На грани
ПРОЛОГ
Тишина. Она больше не казалась редкостью. Она стала нормой.
Тишина на площадках, где раньше звенел детский смех.
Тишина в школах, чьи двери давно заколочены.
Тишина в городах, наполненных звуками каблуков,
музыки, витрин – но не дыхания жизни.
Города всё ещё были полны людей.
Они шли по улицам, как по подиуму. Красивые. Идеальные.
Молодые телом, отполированные до блеска.
Мужчины и женщины – как из рекламных роликов.
Улыбки. Уход за собой. Новые бренды.
Мода, диеты, процедуры, биохакинг.
Но за этой глянцевой оболочкой – пустота.
Каждому из них было сто. Или чуть меньше. Или чуть больше.
Но все они выглядели на тридцать. Потому что научились сохранять молодость.
Сначала это казалось чудом. Потом стало проклятием.
Когда исчезли дети – никто сразу не запаниковал.
Это было удобно. Никто не кричал в самолётах. Никто не мешал на ужинах.
Больше не нужно было строить школы, придумывать детские товары, жертвовать телом ради беременности.
Но потом пришло осознание.
Не осталось младенцев.
Не осталось беременных женщин.
Не осталось ни одного человека, способного родить новую жизнь.
Человечество – вымерло, не заметив своей смерти.
ЧАСТЬ I. ЗАБВЕНИЕ
Глава 1. Мир без младенцев
Когда исчезли дети —
мы поняли, что исчезла жизнь.
Город сиял. Улицы были вычищены до блеска, фасады зеркальных зданий отражали безупречно отлаженное настоящее. Люди выглядели, как модели из рекламных кампаний: идеальная осанка, безупречная кожа, густые волосы, вены – только на анатомических иллюстрациях.
Красота была нормой. Старость – вымершим мифом.
В центре города, в ресторане на крыше самого высокого здания, звучал смех. За огромным круглым столом, окружённым голографическими свечами, праздновали день рождения.
– Сто! – раздалось. – Сто лет!
Девушка с серебристо-белыми волосами задорно задула свечи на искусственном торте. Её лицо сияло – гладкое, юное, как у двадцатипятилетней. Она встала, поклонилась гостям, и те подняли бокалы.
– За тебя, Лина! – прозвучало.
Рядом стояла другая женщина. Абсолютно похожая. Та же линия подбородка. Те же глаза. Как отражение в зеркале.
Одна из гостей наклонилась и спросила:
– Почему ты не задула свечи вместе с ней? Вы ведь, наверное, близнецы?
Девушка улыбнулась одними уголками губ.
– Нет. Это моя мама, – спокойно ответила она. – Ей сто. А мне только пятьдесят. Я – официально самая молодая жительница Земли.
– Что?! – удивилась та. – Но вы как сёстры!
– Такое бывает, – сказала Лея. – Когда твоя мать – владелица самой крупной клиники по омоложению на планете.
Лея была не просто дочерью столетней красавицы. Вместе с матерью они управляли клиникой Nova Genis – учреждением, которое помогло миллионам сохранить молодость, но никому – продолжить род. Бизнес их семьи процветал даже тогда, когда всё остальное вокруг медленно умирало.
Отец Леи и муж Лины – мэр города.
Внезапно в помещении зазвучал голос мэра. Он поднялся со своего места – высокий, стройный, с густыми чёрными волосами и взглядом, привыкшим к власти.
Он только что произнёс тост – и теперь встал перед гостями снова, держа в руках голографический микрофон:
– Я благодарю вас за то, что вы здесь. Сегодня мы не просто празднуем юбилей моей любимой жены. Сегодня мы – символ надежды. Мы – элита!
– Я хочу напомнить, – сказал он, – что сегодня вступает в силу новый указ. Любой гражданин, готовый сдать свой биоматериал для экстренной репродуктивной программы, получит от правительства один миллион долларов, но при одном условии.
Он сделал паузу. И продолжил уже тише:
– Мы знаем, что детей больше нет. Мы знаем, что все, кто рождён в инкубаторах последних поколений, стерильны. Но мы не сдаёмся.
Шум в зале утих. Гости замерли.
– По распоряжению Совета, каждому, чей биоматериал пройдёт генетическую проверку и окажется жизнеспособным – то есть сможет стать живым эмбрионом – будет выплачен бонус: один миллион долларов.
Он поднял бокал.
– Мы ищем семя новой жизни. И, быть может, оно среди нас.
– Это не просто щедрый жест, – продолжил он. – Это наш последний шанс. Мы не можем больше закрывать глаза. В мире не осталось детей. Сады – закрыты. Школы – пустуют. Даже инкубаторы молчат. Мы столкнулись с кризисом, который касается каждого из нас.
Лея посмотрела на мать. Та стояла молча, глядя в бокал с золотистой жидкостью, будто что-то знала. Но через мгновение выражение красивого лица Лины стало полностью безразличным! Она перестала слушать и занялась привычным делом – она начала загружать фотоотчёт в соцсеть ИнстаВселенная, подбирая фильтры и лайф-коды.
Лея, пожав плечами, взглянула на свои черты в зеркале, встроенном в поверхность стола. Она была копией матери. Но только внешне.
Внутри – пустота.
Лея не интересовалась лайками. Она интересовалась продлением молодости. Будто боялась, что после смерти – исчезнет. Ведь у неё нет того, что было у людей прошлых эпох: бессмертной души.
В ресторане звучала музыка. Мир жил.
Но в этом сиянии не было ни одной живой эмоции. Ни радости, ни боли. Все знали: рожать больше никто не может. И, главное – никто не хочет.
Мэр продолжил:
– За последние десятилетия на свет не появился ни один младенец, способный к воспроизводству. Все наши клоны – стерильны. Все попытки – тщетны. И если кто-то из вас, или ваших знакомых, всё ещё хранит генетический материал – пригодный и чистый – вы обязаны дать нам знать.
