Дорога туда… 1 том Сила Медведь

Доглавие

1493 год от Конца Света

Византия г.Константинополь.

В этот вечер Собор Вознесения Девы Марии в благочестивом, несокрушимом и хорошо укреплённом городе Константинополе был забит прихожанами до такой степени, что дышать было нечем. Чадили толстые и тонкие свечи, вверх поднимался едкий дым, не спешно, тонкими нитками ускользая в слегка приоткрытые витражные большие окна, что были прорублены в купольной, высокой крыше. Витражи были выполнены так искусно и в такой неповторимой технике, что ими можно было любоваться неотрывно, боясь даже моргнуть, потому как нечеловеческий труд сотворил настоящее чудо.

В этот вечер лампочки, что зажигали с помощью магии, «включать» было запрещено. Потому огромная зала была заполнена свечами. С тридцать первого января на первое февраля по новому летосчислению от Конца Света все католики молились за спасение душ нечестивых, кто жил когда-то на этой земле, кто живёт и будет жить, то есть за не родившихся. Ночь Очищения давала шанс каждому человеку, будь то оборотень, вампир, маг или же ведьмак попросить у Бога прощение за свой грех нечестивости, спасение для своих родных и близких ещё не рождённых и помощи у простых людей и святого католического братства, собравшегося здесь, в городе Константинополе, именно по такому случаю. Братство же, разодетое в красивые, украшенные золотой вышивкой и драгоценными, сверкающими даже при свете свечей камнями одежды стояло на возвышенности, тесно прижимаясь к друг другу. Пожалуй, в Соборе Вознесения Девы Марии их было больше, чем прихожан.

Те прихожане, коими являлись оборотни, вампиры, маги, ведьмаки и ведьмы обязаны были перед тем, как переступить порог Собора исповедаться священнослужителям, кои стояли у ворот на предсоборную территорию с постными выражениями на лицах. Бормотания прихожан о том, что он грешен и повинен в том, что рождён был не человеком истинным, священнослужителям были особо не нужны, однако они кивали, повторяли одну и ту же фразу в ответ, осеняя входящих крестом. Проходя дальше, нечестивые надевали на шею толстую, пропитанную священной водой верёвку, снимали обувь и носки, мыли ноги в холодной, освящённой воде и, вытерев их насухо, босиком проходили в храм. Обязательно читая молитву и не поднимая глаз на алтарь или же крест, на котором был распят Иисус Христос. Перед ним на коленях стояла статуя Святой Марии, матери его, с ангельскими крыльями за спиной. Она молилась Единому Богу, выпрашивая у него прощения для всего нечестивого люда, который посмел когда-то сошедшего с небес для спасения человечества Иисуса Христа замучить в ответ на добро и святость своей гнилой магией и распять на железном, ржавом кресте, оставив на поедание демонам.

Весь этот процесс, с омовением ног, верёвкой на шее, босыми ступнями и молитвами был рассчитан только на прихожан нечестивцев, а на братство, которое замерло со страдальческими лицами на возвышении, будучи так же, кто оборотнем, кто вампиром, кто ведьмачеем, а кто и магами – не важно светлым или тёмным – не распространялось, ибо священнослужители, кто входил в братство считались очистившимися от скверны и избранными самими Небесами. По законам Великой Церкви они не носили в себе зла и гнилой крови.

В огромном зале собора люди, верующие и нет, тесно прижимаясь к друг другу, с трудом дышали, обливались потом, но оставались на своих местах. Одни с благоговением вслушивались в громкий голос верховного архиепископа Кирилла, стоявшего у огромного алтаря, бубнили себе под нос молитву, вторили его словам, подымали очи к разрисованному потолку с витражными окнами – последнее относилось к простому люду – тем единицам истинных, кто рождался без грязной крови. А кто-то наоборот всё время опускал голову, пристыженный грехом и тем, что носил в себе нечистоту, но неизменно втыкался лбом в стоявшего перед ним соседа. Но все прихожане делали всё возможное, чтобы братство, следившее острым оком за ними, не смогло отличить не верующего от верующего. Ибо не верить в Византии было запрещено.

Одетый ещё более помпезно и богато, чем всё братство вместе взятое верховный епископ Кирилл зачитывал заученный до зубовного скрежета текст из Нового Евангилие, возносил очи к огромному золотому кресту, на котором был распят Иисус Христос, крестился и вновь втыкался в большую книгу взглядом, которую держали четыре прислужника, опустив смиренно в пол очи. Пятый стоял рядом с ними перекидывая листы – самого из древнейших писаний. По словам всё тех же церковников этому писанию было более пяти тысяч лет.

В тесной толпе прихожан стоял и Антоний Мусульиос. Стоял среди других таких же безрадостных воинов, носителей священного Жёлтого Истинного Креста, с толстой верёвкой на шее, босиком на холодном полу. Пол был так же разрисован дивными узорами, как и потолок, в середине огромной залы была выложена мозаика, всё это создано было руками человека ещё тысячу лет назад – кто-то говорил что рабами, а кто-то уверял, что византийскими мастерами-монахами.

Антоний усиленно делал вид, что внимательно слушает верховного архиепископа. Прикрыв глаза и опустив голову, ткнувшись в плечо впереди стоявшего товарища, он сражался со сном. С каждым словом Кирилла его веки тяжелели. Сон отягощал его сознание не оттого, что Антоний искренне не верил в Единого Бога и не потому, что пытался это скрыть, а потому что он вторую ночь был без сна. И после трудового дня выдержать четыре часа в Соборе, слушая литургию и стоя на одном месте оказалось для него тяжёлым занятием. Не упасть замертво помогали всё те же товарищи, что стояли рядом, приткнувшись тесно к нему в той же попытке не уснуть.

Всё случилось после суток дежурства, тренировок и небольшого задания по уничтожению адской птицы, что попыталась пробиться через защитный барьер, что был возведён вокруг города. Они уже двигались в сторону храма, где их ждала баня, каша с потрохами, похлёбка с грибами и чистая постель, когда Старший завернул их в Собор Вознесения Девы Марии. Приказал умыться святой водой, затем снять обувь и омыть ноги в тазу, надел на них верёвки, потом согнал нечестивых в угол залы, чем удивил каждого из них. Такому отребью, как они вход именно в этот Собор был строжайше воспрещён. Что же случилось? Конечно, без разрешения верховного архиепископа Старший не принял бы такое решение, однако разбираться в этом Антоний не желал.

На очередном монотонном песнопении Кирилла, Антоний всё же провалился в бездонную пропасть – темнота накрыла его с головой и погрузила в свою пучину. Но уже через мгновение, когда орган издал протяжный стон, и хор мальчиков разлетелся под сводами Собора, будто гром среди ясного неба, Антоний вздрогнул и открыл глаза. Часто заморгал. И уже хотел поднять голову, но вовремя остановил себя. Нельзя. Он грешен. Мало того, что бедняк, сын рабыни, так ещё оборотень и маг. И не верит ни в какого бога. Впрочем крестом себя осенил, так, ради показухи. Рядом кто-то повалился на него, но тоже встрепенулся. Антоний решил не смотреть на товарища по несчастью, выдохнул, желая поскорее покинуть собор. Жарко.

Антоний был одет по всей строгости крестоносца: льняная туника до колен, с двумя разрезами по бокам, кожаный жилет доходивший до бёдер, по бокам жилет был стянут кожаными шнурками, а на поясе ремнём. На ногах кожаные штаны, поверх которых была накинута длинная льняная тёмная юбка с запахом. Иногда обычным воинам Истинного Креста позволялось эту юбку подтягивать за подол и затыкать за пояс жилета, что Антоний и сделал, входя в Собор. Сверху на плечи был накинут тяжёлый с лёгким серым оттенком плащ, на котором на спине красовался жёлтый крест. Длинные, золотистые волосы были заплетены в тугую косу. Она была замотана серым платком с мягкой бахромой. Воинам Жёлтого Креста запрещалось носить длинные волосы, но иногда, для некоторых делались исключения. На голове удобно сидела шапочка-скуфия из свиной кожи, на ней тоже были жёлтые кресты. Хорошо, что сапоги Антоний снял, хоть немного легче.

Литургия закончилась аккурат в полночь, когда огромные часы на Соборе гулко, неспешно и величественно оповестили всех об этом. Антоний вздрогнул в последний раз, осознавая, что снова нырнул в недра повелителя Морфея. Его тело пусть и успело стать слабым, но так и не соскользнуло вниз. Рядом стоящий товарищ рисковал упасть на пол, потеснив остальных, потому, не глядя на этого несчастного, Антоний, вырвавшись из царства снов, успел подхватить храмовника за локоть и тем самым не позволить тому упасть. Встрепенувшись, товарищ вернулся в реальный мир, буркнул слова благодарности, быстро начал креститься. Осенил себя крестом и Антоний, хотя и вышел знак скудно. Слишком много людей, руку толком не поднять, нет-нет да упрётся локоть кому-нибудь в лицо или в плечо, а может и в спину. Антоний был высокий, несмотря на свой молодой возраст, плечистый. Настоящий великан.

Из Собора выходили последними. Как и положено самым низшим слоям общества, воины Жёлтого Истинного Креста ждали, когда выйдут горожане – сначала богатые, потом среднестатистические, затем бедные и нищие – правда быть таким нищим Антоний не отказался бы. После крестоносцы. Антоний шёл пятнадцатым, как и положено. В ровный строй никто не вмешивался.

Сойдя по высокому и величественному крыльцу, храмовники свернули в сторону и пройдя ещё несколько шагов, нырнули под финиковые деревья, чтобы пройти до небольшого двора. Там уже позволили сломать строй, но только лишь для того, чтобы скинуть с шей верёвки и бросить их в огромные каменные чаши, в которых уже горели костры. Потом обуться, умыться святой водой и вновь встать в строй.

Старший что-то говорил, Антоний давно научился его слушать в пол-уха если речь Старшего была не важной и во все уши, если важной. Он стоял с каменным выражением на лице и думал лишь о доме. Сегодня он пойдёт в ту лачугу, в которую они с матерью переехали тридцать шесть лет назад и из которой Антоний ушёл служить в католическую армию Преславной и Святой Девы Марии, дабы нести свет и очищать этот мир от магической скверны, коей он сам и был. Когда Антоний поступил на службу, у них с матерью появились небольшие деньги, а так же еда и одежда. А ему выделили келью в общем храме, правда вход был по пропуску и строго по времени, как и выход. Однако два раза в месяц давали выходные, тогда крестоносец мог отправиться домой или же проведать своих близких. Вот и сегодня такой день. Был. Неожиданное изменение в общем расписании испортило ему его. Но ночь ещё оставалась. Тратить её на пустословие Старшего Антоний не желал, но кто же он такой, чтобы менять планы начальства.

На самом деле домой не так уж и хотелось, но мать вот-вот готова была отдать душу Свету. Антоний любил мать. И не любил. Иногда он терялся в своих ощущениях, не понимал своих чувств. Стыдился их и в тот же момент оправдывал себя. Матери он про свои сомнения не говорил, всегда был верным и примерным сыном, несмотря на то, что когда она оказалась в гареме у шаха, забыла про ребёнка. В какой-то момент он стал ей не нужным. Променяла на бриллианты и шелка, богатые палаты, вкусную еду и ароматное вино, прогулки в дорогих палантинах и пиры, восхищённые взгляды и сладкие речи мужчин. Вспомнила про родную кровиночку уже ставшую взрослой тогда, когда шах продавал её византийскому купцу – старая игрушка успела наскучить. Ну, а купец выбросил глупую бабу со двора, а сына определил в свою частную армию. Ведь ради такого славного парня он распрощался с кругленькой суммой, приобретя ещё и гусыню-мать. Да вот только тот поход для купца, решившего по неизвестной причине ославить своё имя военным действием, стал единственным и последним, а для Антония ознаменовался свободой. Ибо смерть хозяина автоматически снимала с рук рабские кандалы. Но стал ли Антоний свободным по настоящему, он не мог бы ответить даже сейчас, когда прошло больше тридцати лет.

Пусть теперь он и жил без хозяина, однако статус оставался не определённым. Ни нищий, ни раб, даже не слуга. Никто. И мать такая же. Бродяги. Голодранцы. И не на отца был Антоний обижен, о котором мать то и дело вспоминала с проклятиями на устах, а как раз-таки на мать, которая ушла от отца, забрав, как потом выяснилось, совершенно ей не нужного сына – Антоний, несмотря на то, что был тогда ещё маленьким, помнил высокого и хмурого родителя добрым и отзывчивым человеком… Почему отец не остановил мать? Не удержал? И сына не забрал… Вот теперь тянул Антоний лямку какого-то-там воина, поклоняющегося какому-то-там богу, гнул то и дело спину, чтобы дали хотя бы краюху хлеба. По другому жить не получалось…

Старший закончил речь и отправил всех прочь. И Антоний, попрощавшись с товарищами, тихо, без лишних слов, направился в темноту, прочь от Собора, который за спиной красиво переливался яркими огнями той самой магии, которую в Византии считали порождением греха и порока. Политика в Византии была противоречива: король и верховный архиепископ, у которого власти было больше, чем у короля презирали магию и нечисть, объявляли всё это ересью, сжигали на кострах ведьм и ведьмаков, но при этом пользовались их силой. Они сами были оборотнями и упырями, магами и ведьмачеями, но себя расценивали как мессиями и наместниками на земле Единого Бога. Они были святы и чисты помыслами и признавали силу лишь тогда, когда им было это выгодно.

Хижина, которая делилась на несколько комнат, где проживали такие же бедняки, как и Антоний с матерью, не горела приветственными огнями. Тусклая лампочка, что освещала маленький порожек и хлипкую дверь, которую Антоний уже долгое время правил, встретила его крепко прикрытой. Тихонько отворив створку, Антоний прошёл в общий коридорчик, так же тихо прошёл к дальней комнате, отварил дверь там. Отстранил занавеску, загодя сжав в кулак охапку висюлек из каменных бусин разной формы. Никакой ценности в этих висюльках не было, но мать их любила. Наверное потому, что это единственное, что она сделала своими руками. То ли гордилась, то ли жалела в этом себя, Антоний не знал и гадать не собирался.

– Ты пришёл, – сказала мать, лёжа на старой кровати, на которой были собраны старые, завонявшиеся одеяла. Сегодня Антоний хотел их вынести на солнце, чтобы просушить, но у Старшего поменялись планы. – Поздно, – припечатала мать. У неё хватало сил говорить недовольным и обидчивым тоном. В такие моменты Антонию больше всего хотелось развернуться и уйти, но сыновий долг не позволял, да и мать с каждым днём угасала всё больше и больше. Порой она его вспоминала с трудом, а порой видела в нём мальчика. И когда видела мальчика, почему-то злилась и начинала горько плакать. Но прощение никогда не просила за то, что были периоды забывала про него и делала вид, что нет у неё сына вообще, наоборот ждала, что он её пожалеет. Но Антоний не жалел. Давно уже не жалел. В чём суть жалости? Ей конечно, хорошо, а ему… и так горько. Но всё равно любил, какая-никакая, а мать.

– Что поздно? – спросил он, стягивая со спины меч и аккуратно наматывая на простые ножны ремни и ставя его потом у порога.

– Мне плохо. Мне стало совсем плохо. А тебя днём с огнём не дождёшься. Ты где был?! – пискнула она, попытавшись на него крикнуть. Но кричать так, как когда-то, когда он был ребёнком, при этом всячески пытаясь заслужить её внимание, сил уже не было. Сейчас вспомнилась Антонию обида: внимание матери ускользало, сын её раздражал. Ни ласки, ни тепла, ни любви. Вся любовь и всё тепло доставалось драгоценным камням, шелкам, золоту, шаху… А маленький Антоний бегал по поручениям слуг и принимал от них оплату за мелкую работу в виде лепёшек, доброй каши иногда с кусочками мяса, похлёбки и одёжки.

Антоний ничего не ответил, лишь прошёл в маленькую ванную, в которой помещалось корыто для обмыва тела, бочка для воды, над которой торчал уродливый кран, и в углу приткнутый унитаз, настолько старый, что был разбит и вонял. Никакая магия не могла смыть эту вонь. Антоний поднял крышку, чтобы посмотреть есть ли вода в бочке. Воду отключали с приходом сумерек и включали, когда солнце поднималось над горизонтом.

– Тоша, – послышалось с порога, и Антоний выглянул из-за занавески, что отделяла ванную от основной комнаты. В комнату прошаркала бабушка Мила, неся в руках что-то, Антоний не мог рассмотреть что. Он вышел к ней. Очень был рад видеть соседку. Бабушка Мила была добрым и хорошим человеком. Правда сын у неё, Ефсей, был последней сволочью. Постоянно пил, иногда поколачивал старушку. Сколько раз Антоний ему морду чистил, всё бесполезно. Пил и продолжает пить, и дружков своих сюда тащит. Правда, после того, как Антоний несколько раз ему подравнял лицо, бабушку бить перестал. А то часто на ней отыгрывался, будто мать ему была боксёрской грушей. Вот ведь как в жизни бывает, у кого-то сын дебил, а у кого-то мать и не мать вовсе. И тогда находят два человека друг друга и помогают друг другу.

– Бабушка Мила, – тихо бробубнил он. Голос у Антония был глубокий и грубый, даже шёпотом говоря, мог разбудить спящих через пять домов.

– Кто это? – встрепенулась мать. – Чего надо? Иди отсюда, проклятущая, – и мать приподнялась на сухих, будто ветка вишни ручках и попыталась схватить одну из подушек, что лежали приткнутые к стене, чтобы бросить в гостью. Антоний подумал, что мать видно спутала бабушку со смертью. Бабуля была стара, но не страшна.

– Да уймись ты, дура, – строго шикнула на неё бабушка Мила, во время отсутствия Антония она присматривала за матерью. – Я это, – потом подошла ближе к матери, чтобы та посмотрела на неё. – Я. Мила.

– Нет, нет, – пищала мать, метаясь по постели. Прятала лицо, закрывала глаза, мучилась. В какой-то миг её стало выгибать, и тогда Антоний подошёл, чтобы прижать её к кровати. Вот она успокоилась и провалилась в безмятежность.

– Совсем плохая стала, – сказала бабушка Мила и протянула ему небольшой свёрток. – Совсем скоро уже, Тошенька. Совсем скоро. Вот тут немного даров, на похороны, – и бабулька, несмотря на то, что и её изводила мать, шмыгнула носом. – Положи куда. Пусть будут. Меня к погребальному костру не пустят, а в суете могу и позабыть.

– Спасибо, бабушка Мила, – прошептал Антоний и обнял старушку.

– Водицы я набрала, – уходя шептала Мила. – И позавчера мыла её. И одеяла высушила. Знаю твоего Старшого, обалдуя. Как что в голову взбредёт. А вот к обеду не появился и подумала я, что уже не будет тебя.

Ещё раз поблагодарив старушку и проводив до дверей её комнаты, Антоний вернулся в родную каморку. Набрал в корыто воды, скинул одежды и опустился в лохань. Она была низкая, узкая и короткая, но сидя помыться получалось. Вытеревшись найденным в шкафу полотенцем, Антоний простирал его, потом носки и трусы. Развесил во внутреннем дворике на верёвке, к утру станут сухими. Вернулся в комнату, облачился в льняную тунику и прилёг на ковёр, почти у порога, зачем-то притянув к себе меч и обняв его. С того момента, как в руках появился добрый и славный товарищ, спать вот так стало легче. Кошмары не снились и не казалось ему, что его снова и снова бросают.

– Арслан… Арслан…

Антоний вздрогнул, открыл глаза и сел на полу. Мать звала его. Дядя Ибрагим, один из лучших воинов шаха, у которого мать жила в гареме, когда-то дал ему благородное, османское имя. За гриву светлых волос, за силу, что источал дух малыша и за то, что он был чуть крупнее детей своего возраста. Люди звали его безродным и найдёнышем, но потом всё чаще стали называть Арсланом, и мать подхватила это имя, забыв родное, то самое, которым наградил его отец. Она звала его так, когда вспоминала, что у неё есть сын. И звала тогда, когда шах продавал их византийцу, торгуясь как раз не за неё – поношенка никому не была нужна, а за парня, который к тому времени стал настоящим богатырём, да и военное дело знал.

