Красавица Бешарам

Размер шрифта: 13

1
Им не обязательно меня любить

Мое любимое занятие – это, конечно же, портить утро Яну Джуну. Он единственный, кто может поспорить с нашим учителем статистики, который, кстати, прямо сейчас таращится на меня, не веря, что он еще не успел начать урок, а я уже тяну руку.

Ян сидит далеко на первом ряду, его волнистые темные волосы уложены в «помпадур», и, вынуждена признать, смотрится даже не совсем ужасно. Наверняка он бесится и пытается исправить ошибки в домашке, которую нам только что вернули. В этом мы похожи.

Он еще не обернулся. Но обернется.

Я поводила пальцами и даже приподнялась с места, чтобы привлечь внимание учителя. Посмотрев на то, как я дергаюсь, несколько долгих утомительных секунд, угрюмый мистер Гейдж выжимает из себя улыбку. Закрывает глаза и произносит:

– Да, Кавья? Ты хочешь что-то спросить?

От его слов попахивает неладным.

Вокруг раздаются смешки тех, кто уже достаточно проснулся, чтобы позлить меня.

Ян напрягается, с силой распрямляет плечи.

Теперь он весь внимание.

– Вы занизили мне балл за третью задачу, – говорю я. – Я решила ее верно.

Круглые очки мистера Гейджа, кажется, только усиливают его недовольное выражение лица.

– Нет.

Односложное «нет»? Я хлопаю ртом:

– Но я…

– У нас на сегодня очень много материала, можно я начну урок? – Он замер, будто и правда ждет разрешения. Кажется, он с этой фальшивой вежливостью уже не скрывает, что я самая бесячая ученица за всю его историю преподавания z-баллов и х-квадратов.

Рядом за партой моя лучшая подружка Блэр Тайлер пролистывает учебник статистики до конца – до раздела с ответами на нечетные вопросы. Она пододвигает учебник так, что он упирается мне в руку, и тычет черным ногтем с серебристым созвездием в третью задачу.

Конец учебника – он же для нас как любимый «коуч»: там всегда найдутся ответы, но я дважды просмотрела свой тест и решила довериться себе.

Не подняв руки, говорю:

– Мистер Гейдж, я расписала решение. Оно не может быть неправильным. Нельзя ли, пожалуйста, объяснить задачу на доске?

– Вы не с репетитором, мисс Джоши, – отвечает он, не отрываясь от своих записей. – А теперь прошу всех обратить внимание на линейную регрессию на доске.

Заткнул дважды за несколько минут. Рекорд.

Никто уже не смотрит, но лицо у меня горит от стыда и возмущения, которые даже мистер Гейдж не смог потушить.

Никогда еще не встречала учителя настолько категоричного и упертого в своей неправоте. Им не обязательно любить меня, но пусть уважают, когда я права. Готова поспорить, сам он даже не попытался решить задачу и понадеялся на ключи в учебнике.

Паркер Эллис, парень, которого я собираюсь бросить, хихикает позади меня. Я напрягаюсь, ощутив неладное. Он не впервые потешается над моим конфликтом с мистером Гейджем, но впервые так открыто.

Блэр наклоняется, хочет шепнуть что-то на ухо – сиреневые бусинки на кончиках ее пшеничных косичек стукаются друг о друга.

– Да фиг с ним. Это всего одна задачка, выкинь из головы.

Я смиряю ее взглядом. Мы знакомы уже… сколько лет?

– Ты не выкинешь, да? – вздыхает она.

Я заново решаю задачу, звук карандаша по бумаге сливается с шумом еще двадцати девяти карандашей, которые пытаются успеть за пояснениями мистера Гейджа.

– А у тебя что получилось? – вполголоса спрашиваю я.

Блэр исподтишка смотрит на учителя и говорит:

– То же, что у тебя, но я заглянула в учебник и изменила ответ.

– Зачем ты это сделала? Ты ведь правильно все написала!

– То есть как ты? – Она кивает на перечеркнутый красным третий вопрос. – Кавс, это всего один балл. У тебя все равно пятерка за тест. Даже если ты права, а он ошибается, и учебник тоже, и ученики в сотнях школ, которые учатся по этому учебнику, ошибаются, все равно не стоит спорить из-за какого-то балла.

Она права, но я не хочу это признавать, потому что выкинуть все из головы – значит дать Яну Джуну победить. Если хорошенько задуматься и прокрутить в голове последние пять лет, я почти могу вспомнить мир, где мы еще не были заклятыми врагами с парнем, который вот только сейчас обернулся и высокомерно поднял свою идеальную бровь: «Что, съела?»

А все она, эта бровь. Самоуверенный вид, будто я и пикнуть не решусь.

– Когда дело касается Яна, это уже не просто балл. – Я забыла, что надо говорить тише, и прошипела это, сверля гордеца взглядом.

– Мисс Джоши, – говорит мистер Гейдж не оборачиваясь. – Пересядьте-ка вперед, чтобы я вас видел.

Снова смешок от Паркера, я оглядываюсь и хочу подловить его, но он уже отвернулся.

– О-о-о… ты попала, – ухмыляется парень с заднего ряда.

Я выжидаю, в надежде, что учитель и его приструнит, но ни шиша.

– Извини, – произносит Блэр одними губами, в ее карих глазах полно сочувствия.

Медленно встаю. По шее и рукам бегут мурашки осознания, что весь класс сейчас смотрит. Кто-то с жалостью, кто-то с ехидством.

Кошмарно унизительно было собирать вещи перед всем классом – сиреневый пенал с Сейлор Мун, набитый вишневыми леденцами «Веселый Рэнчер», которыми я не рискнула хрустеть на уроке; розовый инженерный калькулятор фирмы «Техасские инструменты», потрепанный учебник, тетрадка на спирали, – а потом тащиться на первый ряд под пристальным взглядом мистера Гейджа. Но делать все это на глазах у Яна – это вообще какой-то новый уровень ада.

Он уже не усмехается, хотя все так же смотрит. Как хищная кошка, выслеживающая добычу. Я не в первый раз задумываюсь, что его угольно-черные ресницы, сияющие янтарные глаза и заостренные уши придают ему схожесть с рысью. И все еще выгнутая бровь дополняет портрет.

– Не сюда, мисс Джоши, – говорит учитель, стоит мне сесть на свободное место с краю. Он указывает в центр: – Сюда.

Место с Яном.

В лице мистера Гейджа мелькает ехидство.

– Теперь вы в центре внимания.

Сглотнув, толкаю ноги на еще одно дефиле позора: приходится протискиваться между партами и спинками стульев. Ян единственный пододвигается, чтобы мне было легче пройти. И опускает наконец бровь, когда я приближаюсь. Мы с моим позором садимся на холодный жесткий пластик.

Даже когда учитель отворачивается и начинает что-то писать на доске, я не могу сосредоточиться на конспекте. Сегодня предпоследняя пятница учебного года, и, как будущая выпускница, я хотела отбросить все переживания, не нервничать и не зацикливаться на таких мелочах, как один балл, но даже мысль об этом словно наждачная бумага – неприятная и вызывает зуд.

Почему все думают, что завершать дела надо без напряга? Разве не лучше под конец стараться изо всех сил?

– А ты чего притих, Джун? – шепчу я. – Только не говори, что ты ответил, как в учебнике.

– Поверь, я ответил правильно, – шепчет он.

Титаническими усилиями сдерживаю презрительный фырк. Ну да, конечно. Если у него такой же ответ, как у меня, он-то точно будет разбираться с мистером Гейджем. А поскольку большинству учителей этот золотой мальчик нравится куда больше, чем я, победа и на сей раз будет за ним. Даже когда он во всем пытается быть самым главным, никто ему не препятствует.

Кроме меня, разумеется. Девушки, которой приходится отстаивать свое первенство.

– Что? – Бровь снова изгибается. – Это правда. – Он быстро показывает мне свой тест и тут же сует в папку, так что я не успеваю ничего увидеть, но слово даю – там гребаные сто баллов.

Скрещиваю руки и поворачиваюсь к доске. Каждый оглушающий тик часов на стене напоминает, что урок закончится через тридцать пять минут, и, если я сейчас не смогу заполучить внимание мистера Гейджа хотя бы ненадолго, в понедельник будет еще сложнее.

Учитель оборачивается, не закрыв маркер, – это движение грозит вызвать у меня очередной приступ мигрени.

– Вопро…

Я тут же взметываю руку.

Все в его лице будто говорит: «Опять ты?!» Он потирает виски, обводит взглядом класс, высматривая, не хочет ли кто-то еще задать вопрос.

Рука уже ноет, но я держу ее устремленной вверх. А у него побелели пальцы вокруг маркера.

– Ладно. Спрашивай. Что?

– Я не насчет упражнения на доске, а насчет домашней работы, и я могу показать, что… кстати, можно взять? – Тянусь, чтобы выхватить у него маркер, но не обхожу, а перепрыгиваю через парту и двигаюсь прямо к доске.

Кажется, я лишила мистера Гейджа слов, потому что он замер с зависшей в воздухе рукой. А я уже пустила маркер в ход, расписывая задачу в пятый раз.

– Да у нее стыда нет, – возмущается кто-то демонстративно громко, чтобы я точно услышала.

Сжимаю челюсть и продолжаю.

Я не Ян, который может позволить себе писать ручкой, ведь исправлять ничего не придется. Я слишком неряшливо стираю написанное, и мистер Гейдж не принимает мои домашки, потому что там вечно начеркано и намазано. Он говорит, что у него просто плохое зрение – что может быть правдой, – но мне кажется, что он просто использует любую возможность занизить мои оценки.

Какое же облегчение, что не нужно ничего стирать, чтобы прийти к правильному ответу, который совершенно точно не совпадает с ответом из методички учителя и ключей в конце учебника.

Я почти не ожидала, что мистер Гейдж обратит на меня хоть сколько-то внимания, однако он наблюдает, наклонив голову и прищурившись. Затем сердито и резко вздыхает – точно победа за мной.

– Ладно, – говорит он, прерывая меня жестом. – Так, передайте свои тесты на первую парту. Я перепроверю их и верну в начале нашего следующего урока.

– Ну, спасибо, Кавья, – зло выплевывает Паркер, – я из-за тебя пятерку потерял.

Ага, мне вообще не жаль.

Послышались еще чьи-то недовольства, и на секунду мне стало стыдно, что Блэр тоже лишилась своего балла, но она подняла пальцы вверх, значит, не будет злиться.

Радость от победы портит лишь то, что не мне одной достанется с трудом завоеванная награда. Зато раз моя оценка станет на балл выше, то псевдоидеальный результат Яна будет на балл хуже. Мистер Гейдж не из тех учителей, кто примет вину на себя и разрешит оставить оценку, если она была лучше. Всё по справедливости.

– Как жаль, что теперь твоя домашка будет не безупречной, – злорадствую я.

– Вообще-то будет. – Ян с усмешкой обернулся, чтобы взять и передать тесты ребят.

Внутри у меня что-то рухнуло. Просто тошнит. Только красавчики из янг эдалта[1] и «Дневников вампира» так много усмехаются. Хотя Ян скорее Кэтрин, чем Деймон[2].

Я стиснула зубы.

– Да неужели? Математика явно не твой конек, так откуда ты знаешь?

Он достал свой тест и положил поверх стопки других. Я чуть не подавилась воздухом. Потому что на нем красной ручкой начертаны те же 24/25, что и у меня. Та же черточка у третьей задачи. А синими чернилами расписано то же решение, что на моем листке и на доске.

– Спасибо за балл, Джоши, – говорит он, подмигнув. – Знал, что на тебя можно рассчитывать.

2
Бедняжка легко бесится

На меня можно рассчитывать во множестве моментов: я всегда выгляжу нарядной и никогда – по крайней мере осознанно – не появляюсь без помады, я отлично переношу острый перец чили и соусы, я даю неизменно блестящие книжные рекомендации и три года подряд выигрывала летний читательский конкурс от местной библиотеки, кроме прошлого – тогда первое место занял Ян.

Теперь, видимо, рассчитывать можно и в том, чтобы поднести ему на блюдечке отличную оценку.

– Неужели я настолько предсказуема? – спросила я девочек на входе в раздевалку перед физкультурой, где нас встретил аромат хлорки и шампуня для волос.

По дороге Блэр уже ввела в курс дела наших подруг Кейти Хилл и Валику Мехру, во всех красках описав, как я чуть ли не с шестом прыгнула через парту два урока назад и что, если я не пойду с ней на легкую атлетику, никакой больше дружбы.

Кейти, моя старейшая подруга со времен подготовишек и лучшая подруга Блэр, задумчиво поджимает губы.

– А почему быть предсказуемой – это, по-твоему, плохо?

– Потому что Ян предугадал то, как я себя поведу. – Ввожу код шкафчика. – Если ты знаешь, чего хочет другой, можешь предсказывать его поступки. И быть на шаг впереди.

– Ладно, ученица злодея, и ты все это поняла только потому, что он на тебя обернулся? – со смешком спрашивает Блэр, забирая волосы. Вэл подавляет хихиканье.

– Нет, по тому, как он на меня посмотрел, – возражаю я, скидывая светло-зеленую скейтерскую юбку и черный топ в рубчик с высоким воротом. – Ой, да ладно. Вы сами это видели.

– Ах да, у меня аж мурашки от того, каким влюбленным взглядом он на тебя смотрит. – вздрагивая, произносит Блэр.

– Именн… стоп, что?! – Я слишком резко натягиваю камуфляжную футболку. Волосы тут же начинают магнититься, но Кейти приглаживает их бумажным платочком, которые всегда-всегда носит с собой.

Она тоже предсказуема, но в практичном смысле, например, у нее всегда найдется запасной карандаш, если надо писать тест, или пастилки для свежего дыхания, если ты выпила что-то запретное. На прошлой неделе ее пакетик фруктовых чипсов спас меня от головной боли из-за того, что я набрала на школьной викторине всего восемьдесят девять баллов. Уверена, что содержимое ее рюкзачка «Бетси Джонсон» поможет нам вчетвером пережить а) зомби-апокалипсис; б) старшую школу.

– Да все ты слы-ы-ы-ышала, – щебечет Блэр, затем вытягивает губы и чмокает воздух. Мое лицо вспыхивает. Как будто я именно этого хочу с Яном.

– Не дразни Кавью, – говорит Кейти и подмигивает, снимая длинное платье с рукавами-фонариками, которое очень идет к ее высокому росту. – Мы же знаем: бедняжка легко бесится.

На этот раз Вэл даже не пытается сдержать смех, но, стоит мне направить на нее испепеляющий взгляд, она сразу же поднимает руки вверх, будто сдается.

– Так мы идем заниматься, или кто-то рухнет на пол и притворится, что ищет контактную линзу? – спрашивает она, вздернув бровь.

Входя, мы заметили Рики, физрука и тренера команды парней по баскетболу, с красным резиновым мячом в руке. Если бы занятия все еще вела Тина, смыться было бы нереально. Она не разрешала пропускать неделю бассейна, даже если принести записку от мамы, что у тебя месячные. Тина проводила уроки с тем запалом, который каждый год выводил нашу волейбольную команду на уровень штата. Упорство, достойное уважения, но эта женщина будет вечно в моем черном списке за то, что грозилась поставить дисциплинарный кол, если я не залезу в бассейн.

– Линзу я «теряла» в прошлый раз, так что, если хотим пересидеть, в этот раз ваша очередь, – заявляет Блэр. Она уже переоделась в белоснежные джорданы и огромную оверсайз-футболку, под которой непонятно, есть ли на ней шорты.

– Рано или поздно тренер догадается, что я не ношу линзы, – говорит Кейти, присев на скамейку между шкафчиками, чтобы завязать шнурки. – И, может быть, вы, лентяйки, удивитесь, но я люблю вышибалы.

Блэр хлопает дверцей шкафчика.

– Да кому вообще нравится, когда прилетает шарами по лицу?

– Воистину умная мысль, – сострила я, хлопнув резинкой спортивных шорт. – Прости, Би, но я сегодня с Кейти. Лучше предстоящего вечером расставания с Паркером Эллисом может быть только одно – надрать ему задницу.

