Костенька, зачем?

Здесь кто-то есть?

Не ищи все ответы сразу. Когда строят дорогу, камни укладывают один за другим

Хрустящий под ногами снег сводил с ума. Звук был простым до безобразия, и оттого таким мерзким. Хрум-хрум-хрум… Константин был готов закрыть уши руками, однако прекрасно понимал, что это не поможет – звук словно залез под кожу, и поселился где-то между черепной коробкой и мозгом. С каждым шагом раздражение нарастало, и создалось ощущение, что ещё немного, и звук тот завизжит сиреной, убивая всё живое в округе. Хотя, казалось бы, когда-то в детстве ему этот звук нравился. Хрум-хрум-хрум…

Луна стояла высоко. В их краях явление то редкое – как правило, деревню окутывал мрак. Осенью, весной и летом стоял густой туман, зимой же пасмурные низкие тучи не давали увидеть солнца. А нужно ли оно – то самое солнце? Может, и не нужно… Тут как посмотреть. Однако вид луны не мог не радовать. Как минимум красиво, а как максимум можно отследить день лунного цикла. А это действительно важно! В местных краях время шло так же странно и неразличимо, как реки втекают в озёра. Сколько воды-то утекло? Ну, сколько-то утекло… Можно сказать примерно, но точно – никогда! Так и со временем. Странное оно – явление это. Время… А какой сейчас год?

Константин жил в прошлом. Для нас, разумеется, а для себя в настоящем. Но настоящее то чудное… Необычное, и нам не знакомое. Однако… для Константина всё было привычным. Нормальным. Привычный лес, по которому он устало брёл вслед за старухой. Привычный – хотя и до боли в глазах – надоедливый звук хрустящего под ногами снега. Хрум-хрум-хрум… Будь его воля, он бы заорал во всю глотку! Кричал бы грозно и сердито. Возможно, даже матерно. Орал бы так, что снег его бы испугался, и мигом растаял по всему лесу. Но он шёл… Шёл, и слушал этот гадкий звук. Прошёл ещё несколько метров, и вдруг остановился.

– Тамара! – буркнул он спутнице, – Ну, бога ради! Куда мы идём?

Сухая до неприличия старуха резко развернулась. Шерстяной платок почти упал на впалые глаза, морщинистая рука натянула его обратно. Посмотрела на Костю сердито и скрипуче прошипела:

– А что?! Плохо вам, любезный, в лесу-то?

Бросив на старуху презрительный взгляд, он посмотрел по сторонам. Плохо ли в лесу? Может, и хорошо, но ведь не ночью! Тёплым летним днём – замечательно! Морозной зимней ночью? Увольте, Тамара, и идите одна. Константин мотнул головой. Чего это он? Разве можно на Тамару злиться? На Тамару! Ту самую старушку, что была его первой – и единственной – учительницей в детстве? Странные у него мысли… Что-то не так.

– Неплохо. Просто… холодно. Вам, Тамар, не холодно?

– Мне холод нестрашен! – сказала она с умным видом, – Боятся на севере холодов? Какая глупость.

– Глупость ли? – усмехнулся он, – А чего это вы, в таком случае, пальтишко шерстяное надели?

Старушка осуждающе покачала головой. Сказала:

– Вроде… где-то здесь!

Константин кивнул, достал из внутреннего кармана маленький факел, – «карманный» так его здесь называли – а следом и спички. Зажёг, и поднёс к земле. Тихо спросил:

– И как вы умудрились крестик потерять?

Тамара подошла к нему ближе. В нос его сразу ударил старушечий запах – от неё пахло мылом и затхлостью. Он успел подумать, что это не худшая смесь ароматов, и… в очередной раз мысленно выругался. Какая ему разница, как пахнет спутница? Не нравится, – не нюхай. Тоже мне – беда! В то же время Тамара понизила голос до заговорщического шёпота:

– Это всё он!

– Кто? – удивлённо спросил Константин.

– Он! Д… – она боязливо осмотрелась, – Демон… Демон здесь шалит!

Константин замер. Огляделся, и… резко мотнул головой. Мысли к нему пришли нехорошие… Он чуть не ляпнул, что их не существует, но… успел себя остановить. Как же не существует? Константин в последнее время совсем плох… Взяв себя в руки, он ответил:

– Тамара, оставьте. Не стоит. Не сейчас!

Она посмотрела на него исподлобья. Продолжив шерстить цепким взглядом по белоснежному снегу в свете факела, ответила:

– Правы вы. Не стоит. Не нужно! А-то услышит…

– Что же он, ей богу, в лесу поселился?!

– Поселился… – подтвердила она, – И давно…

– Нет здесь никого. Лишь животные дикие. И всё! Вам, может, привиделось?

– Ничего мне не «привиделось»! Не видела я его. И не увижу! Его если человек увидит, то всё…

– Что?

– Всё! – повторила она особенно громко, – Не жить больше.

–Константин опять покачал головой, – Значит, так… Сейчас мы найдём ваш крест, и сразу пойдём в сторону церкви. Вы мне расскажете, что у вас происходит.

Она разогнула спину, потянулась, и лениво сообщила: – Всё у меня хорошо.

– Простите, но вы мне в последнее время не нравитесь…

– Чем?

– Вашим настроем! Как вы умудрились потерять крест?!

Она закатила глаза, размялась, и вернулась поискам, – он его с меня снял…

– Кто «он»? Хотя… – Константин помотал головой, – Хотя не надо! Не отвечайте. Я понял… Как же снял, если вы его не видели?

– Не видела – верно. Но слышала!

– И что он сказал?

– Он не говорит… со мной. И слава господу Богу нашему всемогущему! С хорошими людьми он говорить не может. Лишь с плохими…

– Но… как? – опять спросил он.

– Как… Я его чувствовала!

Чувствовала… Кажется, старушке куда хуже, чем только можно было подумать! Хотя, чему хдесь удивляться… Константин и сам, вообще-то, уже староват. Однако Тамара всё равно старше. Циклов так на… двадцать? Может, тридцать? А может и пятнадцать – тут не разобраться! Сколько лет ни ему, ни Тамаре Константин не знал. Судя по всему, время её заканчивается. Разум медленно угасает, мозг в панике добавляет реальности красок. Демоны, лесные духи, призраки… чего только старушечий мозг не придумает! Как малое дитя, что сочиняет истории на ходу, лишь бы его слушали, и спать не укладывали. Но, как и любому ребёнку, так и мозгу старика, рано или поздно, но пора бы обрести покой. Решив, что Тамара просто-напросто сбрендила, он отмахнулся.

– Ну, хорошо. Украл у вас крест это… нечто! Так если «украл», зачем искать? Значит, к себе и унёс! Только зачем… – он прокашлялся, – Зачем демону ваш крест?

– В том и дело! Не нужон!

Он закатил глаза, услышав это кривое «не нужон». И это говорит учительница? М-да уж… как только Косте удалось вырасти в приличного человека с таким наставником? А удалось ли?.. он продолжил разговор:

– Тамар, я перестал что-либо понимать…

– он жил здесь всегда… – начала она, – В разных телах, видах, но жил! Сколько себя помню, и столько же до моего появления. И, наверное, столько же проживёт и после… он в лесу обитает… Крест ему, конечно, не нужон, но вот напакостить… Сделать нечто плохое – он первый! он просто старается меня запутать. Напугать до чёртиков, и заманить к себе! он украл крест, и – я уверена – сразу бросил! Вот такой гадёныш…

Константин едко спросил: – И что же? Бросил в том же месте?

Тамара иронию пропустила мимо ушей. Наклонилась чуть ниже, и низким голосом пробурчала что-то неясное. Константин прищурился, наблюдая за старухой. Наклонился, и увидел, как та схватила ветку.

– О!! Наконец!!

С восторгом в глазах она подняла ветку, поднесла к лицу близко-близко, и былой огонёк сразу потух.

– А… Ветка…

– Ветка. – подтвердил он, – Значит, украл и бросил? Так может, круг перед этим намотал? Не думаете?

Тамара не ответила – о чём-то задумалась. Поиски продолжились. Скромная компания в виде священника и бывшей учительницы проследовала дальше. Хруст снега возобновился, но Константин был даже рад – уж куда лучше, чем слушать бредни про демонов… Они прошли пару десятков метров, когда Тамара продолжила разговор:

– Его услышать может только плохой человек. Плохой! Или не человек вовсе. Говорить он только с негодяями может, но как-то воздействовать… может на всех!

– Любопытно. – подметил он, – Но… Тамара, вам не кажется, что я бы об этом знал?

– Кажется! Но ты не знаешь. Учиться надо!

Он поджал губы, – Где же я такому научусь?

– Старших слушай!

Он вдруг остановился, аккуратно взял старуху под руку, развернул к себе, и серьёзно сказал:

– Тамара, я давно не ребёнок! Я даже не «взрослый». Я старый! И несу я свою ношу, несу веру людям нашим уже долгое, очень долгое время. Не водятся в наших краях… они. Не водятся! Демоны все в преисподней.

– Все, да не все! – спорила старуха, – Надо тебе чаще из дома выбираться…

Она выдернула руку, и поспешила вперёд. Константину ничего не оставалось, как пойти вслед за ней. Замечательно… Луну из-за крон деревьев видно не было, но кажется, небо до сих пор чистое. Вот же психичка старая! – пронеслось в голове Кости, и в тот же момент он прикусил язык. Это нехорошо… мысли грязные и подлые. Мерзкие как Тамарин запашок! И вот опять… Лишь бы не думать гадкие мысли, он сказал, не останавливаясь:

– Хорошо, я приму это к сведению. Но может… нам стоит днём ваш крест поискать?

– Нет! – буркнула она, – Ночью потеряла – ночью и найду!

Он опешил, – Что вы в ночи делали в лесу?

Тамара замялась. Было видно – говорить не хотелось! Но… пришлось. Она прошептала в ответ:

– Дело было… Голос слышала я. Не могла не помочь!

– Чей?!

– Детский! Я как услышала, так в лес и рванула. Ты же знаешь – мой дом прямо у подножья встал. Вот так наследство, да? Ну, ладно… Голос я услышала детский, а тот о помощи просил. Я, не думая, в лес и рванула! Только тогда и поняла, что всё это ЕГО происки. Вот гадёныш! Глаз на меня положил. Я в лес-то и забежала – на голос шла. В том месте, где мы были, остановилась, и… задумалась. Откуда в лесу ребёнку-то взяться? Я таких голосов раньше не слышала – какой-то незнакомый. А деревушка-то у нас маленькая – всех детей знаю. Не наш он был… Да, и не ребёнок вовсе. И не человек…

– А если, всё-таки, человек? – предположил он, – Может, и не наш, но человек! Ребёнок какой заплутал?

– Какой ребёнок? – она усмехнулась, – Не неси чепухи! Это он был…

– Гм… как скажете… И что было дальше?

– А дальше… Я остановилась. Отдышалась, и только начала догадываться, что произошло… Обманули меня! Вот так номер. Я в себя пришла, начала соображать, и поняла – дело плохо. Возвращаться надо!

– Погодите… Но почему вы сами побежали в лес? Надо было отправить кого… кого моложе!

– Кого?! – на вздохе спросила она, – Не было никого поблизости. Дочери не было, а… – она замялась, – А кто ещё?! Некого больше.

– Хорошо. И что дальше? Как вы крест потеряли?

– Не потеряла – украли! Тогда и украли. Голос затих, а следом затихло и всё остальное. Как в гробу тихо было! Ну, наверное… У меня сердце заколотилось, пот ручьём бежал. Я замерла… А когда сумела шевелиться, чуть Богу душу не отдала! Надо мной – прямо над головой – гул раздался. Да непростой… Загробный аж! Что-то пролетело мимо, прямо над ухом, как бешенное. И… крест украло. Вот так вот.

– А вы, видимо, стояли столбом?

– Да!

– Так может… – он смутился, но спросил, – Может крест-то раньше свалился? Ну, пока бежали…

– Ага, щас-с! Нет. Не раньше! Прямо в ту секунду. Я почувствовала, как его сдёрнули. Та лапища ледяной была. Как я уже сказала – загробной!

– И… дальше как было?

– Улетело чудище. И крест забрало! Я первым делом руку на грудь – под пальто – пусто! Украли… Постояла, глазами похлопала, и… домой побежала – страшно было, аж зубы сводило. Вот так вот… такие дела!

Константину вдруг звук причудился, и он голову к небу поднял. Изо рта пар валил, верхушки деревьев медленно шевелились. Красиво, но холодно. Права старушка – аж зубы сводит! Он опустил голову, и вернул взор дороге. Лишь бы не упасть… История Тамары была жуткой, но… ничем особенно не примечательной. Старушечьи бредни – на то и бредни! Не худшая их вариация, на самом-то деле. Они продолжили путь, пока Тамара не остановилась. Опёрлась ладонями о колени, и сказала:

– Давайте, миленький, отдохнём…

– Как скажете.

Он остановился, и решил времени не терять – факел ближе к земле, и опять к поискам. Белоснежный снег, сухие иглы ели, и… всё. Даже помёта птичьего не видно. В то же время Тамара уточнила:

– Так что скажете? Права я?

– В чём именно?

– Что то его происки!

Спорить Константин не стал. Не хотел, да, и сил не осталось. Лишь кивнул в ответ, продолжая искать. Заметил:

– К счастью, вы целы и невредимы. А остальное… не так важно.

– Но крест! – спорила она.

– «Крест»… – повторил он, – Найдём. Деваться ему некуда. А… он… ему он не нужен. Не понесёт же с собой в преисподнюю, верно?

– Не пронесёт. – уверенно поправила она, – Не сможет!

– Верно-верно…

Константин продолжал освещать морозный снег, пока вдруг не заметил, как стало тихо. Тихо до неприличия! В такой тишине даже есть что-то интимное. Но разве Константину есть дело до интимных дел? Он прищурился, и только сейчас заметил, что факел-то погас. В какой момент? Неясно… По спине побежали мурашки, пока Константин доставал следующую спичку. Стало вдруг неуютно и… странно. Вынудив спичку, он – что логично – чиркнул ей по боковине коробки. И… ничего. Не зажглась, зараза! Костя убрал в карман предательницу, и достал следующую. Ситуация повторилась. На место дискомфорта вдруг пришло немыслимое раздражение. Какого хрена?! Почему сейчас и здесь? Почему он, в принципе, сейчас находится именно здесь? Глубокой ночью на морозе в компании Тамары?! Бред какой-то… Когда не зажглась и третья спичка, а глаза привыкли к темноте, он вдруг понял кое-что, казалось бы, такое очевидное… А как так вышло, что он не запомнил момент, когда погас факел? Прозевал? Разве такое прозеваешь? В ход пошла четвёртая, пятая, и даже десятая спичка. Ещё несколько таких попыток, и их не останется! Раздражённый, он резко поднял голову, чтобы злобно посмотреть на Тамару. Та так и стояла – оперившись на собственные колени. Как только он открыл рот, чтобы обвинить старуху в ситуации, над ним что-то пролетело… Нет, не пролетело – промчалось! С такой скоростью, что он понять-то ничего и не успел. Какая то была скорость? Света? Звука? А может… чего-то, о чём Костя никогда и не знал. Сразу стало как-то тревожно, мерзко, неприятно. Тамара в одночасье взбесила священника. Захотелось схватить её за опустившиеся плечи, и затрясти, пока старческая кость не захрустит, как старый чёрствый хлеб. Константин посмотрел вдаль (бессмыслица!), но ожидаемо ничего не увидел – темень одолела эти края… Он резко обернулся – пусто. Посмотрел вправо – ель. Как неожиданно… Влево – старуха, кажется, на грани того, чтобы выплюнуть лёгкие. Он резко посмотрел вверх. Что-то белоснежное, яркое, и… кажется, очень красивое пролетело прямо над ним. Он ахнул, и сам того не ожидая свалился на спину. Одновременно с ужасом и интересом – необычное сочетание – закрыл лицо руками. Вдали раздался странный звук.

– У-у… У-у…

Тамара резко разогнулась, – Слышали?! Слышали?!

Он молчал. Смотрел сквозь пальцы вверх, и никак не мог понять, что случилось. А случилось ли что-то? Почему Тамара никак не реагирует на то, что он свалился на спину? Ей что, не жаль Константина?! Неужели ей наплевать?! Вот так и помогай дальше… Судя по всему, слушала она его слушала из ряда вон плохо. Вот же старая… Он провёл ледяными ладонями по лицу. Опять осмотрелся – никого, кроме спутницы. И звуки, кажется, вернулись… Не те, что раздались вдали, а другие – такие привычные. Завывающий ветер где-то далеко, шелест листьев. И конечно, дыхание этой старой карги! Чёрт возьми! Она уже словно цикл целый отдышаться не может. Константин поднялся на ноги, отряхнул зад от снега, и схватил факел. Полез в карман, – за спичками – достал, и… Так бы сразу! Получилось. Факел осветил ночной лес. Константин посветил в лицо старухе, и еле слышно спросил:

– Вы… видели?

– Вы что у нас, дуралей? Разумеется! он это был…

– Да ну вас! Птица какая. Или… снег.

– Конечно! Или демон! – громко объявила она, – Разница разве есть? Птица-демон. Одно и то же! Тебе ли не знать, что птица – очень дурной знак!

– Прекратите… панику… – попросил он, отведя факел в сторону.

Сердце бешено колотилось. Попросив Тамару не паниковать, он совершенно забыл о кое-чём более важном – потребовать от себя того же. Константин тяжело вздохнул, и опустил глаза. В сугробе заметил что-то блестящее. Подлетел, – как птица – и резко опустился на корточки. Потянул ладонь, и схватил находку. Прокрутил в руках, тяжело выдохнул, и довольно сказал:

– Нашёл я ваш крест! Можно идти домой.

Старуха – словно «старухой» и не была – резво подбежала. Опустилась рядом, протянула руку, но вдруг отпрянула. Сказала:

– Ой, я… не надену. Сейчас нет. Не буду!

– Да вы издеваетесь… – сорвалось с его губ, – Чего ради мы полночи его искали?

– Как же вы, милейший, не понимаете?! Я же не просто так именно вас на поиски взяла! Сами не думали? Вы мне зачем? Мне бы кого моложе, крепче…

– Так зачем? – поторопил он.

– Мне священник был нужен! Чего ради мне наши мужики иль девки? Может, в поиске они-то и лучше, но… Мне вы нужны. Крест себе заберите, освятите сразу, как домой придёте, а завтра мне отдадите.

Закатив глаза, но он согласился, – Ох, ладно! – сунул крест в карман, и поднялся на ноги, – Идём? Домой вас, Тамар, провожу, и сам пойду. К себе.

– Идём… – согласилась она, поднимаясь. Когда направились в сторону выхода из леса, спросила:

– А вы… поняли, что приключилось?

– Ну… – он запнулся. Говорить, что понял кое-что другое – она рехнулась! – не хотелось. Немного подумав, ответил:

– Наверное, да. А каковы ваши версии?

– Как я уже сказала: вас я не зря взяла! Демон святого испугался, и крест вернул! Он бы священнику голову не заморочил. Не сумел! А вот нашим молодым-красивым запросто. Не подумайте, что я их невзлюбила, просто… Кто знает, что в их головах дурных? А что в вашей знаю! Вы, дорогой, наш светоч! Мысли ваши чисты и благопристойны. В вас я уверена.

Константин поморщился, – Тамар, я – священник, но не «святой»…

Дверь хлопнула настолько сильно и неожиданно, что привычного противного лязга удалось избежать. Константин бросил быстрый взгляд за плечо, и, обвинив в хлопке ветер, несколько раз топнул ногами, стряхивая с ботинок снег. Так же он поступил и с плечами – похлопал сначала по правому, а потом и по левому. Тяжело вздохнул, и на ощупь двинулся к стене, чтобы снять, а потом и зажечь свечу попутно вытирая насухо руки о рубаху. Когда тусклый тёплый свет окутал помещение, он осмотрелся. По своей сути, Константин по-настоящему жил только здесь – в храме, что по совместительству служил ему и домом. По своему строению он напоминал свечу – круглое небольшое скудно обставленное здание. На первом этаже, слева от двери, он держал лавочку: даровал прихожанам разные вещицы. Собственноручно испечённый хлеб, маленькие нательные крестики, что ковал для народа сосед-кузнец, церковные свечи и прочее-прочее-прочее… Константин подошёл к лавочке ближе, и стряхнул ещё слегка мокрой рукой крошки, что лежали на деревянной столешнице с самого утра. Зашёл за стойку, и поправил свечи, которые опрятно раскладывал на стойке этим утром. Не то, чтобы это необходимо… просто хотелось прикоснуться к плодам своего – и не только – труда. Он прищурился, и придирчиво оглядел полы. М-да, стоило бы подмести… Решив, что сегодня этим он заниматься точно не будет, Константин двинулся к лестнице, что вела в его обитель – на второй этаж. Сделав шаг, взгляд сам упал на аналой. Старенький, деревянный, сделанный ещё дедом Константина. Вспомнив, что Тамара просила её крест как можно быстрее освятить, Константин закатил глаза.

Крест… Интересно, понимает ли, в принципе, Тамара чего ради на груди крест носит? Крест… собой он представлял две равные друг другу палки соеденённые посередине. Крест походил на большую жирную букву Х. Сзади он соеденялся с шнуром, и носить его принято было на груди – как можно ближе к сердцу. Константин был уверен, что он чуть ли не последний из тех, кто помнит о значении креста. Когда-то давным-давно – по поверьям – сам господь Бог на землю морозную спустился. Спустился, и навёл порядок! Людей он создал, да правила им жизни написал. Так и появилась библия, а вместе с ней и оберег главный – огромная буква Х. Бог перед уходом своим оставил знак этот прямо на снеге – оставил так, чтобы видел народ, видел, и… восхищался? Константин поморщился. Достал крест старухи из кармана, и… сунул обратно – не до него!

«Вот же неугомонная старая ведьма»… – пронеслось в голове его, и даже не подумалось, что мысли эти не к добру. Отругав мысленно старуху ещё несколькими не самыми приличными из слов, Константин махнул рукой в никуда. Обойдётся! Он обошёл аналой, и остановился у лестницы, рядом с которой величественно висели иконы. Замер, глядя святому, увековеченному на полотне, в глаза. Что-то кольнуло в сердце хранителя храма… нечто вонзилось иглой, прошло сквозь, и попало в самую душу. На какое-то время Константин замер, не в силах отвести взгляд. Нехорошее липкое предчувствие окутало его вместе с мокрыми ногами – оно, подобно туману, обволакивало и ложилось мелкими каплями на тело. Казалось, что мир встал на паузу: звуки пропали, сердце сжималось от неясной и раннее незнакомой боли. Он попробовал отвернуться, и это удалось ему лишь спустя несколько раз. Константин дёрнулся всем телом, и тяжело задышал. Схватившись за сердце, он опустил глаза в пол, а свободной рукой вытер выступившие на лбу капли пота. Разум пытался подобрать объяснение происходящему: здоровье не то, потратил слишком много сил там, в лесу, да, и возраст уже приличный… Он провёл ладонью по голове, и, взяв все силы в руки, ступил на лестницу. Спустя минуту он уже поставил свечу на стол посередине, и в очередной раз тяжело вздохнул. Да, разум объяснил всё логически. Но сердце… Сердце старика чуяло, как что-то идёт не так.

Константин распахнул глаза. Рассветные лучи не спешили мягко осветить его скромное жилище: проснулся он уж слишком рано. Осмотревшись, он свесил ноги с кровати, потянулся, и глубоко зевнул. После неспокойной ночи голова гудела. Мысли лезли в голову подлые, нетипичные для мыслей священнослужителя. Новый день не принёс улыбки, желание жить испарилось так, как испаряется утренняя роса в жаркий летний день. Сама только идея о том, что необходимо одеваться, умываться, и спускаться вниз сводила его с ума. Ещё какие-то мгновенья, и всё начнётся сначала… Сонные соседи будут шоркать ногами, дверь противно звенеть каждый раз, когда кто-то через неё проходит, народ непременно будет зевать на утренней службе, а ведь ещё и задавать свои идиотские вопросы они обязательно станут… Как же всё надоело! Нехотя он поднялся, и подошёл к маленькому окну, через которое было видно если не всю, то почти всю деревню. Выглянул. Судя по всему, до рассвета время есть. Стоило бы успеть привести в порядок не только себя, но и храм, однако… однако он знал, что не будет тратить время на подобные – и главное, привычные! – дела. Почему? Константин не понимал. Просто знал, – и точка. Он бросил взгляд на не заправленную кровать, и впервые за долгие-долгие годы махнул на это дело рукой. В углу нашёл ведро с ледяной водой. Умылся. Бегло натянул на себя брюки, рубаху и ботинки. Спустя несколько минут дверь в церковь захлопнулась. Он ушёл.

Правда, надолго уйти не получилось. Сидя в уличном туалете, Константин услышал, как под чьими-то ногами захрустел снег. Проглотив ругательство, он поспешил закончить свои дела, но не вышел из туалета – прислушался. Шаги становились всё ближе… Шаг гостя был мягким, – почти беззвучным. В голову тут же прокралась не лучшая для священника мысль: может, притаиться в туалете, и сделать вид, что его здесь нет? Некто прошёл мимо, и спустя пару минут он услышал глухой стук в дверь храма. Ещё минута, и противный лязг дал о себе знать – кто-то, не дожидаясь приглашения, зашёл внутрь. Злость окатила Константина так, как окатывает ведро ледяной воды – какого чёрта им всем от него нужно?! Немного замявшись, но он покинул укрытие. Зашёл внутрь церкви, и заметил её.

Ангелина моментально обернулась. Губы растянулись в улыбке, пухлые щёки покрыл румянец. Она словно с облегчением выдохнула, и отвела от Константина взгляд больших зелёных глаз.

– Вы здесь…

Константин прочистил горло, – М… да. Отходил по делам…

– Это хорошо… А-то я уже начала переживать! Думала, что разбужу вас, а когда заметила, что здесь никого… ох… даже не хочу говорить, что за мысли меня посетили!

Константин вымученно улыбнулся. Обычно его умиляла эта непосредственность Ангелины: соседская девчонка была такой с самого детства. Простой, немного наивной, а главное, с большим и добрым сердцем. Её вера вдохновляла Константина, но сегодня… она показалась ему настолько глупой, что челюсти заскрежетали от раздражения.

– И что же ты подумала, милая? – спросил он, не скрывая сарказма в голосе, – Куда я мог деться с утра пораньше? В лес убежал? – усмехнулся он.

Ангелина замерла на пару секунд, набралась смелости, и посмотрела священнику в глаза, – Я… я об этом и хотела поговорить… как вы узнали?

Он закатил глаза, не скрывая своего раздражения, – У меня дела. – сказал, как отрезал, он, – Если хочешь что-то обсудить, – подойди ко мне после службы. А пока я занят.

– Но это важно…

Не желая слушать, он круто развернулся. Остановился у двери, намереваясь уйти, и тихо сказал: – Уверен: это подождёт.

Но Ангелина, кажется, уверенности этой не разделяла. За шаг она оказалась рядом, и положила руку ему на плечо, – Не уходите… вы мне нужны…

Он опустил голову. Не оборачиваясь, спросил: – Что тебе нужно?

– Я вчера разговаривала с Тамарой… – начала объяснять она, – Она рассказала мне, как слышала детский голос… рассказала, как у неё украли крест. Мне страшно, батюшка! Очень. У меня ведь сын…, а что… что если он украдёт моё дитя? Я… тут кое о чём подумала…

Константин почувствовал, как лицо начало багроветь. Раздражение зародилось где-то внизу живота, и быстро бежало вверх – через сердце, проникая в разум. Мысли его начали прыгать от злых до безумно злых, челюсть сжалась, а голова заболела лишь сильнее. Ещё никогда в жизни он не чувствовал подобное: раздражение, презрение и, главное, отчуждение. Почему эта девка, в принципе, решила, что он обязан её успокаивать? Он священник, а не её отец! Он попытался взять себя в руки, но увы, сумел выпалить лишь:

– И ты туда же? – перебил он

– Простите? – она обогнула его, и постаралась на него взглянуть.

Он вынужденно развернулся. Ангелина стояла к нему так близко, что он сумел уловить её запах – чёрна смородина, свежесть мороза и, конечно, сладковатый запах молодости. Таких ароматов он не ощущал никогда. Константину пришлось отойти от двери, чтобы не стоять так близко к прихожанке. Он потёр лицо ладонью, и сказал:

– Ну, ладно, Тамара…, но ты-то что? Молодая же!

– Я вас не понимаю… – честно ответила она, – Вы считаете, что Тамара… это придумала?

– Может, не придумала! – на выдохе сказал он, – Может, и правда верит в то, что говорит. Но ты? Я? Мы в этот бред верить не обязаны. Может, когда-то она могла чему-то научить…, но сейчас? Тамара выжила из ума! Не стоит воспринимать её всерьёз.

Лицо Ангелины переменилось. Что-то схожее со страхом пробежало во взгляде. Она сглотнула, и…

– Вы… вы уверены, что бояться нам нечего? – тихо спросила она.

– Более чем. – ответил он, и с грохотом захлопнул за собой дверь.

Константин никогда не был фанатом лесных прогулок. И какой только в этом толк? Бездумно идти неведомо куда, ноги устают, а дыхание учащается, если прибавить темпа. Это глупо! В обычной жизни Константин предпочитал коротать время в себе – размышляя о чём-то, иногда предаваясь фантазиям. Так как деревня была небольшой, на ссутулившиеся плечи его легла не только роль проповедника, но и иконописца. Он любил проводить время с кистью в руках. По утрам он предпочитал заниматься литературой: переписывал книги, что теряли внешний вид, записывал собственные мысли и ощущения, иногда вспоминал то, о чём в детстве рассказывал отец, и тоже переносил слова на бумагу. Ночами Костя любил смотреть в небо, представляя себе то, как где-то там, за плотным слоем космической пыли, восседает господь Бог. Он любил мечтать. Любил думать, анализировать, общаться с народом. В начале лунного цикла Константин отдавал себя творческим делам, в конце, когда луна пухнет, подводил итоги. В их деревушке дням недели предпочитали лунный календарь. Свою жизнь он любил. В те редкие моменты, когда-таки приходилось покидать родные стены, и выходить в относительно большой мир, он предпочитал проходить по центральной улице деревни. Неважно, куда он шёл – в колодец за водой, к соседке за свежими яйцами или в лес за ягодами – всё равно! Константин выходил с самого раннего утра, и медленно шёл по деревне, часто останавливаясь, чтобы поприветствовать народ. Но не сегодня. Не сейчас. Это утро очевидно не задалось, и что принесёт за собой день после такого – тайна. Как только Костя вышел, сразу свернул, и покинул территорию деревни, предпочитая пробираться сквозь сугробы, зная, что в любую минуту может показаться дикий зверь, но зато там, за пределами привычного мира, он был один.