Антоний подполз к матери, отложив меч. Ощущение того, что это последние её вздохи сдавило грудь и горло, стало тяжело дышать. Рука дрогнула, потянувшись к умирающей. Антоний приподнялся на коленях, убирая с её лица слипшиеся, поседевшие, некогда тёмные пряди. Красота давно увяла. Осталась лишь сморщенная, сухая, уродливая старуха.

– Добрушка, – прошептала она совершенно неожиданно. Уж никак он не ожидал услышать своё родное имя. Тем более ласкательно-уменьшительным. – Всё… Уж всё… Скоро… Ещё чуть-чуть… – бормотала мать, а потом вдруг посмотрела на него не бледно-голубыми, выцветшими глазами, в которых в последнее время читалось безумие, а осознанным, чуть светлее обычного, взглядом. Антоний понял, до рассвета мать не дотянет.

– Мама, – прошептал он, беря её за сухую, холодную и безжизненную ладошку. В такие моменты, перед смертью прощалось всё. И забывалось всё, даже самое обидное и бесчеловечное. Особенно когда умирал твой родной и близкий человек. – Мама… Всё хорошо…

– Почему?.. Почему?.. – стонала она, и Антоний понимал, что накрывало её сожаление и вовсе не о том, что она в какие-то моменты была не правда и не справедлива к сыну, а жалость к себе. – Почему я должна так рано уйти? За что? Арслан, за что?.. Мне… Мне… Сколько мне?..

– Сто восемьдесят шесть, мама, – подсказал он. И правда. Такая редкость. Обычно маги, оборотни, вампиры и ведьмачеи уходят в возрасте трёхсот и старше. А мать, будучи магом, и до двухсот не дожила.

– Сто восемьдесят шесть… Мне сто восемьдесят шесть… Какой злой рок так посмеялся надо мной? Я что не правильно жила?.. Я была к кому-то не справедлива? Я что так много грешила?.. Я знаю, что кто-то грешил больше чем я, но они живут. А я?.. Зачем я тебя так рано родила? Зачем? Всё этот урод… Ненавижу его! Он заставил меня тебя родить! За что умираю я, а не он?!

– Скажи мне что-нибудь, – вдруг попросил Антоний, стараясь не запоминать последние слова матери. Он чуть сильнее сжал ладошку и смотрел на неё потемневшими от выступившей влаги глазами. То ли горечь, то ли обида, то ли боль, то ли… – Скажи хоть что-нибудь…

…Что любишь. Что жалеешь о том, что была немного не так честна и справедлива. Что забывала о сыне. Что променяла его на бриллианты. Что испортила ему жизнь. Что забрала его у отца! Что не смотря ни на что счастлива потому, что в жизни сын был и есть. И что он лучший…

В голове мысли путались и Антоний чувствовал себя мальчишкой. По меркам нечестивцев он был юн, всего-то семьдесят шесть лет. Но казалось ему, что он сопливый пацанёнок, который жаждет тепла и ласки, простого человеческого, детского счастья. Жаждет защиты взрослых, родных и близких. Он не боялся остаться один, но несмотря ни на что горе накрывало его и в этот момент он прощал матери всё и отпускал свои обиды, испытывая лишь боль. Как и положено человеку, который теряет мать.

Мать больше ничего не сказала. Отвернулась и забормотала что-то бессвязное. Потом несколько раз судорожно вдохнула и выдохнула, а после замолчала, лишь наполовину прикрыв глаза. Антоний видел, как они стали совсем тусклыми и безжизненными. А потом побелели, будто у мертвеца, поднятого из могилы, и он отвернулся от неё, сел на пол и сморгнул слёзы. Вошедшая перед этим неслышной тенью бабушка Мила присела рядом и обняла его, всхлипнув. Она закачалась, и он вместе с ней, и вдвоём они горевали о женщине, которая была им близка больше, чем они ей.

Бабушка Мила, оборотень-волчица, а так же ведьма, вызвалась заняться матерью, а Антоний собрался и пошёл в храм. И было ещё раннее утро, и небо было тёмное и звёздное. И прохладно было, отчего под одежду забирался лёгкий озноб, но Антоний на него не обращал внимание. Он шёл быстро, улицы были практически пустынными, лишь только дежурные полицаи, совершающие обход города, ему встречались, редкие прохожие, спешащие так же как он, по делам, да голодные псы и грязные коты.

Мать придавали огню в специально отведённом месте – небольшая каменная территория под открытым небом, на окраине города. Здесь сжигали всех бедняков, рабов и слуг, здесь складывали на дрова русов и других чужестранцев, посмевших по какой-то причине задержаться в Византии, да ещё здесь же умереть. Мать была не верующей. Ей всё равно по каким обычаям похоронят, не верующим был и Антоний. Но о своей не вере он молчал, потому, священники распорядились по своему. Обмотав тело простынёй, они уложили его в гроб, Антоний положил рядом с матерью несколько металлических украшений, что бабушка Мила принесла в свёртке для неё, затем пару монет, искусственные цветы. Гроб возложили на сложенные дрова и подожгли магическим огнём. Возле погребального костра стоял только Антоний Мусульиос, это имя ему дали храмовники, уже третье по счёту… Он смотрел, как пылал огонь и слышал, как трещало дерево и ни о чём не думал и уже не плакал. Когда прошло достаточно времени, на голых камнях осталась лишь горка пепла, которую тут же подхватил ветер и потихоньку начал растаскивать, и Антоний снова прощался с матерью.

А когда вернулся в храм, его обнимали товарищи, хлопали по спине и плечам, соболезновали, и Антоний чувствовал, что не один. И думал: почему всё так не правильно! Товарищи пришли бы к погребальному костру его поддержать, и бабушка Мила, и даже её дуралей сын, и другие соседи, но вот ведь… законы тут были такие.

Это событие произошло первого февраля. Первого февраля не стало матери. Второго её похоронили, не стали хоронить вечером, хотя могли. Им-то что, это же нечестивые. И сразу после сжигания Антоний пошёл на стену, чтобы вновь влиться в привычный ритм жизни. И чувствовал он пустоту и понимал, что рано или поздно должно было это случиться. И ощущал себя вроде как свободным, теперь он может делать всё, что угодно, и в тот же момент стыдился своего осознания. Укорял себя за то, что думал так. И всё время оправдывался перед собой, что не хотел смерти матери. Знал, что так оно на самом деле и было, какой ребёнок желает смерти своим родителям, однако мучило Антония то, что не смог спасти мать, не смог продлить её дни.

– Следующий выходной я у тебя заберу, – важно сказал Старший. Он Антонию не нравился. Слаб физически, слаб морально. Очень услужлив, в постоянном страхе перед старшими, спину гнёт, что ездить в туалет на нём можно. Впрочем, он и не против кого подвезти. Очень любит деньги. Имеет двух любовниц, и они ему порой подкидывают деньги, а не он им. Одним словом альфонс. На них он покупает дорогую выпивку и цветы жене, которая и знать не знает про любовниц. Ей некогда таким заниматься, потому как имеет она тоже любовника, и растит шестерых детей. Этот человек в представлении Антония был настолько ничтожным, что ему и подчиняться было скверно. Но другого выбора не было. Антоний научился не видеть своего непосредственного начальника и слушать только самое важное. Про выходной было важно, но он знал, что так и будет.

– …если раскидываться выходными, – продолжал вещать Старший, а Антоний пропускал целые предложения мимо ушей, лишь изредка вычленяя слова. Всё, что надо, он уже услышал. – …так что советую. И ещё, та лачуга, в которой жила твоя мать, теперь твоя личная собственность. Сходи в администрат и заполни бумаги. Но это потом, когда будешь выходной.

Старший осёкся, глянул куда-то поверх плеча Антония. Антоний был высоким, но Старший уступал ему лишь несколько сантиметров. Впрочем, это всё, что в нём было достойного. Остальное, жировая масса. Антоний не оглянулся, однако вытянутое лицо Старшего сказало ему о том, что к ним шёл кто-то важный. И вот до этого купавшийся в своей важности и значимости человек вдруг осветился неприятным лицемерием и кинулся мимо Антония и остальных храмовников, и заискивающе начал тараторить. Вычленяя важное из его многочисленной трескотни, Антоний понял, что явились от самого верховного архиепископа.

– Ты, – ткнул в него человек, который неожиданно возник по правую руку. Антоний сморгнул и, слегка удивившись, глянул на невысокого, чуть полноватого клирика. – За мной.

– Ах, ну что же вы, достопочтенный, – лебезил Старший, идя за клириком, который был чрезмерно важным и от этой чванливости становилось тошно. Антоний не долго думал: идти за клириком или нет. Но уже через несколько ударов сердца, решил пойти, хотя Старший разрешения не давал. Но кто такой лицемер-старший и кто такой клирик, у которого не только на спине был знак, но и на лице было написано, что он из личного услужения самого архиепископа. – Прошу вас… – вырывал из бредней отдельные фразы Антоний. – Не проходите мимо. Пройдите и посмотрите на мою работу… пушки вот покрасил… лично в руки взял кисть…

– Верховный архиепископ вызвал к себе твоего человека, Старший. Имя ему Антоний Мусульиос, – остановившись, соизволил повернуться к бледному Старшему священнослужитель, важно вздёрнув подбородок. – А ты ступай. Мне некогда смотреть вверенные под твою опеку территории. У меня важное дело доставить этого человека к великому архиепископу. И как можно скорее. Ты меня тормозишь.

– Ох, простите мою наглость, о… – И Старший рухнул на колени, сложа руки в молитвенном жесте. Священнослужитель, который очень спешил, некоторое время постоял на месте, как если бы он был богом. Кто же откажется от коленопреклоненного? Из них, никто. А Антоний продолжал быть отстранённым, вот только вид непосредственного начальника ни капельки не радовал. Презрение так и норовило вылезти на лицо, исказив его маской отвращения.

И только через несколько секунд клирик пошёл дальше, и Антоний за ним, глянув напоследок на Старшего, который, перехватив его взгляд, сурово скривился и махнул рукой, мол, ступай. И Антоний больше не оборачивался, лишь задал себе запоздалый вопрос: зачем он Кириллу понадобился?

Конечно, в роскошной повозке ехать Антонию никто не позволил, но клирик видно и правда очень спешил, потому ему подали коня. Оседлав норовистого скакуна, Антоний поспешил за повозкой, и сопровождали его храмовники из личной охраны его святейшества.

Во дворец, в котором проживал верховный архиепископ и его личный клир, проводил тот самый священнослужитель, после того, как неспешно и вальяжно выкатился из повозки. Антоний уже успел спешиться и отдать лошадь подлетевшему конюшему. Не глядя на Антония, клирик повёл его большим двором, где росли изысканные фруктовые деревья и где высокие и нет кустарники были подстрижены в виде фигур животных.

Перед тем, как ступить на длинную с колоннами и высоким потолком террасу, клирик остановился. Важно повернулся. Окинул взглядом Антония, остановился на его сапогах с высоким голенищем. Некоторое время смотрел на них, думал. Антоний не мешал, решил так: скажет разуться – разуется. Велика важность.

В конце концов, клирик решил для себя важную, как думалось Антонию, задачу и, отвернувшись от него, снова пошёл, теперь уже петляя коридорами и террасами, а затем поднимаясь по ступеням и выходя в просторный коридор, залитый ярким, утренним солнцем.

Антоний продолжал идти следом и молчать, стараясь не глазеть по сторонам. В этом дворце он первый раз и от злата, коим были украшены колонны, стены и картины кружилась голова. Настолько здесь было всё дорого и богато, что хотелось сорвать вон ту занавеску из парчи и сбежать с нею, чтобы продать на рынке и на вырученные деньги… Мысли унизительные и гиблые, Антоний от них тут же оттолкнулся, и теперь уже удивлялся тому, зачем людям такие золотые коридоры? Ведь всё золото, что было тут, казалось бессмысленным. Оно никого не кормило, никого не одевало, никому жизнь не продлевало. Просто являлось ниткой, которой были вышиты гобелены, краской, что наносилась на рамы картин и на сами картины…

Перед высокими двустворчатыми дверями, у которых стояли стражи, клирик жестом приказал Антонию остановиться и побыть тут. Затем просочился в приоткрытую дверь, словно мышь, и некоторое время находился за ней. Антоний стоял на месте, никуда не отходил, никуда не поворачивался и с важными стражами разговоры не заводил. Просто ждал. И когда священник вышел и махнул ему рукой, последовал за ним. Оказавшись в просторной, богатой, залитой светом комнате, Антоний сразу же опустился на одно колено, склонив голову на грудь. Как он и думал, его привели в личные покои верховного архиепископа Кирилла.

Некоторое время Кирилл ничего не говорил, Антоний, прежде чем опустить голову заметил, как тот кормил большого сокола, что сидел на жерди у высокого окна. Сам Кирилл был одет в домашнюю тунику, что спадала до самого пола, а сверху в лёгкую и просторную мантию жёлтого цвета. Голова не была покрыта и жидкие седые волосы были стянуты в тонкий мышиный хвостик сзади. Но несмотря на дряхлый вид, Кирилл был довольно бодр и явно старческим бессилием и слабоумием не страдал.

– Тебя зовут Антоний Мусульиос, – заговорил через некоторое время архиепископ сильным, густым голосом. Он отошёл от жерди, на которой сидел сокол. И тот вспорхнул и вылетел в открытое окно.

– Да, ваше преосвященство, – отозвался ровным голосом Антоний. Никакого благолепия или же страха он не испытывал. И не потому, что не верил, и не потому, что не мог знать, по какому поводу его позвал сам верховный архиепископ, а потому что точно знал, ничего страшного с ним не случиться, а даже если и случиться, выживет. Ему напророчили долгую и светлую жизнь.

– Мусульиос – солдат, – проговорил Кирилл, будто пробуя на вкус его прозвание или же второе имя. Антоний ничего не ответил, и Кирилл, который не ждал от него ответа, продолжил: – И как тебе служиться, иноземный сын?

– Хорошо, ваше преосвященство, – коротко ответил Антоний.

– И всё?

– Еда есть, крыша над головой есть, одежда есть. Что ещё нужно нечестивцу-чужеземцу?

– Разве больше ничего? – продолжал допытываться Кирилл.

– Поверьте мне, ваше преосвященство, – попытался вложить в густой басистый голос, разлетавшийся под сводами высокого потолка Антоний добросердечную мягкость, как если бы говорил с понравившейся девкой. – Божьему рабу ничего более и не надо.

– Какая досада. – Антоний не видел, но был уверен, что Кирилл скривился. – Есть же люди на нашей земле, которым ничего более гроша и не нужно. Встречаешь таких и диву даёшься. И сразу становиться ясно, что не испорчен до конца мир теми, кто жаждет много денег. Кто осквернён богатством и видит лишь золото в своём кошеле, даже когда спит.

«Это он про себя, что ли?» – подумал мимолётно Антоний, продолжая стоять на одном колене и в этот момент вспоминать всю помпезность оставшегося за дверьми коридора. Впрочем, личные апартаменты архиепископа выглядели не беднее.

– Людей много, ваше преосвященство, – поддакнул лениво клирик, будто это было по плану, вот именно здесь вставить свои четыре слова. – И среди сброда и черни найдётся достойный муж, который, так же, как мы, не обременяет себя златом.

«Он это серьёзно или шутит»? – на миг задумался Антоний и даже немного нахмурился. Но потом вспомнил перед кем он стоит и тут же вернул себе подобострастие, ибо без него сейчас было нельзя. Приходится играть роль до конца.

– Скажи, брат Антоний, – продолжил неожиданно клирик, после того, как они с Кириллом помолчали несколько секунд. Антоний напрягся, наконец, они дошли до сути. И пусть весь предыдущий разговор не продлился и трёх минут, он уже порядком наскучил. – Готов ли ты во имя Единого Бога нашего и Матери его Священной Марии Святой совершить геройский поступок и покарать грешника и еретика, посмевшего осквернить нашу землю?

– Готов, – не моргнув глазом и даже не дав себе секунды на размышление, сказал Антоний.

– А готов ли ты оголить меч, вынуть его из ножен, и ничего и никого не боясь, пойти против нечисти, что сильна, и оттого грешна в своём существовании?

– Готов, – повторил ещё более пылко Антоний.

– А готов ли ты срубить этой нечисти голову и тем самым защитить людей, которые никогда тебе не были родными по крови, ведь ты с другой земли, брат Антоний?

– Готов! – и Антоний ударил себя кулаком в грудь. Не сильно, но веско.

– Какой горячий настрой, – проговорил Кирилл, и на мгновение Антоний задумался, а не перегнул ли палку? – Меня радует твоя горячность. Молодость именно тем и хороша, что ты не даёшь себе времени и возможности подумать. Совершаешь поступки и становишься героем. Старость уже не та. Прежде, чем сделать шаг, подумаешь сто раз, а если не найдёшь ответа, поостережёшься делать этот шаг.

– Ваше преосвященство, в этом есть мудрость, – подлизал жопу клирик, однако Антоний и с тем, и с другим согласился.

– Какой у тебя рост, юноша? – спросил верховный архиепископ, и Антоний ощутил острый взгляд волка.

– Сто девяноста два сантиметра, ваше преосвященство.

– Ты медведь, – продолжал Кирилл.

– Да, – коротко отозвался Антоний.

– Я вижу в тебе и силу, и стать. Тебя будто слепили. В Византии есть медведи, но ты развит по-другому. Русы они есть русы, сила неимоверна. Как ты относишься к Византии, брат Антоний?

– Это моя родина. Здесь моё сердце. Я родился в Светлорусийском государстве, но в три года с матерью переехал в Османию. А позже уже в Византию. Два дня назад моей матери не стало, но для себя я давно решил, что останусь здесь. Здесь будет моя родина. Византия – моя страна. – И он снова пылко ударил себя в грудь кулаком. Чуть грудную клетку не сломал.

– Соболезную о матери твоей. Единый Бог наш Всемогущий принимает каждую заблудшую душу и прощает ей грехи, если она исповедалась перед смертью.

– Да, – нагло, не краснея, соврал Антоний.

– Мне твой настрой нравится, – повторил верховный архиепископ, и Антоний не мог сказать, рад на самом деле он был его горячности или нет. – Что помнишь о Русии?

– Ничего. Мне было три года. Моя память пуста. Османия оставила тоже неприятный след.

– Но тут ты проживал с матерью в лачуге, – вступил в разговор клирик.

– Здесь я нашёл место, где служу богу. Меня приняли в крестоносцы и не спросили с меня за это ни гроша. Мне дали еду и крышу, отдельную от той, где проживала мать, мне дали одежду и будущее.

Некоторое время священники молчали, и Антоний тоже молчал. Сейчас он был уверен, что не перегнул, ему казалось, что они смотрели друг на друга и молча совещались.

– Ты когда-нибудь участвовал в «живой охоте»? – вдруг спросил клирик. Как будто они не знали ответ на этот вопрос. Знали, конечно, просто проверяли.

Антоний ответил сразу:

– Да. Три года назад.

– Значит, ты должен понимать, что это такое и помнить правила охоты.

– Я помню и понимаю.

И снова клирик замолчал, и Кирилл не думал вступать в разговор вновь. Антоний ждал, а потом клирик разрешил ему встать и позволил идти. Уже выйдя в коридор, Антоний вынужден был остановиться. Его провожатый вышел следом за ним и опять повёл по богатому коридору, затем по лестнице и террасам, после остановился во дворе и подозвал послушника. Тот бросился к нему, словно верная собачонка. Посмотрел блестящими глазами, наверное ожидал косточку.

– Завтра за тобой придут. Сейчас иди отдыхай. И ночью тоже, – сказал Антонию священнослужитель.

– Прошу прощение, у меня сейчас тренировки, – осмелился высказаться Антоний. Нет, он не боялся, просто решил таким образом уточнить. А то мало ли, придёт сейчас в храм, а Старший на него насядет. А ему вроде как сам верховный архиепископ разрешил отдохнуть.

– Что я сказал, то и делай, – важно ответил клирик, затем махнул рукой и, развернувшись, пошёл прочь. Послушник провёл Антония до ворот, затем быстро удалился. Да, сюда Антоний приехал на коне, а отсюда пойдёт пешком. Впрочем, теперь торопиться было некуда, да и солнце спряталось за тучами. С моря задул лёгкий ветер, обещая дождь.