Девочки помрачнели. Ни для кого не секрет, что наш разрыв назревал уже давно, и никому из нас не жаль – особенно мне, – но я не собиралась класть конец этим двухмесячным отношениям раньше последнего учебного дня. Если ускорить расставание, то уже не получится избежать перешептываний и сплетен всю следующую неделю, как и новой волны слухов, что, мол, очередному парню было с Кавьей Джоши слишком сложно.

– Что ж, – говорит Блэр, – я не буду по нему скучать.

– А я тем более, если вспомнить, как навязчиво он напрашивается с нами на день рождения Кавс летом у озера, – прибавляет Вэл, возникнув из-за дверцы шкафчика. Здесь нет никого, но она все равно переодевается с двойной скоростью, будто мы не знаем, что там у нее под капри и застиранной футболкой «Хард-рок кафе».

– Типа, парень, пойми намек, – фыркает Блэр. – Лунные девчонки всегда отрываются вместе в последний раз перед учебным годом.

– А помните, он спросил, не хотите ли вы сходить на двойное свидание? – корчусь я.

– Ну что за… – вздыхает Кейти, застегивая розовый спортивный костюм, который закрывает ее тело с запястий до лодыжек. – Так, девочки. Пора уже идти.

Мы последние. В раздевалке мигала тусклая лампочка, а зал ярко освещен. Паркер болтает с какой-то девушкой и на меня даже не смотрит.

Он что-то говорит, она смеется, и я думаю: «Странно, не такой уж он шутник».

Тренер Рики встречает наше опоздание с недовольно поднятой бровью, но молчит, только жестом велит сесть. По опыту знаю, что он не отметит наше опоздание.

Сидеть мы должны в алфавитном порядке – то есть я оказалась рядом с Яном. Ему, видимо, адски весело: уголки его губ приподнялись в коварной полуулыбке.

– Опять линзу потеряли, лунные девчонки?

В детстве мы с Кейти с ума сходили по аниме «Сейлор Мун» и пересмотрели все двести эпизодов. Даже придумали себе роли: она была Юпитером, я – Венерой, а если к нам присоединялась Блэр, та, конечно, становилась Сейлор Марс. Когда мы прозвали себя «лунными девчонками», это разлетелось по школе.

– А ты задумывался когда-нибудь, что я просто тебя избегаю? – спрашиваю я приторно-сладким голоском.

Он вытягивает свои длинные ноги.

– Нисколько. Ты не трусиха.

Я так обалдела, что ехидный ответ затерялся где-то в горле. Он прав, но я-то ждала остроумный подкол. И совсем не думала, что Ян так меня воспринимает, ведь много лет назад именно из-за него меня целое лето дразнили цыпленком.

Мой мозг не успевает вернуться в режим ответа – тренер Рики хлопает себя по ноге планшетом со списком посещаемости.

– Так, ребятки! Эллис, Хилл, вы капитаны. Остальным встать в строй. Что делать, сами знаете.

Под общее ворчание и скрип подошв об пол мы строимся. Виновато посмотрев на нас с Вэл, Кейти выкрикивает имя Блэр. Это было ожидаемо, но все равно обидно смотреть, как Блэр подбегает к ней и дает пять.

Паркер выбирает долго. Почти вижу, как он составляет в уме короткий список, постепенно вычеркивая ребят, которые побаиваются встать на линию огня, девушек, опасающихся за свой маникюр, и ботанов, которые вообще не хотят во всем этом участвовать. Если он надеется выиграть, без меня не обойтись. И Паркер это понимает. Это видно по тому, как он задерживает на мне взгляд – не дольше, чем на остальных. Хочет, чтобы я потела, нервничая, что он выберет не меня. И это работает. Я не то чтобы сгораю от желания играть в его команде, но лучше быть первой у Паркера, чем второй у Кейти.

В каком-то искаженном смысле даже логично, что и наш разрыв напоминает соревнование. Все кончено, но он явно хочет превратить это в свой триумф. А мне важнее сохранить себя и прожить оставшийся школьный год достойно.

– Мы играем сегодня, Эллис, – говорит тренер Рики. – У нас старшая школа, а не плей-офф турнир.

– Секунду, тренер. – Паркер переваливается с ноги на ногу и втягивает нижнюю губу.

Он что, пытается наказать меня за отстраненность? Или за то, что я отшила его на выходных за слова, будто со мной «нелегко»? За то, что он пригласил меня в загородный клуб сыграть в парный теннис с его кузинами – блондинкой и еще большей блондинкой, а потом сказал, что я опозорила его, выиграв все сеты?

Я не знала, что за его красивым фасадом скрывается мальчишка, которого до ужаса пугает девушка, способная хоть в чем-то его обойти: теннис, компьютерные гонки, даже в простой карточной настолке.

А как Паркер хвастался результатами пробных экзаменов, пока не увидел мои! Он заказал огромную стопку рабочих тетрадей и тестов и заточил себя в библиотеке на две недели, пока не сдал лучше меня. Поначалу я им гордилась, но он вел себя жалко: никогда не мог порадоваться моим успехам, не побурчав, – будто чего-то сам лишился. И как ему удавалось столько времени скрывать от меня эту сторону своей личности?

Теперь, увидев его истинное лицо, я подмечаю момент, когда он решил, что лучше проиграет в одиночку, чем выиграет со мной.

– Аллегра, – произносит он слишком громко, будто пытается убедить окружающих, что уверен в выборе.

На меня устремились десятки глаз, включая тренера, которому, как я думала, вообще дела нет до нашей жизни, тем более личной. Даже Аллегра удивилась, потому что не сразу подошла к Паркеру и все время оглядывалась на меня.

Приспешники Паркера смотрят на меня со злорадством, а Кейти сверлит его своим васильково-голубым взором, светлые щеки покрылись румянцем. Блэр и еще кучка девчонок стоят с таким видом, будто прямо сейчас запустили бы мячом ему в лицо.

Ладонь Вэл тянется к моей, но я скрещиваю руки на груди, не дав ей сочувственно сжать ее. Все всё понимают, и последнее, что мне сейчас нужно, – это чтобы Паркер (и остальные тоже) догадался, будто меня и вправду кольнуло его оскорбительное поведение.

Ян сбоку от меня напрягается. Это привлекает мое внимание… и разжигает злость.

Ну конечно же, все должно было произойти у него на глазах, будто мало было урока статистики! Хотя как ни удивительно, но он единственный сейчас не пялится на меня и не ждет моей реакции.

Он смотрит вперед, почти без интереса к ситуации, только желвак подрагивает. Из-за мышечного напряжения его плечи поднялись к ушам, что, наверное, поправимо, если успокаивающе провести ладонью ему по спине. Непривычно видеть его не расслабленным, непринужденным и говорливым, каким он был на уроке статистики, когда свалил всю грязную работу на меня.

У меня аж в животе что-то встрепенулось, ведь невозмутимый Ян Джун злится из-за того, как обошлись со мной. Странно быть по одну сторону баррикад.

Не в плохом смысле. Наверное. Просто… странно.

Кейти называет мое имя, и, клянусь, я слышу, как он шепчет: «Задай ему, Кавья».

Я оборачиваюсь, но он стоит, сложив руки за спиной, с непроницаемым лицом, будто он ничего не говорил.

3
Злая королева

К концу урока Паркер выглядит так, словно попал в измельчитель мусора. Весь красный и потный; надеюсь, он и чувствует себя не лучше. После его выходки на него все набросились, и в этой кутерьме тренер Рики пару раз вяло напомнил нам, что победить должна дружба, потом плюнул, уселся на трибуны и залип в телефоне.

Если Паркер думает, что легко отделался и от души повеселится сегодня на вечеринке Клавдии Ким, то он сильно ошибается. Потому что, предпочтя мне другую девчонку – я же видела, что он строил ей глазки, – он кинул мне перчатку.

Теперь самое важное – кто будет первым. Победитель бросает аутсайдера. И я точно хочу выглядеть в этот момент на все сто.

– Обычно ты так не стараешься для своих парней.

Моя сестра Симран возникла в дверях моей комнаты. Глянула на заваленную одеждой кровать и вопросительно подняла бровь.

– Я не для него, – говорю я. – Подбираю наряд в стиле «пошел ты на хрен».

– Как загадочно. Наверное, я пожалею об этом, но кому послание?

На секунду прекращаю рассматривать разложенные передо мной вещи: кроп-топы, мини-юбки, сарафанчики на тонких бретелях. Я уже почти сузила круг вариантов, когда Симран отвлекла меня.

– Паркеру, – отвечаю я. – Сегодня я публично его брошу.

Она шагнула в комнату.

– Что? Почему?

Стараюсь не показывать удивления, что она проявляет интерес. У нас шесть лет разницы, и когда Симран собиралась в колледж, у нее не было времени возиться с сестрой-семиклассницей. Теперь она поступает в аспирантуру. Может, этим летом мы наконец найдем общий язык?

– Чтобы выиграть, – невозмутимо отвечаю я и уже собираюсь вывалить на нее все подробности случившегося в школе и все тонкости, почему мы с Паркером друг другу ну никак не подходим.

Но она смеется:

– Кавья, Кавья, ты все такая же. – Это вовсе не комплимент. – А ты не задумывалась, что проигрываешь именно потому, что постоянно из кожи вон лезешь, лишь бы выиграть?

Каждое из этих кошмарных слов, как стрела, вонзается прямо в сердце.

Я не успеваю придумать ответ – сестра уходит.

Стою, уставившись в дверной проем, пока картинка не размывается из-за слез. У меня еще не было подобной реакции на ее резкость. Симран вытащила то, что я всегда считала своей силой, и выставила это слабостью.

Глаза снова начинает щипать. Я не тру их рукой, помню о макияже. Позволяю себе прочувствовать унижение до конца, чтобы усвоить урок.

Как же глупо было думать, будто лето что-то поменяет!

Ладно, сегодня я брошу Паркера, и мне всего лишь останется дождаться конца школы, а дальше – лето лунных девчонок, только я и мои лучшие подруги. Кроме них мне никто не нужен.

Но пока мои подруги не забрали меня на бой, надо перекусить. Мама съездила на азиатский рынок за бомбейской смесью для бхела, и папа собирался приготовить свой фирменный бхел пури[3].

– Кавья! Ужин! – кричит папа с первого этажа, когда я уже почти оделась.

Перепрыгиваю последние три ступеньки и ловко, как кошка, приземляюсь на пол. В гостиной работает телевизор, там идет какой-то сериал. Мой пес Бастер завороженно смотрит на экран. Стиснув зубы, тянусь за пультом через весь диван. Из кухни доносятся голоса, монотонно бубнит радио. Родители обожают «Национальное общественное радио». Аудиосистема в папиной машине тоже настроена на эту частоту, но он еще слушает битлов и хиты Болливуда.

Не найдя пульта, причмокиваю губами и хлопаю по бедру:

– Бастер, ко мне.

Золотистый ретривер завилял хвостом, но даже не обернулся.

– Ты же хороший мальчик, – подлизываюсь я. – Пойдем со мной.

– Что-то ищешь? – Симран выходит из кухни с высоким стаканом лимонада, миской бхела и пультом под мышкой. Она хитро смотрит на меня и поджимает губы. – Я первая пришла. Ты в курсе правил.

Не могу смотреть на нее без обиды.

– Ты оскверняешь гостиную.

Она недобро смеется.

– Ты из тестов это слово взяла?

Симран плюхнулась на диван, а у меня аж челюсть отвисла. Бастеру нельзя на подушки, но она разрешает ему устроиться сбоку!

– Хороший мальчик, – сюсюкает она, трепля его за шерсть на загривке.

– Не важно, – запоздало произношу я. – Надеюсь, ты съела не все пури[4].

– Надейся! – кричит она вслед, когда я иду в кухню.

Папа тепло улыбается, продолжая смешивать ингредиенты для бхела: пряный сев[5] и воздушный рис, нарезанную кубиками вареную картошку, лук, тамариндовый соус, чатни с кинзой и лимонный сок. Повар он такой же внимательный, как и хирург.

Папа кивает в сторону стола – мама открывает чесночный соус.

– Бери миску.

Мой дух тут же приободряется, как и всегда при виде вкусного.

– Возьму вот эту, – говорю я, указывая на большую металлическую чашу для готовки.

Он взрывается хохотом.

– Моя дочь!

Папа накладывает мне бхел силиконовой лопаткой – закуска падает в миску с приятным глухим чпоком. Рис хрустит – хр-ркр-р-хр-ркр-р, – как потрескивающий радиоприемник. Я беру четыре пури и кладу сверху.

Мама добавляет в свою миску ложку ярко-красного соуса. Красно-зеленая смесь выглядит по-рождественски нарядно. Потом мама встает на стул и держит свой айфон без дерганий и параллельно полу, точно как я учила. Щелчок спустя она любуется блюдом с высоты. Белая миска красиво контрастирует с вишневой столешницей. Мама делает еще один кадр, с увеличением, затем под углом.

– Ты отлично освоила флэт-лэй, – говорю я, закидывая бхел в рот. Свежесть мяты и сладко-пряный фруктовый оттенок тамаринда приглушают едкость лимона. – Можешь выложить в Сеть.

Мама смеется:

– Я выложу это в наш семейный чат в ватсапе.

Я сглатываю.

– Фу-у, зачем?

– Кавья, – строго произносит она.

Мы с папой пересекаемся взглядами. У нас одинаковые позиции по этому вопросу. Когда речь заходит о ватсапе, куда заглядывают все наши родственники, он говорит: aa bael mujhe maar – «это как размахивать красным флагом и думать, что бык на тебя не пойдет».

Мама тыкает в экран.

– Пинки выложила фотки кебабов и самосы. А Майя написала, что я больше не готовлю индийскую еду, раз живу в Америке, – ведь ты, мол, не делишься фотографиями! Как вы там говорите с лунными девочками? «Нет фото, значит, ничего и не было»?

Я открываю пакет с бхакарвади[6] на столе.

– Какая разница, что они там думают? Тебе нечего доказывать, ты прекрасно готовишь любые блюда: индийские, мексиканские, тайские и всякие другие.

Мама указывает на хрустящие «улиточки» с пряным кокосом.

– Ааи[7] готовила такие, когда я была маленькой.

Папа подавляет смешок:

– В смысле она велела вашему повару их готовить.

– Эй, я же не сказала, что она готовила их своими руками! – смеется мама.

Папа наклоняется и целует ее в щеку.

– Каждый раз, когда я готовлю бхел, я вспоминаю наше первое свидание. – Он улыбается мне и продолжает: – Мы гуляли по набережной Эстрады, был сезон муссонных дождей. Я взял рикшу, но мы все равно промокли до нитки.

Я столько раз слышала эту историю, что в пояснениях не нуждаюсь, но думаю, папе просто нравится рассказывать ее, а мне нравится слушать. Папа с мамой до отвращения милая пара.

– Ааи тогда сразу сказала мне выйти за тебя замуж, – говорит мама.

Папа смеется.

– Да не говорила твоя мать такого!

– Нет, сказала!

Папа ест медленно, словно каждый кусочек, положенный в рот, – это воспоминание. Мыслями он унесся в Мумбаи своей молодости.

– Никогда не забуду вкус того бхела из «Элко». Хотя прошло столько лет, – под нос произносит он.

Мама сжимает его ладонь, и я, хотя мы сидим все вместе, чувствую себя лишней. Кухня мягко освещена, фоном приглушенно звучат радио и телевизор, и мне ужасно хочется закутаться в тепло и привязанность, которыми пронизаны отношения родителей.

Мне нужна своя любовь. Милая, простая, ежедневная любовь. Prem, amore, ishq[8].

Но все мои благостные мысли о любви сдувает в форточку, потому что в кухню входит Симран с пустой миской. Бастер трусит за ней, но, увидев меня, подходит. Чешу ему спинку, он тут же разваливается на полу и подставляет пузико, виляя хвостом. Наклоняюсь и чешу ему живот, и он от удовольствия высовывает язык.

Наконец мама обращает взгляд на меня.

– У тебя красивый макияж. Это юбка, которую мы купили на прошлой неделе?

Симран, положив себе добавки, садится к нам, пури торчат из ее миски, как камни Стоунхенджа. Она сплетнически произносит:

– А вы знаете, почему Кавья расстается с Паркером?

