Лихоборы

Глава 1. Ведьма второй категории

Для тех, кто не учил магию, мир полон физики.

Современный интернет-фольклор

Она была ведьмой.

… этот вид деятельности

считался вполне приемлемым занятием,

и никто не мог сказать о ведьмах худого слова.

Если хотел проснуться утром в том же обличье,

в котором лег спать.

Терри Пратчетт, «Творцы заклинаний»

– Уважаемые преподаватели, выпускники, гости, начинаем торжественное вручение дипломов Сибирской академии ворожбы и чародейства!

Зал, примерно наполовину заполненный разношёрстной молодёжью, азартно захлопал, кое-кто даже заулюлюкал. Директриса, нарядившаяся, как и большая часть представителей преподавательского состава, в традиционную мантию тёмно-зелёного цвета, неодобрительно покосилась на задние ряды…

…Вопрос с мантиями всплыл на последнем экзамене, когда коротать время до своей очереди уже было нечем, а сил штудировать в тысячный раз конспект по методике составления заклятий и теории их воздействия на одушевлённые и неодушевлённые объекты уже не осталось.

– А давайте мантии закажем на вручение дипломов!

Кто это ляпнул – никто даже не заметил, но пара-тройка девочек захлопали в ладоши, а кто-то из парней даже стал предлагать варианты магазинов с приемлемыми ценами. Впрочем, большинство отнеслось к этой идее весьма скептически.

Лиза Дивеева, миловидная скромная барышня, покрутив кудрявой головкой, поймала мрачный взгляд Софьи Лариной, демонстративно уткнувшейся в толстую, исписанную вдоль и поперёк тетрадку.

– Ты хочешь мантию?

– Нет, – хмуро отрезала Соня. Лиза в ответе не сомневалась.

– Ну и правильно!

В итоге никаких мантий, конечно, никто не заказал, на вручение дипломов все явились кто во что горазд и теперь, не слушая торжественные речи преподавателей, обсуждали самую животрепещущую на этот момент тему – завтрашнее распределение.

– Идиотский пережиток! – заламывала руки красавица Эля Данченко. – Зачем это нужно?! У моей тёти в нашем городе свой ковен ведьм. Она взяла бы меня к себе. А теперь три года терять! И неизвестно, где!

– А я на шоу хотела… Где экстрасенсы…

– Ты что?! Нам это запрещено!

– А мне пофиг, чем заниматься, лишь бы нифига не делать…

– Это тоже запрещено!

– Зануда ты, Кузя!

Алиса Кузина по прозвищу Кузя надулась и поправила круглые, на пол-лица очки в тонкой оправе. Ей уже предложили место младшего преподавателя в Академии, и распределение было для неё чистой формальностью. Но рассказывать об этом ей было… Правильно, запрещено.

– Твоя тётя могла бы заявление написать, – напомнила Эле её заклятая подруга Рита Харина. – Значит, нафиг ты ей сдалась…

– За языком следи! – взвилась Данченко. Началась обычная свара, которую прервал оглушительный звук гонга. Это был любимый приём директрисы Академии Александры Романовной Мироненко, которая могла стерпеть, если мимо ушей пропускали чьи угодно слова, но не её собственные. Рита со вставшими дыбом искрящимися волосами и Эля, у которой от макушки шла тонкая струйка дыма, зажали уши ладонями и повернулись к сцене.

– Наконец-то меня всем слышно и видно, – с удовлетворением заявила Александра Романовна. – Вот и настал этот день, которого мы ждали десять лет…

Десять лет – это было действительно очень долго… Вообще весь период обучения в Академии и подобных институтах, которых на территории России было не меньше дюжины, делился на две части по пять лет каждая: очная и заочная соответственно. Вторая пятилетка предполагала, что молодые ведьмы и колдуны покидают студгородок и возвращаются домой, но два раза в год приезжают на сессию, которая длилась в среднем недели три-четыре. В общем, выглядело это примерно как получение двух стандартных человеческих высших образований подряд.

– …Двадцать шесть лет – прекрасный возраст для начала волшебной жизни! – вдохновенно вещала директриса. – Что?.. Ах, да… Двадцать три – тем более!

Соня Ларина сморщила нос, наклонила голову и, обнажив верхнюю губу, оскалилась. Заметила это только Алиса, которая, вздрогнув, поспешила тут же отвернуться.