Константин шёл. Он знал, куда идёт, а о том, какой в этой прогулке смысл думать и не собирался. Время от времени ноги проваливались в сугробы, и приходилось очень постараться, чтобы вылезти из снежной ямы. Солнце, кажется, давно встало из-за горизонта, однако света сегодня было мало – тусклые мрачные облака заслоняли собой начало нового дня. Спустя мгновенья Константин остановился у начала грузного леса, чтобы отдышаться. Он облокотился на дерево, снял ботинок с левой ноги, и вытряхнул оттуда снег. Надел обратно, и вдруг замер. А что, собственно говоря, с ним происходит? Он подскочил с утра, забыл про дела, про службу, нагрубил Ангелине, и… убежал? А как же служба? Как же прихожане? Как же несчастная Тамара, что обязательно захочет забрать крест? Константину вдруг стало до безумия страшно, но лишь на миг… Подобно серым облакам, нечто тёмное, что медленно зарождалось в его душе, заслонило собой яркий свет веры. Он набрал снега в ладони, и растёр по лицу. Глаза его горели чем-то неведомым, лицо раскраснелось, а редкие волосы встали на голове, но Костя этого не ощущал. Немного помявшись, но он сделал шаг в сторону. Константин зашёл в лес.

– Что-то здесь не то!

Народ переглянулся между собой. Зоя – главный скотовод деревни – первая махнула в сторону церкви рукой.

– Кто ж Константина нашего знает?! – спросила она сразу всех, – Дела какие его задержали. Ничего! Не помрём, если домой сейчас разбредёмся.

– И я так думаю. Мало ли что?! Вдруг у него… понос? – заметил Демид – кузнец, что помогал Косте в производстве крестов для народа.

Тамара раздражённо фыркнула, – Не неси ереси! – потребовала она, – Мучайся он с животом, не покинул бы храм! Да, и предупредил бы, что дурно ему. Что-то здесь нечисто!

– Так, может, в туалете он мучается, м-м? – мужичок улыбнулся, обнажая бледную десну.

– Его там нет… – раздался тонкий голос соседского мальчишки – он был чуть ли не единственным дитём, что посещал все службы, – Я проверял туалет…

Демид размашисто махнул рукой, – Я пошёл! На закате придём, и узнаем, что приключилось. Время, вообще-то, нерезиновое!

Демид поправил ватник, и двинулся в сторону деревни.

– А мы от тебя другого и не ожидали! – буркнула Тамара, с явным желанием говорить сразу за всех, – Иди-иди! Вера твоя – туфта на постном масле!

Демид гоготнул, но отвечать не спешил, – ушёл.

Тамара бросила в сторону кузнеца презрительный взгляд, и придирчиво оглядела соседей, – А вы? Вы что? Тоже, поди, думаете, что ничего страшного не происходит?! – с вызовом спросила она.

Зоя пожала плечами, – Не знаю. Но ждать не намерена. – как и Демид, она развернулась, и побрела прочь.

Тамара наблюдала за тем, как прихожане медленно разбредались в разные стороны. Кто-то уходил домой, некоторые отправлялись в гости и по другим – но определённо очень важным! – делам. По итогу, у дверей церкви осталось лишь три человека. Осмотрев соседей, Тамара спросила:

– Как бы то ни было, но есть в нём толк. Раскрыл он все карты! Всех расставил по своим местам! Истинные лица прихожан показал. Эх! «Прихожане»… Какие из них? «Ухожане» они!

Марья – лекарь – нахмурила густые рыжие брови, – Тамар, ну не надо… не при ребёнке…

– Вот ещё! – буркнула она в ответ, – Что ж ты мне делать прикажешь? Молчать?!

Мальчишка, что не отходил от массивной двери, с испугом посмотрел сначала на Марью, а потом и на Тамару. Тихо спросил:

– Кто это… «он»?

Тамара набрала воздуха в лёгкие, но ответить не успела, – Марья её перебила. Лекарь мотнула головой, и строго сказала:

– Не пугайте вы его. Не пугайте!

– Бояться – это полезно. – с умным видом заметила Тома, – Кем же бы будем, если бояться не станем? Вымрем, как мухи по зиме!

– Мухи не мрут. Они в спячку впадают…

– Какая разница? Страх нам нужен. Не выживем мы без него! Тем более, когда в нашем лесу поселилось такое!

– К-какое? – заикаясь, спросил мальчишка.

– ТАКОЕ! – объявила Тамара, – В нашем лесу, Юрец, демон поселился!

Мальчик раскрыл от удивления рот, и медленно, не осознавая, что делает, спрятался за спину Марьи. В то же время лекарь посмотрела на бывшую учительницу с осуждением, и тихо, но твёрдо проговорила:

– Прекратите немедленно. Вы зарождаете панику!

– Да. – согласилась Тамара, – Без «паники» он нас всех уничтожит!

Марья покачала головой, и развернулась к Юре – мальцу. Сказала:

– Беги домой. Вряд ли Константин начнёт службу. Поздно уже…

– Но… – он замялся, – Но где он? Я хотел с ним поговорить…

Она мягко улыбнулась, – Уверена: с ним всё хорошо. Скорее всего, и правда, ему нездоровится.

– А может… может, поднимемся к нему, а? Туда, наверх… я там бывал однажды!

– Но разве Константин нас приглашал? – спросила она и прищурилась.

– Я же сказал: я бывал там! Он меня сам позвал!

– Но когда это было? Не сегодня, верно? Не стоит нам подниматься. Если бы он хотел нас видеть, – пригласил!

– А может, помирает он там, а-а? – Тамара поморщилась, – А мы стоим здесь…

Марья махнула в её сторону рукой. Сказала мальчику:

– Ты иди… Беги домой. И не переживай главное. Возвращайся к вечерней службе. Константин к этому времени вернётся, и всё нам объяснит.

Услышав последние слова Тамары, он побледнел, но спорить не решился. Глубоко кивнул, и убежал с территории храма. Когда остались лишь Марья да Тамара, первая строго сказала:

– Я не знаю, что вы видели в лесу, но что бы то не было – не повод пугать людей, и уж тем более детей!

Тамара фыркнула, – Ты моё мнение слышала. Повод. Ещё какой повод! Неужели и ты, умная девка, будешь отрицать очевидное? В лесу кто-то есть. И он как-то влияет на Константина! Иначе как это объяснить?! Он никогда так не поступал. Никогда!

– Я спорить с вами не стану. Даже, может, в чём-то соглашусь… Происходит что-то с Константином. Но вряд ли дело в том, что вы видели в лесу!

– А в чём же?! В чём?! – она сорвалась на крик.

– Понимаете… чем старше человек, тем вероятнее, что в его поведении могут появиться… скажем так: странности. Что же я вам, как ребёнку, объяснять буду? Вы и сами видели! Такое с матерью моей было, да, и отец Константина под старость лет был сам не свой…

– Верно. Всё верно. Так и кто в этом виноват на твой взгляд? Свет солнечный?

– Человеческий разум. Мозг. – объяснила она, – Но никак не некто, кто в лесу нашем, якобы, живёт…

– Да ну тебя! Невежда! Чего ради ты, в таком случае, сюда таскаешься? Коль не веришь!

– Я верю. Верю. Оттого и «таскаюсь». Только вера наша с вами, видимо, разная совсем. Я верю в высшую силу, в господа Бога, а вы… вы верите в лесное чудище!

– Глупая ты! – Тамара чуть ли не сорвалась с места, но вовремя себя остановила, – Та-ак… – на выдохе произнесла она, – Юрца ты прогнала. Может, вдвоём поднимемся? Вдруг, и правда, батюшка наш богу душу отдал, а мы тут спорим стоим?

– Не хотелось бы нарушать покой его, но… вы правы. Стоит его проведать.

Вдвоём они схватились за ручку, и распахнули дверь.

Обитель

Стены церкви встретили их так, как не встречали ещё никогда: холодом, сыростью, и чем-то, что по ощущениям напоминало медленно нарастающую панику. Тамара схватилась за сердце, а Марья медленно прошла вперёд. Заглянула за лавочку, протёрла рукой столешницу. Поднесла к носу пальцы, и поморщилась.

– Странно… очень странно. Батюшка наш всегда чистоплотным был. А тут такой бардак… Пол весь в крошках, разводы грязи…

– Вот видишь! Теперь веришь ты, голова дурная?

– Ну, прекратите!

Марья двинулась дальше. Обошла лавку, обогнула амвон, задержала взгляд на иконах. Долго смотрела, ощущая что-то странное, и нехотя, но двинулась дальше. За лестницей нашла небольшую печь, и коснулась рукой.

– Холодная… Не топил Константин. Сутки уж точно…

– Быть не может! – Тамара подскочила, и тоже протянула руку, желая потрогать, – Как же он ночевал в таком морозе?

– Не знаю.., но это объясняет, почему здесь так холодно…

– Загробный это холод… демонический…

– Тома, ну, что с вами делать? Раз уж на то пошло, то «демоническим» холод быть не может. Жарко в аду, если вы забыли! Под землёй же…

– Какая ты наивная, Марья! Думаешь, что нам, людям, все демоны известны? Их много! Они разные! Есть те, от кого жар, а есть и такие – ледяные. В наших краях уж явно вторые обитают…

Марья промолчала в ответ. Она обошла помещение, и вновь вернулась к лестнице. Смущённо поправила шапку, задрала голову, и закричала:

– Константин! Кон-стан-тин! Вы там?! Вам помощь нужна?!

– Чего визжишь?! Давай поднимемся…

– Подождите вы! Может, он не хочет нас видеть… – прочистив горло, она опять закричала:

– Ко-стя! Ко-о-ость! Помощь нужна?

– Нужна. Нужна ему помощь! Мы только время зря теряем. Идём уже!

Тяжело выдохнув, но Марья согласилась: – Хорошо… пошли.

Константин стоял посреди леса. Он задрал голову вверх, и с интересом наблюдал за тем, как медленно покачивались кроны деревьев на ветру. О храме, прихожанах, делах и обязанностях не думал. Он, в принципе, ни о чём не думал. Ещё никогда голова его не была такой чистой и пустой. Ещё никогда ему не было так хорошо… Что-то внутри копошилось, нечто пыталось выбраться наружу, однако Костя не понимал, как это ощущение можно выпустить. Что оно такое? Где-то в глубине сознания медленно пускал корни стыд, но и с ним он, внезапно, сумел справиться. Впервые он задумался: а в какой момент он вообще решил, что чем-то обязан этим людям? Почему он должен принимать их в любое время дня и лунного цикла? С какого такого перепуга он должен слушать их бред? Почему именно он пошёл искать этот чёртов крест со старухой? Зачем за это взялся? Кто наделил его обязанностью освящать воду? Господь Бог? Быть может, отец? Впервые Костя задумался обо всей нелепости собственного положения. Чем он отличается? Он, как и остальные жители деревни, просто… родился. Просто рос, жил и развивался. Да, его воспитал священник, и передал ему дело своей жизни. Но ведь отец не спросил Костю о его желаниях. Что… что если он не хочет этим заниматься? Что, если его предназначение в другом? Размышление обо всём этом напомнили ему о чём-то, что когда-то показалось бы очень важным. Но теперь… теперь Костя стал другим. Из внутреннего кармана он достал крест – тот самый, который вчера нашли с Тамарой. Он должен был его освятить… так, стоп… Должен? А кому?

Марья первая зашла в обитель священника. Наверху было немного теплее, чем внизу, однако от пара изо рта это не спасло. Её взгляд сразу упал на лужу воды посередине комнаты. В углу стояло деревянное ведро, вокруг него разлетелись брызги, что в итоге превратились в тонкие вычурные полоски льда. В комнате стояла тяжелая энергетика. Марья никогда в «энергетику» не верила, однако сейчас бы спорить не стала – тяжело. Запах здесь стоял причудливый – неясный. Что-то между еловыми шишками, ладаном и запахом затхлости. Серо-жёлтая льняная простыня почти валялась на полу, – выглядело это так, словно вещица решилась на побег. Подушка была смята, на ней виднелось въевшееся сальное пятно в форме головы. Одеяло валялось у подножья кровати. Посередине стоял маленький старенький деревянный столик, свеча на ней расплавилась до самого конца. Марья ощущала кончиками пальцев, что в этой комнате происходило что-то нехорошее… Но разве ощущение – повод для беспокойства? Марья была уверена, что нет. Не желая подметить и другие детали, о которых бы знать совершенно не хотелось, Марья резко обернулась к лестнице.

– Тома, ну, что вы там?

– Дурная? Старая я! Плохо мне кручёные лестницы даются! – запыхавшись, сказала она.

Марья поджала губы, и подошла к окну. На стекле увидела маленькое пятнышко от прислонённого лба. Она осмотрела старенькие крыши деревенских домов, – храм стоял на возвышенности – и подняла глаза на лес. И куда он только мог деться? В груди змеёй заклубилось ощущение, словно она знает «куда», однако Марья от него отмахнулась, как от назойливой мухи. Откуда-то сзади послышалось шарканье ног. Пара секунд, и комнату заполнил крик Тамары.

– Господь всемогущий! Началось! Началось!

Марья обернулась, – Прекратите! Что началось?

– Как ты не видишь?!

Марья пожала плечами, – Единственное, что я вижу, это то, что Константина здесь нет! Думаю, нам следует уйти.

– «Уйти»?! Как же мы узнаем, что с ним случилось, если уйдём?!

– Мы не узнаем в любом случае, пока Константина не найдём. Какой толк стоять здесь?

– Как это? Осмотреться нужно!

– Зачем? Что вы надеетесь найти? Думаете, демон ваш что? Под кроватью прячется?

– «Мой»?! А ну забери слова назад! Немедленно!

– Ох, боже… – Марья тяжело вздохнула, – Ладно. Забираю. И давайте уйдём. А-то…

– Что? Что такое? – перебила Тамара, – Видишь, что здесь творится? Тоже чувствуешь это, да?

– Нет! Ничего я не «чувствую»! Просто… негоже в чужое жилище без приглашения приходить. А уж оставаться и «осматриваться» здесь – тем более!

– Но отрицать того, что здесь что-то нехорошее ты не можешь… Наш Костя таким никогда не был! А это что такое? Всё валяется, воду разлил. Не-ет… это не он сделал!

– А кто?

– Ты знаешь, что я скажу…

Тамара поправила платок. Вздохнула, подошла к кровати, и принялась её заправлять.

– Прекратите! Не трогайте чужое! – взорвалась от возмущения Марья.

– Я же не во вред! – парировала она, – Напротив: помочь хочу!

– Вот когда о помощи вас попросят, тогда и поможете!

– Не учи меня! Тем более, что сама ты такая же, как и я!

– Что? Что вы имеете в виду?

– Сама не понимаешь? Только мы с тобой вдвоём остались. Остальные-то разбрелись! В храм ходят, а на деле… плевать им на нашего Костю. Только нам с тобою дело есть до него. Даже Ангелинка, а казалось бы, светлая девчонка, и та ушла!

Марья задумалась, – Подождите…

– А? Чего? – она замерла с подушкой в руках.

– А Ангелины я сегодня не видела. Не было её!

– Как же? Быть не может! Ангелинка наша ни одной службы не пропустила. Как же она не пришла? Ты просто её не заметила!

– Нет. Её сегодня не было. Это точно! Мы ведь с ней рядом живём – вместе на утреннюю службу ходим, общаемся по пути. А сегодня я одна шла… подумала ещё: странно, что Геля не пошла. А когда уж узнала, что и священник наш пропал, то как-то из головы и вылетело…

– Ох… – Тамара поджала губы, – Думаешь… думаешь, вместе они?

– Ну… если честно, то не думаю так, однако… однако на службу не явились они оба.

– В таком случае… – Тамара взяла в руки одеяло, и махнула им так, что гусиные перья разлетелись по комнатушке, – В таком случае пошли-ка к Ангелине… Может, Костя наш там?

– Может…, а если нет? Если их обоих не найдём?

– В таком случае хотя бы с матерью её поговорим.

Марья кивнула, – Ладно. Идём. И, бога ради, оставьте его кровать в покое!

– Да всё уже, всё… – она заправила кровать, и медленно, по-матерински, провела рукой по одеялу, – Пойдём…

Константин сжимал в руках крест. Тот самый – Тамарин… Руки его почти окаменели на морозе, ветер завывал вдали, иногда принося с собой снежинки с верхушек деревьев. Из-за туч, скорее напоминающих грязные использованные ватные диски, солнца по-прежнему видно не было. Что касалось души Кости… кажется, что-то светлое и чистое, что в ней когда-то было, тоже спряталось где-то там – в глубине. Мысли о делах и прихожанах его более не мучали, создалось ощущение, что и дел-то никаких никогда и не было. Он свободен, как ветер в лесу! А какое ему дело до них – прихожан? Они – подобно массивным деревьям – совершенно не препятствие. Как и ветер, Костя облетит этих идиотов стороной. Губы онемели он холода, руки уже не слушались, и медленно превращались в лёд. Правая рука обессиленно болталась на уровне бедер, а левая крепко-накрепко сжимала крест. Каких-то минут двадцать назад Костя чувствовал, как впивались края креста в ладони. Тридцать минут назад он подметил, как запустила Тамара крест – весь в налёте, почти чёрный. Час назад в голову Кости ещё проникали мысли о неправильности всего происходящего. Но сейчас… сейчас он, определённо, был не здесь. Нет, конечно, Константин находился в лесу – почти в его центре. Его длинная прохудившееся куртка тёмно-коричневого цвета выдавала с потрохами – увидеть его было проще простого. Однако то, что тело находится здесь не говорит о том, что здесь же и душа… Голова его была запрокинула, рот приоткрыт, морщины между бровей разгладились. Он смотрел куда-то вверх, туда, где, по логике, должно было бы стоять солнце. Но светило он не видел. Как и всё остальное. Костя был далеко…

Глаза его были открыты, но он не видел. Он чувствовал. Чувствовал, что находится не дома. Чернота встала перед глазами, тело было ватным, почти невесомым, невзирая на то, что в ботинки давно попал снег, холода он не чувствовал. Только тепло… Это ощущение Константин не мог сравнить ни с чем, что чувствовал когда-либо. Свобода, умиротворение. Больше никаких дел… Если бы это ощущение блаженства не исчезало, он бы обязательно остался здесь – в лесу – прямо в этой самой позе. Однако медленно, но верно темнота его выгоняла. Вытесняла, как инородный предмет. Первым делом Костя почувствовал, как впиваются края креста в ладони. Следом ощутил холод в ногах, потом – тупая боль в голове. Чернота отступала, а вместо неё медленно приходила серость. Костя не хотел возвращаться в реальность. Он поморщился, и сделал всё, что было в его силах, лишь бы опять туда попасть. Напряг всё тело, сжал крест так, что почувствовал, как кровь потекла по ладони, пальцы на ногах сжались в клубочек. Он перестал дышать, и насупился всем телом. Красная пелена начала застилать взор. Вот оно… почти… когда он почувствовал, как начинает терять сознание, ощутил на лице дуновение ветра. Но необычного – особого… Пара секунд недопонимания, и откуда-то сверху раздалось.

– У-у…

От неожиданности он пошатнулся, теряя равновесие. Голова заболела так, словно кто-то резко разбудил его после крепкого сна, всё вокруг плыло, но Костя старался удержаться. Он резко задрал голову, стараясь понять, что было источником звука. Потом он оглянулся назад, посмотрел по сторонам, и снова наверх – однако увидеть что-то или кого-то так и не удалось. Сердце билось в горле, кровь бурлила не то от страха, не то от возбуждения, лицо пылало, словно его облили кипятком. Константин, и правда, как будто очнулся после сна – он совершенно не понимал, как оказался здесь, хотя и помнил, как шёл в сторону леса. Сердцебиение учащалось, дыхание уверенно нарастало.

– Кто здесь?

Глухо спросил он, продолжая нервно оглядываться. Левая рука, что до сих пор сжимала крест, сама легла на сердце. Он глубоко вздохнул, и осмотрел собственное тело. На тёмной куртке почти не было видно крови, однако Константин сразу понял, что это – пятно на груди под рукой – именно кровь и есть. Он медленно отвёл руку, и разжал ладонь. Алые крупные капли крови упали на снег. Налёта на кресте теперь видно не было – он, как и снег под ногами, окрасился в красный. Глаза священника распахнулись.

– Что прои-зо…

Он не договорил, почувствовал, как что-то случилось. Как и тогда, в лесу с Тамарой, стало так тихо, что уши заложило. Мир вокруг не изменился физически, но Костя точно понимал, что перемены наступили. Воздух стал тяжёлым, спёртым, небо ниже – словно вот-вот упадёт. Он забыл, как дышать. Старался вспомнить, но всё мимо. Время остановилось. Был лишь он, крест и несколько капель крови под ногами. Он открыл рот, ведь собирался что-то сказать, но сумел лишь нелепо беззвучно пошевелить языком. Кожа на лице стянулась, зачесалась, глаза наливались кровью. В голову, наконец, проникла очевидная мысль – мысль о быстром, возможно позорном, но таком необходимом побеге. Ему следует взять ноги в руки, и рвануть домой! Как только эту идею удалось обдумать, и Костя даже дёрнулся с места, неожиданный звук свалил его на спину – ВЖУУУУУ-УУУУХ! Он так испугался, что не сдержал мальчишеского крика.

– А-а-а! Кто здесь?!

Константин упал на спину, обеими руками закрыл голову, и тихо, как дитя, застонал:

– Не трогай… прошу…

Он и сам не понимал, к кому именно обращается. Просто чувствовал, что сказать это стоит. Совсем близко опять послышалось:

– У-у-у… У…

Всем телом он чувствовал, как что-то или кто-то сидит рядом. Невзирая на тупой животный страх, но он отнял от головы руки. Попробовал осмотреться, и опять: ВЖУУУУУУУХ! Помогая себе руками, он пополз куда-то назад, до сих пор так и не поняв, что происходит. В лицо ударил ветер, но непростой, – какой-то странный. Нечто белое мелькнуло перед глазами так быстро, что понять, что именно, так и не удалось. Сверху доносилось какой-то шорох, белое пятно опять замельтешило перед глазами. Голова загудела, и гул тот увеличивался с каждой секундой. Сердце билось так быстро, словно готовилось выскочить прямиком из горла, во рту всё пересохло. Белое пятно появлялось то справа, то слева, то пропадало где-то среди крон. Костя то и дело слышал странные звуки. Когда нечто появлялось, его моментально обдавало ветром – словно что-то пролетело. Странное: «У-у-у» становилось всё отчётливее. Как будто малыш, который говорить пока не умеет, но уже хочет что-то сказать.

– У-у… У-у…

Костя врезался спиной в ствол дерева. Ладонь вдруг загорела от невыносимой боли – он поднял руку, и заметил, как еловая игла проникла прямо в рану. Ползти было некуда – вернее, «куда» было, но Костя был не в том состоянии, чтобы искать обходные – от дерева – пути. Он вжался спиной в твёрдый холодный столб, и делал всё, что было в его силах, чтобы обнаружить, кто на него напал. А напал ли? Константин уверен быть не мог – по крайней мере, на данный момент. Что-то определённо летало туда-сюда, но… «нападение»? Кажется, сердцу медленно возвращался прежний ритм. Он сглотнул вставший вгорле ком, и немного отполз в сторону – чтобы ветки не мешали. Осмотрелся.

– У…

Звук определённо отдалился. Костя было решил, что просто какая-то птица немного забылась, и перепутала его с сородичем, однако услышав следующее кровь в жилах застыла, и превратилась в лёд. Где-то в глубине леса раздался леденящий душу крик. Не «крик» – вой, такой, которым кричат умирающие от голода лоси. Тонкий голос неизвестного разрезал плотный воздух, и кажется, всё пространство: вся та странность, что ощущалась раннее, исчезла. И если раньше казалось, что время остановилось, сейчас Костя чувствовал, что оно ускорилось. Весь мир стал неровным, шероховатым. Не мир – суровые твёрдые скалы. Лава, вышедшая из вулкана, вспыхнувший огонь из-за непотушенной свечи. Нервы натянулись до предела, страх пожирал внутренности, намереваясь оставить от Кости лишь клочок седых волос. Что-то кричало в лесу так отчаянно, что сердце сжималось не то от страха, не то от боли за незнакомое существо. Оно выло протяжно, громко, пугающе. Стайка птиц взмыла в небо, даже самые толстые стволы деревьев зашевелились. Нечто скулило, то ли прося о пощаде, то ли угрожая всему живому. Костя не выдержал, и закрыл уши обеими руками.

– Прекрати! Прекрати-прекрати-пре-кра-ти!

Он зажмурился так сильно, так сильно впился руками в голову, что выдавил тем самым из себя последние силы. Лишь бы не слышать этот крик, он закричал сам. Так, как никогда бы не закричал – так, как люди кричать не могут… Он орал протяжно, не жалея собственных связок. А когда голос его сел, а гортань заболела… Костя вдруг понял, что кричал в этом лесу только он один.

Знаешь… А ведь была у меня такая мысль.., но как только в голову ко мне она проникла, я её, как крысу надоедливую, за хвост, и прочь отсюда! А тут оно вот как… вот так вот оно, выходит… Кто же знал. Я? Откуда же мне…

– Тамар, ну я вас прошу! – Марья повысила голос так, что сама себе удивилась, – Прекратите уже наконец!

– А что? – Тамара пожала плечами не сбавляя темпа, – Так… мысли вслух.

– Это не «мысли вслух». Вы нагнетаете!

– Нет, милая моя, я не «нагнетаю». Я лишь рассуждаю. И тебе следовало бы послушать старших!

Ответа у Марьи не нашлось, поэтому она решила ускориться, и немного уйти вперёд. С момента, как Тамара и Марья покинули храм, первая не замолкала. Что-то бубнела-бубнела-бубнела… Словно петух на рассвете – не заткнуть! Она говорила без умолка, и если была бы хотя бы возможность понять эту бессвязную речь… возможно, Марья попыталась в разговоре поучаствовать. Но это… это слушать невыносимо. Тома лишь причитала, да, говорила о чём-то, что живёт в лесу. «Демон», «нечистая сила», «погибель». Слушать такое сложно. Даже такому человеку, каким была Марья. Марья, в принципе, поболтать любила… Да, и в темах привередлива не была: напротив, обожала обсуждать что-то абстрактное – отчуждённое. Разговоры о быте надоедали быстро, а вот обсудить что-то такое, о чём говорить в деревнях непринято – она только «за». Но Тамара… Тамара, кажется, перешла все границы. Марья уже давно заметила, что со старушкой происходит что-то неладное. Уж больно она в последнее время мнительная. Вечно что-то выдумывает… А если не «выдумывает», а, правда, сама верит, то того хуже. Невольно Марье вспомнилась родная мать, и груз на душе стал ещё тяжелей.

Когда-то мама Марьи была очень видной женщиной. Красивой статной и, главное, умной. Она и передала Марье знания о лекарстве, научила Марью жить. В детстве казалось, что мама будет такой всегда – а как иначе? Если у человека есть ум, то никакой лесной демон на него глаз не положит! Однако в какой-то момент что-то пошло не так… Мама Марьи изменилась. Начала замыкаться в себе, перестала общаться с соседями, однажды притащила домой птицу, хотя все в деревне знают, что птицы дома – к беде. Она угасала на глазах. И видит господь бог, но Марья в тот момент жалела, что была лекарем… Если бы она была такой как, например, Тамара, то могла бы объяснить поведение матери «одержимостью». Нападением «духов» и прочими сказками, но Марья знала… она знала, что мозг матери гаснет. Её мама сошла с ума.

С момента её смерти прошло множество циклов, но рана та до сих пор кровоточила. Наверное, именно поэтому было иногда так сложно общаться с Тамарой. Марья Тамару любила, и поэтому видеть, как сходит с ума некогда умная женщина, было вдвойне тяжело. А теперь и священник пропал… Марья точно знала, что это – начало чего-то нехорошего. Уж лучше верить в демона, чем понимать, что происходит! Думая об этом, глаза её потускнели. Она заметила, как с ней поравнялась Тамара, только тогда, когда они дошли.

– Ну? Что скажешь?

– А?

Тома нахмурила брови, – Ты слушала?

– Я… н-нет, не слушала. – честно ответила она.

Тамара задрала голову, стараясь заглянуть Марье в глаза, – А ты… давно в лесу была?

– Что? Боже! Боже мой, прекратите! Я просто задумалась. Что-то мне мама вспомнилась…

– Правильно. Усопших вспоминать нужно. Иначе связь их с миром потеряется, и они уйдут в небытие!

– Бог с вами, Том! Ну, какое «небытие»? В раю они…

– Ага, как же! Прям-таки все, да?

Марья плотно сжала челюсти, – Мама в раю. – уверенно сказала она.

Тамара поджала губы, – Н-ну…

– Без «ну». И хватит об этом!

Безмолвно соглашаясь, Тамара махнула головой в сторону покосившегося серого дома, – Так и будем стоять, м-м? Мы пришли! Надеюсь, наш Костя просто отдыхает в гостях у Гели.

Вглядываясь в окна дома, Марья ответила:

– Я тоже. Однако… однако даже если и так, то это всё равно странно… Не начать службу из-за… из-за чего? Чтобы в гости сходить?

– А я тебе о чём всю дорогу говорила? Происходит с ним неладное! Нужно что-то делать!

Марья резко отвернулась, – Если бы можно было что-то сделать… столько всего можно бы избежать…

Совершенно наглым образом Марья и Тамара прошли через закрытую калитку. Во дворе никого не оказалось, а им, в свою очередь, не осталось ничего, кроме как зайти внутрь дома. Пока Марья пыталась понять, с какой продолжительностью лучше стучать в дверь, Тамара потянулась к ручке. Зашла внутрь, не забыв схватить Марью за рукав. В кухне – в которую вёл вход – они нашли Лидию – маму Ангелины. Та сидела на скамье, а на столе перед ней лежала пряжа. Незваных гостей она встретила ничем не понимающим взглядом.

– Э-э…

Тамара громко хлопнула в ладоши, – Я так и знала! Так и знала!

Марья засмущалась, – Хватит! – она посмотрела на Лидию, и обратилась к ней:

– Простите, Бога ради, что мы без приглашения…

Лидия махнула рукой, не спеша подниматься со скамьи. Глаза её были полузакрыты, серые редкие волосы собраны в неаккуратную косу, дряблые руки слегка тряслись, – Ничего… Что вы хотели?

– Почему Ангелина не была на утренней службе?! – с вызовом спросила Тамара.

– Как же? – удивилась Лидия, – Была она на службе. Была! Ушла, ещё солнце встать не успело.

Тамара и Марья испуганно переглянулись. Лекарь осторожно заметила:

– Но её не было… Скажите, а она точно ушла?