А тебе-то я с чего должна рассказывать?

Я гневно смотрю на нее. У нее совсем стыда нет – высмеивать меня перед родителями? Внутри все кипит.

– У меня хотя бы есть парень, которого можно бросить. А ты уже сколько одна? Ну и кто теперь проиграл?

Симран бледнеет.

– Мам! – визжит она.

Я так и думала, что, если ее довести, она не сможет сдержаться.

Папа кричит:

– Кавья!

Бастер гавкает в ответ.

Мама сердится:

– Кавья, мы тебя не так воспитывали. Ценность человека не зависит от того, встречается он с кем-то… – она переводит взгляд на Симран, – или нет.

– Ты извинишься? – нетерпеливо требует Симран.

– А ты? – отражаю удар; она должна понимать, что ляпнула.

Мама с папой переглядываются.

Симран отодвигается на стуле и хочет положить миску в раковину.

– Иногда ты ведешь себя, как настоящая сучка, – негромко произносит она, развернувшись ко мне.

Ух ты… Раньше она никогда не вела себя так враждебно. Это я эмоционально на все реагирую, а Симран всегда ограничивалась закатыванием глаз или показным вздохом – тем, что демонстрирует ее положение мудрой старшей сестры, которая выше всего этого и не опустится до перепалки. Ничто, кстати, не заставляет меня чувствовать себя такой мелкой и ничтожной перед ней, хотя вряд ли она намеренно так делает.

У мамы особое отторжение слова «сучка». «Херня» еще может сойти с рук, но вот «сучка» – это уже непозволительно.

Она прищуривается, будто собирается отчитать Симран, – я жду, но секунду спустя ничего не происходит.

– Серьезно? – Я повышаю тон. – А ты знаешь, что она мне сказала…

– Девочки… – Папа щиплет себя за переносицу. – Прошу вас.

Мама складывает пальцы домиком.

– Кавья, прекрати. Не важно, кто начал ссору. Ты будущая выпускница. А ты, Симран, идешь в аспирантуру. Разве так вам следует себя вести?

Меня накрывает разочарованием, но… моим или маминым?

Я опускаю глаза. «Сучка» все равно лучше, чем слово на «б», которым в меня сплошь и рядом кидаются: бешарам.

Требовательная. Дерзкая. Грубая. Нахальная. Выскочка. Бесстыжая. Резкая. Слишком амбициозная, что к лицу любому парню, но ни разу не девушке.

Это аморфное облако значений подстраивается под любую ситуацию. Я бешарам, когда пытаюсь доказать бабушке, что чтение книг – это не трата времени. Когда говорю «дяде» – не своему дяде, а любому «земляку», который пришел к нам на семейные посиделки, – что его высказывание расистское. Когда люди считают, что им положена «скидка для своих»[9], заказывая через маму каллиграфическое оформление для их вечеринки или свадьбы. Просто бесит, что они ждут бесплатного труда, а стоит мне назвать расценки, они бестактно отказываются!

Родители никогда не называют меня так, но, когда все вокруг это делают, сложно удержаться и не подумать об этом.

Как ни крути, в любой культуре будет одинаково: с Кавьей Джоши слишком сложно.

Я – бешарам. Та, кем с гордостью должны звать себя и мама, и Симран.

Но фраза, которую так хочется произнести, всегда слишком быстро тает на языке, прямо как мятная пастилка для дыхания.

Симран первая извиняется. Она целует маму в щеку.

– Прости, мам, – и, сквозь зубы: – Прости, Кавья. – Ей не стыдно, но мы обе знаем, что родители ждут взаимных извинений.

Наверняка я тоже ее задела, но под этими извинениями прячется глубокая и сильная неприязнь. Мама с папой считают, что это моя вина, потому что я высказываю все как есть. Потому что я хамка, которая создает одни проблемы, а Симран прилежная.

Это ранит. Никто не видит, что мне тоже больно.

Мама выжидающе смотрит на меня. Я молчу, и она говорит:

– Сональ и Санни вряд ли так ведут себя.

Если еще не ясно, я не «идеальная индийская дочка» и никогда ею не буду. От сравнения с девочками Капуров у меня во рту привкус мела – сухой и зернистый. Это вкус унижения. К сожалению, слишком знакомый.

Я кривлю рот и складываю руки на груди.

– Ты ведь шутишь? Да это чушь. Они же сестры. Конечно, они ругаются.

– Кавья, – говорит папа. Выражать мысли можно, но дерзить нет.

Оборачиваюсь к Симран в поиске солидарности, но она не смотрит в ответ, потирает, как до этого папа, переносицу.

Я вскипаю. Вылизанная дочиста ложка гремит в пустой миске.

– Ну, конечно, хорошие девочки Капуров никогда не ссорятся, – говорю я. Не надо было обращать на все это внимание, как и на тот балл на уроке, но я не могу. – Они живут в гармонии, среди пения птиц, и резвятся с лесными зверьками.

Шутка не помогает сбавить напряжение, как я думала. Никто не смеется. Даже папа.

В повисшей тишине слышно только, как Бастер виляет хвостом, стукаясь о мои икры. Симран смотрит на меня с неприязнью, поджав губы. Папа встает, чтобы приготовить еще бхела, мама устало смотрит на меня.

– Кавья, ты знаешь, что между Белоснежкой и Злой королевой можно найти золотую середину. – Она произнесла это без резкости, что даже хуже. – Советую тебе попробовать.

4
Власть лунных девчонок

Мы выходим из машины Кейти, которую она одолжила у старшей сестры, и меня колет неприятное чувство. Новый бойфренд – лицом в грязь. Хуже всего то, что, когда мы начали встречаться, он виделся мне принцем. Но оказался настоящим Гастоном.

А мне между тем кое-что известно о принцах. По выходным и все лето я работаю в «Театре аниматоров Поппи», компании, которая делает представления с принцессами на детских праздниках.

Одно я могу сказать точно – любовь не похожа на диснеевский мультик.

– Улыбнись, Кавья, вечеринка же! – кричит какой-то придурок из проходящей мимо компашки.

Блэр выставляет им средний палец.

– Иди, куда шел!

– Всё в порядке, – говорю я, увиливая от встревоженного взгляда Вэл.

– Не смущает, что столько народу? – спрашивает Кейти, убирая ключи. Мы смотрим на заставленную машинами дорогу. – Ты ведь знаешь, что не обязательно расставаться с Паркером сейчас. Можно сделать это позже.

– Нет, обязательно. Потому что все должны знать, кто с кем расстался, а единственный способ обеспечить это – не оставить никаких сомнений. Тут нам и нужна публика.

– Интересно, что творится в твоей голове, – пожимает плечами Вэл. – Почему-то кажется, что там злое логово Фуфелшметца[10].

– Когда меня вскроют в целях научных исследований, тебе сообщат, – отвечаю я, закинув руку ей на плечи.

Она теребит зубами нижнюю губу.

– Вы милая пара. Может, есть…

– Только не говори «надежда».

Я не хочу милых отношений. Хочу серьезных. Мне нужен тот, кто полюбит мою целеустремленность. Тот, чья уверенность в себе перевешивает эго.

Дом Кимов стоит в тупике, на изогнутой подъездной дороге могут разместиться аж девять машин, но вся улица плотно заставлена автомобилями. Родители Клавдии позволяют закатывать домашние вечеринки, только без алкоголя и не больше чем на тридцать человек. Но сегодня, кажется, каждый из тридцати привел с собой еще четырех. Словно подтверждая это, из минивэна за нами весело вываливается кучка народу.

– Вот это да, – говорит Блэр с присвистом.

Клавдия стоит в дверях, как живая баррикада, и, судя по губам, считает прибывших, но, увидев нас, озаряется и говорит:

– Кавья, привет!

– Все хорошо? – спрашиваю я, пропуская вперед смеющихся ребят.

Она нервно закусывает губу.

– Слишком много людей! Соседи точно расскажут родителям.

– Клав! – Какая-то выпускница кидается ей на шею. – Какая уютная ламповая вечеринка, – произносит она со смешком, похожим на блеяние. В руке у нее телефон. – Не переживай, я уже разнесла весть.

У нашей подруги дергается правый глаз, но твердости в ней, видимо, не больше, чем в масле: она впускает всех пятерых.

– Не знаю, что из этого хуже, – говорит она. – То, что незнакомая девушка обняла меня по-свойски, или что намекнула, будто это, – она развела руками, – ламповая вечеринка для своих…

– Может, стоит, ну, позвонить твоей маме?

Она на секунду задумывается, мотает головой и возмущенно смотрит на меня.

– Чтобы вся школа знала, что мою вечеринку мамочка свернула?

– Ладно, ты права. Просто знай, что я с радостью побуду для тебя плохишом и повышибаю всех отсюда.

Она искренне улыбается.

– Ты лучшая. Хватит создавать пробку в дверях, входи и заставь их убавить музыку.

Мы просачиваемся внутрь, Блэр тут же устремляется к ребятам из драмкружка; занятый ими угол гостиной взрывается радостными криками, будто они месяц не виделись.

– Наверное, это приятно, – бубнит Вэл. Она прекрасно выглядит: джинсы скинни и коралловая индийская туника, которую она сама вышила золотыми нитями. – Кавья, не забудь, я должна быть дома к одиннадцати, – дергает она меня.

– Еще целых два часа, – успокаиваю ее. Валика постоянно думает о времени, заглушая веселье нехилой дозой страха.

– Да, но ты же знаешь папу, – шепчет она. – Стоит на пять минут опоздать, и в следующий раз меня с вами не отпустят. Мне пришлось выпрашивать эти одиннадцать.

Обычно ей можно гулять до девяти, но в этот раз за нее вступилась мама. У папы Вэл довольно странные представления о старшеклассниках. Мол, стоит упустить дочь из виду, как ее затянет в водоворот сверхкоротких юбок, парней и текилы.

– Кавья.

– Да, хорошо, – киваю я, выпутываясь из захвата подруги. – Обещаю следить за временем. Но сначала мне надо найти Паркера.

Она явно хочет возразить, но сдерживается.

Мы расходимся, и я ищу глазами Эллиса.

Вопреки моим ожиданиям, он не накидывается на кухне, попутно рассказывая младшим сказки, будто он самый юный игрок, которому довелось попасть в университетскую лигу по футболу. И не спорит со своим лучшим другом о том, кто из одинаковых белых чуваков лучше сыграл Человека-паука, когда есть Майлз Моралес[11]!

С другого конца комнаты мне машет Клавдия.

– Посмотри наверху! – кричит она. – Кто-то из парней занял плейстейшен в игровой.

– Смотри, куда прешь, – рычит бугай, с которым я сталкиваюсь на лестнице. Как будто девушка моего роста и правда может его сшибить. Обычно я извиняюсь, но бесит, когда кто-то пеняет мне за ерунду, вроде случайно задетой руки, хотя он вполне мог бы отойти к стене, а не переться посредине лестницы, как баран.

Поворачиваюсь – на две ступеньки выше – и бросаю:

– Это ты смотри!

Наверху слышу чей-то ироничный голос поверх шума плейстейшен:

– Ты у нас само дружелюбие, как я погляжу.

Я морщусь. Где угодно узнаю этот голос. Ну конечно же он пришел! После всех Джонсонов и Джоузов в ряду шкафчиков друг за другом идут Кавья Джоши и Ян Джун. И тут сбежать не получится.

Джун расслабленно прислонился к стене, руки в карманах, стоит себе в позе крутого парня, почти объект искусства, и ухмыляется своим раздражающим ртом.

Стреляю в него глазами.

– Чего ты тут прячешься?

– Какая низость, Джоши. Я никогда не прячусь. К твоему сведению, я терпеливо ждал очереди поиграть в плейстейшен, но услышал твой милый голосок и вышел посмотреть, в чем дело.

– Джун, а тебя не тошнит постоянно крутиться вокруг меня?

– Никогда, – радостно отвечает он. Я раздраженно фыркаю, а он продолжает: – Да ладно тебе. Только не говори, что снова злишься на меня за урок статистики.

– «Снова» подразумевает, что я прекращала, – холодно отвечаю я.

Его улыбка растягивается.

Вблизи новая стрижка Джуна выглядит еще лучше, чем в школе. Возможно, потому что я смотрю на него в ином освещении. Как и всё в доме Кимов, дорогущие встроенные лампы просто сногсшибательные – заставляют сиять мягким сатиновым светом все вокруг.

– Я думал, на физкультуре мы заключили перемирие, – говорит он, оттолкнувшись от стены. – Ты и я. Не говоря уже о том, что в игре ты применила свой блестящий навык перепрыгивать через препятствия. Признай, из нас вышла неплохая команда.

Я дергаю бровью.

– Из нас и еще десяти человек.

Он мычит.

– Что-то подсказывает мне, что ты попросила Кейти выбрать меня.

Он что, шутит? Топаю балетками по ковру, но адекватного звука не выходит.

– Она была капитаном. Это ее решение.

– Лунные девчонки всегда всё делают вместе, – возражает он. – Так что…

– Ага. А ты что, спец по лунным девчонкам?

– Просто один из них.

Он умудрился придвинуться, не оставив между нами пространства. Мне приходится задирать голову, чтобы смотреть ему в глаза – еще один его трюк, чтобы я чувствовала себя ниже своих ста пятидесяти семи с половиной сантиметров.

Сложно представить, что когда-то я дружила с зазнайкой, в чьи темно-чернильные глаза сейчас смотрю, будто он не возглавляет список моих врагов.

Мама, бывало, отвозила меня к нему, мы играли в «Покемонов» и «Зельду»[12] на Nintendo 3DS, прыгали на батуте, пока ноги не отвалятся, смотрели «Перси Джексона и похитителя молний» (всегда считала, что экранизация отстой, книги о Перси намного лучше, хотя Логан Лерман мне нравится, но Ян любил смотреть этот фильм), кричали «Хий-я!», пытаясь обойти друг друга в приемах тхэквондо, а потом уминали с разгоревшимся аппетитом пирог баноффи.

В десять лет мы оба получили черные пояса и отпраздновали это, съев вдвоем целый пирог за стойкой закусочной Джунов «Святые гогоги[13]». Это классика, которую мама заказывает навынос всегда, даже если нам нечего праздновать. Традиция засела в нас, как ириска между зубов. Но теперь у нас с Яном Джуном больше нет ничего общего.

Кроме этого. Чем бы это ни было. Я бы сказала «игра», но слово подразумевает, будто мы притворяемся.

Деревянные перила упираются в спину. Я понимаю, что мы на виду у всех в холле. Кто угодно может поднять голову и увидеть нас. Воздух между нами наэлектризовался, стал напряженным. Я ощущаю будоражащий укол опасности, и вдоль спины побежали мурашки.

– Ты знаешь, меня вымораживает то, каким аккуратненьким ты себя выставляешь. – Я потянулась и взъерошила ему волосы – очень хотелось застать его врасплох.

В удивлении он разжал губы, и в глазах проскочила тревога.

– Уже лучше, – заявляю я, отняв руку. – Меньше идеальности, больше человечности.

Пальцы покалывает. Интересно, кожу его головы тоже? Поверить не могу, что я добровольно к нему прикоснулась. Наверное, я на долю секунды забыла, что он мне не друг и я не могу прикоснуться к нему без причины. Вдвойне странно, что он позволил.

Джун хмурит бровь.

– Я неидеальный.

– Ну конечно. – Я загибаю пальцы: – Круглый отличник, капитан сборной по теннису, король школьного бала, президент общества синефилов, президент клуба французского, победитель в летней читательской программе общественной библиотеки, а еще ты претендент на национальную стипендию. Просто образец невзрачности.

– Достижения не делают меня идеальным, – говорит он, мотая головой.

– В чем прикол? Играешь в скромника?

Удивление стирает с него несколько лет, превращая в мальчишку, которого я знала.

– Я ничего не добиваюсь. Я не достоин того, что ты мне приписываешь.

Самоуничижение. Вот его тактика? После всех перечисленных пунктов его резюме?

Я хмурюсь.

– Не скажу, что ты честно заработал балл на статистике, но я ничего тебе не приписываю. Ты заслужил все, что у тебя есть.

