Жизнь в черно-белом цвете

Глава 1

Вот меня и отчислили из университета. Ну наконец-то! Декан, плевками подгоняя свои слова (а он буквально плевался, когда говорил, но не специально, конечно), говорил мне о том, как я скатился, опустился ниже плинтуса, хотя ранее был таким примерным студентом, столько проектов было у меня – и так далее. Он, наверное, не совсем понимал, что интереса к учебе у меня никогда не было, однако, верил, что таковой у меня был. Я ничего не сказал об этом, стоя в кабинете несколько минут назад. Да и не хотелось вмешиваться в уже свершенный процесс отчисления, усугублять его. Надо было думать раньше, как поступать, повторял я про себя.

Даже погода в этот день решила пошутить надо мной. На улице лил дождь (в окно кабинета декана я не смотрел, поэтому не видел, как он начался), и такой сильный, что я видел намокших людей, идущих в спешке, замедляя свой бег, или быструю ходьбу, разве что из-за луж, образовавшихся там и тут. Зонтика при мне не было, поэтому я решил подождать под навесом у главного входа, чтобы хоть собрать свои мысли воедино, свернуть тревогу в точку, внезапно возникшую на пороге универа. Я встал у одной из опор и склонил голову набок. Больше я не увижу его. Как не увижу более аудиторий, своих любимых профессоров (надеюсь, что они будут с теплом обо мне вспоминать), не смогу выполнить ни одного проекта, которые, признаюсь, действительно мне нравились.

Все, учеба закончилась. Я подвел родителей, которые питали большие надежды на мое будущее, я подвел друзей, с которыми познакомился тут, среди моей группы, и даже мою девушку, которая… умерла недавно. Что бы она сказала сейчас? А что скажет отец? Он точно не одобрит этого!

Проще говоря, я не смог оправдать ничьи надежды, не смог показать чего-то такого, к чему всю жизнь готовился и стремился. А каждый ведь был ко мне добр, улыбался рядом со мной, дружил, любил. Люди вокруг говорили, что меня ждет большое будущее, что у меня все получится.

А сейчас, будто представляя из себя квинтэссенцию из моих неудач, произошло отчисление. Я, конечно, мог бы сослаться на то, что горевал из-за смерти девушки, – мне и сейчас очень больно об этом вспоминать, ведь любовь невозможно забыть, – но не могу. Я не могу просто свалить все неудачи, все пропуски по учебе на других. Если и есть вина в том, что меня отчислили, то это – только моя вина.

Моя вина. Эти слова отдаются в голове, эти слова бороздят просторы моего разума. Мне плохо, наверное? Нет, нельзя поддаваться каким-то мимолетным впечатлениям, таким ничтожным, что, наверное, на них и обращать внимание-то было бы ошибкой. Мне точно не плохо… Все хорошо, все действительно хорошо. Только надо вот дойти до дома, лечь в кровать и… заплакать. Да, такое действие сейчас – то, что нужно. Однако, когда я в последний раз вообще плакал? И не вспомнить. Не помню также о том, когда в последний раз улыбался. Когда мы там в последний раз встречались с друзьями? Кажется, это было в том баре, на углу, вроде бы, улиц Пролетарской и Новой. Или названия улиц были другими? Я не помню, мне, наверное, и не хочется вспоминать. Такое прошлое, которое прошло в ярких красках (так говорят люди, но цвета для меня – абстрактное понятие), так вот это прошлое тяготит, заставляет рефлексировать, перемалывать, как мельница, заново все те страхи, обиды, лишения, которые посещали тебя эти долгие годы, когда ты жался в углу своей комнаты, как жук, сжавший перед смертью свои лапки, боясь сделать что-то не так, боясь, как бы не вышло чего нехорошего. Твои представления о прекрасном, которые были растоптаны жизнью, выброшены на помойку истории; которых ты ни разу и не видел в реальной жизни – только так, по домыслам пытался соорудить крепость из этих безжизненных мыслей, сбежавших, видимо, с завода дурацких идей и представлений. И все это – вот к чему привело. Надо было это понять раньше, но все потеряно.

Поняв, что не смогу больше вынести ни секунды на территории университета, я ринулся к главным воротам, правда слишком низким и не столь красивым (они никогда мне не нравились), чтобы выйти, наконец, отсюда и дышать воздухом свободного от занятий человека.

Я вышел, чуть не зацепившись краем курточки за конец одного из торчащих на краю ворот металлического штыря, достаточно мелкого, чтобы его не заметить. Почти порвал куртку. Но, к счастью, обошлось. Если бы еще и одежду испортил – вот бы было комбо!

Дождь по-прежнему шел. А куда он денется? Не по моему же приказу ему перестать идти, только чтобы я, такой мелкий человечек, прошел сухим до дома? Нет, конечно. Мне даже и мечтать не следует о том, к примеру, чтобы управлять людьми или хоть как-нибудь влиять на них. А тут – управление погодой! Ха, хорошая шутка, да.

Я улыбнулся. И сразу же пожалел об этом. Ну зачем мне улыбаться, что я, не вижу, как все плохо? Такие проблемы не требуют каких-то посторонних увлечений, праздных увеселений, строго говоря. Да и не шутка это вовсе. Но тогда почему же я улыбнулся?

Нет, все, хватит. Достаточно на сегодня этих всех моих мыслей и воспоминаний. Сейчас бы только дойти до дома… а там – разогнаться, не раздеваясь, по коридору и сразу плюхнуться в постельку, которая, надеюсь, холодна, чтобы пощекотать мои нервы, которые и так расшатаны…

До моего дома – однокомнатной съемной квартиры, – минут пятнадцать ехать на автобусе, чуть быстрее, может, минуты на две, ехать на метро, а пешком – просто много, часа два добираться. С друзьями, после окончания пар, мне нравилось ходить домой пешком, болтая о том о сем с ними. Вот тогда действительно было весело! Однажды, в одной из таких прогулок, мы наткнулись на бар на углу. Названия улиц я сейчас и правда не припомню – надо спросить у кого-нибудь, с кем я туда ходил, – но именно в этот бар мы стали после его обнаружения часто захаживать. Мне стыдно это признавать, но там я впервые напился «в стельку», и меня пришлось прямо-таки тащить до дома, пьяного и несущего какую-то чепуху (как мне позже рассказывали, я говорил о борьбе против зла), так что я даже не пришел на следующий день на пары, хоть у нас и был ответственный проект, который выполняли энтузиасты из нашей группы. В число заинтересованных входил и я. О, мой проект! Точнее, наш проект. Шестерка избранных, что пришла в этот мир, чтобы изобрести Великое Изобретение (проблему тавтологии в этом предложении никто не решил). Такую мы придумали мифологию к нашим занятиям микроэлектроникой. Вообще мы были веселы и активны. Каждый понимал и знал, чего он хочет от мира, и что мир может дать ему. Каждый хотел изменить мир – и это привлекло меня, жаждущего изменений. Впрочем, несмотря на веселость выполнение проекта шло хорошо.

Как же мне попасть домой? Я не хочу идти пешком, нет, только не так. Меня ведь сразу же догонят воспоминания, да и прошлое, которое… Значит, нужно дождаться автобуса. И хорошо, что он ходит здесь каждые сорок минут (его маршрут не слишком велик). Моя остановка находится недалеко, она почти последняя, если считать путь от университета.

За те несколько секунд (мне так кажется), которые я шел от входа в университет до остановки, я промок. Под крышу остановки, спасительную от дождя, забегает тройка студентов, видимо, первокурсников, потому что их лица слишком счастливо выглядят. Предположу, что они всего-навсего сбежали с пар, так как один из них постоянно озирается, смотрит назад – туда, где примерно находится кабинет декана. Я слежу за его взглядом и тоже смотрю туда. Но – ничего не видно.

– Что, с пар сбежали? – Спрашиваю я, будто хочу поговорить с кем-либо из своего социального круга в последний раз.

– А тебе какое дело? – Отвечает мне один из студентов. Я сразу же умолкаю. Если отношения сразу не заладились, то нечего их и начинать. Но тут он внезапно для меня продолжил: – А это не ты тот чел, который что-то там натворил? А? Тебя ведь отчислили?

Вот как! Они уже все знают… Слухи имеют свойство распространяться со скоростью, превышающей световую. И это – настоящий парадокс человеческого существования. Чтобы не соврать и одновременно не распространяться о себе, я говорю:

– Я ничего особого не делал. Все, что вы могли услышать – я даже не знаю, собственно, что, – обо мне – неправда, уверяю вас. Знаете, ложь часто передается из рук в руки, причем никто не хочет проверить, ложь ли это или что другое. В общем, я не натворил ничего особенного. Только прогуливал, поэтому меня и отчислили. Ничего сверх того не было.

После такой моей речи вся троица парней заворожено посмотрела на меня. Тот, кто спросил меня, лишь сказал:

– А, понятно. Тогда ладно.

Какой простой ответ. Но хорошо, что у меня все-таки получилось отвертеться от неудобных вопросов, хоть я и раскрыл частично правду незнакомым мне людям. От слухов, конечно, избавиться не получится, эти люди наверняка кому-нибудь да разболтают обо мне, о том, что встретили этого «легендарного», натворившего дел студента, которого выдворили за порог учебного храма с позором.

Пока мы «мило» беседовали, подъехал автобус. Тройка разгоряченных студентов быстренько завалилась внутрь. Так и хотелось сказать: ну куда же вы спешите? Я, в свою очередь, никуда не спешил, а потому медленно, но не как черепаха, вошел в автобус.

Мне показалось, что я копался в своем портфеле чересчур долго, перебирая тетради, канцелярию, телефон с ноутбуком и прочие принадлежности, которые оказались там – даже не вспомнить почему. Автобус стоял, и возникло ощущение, что все ждут меня. Впрочем, как только я нашел карточку, потонувшую на дне, то сразу приложил ее к терминалу оплаты, сел на свободное место (людей в такую погоду, понятно, немного). И все равно ждал, когда водитель нажмет педаль газа, и мы тронемся. Однако, никто, видимо, не хотел никуда ехать. «Что случилось?» – подумал я. Студенты, еще секунды назад стремившиеся удрать отсюда подальше, мирно переговаривались между собой, один из них что-то увлеченно показывал на своем телефоне, в то время как остальные кивали ему, выражая ему, наверное, свое одобрение.

Я опустил голову. Разглядываю свои кроссовки. Они, к счастью, не промокли, а вот куртка – да. Представляя, что мне нужно будет проделать для того, чтобы просушить ее, сразу вздыхаю от бессилия.

Воспоминания из прошлого так и хотят проникнуть в мое сознание, съесть его, но я не поддаюсь; просто не хочу вспоминать о том, что уже прошло. Да и зачем мне это? Все проходит, и это пройдет…

Внезапно, выплывая из забытья, я почувствовал толчок – значит, автобус все-таки тронулся. О, спасибо ему! Движение ведь всегда спасает от всяких пространных размышлений на темы: что да как. И со мной происходит всегда то же самое. Движение, можно сказать, успокаивает.

Не желая пялиться в телефон – а несчастный случай такой пустой траты времени у меня всегда перед глазами, – я смотрю в окно. Все черно-белое. Точнее, как мне объясняли, белое – это цвет снега, ну, как зимой; черное же – это цвет, как мне кажется, одежды многих людей. Когда мне показывали наглядно природу цветов, особенно черного, то указывали пальцем на разные предметы или говорили, что цвет ночи – черный. Однако, как я не рассматривал различные «черные» предметы, у меня сразу всплывала в голове одежда многих людей. Даже у меня, насколько я могу судить, черная куртка. Зато – белые носки, как бы это не звучало (я понимаю, что удивление цветам с моей стороны для многих покажется чем-то необычным).

За окном по-прежнему идет дождь. Я вижу людей, идущих по своим делам, их головы, прячущиеся под зонтами, медленное, неторопливое движение машин, брызгающих водой из только что образовавшихся луж. Перед глазами мелькают аптеки, магазины, больницы – множество зданий, которые я давно не посещал. Да как-то и времени не было. Я сидел дома и скучал по… своей девушке. Муки расставания, которое целиком зависело лишь от случайности, которое заставляло сердце сжиматься, работать на износ; все эти слезы, которые я пролил, нуждаясь в поддержке, в том, чтобы кто-нибудь объяснил мне, почему мир так привередлив, почему он так несправедлив. Но никто даже пальцем не двинул в мою сторону, никто не хотел посещать похороны – а я видел эти лица, перекошенные в непонимании того, что они здесь, собственно, забыли, что их привело сюда. Только формальность! Дань уважения! Они пришли на похороны своей дочери, подруги (или кем там еще она приходилась этим людям), чтобы только выразить сочувствие, как их учили, как по сценарию, который они, видимо, все вместе проходили.

А за окном показались, тем временем, знакомые места – мой район проживания.

Под приятное и беспокойное движение автобуса по умеренно загруженным улицам я приехал к своей остановке. Вышел. Вот и дом, милый дом. Все то же дерево, склонившееся под тяжестью лет и ветров к канаве, расположенной за автобусной остановкой, и за ней – магазин детских игрушек. Помню, что покупал там плюшевого медведя для своей… девушки. Да… Сейчас только об этом и вспоминать. И так тяжко на душе, а тут еще и добивают куски памяти, словно хотят доказать правдивость некоторых выводов относительно самого себя.

Квартира находится на пятом этаже. Лифта нет, и с этим я давно смирился. Подниматься по лестнице не тяжело, мой организм ведь молодой. Но сейчас я тащусь медленнее, намного медленнее, чем если бы даже тащил на себе три пакета с продуктами (а такое было неоднократно).

Ключи, спрятанные в карман, чтобы долго не искать их в портфеле, я достал почти механически и удивился, как у меня это получилось. Отточенные движения – следствие того, что я так долго проучился, снимая эту квартирку. Все идет, как надо. Может быть, скоро я и с ней распрощаюсь.

Я прямо ввалился в квартиру, как медведь в свою берлогу. Не снимая обувь, прошел на кухню, вылил из чайника остатки воды в кружку, которая стояла на столе (я ее так и не помыл со вчерашнего дня), и выпил все одним глотком. Стул, приобретенный мною заранее, чтобы я мог садиться на него, когда устану после учебы, помог мне и сейчас. Я откинул свою голову назад, посмотрел в окно. Дождь идет.

«Когда он уже закончится?» – думаю я, а сам хочу, желаю внутренне, чтобы он не заканчивался. Не хочу выходить на улицу, но, конечно, мне придется сделать это в ближайшее время. Необходимо позвонить отцу или матери, сказать им, какой я плохой сын, что у меня ничего не получилось, что я не смог получить образование. А ведь я так хотел стать инженером! Микроэлектроника привлекала меня, правда?

Потом – скандал. Надеюсь, что отец не будет ругаться слишком сильно. Мать-то, как-никак, поймет меня и постарается «что-либо предпринять», потому что не хочет сдаваться. Она никогда не сдается. Но ее мысли будут далеки от правды. Для меня конец учебы – все. Что мне еще остается? Идти на низкооплачиваемую работу да помирать с голоду, а если не помирать, то постоянно думать о деньгах, о способе заработка, о выживании. Многие так делают. И я – в их числе. Но почему мы должны страдать? Почему нельзя делать то, что хочется, почему детство – лучшее время жизни?..

Вопросы без ответов. Моя жизнь, видимо, тоже такова. Все, что я думал о себе и о мире – ложь. Ложь, приправленная соусом из лжи, только подслащенной обещаниями и уверениями, что все получится.

Я хочу спать. Точнее, не хочу, а просто должен. Если же сон не придет, то просто поваляюсь в кровати, как делал последние несколько месяцев (а меня ведь отчислили…).

Вбежав в спальню, я быстро стянул с себя верхнюю одежду, потом – худи, и лег в футболке и джинсах на не заправленную постель. Она холодненькая.

* * *

У меня есть один физический недостаток, он же – мой секрет. По моему внешнему виду его не определить, невозможно также распознать его по моим движениям или действиям. Если не скажу об этом прямо, то никто и не узнает этот секрет, а если и узнает, то удивиться, будет по много раз переспрашивать, стараясь расспросить чуть ли не про каждую деталь моей жизни. И тогда этот секрет привлекает всеобщее внимание к моей персоне, которого я не жду, хотя мне, признаюсь, иногда и хочется поделиться им с остальными, рассказать о том, что я чувствую, как выглядит мир в моих глазах.