Некоторое время он стоял за высокими воротами дворца, то на небо смотрел, то подставлялся ветру, смотрел на людей и редкие мимо проезжающие кареты, повозки и торопящихся куда-то почтовиков. Смотрел на дома, что красивыми, остроконечными крышами уходили высоко в небо. Они были многоэтажные, богатые и красивые. Смотрел на большую, сверкающую витринами однако скромно приткнувшуюся на углу улицы булочную, из которой одурманивающие пахло свежей выпечкой. Не долго думая, Антоний прошёл к булочной, купил хрустящую, из пшеничной, белоснежной муки булку, и чувствуя себя свободным и не по праву счастливым, направился на запад, в сторону храма, жуя купленную сдобу…

1 часть. Глава 1

Морозень 1493 год от К.С.

Славорусия, Большая Столица

Шёл одна тысяча четыреста девяносто третий год от Конца Света. Первый день морозня для последнего месяца зимы оказался ничем не примечательным. Обычным. Утром мороз продрал до костей, к обеду потеплело, вечером снова похолодало. Солнце – огромный красный диск, поднявшись из-за горизонта, сначала не весело коснулось земли, после растеклось алым заревом по верхушкам деревьев, затем, поднявшись выше, пожелтело и вроде как стало не по зимнему хорошо.

День был обычным, тёк не спешно. До обеда так вообще тянулся резиной. Ушедший ранним утром копать могилу Сила Могильщик, прихватив с собой кирку, лом и лопату, вернулся только через несколько часов. И с удивлением отметил, что время для чая ещё оставалось. К концу зимы мороз лез в землю, будто прячась от солнца, земля промерзала так, что и лом порой не брал. Посему выкопать пришлось не глубокую, впрочем мертвецу сойдёт, а люди уже давно перестали верить в приметы и перестали сохранять традиции. Впрочем пришедшая вчера к Силе бабка Настасья попросила и обряд соблюсти и скомороха на похороны позвать.

Сила обряды плохо знал. Именно те, что шли издревле, что были чёрт знает когда ещё до Конца Света. Но в рекламной брошюре, что они с Кощеем Скоморохом, братом, иногда раскидывали по городу, смело заявлял, что обряды знает и если надо похоронит по старым обычаям. Людям сегодняшним толком разбираться так оно было тысячу лет назад или нет и вовсе не досуг, потому появлялись на пороге избы Могильщика и Скомороха те, кому это казалось важным и соглашались без вопросов, веруя в то, что Сила сделает, как оно было.

Сегодняшнее время было страшное, то мертвецы по земле Славорусийской гуляли, то демоны, то упыри и оборотни, потому многие скидывали усопших на руки фирме, какая, например, была у Сидора Гробовщика, а те сжигали их в огромных ворожбеных печах, а потом скидывали прах и кости в огромную яму. И когда она наполнялась, закапывали её и забывали о них. Как и родственники. У тех людей даже креста наскоро сколоченного не было. И уже на следующий день ходили по тем местам другие люди, живые, и знать не знали, что там, вроде как, могила.

Сжигали вроде как тоже по обряду, совсем старому, но братская, тут же забытая могила, претила так, что Могильщик порой ругался по этому поводу с Гробовщиком, а тот отвечал, что за такие похороны много денег платят, и мёртвым всё равно, где и как лежать. Тут Сила с ним соглашался, ведь сгоревшие уже не встанут. Впрочем, если колдуна хорошего позвать, так он и прах подымет. К Силе приходили по обыкновению старики и платили мало. Впрочем, Могильщик много и не требовал.

После крепкого чая с бубликом, Сила вновь засобирался во двор. Нужно было укрыть дно телеги сеном, установить на неё гроб с покойником. Вчера вечером Сила забрал умершего у бабки, обмыл его хорошо, нарядил в чистые одежды. Причесал, подстриг старику бороду и усы, вплёл в скудные белые седины пару бусин из яшмы, бабка попросила. Оставил в специальной комнате, зажёг свечи, установил у основания икону, старуха принесла, мол веровал старик. Старуха всю ночь провела подле покойника, там же был и Кощей. Он пел песни, а бабка читала молитвы. На самом деле Сила не знал, как точно и чётко проводились обряды, да и стародавние времена – это всего лишь пересказ одного, потом другого, а затем третьего. И в итоге, уже никто не знает, где вымысел, а где правда. У Силы было три источника, и ещё родительские рассказы и маленькие традиции деревни, где он вырос, и все они говорили о разном. Посему Могильщик просто слепил из всего этого нечто своё – и это «своё» продавал.

Гроб выносили с Кощеем. Тот хоть и был тощий и сухой, как ветка сливы, но сил в руках брата было почти столько же, сколько сил в ручищах здоровенного Могильщика. Водрузив гроб на телегу – массивную, сбитую из брусьев самим Силой, на огромных колёсах, запряжённую двумя боевыми мёртвыми конями, Могильщик поднял бабку, чтобы та села на табуреточку, что стояла у гроба. Бабка сунула в гроб гребень старика, шляпу положила на руки, прикрыв их, затем очки, просунула в карманы штанов два медных рубля, на закрытые глаза положила два серебряных. Златогор, сосед, что всю жизнь прожил рядом со стариками, опустился на другой табурет, по другую сторону гроба. А Наташка с Кощеем остались за телегой. Наташка держала большой кулёк с лепестками цветов, а Кощей кулёк с рисом. Когда всё было готово, Сила взял под поводья коней и повёл их вперёд. Скоморох заунывно напевал песни, Наташка всхлипывала, как-никак дочь, пусть и не родная, любила отца крепко, старуха сидела молча и смотрела куда-то вдаль. На небе светило яркое солнце, и люди, что встречали процессию, останавливались и провожали незнакомого, а кто и знакомого человека в долгий путь. Сейчас, оказавшись в темноте, он находился там один, ждал когда появится звёздная дорога, что уведёт его в другой мир, а может вернёт в этот. Уже младенцем.

На небольшом кладбище чуть постояли у гроба, а затем заколотили крышку, опустили его в яму, и Сила закопал деда, водрузив крест, что вырезал сам. Всю ночь колупал на дереве имя, затем подкрашивал. Ещё не высохло, но главное за свежеокрашенное не браться. Получилось. Потом укрыл соломой могилу. Чёрт знает чей обычай, вроде тоже нашенский и старый, вроде как в первые годы после Конца Света так делали, а потом загрузились в телегу и поехали обратно. Могильщик довёз клиентов до дома, там помянул старика вместе с ними, затем уехал. Кощей остался. Сила ждать его не стал.

Время было шесть, когда Могильщик распряг мёртвых коней, поставил их в стойло. Кони мёртвые, им новая смерть ни почём, однако главное, чтоб не гнили. Колдовские чары – несколько накорябаных на бруске Кощеем рун их от этого спасали. После Сила пошёл домой. Хотелось погреться да помыться. Чаю тоже хотелось.

В общем, день ничем не оказался примечательным. Разве что вечером, когда Кощей притащился пьяный и завалился на чердаке, где впрочем всегда проживал, из громкоговорителя маленького хроникуса долетели две вести: Петрушка-кормушка вещал о том, что бог с неба упал и вроде как помер, а ещё Великий Князь Святогор отдал богу душу, ну и конечно же, нехорошо так пошутил, тому ли душу отдал, что упал или быть может другому. А если тому, тогда понятно отчего тот шлёпнулся с небес. До бога, конечно, мало кому дело было. Ну упал. С кем не бывает. Правда не так часто они падают, но всё же. А вот смерть Князя Великого, управителя Светлой Славорусии заставила задуматься.

Святогор худым был правителем. И вспомнить не о чем. Много пьянствовал, девок щипал за задницы, а то и за другие места, вёл праздный образ жизни и на Славорусию-матушку и на народ особого внимания не обращал.

Святогор был из Великих Князей и четвёртым ребёнком Игоря Воевателя, хорошего Великого Князя, о котором уже давно сложили песни и былины. В общем осталась из Великих, истинных правителей Светлорусии лишь дочь Игоря – Княжна Мстислава Затворница. Осталась одна, ибо старший брат её Борис давно в могиле, раньше отца сгинул, второй – Добромир пропал много лет назад, когда в поход на Османию пошёл, говорят, тоже умер, и вот третий, балагур и пьяница, игрок и паршивая овца в стаде, наконец, отправился в темноту. Ни у кого из детей Игоря Воевателя наследников не было, говаривали, что прокляла Игоря его же жена, которую он силой взял, а затем привёз на землю русскую. На самом деле силой Игорь её не брал, но привёз издалече, что Могильщику, как и многим не нравилось.

В общем ощутил Сила привычное волнение: пусть Святогор и был наихудшим правителем Великого государства, однако был мужиком. А Мстислава, которой по праву рода предстоит сесть на престол, баба. А бабы, по его суровому мнению, править не умели. Сила ничего не имел против Мстиславки, она глупой не была, по крайней мере тогда, когда он её встречал, и всё же…

Странно. Тут Могильщик задумался, протирая ветошью тарелки, что только что помыл – Святогор, ещё три дня назад пышущий здоровьем и весельем на празднестве очередного хрен-знает-какого-святого раздавал всем плюшки, с горки катался, хороводы водил, а потом к девицам побежал – вдруг помер. Не с неба же он упал, как бог. Помер, наверное, в своей постели. Или ещё где? И не важно где, это всё равно было неожиданно. Можно было бы подумать, что Петрушка-кормушка опять жуткие шутки шутит, есть у этого гнилого рта такая особенность, вот только не до такой же степени. Нет. Умер Святогор, чует Сила, помер.

Когда Могильщик завалился на широкую кровать, чтобы предаться блаженному сну, вдруг подумал о том, что не такой уж и обычный был этот день. А вот утро следующего стало совсем неожиданном. Мало того, что Кощей, встав рано, решил супу сварить и шумел так, что вся улица проснулась, так ещё, когда сели за стол, чтобы этого супа откушать, в дверь избы постучались. Кощей дал понять, что сам откроет. Могильщик, проглотив ложку супа, повернулся ко входу, чтобы лицом, а не спиной встретить гостя. Однако при появлении вестника желание отвернуться и продолжить трапезу оказалось настолько сильным, что Сила еле сдержался.

– Тут живёт Сила Медведь по крови и Могильщик по прозванию и Кощей Мрачный Жданец по прозванию и Скоморох по роду деятельности? – вопросил вестник, деловито задирая подбородок, будто он настолько важный гость, что его надо хлебом да солью встречать.

– Тут. Мы это, – проскрипел Кощей.

– Ваша бумажка? – протянул брошюру вестник так, будто это была и правда бумажка.

– Наша агитка, – кивнул Кощей.

– И точно по обрядам и традициям хороните? – продолжал важничать вестник.

– Точно, – отвечал Кощей.

– И скоморошите на похоронах тоже?

– Ага, – сдержал зевок Кощей, потирая ступнёй ногу.

– С медведем скоморошите да с песнями?

– Да, да, – почесал под правым соском Кощей.

– А…

– Слышь, вопросительный знак, ты по существу давай, – оборвал его Сила, недобро насупив брови, да глядя исподлобья. У него итак-то лицо было не подарок, некоторые даже пугались, а тут ещё насупился, словно голову вестнику примерился оторвать. Был Сила здоровым, бородатым мужиком. Оборотнем. Как раз-таки медведем. Не чета сухопарому, среднего росточка вестнику. – Кого? Когда? И куда? Остальное – детали, их обговорим когда надо будет.

Вестник проявил недовольство: поджал губы, будто девица какая. Вскинул подбородок ещё выше, слегка занервничал. Тонкие модные усишки заплясали над верхней губой, когда она обидчиво дрогнула несколько раз. Не любил Могильщик вестников. Разодетые, как павлины, хаживали по городу, да вести носили. Иногда вроде и весть добрая, так после них чего-нибудь обязательно плохое случается. Впрочем, грех жаловаться на вестников, они почтальонами были и без них в это время никуда.

– Вчера, на закате, отдал богу душу Князь наш Великий, Святогор по батюшке Игоревич, по прозванию Третий, – чуть громче, будто читал новость на центральной площади, заговорил вестник. Прозваний у Святогора было много, но все не соответствовали его статусу. Тогда люд решил его называть просто Третьим, потому как сыном он был третьим и самым младшим у Игоря Воевателя.

– Как отдал? – Кощей встрепенулся и большими – они и так у него были здоровые, а сейчас стали ещё больше – глазищами уставился на вестника. Тот даже отшатнулся. – Святогор того. Кончил жить?

– Кончил. Но не сам, – дал петуха вестник. – Вчера в своих палатах, в Великом Тереме ушёл из жизни от сердечного приступа.

– Допился стало быть, Святогорушка, – дыхнул перегаром на вестника Скоморох и тяжело вздохнул. – Пусть земля ему будет пухом.

– Дальше, – потребовал Могильщик.

– Великая Княжна Мстислава Затворница просит по обряду придать тело Великого Князя Святогора Третьего земле и скоморошину на поминках узрить. С медведем, – продолжил важно вестник. – Призвала меня к себе Великая Княжна и просила отыскать Силу Могильщика и Кощея Скомороха, дабы только они в Большой Столице могут всё сделать по традиции, так сказала Великая Княжна. Великий Князь Святогор любил традиции и чтил язычество, правда и церкви был покорен, – вестник перекрестился. – Посему Великая Княжна Мстислава хочет последнее слово Князя Великого исполнить.

Тут вестник полез в связанную из ярких ниток сумку, что висела на сплетённом ремне и была перекинутая через плечо, выудил оттуда письмо и протянул его сначала Кощею, потому как тот был ближе, а когда тот не взял, прибывая в своих мыслях и размышлениях, протянул его Силе. Могильщик поднялся с табурета, медленно и с большой не охотой, сделал шаг вперёд, нависнув над худосочным вестником, как скала. Взял письмо, вскрыл белоснежный конверт.

– Великая Княжна Мстислава просила передать, что оплата будет щедрая, – продолжил вестник, и отчего-то его «Великая Княжна Мстислава» резануло по ушам так, что хотелось выставить незваного гостя за дверь. Сила Медведь к терпению не имел склонность. – И согласие твоё, Сила Могильщик, должно быть скорое.

Сила вытянул белоснежный лист сложенный в четыре раза, затем развернул его. Мстислава, дочь Игоря Воевателя, не будет писать письма Силе Могильщику, которого видела лет девяносто назад и то пару раз вскользь, да и Сила Могильщик от Княжны не ждёт ничего, посему, когда Могильщик развернул бумажку, ни капельки не удивился тому, что на ней была нарисована только цифра. Удивился он другому, сколько Мстислава обещала заплатить за похороны Святогора по обряду.

– Ежели Великой Княж…

– Да согласен я, – грубо оборвал вестника Сила, складывая быстро бумажку и заталкивая её обратно в конверт.

– Тогда я доложу Великой Княжне Мстиславе, что ты дал слово…

– Значит так, – вновь оборвал его Сила. – Сейчас я доем, соберусь и ты отведёшь меня в Терем. Мне надо увидеть мёртвого Князя. Приготовить тело к погребению… В общем много дел. Потому, обожди в сенях.

– Вам надо в Великий Терем? – на этот раз вестник выпучил глаза.

– Надо, надо, – Кощей обнял его за шею и пнул дверь, чтобы открыть. За это Могильщик по инерции отвесил Скомороху подзатыльник, на который тот не обратил внимание. – Коль нанимает нас Мстислава Затворница, кровиночка Игоря Воевателя, Великого Князя, скажу я тебе, дружок, значит, всё должно быть по нашим правилам и законам. Тебя, кстати, как звать?

– Руслан.

– А где Людмила?

– Не смешно.

– Да ладно тебе, – загоготал Кощей и закрыл дверь, отделяя Силу от них деревянной, толстой створкой. Могильщик ещё некоторое время постоял, глядя на дверь, а потом сел на табурет и быстро доел суп. В тот момент, когда вернулся Кощей, Сила чувствовал, что новый день ничего хорошего не принесёт.

До Великого Терема добирались почти четыре часа. Большая Столица, в народе Столец, от старорусского престол, стол, раскинулась на добрые километры и состояла из Округов и Районов. Сила с Кощеем жили в Западном Районе, а Великий Терем находился чуть севернее и почти в центре. В Великий Терем – Сила давно заметил, что всё, что касалось власти и правления имело статус Великого – пустили только после многочисленных процедур: «а мы не знали, но сейчас узнаем», «нам ничего об том не говорили», «кто это, поворачивайте взад и никогда сюда, попрошайки, не приходите», ну и так далее. Вестник отлип от них у ворот Терема, исчез, стоило им отвернуться. Правда после недолгого спора со стражей, в ворота просунулась растрёпанная голова. Человек пробежал глазами по паспортам – Сила прихватил документы, и поманил за собой.

После того, как Сила и Кощей после двух часов мытарств и одних и тех же ответов на одни и те же вопросы, помыли в большом тазу, в чистейшей воде руки – зачем, им так и не сказали – потом накинули на себя светлые и просторные накидки, в которой Кощей пять раз запутался и семь раз упал, пропоров носом многочисленные ступени и полы, многочисленных коридоров и лестничных пролётов, и когда они, наконец, добрались до покоев, где в ворожбеной прохладе покоился Великий Князь Святогор, за окнами Великого Терема солнце коснулось крыш домов, опалив серое уныние своими яркими, ещё пока зимними лучами.

– Кто такие будете?

Стоило им переступить порог просторной палаты, как к ним подбежал усатый человек и, поправляя большие очки, с преувеличенным любопытством уставился так, будто Сила прятал за пазухой огромный топор, что виден был невооружённым глазом. Вопрос заставил Могильщика чуть слышно скрипнуть зубами.

– Кто такой будешь? – встрял тут же Кощей и огромными, безумными глазами уставился на усатого очкарика. Зачем усатому очки? Он же лис-оборотень, Сила чувствовал это.

– Я первый вопрос задал, – важно выпятив нижнюю губу, проговорил усатый.

– Я первый вопрос задал, – повторил Кощей, а потом сделал дурацкую рожу, подскочив вплотную к усачу.

– Ты смеешь ёрничать?! – усатый удивлённо уставился на Кощея.

– Ты смеешь ёрничать! – сделал несуразное танцевальное па Скоморох и взмахнул белоснежной накидкой.

– Шут! – вскрикнул тот.

– Не ори, – вдруг сказал спокойно Кощей и ещё несколько раз взмахнул накидкой, чем сильнее привёл усатого в замешательство. Затем приставил указательный палец к губам и зашипел.

– Богохульники, – громогласно разнеслось по палате, и Сила перевёл взгляд на высокого и пузатого батюшку, что смотрел так сурово, будто взирал на сатанинское действие. – Прекратите горланить, как будто на площади. Великий Князь Святогор спит мёртвым сном. Его душа пока прибывает здесь и взирает на всё, что мы тут творим. Дайте ей спокойно перейти на ту сторону, – и забубнил молитву, вернувшись к библии.

– Могильщики они, – встрял тот, что вёл их всё это время по Терему. Говорил он тихо и усатому. – Княжна Мстислава послала за ними. Вернее, наняла, чтобы они по обряду Князя нашего Великого схоронили. А они пришли, чтобы Святогора Третьего подготовить… Ну короче, за делом они туточки.

– А чего я об том не знаю? – с недовольной обидой и важностью осведомился усатый очкарик.

Сила закатил глаза и тут же сгрёб очкарика за грудки, приблизив его перекошенное лицо к себе.

– А ты, чёрт усатый, кто такой? – тихо, но угрожающе осведомился он.

– Я здесь за тем… чтобы всякие пришлые не смели святотатство чинить… – поправив за радужку очки, пропищал усатый, делая всяческий вид, что он нисколько не боится и чертовски возмущён наглостью медведя.

Сила не дослушал, ибо не понял ровным счётом ничего, и оттолкнул усатого очкарика в сторону. Прошёл вперёд. Кощей за его спиной помахал накидкой и слепил такую морду, что так и хотелось оплеуху дать. И чего паяца строить, когда совсем не до этого.

