Долговая палочка

Глава первая

4 апреля 1978 года

Кэтрин очнулась в темноте и хаосе. Ее швыряло из стороны в сторону, трясло и переворачивало; что-то острое вонзилось в бок. Оказавшись в эпицентре взрыва, она не могла понять, где кончалась она и начинался мир. В этом сумбурном небытии «до» и «после» не существовало, остались лишь шум и боль. Она не знала, сколько все продолжалось.

Пока…

Первый судорожный вздох. Второй. Еле-еле она продралась сквозь густую тьму. Что за звук? Вода? Ветер? Наверное, вода, да – вода. Вода хлещет из кранов в продолговатую белую ванну в их ванной комнате на верхнем этаже дома на Хорнтон-стрит. Но этот звук намного громче, как будто она подставила ухо прямо к крану или несколько ванн наполняли одновременно. За ревом воды – наверное, это все-таки была вода, – слышались также стоны и поскрипывание металла, как будто поезд приближался к станции. Наверное, она уснула в метро по пути домой; в субботу они с мамой ходили по магазинам. «Поезд сошел с рельсов, – спокойно подумалось ей. – Я в метро, вот почему так темно – авария. А может, террористы подложили бомбу?» Она как-то слышала, родители говорили про взрывы в городе. Погибли люди. «Это ирландцы, они вечно все взрывают», – сказала мама, а Кэтрин тогда не поняла, почему ирландцы? У мамы был тревожный голос. Папа сказал, что такое нельзя обсуждать при детях.

– Кэтрин.

Кто-то звал ее по имени, голос слышался издалека.

– Кэтрин. Проснись.

Она открыла глаза. И снова закрыла. Потом опять попыталась открыть. Глаза были как кукольные, они открывались, только когда кукле поднимали голову. Откуда-то проникал молочно-белый холодный свет. Что-то сдавливало грудь. Было больно дышать, с каждым вздохом боль пронзала грудную клетку, и красные сполохи вспыхивали перед глазами, даже когда глаза были закрыты. Шея тоже болела, когда она поворачивала голову. Все кругом заволокли маслянистые тени; напирали смутные фигуры, смотреть на них было невыносимо. Она точно понимала лишь одно: она находится в тесном замкнутом пространстве.

Вдруг закружилась голова; содержимое желудка запросилось наружу. Рот открылся сам по себе, и рвота хлынула на грудь и живот. Запахло кислотой. Ей стало стыдно: что скажет папа?

– Кэтрин.

Она узнала голос Мориса. Вытянула руку.

– Не надо! Больно.

Она нащупала что-то мягкое.

– Прекрати!

Теперь она видела лицо брата, хотя тело по-прежнему окутывала тьма. Морис был не далеко, как ей сначала показалось, а очень близко. И Томми. Тот тоже был рядом, смотрел на нее и моргал.

– Мы разбились, – всхлипывая, произнес Морис.

– Что?

– Разбились на машине, – громче повторил он. – У меня нога болит.

– Что случилось?

– Авария.

– А машина? Что с машиной?

– Ты не слушаешь! Тебе надо проснуться.

Кэтрин отчего-то разозлилась. Почему Морис говорит с ней таким тоном? Почему он все время задирает нос? А сейчас к тому же он говорит слишком тихо; из-за шума воды слов не разобрать.

– Значит, авария, – медленно повторила она, пытаясь свыкнуться с новой реальностью.

– Да, пока мы спали. Тут везде вода. Помоги. Нога застряла.

Вдруг она все поняла. Они разбились ночью и все еще находятся внутри, в автомобиле, на заднем сиденье. Все втроем.

– Мама, – позвала она и добавила громче: – Папа!

Кэтрин попыталась подвинуться и заглянуть за высокие подголовники передних сидений, но, когда пошевелилась, в груди резко заболело, а перед глазами полыхнула вспышка. Она задержала дыхание и откинулась назад. С ее места виднелась лишь часть ветрового стекла.

Его покрывали сотни трещин, оно стало молочно-белым. Снаружи сквозь стекло просачивался белый свет.

– Папа!

– Не ори, – сердито шикнул на нее Морис. – Он не проснется. Никто не поможет мне, кроме тебя.

– Я ничего не вижу.

Она учуяла запах экскрементов, смешанный с рвотой. Почувствовала вкус крови во рту.

– Вода холодная. – Морис закашлялся.

Кэтрин испугалась. О чем он говорит? Откуда вода? Они же в машине. Она вспомнила, что они ехали под сильным дождем. Может, дождь просочился сквозь крышу?

– Хватит закрывать глаза. Ты должна очнуться! Посмотри на меня. Посмотри вниз!

Вниз? Теперь она поняла. Морис сидел не рядом. Они с Томми были внизу. А она – наверху. Она слепо ощупала себя. Ремень был на месте; она по-прежнему сидела пристегнутой. Ремень ее держал, вот почему она не упала вниз. Значит… значит, машина лежит на боку.

– Папа!

– Хватит!

Морис пошевелился и вскрикнул.

– В чем дело?

Он захныкал.

– Морис? Мо?

– Нога застряла. Надо выбираться. Вода очень холодная, и мы, кажется, погружаемся.

Кэтрин вгляделась в тени, которые были повсюду, кроме головы и плеч брата, и вдруг поняла, что это и правда вода. Вода проникла в машину. Мимо проплыла наполовину полная детская бутылочка с молоком. Она различила очертания промокшей подушки, одеяла, разбухшую от влаги книгу. «Пятеро идут в поход». Она одолжила ее у одной семьи в Веллингтоне, с которой познакомились в первый вечер после приезда.

Река. Это не вода из-под крана шумит, это река. Машина упала в реку.

Кэтрин нащупала замок ремня безопасности. Тот щелкнул и расстегнулся. Она соскользнула с сиденья, и ремень оказался под подбородком. Повернула голову, и ремень больно царапнул по уху. Ногами вперед Кэтрин съехала к дверце, которая теперь находилась внизу и заменяла пол. Ноги погрузились в ледяную воду; она судорожно вдохнула. Вода доходила до колен.

– Слезь с меня! – Морис пытался ее отпихнуть.

В нее уперлись локти и плечи Томми, и тот простонал – впервые за все время подал голос.

– Томми! Ты ранен?

Томми молчал. Он стоял и почти не промок.

– Все будет хорошо, – маминым голосом проговорила Кэтрин. – Морис, постарайся освободить ногу.

– Говорю же, не могу. Она застряла.

Кэтрин сунула руку под воду и попыталась нащупать ногу брата. Ей пришлось погрузить руку в воду по плечо – только тогда она нащупала его ботинок. Пальцы быстро онемели.

– Не надо! – закричал он ей прямо в ухо.

– Я должна пощупать.

– Больно!

Она попыталась не обращать на него внимания. Вот ботинок Мориса, а это, кажется, металлическая часть сиденья, механизм, с помощью которого сиденье скользит вперед-назад. Она попыталась понять, где именно застряла нога.

– Надо развязать шнурки.

– Осторожно.

Кэтрин провозилась долго. Наконец развязала шнурок и потянула ногу. Нога освободилась, а Морис снова закричал и ударил ее ладонью по лицу.

– Ты что! – воскликнула она.

Она вытащила его из воды; Морис замерз и промок насквозь. Теперь он стоял на одной ноге.

Все трое сбились в кучку, дрожа от холода в тесной машине, лежавшей на боку.

Теперь Кэтрин видела отца. Его темная фигура упала на руль, лицо было повернуто туда, где должна была сидеть мать, но ее там почему-то не было.

Наверное, ей удалось спастись. Выбралась и пошла за помощью. И Эмму взяла с собой.

– Папа, – сказала Кэтрин, потянулась между сиденьями и дернула отца за рубашку. Тот не шевелился.

Все хорошо, в кино всегда так бывает. Люди ударяются головой и ненадолго теряют сознание.

Скоро отец застонет, сядет, встряхнет головой. Голова у него разболится, на лбу вскочит шишка размером с яйцо, потому что он ударился о руль. Шишку надо будет забинтовать, но сперва он поможет им выбраться из машины. Потом они найдут маму и Эмму, а после папа отправится за помощью.

– Хватит, – сказал Морис. – Надо выбираться отсюда. Надо открыть эту дверь.

Кэтрин потянулась, схватилась за ручку и со всей силы толкнула дверь от себя. Та заскрипела и поддалась на несколько дюймов.

– Помоги.

Вместе они толкнули дверь, и та с металлическим лязгом распахнулась. Морис и Кэтрин вытянули руки над головой, думая, что дверь сейчас упадет обратно, но та так и осталась открытой. По щекам забарабанил дождь.

Кэтрин выбралась первой. И лишь когда вскарабкалась на дверь, поняла, что потеряла очки. Она носила их с детского сада; впрочем, в темноте под дождем от них было мало толку.

Одна фара еще светилась и не ушла под воду – единственный источник света в темноте. Волна с белым гребнем разбилась о крышу машины, прижатой к большому камню. Кругом бушевала пенная река. Рев шумящей воды и в машине был громким, а теперь оглушал. К нему примешивался перестук гальки, которая катилась по речному дну, гонимая течением. Кэтрин крепче схватилась за металлическую дверцу. Упадет – и ее смоет мгновенно, даже вскрикнуть не успеет. Она повернула голову, посмотрела назад. Там была лишь темнота, идти в ту сторону не было смысла. Напротив нее из воды торчал камень, в который уперлась машина. За ним просматривались смутные силуэты – кажется, деревьев.

Она посмотрела вниз, на лица братьев.

– Тут большой камень. Мы можем на него залезть.

– А дорогу видно? – спросил Морис.

– Нет.

– Где-то рядом должна быть дорога.

Кэтрин протянула руку.

– Дай одеяло.

Морис в кои-то веки не стал ей перечить. Одеяло промокло: она еле его подняла. Отжала, прижимая к дверце машины, но под дождем шерстяная ткань мгновенно пропиталась водой.

Вытащить Томми оказалось нелегко. Он, кажется, не понимал, чего от него хотят. Наконец он вылез, сел рядом с ней на дверцу и уставился в одну точку.

Еще сложнее оказалось с Морисом. Тот дышал резко и судорожно, втягивая воздух всякий раз, когда шевелил пострадавшей ногой. Дважды вскрикивал и падал. Наконец и он залез наверх. Она указала в темноту.