Еще с детства родители заметили, что я не понимаю цвета. В играх, в дошкольном обучении, я не мог определить их, поэтому часто встречался с тем, что мне прямо указывали: «Ну вот же этот цвет! Смотри!», а я – не понимал. Возможно, родители тогда могли считать, что я немного не в себе, то есть у меня не совсем все в порядке с мозгами, и расту я, отклоняясь в развитии по уму. Но эти мысли легко развевались после того, как мне давали какие-нибудь тесты на логику – а в них я показывал если не среднее, то точно опережающее развитие. Именно поэтому отец решил, что дело не в умственных способностях (его я буду благодарить за это решение до конца жизни), а в чем-то ином.

На приеме у терапевта был выявлен этот мой маленький секретик. Жизнь моя, конечно, не перевернулась с ног на голову, но точно встревожила родителей, хотя со временем, как я стал уже довольно взрослым ребенком, они успокоились и приняли мой недостаток со спокойствием.

У меня – монохромазия.

Это слово, – может быть, для кого-то страшное, – означает, что я вижу весь мир в черно-белом спектре. Я никогда не видел цветов, поэтому такие названия, как «желтый», «синий», «розовый» – для меня непонятны. Всегда удивляюсь, когда говорят, к примеру, о «красных» розах. Меня эти цветы ничем не привлекают. Ну, цветы как цветы. Для меня весь мир – серый, как говорят люди, которые пытались пояснить мне, что такое цветовосприятие и как называют цвета и оттенки, которые вижу я.

Вообще, единственные цвета, которые я могу понять – это «белый» и «черный». В детстве мне специально показывали их, как говорили, приводя пример «наиболее черного» или «наиболее белого». Снег и темнота ночи. Да, это я знаю, это – я могу понять, как бы мир и генетика не препятствовали этому.

Все годы моей жизни – в остальном, – проходили также, как и у других детей. Ну, не вижу я цвета, и что с того? Бегать, прыгать умею, в меру спортивный. Голова работает нормально, умею мыслить логически. А остальное – можно с легкостью наверстать.

Мне, наверное, хотелось бы увидеть мир таким, каким его видят остальные люди, хотя бы раз в жизни. Но, к сожалению, такое желание выполнить нельзя.

Меня частенько не понимали или как-то пытались обыграть мой недостаток в шутке. Иногда было и так, что незнание цвета могло помешать моим действиям. Ну вот скажите, как мне понять, где купить «желтый» банан, а не «зеленый»? То есть показатель спелости этого фрукта для меня недоступен. В тот раз, кажется, мама извинялась передо мной за то, что забыла о моей «проблеме», как было принято выражаться в нашей семье (мы говорим и по сей день так). Но я ее не виню. Понимаю ведь, как трудно приходится с ребенком, у которого есть отклонения. Не каждой семье дано такое вынести. Поэтому все в порядке.

За двадцать с небольшим лет жизни я привык к окружающему меня миру. Цвета не придут, сколько бы я не звал их. Однако, не стоит и думать о них – вот к чему я пришел в своих размышлениях по этому поводу. Будто то, чего я ищу в жизни – это цвет! Конечно, нет. Чаще всего, особенно будучи подростком, я думал о своем будущем. Какую пользу я мог бы принести миру? Что бы я смог сделать?

Один мой друг, с которым я был вместе на протяжении многих лет, однажды сказал мне:

– Так это же круто – иметь такое зрение. Не можешь видеть краски этого прогнившего мира…

– Ты слишком пессимистичен, – говорю я.

– А то! Как тут не загнуться со скуки? Мир понятен, слишком понятен для таких, как мы. – Тут он изобразил серьезное лицо. – Поэтому надо искать что-то такое, что будет нам по вкусу… Че, неплохо сказал, а, скажи?

– Прикольно, – и я улыбнулся. – Конечно, ты прав. Но ведь нельзя судить о мире только в таких красках…

– Да уж, иногда я думаю, что ты видишь мир намного красочнее, чем другие люди. Хотя у них нет этого… как у тебя?

– Монохромазии.

– Да, точно вот! Ее самой.

Мне часто приходилось слышать о том, как мою «проблему» обсуждали в школе, в кружках, куда я ходил, да где только угодно. Меня обольщало внимание со стороны окружающих, но не хотелось, конечно, заполучать его таким образом. Неужели факт того, что можно, как мне говорили, смотреть на реальные предметы, как собака, может быть интересен? Люди – странные существа. Кажется, что известное не должно удивлять, однако, как только они сталкиваются с этим в живую, то сразу же охают и расширяют глаза от удивления.

Монохромазия не лечится. Родители сразу об этом узнали. Тогда я еще был мал, чтобы хоть что-то понимать, поэтому удивлено смотрел на мать, когда та плакала, а отец рычащим голосом пытался ее успокоить.

«Нет, это не вылечить, – говорил доктор. – Единственное, что вы можете сделать, – это обеспечить ребеночка поддержкой, они ведь очень чувствительны». Так родители и поступили. А когда поняли, что поддержка мне, собственно, и не нужна, ведь я не инвалид какой-то (точнее, я могу быть самостоятельным), то отступились, поступая тем самым со мной, как с обычным ребенком.

В общем, такой вот у меня секрет. Когда я о нем говорю, невольно на ум приходят воспоминания, какие-то – хорошие, какие-то – плохие. Но в основном – плохие. К сожалению.

Этот мир я вижу в черно-белом цвете.

Глава 2

Меня разбудил будильник. Солнце уже встало, а, значит, пора бы просыпаться. Я потянулся, что есть сил, зевнул и посмотрел в окно. Птички летают и, наверное, поют песенки. Может, и мне спеть что-нибудь для своей любимой? А то я давно хотел устроить для нее романтический вечер. А если не вечер, то хотя бы утро. В общем, мы давно никуда вместе не ходили, а домашний «романтик» не вязался с тем, что я ей наобещал. О, какие это были обещания! Роскошный коттедж, пышная свадьба (в будущем, но надо было задумываться уже сейчас), много денег, моя карьера… Много чего еще я говорил. Размечтался – сказала бы она.

Я пошарил рукой в постели – никого. «Куда она подевалась?» – подумал я. И почему я раньше не заметил ее отсутствия? Она умеет, словно кошка, перебираться через мое нечуткое тело (а спит она у стенки), и так бесшумно, не разбудив меня, прокрадываться на кухню, где она красится или сидит в телефоне, если с утра не спится.

Резко вскочив с кровати, так, что у меня даже голова чуть не закружилась, я побежал к шкафу, чтобы накинуть на себя хоть что-нибудь из одежды – к утру, что необычно для этого района, стало как-то холодно, и я немного промерз.

Нашел халат и, не желая погружаться в поиски любимой футболки (она мягкая!), накинул его и пошел на кухню.

Там, да, сидела она – моя девушка, которую я сильно люблю. Ее спутанные с утра волосы игриво ложились на плечи; глаза, цвет которых я никогда не увижу, отчего мне становится тягостно от «проблемы», как ее всегда называли в семье, медленно скользят по экрану телефона, что-то нетерпеливо выискивая; тонкие руки или, нет, скорее – ручки, которыми она так нежно иногда ко мне прикасается. Весь вид ее тела, ее красоты, которой мне не хватает с утра, когда я просыпаюсь, вводит меня в гипноз.

– Привет, – говорю я и тянусь к ней, чтобы поцеловать.

– В таких случаях говорят «доброе утро», а не «привет». – Она по-прежнему сидит в телефоне и не обращает внимания на меня.

– Хм, не знаю. Я говорю, что первое приходит на ум. Но вот что точно определено: я хочу тебя поцеловать. – И опять тянусь к ней…

– А обязательно говорить это перед тем, как ты это сделаешь?

– А что не так? – Спрашиваю.

– Ну, взял бы и поцеловал. Зачем об этом заранее говорить?

– Это плохо? – Я сразу понял ее привычную игру: вопрос-ответ (она так меня обычно дразнит). – Просто можно подумать, что ты этого не хочешь.

– А я не говорила, что не хочу этого. Просто ты не слишком уверен в себе. Знаешь, надо понимать намеки девушек…

– Эх, вот ведь не повезло тебе! – С иронией проговариваю я. – Какой парень недогадливый…

– Ну ладно, целуй уже! – Сказала она, не улыбаясь.

И я поцеловал ее.

Потом подошел к чайнику, проверил, есть ли вода – а она есть, это хорошо, – и залил ее в кружку. Я привык пить по утрам только воду – и ничего больше. Ни кофе, ни чая, ни каких-либо других напитков. В остальном мои гастрономические предпочтения не выходят за рамки общечеловеческих, так сказать.

Завтрак не был приготовлен, хоть я и надеялся втайне на то, что моя любимая обо мне позаботится и приготовит-таки что-нибудь на завтрак, ну хоть раз в жизни. Но ничего, как я видел, не было ни на столе, ни на столешнице (себе она тоже не готовит, а ждет меня), а потому приходится в очередной раз все делать самому. Сегодня я решаю приготовить что-либо легкое – омлет с кусочками колбасы, к примеру.

На готовку у меня уходит минут двадцать, а за это время у моей девушки наступил приступ (выражаясь образно) суеты. Она быстро – ну да, прямо как кошка, – поспешила в спальню и, насколько я мог расслышать, она перерыла полшкафа, наверное, в поисках одежды.

У нее сегодня важный день. Она ведь работает журналистом, поэтому иногда, – вот, как сейчас, – ее вызывают в офис, а, значит, там ей предложат взять интервью (она так сама мне объясняет). Я, конечно, понимаю, почему вызывают именно ее – красивая девушка в камере поднимает просмотры…

Когда завтрак становится готовым и разложенным по тарелкам, я кричу:

– Кушать подано!

Из комнаты сразу же выбегает она. И каким-то резким движением двигает к себе стул и говорит:

– Вот так им и надо! Сейчас бы написала об этом.

– Кому – им? И о чем писать? – Спрашиваю я.

– А, это – по работе. Ты не поймешь, – и она отмахивается от меня рукой.

Мы едим в тишине, потому что знаем негласное правило: «Когда я ем, я глух и нем». Интересно, кто придумал это правило? И почему нельзя, к примеру, сказать: когда я ем, то ничего не вижу?

Вылизав все до последней крошки, я поставил тарелку в мойку. У нас принято так: складывать грязную посуду и вечером мыть ее. Это, кстати, сильно экономит наше время. Посуду, кстати, мы моем по очереди. Сегодня как раз моя «смена».

Надо собираться в университет.

Я прохожу в спальню и смотрю на шкаф – вся одежда аккуратно сложена, понятно, что Лена (да, ее так зовут – и мне следует почаще употреблять ее имя, а то забуду, ха) все прибрала после того, как агрессивно копалась в своей одежде. Я смотрю на свой костюм – мне говорили, что он черный, хотя я ведь именно этот цвет и могу различать, поэтому нет никакого смысла пояснять мне это, – и думаю о том, чтобы надеть его. Впрочем, у каждого, наверное, есть стандартный наряд, который ты надеваешь в любом случае, если нет сил или времени надеть что-либо другое из гардероба.

Костюм больше на один размер, поэтому я чувствую себя в нем свободно, а свобода, как мне кажется, – главный параметр в выборе (и не только) одежды.

Складываю его на кровать аккуратно, чтобы не помять, рядом с одеждой, которую приготовила для себя Лена. А сам иду чистить зубы и причесываться. Лена только что освободила ванную, поэтому я быстро забегаю туда, а она идет на кухню краситься.

Через пятнадцать минут я уже стою полностью готовый к отправке в университет, полностью одетый, жду у порога квартиры.

– Ты скоро? – Спрашиваю я у Лены.

– Да, сейчас, подожди, – отвечает она из спальни.

Признаться честно, иногда просто сержусь на ее медлительность. Конечно, я понимаю, что Лена – девушка, а я – нет, и мне не надо краситься и мучительно выбирать, что надеть. Нужно просто причесаться, надеть костюм. И готово. Можешь идти куда хочешь. Но так неспешно все это делать… Она ведь еще и встает раньше меня, поэтому, наверное, может собраться. У нее ведь достаточно времени.

Пока ожидаю ее, решаю проверить, кто и что мне пишет. В основном, конечно, друзья из универа, потом – мусорные каналы, группы в социальных сетях, рассылка, мошенники; о, и так далее. Прочитав, наверное, все сообщения, которые можно было прочитать, я вновь принимаюсь ждать свою девушку, глядя в пол (хм, а он красивый – что за узор на этом паркете!).

Наконец-то пришла она. Я даже улыбнулся от счастья, что мое утомительное ожидание закончилось.

– Что-то ты долго… – Говорю я.

– Это ты быстрый. Некуда спешить.

Вот и поговорили.

Мы выходим, а Лена пялиться в телефон, так что мне приходится иногда брать ее под руку и вести в нужном для нас направлении. Идем в сторону станции метро – там маршруты до мест учебы и работы у нас частично совпадают. Только я схожу с линии раньше, потому что университет находится ближе к нашей квартире (всего-то час пешком, а при хорошем настроении, или если слишком торопишься, можно дойти быстрее).

Подойдя к станции, мы спускаемся. Мне говорили, что буква «М», которая висит над каждой станцией, – «красного» цвета. Правда это или нет, я не могу судить, но верю людям на слово, потому что в таких вещах, уверен, не может быть сказано лжи.

Мы садимся в вагон, который приходит сегодня вовремя, и нам не приходится, как это часто бывает, ждать и мерзнуть в подземке. Или это мы запоздали так, что время прибытия кажется нам теперь правильным? А кто разберет? В самый первый раз, когда выбираешь маршрут, по которому в будущем будешь ездить ежедневно, выучиваешь время отправки или прибытия наизусть, а потом забываешь и его и приходишь на станцию уже как бот, который даже не может понять свои действия, потому что они стали автоматическими, инстинктивными.

В вагоне я разглядываю стены, людей (это плохо и неприятно, должно быть, со стороны), гляжу на потолок, на пол… Мне хочется спросить у Лены, как она посмотрит на то, чтобы пойти куда-нибудь на выходных, в это воскресенье. Может, мы сходим в кино? Или в ресторан? Хотя в ресторан – нет. Я ведь бедный студент… Но можно найти что-нибудь относительно дешевое, не в помпезности и богатстве ведь любовь состоит, а в заботе и внимании. Есть много мест, до которых добраться несложно, стоит только договориться, выбрать время, чтобы куда-нибудь вместе выйти, чтобы побыть рядом друг с другом, разделить этот момент совместного времени, которое дано нам, чтобы жить…

Лена сидит в телефоне, не разговаривает со мной, не хочет смотреть на кого бы то ни было. Теперь я смотрю на нее, а она, видимо, не чувствует, что на нее направлен мой пристальный до безобразия взгляд.

Я спрашиваю:

– Что ты все смотришь, мир не изменится за полчаса…

– Мне нужно быть в курсе всего. – Коротко отвечает она. Что это, обиделась, может? Заметила все-таки?

– Со мной поговори. А то мне кажется, что мы так давно не говорили, что мы вообще будто, ну знаешь, не интересуемся друг другом…

– Как это? – Она по-прежнему не поднимает на меня глаз. Как мне ее заставить взглянуть на меня?

– Ну… ты даже ничего не спрашиваешь у меня. Как, например, у меня дела в университете.

– Ты сам все рассказываешь. Зачем спрашивать?

– Это да, конечно. – Это чистая правда, что я несу все новости по учебе в дом. – Но знаешь, я ведь хочу и про твои дела знать, что ты делаешь, как работа…

– Обычная работа. Я – журналист, типа. Ничего особенного. А что это ты вдруг заинтересовался?

– А мне всегда было интересно.

– Понятно.

– Да. И ты бы могла хоть раз рассказать…

– Ну я же тебе раньше рассказывала. Тогда, помнишь, в парке? – Честно, я иногда поражаюсь ее памяти. Кажется, что она может пересказать все наши отношения с точностью до часа. Она помнит каждую деталь. – Ты тогда впервые спросил, кем я работаю. Спустя месяц, как мы начали встречаться! – Значит, обиделась. – С тех пор ничего не изменилось.

Только вот моя память не такая хорошая, как у тебя. Ну, вот такой я человек. Каждому свое, как говорится. И я совсем не про то, о чем ты мне сейчас хочешь сказать. Работа журналиста и так мне ясна. Что он делает, чем именно занимается. Понимаешь, мне ведь интересно твое отношение ко всему этому. Что ты думаешь о своем занятии, если сказать точнее. Приятно даже не от того, что ты анализируешь успех или неуспех каких-то там статей, а то, что ты все это мне говоришь. Почему мы так мало разговариваем? Забота – вот главное, что есть в любви. Вот к чему я всегда стремился. Почему ты не хочешь, чтобы наши отношения были построены на этом? Разве тебя не возмущает тот факт, что мы будто бы просто поселенцы, которых принуждают к спариванию? Живем сообща, как команда, как те люди, которые объявили о своей любви и теперь не знают, что делать дальше. Хочется, чтобы мы не просто «жили вместе», а действительно любили друг друга… Недостаточно просто выразить любовь, ее еще надо доказать, не словами, а действиями.