Действительно, подавляющее большинство выпускников в этом году справили двадцать шестой день рождения. Практически у всех ведьм и колдунов сила пробуждалась в шестнадцать – и юное дарование автоматически зачислялось в один из волшебных вузов необъятной – причём не по месту жительства, а практически рандомно, где оставалось место. Конечно, больше везло родившимся осенью и зимой. Весенние и летние детишки довольствовались оставшимися свободными местами. Ведьма из Калининграда легко могла оказаться в Дальневосточном институте тонких материй и дополнительно постигать тайны восточных магических практик, а колдуна из Крыма запросто отправляли в Заполярный университет теургии и волшбы, где тот, помимо всего прочего, вникал в тайны методики прикладного шаманства.

Сама Алиса Кузина втайне гордилась тем, что на курсе являлась самой младшей. Сила в дочке практикующей ясновидящей и таролога пробудилась, как у всех вундеркиндов, в тринадцать лет. Это Алисоньку воодушевило настолько, что она быстро стала одной из лучших учениц курса и слыла среди однокашников страшной занудой. Малявку, несмотря на все её знания и оценки, редко воспринимали всерьёз, и это больно било по Кузиному самолюбию. Зато теперь, начиная карьеру на три года раньше, чем все…

Алиса снова покосилась на Соню, которая исподлобья таращилась на вещавшую директрису. Ларина на курсе была самой старшей. На момент поступления в академию она уже была ровесницей некоторых выпускников-вундеркиндов. Кое-кто из однокурсников в это не верил, некоторым это показалось забавным, и они не преминули позубоскалить на этот счёт… Это было их первой ошибкой в стенах Академии. Но тогда Софья сделала вид, что её не тронули злые насмешки и унизительные замечания.

Не прошло и двух недель, как у обоих весельчаков – красавца Андрея Смолина, наследника одной из крупнейших магических семей Поволжья, и – вот ужас! – Наташи Потвориной, внучки знаменитого мурманского ведуна – начали расти бороды. Роскошные, густые, чёрная и рыжая соответственно. Бороды, которые могли бы стать гордостью любого пирата или волшебника. Незадачливые маги прямо с урока метнулись в медпункт, но… Быстро выяснилось, что это не случайность (подобные в Академии иногда происходили, особенно среди первокурсников, дорвавшихся до магической практики), а самое настоящие воздействие извне – парочку элементарно кто-то заколдовал, а также, что ни один преподаватель Академии не в состоянии отменить заклятье – так мастерски оно было наложено. И дело было вовсе не в уровне магических сил и уровне развития способностей.

– Колдовал мощный теоретик и практик структурного воздействия, – авторитетно заявила Ксения Александровна Раевская, доцент кафедры методики метаморфозной магии. – Ну или гений. Или и то и другое.

– Странно, – бормотал профессор Иволгин, лучший специалист по заклинаниям во всей Сибири, – я не могу отследить заклятье. Этот колдун не оставил «хвоста»… Мало кто способен… Все забывают…

– Или ведьма, – мрачно добавила директриса Мироненко, щупая бороду рыдающей Наташи. – Скорее всего, ведьма…

– Почему, Александра Романовна?

– Печёнкой чую, Ксюша! Заклинание отложенное… ну… недели две… может, десять дней. Без «хвоста», необратимое… Зато синхронное – это косяк. Ну и явно «тёмное»… Вот, видите след, коллеги? То-то. Ну и коварство, пардон, чисто женское… Мужик бы до такого не додумался, извини, Сергей Палыч. Значит, тёмная ведьма, курса с третьего-четвёртого…

– Пятого, – вставила Раевская.

– Да… Вспоминайте, кому насолили, – устало посоветовала директриса Андрею и Наташе.

Они не смогли вспомнить.

Смолин быстро взял себя в руки, нашёл, что борода ему даже идёт, если стричь её примерно каждый час. Наташа же заперлась в комнате в общежитии, на занятия не ходила и безостановочно плакала и брилась. Через месяц с небольшим бороды внезапно прекратили рост, а к первой сессии от них остались только жёсткие щетины.

В том, что бороды – дело рук Сони Лариной, Раевская была практически уверена с самого начала, а на сессии убедилась окончательно. Впрочем, историю так быстро замяли, что Ксения Александровна даже не поделилась своими подозрениями с директором. Вместо этого доцент позволила Софье писать у себя курсовую – и осталась довольна. Вообще Раевская была одной из немногих преподавателей, с которыми у студентки Лариной сложились нормальные отношения.

– Рано вам ещё это знать! Этого вы не знаете! Это вы вообще нескоро поймёте! – любила повторять на своих занятиях Анна Львовна Кирина, молодая ведьма, обучавшая студентов первичной системе составления заклинаний – элементарной магической дисциплине, которую всем было лень преподавать.