Новый друг

the owls are not what they seem

Как только Константину удалось подняться на ноги, он рванул на выход из леса со скоростью ветра. Правда, с «выходом» немного прогадал: когда начал задыхаться понял, что побежал не в ту сторону. Остановился, чтобы перевести дух, и определить в какой стороне родная деревня. К этому моменту его, что называется, «отпустило». Костя сгорал от стыда, и совершенно не понимал, как он мог забыть про службу, чтобы… чтобы прогуляться в лесу? О произошедшем думать не решился. Мало ли, что могло показаться? Не выспался, перепутал, надумал себе лишнего… Когда дыхание выровнялось, он, кажется, понял, куда нужно идти. Сделал шаг в верную сторону, второй, десятый, и…

– У-у… У…

Константин замер. Если в первый раз, когда удалось услышать этот странный звук он, очевидно, был не в себе, то сейчас Костя был в состоянии мыслить трезво. Всё-таки, не показалось… Мимолётно в воспоминаниях пролетели слова Тамары о демоне в лесу, но… Костя считал себя человеком рациональным: если что-то звучит, как бред, то, скорее всего, бредом и является. Он мог бы отмахнуться от звуков, и поспешить вернуться домой, но… интерес оказался сильнее. Он развернулся, и двинулся в сторону звука. Прошёл несколько метров, и заметил нечто белое вдалеке.

Константин сглотнул подступивший ком. Существо почти полностью провалилось в снег, и только роскошные белые перья торчали. Слабое шевеление подсказывало, что оно ещё живо. Он подошёл ближе, и, не без страха, коснулся перьев рукой.

– Т-ты… ты как?

Константин сел рядом на корточки. Хотел попробовать достать его/её из снега, но побаивался – мало ли, расценит как жест агрессии? Он заговорил опять, хотя и понимал, что это глупо:

– Врезалась во что-то, да?

– У…

Он вытащил существо обеими руками. Два больших ярких красных глаза посмотрели на него – заглянули прямо в душу. Невзирая на холод, боль в ногах и страх перед диким животным, но он держал её – крепко держал большую белую сову в обеих руках.

Раньше так близко сов Константин не видел. Бывало, еле-еле, но слышал их где-то вдалеке теплым летним вечером, а однажды в детстве даже заметил краем глаза: отец указал рукой куда-то вдаль, и шёпотом сказал: «Гляди… Сова!». Хорошо разглядеть птицу не удалось, но маленькому Косте хватило одного лишь факта, что где-то там находится животное. Совы ему всегда нравились, хотя в их краях о таком распростроняться не стоило, знает даже самый глупый: любая птица приносит большую беду. И хотя отец, рассказывая о совах, никогда не забывал упомянуть, что существо то красивое, но опасное, Костя ими восхищался. А теперь… надо же! Настоящая живая сова прямо в его руках.

Сова та была красивой. Настолько, что Константин невольно затаил дыхание. По ощущениям, в ней было килограмм восемь, и, наверное, около метра в высоту. Перья мягкие, бархатистые, одним словом: роскошные. На крыльях были чёрные пятна. Держать её в руках – одно удовольствие! А глаза? Чего только стоили эти глаза. Ярко-красные – кровавые. Тихим тоном с очевидными нотками восхищения он спросил:

– Это ты меня так пугала, да?

– У…

Сова ответила, и вдруг, дёрнулась. Только сейчас Костя заметил, что животное не в лучшей форме – с левого крыла капала кровь, оно изогнулось в причудливую форму и смотрелось не естественно – так быть не должно! Костя за сову испугался.

– Ты… ты крыло сломала, да?

– У…

Вздохнув, он аккуратно поднялся на ноги, лишь бы не сделать сове больно. Осмотрелся, и двинулся в сторону деревни, прижимая к себе птицу.

– Я помогу тебе… Вправлю крыло, перебинтую, и отпущу обратно на волю…

В этот раз сова решила не отвечать.

Лидия металась по кухне, не в состоянии сделать что-то действительно дельное. Без конца повторяла:

– Куда же она пропала?! Как же так?!

Марья повторяла движение обеспокоенной матери: та в право, и она в право. Та к окну, и она туда же. Только Тамара сохраняла видимое спокойствие. Только видимое… Слова её били хлыстом:

– Вот, что творится! И её забрал!

Сил на то, чтобы ругаться с Тамарой у Марьи не осталось. Она перестала пытаться переспорить старуху, лишь изредка бросала недовольные взгляды. Хочет сходить с ума? Флаг в руки! Однако панику, конечно, стоило бы предотвратить. Марья ходила хвостом за мамой Ангелины пытаясь успокоить:

– Уверена: ничего не случилось. Может, заглянула к Дине. Они ведь дружат с Диной, да?

– Но она ушла на службу. Ушла! Именно так она мне сказала. Оставила со мной Виктора – внука – и ушла!

– Но не дошла. – вставила своё слово Тамара, – Вот в такое время мы живём!

После этих слов Лидия натурально завопила от ужаса. Марья старалась её приобнять, но та, словно змея, выкручивалась из рук лекаря. Тамара продолжила причитать. И одному лишь господу Богу известно, сколько бы это продлилось, если бы не…

– Вы чего?

Три пары глаз мигом обернулись на тонкий знакомый голос. По лестнице – прямиком со второго этажа – спустилась Ангелина. Глаза её были опущены, голос слегка дрожал, однако какое до этого дело, если вот она – живая и невредимая? Лидия бросилась в объятия дочери, Марья облегчённо выдохнула, а Тома пожала плечами.

– Ну, что сказать? На этот раз повезло!

Отстранившись от мамы, Ангелина осмотрела гостей.

– Что-то случилось? Что вы сказали маме?

Лидия бегло объяснила дочери, в чём дело. Выслушав, Ангелина поморщилась.

– Мам, как ты могла меня потерять? Мы ведь разговаривали, когда я вернулась! Ты ещё сказала, что Виктор не успел проснуться за время моего отсутствия, а я сказала, что приготовлю свеклу на ужин!

– А я…, а я не знаю. Не заметила… как-то значения не придала!

– Почему тебя не было на службе? – перешла к делу Марья.

Ангелина смутилась. Поправила волосы, и нехотя, но ответила: – Я собиралась туда… Я, правда, собиралась! Мало того, что собиралась, я пришла на службу раньше времени! Хотела поговорить со священником, но… он так… так со мной общался, что я… – она прикусила губу, – Если честно, то я… обиделась.

– «Обиделась»? На что? – брови Марьи поползли вверх.

– Он был со мной слишком грубым…

Тамара ахнула, – «Грубым»? Кажется, теряем мы нашего Костю… Кто же знал, что не надо было его с собой брать?!

– Ангелин, скажи: а что ты хотела с ним обсудить?

Ангелина невольно посмотрела на Тамару, – После нашего разговора с Тамарой я… испугалась. За себя, сына, маму… Я так боюсь таких вещей! Никто не знает, на что способен… он. Мне… наверное… мне хотелось, чтобы Константин меня успокоил. А ещё… – она осеклась, – М-м… а ещё… ну, ладно, неважно…

– А он? Что он тебе сказал? – Марья не обратила внимание на смущение Гели.

Ангелина понизила голос, – Я… думаю, не должна говорить…

Тамара размашисто махнула рукой, – Всё понятно! – отчеканила она, – Нет смысла здесь стоять. Ничего мы не выясним. Надо найти Константина!

– Что? Он куда-то делся? – спросила Лидия.

– Нет. – отрезала Марья, – Тамара не верно выразилась. Но… она права. Нам нужно идти.

Дверь калитки скрипнула, большие белоснежные хлопья медленно опускались на землю. Как только Марья и Тома отошли от дома несколько метров, Марья круто развернулась:

– Объяснитесь! – потребовала она, – Немедленно!

– Ты чего? – хмыкнула старуха, – Тоже того, да? Голоса уже слышишь?

– Я обращаюсь к вам! О чём вы, к черту, всё время говорите?! Вы ведь даже не сказали ничего конкретного! Вечно возмущаетесь, причитаете, несёте какую-то чушь! То этого «забрал», то того! О чём вы?!

– Марья, у тебя, поди, проблемы с памятью нарисовались? Так травы набери себе, и отвар сделай, раз уже невмоготу! О том, что в лесу нашем творится, я уж всему народу рассказала! Полдня ношусь с тобой как с младенцем, а ты так ничего и не поняла?! Быть может, и тебя…

– Если вы сейчас скажете «забрал», клянусь богом, я вас стукну прямо по макушке!

– Точно… – проглотила Тамара.

Марья закатила глаза, – Вы можете объяснить более чётко: кого вы обвиняете, откуда «он» взялся, и что ему, собственно говоря, нужно?! Расскажите нормально! Если хотите, чтобы я помогла.

Тамара тяжело вздохнула, – Будь на твоём месте кто другой… Послала бы лешему в желудок! Но тебе, так и быть, объясню…

– И поторопитесь. – она сложила руки под грудью, – Терпение моё вот-вот, да и лопнет.

– Хорошо… Надеюсь, как крест я потеряла, помнишь?

– Да-да… Вы мне расскажите лучше про… него… что ему нужно? Если он существует, разумеется…

– Кто же его знает… – она посмотрела на серое небо, – Бабка моя рассказывала, что однажды в этих краях демон поселился… в лесу он жил, да народ пугал… Только увы, но не страх ему нужен. Души людские ему нужны. Тот, чья душа темна и мала, попадёт в его ловушку. Тот, чья душа широка и чиста – даже не услышит зов.

– Но ведь вы… услышали?

Тамара посмотрела Марье прямо в глаза, – А я и не говорила, что душа у меня чистая… У всех нас секреты есть…

Как бы Марье не хотелось узнать «секрет» Тамары, она подавила интерес, и продолжила расспрос:

– Хорошо. Что ещё рассказывала вам бабушка?

– Тёмные те времена были… О них мне мало известно. Зато есть кое-что, что я лично сама застала. Тогда все взрослые души свои отдали. И увы, отдали не богу… ему отдали. А дети… у детей души чистые – их он не завлёк. Без взрослых туго было, но… справились.

– Подождите… то есть, вы хотите сказать, что когда-то… умерли всё взрослое население деревни? А дети… дети выжили?

– Да!

– Но… как это случилось?

– Как-как… Поселился он в лесу, и по одному звал к себе народ наш… Кого-то голосом умершего… Кого-то, как меня, детским. Некоторых иллюзиями звал. В лес люди шли, и там, в основном, терялись…, но не все. Некоторые возвращались, но… ненадолго.

– А вы… вы ребёнком были, да?

– Не совсем… У меня как раз в тот период месячные начались… То есть, подростом я только-только стала. Когда последний взрослый – бабушка моя – в лесу сгинул, пришлось брать на себя детей наших. Так я, кстати, учителем и стала. Обучала детишек, вырастила, в людей превратила…

– И… – Марья сглотнула, – Мать мою тоже?

– И её тоже. Но она совсем крошкой тогда была. Многих, кого ты знаешь, я вырастила. А всё из-за кого? Из-за него всё! А ты удивляешься причитаниям моим… А иначе как? Если я права, то дело плохо…

– Ну, подождите… может, взрослых хворь какая забрала?

– Хворь – верно. И имя этой «хвори»: ДЕМОН!

– Нет, вы… не понимаете… это, наверное, болезнь была, а не "демон". Вот всех и забрала. А дети… у них иммунитет лучше.

– Да что ты? – Тома усмехнулась, – Как это «лучше»? Дети вон, как болеют! Выздороветь не успевают, как опять начинается! Если не кашель, то сопли, не сопли, так в туалет бегают как угорелые!

– Ла-адно… Хорошо… – решила не спорить она, – Значит… демон. Убил он взрослых всех, и… ушёл?

– Не совсем убил. Души ему нужны. Насколько я знаю… – она понизила голос, – У них там, в преисподней, правила строгие: каждый демон раз в определённый цикл должен определённое количество душ захватить! Обычно они – демоны – плавно души воруют. По деревням и городам летают и самых грязных себе забирают, – для остального люда это незаметно. А как тут заметишь? Умер дед какой от пьянки? Похоронили, и забыли! И никто не понял, что не своей смертью умер. он забрал, и к себе утащил…

– А зачем… зачем им души?

– А тебе, Марья, воздух зачем? – она покачала головой, – А ешь ты зачем? А спишь?

– Я поняла… – сглотнула она, – Значит, в те годы демон всех себе забрал. Детей только оставил. Хорошо… теперь-то что? Тот же демон вернулся?

– Откуда мне знать? Тот же или нет… какая разница? Главное, что это определённо точно ДЕМОН. И он пришёл в лес наш уж явно не по грибы… Ты думаешь, почему крест он украл?

– Почему?

– Потому что без него я слабее! К душе моей путь легче! Проще мне голову задурить. Если это тот же, то… явно он глаз на меня ещё тогда – давно – положил. Разными способами заманивал, – я уверена! Но не получалось ничего. Решил детским голосом… ведь если он, то знает, перед чем я не устою! Заманил, крест украл, и… если крест я в ближайшее время не верну, то всё. И я в лесу заблужусь.

– Скажите, Том… а те взрослые, что он забрал… вы тела их нашли?

Тамара дёрнулась, – Ты интерес свой утолила? Быть может, к поиску Константина вернёмся? Если не запомнила, то повторю: крест мой у него! Стоит нам поторопиться!

Марья хмыкнула. Не хочешь рассказывать, старая? – подумалось ей, и пришлось от мысли этой отмахнуться. Решив обдумать полученную информацию позже, она уточнила:

– Хорошо-хорошо… последний вопрос: вы подозреваете, что Константина… гм… Что и он на него глаз положил?

– Когда я священника нашего с собой брала,  и подумать не могла… Я ведь его именно поэтому и позвала: уверена была, что на него ОН воздействия оказать не сможет. А, судя по последним событиям, не так уж и чиста душа его, раз такое происходит. Не знаю…

– То есть, когда вы были в лесу… демон начал каким-то образом воздействовать на Константина?

– Не знаю! – повторила она так громко, что откуда-то издали вылетела птица. Тамара испуганно обернулась и перекрестилась, – Ох… птица – недобрый знак. Быть беде!

– Ну, знаете… – Марья поджала губы, – Из-за птиц переживать не стоит. Это… лишь поверья.

– Не думай, что знаешь о жизни больше, чем я… – загадочно ответила она, – А что касается Кости… Дай Бог, чтобы мы ошибались, а он… Ох, я даже не знаю, что с ним могло бы такого приключиться, чтобы службу пропустить!

– Так может… в лесу его поищем?

– С дуба рухнула?! Нет! Никогда и ни за что!

– В таком случае… вернёмся к храму? Может, он дома уже, и мы зря паникуем?

– Даже если и дома, то паника не лишняя. Он пропустил службу. Это уже случилось. А почему… – собственные предположения она проглотила, – Ладно. Идём…

Константин, наконец, нашёл выход из леса. Правда, отходить далеко не спешил: боялся. Он пошёл вдоль высоких деревьев, решив, что идти с совой – настоящей! – в руках по деревне будет… мягко говоря: странновато. Народ в этих краях суеверный. А птицы… их ни то, что не любят – боятся. Откуда это поверье пошло Константин не знал. Кажется, так просто… принято? Давным-давно – возможно, даже не на этих землях – кто-то решил, что птица – нечистая сила. Но ведь так думали и про кошек, собак и, в принципе, любой другой скот! Так почему сейчас почти в каждом доме по скотине, а к птицам до сих пор такое отношение? И, раз уж на то пошло, отчего никого не смущают курицы да петухи? Между прочим, тоже птицы! Константин это знал точно: часто листал справочники. Так почему бы народу не отбросить в сторону глупые суеверия? Потому что они идиоты… – ответил сам себе. Он продолжил держать путь в сторону храма то и дело оборачиваясь – встретить кого-то совершенно не хотелось. И хотя, если такое случится, Константин бы обязательно отстоял честь больной совы, но всё-таки, вступать в споры сегодня было бы не лучшим решением. Тем более, после того, как он лишил народ службы. Размышления об этом натолкнули на следующую мысль: а что, если в лес его отправил сам Бог? Это звучало… логично. Логично и, что немало важно, правильно. Именно так и было! Бог выбрал Костю – он решил, что именно этот человек станет тем, кто положит конец глупым суевериям! Именно на Константина легла важная для всего сущего миссия: объяснить глупцам, что птица – не враг! Бог наслал на него морок, отправил в лес, и его руками – руками священника – спас сову от неминуемой гибели. Это настоящее чудо! А не чудо ли то, как Косте было хорошо в лесу? Когда мысли его очистились, а тело словно парило в воздухе? Без доли сомнений – на такое способен лишь господь Бог! На лице его появилась улыбка, сердце трепетало от осознания собственной важности. Константин в последнее время был сам не свой… и вот, нашлось логичное тому объяснение: его подготавливали! Купаясь в собственных идеях, как купаются в пруду летней жаркой ночью, он не заметил, как прижал сову к груди близко-близко. Она была такой тёплой, мягкой… это ощущалось даже через куртку. Он вдруг остановился, чтобы опять осмотреть новую подругу. Или друга?

– Какая красавица… – вздохнул он, – А ты… какого пола?

Он вытянул сову вперёд, и попробовал разглядеть.

– У…

Сова не шевелилась, но внимательно следила за спасителем. Константин долго всматривался в нижнюю часть совы, но так и не выяснил половую принадлежность существа. До чего же интересная!

– Но ты ведь… сова? То есть… женский род…

– У-у…

– Пока я тебя выхаживаю, я буду звать тебя…

Придумать имя он не успел. Услышал знакомые голоса откуда-то со стороны деревни. Сердце его сжалось от страха, виски от волнения запылали адским – или божьим? – пламенем. Он прижал сову к себе, и, не вдумываясь, расстегнул куртку, чтобы попробовать её спрятать.

– У-у-у! У!

– Прости, милая… Наверное, я задел крыло. Потерпи. Это ненадолго! Надеюсь, мы их минуем…

Он двинулся вперёд, но прошёл немного. Замер, чтобы прислушаться.

– Я… дети… не… кто ещё… де… он это! это он! Я… в лесу!

Голос бывшей учительницы он узнал бы из тысячи. Выбросив мысли о миссии, он рванул в сторону храма со скоростью дикого оленя. Какие бы планы не были у Бога на Константина, в данный момент миссия его была мелкой: добежать до дома до того, как там объявятся они!

Первая ложь

Из лжи, в которую мы верим, произрастают истины, которыми мы живём

Сова под курткой сидела спокойно. Тело её было мягче любой подушки, тепло согревало. Константин не был уверен, что – если не успеет – Тамара не заметит странную выпуклость в районе груди, потому шёл так быстро, как только мог. Может, стоило перейти на бег, но… было ощущение, что бег куда заметнее торопливой ходьбы. Наконец, он увидел родной храм.

– Здесь мы будем жить! – он запнулся, – То есть… тут я живу, а тебя буду выхаживать. А потом ты полетишь домой. Или… – он махнул рукой, и ускорил шаг.

Константин поднялся на холм и зашёл на территорию церкви. Дом был так близко! Однако в тот момент, когда он почти коснулся двери, услышал:

– Костенька! Дорогой наш! Где же ты был?!

Чёрт бы тебя побрал, старая ты маразматичка… – подумал он, услышав Тамарин зов. На секунду остановился, не зная, что делать дальше. Следом услышал и второй голос:

– Константин, постойте! Мы вас искали всё утро!

И эта здесь… Костя почти обернулся к ним, и даже попробовал нацепить беззаботную улыбку, но…

– У…

Кажется, до его проблем сове не было совершенно никакого дела. Он не сможет обмануть этих дур, если секретная птица будет подавать голос! Он почувствовал, как сердце забилось быстрее, и сделал то, чего от себя никогда не ожидал. Он… убежал.

– Батюшка! – от удивления Тамара споткнулась, и чуть не упала, – Что… Что вы. Эй!

Марья успела поймать спутницу, хотя и сама была не в меньшем шоке. Может, она бы даже подумала, что это ей чудится. Всегда спокойный собранный и, главное, дружелюбный священник дёрнулся, и вихрем побежал в сторону храма, словно какой-то воришка! Бежал он так быстро, как люди его возраста не бегают. Снег из-под ботинок рассыпался пылью, одна рука неестественно крутилась, а вторая была прижата к груди. Марья и Тамара побежали за ним. Зачем? И сами не понимали – это было схоже с инстинктом. Если от вас убегают, значит… нужно догнать. Запыхавшись, Марья прокричала:

– Постойте! Мы хотим просто спросить!

К удивлению лекаря бойкая старуха вырвалась вперёд. Она без умолка кричала Константину в след, и очевидно собиралась его не только поймать, но и наказать за непослушание. Дверь храма хлопнула раньше, чем Тамара успела его схватить. Хлопок тот стал отрезвляющим – Марья выдохнула, на секунду ускорилась, и схватила Тамару за плечо.

– Стойте!

– А? – Тома остановилась, тяжело дыша, – Он… это он…

– Подождите. Отдышитесь…

Слушаясь, Тамара опёрлась руками о колени, глядя себе под ноги. Марья поправила шапку, и сказала:

– Это… было странно. Что с ним?

– Его… зама… заманили… – она никак не могла отдышаться, – Но… душа его не так черна… не смог убить… мы… можем… его можно спасти! Он же… свя…

– Не продолжайте… я поняла. Значит, демон его заманил, но душу забрать не смог, и-и? Отпустил?

– Д-да… но… ненадолго.

– И что вы предлагаете делать?

– Брать храм штурмом. – она разогнула спину, – Идём.

– Но, Тамара! – Марья опять схватила старуху за руку, – Очевидно, что видеть нас он не хочет… давайте вернёмся позже. Или… может, он сам захочет поговорить.

– Ага. Как же! Не захочет. А что, если когда мы вернёмся, уже поздно будет?

– Да ну… куда он опять денется? Думаю, он просто занят был… Может, в деревне нашей умер кто, а он отпевал?

На удивление, но этот вариант Тамара понравился, – Ну… такое возможно…

– Ну вот! Только вернулся, службу пропустил из-за этого, а тут мы… негоже!

– «Негоже» вести себя так! Как бы то не было, но проверить надо. Так что… идём.

Они пошли.

Тамара и Марья не успели дойти до порога – дверь распахнулась. На улицу вышел Константин внимательно осматривая прихожанок.

– Здравствуйте. Тамара, Марья… – он скользнул по обеим взглядом и вздёрнул подбородок, – Вы… что-то хотели?

– Вы смеётесь над нами, верно?! – возмутилась Тома.

– Константин, вы… простите, но вы сегодня ведёте себя странно. – объяснила Марья, – Утром не было службы… где вы были?

– Марья! – он всплеснул руками, – Я ведь всех предупредил!

– Ч-что?

– А?

Женщины переглянулись. Константин показательно покачал головой, и сказал:

– Ох, боже… Неужто Гелечка не передала?

– Что она должна была передать?

– Как же? Она даже не сказала, что была у меня до рассвета?!

– Сказала! – буркнула Тамара.

– Она не совсем… м-м… «сказала»… Мы сами её спросили. После того, как поняли, что службы не будет, мы с Тамарой заметили, что и Ангелины не было. А как же? Ангелина служб не пропускает! В общем… мы предположили, что, возможно, вы у неё пропадаете. Пошли в дом Ангелины, и… она сказала, что была у вас утром, а вы… были грубы.

– Ох, дитя… – Константин покачал головой, – Не стоило её отпускать… но я не смог удержать девочку!

Тамара прищурилась, – О чём это вы говорите?

– В общем, как дело было… – он посмотрел на Марью, и обратился к ней:

– Думаю, вы уже знаете, где мы ночью с Томой пропадали?

– Да-да. Крест искали…

– Верно. Я когда домой вернулся, дела свои закончил, так и почувствовал, что там – в лесу – простыл… думал пересплю, и лучше станет, но… утром совсем плохим был. Решил записку оставить, да, на дверь её присобачить. Мол, «служба переносится», «я заболел». Я планировал утром ранним в лес сходить, да можжевельник собрать. Ты же, Марья, как лекарь знаешь, что можжевельник-то от хвори?

– Антибактериальный. Да… – подтвердила она.

– Ну, вот… Плохо мне утром было… не хотел я народ наш заразить своими соплями. Решил собрать можжевельника, да отвар себе сделать. Хотел перенести службу на пару часов. Как записку писать сел, так и стук в дверь услышал. Вышел, а там Ангелинушка. Глазки бегали, руками косу всё теребила. Я спросил её, мол, что случилось? А она что-то неясное пробормотала… То на крик срывалась, то шептала. Так мы с ней долгие минуты стояли. А потом…

– Что?! – Тамара подалась вперёд.

– Ангелина сорвалась, да убежала! А я… я весь больной, на нервах… в общем, так записку написать вам не успел. Побежал за ней, да, из вида упустил. В итоге, решил времени не терять, и сразу можжевельника набрать. В лес пошёл. Набрал, и вот, только вернулся.

Тамара сузила глаза, – Вот оно что! А я-то… ох! – она порывисто обняла Константина, – Я уже себе надумала. Думала, вас спасать надо! А он на Гелю нашу… но, как же? Чистая девочка! За мамой ухаживает, дитя своё любит! Вот уж точно: чужая душа – потёмки!

– Подождите… – голос Марьи стал холоднее, – Вы же сказали, что Ангелина должна была нам передать, что службы не будет? Как бы она передала?

Константин слегка покраснел, – Но я ведь ей об этом сказал… сообщил, что перенесу службу. Я ей сказал, что мне нужно дописать записку, а она в ответ мне: «Не надо! Я сама народу передам!».

– Но потом она, как вы сказали, «убежала». Как бы передала?

Он вздохнул, – Хотя она и мать, но… всё-таки, ещё сама ребёнок. А дети что? Они такие… как сказать? Эмоциональные! Набегалась бы, да успокоилась. Я в этом уверен был. Никогда меня раньше не подставляла.

– И вы… всё это время можжевельник собирали?

– Ну, да… говорю же: дурно мне.

Тамара и Марья переглянулись. Лекарь спросила:

– Отчего вы, батюшка, ко мне не пришли? Знаете же, что у меня лекарства имеются! Из можжевельника и масла есть, и отвары, и сбор целый от простуд! Я бы вам подобрала, и не пришлось бы так долго в лесу мёрзнуть.

– Стал бы я тебя отвлекать? У тебя и своих дел хватает…

– Но раньше отвлекали…

Тамара слегка склонила голову, – И раньше вы, батюшка, в любом состоянии службы вели!

– Раньше я моложе был. Теперь тяжелее мне подобное при болезни… – он раскашлялся.

– Почему вы убежали от нас? – спросила Марья.

– Как же? Заразить не хотел…

– А теперь?

– А я уж можжевельник принял! – объяснил он.

– Так быстро? И сварить успели? – Марья глянула ему за спину, – Кажется, вы печь не топили… как сварили?

– А я его варить не стал – так принял! И… помогло. Я принял, мне лучше стало, и вот, к вам вышел.

Марья поджала губы, – Ясно… простите за беспокойство. – она посмотрела на Тамару.

– Том? Нам, думаю, пора?

Но Тома уходить не спешила, – Значит, можжевельника набрали? А мне дадите? А-то после нашей ночной вылазки мне тоже нехорошо…

– Мм… да. Но попозже.

– Почему не сейчас? Мне сейчас надо.

– Сейчас мне… мне стоит полежать ещё немного. Вы вечером приходите – на вечернюю службу – я вам и дам немного…

– Так давайте я зайду, и сама возьму?

– Не надо! Там… вы можете заболеть только сильнее. У Марьи спросите! Я там заразой надышал.

– Но как же вы службу планировали перенести? Кстати, когда она начнётся?

– Я же вам объяснил… Я утром совсем дурной был – соображал плохо! Оттого и Ангелину упустил, о записке забыл, не подумал, что Геля может и не передать моё послание! И совершенно забыл, что зараза теперь в храме моём. Не получится устроить дневную службу. А вечером… я проветрю, натоплю посильней, отосплюсь, и думаю, всё у нас получится. Вы… вы идите, ладно? А-то мне опять дурно…

– Но…

Марья положила руку на плечо Тамаре, не давая договорить. Сказала:

– Хорошо, Константин, поправляйтесь.

Он вымученно улыбнулся, и скрылся за дверью. Марья и Тамара отошли в сторону, и заговорили только тогда, когда территорию церкви покинули.

– Что скажете, Тамар? Вы ему… верите?

– Дурить не буду… Поначалу поверила! Решила, что и правда, не за того мы переживаем! А потом… потом ты когда вопросы начала задавать, я и засомневалась.

– И что думаете?

– Думаю, что на Ангелину тоже стоит обратить внимание. Но и с него глаз не спускать! А ты что скажешь?

Марья цокнула языком, – Не знаю. Мне нужно подумать…

Тамара махнула рукой, – Ладно. Думай, а потом с тобою встретимся. Я тоже устала. Отдохнуть мне надо…

– Хорошо. Тогда… я пойду.

Тамара дошла до дома, когда вспомнила о чём-то невероятно важном. А именно: о кресте, который она – в силу обилия событий – забыла забрать. Как только дверь её избы хлопнула, она повторила звук – хлопнула себя же по лбу.

– Какая дура! Непутёвая старая дура!

В никуда ругалась Тома. Осмотрела жилище, цепкий глаз заметил паутину в углу, но она знала – не время для уборки. Вышла из дома, намереваясь забрать свой крест как можно скорее, однако в спине что-то хрустнуло. Глаза полезли на лоб, сердце забилось. Медленно, напоминая паука, она поползла обратно, чтобы как можно скорее лечь на кровать. В тот момент вся жизнь пронеслась перед глазами. И нет, дело совсем не в том, что заболела спина. Просто Тома знала: не к добру это! Не просто так спину прихватило именно в этот самый момент. А чего удивляться? Следит он. Следит лукавый… и беды на несчастную отправляет. Конечно! Ему ведь выгодно, чтобы креста на ней не было! Она аккуратно села на узкую кровать, руками затащила ноги, и легла на спину. Тамаре было страшно. Если бы она только знала, что её ждёт впереди…

Константин стоял у окна наверху. Внимательно смотрел соседкам в спины, внутри зарождалась радость. Как лихо он их обманул! Обвёл вокруг пальца двух надоедливых мошек! Придумал себе алиби буквально за три с половиной секунды! А как же иначе? Константин Богом помечен. Теперь разум его свеж, а мозг огромный – как у дельфина. Или кита? Константин уверен не был – не особенно увлекался изучением этих странных существ. Так, читал в некоторых справочниках… Но не запоминал – смысла не видел. Всё равно они где-то там – далеко…

Как только эти наглые мерзкие женщины покинули его территорию, он с облегчением выдохнул. Тут же рванул к сундуку, что прятал под кроватью. Открыл его, и заворожённый проговорил:

– Прости, что вот так с тобой… – он прикусил губу до боли, – Извини, что пришлось тебя прятать. Как твоё крыло? Не задела его?