Только как мне сказать ей об этом? Как она это воспримет? Я хочу, – очень сильно хочу, – рассказать ей о том, что между нами закончилась та искра любви, которая была ранее. Если мы друг друга любим (и хотим любить), то должны что-то поменять в наших отношениях, потому что расставание – не вариант, и я это отлично знаю, и не только по отношению к себе, но и к ней. Надо решать, надо задать единственный вопрос об отношениях, который повис в воздухе, не давая двигаться дальше никому из нас. Ты-то, конечно, изобразишь молчаливое согласие с моими выводами, как делаешь это всегда, но не скажешь напрямую: ты просто надеешься на то, что я все смогу поменять, ведь я твой «принц», который в одиночку справляется со всеми нависшими над нами угрозами. Но ведь отношения – это не только я один! Нам нужно делать это вместе, вместе встать на путь, который приведет нас к гармонии и спокойствию, любви и – это уже заезженно, – к процветанию.

Ты все еще меня любишь? Давай я позабочусь о тебе, а ты – обо мне.

– Пойдем куда-нибудь? – Наконец спрашиваю я.

– Ага, надо сходить куда-то…

Вот и поговорили. Весь диалог уместился в две фразы…

Моя станция. Но я решил сойти с привычного маршрута, чтобы проводить Лену до работы (а заодно докопаться до правды и спросить ее о том, о чем я только что думал). Внезапное решение, конечно, но того требует жизнь и наше с Леной будущее.

– Ты чего это? Университет же. Беги, пока двери не закрылись.

– Сегодня я провожу тебя до работы. – Говорю я.

– Ого! Да ты романтик, как я вижу? И с чего это ты вдруг сегодня такой…

– А ты мне нравишься.

– Засмущал, ха. – Она улыбнулась и подняла на меня глаза. – Милый мой. Если не боишься опоздать на пары, тогда ладно.

До ее станции мы едем в молчании.

Когда оказываемся на месте, то неспешно покидаем вагон метро (опять она такая медленная), выходим на поверхность, я тащу Лену за собой, как собаку на поводке. Она до сих пор продолжает смотреть в телефон, и я веду ее до работы, потому что придется пройти еще два-три квартала до ее офиса. Я вспоминаю, что есть сил, но ничего не выходит, поэтому доверюсь-ка я своему инстинкту (как я думал, когда пришел поезд), чтобы дойти до места. Может, мне повезет, и я смогу довести Лену куда надо. В ином случае просто спрошу, хотя я знаю, что она ответит что-то вроде: «Ну как ты можешь забыть! Я ведь тебе показывала…».

– Хватит пялиться, – возмущенно-притворно произнес я. – Надо на дорогу смотреть!

– Мне нужно быть в курсе всего, понимаешь. А если не понимаешь – как ты вообще свою девушку не можешь понимать?

– Ну уж прости, не понял.

– Да ладно тебе, – говорит она без тени улыбки, что-то сосредоточено обсуждая в голове сама с собой.

Мы идем прямо, по направлению от входа в подземку, и я вроде бы помню, что нужно пройти прямо, потом – свернуть налево, затем там будет светофор, на который нужно пройти; еще дальше – парк, – да, там парк! – который мы посещали вдвоем, когда я встречал Лену после работы. Тогда я вкушал сладкие мгновения жизни, которые испытываешь, когда только-только влюбился.

Пройдя метров пятьдесят, я признал правильность пути. Увидел знакомый угол, за которым идет улица, ведущая на площадь N, на которой, как мне говорила Лена (а эту площадь видно из ее офиса), часто играют дети, поэтому (и только поэтому) нам не стоит там гулять вместе. Особенно держаться за руки в присутствии посторонних, которые, наверное, раздражают Лену, и я даже не знаю почему. Почему ей не нравится показывать любовь? Со временем я смирился с этим, но ощущение недосказанности не покидает меня.

Мы поворачиваем за угол, и я говорю:

– Лена, как думаешь, наша любимая скамеечка в парке еще никем не занята?

– Нет, занята. – Отрезала она. – Потому что там поток людей большой, как мне кажется. Вероятнее всего, что наша, милый, скамейка уже занята и причем давно. Мы ведь давно там не были.

– Да… А мне хотелось бы туда как-нибудь сходить с тобой. – Я все пытаюсь подвести разговор к вопросу, который занял меня в метро. – Просто нам нужно друг с другом где-нибудь побывать, развеяться. Только вдвоем, понимаешь?

– Понимаю. А что, ты прямо такой романтик сегодня… Заболел?

– Ну опять ты за свое! Неужели я не могу просто поговорить с тобой о любви?

– Почему не можешь? Можешь, просто это ведь и так понятно. Я люблю тебя, а ты – меня.

И вот всегда так! Для нее все понятно, все кристально ясно. Но для меня-то – нет. Наша любовь не проявляет себя внешне. Мы живем, любим, целуемся, но что с того? Кто из нас не делал подобного и до того, как мы встретили, как мы обрели друг друга?

Я уже перехожу улицу, витая в облаках, даже забыв про Лену, которая стояла около светофорного столба, залипая в телефон. Неопределенность в отношениях, которая меня занимает, никак не может быть решена, потому что из-за таких вот «это и так понятно» и происходит недопонимание. Парадокс! К тому же я один стараюсь что-то изменить, что-то понять и, тем самым, показать, доказать нашу любовь. Это и называется забота.

Перейдя улицу, я обернулся посмотреть, где находится Лена. Она неспешно переходит улицу, хотя через секунду уже будет «красный» (я не понимаю, конечно же, цвета, когда перехожу на светофор, поэтому смотрю на отсчет времени на пешеходном светофоре). Грациозная походка, тонкие, соблазнительные ноги, круглые черты лица, правильно организованные и дополненные чуть остреньким носом. Ее фигура – восторг формы (я теряю голову от взгляда на свою девушку).

Пока я смотрю на нее, мне хочется плакать. Что за счастье я обрел, когда такая девушка захотела стать моей единственной? Когда я был подростком, то думал, что никто не сможет полюбить меня, хотя тогда была одна… мне не хочется об этом вспоминать.

Мне хочется оберегать мою любимую и заботиться о ней.

Внезапно, прерывая мое умиление, слышится визг колес, за которым следует глухой удар. Я смотрю вперед – Лена падает… ее нежное тело отшвыривает в сторону, она не крича, не издавая ни звука, ложится на асфальт. Все происходит так быстро, что я не успеваю понять, что произошло.

Ее сбила машина?!

Она лежит на дороге…

Я не понимаю, что происходит. Люди вокруг засуетились, закричали, забегали. Посередине дороги стоит машина, стоит в одиночестве, рядом – лежит Лена, без движения.

«НЕТ!!!» – громом отдается в моей голове.

Я, чуть ли не срываясь на крик, подбегаю к Лене, обнимаю ее и говорю:

– Милая! Очнись! Лена! Ответь! Очнись!!!

Вокруг собираются люди: кто-то снимает происшествие на телефон, кто-то просто смотрит, как я трясу мою девушку, кто-то – пытается вызвать скорую, но никак не может договориться с другими такими же людьми, кто именно будет звонить.

Я аккуратно прикасаюсь к голове Лены, потому что вижу на ней пятна темного оттенка. Предполагаю, что это кровь, но не могу сказать наверняка. Я не вижу! В голове все вертится от шока.

«Милая, пожалуйста» – думаю я, а тем временем у самого наворачиваются слезы.

Ее глаза закрыты. Прикладываю руку к ее груди, чтобы понять, бьется ли сердце. Оно бьется! Слышно прерывистое, неровное дыхание. У меня самого слышна одышка. Сердце стучит отчаянно. Мне страшно за Лену.

Кто-то говорит в полуметре от меня:

– Я вызвал, скоро приедут.

И где-то в отдалении, но не слишком:

– Да она сама виновата. Надо по правилам переходить!

– Надо смотреть, куда едешь, козел!

– Ага, правила надо соблюдать.

– Стойте, надо разобраться…

Вина? Кто виноват? Мне сейчас не до объяснения причин и последствий. У меня на руках умирает моя девушка, мое сокровище, а вы, вы – зеваки, только и судите кого-нибудь и не можете понять боль других!

«Лена, не умирай, прошу».

«Я не сказал тебе еще о многом».

Приезжает «скорая», забирает окровавленное тело моей возлюбленной. Теперь, когда один медик сказал другому: «обработай раны», я понял, что на голове у Лены все-таки – кровь. Все происходит так быстро, что я еле-еле успеваю сесть в машину «скорой», чтобы поехать вместе с ними до реанимации.

Меня спрашивают:

– Вы кто?

– Я – ее парень, – коротко отвечаю.

– Хорошо, садитесь вот сюда.

Мы едем под звуки сирены, – не пожелаю такого никому, – и меня трясет. Пытаюсь вытянуть руки вперед, но они падают, не поднимаются.

Смотрю на любимую – она по-прежнему без сознания. Медики выглядят спокойно, и это, конечно, может придать уверенности в том, что ничего страшного не произошло. Однако, я боюсь. Я боюсь потерять ее…

Стоп! Никаких таких размышлений! Все будет в порядке.

Подъезжаем к больнице. Каталка выскакивает из машины с невероятной скоростью – видно, что бригада врачей натренирована, что такие ситуации случаются постоянно (даже страшно подумать с какой частотой). Причем меня чуть не сбивают с ног.

«ОЧНИСЬ» – думаю я. Очнись ради меня. Я хочу тебе сказать… Помнишь (а ты точно помнишь), как я ел мороженое зимой и оно упало на землю? Я тогда расстроился, а ты посмеялась, что я такой неуклюжий. Я в шутку выхватил у тебя твое мороженое и откусил огромный кусок. Потом мы играли в снежки, словно дети малые. Как было весело! Мы смеялись, наслаждались друг другом. Наша любовь была как праздник. Я так счастлив!

Давай, когда тебя выпишут, сходим куда-нибудь. Я сегодня ведь тебе предлагал. Да даже не в какое-нибудь заведение типа кафе, а просто на улицу. Вместе…

Помнишь, как я ждал тебя у офиса, что однажды меня допрашивал охранник, а ты, выбежав, сказала: «Отпустите его»? Было весело. Мило, что ты вступилась за меня. От таких воспоминаний сразу становится тепло на душе. У меня ведь не так много действительно хороших воспоминаний из жизни… Но с тобой – только самые лучшие.

В приемной меня стали спрашивать про имя, фамилию, адрес проживания и так далее, – про мою девушку, в общем. Работник регистратуры говорил вяло, чувствовалась его дикая усталость. Но мне, сгорающему от желания побыстрее увидеться с любимой, было все равно. И я терпеливо отвечал на вопросы, которые мне задавали.

Работник сразу же позвонил по стационарному телефону в реанимацию и передал информацию, которую собрал.

Я ждал, когда придет врач. И тут мне позвонил однокурсник Игорь – тот, с кем я дружил, с которым ходил гулять и пил в баре. Я ответил, хотя и не желал ни с кем в данный момент разговаривать.

– Ну, ты где, прогульщик?

– В больнице так-то.

– О-о, а что случилось?

– Да так… Короче, потом расскажу.

– А? Ну ладно. Давай пока, не болей… Нет, ну, реально ничего серьезного нет?

– Да нет.

– Ну смотри. А то я могу помочь. Вся наша банда если что придет на выручку. Ты ведь знаешь?..

– Да, конечно, – отвечаю я, как тот работник регистратуры. – Это я знаю, но сейчас не такой момент, в котором можно как-нибудь помочь.

– Понял. Не буду больше донимать тогда. Пока! Не болей!

– Пока… – И он отключился. Как хорошо, что он не стал расспрашивать меня подробнее!

Я начал рассматривать помещение, в котором сидел, пытаясь угадать окружающие меня цвета – это всегда успокаивает. Вот, например, напротив находится цветок в горшке. Какого цвета горшок? Я знаю, что растения «зеленые». Горшок может быть, допустим, «коричневым». Помню, что в детстве спрашивал об этом у матери, когда она поливала цветы. Она отвечала, что горшок для цветов, который я вижу перед собой – «коричневый». Однако, не все ведь горшки обязаны быть «коричневыми», как и не все предметы могут быть одного цвета. Например, вот чехол для телефона – он может быть другим, у каждого свой цвет. До меня долго не мог дойти этот факт. Но со временем я понял, что есть предметы с переменчивыми цветами и предметы, цвет которых определен раз и навсегда. Одним из последних является светофор. Я знаю, что у него три цвета: «красный», «желтый» и «зеленый». Но мне бесполезно смотреть на него – я ведь не вижу цветов… А вот еще: апельсин – «оранжевый», арбуз – «зеленый» с «черными» полосками. Но вот почему-то бананы иногда бывают «зелеными», хотя я твердо уверен в том, что они «желтые».

Через несколько минут пришел доктор. На его лице была вымученная улыбка, он старался показать сочувствие, но у него слабо получалось. Он сказал:

– Здравствуйте. Вы – за Еленой Ф.?

– Да.

– Кем вы приходитесь пострадавшей?

– Я? Я ее парень, – отвечаю.

– Хорошо, понял. Слушайте: она пока что без сознания, но состояние стабильное. У нее тяжелая травма головы и перелом нескольких ребер. Вам нельзя сейчас пройти в палату к ней.

– То есть я сейчас не смогу к ней пройти?

– К сожалению, нет. Она находится в реанимационной палате, посторонним туда вход воспрещен.

– Да какой же я посторонний?

– Вы меня не совсем поняли… – Настаивает на своем доктор. – Ее только что экстренно привезли с переломами и травмой головы, так что ей нужен покой. Вы можете оставить свой номер в регистратуре. Вам позвонят, когда можно будет навестить.

– Но… доктор, можно ведь сделать исключение?

– К сожалению, нет. Я повторяю: она в критическом состоянии. Ей нужен отдых и интенсивная терапия.

Я понимаю это! Но мне хочется увидеть ее…

– С ней все будет хорошо?

– Конечно.

– А как скоро я смогу увидеть ее?

– Думаю, что она скоро придет в сознание. Но увидеть ее получится не сразу – мне нужно будет удостовериться в ее общем состоянии и самочувствии, а также провести проверку мозга. А потом я, конечно, сразу отдам распоряжение позвонить вам.

– Хорошо.

– До встречи. – И он быстрым шагом удалился вглубь коридора, из которого вышел.

После разговора с врачом я оставил свой номер телефона в регистратуре. Со мной разговаривал все тот же вялый медицинский работник, усталость которого могла заставить почувствовать себя плохо.

Я поехал домой, весь в печали. Вагон метро показался мне особенно темным, мрачным. Вспомнил вопрос, который я хотел задать Лене, но сейчас он показался не таким важным…

Люди садились и выходили из вагона. Я чуть не пропустил свою остановку – эта ветка метро была мне незнакома.

Тревожное ощущение закралось в мою душу.

Придя в квартиру, я приготовил себе кофе, потому что в эту ночь собирался не спать.

* * *

Прошло два дня с тех пор, как я разговаривал с доктором. Внезапный звонок разбудил меня. Было уже часов двенадцать дня. Медленно потянувшись в кровати, я достал до телефона, лежащего на тумбочке, и ответил:

– Да?

– Здравствуйте. Это районная больница N. Вы – родственник Елены Ф.?

– Да, но только я – ее парень.

– Понятно… Вы можете приехать и навестить вашу девушку. Врач разрешил.

УРА!

– Хорошо, я приеду сейчас же. – Говорю я в не себя от радости. Наконец я смогу увидеть свою любимую!

Я сразу же выпрыгнул из кровати, почувствовав прилив сил. На завтрак времени нет, нужно спешить.

Собираюсь. Надеваю куртку, кроссовки, шарф, подаренный матерью. В университет за эти два дня я так и не ходил. Я пропустил пары, поэтому Игорь позвонил и спросил меня: «Ну точно ничего не случилось?». «Ничего» – ответил я. «Ладно». К счастью, он не стал допытывать меня. А, значит, я мог спокойно пропускать занятия, и при этом не должен был объясняться. Мне не хочется рассказывать о трагедии, приключившейся с Леной. Пусть это будет простым происшествием, о котором никто не знает.

На метро я успел сесть, влетел в почти отправившийся поезд. Но: успел, и на этом спасибо. Вагон был переполнен. Кажется, что все едут в больницу, хотя я понимаю, что это не так. Это просто иллюзия, которую испытываешь, когда предвкушаешь важную миссию или срочные дела.