– Вот. Видишь?

– Что?

– Можно вскарабкаться на те камни. Пойдем.

Перелезть с машины на камень оказалось не сложнее, чем выйти из вагона метро на платформу. Морис обнимал Кэтрин за плечо. Томми слепо шел за ними, как щенок, которого достали из мешка.

Перебираясь с камня на камень, дети наконец добрались до берега. Их била неуправляемая дрожь; мокрая одежда прилипла к телу. Они стояли и смотрели на горящую фару автомобиля. Намокшие волосы облепили лица. Руки безвольно свисали вдоль тел, с кончиков пальцев на каменистую почву стекала вода.

– Отец скоро проснется, – тихо проговорила Кэтрин. – Он сам выберется. И мама тоже, – добавила она, вдруг ощутив себя виноватой, что забыла про маму, пусть даже на несколько секунд. Морис промолчал. Заморгал, смахивая капли с ресниц.

Кэтрин знала, что фары питались от аккумулятора. Если случайно открыть дверцу – однажды мама так сделала, – маленькая лампочка в машине останется гореть, и даже этого хватит, чтобы «аккумуляторы сдохли». В начале поездки отец об этом предупреждал. Рано или поздно аккумулятор сядет; наступит полная темнота. Она оглянулась. За спиной лишь косой дождь и темные силуэты деревьев.

– Надо укрыться от дождя, – сказала она.

Морис ничего не ответил. Он осел на землю и уткнулся в грудь подбородком.

– Морис.

Он поднял голову. Глаза сверкнули в полумраке.

– Что?

– Надо найти укрытие, иначе нам конец.

Глава вторая

14 ноября 2010 года

Сюзанна с двумя внуками стояла на пороге своего лондонского дома и смотрела, как автомобиль сына подъезжает к дому под дождем. Над крышами домов на противоположной стороне улицы возвышался купол Имперского военного музея. Тим ушел за машиной, мальчики остались с ней. Теперь он парковался вторым рядом; в сгущающихся сумерках мигали оранжевые аварийные огни. В доме зазвонил телефон.

Пусть сработает автоответчик, подумала она.

Тим привозил мальчиков из Брайтона два раза в месяц по воскресеньям. Сюзанна всегда ждала этих дней. Иногда они шли в итальянский ресторан через дорогу или в греческий – тот нравился ей меньше, но сын его любил. Когда ей хотелось что-то приготовить – а это случалось через раз, – она готовила обычно жаркое из ягненка. Бывало, мать мальчиков, Астрид, тоже приезжала, но чаще Тим был один. Сюзанна не обижалась на отсутствие Астрид: сноха много работала, в выходные ей наверняка хотелось побыть одной.

Сегодня дождь то переставал, то усиливался, и они никуда не пошли. После обеда Сюзанна оторвала детей от айпадов и усадила всех играть в настольную игру.

– Пока, бабушка, – сказал Джордж. – Спасибо, что позвала в гости.

Милый Джордж, всегда сама вежливость.

– Не за что, дорогой. Я всегда вам рада.

– Пока, – сказал Дэнни и торопливо ее обнял.

Они перепрыгнули через затопленный водосток между припаркованными машинами. Дэнни сел на переднее сиденье, тут же достал телефон и начал его проверять. Джордж уселся назад. Он взглянул на нее через открытую дверь и улыбнулся; белые зубы блеснули на темном лице.

Тим опустил стекло и потянулся через Дэнни.

– Пока, мам, – крикнул он. – Через две недели опять приедем. Я позвоню.

Машина уехала, а Сюзанна услышала высокую одиночную ноту – сигнал автоответчика. Тихий женский голос наговаривал сообщение.

Несмотря на дождь, она вышла на тротуар и помахала им вслед. Это был их с мальчиками ритуал с самого детства, хотя теперь только Джордж в нем участвовал. Он обернулся и замахал рукой. Сюзанна замахала сильнее. Джордж удвоил усилия, и его рука замелькала так быстро, что превратилась в пятно. Автомобиль удалялся, Джорджа стало не видно. В конце улицы включились тормозные огни, и машина свернула налево. Они уехали.

Она еще немного постояла, испытывая меланхолию, которая всегда накатывала, когда дети уезжали. Дэнни и Джордж были биологическими братьями; Тим и Астрид усыновили их в приюте в Эфиопии. Никто не знал, как и где умерли их родители. Не осталось никаких записей. У родственников не было средств, чтобы взять детей к себе, – так сказали Тиму. Тогда Сюзанна сомневалась насчет усыновления; сомневалась – даже не то слово, она испытывала первобытный страх, но, естественно, ничего не сказала. Очевидно, дети были травмированы из-за пережитых в детстве событий, но что именно это были за события, никто сказать не мог. А межрасовое усыновление? Возникнет много вопросов: и у окружающих, и у самих ребят. Вся эта затея безнадежно усложнит им жизнь, только и всего.

Сюзанна впервые увидела ребят в Гэтвике, когда те только сошли с самолета. Дэнни тогда едва исполнилось два, он недавно научился ходить. Джордж был еще младенцем. Они оказались намного чернее, чем она думала. Как бы ужасно это ни звучало, их вид еще долго приводил ее в смятение. При встрече она вздрагивала всякий раз. Ей постоянно хотелось к ним прикоснуться, тайком погладить их руки и ноги, когда они спали или сидели рядом, пока она читала им сказки о заботливых кроликах и добросовестных поездах. Она нежно проводила пальцем по их мягким животам и щекам, нащупывала под кожей тонкие косточки. Больше всего ее удивляли стопы. Она зажимала их в ладони и поглаживала в том месте, где заканчивалась розовая кожа подошв, будто хотела нащупать конкретное место, стык, где начиналась чернота.

С тех пор прошло двенадцать лет. Дети полностью адаптировались. Они определенно не были заложниками детской травмы. Сюзанна напрасно боялась. Бывало, она по-прежнему вздрагивала, когда видела их черную кожу, но это случалось реже. Например, недавно в доме Тима, когда Дэнни вышел в коридор из душа в одном только полотенце, обернутом вокруг узких бедер. Или в школе, когда Джордж позвал ее на презентацию своего проекта в конце семестра. Он нервничал, стоя перед классом со своим макетом вулкана; на нем была белая школьная рубашка, и он стоял на фоне белой маркерной доски. Или прошлым летом в открытом бассейне, когда Дэнни замер на высоком трамплине и готовился прыгнуть. Снизу ее внук казался черной дырой с красивыми очертаниями, которую кто-то вырезал в голубой стали неба.

Сюзанна вошла в дом, заперла дверь на замок и направилась на кухню. Тим звонил ей несколько раз в неделю, но не стоило рассчитывать, что мальчики позвонят до следующей встречи. О бабушках вспоминают, только когда пора ехать в гости. Щелкнув выключателем на чайнике, она достала из шкафа любимую кружку и нажала красную лампочку на автоответчике.

«Здравствуйте. Возможно, я не туда попала. Я пытаюсь найти одного человека: Сюзанну Барнетт. Девичья фамилия – Сюзанна Тейлор. У нее была сестра, Джулия Элизабет Чемберлен. Меня зовут Виктория Холл. Я – атташе Верховной комиссии Новой Зеландии в Лондоне. Не хочется беспокоить вас в выходные, но это срочно. Перезвоните, пожалуйста, я буду вам очень признательна». Голос отчетливо и внятно зачитал номер телефона.

Кружка ударилась о край кухонного стола, разбилась, упала на выложенный плиткой пол и разлетелась на еще более мелкие кусочки. Сюзанна не стала подбирать осколки, а так и осталась стоять среди них. Иногда тянулась к автоответчику и заново прослушивала сообщение. Она сама бы не смогла сказать, сколько раз это сделала. Наконец она запомнила все, что было сказано, и даже уловила то, что осталось между строк.

Виктория Холл говорила с акцентом ученицы дорогой новозеландской частной школы. Также вероятно, что она некоторое время прожила в Англии и адаптировалась. Лишь изредка она укорачивала гласные, как в первом слоге слова «Зеландия», и только это указывало на ее иностранное происхождение. Помимо этого, по голосу о Виктории Холл мало что можно было понять, кроме того, что она была молода, компетентна и, кажется, хорошо выполняла свою работу.

Сюзанна не стала перезванивать сразу. Следующие два часа она прибиралась дома. Осколки разбитой чашки задребезжали, когда она пересыпала их из совка в мусорное ведро. Она убрала настольную игру в коробку и поставила коробку на шкаф. Прошлась по комнатам, высматривая все, что лежало не на своем месте, пока на улице не стемнело. Тогда она не стала включать свет, а продолжила убираться в проникавшем в окно свете уличных фонарей.

Наконец дел больше не осталось. Сюзанна вернулась на кухню и набрала номер по памяти. После пяти гудков ответил мужчина:

– Джефф слушает.

– Мне нужно поговорить с Викторией Холл. Она звонила, оставила сообщение.

– Сейчас позову.

На заднем плане послышался женский голос.

– Нет, это Вик, – бросил мужчина.

Сквозь стекло в двери Сюзанна смотрела в темноту, где росла вишня, почти невидимая в сумрачных тенях.

– Виктория Холл. Слушаю.

– Здравствуйте. Меня зовут Сюзанна Тейлор. Вы мне звонили.

– Ах да. Спасибо, что перезвонили. Возможно, я ошиблась и мне нужны не вы. Как я сказала, я ищу сестру Джулии Чемберлен. Это вы?

Сюзанне хотелось сказать: Нет, простите, впервые слышу о какой-то Джулии. Повторите имя? Нет не знаю такой. Она бы попрощалась и повесила трубку, а потом долго нажимала бы на мигающую кнопку телефона, пока та не перестанет мигать. На этом все бы кончилось.

– Да, я ее сестра.

– Хорошо. Я рада. У нас были ваши данные, но они устарели.

– После развода я опять взяла девичью фамилию. Несколько раз переезжала. По какому вы вопросу?

– Простите, не хочу показаться невежливой, но дело деликатное. Я должна убедиться, что вы – та, за кого себя выдаете. Задам вам несколько вопросов, не возражаете?

– Конечно.