Какая гадость – этот нахал обманом заставил меня повышать его самооценку!

Жду, когда он загордится, но этого не происходит. В наступившем затишье смотрю через плечо и вниз.

– Знаешь, если обойдешь меня, станешь лучшим выпускником в следующем году, – говорю я как бы невзначай.

Он бледнеет от моей прямоты, на что я и рассчитывала. Но быстро приходит в себя.

– Я и волоска на твоей гаргантюанской голове не трону, чтобы добиться этого.

– Великаньей. Слоновьей. Бробдингнегской[14].

Он заторможенно моргает.

– Что?

– Подкинула пару синонимов. Освежишь лексикон перед экзаменами.

Ян фыркает.

– Думаешь, мне нужна твоя помощь?

Я хищно улыбаюсь.

– Раньше была нужна.

Он придвигается, а вместе с ним аромат свежевыстиранного белья и фруктовой жвачки.

– Зачем напрягаться, если я и так все получил?

Я щурюсь.

– Так и знала.

Он ухмыляется.

– Ты злишься, потому что сама до этого не додумалась.

– Да, ты меня подловил. Как же я злюсь, что я не такая подлая пиранья, как ты.

– О, ты определенно пиранья. – Он постукивает пальцем по нижней губе. – Только не знаю какая.

Снова хмурюсь.

– Могу предложить парочку прилагательных.

Он загорается.

– Не слишком ли рано для пошлых разговорчиков?

Я почти выкатываю ему список, но тут мимо проходит парень с красным стаканчиком для бирпонга, которого я смутно помню по урокам физкультуры. Он кидает на меня взгляд и стучит в дверь за Джуном.

– Эй, Эллис. Здесь Кавья. Пожалуйста, – говорит он в мою сторону, подняв пустой стакан, а потом идет вниз.

– Спасибо? – Я не успеваю обойти Яна, как дверь открывается.

Паркер через голову натягивает джемпер. Это мой подарок, я помню. У него всегда застревают уши в горловине, и он жалуется, что горловины в новых джемперах слишком узкие. Кубики пресса твердые, напряженные, кожа красная и блестит от… это что, пот?

Я замираю, не в силах выдохнуть. Вопросы мельтешат в голове, хотя время будто замедлилось. С какой стати он полуголый? Почему не играет в плейстейшен в соседней комнате?

Кошусь на загорелый живот и дорожку волос, идущую вниз от пупка.

Мои плечи сутулятся сами. Во рту пересохло. Думать не получается. Не могу оторвать взгляд и посмотреть ему в глаза, хотя кто-то, кажется, зовет меня.

– Ты что здесь делал?! – спрашиваю я слишком громко, хотя дверь открыта и можно увидеть все самой, сделав лишь один шаг.

За Паркером кто-то проскальзывает. Голая кожа. Милое тату с одуванчиком на узкой спине. Семена разлетаются в стороны.

Чувствую себя, как они. Словно улетела далеко отсюда.

Ян, возникнув в моем поле зрения, закрывает дверь. Резкий, финальный щелчок запускает для меня время и окружающие звуки, словно я вынырнула из-под воды.

– Может, спустимся вниз? – предлагает он невероятно ласково, что совсем не похоже на его обычный самоуверенный тон.

Растерянно смотрю ему в глаза и лишь тогда все понимаю.

Он знал.

5
Сучка, которая тебя бросила

Стыд накрывает меня волной. Черной волной, которая проходит по горлу, лишая слов и дыхания. Волна эта гасит гнев до онемения, и мне удается кое-как спуститься вниз.

Ян Джун то и дело придерживает меня за локоть и повторяет, повторяет мое имя.

Я сбежала, как трусиха – каковой Ян меня не считает, да? – не потому, что Паркер мне изменил, а потому, что он думает, будто выиграл, и это меня выбешивает. Ему не пришлось объясняться, устраивать сцену. Достаточно было поступить как обычно – как козлу – и выставить меня жертвой. Он моментально взял верх, и теперь я вижу его гнилую суть кристально ясно.

Обиднее всего то, что я была как нельзя близка к победе.

– Кавья! – На этот раз Ян резкой хваткой и не менее резким тоном одергивает меня, заставив притормозить так, что подошвы моих балеток скрипнули. Потеряв равновесие, он чуть сам не упал, но схватился за перила, и ловить его не пришлось.

Немота отступает, перерастая в нечто более сложное – незнакомую путаницу стыда, досады и поражения. Неприятности на статистике, война, которую затеял Паркер на физре, а теперь еще такой спектакль? Со своим дурацким участием Джун не смог бы подгадать времени лучше, даже если б постарался.

– Ты в порядке? – хватает у него наглости – величайшей наглости! – спросить.

Вырываю руку. Он не поймет, что я убежала не из разбитого сердца.

Он уже открывает рот, чтобы повторить вопрос, но я не даю.

– Представь себе, я плачу от разочарования. Не поверишь, но я пришла сегодня, чтобы порвать с ним. Стоп, а почему я вообще тебе это рассказываю? – ухмыляюсь я. – Наверняка ты насладился шоу.

Он напрягает челюсть и расправляет плечи, как в школе, когда после долгого сидения за книгой в библиотеке у него затекает шея.

– Почему я, по-твоему, должен был этим наслаждаться? – почти рычит он.

– Ах да, я забыла. Безупречный Ян Джун. Ты ведь выше всех этих школьных мелодрам. – Мое зрение обретает фокус. – Ты не ходишь на свидания, о тебе не распускают подозрительные слухи, никто из учителей не настроен против тебя. Вот теперь твоя тактика? Притворяться внимательным, да?

Он держится идеально ровно, шея напряжена – и я невольно вспоминаю урок физкультуры. Это накрывает меня, но уже не топит, а помогает выплыть.

– Я не притворяюсь, – говорит Ян. – Вообще-то я всегда думал, что он не стоит тебя.

– Потому что как такое может быть, чтобы один из самых классных красавчиков школы захотел вдруг встречаться с предсказуемой пираньей, да?

– Я не это имел в виду, – сердится он. – Как же плохо ты обо мне думаешь.

– Я о тебе вообще не думаю, – кидаю в ответ. – Слушай, почему ты… какое тебе дело? Я, конечно, в курсе, что парни из команды пловцов на деньги поспорили, сколько Паркер со мной провстречается. Так ты что, с ними? – Трясу головой. – Отстань от меня. Мне не нужна ничья жалость.

Ян щурится, но не успевает ничего сказать – по лестнице спускается Паркер. Почти в спешке, только вот если он хотел пойти за мной, стоило на несколько минут поторопиться.

– Чувак, тебе тут медом намазано? – грубит Паркер. Лицо у него еще красное и в поту, он оттягивает тугой ворот. – Я со своей девушкой поговорить пытаюсь.

У меня скручивает живот.

– Ты омерзителен, Эллис. И кстати, никакая я не твоя. Между нами все кончено! Все.

– Кавья, ты дашь мне сказать? – срывается Паркер, словно это он должен злиться.

Я смотрю на него с удивлением.

– Говори.

– Я не изменял тебе, – тараторит он. – Я хотел расстаться с тобой сегодня. Ты классная, но у нас ничего не вышло. Ты не умеешь вести себя с хорошим парнем.

Как забавно, что он думает, будто это его оправдывает.

– Давай-ка проясним. То есть ты считаешь, что это, – я активно жестикулирую, – не измена, потому что ты планировал меня бросить?

Он секунду соображает, затем кивает в ответ. Но у меня еще не все.

– Полагаю, под «вести себя хорошо» ты подразумеваешь «всегда соглашаться на секс»? – Я шагаю к нему. Вблизи от него исходит запах дешевого пива. Клавдия алкоголь точно не покупала, и почему-то это нарушение правил выводит меня из себя.

Ян все еще здесь. Паркер смешно теряется. Смотрит на меня так, будто впервые видит. А я вся сияю прекрасным праведным гневом; под этим его взглядом я оживаю, как творение Пигмалиона.

– Кавья, – произносит Паркер напряженно. Он протягивает руку и касается меня, и я не успеваю увернуться. – Прошу тебя, давай только не здесь. – Он смотрит на Яна.

– Я с тобой никуда не пойду, – ухмыляюсь я, уклонившись от второй попытки Паркера схватить меня.

– Чувак, остынь, – вступается Ян. – Она сказала, что все кончено.

– «Чувак», – прыскает Паркер. – Будь добр, не вмешивайся в чужой разговор.

В воздухе слишком много тестостерона. Мой бывший точно не принц, а мой враг не рыцарь в сияющих доспехах. Да и спасать меня не нужно. Сама как-нибудь, спасибо.

– Малышка, – снова пробует Паркер, обойдя в этот раз Яна и встав со мной.

Ян, кажется, хочет что-то сказать, но я одним взглядом приказываю ему не дергаться. Вот уж кто-кто, а я точно не стану останавливать даже такого слизняка, как Паркер, от копания ямы самому себе.

– Что? – гаркаю без капли женственности.

На лице Паркера рисуется самодовольство – он думает, что я предпочла его Джуну.

– Веди себя прилично, – говорит он мне так, будто ребенка отчитывает, – люди же смотрят.

Мир окрашивается красным. Понятное дело, сама я не видела себя во гневе, но Кейти однажды сказала, что я становлюсь как дракончик, так что надеюсь, Паркеру сполна хватит моей ярости, когда визжу:

– Будь ты хоть последним парнем на планете, я не стала бы спать с таким алкоманом, сексистом и подонком!

– Сучка!

Все оборачиваются на нас, лоу-фай мелодия, звучавшая из стереоколонок Кимов, прерывается. Я хотела публичности? Судьба посмеялась над моим желанием.

Медленно поднимаю голову и вижу Аллегру у перил второго этажа. Наши глаза встречаются – карие с голубыми, – и она тут же отводит взгляд.

– Да-да, – отвечаю я Паркеру. – Это я. Сучка, которая только что тебя бросила.

Футбольная команда начинает улюлюкать, и я стараюсь добавить как можно больше пафоса в свой уход, пока спускаюсь. Не оборачиваюсь ни на Яна, ни на Паркера.

Сейчас решится, какой люди запомнят меня этим вечером: брошенкой или победительницей. Жертвой или сильной женщиной.

Выдавив из себя усмешку, спрашиваю ближайшую кучку парней:

– Ну и кто выиграл?

Собрание лунных девчонок проходит в ванной на первом этаже. Они встревоженно скрипят зубами и впиваются ногтями, притягивая меня за плечи, чтобы шепотом подсказать слова для мести. Мы выходим, поправив боевой раскрас, во всеоружии.

Сверху доносится хохот парней. Музыка снова играет, стаканы ходят по рукам, а Паркер с Аллегрой устроились внизу на лестнице и мечут в меня гневные взгляды.

Говорю себе, что мне наплевать.

– Мне наплевать, – говорю я лунным девочкам. Волна теперь уже их гнева накрыла меня и принесла очищение. – Нет, не надо. – Ловлю за руку Блэр, которая рванулась к лестнице. – Оставь, он этого не стоит.

– Конечно же, не стоит, – отвечает Кейти.

– Но дело не в этом, – заканчивает Блэр.

Понимаю ее реакцию. И люблю ее за это. Мы с ней так похожи. Мы – темная сторона луны. Кейти и Вэл уравновешивают нас. И делают это прямо сейчас. Кейти обнимает меня обеими руками.

– Хочешь уйти? – шепчет она.

Слова щекочут мне уши.

– И дать ему выиграть? Ни за что.

Вэл ободряюще трет мне спину и смотрит на часы.

– Да, и почему ты должна прятаться? Тебе нечего стыдиться, – говорит Блэр. – А вот Паркеру есть. – Она усмехается в его сторону.

Он все еще сидит на лестнице, непривычный к тому, что его все игнорируют. Даже Аллегра ушла. Мы с ней мало знакомы, но я знаю, каким неприятным может быть его уязвленное эго.

– Ян пошел играть в «Правду или действие», – приподнято сообщает Кейти.

Блэр улыбается:

– Если он играет, Кавья тоже будет.

– Да ладно вам. Я не делаю что-то только потому, что он тоже это делает.

– Она права, – говорит Вэл, постукивая по подбородку. – Это лишь девятая из десяти причин.

– Предательница, – говорю сквозь зубы и сталкиваюсь с ней бедрами. – Добавляю тебя в черный список, чтоб ты знала.

– Quelle horreur[15], – возмущенно шепчет Кейти. Она слишком милая, чтобы выделываться, просто ее бабушка-француженка начала учить Кейти и трех ее старших сестер языку любви, когда те еще ходить не умели. Могу поспорить, дорогая grand-mиre даже представить не могла, какой соблазнительной эта картавость покажется позже другим школьникам.

По пути на кухню за газировкой нас останавливает резкий возглас. Я оборачиваюсь – Паркер, спотыкаясь, вваливается в холл. Воздух рассекает красный стакан и прилетает прямо ему в лоб.

– Выметайся! – вопит Клавдия, запуская в него еще стаканами. – В приглашении было сказано «никакого алкоголя», а теперь в мамину вазу блюют три малолетки!

Паркер не уходит, и она щелчком подает знак двум высоким парням в университетских бомберах.

– Вон его, – приказывает она.

Вэл берет меня за руку, глупо смеясь, а Блэр утыкается мне в плечо, содрогаясь от хохота.

– Вот это прикол, – выдавливает она между смешками.

Паркера вышвыривают на лужайку. Он возится с ключами, дважды роняет их. На его лице отражаются растерянность и недоумение, будто он не верит, что его смеют унижать, когда уже и так унизили. Секунду спустя Клавдия хлопает дверью.

Мы протискиваемся сквозь толпу зевак и садимся в гостиной, где уже началась игра, на толстый пушистый ковер рядом с Самером Саабом.

Самер (с ударением на «а») родом из Ливана, но его семье выдали гражданство, когда мы были в восьмом классе. Помню, как его мама принесла красно-бело-синие кексики с посыпкой из звездочек. Самер и так был популярен, но выпечка миссис Сааб зацементировала этот статус.

Мы вместе работаем в фирме «Поппи» на детских праздниках – он принц Чарминг, а я Белоснежка – и до дрожи следим, чтобы использовать имена из старых сказок, а не диснеевские, находящиеся под авторским правом. Он идеален для этой роли и постоянно уговаривает меня снова сыграть Жасмин (Принцессу пустыни) в паре с ним – Аладдином, хотя изначально я брала эту роль ненадолго. Не хотела застрять в образе персонажа, связанного не с Индией, но со Средним Востоком, и все в конце концов только выиграли, когда роль Жасмин взяла старшеклассница ирано-американского происхождения.

С моего места Яна не видно, но шею покалывает так, будто он посматривает на меня из-за пышной, как у бойбэндов, прически Самера. Естественно, я стараюсь избегать зрительного контакта, словно Ян Джун моя трещалка-тетушка, которая страсть как хочет познакомить меня еще с одним милым индийским мальчиком.

Натягиваю маску безразличия. Ян и так насмотрелся сегодня моих эмоций. Теперь я не скоро позволю кому-либо вновь увидеть себя слабой: закупорю осадок, пока он не станет радиоактивным.

Самер одаривает меня рассеянной улыбкой и одним ртом произносит: «Сочувствую насчет этого придурка», затем переводит свои круглые глаза на пухлую красавицу-брюнетку напротив. Та улыбается и краснеет в ответ, и Клавдия рядом с ней вздыхает:

– Мы играть или заигрывать собрались?

Самер моргает.

– А что, есть выбор?

– Нет. – Клавдия поворачивается к парню сбоку от нее, явно чего-то ожидая. – Рио, ты ходил, теперь выбирай следующего.

У меня есть мои лунные девчонки, а у Яна – Самер, Клавдия и его лучший друг с первого класса Рио Морено-Ортис, парень с ослепительной подачей в теннисе и еще более ослепительной улыбкой.

Рио ноет и, вырвав из руки Клавдии стакан, осушает в один глоток.

– Скукотища. Все выбирают «правду».

Вэл молчит. Она ненавидит эту игру. Вечеринки и так внушают ей смертельный ужас, но игры заставляют еще больше нервничать. Удивляюсь, что сегодня она решила поучаствовать, хотя дело, возможно, в парне, который по-турецки сидит рядом с ней. Она выбрала тесное местечко – остальные лунные девчонки сели там, где посвободнее.