Больница внешне показалась мне незнакомой. Оно и понятно: два дня назад я был слишком возбужден, устал морально, поэтому отвлечься и запомнить фасад здания, его архитектуру и расположение, не получилось бы.

Халаты медиков – «белые». Этот цвет я могу отличить за его характерную особенность – он слишком яркий. Он заметен издалека. Поэтому все доктора для меня прямо сияют. Я направился к стойке регистрации, чтобы сообщить о своем прибытии. Того до смерти уставшего парня сменила молодая девушка (ну, парень тоже был молод, может, чуть старше меня), она сидела, закинув ножку на ножку, и с кем-то переписывалась. Когда подошел я, она сразу выпрямилась и стала вся во внимании.

– Здравствуйте. Я пришел к Елене Ф.

– Ах, да, – кокетливо ответила девушка. – Сейчас я позову доктора. Подождите пока вон там, – и она указала на диван, на котором я сидел ранее.

«Лена… Лена…» – думаю я. Не терпится увидеться с ней. Я не спал две ночи, думая о том, как она здесь. Ей больно.

Спустя время пришел врач. Без лишних церемоний, он сказал:

– Ее состояние стабильно, ей стало лучше. Поэтому вы можете посетить ее сегодня. И, – да, наверное, – с сегодняшнего дня ее можно будет посещать. Родственников мы также уведомили. Но о том, как навещать пациентку, вы должны договориться сами.

– Спасибо, доктор.

– Да не за что…

– А она может говорить? Или ей это запрещено, ну, из-за травмы головы? Скажите сразу…

– Нет. Она пока что без сознания.

Как это – без сознания? Неужели она еще не очнулась? Как же я тогда смогу поговорить с ней? Мне хочется сказать ей несколько ласковых слов, поддержать ее. Подержать за руку. Это так важно сейчас!

– То есть она еще не пришла в сознание? – задаю я глупый вопрос. Я прекрасно все расслышал, но уточнить в такие моменты всегда хочется. Будто сказанные слова могут быть целиком ослышкой, а не полной правдой.

– Да. Я ведь сказал, – ответил доктор.

– Понял. Где она?

– Я вас проведу. За мной.

И теперь он ведет меня по длинному и темному коридору без окон вглубь больницы. Вокруг – непривычная тишина. Если есть место в этом городе, где можно спрятаться от мира, то оно – здесь.

Я никогда не проникал в больницы настолько далеко. С детства рос здоровым парнем без каких-либо физических изъянов за исключением, пожалуй, только монохромазии. Но она у меня с рождения. И не причиняет дискомфорт. Поэтому познавать глубины больничного ада мне не приходилось.

Подошли к палате. Врач остановился и сказал:

– Ограничений по времени нет, но вы должны понимать, что вашей девушке нужен покой. Так что посещение должно быть в меру коротким.

– Спасибо, – благодарю я врача и открываю дверь. – Мне бы только увидеть ее.

– Как закончите, подойдете к регистратуре. Там отметитесь о посещении.

– Неужели так нужно делать каждый раз?

– Да. Считайте, что это – простая формальность. Отметки о посещении пациентов нужны для справки. Вы ведь понимаете, что некоторые личности чересчур активны в плане прикосновений… Так что нам необходимо составлять протоколы…

Не выдерживая дальнейшей беседы, я захожу. Еще раз благодарю доктора, стоя на пороге палаты. Он уходит.

Я закрываю дверь и тихо оборачиваюсь, будто боюсь упустить этот священный момент воссоединения с любимой. Она лежит на койке с закрытыми глазами – да, без сознания, как и говорил доктор. Я стою в нерешительности, вспоминая только что сказанные слова: «некоторые чересчур активны в прикосновениях». Что бы это могло значить? Я что, не могу даже потрогать свою девушку? Извините, но это – слишком. Хотя я понимаю, что нужно быть аккуратнее с человеком, перенесшим травму, но ведь хочется обнять, поцеловать… Да и как сказал он: «протоколы»! Будто мы и не в больнице вовсе, а в полиции.

Все-таки я подошел ближе. Ее неровное дыхание, ее спутанные в крови волосы неприятно действуют на нервы. Лена… ты ли это? Милое лицо улыбается мне даже во сне. Я легко прикасаюсь к ее руке. Теплая. Ее рука тепла, значит, все хорошо. Холод бы меня насторожил.

Я целую ее руку, говорю:

– Ну как ты? Больно – это ничего, я помогу. Если больно, то ты только скажи – я помогу. Лена, давай будем вместе. Ты теперь точно не будешь ходить одна. Я буду тащить тебя за ручку, ха. – Я улыбаюсь, потому что мне показалось, что она улыбнулась в ответ на мои слова. – Ты только очнись, и мы поговорим. Все у нас будет хорошо. Я тебя не отпущу.

В коридоре слышится визг ребенка.

– Может, я не образцовый парень (ты скажешь, что я преувеличиваю), но ведь ты сказала мне: «Я тебя люблю», когда мы стояли тогда у фонтана вечером. Я собирался уходить, а ты меня взяла за рукав… Помнишь? Что я тогда испытал! Счастье! Лена, я буду заботиться о тебе, а ты – обо мне. И наша любовь не иссякнет.

В коридоре – звук смешивается из болтовни докторов, криков, звука проезжающей каталки, вздохов…

– Лена…

Я завороженно смотрю на ее лицо. Хочется поцеловать, но я думаю о ее травме головы. И я не уверен, что мои поцелуи настолько мягкие, чтобы не причинить вреда (надо спросить об этом у доктора!). Поэтому поцелую ее потом. Да, после выписки – точно! Или раньше… когда она придет в сознание.

«Мы ведь сходим куда-нибудь вместе? Давай пойдем в кино! Или погуляем в парке. Хоть куда-то!»

Посижу-ка здесь, рядом с любимой девушкой, еще некоторое время.

На следующий день я не пошел в университет, потому что было воскресенье. Ну, хоть так смогу избавиться от ненужных вопросов. Но мне ведь могут позвонить, написать? Особенно интересующийся Игорь. От этого я не застрахован. А телефон выключить не могу – вдруг позвонят из больницы?

Но никто мне не пишет, не звонит…

Я зашел на кухню. Что приготовить? Непривычно заниматься приготовлением пищи только для себя. Вот скоро вернется из больницы Лена, и тогда все станет на свои места.

Удивителен тот факт, что ее родственники так и не связались со мной, чтобы спросить хоть, как Лена, как я сам. Я стал свидетелем этого жуткого происшествия. Еще до того, как я посетил впервые Лену, мне звонили из полиции. Начали дело, но оно, как я понял, уже решено – водитель признался сам. Редко такое бывает. Наверное, его посадят условно. А если не посадят, то назначат штраф.

Однако, меня не волнуют разбирательства по поводу происшествия. Можно, конечно, возразить: как так? Меня не интересует наказание для обидчика? С одной стороны – нет, конечно же интересует, но… я никогда не был особо обидчив, поэтому привык прощать.

Во второй половине дня, после двух часов, мне позвонили из больницы (хорошо, что номер я запомнил). Я радостно взял, нет, схватился за телефон.

– Алло?

– Здравствуйте. Это городская районная больница N. Вы кем приходитесь пациентке Елене Ф.?

– Я ее парень, – отвечаю уже с привкусом усталости от одного и того же вопроса.

– Хорошо. Мы приносим вам искренние соболезнования…

В смысле «соболезнования»? То есть… Ну, нет… Пожалуйста, не говорите так!

– …вы можете приехать в больницу. – Закончила свою речь девушка из регистратуры.

– Она… умерла?

– Да, к сожалению. Мы приносим вам соболезнования. – Она повторяет эти слова как робот. Но я не слышу этих слов – мне страшно.

– А что случилось? – Спрашиваю я.

– Конкретно я не знаю. Доктор все расскажет.

– Понял, – шепчу я и отключаюсь. Я падаю на пол, без сил, опустошенный и с тяжестью на душе.

ПОЧЕМУ? Кто-нибудь сможет ответить: почему все так произошло? Тяжело. Лена! Прости! Я не смог сказать тебе тех нужных слов, которые хотел сказать. Если бы я не отвлекся…

Чувствую, что текут слезы, и я не могу их сдержать! Я не смог позаботиться о ней. Я ни на что не годен. Любимая девушка, мое солнце, луна, – да любая планета, короче, – мое все… И она умерла. Как просто! Лена, почему ты не очнулась?

А-А-А-А! Почему? Почему, почему?

Этот день, кажется, закончил мою лучшую жизнь.

* * *

Похороны прошли теплым весенним днем, под слегка палящим солнцем. Гроб непонятного мне цвета. Странно, что у меня появилось желание спросить, какого он цвета.

«Фиолетовый»? «Лилово-зеленый»? По логике, гроб сделан из дерева, а дерево – «коричневое». Ну, кора деревьев такого цвета. А внутри – светлее. Но гроб – разве он не может быть других цветов? Он не из тех предметов, цвет которых определен раз и навсегда. Что за странные мысли у меня? Я просто хочу отвлечься. Тяжело, очень тяжело терять близких.

В день похорон я плакал весь день. Мои глаза, как говорится, «покраснели».

Дома я пересматриваю фотографии моей девушки. Воспоминания…

Глава 3

Мама приготовила обед. Сейчас будем кушать. Я сижу рядом, играю в машинки. Мои любимые – «БМВ» и «Ламборгини». Вот. Нужно выполнить трюк, чтобы показаться крутым, чтобы показать скорость. Водитель должен быть храбрым.

«Ы-ы-ы!» – кричу я.

Мама говорит:

– Ну разве так ездят машины?

Я говорю:

– Нет? А как они ездят?

– Ну… «бр-р-р». Не так?

– Возможно. Ты права, мама. Это я ошибаюсь. – И мама почему-то смеется.

На обед – суп. Второе блюдо – макароны. Ты должен есть много, – говорит папа, – чтобы стать сильным.

Вчера ходили к доктору… опять. Он проверял мое зрение. Он давно еще сказал: «У вас монахома…». Я не запомнил с первого раза (при мне это слово не говорят). Нужно как-нибудь спросить у мамы.

Суп оказался вкусным. Мама всегда вкусно готовит. Макароны (еле съел!) – тоже вкусные. Полный живот. «Набитое брюхо», как говорят. Но – вкусно и сытно.

Я спрашиваю у мамы:

– А какого цвета суп?

– Что? Суп? – Отвечает мама. – Ну, он разных цветов. Вот тут немного «желтый». – Она показывает в центр тарелки. – А вот тут, например, чуть (как это сказать?) масляный что ли.

Я не понимаю, что значит «масляный» цвет. Такого я никогда не слышал. Слышал: «зеленый», «красный», «синий», «розовый», «голубой», «черный» и много других. Но «масляный»? Как масло может показывать цвет?

– Мам, а как это – «масляный»? – спрашиваю я.

– Это трудно объяснить для тебя. Знаешь, забудь об этом. Вот ведь действительно: масляный цвет! Как до такого можно додуматься?

– Ладно. – Потом спрошу у папы. Обязательно.

После обеда я иду в свою комнату. Там меня ждут машинки. И роботы – у меня они тоже есть. Сегодня я играю машинками, потому что папа мне купил новые. Завтра, наверное, буду играть роботами. Позавчера я не закончил одну битву. Она у меня засела в голове, так что я не могу от нее избавиться. Битва Робота №1 против Робота №2. Внешне они одинаковы. Это две одни и те же игрушки. Чтобы различать их, я зову их: номер первый и номер второй. Я написал номера маркером у них на спине. Хорошо, что папа не увидел, а то сказал бы: «Ну вот, испортил игрушку». А я не портил их! Так надо! Это – план. Их нужно отличать, а то в битве они могут затеряться, перепутаться. И что тогда? Кто будет их спасать? Один из них сможет принять облик другого. И тогда все. А если стереть номерки… тогда вообще невозможно будет определить, кто победитель, а кто – проигравший.

В комнате светло. Солнце яркое. Только вот какого оно цвета? Как бы не старался посмотреть на солнце подольше, у меня начинают болеть глаза.

У окна стоит кровать. Она заправлена. Рядом стоит стол. На нем – письменные принадлежности. Книжка со сказками.

Я помню, как мама читала мне перед сном, когда я был помладше. Сейчас – не читает, потому что я сам могу себе почитать. Папа говорил, что я могу читать и другие книжки, но мне нравится именно эта. В ней я могу сказать, где какие цвета. Я долго об этом спрашивал маму. И запомнил.

Вдруг заходит мама. Она говорит:

– Может, пойдем на прогулку? Подышим свежим воздухом.

– Давай. – Говорю я.

Вот мы уже собираемся. Мама ищет вещи в моем шкафу. Я сижу рядом, на стуле около стола, и наблюдаю.

– Ну вот и все готово. Одевайся.

Мама кладет вещи на кровать и уходит в свою комнату.

На кровати лежат: шорты, футболка, носовой платок. Зачем мне он? Ну ладно, возьму и его. Я одеваюсь за пять минут. Вхожу в комнату мамы. Она еще собирается. Я иду в прихожую, чтобы посидеть, подождать.

Проходит некоторое время. Я устал ждать.

Почему доктор говорит, что я не могу видеть цвета? Почему он говорит, что это навсегда? Когда мы были в больнице, мама плакала. Папа говорил, что это – нормально. Что мы это переживем. Только я ничего не понял.

Что такое «цвета»?

Возвращается мама. Одетая в прекрасное летнее платье. Ей идет. Мне нравится.

– Идем, малыш. – Говорит она.

Мы выходим из дома. Я вприпрыжку спускаюсь с лестницы. Четыре этажа – легко!

На площадке светло. Много детей. Я хочу с кем-нибудь поиграть. Смотрю, глаза двигаются туда-сюда. Мама садится на скамейку рядом с чужими мамами. «Иди поиграй» – говорит она.

На площадке есть горка, качели, песочница, карусель, еще одни качели. Жаркое лето – все играют на улице.

Вот там, рядом с горкой, особенно много детей. Подойду-ка я к ним…

– Привет, – говорю я.

А мне отвечают со всех сторон:

– Привет!

– Во что играете? – Спрашиваю.

– Ни во что. Катаемся.

– А можно с вами?

– Да, – говорит мне девочка. Она сразу же скатилась вниз.

Я залезаю в пластиковую трубу («какого она цвета?»), спускаюсь. Внезапно: внизу меня ловят. Все смеются, и я вместе с ними. Мы начинаем залезать на горку и спускаться с нее по очереди.

Вот впереди меня лезет мальчик, я – за ним. Я смотрю: на нем такие же шорты, как у меня! Интересно, какого они цвета?

Я спрашиваю:

– А какого у тебя цвета шорты?

Мальчик обернулся и сказал:

– А ты что, не видишь?

– Нет. Я не могу…

– Это как? – Он наклонил голову набок. – По-че-му?

– Это у меня… болезнь. Не могу.

– Ого! А это не заразно?

– Нет.

– Ого. Это хорошо! Ну, э-э, а шорты у меня – «синие».

Запомню: шорты могут быть «синими». Мама говорила, что цвет моих шорт – «бежевый».

Мальчик скатывается вниз по трубе, махая на прощание. Ко мне сзади подходит девочка и шепчет:

– Ты правда не можешь видеть?

– Да, – отвечаю я.

– Но тогда ты не сможешь увидеть мир.

– Почему?

– Потому что ты не видишь краски.

– А как они выглядят? – Я не понимаю, о чем она говорит. И как… она услышала наш разговор с тем мальчиком?

– Мир наполнен красками. Я вот рисую. Я вижу краски, а ты – нет. Ты не можешь рисовать…

А она права! Я никогда не брал в руки карандаши. Я не могу отличить их друг от друга. Рисование мне не нравится. Я люблю роботов, конструкторы и машинки. Вот!

– Да, я не рисую.

– Это печально. Ну, ладно. Догоняй!

Она быстро проходит вперед меня и спускается по трубе. Понял! Она решила меня отвлечь. Поэтому начала говорить о моем зрении. И почему они так к нему относятся… Доктор говорил, что моя болезнь – редкая. Но разве это – хорошо? Я никогда не смогу увидеть краски.

Мы играем в догонялки. Водит тот мальчик, у которого я спрашивал цвет шорт. Он быстрый! Уже догнал троих. Осталось поймать меня и еще одного мальчика – с ним я сегодня еще не говорил.

Я пробегаю мимо качелей. Они пустые, на них никто не качается. Мальчик с «синими» шортами чуть не врезается в перекладину, пытаясь задеть меня.

– А! – Кричит он. Но я-то понимаю, что он притворяется.

– Неа, не догонишь!

