Живая вода
Разбег. 1995-96. Таволга
Сентябрь нагрянул, как всегда, нежданно. Вчера еще можно было носиться вдвоем с братом Димкой по пыльному, в солнечных пятнах, двору, часами качаться на качелях и выманивать из подвала бесхозную кошку Дуську, тоже пыльную, мурчливую, вечно голодную. А сегодня оказалось, что надо подниматься ни свет, ни заря и топать на линейку.
Димке тоже топать, но в садик, вставать на час позже. Везука мелким.
На голубом утреннем небе – тонкий серпик месяца. Впереди – Машка Березовская, соседка по парте. Здоровенные Машкины гладиолусы лезут в лицо, щекочут так, что хочется чихнуть. Кажется, они больше самой Машки.
Воротник форменной рубашки натирает шею, уродливые ботинки – пятку. Почему-то только одну.
Где-то там, далеко, на другом конце футбольного поля, бубнит директор. Он каждый год бубнит, и каждый год не слышно, что.
– Вик! Да Викинг же!
Друг-приятель опоздал на линейку и теперь басил откуда-то из задних рядов театральным шепотом.
Вик завертелся. Аннушка шикнула, дернула за рукав:
– Воронов, стой спокойно!
Не оборачиваясь, он медленно отступил назад, в чужие податливые тела. Кажется, наступил кому-то на ногу.
– Андрюха, привет.
– Блин, я опоздал, чего тут?
– Да как всегда.
– Воронов!
Сзади приветственно дернули за куртку, он сунул за спину руку, с кем-то поздоровался. Может, и с Андрюхой.
Вместе с месяцем светило солнце, прямо в глаз. Гладиолус качнулся, снова ткнулся в нос. Вик не удержался, чихнул. Машка покосилась, но исчадие своё не отодвинула. Белый бант, белые колготки, очки, ростовой гладиолус. Образцово-показательная отличница.
– Машка!
– Воронов! – Аннушка обернулась, сделала страшные глаза.
– Машка, убери монстра своего!
– Какого монстра?
– Букет.
– Куда?
– Куда-нибудь.
Теперь не щекоталось, зато полностью перекрылся обзор. Ну и фиг с ним, нечего там видеть.
Сколько можно-то? Ага, вот оно, долгожданное. Тоже не слышно, но выучено за столько лет наизусть:
«Буквы разные писать тонким пёрышком в тетрадь
Учат в школе, учат в школе, учат в школе
Вычитать и умножать, малышей не обижать
Учат в школе, учат в школе, учат в школе.»
Ага. Учат. Кажется, на этом месте полагается испытывать приступ умиления, у Аннушки вон какая одухотворённая морда лица, того и гляди расплачется.
Почти всё. Сейчас самый рослый из десятого… тьфу ты, из одиннадцатого, прогарцует с первоклашкой на плече, и всех поведут на классный час.
Десятилетку превратили в одиннадцатилетку в прошлом году. Вышло прикольно – окончив седьмой класс прошлой весной, этой осенью они пошли сразу в девятый.
Приятель протолкался наконец к Викингу. Улыбка до ушей, круглое лицо и глаза, широкие скулы, чуть курносый нос, непослушные вихры на макушке.
– Слушай, давай…
– Воронов, сюда встал. И только попробуй мне!
Да е-мое, нет, только не за руку с девчонкой, да еще с Таволгой!
– Чего я сделал то?!
– Начинаем двигаться после девятого «А». Не отставать!
Мелкая, шустрая, вертлявая, длинноносая Таволга похожа на щегла. Зеленые глаза с сумасшедшинкой. Рот огромный, как у лягушонка, уши лопоухие. Одно слово – заноза в заднице. Он глянул недовольно. Она улыбнулась в ответ. Губы потрескались, верхний справа зуб со щербинкой. Что-то в ней поменялось за лето. Что, интересно? Загорела?
– Привет, Викинг. Рассказывай, где был-пропадал?
– Дома, – буркнул он нехотя, провожая хмурым взглядом обтянутый черной юбкой обширный зад и кокетливо повязанную пеструю косынку Аннушки.
– Что, всё лето?
– Нет, еще в Анапу на три недели ездили.
– И как там, в Анапе?
Вот привязалась. Лицо, словно в ореоле света – солнце подсвечивает сзади взъерошенные ветром волосы. На скулах – конопушки.
– Жара, медузы, шторм один раз был.
– Медузы, круто. Тебя жалили?
– А ты как думаешь?
– Купаться понравилось?
– Там компот из водорослей и пакетов.
– Так то у берега. Дальше ведь чисто.
– Дальше – буйки.
– Что, всё так плохо?
– Почему плохо. Черешни дофига, абрикосы прямо возле дома росли, а на пляж верблюда приводили. Мелкого. Верблюжонка.
– Живого?
– Нет, е-мое, дохлого.
– Фу, Викинг, чего ты такой грубый?
Андрюха как-то избавился от своей пары, пристроился рядом.
– Чего ты к ней прилип? Аннушка уже в классе небось, тебя не видит.
Узкая теплая ладошка скользнула из пальцев, и он внезапно ощутил легкий укол разочарования. Нет, правда, чего в ней поменялось-то?
– Помчали! Чур я первый!
В класс они ввалились уже привычно растрепанные, со съехавшими набекрень галстуками.
– Воронов, Резников, рано начали, даже первого урока не дождались. Ну-ка, сели спокойно. Вы же теперь почти взрослые, девятый класс! Нет, не настолько взрослые, не вместе сели. Резников, давай-ка на первую парту в средний ряд, чтобы я тебя видела. Воронов, а ты – на вторую в правый, к окну. Так, нет, Березовская, твоя мама приходила, с твоим зрением только на первую можно, иди вот как раз к Резникову. А ты, Таволгина, садись к Воронову. На литературе и русском будете так сидеть. С остальными учителями тоже поговорю.
– Анна Миха-ална, а чего на первую-то сразу.
– Поговори у меня.
– Чего с Таволгиной-то? Я с Березовской сижу.
– Сидел. В прошлом году. В этом не сидишь. Не всё коту масленица.
Сначала он осознал только, что верная, очкастая, безответная Машка уплывает в далекую даль вместе с запасными ручками и ластиками, вместе с всегда приносимыми учебниками и написанными разборчивым почерком шпорами. Затем, как-то рывком, окончательно понял, во что вляпался.
Новая соседка не только казалась безалаберной и шебутной. Таковой она и являлась.
– Вик, у тебя листочек лишний есть?
– Нету.
Она потянулась куда-то назад, задев его коленкой. С кем-то похихикала, обратно повернулась уже с половинкой выдранного из блокнота листа. Спросила, как ни в чем не бывало:
– А ручка?
– Карандаш.
– Спасибочки. Вик?
– Слушай, у меня имя есть, – вызверился он.
Зря, конечно. Викингом его все звали с середины второго класса.
Мать тогда сидела в декрете перед рождением Димки, ну и учудила на Новый год. Смастерила из папье-маше топор, обклеила серебряной и черной бумагой. Сшила из кожзама штаны с жилеткой, накинула на плечи сыну старый воротник от шубы. Лицо полосами и спиралями разукрасила. Волосы в хвост на затылке собрала, как раз стричься пора было, патлы отросли.
Короче, случился фурор. Случился и не забылся. Прозвище приклеилось намертво.
По правде сказать, на викинга он не больно походил. Лицо не узкое, но и не как у Андрюхи. Обычное лицо. Глаза совсем не как у скандинавских воителей, карие с прозеленью. Волосы неопределенного цвета, мать считает – темно-русые. Нос прямой, немного длиннее, чем хотелось бы. В целом такой, ничем не примечательный чувак.
Норвежскими предками похвастаться Вик не мог, подвигов никаких пока не совершил. Тем не менее прозвищем гордился. Просто злился на то, что Машку отсадили.
–Ага… оно тебе не подходит, – безмятежно и уверенно откликнулась Таволга.
– Тебе твое, может, тоже.
– Да? – она всерьез задумалась. – Слушай, а ты прав. Зови меня лучше Элга.
– Чего-о? Ты же у нас Таволга.
– Таволга банально. Пусть я лучше буду Элга.
– Что это за имя такое?
– Какое?
– Странное. Оно вообще существует?
Она пожала плечами.
– Не знаю, но кажется где-то слышала. Не помню точно.
– Воронов, Таволгина, не старайтесь, не рассажу. Итак, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались. Да-да, не все рады, вижу. Не обязательно так наглядно демонстрировать. Сегодня у нас праздник, однако попрошу учесть, что с завтрашнего дня…
– Вик.
– Да чего тебе?
– Хочешь жвачку?
– Кофейную или клубничную?
Она молча разжала костлявый кулачок – предъявила зеленый брусочек с надписью Donald и изображением утиной рожицы.
– Ого. Откуда дровишки?
Ни мать, ни отец Викинга по роду службы в заграницы не попадали, чеков для магазина Березка в доме никогда не водилось.
– Наташка угостила.
– Там вкладыш внутри, да?
Элга улыбнулась с необидной насмешкой и легким торжеством.
Разбег. 1995-96. Шорох листопада
В основном одноклассницы щеголяли в нитяных колготках. Безнадежно-унылые цвета – темно-синий, серый, коричневый, иногда зеленый или бордовый. Вечно перекрученные пятки, складки под коленками. Колготки покупались всем одинаковые, и девчонкам, и мальчишкам. Только у мальчишек не видно, что под брюками. А у девчонок видно.
Еще год назад он тоже носил такие. Носил и страдал. В конце концов, устроил матери скандал, колготки отказался надевать наотрез. Теперь, в носках, отчаянно мерз зимой, но гордился собой сверх меры.
Только у бывшей соседки по парте, Машки Березовской, колготки были особенные – тонкие, словно паутина, золотистые, как солнечный свет. Говорили, их привозил из-за границы Машкин дядя. Вику нравились эти самые колготки, но видеть в них почему-то хотелось не Машку.
Форма на девчонках тоже в основном сидела вкривь и вкось, у кото-то купленная на вырост и подшитая, у кого-то, наоборот, оставшаяся еще с прошлого года, маловатая в плечах и талии.