Сюзанна с легкостью подтвердила свою личность. Было странно перечислять имена племянников и племянниц. Она поняла, что давно не произносила имена вслух, хотя часто о них вспоминала.

– Теперь можно узнать, в чем дело?

– Боюсь, новости неутешительные. Примерно неделю назад аспирант из Новой Зеландии, изучавший птичью колонию на Западном побережье, обнаружил человеческие останки. Их опознали, и, к сожалению, выяснилось, что они принадлежали вашему племяннику Морису Чемберлену.

– Как? Что? Не поняла… Как опознали?

– По зубной карте. В полиции хранились их зубные карты после того, как на всю семью завели дело о пропаже без вести. Сомнений быть не может, это ваш племянник. С ним нашли часы с гравировкой, они принадлежали его отцу. На крышке выгравировано «Джон Чемберлен». Вы слушаете?

– Да.

– Очень жаль сообщать вам такие новости.

– Нет, не извиняйтесь. Поразительно. Прошло тридцать два года.

– Да, представляю.

– Я уже не надеялась.

– Понимаю.

– А другие кости нашли? Остальных членов семьи.

– Нет. Полицейские все прочесали. Больше не нашли ничего.

Больше Виктория Холл ничего не знала; она лишь добавила, что останки обнаружили под скалой вблизи побережья Тасманова моря.

Уильям был прав.

– Значит, машина разбилась и упала в океан.

– Вообще-то полиция другого мнения. Я говорила со старшим сержантом; в том месте нет дорог. Он предположил, что ваш племянник шел по краю скалы и упал.

– Шел за помощью?

– Простите, я не знаю.

– Да, конечно. Я просто рассуждаю вслух.

– Отчет коронера все прояснит, но понадобится время.

– А где его нашли?

– Минутку. – Она зашуршала документами. – Место вдали от цивилизации. Вот. Брюс-Бэй, ближайший населенный пункт в десяти километрах к югу.

– Я знаю Брюс-Бэй.

– Правда? – в голосе Виктории звучало сомнение; она думала, что Сюзанна ошиблась.

– Я много раз бывала на побережье Новой Зеландии. И в Брюс-Бэй в том числе, снимала там домик.

– Ясно. Значит, вы знаете больше, чем я, я даже никогда не слышала об этом месте.

– Кто его нашел?

– Не знаю, как его зовут, но если хотите, могу выяснить. Студент. Изучал колонию чаек.

Виктория Холл объяснила, что будет дальше. Новозеландский коронер должен провести расследование, издать отчет – нет, она не знает, сколько это займет. Да, разумеется, Сюзанна первой получит копию.

Сюзанна села за стол в гостиной и открыла папку на экране. Она хранила сканы всех документов и фотографий. Впрочем, Чемберлены фотографировались редко. У них было всего около десяти снимков, и то в основном школьные портреты детей; впрочем, имелось несколько удачных фотографий Мориса и Кэтрин, сделанных, когда они не видели.

Вот он, Морис. Последняя школьная фотография из школы Сент-Майклз, совсем старая, конца 1977 года. Через несколько месяцев семья уедет в Новую Зеландию. Морис сидел третьим справа в среднем ряду – мальчик с отчаянно серьезным лицом. Сюзанна попыталась вспомнить его в другой обстановке – за рождественским ужином или во время общего семейного отпуска в Эссексе. Столько времени прошло. Остались лишь воспоминания о воспоминаниях, эпизоды, о которых она думала столько раз, что никакую новую информацию выжать из них было просто невозможно.

В другой папке хранились сканы газетных заметок. Одно время об исчезновении Чемберленов трубили все газеты. В Великобритании шумиха быстро сошла на нет, но в Новой Зеландии об этой истории еще долго писали. Почти все заметки сопровождались одной и той же семейной фотографией – Сюзанне она никогда не нравилась. На ней Чемберлены позировали в фотостудии; лица у всех были стеклянные, застывшие, как у фигур в музее мадам Тюссо. Снимок сделали за три года до исчезновения. Дети тогда были совсем маленькие: Морису одиннадцать, Кэтрин девять, Томми – всего четыре. Эмма еще не родилась.

Почти в полночь она наконец выключила компьютер. Слишком быстро встала из-за стола, и у нее закружилась голова, пришлось ухватиться за стол для опоры. Снова закрыв глаза, она увидела перед собой лицо серьезного мальчика в среднем ряду. Тот уже не сидел, зажатый между одноклассниками с двух сторон, а стоял на краю высокого утеса. Сзади росли деревья. Мягкая земля на краю обрыва закрошилась под ногами; она представила, как он упал – внезапно, не успев понять, что случилось, и беспомощно размахивал руками в туманном воздухе.

Она открыла глаза, не досмотрев, как он ударился о скалы. Бедный Морис, что с тобой стало? Не включая свет, Сюзанна пошла спать.

Глава третья

4 апреля 1978 года

Морис и Томми сели под дерево всего в нескольких шагах от реки и завернулись в мокрое одеяло. Автомобильная фара почти погасла. Река грохотала, как проходящий поезд.

Из темноты вышла Кэтрин:

– Пойдемте со мной.

Морис медленно поднял голову. В отсутствие сестры – а он даже не мог сказать, долго ли та пропадала, – он ушел в себя. Дождь, холод и даже боль в лодыжке, вгрызавшаяся в ногу подобно живому существу, – все отдалилось, и ему стало легче.

– Что тебе нужно? Сядь.

– Пойдемте.

– Оставь меня.

Кэтрин вечно суетится. Провести ночь под этим деревом – не такая уж плохая идея. Совсем неплохая. Корень больше не врезается ему в бок. Томми перестал издавать эти противные звуки. Морис даже согрелся:

ночь была почти теплая. Отец сказал бы: «Приятный вечерок». Он закрыл глаза.

– Вставай, Мо!

Он вздернул подбородок. Почему Кэтрин кричит? Теперь она тянет его за руку. Даже одеяло сдернула, совсем обнаглела. Перекатившись набок, он свернулся калачиком. Сама пусть идет. Какая разница. Он лучше здесь поспит, пусть она оставит его в покое.

– Пойдем, Мо. Пожалуйста. Я нашла сухое место.

– Не трогай меня. Я в порядке.

– Нет, вы должны пойти со мной!

Сестра продолжала тянуть его за руку. Ничего не оставалось, кроме как неохотно подняться на колени.

– Вот, держи, – сказала Кэтрин.

– Что это?

– Будешь на нее опираться.

Двигаясь как во сне, он взял предмет, который она ему протянула. Это была сломанная ветка с рогатиной на конце. Морис растерянно уставился на нее.

– Вот так, – Кэтрин показала, как подпереть рогатиной подмышку.

Он оперся на ветку и убедился, что та выдерживает его вес. Кэтрин помогла Томми встать. Морис пошел за сестрой, спотыкаясь и еле держась на ногах на каменистой почве. Слабый свет фары остался позади. Падая, он всякий раз норовил свернуться калачиком и заснуть. Кэтрин поднимала его и тащила дальше за собой. Даже ущипнула пару раз. Будь рядом отец, ей бы досталось. Морис все ему потом расскажет.

– Мы здесь. Пришли.

Морис не понимал, о чем речь. Они стояли у края уступа на границе света и тьмы. Длинный участок гравия вперемешку с почвой и корнями поднимался вверх на восемь футов, отделяя реку от леса. Вверху росли деревья. Прямо перед ними было повалившееся большое дерево; упало поверх другого, и корни задрались вверх.

– Сюда, – сказала Кэтрин и указала на хитросплетение корней.

– Куда?

– Смотри.

Она шагнула вперед и исчезла в темноте.

Морис растерянно моргнул и подошел ближе, опираясь на самодельный посох. И увидел что-то вроде пещеры между корней.

Оттуда вышла Кэтрин.

– Иди сначала ты.

Опираясь на посох, он переступил через небольшой ров с бегущей водой и нырнул под корни. Внезапно дождь перестал барабанить по затылку; проход сузился, и он вынужден был опуститься на колени. В тесном пространстве палка была уже не нужна, и он оставил ее позади. Ползти на четвереньках из-за ноги было очень больно – попробовал и больше уже не пытался; лег на живот, перевернулся на здоровый бок и стал подтягиваться на руках. В глаза лезли тонкие корни, а может, паутина, но ему было все равно: он слишком устал и вымотался.

Нащупав впереди стену из сухой земли вперемешку с мелкими камушками, он неуверенно сел. Потолок был высоким, можно выпрямиться и прислониться к стене. За спиной зашуршали сухие листья. Оттого, что он полз и подтягивался, сильно заболела нога.

– Морис?

Голос Кэтрин раздался прямо над ухом.

– Дальше прохода нет, – ответил он.

Кто-то закряхтел в темноте. Его коснулась рука, холодная, как кусок сырого мяса, и он ее схватил. Догадался, что это Томми. От брата пахло кислятиной.

– Эй, осторожно, нога! – Кто-то из них сильно его толкнул.

– Прости.

Кэтрин накрыла его одеялом. Он потянул за край, пытаясь забрать себе часть одеяла, которая по праву ему принадлежала.

Без одеяла дети умерли бы хоть на открытом воздухе, хоть в готовой могиле среди корней, которую Кэтрин им нашла. Перед тем как забраться в нору, она еще раз как можно тщательнее отжала одеяло и теперь укутала им плечи и спины братьев. В машине, к недовольству отца, они с Морисом ссорились за каждый дюйм свободного пространства. Теперь же она радовалась, что братья прижимались к ней и делились теплом своих тел. Они сидели так близко друг к другу, что когда один вздрагивал, дрожь тут же передавалась другому. Их окутал запах земли и мокрой шерсти. Снова запахло экскрементами, и Кэтрин догадалась, что Томми наделал в штаны. Морис иногда стонал и кряхтел от боли. Он часто ворочался, прерывисто и поверхностно дышал и перекатывался с бока на бок, утягивая за собой одеяло и ничуть не думая о других.

Томми с момента аварии не произнес ни слова.

– Томми?

Он молчал.

– Морис?

Тот тоже не ответил.

– Утром придет помощь, нас найдут, – сказала она, успокаивая братьев и саму себя. – Все будет хорошо.