Могильщик подошёл к кровати, на которой лежал Великий Князь. Батюшка, оторвав взор от библии, глянул на Силу недобро. Так же недобро глянул и Сила. Пародия какая-то. Непонятный усач, церковники, ожидающий своей очереди Сергей Бурлак, чтобы тоже прочитать свою молитву над покойным Князем – в какого бога он веровал, Сила до сих пор понять не мог, богов в мире сейчас много, чуть ли не у каждого свой, – ещё пара «сатанистов» в очереди, со своими книгами о вере под мышкой, у стены кучка репортёров и журналюг, даже Петрушка-кормушка здесь. Стервятники. В углах, чуть поодаль от кровати, тихонько всхлипывали слуги. У окон стояли по паре-тройке человек дружинников. Зачем? А Мстиславы, что должна горевать над братом, нет. Нет никого другого, кто был тесно знаком с Святогором, кто был к нему приближен, к нему и некогда к отцу его.

Сила постоял над покойником, оглядел его с ног до головы. Впрочем, ничего особенного не увидел. Князь был укрыт белым одеялом до подбородка, лежал прямо, с закрытыми глазами, как и подобает мёртвому. Единственное, что бросилось в глаза Силе, так это то, что Святогор был уже стариком. Странно, вроде как недавно зрелостью дышал, а сейчас… И только в этот миг Сила вспомнил, что младший сын Игоря не перенял от отца силу оборотня. Простым человеком был Святогор, оттого и помер от сердца. У простых короткий срок. Мало их по земле ходит. Один из четверых детей Игоря Воевателя взял всё материнское. Ольга была человеком и тоже померла от старости.

– Сколько читать будешь? – осведомился Сила у батюшки, что важно и монотонно напевая, перекинул страницу толстой книжицы.

– Он закончит, я буду читать и обряд проводить, – вмешался Сергей Бурлак, опережая батюшку.

– Тело обмыли хоть? – продолжил Сила.

– Обтёрли, – всхлипнул кто-то за спиной.

– И всё?

– И всё.

Сила задумался, со вздохом прикрыв глаза. Вот на кой чёрт ему этот геморрой сдался? Не любил он богатых хоронить. Просят по обычаям, а сами потом начинают придумывать что-то своё, так как им удобно. Вот что делать? Мстиславы, которая должна руководить процессом, нет, тот, кому она поручила это дело, то ли где-то в этой толпе, то ли где-то… чёрт его знает где. Впрочем, Сила и не спрашивал, кто за главного. А надо бы.

– Забирай, – услышал он холодный, похожий на змеиный шёпот голос. Могильщик открыл глаза под всеобщий ропот, всхлип, шуршание и затем образовавшуюся следом губительную тишину. Вот уже как год, а может и чуть больше по Большой Столице и по Светлорусии ходит слух, правда давно подтверждённый, что мёртвая Княгиня Ольга бродит по Терему и говорят подняла её Мстислава, Великая Княжна, по какой причине правда не известно. Впрочем, люд много чего баит и много тех причин придумывает, ведь Мстислава ведьма, а чтобы что-то придумать этого вполне достаточно, даже если ведьмы мёртвых поднимать не могут. На то способны только мрачные колдуны.

– Святогорушка, сыночек мой ненаглядный, хотел, чтобы его по обычаям предков схоронили, – Княгиня Ольга нагнулась к сыну и погладила его по щеке, глядя мёртвыми, белесыми глазами на мёртвого Великого Князя. Картина была жуткая. – А коль ты здесь, значит, должен сделать всё так, как делаешь. И чтобы Святогорушка был доволен. Посему, – она разогнулась, – твоё слово тут будет закон. А вы все молчите, – властно сказала она. И можно было бы Княгиню не слушать, кто её слушал, пока она была жива? Никто. Игорь правил один, а она всего лишь жена Игоря, что родила четверых детей. Всего лишь актриса из нищего балагана, которую Игорь взял в жёны только по ему ведомым причинам. Однако Ольга уже как много лет была мертва, и год, а то и больше, как мёртвая ходила по земле. Наводила страх и ужас на людей. Впрочем, ничего злобного она не делала. Однако, этого вполне хватало для того, чтобы перед ней сгибались спины и чтобы её слова исполнялись, потому как несмотря ни на что, народ оставался суеверным.

Силу такое не страшило, его больше страшили живые. Но даже его пробрал морозец, когда Ольга подняла на него свои белёсые глаза.

– Да будет так, Княгиня, – чуть склонил голову Сила, затем снова окинул взглядом Святогора. После подозвал того, кто их привёл, затем других слуг, что стояли у стены и плакали, роняя горькие слёзы по Великому Князю.

Сила решил не выносить Князя из Терема. Зачем? Всё, что надо для приготовления тела к погребению они взяли с собой. По традиции обмыли, по традиции переодели в чистые одежды, по традиции уложили там, где надо и как надо. Зажгли свечи. Сложили рядом с кроватью и на неё вещи, что Князь Святогор сильно любил. В общем, всю ночь Сила и Кощей провели в хоромах правителя, и только днём, когда солнце уже поднялось над крышами домов вернулись в родную избу. Медведь предложил хоронить Великого Князя через день, как раз в воскресенье, все остальные согласились, слуги передали весть Мстиславе, затем принесли ответ на согласие.

А пока, до этого нужно было заняться другими делами…

Воскресным утром Сила пришёл в Великий Терем пораньше. На этот раз к нему вышел Миробор Ухо, старый боярин и советник Игоря Воевателя, несколько человек, которых Сила знал косвенно или вообще не знал. С Миробором толком не поговорили, а хотелось. Говорили в основном по делу. А дел у каждого из них было много, так что старые дни вспомнить не получилось и не получилось о настоящем побалакать.

С Великим Князем Святогором Третьим прощались на главной площади, усеянной живыми цветами. Прощался народ, плакал и стенал. Бабки и деды нудно выли, а Скоморох танцевал, выкрикивал строчки из своих песен, быстро сложенных за ночь, остро шутил, веселил людей. С ним вместе танцевали и выкрикивали куплеты другие скоморохи, артисты-балаганщики, гусляры и дудачи. Мальчики-слуги раздавали народу печенья и конфеты, а люд нёс к гробу Великого Князя бумажные и живые цветы, а батюшка читал молитвы и ходил с кадилом. Большие свечи горели у изголовья гроба, и другие свечи горели в руках народа и на каменной площади.

В который раз Сила задумался о том, правильна ли эта традиция. И в который раз отмахивался от этой мысли. Люди в это время пусть и относились к похоронам поверхностно, однако, и сами порой, храня традиции, вспоминали о них и притворяли в жизнь.

Затем загрузили гроб на огромную телегу, которую обложили венками и украсили искусственными цветами. Дно телеги, как и полагалось, было застелено соломой. Возле гроба присел Миробор Ухо и молодой парень. Сила, взяв под поводья мёртвых коней, повёл их прочь от площади, и люди шли следом за телегой, усыпая землю цветами, рисовыми зёрнами, медяками. И Кощей уже хрипло продолжал петь, нудную, печальную песню, а оркестр играл на гуслях, домре, дуде и барабане, и казалось Силе, что у них получалось слаженно и хорошо.

Когда всё закончилось и Медведь водрузил с помощью нескольких дружинников огромный крест, с вырезанным именем Князя Святогора Игоревича, отправились обратно в Терем, где на поминальном обеде, что состоялся только в семь вечера, Сила, обратившись в медведя и натянув на себя цветастую тряпку, вместе с Кощеем совершал постыдные действа, то есть танцевал и кувыркался, ещё порыкивал и хлопал в лапы. И даже крутил обруч и жонглировал. У Кощея к тому моменту голос совсем сел, но он всё равно кидал злые шутки, танцевал, пел, пил и ел одновременно, и играл на домре. А ещё приставал к служанкам, носившим еду на столы и даже к замужним дамам, что сидели за столами.

Именно тогда Сила и увидел Мстиславу. В последний путь брата не провожала, у гроба ночью не находилась, похоронами не занималась. И складывалось такое ощущение, что ей было всё равно. Теперь она сидела во главе огромного стола, надменно смотрела на действо Скомороха, иногда посмеивалась, наполняя свой кубок сладким вином и закусывая фруктами и мясом. Глядя на неё, Сила ощущал гнев за то, что она пренебрежительно относилась к смерти единственного брата, и в тот же момент обожание, потому что несмотря на свои сто лет Мстислава была так красива, как красивы бывают только ведьмы. Вот ведь, из тощей девчонки выросла такая вот краса! Только диву и стоило дивиться. И тоской отзывались в душе те годы, когда Сила Медведь, ещё молодой, хаживал с Игорем Воевателем в славные походы и бил супостата. И демонов рубил. И жизнь тогда была другой.

И мёртвая Княгиня была тоже на поминальном обеде, правда она сидела в стороне, на высокой ступени широкой лестницы, переплетала свои волосы и иногда подпевала Кощею. Ей есть и пить было не обязательно, однако поднесённый слугой кумыс, Княгиня испробовала и вернулась к своему занятию. Несмотря на то, что Ольга была мертва, она выглядела, как живая. И только белесые глаза говорили о том, что в ней уже нет жизни.

– Наконец, всё закончилось, – пробубнил Сила, когда они с Кощеем ехали домой, тёмной ночью, совершенно уставшие и почти покойники.

– Ну, – просипел Скоморох, сидя рядом с ним на облучке и довольно оскаливаясь, – теперь мы богатые.

Он вытянул из кармана три пузатых мешочка, в одном из которых было серебро, а в двух других золото. Да уж, Мстислава Затворница, не пожадничала. Заплатила от души.

– Можно на неделю отпуск взять, – добавил Скоморох, пряча мешочки по карманам расшитого яркими лоскутками тулупа.

Сила кивнул. По сути похоронное бюро особых денег не приносило. А вот скоморошество Кощея, да. То на свадьбу пригласят, то на день рождение, то на именины, то на юбилеи… Каждый день у Кощея расписан так, что порой тот и дома не ночует. Иногда он один работает, иногда Силу тащит с собой. Сила все эти танцульки терпеть не мог, не для того он перевёртышем родился, чтобы в балагане плясать, но жизнь у них была такой. Мечи они сложили, а значит другим трудом надо на жизнь зарабатывать, да продолжать жить.

Когда, истопив баньку, помылись, а потом попили с мёдом чаю и спать завалились, Могильщик вдруг подумал о Мстиславе. Ну красива же! Так красива, что из головы не идёт. На картинках не так, будто художники искажают намеренно реальность. Однако, ведь в живую и правда ненаглядная. Аж глаза болят от красоты такой.

Сила уже засыпал, когда услышал лёгкое хлопанье крыльев, а затем шлепок, будто кусок теста упал на пол. Затем трепыхание, лёгкий, еле сдавленный хрип. Кощей дрых на своём чердаке, тяпнув после чая с мёдом сначала стопку подогретой водки с сухим стручком-перцем, а затем, запив всё это красным, горячим вином с перцем молотым. Скоморох никаких звуков не слышал, да и опасности звуки не несли, чтобы мрачному колдуну просыпаться. Но у медведя был острый слух.

Сила тихо поднялся с кровати, проследовал из комнаты на кухню. Предчувствие за делами насущными за последние дни слегка притупилось, однако стоило пройти в дверной проём, чуть пригибая голову на бок, чтобы не удариться макушкой о притолоку, как заговорила чуйка. Сила попытался отогнать гадкое ощущение… Но ничего не вышло. Нет, если подумать, то в принципе всё было не так страшно, однако птица влетевшая в дом через приоткрытое окно, которое Могильщик забыл закрыть, когда шёл спать всегда к беде. Но ещё к худшей беде – упырка, влетевшая в дом ранним утром – на висящих на стене часах застыло время: шесть минут пятого… Молодая, которой ещё и пятидесяти нет.

Переступив маленький порожек кухни, Сила застыл, глядя на приоткрытое окно и обеденный стол, а потом перевёл взгляд в сторону маленького разрисованного рунами холодильника, печи и табурета, на котором стояла небольшая бочка с водой. Чуть задрав голову, Могильщик внимательно присмотрелся. Забравшись почти под деревянный потолок, обратившись из птицы в человекоподобную тварь, упырша держалась острыми когтями за бревенчатые стены и смотрела на Медведя из-под густых, тёмных спадающих на лицо волос ярко-жёлтыми глазами, при этом скаля острые и длинные клыки. Нашла кого пугать? И чем. Дура. Тут пугливых нет.

– Сядь, – приказным тоном пробасил Сила, и упырка тут же соскользнула вниз, между холодильником и бочкой, и шлёпнулась на попу, с испугом глядя на хозяина избы. Более того, вид у неё при этом был наиглупейшим и Силе показалось, что перед ним ребёнок. Впрочем так оно и было. Вампиры до пятидесяти лет считались ещё детьми.

Медведь вздохнул, взял кружку, налил себе воды, выпил всё, вернул кружку на место и присел на табурет. Всё это время черноволосая девка сидела в углу, обняв худые ноги с торчащими коленками тонкими руками и большими, безумными глазами созерцала большого и страшного дядю.

– Ну и? Кто такая? И чего в моём доме надобно?

Глава 2

Молодые упырята – это беда та ещё. Во-первых, до пятидесяти лет у них задержка в развитии, и они больше походят на детей, чем на взрослых. Во-вторых, хорошая память. Кто-то совсем не сведущий – хотя таких нет – скажет: это же хорошо, но в случае с вампирятами – нет. Возможно из-за этого и отсталость в развитии, потому что они запоминают всё, а некоторые даже помнят то, как развивались ещё в утробе у матери. В-третьих, они очень любопытны. В-четвёртых, очень активны. Агрессивность тоже проявляют, но не часто и в принципе такие редкий случай. В-пятых, любят копировать всех животных и птиц, каких считают интересными. Ну, и самое главное, пьют кровь в больших количествах, порой не спрашивая разрешения.

Юных упырят зачастую держат в специальных учреждениях, школах, где над ними работают специалисты-учителя, и если их и выпускают за пределы высоких стен, то исключительно в группе под присмотром старших или же под родительским контролем. Ну а затем, когда исполняется пятьдесят лет, они засыпают, обычно на десять лет, после чего, проснувшись, становятся нормальными, обычными людьми.

Об этом Сила думал, когда шёл к бочонку – всего-то четыре шага – чтобы набрать в ковш воды на пять-семь глотков и, выпив всю, вернуть алюминиевый ковш на место. Когда он сел на табурет, задал себе казалось бы на первый взгляд волнующий вопрос: как быть? И тут же ответил без сомнений: отвести упыряку к местному старосте и забыть о девице, как о страшном сне. Кто знает, может беда минует дом Силы. Впрочем, даже если птица – это есть вампирка, ничто не изменит того факта, что и вампирка может принести беду в избу.

Могильщик озвучил свой вопрос, но девица отвечать не спешила. Пучила огромные, теперь уже чёрные глаза, поджимала к груди коленки, обнимая их тонкими ручками. Чёрные, косматые, длинные волосы частично падали на лицо, и она смотрела на Силу затравленно, будто прячась за ними и ожидая от хозяина дома зла. Видно чуяла в нём оборотническую силу. А может лицо Медведя, не столь прекрасное и уже не молодое, как-никак рожей Сила не вышел, а в паспорте значилась дата двести четыре года, пугало девку так, что она и дышать боялась.

Медведь вздохнул и поднялся с табурета. Девчонка заскребла ступнями по полу, подтягивая ноги ещё ближе к себе. Выглядело это забавно, правда Силе не было смешно. Подойдя к окну, он прикрыл его, от греха. С улицы в комнату проникал лёгкий свет, но на кухне всё равно было темно. В тишине и в темноте упырша казалась чем-то зловещим и от этого в груди вновь скреблись кошки.

– Я говорю, откуда ты? – повторил более ясно, как ему показалось, Медведь. – Адрес. Ну или школа? Там, где на учёте состоишь?

Вампирка явно Силу не понимала. Ещё одна проблема с упырятами, порой им сто раз один и тот же вопрос надо задать. Разжевать, будто учишь чему-то, в рот положить. И не потому, что они глупые, просто где-то что-то недопонимают и делают свои выводы, которые идут вразрез с логикой даже такого, как этот, мира.

– Ладно, как звать тебя? – сдавшись, буркнул Сила и сел на табурет.

Упырка похлопала ресницами, сделала глаза ещё шире. Возможно что-то для себя решила или по своему перефразировала вопрос. Сейчас или тарабарщину выдаст или снова будет молчать. А может начнёт плести какую-нибудь чушь. Ну или что-то типа этого: я спала, потом проснулась, потом умылась, потом поела, потом поиграла… В общем расскажет расписание дня ею проведённого в мельчайших подробностях, который ему и знать не нужно.

– Имя, – пробасил Сила другим уже тоном. К терпению Медведь не был приучен. Никогда им не страдал, а с возрастом так вообще перестал себя сдерживать.

– Ворона, – вдруг сказала она. – Ворона, – повторила, а затем снова: – Ворона…

– Понял, – остановил её Сила, она щёлкнула челюстями, проглотив вновь готовое сорваться слово. Не остановишь, будет повторять, как заезженная пластинка, снова и снова, пока самой не надоест. – Откуда ты?

– Ворона, – тихо прошептала упырка. Осмотрелась, с хрустом поворачивая голову в разные стороны. Затем ткнула пальцем в окно. – Ворона лететь… там… – добавила несуразное она, отчего Сила ещё более тяжелей вздохнул. Ворона дрогнула, неестественно свернула голову на бок и вновь перестала дышать. В огромнейших глазах сверкнул страх.

Вот оно ему надо, сидеть ранним утром на кухне, в обществе девчонки-упырки, вести с ней беседы, больше похожие на допросы, вместо того, чтобы спать и видеть расчудесные сны? Но она залетела к нему в дом, а значит, просто так, вот именно сейчас, дело оставлять не годилось. Тем более Сила подумал, что расспросив девчонку, хоть как-то узнает откуда и кто она, и потом, вместо того, чтобы вести её к старосте Михею – пусть ему пусто будет! – сможет отвезти её лично туда, откуда она прилетела.

– Я говорю какой адрес? Дом какой? Какой дом? – попытался растолковать Сила.

– Большой, – ответила Ворона. Сила потёр лоб.

– Совсем большой?

– Большой, – кивнула серьёзно Ворона, продолжая сидеть в углу, смотреть чёрными глазами и обнимать тонкие ноги тонкими руками.

– Где этот дом? – нашёлся Медведь, после недолгой паузы.

– Большой, – ответила Ворона.

– Я не спрашиваю, какой дом, я говорю, где он находится. На какой улице? В каком квартале? В Районе каком?

Упырка на мгновение поджала губы, будто маленькая девочка, которая судорожно пытается найти ответ на глобальный вопрос, затем сказала:

– Ворона упала.

– Твою мать, – выругался Сила.

Некоторое время он сидел, не двигаясь, а затем встал с табурета. Терпение лопнуло! Постелет ей на диване. Хотя, навряд ли она будет спать. Даже если Сила отведёт её туда и прикажет уснуть, она всё равно придёт вот в этот угол и будет тут сидеть. Или же уйдёт. Что плохо. По своей юной глупости может натворить бед, кого-нибудь выпить. Силу-то и Кощея трогать побоится – Скоморох от укуса проснётся и голову ей тут же оторвёт, – а вот какого-нибудь забулдыгу осушить может. И не дай боже нападёт на простого, обычного человека. Чем это грозит Медведю? А вот чем. На утро дружинники найдут тело, пойдут по следам, может девку найдут, а может нет. Ежели в тупик заведут их следы, они вернутся назад. Намного назад. И окажутся на пороге избы Силы Могильщика. И начнётся…

– Ворона упала, – заговорила упырка, и Сила глянул на неё. Покормить бы девчонку. Совсем тощая. Как Кощей. Правда тот выше на полторы головы, а эта вроде как мелкая, но выглядит на лет пятнадцать по человеческим меркам. – Упала Ворона… Дом большой. Упала, – повторила она, уверенная в том, что Медведь её понимает. Лицо при этом было серьёзное.

– Есть будешь? – вопросил Сила с какой-то обречённостью.

– Кровь! – вскрикнула упырка так радостно, что Сила вздрогнул. Затем вскочила на ноги и засверкала золотистыми глазищами.

– Сидеть, – пробасил Медведь, и вампирка вновь плюхнулась на попу в том самом углу. – На табурет сядь, дура, – буркнул Сила, указывая на мебель.

Упырша некоторое время смотрела на него потемневшими глазами, потом встала. Встала так: выпрямилась на ногах, не помогая себе руками. Затем проплыла над полом к табурету, села. Всё это она проделала за считанные секунды, широко открытыми, ненормальными глазищами, глядя на Силу.