Мы бегаем вокруг площадки, сделали уже два круга. Я устал. Мальчик – тоже. Поэтому мы медленно идем. Я перебираюсь через ограду, чтобы спастись от него. Водящий махает руками. Он громко говорит:

– Ну все, сдаюсь!

Все дети, которых поймали, встают с лавочки. Мы договорились, что тот, кого поймают, садится на лавочку.

Все становятся вместе, встают около горки.

– Проиграл. Проиграл. – Говорит один из мальчиков.

– Да… А ты быстрый, – говорит мне мальчик в «синих» шортах.

– Ага.

– Точно!

– Ну…

– А Дима вообще спрятался!

– Ничего я не прятался, просто он бегал за… Как тебя зовут?

– Ага, как?

– Антон, – отвечаю я.

– Вот… он за Антоном бегал! А я – не прятался!

– Ну, я так и поверила. – Сказала девочка. – О, а вы знаете, что Антон не видит цвета?

Все посмотрели на меня.

– Что?

– Как это?

– Ага, не видит, – говорит мальчик в «синих» шортах.

– Расскажи, – спрашивает Дима.

Я не знаю, что ответить. Что мне рассказать о себе? Спросил бы маму, но она слишком увлечена разговором с кем-то по телефону.

– Ну… я не вижу цвета. Не знаю, что это такое.

– Ого! А такое бывает?

– Да, – отвечает за меня мальчик в «синем».

– Ты что, правда не видишь?

– Да. – Говорю.

– А сейчас на мне какого цвета футболка?

– Ну он же сказал, что не видит.

– Вот это да! – Дима удивлен. И я тоже удивлен, что моя болезнь вызывает такой интерес у него.

– Во что еще поиграем? – Спрашивает мальчик в «синем». – Давайте покачаемся. Или на горку…

– На горке уже были.

– Ага.

К одному из мальчиков подошла мама и сказала: «Пойдем». Он попрощался с нами, а мы с ним. На нем была необычная футболка – надпись на ней блестела, солнце отражало свои лучи от нее мне в глаза. Было написано на каком-то иностранном языке. Вот бы узнать, что это за цвет такой, который отражает солнце как зеркало! Дима сказал:

– Ну вот… Он ушел.

– Что? – Спрашивает девочка.

– Жалко…

– Да ладно! – Сказал мальчик в «синем». – Куда пойдем?

– Но мы никуда не сможем пойти. С этой площадки.

– Почему?

– За мной смотрит мама из окна. Я не могу уйти отсюда.

– Но мы уже поиграли во все, что только можно… Что нам делать?

Девочка побежала к скамейке, и мы – за ней. Она села, плюнула вниз (где манеры?), в песок, и сказала:

– Может, Антон нам расскажет, как он видит мир? Интересно!

– Да! – Говорит Дима. – Расскажи! Пожалуйста.

Я не могу сказать ничего, потому что не знаю, что сказать. Как мне говорить об этом? Почему им так интересно?

– Ну, э-э-э… У меня моноха… монохро… короче, я забыл. Это сложное слово.

– Ладно. А что у тебя с головой?

– С головой?

– Да, с головой.

– У меня ничего нет с головой.

Мальчик в «синем» внезапно сказал:

– Я видел по телевизору, что собаки тоже не видят цвета. Как им живется?

– Да, наверное, плохо. – Говорит девочка. – А у тебя все хорошо?

– Да, – говорю я. – Все нормально.

– А как ты узнаешь, какого цвета вещь?

– Я спрашиваю. Просто.

– Да, он у меня спросил. Я сказал, что мои шорты – «синие». И ты правда ничего не видишь… Кошмар!

– Я не вижу только цвета.

– Ну… да.

– Круто. Это же как в старых детективах! – Сказал еще один оставшийся мальчик.

– Только там камера так снимала.

– Ага.

– Получается, ты – особенный. – Сказала девочка.

– Не знаю, – говорю.

Девочка быстро посмотрела наверх, потом повернулась лицом к нам и сказала:

– Ну все, пока! Меня мама зовет. Махает мне. – Она резко встала и побежала к своему подъезду.

Каждый сказал ей на прощание:

– Пока!

Остальные три мальчика сразу потеряли интерес и к играм, и ко мне. Побежали по домам. Я остался один. На площадке остались еще дети, но я не хочу к ним подходить. Вдруг они тоже начнут меня спрашивать о моем зрении? Не хочется повторять им одно и то же. Я больной, да?

Я сижу на качели. Через несколько минут ко мне подходит мама. Она говорит:

– Ну, теперь нам пора домой.

Я раскачиваюсь, чтобы круто прыгнуть вперед. У меня получается. И мы идем домой.

* * *

В песочнице весело играть. Песок понятен. У него один и тот же цвет. «Желтый». Мне не надо спрашивать о его цвете много раз. Все понятно. Я запомнил: «желтый». И цвет не изменится. Я спрашивал у мамы.

Вокруг играют дети, залезают ко мне в песочницу. У одного из них – лопатка. Он копает ею песок, потом складывает его в кучу, делает песочный замок. Я бы поиграл с ним. Но я не хочу спрашивать о цвете. Этот мальчик напротив может задавать вопросы…

На площадке бегают все. Есть чужие мамы с колясками. Их дети тоже скоро будут бегать здесь.

Качели сейчас заняты. Я бы покачался. Как хочется узнать, какие цвета существуют! Что такое «синий». Что такое «красный» или «зеленый». Девочка сказала мне, что мир наполнен красками. Это так? Мир в красках. Мир и есть краски. Могу ли я взглянуть на него? Получится ли выздороветь? Смогу ли я увидеть? Тогда мне не придется больше ни у кого спрашивать, как выглядят вещи. Увидеть мир в красках было бы идеально.

Сзади ко мне подошел мальчик и сказал:

– Подвинься. Я хочу поиграть.

– Но я тут играю!..

– Но я тоже хочу поиграть!

– Сядь вот тут. – И я показал ему на место перед собой.

– Ага! Тут песка мало!

– Нормально тут песка…

– Нет! – Он замотал головой.

Ого! Этот мальчик не сдается. Он очень хочет поиграть, а я ему не даю! Может, мне стоит освободить место…

– Ладно, – говорю я. – Садись.

– О! Спасибо.

Мы играем каждый сам в свою игру. Я – строю высокие башни. Он – просто кидает и переворачивает песок. Даже на мои постройки попал!

Я говорю:

– Эй! Не переходи на мою территорию.

– А я и не переходил.

– Нет! Вот, – я показал ему пальцем, – ты сюда насыпал.

– Ну, бывает. Надо защищать свои башни!

– Как это? – Я беру горстку песка и бросаю на его половину. Мальчик с лопаткой неизвестного цвета давно ушел. Теперь мы остались здесь вдвоем. Мамы нет. Я один, как храбрый воин, защищаю свою песочницу. – Получай!

– Ага! – Кричит мальчик. – На нас напали! Быстро приготовится отразить атаку.

– Нет, ты не получишь свою половину.

Мы кидаемся песком друг в друга. Он чуть не попал мне в глаз. Я стараюсь кидать ему под ноги, чтобы не задеть. Но он легко уворачивается. «Ага» – повторяет он. Я говорю в ответ:

– Моя песочница будет защищена!

– Нет, она станет моей!

Он зачерпнул много песка себе в футболку. И вывалил на меня. Песок посыпался сверху как ливень.

– Я отдал тебе половину, а ты предал меня?

– Ха-ха! Я – коварный злодей. Вставай на темную сторону силы.

– Ни за что! Я – добрый защитник. И добро победит! Я верю, что справедливость востроже… восторжествует.

– Ха! Ты падешь перед моим могуществом?

Мы смеемся. С ним весело…

– Ха-ха-ха, – смеется он. – Ну ладно. Все! Давайте жить дружно.

– Хорошо. Давай.

Мы пожимаем друг другу руки в знак примирения. Мы все в песке. Его футболка – особенно.

– А как тебя зовут? – Спрашивает.

– Антон, – говорю я. – А тебя?

– Я – Алексей Владимирович.

– Ого! Ты даже отчество назвал!

– Да… – Он отвел взгляд в сторону и улыбнулся. – Если мы делим песочницу, то должны провести сделку.

– Зачем?

– Как «зачем»? Надо соблюдать все формальности, как говорит мой отец.

– А кто твой отец?

– Он – бизнесмен. Он… часто говорит об этом…

– Понял. Круто! Давай проведем сделку.

Мы стоим посередине песочницы, тяжело дышим. Алексей начал глядеть вокруг. Его глаза быстро бегали то в одну, то в другую сторону. Он прищурился, а потом вздохнул.

Я спросил:

– Что ищешь? Помочь?

– Нам нужна бумага. И ручка. «Синяя».

– «Синяя»? – Удивился я. Цвет такой же, как у шорт! Или как у океана. Мама говорила, что у океана такой же цвет.

– Да! А какая еще может быть? «Красной» ручкой не будем подписывать – она для учителей, и «черной» тоже.

– Я не понимаю… – Почти шепотом сказал я.

– Чего ты не понимаешь?

– Цвета.

– Это как?

Я почувствовал, что он начнет задавать те самые вопросы, которые задавали мне дети несколько дней назад. Я не смогу ответить на них. Он тоже обратит внимание на мою болезнь? Так не пойдет… Я не хочу быть таким. Не хочу рассказывать об этом!

Я говорю:

– Да ничего страшного. Тебе помочь? Ручку искать.

– Нет, нет. Сначала скажи, что значит «не понимаю цвета»? Как их можно не понимать?

– Ну, я… Не буду рассказывать!

– Нет уж! Если сказал, то говори. Мой отец говорит, что за слова надо отвечать. Говори! – Он посмотрел мне в глаза.

Его взгляд слишком прямой. Невозможно смотреть в его глаза долго. Он сейчас – будто мама, которая ругает меня за что-то. Ну ладно: скажу ему.

– Ну… знаешь… Это – болезнь. Вот.

– Болезнь? И что, – он отвернулся в сторону и посмотрел в песок, – это значит: ты не понимаешь цвета?

– Да! – Я подпрыгнул на месте. – Это называется: «монохромазия»! – Удивительно, что я вспомнил!

– Вот как. Но я все равно не понимаю, что значит непонимание цветов. Объясни.

– Я не вижу цвета. – Говорю. – Поэтому не понимаю их.

– То есть… Не сможешь увидеть «синюю» ручку?

– Да. Я вообще не могу видеть их… не могу видеть, какого цвета шорты, одежда, цветы…

– Интересно. Значит, у тебя болезнь… Ну и ладно. Это не важно. Это – не особенность какая-то. Знаешь, ты – очень интересный человек, вот… Поэтому давай дружить, товарищ. – Он протянул мне руку. Я протянул свою. Так мы стали друзьями – я это понял.

А он ведь не просто спросил, а еще и сказал, что я не особенный. Я – обычный человек!

* * *

– Неправильно строишь, – говорит Леша, – не надо ставить башни по периметру.

– А почему? Так же будет легче смотреть во все стороны. На четыре стороны.

– Ну ты – темный лес! Надо башни держать ближе к центру. А по периметру кто строит? Небоскребы ведь в центре находятся…

– Ух… ну да, правда. – Я вытираю пот со лба. На улице жарко. Сегодня даже слишком жарко. Недавно Леша принес бутылку воды из дома, мы ее выпили пополам. Но от жары это не спасает… надо что-то еще.

– Может, купим мороженого? – Спрашиваю.

– Ага, давай. Спать чет охота.

– Это от температуры.

– Ну да. Логично, сэр.

Мы сидим в песочнице и, как всегда, играем. Я строю замок, Леша – тоже. Солнце нам надоело. Был бы пульт, выключающий жару…

Мой замок расположен в центре песочницы, как сказал Леша: «чтобы видно было город со всех краев». Башни выходили не слишком высокими… Тем более, что у меня нет инструментов… Все пришлось лепить руками. Но как сжать песок так, чтобы он не рассыпался на высоте, я не знаю.

– Пойдем в тенек! – Говорит Леша.

– Давай, – говорю я. Хотел предложить то же самое. Он прямо мысли мои читает? Волшебник!

– Погнали.

Мы встали с песка, отряхнули шорты. Пошли медленно в сторону дерева, которое растет здесь уже много лет и находится напротив площадки. Вроде бы оно росло и до моего рождения. У него большое количество веток и листьев. Большущая крона! В тени этого дерева можно прилечь, отдохнуть. Только вот можно испачкаться – там ведь песка нет, а лежит простая земля. Поэтому родители могут наругать…

Мы подошли близко к стволу и прислонились.

– О! Как хорошо в тени! – Говорит Леша.

– Ага. Чувствую, как остываю.

Мы сидели так несколько минут, в молчании, а это – редкость, и я чуть не заснул. От сна меня спас внезапный вопрос от Леши.

– Думаешь, у меня получится?

– Что получится?

– Ну, получится ли построить свою карьеру.

– Карьеру? Об этом сложно говорить… Но – конечно! Ты ведь такой умный!

– Умный… Отец говорит, что ума недостаточно. Нужно приложить усилия, чтобы пробиться в этой жизни. Только я не понимаю, что он имеет в виду.

– Я тоже не понимаю. Почему ты об этом спрашиваешь?

– Да так… Вот видишь, я тоже не понимаю чего-то. Ты – цвета. А я – от… карьеру.

– Ага. Каждый чего-то не понимает. – Мне становится смешно. Я улыбаюсь. – Но ведь у нас все получится!

– Да! Точно. Ты, кстати, башню не закончил…

Мы делали так ежедневно. Сначала играли в песочнице, а потом – прятались под тенью дерева. Это лето очень жаркое. Сильно палит солнце. У меня появились солнечные ожоги. Я не могу их увидеть (не вижу цвета), поэтому «покрасневшую» кожу заметила только мама, и то случайно за ужином. В один день я даже не вышел на улицу. А когда пришел, то Леша посмотрел на меня с недоумением:

– Где был?

– Лечил раны… – Ответил я.

– Понятно. Пойдем, я тебя в космос запущу?

– Это как?

– Ну, на качели.

– Может, не надо?

– Эх, как хочешь… – Он не надеялся, что я соглашусь.

Но все-таки я согласился. Тогда я испугался, но решил стать храбрым, не бояться. Поэтому вытерпел сильные раскачивания. И это было весело!

Я гулял только с Лешей, и не с кем больше. Мы ведь друзья, а друзья не бросают в беде друг друга.

Ко мне подошли те самые мальчики и девочка, с которыми я играл несколько дней назад. Девочка спросила:

– Ну как твоя бесцветная жизнь?

– Нормально, – отвечаю я.

– Что делаешь? – Спрашивает Дима.

– Отдыхаю. – Я лежал на земле в тени, несмотря на то, что рисковал получить выговор от мамы. Рядом лежал Леша. Он оглядел всех.

– А можно мне с вами поваляться? – Спросила девочка. – Ну пожалуйста!

– Нет. – Ответил за меня Леша.

– Почему?

– Это наше место. И мы его хозяева.

Мальчик с «синими» шортами сказал:

– Вообще-то место общественное. И вы не имеете права его занимать. По закону.

– Ну, я не знаю. – Ответил Леша. – Вы пришли позже нас, так что встаньте в очередь.

– Почему это мы должны ждать?

– По кочану.

Дима в этот момент хотел наброситься на Лешу, но тот быстро вскочил, и я понял, что сейчас нужно бежать. В один миг мы рванули с площадки, а потом – на улицу, откуда побежали прямо, не зная как оторваться от них. Я следовал за Лешей, а он бежал в случайном направлении. Мы не могли сразу убежать к себе домой, потому что наши преследователи могли узнать, где мы живем, и посетить нас. Поэтому надо оторваться, скрыться, и только затем возвращаться.

Мы долго бежали, пока им не надоело нас преследовать. Мы вошли в незнакомый подъезд, чтобы перевести дыхание. Какое-то незнакомое место…

– Какие они! Фух-ух…

– Дураки! – Подтвердил я.

– Ты их знаешь?

– Я играл с ними несколько дней назад. Они меня спрашивали про болезнь…

– И сейчас так к тебе обращаются!

– Да… не повезло с ними связаться.

Дышать было тяжело. Мы пробежали целый город! Или так показалось… Но все равно! Мы так устали, что было трудно стоять на ногах. Мы пыхтели как паровозы!

Почему эти дети спрашивают про меня? Нет, даже не про меня, а про мою болезнь. Почему? Я никак не могу понять, почему всем так интересно говорить об этом. Неужели так и должно быть? Это справедливо?

Леша говорит:

– У меня сейчас ноги откажут.

– А у меня – легкие.