Из сундука на него смотрели два красных ярких глаза. Сова, конечно, была удивительной… Словно совсем не «сова» – с десяток кило чистого безграничного счастья! Она послушно сидела в сундуке, и даже совсем не возмутилась, когда Костя её туда запрятал. Прелесть, каких только поискать! Когда Константина окликнули эти мымры, он, ведомый некой силой – Божьей, разумеется! – рванул так быстро, что в ушах звенел ветер. Захлопнул за собой дверь, и поднялся на второй этаж. Некая сила – БОЖЬЯ – вложила в его голову идею: сову нужно спрятать, и побыстрее! А-то кто знает бабьё это никудышное? Они носы свои совать любят – им только повод дай! Предполагая, что Тамара и Марья могли бы внаглую не только зайти в храм, но и наверх подняться, он спрятал сову в сундук. В нём он хранил одежду и некоторые важные для сердца вещи – пометки, записки, папин крест… Почему именно сундук? Константин ни то, что не понял – даже не думал об этом. Опять же: вложенная кем-то мысль. Одним резким движением он вытащил содержимое сундука, запрятал под кровать, и посадил туда птицу. Сказал пару ласковых, что-то вроде: «Прости, милая, но так надо», и засунул сундук туда же. А потом спустился… Ложь его лилась из уст так складно, что он сам себе удивлялся. Пока спускался по лестнице, придумал, что, якобы, просил передать Ангелину важное послание, а про записку выдумал уже на ходу! А как лихо про можжевельник вставил? А болезнь как придумал? Гений современности – умнейший из людей живущих на планете! Мозг его стал таким большим, что вот-вот выплеснется наружу! Огромный, как горы вдалеке! Костя, конечно, не был уверен, что размер мозга влияет на интеллект. Но в целом… какая разница? Главное, что он это сделал. Он не выдал свою совушку! Ну а о том, как именно отрубить голову глупому поверью о птицах-дьяволах, Константин решил придумать позже. Так сразу нельзя – опасно! Припёрлись бы потом к нему с факелами и косами. А оно кому надо? Никому! Он невольно улыбнулся, глядя в глаза сове.

– Ну, что? – спросил он, доставая птицу из временной «клетки», – Займёмся крылом?

Сова молчала.

– Но сначала… Давай назовём тебя… – он отвернулся к окну, – Как бы-как бы… Какие имена тебе нравятся?

По-прежнему тишина – кажется, во взгляде совы мелькнула насмешка.

– Знаешь… а ведь мы, выходит, как-то связаны. Может, и имя нам нужно одно на двоих?

И вот опять – сова молчала, а глаза её хихикали.

– Но… ты же «сова». Мы решили, что ты… женского рода, верно? Я не могу назвать тебя Константин…

– У…

– КонстантинА? Может, просто: Костя? А может… О! Констанция? Хотя… так оно и будет, правильно? Костя… или Конста?

Сова молчала.

– Будем с тобой Костей! Одно имя на двоих! – радостно решил он.

Достав сову из сундука, он положил её на кровать – даже не заметил, что кое-кто её бережно заправил. Сделал пару шагов назад, и придирчиво осмотрел птицу. М-м… да. Крыло сломано.

– Подожди!

Константин вытянул руку вперёд, и двинулся к рабочему столу. Начал рыться в книгах, которые лежали на поверхности, но тот самый справочник о северных птицах не сумел обнаружить. Задумался. А нужен ли он – этот самый справочник? В целом, что крыло, что рука или нога – метод один: вправить. Правда, стоило обработать открытую рану, но вряд ли о ранах на крыльях больших сов нашлась бы информация. Он вернулся к кровати, сел, и небрежно оторвал от простыни кусок.

– Сначала вправлю, а потом завяжу твою рану. А после… можно и за можжевельником сходить! Во-первых, тебе не повредит. А во-вторых Тамара наверняка вечером пристанет! Но для начала…

Словно стесняясь, он протянул к ней руки. Сова позволила в очередной раз себя коснуться, и Костя принялся ощупывать крыло.

– У-у-у! УУУ!

– Понял-понял. Нашёл… – задумчиво протянул он.

Константин зажмурился, и всей силой дёрнул крыло в сторону. Раздался хруст, руки окрасились кровью птицы, а от внезапного крика заложило уши. Сова кричала от боли. Константин боялся раскрыть глаза, и принялся извиняться:

– Прости-прости-прости! Но так нужно! Иначе тебя не вылечить!

Спустя несколько минут он-таки нашёл в себе силы, чтобы осмотреть Костю. К тому моменту сова уже успокоилась, и даже села на кровать, чтобы рассмотреть крыло. Она расправила крылья. Они оказались настолько большими, что Константину банально не хватило места на кровати – пришлось встать и отойти в сторону.

– Вот это да!

Алая капля крови упала на подушку. Заметив это, он сделал неуверенный шаг ближе.

– Мы его вправили! Но забыли перевязать. П-позволишь?

Он улыбнулся сове, и подошёл ближе, держа в руках кусок ткани. Она позволила. Константин осмотрел рану – та оказалась неглубокой – и перевязал крыло примерно в середине. Отошёл в сторону, чтобы осмотреть ещё раз.

– Ну, вот… готово! Только боюсь, что летать ты пока не сможешь. Ну, то есть… наверное, сможешь, но, думаю, не стоит…

– У…

– Эх… Жаль, что Марья связалась с Тамарой. Она, вообще, разумный человек! Может, осмотрела бы тебя.

– У.

Он опять улыбнулся, – Нужно тебе придумать домик. Ты же… любишь… ну, сидеть, да? Значит, нужна тебе сидушка. Не стул конечно, но… Что-то, что будет походить на ветку дерева, да?

Сова не ответила. Константин кивнул собственным мыслям, попросил сову никуда не уходить, и спустился вниз. В голове начал зарождаться план.

Архив

Марья склонила голову над бумагами.

После того, как она попрощалась с Тамарой, домой решила не идти. Хотелось, конечно, однако живой интерес учёного оказался сильнее усталости в ногах и лёгкой головной боли. Интерес тот, разумеется, был чисто академическим, но всё-таки… В демонов, украденные им души и прочую ересь Марья не верила, но вот та история с умершими взрослыми заинтересовала. Как так вышло, что она об этом не слышала? Марья была молода, но не настолько, чтобы не застать старшее поколение. Тем более что Тамара – если верить её словам – была самой взрослой из детей. И опять же: сама Тома сказала, что Марья знает многих, кого она «вырастила». Включая родную мать Марьи… И как это понимать? Ладно, остальные, но мама? Почему она об этом ничего не говорила? Попрощавшись с Тамарой, Марья сразу поняла, что не успокоится, пока не узнает больше. Она сменила курс, и спустя несколько мгновений уже зашла в местную – и единственную – библиотеку, в которой, разумеется, был архив.

В деревне той информации хранилось мало. Не было ни переписи населения, ни чего-то наподобие того. Отголоски прошлых лет, как правило, хранились у тех, кто этого, собственно говоря, хотел. У Руслана – художника – хранились портреты умерших. У Демида – кузнеца – кажется, были какие-то справочники по работе с металлом и деревом. Константин – хранитель храма – хранил у себя множество книг, но Марья им не особо доверяла: дело в том, что он любил их по тысяче раз переписывать, и неизвестно, сколько правды в них осталось. Многие хранили у себя что-то из прошлого, однако не все были готовы об этом поведать. Потому… у Марьи был лишь один вариант – библиотека. И далеко не факт, что удастся что-то найти.

Библиотека встретила лекаря глухой тишиной. Она отряхнула ноги от снега, и плотно закрыла за собой дверь. Света внутри небольшой избы было мало, и пришлось зажечь пару свеч на стене. Насколько Марье было известно, в библиотеку жители деревни приносили то, чем хотели поделиться. В противном случае, несли нечто, от чего хотели избавиться, а выбрасывать «как-то жаль». Там были детские учебники, – которые когда-то писала Тамара – справочники о скотоводстве, животных и растениях. Была художественная литература – а куда без неё? – сборники стихотворений и кулинарные рецепты. Были учебники по алхимии, медицинские пособия, и прочее-прочее-прочее. Многое можно найти. Знания жители деревни, как правило, передавали из поколения в поколение, но зачастую сами узнавали что-то новое. Так, например, Марья однажды обнаружила, что отвар из иголок ели «Бенмардар» на время меняет голос человека. Разумеется, она сразу же сделала запись, а копию отнесла сюда. Наверняка здесь есть что-то о том случае! Марья зажгла свечи, и осмотрелась. Пыль летала по помещению, снег с ботинок растаял, и на полу образовалась лужа, что никак не хотела впитаться в старое дерево, из которого состояло, в принципе, почти всё вокруг. Первым делом она подошла к старой потрёпанной (в правом углу) книжной полке – там хранилась самая древняя информация. Начала придирчиво осматривать корешки книг. «Рецепты из корнеплодов» – точно нет, «Полезные свойства пихты» – мимо… «Как я достал кинжал» – кажется, проза… Марья начинала злиться: неужели никто и никогда не догадался записать о чём-то, что убило столько людей? Она продолжила искать. «Пособие по работе с деревом», «Букварь», «Сокращённая версия библии», «Фазы зимней луны», «Медицинский справочник на одна тысяча восьмидесятый год», «Как посадить капусту». Марья прищурилась, и вернулась назад. Какой-какой год? Сколько она себя помнила, в их деревне годы не считали – как правило, говорили примерно: «Три зимы назад я видел в лесу лося!», «Головные боли меня не мучают уже как минимум с десяток циклов» и всё в таком ключе. А тут… может, написано от балды? Марья заинтересовалась, и достала книгу. Книга оказалась совсем не «книгой» – кипа бумаг, завёрнутая в более плотный материал. Она бросила найденное на стол, и решила попробовать найти что-либо и за другие годы. Не обязательно медицинский справочник – что угодно! И как так вышло, что Марья пропустила эту «книгу»? Она была самым частым гостем библиотеки! А может, просто забыла, как когда-то давно пролистывала, и совершенно не придавала значения указанному году? Может, и так… Невыносимо долго она пачкала руки в пыли и плесени, пытаясь найти хотя бы что-то. Смотрела не только на полках, но и залезала в сундуки, которые прятались в тёмных углах. Счастье ей почти улыбнулось – совсем немного, краешками тонких губ. Марья нашла вторую бумагу с датой: одна тысяча первый год. В целом, это можно было назвать успехом, но… это была именно «бумага» – то есть, один единственный лист. На нём был всего лишь рисунок с изображениями фаз луны. Перерыв всё, что было, она пошла на крайние меры – начала искать что-то внутри самих книг. В книге с названием «как посадить капусту» оказалась информация о том… как посадить капусту. В основном, содержание полностью соответствовало названию. Однако нашлось ещё кое-что. В детском учебнике по литературе – все дети деревни изучают местную литературу – Марья обнаружила очередной странный листок. «Наши грибы. Девятьсот двадцать второй год». На нём были рисунки грибов, а рядом аккуратно выписаны названия. В целом, ничего странного. Кроме указания года. Почему в какой-то период времени кто-то из людей считал нужным указать год? И главное: как они могли быть уверены в верности? Марья продолжила искать. В рецептах – рецепты, в справочниках – справки. Больше она ничего не нашла. Сложила два листа, взяла с собой, и села за стол, на котором ждал медицинский справочник. Принялась его листать. И опять же: совершенно ничего нового! Как лечить головную боль, волдыри и простуду она прекрасно знала. Внимательно вчитывалась в кривоватые буквы, но, увы, ничего не указывало на то, что когда-то деревня потеряла так много людей. Марья потянулась на стуле, потирая уставшие глаза. В библиотеке было теплее, чем на улице, но не сильно – изо рта шёл пар. Она опять пробежалась глазами по бумагам с указанными годами, покрутила в руках, и бросила на стол. А собственно… почему она, в принципе, поверила Тамаре? Быть может, старуха просто это придумала? Или, например, не придумала, а ей это приснилось? Марья знала, на что способен мозг человека в «возрасте»… Тамара вполне могла в это искренне верить, но ведь одной только веры мало, чтобы фантазии стали реальностью. Она успела пожалеть, что занялась этим делом, но всё-таки решила пролистать справочник ещё раз. И не зря… Руки её давно замёрзли и уже слегка подрагивали от холода, и именно это помогло найти кое-что интересное: трясущаяся рука случайно обнаружила секрет. Хотел ли писавший сделать это «секретом»? Может, и нет, однако факт оставался фактом: страницы слиплись. Поначалу Марья и не заметила, но теперь… она аккуратно разлепила страницы, и из одной получилось две. Развернув их, принялась читать затаив дыхание.

Последний день цикла. Завтра луна пойдёт на спад. Год окончен, впереди опасные времена мёртвой природы. Новый год наступит нескоро.

Прочитав это, Марья кивнула самой себе. Она знала, что раньше в деревне считали зиму опасным временем. В те далекие времена думали, что цикл заканчивается осенью – когда растения погибают. Считалось, что когда на земле лежит снег – мир умирает, чтобы возродится весной. Сейчас-то люди знали, что природа зимой совсем не мертва – нашли зимние растения, ягоды и даже грибы. А ели? Ели целый год зелёные! У годового цикла нет конца – есть недолгие паузы, но конкретно «смерть» ещё не наступала. Однако тогда народ был совсем другим – каждая из зим воспринималась как конец света. Марья продолжила читать:

Деревня пережила потери, но я знаю, как им помочь. Я чувствую особую связь с Богом. Он выбрал меня. Он назначил меня спасителем. Я обнаружил ЭТО в лесу. Название пока не придумал. Мне нужно изучить ЭТО перед тем, как явить народу. Отправлюсь в полнолуние. ЭТО должно всё изменить. ЭТО существует даже во времена мёртвой природы! В одна тысяча восемьдесят первом годе я совершу открытие!

Следующая часть текста содержала странный рецепт некого лекарства состоящего из снега. Марья знала, что раньше люди топили снег и лечили им недомогание, но в нынешние времена уже доказали, что это бессмыслица. Не стесняясь, она оторвала до конца лист с текстом и положила к тем другим, на которых были указаны предыдущие годы. Марья положила справочник на место, три найденные бумаги спрятала под куртку, и покинула библиотеку. Пока шла домой думала. Видимо, этот справочник писал лекарь. О чём он хотел сказать в конце? Что за потери пережила деревня? Какова вероятность, что одна тысяча восьмидесятый год – это год, о котором рассказывала Тамара? Марья вернулась домой, и опять села за бумаги. Нужно хорошенько это обдумать, а следом встретиться с Тамарой – старуха обязана что-то знать!

Затишье

Константин вытер пот со лба. Сделал пару шагов назад, осматривая своё творение, и подытожил:

– Готово!

Перед ним красовалось что-то, чему он дал собственное название: «Совий дом». На деле же это был высокий – примерно полтора метра – толстый столб березы, установленный на трёх брусках – чтобы столб уверенно держался вертикально. К столбу он прибил ещё один, – покороче – но положил его горизонтально. Константин рассчитывал, что его новая подруга Костя будет на этом сидеть. Пока пилил, прибивал и занимался прочими махинациями, Константин решил спрятаться от любопытных глаз. Он набрал древесины, инструменты, и ушёл со всем этим за храм. Пока делал «совий дом» не мог не думать о самой сове. Интересно, как она там? Что делает? О чём думает? Совы ведь… думают, верно? Наверняка в её голове крутятся какие-то свои птичьи мысли. Она, наверное, думает о деревьях, лесе, листьях… Возможно, о еде. Константин не был уверен, что хорошо разбирается в рационе больших белых сов. Чем они питаются? Кажется, мелкими животными типа мышей и лягушек, но никакой конкретики он не помнил, а справочник, как назло, потерял. Возможно, он находится в библиотеке, но идти туда священник не горел желанием – вдруг, кто-то встретится по пути? Константин решил, что будет кормить сову тем же, что ест сам. Вряд ли ей нужны именно мыши и лягушки… Кусочек хлеба или мяса тоже может подойти! Ну, а если откажется, то Константин украдёт для неё у Зои цыплят. Он мог бы и попросить, но… Вряд ли придумает достойное объяснение зачем ему живые цыплята. Взяв собственное творение подмышку, он поспешил вернуться домой.

Пока поднимался по лестнице, крикнул:

– Костенька, я иду! Я сейчас зайду, имей в виду!

Ему почему-то казалось, что сова может разозлиться, если он ворвётся в комнату без предупреждения. Вдруг она занята чем-то секретным? Приличные люди всегда стучат перед тем, как нарушить чей-то покой, вот и Константин решил не забывать о рамках приличия. Когда он зашёл, сова сидела на кровати. Глаза её бегали по помещению, а шея медленно крутилась в разные стороны.

– Осматривайся! Привыкай! – попросил он, – Теперь ты… то есть, пока ты будешь жить здесь.

Он взял «совий дом» в обе руки, и гордо вытянул вперёд, – Смотри! Это для тебя. Я подумал, что это будетнапоминать тебе о лесе. Вот… – он поставил «совий дом» в углу, – Будешь здесь жить. П-попробуешь?

Он отошёл в сторону, и жестом предложил Косте сесть. Яркие красные глаза остановились на Константине. Сова склонила голову.

– У…

Константин аж подпрыгнул, – Ах! Что-то я не подумал… Тебе ведь… не только сидеть нужно, да? Но ещё и, может, лежать?

Он подошёл к шкафу, и достал оттуда несколько свёрнутых в клубок вещей. Рубаха, брюки и свитер, который когда-то подарила Тамара. Всё вместе скомкал плотнее, и положил на пол под «совьим домом». Показал Косте.

– А так?

Спустя несколько секунд тишины сова-таки решилась: она расправила крылья, и перелетела с кровати на «совий дом». Села, и…

– У-у… У.

– Я так рад, что тебе понравилось! – он всплеснул руками, – Теперь и у тебя есть свой угол. Теперь мы вдвоём!

Его лицо озарила счастливая улыбка. Ноги сами по себе слегка подогнулись, и Константин исполнил короткий, но энергичный танец. Счастье есть! Однако насладиться им он не успел: вдруг понял, что раз сова долетела от кровати до нового дома, то выходит, ей можно вернуться в лес… Эти мысли озвучить он не решился. Отвернулся, – чтобы Костя не увидела перемену настроения – и подошёл к окну. Он не успел и заметить, в какой момент так потемнело. Если солнце недавно, то время до вечерней службы ещё есть. А если времечко уже прошло… не желая даже думать об этом, он решительно развернулся к сове:

– Мне нужно в лес…

– У-у?

– Ну, ты что? За можжевельником! Ты просто плохо знаешь Тамару… она не отстанет! Старуха всегда такой была, но сейчас… Знаешь, Кость, мне кажется её время уже вышло… – он посмотрел ей в глаза, и вдруг почувствовал, как пальцы на руках начали неметь, – М-м… Т-ты…

Слова застряли в горле. Мир медленно гас в дымке, а глаза птицы, напротив, становились ярче с каждой минутой. Он хриплым голосом сказал:

– Но… если бы её время вышло, то Бог…

Мысль он не закончил. Дело не в пересохшем горле, она оборвалась так же резко, как и появилась. Глядя в глаза птице мысли его были странными – словно чужими. Он нехотя оторвал взгляд, и сказал:

– Ну, ладно… Я быстро!

Под столом нашёл корзинку, взял её, и перед выходом сказал напоследок:

– Я постараюсь как можно быстрее! Но… если вдруг услышишь, что кто-то пришёл… Ты к ним не спускайся! Сиди здесь тихо, ладно? А если кто-то поднимется… вряд ли, конечно, но если вдруг… ты залезь куда-нибудь. Под стол, например, или опять в сундук.

Он хотел раскрыть сундук на всякий случай, но в итоге решил, что это может унизить Костю.

– Ладно, даже не думай об этом! Никто сюда не поднимется. Они, конечно, наглые, но не настолько! Всё, я убежал!

Он спустился вниз, подкинул дрова в печь, и вышел на улицу. Константин третий раз за последние сутки отправился в лес.

– Мам?! Мама, вставай!

Тамара вынужденно проснулась. Перед глазами всё плыло, очертания окружающих предметов – и не только! – размывались, но ей и не нужно было видеть будящего – дочь она узнала по голосу. Театрально коснувшись лба сказала:

– Танечка… зачем ты меня разбудила? Дай матери поспать!

Таня – женщина средних лет – махнула в сторону матери рукой, – Обойдёшься! Спать нужно ночью!

– А сейчас что? – она попробовала приподняться, но боль в спине дала о себе знать, – О! Спина…

– Оно и неудивительно! – Таня покачала головой, – Конечно, спина болит, ты же никак не угомонишься! Только вечер наступает, а ты спишь! Сейчас выспишься, а ночью что будешь делать? Опять по лесам бегать, да?

– Не учи! – буркнула она, и всё-таки сумела сесть, – Я устала этим утром. Потом спина разболелась. Вот и задремала!

– От чего ты устала? Мам, мне не нравится то, чем ты занимаешься!

– Откуда тебе знать, чем я занимаюсь?

– Ты серьёзно? О тебе вся деревня говорит! Запугала ты всех своими глупостями! Видел бы тебя отец…

– Твой отец понял бы, что дело – дрянь! Но ты права… – она протёрла лицо ладонями, – Права ты: хорошо, что он этого не застал. Тяжело нам будет…

Таня закатила глаза, – Не начинай. Хватит уже! Вчера всю ночь по лесу бегала, сегодня что делала? Ты утром ушла на службу, так и пропала! Я когда вернулась домой и тебя спящей увидела, чуть не поседела! Думала всё уже…

– Не хорони мать раньше времени! Успеешь ещё…

– Так, где ты была?

– На службе… – ответила Тома, и только сейчас вспомнила, на что действительно потратила всё утро. Лицо её вытянулось, сердце кольнуло, – Ой…

– Чего? – она покачала головой, – Хватит этих твоих «служб»! Помолиться ты и дома можешь. Зачем таскаться? Было бы куда! Ты эти речи уже сколько лет слушаешь? Мам, новых не будет! Тем более, Константин и сам уже… ну… старый. Вам бы немного приземлиться, а вы всё носитесь!

Тамара прищурилась, – «Носимся»? Уж лучше носиться с высокодуховными делами! А не как ты: мужику в ноги жизнь свою кинула! Если бы ты тогда дома была, а не развлекалась с соседом, то я бы крест не потеряла, и сейчас бы спина у меня не болела! И священник наш был бы в норме! Так что имей в виду…

Она усмехнулась, – Ну, как всегда. Вся вина на мне! А ты не думала, что если тебе чей-то голос в лесу кажется, то… ну, тебе это, блин, КАЖЕТСЯ? Зачем было идти? Не пошла бы, крест не потеряла! И священника бы не заморозила!

– Что?

– Что? На улицах только и разговоров, что службы утренней не было. Никто, конечно, не уверен, но кажется, всё очевидно: Константин с тобой ночью нагулялся в лесу, и захворал! А по поводу «мужиков» моих… – она поморщилась, – Во-первых, мужик у меня один. А во-вторых, ты что предлагаешь, всю жизнь с тобой прожить? Я тоже ребёнка хочу! Ещё пара лет, и рожать поздно будет – мне Марья говорила! Так что да: я «развлекаюсь» с соседом, и буду и дальше с ним «развлекаться»! Может, наконец, от тебя перееду!

– Дура ты… – тихо ответила Тамара, – Не понимаешь ничего…

– А что мне нужно понять?!

Тамара заглянула дочери в глаза. В её ореховые глаза – с глубокими морщинками под ними. Ещё в детстве Таня поставила себе главную цель в жизни – выйти замуж. А так как человек без мечты жить не может, то уже седые волосы лезут, а Танька всё никак… Тома долго смотрела на дочь, и кое-что для себя решила. Да, Таню она любит и всегда поможет, но… нет в Тане чего-то такого… пульсирующего. Нет в ней интереса, никогда не было у неё страсти что-то понять. А раз так… Стоит ли и ей рассказывать о своих подозрениях? Стоит ли ей знать, что Константин дурным стал? «Знать» то, может, и стоит, но поймёт ли? Увы, не поймёт…

– Ну что ты так смотришь?! – взорвалась Таня.

– Ничего. Забудь… Какая сейчас часть суток?

– Солнце только скрылось. Если ты о службе своей печёшься, то есть время.

– Поняла… поем, да пойду. У меня ещё дела перед службой.

Таня раздражённо дёрнула плечами, но всё-таки сдалась, – Боже… Ладно, делай, что хочешь! Только чтобы ночью без прогулок!

– А ты не хочешь на службу сходить?

– Ага! Делать мне нечего. Тем более, когда святоша наш сопли пускает!

– Ты так уверена, что он болеет?

– Так говорят в деревне.

– Народу всё равно на правду… они верят в то, во что им хочется верить…

– Да-да. Слушай, а крестик-то твой где?

Тамара коснулась груди. Прошли почти сутки, как она ходит без креста… Она размяла спину, и поднялась с кровати, – Так забегалась, что совсем забыла забрать…

– Но… вы же его нашли?

– Нашли-нашли… – она поднялась на ноги, – Умоюсь, поем, да пойду!

Первая кровь

Перо в руке Марьи не выдержало напряжения и погнулось. Она встряхнула головой и разжала пальцы левой руки. Только сейчас поняла, что слишком увлеклась… выбросила негодное перо, и решила выйти на улицу, чтобы немного освежиться. Половицы скрипнули, когда она вышла на крыльцо. Мороз сразу обжёг кожу, ветер заглянул под не до конца застёгнутую куртку. Марья даже не заметила в какой момент так потемнело… Сделав три глубоких вдоха, она вернулась в дом. Бросила куртку прямо на пол, и опять села за бумаги. Ей удалось кое-что понять… Что с этим знанием делать она не знала, однако запомнить следовало бы – на всякий случай. Пытаясь собрать всё воедино, удалось заменить некоторую закономерность. А именно: все три года, что были указаны, разделяло семьдесят девять лет. Если бы даты было всего две, то Марья не придала бы этому значения. Но их было три… Выходило, что это – закономерность. То есть, кто-то из жителей деревни чувствовал необходимость раз в семьдесят девять лет сделать пометку о годе. Но как они определяли, какой именно год это был? Марья тяжело вздохнула – в их мире это казалось невероятной глупостью! Следить за временем было непринято – это же бессмыслица какая-то! Летом время течёт одним образом, зимой – другим. Минута, секунда или же сутки – понятие растяжимое! Когда тот или иной человек указывал на время, он имел в виду примерное время. «Это случилось днём», «Прошло больше суток» – и так далее. Откуда же им брать уверенность, что не ошиблись? Марья-то не могла назвать точную дату смерти родной матери, а тут… Она – как и остальные жители деревни – не считала нужным знать, сколько ей лет. А какой в этом смысл? Когда постареет – заметит! Так какая разница сколько ей: тридцать-сорок-двадцать шесть? Указание годов казалось безумно странным. Марья достала новое перо, и опять села делать пометки.

79 лет между событиями. Но какими? Зимой 1080 г. лекарь обнаружил нечто в лесу. Скорее всего, то были ягоды. Возможно, он открыл можжевельник или, например, калину. Так же возможно, что речь шла о дереве с полезными свойствами коры или зимнем грибе «Сулонко», но кажется, в те времена его ещё не открыли. В 1001 г. пишущий перерисовал фазы луны. Таких рисунков в библиотеке много, но зачем он указал год? Полная луна была помечена, однако в этом странности нет – люди всегда выделяют полную луну и новолуние. В 992 г. писарь указал грибы и их названия. Список небольшой, но вот, что интересно: кажется, там был рисунок «Сулонко» – большой белоснежный гриб овальной формы. Но, во-первых, его можно перепутать с другими грибами, а во-вторых найти его тяжело, да и растёт он лишь зимой. И главное: в те времена его ещё не открыли. Может, писарь хотел сделать открытие сам, но, как и лекарь из будущего, не успел дать название? Буду дальше размышлять.

Марья отложила письменные принадлежности в сторону. Запись об этом она не сделала, но не подумать не могла – может, последнюю запись – что делал лекарь – сделал кто-то, кого могла знать Тамара в детстве? Какова вероятность, что Тамара не выдумывала, и действительно однажды случилась большая беда в деревне? Но больше всего Марью будоражила другая мысль. Мысль та была необычной, покрытой мистической – непривычной для Марьи – оболочкой. Какова вероятность, что она пошла в библиотеку ровно через семьдесят девять лет? Что, если её записи однажды окажутся в архиве, а человек из будущего будет ломать над ними голову, глядя на дату? Сама идея о том, что Марья могла бы узнать – и указать – год будоражила. Она спрятала свои пометки, взяла в руки бумагу из медицинского справочника, и точно решила, что разберётся в этом сегодня! Марья собиралась поймать Тамару после вечерней службы и хорошенько её расспросить.

Тамара уверенно шла в сторону церкви. Спина до сих пор болела, однако она была в таком возрасте, что давно привыкла к периодическим болям в теле. После службы можно зайти к Марье за мазью, но… далеко не больная спина сейчас в приоритете. Последнее время Тома отчётливо чувствовала отсутствие крестика на груди – это давило не только морально, но и физически. Место, где обычно висел крест, горело… Пустота ощущалась так ярко, что Томе хотелось заполнить её как можно быстрей. Она даже успела пожалеть, что отдала свою вещь Константину… Пока Тома шла, размышляла о последних событиях. Ночь-лес-священник-странные звуки-отчётливое его присутствие-испуганные прихожане… Столько всего нужно обдумать… У Тамары натурально кружилась голова! Ещё и Константин начал вести себя откровенно странно. А Марья? Марья-то неплохой человек, умный, но её взгляды… От Тамары не ушло, как сильно загорелись её глаза, когда Тома рассказала о том далеком случае. Она так крепко об этом задумалась, что даже не придала особого значения странному поведению батюшки! Интересно, она хотя бы обдумала это, пока была дома? Тамара была почти уверена, что нет – наверняка все её мысли крутились вокруг того рассказа. Хорошо, что Тамаре хватило мозгов рассказать не все подробности того случая… Она подошла к храму, и осмотрелась. Хорошо… Время угадала правильно – народа нет, значит, до службы есть ещё время. Она планировала забрать крест и, разумеется, поговорить с Константином о его поведении. Разве так можно? Уж точно нет! Тамара планировала не только забрать свою вещь, но и устроить священнику хорошую взбучку. Она распахнула дверь, и сходу прокричала:

– Константин! Выходи!

В ответ тишина. Тамара плотнее закрыла за собой дверь, немного подумала, и решила закрыть на ключ – чтобы не мешали. Осмотрелась. Печка мирно потрескивала, свечи почти догорели, помещение наполнил запах воска, дров и благовоний. Неужели, и правда, пытался выгнать заразу? Тамаре хотелось бы верить ему, но уж больно нескладно он оправдывался… Она прошла внутрь, и опять позвала:

– Я знаю, что ты здесь! Вы-хо-ди! Ты должен вернуть мне крест до службы!