– Крови нет, – сказал Могильщик, на что Ворона скорчила такую мину, будто он ей предлагал лимон. – Ладно, дам пару капель. Своей.

Ворона тут же повеселела, глаза заблестели золотом. Быстрая смена настроения слегка нервировала Медведя, но он ничего не мог с этим поделать. Молодняк упырский весь такой. И вот что начало раздражать, «есть» и «кровь» она понимает и воспринимает нормально, а вот «дом» и «адрес» нет. Обманывает? Есть у упырят такой грешок тоже, любят приврать, накрутить в три короба, обвести вокруг пальца. Но это скорей всего от характера зависит.

– Дам только после того, как скажешь, где твой дом, – поставил условие Сила.

– Большой, – довольно ответила Ворона, словно это могло сказать о многом. И уверенная в том, что Медведь её понял, приоткрыла рот, выпуская клыки. При этом вид был таким счастливым, что Силе захотелось сплюнуть.

– Это не тот ответ, что мне нужен.

– Большой. Ворона упала. Ворона.

– Демонюка проклятый, – буркнул Медведь и шлёпнул себя по лбу, растирая кожу. Потом посмотрел на неё, оценил счастливый вид, будто собака, которую хозяин одаривает лаской и хорошим обедом. Покачал головой, закатал рукав сорочки и сунул руку ей под нос. Упырка от радости подпрыгнула на табурете, странно хрюкнула и впилась в кожу клыками. Некоторое время жадно пила. Сила дождался пока она сделает семь глотков, а потом отстранил её от руки и зализал рану. Девчушка некоторое время довольно облизывалась, потом попыталась вернуть руку обратно, но Сила щёлкнул её по лбу. Разозлившись, Ворона выпустила клыки и опасно зарычала, тогда Медведь взял со стола ложку и треснул по лбу так, что Ворона хрюкнула снова и вжала голову в плечи.

– Хватит! Хорошего по чуть-чуть. И вкусного тоже.

Затем коснулся на потолке лампочки, и та, подмигнув ворожбеной руной, загорелась не ярким, золотистым светом. После подошёл к холодильнику. Небольшой и пузатый, покрашенный Кощеем в яркие цвета, он подмигивал ворожбеными знаками, которые позволяли ему холодить. Открыв дверку, Могильщик оглядел содержимое, вытянул оттуда тарелку с квашенной капустой посыпанной луком и политой маслом, колбасу и сыр. Из хлебнице достал пару кусочков хлеба. Сложил всё это на тарелку и подвинул к Вороне.

– Ешь, – сказал, как отрезал.

Затем щёлкнул рыле на печке, дав газовой конфорке загореться. Вот уж что работало без ворожбы, так это газовая печь. Водрузил на неё чайник. Достал из хлебнице пару пряников, налил чай в кружку и поставил перед девкой. К тому моменту, пока Сила готовил чай, Ворона успела смести с тарелки весь сыр, колбасу и доедала квашенную капусту, держа ложку, как ребёнок. Иногда она следила за ним, не отрываясь от еды. Пихала в рот так, что щёки надувались. При других обстоятельствах это выглядело бы забавно и мило, но не сейчас.

Некоторое время Медведь смотрел на неё, анализируя поведения упырки и сам факт её появления в его доме, а после, когда она выпила горячий чай одним махом и затолкала пряники в рот, чуть ли не давясь ими, повёл её спать, уложив в зале на диване и укрыв тёплым, из верблюжьей шерсти одеялом.

Утро вечера мудренее. Правда, перед тем, как выйти, строго наказал, чтобы она никуда не уходила. Так и не поняв, вняла она речам или нет, Медведь ушёл в свою комнату и долго ворочался, прислушиваясь к Вороне, которая некоторое время просто лежала, а потом, к удивлению Силы, уснула.

Разбудил Могильщика рык, больше похожий на тот, что издают летучие мыши. Подскочив с кровати, Медведь прошлёпал в зал. Упираясь в стены руками и ногами, как при первой их встрече, почти под самым потолком сидела Ворона, и смотрела недобрыми золотистыми глазами на Кощея, который, скрестив на груди руки, корчил недовольную мину, глядя на упырку в ответ.

– Это откуда? – вопросил Кощей, ткнув пальцем в Ворону.

– Оттуда, – отозвался Сила. – В час волка чёрт принёс в открытое окно. Забыли закрыть.

Кощей некоторое время таращился на Силу, а потом заявил:

– А чего не выгнал-то? Нам беда не нужна.

– Да сядь ты, – махнул на неё рукой Медведь, и Ворона соскользнула вниз так же, как и первый раз. Плюхнувшись на попу, замолчала, подтянула к груди коленки, обняла их руками, но при этом была готова дать отпор, если понадобиться. – Толку-то. Уже принесла беду, тут гони не гони, итог один. И потом, выгнал бы, она могла бы по Району шуму наделать. Голодная была. А дружинники потом всё равно к нам бы пришли. И платил бы ты штраф от заработанного вчера золота, брат Кощей.

– Это твоя доброта, брат Медведь. Это она приносит беду, – сокрушённо покачал головой Скоморох.

– Твоих нотаций мне ещё не хватало, брат Кощей, – пробасил Медведь.

– Дак не нотации то, – поморщился недовольно Скоморох. – Наблюдения. Медвежья доброта, что от папеньки-человека твоего тебе досталась, вечно в жопу немилосердную нас вгоняет. И чего эти упырки к тебе липнут. Вот что хорошее или чистое бы прилипло, так нет, то одна, то другая. А от них вечные проблемы. От них вообще проблемы, а от баб тем более. Почему к тебе не липнут какие-нибудь пышечки. Красивые, добрые пышечки. Пухленькие щёчки, пухленькие губки, пухленькие бочки, попки большие, груди наливные…

– Хватит, – недовольно рыкнул Сила. – Иди лучше яйца пожарь. Сейчас пожрём, да отведу её к Михею. Делов-то.

– Ну как скажешь, брат Медведь, – проговорил Кощей, с лёгким недоверием глядя на Силу. Затем бросил злой взгляд на Ворону. Та зашипела, взвилась снова вверх, упираясь ладонями и стопами в стены. Молодая, а чуяла опасность. Кощей Скоморох был мрачным колдуном. Сильным. Что ему испепелить молоденькую девку? Пару рун и всё. Кощей упырей не любил. Почему? Да потому. Просто не любил и причина для этого ему была не нужна. С детства к ним доверия у него не было, хотя в войске, с которым в походы хаживали, упырей тех было прилично.

Яичницу, приготовленную Кощеем, Ворона съела за один присест, при этом продолжая недоверчиво глядеть на Скомороха большими, чёрными глазами и было в этом что-то жуткое. Порой Ворона не моргала. Всё следила за ним. Иногда, когда он вставал и отходил от стола, к холодильнику или к печи, заворачивала голову так, что шейные позвонки хрустели и казалось вот-вот и сломаются. То ли боялась, то ли опасалась, то ли любопытствовала? При этом продолжала есть.

– Слушай, Кощей, – пробасил Сила, потягивая горячий чай из кружки и глядя на Ворону, которая продолжала пялиться на Скомороха и поедать пряники. – Ты ж читаешь мысли. Загляни ей в головёнку-то, может что увидишь?

– И ни хрена не буду я этого делать, брат Сила, – недовольно оскалился Кощей, глядя на неё в ответ. – Во-первых, ты сейчас отведёшь её к плешивой твари Михею и забудешь про неё, как и я, будто то дурной сон был. Во-вторых, это требует подготовки и начертания символов, а краски у меня нужной неть. Для неё нет! И третье, у меня дела. Работа.

– Ты ж вчера сказал, что в отпуске.

– Сказал, и так и будет. Но заявки на скоморошество принимал же ещё до того, как нас нанял Великий Терем. А я человек слова. Сказал, сделал. Денежку всё равно надо зарабатывать. Ибо денежка, любая, хоть алмазно-золотая, имеет свойство кончаться. А кто как не я заработает нам на штаны, да на носки?

– Вредный ты, брат Кощей.

– А ты добрый, брат Медведь, – вспылил Скоморох, переведя взгляд на Силу. – Кончай уже. Веди её к Михею и забудь об том, что ныне случилось. И кстати, позови бабку, пусть она тут веником потрясёт, беду прогонит. Она это умеет. У неё это лучше всех получается. И какого хрена ты не подумал об этом ночью? Я уверен она не спала.

– Я почти спал.

– Ой, блин. Да ладно тебе. Короче, я сказал своё слово. В нашем доме беды не будет… Так и быть, к бабке я зайду. Как раз мимо буду проходить. Так что веди её к Михею и скорее возвращайся.

Медведь ничего не ответил, только понуро рыкнул и допил чай, затолкав половину пряника в рот.

Только тогда, когда Сила натягивал на себя тулуп, обратил внимание на то, что девица одета во что-то непонятное и вроде как старое. В это время каждый одевался так, как ему нравилось, как было удобно и тепло. Но что-то в одежде Вороны казалось странным. Стянув с вешалке вязанную шапку, Сила натянул девчонки на голову, примяв косматую гриву чёрных волос. В ответ получил довольную физиономию. Ворона расцвета в жуткой улыбке, сверкнув довольными глазищами. Затем отдал ей пуховый платок, Кощей будет злиться, он иногда его использует в качестве нарядов для скоморошества. Вот только рядит он в него Медведя. Вампиршу можно было бы не наряжать в тёплое, они хладнокровные, мороз не так их сильно страшит, как других. Однако, на градуснике минут двадцать три, даже вампир при такой температуре мёрзнет.

С Михеем, старостой Западного Района, были натянутые отношения у всех. Не то, чтобы он был вредным, просто был конченной тварью и скверным волком, иногда накидывающий на себя овечью шкуру. Медведь с Михеем встречался ещё на войне. Этот шакал предал их, а потом предал других, а после вдруг в Большой Столице поселился и какими-то неведомыми путями стал старостой того самого Района, в котором решили поселиться Сила Медведь и Кощей Скоморох. Законы и правила Михей вроде как соблюдал, вот только не всегда государственные. Половина из них были его, личные, и кому только горожане не жаловались, никаким топором сволочь Михея было не искоренить. Правда Михей, будучи на своей должности, не слишком наглел. Как-то попытался, так кто-то лапы ему подрезал.

Оказавшись на пороге административного дома, Медведь столкнулся с дежурным, который нёс вахту у высоких ворот, над которыми висела табличка «Дом справедливости». Смешно и грешно, но Михей свои грешки именно этой фразой и прикрывал. По правилам Сила должен был сдать упырку в городской дружинный участок, но дружинники всё равно обязаны были её передать Михею, оттого Сила и решил идти прямиком к старосте. Он надеялся, что таким образом быстрее решит вопрос с упыркой.

Валька Слабачок, дежуривший в этот день у ворот в административный дом, тут же выскочил из своей будки, пожал руку Силе, бросил взгляд на девчонку, смутился. Оно и понятно, упырка была довольно милая, несмотря на жуткие глаза, которые она постоянно широко открывала, бледную мордаху и чёрные, косматые волосы, что выбивались из-под вязанной шапки. Ну а Вальке было пятьдесят, совсем ещё молоденький.

Пока они шли до административного дома, упырка то и дело крутила головой, всё разглядывая и на всех пялясь. Могильщик вынужден был крепко держать её за шкирку и тянуть за собой, потому как она норовила всё время куда-то свернуть, к кому-то залезть, с собаками подраться, с кошками поцарапаться. Однажды Медведь не уследил – у кого-то спёрла курицу. Пришлось выбросить несчастную голосящую птицу в сторону, которая от одури чуть под колёса кареты не попала. Тогда Ворона обернулась в курицу и некоторое время так шла за Могильщиком, успев за пару метров подраться с голубями, поорать на селезня, который с явным недоумением некоторое время взирал на неё, а ещё долбануть рыже-белого кота Серафима по башке, который в отместку полоснул странную курицу по клюву когтями правой лапы и заорал на неё благим матом так, что все собаки Района завыли и залаяли в один голос, в попытке сорваться с цепей и разорвать ненормальную курицу. Сила старался не обращать на это внимание, потому как весь Район с удивлением глазел на цирк.

Выслушав Силу, Валька тут же открыл ворота, проводил их в общий зал, усадил на стулья, побежал докладывать Михею. Михей был таким жадным, что сократил практически всех в своём «офисе», оставив лишь будочника, пару писарчуков и секретаря, который практически ничего не делал, только листики на столе перебирал, да стихи писал. Валька вернулся быстро, и уже через пару секунд Сила переступил порог огромного кабинета и уставился в бледно-серые глаза шакала, которого в своей жизни раз десять поклялся удавить собственными лапами.

– Сила Могильщик, ты ли это? Какими судьбами? – завопил Михей, старательно делая вид гостеприимного радушного хозяина, который давно не видел старого друга. Кабинет у старосты Района был богато обставлен и выглядел так, как могла выглядеть только гридница в Великом Тереме, где Великий Князь принимал гостей.

– Упырку привёл. Залетела прошлой ночью через окно в мою избу…

– Беду принесла, – сочувствующие произнёс Михей, однако сочувствие было таким наигранным, что Сила за этим разглядел радость.

– Вот привёл. На вопросы плохо отвечает, – сделав вид, будто не заметил этого, продолжил Сила. – Разбирайся с ней сам. Твои это дела.

– А чёй-та сразу мои? – недовольно проговорил Михей, меняя позу в кресле и задавливая окурок в хрустальной пепельнице. – К тебе залетела, не ко мне. Так что разгребай сам. Я чем могу помочь?

– Ты главнюк. А я государственные Великими Князьями законы писанные соблюдаю. И ссылаясь на один из таких законов я привёл её к тебе.

– Пф, да много законов у нас-то на Славной матушке Светлорусии, но не все же вы соблюдаете, и не на все мы внимание своё обращаем, – пожал плечами Михей, откидываясь на спинку большого, мягкого стула-кресла и складывая пухлые ручонки на большом животе. Вспороть бы его тебе, собака помойная! – Кто сказал, что попавших через окно упырок надо бы к нам вести? Вот скажи мне, кто это?

– Так я за тем и привёл её к тебе… чтобы ты узнал, кто это и отвёл её домой, потому как твоя это работа, Михей.

– Попрошу больше уважения, – поджал губки Михей, пытаясь придать своему виду больше солидности. Но по мнению Могильщика гнида она и в Африке останется гнидой. Медведь сдержался от презрения, что лезло на лицо, а вот Ворона покривилась, как будто ей предложили съесть лимон, а затем издала что-то вроде шипения. – Простым Михеем я был много лет назад, теперь я староста, человек, оборотень, добившийся положения в обществе. Не то, что ты, Могильщик.

Сила вновь ничего не ответил, хотя Михей явно ждал от него не простого ответа, а оскорбления. Зная о не терпеливости Медведя, Михей надеялся на скандал, после которого можно просящего оштрафовать и сложить эти денежки себе в карман.

– Ладно, убедил, – недовольно произнёс он, потому что пристальный взгляд Медведя ничего хорошего не обещал. Штраф штрафом, денежка денежкой, а вот без головы остаться не хотелось бы. Ежели оторвёт Могильщик ему голову, уже назад не прилепишь. Это когда из груди сердце вырывают, руки отрывают, глаза выкалывают… всё назад возвращается. И уже через сутки ты нормальный человек. А вот ежели голову оторвут, тогда точно становишься мёртвым, а совсем мёртвым Михей быть не хотел. И Медведь это чуял и знал. – Но точно знай: делаю это исключительно по старой дружбе и службе. На самом деле не моё это дело. И сперва надо было отвести её к городской дружине.

Сила продолжал хранить молчание, что давалось ему с большим трудом.

– Кто? Откуда? Как звать? – обратил внимание на Ворону староста, быстро протараторив свои вопросы. Упырка снова зашипела, а потом совершенно неожиданно обернулась в птицу.

– Твою мать, Медведь! – загорланил Михей, вскакивая с кресла. – Какого хрена эта сука в птицу в моём кабинете превращается! Пошёл вон с этой стервой! Вон из моего кабинета!

– Да не ори ты… собака! – пробасил Медведь так, что летавшая по кабинету Ворона, села ему на голову, а Михей плюхнулся в кресло и выпучил глаза так, будто вот-вот и сделает одно очень важное, зовущее из глубины природы дело. – Давай уже решать, что делать. Я так понимаю, заниматься упыркой ты не хотишь. Не хотишь, так отдай другому. А мне оно тоже не надобно. Я не староста. И в городской дружине не состою. Делами такого рода не занимаюсь. Я могильщик. Ямы для трупов рою, да хороню их туды. Искать её дом и откуда она вообще, не моё. Так что забирай девицу и я пошёл.

– Вот ещё, – возмутился, продолжая быть напуганным, Михей. – Хрен тебе. К тебе залетела, ты и ищи её дом. А мне это дело на хрен не нужно. Эти молодые упырки те ещё занозы. И вообще, если бы она сбёгла или же потерялась, то давно бы Лунный Терем сообщения по всем участкам скинул. Ничейная она. А если ничейная, тогда никто не возьмёт её. Вот и забирай себе.

Михей правду говорил, однако была в его словах и не правда. Во-первых, то что ничейную не заберут, это ложь. Лунный Терем обязан был поставить девочку на учёт и забрать в учреждение, где содержатся ничейные, то есть сироты. И уже заниматься ею до совершеннолетия. Во-вторых, потеряшки должны содержаться под стражей до трёх суток включительно, потому что некоторые родители или же воспитатели начинают поиск своих детей через сутки, несмотря на то, что те могут натворить вполне серьёзных дел.

– Ты обязан взять её, Михей, – терял терпения Медведь, скрипя зубами. – По закону так.

– По закону сейчас по всякому можна. Я вот возьму и отпишу тебе, – Михей полез в папку за бумагой. – Пока что расследуется дело о ничейной упырши, то есть да, мы обязаны будем завести дело, содержание её оставляю на Силу Могильщика по крови Медведь, – начал писать Михей.

– Ты надо мной издеваешься, что ли?

– Никак нет, – пробормотал Михей, не отрываясь от письма. – Гербовая бумага, тут есть печать… Статья тыща семь, пункт «М» пятьсот тринадцати – «Староста района имеет право отдать заключённого на содержание его родственникам, под залог или подписку о не выезде из Района, веси, города и так далее и обязательной отметки кажный день в участке по местному Району или же в головном центре».

– То есть она мне родственник?

– Не знаю. Будем расследовать, Медведь, – пожал плечами Михей. – Откуда? Как? Почему? Кто знает, может ты мне тут лапши на уши навешал. Залетела, ночью… Да кто ж знает залетела али нет. Свидетели есть?

Медведь заскрипел зубами, и Михей, глянув на него, поставил размашистую, чуть ли не на пол-листа подпись, затем шлёпнул ещё одну печать, к той, что уже ранее стояла на бумаге.

– Всё, Медведь, – сказал Михей, явно занервничав и стукнув по колокольчику, что стоял у него на столе. – Вот она мне тут совсем не нужна, и у меня, если честно, нет клетки для неё. Упырские все заняты, а в оборотнические не могу садить, никак не положено. А в человеческие нельзя совсем, те прутья её не удержут. И вообще, как ты можешь быть настолько чёрствым?! Ты мне предлагаешь девочку в тюрьму посадить?!

– Я тебе предлагаю отвести её в Лунный Терем! – гаркнул Медведь. – Тебе, как представителю закона, мать его!

– Не рычи на меня! – попытался быть грозным Михей, но у него это получалось так плохо, что со стороны казалось смешным. Вот только Медведь не смеялся, а Ворона вдруг закаркала. – И убери эту птицу из моего кабинет!

В этот момент дверь открылась и порог переступил секретарь. Михей быстро отдал ему указания, и Сила понял, что переубедить Михея не получиться, а оставаться тут дольше опасно. Есть угроза скрутить плешивой собаке башку. Сидеть в клетке из-за гниды Медведь не собирался.

Секретарь почему-то передал их Вальке Слабачку, который быстро оформил дело, заставил Медведя расписаться в десяти бумажках, сунул ему четыре, потом снял отпечатки с вороньих пальчиков, естественно, когда она обернулась в форму человека, затем писарчук быстро срисовал на разлинованном на шесть клеток листе Ворону со всех сторон. Валька поулыбался ей, пострелял в неё глазищами.