– Я ничего не поняла, – ныла после первого занятия Катенька Щукина, потомственная белая ведьма. – Она сама-то понимает, что объясняет?

Курс сочувственно загудел на весь коридор.

– Идиотизм!

Несколько человек с любопытством обернулись. За первую неделю в Академии мало кто вообще слышал голос мрачной, вечно одетой в чёрное Сони Лариной. Тем более от неё не ожидали такого эмоционального комментария.

– Два плюс два – четыре, два плюс три – не скажу, рано вам ещё, ДЗ – логарифмы! – продолжала бушевать Софья, в принципе ни к кому конкретно не обращаясь, но слушали все. – Ладно же…

Что такое Сонино «ладно же» все поняли на следующей паре Кириной, когда на её вопрос Ларина флегматично отказалась отвечать.

– Мне это ещё рано знать, – отрезала она.

Кирина, между прочим, ровесница Софьи, просияла.

– Ага! Не знаете!

– Знаю, – сумрачно отрезала Соня. – Но не скажу.

Кирина растерялась. Она привыкла, что называется, производить впечатление, водить своеобразную дружбу с такими же, как и она, гламурными ведьмочками-студентками и особенно к тому, что её, несмотря на возраст, воспринимают с трепетом и относятся к ней с пиететом.

Слова «пиетет» в Сонином словаре не было.

– Марш к доске! – рявкнула Кирина, разваливаясь в кресле. Она обожала терзать двоечников перед всем курсом. Иногда это растягивалось на полпары и нередко заканчивалось слезами наименее стойких.

Ларина молча скользнула к доске, схватила мел и быстро-быстро начала строчить формулы. Преподавательницы приоткрыла рот. Эля Данченко, успевшая заделаться «подружкой» Кириной, чуть не взлетела над партой от восторга, предвкушая скандал. Аудитория оживлённо зашушукалась.

– Формулы за первый семестр, – сообщила Соня, тыча мелом в левую половину доски. – Формулы за второй семестр, – Правая сторона доски.

– Вам… тебе рано это знать! – пискнула оглушённая Кирина, быстро водя длинноватым носом по формулам, едва не касаясь доски.

– Поздно, – трагически отозвалась Софья и положила мел на место.

– А это! Это формула второй ступени!

Пару секунд обе ведьмы таращились на длинную символьную фразу, первой опомнилась Софья.

– Пардон. – Взмах тряпки – и формула исчезла. – Действительно, это… рано пока.

Кто-то хихикнул. Кирина пошла пятнами.

– Вон из аудитории! И чтоб я тебя больше здесь не видела! – Изо рта преподавателя вылетела капелька слюны, чудом не угодив Соне в лицо. Ларина спокойно сгребла свои вещи с парты и вышла.

Когда перед сессией до директрисы дошло известие, что студентка первого курса Ларина не посетила ни одного занятия по первичной системе составления заклинаний, а также не сдала ни единого домашнего задания, она немедленно вызвала Софью к себе. Та явилась не одна, а в компании толстой папки с кучей рефератов, эссе, перечней формул и одной научной статьёй.

– Анна Львовна запретила посещать её занятия, – спокойно пояснила первокурсница. – Домашние задания не принимала. Можно сдать зачёт другому преподавателю?

Кирина была немедленно вызвана на «очную ставку». На ковре у директора она продолжила брызгать слюной, поражаясь Сониным наглости, хамству, не забыв упомянуть, что формулы, которыми Ларина исписала доску в тот приснопамятный день, до сих пор не представляется возможным удалить никакими средствами.

Соня молчала.

Кирина вопила за двоих.

У Мироненко заболела голова.

– Хватит, – махнула она наконец рукой. – Анна Львовна, вы не имели права не пускать студентку на занятия и не принимать задание… Софья, на зачёт придёшь к Анне Львовне в общем порядке. Анна Львовна, спасибо, идите.

– Её исключить мало! – взвизгнула немного отдохнувшая Кирина. Директриса нахмурилась.

– Вы прекрасно знаете, что это невозможно, – отчеканила она. – Ларина, иди, сотри эти формулы.

– Не обучена.

Обе женщины застыли, переглянулись. Первой отмерла Кирина.

– Видите? – взвизгнула она. – Видите, как она разговаривает?! Негодная…

– Аня! – одёрнула её Мироненко, буквально силой выводя из кабинета. Соня осталась одна.

– Александра Романовна…

– Что значит – формулы не стираются? – зашипела директриса прямо в лицо своей бывшей студентке. – То есть, писать формулы затяжным шрифтом ты их научила, а стирать…

– Я не учила!

– Тихо! – Александра Романовна сделала большие глаза и указала на закрытую дверь, за которой всё ещё находилась Соня.