Ничего. Константин не спешил вылезать из укрытия. Тома прошлась вдоль стен, придирчиво оглядела лавку, и даже смахнула какие-то древесные опилки в сторону. Уже было решила, что Константин опять куда-то делся, как вдруг услышала наверху какой-то шум. Глаза её сузились, она почувствовала, как начинает злиться.

– Прячетесь, батюшка? – крикнула она, – От меня ли, м-м? Или что другое вас пугает? От себя не убежать!

Она встряхнула головой, и решила с этим раз и навсегда разобраться. Тамара поднялась наверх. Заглянула в его обитель, намереваясь схватить наглеца за шкирку, но не тут-то было… Пара кроваво-красных глаз смотрели прямо на неё. Огромная птица сидела на какой-то странной палке. Голова её была больше тыквы, крылья медленно вытягивались в разные стороны, взгляд был кровожадным.

– Боже… – Тома сглотнула подступивший ком и перекрестилась, – Это… это…

Договорить она не смогла. За долю секунды птица взмыла вверх, в полёте перевернулась, и коснулась потолка цепкими лапами. Сова оттолкнулась, и налетела на Тамару. Старуха повалилась на пол даже не в силах закричать – она не видела ничего, кроме глаз, что смотрели в душу. Сова повалила Тамару на пол, и зависла над ней. Каждый взмах крыльев обдавал морозом. Тамара затаила дыхание.

– Это… ты…

Тамара знала, что он не ответит, но всё равно произнесла эти слова, ведь понимала, что они станут последними. Спустя секунду острые – как кинжалы – когти разорвали одежду, и вонзились в незащищённую плоть. Кровь брызнула в разные стороны, хватка птичьих лап стала сильнее, и разорвала кожу до конца. Сова клювом взяла кусок плоти, отбросила в сторону, и принялась клевать внутренности старухи. Кишки – как живые – отлетели в сторону кровати, кусок желудка сова съела с особой жадностью, и принялась за лицо. Она выклевала глаза, а лапой выдернула несколько зубов. Порвала губу, залезла в рот, и вырвала клювом язык. Язык по вкусу Косте не пришёлся, и она отбросила его в сторону. Кровь окрасила собой почти всё пространство, брызги долетали до стен, яркие капли застывали узором. Птица не ела пожилую женщину – так, пробовала на вкус. Продолжала выдирать внутренности, клевала с особым наслаждением. Из рта брызнул фонтан крови, сердце биться перестало, но Костя не остановилась. Силы совы хватило, чтобы раздробить грудную клетку, клювом она продырявила лёгкие, и успокоилась только тогда, когда вытащила сердце. Сердце Костя взяла лапой, подлетела к кровати, и аккуратно положила на подушку. Птица вернулась на «совий дом». Сложила крылья, и…

Дверь

Корзинка с ягодами утонула в снегу, Константин зажмурился, и ещё раз попробовал открыть дверь, но теперь обеими руками. Закрыто. Это… странно. Это очень странно, если задуматься! Константин дверь в храм никогда не запирал – да, нехитрый замок в двери был, но им никогда не пользовались. А зачем? В былые времена священник был не то, что против, а даже обеими руками «за», чтобы в храм заходили, когда его нет на месте. А почему бы и нет? Он знал, что некоторые из соседей… скажем так: стеснительны, и любят приходить только тогда, когда никого более там нет. Когда-то давно Константин даже специально уходил на несколько часов, ведь знал, что кое-кому необходимо помолиться. У них, в принципе, дверь запирать было не принято – как-то не прижилось такое правило. Замки были, скорее, для того, чтобы запереться изнутри, но никогда, чтобы запирать дверь, когда покидаешь родные стены. Решив, что, возможно, просто забыл, он ощупал внутренние карманы. Нет… ключа у него с собой нет. Да и, в общем-то, точно не было, просто нужно было проверить. Неужели дверь заклинило? Сердце вдруг сжалось от страха за Костю – как она там одна? Не слишком ли жарко при горящей печке? Страх тот придал ему сил. Он навалился на дверь всем телом, и, выпуская энергию наружу всеми возможными способами, закричал:

– А-ааааа!

– Батюшка, вы чего?

Константин от неожиданности завопил сильнее, не удержался на ногах, и рухнул прямо на свою корзинку. Подошедшая сзади Зоя помогла ему встать.

– Что тут у вас?

Он отдышался, и ответил прихожанке трясущимся голосом:

– Б-беда…

– Какая? – Зоя нахмурилась.

– У меня, кажется, сломалась дверь.

– Это как?

– Чёртов замок! Он, видимо, заклинил!

Зоя недоверчиво покосилась на дверь. Попробовала потянуть за ручку, словно не поверила священнику на слово, но дверь так и не поддалась.

– М-м…, а вы дверь не запирали?

– Я?! Ну, разумеется, нет! Когда я запирал её?!

Зоя пожала плечами. Сзади неё выросли ещё пара прихожан – люди медленно собирались на службу. Константин чувствовал себя ребёнком, который вместо дел по огороду целый день прыгал по кустам – казалось, что он крупно облажался. Глазами он нашёл Демида, и обратился к нему:

– Дорогой мой, иди сюда! Иди-иди! – Константин подошёл и взял его за руку.

– Что тут у вас? – с умным видом спросил Демид.

– Дверь! – на выдохе ответил он, – Сломалась…

Демид дёрнул за ручку. Ничего. Он повторил, а когда не получилось и на третий раз, спросил:

– А ты не запирался?

– Я?! – возмутился Константин.

Демид махнул рукой, – Понял-понял. Это, наверное, замок заело. Неудивительно! Ты же им не пользовался совсем!

– А что? Нужно было?!

– Ну, да. Разумеется! Либо пользоваться по назначению, либо вообще не ставить его! А-то толк-то какой был в замке?

– Да я… – Константин возмутился до глубины души, – Да ведь не я его ставил! Это, тогда уж, к деду претензия! А-то и к прадеду!

– Что произошло? – Марья растолкала народ плечами, и подошла ближе, – Что за крик?

Константин поймал на себе взгляд лекаря и почувствовал, как внутри начал разгораться жгучий стыд. Чёрт возьми! А ведь он даже не виноват в этом! Ладно, когда утром перед ней с Томой оправдывался, но сейчас! Несправедливость ощущалась крайне остро. Он начал объяснять:

– Как солнце село я решил в лес сходить по ягоды! Хотел успеть перед службой, спешил, как гусь спешит по зиме в края тёплые, а тут… Не могу в родной храм проникнуть!

– Прошу прощения, куда вы ходили? – Марья сложила руки под грудью.

– В лес! – ответил за него Демид, – Он же сказал!

– Да, но… – Марья прищурилась, – Батюшка наш утреннюю службу проворонил из-за прогулки по лесу. Как так вышло, что ситуация повторилась? – теперь она обращалась к Константину:

– Вы же набрали можжевельника утром? Зачем повторили вылазку?

– Ну…

Зоя прервала разговор, – Так… службы не будет, я верно понимаю?

– Будет! Конечно, будет. Но сначала нужно дверь одолеть!

– Как же вы её, батюшка, одолеете? Это поди долго… – она посмотрела на кузнеца.

– Долго это?

Демид пожал плечами, – Ну-у… мне за инструментами сходить надо… и-и… да, дело небыстрое.

Зоя закатила глаза, – М-м… что-то… кажется, вера в наши времена становится невыгодна. Время на службы трачу, а саму службу не получаю! Пойду я лучше. Надеюсь, завтра, Константин, вы нас примите.

– Я. Но… – слова срывались с губ и тут же таяли в морозном воздухе, – Я не знаю…

Зоя кивнула, и обратилась к остальным:

– Делать здесь больше нечего! Идём, народ!

Большая часть прихожан смерили священника осуждающими и крайне недовольными взглядами, и ушли в разные стороны. Сердце Константина билось с невыносимой скоростью. Руки его, как и голос, тряслись от стыда смешанного со страхом. Он начинал бояться народ… он переживал за Костю, не знал, что ему делать. Если бы он остался один, то наверняка бы расплакался, но, к его большому сожалению, ушли далеко не все.

Воцарилась тишина. Марья внимательно наблюдала за Константином. И как так вышло, что она совершенно забыла про его подозрительные оправдания? Она так увлеклась бумагами, что даже не вспомнила главную странность деревни – а ею отныне стал Константин. Демид неловко переминался с ноги на ногу. Ему определённо хотелось уйти как можно быстрее, но, видимо, этому не бывать – священнику больше некого просить помочь. Маленький Юра, как и Марья, наблюдал за движениями батюшки. Однако взгляд был его совсем другим – без капли подозрений, скорее, заворожённым. А Константин… он метался из стороны в сторону размахивая руками. То бросался на дверь, толкая её плечом, то тянул на себя за ручку. Без остановки бурчал себе под нос:

– Ну как же так? Ну как же так вышло?!

Демид прочистил горло, привлекая к себе внимание, – Значит… пойду я, да?

– Куда? – Марья прищурилась.

– За инструментами! Куда ж ещё? Будем батюшке помогать домой попасть.

– А ты ещё здесь? – Константин округлил глаза, – Я думал, что ты уже на обратном пути!

Он почесал голую макушку, – Ну… Я должен предупредить: возможно, что не выйдет сломать замок, тогда придётся дверь ломать. Вы к такому, батюшка, готовы?

– Всё равно! Главное попасть туда поскорее! Там же… там же… – он осёкся, – Там же… печь! Печь горит. Мало ли что?

– Если дрова подкидывать некому, то ничего не случится. А там – некому!

Константин тяжело вздохнул, – Помоги мне, Демид, будь другом. А вы… – он посмотрел на остальных,

– Вы… идите. Не случится сегодня службы опять.

– Но… – мальчик сделал неуверенный шаг вперёд, – Но если не будет… можно хотя бы зайти?

– Не сегодня. – сказал, как отрезал, он.

Юра тяжело вздохнул, – А можно… можно я просто останусь? Вдруг, понадобится моя помощь?

Константин не стал отвечать. Перевёл взгляд на Марью, – Марья, а ты что? Тебе-то точно мёрзнуть не стоит! О… – он резко посмотрел вниз, прищурился, и начал что-то искать.

– Что? – Марья склонила голову.

Константин нашёл то, о чём успел забыть. Он схватил в руки корзинку с мятыми ягодами, и сунул в руки лекарю, – Будь добра, передай это Тамаре! А-то она ж просила. Ну, ты помнишь.

Сказав эти слова, оба вдруг замерли и принялись оглядываться. А где, собственно, Тамара? Неужели ушла с остальными? Совсем на неё не похоже… Они одновременно обернулись друг к другу, и первой голос подала Марья:

– А где она?! Неужели…

– Ушла… – добавил Константин.

– М-да. Странно. На неё совсем не похоже! – сказал Демид, – Так что скажете, батюшка? Идти мне за инструментами?

Марья вытянула руку вперёд, – Подождите… А… Тамара, вообще, приходила?

Демид пожал плечами, – Видимо нет. Её не заметить сложно!

– Я её тоже не видел! – сказал мальчишка.

– А я…, а мне… не до этого! – Константин вздёрнул подбородок, – Так что иди, Марья, к Тамаре. Видимо, заболела она, а ты ей как раз ягод принесёшь! – он улыбнулся, и с силой сунул кривую корзинку ей в руки.

Марья в то же время глубоко задумалась. Она начала прокручивать прошлые события в голове, и наконец, вспомнила, что послужило причиной начала проблем. Она спросила:

– А вы крестик Тамаре вернули?

– Что?

– Крест! Мы ведь не просто так вас искали всё утро! Тамара хотела крест забрать. Вы вернули? – она не дала ему ответить, – Я всё время была рядом, и совсем этого не помню. Кажется, забыла про него Тома! Тоже совершенно не в её духе…

Он не слушал Марью – вдруг отчётливо почувствовал, как крест впивался в ногу краями через карман. Ему показалось, что он нагрелся – чуть ли не вспыхнул синим пламенем от неведомой силы! Захотелось как можно скорее от него избавиться. Он достал крест, и, миновав протянутую руку Марьи, положил его в корзинку – прямиком в давшие сок ягоды.

– Да уж… и я забыл! Представляешь? Вот так болезнь влияет на нас!

Марья прищурилась, – А из-за болезни вы ещё кое-что не забыли?

– Что?

– Освятить его! Вы не забыли? Чего ради вы крест-то себе забирали?

– Ах, да… Нет. Нет, конечно! Ничего я не забыл. Как пришёл, так и освятил.

Марья поверила его словам. Поверил ли Демид – неизвестно, судя по скучающему взгляду, он совсем их не слушал. О чём думал Юра – совершенно неважно. Маленький ещё, чтобы с его мнением считались! А сам Константин… он чётко помнил, что крест не освятил, и даже нечто глубоко в душе требовало сознаться, и освятить вещь как можно скорее, но он это желание задушил почти сразу. Отныне ему не казалось такого рода враньё чем-то плохим. Он знал, что должен сказать именно так.

– Освятил я его. – повторил он, – Но вернуть забыл. Твоя правда. Хорошо, что ты вспомнила! Сходи к Томе, проведай её, и как раз передашь крест.

Марья сглотнула подступивший ком. Как только крест оказался в её власти эмоции забурлили, а тревога начала медленно, но нарастать. Она долго подбирала следующие слова. Настолько долго, что Демид сказал вперёд:

– Так! – он упёр руки в бока, – У меня, вообще-то, дел по горло! Пошёл я за инструментами. Чем быстрее начнём, тем быстрее и закончим! – он обратился к священнику:

– И если что… я тебя предупреждал! Возможно, сегодня ты останешься без двери!

Демид ушёл. У храма остались трое. На Юру никто не обращал внимания, зато он, напротив, внимательно слушал взрослых. Марья неподвижно стояла сжимая в руках корзинку. А Константин, в непохожей на себя манере, возмущался.

– Для Демида что, это шутки какие?! Сразу бы ушёл за инструментами своими, уже б и вернулся! Верно говорю?!

Марья подняла глаза, – Да что же вы так переживаете? Словно дома вас ждёт кто! Откроете вы дверь, никуда она не денется! Бывало у нас уже такое. Ну, когда дверь заедало. Не помните?

– У Толика-то? Помню, конечно…

– Вот и перестаньте тогда паниковать. Откроют вам дверь! А завтра… надеюсь, всё вернётся на круги своя.

– Надеюсь… – загадочно ответил он. Создалось ощущение, что и он надеется, что «завтра всё вернётся на круги своя», но на деле он надеялся лишь на одно – чтобы бы дверь поскорее открылась. Как там его милая добрая совушка? Не скучает ли? Не страдает? Думая об этом он невольно заскулил от тоски.

– Константин? – Марья непонимающе на него посмотрела, – Вы чего?

– Да… – он махнул рукой, – Иди уже, Марья, ей Богу! Мешать только будешь, когда дверь будем чинить!

– Да-да. Пойду…

Она сделала пару шагов, но вдруг развернулась, – Константин…

– Ну что?!

– Как вы думаете… что с Тамарой? Неужто, и правда, слегла после наших – или ваших с ней – приключений? Хотя она уже и не молода, но здоровья хоть отбавляй!

Константин пожал плечами. Может, было бы и интересно погадать, что там со старухой, однако его переживаний сразу на двоих не хватит. Он сказал первое, что пришло в голову:

– Все мы когда-то начинаем болеть. Кто-то раньше, кто-то позже. Но это неизбежно.

– Вы правы. Что-то я и сама расклеилась. Пойду к Тамаре!

– Иди-иди.

Бам!

Силы покинули священника. Он обессилено опустился на летнюю лавочку неподалеку от входа в храм. Единственный оставшийся с ним сосед – мальчик Юра – нахаживал круги вокруг не зная, как завести разговор. Обычно Константин в таких случаях брал ситуацию в свои руки: начинал завлекать ребёнка рассказами и сказками, пробуждал интерес не только к вере, но и к изучению мира. Но сейчас Константин был слишком погружен в свои мысли. А мальчишка, наконец, набрался смелости:

– А как вы думаете, почему так… ну… так оно вот стало? – голос его звучал так, словно он запыхался после бега.

Он посмотрел на Юру уставшим взглядом, – Чего?

– Ну… – Юра покраснел, – Дверь почему… закрылась.

– Не знаю… – Константин посмотрел вдаль, – Быть может, знак это… от Бога знак!

– Да-а?! – глаза его округлились, – А что он означает?

Константин задумался. Будь рядом кто другой – постеснялся бы мысли такие озвучивать. А Юре можно и сказать. Что он понимает?

– Может, пора службы сократить… Не две в день, а одну, например. Или лишь пару раз в лунный цикл! Скажем, раз десять – не больше!

– Но… как же мы без ваших служб?

– А я по чём знаю? – он беззаботно пожал плечами, – Мне пора и о себе подумать. О себе и… – на продолжение он, всё-таки, не решился. Ребёнок или нет – осторожнее нужно быть со всеми. Хотя… Константин посмотрел на Юру, и похлопал ладонью по скамейке, предлагая сесть.

Юра аккуратно сел на край. Посмотрел на батюшку снизу вверх. Ему показалось, что сейчас он узнает какую-то тайну…

– Скажи мне, Юра, а как ты думаешь… не погрязли ли мы все в своих убеждениях?

– Ч-что?

Он вздохнул, – Я имею в виду… Тебе никогда не казалось, что некоторые из наших убеждений… могут быть не правдивы?

– Ну-у… как, например, что спать нужно ночью, а не днём?

– Пример не совсем верный, но, в общем-то, да.

– А почему «неверный»?

– Смотри… – он понизил голос, – Что касается твоего примера, то тут всё хотя бы логично. Дело в том, что ночью темно! И ничего не видно – приходится свечи жечь. А днём такой надобности нет, ведь даже если пасмурно, то всё равно мир наш видно. Менять день с ночью необходимости нет! Это как раз мы верно придумали. А что касается моих слов… Есть некоторые вещи, которые кажутся нам правильными… но правильные ли они на деле? Так, например, в древние времена людей лечили стихами!

– «Стихами»? – удивился Юра.

– Да-да! Стихотворениями! Читали людям стихотворения, и думали, что это их излечит от хвори. Сейчас-то мы знаем, что это глупости. Лечат ягоды, да снадобья! Отвары, мази и масла. А что стихи? Ничего они не дают! То же самое, что я бы сейчас Марье не ягоды дал, а попросил её танец станцевать для Тамары. Ну, глупость же, верно?

Юра хихикнул, – А что ещё раньше такого было? Ну, глупого?

– Много всего… Ты это у Марьи как раз спросить можешь! Или у Тамары, когда она поправится. Вопрос в другом: много ли таких вещей мы делаем сейчас? Ну, например, что людям будущего будет казаться несусветной глупостью?

– Не знаю… думаете много?

Константин почувствовал лёгкое возбуждение. Кажется, он приступил к исполнению своей миссии: нужно искоренить глупые предрассудки, что касались птиц! И разве может найтись кандидат на такое дело лучше, чем ребёнок? Тамару, например, вряд ли удалось бы переубедить! Её принципы вросли в кости, и даже кочергой их не вытащить. А вот разум мальца пока свеж. С ним и нужно работать.

– Ну… откуда мне знать? Много или нет… неважно! Но я точно знаю одно такое предупреждение, каким живут наши люди… И оно такое глупое, что даже смешно!

– О чём вы? – он подался вперёд.

– Что ты знаешь о пти…

Константин не договорил. Из-за двери послышался какой-то шорох. Он подскочил на ноги, попробовал дверь открыть, а когда не смог, прильнул ухом. Юра подбежал, и сделал тоже самое.

– Вы слышали? – шёпотом спросил он.

Константин шикнул на ребёнка. Затаил дыхание, и плотнее прислонился ухом к двери. Секунда, две, пять… БАМ!!! В дверь словно врезалось что-то крупное. Ещё секунда – БАБАХ! Сердце священника сжалось от страха за Костю. Он не сдержался, и зашептал в узкую – как дырка у иголки – щель.

– Маленькая, не переживай! Не переживай! Сейчас я открою тебя!

Не обращая внимания на круглые от шока глаза ребёнка, Константин разбежался, и впечатался плечом в дверь. По сравнению со звуком, который исходил из-за двери, его «БАМ» получился скромным – как будто детским. Никакой не «БАМ», так, «бух-бух…». Он разбежался, и попробовал выбить дверь другим плечом. Не вышло.

– Божечька… – Юра сжал голову руками, – Кто там? Кто там, батюшка?

Константин не успевал переживать за всё сразу. Отмахнулся от мальчика, и лишь сказал: – Неважно. Но у нас нет времени ждать Демида! Нужно открыть дверь сейчас!

– Я помогу! – Юра старался храбриться, хотя получалось, конечно, из ряда вон плохо.

Константин приложил палец к губам. Попробовал подумать, и опять:

БА-БА-ААХ!!

В дверь с той стороны словно бросали валунами. Он пытался найти какое-то решение, как вдруг услышал знакомый голос издалека.

– Несу! Иду! Сейчас всё будет!

Константин резко обернулся на звук. Чёрт тебя возьми, Демид… Как же ты не вовремя! Он вдруг живо представил себе картину, в которой Демиду-таки удаётся открыть дверь, а там… там на него смотрят два красных глаза. Красивых, конечно, но разве оно важно, когда Константин намеревался первое время Костю скрывать? Нет-нет-нет… Демид видеть её не должен! Народ пока не готов! Мысли его крутились хаотично, нервы натянулись, разум отчаянно искал выход.

– Вы там ещё сами-то не справились? – смеясь, спросил Демид.

Повезло, что кузнец был таким болтливым, и дал о себе знать издалека. Пока он дойдёт, и пока услышит… у Константина было лишь мгновенье, чтобы придумать что-то. Он посмотрел на Юру:

– Так… Демид не должен знать, что там кто-то есть! – потребовал он, – Ты меня понял?!

Увидев налившиеся кровью глаза священника, он отпрянул. Губы его затряслись, ноги подкашивались.

– В-вы ч-чего?

– Ты меня понял?! – Константин побагровел, – Хочешь, чтобы Господь тебя не проклял? Тогда ПО-МО-ГАЙ!

Юра быстро-быстро закивал. А что ещё делать? Ждать кары небесной? Нет уж, – спасибо! На ватных ногах он подошёл к священнику.

– Что я должен сделать?

Константин бросил взгляд на приближающегося Демида, и вдруг сорвался с места, чтобы преградить ему путь. Начал махать руками, и как только подошёл, схватил за плечи, останавливая.

– Ты чего? – Демид выгнул бровь.

– Я… – Константин запыхался, – Ты… это… прости меня, дурака старого! Я что-то перепутал! Дверь-то открылась. Не нужна помощь твоя!

– Чего? – он посмотрел священнику за плечо. Увидел побледневшего неведомо от чего мальчишку, и опять взглянул на батюшку, – Как это?

Константин нервно расхохотался, – Сам не знаю! Представить можешь себе? Ты как ушёл, прошло мгновенье всего, мне и вспомнилось, что дверь-то моя иногда шалит! Ну, открывается она не с первого раза! Там нужно знать её… старая же уже. В общем, там нужно было немного надавить, потом ручку влево, потом вверх, надавить сильнее, потом вниз, и готово!

Демид высоко поднял брови, – Батюшка, а у вас точно всё хорошо? Что-то как-то… – он встряхнул головой, – Да ну! Не может такого быть! Я же сам дверь твою дёргал стоял. И вправо тянул, и влево, и водоворотом крутил её! Закрыта она. За-кры-та! Замок у тебя заклинило. Тебе, поди, показалось это… Вон… – он кивнул в сторону Юры, – Малец на улице до сих пор мёрзнет!

– Он меня ждёт! Так мы уже заходили. Да-да! Заходили внутрь, прямо через дверь!

– Да ну… – повторил Демид, – Дай я посмотрю…

Он попробовал двинуться вперёд, но Константин крепко держал его за плечи.

– Пожалуйста, не дай мне так сильно упасть в грязь лицом! Я вас всех испугал тем, что дверь закрылась, службу опять не провёл, тебя, вон, загонял за инструментами. Не трать больше время, молю тебя! И без этого стыдно и тошно, что я так вот забылся.

– Кость, ты…

Константина передёрнуло. «Кость»… теперь это не его имя! Вернее, теперь он его делит кое с кем важным. Константин почувствовал, что Демида почти удалось выпроводить, обернулся к храму, и позвал мальца:

– Юрец! Скажи Демиду, что у нас тут всё хорошо! Что дверь мы с тобой вместе открыли, и всё теперь нормально! Скажи ему, что мы зашли внутрь, осмотрелись, а теперь за дровами решили сходить!

Юра подбежал к взрослым. Набрал воздуха в лёгкие, и протараторил:

– Да! Мы открыли! Мы всё открыли, зашли, а потом вышли! И мы там были вдвоём только! Никого там не было больше! Мы идём теперь…. Мы идём теперь…

– За дровами! – закончил Константин.

Демид посмотрел на Юру, на священника, а последний взгляд подарил самому храму. В целом, ему было интересно, что же там случилось с дверью, но… если его помощь не требуется, чего это он будет силы свои тратить? Демид перехватил деревянный старый ящик с инструментами из одной руки в другую. Пожал плечами, и сказал:

– Ну, раз так… хорошо. Пойду я. Не буду над душой стоять.

– Правильно! Идите!! – попросил Юра таким голосом, словно вот-вот потеряет сознание. Впрочем, так оно и было.

Константин положил руку на плечо мальчика, сжал его так крепко, что тот пискнул, и улыбнулся Демиду.

– Спасибо тебе ещё раз. И извини, что так вышло… Совсем старый я стал!

– Ага. Ну, ничего. Всё, до завтра!

– Буду ждать утром на службе…

Как только Демид развернулся, улыбка пропала с лица священника. Кузнец отдалился примерно метров на десять, и тогда Константин прошипел сквозь зубы:

– Ты нас чуть не выдал…

– П-простите…

– Но… – он глубоко вздохнул, и прикрыл глаза, – Но не выдал. На этом спасибо. А теперь идём. Я знаю, как там отпереть дверь…

Поиски

Костяшками красных от холода пальцев Марья постучала в дверь дома Тамары. Немного выждала, и постучала ещё раз – чувствовала, словно что-то не так. Она постучала в третий раз, и, так и не получив ответа, взяла корзинку в другую руку. Постучала ещё раз. Тишина… Может, спит?

Марья сделала пару шагов назад. К этому времени, определённо, ночь вступила в свои права. Было так же пасмурно, как и днём, из-за чего луны было не видать. Темень ещё та! Когда она подходила, совершенно забыла обратить внимание на горящий – или не горящий – в окнах свет. Отошла подальше, и убедилась в своих подозрениях – света в доме не было. Либо все уже спят, либо… Марья встряхнула голой. Спит или нет – неважно! Пускай открывает. Если бы Тамара не хотела, чтобы её будили, не стала бы нагнетать такой жути. Так что… получите-распишитесь! Марья забарабанила по двери ногой.

– Тома, открывай! Я тебе крест принесла!

Всё та же тишина. Глухая и… мёртвая. Марья поставила корзинку на полупрогнивший пол у двери, и сделала пару шагов взад-вперёд. Подумала. Кое-что вспомнила. И хотя все указывало на то, что Тамара просто крепко уснула после тяжелого дня, было в этом что-то странное. Не пришла на службу, даже о кресте не вспомнила? Что-то здесь нечисто! Марья поморщилась, но всё-таки сделала то, чего бы делать не хотелось. Потянула за ручку, и самым наглым из образов зашла в дом.

Узкий коридор встретил Марью тишиной, темнотой и холодом. Неужели печку не топят? Она наступила на первую ступень лесенки, и пару раз на ней подпрыгнула – скрип такой, что домочадцы должны догадаться, что она зашла! Поднялась, нащупала спички, парочку зажгла, и осмотрелась. На столике, что стоял у двери в какую-то из комнат, нашла свечу. Зажгла её, и прошла в кухню. Осмотрелась, и опять позвала:

– Есть кто живой?

Как будто бы нет… Это определённо пугало. Марья зашла в первую комнату, и сразу узнала в ней спальню Тамары. Не то, что бывала здесь часто, – узнала по запаху и общему виду. Иконы на стенах, пыльный однотонный тёмно-коричневый ковёр на стене у кровати, на тумбе библия. Она подошла к окну, и открыла шторы. Обернулась на смятую кровать. Ощущение, что Тамара лишь вышла в туалет. Только-только здесь лежала – даже запах остался! Марья села на кровать, решив подождать, но долго не усидела – как-то не по себе было. Вместо этого покинула дом, проведала туалет, и, убедившись, что Тамары нигде нет, вышла на дорогу. Взгляд сам по себе упал на лес. Какова вероятность, что она там? Следует ли проверить? Марья до сих пор не шибко-то верила, что в лесу «кто-то поселился», однако… судя по последним событиям, Тамаре вполне могло что-то показаться. Марья почти сорвалась с места, но вовремя себя одёрнула. Даже если она там… какова вероятность её найти, и не заблудиться самой?

В прозе Марья ценила такие качества персонажей как героизм, смелость, мужество… однако в реальном мире всё устроено иначе – герой умирает, а трус имеет шансы на жизнь. Так что… на поход в лес она не решилась. Однако уйти просто так тоже не могла. Немного подумала, и поняла, что должна делать. Вспомнила о дочери Тамары, – которой в доме так же не оказалось – и конечно, сразу подумала о её любовнике. Невзирая на усталость в ногах, решила пойти к нему. Может, как бы странно это не выглядело, но Таня взяла маму с собой?

Константин схватил Юру под руку, и буквально приволок к задней части церкви. Пальцем указал куда-то наверх, и в приказном тоне сказал:

– Смотри: ты пролезешь здесь!