Раньше он не замечал, а может было как-то по-другому. Одним словом, Таволга, ставшая вдруг Элгой, вроде ничем не отличалась от остальных, носила кошмарные колготки, темно-коричневое платье и черный фартук с оборками. Тем не менее на ней форма сидела как-то иначе, будто сшитая специально, на заказ. И колготки почему-то не перекручивались.
Он поглядывал на неё украдкой, размышляя над странным феноменом, пока Андрюха не ткнул его острым локтем в бок:
– Ты чего, заснул?
– А?..
– Айда, говорю, в столовку, там булки сегодня с изюмом. Двадцать копеек есть?
– Ага.
Булку почему-то не хотелось. Особенно – с изюмом. Хотелось стоять и смотреть.
За компанию с другом-приятелем он выдул залпом стакан компота, а после целую вечность переминался с ноги на ногу ожидая, пока Андрюха дожует. Наконец, булка закончилась, и Викинг рванул с места.
– Чего ты несешься как угорелый, до звонка еще минуты три, – недовольно пыхтел на бегу Андрюха. – Из меня так компот выплещется.
– А не надо было два стакана за раз покупать.
– Так вкусно.
– Значит, плещись теперь. Водяной.
– А ты – бабка-Ёжка.
Прыгая через две ступени, Вик взлетел на третий этаж. Биологичка уже открыла дверь, но, видимо, как всегда перед уроком, пряталась в подсобке.
Взмыленный как конь, он ворвался в класс, опережая Андрюху на полкорпуса. Элга сидела спиной, обсуждая что-то с девчонками с четвертой парты. От радости, что снова видит её, он не задумываясь подбежал и шмякнул по чуть растрепанной рыжеватой макушке пеналом. Таволга обернулась, будто её ужалили. Потерла ушибленное место, изумленно на него глядя.
– Викинг, ты зачем это сделал?
– А чего?
Она так искренне удивилась, что он против воли почувствовал себя дураком.
– Надо же, пеналом по башке. Ты чего, маленький?
– Сама ты…
Брови Элги слегка приподнялись. Она не полезла драться, даже не попробовала отобрать пенал. Только мягко попросила:
– Положи, пожалуйста, вдруг рассыплется, а там сангина и уголь, мне в художку после школы.
После уроков, наскоро распрощавшись с Андрюхой, он увязался за ней. Шел по бульвару, по другой стороне, отставая шагов на десять. Размахивал сменкой, загребал ботинками невесомые узорчатые листья. Элга что-то почувствовала, мимолетно обернулась. Затем, на углу, еще раз.
Вик сделал вид, что идет по своим делам. Независимо уставился в магазинную витрину, украдкой следя за отражением. Больше Таволга не оборачивалась.
Всё так же, на расстоянии, он проводил ее до одноэтажного особняка с неприметной латунной табличкой. У порога она обернулась в третий раз, чуть заметно кивнула, улыбнулась, с натугой потянула за массивную чугунную ручку и скрылась внутри.
Викинг потоптался немного у входа, чувствуя себя законченным идиотом, и побрел восвояси.
Всё еще пытаясь разобраться, зачем так бездарно провел время, и почему от этого так хорошо, он вернулся домой.
– С Андрюшей гуляли? – без особого любопытства осведомилась мать, выглядывая в прихожую.
– Ага, – соврал он машинально, не в силах связно объяснить ни себе, ни ей, зачем променял привычную пробежку с приятелем по дворам на не пойми что.
– Иди поешь, пока суп горячий.
– Не хочу, мам.
– Заболел? – она встревоженно потянулась потрогать лоб.
– Неа, – он вывернулся. – Да всё в порядке, мы булки купили в столовке.
– Сколько раз просила не кусочить.
– Так жрать хотелось, – он безбашенно улыбнулся. – Не переживай, я позже поем, с Димкой и отцом.
На следующий день он отговорился тем, что сочинение само себя не напишет, вновь оставил Андрюху ни с чем и последовал за Таволгой. На сей раз она, кажется, направлялась домой. Улица, параллельная с его, пятиэтажка в конце, у самого парка. Возле последнего подъезда Элга постепенно замедлила шаги, затем и вовсе остановилась. Окликнула, не оборачиваясь:
– Викинг?
– Чего?
– Ты что, провожаешь меня?
– Щас, разбежалась.
Он насупился, пнул оказавшуюся поблизости кучку листьев. Не сбежал только потому, что это выглядело бы еще глупее.
– Можно тебя попросить?
– Чего?
– Ты, когда меня не провожаешь, можешь идти рядом? А то мне всё время сзади маньяк мерещится. Страшно аж жуть.
Ему показалось, что над ним смеются. Он глянул искоса, с подозрением. Элга смотрела своими глазищами цвета болотной тины. В упор, очень серьезно.
– Я подумаю, – буркнул он под нос и снова пнул листья.
Она помялась в нерешительности.
– Торопишься?
– Не особо.
– Тогда пойдем.
Цепко ухватив за рукав, она потащила его дальше по переулку, в парк. От неожиданности он и не подумал сопротивляться.
Клены обступили со всех сторон.
– Кинь пока рюкзак и сменку вот сюда, на траву, – попросила Элга. – Да не бойся ты, ничего с ними не случится. Я тоже положу. Обними ствол и закрой глаза. Вот так. Замри и дыши тихо-тихо, будто от кого-то прячешься.
Он послушался, перестал сопеть и шевелиться. С минуту ничего не понимал, а потом…
– Слышишь, как падают листья?
Со сменкой и рюкзаком правда ничего случилось, а вот с Викингом определенно что-то произошло. На несколько минут он словно перестал существовать, растворившись в осени. Слышал только непрерывный шорох листопада, кожей чувствовал ветер и солнце, а еще, всем существом, – удивительное, снизошедшее откуда-то из нездешнего мира спокойствие и счастье.
Теперь он мчался в школу как на крыльях. Мать, которая раньше не могла добудиться сына по утрам, недоумевала. Викинг объяснял, что договорился встретиться с Андрюхой.
Они и правда договаривались. Только торопился Вик по иной причине, даже себе полностью не отдавая отчета, почему непременно, день за днем, должен торчать у лестничных перил в тот момент, когда в пролете, несколькими этажами ниже, знакомый рыжеватый, скрученный замысловатой петелькой хвост покидает раздевалку и начинает ежеутреннее восхождение по щербатым ступеням.
Подчеркнуто ее игнорировать сделалось привычкой. Как и сидеть на уроках, непрерывно косясь, подмечая каждое движение соседки.
Иногда он ловил украдкой её чуть насмешливый, заинтересованный взгляд, терял на мгновение дыхание и принимался чудить – орать, драться, скакать по партам, пачкать доску дурацкими надписями.
А после школы, точно заколдованный, пойманный приворотом или заклятьем, Вик брел рядом с ней то домой, то в художку. Они болтали ни о чем, смеялись над чем-то, о чем забывали уже через пять минут. Он словно спал и видел лучший на свете сон, сон наяву.
– Эль, давай, понесу рюкзак.
Он сам не заметил, в какой момент холодное, жесткое «Элга» превратилось у него в голове в мягкое, чуть хмельное «Эль».
– Он тяжелый.
– Тем более.
– Да не надо.
– Надо, – он решительно потянул к себе лямку, не зная, чего хочет больше – чтобы она уступила, или начала сопротивляться.
Рюкзак она выпустила, покачала головой:
– Кавалер.
Андрюха догадывался – с приятелем что-то творится, но никак не мог понять, что. Вик изо всех сил оберегал тайну. Выкручивался, выдумывал разнообразные причины, сбегал, исчезал, прятался в туалете, в раздевалке, под лестницей. Старался ничем себя не выдать. Казалось – если кто-то узнает, особенно лучший друг, хрупкое чудо тотчас разобьется, рассыплется стеклянной пылью.
А потом, как-то в среду, она не пришла в школу. И не приходила целую неделю. Скука затянула мир пыльной седой паутиной. Выцвели краски, померк свет, стало нечем дышать. Он маялся на уроках, нахватал троек. На большой перемене уныло плелся за Андрюхой в столовую, жевал с одинаковым равнодушием ненавистные творожки с изюмом и обожаемые глазированные сырки. И ждал. Каждое утро ждал, что сегодня пытка закончится.
Элга вернулась в школу ровно через неделю, в солнечный теплый четверг. Именно в то утро он забыл сменку, бегал за ней домой и чуть не опоздал. Влетел в класс и задохнулся, наткнувшись взглядом на разглядывающие его в упор веселые глаза цвета крапивы. Швырнул на парту рюкзак и поинтересовался делано безразличным тоном:
– Где была?
– Болела.
– А чего так долго?
– Обычно, восемь дней, – она шмыгнула носом.
– Ага, а то я думал, куда подевалась.
– Спросил бы девчонок. А мог и позвонить.
Такая простая мысль за эти дни отчего-то ни разу не пришла ему в голову.
– А… у меня нет номера.
– Так запиши, – предложила она как нечто само собой разумеющееся, и продиктовала семь волшебных цифр.
Записывая, он понял, что номер навсегда отпечатался в памяти.
Разбег. 1995-96. Дневник и микроволновка
Вот оно невезение – выходной, а дождь льет с самого утра и заканчиваться явно не собирается. Монотонно шумит за окном, то чуть притихая, то возобновляясь с новой силой. Небо беспросветно серое, лужи пузырятся, по мостовым бегут мутные потоки. О прогулке нечего и мечтать.
С уроками он расправился еще до обеда, а после решил заглянуть к Таволге. Та сидела дома одна – мать укатила в гости к подруге.
– Вот ты мокрый, капец, – поразилась Эль, открывая дверь и разглядывая его с веселым изумлением, – выжимать можно. Проходи давай.
– Привет, – он встряхнулся как собака, неуверенно улыбнулся в ответ.
– Вплавь добирался?
– Почти.
– Ботинки снимай и куртку. Пусть пока в ванной сушатся, там теплее.
– Ага.
– Ща, погоди минуту.
Она ненадолго исчезла где-то в районе кухни. Вернулась и вручила ему полотенце:
– На, вытрись. Волосы тоже. Помочь?