Домой Медведь шёл с тяжёлым сердцем, задавливая на корню желание вернуться и оторвать помойной псине голову. Переступив порог избы, Сила согрел воды, напился пустого чаю, затем налил в ванну воды и заставил Ворону вымыться. Пока девка плескалась в воде, сбегал к Матрёшке в «Матрёшку», прикупил одежды. Правда купил мужскую, и когда Ворона натянула на себя новинку, оказалось, что велика ей, хотя Медведь вроде как на три размера меньше, чем себе брал.

Вернувшийся с работы Кощей, явно не обрадовался сидящей на табурете Вороне, грызущей очередную вафлю и запивающую её кровью. Пришлось и этого добра купить.

– Не понял? – только и сказал Скоморох ещё не до конца закрывший за собой входную дверь.

– Всегда бывают в жизни исключения, – пробасил философски Медведь, до сих пор злой. Решив наделать вареников, уже какое-то время месил тесто и рисковал сделать из него кусок булыжника. Здоровые ручища мяли белоснежный комок, и дубовый стол на мощных ножках при этом жалобно стонал.

– Это не то исключение, что радует, знаешь ли, – недовольно заявил Кощей, одетый в скоморошечий костюм и разрисованный жёлто-розово-голубо-зелёно-яркой краской. Видно встречал мамашу из роддом, потому что на кончиках треугольной, шутовской шапки были привязаны несколько воздушных шариков, а из-за ворота шапки торчали два леденца: петушок и кот.

– Меня сейчас, Кощей, вообще ничто не радует, – не добро глянул на брата Сила, треснув тесто о столешницу. Ворона вздрогнула и вжалась в стену, повернув неестественно голову в сторону Скомороха и уставившись на него большими, жуткими глазами. Подтянула под себя коленки. – Михей, гнида позорная, дело завёл, однако забрать девчонку не захотел. И теперь она будет жить у нас. С нами. Пока не закончится расследование. Я надеюсь тебе ясно, дважды повторять не буду.

– Ну, в любом случае гнать беду уже поздно, – раздался из-за спины Кощея старческий голос. Скоморох вздрогнул, он забыл про бабку, что плелась следом за ним. Отступил в сторону. Она сделала пару шагов вперёд. – Добра тебе в дом, Силушка. Света и тепла. Пусть лучи Солнца многоликого одарят тебя всем лучшим и чистым, что сохранилось ещё в этом мире, – и бабка Настасья махнула в его сторону сухим веником из только ей ведомых трав.

– Садись, Старуха, будь гостьей, – указал на один из табуретов Сила, отряхивая руки от муки. – Чаю сейчас тебе сделаю.

– Сделай, Силушка, и про сладкую вафлю не забудь, – крякнула бабка и уселась на табурет, подле продолжавшей в такой же позе, что и раньше, сидеть Вороне. Только сейчас упырка смотрела на Настасью Старуху, мужа которой Сила совсем недавно в землю схоронил. Смотрела таким же взглядом, что и на Кощея, забыв правда о вафле. На щеке повисли крошки, а губы были измазаны сгущёнкой. Она напоминала трёхлетнего ребёнка. Бабуля же, чуть улыбнувшись, глянула на девку. Были у неё такие редкие способности, что ни ведьмачкой бабку назвать было нельзя, ни провидицей. Она вообще странной была, сколько Сила её знал, всё время вопросами задавался.

– Так может, Старуха, тряхнёшь пару раз веником-то своим, – сказал Кощей, разуваясь и скидывая яркий, расшитый лоскутами тулуп. – На кой в нашем доме беда. Ещё ж не поздно прогнать-то, – затем вышел, чтобы оставить одежду и обувь в тёплых сенях.

– Беда, али нет, Кощеюшка, не могу знать, – пожала Настасья плечами и полезла скрюченными пальцами за вафельной трубочкой, что в скудном запасе лежали на большой тарелке. Сила прикупил у Павки Хрипуна, когда Вороне за одеждой в «Матрёшку» бегал. – Птица она ж не только недобрые вести приносит, порой и хорошие, и гнать эти вести тоже опасно.

– Опасно не опасно, не важно. Ворона и упырка – это уже не есть хорошо. Гони давай, – ответил Скоморох, вернувшись в дом и крепко прикрыв за собой большую, обитую ватным одеялом толстую дверь.

– Поздно, – бабка откусила кусочек мягкой вафли с варёной сгущёнкой. – Летит уже письмо к Силушке. Остановить-то весть можно, но не предотвратить случившееся. Прости, Силушка.

– Да что уж там, – буркнул Медведь, разливая горячую воду по кружкам, а потом добавляя из заварника настоянный крепкий чай…

Вечером, когда Старуха ушла, на прощание всё же махнув веником из трав, перед сном, налопавшись вареников с картошкой, посовещавшись, решили отвести девчонку в Лунный Терем.

– На телеге поедем, – сказал Кощей. – К Кровавому Терему, – иногда главный «офис» упырей называли так, грубо, но здесь никто никого не спрашивал, – дней пять пешим ходом тащиться. Все сапоги сотрём.

– Надо бы полог натянуть. Сейчас ветра начнутся. Снег будет, Зверь чует. Погода такая, необычная, – согласно кивнул Медведь.

– Раньше Большая Столица была поменьше. Сейчас разрослась, как плесень.

– Раньше такая и была. Чего сочиняешь.

– Да меньше была.

– Не важно.

– Ты мог бы её просто у Михея оставить и всё, – после недолгой паузы сказал Кощей. – Сказать, мол, забери и прощевайте, люди злые. Всё. И что бы он сделал?

– Штраф бы тебе вписал, – рыкнул Медведь. Кощей скрипнул зубами.

– Ну и заплатили бы. Хрен с ним. Деньги вода: сегодня есть, завтра в кармане дыра. Что за них трястись, за эти деньги. У нас с тобой, брат Медведь, бог другой.

– У нас с тобой, брат Кощей, бога нет.

– Атеизм тоже вера. Да и потом, я верю в тебя и в себя. Этого мне достаточно.

– Не об том речь. Просто, ежели бы бросил девку у Михея, он бы приказал вернуть её нам и сказал бы: возвращаю то, что не моё. И ещё чего-нибудь бы добавил, – Сила глянул на рядом сидящую Ворону. Как только он обратил на неё внимание, она расцвела широкой улыбкой, показывая уродливые клыки. И тут же вернулась к Кощею. Правда уже смотрела на него не так жутко, как прежде.

– Еды на первое время надо собрать, – буркнул Кощей. – И воды. И ещё, давай всё-таки послезавтра поедем. Мне надо обежать клиентов и отменить заказы. А то ж, если не приду без предупреждения, плохо будет. Не люблю я так.

– Я и сам могу съездить.

– Вот ещё! – возмутился Скоморох. – Ты хоть и медведь, но в трёх соснах заблудишься. Так три дня пути, на телеге-то, а так тридцать дней будешь ехать. Ещё чего недоброго женишься на ней.

– Не мели чепухи, Скоморох, – нахмурился Медведь.

– Прошу простить скверный мой язык, перегнул, – тут же приподнял руки, будто сдаваясь, Кощей. – К тому же мёртвых коней кто заговаривать будет? Ну так что, идёт?

– Идёть, – буркнул Медведь.

Глава 3

Утром, на рассвете, Медведя разбудил стук в дверь. Поднявшись с кровати, он прошлёпал босиком в сени, отварил створку. Наташка – районный вестник – протянула ему жёлтый конверт с иностранной маркой с пометкой «Срочно». Затем попрощалась, пожелала удачи и быстро спустилась по ступеням крыльца, будто боясь того, что в письме. Сила закрыл дверь, прошёл в дом. В кухне уже стояла Ворона, большими глазищами глядя на него. Некоторое время Медведь смотрел на конверт, пытаясь разобраться в иностранных письменах. Кто и откуда мог его прислать? А потом глянул на упырку.

– Откуда ты? – вдруг спросил он.

– Ворона упала, – с какой-то печалью на лице произнесла она. То ли жалела себя, то ли о том, что покинула дом, то ли о том, что не могла донести свои мысли до Медведя.

– Как тебя звать? – продолжил Могильщик.

– Ворона. Ворона. Дочь… Дочь, – повторила Ворона, положив ладонь на грудь и радуясь тому, что сказала ещё одно новое слово.

– Чья дочь? – вопросил Сила.

– Дочь… Дочка… Доченька… – говорила Ворона, глядя на Силу так, как если бы он знал ответ. Будто он должен продолжить мысль, которую Ворона не могла облечь в слова.

– А лет сколько? Тебе, – продолжил Сила, и вдруг подумал о том, что за вопросами и попыткой разговорить Ворону, боится открыть конверт и прочитать написанное.

– Три… Ворона. Два…

Медведь нахмурился. Ворона вдруг засуетилась. Начала смотреть то в одну сторону, то в другую, потом посмотрела на письмо, затем на Силу, потом насупилась, потом захрипела от натуги, после зашипела.

– Четыре, – выпалила, наконец, она. Могильщик нахмурился. – Три-и-и… Четыре-е-е…

– Тридцать четыре? – пробормотал Сила.

– Ворона, – весело сказала она и подняла руки, будто празднуя победу. – Ворона…

– Кто там? – спросил Кощей, заходя на кухню и зевая во всю ширь.

– Наташка письмо принесла, – сказал Медведь, затем резким движением порвал край конверта, вынул пожелтевший лист. Развернул его. Прочитал.

– Ну и? – напряжённо вопросил Кощей. Сила ничего не ответил, лишь перечитал. Затем ещё раз и ещё. Заглянула в лист Ворона, привстав на носочки. Кощей выдернул письмо, зыркнул недобро на упырку, та зашипела, сделала огромные глаза, они сверкнули золотом, а потом обратилась в птицу и засуетилась по кухне, ударяясь о стены.

– Ненормальная, – буркнул злобно Скоморох, потом вчитался в слова. Медведь, выдохнув, пошёл ставить на плиту чайник. – «Твой сын уехал к месту падения бога. Верни его. Надира». – Прочитал Кощей слова, написанные русскими буквами. – Так. Ага. Ясно, как божий день. Ещё раз. Не совсем догнал. «Твой сын уехал к месту падения бога. Верни его. Надира». «Твой сын…»

– Кощей, про себя, – сказал Медведь. – Потом выкинешь.

– Погоди. Твой сын… У нас что, опять бог упал?

– Опять.

– Сдох?

– Помер.

– А где?

– Не знаю, – Сила поставил на огонь сковородку. Чайник уже грелся. Ворона вернула себе человеческий вид, схватила сахарницу и открыв крышку, начала есть сахар, загребая его пальцами. – Петрушка-кормушка на днях сказал.

– Так, ладно, это понятно. С кем не бывает. Упал, так упал…

– Ворона упала… – подтвердила Ворона, поедая сахар.

– Громкость убери! – рыкнул на неё Кощей, попытался отобрать у неё сахарницу, в которую та вцепилась сладкими пальцами, а затем выпустила когти, чтобы полоснуть ими Скомороха. Кощей заскрипел зубами, Ворона оскалила клыки. На кухне в тот же миг, зависнув в воздухе, загорелись алым пламенем руны, потемнело, стало тяжело дышать. Кощей выдохнул чёрное облачко, Ворона пискнула, выпустила сахарницу и быстро забралась под стол, зашипела и замотала резко головой, хрустя позвонками.

– Достаточно, – пробасил Медведь. Забрал у Кощея сахарницу, вернул её на место. В тот же момент исчезли руны, дышать стало легче. Забрал письмо, смял лист и кинул его к печке. Далее Сила махнул Вороне рукой, и та выползла из-под стола, подползла к Медведю, обняла его ногу и заплакала.

– Дочка… Дочка… Дочка-а-а…

– Она твоя дочка? – ткнул в неё пальцем Кощей и сарказм исказил его заросшую двухдневной щетиной рожу.

– Нет, – рыкнул раздражённо Сила, затем подхватил кружку, в которую успел уже нацедить своей крови и сунул её Вороне. Та выпила, засияла от счастья и крикнула:

– Ворона!

– Я уже ни хрена не понимаю, – сказал Кощей. Некоторое время он стоял на месте, будто возвращаясь мыслями к тому, на чём остановился, потом оценил то, как Ворона пытается вычистить пальцами и языком кружку, в которой до этого была кровь. Как она лезет в хлебницу, чтобы достать хлеб, потом отрывает от него кусок и промокает им остатки крови, как тут же отставляет кружку и, ещё толком не прожевав, берёт буханку хлеба и надкусывает её, проталкивая в рот большой кусок и давясь им, с надутыми щеками.

– В общем, твой сын отправился на место падения бога, по каким-то-там причинам, – подытожил Кощей то, что и так было ясно, как день.

– Так и есть, – кивнул Медведь, отбирая у Вороны хлеб и откладывая его в сторону. Упырка тут же уставилась на Кощея, забыв, что надо жевать.

– И Надирка, что забрала его у тебя и отвезла в Османию, где благополучно зажила с другим мужиком, не дозволяя тебе встречаться с родным сыном, теперь шлёт письмичишко с требованием, я бы даже так сказал, вернуть его обратно в дом, в котором ты ни разу не был.

– Получается, что так.

– Я надеюсь, что это и есть плохая весть. А то что-то за последние дни мне совсем тяжко от, мать его, не постоянства. Ну так что, поедешь? – вернулся к теме Скоморох.

– А хрен его знает, – пожал плечами Медведь, переворачивая разбитые на сковороде яйца.

Кощей немного помолчал, а Сила про себя пожелал, чтобы на этом их разговор закончился. Хоть и давно это было, но бередить раны Медведь не любил. История поросла былью. Да любил когда-то он Надиру, чернявую красавицу. И родила она ему сына, которого Сила назвал добрым и славным русским именем. Однако, счастье было не долгим. Надира уехала вслед за князем османским – пусть ему пусто будет! – став его наложницей и забрав сына, которого Медведь пытался подле себя оставить, да не смог. Сам знал, что плохо пытался. Надира сказала, что с ней ему будет лучше, упросила Силу не торговаться сыном. И Сила согласился. Правда потом пожалел, но слов назад не воротишь. Да и вырос пацан в османской среде и родного отца навряд ли помнит, если только знает по крови, что медведь его батя, а какой именно, не ведает. Пока не встретит. Чего уже переворачивать мысли пацану. Однако, ежели всё так, тогда вроде как сынок однажды может стать Медведю врагом? Ох, и сколько же раз Османия лезла на Славорусию, сколько раз бились они до настоящей смерти…

В груди заболело так, что Сила чуть поморщился.

Кощей некоторое время стоял посреди кухни, а потом вышел в сени. Там оделся и вернулся с охапкой дров. Сложил их в печь, поджёг. Скинул тулуп, шапку и валенки, вынес всё в сени, вернулся.

– А чего это она тебя попросила сына вернуть? Уехала к османцу, за богатством подалась, медвежонка забрала. А теперь спустя столько лет писюльку тебе шлёт, мол, помоги, спаси?! – заговорил Скоморох снова и резанули его слова по сердцу так, что Сила глубоко вдохнул и выдохнул с грустным рыком. – Сама явиться не захотела. Видно побоялась тебе в глаза посмотреть. А может меня побоялась? Только бы учуял её, несмотря на то, что женщин люблю больше своей никчёмной жизни, то сразу бы на куски порвал. Мы хоть братья не по крови, Сила, однако, ты мне родной. И чтобы эта редька тебе снова жизнь портила… не позволю.

– Ну будет тебе, брат, хватит уж, – буркнул Могильщик, водружая на толстую доску, что стояла в центре стола, сковородку, на которой скворчала яичница с салом и колбасой. – Жрать давай. Нарежь хлеба, а я чай налью.

Ели молча. Ворона по обыкновению хватала всё быстро, несмотря на то, что горячо. Кощей жевал без особого аппетита, гоняя в голове мысли, Медведь ел медленно, но в рот клал много. Сейчас думать о письме не хотелось, но надо было решать и этот вопрос тоже. Да, можно было бы закрыть глаза на происходящее с сыном. Они друг другу чужие. Но сердце ныло и болело. Вычеркнула Надира Силу из своей жизни, забрала мальчонку, запретила видеться. А теперь что, опомнилась? Прозрела? Помудрела? Или жизнь стала хреновой? А может она и не была хорошей? Может пацану плохо там жилось, а Медведь и знать не знал? Оттого сбежал за мёртвым богом, в далёкие края… Или не далёкие? Где упал-то этот бог? Да и на кой он ему? Неужели в святошах ходит его единственный сын? Да нет. По крови не должен был… А что если заставили?..

– Ты о другом думай, – нарушил поток хаотичных мыслей Кощей. – Поедешь али нет? И что с упыркой всё же делать? А о том, что было, думать и не надобно. Случилось то уже, а что случилось не переделать. И зазря сердце рвать и душу трепать не надо бы. А тож кукуха поедеть, что я с тобой, брат Медведь, делать буду.

Медведь положил ложку на столешницу, глянул на Скомороха. Кощей положил ложку тоже, серьёзно посмотрел в глаза брату. В этом взгляде читалось всё: и готовность пойти за Силой хоть в огонь, хоть в воду, и ежели надо от глупого поступка отвернуть, в любой момент поддержать. Пусть не по крови, но братья. Семья.

В печи трещали дрова, за окном подымался ветер. По голубому ясному небу плыли облака. Вдоль всего небоската прочертила ребристую полосу белёсая дымка. К снегу…

Особого аппетита не было…

Зато у Вороны он был. Несколько секунд она посидела смирно, зыркая на них огромными глазами, затем, продолжая на них пялиться, подвинула к себе сковородку и слопала оставшуюся яичницу. Кощей состроил скептическую гримасу, Сила в очередной раз вздохнул. Что делать он не знал. Но чётко понимал, что снова сына бросить не сможет. Однако у него был ещё день на раздумья. Пока Кощей будет решать свои рабочие вопросы, Сила хорошенько обдумает: как дальше быть.

В общем, бог упал на севере, близ города Ладогор Снежный, об этом сообщил Петрушка-кормушка по хроникусу. Медведь включил радио, когда мыл посуду. Прозвали бога Часовщиком, вроде как время возвращать мог. На самом деле это так или за короткий срок появилась очередная секта, которая уже слепила из упавшего бога легенду – Могильщик не знал. Петрушка-кормушка долго по этому поводу стебался, и Сила прокрутил колёсико, чтобы найти другую волну. Всё тот же Петрушка-кормушка, только уже другой, проинформировал Медведя о том, что на том месте, где бог упал, образовалась большая воронка, и тут же заполнилась водой. Вода порой кипит, а порой просто источает жуткий смрад. За короткий срок близ водоёма выросла непонятная алая трава и теперь шумела на ветру, издавая странные звуки. Горожане начали глохнуть, и староста Ладогора Снежного принял решение наложить на высокие стены иные символы. Защита вроде работала, но место, где росла трава и образовался водоём уже прозвали мёртвой землёй.

Однако сегодня утром приключилась другая беда, людей начал разбивать паралич. Горожане оставались прикованными к постелям до сих пор, и никто не знал, как их вернуть в привычное состояние. Как оказалось трава продолжает расти и диаметр звука растёт тоже. Местная власть отправила туда отряд для расследования и выяснения обстоятельств. И ещё один отряд, чтобы спалить бога окончательно, потому как труп его разлагается и от него веет таким дурным запахом, что воздух портит на несколько километров. Самое удивительное было ещё то, что бог каким-то образом находился не в воронке, которая якобы образовалась от его падения, а в траве, рядом с воронкой. Староста города выдвинул предположения, что тело бога может быть причастно к растущей траве. Пока операция по устранению останков бога и расследование этого инцидента была безуспешна. Как сказал по секрету всему свету уже тритий Петрушка-кормушка, потому как второй вдарился в рассуждения на тему, как так бог промахнулся мимо такой большой дыры в ледяной земле, эти отряды даже дойти до бога не могут, глохнут и падают чуть ли не замертво.