Юра проследил за направлением, и, хотя и не сразу, но всё-таки понял, что Константин имел в виду – указывал на маленькое окошко, которое, по ощущениям, спряталось между первым и вторым этажом. Он прищурился, стараясь понять, какая часть церкви там находится. Видно, увы, не было. Не только потому, что темно – кажется, окно то было чем-то плотно завешано. Юра опустил голову, и посмотрел на собственные ладони. Когда-то давно – когда была жива – бабушка его рассказала, что если нервничаешь – начинай себя осматривать. Руки, ноги, ладони, живот и грудь… Смотри на собственное тело, и помни, что ты ещё жив, а раз так, то всё в норме. Юра не был уверен, что способ рабочий, но всегда начинал себя осматривать, когда сильно переживал. Вообще, переживаний в жизни мальчика было не так уж и много. Если и ссорился с друзьями, то быстро мирился, если что-то не понимал на уроках, то, как правило, к следующему уже удавалось вникнуть. Бывало, бражник-отец выпивал лишнего, но и это проблемой особо не было. Какая же это проблема? К утру-то трезвел! Матушка ругалась часто, но с возрастом Юра перестал по этому поводу переживать – ко всему привыкаешь. А тут… сегодня маленький Юра перенервничал так, что теперь и ладони свои не узнавал. Его ли? Как будто нет – чужие какие-то, словно взрослые… Всё ещё маленькие, но какие-то другие – трясутся, покраснели и немного отекли. Юра резко поднял голову. Нет… способ бабушки не работает – ему стало лишь хуже. Он посмотрел на священника, и вдруг поймал себя на страшной мысли: а можно ли ему доверять? Создалось ощущение, что Константин – не Константин вовсе! Да, он выглядит так же, как и всегда, но его как будто подменили! Юра ощущал что-то наподобие того, когда папа выпивал лишнего. Смотришь на него, и чувствуешь – что-то не то! Не папа это, а двойник его злой и гадкий. Ощущение было похоже на то, что уже успел прочувствовать на себе Юрка, когда бабушка умерла. Вот и всё… нет её больше, сколько не тряси за руку, сколько не проси ответить! Так же и с папой: утром это всё ещё любимый отец, а к вечеру… кто-то другой. Юра долго смотрел на Константина. Принюхивался – вдруг, брагой пахнет? Сколько это продлится? Столько же, сколько длится с отцом? Или это навсегда – как с бабушкой? Изменится ли Константин на утро? Станет ли прежним? Очень хотелось верить, что да.

Голова его шла кругом. Не сколько из-за услышанного из «пустого» храма, сколько из-за мыслей об изменениях священника. Когда бабушки не стало, тело её придали земле. Когда – временно – отца не становится, мать его перетаскивает на кровать. Что будет с Константином? Поможет ли ему, если его спать уложить? А если не поможет? Нельзя же живого человека в землю закопать! Или же можно? Юра сглотнул подступивший ком.

– Ты готов?

Взгляд Константина был суров. Совсем не похож на него – злой, кровожадный. Даже голос его звучал иначе, кулаки не разжимались, а плотно сжатые челюсти не расслаблялись.

– Мне нужно в окошко залезть? – уточнил Юра.

– Да! Тебе нужно залезть, и попробовать дверь изнутри открыть. А если не выйдет, то найти инструменты.

– А где они?

– У меня! На втором. В ящике. Ты же бывал у меня? Найти сумеешь?

– Да, я был у вас, батюшка. – уверенно ответил он, – А как я в окно залезу?

Константин присмотрелся, – Как-как… Я тебя подсажу, ты на окно надавишь, и оно откроется!

– А точно откроется?

Константин закатил глаза, – Точно! Чего я, окон своих не знаю?

– Зимой мама окна плотно-плотно закрывает… она их обкладывает платками старыми шерстяными. Его так просто не открыть!

– Это у вас так! А у меня иначе. Окно внутрь открывается, а не наружу! И я его не сильно утеплял зимой – смысла нет! Только ковёр вон повесил, чтобы не дуло. А из него и без этого не особенно дует – окно-то маленькое! Я бы и сам залез… – он нахмурился, – Да, так было бы куда лучше! Тебя бы домой отправил, и сам бы во всём разобрался. Но я туда не пролезу… Ты-то не факт, что поместишься! Но… ты уж постарайся.

– Я постараюсь! – Юра уверенно кивнул. Быть может, если он сделает всё, что велит священник, к последнему личность привычная вернётся? Юра спросил:

– А там… ну, за окном… что там?

– Это рядом с лестницей. Ты как перелезешь, попробуй на неё залезть! А-то прыгать вниз из окна может быть больно. Вдруг сломаешь что? Нам оно не надо! Ты там с руками и ногами нужен.

– Я понял!

– Я тебя подниму, а ты окно толкнёшь. Как оно откроется – внутрь залезешь. Ковра не бойся – он не тяжелый! Без проблем между ним и стеной просочишься! Если уронишь – не переживай. Заново повесим.

– Хорошо! А… дальше что?

Он устало вздохнул, – Потом ты к двери подойдёшь изнутри. Спички есть? Зажжёшь там свечи, чтобы видно было лучше.

– Есть! И что мне сделать? Ну, с дверью?

– Попробуешь открыть! Замок-то изнутри. И ключ там же – рядом на гвоздике висит. Попробуешь ключом дверь открыть. Может быть получится! А если нет, то наверх поднимешься. Там в ящике найдёшь лом, мне через окно передашь. Будем пробовать, пока не откроем. И… – он замолк, подбирая слова.

Юра напрягся всем телом. Понимал, что Константин и сам об этом скажет, но всё-таки, решил спросить первым:

– А… вы ведь уже знаете кто там? Внутри?

Он цокнул языком, – «Внутри»?

– Те звуки, что мы слышали… это же… там же кто-то есть! Он бросался на дверь! Или чем-то в дверь бросал! Он хотел выйти!

– Она… – еле слышно поправил Константин, – Она это…

– Кто это?! Что он там делает?! Он… она не опасна? А вдруг… – он обхватил себя обеими руками, – А вдруг… мне навредит?

Константин повёл плечами, – Значит так… слушай сюда! Если ты там кого-то увидишь… ты… не должен смотреть! Не смотреть, не даже запоминать не должен! И не в коем случае говорить о том, что там увидишь, кому-то! Ясно?!

Юра ахнул, и шёпотом спросил: – Кто там, батюшка? Там… Бог?

Константин ошарашенно отпрянул. Иногда ребёнок, сам того не понимая, может сказать такое, от чего кровь в жилах застынет. А может… Костя, и правда, божественное существо? Он задумался, не зная, как объяснить Юре присутствие совы в доме. В целом, может, и стоило бы предупредить заранее, и тем самым начать исполнять свою миссию, но Константин всем телом ощущал, что рано. Время ещё не пришло. Он немного подумал, и вдруг сказал:

– Жди здесь. Не смей уходить! Я сейчас приду.

Обогнул храм, и прижался губами к двери. Зашептал:

– Костенька, милая моя, это я… Я хочу тебя попросить об одолжении. Сейчас к тебе проникнет мальчик, чтобы дверь открыть. Но ты главное не пугайся! Он свой – хороший – зла не желает. Но… на всякий случай лучше наверх лети, и спрячься там где-нибудь, чтобы незаметно было. От греха подальше… Ладно? А-то мало ли что… не стоит пока на глаза никому попадаться. Тем более, у тебя крылышко больное!

Он отодвинулся от двери, и вновь припал к ней, но теперь ухом. Ждал от Кости ответа. Ждал-ждал… Из-за двери послышалось уже такое родное «У-у», но могло и показаться. Он немного постоял рядом, дожидаясь согласия совы, и стоял так долго, что убедил себя, словно сова действительно согласилась. Вернулся к Юре. Вытянув обе руки, сказал:

– Ну, всё. Теперь всё точно готово. Залезай!

Но мальчик не спешил. Сделал шаг назад, и сказал: – Батюшка, пожалуйста, скажите кто там! Мне страшно…

– Нет там никого! – выплюнул он, – Нам это показалось! Я сейчас ходил слушать – тишина! Не было этого. Не морочь не мне, не себе голову. Просто лезь внутрь!

– Это… правда? Вы уверены?

– Да! – зашипел от злости Константин, – А теперь лезь! Хотя… стой. А родители… – он поморщился, – где сейчас? Искать не будут? Ночь, кажется, уж наступила…

– Не знаю… – он неопределённо пожал плечами, – Вряд ли. Обычно не ищут.

– Ну и замечательно! А теперь лезь.

Взяв всю силу и решимость в кулак, он залез через окно.

Здесь кто-то есть? (2)

Юра устроился на руках священника. Когда тот поднял его так высоко, как только мог, он неуверенно поднялся на ноги, упираясь мокрыми сапогами батюшке в ладони, рукой аккуратно коснулся стены, а свободной толкнул окно. Получилось со второго раза. Оно проскрипело, но не распахнулось – мешал ковёр. Юра упёрся в сгиб локтя Константина ступнёй, и начал протискиваться боком внутрь. Он почти перелез, одна нога была внутри, а от пыльного старого ковра хотелось расчихаться. Он попробовал подтянуть под себя вторую ногу, но оттолкнуться не получилось – руки батюшки ощутимо просели.

– Господь всемогущий! Сколько в тебе веса? Словно кабана держу!

Кровь прильнула к лицу, и Юре стало стыдно. Немного замявшись, он попросил:

– Вы можете держать ровно?

– А ещё что сделать? – запыхавшись прошипел он, – Может, чаю тебе туда подать?!

– Но у меня не получается! Не выходит полностью залезть! – Юра перешёл на что-то между криком и шёпотом.

– А ты постарайся! Ну же! – он рывком поднял мальчика выше, – Почти!

Юра со всей своей силы оттолкнулся, и-таки сумел залезть на раму. Константин сразу же отошёл в сторону, задрал голову, и зажёг «карманный факел», чтобы внимательно наблюдать. В тот момент Юра понял, что назад пути нет. Нет ни опоры под ногами, ни поддержки. Если он не удержится, и упадёт, то велика вероятность, что даже снег под окном не поможет. Сглотнув подступивший ком, он продолжил протискиваться внутрь. Оттолкнул от себя ковёр, но тот настойчиво лез прямо в лицо. Подтянул вторую ногу, и теперь сидел на раме, но уже внутри. Рукой упёрся в преграду, – в виде ковра – и попробовал нащупать лестницу поблизости. Хотел зажечь спичку, но не решился – не хотелось бы устроить пожар. Кое-как ему удалось нащупать ступеньку, однако он сразу понял, что перепрыгнуть не сумеет – слишком далеко. Недолгое время пытался отдышаться, и решился: вытянул руку, схватился крепко-крепко за ступень, и спрыгнул с рамы, ногами отталкиваясь от стены. В итоге повис на лестнице, но совсем ненадолго – сорвался вниз. Что-то вроде ярких звёзд закружились перед глазами, из глаз брызнули слёзы, спина его загорелась от боли. Он не сдержался, и расплакался. Как же тяжело кому-то помогать!

Слёзы его хотя и не высохли, но как минимум прекратили литься – уже неплохо. Аккуратно он поднялся, сел, и коснулся затылка. Нащупал что-то тёплое и мокрое, и резко отдёрнул руку. Думать об этом как-то не хотелось… втянул носом воздух, и только сейчас почувствовал усталость – в церкви было тепло и темно – самое то, чтобы поскорей посмотреть новый сон! Но Юра не поддался соблазну. Поднялся на ноги, и потянулся в карман. Головка спички почти коснулась коробка, и Юра резко отдёрнул руку. Он вспомнил те самые звуки, что слышал вместе со священником. Неужели Константин и правда думает, что им это показалось? Какова вероятность, что он… врёт?

Юра зажмурился и замотал головой. Тупая боль отозвалась в затылке, но он был слишком возбуждён, чтобы обратить на это внимание. Разве может такая мысль, в принципе, прийти в голову? «Врёт»… даже про себя нельзя такое произносить! Даже думать стыдно! Как же это: «врёт»? Священник? Быть такого не может! Однако как бы то ни было, но Юра знал точно: звуки там были. И непростые! Кто бы здесь не оказался, – он силён, как тысяча волков! Юра тихо-тихо спросил:

– Ты… здесь?

– Ну, что там, а-а?! – раздался разъярённый голос Константина.

– Я уже! Я почти! – ответил Юра, и затих.

Боялся привлечь внимание. Боялся, что некто узнает о его присутствии. С одной стороны хотелось зажечь огонь, с другой же было страшно – боязно увидеть то, что напугало. Страшно посмотреть правде в глаза. Он повторил вопрос:

– Здесь кто-то есть?

Вместо ответа – резкий поток воздуха в лицо, прямо как ветер. Но какой же ветер здесь – в помещении? По всему телу выступили мурашки. Юра попробовал представить себе того, кто способен ветром управлять.

– Боженька, это ты?

И опять в лицо ударил свежий – пахнущий соснами – ветер. Улыбка озарила лицо мальчика, ещё немного, и она бы наверняка осветила собой помещение. Он осознал, кого слышал. Конечно: это Бог! И как он только мог бояться? Кто же ещё мог бы в церковь проникнуть? Здесь место только господу Богу! Никто плохой внутрь не зайдёт – не сумеет! Сколько же силы в нём, что он так отчаянно на дверь бросался? Или, может, бросался чем-то? Но чем и, главное, зачем? Юра почти решился зажечь спичку, а следом найти и свечу. Ему так хотелось посмотреть, как он выглядит. Похож ли на того странного дядьку с икон? Есть ли у него борода? А в руках он что держит? Может, камни, которыми бросается? Или, возможно, он бросался снежками? Хотелось узнать как можно скорее! Юра-таки зажёг спичку. Вытянул руку вперёд, и… никого и ничего.

– Боженька?

Но более никто не ответил. Он нашёл свечу, зажёг её, и двинулся вперёд.

Таня

Морозный воздух сковывал лёгкие. Температура с каждой минутой становилась ниже и Марья засыпала на ходу. Небо было тёмным, а тучи низкими – словно вот-вот упадут. Чувствовался плотный запах горящих дров, хотелось как можно скорее вернуться домой, и укутаться в одеяло. Но Марья уверенно шла вперёд. Освещала дорогу свечкой, которую нашла у Тамары, и гадала, какие новости принесёт этот визит. К счастью, уже издалека она увидела, что удастся узнать хотя бы что-то – в доме Толика слабо горел тёплый свет.

То, что у Тани и Толика завязался роман, Марья знала давно. У Толика, на самом деле, с кем только не было «романа»… Когда-то давно он и на Марью заглядывался, но та чётко обозначила свою позицию: никаких гулящих мужчин. Марья, в принципе, вступать в отношения не спешила… Может быть, когда-нибудь, в далёком неясном будущем… но не сейчас. Сейчас у Марьи и без того хлопот хватало (и это не считая сошедшей с ума Тамары!), она любила заниматься исследованиями, лечила соседей. Куда ей ещё и мужика? А вот Таня, напротив, о мужике всегда мечтала. Грезила им, с самого детства представляла, как будет покорной женой. По сути, она даже дела себе достойного не нашла – отучилась, как и все дети, и… занялась личной жизнью. Сначала планировала выйти замуж за мельника, потом обратила внимание на художника. Соседи ей, разумеется, твердили: «ты не можешь просто так жить!», «Тебе нужно дело!», но с тем самым «делом» Таня давно определилась, «дело» её простое, как рубаха на завязках – любить, рожать, и, разумеется, боготворить. Только вот… оказались любовные дела не такими уж и простыми в исполнении. Мельник посчитал Таню уж слишком ленивой, художник не увидел в ней музы. Получится ли что-то с Толиком? Уже даже Марье хотелось, чтобы получилось. Иначе Таня потеряет себя раз и навсегда.

Когда Таня пыталась строить отношения с мельником, она внезапно полюбила муку. То есть… буквально муку… хотела заняться выпечкой – думала, будет радовать соседей хлебом. Когда завертелось-закрутилось с художником, Таня решила стать человеком искусства – писать прекрасные картины. Однако и тут удача не улыбнулась, и Тане пришлось найти другое занятие по душе. Но по душе ли ей были предыдущие? Марья была уверена, что проблема именно в этом: Таня придумывала себе дела, основываясь на чужой личности. Вот и теперь: полюбив Толика-ткача, решила радовать народ одеждой и вещами… но выйдет ли? В прочем, Марье до этого не было никакого дела. Она ступила на порог, и уверенно постучалась.

– Толь, открывай!

К счастью, ждать долго не пришлось. Толик выглянул из-за приоткрытой двери. Глаза его были в кучку, от него отчётливо пахло самогоном.

– Марья, ты?

– Я. Таня у тебя?

Толик замялся. Что-то прикинул в уме, схватил лекаря за руку, и протянул в дом, – Лучше заходи! Не пускай мороз.

Марье пришлось послушаться. Закрыв за собой дверь, она придирчиво посмотрела на собеседника. Несмотря на немые приглашения пройти в дом, осталась стоять на пороге. Второй раз спросила:

– Таня у тебя? Если да, то она с Тамарой?

Толик почесал усы и слабо улыбнулся, – А что? Ревнуешь?

Марья закатила глаза, – Ответь же! Дело серьёзное: Тома пропала! У тебя она?

– Мать её? Тьфу ты… – он закатил глаза, – Что значит «пропала»? Спит небось! Ты вообще представляешь, сколько она по земле нашей ходит? Старая уже!

– В том и дело, что не спит! А если и спит, то уж точно не дома. Я была у неё только что. Дом пустует!

– Так… может, ты не заметила её. Темно уж.

– Боже мой… – выдохнула она, – Просто ответь: она у тебя?

Он выдохнул почти так же тяжело, как и Марья, – Если о Тамаре речь, то нет. Если о Тане… у меня, да. Уснула уже. А я… ну, что-то настроение такое. Решил вон сшить кое-что. Хочешь, покажу?

– Не хочу. И я не спрашивала, чем ты тут занят! Тем более, и так чую… – она принюхалась и поморщилась, – Разбуди Таню, и позови сюда.

– Чего ради? – он махнул рукой, – Дай человеку поспать. И это… на пороге не стой. Либо туда, либо сюда. А-то занят я.

– Либо позовёшь её ты, либо найду её я. Это действительно важно.

Пара секунд заминки, и тишину разрезал громкий уставший голос:

– Та-аня! Та-а-ань! К тебе Марья пришла!

Марье стало неловко. Пришла в чужой дом, всех на уши подняла. Она улыбнулась Толику, и отвела взгляд. Предположила:

– А услышит? Может, сам разбудишь?

– Услышит. Сон у неё чуткий. Так зайдёшь?

– Нет.

И они принялись ждать.

К счастью, оставаться в неловкой тишине пришлось совсем недолго. Со второго этажа спустилась зевающая Таня. Вид у неё был определённо не для приёма гостей: мелкие каштановые кудри растрепались и торчали в разные стороны, лицо немного отекло, глаза никак не хотели полностью открыться. На ногах были огромные растянутые шерстяные носки, ноги голыми, а вверх тела прикрывала рубаха – видно, мужская. Увидев Марью на пороге, она не сдержала эмоций – лицо бессловесно говорило: «И чего ты припёрлась? Ночь на дворе!». Марья улыбнулась соседке. Как-то неловко, и не сказать, чтобы приветливо – как сумела. Когда-то давно она даже могла назвать Таню «подругой», однако те времена закончились, как только Тамара сказала группе детей: «Я сполна вас обучила. Теперь вы знаете всё, что известно мне!». Таня первая подала голос:

– Я думала, что мне показалось! Ты и правда сюда заявилась? Зачем?

– Дело касается твоей мамы. Она пропала.

– И что?

Марья округлила глаза, – Что значит «и что»? Может, ты ещё не проснулась, и понять не сумела? Так не вопрос, повторю: твоя мать пропала!

– Никуда она пропасть не могла!

– Но её нигде нет!

– И что?

– Ты издеваешься? Когда человека «нигде нет», это и означает, что он «пропал»!

– Ты плохо знаешь мою мать! – Таня обхватила себя обеими руками, и подошла ближе, – Во-первых, с чего ты так решила?

– Потому что я была у вас дома. Дом пустой!

– И что с того?

Марья была готова прервать разговор. Есть ли в нём толк? Когда собеседник совершенно не соображает! Но понимая, что с вопросом о пропаже Тамары идти больше не к кому, переборола нарастающую неприязнь. Начала объяснять, словно говорила с малышом:

– Вот, что с того: этим утром Тамара мне… хм… она меня, – и не только меня – скажем так… напугала. Весь день говорила о «демоне в лесу».

– Знаю. Об этом все знают. И что?

– Дело в том, что неважно, правду она говорит или нет… Важно одно: она сама в это верит. В общем, первую половину дня мы провели вместе. Договорились встретиться после службы, но на саму службу она не явилась! Я решила, что, может, заболела, пошла к ней, но дом у вас пуст. Это… это ненормально! Она никогда службы не пропускала! Но даже если и решилась впервые: куда делась? Её нигде нет!

Таня нахмурилась, – Не была на службе? Но она туда собиралась… Даже больше скажу: вышла гораздо раньше, чем обычно! Как же… не дошла, выходит?

Марья пожала плечами. Слушавший их Толик предположил:

– Может, в гостях у кого?

– У кого? – хором спросили они. Продолжила Марья:

– Вряд ли она куда пошла. Тома крест свой в храме оставила… А вы ведь знаете, что святее вещи для неё нет.

Раздался странный звук – Таня заскрежетала зубами. Что-то пробурчала себе под нос, и сказала:

– И что… так там и не появилась?

– Нет. Даже до храма не дошла.

Таня посмотрела на Толика. Смотрела таким взглядом, словно все проблемы он может решить взмахом руки. Вероятно, ждала, что ему нужно лишь немного подумать… он подумает, и выдаст гениальное и, главное, соответствующее действительности предположение. Что на этот счёт думала Марья её, скорее всего, не волновало. Сама же Марья напряжённо ждала продолжения разговора. А Толик… Толику, кажется, стало дурно. Он упёрся спиной в стену, и еле стоял на ногах. Относительно долгое время ему понадобилось на то, чтобы понять, что Таня ждёт от него пары слов. Он замялся, икнул, и…

– Девчонки, а может, выпьем? Так и думается легче!

– Нет. – сухо ответила Марья.

– Ты прав! – Таня просияла.

Марья сделала твёрдый шаг вперёд, – Тань, нам нужно найти твою маму!

Таня отступила, – Зачем? Сама найдётся! Верно говорю, Толь?

Он почесал затылок, – Ну, так-то да…

–«Верно»? – переспросила Марья, – В чём верность слов? А что, если она в лесу опять? Ну, как в тот раз, когда крест потеряла! А сейчас-то она без креста… – она невольно коснулась груди.

Таня усмехнулась, – Ты же лекарь! – с упрёком сказала она, – Должна понимать, что крест – не более чем украшение! Правильно, Толик?

– Ну-у… Как сказать…

Марья задумалась. Вера в господа Бога её была крепка, однако не настолько, чтобы полностью отдавать ему бразды правления своей жизни. Она не любила об этом думать, но где-то в глубине души понимала, что помогает ей именно что вера. Вера, а не сам господь Бог. А это означало лишь одно… неважно, что собой представляет крест – нательное украшение или же действенная защита. Тамара верила, что крест защищает её. А раз верила, то так оно и было. Она сказала:

– Это неправда. Крест защищает!

Таня усмехнулась, – Ну, как скажешь. Дальше что?

– Нужно Тамару найти. Может, стоит организовать поиски. Велика вероятность, что она в лесу!

– Скорее всего. А толку-то искать её? Хочет по лесу шататься, – пускай!

– То, что она сумела оттуда выйти один раз не значит, что получится и во второй. Сейчас холодно, темно, луны не видно…

– Если и так, то это её решение и выбор. Мне надоело с ней ссориться на эту тему! Буквально сегодня я этот вопрос поднимала. Просила её, чуть ли не умоляла прекратить с ума сходить! Я просила её перестать по деревне бегать, просила в лес не ходить. Требовала по ночам спать, а не по улицам бродить! И что? Она меня не послушала! А раз так, то пускай делает, что хочет! Неудивительно, что она сейчас где-то ходит. Почти весь световой день проспала. Сил набралась!

Марья зацепилась за одну фразу. Глаза её потускли, – Нельзя человека попросить не сходить с ума. Невозможно это…

– Да? А я вот думаю, что вполне себе возможно! Правильно, Толь?

Он набрал воздуха, сглотнул, и…

– Ну, вы как хотите, а я-таки выпью… А-то теряю настроение под такие разговоры.

– И я тоже. – Таня ласково улыбнулась, – У меня что-то голова так болит… Может, тоже простудилась я. А как не простыть?! Когда в покое никак не оставят!

Марья едко заметила, – Голова-то болит, поди, не просто так. Квасили вы тут, да? Разговор-то этот запомните?

Таня махнула рукой, – Если хочешь, то бегай за мамой, как за ребёнком! Мне это безразлично. Я теперь буду у Толика жить!

Она ушла. Вероятно в ту сторону, где находилась кухня. Толик виновато улыбнулся, – Ну, это… может, всё-таки, с нами выпьешь? А там и подумаем, что со старухой делать… А-то куда сейчас ты пойдёшь? Права же: холодно. Оставайся! Выпьем, а я ночлег я тебе без проблем найду. Места много!

– Доброй вам ночи. – сдержанно сказала Марья, и ушла.

Это ты?

– Поторопись!

Юра вздрогнул, услышав голос священника. Посмотрел в ту сторону, где окно скрывал плотный ковёр, и поджал губы. Чувствовал он себя из ряда вон плохо – голова болела, руки тряслись так сильно, что еле удерживали свечку. С одной стороны хотелось как можно скорее открыть дверь, и убежать домой, но с другой Юра отчаянно мечтал о встрече с ним – с Богом. Ведь это он был? Ну, а кому ещё под силу ветром управлять? Он ответил трясущимся голосом:

– Простите! Просто я… упал. Только встал, и теперь иду к двери!

– Аккуратнее надо быть! – приглушённый голос Константина отрезвлял, – Пробуй открыться изнутри! Если не выйдет, то ключ ищи!

Юра кивнул. Почти обошёл амвон, но не сдержался, и коснулся подставки рукой. Задерживаться не хотел. С другой стороны торопиться в его случае тоже было бы лишним… Покажется ли Боженька, когда дверь откроется? Он решил схитрить, вернулся к окну, и крикнул в него:

– У меня пока не получилось! Но не переживайте, я попробую её открыть! Сейчас и попробую!

– Чёрт! – глухо выругался он, – Это плохо! Не теряй время. Иди за инструментами!

– Если не получится без них, то схожу. Но мне кажется, что и так выйдет!

– Юра… – голос его стал тише, плотнее, – Ты… видел там кого?

– Не видел… – честно ответил он. Даже врать не пришлось! Про ощущения священник не спрашивал.

– А… слышал?

– Н-нет… – стоит уйти, а-то он-таки спросит и про чувства, – Ну я пошёл!

Юра вернулся к амвону. Поставил на него свечку, и осмотрелся. Не зная, как правильно это сделать, но всё-таки сказал тихонько:

– Боженька, я тебя чувствовал. Ты ветер в меня отправил! Покажись мне. Прошу!

Он задрал голову. Подождал пару мгновений, и попросил опять:

– Мне бы просто взглянуть на тебя… Посмотреть, да поклониться… Ну, пожалуйста. Можно мне посмотреть…

Юра уж решил, что не выйдет (или не прилетит?) к нему Боженька. Может, устал, пока на дверь бросался, а может, просто не хочет. Он даже успел подумать, что велика вероятность банальной ошибки. Были ли те звуки? А был ли ветер? Всё-таки, он сегодня сильно устал, да и много переживал. Он развернулся к двери, что бы всё-таки попробовать её открыть, как вдруг сверху раздался звук. Странный, не похожий на обычные звуки. Какой-то шорох вперемешку с шуршанием. Почти как звучит листва на сильном ветру. Юра тотчас посмотрел наверх – на лестницу, что уводила в жилище священника. Он затаил дыхание, и поднялся на пару ступенек.

– Боженька, можно мне войти? – спросил он.

Но Бог отвечать не хотел. Только лишь звуком манил мальчика. Юра решил, что, возможно, Бог и говорить-то не умеет. Может, он просто… ветер? Ветер или может даже воздух… Без воздуха не выжить – так говорила учительница! А можно ли жить без Бога? Тоже нет, так что… выходило правдоподобно. Юра успел даже расстроиться. Если Бог – воздух, то как же ему его увидеть? Но тоска сердцем мальчишки завладеть не успела. Дверь наверху медленно открылась, и оттуда вылетел… он.

Юра пошатнулся, споткнулся о собственную ногу, упал, и уставился на существо, невольно закрыв руками рот. Огромная белая птица зависла в воздухе, крылья её величественно поднимались и опускались. Хотя разве можно птицу ту назвать «огромной»? Гигантская! Размером с самый большой в деревне дом. Юре даже показалось, что одна её голова размером с него самого, однако он понимал, что впечатление вполне может быть ошибочным. Сказать что-то хотелось, но дар речи моментально пропал у мальчишки. Как же птица здесь оказалась? Все в деревне знают, что они приносят только беду!

Он продолжал за ней наблюдать, а встать на ноги сумел только тогда, когда увидел что-то в её ярко-красных глазах – они словно вспыхнули огнём. После этого сова улетела обратно в комнату. Юра всем сердцем почувствовал, что должен пойти за ней. На ватных ногах он поднялся по лестнице. Чем ближе подходил, тем отчётливее чувствовал какой-то странный запах. Запах тот был еле уловимым, и Юре показалось, что однажды он его уже чуял. Но где? Он толкнул дверь, и зашёл. Первым делом заметил всю ту же птицу – она парила в воздухе над кроватью священника. Каждый взмах её крыльев был таким внушительным, что даже стоя в дверях, Юра ощущал запах соснового леса. Неужели… неужели это он управляет ветром? Разве птицы способны на такое? Он так заворожённо смотрел ей в глаза, что не сразу заметил на стенах кровь.

А когда заметил… взгляд его начал бегать, руки затряслись, а крик застрял даже не в горле – где-то внизу лёгких. Птица взмахнула крыльями, подлетела, и села на пол. Вернее… почти на пол. Она приземлилась на большую кровавую кучу, что лишь отдалённо напоминала тело человека. Юра не хотел опускать взгляд, но пришлось. И только тогда он заметил её.

Или его? Юра не понимал, что видит. На полу лежало что-то, чему он объяснения найти не мог, однако кое-что точно знал – красная вязкая жидкость повсюду – кровь. Он сглотнул подтупивший к горлу ком. Его затошнило, хотелось ни то, что убежать, а бросится прямо в окно, его, при этом, не открывая – настолько жуткой была открывшаяся картина. Он сумел распознать ноги в высоких старых сапогах и длинной юбке, скользнул взглядом дальше, но наткнулся на тупик – всё было залито кровью, повсюду разбросано что-то, что походило на мясо. Как только взгляд его упал на торчащие кости, он отчётливо понял, что не будет дальше смотреть. Резко отвернулся, зажмурил глаза, но не убежал – что-то его здесь держало. Мгновение спустя услышал взмах, в лицо ударил воздух, а в нос запах сосен. Он открыл глаза. Птица зависла перед ним в воздухе, в лапе держала что-то кровавое. Слёзы полились из глаз мальчишки, на что сова ответила лишь:

– У… у…

Что ты видел?