За пределами укрытия у автомобиля наконец разрядился аккумулятор. Следом усилился дождь; начался настоящий ливень. Потоки воды обрушивались на верхние листья деревьев; широкие листья внизу подрагивали от попадавших на них капель, зазубренные края папоротников трепетали, растения в самом низу едва подергивались от воды, которая наконец уходила в землю, пропитывая мох и суглинок. Струи дождя стекали по отвесной скале. Дождь барабанил по полноводной реке, камням и искореженному металлу.

Поначалу Кэтрин решила, что огни ей привиделись. Мерцающие булавочные головки в темноте, тусклые, почти голубоватые, сгрудились у земли и корней у самого входа в пещеру. Они были близко, и она могла их различить, но мерцали так тускло, что не освещали ничего вокруг.

– Морис?

Он тут же ответил:

– Что?

По одному его слову она догадалась, что ему очень больно.

– Там огоньки. Видишь?

– Да.

Он добавил еще одно слово.

– Что?

– Светлячки, – повторил он.

Прежде Кэтрин видела светлячков лишь один раз – над полем на юге Франции, в окрестностях Ниццы, куда папа возил их в отпуск.

– Они не шевелятся, – сказала она.

– Спят, – ответил Морис. – Из-за дождя.

– Может, они тут другие. Может, это и не светлячки.

Морис пошевелился. С потолка и стен пещеры посыпались камушки. Огоньки погасли.

– Зачем ты это сделал?

– Это светлячки.

Кэтрин долго лежала и смотрела в темноту. Лежать на земле было неудобно, стоило вздохнуть слишком глубоко, болели ребра. Она обрадовалась, когда светлячки снова зажглись: первый горел так тускло, что она сперва решила, что ей показалось, но потом загорелся другой, будто в подтверждение. Третий пошевелился и оставил за собой светящийся след. Постепенно они все загорелись по очереди. Морису она ничего не сказала. Еще отпугнет их своими дурацкими камушками, мальчишка, что с него взять. Она еще немного посмотрела на светлячков, затем усталость взяла верх, и впервые за долгую первую ночь она погрузилась в некое подобие сна.

Глава четвертая

5 апреля 1978 года

Не успела заняться робкая серая заря, как птица в кронах деревьев четырежды громко вскрикнула, возвещая скорый рассвет. Кэтрин слушала восходящие и нисходящие ноты; те напомнили ей о фортепианных этюдах, которые она играла дома. На зов первой птицы откликнулась вторая чуть вдалеке, потом еще одна. Через несколько минут шумный птичий хор затянул свою нестройную песнь.

Кэтрин прислушалась, надеясь различить знакомые птичьи голоса – те, что пели в их саду на Хорнтон-стрит или в Кенсингтонских садах, где они часто гуляли с родителями и братьями воскресным утром. Но все голоса были незнакомыми. В этом хоре не было дроздов и трупиалов, не было лазоревок, не слышались даже крики шумных грачей, которые пугали ее в детстве.

В кромешной тьме постепенно начали просматриваться земляные стены и испещренный камушками потолок. Томми крепко спал, как дома в своей комнате с желтыми обоями и теплым одеялом.

– Морис? – прошептала Кэтрин и в страхе добавила: – Мо, проснись!

Потянувшись через Томми, она нащупала тень, которая оказалась головой Мориса.

Тот застонал и перевернулся.

– Не трогай меня!

– Как нога?

– Очень болит.

– Дождь кончился. Я выйду наружу, посмотрю.

– Давай.

Кэтрин развернулась в тесном пространстве и поползла к выходу. Ползти было больно; особенно болели ребра, но также плечо и колено. С потолка падали комья земли и застревали в волосах; она моргала и отплевывалась. Когда у нее наконец получилось выпрямиться, она вышла на открытый участок, спотыкаясь на онемевших ногах. Пожалела, что потеряла очки. Прерывисто дыша, прищурилась и попыталась оглядеться.

Ей казалось, что она увела Томми и Мориса далеко от реки, но та по-прежнему была совсем рядом. Низкие свинцовые облака нависли над верхушками деревьев. За ее спиной до самой земляной стены тянулся лес. Шагая среди камней, она подошла к воде, стараясь не смотреть на машину. Утес, с которого они упали, высился над противоположным берегом. Отвесная стена тянулась вверх и вниз по течению, насколько хватало глаз. По влажной черной каменной стенке стекали водопады; тут и там росли пучки растений. Наверх подняться было невозможно.

Стоило Кэтрин остановиться, и ее тут же окружил рой маленьких темных мошек. Она замахала руками, хлопнула по запястью и отпрянула, увидев на руке мазню из тел насекомых вперемешку с собственной кровью. Вытерла руку рукавом и почесала.

– Кэтрин. Кэтрин!

У входа в пещеру на коленях стоял Морис. Кэтрин к нему подошла.

– Я здесь.

– Не бросай меня там. Помоги.

Она нашла ветку, ту самую, на которую Морис вчера опирался. Даже с посохом брату было тяжело двигаться. Она разрешила ему на себя опереться, хотя ребра вспыхнули от боли. Через некоторое время она поняла, что больше не может его поддерживать, и помогла ему опуститься на бревно, наполовину вросшее в землю. Морис сел и вытянул перед собой раненую ногу. Он в отчаянии озирался. Его лицо посерело, под глазами залегли круги. Кэтрин слышала его хриплые вдохи, царапавшие горло и дребезжавшие во рту, прежде чем вырваться наружу сквозь потрескавшиеся губы. Он отмахивался от насекомых.

– Хочешь пить?

Брат кивнул. Она подошла к реке, но емкости для воды не было, и она набрала воду в ладони. Вернувшись к Морису, влила ему в рот оставшуюся в ладонях воду. Он облизнул губы; его язык побелел.

– Еще хочу.

– Я принесу еще. – В этот раз удалось донести еще меньше. – Я помогу тебе подойти к реке.

Морис покачал головой.

– Нет. Нога очень болит.

– Где?

– Внизу. Голень.

Кэтрин села на корточки и посмотрела, но у него были такие грязные штаны, что она толком не разобрала, что перед ней – грязь или кровь.

– Не трожь!

Она попыталась приподнять низ брюк пальцем.

– Надо посмотреть.

– Нет. Скоро кто-нибудь придет за нами. – Он взглянул на верхушку утеса в облаках.

– Дай посмотреть, Мо.

– Нет. За нами придут и отведут меня к врачу.

Морис озирался по сторонам, будто ждал, что из-за деревьев вот-вот появится полицейский или машина скорой помощи. Она подергала его за джинсы.

– Хватит.

– Расстегни ремень.

– Нет.

– Я должна осмотреть ногу! Мо, пожалуйста.

Он затряс головой, но потом повиновался.

– Только не трогай! Пообещай, что не будешь трогать.

– Ладно.

– Обещаешь?

– Да, обещаю. А ты лучше сядь на землю.

Морис потихоньку сполз с бревна и сел на землю, прислонившись спиной к посеревшему от влаги дереву. Он не глядя расшнуровал второй ботинок, помог сестре расстегнуть пряжку на ремне, а потом, немного стесняясь, расстегнул пуговицу и молнию на джинсах. Взглянул на облака, часто и прерывисто задышал, надувая щеки. Джинсы спустил всего до колен, и было уже очень больно.

– Погоди.

Несмотря на холод, его лоб и переносицу покрыла испарина. Руки дрожали. Кэтрин ждала, пока он приготовится, отмахиваясь от насекомых и хлопая себя по ногам.

– Давай, – скомандовал он.

Хорошо, что Морис не смотрел, когда она наконец стянула с него джинсы. Нога от стопы до колена покрылась пятнами разных оттенков красного, синего и лилово-желтого. Стопа так распухла, что перестала быть похожей на стопу. Кожа натянулась, как на переспелой сливе, которая вот-вот лопнет, стоит лишь слегка на нее надавить.

– Сломана? – спросил он.

– Не могу понять.

Морис посмотрел вниз, и Кэтрин услышала, как он застонал. Быстро отвернулся, и его вырвало фонтаном; соседние камни забрызгало рвотой. От этого запаха ее саму затошнило, желудок сжался, и она вынуждена была отойти. Упершись руками в колени, она закашлялась.

– Прости, – тихо проговорил Морис.

– Ничего страшного.

Наконец она приготовилась снова к нему подойти, стараясь не смотреть на лужицу рвоты на земле. Дышала ртом.

– Меня бы тоже стошнило, – сказала она. – А меня и стошнило, помнишь? Вчера, в машине.

– Правда?

– Да. Не помнишь?

– Нет.

Рядом, нарушая тишину, шумела река.

Наконец Морис заговорил:

– В багажнике есть аптечка.

Кэтрин почувствовала себя глупо: почему она сама не догадалась? Папа же доставал аптечку, когда Томми порезал палец в день отъезда из Веллингтона.

– Попробую ее достать, – сказала она.

– Давай иди, – сказал Морис, как будто она спрашивала его разрешения.

– Сперва проверю, как там Томми.

– Ладно.

Она подошла ко входу в пещеру и вгляделась в темноту.

– Томми, – позвала она тихо, чтобы он не испугался. – Томми, ты спишь?

В сумраке за корнями что-то зашуршало, и вылез брат. Он был весь в грязи и щурился от яркого света.

– С тобой все в порядке?

Он не ответил. Кэтрин помогла ему встать, отряхнула грязь с одежды, но он вздрогнул и отпрянул.

– Так-то лучше, – соврала она.

Томми исполнилось семь лет. Для своего возраста он был крупным мальчиком. Отец часто говорил, что он вырастет и станет похож на его старшего брата дядю Артура – бородатого здоровяка, который жил в Шотландии, преподавал в университете и курил трубку. Дядя Артур не нравился Кэтрин. Он никогда не улыбался и пах табачным дымом. Ей не хотелось, чтобы Томми вырос и стал на него похож.

– В чем дело, Томми? Посмотри на меня.

Его лицо было пустым, и ей стало не по себе. Вдобавок расширился его правый зрачок, и из-за черного стало почти не видно серо-зеленой радужки. Она взяла его за плечо. Он поежился.

– Стой смирно, хочу посмотреть. В чем дело? Смотри на меня.

Она заметила в его волосах с правой стороны запекшуюся кровь и осторожно коснулась этого места. Томми замычал и резко ударил ее по лицу.

– Нет, Томми, нет!