Он замолчал. Зал аплодировал, но это были аплодисменты из вежливости.
Люди пили, ели, улыбались. Но за стеклянными окнами, сквозь сияющие огни города, стояла другая тишина.
Тишина мира, где больше не звучит детский смех.
Глава 2. Лаборатория жизни
В другом конце города, среди огней и рекламных голограмм, светилось только одно здание. Остальные давно погрузились в ночное безмолвие. Но внутри этой лаборатории не гас свет уже много лет. Высоко над землёй, в куполе из прозрачного стекла, светилась Лаборатория Жизни – единственное на планете место, где всё ещё пытались вернуть человечеству будущее.
София, высокая женщина с идеально гладкой кожей и пронзительным взглядом, в который давно не заглядывали дети, сидела перед экраном. Её пальцы уверенно бегали по панели – снова и снова. Ещё одна попытка. Ещё один протокол. Ещё одна пустая надежда.
– Стоп. Проба отклонена, – глухо произнес искусственный интеллект, встроенный в монитор.
– Пятая… уже сегодня? – устало переспросил Марк, её муж. Он подошёл ближе, держа в руках чашку с синтетическим кофе. – Я думал, ты отдохнёшь хоть час.
София не ответила. Лишь провела рукой по волосам, заправляя их за ухо. Им обоим было по сто двадцать. Но тела их выглядели на тридцать пять. Улыбки – только на фото. Внутри них жили десятилетия попыток, разочарований, наблюдений за тем, как школы превращаются в музеи.
Марк стоял у голографической панели. Его руки дрожали – не от возраста, а от бессилия. Очередной эмбрион – двадцать восьмой за последние два месяца – снова оказался нежизнеспособным. Молекулярные связи распадались уже на третьем этапе.
– Мы не можем использовать больше ни одного образца. Все доноры – бесплодны, – сказала она наконец. – Ни одной яйцеклетки, ни одной сперматозоидной цепочки, пригодной к делению. Всё – стерильно. Даже генная реанимация бессильна.
– Ты знаешь, как это началось, – тихо произнёс Марк. – Когда женщины отказались рожать. Когда страх старения стал больше любви. Когда тела стали ценнее душ.
София сидела рядом, сжав пальцы в замок, глядя в микроскоп. Тишина между ними была не пустотой, а безмолвным согласием. Они не спорили. Им больше не на что было спорить.
– Всё начинается с выбора, – тихо сказала она, не отрывая взгляда от экрана. – Женщины когда-то выбрали красоту вместо жизни. Мы все выбрали молодость вместо продолжения рода.
– Не мы, – ответил Марк, чуть срываясь. – Мы тогда были детьми. Нас уже родили в стекле.
Марк подошёл к центральной панели и коснулся сенсорного стекла. На нём загорелись голограммы: сводки с заседаний ООН, заявления мировых лидеров, панические отчёты. Красной строкой шёл заголовок: «Человечество потеряло способность к воспроизведению».
– Мы знали, что это возможно, – продолжил он. – Нас ведь выращивали в инкубаторах. Но никто не мог предположить, что с исчезновением любви к жизни исчезнет и сама жизнь.
Он прошёлся по лаборатории. Полки, наполненные биокапсулами. Инкубаторы, которые больше не грели никого. Роботы, которые стерильно стерегли пустоту.
– В погоне за вечной молодостью мы забыли, что старение – это знак того, что жизнь продолжается. А не болезнь, которую надо лечить, – добавил он, остановившись у окна.
Снаружи, за стеклом, сиял город. Совершенный. Безупречный. Мёртвый.
– Почему не получается? – выдохнула София. – Мы взяли самый чистый биоматериал, активировали цепочку генов, добавили питательный коктейль из двадцати двух аминокислот…
– Чего-то не хватает , – почти шепотом сказал Марк. – Мы создаём оболочки. Без жизни внутри.
София подняла на него взгляд. И впервые за долгое время – в её глазах появилась боль.
В этот момент на голографическом табло вспыхнул сигнал: Сбой в матрице. ДНК несовместима с жизнью.
Марк ударил по панели.
София встала и подошла ближе. Коснулась плеча мужа.
– Мы не можем сдаться. Мы – последние, кто пытается.
– А если не мы? – прошептал он. – А если где-то… есть кто-то, кто всё ещё может принести жизнь?
София сжала его руку. В её груди что-то отозвалось. Ещё не мысль. Ещё не образ. Но предчувствие.
Словно где-то, за пределами логики и науки, к ним уже шёл ответ.
София закрыла глаза. Перед ней всё чаще всплывало одно и то же лицо – девочка. Светлая, смеющаяся. Не картинка. Не воспоминание. Что-то большее.
– Марк… – вдруг тихо произнесла она. – А если… новый эмбрион невозможен не из-за клеток?
– Что ты имеешь в виду?
Она посмотрела ему в глаза.
– А если дело не в биологии? А если жизнь не начинается с ДНК… а с души?
– А если душа больше не хочет рождаться здесь? – спросила она. – А если мы сделали этот мир настолько искусственным, что для настоящей жизни здесь просто нет места?
Глава 3. Последний сад
Утро наступало на город без опозданий. Летающие такси скользили между стеклянными фасадами, вывески мягко светились, освещая безупречно ухоженные улицы. Город выглядел живым, но в нём не было жизни. Ни смеха, ни плача, ни детских голосов.
Марк и София шли по тротуару, молча, каждый в своих мыслях.
– Никто больше не мечтает, – тихо произнесла София. – Только цели, задачи, эффективность… Но не мечты.
– А зачем мечты, если всё можно купить или продлить? – ответил Марк с иронией. – Красота – бесконечна, старости нет, болезнь побеждена. Но знаешь, что по-настоящему исчезло?
Он посмотрел на жену. Она кивнула.
– Жизнь, – сказала она. – Настоящая. Своевольная, непредсказуемая, живая.