– Я не учила, – шёпотом повторила Кирина. – Она сама! Ещё и нахамила!

– Как сама? Как нахамила?

– Ну… – Анна Львовна смутилась. – Я её вызвала к доске, а она давай строчить… Учебник наизусть небось выучила, специально, чтоб меня позлить! Ещё и одну формулу второго порядка накорябала!

– И?

– Всё…, – стушевалась Кирина.

Директриса подняла указательный палец и постучала им себе по лбу.

– Я тебя предупреждала, что держу тебя на ставке, потому что эти формулы никто больше преподавать не хочет! – вполголоса, но жёстко напомнила она. – У меня уже в печёнках твои выходки, панибратство со студентками, работа на «отшибись». Сопливая первокурсница тебя уделала перед всей аудиторией! Ты совсем уже что ли?..

Кирина сопела.

– Анька, поставь ей автомат – и с глаз долой, – устало закончила Александра Романовна. – Да и сама… Найди себе место… Не твоё это – преподавать…

– Ну и что это за выходки? – сердито спросила директриса у Сони, спровадив Анну Львовну. Та лишь смотрела в упор. Мироненко вздохнула.

– С таким характером…, – вздохнула Александра Романовна. – Ладно, пошли, уберёшь свои формулы…

Две минуты спустя Софья перед полной аудиторией и обалдевшей Кириной, незаметно сдавив тряпку в руке, стёрла свои записи, уже успевшие стать притчей во языцех, без следа. Студенты разинули рты.

– Как?! – вопрошала директриса, вытолкав Ларину из аудитории. – Просто объясни – как?!

– Просто замкнула их на себе – и всё, – буркнула Соня. Александра Романовна шумно выдохнула.

– Иди, Софья, – разрешила она, а после, глядя на удаляющуюся спину студентки, добавила себе под нос: – А эта двоечница даже не смекнула… Ну, Анька…

Само собой, эта история облетела Академию со скоростью звука. Большинство было уверено, что Кирина будет мстить Соне, опозорившей её перед всем институтом, однако инцидент посчитали исчерпанным.

Всё было бы гораздо проще, если бы студентов можно было отчислять. Однако это было чревато появлением в обществе абсолютно несоциализированной ведьмы или колдуна, которые либо ещё не научились контролировать силу, либо затаили бы злобу на всех и вся. Поэтому даже самых злостных хулиганов и нарушителей, если, конечно, дело не попадало под статью – магическую или обычную, наказывали, но не отчисляли, а после института они ещё и получали гарантированную работу на три года, в лучших традициях Советского Союза, где и появилось это правило. По истечение этого срока выпускник мог остаться на прежнем месте, а мог податься, куда ему было угодно. И у Александры Романовны Мироненко после случая с формулами закралась мысль, что «пристроить» Соню Ларину будет ох как непросто. В том, что она всей Академии ещё даст прикурить, директриса не сомневалась.

На самом деле, всё оказалось не так плохо. Училась Софья хорошо. Нет, ОЧЕНЬ хорошо. Зубрилкой и выскочкой при этом не была. Спросят – отвечала всегда, но руку тянула, только если весь курс, потупив очи долу, молчал. Ларина презрительно обводила однокурсников долгим взглядом и, как бы нехотя, медленно поднимала руку, точно делая всем одолжение. Самое интересное, что этого никого не бесило. Большинство было только радо, что их не трогают. Но упаси Господь кому-то было зацепить Софью по-настоящему… Начинался сущий цирк с конями.