– Если выберешь меня, я возьму «действие», – обещаю я.

Краем глаза вижу, как Ян повернул ко мне голову. Лицо и шею тут же стало покалывать.

– Разумеется, возьмешь, – клянусь, я слышу его шепот.

Напрягаюсь, но не отвечаю. После случая с Паркером надо себя реабилитировать.

Рио обводит всех взглядом, словно пытается сузить выбор кандидатур. Останавливается на мне. Затем его медные глаза скользят к Самеру. Потом к Яну. Снова ко мне. Его верхняя губа недобро приподнимается, обещая по-настоящему эпичное «действие».

Но он не успевает озвучить свой выбор, потому что торопливо вмешивается Клавдия:

– Раз уж Рио так долго выбирает, я буду ходить. Действие!

– Так нельзя! – Рио ищет взглядом поддержки у остальных.

Ян улыбается и поднимает ладони.

– Нет уж, чувак. Я не буду вмешиваться в ваши перепалки. Я жить хочу.

Ха! Так его соревновательный дух просыпается только из-за меня?

Клавдия победно ухмыляется.

– Мой дом, мои правила! Итак? Давай назначай мне «действие»!

Рио постукивает по лбу, притворяясь, что думает.

– Ладно. Спой Wet-ass Pussy Карди Би[16]. Без цензуры. И станцуй, только постарайся!

Клавдия встает с мрачностью женщины, готовой к испытаниям.

– Не вздумайте снимать на видео, – угрожает она.

В воздух взметаются как минимум пять айфонов.

– Пошли вы на хер, – сквозь зубы цедит она и приступает к заданию.

Из дорогой стереосистемы отца Клавдии гремит музыка, к моему горлу подступает тошнота, а в животе петляют и затягиваются изощренные морские узлы.

Не могу избавиться от мысли, что это должно было быть моим заданием. Разве Рио не собирался выбрать меня? Он одинаково посмотрел сначала на меня, затем на Самера и Яна… Как будто собирался остановиться на мне, но не хотел, чтобы это выглядело слишком очевидным.

Неужели Рио в курсе?

Кровь стынет. Все мышцы напрягаются.

Если Рио знает, то и его лучший друг, то есть Ян, тоже. Я ощущаю его взгляд физически.

Значит, мне стоит опасаться этой игры не меньше Вэл.

6
Кавья Джоши слишком требовательная

Я мало от чего стараюсь увильнуть в жизни и на вечеринках. Но есть одна вещь. И я уверена теперь, что Рио с Яном знают: я совсем не умею петь.

Это одно из требований в «Театре аниматоров Поппи», но я обхожусь подмяукиванием песням из переносных колонок. Именинницы никогда не замечают, что их любимая принцесса не выдает восхитительных нот.

Еще задолго до того, как я пришла устраиваться в театр, я пыталась пробиться в солистки хора, и Кейти, святой человек, занималась со мной, помогала взять каждую ноту, хотя мы обе знали, что мне никогда не дотянуть до ее безупречного сопрано. Она единственная хлопала, когда песня закончилась. Все остальные стояли с круглыми глазами или прикрывали ладонью хихиканье.

Преподавательница подождала немного и неопределенно сказала:

– Что ж, Кавья, спасибо. Будем иметь тебя в виду. Это было…

Она даже эпитета не смогла придумать. Или, может быть, не хотела врать мне в лицо.

В тот момент я и поняла, что ужасно пою. Без слуха и без души. Ужасно настолько, что мне даже в дэше петь нельзя. Я могу лишь двигать губами под «С днем рождения тебя». Музыкальный дар поющих, как в Болливуде, и играющих на ситаре и табле, прошел мимо меня.

Я не стала выбирать хор на факультатив ни в следующем семестре, ни потом. Но я думала, что, раз все это случилось в средней школе, мой стыд давно уже канул в Лету и никогда не всплывет. Оказалось – нет. Мое сердце сжалось, когда раскрасневшаяся от стараний Клавдия закончила песню и танец. Если бы не она, мне бы пришлось делать это. Сегодня ни в коем случае нельзя выбирать «действие», и не только сегодня, раз Рио и Ян знают обо мне такие постыдные вещи. У меня полно недругов, которым точно захочется использовать это против меня. Нет и еще раз нет, я ни за что не стану петь перед всеми этими людьми. В конце концов, нужно поддерживать репутацию: не показывать слабостей.

К счастью, проблемы нет. Потому что после Клавдии очередь идет дальше. А затем еще и еще, пока не доходит до Яна, и мое сердце взрывается брызгами конфетти, которые оседают у меня в животе тяжестью щебенки.

Он не может не выбрать меня, когда отыграет. Уже полкруга сыграло.

– Осмелишься на «действие»? – спрашивает выпускница, посылая Яну воздушный поцелуй.

Вэл морщится. Смотрит на часы и смиренно вздыхает.

– Должен разочаровать, – Он манерно указывает пальцем на собравшихся. – Но вы садисты.

Что… правда. Это же старшая школа.

Кейти уже пришлось рассказать, с кем она готова переспать, пожениться и кого могла бы убить (что кажется легким, только она слишком долго колебалась, потому что не хотела никого обидеть, и в итоге я попросила всех разрешить ей не отвечать).

Блэр пришлось вслух читать развратную сцену из длинного фанфика по «Дневникам вампира» с Бонни и Деймоном. Этот фанфик она пишет, и, учитывая, что после шести страниц вампирской саги пятеро человек попросили кинуть им ссылку, я бы сказала, это успех.

Рио только что вызвался проявить себя в третий раз, и в итоге у него два «действия» и одна «правда». Он рад, когда его выбирают, и всегда играет на публику. В настоящий момент он довольно потирает ладони, делая вид, что сейчас раскроет всем такую правду, что прямо-таки сокрушит непринужденность Яна.

– Так что, «правда»? – спрашивает Яна Клавдия, подняв округлую темную бровь.

Между ними пробегает невысказанная тревога. Он улыбается, но напряженно, и мне не нравится, что я это замечаю. Потому что у Яна ровно восемь улыбок, и вот эта появляется тогда, когда он изо всех сил старается вести себя как ни в чем не бывало. Уголки его губ растянуты, и щеки напряжены, тогда как его естественная улыбка – неровная, чуть приподнятая с правой стороны, где всегда появляется ямочка.

Последний раз я видела эту улыбку, когда мы с ним танцевали прощальный танец после восьмого класса. Не по моей воле. Наши мамы вызвались помогать на празднике и, наблюдая одним глазом за пуншем, вместе придумали застыдить нас на всю школу. Я неловко топталась у стены с друзьями, вдруг миссис Джун начала активно жестикулировать в мою сторону, а мама – смотреть на меня. Затем ко мне, волоча ноги, подошел красный как помидор Ян.

– Потанцуем? – спросил он, покусывая губу, не решаясь взглянуть в глаза. Вне всяких сомнений, ему о-о-о-очень не хотелось меня приглашать. Но меня это лишь подстегнуло. Черт побери, танец со мной должен ему понравиться. Что удивительно, вызвать его улыбку не потребовало много времени и усилий.

Как это было? Улыбка № 4. Губы в пяти сантиметрах от моего лица подпевают песне Firework Кэти Перри, но трек неожиданно переключается на медляк, и мы отскакиваем друг от друга так резко, что Кейти до сих пор уверяет, будто услышала тогда звук застежки-липучки.

Кидаю осторожный взгляд на Рио, который поглаживает воображаемую бородку.

– «Правда», – выбирает Ян, вскинув средний палец.

Рио расплывается в злодейской улыбке.

– Бесподобно. Что ж, мне не терпится узнать, почему ты ни с кем не встречаешься с тех пор, как расстался с Эрин Хэтчет в первый год старшей школы.

– Никому это не интересно, – морщится Ян, потирая нос.

Ему тут же возражает хор «нам интересно»; любопытные голоса отказываются спускать его с крючка.

После стольких лет дружбы и вражды я знаю, что тон Яна выдает его в первую очередь. Пусть я чуть было не довела его на статистике, да еще и так дерзко, но в эту минуту я вижу, что ему некомфортно на минус десять.

Как и мне. Живот стягивает, я неловко ежусь, желая, чтобы мы с ним вернулись к тому, на чем когда-то остановились.

Сходили бы за замороженным йогуртом на набережную или за бабл-ти в «Колд-брю бро» рядом со «Святыми гогоги»…

Рио не отступает:

– Ладно, другой вопрос. Есть ли здесь, на этой вечеринке, кто-то, кто тебе нравится? – Он произносит это так, будто уже знает ответ.

– Если я отвечу «да», ты сменишь тему? – злится Ян.

Рио соглашается, но остальные – не факт. Когда Ян в свою очередь выбирает девушку из нашей параллели и задает ей щадящий вопрос, она, ответив, не упускает шанса снова вернуться к горячей теме.

– Ее имя начинается с «Э»? – с хитрецой спрашивает она.

– Какой тонкий намек, Эбби, – шепчет Кейти слишком громко.

– Нет, – отвечает Ян. К несчастью для него, образ крутого парня ползет трещинами, как и голос, и этого всем хватает, чтобы продолжить экзекуцию.

Мне его не жалко. Наконец-то всеобщее внимание приковано к кому-то, кроме меня.

Каждый в игре возвращает ему вопрос, одноклассники все дальше продвигаются по алфавиту. Но уже на букве «В» Ян понял, чего они добиваются. На «Е» его раздражение переходит в неприязнь, которую он неплохо скрывает, хотя изо всех сил старается выглядеть как ни в чем не бывало.

Он смотрит на меня и закусывает губу.

Теперь уже я жалею его, но заставляю сердце твердеть, как у метапода[17]. Забавно, что из всех моих друзей только он понял бы отсылку – моим лунным девчонкам покемоны абсолютно до лампочки.

Подношу ко рту забытый стакан и делаю глоток вишневой колы, но почти не ощущаю любимого вкуса. Даже когда кола заканчивается, а язык пощипывает, держу стакан у рта, чтобы делать вид, будто мне не интересно происходящее.

Разумеется, некоторым девушкам нравится его взгляд – будто ты единственная в комнате, но меня аж передергивает. Когда он устремлен на меня – это как оказаться на лодке в шторм без весел и парусов и без знаний морской навигации. Однако в последнее время я ловлю этот взгляд все чаще. Наверное, дело в том, что скоро конец учебного года, и Джун понимает, что у него всего неделя, чтобы меня достать.

Я надеялась, что всем уже наскучит, когда мы доберемся до «З», но мазохистский задор участвующих в игре, кажется, сильнее даже моего. Ян все еще старается выглядеть безмятежным, но на деле сидит, сцепив руки так сильно, что они начинают дрожать. В какой-то момент он встает под предлогом взять еще выпить, но и пары шагов не прошел – кто-то потянул его за руку, и он оказался напротив меня.

Понятия не имею, почему он еще не вышел из игры. Она больше не веселая, хотя и раньше не то чтобы была.

И что Ян пытается доказать?

– Выдавливать ответ методом исключения жестоко, – шепчет Вэл, когда буква «И» тоже терпит провал.

– Не стоило мне… – говорит Рио вполголоса. И кричит: – Эй! Давайте остановимся, ладно?

– Он должен кого-то назвать, – возражает Эбби. – Если только не трусит.

Я больше не могу.

– Вэл и Рио правы. Это за гранью абсурда. А дальше что, «бутылочка»?

– Да, неплохая мысль, кстати, – говорит одна девчонка. – Мы закончим, если ты, – ухмыляясь, она указывает на меня, – поцелуешь его.

Я закатываю глаза.

– Ну да, конечно.

– А что? – продолжает она. – Разве не он так завел тебя, что ты сиганула через парту? Не говори, что между вами ничего нет.

– О да, есть. Три года вражды, вот что, – отбиваюсь я.

– Да вы издеваетесь, что ли? – произносит Блэр с низким присвистом. – Оставьте чужие секреты в покое.

Кейти решительно кивает.

– Никто не должен никого целовать, если не хочет.

– А если бы хотели, то другое дело, да? – слышится в ответ.

Все неловко трут шеи. Вэл сочувственно выпучивает глаза. Несмотря на обвинения мистера Гейджа, что мне всегда хочется быть в центре внимания, – это неправда! – сейчас я бы с удовольствием уступила сцену другим.

Нас с Яном загоняют в угол, и есть только один выход из ситуации: надо притвориться, что я целую его, в прошлом друга, а теперь врага. Не такое уж большое дело. Даже не среднее.

Взгляд Клавдии становится жестче.

– Вы хотите узнать, что Яну нравится кто-то из присутствующих здесь, и при этом всерьез хотите, чтобы он поцеловал кого-то другого? Ребят, это не круто.

Самер встает.

– Да оставь ты их, Ян, пойдем лучше выпьем газировки.

Судя по выражению лица той девчонки, что завела всех с поцелуем, она так просто не отстанет. А тот, кто должен протестовать, молчит. Вариантов не фонтан: если я соглашусь, он увидит, что мною могут манипулировать. Если откажусь – я трусиха, потеряю лицо. А такого больше не должно произойти. Одного раза хватило.

Закрываю глаза и сглатываю, поджав губы. Десны стягивает от сухости – не надо было выпивать всю колу. Пытаюсь прибавить голосу скучающие нотки:

– Что ж, пожалуй, мы можем дать им то, что они просят.

Ян ахает, будто проснулся от страшного сна и оказался в еще худшем кошмаре.

– Кавья, тебе не обязательно… – начинает он, но я уже действую.

Я всегда действую.

Иду в центр круга, бедра дрожат, сердце сжалось. Раздается ослиное ржание какого-то парня:

– Кто знал, что именно Яну Джуну удастся опустить Кавью Джоши на колени.

Шею тут же обжигает. Инстинкт подсказывает развернуться и врезать этому идиоту, но секундная заминка – и уже раздаются слова моих лунных девчонок: они летят так быстро, что я почти слышу писк оправданий придурка. Он-то точно не мог знать, что именно этого добивался от меня Паркер. Что пусть он и принял мою неготовность к сексу с проникновением, но неоднократно настаивал на оральном, когда у нас все было хорошо. «Да ладно, Кавья, это даже не настоящий секс», – говорил он, когда все вокруг знают, что еще как настоящий. Черт побери, да об этом говорят на уроках секспросвета.

Одергиваю джинсовую мини-юбку, хотя знаю, что расстегнутая зеленая рубашка достаточно прикрывает зад. Но под рубашкой – серая блузка с довольно глубоким V-образным вырезом, и в нем несложно разглядеть розовое кружево моего 80D, а красноту щек вряд ли можно принять за «Глубокую фуксию» от Glossier[18].

– Встретимся посередине, Джун, или мне к тебе подползти? – буквально гаркаю я.

К моему удивлению, Ян хмурится. Рот напряжен, и не так, как во время раздумий над сложной задачкой, а будто парня реально выбесили. Не считав это сразу, я впадаю в секундный ступор, забыв о насмешках.

Он что, думал, я не стану его целовать? Думал, я не отвечу на вызов? И позволю ему победить?

В голову приходит идеальное наказание: это будет лучший поцелуй в его жизни. Он станет эталоном для всех его будущих девушек. И самое лучшее? Мой враг никогда не забудет, с кем этот поцелуй состоялся.

Ян двигается ко мне осторожно, как бабуля на оживленной улице. Очевидно, что ему это очень неприятно. Я с нетерпением хватаю его за ворот. Сжимаю ткань в кулаке. Пальцы случайно попадают под рубашку, и интимность прикосновения к теплой коже дурманит голову. А мы еще даже не поцеловались.

Хочу потянуться первой, но не успеваю, и Ян вдруг оказывается в моем личном пространстве. Его кисть проскальзывает мимо сережек в виде серебряных полумесяцев и зарывается мне в волосы. Вижу россыпь медовых веснушек на его переносице. Его глаза разрастаются до черных дыр.

– Можно?

Я не сразу понимаю, о чем вопрос, но киваю, и он наклоняется.

Жду, что ко мне прижмутся сомкнутые губы. Он сразу даст понять, насколько противно ему целовать меня.