– О-о, конец нам…

Из подъезда мы вышли аккуратно, сначала выглянув и проверив, чтобы никого из тех не было снаружи. Они ведь могли нас подкараулить.

– Чисто, – сказал я Леше. – Можно идти.

– Окей.

Немного стемнело. Мы решили идти не по улице, не по тротуарам, а по переулкам и темным местам. Такое представить себе трудно, а что сказали бы родители! Как два преступника, мы шли под покровом ночи… ну ладно, это был день.

– Вот так, почти дошли. – Сказал Леша. И правда: мне показались знакомые места моего района. Слева – магазин, вот там, вдалеке, – почта. Дом совсем рядом.

– Отлично.

– Нам надо разделиться… Чтобы нас не заметили. Дойдешь?

– Ага. Постараюсь пройти незаметно.

Я смотрю вокруг, а затем говорю:

– Думаешь, наши замки разрушили?

– Замки? Хм… не знаю. Надо договориться о завтрашнем дне.

– Что?

– Как нам выйти…

– Давай завтра не будем выходить на улицу.

– Ладно… давай. Нужно переждать. Ладно. Ну все, я пошел, пока! – И он скрылся в кустах. Я подумал: «а руки пожать?».

– …Пока.

Хорошо, что я вернулся домой целым. Те ребята не попались мне на пути. Зато мама все-таки спросила, где я испачкал футболку.

Глава 4

Да, я не могу сдержать свою злость! Как он мог так поступить? Ага-ага, говори: «это ты виноват, это – ты». А в чем, собственно, моя вина? Я всего лишь сделал то, что считал нужным. И ничего более! А ты! Как ты мог? И после нашей многолетней дружбы… Ты вообще меня разочаровал! Все твои слова, получается, – пустой звук? Ты ведь мне говорил, чтобы я не сдавался, не обращал внимания на то, что говорят другие. А теперь… Ты сказал мне: «ты, бесцветный, вообще не лезь». А знаешь что? Сам такой! Я, конечно, не привык ругаться или оскорблять других. Ладно, как-нибудь стерплю. Но это не все! Ты, – да, именно ты, – меня подговорил на это! Ты мне сказал, что все будет в порядке! И что в итоге? Какие-то разборки и – все! Я думал, что ты поступишь правильно, что ты окажешься умнее. А что из этого вышло? Все, что ты говорил, оказалось неправдой! Вот так ты поступил с лучшим другом! Вот так ты поступал всегда! Нет, ладно… конечно, не всегда… Но что случилось-то? Почему сейчас ты оказался таким? Я искренне недоумеваю. И все из-за твоего «дела», как ты его назвал.

Я сначала согласился помочь, но когда понял, во что влип, то отказался. Ты назвал это предательством. Я же назову это благоразумием. Да, я использую такое слово! И что? Мое зрение хоть и не в порядке, зато какие слова я могу сочинить! И это не литературное сочинение, где я еле-еле дотягиваю до двухсот слов… Если уж на то пошло, то я не из тех, кто пишет что попало. Я думаю перед тем, как делать! Понимаешь: думаю!

Я поспорил бы с тобой насчет всех твоих аргументов, которые ты мне пытался втереть… Ну и ладно. Плевать на них. Потому что я не понимаю (действительно не понимаю), как ты мог отвернуться от меня и совершить такое.

Мне даже не хочется об этом думать. Мой лучший друг – больше не друг вовсе…

Я иду по коридору школы, смотрю в пол. Мимо меня проходят двое парней, которые вроде бы на год старше меня:

– Ну что, пойдем в столовку?

– Давай. Мне что-то есть захотелось от этих занятий. Кушать – полезно. Особенно заедать стресс после физики.

– Не думаю, что еда способствует твоему здоровью…

– Да ладно? Ты просто хочешь мою порцию. И с кем ты пойдешь есть, если не со мной?

– Ни с кем. Но ты и так жирный. Зачем тебе есть? Отдал бы мне…

– Жирный?! Да ты…

Этот условно «жирный» замахнулся на второго, но, конечно, это была только игра. Они смеются. Да… Я вспоминаю, как мы так же смеялись с Лешей. Да, теперь все это – в прошлом. Он мне не пишет, не общается со мной, я тоже никак не иду с ним на контакт. После того, что он сделал он еще и обижается. А я-то что? Я сказал правду: я не буду помогать ему в его «делах». Тем более, что его «дела» – сомнительны. И чего это ему в голову стукнуло? Зачем он начал повторять: «нужны деньги, нужны деньги»? Он стал одержим. Ему только они и нужны. А про дружбу Алексей совсем забыл…

Короче, неважно.

Я вхожу в класс, чуть не врезаясь в одноклассницу. Она кричит на меня:

– Э! Ты что, Антон, домогаешься девочек?

Что?! Что за внезапные и провокационные вопросы? Какие домогательства? Сама на меня напоролась, а потом еще и обвиняет.

– А ты что стоишь в дверях? Я просто в класс захожу, а тут – ты. И что за слова ты говоришь! – Отвечаю я.

– Понятно. Ладно, проходи, места много. – Но она не уходит со своего места. «Занимает позицию» – думаю я. И много сегодня она парней поймала? Сколько человек не смогли ответить на твой вопрос, сфинкс? Почему-то я вспомнил греческую мифологию…

Когда я все-таки вхожу в класс, то краем уха слышу, как моя одноклассница тихонько смеется у меня за спиной. Ей что, доставляет удовольствие вот так подшучивать над остальными? Вообще, у меня очень странные одноклассники…

Сажусь за парту, достаю учебник и тетрадь. Как там говорили те парни? Заедать стресс после физики? Скорее уж до начала. Да… сейчас самое время. Однако, несмотря на то, что учеба скучна (учитель медленно говорит, такая нудная манера речи!), мне нравится этот предмет. Интересно наблюдать и описывать окружающий мир, выводить формулы, подтверждать законы природы экспериментально. Наверное, я стану инженером в будущем. Или ученым-физиком. Так хочется побыстрее начать учиться! Может, мне скажут, что в моем подростковом возрасте надо думать о девочках, – а я как будто не думаю! – но я решил, что выбрать свой путь в жизни необходимо заранее. Тогда и пользу принесу, и сам буду счастлив.

Хотел бы я рассказать о своем выборе Алексею. Он бы смог дать совет. Но вот, к сожалению, не друзья мы больше. Он-то стал «воротилой», как он сам говорил. Теперь у него – деньги, деньги, деньги… Только вот я их не вижу. Он строит из себя богача, пытается доказать, что у него получится построить что-то грандиозное, свое дело, но ничего не получается. И почему он меня не слушает? Почему он врет? Так ведь нельзя…

Он теперь общается с ребятами постарше… Леша совсем забыл про нашу дружбу. Ему надо быть «крутым». А старшаки его хоть уважают?

Он совсем заврался. Куда он стремится?

Звенит звонок – начинается урок. Учитель входит в класс и говорит:

– Здравствуйте. – Мы встаем и молча приветствуем его. Он сказал еще в начале нашего знакомства (как у нас начались уроки физики), что любит тишину и не потерпит шума, который бы создавался из-за того, что мы все хором говорим: «здравствуйте».

Учитель продолжил:

– Сегодняшняя тема: «Распространение звуковых волн». Записываем в тетрадки…

Странно, но сегодня я практически не слушаю его. Даже не хочется отвечать, как я обычно делаю, на его вопросы. Ну, звуковые волны и звуковые волны. Что такого? Каждый знает это. Тема – наилегчайшая! И все-таки я не могу отделаться от потери друга. На самом деле Алексей, возможно, был моим единственным другом. Когда мы познакомились, я был только в первом классе. А сейчас уже в седьмом… Теперь я остался в одиночестве. И с кем мне теперь общаться? Написать и завязать беседу с тем – как его? – с Романом из баскетбольного кружка (мы с ним ездили в один детский лагерь летом от школы)? Или с одноклассником Сергеем (он вроде нормальный, надежный человек)? Перебирать в памяти знакомых легко, а выбирать из них друга – дело другое. Много людей, с которыми общаешься, а в итоге не можешь выбрать, кого назвать другом! А, может, завести себе подружку? Ха-ха! Вот еще! Подружка может ведь легко стать девушкой… ну, у меня бы так и вышло – я, скорее всего, влюбился бы. Эх, мне бы сейчас девичьей любви…

Звенит звонок – кончается урок.

Для многих уроки – невыносимая пытка (и для меня; нравится только физика и физкультура, а еще классные часы, хоть они и бесполезны). Скука смертная. Остается только играть в мою любимую игру – угадай цвет. Какого цвета листья? Правильно: «зеленого»! А осенью? Опять правильно: «желтого». Хотя мне говорили, что «золотая» осень – явление многогранное, поэтому точно определить цвет опавшей листвы невозможно. «Оранжевый», «желтый», «золотой». Кстати, листья, получается, могут быть цвета золота? Почему бы не подделывать слитки из листьев? Ха-ха!

Следующий урок – физкультура. Можно будет, наконец, отдохнуть. Умственная нагрузка должна быть умерена. Моя форма: шорты – крутые, футболка – удобная. И то, и другое покупалось в комплекте. Мама мне говорила, что цвет формы – красный. Мне вспоминается: цвет крови. Ну, не только крови, конечно. Это может быть цвет вина…

Я захожу в раздевалку. Кто-то уже в этом возрасте начинает курить, поэтому помещение задымлено. А тот, кто курит, конечно же не может не угостить других. Поэтому сига передается из рук в руки. Мне трудно дышать. Я против курения… точнее, я не против тех, кто уже курит (пусть продолжают, если нравится), но сам я никогда не стал бы пробовать или предлагать попробовать другим. У меня есть принципы…

В раздевалке оживленно болтают, да так, что отдельные голоса тяжело разобрать:

– На кого ставить-то?

– Не знаю. Я сегодня не планировал ни на кого ставить. Денег родители не дают!..

– Я, короче… не понял.

– Ну подскажи!

– Кто против? А? Сегодня…

– На «Манчестер». Попробуй. У меня сыграло…

– Где купить нижнее белье одноклассниц?

– Завтра надо сходить на рынок. Мать и мужик ее новый просят…

– Да отвечаю я! Донать!

– Ой! Я на твою футболку сел.

– Я люблю подглядывать…

– Мне не нравится, как со мной мать обращается.

– Надо взять еще денег…

Я вхожу, не здороваясь ни с кем. Расстегиваю рюкзак, достаю форму «красного» цвета. Начинаю раздеваться. Тут до меня дотрагивается один из одноклассников по имени Андрей. Он говорит:

– Ты сегодня идешь?

– Куда? – Спрашиваю я.

– Как куда? Биться-то будешь?

Честно, я даже не понимаю, о чем он говорит. Какая битва? Куда мне идти? Зачем? Вроде бы я ни во что не ввязывался… А главное: с кем биться? Кто мой противник? Может, я кажусь дураком, но сейчас даже не представляю, кто он.

А… стоп. Неужели?..

– Ну так че? Идешь?

– Да ты объясни мне сначала, куда я иду!

– Да пф-ф… Ты будешь драться с Лехой?

– С Лехой?

– Да! Ты не тупи…

– Зачем мне с ним драться? – Я надеваю футболку «красного» цвета. Как тореадор. Мне, кстати, говорили, что они приманивают быков на «красный». Значит ли это, что я тоже приманиваю на себя «бычков»?

Не хочется драться. Совсем не хочется. Алексей… Наверняка это он подговорил остальных привести меня на драку с ним. Он что, захотел совсем разорвать цепи нашей дружбы?

Андрей продолжает настаивать:

– А че, испугался что ли?

– Нет. Конечно, нет. Просто…

– Никаких «просто»! Ты ведь сильный! – Он улыбается хитрой тонкой улыбкой. – Я вот на тебя поставлю. Давай боец!

– Ну… ладно. А где все-таки находится ринг?

– Да за школой, думаю. Там собираемся… После занятий.

– Понятно. – Говорю я безучастно.

– Значит, идешь?

– Да. – Я даже не знаю, зачем я так сказал…

– Хорошо! – Андрей, кажется, засветился от счастья. Может, он реально поставит на меня деньги? Фу, как это низко. Мы ведь решаем наши дела – какие тут ставки…

Мы переодеваемся и проходим в физкультурный зал. Урок проходит легко. Здесь и правда можно отдохнуть. Никаких мыслей, только напряжение мышц. Только физические упражнения, которые… помогут мне победить.

Но я не хочу никого бить. Бить – это плохо. И это не какая-то моральная заповедь «заучивай-наизусть». Это – мой жизненный принцип! Кто хочет его опровергнуть? Правильно: Алексей! Он просто испытывает меня. И как же это низко с его стороны! Поступать так – будто бить ниже пояса, а это очень больно…

Драка! Я никогда не участвовал в драке. И что мне делать? Ну, наверное, надо просто бить. В живот, в грудь, в… голову. А не будет ли сотрясения? А что делать, если я ударю слишком сильно? Будет больно, и не только мне, но и моему «другу», которого я все еще хочу назвать другом. Мы ведь так долго общались! Помню, как мы залезали на стройку. Было весело. Мы всегда веселились. И еще: как-то мы бегали от стаи собак, которых до того задирали. Они рычали, а мы визжали, как дети малые.

Столько хороших воспоминаний… И куда они делись? Все кануло в небытие (слишком пафосно, да?). Все это растворилось. Мне остается только вспоминать – ну и отлично!

Я-то всегда думал, что дружба – это навсегда. Но, видимо, ошибся. Просчет. Ничего теперь не изменить.

Но, может, стоит попытаться? Поговорю с ним. Если он скажет, чтобы я ушел, я уйду. Ничто не поделаешь. Буду думать о прошлом… как раньше было весело?

После физкультуры – последний урок, математика. Сегодня решаем уравнения. И вчера. И позавчера. Будем решать уравнения всю жизнь. По крайней мере, я – точно буду, потому что решил стать инженером.

На доске учительница выводит обычное квадратное уравнение.

Вызывает к доске одноклассницу R. Она отвечает, все быстренько решает, садится. Она, кстати, отличница. Больше никто на «пять» в нашем классе не учится.

Я сижу за партой с одноклассником E, который любит, как это сказать… чрезмерно, в общем, любопытен в непристойностях. Он так и нарывается на то, чтобы его обвинили в домогательствах. Почему он, к примеру, не попадается той, которая сегодня поймала меня у дверного проема? Вот бы была идеальная парочка!

Этот одноклассник рисует что-то у себя в тетради. Я смотрю, а там… непристойные картинки!!! Я думаю: «ох, убери побыстрее, а то учительница увидит». Она как раз начала ходить между рядами, чтобы посмотреть, кто как пишет. А если она потребует сдать тетради? Он, конечно, вырвет свои рисунки, но… он рисует прямо поверх уравнений! Значит, получит «два».

Когда я подвинулся ближе, чтобы посмотреть еще раз на «рисунок», одноклассник прикрыл все рукой и шепнул:

– Не смотри!

– Я уже видел.

– Забудь. Ты ничего не видел.

– Ну…

– Нет! – И он чуть не повысил голос.

«Ладно» – подумал я. А посмотреть все-таки хочется. Наверное, это просто нервы шалят перед дракой. Иначе, с чего это во мне проснулись такие мыслишки? Думать так – значит думать, как этот озабоченный.

Я продолжаю сидеть на уроке, записывая уравнения, решенные на доске, в тетрадь.

Звенит звонок – кончается урок. Нет, не так.

Звенит звонок – я пошел драться. И ведь реально пошел. Около выхода из школы меня уже ждали Андрей и несколько ребят из параллели…

Мы шли через какие-то то ли дворы, то ли переулки. Сзади школа показалась плохо выглядящей. Интересно, какого она цвета снаружи? Честно, я до этого момента даже не задавался этим вопросом. Ладно, если спросить, какого цвета доска или парта, или моя школьная форма, но внешний вид самой школы… до такого я не додумался. Точнее, не интересовался.

И вот опять я играю в «угадай цвет»! Так всегда! Если происходит что-то волнительное, то нужно просто угадывать цвета. Иначе – будет тревога. И меня это вправду успокаивает.

– Тут? – Спрашивает один из парней из параллели (я с ним незнаком). – Вроде из окон училки не палят.

– Да, все окей. – Отвечает другой.

Андрей, мой одноклассник, стоит в стороне, растирая грунт подошвой своих кроссовок. Его взгляд направлен вниз. Он, наверное, забыл, что полтора часа назад собирался поставить на меня деньги.

– Где Леха-то? – Говорит один из парней.

– Да сейчас придет, не бойся.

– Ладно. Просто не терпится посмотреть на них. Ха! Вот же дураки! Ха-ха!

