолчала.

– Где-то я уже слышал про поющий родник, – вмешался в разговор дед Михась и попросил внучку слово в слово повторить всё, что говорил Василь о роднике.

Выслушав рассказ Олеси о роднике, дед помолчал несколько минут, а потом попросил Олесю показать ему валун, который служит памятным знаком местонахождения родника.

– Завтра отведёшь меня к этому камню. Сегодня ты устала, займись лучше рукоделием, – сказал он, увидев, что внучка направилась к двери.

– Завтра так завтра, – согласилась Олеся и уселась на своё рабочее место вышивать очередной рушник.

Чуть свет собрались Михась и Олеся на прогулку к ручью. Провожая их до порога, Ганна вручила отцу небольшую плетённую из лыка корзинку.

– Заодно и ягод наберёте. Вдвоём-то сподручнее будет, – сказала она.

От дома до валуна расстояние было невелико, всего-то километра два. Не спеша, собирая по пути ягоды, дошли дед с внучкой до валуна, спрятавшегося от посторонних глаз в зарослях чёрной смородины.

– Здесь он, – проговорила Олеся и, раздвинув ветви куста чёрной смородины, шагнула по направлению к камню.

– Стой там, где стоишь! – приказал дед Михась. – Дальше я пойду один.

Он подошёл к валуну и зачем-то стал оглаживать его со всех сторон. Затем дед Михась приложил ухо к камню и стал слушать.

– Ну вот, теперь всё встало на свои места, – произнёс он, подойдя к Олесе.

– Это тебе пропел родник? – полюбопытствовала Олеся.

– Он пропел мне о том, что уже наступил сентябрь и надо подождать Василя, – ответил дед и улыбнулся внучке какой-то скошенной улыбкой, больше похожей на гримасу.

Но самым странным показалось Олесе поведение матери. Ни одного вопроса не услышали от неё Михась и Олеся, когда вернулись домой. Для словоохотливой женщины это был рекорд молчания. Но девушка долго не могла отделаться от мысли, что мать её ни о чём не спрашивает только потому, что ей всё было известно наперёд.

Незаметно пролетели десять дней ожидания. Утром одиннадцатого дня Олеся стала собираться на встречу с Василём.

– Дедуля, достань мне жалейку, – обратилась она к деду Михасю.

– Я пойду с тобой, – ответил тот.

Олеся с удивлением взглянула на деда, но ничего не сказала, а только пожала плечами.

Когда Михась с Олесей подошли к зарослям чёрной смородины, то услышали глухое ворчание и тихий собачий лай.

– Не ворчи, Серко! – крикнула девушка. – Это я со своим дедушкой Михасём.

– Это он на меня ворчит, – заметил Михась. – Не хочет, чтобы я с его хозяином разговаривал.

Вопреки ожиданиям Олеси, что лекарь поможет Василю вернуть зрение, чуда не случилось. Юноша каким уехал, таким же и вернулся. Дед Михась сделал вид, что не заметил, как выкатились из глаз Олеси две слезинки и, скатившись по щекам, упали на белую кофточку, которую она украсила вышивкой.

– А скажи-ка ты мне, Василь: откуда у тебя эта жалейка? – поздоровавшись с парнем, спросил дед Михась и вложил жалейку в протянутую руку юноши.

– Год тому назад мне её подарила незнакомая женщина, – ответил Василь.

– Так я и думал, что это проделки феи Флоринды! – воскликнул дед Михась.

– Почему вы так подумали? – удивился Василь.

– Потому что на жалейке можно играть только тогда, когда сидишь на валуне, под которым сокрыт поющий родник, – ответил дед Михась. – Разве не так?

– Всё так, – подтвердил юноша.

– Что она тебе сказала, когда жалейку дарила?

Олеся заметила, как дед Михась весь напрягся в ожидании ответа на свой вопрос.

– Она сказала, чтобы я вернул ей жалейку на осеннем балу, куда меня приведёт хромоногая девушка, – медленно по слогам произнёс Василь.

Дед с внучкой молча переглянулись между собой. Вдруг Василь обхватил руками голову и стал раскачивать её из стороны в сторону.

– И как же я раньше не догадался, что это будет Олеся? – услышали Олеся и дед Михась голос юноши, в котором одновременно сквозили удивление с недоумением.

– Ладно. Вы тут общайтесь, а у меня дела, – сказал дед Михась и, попрощавшись с Василём, отправился восвояси.

– Через неделю я отведу вас на бал к фее Флоринде, – услышали Олеся и Василь голос деда Михася, который донёсся уже с другой стороны зарослей чёрной смородины.

Вечером седьмого дня дед Михась попросил Олесю одеться нарядней.

– Пойдём за Василём, – сказал он.

До соседнего хутора было рукой подать. Когда дед с внучкой подошли к воротам, то те, как по мановению волшебной палочки, распахнулись перед ними. Они увидели Василя, который ждал их, сидя на скамейке, с жалейкой в руках. Ещё они увидели Игнатия, отца Василя, который и был тем волшебником, открывшим ворота.

– Я верю тебе, Михась! – произнёс Игнатий, крепко пожимая руку Олесиному деду. – Если есть хоть малейшая надежда помочь детям, мы должны сделать всё от нас зависящее.

– От нас стобой сейчас зависит, чтобы они не опоздали на бал, устроенный феей Флориндой в честь Бабьего Лета, – заметил дед Михась и, взяв за руку Олесю, вышел с ней за ворота.

Игнат с Василём последовали за ними.

Так, по парам, держа друг друга за руку, дошли они до опушки леса и остановились, упёршись в невидимую стену.

– Дальше вы пойдёте одни, – сказал дед Михась и подвёл Олесю к Василю.

Он приказал юноше играть на жалейке, чтобы фея Флоринда услышала звуки музыки и пропустила юношу с девушкой в лес.

– Но… – попытался было возразить Василь.

– Не беспокойся, она тебя услышит, – поспешил успокоить юношу дед Михась. – Фея Флоринда расколдовала жалейку.

Первый раз в жизни Олеся слушала музыку души. Она закрыла глаза и представила себя танцовщицей, парящей высоко в облаках. Но дед Михась прервал её мечту.

– Идите по этой светящейся тропинке и никуда не сворачивайте, – услышала она голос деда и открыла глаза.