Но нет, Ян осторожно втягивает мою нижнюю губу, как бы дразня и приглашая дальше. Я чувствую аромат – даже не вкус – вишневого бальзама и в удивлении раскрываю губы. И он сразу углубляет поцелуй. Мимолетное раздражение оттого, что он украл у меня инициативу, исчезает, как только Ян начинает тихонько массировать мне кожу головы. Другой рукой он гладит мою шею, притягивая еще ближе к себе.

Мои губы сами отвечают на его действия, двигаясь поначалу небрежно и неуверенно, но потом…

У меня покалывает под коленками, а по икрам бежит волна мурашек. Должно быть, ноги онемели от давления, это единственное разумное объяснение.

Шум вечеринки исчезает. Это… это ужасно. От него исходит нежная сила. Неторопливый темп создает впечатление, будто он может заниматься этим часами, не сбиваясь с дыхания. Вот уж точно не думала, что Ян так целуется…

Разумеется, я вообще о нем в этом ключе не думала. Никогда. Вообще.

Снова черная дыра. Нет, это мои веки. Когда я успела закрыть глаза?

Неожиданно шум с улюлюканьем, смешками и присвистами возвращается.

Ян первым прерывает поцелуй, отстраняясь с измазанными моей помадой припухшими губами. Он моргает несколько раз – медленно и сонно, как будто только проснулся.

Будь на его месте кто угодно другой, я бы умилилась.

Пару секунд мой мозг выбирается из колючей неуправляемой чащи под названием «Ян Джун». Чтобы избавиться от его близости, беру ментальный топорик, прорубаю путь и с трудом пролезаю сквозь лазейку в руинах сознания.

Прокручиваю ситуацию в голове, живот делает кульбит, все будто в кривом зеркале, а реальность искажена настолько, что я едва осознаю себя. Рука так сильно сжимала его рубашку, что, даже разжав пальцы, я не могу выпрямить их до конца. На смятой ткани остаются складки.

Ян проводит рукой по лицу и издает смешок неверия. Затем смотрит на черный рукав своего адидасовского худи и видит, что он исполосован следами от моего хайлайтера.

Смотреть в глаза Яну из неловкого стало невозможным. Мышцы размякли, как желе, я пячусь назад.

Я привыкла измерять наше взаимодействие победами и поражениями. Но в этот раз понятия не имею, кто выиграл.

Одно ясно: изменилась сама игра.

Первый раз в жизни я не знаю ее правил.

7
Вероятно, все могло быть по-другому

– Он хорошо целуется? Выглядело так, будто хорошо. – Это первое, что говорит мне Блэр следующим утром, залезая на заднее сиденье моей «тойоты приус», доставшейся от мамы, когда я получила ученические права.

Испускаю раздраженный стон.

– Знаешь, а Кейти хватило такта не доставать меня с порога кошмарными воспоминаниями!

Блэр ослепительно улыбается мне в зеркало заднего вида, двигаясь на середину сиденья.

– Правда? Ну и зря!

Мы на сто процентов та банда девчонок, которые ходят вместе даже в уборную, только сегодня это библиотека. Хотим записаться в летний читательский клуб, нам с Блэр надо кое-что забрать, а Кейти хочет договориться о благотворительном сборе книг. Это значит, что придется несколько часов копаться в затхлой каморке, собирая в коробки книги, которые «старенькие, конечно, но состояние хорошее».

Вэл с нами нет – осталась помогать в семейном магазинчике индийских продуктов. Она не жалуется, ведь вчера отец разрешил ей задержаться на вечеринке. Но, оглядываясь назад, лучше бы не разрешал – уйди мы пораньше, мне бы не пришлось целоваться с Яном Джуном.

– Буду считать, что твое нежелание отвечать означает: «Да, поцелуй с Яном вскружил мне голову, спасибо за интерес к моей личной жизни», – не отстает Блэр.

– Блэр, – произносит Кейти тоном, который подсказывает, что они договорились при мне не обсуждать вчерашний поцелуй.

Смотрю на нее с благодарностью. Чем больше я стараюсь выкинуть этот поцелуй из головы, тем больше он меня беспокоит.

Блэр тянется к айфону Кейти, подключенному к стереосистеме, и меняет бодрый плейлист «Для свершений» на спокойный «Для путешествий».

– Кавс, ты вчера по дороге домой ни слова не сказала. И в чате тишина, а все ждали твоих комментариев.

Звучит последняя песня Тейлор Свифт, я бросаю на себя взгляд в зеркало и морщусь, увидев темные круги под глазами.

– Черт, не выспалась…

– Как ты вообще могла уснуть после такого? – изумляется Блэр.

От ответа меня спасают ее родители, вышедшие во двор. Мистер Тайлер снимает кепку с эмблемой Университета Индианы и машет нам. Макияж миссис Тайлер тает на жаре, но она все равно выглядит сногсшибательно. И бодро, чего точно нельзя сказать обо мне после действительно бессонной ночи.

Кайли, двенадцатилетняя сестра Блэр, сидит на качелях и почти не смотрит на нас – на плечи ниспадают лазурные косы богини, пальцы быстро бегают по экрану айфона. Всего год назад она считала нас крутейшими девушками в мире, надо же.

– Поехали, пока папа снова не позвал тебя смотреть на его высокие грядки для помидоров, – торопит Блэр. – Конечно, мило, что он так гордится своим рукотворным оазисом, но это уже чересчур. Кажется, я уже все знаю про соотношение компоста с черноземом.

Включаю зажигание и мягко отъезжаю от бордюра. Кейти вертится на сиденье, натягивая ремень безопасности.

– Да ладно тебе, просто у него милое хобби.

Блэр стонет.

– Если я еще хоть слово услышу про кислотно-щелочной баланс, про колышки и сетку-рабицу, я кричать начну. Уж лучше бы он доставал меня с документами в колледж.

В глазах Кейти мелькает задорный огонек.

– Хм-м, то есть вот что ты думаешь, когда я рассказываю о своих увлечениях?

Родители Кейти содержат ферму в тридцати километрах от города, но сама она живет в городе со старшей сестрой, потому что тут хорошая школа.

– Э-э-э… – замялась Блэр. – Нет.

Кейти смеется.

– Ты ужасная, – говорит она, но на самом деле не сердится на подругу.

Наша Кейти, хотя иногда и говорит иронично: «Можно уехать из деревни, но деревня из тебя не уедет никогда», привязана к земле. При эпизодической помощи сестры-ветеринара и, конечно же, Блэр она вот уже три года участвует в фермерских ярмарках выходного дня, где торгует сладкими и сытными пирогами собственного бренда «Вилка и крошка». Кейти мечтает открыть фермерское бистро в Луна-Коув. Успешно торгуя на ярмарках, она доказала родителям, что справляется, и теперь они присмотрели местечко под заведение. Это будет долгосрочным вложением – со временем бизнес полностью перейдет в руки Кейти, а мама Блэр – чей поначалу неприметный ларек со сладостями в студенческом городке дорос до сети магазинчиков в каждом ТЦ Среднего Запада – поможет с управлением.

Блэр и Кейти разные. Когда нужно что-то сделать своими руками, руки Блэр сразу начинают расти не из того места. Зато если нужна презентация или нужно составить график или таблицу – то это к ней. В следующем году она собирается пройти бизнес-курс, а пока что бухгалтерскому делу ее учит мама.

Кейти переводит взгляд вперед, и Блэр, пользуясь моментом, откидывает в сторону короткие, выгоревшие на солнце волосы подруги и разминает ей шею.

– Но ты ведь все равно меня любишь? – мурлычет она.

Кейти наклоняет голову, чтобы дать большую свободу движениям, и вытягивает вперед ноги в розовых конверсах.

– Если ты будешь массировать меня до конца поездки, то да.

Для моих подруг до сих пор важны все эти девчачьи поцелуйчики-обнимашки, а я к ним отношусь равнодушно. Потом вспоминаю вчерашний поцелуй с Джуном, и мне становится не по себе.

Мы въезжаем на парковку при библиотеке, и мне в голову приходит мысль: должно быть, я подхожу не всем, но я заслуживаю любить того, кто будет принимать меня всю без остатка – такой, какая я есть. Если на то пошло, Паркер был попыткой номер три, очередным парнем, и вчера он сам себе указал на дверь. А другие… Парней утомляет моя неукротимость, но я не хочу быть девушкой, которая легко сдается, прогибается. Которая согласна отступить на задний план, чтобы не затмевать партнера.

Нужно мне это? Нет. Я хочу быть с человеком, который не потребует от меня таких жертв. С которым мы будем на равных.

Библиотека Луна-Коув находится прямехонько на загруженной Мейн-стрит; когда-то в белом двухэтажном здании с треугольным фронтоном в викторианском стиле была резиденция первого мэра города. Мы в одной улице от мутной Белой речки (воды ее на самом деле зеленые). Набережная уставлена столиками под зонтами для любителей побаловать себя обедом с видом на речку, но тут хватает места и для бегунов, и для собачников. По субботам здесь яблоку негде упасть.

А «Святые гогоги», на минутку, в улице от нас.

Хотя погода теплая, даже жаркая, стоит мне выйти из машины, как по спине пробегает холодок. Джун, должно быть, сейчас работает в закусочной. Останься мы друзьями, я бы точно знала, чем он занят по выходным. Чем-чем – родителям помогает. Может быть, между нами все было бы иначе, если бы не несчастье с его сестрой Грейс. Я не люблю размышлений на тему «если бы да кабы» и не люблю сожалеть о неслучившемся, но сегодня… сегодня именно этим я и занимаюсь.

– Кавс! – кричит Кейти. – Уступи дорогу!

Я смаргиваю и понимаю, что стою посреди парковки. На меня из-за руля кроссовера смотрит какая-то женщина. Одними губами произношу извинения и догоняю подруг.

В библиотеке нас встречает ледяной вихрь из кондиционера. Поздно вспоминаю, что забыла джинсовку в машине. Или, может, есть иная причина тому, что мне вдруг стало холодно?

Сто восемьдесят два сантиметра, копна черных волос и…

Блэр качает головой.

– Дорогая моя, о чем ты думаешь?

Сглатываю комок в горле и честно признаюсь:

– О Яне Джуне.

Блэр смеется.

– Вся в магии поцелуя, да?

– Нет. – Кидаю на нее недовольный взгляд и указываю в сторону детской комнаты, скрытой за аркой из книг.

Словно по сигналу, Джун оборачивается. Его лицо вытягивается в удивлении, и он замолкает, недоговорив что-то симпатичной блондинке напротив. Девушка бросает на меня взгляд и возвращается к своему занятию: достает книги из тележки и расставляет на полках.

Что он здесь забыл?

Так, ладно, у нас маленький город, где всего две библиотеки. Эта ближе к «Святым гогоги» и, соответственно, его дому. В том, что он здесь, нет ничего удивительного.

И всё же.

Ян приподнимает руку, но не машет, будто не знает, как себя вести.

Бесит. Вчера-то очень даже знал.

Иду мимо него к шкафу, где лежат книги на выдачу, это рядом с терминалами самообслуживания. Как всегда, в моей алфавитной секции выложены только мои заказы (ну, почти); все помечены стикерами «Янг-эдалт. Новинка». Блэр берет две книги со своей полки, и они с Кейти идут обсудить с миссис Карнеги, нашей любимой библиотекаршей, программу по сбору книг.

Вспоминаю, что забыла свой шопер с надписью «Вышел в тираж» вместе с джинсовкой. На пятой по счету книге начинаю сильно жалеть о своей забывчивости. На девятой мышцы начинают побаливать.

Кавья, говорю себе, для фотки, которую ты собиралась выложить в Сеть, ты поднимала куда больше книг, а это вообще ерунда.

Сзади кто-то двигается.

– Сгодится?

Ян протягивает мне черный шопер. Сумка, конечно, здорово бы помогла, но я не доставлю Яну такого удовольствия.

Полуоборачиваюсь и говорю:

– Нет, спасибо. Как-нибудь справлюсь.

Ян намека не понимает и доходит со мной до терминала самообслуживания. Откладываю стопку и намеренно не смотрю на него, выискивая в сумочке библиотечную карточку.

Беру верхнюю книгу, чтобы отсканировать, но он вырывает ее.

– Так ты та самая, – говорит он.

– Эй! – шепотом возмущаюсь я, не забывая, где мы. Пытаюсь отнять книгу, но он уклоняется. А я, вопреки моему новому имиджу, не прыгаю через стол. – Та самая?

Эм-м… Ну, это крайне маловероятно. В смысле всего один поцелуй.

Я уже жалею, что спросила.

Его светло-розовые губы блестят ярче вчерашнего, словно он только что нанес бальзам. Может, и нанес для кого-то другого.

Стреляю взглядом в симпатичную блондинку, все еще расставляющую книги. Наверное, наша ровесница.

– Ты – та самая девушка, которая читает все новинки янг-эдалта, как только они у нас появляются, – договаривает Ян, возвращая мне книгу. – Я обычно делаю заказ на каждую новинку в нашей системе, но всегда оказываюсь вторым в очереди.

А… Вот в каком смысле «та самая».

– Вообще-то я делаю библиотеке заказ на закупку и поэтому имею право первого прочтения. И что ты имеешь в виду – «в нашей системе»? Ты ведь не…

Только сейчас замечаю голубую ленту у него на шее и веду взгляд к бейджику.

ОБЩЕСТВЕННАЯ БИБЛИОТЕКА ЛУНА-КОУВ. ЯН ДЖУН, ВОЛОНТЕР

– Так ты здесь работаешь… – соображаю вслух.

Как же несправедливо встретить такую засаду именно здесь, в месте, которое я считала своим убежищем.

– А ты что, думала, я тебя преследую? – Ямочка на щеке словно подмигивает.

– Не в первый раз такое повторяется, – парирую я и быстро сканирую книги. Должна признать, приятно обойти в чем-то, не приложив усилий. А еще приятнее, что он это, похоже, признал. Вот такой планки я и стараюсь придерживаться.

– Полагаю, ты в курсе, что конкурс летнего чтения стартует сегодня, – обыденно произносит он.

– Правда? – переспрашиваю я, наклонив голову: играю дурочку.

Джун закатывает глаза.

– Я видел твой эмодзи с глазами-сердечками в комментариях под постом библиотеки.

Зло тычу в экран терминала, чтобы распечатать сроки хранения.

– Тогда зачем спросил?

– А зачем ты соврала? – не отстает он.

Кейти с Блэр отправляются в черный список за то, что бросили меня одну.

Они все еще болтают с библиотекаршей, и можно примкнуть к ним так, чтобы Ян не подумал, будто я хочу слиться, не выдержав его словесных нападок, или, что хуже, потому что испытываю неловкость из-за вчерашнего поцелуя.

– А ты не должен работать вместо того, чтобы приставать к добросовестным посетителям библиотеки? – Сую талончик в карман и кладу руки на внушительную стопку книг.

Ян вздыхает и снова протягивает шопер.

– Правда. Возьми. Книги новые, и последнее, что нам нужно, – это чтоб ты завалилась под их тяжестью. – Я изумленно поднимаю брови. – Ты ведь не хочешь, чтобы они пострадали? – Он машет передо мной шопером.

– Твоя забота о книгах достойна восхищения, – сухо отвечаю я, но все же принимаю шопер и начинаю складывать книги. – Спасибо. Это ведь ты здесь взял? Я думала, библиотеки прекратили выдавать сумки с началом эко-программы в прошлом году.

– Да, но тут осталось несколько.

– Эм-м. Ладно. Здорово. – Закидываю сумку на плечо. – Что ж, еще раз спасибо.

– Обращайся. – Он сует руки в карманы своих шорт чинос.

Я пячусь от него и почти поднимаю руку, чтобы помахать, но в последний момент передумываю.

К стойке администратора я подхожу, как раз когда миссис Карнеги произносит последнее предложение:

– Я так рада, что книги попадают туда, где они так нужны.

Кейти сияет от гордости. Вообще-то мы вместе задумали организовать благотворительный сбор, но именно она всегда воплощает в жизнь все наши идеи. Плюс она готовит нам снеки и маркирует книги разноцветными ручками, которых у нее миллион.