По пути в старый район они прошли мимо частных клиник, где вывески предлагали последние методы «омоложения без возраста». В витринах магазинов – витамины, биодобавки, безупречные тела манекенов, зеркально отражавшиеся в глазах прохожих.
– Иногда мне кажется, что мы все боимся умереть не из-за смерти, а потому что вдруг обнаружим: мы ничего не прожили, – тихо сказала София.
Перед ними выросло здание детского сада – опустевшее, обветшавшее, но всё ещё стоящее. Его фасад покрывали выцветшие рисунки и лозунг, когда-то сиявший золотом: «Дети – будущее планеты!»
У ворот стояла Лина. В строгом светлом пальто, она выглядела, как всегда, безупречно. Но в глазах была тоска.
– Вы тоже сюда? – спросила она, заметив супругов.
София кивнула. – Интересно было увидеть… хоть что-то живое из прошлого.
Лина повернулась к зданию, глядя сквозь него, будто видела совсем другое время.
– Я когда-то водила сюда Лею. Ей было три года. Её любимое место было под яблоней. Мы всегда собирали яблоки, и она любила делиться ими с других детьми. Мне казалось, это никогда не закончится… – она замолчала. – Теперь я знаю, что у меня никогда не будет внуков.
Тишину нарушил скрип калитки. Изнутри вышел мужчина – крепкий, с сединой у висков, в форме охранника.
– Доброе утро, – сказал он, и его голос был тёплым, живым.
– Вы охраняете это место? – удивлённо спросил Марк.
– Уже сто лет, – кивнул мужчина. – Я – Енок.
– Почему вы остались? – спросила София.
Енок помолчал. Его взгляд упал на яблоню во дворе.
– Её звали Аделина. Она была основательницей сада. Не могла иметь своих детей… Болезнь. Но она говорила: «Я не обязана быть матерью, чтобы быть любовью».
Он сделал шаг вперёд, медленно.
– Когда дети исчезли, сад опустел. Она поняла, что её миссия завершена. И однажды сказала: «Я ухожу, но оставлю свой свет здесь». Я похоронил её под той самой яблоней. И остался. Жду. Не знаю чего. Может быть, звука шагов. Может, смеха…
Трое слушали, не перебивая. В этот момент всё вокруг будто замерло. Только ветер шевелил листву на дереве.
– Надежда не умирает, – сказал Енок. – Даже если дети исчезли. Я верю, однажды дверь снова откроется.
– В современном мире брак считается устаревшей формой существования. Его называют клеткой, тюрьмой, чем-то, что ограничивает личную свободу. —вдруг заговорила Лина. – Если люди нашего поколения ещё могли создавать пары – пусть даже без желания рожать детей, и заказывали их в лабораториях, – то теперь те, кто рождён в инкубаторах, просто не понимают, что значит любить или быть в союзе. Как моя дочь, Лея! Мы с ее отцом сделали все, чтобы поселить в ней семейные ценности. Но она совершено индифферентна к подобного рода взаимодействиям!
Да и вообще, почти все люди на Земле одиноки. Люди больше не страдают от любви, но и не радуются ей с той искренностью, которая была, когда на Земле рождались дети.
Марк сжал руку Софии. Та снова почувствовала – в груди болит. Болит по-настоящему.
– Когда исчезли дети, мы потеряли не только будущее, – тихо сказала она, глядя в заколоченные окна детского сада . – Мы забыли, каково это – чувствовать.
Марк, её муж, кивнул И добавил – Мы хотим жить вечно, но боимся по-настоящему жить, . – Мы хотим молодости, но отвергли любовь. Мы победили старение, но потеряли смысл!
Лина вспомнила, как звучал детский смех. Когда-то он наполнял этот двор, парки, дома. Сегодня – полная тишина.
– Знаете, – прошептала София, – мне кажется, даже небо стало тише. Будто ждёт… – Да. Сейчас никто не создает семью, – продолжил Марк. – Все считают брак адом. Тюрьмой. Люди боятся даже думать о близости. Те, кто были рождены естественным путём, ещё как-то могли создавать пары, хотя и не хотели рожать сами. Но те, кто родился в инкубаторах… они просто не умеют любить.
– Почти все – одиноки, – кивнула София. – Остались только однополые союзы. Не из страсти, не из любви – из практичности. Потому что так проще. Из жизни ушла гармония. Баланс нарушен.
Енок посмотрел на яблоню, которая больше не плодоносила. В его взгляде было что-то глубокое. В его взгляде жила память о той, кого он когда-то любил.
– Она верила в чудо, – сказал он. – Я тоже верю. Пока жива память, пока есть любовь – есть надежда.
София прикоснулась к коре дерева.
– Спасибо, что остались.
Марк взял её за руку. И вдруг стало понятно: то, что они ищут, – не просто эмбрион. Не просто биологическое продолжение. Они ищут жизнь, которую можно почувствовать. Любовь, которую можно передать. Душу, которую нельзя создать в пробирке. Последний сад ещё не закрыл свои двери. Здесь все еще живет надежда! Здесь осталась душа Аделины.
Глава 4. Тайный эксперимент
В лаборатории царила напряжённая тишина. Марк и София стояли перед стеклянной капсулой, в которой вращался нестабильный эмбрион. Мониторы мигали тревожным жёлтым светом – вероятность сбоя приближалась к критической.
– Это наш последний шанс, – тихо сказала София, наблюдая за биологическим вихрем. – Мы использовали нестабильные клетки. Это может закончиться катастрофой.
– Или рождением новой жизни, – ответил Марк. – Мы должны были попробовать. Но… – он опустил взгляд. – Может, мы перешли границу.
– Какую границу? Этики? – София с горечью усмехнулась. – На Земле больше никто не рождается. Мы ведём не эксперимент. Мы ведём сражение.