Олеся взяла за руку Василя и осторожно повела его в глубь леса. Идти пришлось недолго. Как-то вдруг исчезли куда-то деревья с кустарниками, и перед удивлёнными глазами Олеси предстала цветущая поляна. Цветов было так много, что сосчитать их было невозможно. Всё это разноцветье кружилось и порхало возле высокой и красивой женщины, стоящей спиной к прибывшим гостям.

– Какая красота! – воскликнула Олеся. – Даже дух захватывает.

Женщина обернулась, и Олеся увидела у неё в руках огненный цветок. Фея Флоринда, а это была она собственной персоной, подошла к Василю.

– Отдай мне жалейку! Что ты просишь за неё? – с этими словами она протянула ладони, на которых плясал огненный цветок, к лицу юноши.

– Всемогущая фея Флоринда, во имя любви к музыке я прошу вас вернуть глаза Василю, и пусть он станет дирижёром! – крикнула Олеся, испугавшись, что Василь может попросить у феи что-нибудь для неё.

У феи Флоринды, явно не ожидавшей такого исхода дела, непроизвольно дрогнули руки, и один из лепестков огненного цветка лизнул пламенем лицо юноши. Василь вскрикнул и закрыл лицо руками.

– Покажи-ка нам свои глаза, – приказала фея, выждав время, пока пройдёт боль.

И Василь открыл лицо.

– Как васильки! – радостно воскликнула Олеся. – Так бы и станцевала от счастья!

– Так в чём же дело? Танцуй! – услышала девушка в ответ слова феи Флоринды.

Не дожидаясь возражений со стороны Олеси, фея Флоринда подошла к девушке и как бы невзначай уронила лепесток огненного цветка на её покалеченную ногу.

– Ой, как больно! – вскрикнула Олеся и упала бы, не поддержи её вовремя Василь.

– А что же ты хотела, девочка моя? Чудеса надо выстрадать, – заметила фея Флоринда.

И она была права. Только выстраданное счастье длится долго. А то, что легко даётся, то с лёгкостью и уходит.

Когда боль утихла, Олеся взглянула на ноги и не поверила своим глазам. Ноги у неё стали ровные, красивые, и самое главное то, что обе ноги одинаковой длины. А это значит, что Олеся больше не будет хромать.

– Не надо меня благодарить, – упреждая порывы благодарности Василя и Олеси, произнесла фея Флоринда. – Я только выполнила волю огненного цветка. Но прежде, чем вы уйдёте в мир людей, я хотела бы задать один вопрос Олесе.

– Спрашивайте! – ответила девушка.

– Почему ты сказала «во имя любви к музыке», а не «во имя любви к Василю»? – спросила фея Флоринда, глядя в глаза Олесе.

– Потому, что всё преходяще, а музыка вечна, так говорят мудрецы, – ответила Олеся.

– Мудрая тебе жена достанется! – заметила фея Флоринда, бросив взгляд на Василя.

Затем она хлопнула в ладоши, и огненный цветок исчез, а спустя несколько мгновений исчезла и сама фея Флоринда. Зато появились деревья и кустарники, и тропинка перестала светиться, а где-то вдали блеснул огонёк.

– Нам туда! – сказал Василь.

Взявшись за руки, Василь и Олеся пошли на огонёк. Вскоре тропинка вывела их к небольшому костру, возле которого сидели дед Михась и Игнатий. Так и закончилась эта история.

В заключение надо сказать, что все пожелания сбылись. Василь и Олеся жили долго и счастливо. Василь стал дирижёром и управлял музыкой, которую танцевала Олеся.

Вы скажете, что нельзя танцевать вечность? Но ведь Олеся не знала о том, что нельзя. Поэтому и танцевала…

Возвращение «Путешественника»

Та-та-та! Тата-тата-тата! Та-та-та!..

Высоко подняв брови, Антон всматривался в голоэкран, где бежал бесконечный импульсный ряд и из динамика доносился повторяющийся звуковой сигнал. Собственно, удивительными были не сами повторяющиеся сигналы, а то, что они шли от астероида, который был обнаружен системой слежения не более часа назад и на который сейчас был направлен голотелескоп земной цивилизации. Этот астероид не был знаком системе контроля ближнего космоса. Да и астероид, подающий сигналы, был обнаружен впервые.

Антон Смиров был молодым астрофизиком, всего год назад закончившим аспирантуру Астроинженерного университета Земли. Он был выше среднего роста, светловолос, высоколоб и светлоглаз, но уже был сутул, из-за чего со стороны казался невысоким. Он мечтал об контактах с инопланетными цивилизациями, грезил о колонизации других планетных систем, а вместо этого был назначен в группу астрономов по контролю ближнего космоса, которая вела наблюдения за астероидами и кометами, вычисляя их орбиты и если какие-то из них представляли угрозу для Земли, группа разрабатывала план по ликвидации этой угрозы. Свою работу Антон считал скучной и неинтересной, так как голотелескоп сам сканировал пространство Солнечной системы, сам рассчитывал орбиты астероидов и комет и если считал, что найденный объект представляет угрозу, выдавал сигнал тревоги. Но могущие нести Земле угрозу космические объекты были достаточно редки и потому Антон, нарушая режим своей работы, часто уходил к группе астрофизиков, которая как раз и была занята поисками инопланетного разума с помощью большого орбитального телескопа. Инопланетный разум землянами искался уже более двух тысяч лет, но найден до сих пор так и не был. И потому, Антон и просмотрел обнаружение своим голотелескопом этого странного астероида, подающего ещё более странный сигнал.

«Этого не может быть, – замелькали у него озабоченные мысли, после того, как он вышел из оцепенения от увиденного и услышанного, – чтобы астероид подавал сигнал, напоминающий сигнал спасения. Если судить по параметрам его орбиты, то она имеет огромный экс-центритет в более чем две тысячи лет. Если судить по направлению его движения и скорости, то его афелий находится в направлении на тройную систему звёзд Альфы Центавры, примерно на полпути между ними и Солнечной системой. Неужели он смог преодолеть притяжение трёх звёзд?»

Антон начал ходить по лаборатории, периодически бросая взгляд на голоэкран, пытаясь осознать происходящее событие.

«Проклятье! Может это чья-то шутка? Что если астрофизики из группы поиска инопланетян решили посмеяться надо мной, зная, что я мечтаю о контакте с инопланетным разумом? – замелькали у него мысли досады. – Стоит об этом докладывать шефу? Засмеёт когда узнает. Но с другой стороны, астероид ведь идёт точно в сторону Земли и если не предпринять меры, то он столкнётся с ней. Что там с его параметрами?»