Как только я подхожу, миссис Карнеги тут же переключается на меня:

– Кавья! Сегодня же первый день нашего читательского конкурса, – восклицает она. – Я чувствовала, что ты придешь.

Широко улыбаюсь в ответ. Она уже вечность работает в библиотеке, по крайней мере с моего детства, и остается одной из немногих взрослых, кто не считает меня проблемой.

А еще миссис Карнеги активный пользователь соцсетей. Каждый раз, стоит мне выложить какую-нибудь книгу из новинок, она делает репост. На данный момент примерно треть библиотечной ленты состоит из моих публикаций, что здорово помогло и мне, и им нарастить аудиторию, но, поскольку мой визуал очень узнаваем, я опасаюсь, что кто-то из нашего городка догадается, что я – это я. Не то чтобы я против, но просто странно, когда твоя жизнь в Сети настолько пересекается с реальной.

Последние два года миссис Карнеги заказывает мне дизайн закладок. Выручки от продажи хватает лишь на пару новинок в местном инди-магазинчике книг и музыки, но мне нравится, что люди, читая, пользуются чем-то, что сделано мной.

– Уже не терпится получить новые закладки и положить их сюда, к прошлогодним, – говорит миссис Карнеги, указывая на тощую кучку на ее стойке.

– О’кей, скоро вышлю макеты, – обещаю я. – Последняя неделя учебы меня выжала.

Миссис Карнеги ищет что-то на полках под стойкой, затем выпрямляется, держа в руках пачку белых карточек, отсчитывает каждой из нас по пять и указывает на круглую стеклянную емкость на краю стола.

– Положите внутрь, когда прочтете. Всё как в прошлом году. Одна карточка за три подростковых романа.

О, подростковые книги, полные чудес! Они очень быстро читаются и выведут меня на первое место.

– Угадайте, какие будут новшества в этом году? – заговорщицки произносит миссис Карнеги, наклонившись к нам. – Один наш волонтер наконец-то убедил засчитывать и графические романы. О, а вот и он! – восклицает она, глядя куда-то за меня.

Мои подруги оборачиваются, но я и так знаю, кто там. Даже слышу скрип белых кроссовок – таких белых, что они просто не могут не быть новыми. Тем не менее я оборачиваюсь, чтобы не показаться грубой.

– Привет, Ян, – говорит Кейти. Завидую тому, как ей удается держать легкий тон. – Не знала, что ты здесь волонтер. Не хочешь как-нибудь помочь нам упаковать… – Я пихаю ее локтем. – О-у-уй.

– Буду рад помочь, – отвечает он с искренней улыбкой. Не с самодовольной, какими обычно одаривает меня. – Я уже ухожу, а можно мне тоже парочку карточек?

Я втягиваю щеки. Ян Джун не просто вырвал себе пост президента французского клуба и общества синефилов, он еще и прочел больше книг, чем я, и в прошлогоднем конкурсе забрал главный приз: десять заветных пресейлов янгэдалт романов. Кошачья мята для букстаграмера.

Значит, война. Ну, или очень быстрое перелистывание страниц. В этом году победа должна быть за мной. Он не пройдет.

Миссис Карнеги не видит моих переживаний.

– Конечно, Ян. Сколько тебе? Уж точно не парочку?

– Начнем с десяти, – беззаботно отвечает он.

Я кричу внутри. ДЕСЯТЬ???

Смотрю на пять карточек в моей ладони.

– По-моему, кто-то уверен в себе, – говорит Блэр, поднимая идеальную бровь.

– Надо же не отставать от Кавьи, – говорит он, улыбаясь мне так, будто мы друзья. – В прошлом году результаты были очень близки. Да, она не дает мне спуску.

Затем, словно по команде, он заряжает в нас улыбкой № 8, той, с помощью которой он обычно сражает людей наповал. У меня дергается правый глаз. А они втроем улыбаются его притворной скромности, галантности и комплиментам в мою сторону.

Гадость.

Я в нетерпении стучу ногой, пока мы прощаемся, но Ян не отстает от меня. Он ловко встает рядом, так близко, что мы соприкасаемся руками.

Уверена, он это специально.

– Кстати, классная майка, – говорит он.

Я смотрю на футболку с мемом из мультика «Артур» и надписью «Есть читательский билет – оторвешься без проблем», заправленную в шорты с бахромой.

– Эм-м, хм. Спасибо.

Раздвижные двери открываются, и мы шагаем навстречу солнцу. Ян надевает свои авиаторы от Ray-Ban и поправляет их длинным изящным пальцем. А я уродски морщусь, как крот, который никогда света дневного не видел.

У входа припаркован красный «субару», перегородивший путь к контейнерам для сдачи книг и DVD. Блондинка из детской секции собирается сесть на переднее пассажирское сиденье, но замирает на секунду и выкрикивает:

– Пока, Ян!

Он машет ей, идя к ближайшей велосипедной парковке.

– Кори, увидимся!

Я с подозрением наблюдаю, как он расстегивает замок велика.

Кори с «К»? А он с ней довольно мил. Наверное, они сдружились, проработав вместе столько смен. Где-то я ее видела… Неужели на вчерашней вечеринке у Клавдии? И по какой-то причине Джун еще не рассказал ей, что там случилось.

По моему лицу медленно расплывается улыбка. Пусть Ян и знает мой секрет, но теперь и мне его тайна известна.

8
Как насчет бюстгальтера в виде ракушек?

Стоит нам сесть в машину, как мне приходит уведомление на телефон. – Что, Ян уже пишет о том, как соскучился? – гогочет Блэр.

Кейти тянется назад и щелкает ее по колену.

– Надо заскочить на южноазиатский рынок, – говорит она, перебивая возмущенные охи Блэр. – И что там с Вэл? Она сможет выпить с нами бабл-ти?

Я пристегиваюсь и достаю телефон.

– Сейчас напишу ей. Только проверю кое-что.

На экране возникает сообщение от Эми, дочки Поппи:

КАВЬЯ, ОНА УВОЛИЛАСЬ. ПРИЕЗЖАЙ СРОЧНО!

Сердце подпрыгивает к горлу. В Луна-Коув у подростков нет дефицита работы: на витринах недавно открывшейся йогуртерии висят плакатики «Нужен помощник», а в «Пещерах Луны», баре, который получил славу алкопритона в сухой закон, любят нанимать персонал помоложе, чтобы был движ.

Но самая лучшая работа у меня – быть принцессой в «Театре аниматоров Поппи». Два года назад я уверенно заявила себя на роль принцессы Белль из «Красавицы и Чудовища», однако Поппи поручила мне партию Жасмин, а затем Белоснежки.

И вот теперь девушка, которая всегда играла Красавицу (по закону, мы не можем называть ее Белль из-за авторских прав Диснея), видимо, решила уволиться.

Я показываю телефон девчонкам. Не могу сдержать улыбки.

– Уф… пора настала.

– Тогда не тормози! – командует Блэр. Не время для бабл-ти.

Здание выкрашено розовым, поверх окон с матовыми стеклами выведена золотая надпись: «Театр аниматоров Поппи». Над входом – бутафорские розовые башни: механическая Рапунцель появляется в окне каждый час. Но это еще не все причуды. Белые, фиолетовые и розовые петуньи спускаются из кашпо на гномов внизу, и их не семь, а гораздо больше.

Пекарня по соседству завершает работу – обеденный перерыв у офисных работников подходит к концу. Пахнет хлебом, но не противными дрожжами, а розмарином и патокой. К этому примешивается чуть приторный аромат булочек с голубикой, ставших вирусными в Сети.

– Во-первых, Кавья, – начинает Кейти, когда мы паркуемся; она вздергивает подбородок, ободряя меня. – Ты справишься.

Кейти совершенно уверена. Нет никаких сомнений в том, что я достигну всего, чего пожелаю. Вот в чем сила лучших друзей.

– Я справлюсь, – повторяю я мантру.

– И говори прямо, – подхватывает Блэр. – Я имею в виду, как тебе важно сыграть Белль.

– Красавицу, – поправляю я.

Она отмахивается.

– Дорогая, никто не сыграет красивую зубрилку лучше. – Блэр ждет, скажу ли я что-нибудь, но я молчу, и она добавляет: – И я видела твоих парней. Ты определенно не против чудовищ…

Кейти ахает и прерывает ее:

– Би! Не будь грубой!

Мой телефон пищит. Это снова Эми, и она велит мне поторопиться.

Я собираюсь открыть дверь, но Блэр наклоняется и хватает меня за плечо.

– Кавья, стой. – Она выставляет указательный палец, серебристые созвездия на черном лаке все еще безупречны. – Лунные девчонки, на счет «три».

Надеюсь, мы никогда не станем взрослыми, которым будет стыдно за этот наш обычай. Мы сцепляемся пальцами, я начинаю отсчет, подруги подхватывают, и на громкое «Три!» мы разъединяемся.

Внутри меня сразу обдувает кондиционером и «Шанель № 5».

Поппи подскакивает ко мне с двумя воздушными поцелуйчиками.

– Кавья! – Схватив за руки, она вываливает на меня поток французского, который я, наверное, пойму только после трехгодичного курса. – Эми сказала, что ты придешь.

Эми – фея Динь-Динь, то есть Принцесса фей, но это на полставки, а на полную она работает администратором, а еще ведет ленту театра в соцсетях. Она подмигивает мне из-за стойки, встряхнув облачком темных кудрей, и снова принимается за пачку фруктово-ягодных мармеладок.

Поппи ведет меня в свой кабинет, идеально отражающий ее натуру. В отличие от пастельных интерьеров театра, он выкрашен маково-красным цветом. На одной стене висят портреты актеров, всю другую занимает книжный шкаф, уставленный сказками в кожаных переплетах. У Поппи есть парочка редких изданий, которые она одалживала мне в том году.

Сажусь за стол.

– Газировку, воду будешь? – Поппи достает и то и другое из мини-холодильника и пододвигает мне.

Я беру воду, и она ставит баночку виноградной газировки обратно.

– Я знаю, что Рози уволилась, и думала… может быть…

– Ты хочешь играть Белль, – заканчивает за меня Поппи с хищной улыбкой. – Милая, все хотят играть Белль.

Я верчу бутылку, кручу туда-сюда крышечку.

– Я играю Белоснежку уже два года, и мне бы хотелось исполнить другую роль. Позвольте мне попробоваться.

– Кавья, поверь, дело не в пробах. – Она барабанит по столу наращенными ногтями и вздыхает. – Ты так хороша в образе Белоснежки. Девочки любят тебя. И помни, что твоя Принцесса пустыни покорила всех!

Принцесса пустыни… Большинство родителей не знают или не хотят знать, но ничто, кроме таджмахалоподобного дворца, не намекает, что действие происходит в Индии. Бесит, что для некоторых киношников вся Азия одинаковая.

У Поппи большая и многоликая труппа, она старается подбирать актеров «нужной» национальности, но в то же время дает «цветным» ребятам исполнять «белые» роли, то есть делает то, от чего отказываются ее конкуренты. Они убеждены, что так она теряет доход, однако в театре почти всегда полный зал.

– Но насчет Белль… – Я растягиваю губы в улыбке надежды.

– Зай, Белль – очень известный персонаж. На нее спрос круглый год, даже в будни. Я не хочу брать на эту роль человека на полставки. Мне нужна долгосрочная актриса. Старшеклассники поступают в колледжи или находят «нормальную» работу. – Поппи вздыхает. – А ты ведь идешь в последний класс? Скоро выпускные экзамены? Поступление в колледж?

Киваю, внутри комок, я понимаю, к чему она клонит.

– Ну, вот и всё, значит. Помнишь, ты еще в первый день сказала мне, что родители разрешают тебе работать только по выходным, а Рози работала полный день. И было время, когда она играла каждый вечер, – выделяет Поппи. – Ты сможешь работать так же?

Нет, не смогу. Мои родители на такое точно не согласятся.

– Кав, ты как? – Поппи смотрит на меня, в морщинки вокруг ее глаз закралось волнение.

Да, в ее словах есть смысл. Я не виню Поппи за то, что она мыслит в интересах театра. Но голова моя поникла. Это не важно, конечно, но Рози даже читать не любит. Ей не нравилась эта работа, и детей она не любит, и я знаю, что справлюсь с ее работой куда лучше.

Однажды я застукала Рози курящей на парковке. Она затушила сигарету подошвой и показала театру средний палец, сказав, что мультик дерьмовый, потому что Белль влюбилась в похитителя. Она права, так и есть, но все равно обидно за любимую сказку, пусть там не всё в порядке.

– Послушай, – говорит Поппи. – Я знаю, что ты ждала совсем другого, но я позвала тебя, чтобы предложить еще одну роль вдобавок к Белоснежке. В прошлом году ты подменила неявившуюся Принцессу-русалочку. Как насчет того, чтобы повторить?

Мне не очень-то импонирует предложение сыграть принцессу, которая лишилась голоса.

Поппи глядит в ежедневник.

– У нас наблюдается рост интереса к этой принцессе с ее принцем. Не такой, чтобы взять кого-то на полную ставку, но наша нынешняя русалка сейчас занята другими ролями, у нее полная загрузка. Мне нужна срочная замена, и ты идеально для этого подходишь.

Я не успеваю и слова вставить – Поппи продолжает говорить, как будто все больше влюбляясь в эту мысль.

– А когда начнется учебный год, ты решишь, сможешь ли оставить себе обе роли. По-моему, это предложение идеально тебе подходит.

У нас разные представления об идеале. Но мне очень нравится здесь работать, а Поппи одна из немногих взрослых, которые относятся ко мне хорошо, и причем настолько, что доверяет репетировать с новыми ребятами. С такой верой в меня я не посмею ей отказать.

– И тебе так идет рыжий парик! – добавляет она.

Я скромно улыбаюсь.

– Можете не уговаривать, я… я в деле.

Она загорается.

– Как насчет бюстгальтера в виде ракушек? Обещаю, там все прикрыто!

Все равно что бикини.

– Я не против.

Поппи радуется:

– О, и самое лучшее: мальчик, которого я взяла на роль Принца после кораблекрушения, учится в твоей школе!

Я моргаю. Немногие парни сочтут эту работу классной, ведь можно подработать спасателем или болтать об алкоголе за деньги в баре.

– Неужели?

Она кивает, указывая на мой портрет между фотографиями Эми и Самера на стене.

– Он сказал, что вы друзья, и я подумала, что ж, судьба.

Заинтригованная, клонюсь навстречу. Кажется, ей нравится держать интригу.

– И кто он?

Поппи выдвигает ящик стола и что-то ищет. Потом с негромким «Ха!» достает и открывает папку.

– Вот. – Она снимает скрепку и взмахивает фотографией перед моим лицом. – Узнаешь?

Я резко выдыхаю. Да еще бы.

Узнала бы и вверх ногами. И в двух сантиметрах от лица.

Этого не может быть. Мне перед ним надо звездить в лифчике из ракушек?

Хотела бы я взять свои слова назад.

Глаза начинает жечь – забыла поморгать.

– Поппи…

– Клянусь, он принц Эрик… о-о-ой, то есть Принц после кораблекрушения во плоти. Вы будете прелестно смотреться вместе, – воркует она, хлопнув в ладоши.

«Прелестно» – это не то слово, которое я бы использовала.

Хуже было бы только увидеть портрет Паркера.

– Он идеален для роли, – продолжает Поппи, не обращая внимания на шок, который наверняка читается на моем лице. – Вам с Яном Джуном будет весело вместе.

Ага. Весело. Конечно.

Если не прикончим друг друга.

9
Мой идеальный враг

Капли недопитого молочного бабл-ти с дыней-канталупой собираются и капают на стол. Отец Вэл не разрешил ей выйти пораньше, и ее эмодзи с жалобными глазками под моим сообщением разбивает сердце.

По субботам я обычно стараюсь разделаться с домашкой. Сегодня в списке осталось только одно: сделать «пакетик радости» для урока продвинутого английского. На первый взгляд, задание для малышей, но зато как весело: надо украсить крафтовый пакет, куда одноклассники накидают мотивирующие записки в последний день учебы.

Дневное солнце прорывается в комнату сквозь отворенное окно на втором этаже, частично скрытое кленом; клен этот заслоняет мне почти весь вид на дом Капуров через дорогу.