От смущения и неожиданности Вик шарахнулся:
– Не надо, я сам.
– Как знаешь, – она словно бы не заметила его испуга, увлеченная какой-то мыслью. – Пойдем, покажу кое-что интересное.
– Что?
– Увидишь, – она схватила его за руку и потащила в свою комнату.
Шторы там оказались плотно задернуты. В душной полутьме горела толстая витая свеча, пахло воском, немного Элгиными духами и старой бумагой.
– Яблоко хочешь?
– Ага.
– Угощайся, – она протянула ему тарелку с антоновкой. – Мать говорит полезные, а по мне – страшная кислятина.
Викинг взял одно, надкусил. Для антоновки – даже сладкое.
– Смотри!
Выдвинув ящик стола, она бережно извлекла нечто, обернутое в обложку от учебника. Вик присмотрелся и ничего не понял.
– Что это?
– Записи… дневник. Не знаю точно.
– Чьи?
– Моей прабабушки.
– Ничего себе древность.
– Древность, да, но прикол не в этом. Понимаешь, какое дело, она по ходу была… – Эль сделала большие глаза, – прикинь, настоящей ведьмой.
– Откуда знаешь?
– Так… мать рассказывала.
– Дневник она тебе отдала?
– Нет. Я «Трех мушкетеров» летом искала от скуки. Все полки перевернула… там, сзади, за книгами, он и лежал. И еще вот это.
Она снова полезла в ящик, в самую глубину, и достала небольшой сверток. Развернула, и Вик увидел брошь. Крупный, гладкий, ассиметричный, медово-прозрачный с темными вкраплениями камень. Тонкое узорчатое обрамление из черного металла.
– Ничего себе.
– Нравится?
– Ага.
– Янтарь, наверное, – Элга легонько погладила камень. – Теплый. Потрогай.
Камень и правда словно нагрелся от ее руки.
– Брошь тоже особая, ведьминская?
– Понятия не имею. Я пока с дневником разбираюсь.
– В смысле, разбираешься? – не понял Викинг. – Зачем?
– Хочу… попробовать.
– Попробовать что?
– Ведьмой стать, конечно.
– Ты чего, веришь во всё это?
– А ты нет?
Он пожал плечами.
– Вообще, не особо.
– Вот и проверим, кто прав.
Убрав брошь на место, она по-турецки уселась на ковер, похлопала рядом ладошкой:
– Иди сюда.
Осторожно раскрыла то, что пряталось под обложкой, предупредив:
– Только не трогай, даже не дыши, он очень ветхий.
Викинг заглянул с опаской. Какие-то каракули, будто врач писал рецепт. Бумага потемнела от времени, пошла пятнами. Чернила, наоборот, выцвели.
– «Марфа Апраксина. Измышления и наблюдения всяческие, важные и не важные». Вот.
– Ничего не разобрать. Как ты это читаешь?
– С трудом, потихоньку. Совсем непонятные места пропускаю.
Она сидела близко-близко. Невесомая рыжеватая прядка щекотала щёку.
– И много осилила?
– Четверть примерно. С чем разобралась – в тетрадь переписываю, но там пока немного.
– Нашла что-нибудь интересное?
– Интересное – да, применимое – не особо.
– И о чем тут?
– Я же говорю, о колдовстве. Ну и вообще, о ведьмах. Всё подробно расписано, как в учебнике. Теория и практика. Иногда с рисунками даже. Правда, с ятями и фитами, и фразы некоторые странные. Вроде «стань им наполовину» или «почувствуй направление снисхождения».
– Чушь какая-то.
– Не чушь. Просто я пока не всё понимаю. Но обязательно пойму. Смотри, какие картинки.
Эль принялась листать. Рисунки чернилами, теми же, какими написан текст.
Человеческий силуэт, почти невидимый, полускрытый тенями. Рядом – силуэт четко прорисованный.
Хмурое женское лицо, вокруг которого клубятся грозовые тучи. Ладонь, отталкивающая тучи.
Дерево с обломанной ветвью. Девушка с распущенными волосами водит над ней руками.
Фигурка в отдалении. Другая посылает в неё молнию. Рисунок зачеркнут.
Женщина с повязкой на глазах указывает на куст, под которым спрятан закопанный наполовину сундук.
– Если не ошибаюсь, ведьмы умеют читать… или передавать мысли на расстоянии.
– Может, и то, и то?
– Может. И еще, возможно, летать.
На одной картинке ведьма с закрытыми глазами простирала руки к настороженно обернувшейся фигурке. На другой – девушка в длинном, до пят, платье царственно возлежала на облаке между солнцем и луной. Внизу – верхушки деревьев.
Три иллюстрации и пояснения к ним обведены в рамку – женщина с сундуком, девушка в венке из звезд, девушка у костра с травами и кореньями в туеске.
– А это что значит? Самые важные заклинания?
– Понятия не имею, – Эль с хрустом откусила от яблока, поморщилась. – Как по мне – эти не самые интересные. Летать прикольнее.
Увлекшись, Вик внимательно разглядывал каждую картинку. Рисовать Элгина прабабка умела. Особенно ей удавались растения – трава, цветы, ветви и листья. Понятно, в кого пошла талантами правнучка. Но колдовство?!
– Ладно, прабабка была ведьма. А мать? Мать у тебя тоже ведьма? И бабушка?
Элга задумалась.
– Бабушку я не помню. А мама… нет, пожалуй, она не ведьма. По крайней мере, я ни о чем таком не знаю.
– А с чего ты взяла, что у тебя получится… ведьмачить? Может, этому обучаться надо. У настоящей ведьмы, к примеру.
– И как ее найти? В газете дать объявление?
– Не знаю.
Оставив в покое яблочный огрызок, Эль в задумчивости потянула в рот кончик хвоста.
– Думаю, я и сама справлюсь.
– Прочти какое-нибудь заклинание.
– Нет. Ты смеяться будешь. Они такие… бессмысленные на первый взгляд. Лучше я тебе про ведьм почитаю.
– Давай про ведьм, – покладисто согласился Викинг.
– «Ведь-ма есть сво-бода». С этого всё начинается.
– Звучит неплохо.
– «Ведь-ма есть сила сози-дания и разру-шения. От того, в каку среду попа-дет, зав-исит, кака сторо-на разовьёт-ся сильнее», – Таволга читала с трудом, водя пальчиком с обкусанным ногтем по неразборчивым строчкам.
Шутки ниже пояса Викинг решил оставить при себе – обидится еще, чего доброго.
– А вот тут, смотри. «Страш-на лю-дям не ведь-ма. Страш-на пустыш-ка, быв-шая ведь-мой, что силу поте-ряла», – Эль закусила губу. – Ты как это понимаешь? Ведьма без силы ведь не опасна, правильно?
– Вроде бы, – вновь неуверенно пожал плечами Вик.
Прядка продолжала касаться щеки, и мысли то и дело уплывали куда-то не туда.
– Ты уже пробовала… ну, колдовать?
– Нет еще.
– А погоду с помощью этого твоего дневника можно исправить? Чтобы дождь закончился.
– Не знаю, такого не встречалось вроде.
– А вот это не похоже? – Викинг ткнул пальцем в рисунок с лицом и тучами.
– Нет, это о другом.
– О чем?
– Пока не совсем понимаю, но точно не о погоде.
– Ладно, а на первом рисунке что? Там, где один человек четкий, а другого плохо видно.
– Кажется, исчезновение.
– Давай свечу исчезнем?
– Давай.
Элга полистала дневник, нашла нужную страницу и принялась, то и дело запинаясь и хмурясь, беззвучно читать написанное.
Свеча никуда не делась, продолжала гореть ровно и почти бездымно, словно насмехаясь.
Будущая ведьма дочитала наговор до конца, скривилась и начала заново.
– Может, вслух надо?
– Не думаю.
– А вдруг горящие предметы нельзя прятать?
Эль задула свечу, и попробовала еще раз, с тем же результатом.
Вик вновь взглянул на рисунок.
– Тут человек. Попробуй, может со мной получится?
Таволга нехорошо на него уставилась и снова зашептала. Без свечи в комнате сделалось почти темно и немного жутко. Викинг невольно задумался – что, если она его и правда куда-нибудь денет, а обратно извлечь не сумеет?
– Слушай, ты обедала? – вклинился он монотонный шепот.
Элга отвлеклась от дневника.
– Нет. Забыла. А ты?
– Обедал, но это когда было. Жрать охота.
– Можно суп погреть.
– Давай, – он с излишней поспешностью подхватился с пола.
Микроволновка «Электроника» занимала полстола на кухне. Элгиной матери ее подарили на работе, на сорокалетие. У Викинга такой штуки дома не было.
– А яичницу в ней можно пожарить?
– Не факт.
– Ладно, тогда суп. Как включать, знаешь?
– Кажется.
Эль разлила по мискам солянку, нажала на несколько кнопок.
– Интересно, а в сундуке что? Сокровища?
– Каком сундуке?
– Ну, там, на картинке.
– Наверное. Я до этого места пока не дошла.
– Вот бы правда. Если можно…
Раздался тихий хлопок, и микроволновка перестала шуметь и светиться.
– Чего, уже всё? – озадаченно заглянул сквозь стекло Викинг.
– Какое там, – Эль в ужасе уставилась на агрегат. – Ой, мамочки, она чего, сломалась? Мать меня убьет.
– А если из сети выдернуть и снова воткнуть? Отец всегда так делает.
Через десять минут сомнений не осталось – микроволновка приказала долго жить. Удалось только открыть дверцу и извлечь из неё по-прежнему холодный суп.
– Как думаешь, с помощью заклинаний её не удастся починить?
– Совсем дурак? Где ведьмы, и где микроволновки.
– Погоди. Есть в дневнике что-нибудь про излечение, починку, восстановление?
– Ага, есть. Как коров лечить от ящура и при родах помогать, как младенца слабого выходить, как посуду битую целой сделать.
– О, вот это давай попробуем, последнее.
Прочитали про посуду, затем еще пару-тройку подходящих наговоров. Звучали они странно и большей частью бессмысленно. Видимо, дело было не в словах, в чем-то другом.