Подойдя к своему рабочему столу он взял лежащий на нём обруч и надел его на голову, и в тот же миг вся его лаборатория превратилась в голоэкран, в котором скользил тёмный продолговатый объект.

Антон мысленно приказал системе управления голотелескопом приступить к измерению параметров объекта. Прошло несколько мгновений и рядом с объектом высветилось несколько рядов символов.

Астероид был длиной около трёхсот метров; был достаточно плоским, не более двадцати метров; и около полусотни метров шириной; а его скорость составляла почти двести километров в секунду. Астероид с такой скоростью Антон встретил впервые. Он приказал системе построить вектор пути астероида и через мгновение яркая зелёная линия пересекла орбиту Земли. Антон задал расчёт времени, когда астероид пересечёт орбиту Земли и где в это время будет находиться сама Земля и… Он невольно передёрнулся: Земля сместилась по своей орбите и зелёная линия пути астероида вошла в центр планеты. Он приказал системе увеличить Землю – зелёная линия упиралась в Тихий океан. До встречи астероида с Землёй оставалось сто сорок два дня.

«Это катастрофа! – замелькали у Антона тревожные мысли. – Войдя в достаточно запылённое пространство Солнечной системы астероид начнёт интенсивно нагреваться, а в атмосфере Земли он превратится в раскалённый болид, который войдя в воды Тихого океана, взорвётся. От взрыва поднимется такой столб воды, что обнажится океанское дно. На побережье материков обрушатся километровые волны, которые сметут всё на своём пути. Не исключено, что они прокатятся через материки, уничтожив находящиеся на них города и живущие народы. Нужно немедленно доложить шефу. Шефа!» – отдал он мысленный приказ системе управления.

«Слушаю тебя, Антон!» – тут же вошла ему напрямую в мозг достаточно колючая мысль.

«Николай Романыч! Зайдите, пожалуйста в мою лабораторию. У меня новость для вас», – отправил Антон шефу свою мысль.

«Передай! Я занят», – получил Антон следующую, ещё более колючую мысль от шефа.

«Говорить придётся долго. То что вы увидите, заставит вас отложить все дела», – Антон попытался вложить в свою мысль чувство тревоги.

Никакой ответной мысли от шефа не пришло. Антон продолжал стоять в голограмме своей лаборатории, уставившись в большое изображение в ней Земли и упирающейся в неё зеленой линии, мысленно строя картины смывающихся огромным потоком воды городов, которые он неоднократно видел в голофильмах катастроф.

Вывели его из размышлений толчок в плечо и громкий голос шефа.

– Это что?

Антон оглянулся: рядом с ним стоял шеф и лаборант одной из лабораторий университета, милая большеглазая Леночка, о которой Антон грезил и при встрече с которой его лицо неизменно приобретало пунцовый цвет.

– Это астероид, который через сто сорок два дня воткнётся в Землю в районе Тихого океана, – негромким голосом произнёс Антон, не сводя глаз с Леночки и неумолимо краснея.

– Расскажешь обо всём Леноч… Елене Станиславовне, – шеф взял девушку за локоть и подвинул её к Антону. – Я тороплюсь!

Отпустив локоть девушки, он развернулся и направился к выходу. С пунцовым лицом, Антон продолжал стоять, смотря на девушку. В лаборатории повисла долгая тишина.

– Антон! Что мне доложить шефу? – первой нарушила тишину Елена.

– Через сто сорок два дня астероид врежется в Землю в районе Тихого океана, – тихо промямлил Антон, опустив голову.

– Я это уже слышала, – явно недовольным голосом произнесла Елена.

– Поднимется тысячеметровая волна, которая смоет все прибрежные города тихоокеанского побережья. Погибнут сотни миллионов населения планеты, – продолжил мямлить Антон.

– Ты предлагаешь переселить на другое побережье сотни миллионов, – Елена громко хмыкнула. – Это невозможно за такое короткое время, – сделала она заключение твёрдым голосом, крутя головой.

– Я предлагаю обследовать астероид, а затем уничтожить, – Антон наконец поднял голову и опять посмотрел на девушку. – На Земле есть служба контроля околоземного пространства, которая уничтожает угрожающие Земле астероиды. Нужно немедленно доложить ей об этом астероиде.

– Я знаю где эта служба. Как ей доложить об астероиде? – Елена гордо вскинула голову, тряхнув при этом копной своих великолепных тёмно-каштановых волос.

Антон подошёл к своему рабочему столу и ткнул пальцем в несколько сенсоров его сенсорного поля. Прошло несколько мгновений и из стола выпрыгнула карта памяти. Взяв её, он вернулся к девушке и протянул ей карту.

– Здесь записана вся информация об этом астероиде. Если что-то будет непонятно, пусть обращаются за разъяснениями.

Ничего не сказав, девушка взяла карту памяти и развернувшись, направилась к выходу.

Проводив её долгим взглядом до тех пор, пока она не скрылась за закрывшейся дверью, Антон снял с головы обруч и шумно вздохнул…

Так как астероид имел достаточно большую скорость, то с Земли к нему были посланы два космических корабля, «Пульсар 1» и Пульсар 2», чтобы попытаться пристыковаться к нему, затормозить, изменить его вектор пути, а уже затем обследовать. А если изменить вектор пути не удастся, уже тогда уничтожить, хотя изначально предполагалось его сразу уничтожить. Но Антон Смиров все эти дни, буквально, не вылезал из Космического агентства, доказывая, что это не обычный астероид и его нельзя сразу уничтожать, а нужно вначале обследовать. В конце концов агентство согласилось с его доводами и тоже отправило его в эту непростую экспедицию на «Пульсар 1».

Подойдя к астероиду и описав короткие дуги в пространстве, космические корабли легли на параллельный курс с ним и резким броском пристыковавшись к нему, начать попытку его затормозить.

Торможение и одновременное изменение вектора пути астероида длилось несколько суток. Когда расчёт новой траектории астероида показал, что он пройдёт позади Земли, торможение было прекращено и группа исследователей приступила к высадке на астероид. Антон шёл в этой группе, с пристёгнутым к рукаву сканером, с пульсирующим в нём световым сигналом, показывающим, что астероид не прекращает посылать свой сигнал.