От шока слезы брызнули из глаз. Томми никогда ее не бил, ни разу, даже когда был маленьким. Он всегда был таким тихоней.

Чтобы он больше ее не бил, Кэтрин схватила его двумя руками и стала держать. Он заметался и издал ужасный гнусавый вой; чем дольше она его держала, тем громче он выл. Этот звук так ее встревожил, что она отпустила брата. Томми тут же затих, выскользнул из рук и направился к лужице воды, одной из многих среди камней на мелководье. Сел на корточки и уставился в воду.

– С Томми что-то не так, – сказала Кэтрин, вернувшись к Морису. Тот сидел, накрыв ноги джинсами, и смотрел на брата стеклянными глазами.

– Выглядит нормально.

– Он не говорит. И на голове кровь. – Она коснулась волос, показывая, где именно.

– Зато он ходит.

– Думаю, в аварии он ударился головой.

– С ним будет все в порядке.

– Откуда ты знаешь?

Вместо ответа Морис дважды хлопнул себя по запястью.

– Что это за мошки?

Кэтрин тоже прихлопнула парочку.

– Не знаю. Я видела их в первый день в месте для пикника у реки, но там их было намного меньше.

– Чесунчики.

– Откуда ты знаешь, как они называются?

– Я их так назвал.

Морис почесал здоровую ногу, словно желая доказать, что название оправданно. Кэтрин не стала спорить. Она достала одеяло из норы. Морис укрыл им ноги, стараясь укутаться как можно лучше.

– Пойду взгляну на машину, – сказала Кэтрин, – и попробую найти аптечку. Присматривай за Томми. Боюсь, как бы он в лес не ушел.

– Ладно.

Но как только сестра ушла, Морис натянул одеяло на голову, улегся и закрыл глаза.

За ночь машина сместилась. Поток отодвинул ее от берега, она частично перекатилась на крышу и переместилась на глубину; над водой остались лишь три колеса. Багажник слегка приоткрылся, но щель была слишком маленькой; внутрь Кэтрин заглянуть не могла. Она дошла до конца каменистой насыпи. Дождь прекратился несколько часов назад, и ей показалось, что уровень воды в реке чуть уменьшился. Она больше не слышала перестук камушков на дне. Если повезет, дойдет до машины вброд.

Разделась до майки и трусов и аккуратно сложила одежду маленькой стопкой подальше от воды, чтобы ее не смыло. Подумала, надела ботинки на босые ноги и осторожно ступила в воду. Холодная вода ужалила, ноги оказались в ледяных тисках. Она нащупала дно; вода доходила до середины бедра. Придерживаясь одной рукой за камень, она колебалась: течение оказалось сильнее, чем она думала, поток захлестывал ее бедра целиком.

Она отпустила камень и шагнула вперед. Балансируя с вытянутыми руками, нащупала дно сначала одной ногой, потом другой. Один шаг. Второй. Как акробат на натянутой проволоке. Сделав третий шаг, она неожиданно угодила в яму, и ее чуть не сбило с ног течением. Наклонилась вперед и чудом удержала равновесие. До машины оставалась еще половина пути.

Не смогу. Ничего не выйдет.

Она повернула к берегу.

Кэтрин уже оделась и вдруг увидела совсем рядом у берега темно-синее пятно. Отцовский чемодан. Если бы он лежал немного дальше, без очков она бы его не заметила. С радостным вскриком она бросилась вперед, боясь, что его унесет течением. Но на месте обнаружила, что чемодан крепко застрял в корнях деревьев, и освободить его оказалось не так-то просто. У ручки виднелись отцовские инициалы.

Кэтрин оттащила чемодан на берег, перекидывая через камни; часть пути несла, часть волокла за собой. Ребра болели при каждом движении; она провозилась долго, часто останавливалась, но наконец добралась до Мориса.

– Смотри, что я нашла.

Брат высунул лицо из-под одеяла.

– А где аптечка?

– Не знаю.

Она села на корточки и потянула за мокрые кожаные ремешки.

– В багажнике смотрела?

– Да, – соврала она.

– Прямо в багажник заглянула?

– Наверно, она уплыла. Ничего страшного, мы порвем одежду и сделаем бинты.

Морис раздраженно заворчал.

– Такая зеленая коробочка. Точно не видела?

– Да знаю я! Не видела, – громко ответила она и добавила: – Может, папа ее в машину переложил после того, как достал. Может, она под сиденьем.

Она расстегнула второй ремешок и подняла крышку чемодана. Дети наклонились и стали рассматривать, что внутри. Рубашки и галстуки, пара ботинок. Кэтрин смутилась, увидев папины белые трусы.

– Все мокрое, – заметил Морис и откинулся на бревно.

– На солнце высохнет. Зато сегодня ночью не замерзнем.

– Сегодня ночью? – Морис взглянул на нее с таким видом, будто она говорила чепуху. – Нас до вечера кто-нибудь найдет. Там на дороге должны быть следы, сломанные ветки и… – Он пытался подобрать нужное слово. – Следы. Заглянут за край обрыва и увидят нас.

Он снова взглянул вверх на утес, словно оттуда на них смотрело встревоженное лицо водителя грузовика.

– А что, если нас сегодня не найдут? – спросила Кэтрин.

– Найдут, – раздраженно ответил Морис. – Скоро кто-нибудь придет. Нас должны найти.

Морис говорил так уверенно, но Кэтрин знала, что он мог ошибаться. Она достала из чемоданы папины вещи и разложила сушиться на камнях. Четыре рубашки, трое брюк, два шерстяных свитера – один тонкий, другой толще. Пять пар черных носков. Лишь достав все вещи из чемодана, она обнаружила самое ценное: в уголке лежала упаковка солодового печенья, не промокшая благодаря целлофановой обертке.

– Смотри, – окликнула она Мориса.

Она аккуратно надорвала пакетик с одного края, сделав дырочку как можно меньше. Потом в пакетик можно будет собирать речную воду. Разделила двенадцать печений на троих и аккуратно сложила на плоском камне. Протянула Морису его долю; он тут же умял две штуки.

– Не ешь все сразу. Нам бы оставить на потом.

Он обиженно взглянул на нее, но есть больше не стал и положил печенье рядом на бревно. Потом потянулся в карман и достал пять мятных конфеток, которые мама купила им два дня назад.

– Откуда они у тебя?

– Сохранил. Можешь взять одну, если хочешь.

Он протянул ей конфеты на ладони. Кэтрин взяла две.

– Отдам Томми, – сказала она.

Томми потерял интерес к луже и теперь с тем же сосредоточением разглядывал листья на ветке. Те медленно колыхались на ветру.

– В чем дело, Томми? Что там?

Он не взглянул на нее, но снова замычал, когда она коснулась его плеча.

– Смотри, что я принесла.

Пришлось помахать печеньем прямо у брата перед носом, чтобы тот оторвался от созерцания листьев. Он выхватил у нее печенье и съел его даже быстрее, чем Морис, разбросав повсюду крошки. Хорошо, что она не отдала ему все четыре. Он бы умял их одним махом. Конфета исчезла так же быстро. Когда еды не осталось, Томми ушел.

Морис снова залез под одеяло с головой. Кэтрин села рядом с ним на бревно и медленно съела свои два печенья. Ей немного полегчало. Чесунчики меньше донимали, когда она шевелилась, поэтому она стала поправлять папину одежду на камнях. Случайно разложила его нарядные темно-синие брюки и рубашку так, что вместе те напоминали пугало. Под брюками она поставила единственную пару обуви, которая нашлась в чемодане, – выходные коричневые кожаные туфли.

– Морис, – тихо проговорила она.

Он откликнулся из-под одеяла.

– Чего?

– Машина перевернулась. Она лежит на спине.

– На крыше.

– Мо.

– Чего? – Голос у него был сердитый.

– Думаю, они умерли. Когда машина упала.

– Да! – Он сбросил одеяло. Гнев исказил его испачканное грязью лицо; оно все перекосилось. – Конечно, они умерли! Какая же ты дура! Они оба умерли! Умерли!

Он принялся тереть рукой глаза.

Ей показалось, что, если она подойдет ближе, он может ее ударить. Она попятилась, встала под скалой лицом к деревьям, заплакала и плакала очень долго.

Глава пятая

21 января 2011 года

Через девять недель после первого звонка Виктории Холл Сюзанна стояла в ангаре на военной авиабазе в Эссексе. Виктория предложила ее подвезти. Пробок оказалось не так уж много, они приехали сильно заранее. А рейс задержали.

Сюзанна ходила взад-вперед, чтобы согреться, и радовалась, что надела шерстяное пальто. Ее спутница разговаривала по телефону: сердито выясняла, сколько еще придется ждать. В ангаре стоял длинный стол, вдоль него – пять стульев. Гробовщик-валлиец и его помощник, выпрямившись, сидели рядом, как две книжки на полке, корешок к корешку. Они ждали молча, не жалуясь на задержку.

Неделю назад Сюзанне прислали полицейский отчет. До сих пор в голове не укладывалось, что она в нем прочитала. Десять страниц, напечатанных мелким шрифтом, полдюжины фотографий, в том числе весьма натуралистичных, и несколько карт. Хотя коронерское расследование продолжалось, полиция пришла к выводу, что Морис, скорее всего, погиб от падения с высоты и удара о скалы, где и нашли его останки. Правая рука и обе ноги были сломаны в нескольких местах. В черепе имелось несколько трещин; одна из них, видимо, оказалась смертельной.

При этом Морис не мог находиться в машине, как и предполагала Виктория во время их первого разговора. Трасса проходила в нескольких милях от места, где нашли останки; вокруг не было ничего, кроме дремучего леса, даже проселочной дороги. Но больше всего Сюзанну потрясло другое: на момент смерти Морису было семнадцать или восемнадцать лет.

Значит, после исчезновения он прожил еще четыре года. Четыре! Как это возможно?

Меньше чем за год до отъезда Чемберленов в Новую Зеландию во время школьного футбольного матча Морис сломал ногу. Полицейские в Новой Зеландии запросили рентгеновские снимки. Оказалось, темпы роста костей подростка легко спрогнозировать, поэтому судебному патологоанатому не составило труда определить возраст Мориса в момент смерти.