Ничего не изменилось.
– Чтоб тебя, – в отчаянии простонала Элга. – Ох, попадё-ёт. Так, давай-ка ты домой. Мать скоро вернётся, и настанет конец света. Лучше ей не знать, что здесь был кто-то еще.
Викинг попытался возразить, но его буквально выпихнули за порог вместе с влажной курткой и сырыми ботинками.
Вечером он позвонил справиться, все ли живы. Таволга как-то странно хохотнула в ответ:
– Не поверишь, обошлось. Мать пришла, включила, и оказалось, что всё в порядке. Суп уже разогрели, и гречку.
– Как так? – оторопел Викинг.
– Да вот так. Чего-то мы с тобой не догнали.
– А, ну тогда отлично.
– А-га.
Он положил трубку со смешанным чувством недоверия и облегчения.
Разбег. 1995-96. Проба пера
– Гулять сегодня идем?
Вик с тоской глянул на приятеля. Над верхней губой у Андрюхи образовались белые усы – он допивал второй стакан напитка под названием «кофе из столовки». За лето друг-приятель вытянулся и раздался в плечах, по-детски трогательные молочные усы на его возмужавшей жизнерадостной физиономии смотрелись как-то неуместно.
– Не, уроков дофига.
– Ничего ж не задали.
Неприятно ощущать себя припертым к стене. Действительно, какие уроки, четверть только началась. Одна беда – после школы у них с Таволгой намечена экскурсия по гаражам. Андрюха в эти планы никак не вписывается.
– Алгебра.
– Шутишь? Эти несчастные два номера на повторение? Пятнадцать минут и готово.
В полупустой в этот час столовой уборщица, тётя Нина, энергично орудовала шваброй, намывая пол. Дошла до Вика с Андрюхой, прикрикнула, чтобы подвинулись. Они перебрались за соседний стол.
– Допивай уже, сколько можно, – косясь на уборщицу, поторопил Викинг.
Тетя Нина славилась недобрым нравом и взрывным темпераментом. Могла и грязной тряпкой ни за что, ни про что хлестнуть.
– Не кипешись, до звонка еще минут пять. Так чего с гулянием-то, я не понял.
– Географию с физикой еще зададут.
– Так выходные впереди.
Андрюха искренне недоумевал. Викинг маялся. Мимо прошли на выход Таволга в обнимку с Березовской. Он проводил их взглядом. Элга на ходу, так, чтобы никто не видел, легонько помахала ему кончиками пальцев.
– В выходные предки куда-то в гости собрались и меня волокут.
В каком-то журнале писали, что среднестатистический человек обычно врет хотя бы один раз за десять минут разговора. Вик к среднестатистическим гражданам определенно не относился.
Андрюха наконец расправился с кофе, и они побрели к выходу.
– Не, ну если так… пойдем тогда ненадолго, после школы, а потом сиди себе хоть целый день.
Такой вариант Викинга тем более не устраивал. Ненавидя себя, он уже открыл рот, намереваясь накрутить еще один виток лапши на многострадальные уши приятеля, но тут в их диалог, весьма недобро и жестко, вмешалось провидение.
Кто-то, пробегая мимо, со всей дури толкнул Андрюху в спину. От неожиданности тот выронил стакан, сделал по инерции несколько шагов и запнулся о коварно прячущееся в засаде тети Нинино ведро с грязной водой. Раздался игольчатый звон бьющегося стекла, жестяной грохот и плеск. Вик попытался поймать приятеля за шиворот, но не успел – Андрюха во весь рост растянулся в луже.
Тетя Нина разразилась бранью.
– По-вашему, мне по приколу в ведра падать? – огрызнулся, поднимаясь, Андрюха. С его форменных брюк и пиджака текло и капало.
– Вот я тя щас, – не слушая, пошла в атаку тетя Нина. – А ну живо тряпку взял и всё убрал!
– Ходу! – шепнул Вик.
Они сорвались с места, прогалопировали по лестнице и остановились только возле туалета на втором этаже. Андрюха кое-как отряхнулся.
– Ох и прилетит от мамки, – критически себя разглядывая, констатировал он. – Черт, отменяется гуляние, за два урока я не высохну. И вообще, в таком прикиде единственное, что остается – это бомжевать на вокзале. Самое то.
Выглядел он и правда не ахти. Точно Снегурочка поздней весной.
– Значит, завтра погуляем, – чувствуя преступное облегчение, согласился Вик.
– Не, теперь до выходных точно не пустят.
– Ты же не виноват.
– Кого интересует.
В класс они успели перед самым звонком. Викинг плюхнулся на свое место, зарылся в рюкзак.
– Как пополдничали? – вкрадчиво осведомилась Элга.
– Зашибись. Андрюха в тети Нинино ведро упал.
– Заметно.
Вик отвлекся от рюкзака, нахмурился:
– Тебе что, его совсем не жалко?
– А должно быть?
– В теории.
– Он тебя прессовал.
– Когда?
– Сейчас, в столовке.
– Не выдумывай, просто звал гулять.
В дверях показался географ с охапкой контурных карт, дипломатом и указкой наперевес. Начался урок. Эль перешла на шепот:
– Ага. А ты не хотел, потому что у нас на сегодня планы.
– И чего?
– Мне показалось, тебя надо выручать, ты выглядел так… – она изобразила лицом нечто раздраженное, унылое и безнадежное.
– В смысле, выручать?
– Ну… – прилежно выводя на странице в тетради дату урока, она неопределенно покрутила кистью свободной руки.
– Это ты его, что ли, толкнула?! – испугался Викинг.
Толкальщика он не успел разглядеть даже со спины – не до того было. Впрочем, почти наверняка, это всё-таки был мальчишка.
– Упаси бог. Ты же видел, как мы уходили.
– Тогда о чем речь?
– Толкать не обязательно. Достаточно сильно захотеть, чтобы толкнули.
– Чего-о? – Вик всё больше ощущал себя не в своей тарелке.
– Таволгина, Воронов, тише, пожалуйста.
На минуту оба уткнулись в тетради, но долго молчать Викинг не смог:
– Ты что, кого-то подговорила?!
– Неа, – Эль с досадой мотнула головой.
– А что тогда?
– Говорю же – сильно захотела.
– Что за глупости?
– Может, и глупости.
– Ты чего, серьезно?
– Кто знает, – Элга загадочно улыбнулась краешком губ.
Не то, чтобы Вик поверил сказанному, его ужаснул сам подход.
– Слушай, так нельзя.
– Как?
– Портить людям жизнь в угоду собственным желаниям.
– Почему? Все так делают. Физруку лень с нами возиться – он объявляет день волейбола, который ненавидят все девчонки. Руки потом несколько дней болят. Родителям охота посмотреть фильм – они отправляют ребенка спать. Аннушке нужна стенгазета…
– Стоп, сейчас речь не об Аннушке, речь о тебе и Андрюхе.
– Да что такого? Несчастный случай, с кем не бывает. Не трагедия, не конец света. Никто серьезно не пострадал.
– Думаешь?
Она пожала плечами, и Вик начал объяснять, как объяснял обычно Димке, загибая пальцы:
– Во-первых, Андрюха. Ему мокро и грязно. Его накажут и гулять не пустят до выходных. Во-вторых – Андрюхина мама. Ей стирать и гладить. В-третьих – тетя Нина. Ей ведро с водой заново тащить и пол перемывать.
– По-моему, ты делаешь из мухи слона.
– Нет. Не делаю.
– Ради тебя же старалась.
Вик внезапно осознал, какую бредятину они так серьезно обсуждают. В праве ли Таволга пожелать, чтобы Андрюха, словно домовенок Кузя в мультике, упал в ведро. Сумасшедший дом. Видимо, у Эль разыгралась фантазия, она начиталась прабабкиного дневника и всерьез вообразила себя ведьмой.
– Слушай, хватит чушь пороть, – в отчаянии попросил он.
– Как скажешь, – она склонилась над тетрадью, пряча лицо за волосами.
Вот уже полчаса они с Таволгой пробирались между задними стенами железных гаражных коробок и глухим бетонным забором. То и дело застревали перед очередным препятствием, протискивались и подныривали. Иногда казалось – дороги дальше нет вовсе, но, так или эдак, она обязательно находилась.
Было тут сумрачно, зябко и страшновато. Самое место для приключений. Они и приключались.
В начале пути первопроходцы почти по пояс увязли в ворохе прошлогодней листвы.
После – промочили ноги.
Затем обнаружили небрежно построенный шалаш и кострище, нашли старый ватник, резиновые сапоги и октябрятский значок с пухлощеким Ильичом. Значок Элга зачем-то приколола себе на отворот куртки.
В ускоренном темпе миновали лежку бомжей. Хозяева, к счастью, отсутствовали.
Подлезли под очередную ветку, вскарабкались на кучу битых кирпичей.
Добрались до старой вербы.
– Полезли наверх?
– Ты не сумеешь, там подтягиваться надо.
– Вы же лазаете.
– Мы – другое дело.
– Ха.
– Ладно. Ты первая.
Она застряла уже в метре от земли. Пришлось подпихивать под тощую задницу. Выбралась еле-еле, перепачкав землей и ржавчиной форму, туфли и колготки.
– Ух ты!
Наверху светило солнце. Ветер гонял ярко-желтые листья по железным и рубероидным крышам. Пахло резиной, дымом, разогретой смолой, осенью. Эль бесстрашно подошла к самому краю, заглянула вниз.
– Красотища!
Гаражи вплотную примыкали один к другому, только изредка встречались узкие щели, через которые легко можно было перешагнуть.
– Пойдем, чего покажу. Давай руку.
Скоро она и сама увидела.
– Ого, диван. Как его на крышу-то затащили?
– Не садись, он мокрый насквозь. Лучше вот сюда, – он смахнул мусор с деревянного ящика.
Элга поерзала, устраиваясь поудобнее. Вытянула ноги, покачала ступнями. Потрогала ладошкой рубероид.
– Ничего себе нагрелся, прямо горячий!
Викинг тоже потрогал. И правда.
– Нравится тут?