Искать источник пришлось очень долго: складывалось впечатление, что сигнал подаёт вся поверхность астероида. Исследователи уже начали высказывать предположение, что сигнал идёт изнутри астероида и чтобы добраться до него, нужно раскалывать астероид и требовали от Антона, чтобы он согласился на возврат исследователей в корабль, чтобы начать подготовку к взрыву астероида. Антон, как мог возражал и упорно продолжал блуждать по поверхности астероида, заглядывая в его каждый кратер, которых на его поверхности было превеликое множество. В конце концов ему повезло: при обследовании одного из кратеров сигнал на сканере начал пульсировать заметно ярче. Сердце Антона встрепенулось: источник сигнала был где-то рядом.

Кратер выглядел достаточно странно: он представлял собой почти идеальную полусферу с торчащим из её середины каким-то выступом и максимальный сигнал как раз шёл из этого выступа.

После тщательного обследования этой полусферы, Антон пришёл к выводу, что она не является частью астероида, а будто вмонтирована в него. Он потребовал от исследователей, чтобы они попытались аккуратно отделить полусферу от астероида. Долгая возня всё же привела к успеху: хотя края полусферы были сколоты, но она всё же начала выходить из астероида и вытащив её, исследователи с изумлением обнаружили прикреплённый к полусфере объект, напоминающий космический спутник Земли очень старой конструкции и тогда выходило, что полусфера представляла собой ничто иное, как параболическую антенну этого спутника.

Антон настоял, чтобы ему дали обследовать спутник прямо здесь, на астероиде. Исследователи начали крутить спутник, а Антон, в свете прожекторов своего скафандра, его внимательно осматривал и… Его сердце буквально заколотилось: к одной из сторон спутника были прикреплены два диска: жёлтый и белый, с нанесёнными на них рисунками. Рисунок на жёлтом диске Антон прекрасно знал – это было послание землян, которое они отправили более двух тысяч лет назад на одном из «Вояджеров» в надежде, что спутник встретится с какой-то внеземной цивилизацией и она сможет прочесть это послание. Второй диск, белого цвета, тоже имел рисунок, который был очень похож на рисунок, что и на жёлтом диске, но выгравированные на нём знаки были другими. Несомненно, это было послание инопланетной цивилизации землянам.

Это был контакт с иноземным разумом. Первый контакт…

На космодроме, вернувшихся исследователей встречала большая группа землян. Непонятно, почему так произошло, Антон спускался по трапу на поле космодрома первым. Едва он сошёл с трапа, как земляне, с криками и маханиями рук, в которых были зажаты букеты цветов, двинулась в сторону Антона. Антон невольно остановился: в первом ряду шла Леночка, держа в руке огромный букет алых роз. Подойдя к Антону, она ткнула ему в руки букет и приподнявшись на цыпочках, прижалась губами к его щеке – лицо Антона тут же стало пунцовым, будто на него перетекла краска с букета алых роз.

Крикет, а не война!

Ну, а что это за игра в крикет, которой так гордятся англичане?

Говорят, что крикет похож на русскую игру в лапту. Я не знаю, так ли это, так как я никогда не видел, чтобы в эту игру играли.

Несколько лет назад певица Мадонна, мужем которой был англичанин Гай Ричи, объявила себя англофилкой, любящей все английское, включая игру в крикет. Возможно, она наслаждалась.

Моррис танцует и пьет английское пиво, но крикет, я так не думаю.

Причина, по которой я говорю это, заключается в том, что у меня есть опыт игры в эту игру. Мой муж, когда он был моим парнем, каждое воскресенье в летние месяцы играл в крикет. Приехав из России, я никогда не слышала об игре в крикет и была заинтригована, увидев эту самую английскую из игр. Я смотрела игру за игрой, пока шло лето. Что ж, игра состоит из двух команд по одиннадцать человек, все они одеты в белое. Некоторые игроки в крикет бегут, некоторые игроки в крикет идут, а некоторые стоят на одном и том же месте и никогда не двигаются. Крики: «Как это? Широкий. Можно было услышать «Овер», и когда человек в середине поля указывал пальцем в воздух, раздавались громкие аплодисменты, и все они бежали к центру поля, поздравляя одного из игроков в крикет.

Однажды, разочаровавшись в этой игре, я обратилась к своему английскому другу по имени Джеффри и сказала:

– Я не понимаю этой игры.

– Не волнуйся, русская леди, – ответил он. – Никто в Англии до конца не понимает эту игру.

Так какие же шансы есть у «Материальной девушки» из Нью-Йорка?

Было несколько человек, которые приходили посмотреть игру и поддержать команду, за которую играл мой муж. Одним из таких сторонников был вышеупомянутый человек по имени Джеффри. Он был высоким, с седеющими редеющими волосами, навощенными усами, курил трубку и ходил с тростью. Он никогда не был женат, работал в городе и, по-видимому, был довольно богат. Его первой и единственной любовью был крикет.

О нем ходила история, которая, по-видимому, была правдой, что он заплатил эскорт-агентству за то, чтобы девушка сопровождала его на Карибы в течение пяти недель, пока там гастролировала английская команда по крикету. Не было бы никаких интимных отношений. Они будут останавливаться в лучших отелях. У нее будут деньги, которые можно потратить, плюс она увидит одни из самых красивых мест в мире. Единственная загвоздка заключалась в том, что ей приходилось посещать вместе с ним матчи по крикету, когда играла английская команда по крикету. Имейте в виду, что эта игра может длиться пять дней.

Что ж, после просмотра полутора матчей по крикету бедняжке стало так скучно, и, доведенная до отчаяния, она отказалась от своего роскошного отпуска и сбежала обратно в Лондон. Эскорт-агентству пришлось прислать другую девушку, чтобы занять ее место.

Другой болельщицей крикетной команды моего мужа была американка Лораль, чей муж был капитаном команды. Мы стали друзьями.

В один особенно жаркий летний день перед началом матча по крикету Джеффри предложил угостить нас выпивкой. «Для обновления», – сказал он. Мы согласились, и мы втроем отправились в местный паб. При входе в паб бармен поприветствовал нас и спросил, чего мы хотим. Джеффри с палкой в руке указал на меня и сказал бармену:

– Томатный сок для русской леди и апельсиновый сок для американской леди, – затем он указал своей тростью на Лораль.

– Вы двое друзья? – сказал бармен с испуганным видом.

– Да, это так, – ответили мы оба в унисон.

– А как насчет холодной войны? – парировал бармен.

– О, извините меня, – сказал Джеффри, – Война? Это не крикет. Кроме того, дамы хотят пить.

– О, да, конечно. Мне жаль, – сказал бармен, наливая томатный сок в стакан.