За стеклянными стенами бушевал ветер. Это делало тишину внутри самой лаборатории еще более звенящей. Только изредка раздавались звуки работающего оборудования. На мониторе пульсировал слабый импульс: новая попытка создания эмбриона из нестабильных клеток.
– Это последний, – прошептала София, не отрывая взгляда от экрана. – Если снова ничего не выйдет…
– Тогда мы останемся наедине с пустотой, – тихо ответил Марк. – Но, ты права, мы не можем сдаться..
София повернулась к нему.
– Ты всё ещё думаешь, что душу можно вернуть в клетку?
Марк вздохнул.
Дверь открылась резко, нарушив тишину. Вошёл мэр. Его идеально выглаженный костюм, ровная осанка и пронзительный взгляд выдавали в нём власть. Он смотрел на них, как на последнюю надежду.
– Новости? – коротко спросил он.
София покачала головой. – Пока ничего. Эмбрион нестабилен. Сбой может произойти в любой момент.
– Тогда пробуйте снова. Всё. Что. Угодно. – Его голос дрожал, но он не позволял себе эмоций. – Мы уже десятки лет живём без новых рождений. Нас всё меньше. И всё меньше настоящих… людей.
Марк и София переглянулись.
– Мы пробовали нестабильные клетки. Результат пока непредсказуемый, – сказал Марк.
– Пробуйте всё, – перебил мэр. – Нет времени на сомнения. Всё человечество под угрозой.
***
Тем временем в клинике омоложения Лея принимала очередную пациентку. Женщина, в отличие от остальных идеально выглядящих клиентов, выглядела слишком … живой. На её лице были морщины. Кожа потускнела. Взгляд был уставшим. На фоне идеальных посетителей она казалась пришелицей из прошлого.
– У вас… необычное состояние, – заметила Лея, сканируя её лицо.
– Я старею, – спокойно ответила женщина. – Лекарства больше не помогают. Клетки не обновляются. Я чувствую, как старость догоняет меня. Я не вынесу этого. Я хочу уйти. Навсегда. Я хочу оформить эвтаназию.
Лея молча открыла форму на экране. – Эвтаназия. Вариант B. Вас кремировать?
– Да. Пусть тело исчезнет. Бессмысленно оставлять пепел.
– Понимаю, – ровно ответила Лея. – Записано.
На ее идеальном лице не было ни тени сочувствия. Она не вздрогнула. Не отвела глаза. Не произнесла слова поддержки. Ни капли эмоций. . Только безупречная работа по протоколу.
Когда пациентка ушла, Лина вошла в кабинет дочери. Её глаза были полны боли.
– Ты не чувствуешь… ничего?
Лея быстро ввела данные и нажала «Подтвердить». Её лицо осталось неподвижным, как будто речь шла не о жизни человека, а о неисправной детали.
– Это просто решение. Старость – неэффективна, – ответила Лея без выражения.
– Лея…а если бы это была я, ты бы так же отреагировала? —Лина знала ответ, но все же решила спросить, —Скажи ты никогда не хотела семью? Детей?
– Зачем? Чтобы передать кому-то свои гены? Или для стакана воды? Мне это не нужно. Я собираюсь жить вечно, – ответила Лея, не отрываясь от экрана.
Лина замолчала. Она чувствовала что-то, что не могла даже сформулировать.. Перед ней – ее собственная точная копия. Но только внешне. Внутри… внутри – только тишина. Лина отвернулась. Слёзы подступили к глазам. Перед ней была её дочь. И одновременно – никто.
В лаборатории стояла звенящая тишина. Мониторы больше не мигали. Эмбрион, созданный из нестабильных клеток, развалился в структуре. Сбой был фатальным.
София сидела, сжав виски ладонями. Казалось, она пыталась удержать от распада не только себя – но и саму надежду.
– Всё. Конец, – прошептала она. – Мы не просто потерпели неудачу. Мы… подошли к краю.
Марк молчал. Он не мог смотреть на неё. На себя. На мир, который они не спасли.
– Может, всё было обречено с самого начала, – выдохнул он. – Мы пытались вернуть душу в то, что душу уже утратило.
Они оба посмотрели на растерянное лицо мэра. Его глаза близ ровно спрашивали «что дальше?…неужели это конец?».
– Это был наш последний шанс, – устало сказала София. – Мы перепробовали всё. Даже… то, что было на грани этики.
Мэр сделал несколько шагов вперёд, будто каждый из них отрывался от земли с усилием.
– Тогда перейдите за грань. Всё человечество – на грани исчезновения. Если есть хоть один способ… любой…
– Мы не можем клонировать душу, – перебил Марк. – Мы можем создать тело. Но не душу. В какой то момент люди подумали, что они Боги. Они захотели не просто управлять реальностью, они захотели создавать эту реальность. —серьезно сказала Марк— Мы слишком далеко зашли. Мы свергли Бога и встали на его место. И сейчас, когда мы понимаем, что зашли в тупик нам даже не к кому обратиться за помощью, нам некому молиться.
Марк замолчал. Мэр впервые выглядел не как властный глава, а как человек, который не понимает, что делать дальше. В его всегда уверенном и надменном взгляде теперь затаился страх. Та часть его сознания, которая все еще имела связь с чем-то большим, с чем-то очень хрупким, возможно с душой сейчас дрожала от испуга.
– Тогда ищите. Неважно где. На этой планете. Внутри себя. В воспоминаниях. В снах. Просто найдите. Найдите то, что нам поможет. Мы должны спасти человечество, мы должны спасти себя.
***
Все люди, рождённые в инкубаторах, были такими. Они не старели, не болели. Но и не любили. Не страдали. Не мечтали. Мир, населённый совершенными оболочками. Без чувств. Без эмоций. Без души.