Он закуривает. Дым от сигареты поднимается ввысь…

Хорошо, что на улице тепло, а то бы было трудно ждать. Весна, распускаются ветки сирени. В детстве отец показывал мне сирень. «Сиреневый» цвет – вот что я узнал тогда.

«Сиреневый», «зеленый», «драконий». О цвете «дракона» мне рассказывал Алексей. И я ему поверил…

Не прошло много времени, как он появился. С ним пришло еще два человека. «Зрители» – подумал я.

Алексей поднял на меня тяжелый взгляд. Может, ему тоже не хочется сражаться? Значит, его заставили старшие – его новые друзья. Хотя… Мне трудно поверить в то, что он не приложил к этому участия. Все-таки мы с ним давно дружим, и я, как-никак, знаю его натуру. Он всегда хочет быть первым. Только вот к чему это приводит? Ну, например, к тому… что я вижу сейчас перед собой.

Один из мальчиков, который пришел вместе с Алексеем, сказал:

– Ну, че. Отвечай, что произошло.

Я не сразу понял, что он обращается ко мне. Поэтому проговорил:

– А ничего не произошло. Вообще не понимаю, как я здесь оказался.

– Ну, как… Алексей сказал, что все. Ты его предал. А это – плохо. Понимаешь?

– Конечно, предательство – это плохо, но…

Тут меня перебил Андрей:

– Ага! А ты сначала докажи.

– А ты че, его нянька за него отвечать?

Все начали медленно сходиться в небольшой кружок, по разные стороны которого стояли я и Алексей. Чувствую себя словно на ринге.

– А хочу и отвечаю! Ты что на него полез? Не хочет он с тобой говорить, и все дела.

– Слово нужно держать. Или он что, немой?

– Погодите, – говорю я. – Не нужно лишних слов. Мы должны сами разобраться. – И все обернулись на меня.

– Вот это настрой! Так и надо! – Сказал Андрей. Я, конечно, другое имел в виду…

Я совсем не хочу драться. Это же неправильно! Можно ведь решить все словами, а не кулаками. Меня могут назвать трусом… Но вместо того, чтобы марать руки, не проще ли договориться? Вот что у меня из головы не выходит. Как они не могут уяснить такие простые вещи?

– Хорошо, давай начнем. – Неестественно спокойно донесся голос Алексея.

– Ставим ставки. Лично я – за Антона. – Сказал Андрей. Видимо, он не забыл о своем обещании.

– Нет, стой… Алексей, мы можем поговорить?

– Э? – Подал голос один из компаньонов Алексея. – Зачем? Деритесь уже!

Алексей смотрит вниз, потом – на меня, и улыбается:

– Нет, все уже решено.

Не успевая сказать «понятно», я чувствую, как по моей левой щеке прилетает удар.

Я уклоняюсь, но слишком поздно.

На спине у меня все еще висит рюкзак. Первым это замечает Андрей и кричит во все горло (очень громко):

– Э-э-э! Стопэ! Остановитесь. Надо снять вещи-то!

– Ой, действительно. Леха, ты куда торопишься?

– Не подумал про вещи…

Андрей быстро и энергично помогает мне снять рюкзак. На другой стороне «ринга» Алексею тоже помогают.

Вот мы и освободились от лишних вещей. Значит, прямо сейчас будет драка? Но как и куда бить? Я даже не знаю, как драться. Отец меня не научил… А должен был? Нет, конечно… но все-таки. Можно предположить, куда бить будет больнее, но я не садист, чтобы причинять боль, однако, места, где боль будет больше, замедлят соперника, отчего будет легче его победить. Я знаю только одно такое место – между ног. Но бить туда – нечестно. Это такое негласное правило.

Алексей сразу же набрасывается на меня, быстро махая руками, так что мне приходится только уворачиваться от его ударов. Удивительно для меня самого, что я так легко нагибаюсь и блокирую удары. Наверное, помогла разминка на физкультуре – вот ведь хороший школьный предмет! Никогда не перестану им восхищаться. Пока я думаю о том, куда бить, Алексей не дает мне прохода. Он целится, и я это вижу, мне в голову. Для того, наверное, чтобы меня нокаутировать. Но… неужели он пойдет на такое? Не будет же ни крови, ни тяжких телесных? Правда?

Почему-то мне на ум пришло такое: однажды я спросил у отца: «а какого цвета кожа?». А он ответил: «ну, телесного». «Телесный» цвет для меня – один из самых загадочных и непонятных. Есть такая категория цветов, с которыми не все так однозначно… Их, что называется, можно понять, только увидев собственными глазками. Но мне это недоступно. Поэтому создаются такие непонятные слова, обозначающие цвета. И, как я заметил, их с годами становится только больше. Они накапливаются. Вот бы их увидеть!

Где летают мои мысли? Мне только что чуть не зарядили в глаз, а я размышляю о том, чего вообще-то никогда не смогу увидеть.

Я увидел промежуток между рукой Алексея и его телом. Он только что нанес удар, высвободив место для ответа. И я ударил. Он отшатнулся. Я тоже готов был отшатнуться, потому что не знал, что, оказывается, у меня столько силы.

Андрей закричал:

– Давай, так его!

– Уфх. – И Алексей плюнул на землю.

Теперь он начал бить с большей силой, чем бил до этого. Но я понимаю, что силы у него на исходе. Вот он как тяжело дышит. Конечно, это надо прекратить. Если он не захочет больше дружить со мной, то… что ж, я это приму. Только вот очень жалко, что прошлое предано. Это ты предал меня, а не я тебя! Алексей! Ты понимаешь это?

И почему нам надо драться?

Почему все так идет?

Друзья расходятся… но неужели для этого нужно устраивать пожар? Будто надо выбить из себя остатки дружбы кулаками. Дружба… что-то далекое и такое близкое.

У меня получается нанести еще один удар противнику. Он получается не таким сильным, как предыдущий.

Алексей продолжает бить, но темп его ударов стал слишком медленным. Хотя они по-прежнему сильны. Мне кажется, что если я ударю сильнее, то выиграю.

Теперь не только Андрей подбадривает меня, но и остальные пацаны, с которыми я пришел:

– Уху! Давай, нападай. Вперед!

– Фу-ух. – Выдыхаю я. Алексей уже перестал нападать. Наверное, он готов держать оборону.

Теперь должен бить я. Но я не знаю, как нападать. Возможно, я выгляжу, как человек, готовый всегда сказать: «давайте жить дружно». Мышь – «серая». А мультики – все равно «черно-белые».

Я наношу удар. Он прилетает по животу, потому что Алексей вовремя уклонился.

Потом еще один удар – в область сердца. На секунду мне даже показалось, что, попав ему в солнечное сплетение, я произвел легендарный удар «поцелуй дракона». Но – нет, хорошо, что обошлось.

Но Алексей тоже не сдается.

И так мы наносим удары друг другу. Но вреда от них никакого, потому что мы деремся, одетые в куртки.

Вдруг, Андрей кричит:

– Шухер!

– Пацаны, бежим.

– А… куда? Тут же один выход.

– Черт!

Сначала мы продолжаем драться, как ни в чем не бывало, просто пропустив мимо ушей ненужную информацию. Сейчас она – ни к чему. Мы слишком заняты нашим боем. Никто не вправе мешать. Но вот один из пацанов одергивает меня. Он говорит: «шухер», повторяя слова Андрея.

Это приводит меня в себя. Но слишком поздно что-либо делать, куда-либо бежать. Я уже вижу тех, кто подошел. И другие пацаны тоже видят.

На место нашего боя приходят какие-то люди. Просто два взрослых незнако… Стоп! Это же директор и завуч! Зрение! Подводит в самый ненужный момент. Или это я их не сразу признал… Честно, у меня от драки, от всего этого запала, в глазах помутнело.

Такого исхода никто не хотел…

Директор обращается громко, очень громко, к нам:

– Ну и что вы тут устроили?! А? Дерутся! Какие молодцы! – Она не скрывает своей саркастической улыбки. «Наверное, уже подготовила документы об отчислении» – подумал я, зная всю жесткость директора, хоть на себе ее никогда и не испытывал.

Завуч поддерживает:

– Ай-ай-ай. Мальчики, ну что вы как звери дикие? Неужели нельзя разобраться как-то по другому?

– Да что им… Не надо жалеть. – Говорит директор, а потом, обращаясь к нам: – Что молчите? Говорите, что произошло!

Первым заговорил пацан, с которым пришел Алексей:

– Это вот он! Антон во всем виноват!

Ну конечно! Я во всем виноват! Вот есть ведь всегда такие люди… Что я ему сделал? Зачем лгать? Нас ведь обоих отчитают… так что нет смысла перекладывать вину на других.

– А ты, значит, – нет? – Спрашивает директор.

– Нет! Мы просто тут мимо проходили и…

Другой компаньон Алексея шепчет: «Антон позвал нас погулять, а тут они… ».

– Антон позвал нас гулять, ну, мы и пошли… А тут он со своими пацанами.

– Э! На нас не гони! – Громогласно прорычал Андрей. Да и кто на его месте не возмутится? Он ведь только зритель. Его обманули, а сейчас еще и пытаются оклеветать.

– А я не…

– Не мычи! Сам сказал, что можно прийти.

– Сам не мычи! Ты че, коровой меня называешь?

– Тихо!!! – Кричит директор. – Заткнулись оба! Кто из вас дрался?

Все замолкли. В воздухе повисла напряженная тишина. Директор снова задала свой вопрос:

– Кто из вас дрался?..

И тут все, кто был на месте, указали на меня и на Алексея. Понятно, что они просто испугались, это понятно, это можно понять… Нужно ведь свою шкуру спасать. Нам вдвоем осталось только опустить головы и следовать словам директора: «вы оба – за мной». И мы повиновались.

Вчетвером мы направились к школе. Остальных, как я понял, молча отпустили.

Каждый шаг дается с трудом. Но такого никто не мог ожидать. Страшнее всего не выговор, а то, что все может быть рассказано родителям. И что мне говорить в таком случае…

Стоя у входа, я обернулся и увидел, как все пацаны, которые были с нами, показывают средний палец.

Я улыбнулся, но улыбка вышла какой-то вымученной.

Мы вошли в школу.

В кабинете директора сладко пахнет. Она, видимо, использует какие-то благовония или ароматизаторы, пахнущие чем-то вроде смеси мандарина с сахаром, причем концентрация сахара во много раз выше концентрации мандарина.

Завуч сидит на стуле рядом со столом директора. На ней надет деловой костюм. Интересно, какого он цвета? Смешно признавать, но мне прямо сейчас очень сильно хочется сыграть в мою старую игру «угадай цвет». Даже смешно. Но – смеяться нельзя, потому что это будет неуважением к старшим, это, во-первых, а, во-вторых, будет глупо смеяться, когда тебя ругают.

– Ладно… Рассказывайте, как все произошло. – Начала директор. – Что случилось между вами? Раньше ведь вы, кажется, дружили, да? И вот деретесь. Так не пойдет. Ой, как не пойдет.

– Да, раньше я вас видела вместе часто. – Говорит завуч.

– Ну… это в прошлом. – Неожиданно произносит Алексей. То есть мы должны отвечать, но… он слишком четко и быстро это проговорил. И еще: он сказал то, что я хотел от него услышать. Значит, он окончательно решил, что хочет разорвать дружбу со мной.

Я обещал, что приму его выбор.

Значит, минус друг. Мой единственный друг.

Директор продолжает:

– Понятно. Значит, вы не дружите. Но зачем драться?

Действительно: зачем? Пусть говорит Алексей, ведь это он затеял драку. Я пока помолчу.

– Да Антон, он…

– Что? Обидел или нет, или это ты его обидел?

– Он меня предал. – Говорит Алексей. Почему-то я думал, что он так и скажет.

– Вот как… И что, из-за этого сразу в кулаки?

– Да…

Завуч протерла очки, выпрямилась на стуле (до этого она сидела чуть сгорбившись). Директор посмотрела вниз, потом – мне в глаза, вздохнула и сказала:

– Ну что с вами поделаешь?

Я как-то расслабился и засунул руки в карманы. В голове пронеслась мысль об отчислении, но теперь этого можно не бояться. Такое спокойствие вызвано не желанием навредить, а, скорее всего, разочарованием. «Оба виноваты» – вот о чем думает директор прямо сейчас. Наш поступок нельзя забыть просто так, но и наказывать сильно не стоит. Мы, наверное, выглядим, как пара детей (снова в том возрасте!), которых не научили манерам. Это хорошо… но ведь я ничего плохого не сделал.

Аромат мандаринов начинает надоедать. Сейчас ведь не Новый Год!

Алексей, стоявший до этого, что называется, «руки по швам», оперся своей левой рукой на край стола директора. А она продолжила свою речь:

– Так ведь нельзя. Драться – плохо. Конечно, вы, мальчики, находитесь сейчас в таком возрасте, что вам хочется что-то там доказать. Но давайте будем объективны: вы поступаете глупо и безобразно. – Она громко опускает руку на стол, сжатую в кулак. – Вы просто нарываетесь на отчисление. Но я понимаю, что вы хорошие ученики и что вы можете сдержать обещание, если его дадите. В общем, давайте поступим так: я не пишу заявление об отчислении и не ставлю вас на школьный учет, а вы, в свою очередь, ведете себя хорошо. Поняли, что я предлагаю?

– Да. – Отвечает Алексей. – Понятно.

– Ага. – Говорю я.

Мы стоим, все в поту, грязные и побитые. То, что мы говорим, кажется, не до конца доходит до нас, потому что мысленно мы еще деремся. По крайней мере, так я могу сказать про себя. Я не знаю, что там думает Алексей.

– Что ж… Если вы все поняли, тогда будьте добры и выполните, что пообещали. Хорошо?

Мы почти синхронно отвечаем:

– Да.

Завуч говорит:

– Все, идите. Или… стойте, нет. Я вас провожу от греха подальше.

– Да, вы проконтролируйте, пожалуйста. – Говорит директор.

И мы выходим из кабинета.

Все прошло легко, нас не отчислили. Как-то странно, да? Минут десять назад я бил Алексея, пытаясь прикинуть, куда будет бить больнее. А сейчас от этих мыслей не осталось и следа.

На выходе, около раздевалки, Алексей внезапно остановился. Стоя спиной ко мне, он начал говорить:

– Знаешь… Больше ты не должен общаться со мной. Никогда мне не пиши и не звони. Мы больше не друзья.

Больше не друзья…

Дружба окончена, получается?

– Понятно. Но… может, ты скажешь почему?

– Нет. Давай без лишних слов.

Я иду вперед. Алексей по-прежнему стоит на месте. Я спрашиваю у него:

– Ты не пойдешь домой, что ли?

Вместо него отвечает завуч:

– Его отец заберет. С ним у нас отдельный разговор будет.

Ничего не говоря, я накидываю куртку и почти бегом удаляюсь из школы.

За воротами меня ждет Андрей с компанией. «Сейчас будут вопросы» – думаю я. Несколько человек, перебивая друг друга, начнут спрашивать, что да как. А отвечать им ой как не хочется!

– Э-фью! А вот и наш победитель! – Андрей так же наполовину говорит, наполовину орет.

– Да никто ведь не победил… – Говорю я.

– Да ну! Еще бы чуть-чуть и ты бы ему вмазал сильно. Так, чтобы он упал!

– Вряд ли.

– Тебе бы, конечно, надо почаще бить людей…

– Чего?!

– Ой, да ладно. Шучу! Ну ты просто не сразу показал свою силу. Я сначала даже подумал, что ты слабенький.

– Ну, видимо, нет. – Отвечаю я с улыбкой.

– Да… А то мои денежки бы ушли…

– Ты что, реально поставил на меня?

– А то! Мне нужно задонатить, а тут такая халява.

– Понятно.

– А где Алексей?

– Он ждет в школе, когда за ним приедет отец.

– О! Не повезло. Наверное, вам трудно пришлось… Не отчислили хоть?

– Нет. Все обошлось.

– Окей. Ладно тогда… Ну, я думаю, ты можешь идти, раз драку прекратили.

– Ага.

Несмотря на мои опасения, никто из пацанов не задал лишних вопросов. Вдохнув свежего весеннего воздуха, я успокоился и сказал:

– Пока!

– Ага, бывай. – Но Андрей даже не посмотрел в мою сторону, а сразу пошел домой (или по делам, я не знаю).

* * *

Подниматься по ступеням до квартиры оказалось тяжело. Столько событий за такой малый промежуток времени – фух! – и как мне реагировать? Чувствую только внутреннее опустошение – это, наверное, просто усталость. На самом деле меня сейчас захлестывают эмоции, и я даже не знаю, куда их девать.