Как-то раз на четвёртом курсе на практическом занятии по изготовлению отваров и зелий, когда хипповатая и вечно чему-то радующаяся Ирина Леонтьевна упорхнула по «важным делам», оставив семнадцатилетнюю Алису Кузину за старшую, мирная размеренная беседа обо всём на свете под стук поварёшек о стенки котлов неожиданно приняла опасный оборот. Эля Данченко, просеивая над своим варевом толчёные кости летучей мыши, имела неосторожность ляпнуть что-то на некую серьёзную тему, касающуюся не то экономики, не то политики, не то истории… Кто-то хихикнул, кто-то молча поддержал, кто-то кашлянул многозначительно. В неловкой паузе раздался голос Сони Лариной. Она вполне вежливо заметила, что в силу юного возраста и недостаточного жизненного опыта Эле стоит воздержаться от рассуждений на подобные серьёзные темы, ибо в таких вещах Данченко категорически некомпетентна. Пауза из неловкой стала мхатовской. Не вполне разобравшись в опрокинутой на неё сложной синтаксической конструкции, Эля всё же скумекала, что её обозвали идиоткой и велели прикусить язык, и ринулась в бой. Умилительно округляя глаза, поражаясь Сониной грубости, нервно хихикая в притворном ужасе, она посоветовала Софье засунуть её ларинское мнение куда поглубже. Соня, не отрываясь от нарезки корня повилики, заметила, что подобными заявлениями, а также острой реакцией на конструктивную критику Эля нивелирует свой образ образованного человека из интеллигентной семьи. Данченко поняла только то, что кто-то оскорбил её мать, и схватилась за нож для шинкования борщевика. Ларина, наконец соизволившая поднять взгляд от своего отвара, посоветовала однокурснице умерить пыл, впредь не рассуждать о том, чего не понимает, а на досуге полистать какую-нибудь умную книгу. Эля, к удивлению и разочарованию многих спор продолжать не стала, однако ровно за пять минут до конца пары, когда большинство уже сняли свои зелья с огня и с нетерпением ждали куда-то провалившуюся Ирину Леонтьевну, Данченко, будто что-то вспомнив, подскочила к Сониному котлу и смачно в него плюнула. Светло-жёлтый отвар зашипел, как газировка, рвущаяся наружу из бутылки, которую энергично встряхнули, и моментально приобрёл болотный цвет. Все, кто это заметил, ахнули – зелье было чрезвычайно сложным, оценка за него могла напрямую повлиять на семестровую.

– Капец у тебя слюна ядовитая! – прозвучал в относительной тишине восхищённый голос Андрея Смолина, лучшего друга Эли.

Тут уже замерли все, прекрасно понимая, что Софья либо разорётся и кинется на Элю с кулаками, либо заплачет – третьего не дано. Никто не знал, какой вариант предпочёл бы лично он…

Дайте два!

Соня, стоявшая в этот момент (а всё случившееся заняло фактически именно столько времени) между партой и котлом с испорченным снадобьем, внимательно смотрела на торжествующе вернувшуюся на своё место Данченко и улыбалась уголками губ.

– А что такое? – кривляясь, невинно спросила Эля у Андрея, едва сдерживающего рвущийся наружу смех. – Просто надо было сплюнуть…

Произошедшее далее случилось ошеломительно быстро.

Соня сделала шажок назад, схватила со стола какой-то ингредиент – никто и не заметил, какой, швырнула его в свой испорченный отвар, отчего тот мелко-мелко запузырился красным, потом схватила немаленький котёл… и, одним прыжком оказавшись рядом с Данченко, опрокинула всё варево Эле на голову.

Ни единой капли не попало ни на парту, ни на Андрея, сидевшего рядом. Данченко, как губка, впитала весь отвар и заорала, как будто её разрывало на части.

В этот же момент появилась Ирина Леонтьевна, весёлая, как птичка.

– Как ваши дела? – пропела она. – Элечка, потише… Ой, Сонечка, а где же ваше зелье?..

– Выкипело, Ирина Леонтьевна, – как ни в чём не бывало сообщила Ларина. Она уже сидела за своей партой, котёл тоже был водружён на место.

– Всё выкипело?.. – Преподавательница рассеянно поправила очки и взглянула на часы. – Ой, опять не успели почему-то… Сдайте образцы.

Данченко, вереща на всю Академию, пулей бросилась вон из кабинета.

В тот же день рекорд громкости был побит Александрой Романовной.

– Ты соображаешь, что творишь?! – От голоса директрисы в стенном шкафу её кабинета дрожали и звенели сервизные чашки и многочисленные кубки и награды и колыхались кончики заколотых «крабом» Сониных волос. – Ты совсем краёв не видишь?!

Соня стояла, как обычно, наклонив голову набок, и Мироненко всегда казалось, что Ларина смотрит на неё сверху вниз, хотя директриса была выше неё на целую голову.

– Может, мне создать прецедент и вышвырнуть тебя из института? – бушевала Александра Романовна, носясь по кабинету туда-сюда, точно на помеле. – Может, тогда до тебя дойдёт, что нужно думать, прежде чем что-то делать?!

– Я подумала.

Мироненко вздрогнула. Софьин голос никому часто слышать не приходилось.

– О чём?! – рявкнула директриса на автомате.

– О том, что она заслужила наказание.

– Здесь я решаю, кто заслуживает наказания, а кто нет, – прошипела Александра Романовна чуть ли не в лицо Соне. – Ты должна была прийти ко мне… К кому-то из преподавателей! Если возник конфликт…

– Александра Романовна, – устало, но вежливо вклинилась в речь директрисы Софья. – Я уже взрослая, я могу за себя постоять.