Глава 5. Сон о девочке
Этой ночью София уснула сразу. Не от усталости тела – от усталости души. Сердце сжалось от того, что они с Марком больше ничего не могут сделать. Всё, что можно было попробовать – уже испробовано. Всё, во что можно было верить – поставлено под сомнение. Сон наступил как тишина. Все окутал густой туман. Все формы растворились, исчезли. Из пустоты вдруг начали появляться сначала звуки. Это был щебет птиц. Постепенно начали возникать формы. Пока София наконец не обнаружила себя стоящей посреди огромного зеленого весеннего сада. Цветущего и благоухающего как будто это был рай.
Она стояла в том самом саду того самого детского сада. Только это уже был не заброшенный участок. Этот был уголком жизни. Он залит мягким светом. Воздух был тёплый и прозрачный, как в детстве. Если только кто-то мог вспомнить свое детство. Те давно забытый ощущения. Легкость. Безмятежность. Любопытство. На деревьях – яблоки, не пластиково-гладкие, а настоящие, с вмятинками и запахом лета. И пение птиц. Звуки жизни. В каждом уголке что-то происходило. Райские птицы невероятно красивых цветов летали с ветки на ветку. Жужжали насекомые. Софии даже показалось, что в кустах прячется семья кроликов, а на верхушке яблони сидела и с любопытством смотрела прямо на нее живая белка. София видела белок только в зоопарках.
И вдруг раздался смех.
Она повернулась. В самом центре сада стояла девочка. Маленькая. Светлая. С большими глазами, в которых жила Вселенная. Её волосы слегка завивались, платье было простым. Она улыбалась так, будто знала Софию всю жизнь.
– Кто ты? – прошептала София, хотя губы не двигались.
Девочка подошла ближе. Без страха. Как будто их связывало нечто необъяснимое.эта связь была очевидной и в то же время неуловимой.
– Ты знала меня раньше, – сказала она. – Просто забыла.
София ощутила, как сжалось сердце. Словно что-то внутри неё откликнулось. Старое. Родное. Забытое.
– Это сон? – спросила она.
– Это встреча, – ответила девочка. – Я пришла напомнить тебе о жизни.
– Ты… настоящая?
Девочка кивнула и улыбнулась глядя не просто в глаза, а в самое сердце. И в тот момент София почувствовала – не разумом, не логикой, а душой – что это правда.
– Тебя зовут… – начала она.
– Ева, – звонко сказала девочка. – Моё имя – начало.
София сделала шаг к ней, но всё вдруг стало расплываться. Сад исчезал. Свет тускнел. София пыталась удержать реальность, которая буквально растворилась. Начали исчезать звуки. Она перестала слушать пение птиц. Женщина подняла глаза к небу и заметила, что верхушки деревьев начали сливаться с небом, потому что они становятся серыми. Все укутал густой серый туман.
– Подожди! Не уходи!
– Я не ухожу, – это был голос Евы – Я зову тебя. Найди меня.
Звуки детского голоса утонули в густом тумане. Но и он продолжал наступать, надвигаться на нее. Туман сгущался пока не превратился в густую удушающую черноту. И в кромешной тьме было слышно только громкое биение сердца. Этот оглушающий звук биения собственного сердца и разбудил Софию.
Она проснулась с криком. На её лице были слёзы. Но в комнате было тихо. Только сердце продолжало бешено биться. Но не от страха. От надежды. Рядом зашевелился Марк.
– Что случилось? – спросил он, протирая глаза.
– Мне приснилась девочка, – прошептала София. – Она сказала, что я знала её раньше. Что её зовут Ева. И она пришла напомнить мне о жизни.
– Это просто сон, – пробормотал Марк. – Мы слишком много думаем об этом. Мозг играет с нами в игры.. Кошмары – это нормально, особенно сейчас.
– Нет, Марк. Это был не просто сон, – она села на кровати, её глаза были полны уверенности и слез. – Ты же знаешь, у меня всегда были вещие сны. Ты сам говорил об этом.
Он молчал.
– Моя бабушка,,мама моей мамы, была ведущей, – продолжила она. – Она могла видеть то, что скрыто. Мне передались её способности. Ты сам это чувствовал, когда мы только познакомились.
Марк внимательно посмотрел на неё.
– Думаешь, это знак?
– Я не просто думаю, – тихо сказала она. – Я знаю. Мы должны её найти.
Её пальцы дрожали, когда она взяла блокнот и написала одно слово: Ева.
Глава 6. Она реальна?
Следующие дни София провела в тишине. Дни текли один за другим, но внутри неё всё бурлило. Она не могла забыть тот сон. Девочка – Ева. Слишком живой, слишком ясный был её взгляд. Слишком настоящими были слова: «Ты знала меня раньше. Просто забыла».
София долго сидела в саду, под деревом, в котором, как говорили, однажды жила любовь. Молчала. Слушала ветер. Вспоминала.
Из памяти всплывали неочевидные образы. Неясные, будто сквозь воду. Бабушка. Мать её матери. Люди боялись её, но и уважали. Её называли ведьмой, шаманкой, хранительницей. Она никогда не спорила – просто жила рядом с лесом, где пахло мхом, сушеными травами и книгами.
Дом бабушки стоял на окраине старого посёлка – скрипучие половицы, запах полыни и сушёных яблок, огонь в печи, тишина, наполненная смыслом.
София – тогда ещё девочка с косичками – сидела в углу, сжимая в руках старую куклу. Она смотрела, как бабушка накидывает на плечи цветастую шаль и идёт встречать гостей.
У порога стояла пара – мужчина и женщина, у женщины в глазах блестели слёзы, а руки дрожали, будто они держали внутри великое чудо.
– Мы пришли… – начала женщина, и голос её сорвался. – Она родилась… У нас теперь есть дочка. Благодаря Вам.
Бабушка кивнула, будто уже знала.
Мы так много лет об этом мечтали….–продолжила гостья. – Самые передовые медицинские технологии не смогли нам помочь. Только ваши травы помогли.
– Садитесь, мои хорошие, – сказала пожилая женщина с добрым и мудрым взглядом. – Я заварю чай.