Интересно, а каким цветом можно представить эмоции? Я где-то читал об этом… В одном психологическом тесте используются цвета для определения личности. И в зависимости от того, какой цвет выбрать, будет известно, что человек склонен к тому-то и к тому-то. Правда, интересно? Выбор цвета связан с тем, кто ты есть!

Я не вижу цвета – значит, я никто? Нет, нет, нет. Отставить пессимизм!

Никем для меня сейчас должен стать Алексей.

Почему дружбу прекращают? Почему люди отдаляются друг от друга, хотя раньше были не-разлей-вода?

Все так сложно в жизни устроено… Но, может быть, это и называется «взросление»?

Мне только пятнадцать… Но скоро и я стану старше.

Что делать с этим? Да ничего, в принципе. Детство ведь удаляется от нас. Прожитые годы перекрывают прошлое, даже если оно было прекраснее, чем жизнь сейчас. Все остается только в воспоминаниях.

Нет никого, кому можно довериться, рассказать секреты, свои мысли и мечты. Кому я скажу о том, что хочу стать инженером? Родителям? Они, как всегда, скажут что-то наподобие: «молодец, хороший выбор».

Нет, родители не считаются. И я до конца не могу быть уверенным, что их похвала – искренняя. Наверное, плохо думать так, но… Может быть это связано с моей «проблемой»? Не хочется даже и думать о том, что все хвалят тебя только из-за того, что чувствуют жалость. Что за отвратительное поведение! Нет, мои глаза – не проблема. Не стоит даже и думать о таком. Такими уничижительными мыслями я заниматься не собираюсь. Если говорить, что проблема со зрением – это причина того, что ты одинок, то…

Одинок.

Кажется, я всегда был таким. Не в зрении ведь проблема. Хотя… может, другие люди так же испытывают одиночество? Я ведь не особенный какой… Проблема не в их недостатках, а в них самих. Но тогда… почему, будучи человеком, испытываешь такие чувства? Где справедливость?

Да. Мне теперь не с кем поделиться…

В чем, – я не понимаю, – причина того, что люди бросают друг друга, как куски хлама?

Смысл заводить дружбу, если она все равно распадется?

Смысл любить?

Да и кто меня полюбит…

Черно-белое зрение. Черно-белый мир. Черно-белые кровать, одежда, мама, отец, друзья, картинки в интернете, еда, напитки, здания, поезда, аэропорты, машины, часы, телефоны, дороги, вещи, слова… Да, даже слова могут быть бесцветными! Все бесцветно, и не имеет значения, справедливо или нет то, что люди так одиноки!

…вот так.

Так, о чем это я?

Так и приуныть недолго. Надо просто найти выход из ситуации, и тогда все будет хорошо. Меня этому научили отец и мать. И я горжусь этим… Ой, не слишком ли это сентиментально?

Выход. Надо просто поискать. Нужно быть сильным и храбрым, как… ну, да, как в историях про рыцарей. «Храбрый и сильный, никогда не сдается». Помню, что смотрел однажды мультик такого содержания, только вот названия не вспомнить. Да, кажется, его и показывали всего один раз. Надо как-нибудь поискать…

Дохожу до двери своей квартиры. Если подумать логически, то можно сказать, что если уж отец Алексея приехал за ним, то, значит, и моим родителям было сообщено о драке. Ой-ой-ой. Как же им объяснить? Мама, наверное, точно будет ругаться. А вот отец… Думаю, если ему сказать, что это был наш «мужской» разговор, то он, надеюсь, не будет орать. Надеюсь, он поймет. Да?

Звоню. Открывает мама.

– Привет. – Говорю я.

– Да, привет. – Отвечает мама как-то вяло.

«Ох, сейчас начнется» – думаю.

– Ты проходи, поговорим.

Я ничего не отвечаю, а молча следую инструкциям. Никто бы на моем месте не стал препираться с родителями, если только специально не хочет испортить отношения с ними.

Я раздеваюсь, и мы идем на кухню.

Как я заметил, все разногласия решаются именно на кухне. Волшебное место, получается!

Но сейчас не до шуток.

Разговор с мамой. Серьезный разговор.

К моему удивлению, на столе уже накрыто: чай, супчик, конфеты в тарелке. Разговор будет проходить за обедом. Это… ладно, только вот в таких ситуациях не знаешь, как себя поведут родители. Аж страшно.

Мама спокойным голосом говорит:

– Ты в школе подрался. Мне уже звонила директор.

– Да, – честно ответил я.

– И что? Зачем ты это сделал?

– Это… короче, долгая история…

– А ты объясни. Может, тебя что-то не устраивает? Или плохо себя чувствуешь?

– Да нет, мам. Все окей.

– Тогда почему ты это сделал?

– Знаешь, один мой друг… как бы сказать… Больше не друг мне.

– Вот как. Зачем в драку-то лезть?

– Это не я.

– Конечно. Я поняла.

И больше ничего, к моему удивлению, мама у меня не спросила. Только: «зачем?», и все.

Осталось дождаться отца с работы. И рассказать ему. Но перед ним я буду красноречивей. Расскажу о честном мужском поединке, хотя понимаю, что такая история мало убедительна.

Не хочу говорить, не хочу думать об этом.

Одиночество. Вот что меня ждет.

Даже погулять не с кем.

После обеда я ложусь на кровать без сил. Мысли о справедливости в жизни занимают меня, но ненадолго, потому что я проваливаюсь в сон, совсем потеряв силы для того, чтобы сесть и поучить уроки.

Глава 5

Экзамены! До них, конечно, еще далеко, но надо думать о них заранее. Это не такое дело, которое можно игнорировать.

Короче, надо сдать: физику, математику, информатику, русский язык. Нужно готовиться! Я напряжен уже месяца два… два летних месяца. Июль и август.

Даже работа на лето не могла успокоить меня. А работал я в цветочном магазине, собирал букеты… Помню, что как-то покупал там цветы. Странно, но я смог! Ведь у меня монохромазия – очень редкое заболевание, ой, – так ведь нельзя говорить, потому что мы с родителями договорились, – короче, просто «проблема». Я не вижу цвета, а работаю в цветочном! Как мне удалось? Хм, ну… просто нужно было запомнить бирки с товарами. Вот, например, написано: «Тюльпаны. Жел.», что означает: «желтые» тюльпаны. И это еще хорошо, что цвета оказались подписаны.

Так я и проработал. И, поднакопив денег, я смогу теперь оплатить себе курсы по подготовке к экзаменам, а на остаток – куплю новый телефон, а то мой текущий совсем старый.

Меня спрашивал одноклассник: «А что ты как рано готовишься?». Ну, знаете ли… Некоторые и раньше начинают готовиться. Тем более, я в выпускном классе. Что мне еще делать? Надо о будущем так-то думать…

И вот сейчас я считаю деньги. Их хватает только на курсы по физике, иначе мне не купить телефон. Я мог бы, конечно, пожертвовать своими «хотелками» ради образования, но… это не то что необходимо. В школе и так будет проходить подготовка к экзаменам (к основным – так точно). Так что нет повода отчаиваться. Просто нужно выжать максимум из того, что дают. Простая истина!

Физика – предмет, который жизненно необходим для меня, ведь я собираюсь стать инженером. Удивительно, как желание стать кем-то определенным прошло со мной сквозь года. Хотя меня всегда увлекала техника, так что я, наверное, с рождения технарь.

А вот русский язык… не слишком-то я силен в нем, поэтому даже не представляю, как писать итоговое сочинение. Но, надеюсь, все получится. Да, надо просто надеяться.

Скрестить пальцы? Погадать?

Ха-ха-ха! Нет, нет, нет, только не так. Никаких суеверий, а то придется еще использовать магию на экзаменах, а там она, наверное, запрещена.

В общем, надо приступать. Действовать.

* * *

Вот и закончились курсы. Я попрощался с репетитором, отвесив ему фигуральный поклон (он засмеялся), потом – выключил компьютер, лег на кровать и, надев наушники, включил музыку.

Приятно. Я часто провожу время, слушая музыку и мечтая. И это время – самое приятное. Можно отдохнуть от всего этого, от всех проблем, забот и так далее. Можно почувствовать, что ты освобожден…

Скоро весенние каникулы. Наверное, нужно съездить на дачу к знакомому – он приглашал. Или погулять с Y и U. Они хорошие ребята, хах, «ребята» – вот даю! Да они два взрослых пацана! Старше меня на один и три месяца соответственно.

Кого из них выбрать? И кого назвать другом?

Ну, ладно. Проехали. Три дня еще есть на то, чтобы подумать, куда поехать или что поделать на каникулах. А сейчас… надо думать о будущем.

Математика идет хорошо. Физика – блеск! Курсы реально помогли. Спасибо им. Далее – информатика. Посмотрел разные обучающие видео по программированию, сам попробовал. Мне понравилось. Да, нужно еще подучить кое-что, а так – нормально. Русский язык… По нему я пробовал писать сочинения сам, вне уроков и подготовительных занятий в школе. Что-то да получилось. Хотя я ведь и не Толстой, чтобы писать длиннющие сочинения на тему «Как победить несправедливость» (на эту тему было сочинение на прошлой неделе). Накатал слов двести… Мало.

Сегодня мне не хочется ничего делать. Странно. Я всегда активен во многих делах, точнее, берусь за все. Наверное, я слишком загружаю себя. Но что делать иначе? Дела, дела, дела… Нужно стараться, чтобы преуспеть и занять достойное положение в жизни.

Меня за плечо легко трясет мать. Ее лицо скрыто темнотой, и это пугает. Я говорю:

– Мама?

– Вставай, пошли ужинать.

Заслушался меломан. Прием пищи ведь никто не отменял. Нужно питаться, чтобы сдать на хороший балл. Для меня теперь ценность любой вещи измеряется тем, насколько она поможет мне на экзамене.

У отца сегодня выходной, поэтому этот вечер – один из немногих, когда мы едим всей семьей за одним столом. Почаще бы так, но у отца – работа, это понятно. Нужно представить, что отсутствием на ужинах он обеспечивает наше с матерью существование.

Обеспечивает. Он всегда занят.

– Ну, что сегодня делали в школе? – Спрашивает мама.

– Ничего особенного. Как всегда…

– Курсы-то прошел? Ты говорил, что…

– Да. Вот только что закончил. С преподом попрощался. Вышло неплохо, теперь-то я физику знаю намного лучше.

– Вот как. Молодец.

Отец молчит.

– Думаю поехать куда-нибудь на каникулах. – Говорю я, зевая.

– Куда?

– Наверное, к P на дачу…

– Он пригласил?

– Ага.

– Ну, думаю, можешь поехать. Так ведь, дорогой?

Мать обращается к отцу, и только потом он отвечает:

– Да, поезжай. Надо отдыхать. А то ты, наверное, себя загонял. Вот сколько учишься. Но – это хорошо, что ты так делаешь. Не будешь учиться – ничего не выйдет у тебя. Хорошо, что ты это знаешь. Но… – Он поднял глаза и уставился в какую-то точку на потолке. – Надо и отдых знать. Надрываться надо в меру. Иначе все здоровье испортишь.

– Да кто бы говорил! – Говорит мама. Отец ничего не отвечает.

Мы продолжаем ужин в молчании…

Теперь, когда у меня есть свободное время, можно действительно расслабиться, как сказал отец. Любое движение сейчас – излишне, потому что я уверен, что смогу сдать. К чему нагнетать? Все будет хорошо. Тем более, что все формулы по физике я могу написать даже с закрытыми глазами! Надо, кстати, попробовать…

На следующий день в школе меня остановила одноклассница возле раздевалки.

– Пойдем со мной. – Сказала она.

– Зачем?

– Идем! Ты забыл свои обязанности?

Точно! Я ведь обещал помочь в организации мероприятий ко дню последнего звонка…

Староста все замечает. Кажется, что такая должность в современной школе бесполезна, но… эта девочка со всем справляется, так что трудно представить себе, что староста может вести себя иначе. По крайней мере, в нашей школе.

Не слишком ли рано мы готовимся? Раньше мне не приходил такой вопрос в голову, а сейчас (видимо, в предвкушении каникул) он появился.

– Хорошо, иду. – Отвечаю я.

Мы идем в наш классный кабинет. Там уже занимаются все активные ребята из параллели. Я тоже вхожу в число «активных», поэтому мне быть тут – как медом намазано. Староста говорит:

– Занимаешься звуком, так?

– Да. Я уже подобрал треки для выпускного… и для звонка тоже.

– Ну… окей тогда. Займись еще чем-нибудь.

Когда я вошел, никто не поздоровался со мной, хотя это даже и к лучшему. Все поглощены работой. Большинство репетируют танец (точнее: изменяют в нем движения непрерывно). Мы решили подготовить два танца: на выпускной и на последний звонок. Какой в этом смысл? Сам не знаю. Другие – занимаются не пойми чем.

Я принадлежу сейчас ко второй группе.

Чтобы хоть как-то развеять атмосферу, чтобы хоть чем-то заняться, я включаю учительский компьютер.

– Какой пароль? – Спрашиваю я у старосты. Она в этот момент обсуждает что-то с девочкой из другого класса.

– Попробуй 32f88afjl883f.

– Сложновато.

– А то! Для безопасности ведь сделано было.

Ну, не совсем безопасно, потому что теперь каждый человек, находящийся в классе, мог услышать его. И, если он запомнил, сможет использовать компьютер учителя, чтобы исправить себе оценки! Кажется, я разворошил осиное гнездо… Но многие, думаю, меня бы за это похвалили, ведь так им выпала халява.

Захожу в браузер. Вхожу в аккаунт на музыкальном сервисе. Включаю музыку из «легкого» плейлиста (для «тяжелого» они еще не готовы), такого, чтобы удобно под него поработать. Мне сразу же говорят:

– Нормально!

Да… Наверное, у меня хороший музыкальный вкус?

– О, хорошая песенка, я ее тоже слушала… – Говорит староста.

Даже староста оценила!

И так мы работаем… точнее, работают другие, а я в этот момент решаю пробные варианты экзамена на официальном сайте. Нельзя же терять времени.

Варианты… они как пути в жизни. Вроде бы разные, но все – на одну тематику.

Сидя на уроке, скучаю.

Русский язык. У меня с ним все плохо. «Ну, может, не так и сильно плохо» – успокаиваю себя. Только вот это – неправда. Сочинения я писать не умею, не могу размышлять на всякие отвлеченные темы. Наверное, я думаю слишком приземлено. И ладно. У меня зато с физикой все в порядке.

Тема сегодняшнего сочинения: «Красота и внутренняя гармония в произведениях классиков». Что вообще? Использую лучше интернет в написании этого…

Когда звенит звонок, я сбегаю.

Меня в дверях снова останавливает староста.

– Куда побежал?

– А! Что такое?

– А помогать? Забыл? Не притворяйся, ты хочешь избежать этого. Только от меня и бегаешь.

Неожиданно…

– Не бегаю я от тебя… С чего ты решила?

– Ай-ай, как нехорошо врать. Ну ладно, можешь идти. Сегодня я тебя не заставлю работать. Не утруждайся.

– Но… – И не успел я договорить, как она сама убежала от меня быстрее ветра.

Вдруг кто-то толкнул меня в спину, сказав: «Иди, че встал?». Ах, да. Я же стою посередине дверного проема.

И я пошел.

На собрании, как я понял, меня не хотят видеть. Сегодня последний учебный день в этой четверти, так что… ладно. Могут разобраться и без меня. На каникулах в школу мы не ходим, даже на подготовку к экзаменам или к приготовлениям по типу таких. Значит, увидимся через неделю.

Только…

Почему она сказала, что я лгу? Почему она так подумала? Я ведь… Нет, я ведь спешу не потому, что избегаю нашей внеклассной деятельности, а потому, что мне хочется быстрее убраться с занятий. Я не бегу от других!

Ладно, и это тоже можно стерпеть. Но надо как-нибудь объяснить ей все… Как же бывает иногда плохо из-за того, что тебя неправильно поняли!

С немного упавшим настроением я иду домой.

Весенние каникулы начались…

* * *

Скоро экзамены. Осталось две недели до первого из них. Я не волнуюсь, и это – уже хорошо. А зачем волноваться? Тревога – прямо бич нашего времени, а получать ее с момента, когда ты только недавно стал совершеннолетним, не хочется.

Эта информация ничего не меняет, но, думаю, надо как-то сказать себе, что расслабляться не нужно.

Вместе с «активными» ребятами мы подготовили все для последнего звонка. Он, кстати, на следующей неделе. Мой суперский плейлист для танцев и для танцулек подготовлен. Буду диджеем на школьной дискотеке! Однако, моя одноклассница K сказала об этом: «Ну, прямо радость и почет!». Ну, не то, чтобы…