– Это ты называешь – постоять за себя?! – искренне изумилась Мироненко. – Да от твоих… твоих… проделок вся академия ходит оглядывается! Как бы тебе чего лишнего не сказать! Как бы косо не взглянуть! Ты что, ты власти хочешь? Что тебя все боялись? Уважали? Силу свою показать? Самоутвердиться?

– Нет.

– А что?!

– Сила действия равна силе противодействия.

Мироненко хлопнула два раза длинными загнутыми ресницами.

– Третий закон Ньютона, – пояснила Соня. – Колдовать – по сути, оперировать законами физики, но с использованием наших сил и возможностей. Так вот я никогда и никому не буду мстить так, чтобы принести урон больший, чем был нанесён мне. Сила действия равна силе противодействия. Вы можете мне верить. Я просто возвращаю долг.

Александра Романовна отошла, поражённая не столько сутью услышанного, сколько Сониной внезапной словоохотливостью.

– Ты мстительная, – выдавила она наконец. – И жестокая.

– Я справедливая.

– Это тебе так кажется…

– Да, – с достоинством согласилась Ларина, – мне так кажется.

– Ты не пробовала просто простить обидчика? – серьёзно спросила директриса. Ей не очень нравилось, какой оборот принимала их беседа, но отступать было нельзя.

– Пробовала, – отозвалась Софья, – много раз. Меня унижали. Оскорбляли. Несправедливо обвиняли. Делали больно. Я прощала. До поры до времени. А потом устала.

– Когда проснулась сила? – понимающе уточнила Мироненко.

– Нет. Позже. Я пыталась. Но мне жаль себя. А их – уже нет.

– Ты страшный человек…

– Я защищаюсь, как умею.

– Неужели тебе нравится то, какая ты? Нравится, что тебя… боятся, ну, опасаются? Не дружат с тобой? Наоборот, стараются задеть?

– Не нравится, – неожиданно призналась Софья. – Но я вспоминаю, как мне было больно, когда я всё это проглатывала, и понимаю, что иначе нельзя. Я притягиваю всякие неприятности, меня вечно кто-то обижает. Мне приходится…

– Не надоело в жертву играть? – Александра Романовна окончательно взяла себя в руки. – Ведёшь себя виктимно и получаешь соответственно!

– Я думала об этом, – спокойно отозвалась Соня. – Конечно, легче всего сказать: это я во всём виновата, это всё из-за меня, я плохая, все хорошие. Но я так уже жила. Мне не понравилось, спасибо.

Мироненко с шумом выдохнула.

– Ну что с тобой делать? – печально спросила она.

Соня пожала плечами.

– Иди… Твою бы энергию и талант, да в мирных целях…

Это был не последний случай с участием Софьи. Ларина ещё не раз оказывалась «на ковре» у директрисы. Александра Романовна наказывала студентку, отстраняла от занятий, заносила соответствующую информацию в личное дело – Соне всё было, как с гуся вода. Пропуски по учёбе она навёрстывала моментально, много занималась самостоятельно, писала статьи для магических конференций, сдавала экзамены и зачёты прекрасно… Так пролетели первые пять лет обучения, курс разъехался, Софьи в Академии стало чуть меньше, Мироненко вздохнула свободнее. Однако едва ли не каждая сессия ознаменовывалась очередным «приводом» Лариной и криками обиженного, который на поверку оказывался обидчиком…

– Ирина Леонтьевна тебе что сделала?! – орала выведенная из себя окончательно директриса. Девятикурсница Соня торчала посреди кабинета, как обычно, наклонив голову набок, отчего её фирменный взгляд исподлобья становился особенно жутким.

Соня всем казалась любимицей Ирины Леонтьевны. Преподавательница на каждом занятии хвалила Ларину, рассыпаясь бисером по поводу таланта Софьи, её креативности, творческому подходу к приготовлению зелий и высокого качества снадобий, сваренных Лариной.

– Она так тебя любит! – восхищались однокурсники. – Никого так не хвалит!

Соня пожимала плечами и отмалчивалась, хотя ей было приятно.

– Она ваш преподаватель! – продолжала бушевать Мироненко, бегая взад-вперёд. – Ну и что, что она блаженная… В смысле… Она мухи не обидит! Или тебе уже всё равно?! Или, может, будешь утверждать, что это не ты?!

– Я, – буркнула Соня низким голосом.

– Так… Ты сейчас идёшь к ней, извиняешься и снимаешь своё чёртово заклятье! Ты всё поняла?

Софья кивнула.

– Иду к ней и снимаю заклятье.

– Извиняешься!