Тут про падающих богов вот что ещё надо сказать: падали они не так часто, однако и не так редко, как хотелось бы. Бывало что и раз в пятьдесят лет, а бывало и раз в тридцать. Падали в основном на территорию Славорусии, но бывали крайне редкие случае, когда и на территорию других государств. Часовщик, как назвали его сектанты, а может кто другой, упал, конечно же, в северной части Светлорусии, а посему османскому отряду – не важно в каком количестве – делать там и нечего. Ежели Великий Княже дозволения не даст, так и без спросу на чужую территорию ступать нельзя. Но Великий Князь Святогор той же ночью Темноте душу отдал, а Мстислава навряд ли посмела дать разрешение на переход границы отряду из до сих пор враждебно настроенного по отношению к Светлорусии государству. Однако, чем чёрт не шутит. А соверши они переход через границу без дозволения, пограничники бы оповестили Столец. Разгорелся бы скандал. С другой стороны, ежели кто и разрешил бы переход, так всё равно получается слишком мало времени для решения такого важного вопроса.

Впрочем, всякое могло быть, однако, Сила неожиданным образом пришёл к мысли, что история и с богом, и с сыном немного мутная. Но тут же осадил себя, мутная али нет, а перед медвежонком он повинен. И в любом случае сердце требовало увидеть пацана!

Вечером, когда Кощей притащился домой, уставший, но с полными сумками провизии, Сила сказал ему:

– Сына хочу увидеть. Посмотреть на него. Поговорить. Узнать, как жил. Моя кровь и моя вина, что позволил Надире забрать его у себя. В общем, поеду я к тому упавшему богу. Но сначала отвезти надо бы девчонку в Лунный Терем. За сыном со мной поедешь, брат Кощей?

– Да куда ж я денусь, брат Медведь. Тебе он сын, а мне племянник. Жопу ж ему подтирал, с ложки кормил. Родной он мне, как и ты, брат Сила, – фыркнул Скоморох. На том и порешали.

Вечером Медведь подготовил телегу. С Кощеем натянул полог, отгоняя постоянно мешавшую под руками и ногами Ворону. То ли помочь хотела, то ли ещё чего, Сила так и не понял. Уложив на дно повозки солому, а затем пару матрацев, скинул несколько одеял и подушек. Уж чего-чего, а этого добра у Силы в доме было навалом. Изба у них с братом была не такая большая, но вместительная. Раньше тут и Витёк со своей женой и двумя детьми жил, и Потап Левоглаз, и пышная Катерина, чуть не ставшая женой Кощеевой, да потом ушедшая от него, так как непонятно какая дорога или непонятно какой бог за собой позвал, Кощей не кручинился, уже на следующий вечер ушёл на свидание с некой Сластёной… Настасья со своими дочерьми, упырка бежавшая от мужа-упыря… В общем, много у Силы было товарищей, обретших временный кров под его крышей. Сейчас вот упырка, девчонка тридцати четырёх лет. Совсем юная.

Прав был Кощей, добрый Сила Могильщик по крови медведь, но это уже ничем не исправить.

Уложив бутылки с водой, завернув их в одеяла, Сила сложил и кое-какую провизию. Полночи варил яйца, резал ветчину, сыр, сало, в духовке запекал курицу и рыбу. Они с Кощеем не так много ели, а вот девчонка утрамбовывала в себя столько, что и добрая дружина позавидовала бы. Затем закинул пару сменных рубашек, свитеров, штанов, трусов… в общем всё то, что нужно человеку в дороге, не забыв и туалетные принадлежности. Пришлось днём прикупить ещё несколько вещей Вороне, благо денег теперь было предостаточно. На этот раз Медведь взял девку с собой и пошёл в бабский магазин. Лерка Овечка почему-то долго над ним ржала, трясла перед ним своим шикарным, чуть прикрытым кофточкой бюстом, стреляла большими синими глазищами, улыбалась пухлыми, малиновыми губами, виляла большими, аппетитными бёдрами, то ли завлекала, то ли дразнилась Сила так и не понял. Однако из магазина они вышли с полными пакетами, Лерка сделала ещё скидку. Могильщик так и не понял, то ли надурила она его, то ли и правда скинула полцены.

Утро выдалось пасмурным, промозглым. Кости почуяли непогоду, которая надвигалась своей неторопливой, но уверенной «походкой». Завтра циклон обещал накрыть Большую Столицу полностью. Быстро начертив краской символы на повозке, Кощей, гремя костями, забрался внутрь, зарылся в одеяла – прихватил с собой ещё те, которыми укрывался на чердаке – и некоторое время так лежал, пока руны, что он нанёс на деревянные стенки повозки не стали работать и внутри не стало тепло. Ворона села вместе с Медведем на передок – на довольно удобную скамью, – и некоторое время ехала рядом, то и дело крутя головой и впитывая информацию, которую преподносила ей реальность снова и снова. Где-то улыбалась, где-то удивлялась, где-то пучила так глаза, что совсем страшно было смотреть, где-то шипела, пару раз обернулась вороной и тут же человеком, затем вдруг переняла форму кошки, с минуту нализывала лапу, потом умывала мордочку. А после подавилась шерстью и вернулась к человеческой форме. Через пару часов, после того, как Медведь хорошенько рыкнул на неё, Ворона успокоилась и уставилась на Силу.

– Не дам, – сказал Могильщик, и Ворона, подтянув ноги к груди, села, как курица на жерди, и стала безумными глазами смотреть на мимо проплывающий мир, пугая и прохожих, и собак, и кошек, и даже крыс.

Большая Столица раскинулась на длинные километры и охватывала приличную часть восточной территории Славорусии. Когда-то давно, много веков назад, здесь были отдельные сёла и деревеньки, городишки и простые скиты, затем всё скрылось под одни высокие срубные стены, на которые старательные колдуны нанесли защитные руны. Делилась Большая Столица на несколько Районов и Округов, и в каждом был свой городничий, староста и своя дружина, контролирующая порядок, исполняющая закон и подчиняющаяся на прямую Великому Терему. Переход из каждого Района перекрывался небольшой преградой, при которой располагалась будка. Контрольно-пропускной пункт работал двадцать четыре на семь, и всё зависело от начальства, насколько дотошными были будочники, отрабатывающие свой хлеб. Казалось бы один большой город, однако порядок блюсти в этой необъятной Большой Столице нужно было пуще всего. Отправляясь в путь, Медведь взял с собой все документы, и те писюльки, что Валька для Вороны накалякал и ту, что накалякал Михей. Дорога длинная, три дня пути, как сказал Кощей, многое может случиться.

Кони, заколдованные Скоморохом на верный путь, шли не спешно, но и не медленно. Сила сидел на мягкой скамье и слегка колыхал поводьями, так для разнообразия. Большая Столица была просторной, разной. Дорога, по которой они отправились в путь, умещала в себя четыре полосы, по краям были узкие тротуары, невысокие деревянные и каменные дома украшали улицу. Западный Район являл собой больше одноэтажную, нежели многоэтажную Столицу, здесь и воздух был другим, и люди другие, и одежда другая, и даже выпечка своя. Медведю жить здесь нравилось. Когда восемьдесят лет назад они с Кощеем уходили из войска Великого Князя Игоря Воевателя, отца Святогора, в мир, то Сила для житья-бытья выбрал именно этот Район, так как он больше походил на деревню, нежели на город. Скоморох с его выбором не спорил, он всегда шёл за старшим братом, оставляя решение за ним. Кощей знал, дурного Сила не выберет.

Кровавый Терем располагался на другой половине Большой Столицы. В своей жизни Сила был в Лунном Тереме раза три, и все те разы были для него не слишком уж радостным событием в жизни. Два раза Кощей ввязался в драку с упырями, которые не совсем приветливо посмотрели на него, а третий раз попытался помериться силой с мрачным колдуном, который, как оказалось обозлился на Кощея за то, что тот лапал его любимую младшую сестру, а потом ещё снасильничал, надругавшись над её девственностью. Хотя сестра заявляла обратное и надеялась, что Кощей снова, когда-нибудь, приедет, чтобы ещё раз её снасильничать и ещё раз лишить её девственности. И всё же, мрачный упырь взывал к битве и справедливости, и Скоморох не видел причины отказываться. Помниться вопрос был довольно щекотливый и пришлось Игорю Воевателю и Графине Светлане, главенствующей в Лунном Тереме, начертить Круг. Ежели бы они не взяли этот инцидент под свой контроль, то кто знает чья бы голова слетела с плеч. Сила такую нелепую смерть брата не простил бы.

Свернув в который раз, кони протянули повозку ещё на пару километров вперёд, и остановились. Ворона тут же встрепенулась, вскочила на ноги, уставилась вперёд, затем села, вытянула руку и произнесла:

– Ворона.

– Это пост, – отозвался Медведь, оттопыривая пазух тулупа и вынимая из кармана загодя заготовленные документы. Здесь были и его, и Кощея, который продолжал дрыхнуть, укутавшись в одеяла, и те самые писюльки. Ровно девять бумажек.

Пост был большой, в несколько перекрытий. Огромные металлические брусья, лежавшие поперёк дороги, преграждали путь и сверкали в лучах послеобеденного солнца тонкими наконечниками игл. Они щетинились, как ежи, и представляли собой ещё большую опасность, чем недовольные мрачные колдуны-будочники, что сидели в сбитых из толстых досок будках и проверяли документы всех, кто выезжал из Западного Района и въезжал в Западный Район.

Медведь чуть отстранился в сторону, отмечая стоявший впереди небольшой караван из телег, фургонов и наездников, отметил, что колдуны хаживали от повозки к повозке, проверяя их. Сила недовольно поморщился. Если так подумать, то нельзя ему было выезжать с упыркой за пределы своего Района. Он и подписку дал, и слово дал тоже. Если сейчас будочник его воротит, то потом проблем с Михеем не оберёшься. Впрочем, их и так от него больше, чем того хотелось бы, даже когда они вернутся, оставив Ворону в Лунном Тереме, он и тогда будет нудеть и воздух портить.

– Ну вот, проехали чуть больше половины дня и уже на заставе застряли, – пробурчал сонный голос за спиной. Сила не обернулся, а Ворона вздрогнула и зашипела, повернув неестественно к Кощею голову. – Подвинься, дура, – рыкнул он, и упырка сдвинулась к Медведю, вжавшись в него, как если бы он был её самым величайшим спасением. Скоморох одарил Ворону наполненным гневом и презрением взглядом, плюхнулся на скамью, кутаясь в цветастое одеяло, накинутое уголком на голову, на которой была шапка. – И долго стоим?

– Не долго, – отозвался Медведь, чуть трогая поводья, потому что одна из телег свернула в сторону. – Я тут вспомнил, что нельзя нам выезжать-то. Я же подписал бумажку о том.

– Да кого это волнует, Медведь, – буркнул Кощей. – Их что другое волнует. А упырка им до одного места. Хотя, когда будут Михею докладывать, он гневаться начнёт. А чего тут так много народу-то?

– Так к богу, что упал, наверное, едут, – отозвался Сила. – Он вроде временем мог повелевать.

– Серьёзно? Чушь. Откуда такое заключение? – Скоморох скептически приподнял вверх бровь. – Падающие боги ничем, кроме смертью, повиливать не могут.

– Петрушка-кормушка сообщил, – коротко и равнодушно пожал плечами Сила.

– Иногда люди меня поражают, – чуть подумав, сказал Кощей. – И что они надеются там найти? Разлагающееся тело? Мёртвую землю? Падающие боги ничего не дают. Они лишь отбирают. Да и не боги это.

– Но называют их богами, – заключил Могильщик, хотя если бы он промолчал, было бы лучше.

Когда будочник подошёл к ним, на его лице отчётливо читалось недовольство и всемирная усталость. Поработав два часа, он готов был уже послать всё к чертям. На вопрос, куда путь-дорогу держат, просто ответили, что в Кровавый Терем. Будочник кивнул и пропустил, даже документы не стал спрашивать и дальше допросничать. Обогнав всё ещё стоявший цепочкой караван, Медведь вырулил на другую полосу, протянул телегу вперёд, обождал пока уберут шипастое заграждение и спокойно проехал вперёд.

Оставив позади будку и пропускной пункт, повозка проехала по широкой дороге пару километров, свернула в сторону пятиэтажных построек. Ещё через несколько метров они оказались в совершенно ином месте, нежели буквально десять минут назад. По широким улицам всё так же совались телеги и фургоны, мимо проезжали почтовики и дилижансы; наездники, вестники, гружённые тяжелые повозки. Однако дома были в основном из кирпича и камня, лишь отдельные пристройки или же надстройки из дерева. Высокие, в три, в пять, а то и в шесть этажей с большими окнами и балконами и мансардами, которые подпирали столбы. У каждого дома было большое крыльцо, а над окнами первых этажей были большие зонтики, с которых свисала недлинная, но пышная бахрома. Дома были с высокими двускатными, а иногда и восьмискатными крышами, некоторые имели бочкообразные, колпачные и кубические, но последние относились к невысокому храму, посвящённому не понятно какому богу, что убого приткнулся между двумя четырёхэтажными зданиями, и к монастырю, что стоял практически в центре Района, обнесённый смешным, нелепым заборчиком из тонких досточек, и имел однако высокую калитку, больше смахивающую на створку ворот. Замок Цепного Пса, что стоял в квартале от монастыря – тюрьма для опасных преступников – являл собой удивительную архитектуру исключительно из камня, состоявший из группы башен, с купольно-бочковыми крышами и одной кубической, шпиль которой тянулся на несколько метров вверх и который венчал добротный, металлический, обитый позолоченной медной проволокой крест. Обнесён Замок был высоким забором из толстых брёвен, концы которых были заострены чуть ли не так же, как шпиль центральной башни. Имел забор несколько углов, на каждом из которых стояла высокая башенка часовых. Частокол венчала вязь рун, а сама стена была двухэтажная.

Архитектура Большой Столицы поражала, в каждом Районе можно было найти что-то эдакое вычурное или особенное. Порой проедешь по ней, а ощущение что в музей сходил.

Медведь в очередной раз натянул поводья только тогда, когда им вновь перекрыли дорогу, правда на этот раз по огромным и высоким рельсам еле-еле тащился здоровенный поезд. Состав был сплошь из деревянных вагонов. Поезд мог бы казаться ничем не примечательным, катился себе не спеша по рельсам, иногда пыхтел, скрипел колёсами. Но у поезда была одна особенность: каждый вагон имел пару огромных, выпученных глаз. И это была не резьба сумасшедшего конструктора, это были реальные демонические глаза с жёлтыми белками и чёрными радужками, без зрачков. То и дело радужка скользила от одного уголка до другого, иногда задерживалась на месте, дрожала. Иногда поднималась вверх, и тогда жёлто-серое веко морщинилось ещё больше, иногда смотрела вниз, и веко чуть разглаживалось, становилось больше и у взгляда появлялось заинтересованность. Иногда во взгляде мелькало любопытство, иногда веко чуть прикрывалось, и можно было в этом разглядеть либо сарказм, либо надменность, а может даже и сонливость. Скуку. Демонический поезд пугал не столько своим существованием, сколько выпуклыми глазами, а иногда отдельным от общего движения движением, когда вагоны то вздыхали, и доски начинали чуть волноваться, то шипели, и тогда между досок появлялся дымок. Откуда и куда этот поезд ехал никто не знал. Но пожалуй во всём мире это единственный демон, который был не опасен, который не жрал людей и которому до людей было ровным счётом наплевать. И единственный демон, которого люди не трогали. Не было причин.

Ворона сразу же испугалась, зашипела, вцепилась в руку Медведя, затопала ногами, потом быстро начала крутить головой и смотреть то на Кощея, что продолжал сидеть с другой стороны, сонными глазами глядя на состав, то на Силу, который ждал, когда демонический поезд проедет. Когда Ворона зашипела, выпуская клыки, Медведь рыкнул на неё, потребовал успокоиться, и упырка тут же замолчала, но через мгновение обернулась в птицу и залетела в повозку. Там она просидела до тех пор, пока они не переехали железную дорогу и выползла на свет божий, держа в цепких худеньких ручонках хроникус. Сила взял радио на всякий случай, чтоб дорога веселее была. Конечно, у них была ещё домра Кощея, Скоморох не расставался со своим любимым инструментов никогда. Но новости от Петрушки-кормушки уже давно вошли в обиход каждого жителя Светлорусеи, как и баллады, что звучали из четырёх динамиков маленького красно-чёрного аппарата, который работал тоже благодаря ворожбеным знакам.

В таверну пообедать решили не заезжать. В пакете лежали запечённые курица и рыба, так же Сила брал колбасу, сыр, сало, лук и чеснок. В бутылках чай и компот. Уничтожив половину запасов, поехали дальше. Впрочем, кони продолжали идти по намеченному маршруту. Но убрав остатки еды обратно, Сила вернулся на облучок.

Остаток пути проделали под щебечущий голос Петрушки-кормушки и славной, светлоруссийской музыки, былинных сказаниях и прочего-прочего, что было на волне сказителя. В какой-то момент Кощей хотел выключить радио, попытался забрать его у Вороны, но та не дала. Зашипела, потом оскалила клыки. Закричала. Несколько минут Медведь вслушивался в брань, затем отправил обоих в повозку и спокойно проехал оставшуюся часть пути до гостиницы в тишине. Правда из повозки доносились звуки, что издавал хроникус, а потом выползла Ворона, тихонько присела рядом и продолжила вертеть башкой, созерцая новые территории.

В гостинице остановились хорошей, денег хватало. С помощью карты, что была в голове у Кощея, составили путь и уже к тому моменту, как солнце село за горизонт оказались возле высокого, красивого пятиэтажного терема. Загнав в просторное стойбище коней и телегу, Медведь подхватил сумку с одеждой и направился к высокому крыльцу. У стойки долго совещались брать ли Вороне отдельную комнату. Скоморох настаивал на том, что следует Медведю с ней поселиться. Всё равно Ворона была ещё девчонкой, чего стесняться-то. Могильщик наставил на том, чтобы она жила отдельно.

– А мы с тобой в одном поживём.

Кощей долго спорить не любил, да и Сила тоже. Но в этих спорах кто-то да победить должен был. Потому Скоморох сдался первым, впрочем, как всегда, и Медведь попросил два номера: одноместный и двухместный.

– Остались только трёхместные, – широко и счастливо улыбаясь, отозвался человек за стойкой.

– А ты раньше не мог нам это сказать? – осведомился недовольный Кощей. Вопрос был риторический, но работник ответил, всё так же широко улыбаясь:

– А вы не спрашивали. И я решил вас не прерывать.

– Дебил, – тихо подытожил Кощей. Человек слегка удивился, сделав такую мину, будто хотел, чтобы Кощей разъяснил, что он имел в виду своим коротким высказыванием. Однако Медведь опередил:

– Давайте трёхместный.

– Вам распашонкой, люкс или эконом-класс? – вновь заулыбался парень.

– Распашонкой, – рыкнул Медведь и на деревянную поверхность стойки тут же опустились ключи с огромным брелком, на котором были вырезаны цифры. Человек за стойкой указал направление, и троица поднялась сначала вверх по лестнице, затем вышла на длинный балкон, после прошла по переходу, опять поднялась по лестнице и вошла в широкий коридор. И уже там они отыскали нужную дверь.

Номер был на пять хоромин, если тот «предбанник», в который они вошли с коридора, толкнув хлипкую по мнению Силы дверь, можно было назвать комнатой. Из «предбанника» в разные стороны вели четыре открытых дверных проёма, отделанных в виде арки: три в маленькие спальные хороминки, где находились только кровати и тумбочки, и одна в ванную комнату, в которой так же был и санузел. Дверь для ванной так и не нашлась, даже в коридоре – Кощей усиленно её искал и уже хотел идти к управляющему, но Медведь его остановил – зато Ворона нашла занавеску, которую задёрнула и тут же начала плескаться и вышла из ванной только через сорок пять минут. За это время Скоморох и Медведь успели пожрать, позевать, осмотреть номер со всех сторон, выбрать себе кровати, хотя они были одинаковые, прийти к выводу, что номер стоил своих денег, и даже подремать. Когда в ванную после Вороны зашёл Кощей, то тут же вышел, оставляя после себя мокрые следы. Подхватив Ворону за шкирку и сунув ей в руки одно из полотенец, толкнул её обратно в комнату убрать за собой. Упырка возмутилась, но Сила поддержал брата. Однако Ворона делала это не умело и пришлось Медведю показывать, как надо. Кощей всё это время недовольно бурчал и сокрушался на тему того, какая задница выплюнула упырей и в какую задницу их бы всех засунуть, чтобы они больше не портили нормальным людям жизнь.

Ночь прошла спокойно. Спали, как убитые. Давно Сила не бывал в такой дороге. Чтобы с утра до вечера на передке. Даже ощутил ностальгию по былым временам, когда походы и дороги вели за горизонты и не всегда ты знал, что там и вернёшься ли с похода живым.