У Сюзанны сразу возникло множество вопросов. Где он пропадал все это время? Был ли один? Жил ли с людьми? И, разумеется, ее интересовала судьба других детей – были ли они вместе? А Джулия? Джон? Что с ними стало?

Виктория опустила телефон и подошла к Сюзанне.

– Самолет сел полчаса назад. Они скоро будут здесь.

– Хорошо. Спасибо.

– Точно не хотите присесть? – Она указала на пустые стулья.

– Нет, спасибо. Не хочу замерзнуть.

– Да, холодно сегодня.

Гигантские двери ангара были полуоткрыты. За ними тянулась взлетная полоса и поле, заросшее травой. В глубине ангара трое мужчин в форме занимались какой-то работой; они были слишком далеко, Сюзанна не слышала, о чем они говорили. Лишь иногда до нее долетал их смех.

Было бы проще и дешевле кремировать останки Мориса в Новой Зеландии и перевезти самолетом его прах. По правилам, прах разрешали перевозить в ручной клади; Сюзанне еще подумалось, что это отличный сюжет для черной комедии. Но кости – совсем другое дело. Перевозка костей требовала куда больше бумажной волокиты. А также карантина, соблюдения протокола и прочего.

Об этом ей рассказала Виктория, когда они впервые встретились лицом к лицу. Это случилось через три дня после их телефонного разговора. Открыв дверь, Сюзанна увидела женщину лет примерно сорока семи – сорока восьми с узким разрезом глаз, тонкими губами и темными волосами до плеч. Одета та была по-деловому, в черный и серый.

За чашкой чая Виктория сказала, что перевозка останков Мориса из Новой Зеландии обойдется примерно в три тысячи фунтов.

– Придется залезть на сберегательный счет.

– Не спешите. Я наведу справки. Возможно, в Верховной комиссии что-нибудь подскажут.

В итоге Виктории удалось договориться с Министерством иностранных дел и торговли, чтобы останки Мориса перевезли в Лондон на военном самолете, совершавшем регулярные рейсы. Сюзанне это почти ничего не стоило.

Виктория тихо коснулась ее руки:

– Идут.

Сзади скрипнули стулья: гробовщик и его помощник встали. В дверях ангара показались двое людей в форме и беретах. Один вез на складной тележке белый ящик размером с небольшой телевизор.

– Я думала, ящик будет больше.

– Подойдите, – сказала Виктория и взяла ее за руку.

Казалось, прошла вечность, прежде чем тележка проделала путь от дверей к тому месту, где стояла Сюзанна. Солдаты остановились рядом, и она увидела в руках у одного из них длинный тонкий пакет.

– Миссис Барнетт? – спросил первый солдат.

– Да.

– Мои соболезнования.

Он подкатил тележку, поставил ее прямо перед Сюзанной и шагнул назад. Второй солдат протянул ей пакет. Тот оказался совсем нетяжелым. Солдат отошел в сторону и встал рядом со своим товарищем.

– Мы чем-то еще можем быть вам полезны, миссис Барнетт? – спросил первый солдат.

– Нет, наверное, нет. Большое спасибо за помощь.

– Не за что, – он коротко кивнул. – Всего хорошего.

Сюзанна думала, что они отдадут честь, и обрадовалась, когда этого не произошло. Солдаты развернулись и вышли из ангара. Их походка стала более расслабленной: они исполнили свой долг.

Сюзанна вдруг растерялась и повернулась к гробовщику.

– Если хотите, с этого момента мы можем взять все на себя, – слегка шепелявя, ответил тот.

– Да, спасибо.

– Мы отвезем вашего племянника на Стерлинг-стрит и обо всем позаботимся. Вы по-прежнему хотели бы завтра увидеть останки?

– Да. Если можно.

– Конечно. Мы открываемся в восемь тридцать, но если хотите прийти раньше…

– Нет. Не хочу.

– Отлично. Тогда до завтра.

Он вышел вслед за помощником, который уже толкал тележку к выходу. Одно колесико тихо поскрипывало.

Сюзанна чувствовала на себе взгляд Виктории и ждала, что та будет делать дальше.

– Я бы хотела открыть пакет. Можно?

– Да, конечно.

Виктория достала ножницы – у нее как всегда было все продумано. Сюзанна разрезала картонную упаковку. Полицейские заранее сказали, что внутри, но Сюзанне хотелось самой посмотреть. Она увидела четыре отдельных непрозрачных пакета. В первом, самом большом, лежал кусок дерева. Чуть меньше двух футов длиной; от одного края к другому шли насечки, не меньше тридцати. Сюзанна провела по ним кончиками пальцев. Палочка много пролежала под солнцем и дождем, дерево посерело, но не сгнило.

– Что это, по-вашему?

– Не знаю, – ответила Виктория. – Может, календарь, отсчитывать дни?

– Или месяцы.

– Возможно.

– Это просто предположение.

– Календарь – вполне логично.

Следующий пакет оказался намного меньшего размера; в нем Сюзанна обнаружила часы Джона Чемберлена, «Ролекс». Она запомнила эти часы из-за их абсурдной дороговизны. Джон нарочно то и дело повторял, сколько они стоили. Возможно, часы до сих пор ценились у коллекционеров, хотя не работали, а стекло на циферблате сильно потрескалось. Она отложила их в сторону. Следующим предметом в пакете оказался кожаный собачий ошейник. Кожа потрескалась и задубела. Странная вещь, но она ее не узнавала. Наконец, в четвертом пакете Сюзанна обнаружила скрученные рулончиком купюры. Она сняла новую резинку, но купюры не распрямились.

– Знаете, сколько тут? – спросила она.

– Девятьсот пятьдесят новозеландских долларов.

– Загадка.

– О да.

Внезапно Сюзанна очнулась на бетоне и увидела над собой сводчатый потолок ангара. Над ней нависло лицо Виктории.

– Сюзанна! Вы меня слышите? С вами все в порядке?

– Кажется, да.

– Нет, лежите; не поднимайтесь.

– Простите.

– Не шевелитесь. Я кого-нибудь позову.

– Нет, не надо, прошу. У меня иногда кружится голова. Из-за давления. Я пью таблетки, но они не всегда помогают. Вы ничем не поможете. Через пару минут полегчает.

– Тут должен быть врач.

– Прошу, не уходите. Побудьте со мной.

Как она и говорила, вскоре ей полегчало, и она смогла встать. Виктория помогла ей сесть на стул. Рабочие в глубине ангара даже не заметили, что случилось. Сюзанна обрадовалась, что никто не поднял шум.

– Спасибо, мне намного лучше.

Она не выносила это выражение в глазах женщин моложе себя – смесь сочувствия и жалости. К ним примешивался и упрек, будто Сюзанна могла избежать недомогания, если бы заранее позаботилась о своем здоровье. Но рано или поздно Виктория поймет, что все стареют. А кому-то не везет и дожить до старости. Если бы она видела ее во время одной из ее поездок в Новую Зеландию! Какой она тогда была спортивной, какой неутомимой! Гуляла в любую погоду, ломилась сквозь лес, исследовала нехоженые тропы, спускалась в ущелья и поднималась на горы, шла туда, куда выведет река. От ходьбы мышцы на ногах окрепли. Да, раньше у нее были совсем другие ноги; эти ноги не подкашивались и не роняли свою обладательницу, как сломанный пляжный стул.

– Думаю, можно идти.

– Позвольте вам помочь. Вот так удобно?

– Да, намного лучше. Спасибо.

– Заберу вещи. Посадим вас в машину.

– Я правда нормально себя чувствую.

Она храбрилась, изображала из себя бодрую старушенцию, бойца, крепкий орешек, у которого есть еще порох в пороховницах. Хотя на самом деле это было не так. В последние годы ее подводило не только давление. Впрочем, ее это не тревожило. Никто не живет вечно. Много лет назад она смирилась с гибелью Джулии и ее семьи, ей же отвели куда более продолжительный срок. Дольше, чем детям. Те даже пожить не успели.

Глава шестая

5 апреля 1978 года

Морис смотрел, как его сестра носит камни и выкладывает на берегу. Она уже выложила два вертикальных столбика буквы П. Осталось сделать перекладину. Она хотела написать «ПОМОГИТЕ». Дурацкая трата времени. Ветер развеял низкие облака, и солнце наконец согрело местечко у бревна, где он лежал. Впрочем, лучше ему не стало. Голову словно ватой набили, он упарился. Нога болела страшно. Становилось только хуже.

– Для кого ты это выкладываешь? – громко спросил он.

– Сказала же. Вдруг самолет пролетит.

Он взглянул на кусок голубого неба над головой.

– Я никаких самолетов не вижу.

– Мы же прилетели сюда на самолете, – ответила Кэтрин и положила еще один камень.

– На пассажирском, – уточнил он. – Даже если такой самолет сейчас летит над нами, он слишком высоко, нас никто не увидит. Иди лучше найди дорогу.

– Если заблудился, надо оставаться на месте.

– Неправда.

– Правда. Тогда тебя найдут. Читала в книжке.

– Мало ли что в книжках пишут.

– Но это логично.

Морис ткнул посохом в сторону скалы.

– Дорога там. Я не смогу подняться из-за ноги.

– Я тоже не смогу.

– Там должен быть подъем. Прогуляйся дальше по берегу, посмотри.

– Но…

Морис повысил голос:

– Что, если отсюда легко выбраться, а мы об этом не догадываемся и сидим тут, как глупые малыши? Ты могла бы пойти туда. – Он указал в другую сторону, вниз по течению. Кэтрин покачала головой, и он добавил: – Необязательно уходить далеко. Потом сразу вернешься.

Кэтрин близоруко прищурилась и посмотрела туда, куда показывал Морис.

– Нет. Я могу заблудиться.

– Не заблудишься, если пойдешь по берегу реки.

– И долго мне идти?

– Пока не увидишь дорогу.

– А если не увижу?

Морис пытался сдержать ярость, но сестра вечно все усложняла.

– Увидишь. Или найдешь брод и выйдешь к трассе. Она должна быть близко.

– Не могу. – Кэтрин отвернулась и пошла к своим камням.

Морис поднял камень и, разозлившись, бросил его как можно дальше. Тот упал среди зарослей.