Потом, потягивая томатный сок, я подумал: «Разве не было бы замечательно заставить людей, которые хотели пойти на войну, смотреть крикет».

После пары дней просмотра крикета я могу заверить вас, что они скоро подадут в суд на мир. Что ж, крикет – отличная игра! Крикет – это огромная зеленая лужайка, солнце в небе, а на лужайке много энергичных мужчин в белом.

Из моих мечтаний меня вырвал Джеффри, стукнувший тростью об пол и сказавший: «Давайте, дамы, пора играть в крикет!»

Стражи Лондонского Тауэра

Это была теплая летняя ночь 1670 года, когда Карл II смотрел в ночное небо в телескоп, установленный на крыше Белой башни. Он хотел иметь репутацию не только ловеласа, но и просвещенного монарха. Кроме того, удовольствие, которое он получал от этого, было более чем небольшим: настолько завораживающим и таинственным является ночное небо.

Внезапно: пятно… – что-то упало на объектив его телескопа. Карл II оторвался от телескопа и посмотрел вверх. Проклятье… – он поклялся – Только не вороны снова!

На следующий день он в ярости собирался подписать приказ об удалении воронов из Тауэра. Но он получил предупреждение: если вороны покинут Башню, то наступит крах крепости! Падение английского трона!

Так гласит легенда…

Моя сестра стояла на платформе Львовского автовокзала и вытирала слезы с лица: она видела меня в далекой Англии. Вдруг она что-то вспомнила и крикнула мне в окно автобуса: «Не забудь сходить на Башню и посмотреть, что там вороны! говорят, что они огромны и связаны с какой-то тайной!»

Я кивала в знак согласия, но внутри думала: «Какие вороны? Еще предстоит пересечь границы, пройти таможню, и если я благополучно доберусь до Лондона, то постараюсь выкроить немного времени для птиц.

Я выкроила немного времени, взяла с собой фотоаппарат (в конце концов, мне нужно собрать кое-какие улики для моей сестры) и отправилась в Лондонский Тауэр. Стоя в очереди, я любовалась величественной девятивековой цитаделью. Утверждается, что в одной из башен до сих пор слышны шаги призрака Анны Болейн (второй жены Генриха VIII), которая была обезглавлена в центре крепости по приказу своего королевского мужа. А рыжие волосы будущей королевы Елизаветы I можно было увидеть через одно из узких окон Башни.

Оказавшись внутри крепости, я остановилась у первого попавшегося Бифитера и, не пикнув, начала расспрашивать его – что это за вороны, чем они знамениты и где они, ради всего святого?

Бифитер, одетый в свою черно-красную униформу и черную шляпу, говорил спокойно и с достоинством:

– Мадам, сделайте глубокий вдох и успокойтесь. Мы, Бифитеры, – стражи Башни и лучшие проводники по ней. Наша работа состоит в том, чтобы показать вам окрестности и рассказать все, что вы хотите знать. Я обещаю, что вы скоро увидите одну из этих «шишек». И, кстати, один из них находится прямо за вами.

– Где?

– Просто на развалинах старой стены.

– Так эта крошечная птичка и есть знаменитый башенный ворон? – спросила я с некоторым разочарованием.

– Именно так, – ответил Бифитер тем же тоном, – и его зовут Рональд. Это было победившее имя на конкурсе, который проводился в телешоу «Голубой Питер» в 1988 году – разочарование постепенно проходило, и вскоре я с интересом слушала – Внутри Башни восемь таких воронов – четыре пары. У каждого ворона есть кольцо, имя и своя территория для прогулок. Существует также специальное кладбище воронов.

– Это правда?

– Это правда, если хотите, вы можете найти его прямо рядом с воротами Предателя.

Потом я вспомнил о фотоаппарате и нерешительно спросил: «Не могли бы вы сфотографировать меня и Рональда? Мне нужно отправить одну моей сестре».

– Конечно, мадам. – Бифитер был по-прежнему нетороплив и внушителен – вот для чего мы здесь!

Я отдавала дань уважения его размеренным манерам, но хотела поторопить его: до закрытия оставалось совсем немного времени, а мне еще нужно было найти кладбище воронов. Но, когда бываешь в Риме, поступай как римляне, поэтому я изобразила на лице британскую приветливую улыбку и в дружеском жесте приблизила руки к Рональду, готовясь к выстрелу. Щелкнул затвор фотоаппарата, и в следующую секунду я увидел на заборе записку «Осторожно! Вороны могут тебя заклевать!»

– Так вот ты кто! – осторожно сказала я ему, – я прихожу к тебе с открытым сердцем и что получаю в ответ…

Ворон посмотрел на меня остекленевшим взглядом и отвернул от меня свой изогнутый клюв. Надменный тип!

Тем временем вокруг моего Бифитера, пока он говорил, собралась большая толпа:

– Вороны – один из самых известных компонентов, который делает нашу крепость Башней. Если вы спросите воронов, что они думают о себе, они ответят примерно следующее: «Мы не какие-то странные черные птицы. Мы защищаем Башню уже много веков. В худшие времена нам приходилось питаться в мусорных ямах, но теперь есть целая команда, которая заботится о нашей еде в одиночку! Без нас Башня падет, и за ней последует Монархия. Мы – стражи Башни, и мы будем помнить об этом долге, несмотря ни на что».

– Да, они действительно большие шишки, – подумала я, прежде чем отправиться на кладбище.

Рядом с воротами Предателя я нашла черный надгробный камень, на котором написано, что здесь покоятся поколения воронов, последний из которых скончался в 1988 году. Пока я делала снимок, я услышала голос позади себя, говорящий: «Я недавно прочитал, что у ворона подрезаны крылья, чтобы он не мог улететь».

– Теперь я вижу! – у меня в голове промелькнула мысль. – Позор, что они пишут об этом. Я бы сохранила это в секрете: в конце концов, это легенда!

Карл II лично приказал постоянно держать в Тауэре определенное количество воронов. И его обсерватория была перенесена в Гринвич. Вероятно, чтобы увести его подальше от пределов досягаемости воронов!

Ведьмин круг

Данилке снилась ведьма Агата. Красивая и страшная. Один глаз продолговатый, зелёный, другой – круглый, жёлтый. Нос – как стрела точёная, губы тугим луком изгибаются. Точно такая, как мамка описывала.