– Нет.

Александра Романовна опешила.

– Что значит – нет?..

– Не буду извиняться. Извинения ничего не значат. Тем более, я не раскаиваюсь. К чему это лицемерие?

В голосе Сони не было ни вызова, ни агрессии. Напротив, он звучал тускло, немного скучающе. Это был голос человека, который многое… знал? Познал? Бред…

– Я приказываю.

– Я вас очень уважаю, Александра Романовна, – довольно почтительно сообщила Софья. – Но перед Ириной Леонтьевной извиняться не буду. Заклятье сниму. Хотя через… восемь дней оно и само бы прошло.

Мироненко едва не взвыла.

– Ты понимаешь, в какой положение ты меня ставишь? – вырвалось у неё. – Я понимаю, для тебя закон не писан…

– Я знаю, что такое субординация, – не согласилась Ларина.

– Ах знаешь? Ну тогда изволь уважать своих преподавателей! И…

– Преподаватель дискредитировал себя, унизил нескольких студентов перед всем курсом. Или это разрешено только потому, что она – преподаватель, а мы студенты?

Мироненко на миг опешила.

– Нет, это не разрешено, – нашлась она, взяв себя в руки. – Но ты не можешь… Почему ты просто не поговорила с ней?

– С ней бесполезно говорить, – спокойно заявила Соня. – Она из тех преподавателей, которые считают, что они всегда правы. И вы это знаете.

– Ты не вправе рассуждать о ней в таком ключе…

– Но я вправе защищать своё достоинство? – холодно спросила Софья.

– Не такими методами.

– К сожалению, другие мне пока недоступны.

– Боже, кто из тебя получится?.. – Александра Романовна бессильно опустилась на стул. – Всё время забываю, что ты старше остальных студентов…

– Многие мечтали бы хоть раз поступить так, как поступаю я. Постоять за себя. Но им не хватает духу! И никогда уже, наверное, не хватит. Поэтому они предпочитают унижаться дальше, считая себя ниже тех, кто их…

– Хватит! Слушать не желаю!

– Извините, я не хотела вас расстроить.

– Расстроить?..

Директриса просто не могла подобрать слов для беседы с Соней. Ей всегда наедине с Лариной было жутковато, но… интересно…

– Что произошло, расскажи хоть, – попросила она.

Ей правда было любопытно.

Как она и предполагала – произошла сущая ерунда. При приготовлении отвара, который должен был быть включён в экзамен, своё сумбурное объяснение рецепта, которого в учебнике вообще не оказалось, Ирина Леонтьевна подкрепила словами:

– Оно такое должно получиться… Фиолетовое… То есть… Ну… Фиолетовое!

Зелье у всех получилось, кто во что горазд, и воняло неописуемо. Хотя несколько фиолетовых всё же вышло – у тех, кто внимательнее всех слушал, в том числе и у Сони.

– Ну вот, смотрите, – торжественно и радужно, как всегда, начала Ирина Леонтьевна. – Вот Наташенькин отвар… Наташенька, вы весь семестр трудились, но ничего у вас не получается, да, ха-ха-ха? Ну вы же не будете этим заниматься в будущем? А вот Элечка… Это вообще не зелье. Звёздочка наша, Катенька! Посмотрите!

Все, включая Катю Щукину, ни разу за девять лет не сварившую приличного зелья, воззарились на поварёшку в руках преподши, откуда стекала глянцевая густая жижа кричаще-пурпурного цвета.

– Вот! Это идеально! Катечка, я в вас никогда не сомневалась! Консистенция, цвет – всё прекрасно!

Все переглянулись.

– Вы же сказали, оно должно быть фиолетовое, – мрачно напомнила Соня. Все потупили глаза.

– Кто?! – искренне удивилась Ирина Леонтьевна. – Я?! Ну да вы что! Как можно! Вот! Это… такой цвет… Ну как бы… Лиловый!

– Пурпурный.

– Пурпурный! – счастливо подхватила преподавательница. – Видите, вы же сами понимаете. Ни в коем случае не фиолетовый!

– Пс! Какая разница? – свистящим шёпотом спросил на ухо свою соседку Элю Данченко Андрей Смолин. – Они ж все фиолетовые!

Данченко закатила глаза.

– А у вас, Сонечка, не получилось, – посетовала Ирина Леонтьевна, помешивая Софьин отвар мрачно-сиреневого оттенка. – Вы очень хорошо работали, но… Экзамен вряд ли сдадите… хотя…

– Горечавка, да? – будто не слыша её, спросила Ларина, отчего-то белая, как полотно. – Надо было добавить?