– Не то слово. Еще придем как-нибудь?
– Почему нет. Главное – чтобы пацанов не было.
Помолчали. Здесь, между небом и землей, среди прозрачного осеннего воздуха, отлично молчалось. Он успел уплыть мыслями довольно далеко, когда Эль вновь зашебуршилась, кое-как отряхнула юбку, глянула искоса, с хитринкой:
– Значит, ты веришь, что Андрюха угодил в ведро случайно.
– А как еще?
– Ну, смотри, видишь, девчонка идет. Там, у спортплощадки. Хочешь, она сейчас споткнется?
– С чего бы.
– С того. Я захочу, и она споткнется.
Элга принялась что-то неразборчиво шептать под нос, пристально глядя на фигурку внизу. Та продолжала идти как ни в чем не бывало.
– И чего?
– Не мешай!
Девчонка дошла до края футбольного поля и встретила подругу, которую азартно тащил за собой на поводке развеселый, невоспитанный, давно нестриженый пудель. Все трое завернули за угол и пропали из вида.
– Ну и?
– Не всегда выходит. Но я учусь. Скоро будет получаться.
– Фантазерка, – фыркнул Викинг, почувствовав неимоверное облегчение – всё-таки про Андрюху и ведро она всё сочинила.
– Сам дурак, – Эль обижено отвернулась.
Разбег. 1995-96. Жвачка
На истории она поинтересовалась с наигранным безразличием:
– К сочинению подготовился?
Он подготовился, конечно. Да и без подготовки бы написал. Литература – один из любимых предметов.
– А ты?
– Не успела. У соседки Буся вчера котилась, попросила помочь.
– Кто, Буся?
– Дурак ты, Викинг.
– И как, успешно прошло?
– Ага, могли и не помогать. Однако два часа кошке под хвост.
– Бывает, – сдержанно согласился Вик, не очень-то представляя, что бы стал делать, окажись он на месте Элги.
– Короче, что бы такое придумать, чтобы сочинение не случилось.
– Заболеть.
– Ага, щас. Скоропостижно. А потом одной писать? Ну, нет.
– Заранее бы предупредила, я бы карбид принес, с лета завалялось немного. Устроили бы фейерверк в туалете.
– Толку-то от твоего фейерверка. Где туалет, а где кабинет литературы, – Эль в раздражении побарабанила по парте обкусанными ноготками. – Пожар, наводнение, короткое замыкание… слушай, идея. Бумага не подойдет… жвачка есть?
– Жвачка? Нет, а зачем…
Она уже отвернулась и принялась шептаться с девчонками через проход. Минут через пять его ткнули линейкой между лопаток и вручили пластинку клубничной жвачки.
– Жуй! – приказала Эль, как только прозвенел звонок с урока.
Викинг покорился, пока не очень-то догоняя, чего от него хотят.
У кабинета литературы она воровато осмотрелась, подергала разболтанную ручку.
– Отлично. Заперто.
– И чего?
– Давай, засовывай.
Вик вновь не понял. Таволга объяснила.
– Может, лучше ты чего наколдуешь, – полушутя-полусерьезно предложил он, в красках представляя вызов в школу родителей, и всё, что за этим последует.
– Ты же видел, у меня пока не очень получается, – объяснила она убедительно и спокойно, как маленькому. – Придётся обойтись без чудес. Давай же, Ви-икинг!
– Сама засовывай! – возмутился он.
– Тобой пожеванную? Фу.
– Ну, добудь еще одну.
– Некогда, перемена через пять минут заканчивается, Аннушка вот-вот придет. Сделай, ну пожалуйста, ничего тебе не будет, обещаю.
Он не любил пустых обещаний, но отказать Таволге не мог. Послушно выплюнул липкий комочек и принялся старательно и неумело заталкивать его в замочную скважину. Подмышки вспотели от страха, мир вокруг перестал существовать, сузившись до злосчастного отверстия, которое во что бы то ни стало требовалось сделать неработоспособным.
Как известно, жвачка отечественного производства отличается от иностранной неподатливостью и склонностью к окаменению. В данном случае очень пригодился бы тот брусочек с Дональдом Даком на обложке. Однако брусочка не было. Тем не менее паника придала сил и ловкости, через минуту из ничем не примечательного ученика девятого класса Викинг превратился в удачливого диверсанта. Впрочем, насчет удачливости он поторопился.
Классная подкралась со спины. Разумеется, откуда еще, если ты торчишь лицом к запертой двери. Собственно, она и не кралась вовсе. Просто, увлеченный совершаемым преступления, он ее не замечал, пока Аннушка не произнесла прямо у него над ухом:
– Что за столпотворение? Здесь не ярмарка.
Особого столпотворения вроде бы не наблюдалось. Вик, неумело прикрывающая его собой Таволга, да еще три-четыре человека неподалеку. Один из них – занятый хаотичным перелистыванием учебника Андрюха. Похоже, друг-приятель так торопился надышаться перед смертью, что даже не заметил творящегося в непосредственной близости от него злодеяния. По крайней мере, никакого интереса к творимым манипуляциям он не проявил.
Отступая вместе с остальными от двери, Викинг прикинул, что жить ему осталось считаные секунды и непроизвольно втянул голову в плечи.
Что произошло дальше, он так и не понял. Придерживая локтем сумку и пачку тетрадей, Аннушка попробовала всунуть ключ в замок. Ожидаемо потерпела фиаско, беспомощно пробормотала «не открывается» и убрела в сторону учительской.
Вызванный на подмогу географ прибыл спустя несколько минут. Изучив место преступления, обежал цепким взглядом лица потенциальных преступников и осведомился не обещающим ничего хорошего тоном:
– Чья работа?
Разумеется, никто не отозвался. Викинг, ни жив, ни мертв, старательно пялил честные глаза вместе со всеми и боролся с постыдным желанием бежать вниз по лестнице, затем вдоль по улице и дальше, дальше, прямиком до границы с Монголией.
– Да все они тут толпились, – безнадежно махнула рукой Аннушка. – Одно слово – поросята.
Географ бился над дверью минут двадцать. В ход пошли шариковая ручка, согнутая крючком проволока, пинцет и маникюрные ножницы. Классная лезла ему под руку, давала непрошенные советы. Заглядывала то слева, то справа, скорее мешая, чем помогая.
Девятый «Б», сначала с умеренным, а затем – с всё большим оживлением и интересом следил за происходящим. Постепенно даже до самых недалеких дошло, что классное сочинение накрылось замочной скважиной.
Наконец, последний кусочек жвачки был выковырян, и дверь открылась. Гордый собой географ удалился, а классная, пристроив на стол стопку тетрадей, объявила, что раз всё сложилось так, а не иначе, то сочинение состоится на следующем уроке, а сейчас будет новая тема.
Викинг, чувствуя себя нашкодившим щенком, смотрел куда угодно, только не на русичку. Он не знал, от чего его трясет больше – от того, что оставленные на перемену открытыми окна выстудили класс, или от чувства вины и ожидания казни.
Почему-то Аннушка не сдала его географу. Пожалела? Хотела разобраться с любимчиком и отличником сама, без свидетелей? А теперь что? Ждет, пока закончится урок?
Прозвенел звонок. Классная как ни в чем не бывало продиктовала домашку, напомнила про сочинение и попрощалась.
Он вышел в коридор на ватных ногах и поплелся в раздевалку. Значит, Аннушка решила не палить лучшего ученика, сделать вид, будто ничего не заметила. Ужас и позор. Как теперь смотреть ей в глаза?
Андрюха догнал его, пошел рядом.
– Зашибись вышло, скажи?
– Что?
– С дверью. В тему втопили, я к сочинению того, не очень подготовился. Не видел, кто это был?
– Придуриваешься?
– В смысле?
Глаза у Андрюхи были честные и немного удивленные.
– Ты взаправду не видел?
– Чего?
– Кто сунул жвачку.
– Нет. А ты?
– Ты же рядом стоял.
– Ага, стоял, только смотрел в учебник.
Может, и впрямь не заметил?
А вот Аннушка сто процентов должна была заметить – она смотрела прямо на него, на Викинга.
Впадая во всё более смятенное состояние духа, он распрощался с Андрюхой и привычно повернул за угол школы – караулить Таволгу. Та появилась минут через пять. Как обычно неунывающая, точно певчая канарейка. На ходу потянула его за рукав:
– Пошли быстрее, двадцать минут до начала, опаздываем.
Он, мрачнее тучи, пристроился рядом.
– Викинг, – продолжала щебетать, как ни в чем не бывало, Эль, – ты спас даму от несмываемого позора, и она у тебя в долгу. Ты – мой герой.
– Кто герой, а кто – отстой, – буркнул он сварливо.
Можно ли считать тройку за сочинение несмываемым позором – большой вопрос. А вот то, что произошло с ним сегодня, определенно можно.
– Ты чего? – изумилась и даже как будто обиделась Элга. Остановилась, заглянула ему в лицо. – Эй, что случилось?
– Русичка всё видела и промолчала. Ужас просто.
– Спорим, нет, – в глазах Таволги лучилось торжество. – Она не видела ни тебя, ни меня.
– С чего бы?
Вопрос хотелось сформулировать несколько иначе, но он вовремя вспомнил, что разговаривает с девчонкой.
– С того.
– Каким образом, она же не слепая!
– Зрячие тоже не всегда всё видят.
– Она рядом стояла!
– Стояла, да не видела.
– Каким чудом?
– Я ей глаза отвела. И остальным тоже. Так что… не хвастайся особо.
– Ты ей… что?!
– Отве-ла гла-за. Ну что ты застрял, я в художку опаздываю.
Проводив Элгу, он в задумчивости брел по кромке тротуара, приминая нетронутый свежевыпавший снег. Концы не сходились с концами.
Допустим, находящийся на расстоянии вытянутой руки друг-приятель настолько углубился в учебник, что ничего не заметил. Однако и остальной, тусивший в непосредственной близости народ никак не прореагировал. Не сдал классной, не отругал Викинга, не похвалил.
В бескорыстное великодушие Аннушки верилось еще меньше, чем в одновременное рассеивание внимания четырех человек.