Они сели за низкий стол, покрытый вышитой скатертью. София наблюдала, как бабушка берёт травы – тысячелистник, зверобой, лаванду – и насыпает в глиняный заварник. Огонь потрескивал в печи, воздух наполнялся ароматами земли и света. Бабушка поставила на стол пирожки с малиной, которые сама наготовила с утра.
– Вы следовали всему, как я говорила? – спросила бабушка, разливая чай по чашкам.
– Каждое утро, – сказал мужчина. – Она пила отвар и делала то дыхание, что вы показывали. А потом, через месяц… чудо.
Женщина не сдержалась и заплакала. Это были слезы чистого счастья. Они лились как теплее весенние ручьи очищающие и смывающие всю боль. Это были эмоции от которых замирает сердце, а потом начинает стучать еще сильнее, как настоящий гимн жизни.
– Мы назвали её Мария. В вашу честь.
Бабушка склонила голову.
– Спасибо вам, – прошептала гостья не обращая внимание на слезы, которые продолжали падать из глаз . – Это не медицина. Это не врачи. Это… вы. Вы дали нам жизнь.
Бабушка улыбнулась.
– Я лишь напомнила вам, как её позвать. Жизнь всегда рядом. Просто люди забывают, как к ней обратиться.
София смотрела на них, затаив дыхание. Тогда она не поняла, что это был урок. Что настоящая сила – не в технологиях, не в вечной молодости, не в выхолощенный внешней красоте, а в том, кто может прикоснуться к душе. К Богу. К самой жизни.
София была девочкой , с глазами, жадными до тайны. Она впитывала все что видела вокруг.
Мама с папой работали без передышки. И София была предоставлена самой себе. И бабушке. А у той была библиотека. Не электронная – настоящая. С тяжёлыми томами и страницами, пахнущими временем. София часами просиживала за древними книгами, не всё понимая, но чувствуя: в этих текстах живёт что-то настоящее.
Слова и буквы,, наполненные символами, знаками, мудростью. Всю библиотеку она перевезла в свой дом, после того как бабушки не стало и ее дом был снесен.
София подошла к полке, где до сих пор стояли книги её детства. Тонкие, пыльные, с выцветшими обложками. Она провела пальцами по корешкам, словно касалась лиц давно ушедших наставников. Эти книги были её первым порталом в иной мир. Мир, где жизнь начиналась не с тела, а с души.
Она достала одну из них – «Древняя тайна Цветка Жизни». Листы чуть хрустнули.
«Всё, что существует – начертано в форме. В каждом семени, в каждом человеке, в каждом слове», – гласил текст.
София закрыла глаза. Она помнила, как бабушка говорила: «Если ты хочешь понять Вселенную, посмотри внутрь. Всё начинается с тебя».
Другая книга – «Изумрудная Скрижаль». Там было написано:
«То, что вверху – подобно тому, что внизу. И чудеса одного лишь Существа совершаются».
Эта фраза звенела в её сердце, как эхо: если девочка пришла к ней во сне – значит, она существует. И внизу. И в реальности.
«Центилоквиум» учил: «Не всякая материя способна нести жизнь. Только та, что насыщена духом».
София дрожала, вспоминая бесконечные попытки создать эмбрион. Может быть, дело не в клетках. Может быть, их материя пуста.
Она взяла в руки «Асклепий». Там говорилось о человеке как о храме Бога.
«Если душа отказывается входить – тело мертво. Без духа – это лишь сосуд».
И тогда она поняла – души больше не хотят входить в этот мир. Слишком холодно. Слишком пусто. Здесь их больше не ждут.
Последней она достала «Книгу Гермеса Мудрого».
Там говорилось: «Слово, дыхание, вода и огонь – четыре начала жизни. И женщина, открытая небу, может звать душу в мир».
София вспомнила, как бабушка сжигала травы и молилась на восход солнца. Как говорила: «Если ребёнка зовёт сердце – он придёт».
Слёзы подступили к глазам.
– Всё это забыто, – прошептала она. – А может быть… это единственный путь.
Теперь она вспоминала. Не сюжет. Эмоцию. Ощущение, будто через эти книги с ней кто-то говорил. Кто-то древний, вечный.
– Ты опять думаешь о сне? – Марк вошёл в комнату, неся чашку настоя.
София кивнула.
– Это не был просто сон. Я чувствовала… как будто это память.
– Память? Ты думаешь, ты знала её? – Марк сел рядом.
– Я не думаю. Я знаю. И я уверена, что она где-то есть. Иначе зачем бы она пришла ко мне?
Марк вздохнул.
– Ты уверена, что это не просто проекция твоего желания?
– Нет. Это было… по-другому. Ты ведь знаешь, мне сны всегда были вещими. Помнишь, как я предсказала смерть отца? За два дня до этого…
– Помню, – Марк посмотрел в окно. – Тогда я подумал, что совпадение. Но теперь…
– Моя бабушка была телепатом. Это передаётся по женской линии. Ты всегда говорил, что во мне есть что-то неземное.
– Да, но…
– Послушай, – перебила она, – ты же сам говоришь, что мы перепробовали всё. Может, это и есть путь? Не через пробирку. А через память. Через душу. Через зов.
Марк помолчал.
– А если ты ошибаешься?
– А если нет? – её голос стал твёрдым. – Мы потеряли слишком много. Но я верю: жизнь может вернуться. Только надо услышать, где она прячется.
Вечером они снова говорили.
– Ты помнишь, что мы читали в детстве? – спросила София.
– Я? Да какие книги… Всё, что нужно, можно спросить у ИИ. Зачем читать?
София опустила глаза.
– Вот именно. Мы разучились слушать. Мы больше не читаем. А ведь книга – это разговор с душой.
Она достала один из старых томов, принесённых из дома бабушки.
– Здесь – не просто слова. Здесь ключи.
В ту ночь она снова видела Еву. Девочка стояла на краю поля. Ветер трепал её волосы. Она улыбалась.