Все утро Морис донимал Кэтрин, чтобы та шла искать дорогу. Он был упрямым и никогда не уступал, даже если всем становилось ясно, что он ошибся. Впрочем, в этот раз могло оказаться, что он прав. Дорога могла быть рядом. Может, она и вправду дурочка, что не идет искать. Проблема заключалась в том, что она боялась леса и не хотела оказаться среди деревьев одна.

– Томми, подойди, – позвала она. – Томми, ты мне поможешь?

Он пробормотал что-то невнятное: два отдельных слога. Не полноценное слово, но по сравнению с мычанием это был уже прогресс. Однако камни таскать он не смог. Кэтрин вложила камень ему в руки, а он его уронил.

– Вот так, видишь?

Это было безнадежно.

Вскоре Томми снова ушел. Встал под дерево, повесил голову и стал смотреть себе под ноги. Она оставила его в покое – одна она больше успеет, – но одним глазком продолжала присматривать за ним, боясь, что он подойдет к реке и упадет в воду или, чего хуже, забредет в лес. Тогда придется его искать. Впрочем, брат не шевелился и так и стоял на одном месте.

Бедняга Томми. Бедный контуженный мальчик.

Он смотрел в лужу под деревом, направив на нее узкий непреломленный луч своего внимания. Лужа захватила его, и вот он уже не может от нее оторваться; не замечает мокрую одежду и облако мошек вокруг, не чувствует, как мошки жалят и как пусто в животе. Не считая того печенья, он ничего не ел… сколько уже? Он потерял счет времени. Сегодня, завтра, час назад или через десять минут… Все казалось бессмысленным. Для Томми остался лишь текущий момент; в нем заключалось все его существование.

Водасветводалицоцветок…

Почему именно эта лужа? После дождя каменистый участок берега весь испещрен лужами и мелкими впадинами. Томми выбрал еще не самую глубокую, глубиной примерно с фалангу большого пальца; впрочем, он не притрагивался к воде, не проверял глубину. Он просто смотрел. Поверхность лужи как олово: на ней легкая рябь от ветерка, а когда выходит солнце, видны смутные отражения облаков. Порой с веток капает скопившаяся дождевая вода: капля зависает на ветке ненадолго, а потом падает и ударяется о поверхность. Когда капля летит в лужу, делает вмятинку в поверхности воды и поднимает брызги, Томми таращится и часто моргает. Так было несколько раз, и всякий раз неожиданно.

Солнце карабкается по небу. Дождевая вода на ветках высыхает, капли падают реже, и вот уже ни одной не видно. Но Томми все равно. Он уже не помнит, что они падали. Для него существует лишь вода в луже и больше ничего.

Морис знал, что никто их искать не станет. Родители сказали, что на две недели отправятся в путешествие, а потом папа приступит к новой работе; когда случилась авария, они ехали всего три дня. Никто не заметит, что они пропали. Тетя Сюзанна лишь через несколько недель, а может, даже месяцев спохватится, что никто не звонит и не пишет. Дедушка Чемберлен живет в специальной больнице. Он даже папу не узнает, так что вряд ли поднимет тревогу. Люди всполошатся, только когда папа не выйдет на новую работу. И даже тогда не будут знать, где искать. Он слышал, как папа говорил: мол, поедем куда глаза глядят.

Чтобы не думать о боли в ноге, Морис решил развести костер. Он велел Кэтрин принести из пещеры две палки, горсть сухих листьев и попытался выбить искру, но только натер мозоли на руках. Разозлился и бросил палки в реку.

– Такое дерево не подходит, – громко сказал он.

Позже он заснул и видел странные сны; возможно, это были не сны, а мысли. Лишь когда по речной глади заскользили полуденные тени и добрались до места, где он лежал, Кэтрин прекратила таскать камни.

– Одежда и одеяло высохли, – сказала она.

– И что?

Морис хотел, чтобы она понимала: он все еще на нее злится. Она напрасно потратила время на эти камни – могла бы искать дорогу. Кэтрин оттащила Томми от лужи. Тот сопротивлялся и издавал странные звуки, но она все же заставила его надеть отцовский свитер и брюки. Повязала галстук как пояс и закатала рукава, но руки Томми все равно в них утонули.

– Зато он не замерзнет, – сказала она.

– Я пить хочу.

Кэтрин принесла воды, налив ее в пакетик, и протянула оставшееся печенье. Морис съел, хотя его подташнивало. Не став ждать наступления темноты, дети забрались в нору, куда еще проникал свет. Сестра разложила оставшуюся одежду, соорудив что-то вроде постели. В меркнущем свете Морис лежал и слушал внезапно заголосивших птиц.

Отец говорил, что Новая Зеландия – птичий край. Дома он достал энциклопедию с книжной полки в кабинете; там была карта – два продолговатых острова, а между ними еще один, маленький, как точка под восклицательным знаком.

– Вот тут мы будем жить, – объяснил отец. – Давным-давно, несколько миллионов лет назад, еще до появления млекопитающих, острова отделились от материка. Поэтому в Новой Зеландии не водятся животные семейства кошачьих и собачьих, нет лошадей и медведей. Никаких привычных нам зверей.

– А змеи?

– И змеи не водятся. Только птицы. Новая Зеландия – птичий рай.

В энциклопедии была картинка: птица-великан с длинной шеей и мощными когтями. Но она не умела летать. Лежа в норе, Морис пытался вспомнить ее название, но забыл; только помнил, что она была намного выше полуголого туземца с татуированным лицом, что стоял с ней рядом и держал в руках копье. Индеец был коренным жителем. Маори. Точно, маори. Отец рассказывал им с Кэтрин про маори. Морис взглянул на картинку и подумал, что маори, должно быть, очень глупый, раз подошел так близко к птице-великану, пусть даже и с копьем. Туземец выглядел очень грязным и примитивным. И правда, глупый, раз лезет в лапы птице.

Ночью Морису снились когти и клювы. Незадолго до рассвета он громко застонал и вскрикнул; кто-то коснулся его лба.

– Кажется, у тебя жар, – послышался голос сестры.

Морис не ответил и повернулся к ней спиной.

Глава седьмая

6 апреля 1978 года

Настало утро. Морис выбрался на берег; Кэтрин стояла рядом. Он растянулся на большом камне у воды. Когда она вылезла из норы, ее снова встретили низкие облака. И чесунчики. Руки и ноги покрылись мелкими красными волдырями. Главное было не чесать, так становилось только хуже. Томми по-прежнему сидел в пещере и, несмотря на ее уговоры, отказывался выходить.

Ее беспокоил Морис. Лоб брата был горячим и взмок, ему стоило большого труда доковылять до реки, и иногда он нес какую-то бессмыслицу.

– Ты должна пойти и найти дорогу, – сказал он, шлепая мошек и почесываясь. – Здесь нельзя оставаться. Еда кончилась. Я есть хочу.

При упоминании о еде у Кэтрин заболел желудок.

– Иди туда. – Он указал вниз по течению. – Если пойдешь по берегу, не заблудишься.

– Можно и в другую сторону.

– Нет, лучше туда.

– Почему?

– Там ближе дорога.

– Откуда ты знаешь?

Морис почесался, но не ответил.

– И далеко идти?

– Пока не увидишь дорогу, – он говорил так, будто это было очевидно. – Или пока не найдешь брод. Тогда перейди реку и ищи дорогу на другом берегу. Какая-нибудь машина должна проехать мимо.

– Ладно. Пойду и просто посмотрю.

– Вот и хорошо.

Он отдал ей одну из своих драгоценных конфет. Кэтрин положила ее в карман и оставила на потом, хотя очень хотела есть. И пошла по берегу вниз по течению.

Морис сел и стал ждать, пока сестра вернется и приведет помощь. Он потерял счет времени. Сидел, вытянув перед собой раненую ногу: та была горячей и болела. Хорошо хоть дождя сегодня не было. А может, и был, но перестал. Морис даже не помнил. Одежда промокла; возможно, и правда был дождь. Дождик, дождик, веселей, капай-капай, не жалей. Морис захихикал.

К середине утра в мыслях наступила сумятица. Река шумела слишком громко. Шум мешал думать; хотелось щелкнуть выключателем, чтобы наступила тишина. Он равнодушно смотрел, как чесунчик сел на тыльную сторону запястья и начал пить кровь. Казалось, к нему это не имело ни малейшего отношения. Он словно смотрел передачу про дикую природу. Мама любила такие передачи. В конце концов он раздавил чесунчика пальцем.

Ему казалось, что Кэтрин пропадала уже несколько часов, но он не знал, сколько времени прошло на самом деле. Вспомнил про папины часы и покосился на машину, которая лежала в реке совсем рядом, но мысли тут же переключились на что-то другое. Думать о машине и об отце не хотелось.

Он достал из кармана последнюю конфету и снял бумажный фантик. Белый кубик размяк и прилип к пальцам. Откусил половинку передними зубами и отдал другую половину Томми, который недавно подошел к нему и теперь, стоя на четвереньках, смотрел на реку, где течение закручивалось небольшим водоворотом.

– Томми, держи! Вот, смотри. Это тебе.

Он окликнул брата несколько раз, прежде чем тот его заметил. Глаза Томми вдруг загорелись; он подошел, выхватил у Мориса липкую конфету и сунул в рот.

– Не хватай. Это невежливо. – Томми не обратил на него внимания. – И не проглатывай все сразу. Еды больше нет и не будет, пока Кэтрин не найдет дорогу.

Но Томми уже съел конфету и побрел вдоль берега. Потом вдруг остановился, повернулся к реке и сел на корточки. Морис с любопытством на него смотрел.

– Что там?

Томми не ответил.

Ну и ладно. Пусть сидит, если так хочется.

Снова захотелось пить. Он неуклюже сполз с камня, сперва опустившись на одно колено, затем на четвереньки, и начал зачерпывать воду одной рукой. Меж камней юркнула маленькая пятнистая рыбка. Вода в ладони была коричневая, как заварка, но, когда он поднес ее к губам, она оказалась холодной, освежающей и хоть и странной на вкус, но не противной. Он выпил много, столько, сколько смог, и побрызгал водой лицо.