Оставалось поверить в то, что на сей раз у Таволги получилось.
Но тогда выходило несусветное – его одноклассница взаправдашняя ведьма?!
Разбег. 1995-96. Фотография
Несмотря на системную безалаберность и несобранность, по алгебре и геометрии Элга почти всегда получала пятерки. Пожалуй, с математикой у нее дела обстояли даже лучше, чем у Березовской.
Не вредная и не жадная, обычно она без вопросов давала желающим списать.
Однако сегодня коса нашла на камень.
Минут за семь до начала урока Андрюха развернулся к их парте всем корпусом, точно башенный кран, и пробасил:
– Таволга, ты домашку по алгебре сделала?
– Сделала.
– Дай посмотреть.
– Обойдешься, – хладнокровно, ни на секунду не задумавшись, отказала Эль. – Кто меня вчера выдрой обзывал?
– Ты еще прошлый месяц вспомни, средневековье и каменный век.
– И вспомню.
– Смотри, не пожалей.
– Разбежался.
Андрюха нехорошо прищурился:
– А я видел, как ты тырила мелочь по карманам в раздевалке.
Уши у неё вспыхнули, как два первомайских флажка.
– Неправда!
– Пра-авда. Позавчера. На третьем уроке.
Вик вспомнил – Элга действительно выходила с туалет и долго не возвращалась. А Андрюху мать с утра водила к зубному, и он добрался до школы, весь перекошенный, только ближе к одиннадцати часам.
– Ничего я не тырила, просто от завуча пряталась. Она меня чуть в коридоре не застукала.
– А в коридоре чего делала?
– На лит-ру не хотела возвращаться. Там опрос шел, а я стих не выучила.
Вик напрягся. Стих она рассказала Аннушке на перемене, значит, сейчас говорила неправду. Действительно шарила по карманам? Нафига?!
Элга что-то почувствовала, шепнула на ухо:
– Вик, не верь ему.
Он промолчал.
– Врешь ты всё. Я видел – ты в карман чьей-то куртки лезла. Еще оглядывалась так, воровато.
– И что теперь, сдашь меня?
– Может, и сдам.
– Ну-ну. Давай, рискни. Ябеда.
– Воровка.
– Придурок.
– Дай списать – не сдам.
– Презираю шантажистов. Твои слова против моих. Спорим, ни у кого ничего не пропало.
Смелое утверждение. Даже если Андрюха ошибся, мало ли кто еще мог заглянуть в раздевалку.
– Вот и узнаем.
– Вот и узнаем.
Никуда Андрюха, конечно, не пошел. Поймал тяжелый взгляд Вика, скорчил недовольную рожу и отвернулся. Умасливать Машку. Впрочем, списанная домашка не сильно помогла – в начале алгебры приятеля вызвали к доске, и выглядел он там весьма бледно.
После уроков Андрюха оттеснил Викинга в угол:
– Ты чего, заодно с этой да? Против лучшего друга?
– С чего ты взял?
– Вижу.
– Не с ней. Не с тобой. Как можно быть на чьей-то стороне, не зная правды.
– Врешь, и не краснеешь. Я же вижу, с кем ты. Предатель.
– Не говори того, о чем пожалеешь.
– Чтобы жалеть, нужно, чтобы было о чём.
– Хочешь поссориться из-за девчонки?
– А ты?
С минуту они мерялись взглядами, как два петуха. Андрюха не выдержал первым. Саданул кулаком по стене и побежал вниз по лестнице. Не завязанные, как всегда, шнурки кед волочились следом. Почему-то Вик не мог отвести от них взгляда. Один подвернулся под подошву другого, Андрюха споткнулся и полетел вперед, неловко загребая руками.
– Эль, ничего не хочешь мне сказать?
– Он заслужил.
– Кто, Андрюха?
– Ага.
– Допустим. Списывать – не дело.
– Я не про двойку.
– А про что?
– Он упал?
– Ты видела?
– Неа, меня Алла задержала, попросила показать конспект.
– Тогда кто тебе…
– Никто.
Он помолчал ошарашенно, неуверенно уточнил:
– Хочешь сказать, это ты его в полет отправила? Опять?!
Элга многозначительно усмехнулась.
– За что?!
– За шантаж. За хамство. За выдру.
– Совсем с ума сошла?! Человек насмерть мог разбиться, шею себе сломать!
– Неа, – она беспечно помотала головой. – Пара синяков и ссадин, верно?
Так и есть, но…
– Ёлки, нельзя же так!
– Можно. Я никому ничего не сделала. Наоборот, хотела, как лучше, а он…
– Ничего себе «лучше»!
– Он сам виноват!
Теперь она едва не плакала.
– А ты – такая вся сплошь белая и пушистая? Что ты делала в раздевалке?
– Уж точно не тырила по карманам.
– Да?
Вик мало что понимал в происходящем, тем не менее за Андрюху, несмотря на ссору, было обидно.
– Считаешь, я на такое способна?
Он смутился.
– Нет, но…
– Я залезла в один конкретный карман, – отчеканила она холодно и сухо. – Чтобы забрать одну-единственную, конкретную, принадлежащую мне вещь.
– Какую вещь?
– Фотографию.
– Чью?
– Свою.
– А как твоя фотография оказалась…
– Улетучилась со стенда и переместилась… куда не надо.
В прошлом месяце Таволга заняла второе место в олимпиаде по рисунку и удостоилась невиданной чести – ее фото появилось на стенде «достиженцев» неподалеку от пионерской комнаты. Фотография была из ателье, со сложной прической, из которой красиво выбивались прядки. Удачное освещение, лицо чуть повернуто, загадочная, лукавая полуулыбка, в глазах – озорные чертики.
Каждый раз, проходя мимо, Вик невольно подтормаживал. Кончики пальцев зудели, так он мечтал утащить эдакую красоту. Жаль, так и не решился. Неделю назад фотография со стенда исчезла.
– Ее разве не из-за тройки по физике убрали?
– Неа. Ее украли.
– И ты знаешь, кто?
– Зна-аю, – протянула она со странной улыбкой.
– Видела?
– Неа.
– Тогда откуда?
Вновь странноватая усмешка.
– Я ведьма, забыл?
– И умеешь находить потерянное?
– Иногда.
Вик фыркнул.
– Ла-адно. И кто это был?
– Где?
– Кто стырил фотографию?
– Уверен, что хочешь знать?
– Конечно.
Она переступила с ноги на ногу, отвела взгляд. Вздохнула.
– Машка.
– Березовская?!
– У нас есть другие знакомые Машки?
– Зачем ей?
– Ты правда не догоняешь или прикидываешься?
– Правда прикидываюсь. Слушай, так ты у нее фотку свою стащила?
– Можно и так сказать.
– А… подаришь ее мне?
Она вскинула на него шалые глаза:
– А тебе… нужно?
Вот что на такое отвечать? Вик насупился.
– Теперь ее никому уже не подарить, – щелкнув застежкой, Эль полезла в боковой карман рюкзака и вытащила мятый, сложенный в несколько раз листок. – Только выкинуть.
Действительно, та самая фотография. Шариковой ручкой, старательно и неумело, подрисованы уши летучей мыши, нос как у Буратино, острые зубы, рожки. Два года он сидел с Березовской за одной партой и знал, как она любит рисовать на уроках всякие рожицы. Симпатичные и не очень. Некоторые – очень похожие на эту.
– Красавица, правда?
– Да уж. Жаль, клевая была фотка. Слушай, – он внезапно встревожился, – а Машку ты теперь тоже накажешь?
– А ты и за неё переживаешь?
– Ну… живой человек всё-таки.
Некоторое время она внимательно его разглядывала, рассеянно постукивая мыском туфли по батарее. Наконец, медленно покачала головой.
– Да нет, не накажу. Ей и без того хуже некуда. Бедная влюбленная дурочка.
– Погоди, почему влюбленная, в кого…
– Неважно, – не дослушав, она настойчиво потянула его за рукав, – пойдем за школу, нужно сжечь эту красоту, развеять по ветру и забыть о случившемся нав-сег-да.
Разбег. 1995-96. Сгущенка
Сколько Викинг себя помнил, дома у Андрюхи всегда царил бардак. Засиженные мухами плафоны и люстры, груды нестиранного и неглаженного белья, грязная посуда, немытые с позапрошлого лета окна, незаправленные кровати, подтекающий унитаз.
Вещи, в основном одежда, валялись где ни попадя. По полу, вне зависимости от времени года, мотался тополиный пух. На пыльном подоконнике в единственной комнате чах не менее пыльный алое. В углу прихожей, под потолком, обитал крупный, в меру опасливый паук. Поймать его не представлялось возможным – он всегда точно знал, когда пора исчезнуть в узкой щели за вешалкой.
Мать Андрюхи, тетя Света, замотанная службой и бытом одинокая немолодая женщина, бардака стеснялась, не разрешала сыну приводить друзей и знакомых, поэтому все гости случались днём, в её отсутствие.
Беспорядок в квартире приятеля не смущал Викинга ни в малейшей степени, скорее нравился. Пыльно и грязно – ерунда. Зато у Андрюхи можно всё – строить из одеял, подушек и пледов иглу или подводную лодку, паять, сверлить, выжигать, проводить химические опыты, разводить в ванной костер, запускать из окон самолетики или что посерьезней… да мало ли. Если что и пойдет не по плану, в таком антураже сложно заметить неведомо как появившуюся новую дыру от сверла в столешнице, опаленную паркетину или лишнее пятно на занавеске.
К тому же, здесь не было вопящего и путающегося под ногами младшего братишки, сурового отца, уставшей и вечно всем недовольной матери. Никто не орал, не отчитывал, не командовал, не бесил.
Вот уже пару часов они пытались воспроизвести, с некоторыми изменениями, схему из «Науки и жизни». По задумке Викинга три лампочки, покрашенные лаком для ногтей в розовый, красный и бежевый цвета, должны были мигать по очереди с разными интервалами. На данный момент мигала лишь одна, остальные две вовсе не горели.
Оторвавшись от недопаянной схемы, Андрюха с хрустом потянулся:
– Может, прервемся?
– Давай.