«Ты идёшь ко мне», – сказала она. – «Ты почти пришла».
София проснулась в слезах. Она знала: теперь – всё по-настоящему. Они начинают путь. В поисках девочки, которая может вернуть человечеству душу.
Глава 7. В поисках Евы
Город просыпался, как всегда – идеально. Летающие такси скользили в небе, солнечные панели мягко переливались, а люди – безупречные, утончённые, молчаливые – спешили по своим делам. Всё было на своих местах. Слишком на своих местах.
София смотрела на это с окна лаборатории. Её ладони дрожали. Внутри что-то сдвинулось после сна о девочке. Необычного, живого, настоящего. Ева. Имя звучало в ней, как колокольчик – чисто, пронзительно. Как зов.
– Тебя что-то тревожит? – Марк поставил чашку на стол.
– Я чувствую… как будто внутри меня растёт не вопрос, а целая история, – ответила она, не отрывая взгляда от горизонта. – Что, если это не просто сон? Что, если девочка – это ключ? Не только к спасению мира, но к самой сути жизни?
Марк тяжело вздохнул. Он знал – София чувствует глубже, чем он. Он верил в цифры. Она – в сны. Но что, если её сны и правда видят то, чего ещё не видно приборам?
– Если ты считаешь, что она реальна, мы должны начать искать, – сказал он. – Но это будет опасно. Мы не знаем, кто или что может помешать.
Через несколько минут в лабораторию вошёл мэр. Строгий, собранный, с глазами, в которых больше политики, чем жизни. Он даже не поздоровался, как будто не хотел терять ни секунды на лишние слова.
– Вы что-то скрываете, – сказал он вместо приветствия. – Вы двое знаете больше, чем говорите. Сейчас не время для утаивания. Если у нас есть хоть малейший шанс – мы должны его использовать.
– Мы ничего не скрываем, – ответил Марк. – Мы просто не уверены, что то, что ищем, можно найти.
София молчала. Она ощущала, как сжимается сердце. Внутри неё звучал вопрос, на который никто не мог ответить:
Почему жизнь уходит? Вернее почему тз жизни ушла искра. Мир превратился в простую иллюстрацию. В статуях высеченных из камня великими скульптурами древности, о которых почти забыли, было больше жизни чем в людях, которых она видела каждый день!
Она вспомнила голос бабушки. «Когда души перестают воплощаться, земля теряет своё дыхание.»
– Вы обязаны сообщать мне всё, – прервал ее размышления мэр. – Если вы обнаружите хоть один след, указывающий на возможность рождения – правительство должно знать первым.
София посмотрела на него. И впервые подумала: может, они должны молчать. Может, это не вопрос политики. А веры. Света. И любви.
Когда мэр ушёл, София села рядом с Марком. Она посмотрела в окно. Город медленно пробуждался – одинаково красивый, одинаково пустой. Она провела пальцем по краю чашки, будто надеясь на дне чая найти ответ на вопрос, который не давал ей покоя.
– Марк, – тихо сказала она, не отрывая взгляда от неба. – А ты никогда не думал… что всё это не просто поиски новой жизни?
– Что ты имеешь в виду? – он посмотрел на неё с лёгкой настороженностью.
– Я всё больше думаю о том, зачем мэру и правительству эта жизнь. Они говорят о продолжении рода, о спасении человечества… Но разве это похоже на них?
Марк молчал. Он знал, что София редко говорила подобные вещи вслух. А если говорила – значит, чувствовала. Ничего не могло скрыться от интуиции Софии. Это был дар видеть больше, чем остальные. Чувствовать глубже, понимать яснее. Этот дар достался ей от бабушки. Но целиком уйдя в науку она давно про него забыла и почти отказалась от своей уникальной способности – видеть то что скрыто, чувствовать мотивы, распознавать людей.
– Ты же видел, как он изменился, – продолжила она. – Сначала это были просто речи. Потом – тот указ с миллионом за биоматериал. А теперь они всё чаще навещают нас, всё больше наблюдают… как будто мы – часть какого-то плана.
– Возможно, они просто в отчаянии, – осторожно произнёс Марк.
– А возможно… они умирают. – София повернулась к нему. В её глазах была не злость, а тревога. – Ищут не новую жизнь, а способ спасти самих себя. Эти лекарства, процедуры – всё это перестаёт работать. Ты видел ту женщину в клинике. Слишком старая, чтобы продолжать. Возможно, они понимают, что близок конец.
Марк медленно выдохнул.
– Ты думаешь, они хотят использовать ребёнка? Или его клетки?…
– Я не знаю. Но я чувствую. Это не о будущем Земли. Это о чьём-то личном бессмертии.
Наступила тишина.
– Я больше не уверена, что могу им доверять, – прошептала София. – А если они найдут Еву раньше нас?.. Что они сделают с ней?
Марк не ответил.
– Я хочу найти Еву. Не ради отчёта. Ради ответа.
– Какой вопрос? – спросил он.
– Кто мы, если больше не можем родить новую жизнь?
Они выключили голограммы, собрали рюкзаки, и вышли. Поиски начались. Не только во внешнем мире – но и внутри. И чем дальше они уходили от города, тем ближе становились к себе.
Глава 8. Город без времени
Город без времени – это не метафора. Здесь действительно не было времени. Ни его ощущения, ни его течения. Никто не рождался. Никто не умирал. Но никто по-настоящему и не жил. Люди следовали расписаниям, но никто не знал, зачем. Они не старели, поэтому время утратило ценность, не влюблялись, поэтому институт семьи утратил смысл. Мир стал вечным, но вместе с тем – застывшим как лицо человека, который переборщил с ботоксом!