Стоит Агата на пригорке за Волчьим оврагом, злыми глазами глядит на село Пряхино, что раскинулось неподалёку от Данилкиной деревни. Взмахнула ведьма чёрной кружевной шалью и рассеяла людишек Пряхинских по тёмному лесу, превратила всех бог знает во что. Взмахнула ещё раз, словно чёрными крыльями, и вместо изб Пряхинских встали пни дубовые. Захохотала Агата и исчезла. Так наказала она Пряхинцев за то, что их пацаны баловались с огнём и сожгли любимую ведьмину рощу…

В страхе просыпается Данилка, по сторонам оглядывается. Чудится ему что где-то рядом притаилась Агата. Оглядывает он сумеречную избу. Вон зелёный глаз горит за печкой! Нет, это кошка… Куда это все подевались? Где отец? Где мамка? Рассказала на ночь всяких страхов, а сама ушла. Данилка закидывает руки за голову, смотрит в потолок.

Снова представляются ему несчастные Пряхинцы, которых запрятала в лесу злая ведьма. Мамка сказала, если до завтрашнего утра их никто не найдёт, то все они погибнут. А там ведь столько народу было – и взрослые, и старики, и дети. Ой-ой-ой! А как было бы здорово их спасти!

Данилка соскакивает с постели, подбегает к окну. Вдалеке еле видится заборчик леса. Всё тело мальчика начинает дрожать, глаза бегают по тёмной комнате. Эх, всё равно в такую ночь не заснуть, а утром будет уже поздно! Данилка быстро одевается, достаёт с полки отцовский охотничий нож и выбегает из хаты. Зря ты смеялась надо мной, мамочка, – ты ещё не знаешь своего сына!

За околицей он останавливается и с тоской смотрит на родной дом. Потом поворачивается и бежит дальше.

Вот уже и лес. Здесь вовсе темно. Надо пересечь три просеки и будет Волчий овраг.

Когда Данилка пересёк первую просеку, в небе мутным пятном обозначилась луна. Когда вышел на вторую – в вышине мигали звёзды, луна висела ровным медным блюдцем. А когда миновал третью, в лесу уже царила настоящая ночь. Хорошо ещё, что луна светит ярко…

Ветви деревьев хлещут по рукам, колкая хвоя жжёт лицо и шею. Звонко трещат сучья под ногами, кругом слышатся пугающие шорохи и незнакомые звуки.

Ну вот он и Волчий овраг. Надо перебраться через него. А вдруг в нём сидит сама ведьма Агата? Но теперь уж деваться некуда – назвался груздем, полезай в кузов. Данилка сжимает в руке отцовский нож и, хватаясь за кусты, медленно спускается по склону оврага. На дне его сыро и темно. А звёзды отсюда какие яркие!

Полюбовавшись на звёзды, мальчик лезет на другую сторону оврага. Но что это? Как тяжело стало подниматься! Куда ни поставишь ногу, там вдруг вырастает бугор или появляется яма глубокая… Данилка спотыкается, проваливается куда-то, падает, ушибается, натыкается на что-то… Земля под ногами вдруг закачалась, поползла, точно тесто. Где-то рядом страшно завыли волки. Ну вот, началось! Это всё козни ведьмы Агаты!

Откуда-то сверху раздаётся грохот. Мальчик поднимает голову и видит как зашатались над ним края оврага. Вот они сомкнулись с громом и скрыли луну и мерцающие звёзды. Потом разошлись, и жёлтая луна на миг заглянула на дно оврага. Снова загрохотало, и опять вокруг темнота…

Ой, не выбраться Данилке из этой ямы! Шарит, шарит он по склону оврага – ищет, за что бы ухватиться. Попалась под руки какая-то ветка. Вцепился он в неё изо всех сил, и ветка вдруг сама потянула его наверх. Потом ухватился за свисающий гладкий корень, и опять будто кто-то потащил его вверх. Ветви и корни, гибкая лоза и крепкие стебли – сами тянулись к мальчику и поднимали его по крутому склону оврага.

Лишь только выбрался он наружу, грохот прекратился, застыли склоны оврага, слышалось лишь как по ним скатываются комья земли и сломанные ветки.

Данилка миновал поле, покрытое жёсткой, колющей ноги травой, и окунулся в густой лес. Где же спрятала проклятая ведьма Пряхинских жителей? В кого превратила? Может, в птичек беспечных, может, в зверьков пугливых, а может, в эти ёлки мохнатые? Как же сыскать их? Как обратно в людей превратить? Вглядывается Данилка в темноту, раздвигает ветви холодные, склоняется под лапами еловыми.

По тонкому брёвнышку перебежал он ручеёк лесной и очутился на лужайке. Остановился. Мигают звёздочки над головой. Журчит по камушкам ручей. Свистит птичка ночная. Шуршит в листве бессонный ветер.

Глянул мальчик на освещённую луной поляну и замер: посреди лужайки, вокруг широкого пня, ровным-преровным кружком стояло штук двадцать крупных грибов. Словно хоровод ребятишек!

– «Ведьмин круг»… – прошептал Данилка, и ему стало жарко. Надо же! Давно ещё папка рассказывал, что так называется такое вот колечко из грибов, но никогда раньше мальчик не видел его своими глазами. И вот увидел…

Он осторожно перешагнул через головы грибов и сел на прохладный пенёк в середине круга. Какие странные грибы! Шляпки нежно-розовые с тёмными полосками, ножки будто сахарные – крепкие да стройные. Стоят грибочки – высокие да головастые – один к одному.

Боровики – не боровики, подосиновики – не подосиновики… Говорят, в середине такого круга ведьмы свои богатства прячут. А что если под этим пнём – клад ведьмы Агаты? У Данилки по спине побежали мурашки. Надо привести сюда пацанов и пень этот выкопать. Только бы не забыть это место! Мальчик внимательно оглядел лужайку.

На поляне вдруг стало необычайно тихо. Перестал журчать ручей, замолкла ночная птица, притих беспокойный ветер. Даже звёзды в вышине перестали мигать. И мальчик тоже замер на своём пне.

Данилка сидел, затаив дыхание. Потом близко послышалась какая-то возня. Данилка оглянулся. Луна необычайно ярко осветила лужайку. Хоровод грибов пришёл вдруг в движение. Грибки будто переминались с ноги на ногу. Потом их шляпки стали ярко алыми, словно в них зажглись огоньки. В следующий миг словно невидимая рука сняла с грибков шляпки, и под ними оказались крохотные человечки. Они пристально глядели на Данилку, а он удивлённо разглядывал их.