Плечи и впрямь изрядно затекла. Викинг пошевелил лопатками, прошелся по комнате, выглянул из-за печально обвисшей шторы. Мрачно, слякотно, почти стемнело. В переулке тускло горят фонари. Завтра контрольная по биологии, по-хорошему надо бы идти домой готовиться, вот только совершенно не хочется.
Андрюха у него за спиной хлопнул дверцей шкафа:
– Смотри, чего есть в хозяйстве!
Вик обернулся.
– Сгущенка? Ого!
– Она, родимая.
– Откуда дровишки?
– Не поверишь. От Машки. Она мне проспорила… и вот.
– Ничего себе. Хорошо иметь такого дядю. И колготки тебе, и сгущенки сколько влезет.
– Да, неплохо. Сварим? Можно, конечно, так сожрать, но вареная вкуснее.
– А ты умеешь?
– Чего там уметь? Наливаешь воды в кастрюлю, кладешь банку…
Как-то очень к месту вспомнился писатель Н. Носов и «Мишкина каша», но Викинг нехорошую ассоциацию от себя поспешно отогнал. Сгущенка не каша, из кастрюли не убежит.
– Давай попробуем.
Единственным местом, где в Андрюхиной квартире царила чистота, была кухня. Сюда они старались не заглядывать без крайней нужды, здесь их пребывание мигом бы засекли. Однако сегодня пришлось нарушить неписанные традиции. Впрочем, ничего эдакого они делать не собирались.
Андрюха добыл с полки здоровенную эмалированную кастрюлю.
– Мамина любимая, для компота.
Налил воды так, чтобы полностью закрыть банку и поставил на огонь.
– Как думаешь, сколько ее варить?
– Без понятия. Долго. Час или два.
– Ладно, давай два. Я будильник поставлю.
В первый раз они примчались на кухню через несколько минут, услышав подозрительный грохот. Оказалось – ничего страшного, вода закипела, и банка начала кататься по дну кастрюли. Успокоенные, вернулись в комнату.
Еще немного попаяли. Заскучали. Половили паука. Не поймали. Андрюха со злости смахнул почти всю паутину. Вернулись в комнату, и приятель снова полез в шкаф, на сей раз – в книжный.
– Гляди, чего мне мамка подарила на днюху. Про парусники!
Вик жадно уставился на обложку.
– Класс! Покажи!
Через минуту оба забыли обо всем. Иллюстрации в разворот, мелованная бумага. Настоящее богатство. Фрегаты, клиперы, каравеллы, шхуны…
– Смотри, это баркентина.
– Бригантина?
– Да нет же, говорю – баркентина. У бригантины только две мачты, а у баркентины не меньше трех.
– Мощно.
– А это иол. Прикольный, правда?
– Ага.
– Я бы хотел пройтись на таком. А этот называется кеч. Красивый?
Вик кивнул.
– Тут даже китайские джонки есть, а последние несколько страниц – пиратские корабли.
Глухой хлопок на кухне застал обоих врасплох. Приятели вскинули головы, прислушиваясь.
– Это чего?
– Без понятия.
– Пойдем, глянем.
Запах сливочных тянучек ощущался даже в коридоре. Кухня выглядела сюрреалистично, на манер перепелиного яйца. Плита, кафель за ней и потолок – в мелких коричневых пятнышках и потеках.
– Два часа еще не прошло, будильник не звонил.
– По-твоему, она взрывается, когда готова? – с сарказмом уточнил Викинг.
Андрюха с опаской заглянул в кастрюлю. Обернулся с испуганно-восторженной физиономией:
– Распаялась нафиг, прикинь? Прямо по всем швам. И воды – на донышке. Куда она делась, интересно.
– Испарилась.
– Что, вся?!
– Нет, блин, половину паук выпил.
Вик тоже заглянул. Представил, что скажет тетя Света по поводу взорвавшейся у неё на кухне контрабандной банки сгущенки. Ужаснулся.
Мозг лихорадочно искал выход. Выхода не было.
До приятеля тоже начало понемногу доходить. Сначала он перестал глупо улыбаться. Потом побледнел. Затем посерел.
– Бли-ин, Викинг, это же… мне реально пи…ец. Мамка часа через два вернется.
– Два часа – большой срок.
– Думаешь? – задрав голову, Андрюха с завороженным интересом разглядывал потолок.
Движимый не столько здравомыслием и логикой, сколько инстинктом самосохранения, Вик схватился за телефонную трубку:
– Надо девчонок попросить помочь. Они про уборку всё знают.
– Каких девчонок?
– Хороший вопрос.
Кто из одноклассниц примчится по первому зову отмывать Андрюхину кухню? Такие вообще есть?
– Можно Машку.
– Отмывать её же сгущенку? И вообще, – Вик представил, как фифа-Березовская держит двумя пальчиками тряпку на отлете и морщит нос, – мне кажется, Машка и уборка – вещи несовместные.
– Кого тогда?
– Таволге наберу.
– Таволге? – Андрюха скривился.
После отказа дать списать и последовавшей за ним перепалки, он относился к Эль с некоторой прохладцей. Однако время стремительно утекало, а иных вариантов не просматривалось. Друг-приятель обреченно кивнул:
– Ладно, звони ей.
Вик набрал по памяти, старательно делая вид, что номер никак не вспоминается.
– Оль, привет. Сильно занята?
– Биологию учу, а что? – откликнулась Элга чуть насторожено. Настоящим именем он редко её называл.
– Можешь отвлечься на полчасика?
– Могу наверное. А что случилось?
– Нужна помощь.
– С чем?
– Ну-у, тут у Андрюхи дома… сложно объяснить, проще показать.
– Адрес какой?
Он продиктовал.
– Буду минут через десять.
Вопреки обыкновению, она примчалась даже быстрее. Вот что с людьми делает любопытство.
Принюхалась в дверях:
– Чего тут у вас? Пахнет, как на кондитерской фабрике.
– Не разувайся, – поспешно предупредил Андрюха.
Совет был дельным – во-первых, колготки потом не отстирать. Во-вторых – чем дольше Эль остается в прихожей, тем больше шансов, что случится незапланированное знакомство начинающей ведьмочки с пауком и тогда… додумывать не хотелось.
Стянув куртку и осмотревшись, Таволга изумленно присвистнула:
– Ни фига себе! Тут чего, торнадо прошел?
– Да не, здесь всегда так, – поспешил объяснить Викинг. – Вот на кухне…
Эль двинулась по короткому коридору, опасливо оглядываясь по сторонам, переступая через раскиданные тут и там вещи.
– О-го! – только и сумела она выдохнуть, обнаружив потеки сгущенки на стенах и потолке. – Истинные неофиты. Господа сладкоежки, посмею осведомиться, вы чего, воду в кастрюлю не доливали?
– А надо было?
Она посмотрела на обоих, как на умалишенных. Сунула палец в распаянную банку, облизала.
– Вкусно получилось, между прочим.
Зазвонил телефон, и друг-приятель помчался в комнату. Через минуту оттуда послышались фальшиво-бодрые заверения:
– Не, мам, ты чего, один, конечно. Всё в порядке, ага, поел, да, биологию учу.
– Можешь с этим что-нибудь сделать? – шепнул Вик, пользуясь тем, что они с Эль остались наедине.
– Что? – она округлила глаза.
– Что-нибудь. Тебе же удалось тогда с микроволновкой, и с Аннушкой, и с Андрюхой.
– Кто я, по-твоему, ведьма-ассенизатор?! – уперев руки в бока, она возмущенно уставилась на него.
– Нет, но…
Надежда таяла на глазах.
Андрюха вернулся на кухню окончательно деморализованный. Плюхнулся на стул, пробормотал обреченно:
– Приедет часа через полтора и точно убьет.
– Не убьет, – решительно тряхнула головой Элга. – Еще чего. Что расселись, придурки? Быстро несите тряпки. Сначала ножами соскоблим, потом отмывать будем. И окна откройте.
В одном им фантастически повезло – ремонт в квартире делали последний раз лет сто назад, еще с участием беглого Андрюхиного папаши. Тот был брутален, мать ахнуть не успела, а он уже покрасил потолок в кухне и ванной бежевой масляной краской. Со временем краска потемнела, зато осталась всё такой же глянцевой.
В шесть рук они отмыли место катастрофы не слишком качественно, зато относительно быстро. Если приглядываться, заметно, конечно, а так – не очень.
Была бы побелка – не жить Андрюхе.
Через полтора часа о катастрофе напоминал разве что слабо уловимый карамельный запах.
По словам приятеля тетя Света, вернувшись с работы, первое время с подозрением принюхивалась и косилась на слегка поменявшие цвет стены и потолок, но у сына так ни о чем и не спросила.
Одним словом, обошлось.
Разбег. 1995-96. Ворон и бурундук
В конце декабря, перед самым началом каникул, Эль позвала в гости народ – Викинга, Андрюху, Машку, Юльку Шандарай и Дениса, их общего одноклассника, вроде бы не совсем к Юльке равнодушного. Получился почти настоящий Новый год.
Накануне они втроем с матерью Таволги, Еленой Николаевной, кое-как дотащили лесную красавицу с единственного в городе елочного базара. Всю дорогу Викингу казалось, что они промахнулись с размерами, и елка не поместится в малогабаритной квартире. Однако он ошибся. Не только поместилась, но и оказалась идеальна по высоте – как раз осталось место для роскошной, горящей рубином звезды.
Украшали уже без него, вечером. Эль напоила Викинга чаем и выставила за порог, с загадочной улыбкой объявив, что наступает время для женской волшбы и таинства, а ему, мужику, тут делать нечего. Пришлось убраться восвояси, хотя остаться очень хотелось.
Назавтра он не удержался, примчался раньше всех. Вошел и не узнал Элгину квартиру. Из-за высоченной, почти до потолка елки сделалось тесно, уютно, волшебно. Пахло хвоей и горячим воском. На скатерть ложились теплые отсветы гирлянд. На стенах – еловые лапы, всюду – нарисованные Таволгой зайцы, снегири, белки, свиристели, куницы. Некоторые не слишком похожи, некоторые – как живые.