Константин весь извёлся. Ходил из стороны в сторону, до боли кусая собственные губы. Он уже с десяток раз позвал мелкого уродца, но тот делал вид, что не слышал. Вот же козлина малолетняя! Что он там делает? Наверняка ворует! Разумеется, ворует! А что ещё от него можно было ожидать? Константин так сильно переживал, что попробовал протиснуться в окно, но не сумел до него достать даже кончиками пальцев. Он несколько раз обошёл храм. Орал в приоткрытое окно, проклинал мальчишку разными – не самыми приличными – словами. В конце концов, не выдержал, и вернулся к двери. Начал долбить по ней ногами и руками. Кричал, срывая голос:

– Немедленно открывай! Немедлен…

Щелчок замка. Момент, и дверь распахнулась. Холод пронзил всё тело, но не снаружи – изнутри. Константин открыл рот, и сделал шаг внутрь. Зашёл. Перед ним стоял Юра, глаза его были мокрыми, густые белёсые волосы взлохмачены, а руки вцепились друг в друга замком. Константин выдохнул, вздёрнул подбородок, и спросил:

– Значит… сам открыл, да?

Мальчик молчал. Он прятал взгляд мокрых глаз, не мог устоять на месте – теребил носком ботинка пол, как будто хотел продырявить его до самой земли. Тогда Константин повысил голос:

– Как ты открыл дверь?

– Я… – голос был странным – таким же, как и раньше, но словно мёртвым, – Я… не сразу понял, что с дверью. С первого раза не получилось… Но со второго…

– Ты можешь нормально объяснить, что произошло?!

– Дверь была… ну… заперта изнутри.

– Что?! Но кто бы это мог сделать?!

– Я не знаю… – глухо ответил он, – Может, дверь сама закрылась?

Всем телом Константин чувствовал, что мальчик до смерти напуган. Он бы, может, решил, что Юра увидел Костю, но разве ж можно её испугаться? Очароваться – разумеется! Но страх? Он спросил:

– Что с тобой такое? Ты весь дрожишь. Ты здесь видел что-то?

– Нет! – резко ответил он, – Я здесь был один!

– Тогда в чём дело?

Он пожал плечами, – Не знаю… устал просто. Я рано встал! И вообще… много всего разного сделал за день…

– Как ты понял, что дверь заперта?

– Ну… я не сразу замок заметил. Потом вот заметил, и открыл его. Это оказалось легко!

Константин прищурился, – Ну… хорошо. Спасибо тебе за помощь. Может, есть хочешь? Давай поедим, и за дровами вместе сходим? А-то тепло, кажется, ускользает…

– Ну… н-нет, спасибо. Я это… дома поем. А дрова… а вам прямо очень надо, да? А-то, может, утром помогу вам?

– Вижу, – он слабо улыбнулся, – устал ты. Что же… не буду тебя мучать! И ещё раз спасибо. Может, хочешь что-то? Книжку, может, тебе какую дать?

Взгляд его просиял, – А…, а есть у вас про…

– Про что?

– Про… ну… которые… летают…

– Что? Про птиц, что ли? – он насторожился, – А чего это ты ими заинтересовался?

– Просто так! – прокричал он, и вытянул вперёд обе руки, – Просто так…

– Была у меня такая книга, но потерял я её. Как найду, – тебе принесу. Ладно?

Юра кивнул, и пошёл в сторону двери, не прощаясь. Голова в пол, голос, словно вот-вот разрыдается. Впрочем, было видно, что он и до этого плакал. Когда мальчик коснулся ручки, Константин сказал ему в спину:

– Знаешь, Юрка… Некоторые люди слепы. Не в том плане, что видят плохо, а в том, что некоторые вещи увидеть или услышать им невозможно. А есть люди… особенные люди, взору которых может открыться кое-что необычное. Взору или слуху… Иногда что-то как привидится или ухо что уловит… так и подумать плохое можно. Но на деле это неплохо, а напротив: замечательно! Если такое с тобой случится, – ты не переживай. Это может означать, что ты избранный. Поцелованный самим Богом!

Юра так и стоял спиной, вцепившись в ручку двери. Тихо спросил:

– А если такое бы со мной случилось, то что бы это значило?

– Это бы значило, что тебя сам Бог выбрал! Но тут очень важно никому об этом не рассказывать. То есть… никому, кроме того, кто с Богом, так или иначе, связан. Понимаешь?

– Это… это вы, да?

– Да. Я. – глаза священника сверкнули, – А теперь беги домой… и помни о моих словах.

Он кивнул, и ушёл.

Всё, что могла

Марья увидела тень вдали – совсем близко к лесу. Сердце её сжалось от страха, всё нутро требовало убежать домой. Марья замерла, и пообещала себе, что сразу же отправиться спать, как выполнит задуманное. А именно: Марья собиралась встать у входа в лес, и покричать. Ни то, что хотела просто бездумно орать во всю глотку (хотя и таким идеям место было), она собиралась попробовать позвать Тамару. Сама в лес не пойдёт, – опасно – но хотя бы попробует Томе помочь. И вот… она почти у цели. Правда промелькнувшая тень сбила с настроя. Она затаила дыхание, и принялась оглядываться, стараясь понять, что видела. Прищурилась, и опять! Движение где-то в стороне деревни. Страх немного отпустил, и даже что-то вроде облегчения на неё капелькой попало. Решив, что по деревне никакое чудище лесное гулять не может, она побежала за тенью. Снег под ногами противно скрипел. Во время бега увидела кого-то опять: небольшая фигурка быстро-быстро шла по главной дороге. Марья прибавила скорости, но сил было катастрофически мало. Тогда она крикнула:

– Эй! Постой!

Фигурка вздрогнула, и сорвалась с места. Пришлось сорваться и Марье. Она бежала и кричала вслед:

– Стой же! Это я – Марья! Тома, это ты?!

Но незнакомец – или знакомец? – убегал так, словно она не Марьей, а демоном лесным представилась. В итоге сил на погоню не хватило, и пришлось остановиться, чтобы унять боль в лёгких. Она хотела прокричать что-то ещё, но не сумела – боль сковала. Марья вытянула руку со свечой вперёд, но ожидаемо ничего не увидела. Может, Тамара вернулась? Но почему убегала? Да и вообще… слишком маленькой та фигурка была – Тома крупнее будет. Хотя… Тамара, в принципе, росточка небольшого, сухая и хилая. Может, всё-таки, она? Кто знает… Когда дыхание выровнялось, Марья обернулась к лесу. А нехило она так пробежала… хотелось убедить себя, что-то была Тамара, и со спокойной совестью вернуться домой, однако странное чувство надвигающейся беды не позволило этого сделать. Пришлось взять себя в руки, и вернуться к лесу. Так Марья и сделала. Опять остановилась на границе между деревней и плотно расставленными массивными стволами деревьев, и осмотрелась. В этот раз никого… Она выпрямила спину, и со всей силы закричала:

– Та-ма-ра! То-о-ома!!! Иди на мой голос, если потеря-ялась!

Повторила несколько раз, и затихла. Опять осмотрелась, и повторила. Вытягивала имя Тамары так долго, пока голос её не сорвался.

– То-о-о-о-о-ома! Тама… – она раскашлялась, – Та… – голос стал хриплым и шершавым.

Сердце ёкнуло, голова заболела, и в эту же секунду свеча погасла – догорела до конца. Марья бросила крошечный кусочек воска прямо в снег, и… поняв, что более ничего сделать не сможет – без риска для собственного здоровья – пошла домой.

Костенька, ты видела убийцу?

Константин стоял на пороге наблюдая за улицей. Дверь он придерживал рукой, хотя и понимал, что чем больше держит открытой, тем больше мороза пустит. Однако закрывать не хотел – боялся, что вновь что-то случится с замком, а открыть не выйдет. Юра пропал из поля зрения уже довольно давно, но Константин не спешил домой. И опять же, он… боялся. Константин до тупой боли в висках боялся будущего. Всё-таки… Юра что-то видел. Что-то… Он видел не «что-то», а «кого-то»! Но всё равно в груди горело ощущение, что Константин недопонимал.

Он долго смотрел вдаль. Интересно, что сейчас делает Юра? Скорее всего, домой уже вернулся. Попросил мать об ужине? Или, может, сразу лёг спать? Или… или влетел в свой сарай с заплаканными – а именно такие они у него были – глазами… Мать сразу бросилась успокаивать сына, отец начал расспрашивать. Юрец не справился с эмоциями, забыл о наставлениях Константина, и всё рассказал…

Но что это – «всё»? Рассказал, как увидел в церкви сову? Поведал о священнике, что "пригрел дома птицу"? Константин заскрежетал зубами – не стоило его так просто отпускать!

Он вглядывался в темень ночи ещё долго… Так долго, что сам себе удивлялся – там, наверху, его ждала Костя! А он чем занят? Рассматривает округу? Было бы что! Он тяжело вздохнул, и-таки вернулся в храм. Немного замялся у двери, и закрыл её на замок – мало ли, кто захочет прийти? Времена отныне изменились, и если раньше запираться казалось чем-то странным, теперь это первая необходимость. Замок щёлкнул, Константин подошёл к печке, и закинул пару дров. Вообще-то, стоило бы сходить за ними, но… до утра точно хватит, а в очередной раз покидать родные стены? Уж лучше замёрзнуть и превратиться в чистый лёд! Когда стало чуть теплее, он повесил куртку, и, наконец, позвал:

– Костенька? Костенька, выходи! Теперь мы точно одни!

Но сова откликнуться не спешила. Может, стоило сказать не «выходи», а «вылетай»? Константин тяжело вздохнул. Взял кусок хлеба, сел на стул, и задумчиво проглотил кусок. Подумал. Поел, и решил всё-таки потревожить её покой. Он дал ей достаточно времени побыть одной. Довольно! Размышляя о том, кто мог запереть храм изнутри, он взял с амвона почти догоревшую свечу, и поднялся по лестнице. Предупредил:

– Я дал тебе время, Костенька. Надеюсь, ты хорошо без меня отдохнула. Но теперь я к тебе захожу!

Он улыбнулся предвкушая встречу с любимой совицей, но…

Металлический запах крови ударил в нос ещё до того, как Константин открыл входную дверь. Сердце его начало бешено колотиться за пару мгновений до того, как он потянулся к ручке. Привкус гнилой плоти встал во рту примерно в ту секунду, как взгляд упал на окровавленное тело. А осознание произошедшего не наступило ни до, ни после того, как он увидел всё.

Константин замер в дверях боясь даже вздохнуть. Посреди комнаты лежало тело – именно, что тело! Самое настоящее, дурно пахнущее, но увы, уже не живое. Константин и раньше видел трупы, что-то в этом, но понимал.

Взгляд его скользил по измазанным кровью стенам, упал на собственную кровать, и глаза его округлились, когда он понял, что какой-то орган терпеливо ждал его на подушке. Сова мирно сидела на «совьем доме», и внимательно следила за священником. Вероятно ждала, что Константин как-то отреагирует, но он уже успел забыть, как правильно дышать. Кровь мелкими кривыми дорожками стекала на пол, в каких-то местах уже засохла, а в каких-то была свежей, словно пустили её совсем недавно. Константин вытянул руку со свечой вперёд. Может, показалось? Трясущимися руками он поставил её на стол посередине, чтобы увидеть больше. А стоило ли? Как только он разогнул спину, встретился взглядом с совой. Глаза её казались ещё ярче, чем раньше. Взгляд был внимательным, умным. Казалось, что если немного напрячься, то выйдет прочитать мысли.

– Костенька, что это? – испуганным шёпотом спросил он.

Но сова не ответила священнику. Видимо, разговаривать не хотела… Такая его Костя – с характером! Он поджал губы, и взгляд невольно упал на бездыханное тело.

Кровь запачкала всю юбку, угадать, чьи на теле ботинки было сложно – кто бы мог только подумать, что в теле человека так много жидкости? Константин не смог смотреть долго – тошнило, голова от всего этого шла кругом. Он отвернулся, и вынужденно посмотрел на стену.

Вздохнул.

Немного погодя опять взял в руки свечу, и подошёл ближе. Вся стена, что находилась за телом, была в крови.

Кровь-кровь-кровь…

Слово било изнутри по вискам, – билось подобно сердцу, но не о грудную клетку, а о черепную коробку в голове, слово то не позволяло нормально подумать. Кровь-смерть-кровь-убийство… Константин ничего не понимал. Как умалишённый смотрел в стену, глаза его, казалось, и сами налились кровью.

Во рту он отчётливо чувствовал вкус крови…

При чём не той, что чувствуешь, когда случайно прикусываешь губу, а той, что вытекла из этого тела – Константин словно попробовал мясо жертвы. Он дёрнулся, метнулся в сторону, но всё равно вернулся к стене. Смотрел, угадывал на ней причудливые узоры. Рука сама потянулась, а палец сам по себе коснулся одной из кровавых дорожек. Он посмотрел на руку, и потёр пальцы. Понюхал. Как будто бы… он уже чувствовал этот запах… как будто он это… ел? Он начал носиться по комнате. То влево, то вправо, то подпрыгнет, словно хочет достать до потолка. Поначалу он огибал тело, но потом совсем потерял контроль, и пришёл в себя только тогда, когда услышал хруст под ногами. В тот момент он опять замер. И хотя не хотел, но медленно посмотрел вниз. Одна нога стояла на полу, а вторая упёрлась в разорванную грудную клетку тела. Ботинки его были мокрыми не только от крови, но и от растаявшего снега. Некогда засохшая кровь вернулась к жизни, цвет её стал ярче, количества стало больше.

– Костя!!! – истерично заорал он, – Это кто?!

Сова отвечать не хотела.

Продолжала наблюдать за ним цепким и умным взглядом. Хотела бы она назвать имя умершего? Или, быть может, собиралась оставить его при себе? Совсем медленно, почти так же, как стекала густая капля крови по стене, к Константину начало приходить осознание. Всё его жилище испачкано в крови и кишках, посередине лежал труп, что вот-вот начнёт разложение. В углу сидела огромная сова с красными глазами, на подушке лежал человеческий орган, а сам Константин…

Что он творил в последние дни?

Он обхватил голову обеими руками, и закричал во всю глотку. Просто кричал – не хотел что-то донести, орал так, как, наверное, орал лишь при рождении.

Гул встал в голове, кровь забурлила не только в венах, но и на стенах – он не видел, но знал, что всё в помещении шевелилось. Костя начала махать крыльями, но не для того, чтобы улететь, – может, она повторяла за хозяином?

Он упал прямо на тело, раздробленная кость больно царапнула, и упёрлась в бедро, в открытый из-за крика рот попало что-то вязкое. Стол его начал дребезжать так, как наверняка трясётся мебель при землетрясении, сова хлопала крыльями так громко, что звук тот почти перебивал крик. Он захлебнулся, но продолжил кричать – вокруг не смотрел, ведь ощущал, как нечто нехорошее здесь объявилось. Взмахи крыльями Кости становились всё интенсивнее, стол уже подпрыгивал на месте, кровать ездила с противным лязгом, царапая деревянный пол. Стёкла в окнах дребезжали, за окном раздался гул улетавших в небо птиц. Голос Константина хрипел, в ушах заложило, Костя не выдержала, взлетела, и принялась летать по комнате кругами с той скоростью, что расплывалась в воздухе.

Константин попробовал подняться, упал, сломанное ребро трупа пронзило кожу внизу живота. Он поднялся, но вновь упал – Костя сбила его с ног, пролетая над головой. Он кое-как слез с тела, пополз к двери, и вдруг сердце его заболело. Он коснулся собственного рта, и с ужасом понял, что крик его давно стих.

Его…

а чужой до сих пор грубо разрезал воздух и больно бил по ушам. Он закрыл уши руками, и принялся молиться.

– Господи, помоги… Господи, помоги. Помоги остановить это!

Губы его дрожали – шептали молитвы. Что-то вроде барабанной дроби слышалось откуда-то со стороны леса, с каждым новым кругом Костя ускорялась, поймать её взглядом было нереально – она достигла той скорости, что в мире не существовала. Чужеродный – нечеловеческий – крик становился всё громче.

– Господи, спаси, господи, помоги, спаси-помоги-прекрати… – беззвучно шептал Константин, коснувшись лбом кровавого пола.

– Помо…

Дверь хлопнула так, словно кто-то ударил по ней со всей силы, ледяной ветер начал трепать седые волосы священника, «совий дом» с грохотом упал на пол. Кровать уже не просто «дребезжала», – каталась по помещению из стороны в сторону, словно храм стоял не на земле, а на лодке, что попала в шторм.

Стол упал на бок, бумаги книги и перья свалились вниз, и спрятали собой кровавое тело. В дверь внизу кто-то начал долбить огромными железными кулаками, со стены сорвалась икона, и ударила Константина по затылку.

Вдруг окно в комнате распахнулось, барабанная дробь с улицы оглушила, и…

Резко наступившая тишина оказалась куда страшнее постороннего неестественного шума. Сова резко остановилась, и медленно, вальяжно, села на край кровати. Грохот внизу остановился, а свеча погасла в тишине. Константин поднял голову.

– Я… умер? – беззвучно спросил он.

Но если это так, разве кто-то сумеет ответить?

Упав лицом в пол он продолжил молиться.

– Спаси и сохрани… Спаси и помоги…

Родители

Юра захлопнул за собой дверь. Дышал он так тяжело, что не слышал ничего, кроме собственного сопения. Не смотря на ночной мороз спина была мокрой от пота. Волосы спутались, глаза, определённо, были красными после пролитых слёз. Он прижался спиной к двери и попробовал отдышаться. Зажмурился, и… дёрнулся, словно получил удар по затылку. Обернулся к двери, потянулся за замком, но, увы: замка у них нет. Юра встряхнул головой, и прошёл вглубь дома. В его жилище было значительно холоднее, чем в храме, но всё-таки, жить можно. Старые стены давно прохудились, в спину ему поддувал ветер, словно торопя. Запахи дома были такие же, как и всегда: пахло варёной морковью, чем-то кислым и папиной брагой. Полы давно не видели метлы, в коридоре были разбросаны вещи, однако Юра был рад всё это видеть и чувствовать – он был рад родному дому. Когда всю жизнь живёшь в запахе браги, начинаешь этот запах воспринимать, как родной. Он остановился у дверей родительской спальни. Зайти или нет? Вообще-то, хотелось… немного подумал, и решил сначала проведать кухню – вдруг, мама там? От отца толка ближе к ночи мало… Он заглянул в кухню, и лицо его озарила улыбка – мама сидела за столом, опустив голову на руки.

– Мам? – аккуратно позвал мальчик.

Женщина нехотя подняла голову. Глаза её были заспанными, под ними виднелись тёмные круги. Кожа на шее напоминала кожу лягушки – интересно, а мама умеет квакать? А если умеет, то почему скрывает? Её светлые вьющиеся волосы были спутаны так же, как и Юры – а-то и сильнее. Она смерила сына недовольным взглядом. Сказала:

– Какого хрена ты не спишь?

Юра смутился, – Я только пришёл…

Она нахмурилась, – И где ты был?

Он медленно подошёл к столу, и сел рядом. Опустил голову, и тихонько ответил: – Я был в храме…

Она поморщилась, – И в кого ты такой родился?

Он пожал плечами, – Не знаю…

Она махнула рукой, – В «храме», так в «храме»! Нагулялся? Теперь иди спать! А матери лучше не мешай…

– Но, мам… Я хотел поесть. У нас есть еда?

Она вопросительно выгнула одну бровь, – «Еда»? А сам как думаешь? Думаешь, мы какие-то обделённые, да? Конечно, «еда» у нас есть! А ты думал, что нет?! Святым духом, как Костя твой, питаемся?!

Она раздражённо поправила волосы, и резво подскочила. Движения её были резкими – пугающими. Когда она зашуршала чем-то, Юру передёрнуло – звук этот напомнил увиденное. В итоге, мать поставила перед ним тарелку с варённой свеклой и луком. Юра потянулся к овощам, и… С чего он взял, что овощи варёные? Они оказались сырыми, но Юра-таки принялся грызть свеклу. Мать наблюдала за ним какое-то время, а потом сказала:

– Будешь здесь сидеть? Бери тарелку, и иди к себе!

Юра замер не дожевав. Вытер рот рукавом, с трудом, но проглотил словно каменную свеклу, и сказал:

– Мам… А… посмотри, что у меня на затылке?

– Зачем?!

– Мне кажется, там что-то было…

Он затаил дыхание, ожидая, что мать примется рыться в его голове. Вообще-то, Юра солгал, когда попросил посмотреть «что там». «Что там» он уже прекрасно знал – там кровь! Юра упал с лестницы, когда проникал в храм через окно. Ему было как-то неловко рассказать об этом самому, и он ждал, что мама сама расспросит. А она… она небрежно осмотрела его затылок, взяла тряпку, и быстро вытерла кровь. Бросила на тумбу, и сказала:

– Вот балбес! Наигрался, да? Набегался, маленький ты негодник? Голову себе разбил! Дурак натуральный! – она поджала губы, – Ну, ничего… с кем не бывает. А теперь… иди!

Но Юра уходить не хотел. Он посмотрел на маму серьёзным взглядом, и решил подтолкнуть её к расспросу:

– А я не играл… я сегодня только в храме был! В храме и дома.

– И где ты голову разбил?

– Ну…

Он не сдержал улыбки. Наконец-то! Наконец-то мама спросила! А ему даже не пришлось позориться – начинать жаловаться самому. Повезло! Хитрость маленького Юры только что увеличилась – был бы какой-то счётчик, он бы наверняка показал плюс один. Он загадочно ответил:

– Я разбил её в храме…

Юра опустил голову, лишь бы мама не увидела хитрую улыбку. Душа его пела от радости какие-то странные, короткие, но всё-таки песни, с самого раннего детства он пытался вызвать у матери чувство беспокойства, и теперь, кажется, получилось. Юре очень, очень и ещё раз очень хотелось рассказать маме о том, что он увидел там – наверху – в обители Константина. Но заводить разговор самому? Ну уж нет… стыдно как-то – словно жалуется, так ещё и навязывается. Мать в то же время молчала. Прикидывала что-то в уме? Начала догадываться, что случилось нечто? Она пожевала губы, и сказала:

– Аккуратнее в следующий раз! Иначе не пущу на твои поганые службы!

Юра поник. Потыкал пальцем в сырую луковицу, и…

– Мам…

– Что?!

– Там, в храме…

– Чего?! – не выдерживала долгих пауз она, – Что там?

– Ну… – он прикусил губу.

Внутри боролись двое: желание рассказать и детский, но всё-таки довольно большой страх после слов священника. Может, Юра, и правда, «поцелованный Богом»? А раз так, то, разве стоит ему рассказывать? Юра никак не мог понять. Пока он молчал, мать повторила вопрос:

– Ну, что там? Что-то интересное или нет?!

Юра взял в ладонь лук, и принялся его сжимать как игрушку. Говорить или нет? Верить Константину или не стоит? Если бы такие вопросы встали перед ним вчера, то ответ был бы более чем очевиден: конечно, не говорить, разумеется, верить! А как же не верить? Константин очень-очень и, опять-таки, в третий раз «очень» хороший человек! Юра всегда ему верил больше, чем родителям, даже больше, чем себе! Но после того, что он видел? Он сжал луковицу, а потом резко откусил большой кусок – слёзы из глаз не полились, ни то все выплакал, ни то лук мать выращивала летом откровенно плохой. Он почти принял решение, однако озвучить его не успел – терпение матери лопнуло.

– Так, ну всё! Я ждать ещё буду? Хочешь поговорить, иди к отцу и трещи с ним хоть до посинения! Папа твой как раз в настроении поболтать.

Он схватил мать за рукав. Вот это её коронное «папа в настроении поболтать»… Ничего из этого хорошего не выйдет.

– Мам, не надо! Я лучше спать по…

– Ан-то-о-он! – раздался высокий визг женщины, – Ан-тон! Сын твой тебя звал!

Надкусанная луковица покатилась по полу, Юра бросил на мать презрительный взгляд, и почти убежал к себе, как вдруг… в коридоре послышались медленные косолапые шаги. Бежать поздно… Большая тень показалась у открытой кухонной двери. Она неестественно извивалась, словно шёл далеко не папа – огромная змея! Юра, может, был бы больше рад змее, ведь он уже по шагам определял отца, и, разумеется, понимал, в каком тот будет состоянии. Шёл отец Юры громко – врезался в стены, и сразу стало ясно, что мать не врала на счёт «он в настроении болтать», судя по звукам, уже начал – говорил сам с собой. Тень перестала извиваться, пропала, а вместо неё показался крупный светловолосый мужчина.

– Ты… – он указал толстым пальцем на жену, – Раз-будила…

Она отмахнулась, – Бери сына, и уложи его спать! Сказку расскажи, его послушай! А-то он мне мешает!

Юра сглотнул подступивший ком. Отец подошёл ближе, схватил мальчика за плечо, и потянул за собой.

В храме были лишь ты… и Я

Сова сидела на кровати, окровавленная рука трупа выглядывала из-под завала книг и бумаг, а Константин сидел на коленях. Правой рукой придерживал рану внизу живота, а левой пытался дотронуться до собственного лба. Горячий и потный? Замечательно…

Значит, живой.

Константин медленно поднялся на ноги.

Ветер бил прямо в лицо. Ледяной и такой жуткий – словно не из этого мира. Он почувствовал, как тело начало каменеть от холода, пальцы на руках перестали слушаться, а на ногах словно вообще давно отвалились. Мороз залез под кожу, мелкая дрожь била тело священника. Он подошёл к окну, чтобы его закрыть. Однако… на глаза ему попалась очередная странность.

Дело в том, что Константин – впрочем, не только он – каждую зиму плотно-плотно закрывал все окна. А как же иначе? Иначе невозможно! Зимы в их краях снежные и холодные, а окна сделаны – если на чистоту – ни то, чтобы лучшим из образов. Окна в домах имели лишь одну функцию – чтобы пропускать дневной свет. Однако не всем жителям этот самый свет был так уж и нужен. Вот Константину, например, вообще не нужен! Окон у него было всего два – одно крошечное около лестницы внизу, и второе наверху – побольше – возле письменного стола. Он бы, может, вообще окна не стал ставить… однако его мнения при строительстве не спрашивали – было это дело очень давно. В общем, окна Константин, если можно так сказать, не любил. Даже летом открывал редко. А зимой, как и все остальные, плотно-плотно закрывал – чтобы не дули. Внизу занавешивал маленькое окошко плотным ковром, а наверху попросту заколачивал – подкладывал ткань, а сверху забивал ненужными деревяшками. Мог бы и здесь ковёр повесить, но… лишнего ковра, на самом деле, не было, да и в любом случае свет не помешает, тем более у стола. А теперь…

Теперь Константин уже не сомневался в том, что дома у него кто-то был, и нет, речь не о Косте. Какие бы силы – дьявольские или божьи – только что не сводили его с ума странными звуками, физически они бы не притронулись. Ну, по крайней мере, Константин так думал. А вот окно кто-то трогал определённо – иначе оно бы так легко не открылось. Он закрыл его, но далеко не ушёл. Задумался о произошедшем… Было бы неплохо, конечно, понять, откуда здесь взялся труп, но… Константин осознавал, что это уж слишком сложная дума – надо начать с простого. Некая сила здесь была… неважно: послышался ему голос или нет, что-то точно здесь было! Эта странная барабанная дробь, ездившая по комнате кровать, стол… нечто хотело ни то напугать, ни то предупредить. Но что? Он обернулся к сове.

– Ты же… тоже всё это видела, да?

– У…

Он поджал губы. Ладно… разговор с Костей, пожалуй, случится позже. А пока… он опять открыл окно. Выглянул вниз, и заметил очередную зацепку – снег был так сильно смят под окнами, что даже без дневного света можно разглядеть. Он долго всматривался в странный крупный след. Сам себе кивнул, и закрыл окно обратно. Поднял с пола дощечки, достал молоток, и прибил вместе с тканью. Обратился к Косте:

– Кто-то здесь был, верно?

– У?

– Нет-нет… Я не про Юрку. Вряд ли он кого-то убил. Хотя… – сердце сжалось от внезапного подозрения, – Подожди, Костенька… ты же не хочешь сказать, что это…

Он медленно сел на край кровати, – Это… он убил?! – словно с вызовом в голосе спросил священник.

– У? – сова подлетела ближе, и села к нему близко-близко, словно хотела помочь. Но хотела ли?

Она прижалась крылом, головой коснулась плеча, легонько потёрлась, и Константин мигом забыл обо всём в мире. Убийства, странные явления, голоса… разве может быть что-то важнее, когда рядом такое чудо? Он тепло улыбнулся, и приобнял сову одной рукой. Слегка наклонился, и потёрся щекой о мягкие перья.

– У? – подала вопросительный голос она.

– Не знаю, милая, не знаю… странно это. – ответил он, – Всё-таки не думаю, что это Юрка. Маленький он слишком! Даже если бы хотел, то не смог. Но он точно не хотел – я его хорошо знаю.

Сова склонила голову на бок. Константин разогнулся, и повторил движение за ней.

– Ты права… – сказал он, – нужно что-то сделать. Так… ты видела, кто здесь был? Чьё это… тело? Кто убил его? И почему?

– У…

– Ох… – он поджал губы, – Точно… не «его», а «её»! Тело-то в юбке. Это… женщина. Но какая?

Он встал, стащил бумаги и книги с трупа, и опять его осмотрел.

Сердце кольнуло, а глаза его мигом намокли.

Что тут гадать… сначала он не обратил внимания, но теперь знал наверняка. Эта юбка… эта старая шерстяная юбка! Тамара носила её столько, сколько Константин себя помнил. Слеза медленно скатилась по щеке. Он упал на колени, и разрыдался.

– Тамарочка… я не хотел… за что?!

Почему он плакал сам – не понимал. Чувствовал свою вину в её смерти. Начиная с того момента как они пошли в лес искать крест всё пошло наперекосяк! Константин – хотя и мысленно – позволял себе говорить о Томе всякое… но он же не знал, что её так скоро не станет! Он же не желал ей зла! Да, думал о ней что-то гадкое, но ведь это… лишь мысли.

Или..?

Константин рыдал. Он опустил голову к её ногам, кровавую руку обхватил ладонью.

– Прости…

Невыносимый стыд пожирал священника. Он поцеловал руку мёртвой старушки и поднял голову. Потом подскочил, вытащил из шкафа большую ткань – простыню – и накрыл тело. Видимым осталось лишь лицо. Лицо… можно ли это месиво назвать лицом? Губ более не было, один глаз лежал рядом, другой пропал, открытый рот наполнился кровью, зубы бесследно исчезли. Лишь платок на голове напоминал, что Тамара – есть Тамара. Константин, быть может, даже засомневался, что перед ним именно она, однако рост, телосложение, волосы и одежда выдавали старушку с потрохами. То есть… буквально с потрохами. Он поцеловал её в лоб, и накрыл до конца тканью.

– Кто способен на такую жестокость?! Тома ведь была права! Завёлся демон! Он это и сделал!

Костя взмахнула крыльями, – У…

– А кто ещё?! Никто из наших на такое не способен. Нет! Не способен! Никогда не поверю! Я учил их добру и миру, состраданию и заботе! А это…

– У?

Внезапно Константин вновь ощутил этот вкус во рту. Вязкий, сладковатый, гнилой. Он коснулся губ краешками пальцев. Обернулся на накрытый тканью труп, подошёл ближе, и… как странно. Он медленно поднял глаза на Костю.