Лея сидела на террасе светового бара с панорамным видом на город. Серебристые купола, стекающие лучи солнца, звенящая чистота воздуха – всё было идеальным. Но холодным. В этом городе даже ветер казался сгенерированным. Она потянулась за бокалом с нейронапитком и услышала знакомый голос:
—Ты, как всегда, одна…– Янатали, её подруга, была в идеально подобранном белом брючном костюме на высоких каблуках, с ярко красной помадой на губах! Янатали была на десятки лет старше Лею, но что-то связывало девушек. Нельзя сказать, что они были близки сердечно, но что-то невидимое и общее прочно удерживало их вместе. Пусть и не часто, но женщины встречались и проводили время вместе. За разговорами о науке. Янатали уже много лет преподавала квантовую физику в Институте Новых Реальностей. Лея интересовалась всем, что является передовым и высоко технологичным.
– Как и ты, – Лея слегка улыбнулась. В ее глазах модно было прочитать нечто похожее если не на радость, то на заинтересованность.
– Мы все одни, – вздохнула Янатали, усаживаясь. – Ты когда-нибудь скучаешь по… по живым встречам? По флирту? По… прикосновениям?
– Раньше – да. Сейчас… скорее нет. Я не помню, когда в последний раз смотрела на мужчину и думала: «хочу».
– Странно, – сказала Янатали. – Нам говорили, что это нормально. Что мы – новое поколение, свободное от лишних эмоций. Но ведь… это не свобода. Это пустота.
Лея откинулась на спинку кресла. Она никогда не задумывалась о том, хочет ли отношений или отвратительно ли ей одиночество. Чтобы задумываться о чем-то нужно проявить к этому интерес. Но у Леи напрочь отсутствовал интерес ко всему живому и чувственному.
– Я не думаю, что с нами что-то не так. Мы с тобой – не самые обычные. Мы умные, научные, практичные. У нас нет иллюзий. —голос Леи сквозил металическим холодом. Но Янатали явно скучала по простым человеческим эмоциям.
– Но, может быть, именно иллюзии делали прежнюю жизнь… живой?
Янатали задумчиво посмотрела в небо:
– А что если мы – не развитие, а ошибка? – Мы создали ракеты, пересекли галактики, открыли новые измерения. А жизни нигде нет. Только пустые звезды. Только материя.
– Горизонт событий, – прошептала Лея. – Ты говорила, что он разделяет известное и неизвестное. Всё, что за гранью – теряется навсегда. Может быть, мы сами перешли свой горизонт.
– Я не уверена, что мы всё ещё люди, – сказала Янатали. – Без желания, без стремления, без боли… Кто мы?
Лея промолчала. Но в ее глазах появилось что-то, чего до сих пор не было. Как будто едва уловимая грусть.
– …Знаешь, Лея, – продолжила Янатали, подперев щеку рукой, – квантовая физика давно уже объяснила, как проявляется материя. Мы знаем, как энергия сворачивается в частицы, как появляется форма из волн. Но есть одно “почему”, на которое у нас до сих пор нет ответа.
– Почему она проявляется? – тихо уточнила Лея.
– Именно. Почему из всего множества вероятностей выбирается одна? Почему возникает что-то, а не ничто? Сотни лет человечество ищет ответы, но вопросов становится только больше. Как будто что-то ускользает от нас намеренно.
– Сознание? Первопричина?
– Вот и мы так думали. Что наблюдатель – причина проявления. Что всё сворачивается в точке восприятия. Но кто наблюдает? Если сознание – продукт материи, а материя возникает из наблюдаемого… получается замкнутый круг.
– Петля, – прошептала Лея. – Бесконечное зеркало.
– Почему из бесконечных возможностей появляется одна? – Лея всерьез задумалась – Почему вообще появляется что-то?
– Да. И кто или что делает этот выбор?
– Ты говорила, что сознание наблюдателя…
– Я говорила, что так думали. Но если честно… я больше не уверена. Сознание не может быть просто побочным продуктом материи. Оно не объясняется структурой нейронов. Оно – не следствие, а, возможно, причина.
– Причина? – Лея подняла взгляд.
– Может, всё наоборот. Может, именно сознание рождает материю. Но тогда встаёт вопрос: откуда берётся сознание?
Наступила пауза. На экране над ними медленно вращалась галактика.
– Всё, что мы наблюдаем, – уже результат выбора, – продолжала Янатали. – Но никто не знает, кто делает этот выбор. В одних интерпретациях – наблюдатель. В других – случай. А может, есть что-то третье?
– Многомировая теория? – уточнила Лея. – Что все варианты реальности существуют одновременно, и мы просто оказываемся в одном из них?
– Именно. Но даже если это так – почему именно в этом? Почему именно я? Почему сейчас?
Она ненадолго замолчала, и на её лице впервые что-то похожее на тоску. Всю жизнь она искала ответы. Но чем дальше она заходила, тем больше отделалась от разгадки.
– Есть ещё декогеренция, – прошептала Янатали. – Считается, что при взаимодействии с окружающей средой квантовая система теряет суперпозицию. Будто бы наблюдение разрушает магию.
– Или делает выбор – окончательным, – добавила Лея.
– Мы знаем, что само измерение влияет на результат. Но никто не понимает, почему.
, – вздохнула Янатали. – Уравнения работают. Но за ними – бездна. Мы знаем как. Но мы не знаем зачем. Не знаем, кто за этим всем стоит.
Наступила тишина.
– Может, всё-таки… это не математика создаёт жизнь, а… Любовь?
Лея медленно повернулась к ней:
– Может, материя – это только одежда. А под ней – чьё-то дыхание.
– А если… – осторожно начала Лея, – если есть нечто, что предшествует всему? Не поле, не формула. А воля? Интенция?
– Ты хочешь сказать – Бог?
– Не как религиозная догма. А как живая Первопричина. Та, что может не просто наблюдать – а захотеть. Выбрать. Возлюбить.
Янатали медленно кивнула.
– Иногда мне кажется, что вся Вселенная – это не механизм. Это отклик. Ответ на Чей-то зов.
– Или на Чью-то мечту, – добавила Лея.