Морис собирался встать и тут увидел угря. Тот лежал на мелководье справа от него, так близко, что можно было дотянуться. В воде отчетливо просматривалась голова, длинное черное тело изгибалось плавной волной. Морис и раньше видел угрей, когда они ездили в отпуск. Они катались на лодке в Эссексе с дядей Уильямом, тетей Сюзанной и их детьми. Дети кормили угрей, насадив кусочки мяса на кончик длинной палки, а мама отказалась смотреть, сказала, что угри мерзкие и похожи на змей. Вечером папа купил консервированных угрей в банке. Кэтрин, естественно, не стала даже пробовать, но Морис съел чуть-чуть, а папа смотрел. Морис соврал, что ему понравилось, хотя на самом деле нет.

Он следил за угрем; его отнесло течением на несколько футов вниз. Если бы он поймал этого угря, его можно было бы положить на камни и высушить на солнце. Так иногда делали рыбаки – сушили рыбу. Он читал об этом в книжке. Морис медленно потянулся за палкой. Угря можно убить одним сильным ударом по голове.

Тем временем угорь дернулся и исчез на глубине.

Морис стоял и старательно высматривал. Должны быть еще угри. Есть! Еще один, и еще – вот он, плавает в тени у утеса. Этот был очень крупный, толщиной почти с его руку и такой же длины. А вот еще два, ближе, но слишком глубоко. В мутной воде их было плохо видно. Тут он смекнул, что все они плыли в одну сторону.

– Нет!

Слезы брызнули из глаз; резкая боль пронзила ногу, и Морис стиснул зубы. Он подошел к краю большого камня, как можно ближе к машине; дальше начиналась вода. Так он и думал: угри плыли к машине. Вокруг все ими кишело. Они извивались под водой и переплетались в экстазе, иногда всплывая на поверхность и демонстрируя белые брюшки.

– Убирайтесь оттуда! Прочь!

В отчаянии он прокричал плохое слово, самое грубое, какое знал. Раньше он никогда не произносил его вслух. Мальчики в его школе такие слова не говорили, они же не хулиганы. Но на угрей ругательство не подействовало. Только когда он забил палкой по воде, они испугались. Ковер угрей задрожал, они бросились врассыпную, но меньше чем через минуту вернулись. Он снова заработал палкой. В этот раз угри почти не испугались, а вскоре и вовсе перестали его замечать.

– Убирайтесь! Хватит! Оставьте его в покое! – Голос охрип. Морис всхлипывал, слезы и сопли стекали по губам. Оглянувшись, он увидел Томми; тот угрюмо на него смотрел. – Томми! – Глаза брата закатились. – Послушай, Томми, мне нужны камни. Камни, Томми!

Он неуклюже изобразил, что подбирает камни.

– Принеси камней! Карманы набей!

Но Томми не исполнил его просьбу, а рассеянно побрел к норе. Превозмогая боль, Морис пошел за ним. Камней нужно было много, больше, чем уместилось бы в карманы. Он залез в нору, взял отцовскую рубашку, связал рукава и аккуратно набрал полный узелок камней.

Когда он вернулся к реке, угрей стало больше. Он выбрал камень размером со свой кулак и взвесил его на ладони. Тщательно прицелился и со всей силы швырнул. Камень шмякнулся в реку почти точно в том месте, куда он целился. Угри исчезли. После этого, заметив любой намек на движение, Морис бросал камень.

У него остался последний камень. Карманы опустели. Он мог бы набрать еще камней, но нога разболелась пуще прежнего, а голова кружилась так, что пришлось сесть. Даже бросить камень не было сил. Будь он храбрее, полез бы в воду. Подошел бы к машине, стал бы брызгаться и кричать. Угри уплыли бы. Но он знал, что никогда не осмелится. Он испугался бы угрей, даже если б нога не болела.

Небо заволокли облака, темные, как нефтяной дым. Тень накрыла реку. Он услышал первые капли дождя, застучавшие по верхушкам деревьев; вода в реке зарябила и задергалась. В середине на глубине показалась большая черная голова. Таких больших угрей он еще никогда не видел; угорь был такой огромный, что Морис попятился и вскрикнул; камень выпал из рук, отскочил и покатился в воду.

Он попытался найти разумное объяснение тому, что видел; может, это большая ветка, просто в тусклом свете похожа на угря? Но ветка медленно приблизилась, и Морис увидел, как извивается тело угря. Толщиной он был с человеческую ногу, а длиной в человеческий рост, примерно как его папа. Голова же не уступала размерами его собственной. Угорь не сводил с него черных глаз и приближался.

Морису показалось, что он его оценивал. Почти доплыв до берега, угорь остановился. Морис замер в ожидании, приготовился, что угорь сейчас выскочит из воды и набросится. Но тот отвернулся и поплыл по течению. Морис вздохнул с облегчением. Угорь увидел, что перед ним всего лишь маленький мальчик с больной ногой. Мальчик, который слишком боится и не смог защитить отца. Морису стало стыдно; он взглянул вслед большому угрю и увидел, как к нему присоединился другой, поменьше, а потом еще один и еще полдесятка свиты. Король угрей и его свита двинулись к машине, где их ждал пир.

Глава восьмая

6 апреля 1978 года

Кэтрин не знала, много ли прошла. Берег был каменистый и состоял в основном из небольших камней, однако попадались и валуны размером с автомобиль, а бывало, путь преграждали густые заросли, тянувшиеся до самой воды. Приходилось идти осторожно. Но это была приятная прогулка: светило солнце, и, пока она двигалась, чесунчики ее не донимали. Правда, она сильно проголодалась и пыталась не думать о сэндвичах, пирогах и стейках с картошкой, которые они ели два дня назад. Когда голод становился невыносимым, она пила бурую воду, зачерпывая ее ладонями, чтобы хоть чем-то наполнить желудок.

Но иногда ей все же приходилось углубляться в лес. Стоило зайти в заросли всего на два шага, и туда уже не проникал прямой солнечный свет. Замшелые стволы иногда стояли так близко друг к другу, что приходилось пробираться между ними бочком. С веток свисали рваные знамена лишайников. В лощинах и впадинах, где собиралась вода, росли папоротники. Она часто останавливалась подумать, но не в какую сторону лучше пойти, а как выбраться из непроходимой чащи.

В лесу воображение стало шутить с ней шутки. Кэтрин видела лица в коре деревьев – те оживали и снова превращались в кору. Казалось, в ветвях что-то шевелилось, но стоило приглядеться, и она понимала, что ошиблась. Отец говорил, что в их новой стране нет ни медведей, ни львов, ни каких-либо других опасных зверей. «И крокодилы тут тоже не водятся», – добавил он, когда Томми спросил про крокодилов. «Ты путаешь с Австралией. Змей тут тоже нет». И все же на всякий случай Кэтрин подняла с земли гладкий камень, зажала в руке и приготовилась.

Наконец она остановилась на берегу с видом на быстрину. Вода с шумом проталкивалась через узкий проход в скалах. По-прежнему ничего не указывало, что где-то рядом есть дорога, как считал Морис.

Кэтрин положила на язык конфету; та растаяла, и она повозила во рту сладкую массу. Прижала к нёбу и сформовала шарик. В горло стек сладкий сироп.

Вскоре от конфеты почти ничего не осталось.

Накатили облака, и упали первые крупные капли дождя. Внезапно начался ливень. Кэтрин прислонилась спиной к стволу высокого дерева и стала смотреть на дождь. Даже в своем укрытии она промокла за считаные секунды. Взглянула на реку, но за пеленой дождя ничего не было видно. Если она повернет назад, Морис скажет, что прямо там, за поворотом, наверняка был брод. Решит, что она буквально пару шагов не дошла до дороги. И нашла бы ее, не будь она такой трусливой девчонкой. Никчемной младшей сестрой.

Но Мориса здесь не было. И устала и проголодалась она, Кэтрин, а не Морис. Это ее одежда промокла насквозь. Повернувшись к реке спиной, она пошла обратно.

Кэтрин показалось, что она уже почти дошла до места, где оставила братьев, но точно сказать было нельзя. Дождь лил стеной; она шла вдоль реки, глядя себе под ноги, и думала, что сказать Морису. Наверняка он станет задавать каверзные вопросы. Ее брат всегда хотел знать подробности. Быстро ли она шла или медленно? В каком месте пробовала перейти через реку? Отдыхала ли?

«Надо было еще немного пройти». Кэтрин казалось, что она слышит его упрек за шумом реки и дождя. «Еще чуть-чуть, и нашла бы дорогу».

Мысленно ему отвечая, она качала головой и бормотала возражения, вздыхала и щелкала языком. Она шла очень быстро. Зашла далеко. Наверняка прошагала несколько миль. И не видела никакой дороги. Разумеется, она уверена.

Вдруг она остановилась. Сперва ее внимание привлек цвет. Красное пятно среди зеленых деревьев и бурых камней. Без очков было трудно разобрать, что это – что-то красное медленно поворачивалось в спокойной воде за камнями, как сломанная стрелка компаса. Кэтрин подошла ближе и узнала колыбель малышки Эммы. Подарок тети Сюзанны. Колыбелька перевернулась и почти полностью ушла под воду. Не обращая внимания на дождь, Кэтрин села и уставилась на колыбель, медленно колыхавшуюся в воде. Она видела отца в машине и знала, что он мертв, правда, пока не понимала, что чувствовала по этому поводу. Но она все еще надеялась, что мама отправилась за помощью и взяла Эмму с собой.

Зайдя в воду почти по пояс, с третьей попытки она подцепила колыбельку вытянутым пальцем и потащила против течения на мелководье. Это оказалось не так-то просто. Подойдя ближе к берегу, она некоторое время сомневалась, потом перевернула колыбель.

Глаза младенца были полуоткрыты. Кожа на лице покрылась сине-белыми пятнами. Эмма совсем не походила на ребенка, который недавно был жив. Смерть сделала ее ненастоящей. Куклой с неумело нарисованным лицом.

Кэтрин встала, заплакала и плакала очень долго.

Дождь притих. Кэтрин начала собирать камни. Ребра болели, но вскоре она насобирала небольшую пирамидку. Ей было страшно доставать Эмму из колыбели, поэтому она оставила сестренку там. Камни наверняка придавили ее маленькое тельце, но что поделать. К тому же это лишь временное захоронение. Пройдет день, может, два, и она приведет на это место спасателей. После этого у Эммы будет свой маленький гробик из глянцевого дерева с серебряными ручками. Они пойдут в церковь с витражами, и на ее похоронах будет звучать орган, а не шуметь река.