– Знаешь… – проглотил первое слово он, – У меня странное ощущение, что я… как будто бы я…

– У?

– Словно я это… ел.

Сова в ответ взмахнула крыльями. Константин встряхнул головой, и опять подошёл к окну. Ну дела… Казалось бы, совсем недавно он поставил перед собой большую цель – очистить репутацию птиц, познакомить мир с Костей! Но теперь… разве есть у него на это время?

Что оно, вообще, такое – это самое время?

Движется ли оно на самом деле?

Он посмотрел на небо. Тучи сгущались, и было сложно определить, когда наступит рассвет. Взгляд упал на смятый снег, и догадка слабо коснулась его головы.

– Кость… – позвал он, – Тот, кто убил Тамару… он… как сюда зашёл?

– У?

– Я имею в виду, что убийца… он же не мог пролезть через окно, правда?

– У-у…

– Ну, подожди! Если мог, то выходит, подозреваемый у нас один – Юрка! Но я не думаю…

– У?

– Я хочу сказать, что убийца зашёл через дверь внизу… убил Тому, а вышел он… через окно?

В этот раз Костя не ответила.

– Но… кто это был?! И почему? Зачем?! А как Тамара сюда вообще попала?! – он выругался, – Юра сказал, что дверь была заперта изнутри… Кто-то заманил Тамару, убил её, и убежал через окно. Но… кто? Тому все любили… А здесь был только Юрка, и…

Взгляд его помрачнел, и он обернулся к Косте. Сова склонила голову, и подлетела к валяющемуся на полу «совьему дому». Ткнула в него лапой, словно попросила поднять.

Константин поднял.

Посмотрел, как она села, и продолжил мысль:

– Здесь был лишь Юрка ты и… я?

Костя в очередной раз не ответила. Тело всё сжалось, руки задрожали, он поджал губы, и убежал вниз. Полететь за ним вслед сова не посчитала нужным. Она устроилась на своём новом «совьем доме», и закрыла глаза.

Интересно, могут ли совы говорить с людьми? А если могут, то, как часто себе это позволяют?

Следы

Константин повесил все иконы обратно. Он поднял с пола амвон, аккуратно разложил товар по полкам. Подмёл. Создалось ощущение, что пока он был наверху здесь был самый настоящий шторм, а то и того хуже. Хотя… уж лучше это был шторм – Константин хотя бы понимал его природу. Но здесь… неужели такой сильный ветер? Но как же он сюда проник, если дверь заперта? А заперта ли?

Он подошёл к окну около лестницы и плотно-плотно его закрыл. Занавесил обратно ковром. Немного подумал, внимательно рассматривая, и прибил к ковру пару досок – чтобы наверняка. Следом он вышел на свежий воздух. Константин отчётливо слышал, словно кто-то стучался в храм, – и не просто «стучался», а долбил по двери руками, ногами, и всем, чем только может долбить. Однако когда он вышел… новых следов на снеге не обнаружил. Обошёл храм, и встал прямо под окном на втором этаже. М-м… как будто кто-то, и правда, спрыгнул? Но… кто? Навязчивые мысли он от себя отмахнул. Это… да нет! Ну, точно такое невозможно! Да, и не Юрка это. Тот, кто из окна прыгал, куда крупнее. И вообще-то Константин сам видел, как Юра домой уходил. Тут что-то не то… Он отошёл в сторону, и вдруг понял, что должен делать. Точно! Раз удалось разглядеть следы, то, может, выйдет посмотреть, куда после прыжка пошёл неизвестный? Он поднёс свечку ближе к снегу, и попробовал найти дальнейший путь убийцы. А путь его вёл в лес… Интересно, кто в последнее время был в лесу? Он вдруг почувствовал нарастающую панику, и чтобы выпустить эмоции принялся елозить ногой по снегу – так, чтобы уничтожить следы. Зачем он это делал – не думал. Просто так… надо? Он вернулся в тепло. Подкинул последние дрова, и поднялся наверх.

– Я планировал уж спать лечь… – признался он сове, – Но раз у нас тут… такое… придётся и утром службу пропустить. Не нужно никому знать, что с Тамарой стало. Пока мы не выясним, кто это сделал. Верно?

– У?

– Костенька… – он подошёл к «совьему дому», и встал перед ней на колени, – Скажи… ты же… это же не ты, да? Ты же не могла? А если могла, то… Тома напала на тебя, да?

Сова не ответила.

Он опустил голову, проглотил подступившие слёзы, и поднялся, – Ладно… Думаю, нужно с телом что-то сделать. Отпеть бы Томочку нашу, да похоронить по-людски… с мужем рядом!

– У-у! У-у-у! – взбунтовалась сова.

Константин отшатнулся, – Ты… чего? Думаешь, не стоит?

– У-у-у-у-у!!! – крылья её расправились, а перья встали дыбом.

– Ох…

Неужели Бог с ним через сову разговаривает? Гневается… видимо, что-то не то сделала Тамара при жизни, раз сам Бог так реагирует… Константина передёрнуло, и следующая мысль ему не понравилась. А не оправдывает ли он… убийство? А не оправдывает ли он Костю? А не оправдывает ли он… сам себя?

Он дал себе звонкую пощёчину, и скомандовал:

– Ладно! Потом решим, что дальше делать, но пока рассказывать никому не будем. Надо вынести отсюда Тому, и вынести как можно быстрей!

Отец

Юра лежал в кровати даже не стараясь подняться. Может, если сделать вид, что уснул, отец уйдёт? Хотя зачем обманывать… никогда не получалось. Отец всегда злился, если его разбудить, но сам он спать никому не давал – в частности, когда перебирал с брагой. Когда он забрал Юрку с кухни, сразу же отвёл в детскую. Уложил в кровать, и принялся что-то говорить. Говорил-говорил-говорил… Задавал вопросы, но ответа на них не дожидался – продолжал рассказ. Где-то путался, по несколько раз повторял одно и то же, некоторые из историй откровенно выдумывал на ходу, и никогда не замолкал. Юра такие вечера не любил. Полюбить такое, конечно, сложно.

В целом, даже громкий голос отца не помешал бы Юре уснуть, однако самому папе сон сына был далеко не на руку. Он лишь делал вид, что укладывает мальчишку спать, на деле же ему нужен был собеседник. А когда Антон был в таком состоянии… ну, разве нужен прямо-таки «собеседник»?

Скорее лишь чужие уши – не более! Когда Юра засыпал, отец его тут же будил, и продолжал говорить.

– Ты чё?! – возмутился он, – Ты… не дослушал!

– Я слушаю… – шёпотом сказал Юра, – Просто устал сильно.

– М-м… Так… что я говорил? Ах, да… было то лето жаркое-жаркое. Люди у нас все голые ходили! И я тогда такую рыбу поймал… матери твоей принёс. Мы её потом вечность целую ели!

– Голые? – уточнил Юра, ведь понимал, что это уже не самое правдоподобное преувеличение.

– Ага. Так вот. Я той зимой…

– Пап… – Юра взял его за руку, – Мне так спать хочется…

– Ну конечно! Так ты… – он икнул, – Спи… то есть дослушай мою сказку сначала, а потом и это… уснёшь. Так лучше спится!

– Я бы очень хотел дослушать… – соврал Юра, – Но я так устал…

Сил на то, чтобы переживать, что отец обидится, не было. Юра сжал его широкую ладонь, отпустил, и отвернулся, зарывшись лицом в подушку. Он услышал, как тяжело вздохнул отец, и как после вздоха сделал пару глотков самогона из бутылки. Сейчас уйдёт… ещё немного, и…

– Эй! – голос отца прогремел сиреной, – Это что такое?!

Юра обернулся, и от страха поджал под себя ноги, – Ч-что?

– Что у тебя в голове?

– А… – он аккуратно коснулся макушки, – Я… голову разбил…

– Сам?! Или помог кто? А-то смотри… я разберусь! Ты мне только скажи, кто тебя обидел!

Юра замер. Он смотрел в мутные глаза отца, отчётливо видел, как вздымалась от нарастающего возбуждения грудь, и так же отчётливо чувствовал запах бражки… В основном когда отец пил, он… он просто любил поговорить. Кто же не любит, верно? Однако иногда случалось и подобное – будучи пьяным, Антон становился… отцом. То есть, настоящим – он

интересовался сыном, укладывал спать, общался с женой… жаль, что в трезвые периоды всё это испарялось. Но иногда он переходил всякие черты… иногда доходил до того, что только и искал, с кем бы поскандалить. Ему нужен был лишь повод – только повод… В прочем, именно поэтому сейчас он разговаривал с сыном – даже жене уже надоело слушать весь этот бред. А тут… когда он заметил кровь… освирепел, словно не человеком был, а пираньей.

– Что с твоей головой?!

Сердце Юры бешено колотилось. Рассказать, что видел в храме? И тем самым подставить Константина? А можно ли это назвать именно что подставой? Если Константин как-то причастен к той кровавой куче… он ли это? И что там была за птица такая большая? А связан ли со всем этим… Бог? Целовал ли Бог Юру или же священник это придумал? Думать нужно быстрее – пока папа в таком настроении. Как бы то ни было, но Юре было приятно, что хотя бы отец так за него переживал – даже учитывая, что чувства те не отцу принадлежат, а выпитому самогону.

– Я… упал…

– Как?! Где?!

– В храме…

– А священник там на кой-хрен сидит?! Почему он не уследил?! Ну… – он поднялся на ноги, пошатнулся, и плюхнулся обратно, – Ну… сейчас мы с этим раз…

– Пап… – Юра сел, – Ты, наверное, не слышал, но сегодня кое-что случилось… В храме дверь заклинило, и… батюшка меня попросил помочь.

– Че-его?! – кажется, Антон действительно недопонял, – А сам он что?

– Нужно было… нужно было в окно залезть, чтобы изнутри открыть. Он бы сам не смог – не влез бы! Вот я и залез. А там… там…

– А… – он нахмурился и почесал макушку, – А… что там?

– Ну… сначала я упал, но потом…

Отец всё-таки сумел подняться на ноги, и, отдать ему должное, сделал это уверенно. Он прохрипел:

– Плевать! А-ну поднимайся, и пойдём с ним поговорим – с этим твоим святошей. А-то чего он… а-то… чего он?! Вставай, и собирайся!

Юра натянул на себя одеяло, – Ну… может, не надо? Я же сам упал… я про другое хотел рассказать!

Но Антон больше не слушал – махнул рукой, и вышел – хотя и не с перового раза – в коридор.

Сердце

На упаковку тела – именно так он это дело и назвал в своей голове —Константин потратил почти все свои вещи. Первым делом в ход пошли чистые простыни и пледы, потом пришлось схватиться вообще за всё подряд – свитера, кофты, рубахи. Он расстелил самый большой плед по полу, и перекатил на него тело. Тамарино тело… но, опять же, в своей голове было удобнее называть тело телом – а чьё оно как будто и неважно… Ну, почти. Хотя отдать Томе должное: перетащить её было довольно просто, старушка почти ничего не весила, а тело оставалось… податливым. Константин принял это за хороший знак – Бог помогает сделать всё грамотно, с божьей помощью Константин избавится от тела легко. Он перекатил её на плед, немного подумал, и спросил сову:

– Костенька, послушай… Ты случайно не знаешь, дошёл ли до Тамары её крест?

– У-у?

– Я же крест ей не отдал… Марье в руки передал, а та должна была с ягодами Томе отнести. Или… – он схватился за сердце, – Или к тому моменту Томочка уже… уже была… такой?

Теперь сова не просто «не ответила», – она отвернулась. Константин почувствовал подступающие к горлу слёзы. А если бы он вовремя крест освятил… была бы Тамара сейчас жива? Мысль оказалась слишком болезненной – он протёр ладонями лицо, и вернулся к делу. Из груды вещей вынудил кое-что личное – шерстяные детские штаны, которые когда-то Тамара сшила для него. Он в них, разумеется, давно не влезал, но не выкидывал – хранил как память. Но теперь Тамары нет… Нужна ли она – та самая память? Или может лучше забыть о ней, ведь душа её уже где-то далеко? Он помял в руках штанишки, и положил их Тамаре на грудь – прикрыл ими торчащие рёбра с запёкшейся кровью. Следом накрыл её простыней, укутал, и оценил работу. Увидев выступавшую даже через два пледа кровь, обложил тело вещами. Потом перетянул всё это дело веревками, и… был готов.

– Ох, Костя… сколько дел у нас ещё! Надо бы здесь прибраться! А-то мало ли кто зайдёт?

– У?

– Думаешь, пока оставить, и просто никого не пускать? В этой двери замка нет… как же не пущу? А если не послушают… Хотя… – он почесал затылок, – Ладно. Давай для начала от тела избавимся. Хоронить её ты не хочешь, верно?

– У-у! У-у!

– Я понял, милая. Выходит… нужно её где-то… спрятать? Но где?

Сова взлетела, и села на подоконник. Повернула голову к окну, и вытянула лапу – ту, что была с повязкой – указывая куда-то вдаль. Константин подошёл ближе.

– Ты права… нужно нести её в лес.

Он обернулся на плотно упакованное тело. А так и не скажешь, что тело – просто кучка старых вещей. Он поднял её на руки, подошёл к двери, и… спина его заболела, а голова закружилась. Лёгкая Тамара или нет – Константин, всё-таки, сильно устал. Он бережно положил её на пол. Сова словно спросила:

– У-у? У-у-у? – она подлетела, и села на Тамару сверху.

– Сил нет… Боюсь, по лестнице не спущу. Надоело туда-сюда бегать…

Костя замотала головой, но Константин понял, что это был, скорее, кивок. Она взмыла к потолку, подлетела к кровати, и… передала Константину кровавое сердце. Он брезгливо вытянул руку вперёд – боялся обидеть. Теперь он стоял в дверях, под ногами лежал труп, а в руке у него было ледяное склизкое сердце.

– Ты… – зашептал он, – Ты просто напомнила мне, да? Что вместе с телом стоит вынесли и… останки?

– У.

Константин и не сомневался, что это «у» означает твёрдое «нет». Голова закружилась сильнее, а в мыслях появилось чёткое осознание – Костя хочет, чтобы он это съел.

Антон

– Ты куда?! – Ева – мама Юры – цеплялась за плечи мужа, – Куда ты собрался?! Что случилось?

Антон уже был в коридоре. Он натянул на себя уличные ботинки, но ватник надеть не удавалось – он никак не мог найти рукав.

– Я… Ой…

Антон пошатнулся, и с грохотом ударился о стену.

Ева схватилась за голову, – Не смей никуда ходить. Не смей меня позорить!

– Не-е-ет… Я не оставлю это… это не оставлю… так!

Он дёрнулся, и отпружинил от стены. Теперь стоял на ногах. Попробовал объяснить, но… на самом деле и сам не понял, куда шёл. Вернее понял – шёл он в храм. Но зачем?

– Сына нашего обидели! – объявил он.

– Никто его не «обижал»! Не неси ты эту чушь! Ты, как всегда, хочешь скандала! Плевать тебе на сына!

– Не смей… – свирепо прошипел он.

– Я говорю правду! – на глазах Евы выступили слёзы, – Тебе давно плевать на него. Плевать на нас! Тебе просто скучно! Кулаки у тебя чешутся! Не смей Юрой оправдываться!

– Нашего… сына… – глаза медленно закрывались, но Антон не позволял себе слабости – он должен разобраться! Но… в чём? Он нахмурил брови, – Я иду… в храм. Там это… Юрка…

– Чего?! Он в храме душой отдыхает! Не смей у него это отнимать. Не позорь его!

– Но…

Наконец, он сумел надеть на себя ватник. Попробовал застегнуть, – не вышло – и коснулся плеча жены. Так хотелось объясниться… до боли в груди хотелось, чтобы она поняла Антона, чтобы осознала! В мыслях его аргументы звучали более чем убедительно, но наружу слова никак не хотели выходить.

– Сын… храм… голова его… кровь видел.

– Он ведь мальчишка! Мальчишки вечно что-то ломают, да головы разбирают. Ложись уже спать!

Но Антон спать не собирался. Может, и хотел, но не собирался! Настрой его был серьёзным – разобраться. А в чём… уже дело десятое. На самом деле хотелось простого человеческого… с кем-то поговорить.

– Я пошёл…

Ева не сдержала эмоций – толкнула мужа в грудь, – Ты нас позоришь!

– Пап?

Из-за угла выглянул испуганный Юра, – Может, завтра сходим вместе? Сейчас не надо… уже поздно…

Но Антон лишь отмахнулся. Дверь за ним хлопнула, и Ева злобно обернулась к сыну.

– Что ты ему сказал?!

– Ничего… – ответил Юра, и убежал к себе.

Прошу, не обижайся!

Константин чувствовал странное возбуждение. Не смотря на брезгливость, но сердце это действительно хотелось попробовать… тем более, что у него было ощущение, что попробовать его удалось уже. Но когда? Однако какая-то часть его души оказалась сильнее – еле-еле, но он оторвал взгляд от органа. Подошёл к шкафу, достал оттуда чуть ли не последнее исподнее, и обернул в него сердце. Следом прошёлся по комнатушке, и в то же – уже полностью кровавое – исподнее собрал части тела. Куски мяса, костей, зубы… кажется, даже нашёл язык. И хотя вся комната до сих пор была пропитана кровью и чистым животным страхом, стало немного чище. Органы он положил на тело, и привязал к нему верёвкой. Теперь уж точно видно, что это не просто гора одежды… сочившаяся и капающая кровь выдавала все секреты священника. Он долго думал перед тем, как перейти к действиям. Посмотрел на Костю, намереваясь спросить её совета, но в красных глазах увидел сильнейшее осуждение. От этого стало не по себе – сердце болезненно сжалось. Он расстроил Костю… и расстроил сильно. Но съесть сердце Томы… Как будто бы не стоит этого делать. Или…

– Костенька, ну прости. Просто я такое есть не привык… – объяснился он.

Но Костенька очевидно обиделась. Она села на «совий дом», и показательно отвернулась. Он спросил сову:

– Ты не полетишь со мной, да? Ах… – он хлопнул себя по лбу, – У тебя, может, рана твоя заболела?

Но Костя так и не отвечала, и даже не повернулась. Он тяжело вздохнул, и опять поднял тело на руки. Поднял, и тут же опустил обратно. Сказал:

– Нет-нет… Спускать тело вниз… Это и тяжело, и не совсем разумно – кровью всё запачкаем… Лучше бы… как-то иначе…

Взгляд сам упал на заколоченное окно. И зачем только заколотил? Чёрт дёрнул! Оставив тело, он принялся окно «расколачивать». Спустя время полностью его открыл. Сказал сове:

– А давай мы тело… в окно выкинем… Потом я спущусь, и в лес оттащу. Так будет куда проще!

– У… – соизволила ответить Костя.

– Снег запачкаю, да? Ну, да… запачкаю. Но потом и его соберу куда, да к телу отнесу. Просто если буду по лестнице тащить… сложнее будет!

Костя вдруг распушилась, сверкнула глазами, и улетела из комнаты. Константин было бросился за ней, но остановил себя. Вот-вот рассвет будет… пора бы с делами покончить. Он крикнул:

– Подожди меня!

Схватил Тому, поднёс к окну, и приподнял. В глазах потемнело, свежий ледяной воздух взбудоражил уставшее тело, и он…

– Оп!

Тело полетело вниз. Глухой хлопок, кровь испачкала белоснежный снег. И… тишина. Чистая и нерушимая. Константин вытер руки о штаны, закрыл окно, бегло неаккуратно заколотил, и поспешил вниз. Костя покорно ждала его у закрытой двери.

Свидетель

Перед глазами всё плыло. Антон достал из куртки бутыль, и сделал несколько больших глотков. Стало немного легче, хотя и поплыло всё лишь сильнее. Услышав странный звук, он резко остановился затаив дыхание. Птица какая, что ли? Если так, то дело плохо – к беде! Когда перед ним вырос храм, Антон сделал последний глоток самогона. Вытер губы рукавом, а пустую бутыль бросил прямо в снег – уберут! О том, что, вероятно, убирать бутыль будет жена, он не думал. Как и о том, что бутыли, вообще-то, выбрасывать нельзя – вещица тонкая. Дыхание стало чаще, когда он принялся подниматься вверх по холму, и Антон даже успел пожалеть, что, в принципе, вышел из дома. А чего ради? Что там у Юрки случилось… он уже и не помнил. Да и, вообще-то, этот священник был не из тех, кто мог бы обидеть ребёнка. А раз так… то можно… просто поговорить…

Он хлопнул себя по лбу, когда вспомнил причину ночной – или утренней? – прогулки. У сына-то голова разбита! Константин, может, мужик и неплохой, но за детьми следить обязан.

Антон почти добрался до двери, как услышал глухой хлопок резко разрезавший тишину. Он протёр глаза, решив, что показалось. Перепил, что ли? Вряд ли что-то такое крупное только что вылетело из окна со второго этажа. Из окна второго этажа храма!

А это важно.

Он до боли надавил на глаза пальцами. Потом присмотрелся. Как только чернота сошла, увидел, что под окном действительно нечто лежало. Но что? Уборку затеял святоша? Он выругался себе под нос – мог бы и оставить глоток на такой случай! Подумать, что называется, о непредвиденных обстоятельствах. Почесал макушку, попробовал найти бутыль, но не сумел. Придётся разбираться на сухую. Он подошёл к храму, миновав входную дверь – мог бы, конечно, сначала поговорить с Константином, но интерес оказался сильнее – что он там такое выбросил? Думает, кто-то будет за ним это подбирать? Ха! Это не какая-то пустая – и, между прочим, весьма ценная! – бутылка, это целая гора мусора. Чем ближе он подходил, тем отчётливее понимал, что ему, во-первых, не показалось, а во-вторых батюшка бросил кучей старых вещей в окно. Хотя… разве у него были новые вещи?

Антон подошёл ближе. Возле горы виднелось что-то яркое – тёмное и… красное?

В этот момент ветер поднялся, в открытый от удивления рот залетели плотные снежинки, а трезвость наступила куда раньше, чем Антон запланировал. Неужели это… кровь?

Сердце его бешено забилось, когда он приближался. Бросил быстрый взгляд наверх, потом на кучу, а следом и на подозрительно красные брызги. Зачерпнул красного снега рукой.

Понюхал.

Неужели это действительно кровь? Рука сама потянулась к чему-то, что было привязано к куче верёвкой. Это «что-то» казалось мягким на вид, однако потрогать как-то не хотелось – брезгливость нарастала. Но где брезгливость, а где Антон – выпивший в районе двух бутылей чистого самогона? Он грубо схватил кровавый кулёк в руки. Ткань расползлась, и из неё выпало что-то холодное и мягкое. Антон почувствовал нарастающую панику, ещё немного, и выпитый самогон полезет наружу – толку было пить?

Он развернул кровавый свёрток. В заледеневшие пальцы впилось что-то твёрдое. Руки затряслись, свёрток – вместе с содержимым – выпал из рук, а в ладони остался жёлтый сломанный… зуб? Антон закричал от ужаса. От здоровенного мужика не осталось и следа – вернее, сам-то он остался, но вот уверенность его пошатнулась. Голос стал высоким и писклявым, он упал на спину, и истерично отполз назад. И… как это понимать? Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы отличить зуб животного от человеческого. Даже больше: не нужно быть трезвым, нет необходимости в солнечном свете, чтобы угадать во всём этом… труп.

Антон зачерпнул снега и протёр им лицо. Стало немного, но легче. Он поднялся на ноги, и вновь склонился над кульком. Рядом с вязкой бордовой тряпкой лежало что-то, что напоминало сердце. Антон раньше видел сердца – в своё время (время его молодости) помогал Зое в забивке скота. Это… определённо сердце. Но не животного… Или святоша открыл какой-то новый вид скота или… это сердце билось в груди… людской?

Антон всё-таки вернулся к кульку. Перерыл его, и окончательно во всём убедился – зубы, сердце, куски плоти и даже какая-то кость. Он с отвращением отбросил это дело в сторону. А это что? Глаза зацепились за кучу старых вещей. Он сел рядом на корточки и заметил как вещица батюшки – трусы, что ли? – кровоточили. Взяв волю в свой массивный кулак, он разорвал ткань, что скрывала нечто ужасное.

Шерстяной платок был весь в крови и сполз вверх, седые волосы превратились в красные – сильно спутались. Векам было нечего прикрывать – глазницы пустые, в темноте казалось, что смотрят прямо в душу. Из рта – а рот ли это? – стекала густая кровавая пена. Сердце Антона всячески старалось выпрыгнуть прямо из горла, руки его тряслись, от прикосновений к… этому хотелось содрать с себя кожу.

Какого хрена здесь произошло?!

Он принялся оттирать кровь от рук. Резкий шум – хлопок двери. Шаркающие шаги приближались. Антон развернулся, попробовал подняться, но ноги утонули в снегу и крови. Перед ним выросла высокая фигура в тёмном одеянии. В левой руке он держал лопату. Антон обомлел.

– Ты чё… ты чё сделал-то?! – истеричным шёпотом спросил он.

– Антон? – Константин смотрел на него свысока не только потому, что лицо его находилось выше, – Ты что здесь забыл?

Антону удалось подскочить на ноги. Он сделал несколько шагов назад, согнулся в спине, и вытянул руки вперёд – боевая стойка. Прокричал не жалея голоса:

– Что ты сделал, грёбанный ты психопат?! Ты убил её?! Его?! Кто это?!

– Я не убивал… – голос священника был спокойным и ледяным.

– Что это?! – слёзы скатились по красным щекам, – Псих! Тебя на виселицу надо!

– Не кричи… не буди народ… – попросил священник.

– Да ты… – Антон не договорил – речь его резко оборвали.

Вдруг, совершенно ниоткуда – ей и взяться-то неоткуда! – появилось существо. Да непростое – с крыльями. Огромная птица буквально выросла из-за спины священника, размах её крыльев впечатлял – даже не сколько «впечатлял», сколько пугал до самых чёртиков. Глаза её светились в темноте кровавым светом, взгляд тот был умным – птица определённо понимала, что происходит. Она взлетела выше, и теперь парила в воздухе над головой Константина. Размеры её поражали – Антон не мог бы и подумать, что птица бывает такой огромной. Не птица – крылатый лось!

– Костя!!! – закричал от ужаса Антон, – Там! Сзади! Над головой!

Константин поморщился.

Медленно поднял голову, и… лицо его озарила счастливая довольная улыбка. Улыбки той Антон испугался куда сильнее, чем мертвого тела в старых тряпках. Тело-то оно тело… может, отпевал батюшка кого! Правда… почему из окна выбросил? Да кто ж правила в этих храмах знает! Мало ли, принято так у них.

Но птица…

Это уже не в какие ворота не влезало. Ни в ворота, ни в окно, откуда тело полетело. Поверье о бедоностности птиц не просто так появилось! Уж кому-кому, как не священнику знать это. Увидев птицу, Антон даже забыл о том, что поймал Константина на убийстве. Хрен с ним! Для начала избавиться от красноглазого демона! Он подумал, что из-за браги что-то ему привиделось. Повторил:

– Отойди, Кость, убегай! Над тобой птица! Над головой твоей прямо!

Шок Антона был настолько велик, что тот даже не знал, как его верно ощутить – перестал что-то чувствовать в принципе, лишь хлопал мутными от браги глазами.

Константин поднял руку вверх, и… погладил птицу по крылу.

Антон заметил на крыле её какую-то повязку – след человека. После этого птица как будто… улыбнулась. Не губами (где ж губы у неё?) – глазами. Она почти села на плечо Константина, но не смогла – попросту не поместилась. Когда тишину пронзил новый неестественно высокий гул, Антон не сразу понял, что это птицы голос. Голос её пробирал до самых костей, он не был похож ни на что, что слышал Антон раньше. Она протяжно закричала:

– У-у-у! У-у-у-у-у!

Не выдержав, Антон закрыл уши руками. Хотелось оглохнуть, лишь бы этого не слышать. Когда голос птицы стих, и Антон медленно поднял голову, заметил, что птица приземлилась на снег. Размер её не переставал поражать – ростом она была чуть выше пояса Константина.

Сам же Константин, в свою очередь, никак не реагировал не на крик, не на положение Антона. Он опустил голову, и сказал:

– Костенька, ты чего? Устала, поди, летать? Может, на домик твой тебе вернуться?

– С кем ты говоришь?! Сам с собой?! – истерично спросил Антон.

Услышав этот вопрос лицо священника переменилось – глаза округлились, губы сжались в тонкую бледную полоску. Он встряхнул головой, и сказал так, словно с Антоном они на каком празднике деревенском случайно пересеклись:

– Антон, что ты здесь делаешь? Уже поздно! Если ты, наконец, созрел для веры, то я, безусловно, этому рад. Но… уж прости, бога ради, рад не сейчас. Приходи, когда солнце встанет.

– Что с тобой?! Ты совсем из ума выжил! Психопат! Психопат!

Константин ухмыльнулся, – «Психопат»… – повторил он, смакуя слово на языке, – Что же это такое «психопатия»? Ты хотя бы раз в библиотеке был? Читал о явлении таком? Это выдумка!

Антон резво отмахнулся. Кулаки его сжимались, корпус он не разогнул – в любой момент был готов отстоять свою жизнь. Он сказал:

– Ты человека убил! Ты это сделал?! Признавайся!

– Антон, ты неверно понял… – попробовал объясниться он.

Но разве в такой ситуации можно принять объяснения? Понимая, что-либо он – либо его, Антон заорал во всю глотку, и бросился на святошу. Он планировал сбить его с ног, скрутить, а следом и связать от греха подальше. Что с ним делать дальше не думал – решает пускай другой. Он сорвался с места, но Константин оказался манёвреннее, – вовремя отступил в сторону, и Антон упал лицом в снег. Пока он поднимался, услышал, как Константин подошёл ближе.

– Антон, остановись. Попробуй услышать Бога! – голос его звенел колоколом.

Ветер становился сильнее, откуда-то со стороны леса раздавался странный гул напоминающий тысячу голосов. Сова взмыла к небу, и принялась накручивать круги в воздухе. Антон обернулся, и увидел, что Константин был так близко, что можно почувствовать запах его тела. Антон крикнул:

– Не подходи!

– Но это ты хотел напасть… – ответил священник низким – словно чужим – голосом.

Антон поднялся на ноги, и рванул в сторону деревни. С правой ноги слетел ботинок, снег обжог ступню, но он знал, что останавливаться нельзя. Когда услышал звенящий удар, даже не понял, что случилось. Голова запульсировала от резкой боли, в глазах потемнело. Он свалился на колени, лицом упал прямо в снег. Лоб его горел, что-то тёплое растопило лёд, в ушах звенело. Он попробовал подняться, но силы его покинули. Темнота победила. Последним, что он услышал, было:

– Я не хотел…