– Я знаю. – неожиданно догадался мальчик. – Вы, Пряхинские жители, и вас заколдовала ведьма Агата. Грибки – человечки дружно закивали.

– Наконец-то я нашёл вас! Скажите скорее, что нужно сделать, чтобы вы снова превратились в людей?

– Слушай внимательно, сынок, заговорил человечек с длинной белой бородой. – Ты оказался здесь в тот счастливый час, когда мы ненадолго обретаем дар речи. Слушай и не перебивай, а то, не кончив своего рассказа, я снова стану безмолвным грибом. Ведьма Агата, разозлившись однажды, превратила всех жителей нашего села в лесные грибы. Она сделала из этих грибов три «ведьминых круга»: один – из Пряхинских мужчин – она забросила на эту лужайку, второй – из наших женщин – упрятала в лесу, под громадной сосной, третий круг – из наших детей – посадила на западной опушке леса, под курганом. Спасёт нас тот, кто разыщет эти три круга и доставит все грибочки в нашу деревню. Тогда дубовые пни снова превратятся в наши избы. А когда каждый житель окажется в своём доме, чары падут и ведьма погибнет. Но времени для этого осталось совсем мало. Как только взойдёт солнце, мы навсегда исчезнем с земли. Но предупреждаю тебя, парень, до восхода наш спаситель должен покинуть этот лес. Если в тот момент, когда солнце отделится от горизонта, хоть одна нога твоя окажется в ведьмином лесу, тебе уже не уйти отсюда.

Данилка встал на колени и, пригнувшись к земле, внимательно слушал.

– Как же мне найти эту сосну и курган? – спросил он.

– Ступай вверх по ручью, который течёт вдоль лужайки, и выйдешь прямо к сосне, – быстро-быстро заговорил человечек. – А про курган спроси у синицы. И в тот же миг все грибки живо надели свои шляпки и снова застыли.

Опять зажурчал ручей, засвистела ночная птица, зашуршал в листве неугомонный ветер.

Потускнела на небе луна, заморгали звёзды.

– У какой синицы? – растеряно переспросил Данилка. Но никто ему не ответил.

Скорее на поиски! Как здорово разыскал он «ведьмин круг»! Перепрыгнул Данилка через хоровод грибов и бросился было к ручью, журчащему на краю лужайки. Но тут он вспомнил, что должен доставить весь народец Пряхинский в родную деревню. Быстро вернулся, на секунду задумавшись, скинул курточку, связал её рукава, и стал аккуратно срезать ножом грибочки и складывать их в курточку. Собрал все до единого – и к ручью.

Снова со всех сторон мрачный лес. Треск сучьев под ногами, словно выстрелы, тычки и удары веток по рукам и спине, какие-то стоны и крики из темноты… Бежит и бежит Данилка рядом с ручьём. Чем дальше, тем ручеёк всё уже делается, всё труднее различить его в кустах да ёлках. Порой течение его разбивается на несколько тонких струек, и мальчик руками в траве его разыскивает. А то вдруг свернёт ручеёк нежданно в сторону, Данилка и проскочит мимо. Потом долго искать приходится… В лесу стало холодно и сыро. Зато малость посветлело.

Неожиданно ручеёк пропал. Сколько ни искал, не мог найти – будто канул он у ног еловой рощицы. Куда же теперь идти? Отошёл мальчик подальше от густых ёлочек, огляделся, и вдруг увидел совсем близко огромную сосну. Он таких великанов сроду не видывал. Вот где второй круг ведьма спрятала!

Обрадовался Данилка и бросился к гигантскому дереву. Но только хотел он нырнуть под лапы сосновые, как перед ним, точно с неба свалились, – три страшные птицы. Крыльями огромными захлопали, клювами чёрными защёлкали. Вьются над головой, когти острые выпускают, глазами сверкают, кричат страшно – не то лают, не то каркают. Подкосились ноги у Данилки, но устоял он, выпрямился, поднял охотничий нож и ударил ближнюю птицу. Шумным дождём перья вокруг посыпались, потом стоны раздались, и в миг исчезли страшные птицы. А вместо них висят в воздухе три чёрных облачка. Налетел ветер, разодрал облачка на кусочки и унёс их в небо.

Мальчик вздохнул облегчённо и стремглав побежал к сосне-великану. Видит, стоит вокруг сосны аккуратный кружочек точно таких грибов, что нашёл он на лужайке, только чуть, может, помельче. Так обрадовался Данилка, что даже отплясал под сосной весёлый-превесёлый танец. Потом наклонился к красноголовым грибам и сказал: – Потерпите немножко, вот найду последний «ведьмин круг» и вы снова превратитесь в людей.

Ох, как жалко, что грибки ничего ему не могли ответить – давно уже прошёл их волшебный час! Только подумал Данилка о часах, глянул на восток – а там уже золотятся первые лучи солнца.

Быстро-быстро срезал и собрал все грибочки в сумку-курточку и вперёд, на поиски третьего круга!

Где же запрятала Агата ребятишек Пряхинских? У какого такого кургана на краю леса?

Какую же синицу надо спросить?

Только подумал так Данилка, как рядом на кустик села маленькая симпатичная птичка. «Ци-три, ци-три, ци-три», – пропела она, глянула на него и перелетела на ветку берёзы.

– Иду, иду, – откликнулся мальчик, а сам тяжело опустился на траву.

Как же он устал! Всё тело болело, отбитые пятки ныли, ноги как будто распухли и плохо сгибались.

– Только немножко отдохну, – попросил Данилка.

Синица скосила на него глаз и терпеливо ждала.

«Ци-три, ци-три,» – скоро забеспокоилась она и вспорхнула с ветки. Мальчик с трудом поднялся и пошёл за ней.

В лесу заметно светлело. Уже виделась под ногами утоптанная тропка. На траве и листьях появились блестящие капельки росы. Роса падала на лицо, катилась за ворот рубахи, холодила спину. Когда же, наконец, будет курган?

«Ци-три, ци-три», – подбадривала синичка и летела всё дальше и дальше.

Курган показался неожиданно: вдруг вынырнул под самым носом. Данилка даже обрадоваться не успел. И только показался курган, как мальчик услышал за своей спиной голос:

– Ты куда так спешишь, малыш? Куда торопишься?

Он оглянулся и увидел, что из-за берёзок к нему идёт женщина, закутанная в чёрную кружевную шаль. Её длинный зеленоватый глаз смотрел ласково, тонкие руки тянулись к Данилке.