Преподавательница зависла с поварёшкой в руке, глядя в стену.

– При чём тут… У вас же рецепт…

– Рецепт диктовали Вы. Горечавки там не было… И много чего ещё. Но вы сказали, это всё. Почти.

– Да! – наконец отмерла Ирина Леонтьевна, счастливо стреляя глазами. – Я же объяснила! У всех должно было получиться вот так! – она снова ткнула пальцем в зелье Щукиной.

– Я запуталась, – пожаловалась Лиза Дивеева. – Да – нужна горечавка или да – не нужна горечавка? И какая? Их же две – синяя и жёлтая…

– Вот! – преподша торжественно подняла палец. – Я показывала вам свойства сока полыни! Если кто-то добавил живую медузу, то запах можно было нивелировать экстрактом эстрагона и… и… Ну хотя бы дольку лимона кинули… Хотя и сожжённая шерсть росомахи хороша… Но где же её достать…

– А чё с горечавкой? – послышался слабый басок с задней парты.

– Во-от… Я так рада, что вы справились! – подытожила Ирина Леонтьевна. – Кто-то лучше, кто-то, как Сонечка, хуже… Можете быть свободны!..

Когда Софья позволила директрисе просканировать себя и поделилась этим воспоминанием в деталях, Александра Романовна ещё минуты две сидела неподвижно, глядя в одну точку.

– Н-да, – резюмировала она наконец. – Я понимаю… Но это не повод… Ирина Леонтьевна целый месяц проходила фиолетовая, как баклажан!

– Не месяц, – угрюмо отозвалась Соня, терпеливо торчавшая посреди кабинета. – Всего две луны… Без восьми дней.

– Расколдуй ты её, – устало попросила Мироненко. – Экзамен ты сдашь…

– Сдам, конечно, – фыркнула Соня. – Там же комиссия будет. Могу идти?

– Иди, горе луковое…

Когда за Лариной закрылась дверь, директриса с шумом выдохнула и откинулась на спинку кресла. Хотелось ли ей иногда поступать, как Соня? Определённо. Хватало ли у неё на это окаянства, совести и духу? Нет. Мироненко поймала себя на том, что поведение студентки ей отвратительно, но чуток она Лариной всё-таки завидует. «Что за чёрт?» – подумала она. И ещё: «Интересно, как она это делает?»

И позже: «Скорей бы она уже выпустилась…»

И этот день настал…

– Диплом об окончании Сибирской академии ворожбы и чародейства с присвоением второй категории вручается Данченко Элеоноре!

Эля рванула на сцену чуть ли не бегом. В честь праздника красавица решила надеть на себя приблизительно ничего – и сверху безразмерный пиджак. Данченко не преминула переобниматься со всем преподавательским составом, демонстрируя собравшимся, что она педагогам буквально, как дочь родная, а Кирину и молоденького аспиранта Олега Павловича даже панибратски чмокнула в щёчку под неодобрительное цоканье языком со стороны директрисы.

– Диплом об окончании Сибирской академии ворожбы и чародейства с присвоением второй категории вручается Дивеевой Елизавете!

Лиза, немного смущённая, наряженная в стильный брючный костюм, но, как всегда, забывшая причесать свои топорщившиеся кудряшки, неловко перебирая тоненькими длинными ногами, вскарабкалась на сцену и уже через полминуты плюхнулась на своё место в зале. Особой радости Лизе кусок синего картона с бумажным вкладышем не принёс – троек у Дивеевой в дипломе было больше, чем педагогов, чинно выстроившихся на сцене.

– Диплом с отличием об окончании Сибирской академии ворожбы и чародейства с присвоением второй категории вручается Кузиной Алисе!

Крошечная Алиска, размазывая по щекам слёзы, спотыкаясь бросилась на сцену. Все преподаватели мигом начали хором её утешать. Где-то в зале страдальчески закатила глаза одна Соня…

– Диплом… с отличием об окончании Сибирской академии ворожбы и чародейства с присвоением второй категории вручается… Лариной Софье…

Александра Романовна споткнулась на этой фразе два раза.

Наряженная типичной ведьмой – наглухо закрытое приталенное трикотажное платье с чуть расклешённой юбкой – Софья с гордо поднятой головой без суеты, не спеша поднялась по ступенькам, не забывая вежливо улыбаться. Она умела себя вести в приличном обществе. Даже если не была уверена, что это относится ко всему обществу.

Мироненко не уступала. Вежливо поздравив краснодипломницу, она крепко пожала Соне руку и, стоило Лариной направиться обратно в зал, незаметно наклонилась к уху профессора Иволгина:

– Слава богу, отмучались…