Гляжу на розовый стикер на мониторе моего мака: «Сделай график перерывов».

Я написала это пару лет назад, когда перешла в старшую школу. Стикер был зеленым, а обивка на стуле еще не порвалась от слишком долгого сидения с подогнутыми ногами. Свет настольной лампы, позвоночник, вытянутый в струнку, и вишневая конфетка подгоняли меня навстречу дедлайну, который я сама же себе и поставила.

Если нужно было напоминание, я снимала стикер и писала новый. Другой цвет, другая толщина маркера, другой шрифт. Иногда почти каллиграфия, но чаще всего мелко, округлым курсивом или печатными заглавными буквами, чтобы воспринимать послание самой себе всерьез.

Боже, я уже хочу на перерыв, хотя еще ничего не сделала! Вздыхаю и тянусь к одной из многочисленных кружек с маркерами, прохожусь по колпачкам большим пальцем. Знакомое движение не очень успокаивает, и я берусь за телефон.

Мой мозг превратился в яичницу, – пишу в чат лунных девчонок и кидаю им грустную фотку.

Хотела нарисовать, как Белль и Чудовище кружатся в вальсе, но… Не слишком пафосно прозвучит, что я больше не понимаю, кто я?

Кейти отвечает сразу:

Слишком. Ты – это не только книги и русые волосы.

Блэр присылает вслед сердечко и эмодзи с бицепсом.

Умом я понимаю, что диснеевский персонаж не определяет мою сущность. Но сердце так остро переживает потерю, что слезы на глазах выступают.

Ведь Белль – это я. А я – это Белль.

Я люблю и Рапунцель, и Эльзу, и Моану, но в детстве именно с Белль у меня выстроилась особая связь. В мультике у нее есть увлечения – настоящие увлечения, а не потому, что кто-то запер ее в башне и заставил читать, рисовать и печь, чтобы развлечь себя в заточении. Белль умеет творить.

Третьеклашкой я нисколько не сомневалась, что ей бы тоже прилетало за чтение на уроках. Белль говорит то, что думает, и не боится спорить с Гастоном и Чудовищем, когда это нужно. Благодаря ей мне казалось, что хотеть большего – это нормально, и я чуть меньше чувствовала себя белой вороной во всеобщем хоре о том, что я неисправимая бешарам.

– Кавья, ты в хлеву родилась? Возьми подставку.

Разворачиваюсь на стуле и вижу сестру, она стоит, прислонившись к косяку. Симран цокает языком и указывает на мой бабл-ти, вокруг которого скопилась лужица воды.

Роюсь среди творческих принадлежностей, суккулентов в красивых горшочках, кабелях для зарядки и наконец вытаскиваю купленный на Etsy бирдекель из эпоксидной смолы со спрессованными цветами. Он прятался под моим планшетом для графической иллюстрации. Если разбудить экран, на нем загорится мой последний проект – дизайн для библиотечных закладок этого года.

Ставлю стакан на подставку и демонстративно поднимаю бровь.

Довольна?

Симран входит с видом аукциониста, выискивающего и запоминающего, что изменилось за прошедшие годы. Раньше моя комната была комнатой принцессы: с розовыми стенами и кроватью с черным стеганым изголовьем, ковром из искусственной овечьей шкуры и трехъярусной люстрой из «Поттери барн», которая так дорого стоила, что мне пришлось клясться папе в том, что она мне никогда не надоест.

Люстра осталась, но свисает уже с угольно-черного потолка. Стены спокойного песочного оттенка, и одна, на которой окно, увешана яркими картинами моих любимых художников в тонких черных рамах, винтажными диснеевскими постерами и радугой из полароидов нашей лунной компашки. Вместо односпальной кровати теперь стоит большая, искусно застеленная приглушенно-розовыми простынями и покрывалами с оборками всевозможных оттенков бежевого и серого.

Помимо двух стеллажей «Билли» из «Икеи» книги лежат высокой стопкой в углу у шкафа, не давая дверце-гармошке полностью открыться. Сдернутые с вешалок сарафаны валяются на фиолетовом джайпурском пуфике, расшитом блестящими цветами. По туалетному столику раскиданы косметика и украшения на сегодня.

Сестра пристально разглядывает комнату и не замечает, что я наблюдаю за ней.

Сержусь на недовольство в ее взгляде.

– Ты что-то хотела?

Она поджимает губы.

– Хотела спросить, как ты. Когда вы тут были с подругами, ты вся была на нервах. – Ее взгляд падает на мой бабл-ти. – И чай ты обычно берешь другой, с миндальной ириской. Что-то произошло?

Нет, просто захотелось чего-то сладкого, чтобы перебить привкус мела во рту после разговора с Поппи. От приторности канталупы аж дурно, но я делаю долгий глоток, чтобы доказать: сестра знает меня далеко не так хорошо, как думает.

– Хотелось чего-то новенького. Это отличный вкус. Десять из десяти, рекомендую, Симми.

Симран вздирает бровь.

– В чем сыр-бор?

Сыр-бор. Звучит как то, что говорят шумным гиперактивным детям. Я хмурюсь, но рассказываю.

Не о поцелуе, конечно, и не о библиотечном конкурсе – уверена, ее бы это только насмешило, – а о том, что придется все лето изображать с Яном любовь, такую сильную, что одна пожертвовала ради этой любви своим голосом, а второй убил морскую колдунью.

У Симран подрагивают губы, она перестает сдерживаться и начинает хохотать. А я морщусь от стыда, что поделилась с ней. Я-то думала, она и вправду посочувствует мне и посоветует что-то по-сестрински. Поверить не могу, что снова повелась. У нее всегда на уме нечисто.

Разумеется, ей дико смешно оттого, что мне придется плечом к плечу работать именно с Яном. При таком полном, тотальном отсутствии сочувствия к моим бедам я иногда думаю, что Симран – моя злая, уродливая неродная сестра.

Но нет, я же видела свидетельства о рождении. Даже если у нас нет ничего общего, мы делим одну ДНК.

– Хочешь смеяться, Сим, вон из моей комнаты, – говорю я и делаю очередной мощный глоток приторного бабл-ти, затем беру маркер. Черный Sharpie скользит и крутится по крафтовому пакету, кончик острый, свежий, насыщенный чернилами.

Она морщит нос от химозного запаха.

– Да ладно, это же немного смешно…

Надеваю колпачок и смотрю на нее, ожидая извинений, но зря – могла бы и догадаться.

– Что, мозг выносить некому? А как же твой парень? – спрашиваю я колко, желая задеть.

Симран даже рассердиться в ответ не соизволила. Ушла с пресным лицом.

В животе узел, я возвращаюсь к своему рисунку книжного стеллажа с волнистыми краями. Секунду спустя из коридора доносится мамин испуганный возглас – наверное, они чуть не столкнулись. Слышен шум голосов, мама заходит, неся стопку свежего белья.

– Папа бхел готовит, – говорит она, кладя белье на мою кровать.

Я оживаю, услышав название любимого блюда.

– Спасибо, мам.

Ее подведенные каялом глаза скользят по раскиданным сарафанам, стопкам книг у стены и мелочам на столе. Затем она отвлекается на что-то за окном.

– И за кем шпионим? – интересуюсь я, подкатываясь к ней на стуле.

Она шикает, хотя нас и так никто не может услышать.

– Куши Капур только что подъехала к их дому на «мерседесе».

Я отодвигаюсь. Капуры меняют машины каждые два года.

– Ну, ничего необычного.

Мама щелкает языком.

– Она не заехала в гараж. Значит, хочет, чтобы все увидели. А зачем еще оставлять новенькое авто на въезде?

Ты даже не помнишь, что папа и мистер Капур вместе закончили универ, мысленно говорю я. У нас в доме стоит точно такое же фото в рамке, как и у них. У обоих парней улыбки до ушей, руки закинуты на плечи беременных жен. Наши мамы в академических шапочках мужей-выпускников делают вид, будто они лучшие подружки. Сложно представить, что они были так близки. Иногда история потерянной дружбы мамы и тети Куши напоминает мне о нас с Яном.

Мама вздыхает, отходит от окна, но остается в комнате. Она отчего-то колеблется, и по тому, как она теребит широкий рукав блузы, я сразу понимаю, что меня ждет что-то неловкое.

– Кавья, тетушка говорит, что ты не лайкаешь и не комментируешь ее фотографии. Она все еще ждет твоей подписки.

Вот оно что. Мамина тетя по бабушкиной линии профессионально создает людям проблемы искренним недоумением, почему тот-то не сделал того-то. Подсказки типа «вы можете их знать» плохи тем, что создают иллюзию, будто еще и я хочу их знать. Но я не хочу.

От разочарования мой голос становится громким.

– Ты меня и так уже заставила скачать ватсап, – защищаюсь я. – В сетях я подписана только на пару друзей и классных блогеров. И вообще-то я оставляла комментарии под ее фото несколько раз. Я не успеваю следить за всеми, кто что выложил. У нее завышенные ожидания ко мне.

У мамы дергается бровь, но уже поздно, меня не остановить.

– Поверить не могу, что никому и в голову не пришло подумать, хочет ли подросток, чтобы вся родня знала, чем он занимается, – разочарованно вздыхаю я, а затем добавляю: – Я имею право на личное пространство, мам.

От напряжения в челюсти больно зубам, я расслабляю мышцы и тут же получаю месть в виде излишней чувствительности. Моя бешарамность наносит ответный удар. Напоминает о себе.

– Кавья… – Мама становится похожа на каменную горгулью. – Они наша семья.

Я точно выслушаю целую лекцию, если не перестану пререкаться, но такой ответ мне не нравится. Наверное, мама тоже это понимает, потому что вздыхает и садится, кладя руку на стопку белья, чтобы та не распалась.

Очевидно, игнорировать или отклонять запрос на «дружбу» – это один из огромного множества запретов в правилах поведения хороших индийских детей.

Конечно, я и так знаю, что говорят тетушки за нашими спинами – за спинами первого и второго поколений американцев. Высокомерные. Ни рыба ни мясо. Строят из себя белых. АДЗС: американские дети, запутавшиеся в себе. Дурацкая унизительная фраза, ведь я ни в чем не запуталась.

Кейти однажды предложила создать второй, фейковый профиль в соцсети, но для меня это дело принципа – я не пойду на такое.

Раскачиваюсь на стуле взад-вперед, пока мама не кидает на меня колкий взгляд. Я знаю, что она на моей стороне, и ей хочется, чтобы у нас было больше общего: чтобы у нее тоже хватало дерзости отстаивать свои границы.

– Значит, не видать мне личного пространства? – сдаюсь я.

Мама встает и обнимает меня; от нее пахнет парфюмом с розой и сандалом. Она сжимает мое плечо и говорит:

– Я уважаю твое личное пространство. Не забудь прибрать одежду, чудо-юдо.

Чмокнув меня в лоб, она выходит, напомнив спуститься через пару минут на кухню. Дверь остается открытой, хотя я громко попросила ее закрыть.

Встаю со стула, развешиваю сарафаны в шкафу и принимаюсь за стопку свежего белья.

В животе урчит. Хочется просто заесть стресс миской папиного бхела. Я люблю добавлять к нему побольше кинзы, мяты и лимонного сока, чтобы было поострее, Симран ест всухомятку, как ореховую смесь, заедая кучей лепешек пури. А родители у нас сладкоежки и щедро льют в миску остатки тамариндового соуса.

Если я опережу сестру, смогу взять побольше прожаренных кругленьких пури.

Динь! Гляжу на экран, думая, что это кто-то из лунных девчонок.

Неизвестный номер.

В превью видно начало сообщения, и уже от этого у меня дергается глаз.

Не от лучших подруг, значит, от лучшего врага.

Неплохо смотришься, малышка-суши. Не терпится провести со мной все лето?

Вслед за насмешкой приходит кадр из «Маленькой Русалочки». Ян прифотошопил к Ариэль и Эрику наши лица. У нас обоих темные глаза и волосы, и смотримся мы странно хорошо вместе, но ему об этом знать не надо.

Бегаю пальцами по экрану.

Серьезно? Суши? Ты способен на большее.

Он кидает гифку с рыжей русалочкой, которая извивается на разделочной доске, а сверху на нее опускается нож.

Закатываю глаза.

Вау. Детский сад, штаны на лямках.

В ответ Ян посылает столько эмодзи в виде смеющихся котиков, что меня мутит. Что он вообще творит? Эмодзи – это для лучших друзей и лучших шуток, но не для врага, ведь у врага они не вызовут никаких чувств.

Видимо, я долго не отвечаю, и он пишет:

Кавья Джоши, признайся, лето без меня не лето.

Вот это высокомерие.

Наоборот, без твоего гигантского эго остальным будет больше кислорода.

Когда увидимся, специально задержу дыхание.

Ты так долго не выдержишь, слабак.

Ищу в каталоге эмодзи с высунутым языком, но вовремя понимаю, что он может увидеть в этом сексуальный подтекст, а не сарказм.

Ой, поздно, уже отправилось.

О, у меня отличный опыт. При виде лунных девчонок я забываю, как дышать!

Воу! Как подгадал. И давно ты эту хохму придумал?

В ответ приходит дюжина смеющихся до слез котиков. Он безнадежен.

Пальцы застыли над клавиатурой, жду следующего сообщения. Странно, мне почему-то весело. И хочется узнать, что он еще напишет. Но с каждой секундой без облачка с текстом в чате любопытство угасает: сначала с сотни ватт до шестидесяти, а затем и вовсе пропадает.

1 Young Adult (англ.) – произведения про подростков и для подростков. – Здесь и далее примеч. пер.

2 Герои сериала «Дневники вампира». Кэтрин – прабабка главной героини Елены, ее двойник и вампирша. Деймон – один из братьев-вампиров Сальваторе, которые формируют центральный любовный треугольник вместе с главной героиней сериала Еленой.

3 Бхел пури – индийская закуска, разновидность чаат (индийской уличной еды, служащей легким перекусом). Готовится из воздушного риса с овощами с пикантным тамариндовым соусом, обладает оригинальным вкусом и хрустящей текстурой.

4 Пури – лепешка из пресного теста, жаренная во фритюре.

5 Сев – ломтики хрустящей нутовой лапши, приправленные специями.

6 Бхакарвади – еще один вид закуски. Тесто раскатывается в лепешку, обильно посыпается пряностями, а затем скатывается в рулет, который нарезают поперек. Полученные «улиточки» обжаривают в масле.

7 Это слово несет в себе глубокое значение, объединяющее в себе все формы материнской заботы и отношения старшей женщины к младшей. Им можно назвать маму, бабушку, тетю, старшую сестру; самое главное – это эмоциональная привязанность и отношение покровительства между женщинами.

8 Prem (хинди) – любовь-привязанность, возвышенная любовь; amore (лат.) – любовь; ishq (хинди) – любовь-страсть.

9 В оригинале автор использует слово «деси», которое можно применить к людям, культурам и продуктам Индийского субконтинента и диаспоры.

10 Доктор Хайнц Фуфелшмертц, персонаж мультсериала «Финес и Ферб», владелец компании «Фуфелшмертц Пакость Инкорпорейтед».

11 Одна из версий Человека-паука. Майлз Моралес наполовину афроамериканского, наполовину латиноамериканского происхождения.

12 Серия фэнтези-видеоигр, выпущенных для консолей компанией Nintendo.

13 (произносится «гогоги») – корейский гриль.

14 Бробдингнег – вымышленная земля, населенная великанами, в сатирическом романе Джонатана Свифта НУОТ года «Путешествия Гулливера».

15 Какой ужас (фр.).

16 Песня эротического содержания американской исполнительницы хип-хоп.

17 Метапод – покемон-гусеница в стадии кокона из медиафраншизы «Покемон». Единственная защита, пока покемон не стал бабочкой, – отвердение оболочки.

18 Оттенок румян фирмы Glossier.

Продолжить чтение

Красавица Бешарам

1Им не обязательно меня любить

2Бедняжка легко бесится

3Злая королева

4Власть лунных девчонок

5Сучка, которая тебя бросила

6Кавья Джоши слишком требовательная

7Вероятно, все могло быть по-другому

8Как насчет бюстгальтера в виде ракушек?

9Мой идеальный враг