– Мать уже с ног сбилась, слезами обливается, – говорила женщина. – отец багром речку обшаривает – утопленника ищет, а он, баловник, по лесу бегает, грибочки ищет.

– Бедная мамка, – всхлипнул Данилка.

– Смотри, как изодрался весь, – пела женщина ласково, – устал-то как, замёрз… Иди, сынок, ко мне. Я возьму тебя на руки, обниму и обогрею. Ты уснёшь у меня на груди, а проснёшься в родительской хате. Ну, иди, мой хороший.

От ласковых слов женщины мальчик почувствовал себя слабым и беззащитным. Он протянул руки и пошёл к ней навстречу.

– Ци-три, ци-три, ци-три – сердито раздалось у самого его уха, и услышав синичку, Данилка очнулся.

– Кыш, проклятая тварь, – глаз женщины вспыхнул жёлтым гневом, она замахала сердито чёрной шалью.

– Ци-три, ци-три, – пронзительно кричала синица и металась перед ведьмой.

Данилка же со всех ног пустился к кургану, а за его спиной слышался хриплый голос Агаты:

– Стой, мальчишка! Остановись! Я награжу тебя!

Но Данилка уже был у подножья холма. Оглядевшись, он радостно обнаружил последний «ведьмин круг», состоявший из крепеньких маленьких красноголовиков. Торопливо срезал их, уложил в курточку и, взвалив нелёгкую ношу на спину, помчался обратно.

Синичка летела впереди, показывала дорогу и торопила мальчика: «Ци-три, ци-три, ци-три…»

Вот кончились ёлки, вот замелькали берёзки, одна просека, вторая, третья… Уже с пригорка видна гладкая долина, где ещё недавно стояла деревня Пряхино. Но силы Данилки на исходе, он уже не бежит, а еле-еле идёт. А край солнца уже показался над горизонтом. С трудом спустился мальчик в долину.

И – о чудо! – на его глазах огромные пни, что усеяли долину, снова превратились в добротные избы деревни Пряхино. С трудом переводя дыхание, Данилка остановился у первой избы. И тут только с ужасом подумал: «А как же я узнаю, кто в каком доме живёт?»

Он в раздумьи раскрыл края куртки со своей драгоценной ношей. И вдруг оттуда выскочили три симпатичных грибочка и топ-топ-топ – прямо в избу. Глянул Данилка, а в окошке уже виднеются три сияющие физиономии.

Мальчик воспрянул духом и заторопился к следующему дому. Его признала ещё пара грибочков. Данилка торопливо забегал от одной Пряхинской избы к другой.

В куртке оставалось совсем мало жителей, когда к мальчику подлетела синичка и тревожно защебетала; «Ци-три, ци-три.» Он оглянулся и увидел, что солнце уже наполовину поднялось над горизонтом. Но птичка всё продолжала кричать и кружиться вокруг. Мальчик посмотрел в другую сторону и увидел, что к нему по небу приближается что-то большое, чёрное, крылатое. Пригляделся: о ужас! Это же, распластав свою чёрную шаль, летит ведьма Агата!

Глянул Данилка в свою сумку-куртку, видит – остался там один маленький грибочек с коротенькой, будто обгрызенной ножкой. Где ж его дом? Как его найти? Выпал грибочек из куртки и лежит в траве неподвижно. С ужасом глядит мальчик то на одинокий гриб, то на приближающуюся ведьму…

И вдруг из ближайшей хаты выскочил небольшой беленький пёсик. Он подбежал, подхватил беспомощный грибочек белыми зубками и прыг-прыг – в хату.

Тут Данилке вспомнилось, что жил в Пряхине мальчик-сирота Федюшка. Родители его погибли при пожаре, а сам он остался без ног. Жил один в доме, с верной собачкой, а вся деревня ему помогала. Видать, это он и есть…

Мальчик облегчённо вздохнул и бросил взгляд на деревню. Из всех окон смотрели на него радостные лица – мужчины, женщины, бабушки, дедушки, мальчики и девочки. Все они махали руками своему спасителю.

А он взглянул в другую сторону и увидел, как чёрная птица, ведьма Агата, на глазах рассыпалась на мелкие кусочки, а потом и вовсе исчезла…

У мальчика закружилась голова, подкосились ноги…

Очнулся он в родной хате, в своей кровати. Мамка склонилась над ним и ласково спрашивала:

– Ну как ты, сынок?

Данилка поднялся с подушек и выглянул в окно:

– Пряхино на месте? Жители в своих хатах?

– Всё на месте, – успокоила мать. – И народец в хатах. Что им сделается…

Звонарь

Тих и спокоен град Велиславль. Весь он виден Фатьяну с его высокой звонницы. Раннее солнце золотит кресты на маковках церквей, пригревает хоромы боярские, да раскиданные по пустырям и оврагам избы убогие.

За рекой, у приземистых сараев, разрастается стук топоров неуёмных тележников. Застучали молотами кузнечные ряды, извергая лавины искрящегося дыма. В улички и переулки неторопливо высыпаются вой княжой охраны, холопы и вольные люди всякого рода. На расписных балконах-гульбищах появились нарядные бояре и боярыни. Любуются они флажками да рыбками на маковках теремов, глазеют на городские стены с бойницами и стрельня-ми, жмурятся от сияния слюдяных окон горниц и светлиц.

А с крутого холма, царящего над городом, на позолоченный восходом Велиславль взирает солнцеглавый Рождественский собор. Стройная фигура его гордо возносится к небу из белокаменного цоколя. Златая глава, словно богатырский шлем, венчает собор. Жёлтый крест тает в вышине чистого неба. Нет ничего дороже сердцу велиславца, чем собор Рождественский!

Стоит молодой звонарь на звоннице, что примостилась к богатырскому плечу собора, глядит на главу сияющую, рассматривает затейливое узорочье вкруг окошек и карнизов.

Переводит взгляд Фатьян за городскую стену – на посады и слободы, на белеющие вдали монастыри с крепкими стенами и боевыми башнями. Свежий ветер – степняк обдувает крутолобое лицо звонаря, треплет его прямые русые волосы.

Из степи пахнуло гарью и дымом. Втянул Фатьян горьковатый дух, прищурил горящие глаза, насторожённо опустил крылья тёмных бровей. Но ветер утих, истаял тревожный запах, успокоился звонарь, и вновь погрузился в думы свои великие.