– Каждый год по зверю и птице, – со взрослой серьезностью пояснила Эль. – Такая традиция. В этом – ворон и бурундук. Вот, смотри. Ворон – это в честь тебя.
Ворон Викингу понравился, бурундук – не очень. Серенький, невыразительный, несмотря на полоски. Только припорошенная снегом ветка, на которой сидел зверек, удалась на славу.
Минут через двадцать подтянулись Андрюха, Машка с Юлькой и Ден. Притащили мандарины, фанту, чуть не килограмм любимых Элгой «Белочек». Викинг вручил шар. Про очередь, в которой пришлось отстоять, чтобы его добыть, можно было слагать легенды. Шар был не какой-нибудь пластмассовый, а настоящий, стеклянный. Не большой, но и не маленький. Дымчато-прозрачный, глубокого темно-синего цвета. Таволга захлопала в ладоши и немедленно пристроила его на елку, на самое видное место.
Позже он не сумел вспомнить, чем угощали, и кто как выглядел. Кажется, на стол торжественно водрузили какой-то салат, горку картофельного пюре, селедку под шубой, бутерброды. Кажется, на Юльке были огромные, разлапистые, под стать елке, банты, а на Машке – ее вечные колготки.
Отчетливо запомнилось только как Элга почистила мандарин и протянула ему половинку на испачканной соком ладошке. Как билась на тонком, охваченном плотным манжетом запястье голубая жилка.
Потом играли в жмурки в соседней комнате. Сначала при свете. Затем, усложнив правила, в полной темноте. Визг, писк, столкновения, сбитое покрывало на кровати, уроненные со стола учебники. Неуловимая Таволга ускользала раз за разом, зато почему-то часто попадалась Машка. Под конец он узнавал ткань ее блузки, едва коснувшись. Тем не менее угаданная Машка каждый раз упорствовала во грехе и не своим басом переспрашивала:
– Уве-ерен?
Когда жмурки наскучили, они вернулись к елке и магнитофону. Откуда-то взялись кассеты с Битлами, с Deep purple и Pink Floyd. Сначала все бодро скакали и выделывались под музыку. В процессе выяснилось, что Юлька, оказывается, в отличие от остальных, умеет танцевать. Затем заиграл медляк, и прыгать стало как-то глупо. Взмокший от волнения и страха Викинг шагнул к Элге, протянул руку. Вопреки его опасениям, она не отказалась.
Не очень-то представляя, как это делается, больше всего на свете боясь наступить партнерше на ногу, пьяный без вина, он танцевал с девчонкой первый раз в жизни. Впрочем, оба они не столько танцевали, сколько неуклюже топтались в полутьме, не в силах вымолвить ни слова. Он ощущал сквозь рубашку невесомые горячие пальцы, впервые обнимал тонкую талию и хотел только одного – чтобы волшебство длилось вечно.
Казалось, весь мир вокруг померк, сузился, сжался в сверхновую. Остались только музыка, сбитое дыхание, легкий запах духов, прикосновения и где-то, на периферии сознания – усыпанное звездами ночное небо в небрежно зашторенном окне.
Вечность закончилась в шесть. Мать Элги выгнала всех на улицу проветриться, чтобы без помех убрать со стола, помыть посуду и накрыть к чаю. Толкаясь, они выбежали из подъезда в снежные сумерки. Побродили по дворам, покидались снежками, покатались с горки у школы. Когда снега за шиворотом и в ботинках набралось достаточно, повернули к дому. У продуктовки Элга вдруг замедлила шаг:
– Может, еще погуляем?
– Я замерзла до полусмерти, – пожаловалась Машка.
– Варежки мокрые насквозь, – поддержала её Юлька.
– Да, давайте возвращаться, – прыгая в попытках согреться, присоединись мальчишки.
– А пойдем дворами?
– Там же скользко, – удивилась Шандарай. – И темно.
По большому счету Викингу было всё равно как идти – улицей, дворами, да хоть по крышам. Лишь бы Эль шла рядом.
– Может, правда лучше дворами? – глупо улыбаясь, попробовал он вмешаться, чувствуя, что для нее это почему-то важно.
– Да за каким лешим? – возмутился Андрюха. – Крюк солидный получится, там стройку огибать.
– Там… безопасней, – беспомощно пожала плечами Элга.
– Ничего себе безопаснее. Лед везде, освещение хуже некуда и стройка рядом, – фыркнул Ден.
– Ну нафиг, – подвел итог Андрюха. – Идем, где шли.
– Ребята, ну пожалуйста, – Викингу показалось, что Эль сейчас заплачет.
– Если так хочется – идите сами, встретимся на углу у гастронома.
Пару секунд она колебалась, в глазах стыло отчаяние. Наконец, махнула рукой:
– Ок, идем вместе. Эй, кто со мной наперегонки? Там тортик ждет не дождется.
Все замерзли, всем хотелось согреться. Они понеслись оголтелым стадом. Хохоча, налетая на прохожих, пихаясь локтями и поскальзываясь. Внезапно, обгоняя на лихом вираже двух старушек с авоськами, Викинг, чуть не лучший бегун в классе, споткнулся, не удержал равновесия и грохнулся. Отшиб локоть и подвернул лодыжку. На локоть он почти не обратил внимания, а вот нога… Встать удалось только со второй попытки. Какой бежать. Хромать и то не получится. Только прыгать.
Ребята умчались далеко вперед, не заметив потери бойца. Не докричаться. Только Эль обернулась мельком, кажется всё поняла, но поступила странно. Никого не окликнула, а стала понемногу незаметно отставать. Потом развернулась и побежала обратно. В глазах у нее плескалась паника.
– Да ничего страшного, – попытался он ее успокоить.
– Ага, – голосом, готовым сорваться в истерику, отозвалась ведьмочка. – Давай, хватайся.
Подставила хрупкое плечико и согнулась под его тяжестью.
– Чего ты мальчишек не позвала?
– Нельзя.
– Что за ерундистика? Куда ты, нам не туда.
– Теперь туда, – сказала она таким голосом, что охота спорить пропала начисто.
Они успели отковылять метров на тридцать, когда сзади, совсем близко, раздался дикий визг тормозов, звук сминаемого металла, хруст стекла.
Не оборачиваясь, Элга всхлипнула и рванула вперед, увлекая его за собой. Прыгать бегом он не умел, поэтому, преодолев еще несколько шагов, они свалились уже оба. Вик не успел ни оглянуться, ни как следует испугаться – на плече словно бы сомкнулся зажим робота-манипулятора. Кто-то с нечеловеческой силой почти оторвал их обоих от земли и проволок пару десятков метров. Железные пальцы, запах овчины, по щеке мазнул ледяной, жесткий как щетина кончик чего-то. Пояса?..
Выпустили их так же внезапно, как схватили. Не ожидавший такой подлянки Вик вновь больно приложился о мерзлый асфальт. Рядом сдавленно охнула уроненная Элга.
Совсем близко, за спиной, там, где они только что лежали, вновь взвизгнули тормоза, жуткий скрежет перекрыл крики и вопли. Скрежет вскоре прекратился. Крики, вопли и плач – нет. Несколько человек мчалось к таксофону, вызывать скорую и милицию.
Перемазанное грязью, заплаканное лицо Элги оказалось совсем близко. Глаза отчаянные, немного сумасшедшие.
– Не смотри! – приказала она. – Помочь мы ничем не сможем, а увидев, ты никогда не сможешь это забыть. Помнишь жену Лота?
Вик послушался, понимая, что она права.
Понял он и кое-что еще. Если бы Таволга позвала ребят на помощь, они бы вернулись, столпились вокруг, начали обсуждать, что делать. Суетились бы бестолково, не слушая друг друга. В итоге кто-нибудь, а может, и все, обязательно угодили бы туда, в мясорубку из металла, стекла и… остального.
– Встать можешь?
Он не без труда поднялся. Пережидая боль в ноге, бездумно уставился туда, куда было можно, в другую сторону, вдоль улицы. Там, в свете фонарей, ловко преодолевая встречное движение бегущих к месту аварии, по тротуару стремительно удалялась высокая худощавая фигура. О рыжую дубленку при каждом шаге мерно ударялась длинная-предлинная, черная как ночь коса.
– Эй, – начал он недоуменно, – получается, нас…
– Устойчиво стоишь? – перебила Элга, не слушая. – Молодец. Цепляйся. Ну-ка попробуем…
Они не без труда выбрались из толпы. Ведьмочку трясло, словно осину на ветру. Викинг неумело погладил её по спине, забормотал потеряно:
– Всё, всё, успокойся, всё закончилось, всё хорошо.
Хорошего, конечно, было мало, но, по крайней мере, и благополучно проскочившие место аварии ребята, и они оба чудом остались живы.
– Знаешь… – начала Таволга, но голос её сорвался.
Она с силой потерла варежкой лоб и начала заново:
– Знаешь, как страшно чувствовать беду, но не знать, что именно и с кем произойдет. Знать, что нужно сделать, но не мочь объяснить окружающим. Помнишь, у греков была такая горе-предсказательница, Кассандра.
Он вдруг как-то сразу забыл про локоть, лодыжку и свежеотбитый бок.
– Ты что… знала про аварию и вернулась из-за меня?!
– Я видела очерченный круг. Ты его не видел. У тебя не было шансов.
– А у нас вдвоем?
– Чуть больше, – она криво, вымучено усмехнулась, подмигнула ему и неожиданно разревелась.
Издалека, по другой стороне улицы, к ним неслись, не разбирая дороги, Андрюха и Машка. Чуть отставая от них – Юлька и Ден. Что-то кричали, махали руками. Лица испуганные. Вик вяло помахал в ответ, не выпуская Эль из объятий.
На следующий день в новостях рассказали, как было дело. Из-за гололеда водитель москвича не справился с управлением и вылетел на встречку. Там в него впилилась другая легковушка. Обе машины развернуло поперек улицы.
Идущая следом маршрутка не успела затормозить, попыталась объехать место аварии, в итоге вылетела на узкий тротуар и проехала боком по стене дома, сбивая и давя всех, кому не повезло оказаться в видимом для Элги круге. Многих – насмерть.