Утром позавтракали в трактире, тронулись с рассветом. Серое небо за ночь, как показалось Могильщику, потяжелело и стало совсем тёмным. Воздух потеплел. Кости заныли вновь, и Медведь недовольно чихнул. Ох уж эта непогода, всегда так. Снега не хотелось. Снег замедлит путь, а хотелось бы к завтрашнему вечеру уже достигнуть цели. Отдать на поруки упырям местным девчонку, затем загрузить новой провизией телегу и двинуться к Ладогору Снежному – в двадцати километрах от него бог упал. Там уже и обождать сына. Ну или, если он рядом, то отыскать.

Снег застал их в полдень, когда они проскочили так же легко, как и предыдущие пост, а затем ещё один – Медведь понял, что сейчас будочники сильно заняты теми, кто двигался через Столец к Ладогору Снежному. Им не было дело до тех, кто ехал из Района в Район. Оставив за спиной небольшой Округ – Благодатный, въехали на территорию Сердцевинного. Огромная табличка с названием стоявшая за несколько метров до будки, была покосившейся, а краска частично облупленной. Округ со странным названием делился на пять квадратов и в каждом когда-то варили отменное пиво, делали хорошее вино и настойки. Однако, проехав заставу, Сила первым делом отметил запущенность и убитость Округа, некогда процветавшего даже зимой и в суровые снежные дни.

Хмельной квадрат, куда они свернули на большой развязки, встретил их унылой серостью. Высокие дома, терема и прочие постройки навевали тоску смертную. Затянутое серое небо уже через некоторое время заплакало крупными хлопьями снега, и видимость стала плохая. Стараясь не терять ритм движения, Сила натянул на себя одеяло и растянул над облучком полог-зонт. Снег, опускаясь на окутавшую повозку и коней тепло-ауру, таял и либо испарялся тут же, либо проникал под ворожбу тёплыми каплями.

С каким-то нехорошим сердцем и тяжёлым взглядом Сила созерцал сновавших туда-сюда людей и наездников – кареты, повозки, почтовики, – а так же агитаторов, которые закидали газетными и журнальными брошюрками, завалили тарабарщиной, и чуть не утянули из рук Вороны хроникус, который она сжимала тонкими, но цепкими пальчиками с самого утра то и дело прокручивая колёсико и выискивая новые волны. Слушала то песни, то былины, то сказания, то Петрушку-кормушку, который Силе уже надоел до чёртиков. Скоморох, как только тронулись от гостиницы, вновь закутался в одеяла и прятался под пологом в большом коконе, и лишь сдавленный храп оповещал Могильщика о том, что тот кокон ещё пока дышит.

Когда видимость совсем испортилась, Сила прижал коней и повозку к обочине, скинул поводья и потянул Ворону с Кощеем в приткнутый на углу трактир. Там сытно поели, отдали правда больше того, как если бы поели в своём Районе в простой забегаловке. Но виной тому был графинчик настойки на калине. Медведь не удержался и купил к обеду. Настойка была как и прежде хороша, но цена, однако же, была кусучая. После загрузились в повозку и готовы были уже поехать дальше, когда Кощей вдруг вспомнил, что краски ему надо бы колдунской купить. А магазин как раз был напротив них. В высоких окнах магазинчика мелькнула пышногрудая красотка. Медведь с братом спорить не стал, а Скоморох, затянув большой и толстый на тощей шее шарф, пошарил по карманам считая медные и серебряные рубли, затем выудил из мешочка пару золотых и бегом направился к магазинчику, ловко перебегая широкую улицу.

Пока Скоморох бегал за краской, снег заметно поубавил силу. В соседнем магазине, что стоял рядом с таверной, Ворона увидела что-то блескучее. Сила некоторое время смотрел на витрину, в которой блестели всякие стекляшки: бусы, серьги и прочие украшения – затем удручающе вздохнул и сполз с облучка. Кощей всё равно задерживался.

– Это что такое? – осведомился вернувшийся через некоторое время Скоморох, тыкая в Ворону пальцем. В руке Кощей держал огромный, бумажный, разрисованный цветными карандашами пакет, из которого торчали рогалики и пирожки. Вот такой Кощей Скоморох. Пойдёт за краской, принесёт хлеба.

– Бусы. Слепой что ли, – отозвался недовольно Медведь. Повозка ползла медленно, снег вновь усилился, начал раздражать. До следующей заставы осталось немного, Сила надеялся, что проскочат быстро, как до этого.

– Ты упырки купил бусы? – спросил Кощей, наверное, чтобы быть точно уверенным в том, что не слепой и не глухой. Ворона сидела рядом с Силой, таращилась на бусы, что висели у неё на шее, довольно лыбилась и сверкала жёлтыми глазищами. Кажется больше её ничто не волновало.

Медведь глянул на Кощея, затем перевёл взгляд на дорогу и дал понять, что разговор окончен. Скоморох тяжело вздохнул, пробурчал что-то несуразное и полез под полог. Не глядя на него, Ворона протянула руку и стянула из большого пакета большой рогалик, пахнущей не только сдобой, но и яблочным повидлом. Уже хотела откусить, как Кощей выдернул сдобу из цепкой ручонки Вороны, гаркнул что-то непонятное и полез дальше. Упырка зашипела, некоторое время зло щурясь, смотрела на сомкнутые половинки полога перед её носом, а потом вернулась к бусам. Ворона она и есть ворона.

Внутренний пост, что располагался между Хмельным и Стопочным, будучи в два раза меньше межрайонных и не понятно для чего и кого здесь установленный, они проехали лишь слегка притормозив. Будочник к ним так и не вышел, а полусгнивший, деревянный брус был отодвинута в сторону – быть может так он лежал уже давно, а дежурного на посту и не было вовсе. Но быть может непогода загнала под защитную крышу дружинника, ведь даже бездомные животные искали в такую пору укрытие. Сила порадовался тому, как всё удачно сложилось. Впрочем, он тут же одёрнул себя, радоваться удаче было ему не свойственно. За удачей могла прийти и не удача. Фортуна тётка капризная.

Ближе к вечеру Кощей вылез из-под полога. В одной руке он держал наполовину опустошённый пакет из булочной, в другой кружку с дымящимся чаем. Предложил чай Силе, тот отказался, но рогалик со сгущёнкой слопал.

Ближайшая гостиница была в нескольких километрах пути, Кощей сказал, что все другие заняты. Ехали до гостиницы окружным путём. Свернув с главной улицы, проехали к высокому и узкому мосту. Спустившись с деревянной горбатой громадины, проехали вдоль широкой реки. Оказались на узкой улочке, протащились по ней и свернули к парку. По Стопочному квадрату Сила когда-то давно проезжал, однако в этой его части никогда не был. Окраина Стопочного была мрачной и складывалось такое ощущение, что заброшенной совсем. Улочка повиляла меж высоких, бледных пятиэтажных зданий, между которыми стояли телеги заваленные мусорными пакетами, а затем устремилась к площадке, где над высокими открытыми воротами горбатилась большая, стариннаягрубо сделанная вывеска «Парькъ Выкъторi Иzторiкъа». Сила глянул на Кощея. В сгущающихся сумерках, наливающихся пока ещё бледным светом уличных фонарей,сквозь плотную завесу густого снега, что продолжал падать пушистыми хлопьями, профиль брата выглядел немного напряжённым. Однако Скоморох кивнул, и Сила не стал натягивать поводья.

Большая повозка прошла мимо открытых ворот легко, ещё и место осталось. Протащилась по дорожке, усыпанной галькой и лёгким снегом. Галька скрипела, и скрипел под массивными колёсами снег. Сила разглядывал парк и дивился его запущенности. Корявые деревца и кустарники были голые – оно и понятно, зима, – но некоторые из них спилены, а некоторые и просто сломаны. Проплешина, где стояли деревянные качели, большие резныефигуры разных животных, беседки и теремки для детей, были полусгнившими, лавочки и скамейки разбиты, складывалось ощущение, что их кто-то забрал на дрова. В центре этого кошмара было озерцо. Несмотря на минусовую температуру, оно не замёрзло, лишьпокрылось тонким ледком вдольбереговой кромке. От водоёма исходил лёгкий дымок и вонь. Сила понял, что чистой воды в нём нет и подавно. Кое-где стоявшие ещё целыми фонарные столбы отчасти светились лампочками.

При виде такой картины чуйка медведя вставала дыбом. Не думал он, что Большая Столица может хранить в себе вот такие места.

Опасность прилетела чёрной тенью в тот момент, когда они выбрались из парка и медленно покатились в густом туманно-снежном мареве, явно не природном, дальшепо просёлочнойдороге к стоявшем недалеко длинным пятиэтажным бледным жилым домам. Ощущение того, что они одни в этом месте, заставило Медведя нервно передёрнуть плечами. Кони знали дорогу, шли себе спокойно. Им и волноваться не надо было. Да и как могут волноваться мёртвые. Однако чувства Силы становились всё острее. И когда откуда-то из мглы на них налетела фигура в чёрном, Медведь среагировал так быстро, что Ворона не успела и глазами моргнуть. Чуть приподнявшись на передке, Сила взмахнул ручищей и отбросил готовую врезаться в них фигуру.

Чёрное нечто, которое Медведьне смог толком разглядеть и прочувствовать из-за неожиданной скорости, противно вскрикнуло, затем вскочило на ноги. Сила даже оборотничьим зрением с трудом различал действия нападавшего через густой снег, туман и вечерние сумерки. Кинув поводья Кощею, он подпрыгнул высоко и легко опустился на землю, оказавшись в стороне от повозки. Кощей мысленно приказал коням остановиться.

Существо снова налетело на Могильщика и вновьбылоотброшенов сторону. Медведь задумался: это что и кто, откуда и зачем? И пока его мысли крутились в голове, фигура вновь встала на ноги. Однако двинуться с места не успела. Ворона устремилась на неё. Некоторое время они обменивались быстрыми ударами, а затем Ворона обернулась птицей, а фигура превратилась в большую летучую мышь. Упырь! Ещё пару секунд Могильщик пытался разобраться в происходящем, и пока он хаотично соображал, как быть, летучая мышь, вернув себе человеческий обликсхватила Воронуи впилась острыми клыками в маленькое тельце птицы. Но сразу же, после одного глотка,отбросила её в сторону, как тряпичную куклуи сплюнулана землю, покривившись. Да упырь упыря не пьёт. Это равносильно каннибализму.

Хотя Сила Медведь одного такого знал…

– Едрит, – пробормотал рядом Кощей. – Ещё один упырь.

Где-то в стороне вскрикнула Ворона, обернувшись в человека. Зашипела как-то уж жалобно. Сила тут же перевернулся в медведя и огромной, мохнатой скалой встал перед рванувшим на него упрём. Зарычал, взмахнул лапой и с силой ударил вампира. Тот кувыркаясь и ломая кости отлетел в сторону. После такого живут долго и счастливо, что упырю сломать все кости в теле. Да ничего. Срастутся уже через несколькоминут. Сила мог бы завершить начатое, однако убивать того, о ком ничего не знаешь, вроде как не правильно, даже если он напал на тебя. В книжках только так, прибил напавшего, кровь и кишки выпустил, затем перешагнул и пошёл дальше, забыв обо всём. Вот и какой ты после этого человек? Да и живой ли, раз так легко убиваешь, пусть и врагов? Пустоголовые.

Ворона тут же подлетела к Медведю птицей, обернулась в человека, всхлипнула, потирая ушибленную руку и прокушенное плечо. Первый раз ей досталось, и первый раз вроде на противника ринулась. Глупая девка. Не её бой. Вампир же, несуразно поднялся на ноги, хрустнул костями, зашипел, показывая острые, большие клыки, сверкнул красными глазами, затряс головой. Медведь понял, голодная тварь. Ещё какая голодная. Напал на первых встречных, почуяв кровь в венах, услышав биение сердец. А если голодный до такой степени и напал, не соображая, кто перед ним, и страха не ведает после пары-тройки хороших ударов, значит…

О, Великий Космос! Опять молодняк?! Кто решил над Силой Могильщиком по крови медведем поиздеваться?!

Упырёнок уже собрался с силами и готовился вновь напасть на Медведя, ну или на Кощея, ему кажется было всё равно, нотак и не успел.

– Вы могли бы не шуметь, гости дорогие, – произнёс в снежной мгле глубокий и холодный, будто доносился из самой могилы голос. – У нас уже давно все спят.

И в тот же миг снежная мгла рассеялась и взору Медведя, Кощея и Вороны предстал многоэтажный район, без единого огонька в окнах. Справа стояла длинная табличка, на которой большими буквами было написано «Квадрат Развесёлый», а чуть дальше, прямо на той линии, где начинаются дома, приткнулась небольшая будка и кривой, похожий на коромысло запор.

Глава 4

– С заходом солнца Весёлый погружается в сон.

Сила вернул себе форму человека, однако осторожность не утратил. Некоторое время он смотрел на мрачные дома, вглядывался в терявшиеся в темноте улочки, искал хотя бы одну живую душу. Сейчасбыло семьвечера, однако эта часть Сердцевинного и правда спала. И само осознание этогоказалось жутким и пробирало до дрожи. Ступать в тот мрак совсем не хотелось. С другой стороны никакой опасности он не чувствовал, ну спят люди, это же хорошо, вот только на душе по прежнему было не спокойно. Слишком рано они спать легли. И слишком темно было даже для снежного вечера, когда солнце уже зашло за горизонт.

Да и маленький пост казался каким-то не реальным.

– Я глава Развесёлого квадрата, – продолжил вещать голос, и Медведь только сейчас увидел очертания фигуры, которая тут же спряталась за вновь ставшим падать снегом. Туман правда отступил. – Если вы желаете пройти через наш квадрат, то вам придётся дождаться утра. Если хотите заселиться в гостиницу, то на окраине Шоколадной улицы «Пастила» готова вас принять. Там есть свободные номера. В другой гостинице, что находится на Фисташковой – нет.

Пока глава говорил, он вышел к ним из снежной кутерьмы и остановился в паре шагов. Когда он закончил говорить, упырь мелькнул за его спиной быстрой тенью, оскалил клыки и приготовился уже впиться в шею, как получил кулаком в лицо и отлетел назад.

– Гостям не подобает так грубо вести себя, тем более когда хозяева так приветливы, – монотонно пробубнил глава.

– Он не с нами, – Кощей ткнул пальцем в упыря, который с трудом поднимался на ноги.

– Ну что ж, гости, что вы решили? – задал следующий вопрос глава, будто ему было всё равно с кем упырёнок: с ними или сам по себе, опасен или нет. Главное, чтобы не нарушали тишину, вот что Медведь понял.

– А мы ещё даже не приступали к обсуждению этого вопроса, – отозвался Кощей, явно настороженный. Ему тоже не нравилась темнота и тишина Развесёлого.

– Успокойся, – пробасил Медведь, когда упырь попытался снова атаковать главу. Фигура в чёрном тут же села на землю и стала ждать дальнейших приказов, будто собака. Кощей удручённо вздохнул, Ворона зашипела, а Сила, немного подумав, отошёл чуть дальше от главы. За ним последовали сначалаСкоморох, потом Ворона и упырь, которого никто не приглашал. Глава остался стоять на месте, вид у него был каким-то замороженным, не предвещающим ничего хорошего.

Некоторое время Медведь посматривал на него. Невысокий, почему-то в форме дружинника: стёганная с ватной прослойкой куртка с отложным, меховым воротником и широким поясом-ремнём, к которому был приторочен короткий меч, на голове шапка-ушанка, на ногах синие галифе с жёлтыми лампасами, что подтверждало его причастность к высокому рангу. Так что он вполне мог сойти и за главу пары улиц. Сапоги с высоким голенищем. Нашею намотан серый шарф, концы которого были затянуты в узел. Так сейчас модно у дружинников, что ли? Все почему-то так ходили. Сила заметил это ещё в своём Районе. Могильщику хотелось рассмотреть глаза главы, но из-за темноты и снега их было плохо видно, даже зрение оборотня не помогало. «Зеркало души» могло о многом сказать. Уж больно встречающий их человек был похож на неживого. Мертвяка даже при солнечном свете, если хорошее колдовство, можно было отличить только по глазам. И голос у него был жуткий. И двигалсячуть деревянно. Однако, если учесть, что упырьпытался совсем недавно его укусить, значит, живой глава Развесёлой. Вампир на мертвяка в любом случае не напал бы.

– Предлагаю мимо проехать, – сказал Могильщик, когда закончил оценивать старшего квадрата, как ежели бы он был противником.

– Вот согласен я с тобой, брат Медведь, да только гостиница, о которой тот чудик говорил, и есть та самая, к которой мы ехали. Свободных номеров на десять километров нету-то. А снег до утра будет идти.

– Не поеду я в эту темноту. Добром оттуда не веет, – буркнул Сила.

– Предлагаешь в повозке спать? – дал лёгкого петуха Кощей. Глаза Скомороха так и округлились в ужасе от предстоящей поездки ночью, да ещё зимой.

Медведю на это было всё равно, он и в поле мог заночевать, снег и холод его не страшили, авот Кощей, тощее существо, у которого одни кости да кожа на них натянутая… ладно-ладно, проглядывает там и мускулатура какая-никакая, чего уж душой кривить – мог замёрзнуть даже когда на улице плюс двадцать.

– Ты полдорогив повозке проспал. Ничего, не окочурился.

– Я спал, потому что день был. И снег не шёл. Утром будет ещё холоднее, ты же это знаешь.

– Хочешь в ту тьму въехать? – сурово осведомился Медведь, давая понять, что туда он ни под каким предлогом не поедет.

– Нет, но и спать в повозке не хочу.

– Ты уж выбери что-то одно, потому что третьего варианта у нас нет.

– Сегодняшний прогноз погоды ничего хорошего нам не обещает, – заговорил совершенно чужой, хриплый голос. Сначала Медведь не понял кто. Может глава? Однако звук шёл со стороны рядом стоявшего упыря. Он кутался в чёрное явно ему не по размеру пальто, сутулился, вжимая голову в плечи и пытаясь спрятаться в накрученном на шею шарфе. И вроде вампиры к холоду привычные, однако этот чуть ли не как Кощей, стучал зубами. – С закатом, столбик термометра опустится ниже двадцати, снег усилится, влажность подымется до семидесяти-семидесяти пяти процентов. Ветер будет умеренным, однако просим соблюсти осторожность и если у вас нет срочных дел, воздержитесь от выхода на улицу. За сутки предположительно выпадет месячная норма осадков…

– Ворона. Ворона упала, – кивнула Ворона.

На голове у упырки была шапка-ушанка. Уши шапки были опущены и верёвочки стянуты в бантик под подбородком. Сверху на шапку был повязан цветастый платок. Тулупчик был застёгнут на все пуговки, сверху намотан шерстяной платок. Только сейчас Сила отметил внешний вид девчонки. Надо сказать совершенно дурацкий вид.

– Завтра в северных районах ожидается потепление до минус восемнадцати, однако уже к обеду ветер усилится и градусник термометра опустится до минус двадцати пяти. На улицах гололедица. Выпавшая норма осадков может привести весной к подтоплению некоторых районов… – продолжил упырь.

– Ворона, – топнула ногой Ворона и почудилось в этом негодование.

Кощей сказал:

– Да рты закройте оба, мать вашу!

Ворона и кровосос в голос зашипели на Кощея, а тот зыркнул так, что они спрятались за Медведя и тут же стали выглядывать из-за него, поглядывая на Скомороха жуткими широко открытыми глазами. Час от часу не легче. Сначала нападал, теперь товарищем заделался, потом гляди в побратимы запишется… Упырь решил к ним присоединиться?! Что вообще происходит? От одной не успели избавиться, другой прилетел. И вроде как тоже подросток? В чём суть? И почему именно Медведю досталась такая честь?!

– Так вы решили, гости дорогие? – вопросил глава, не двигаясь со своего места.

– Пожалуй, мы переночуем в повозке, здесь, если вы не возражаете, – сказал Медведь.

– Возражаю, – ответил глава всё тем же холодным, не живым голосом.

Сила нахмурился, Кощей фыркнул. Такого ответа Могильщик не ожидал. А глава, будто дав им время осознать – всего-то несколько секунд, продолжил:

– Ночь будет длинная, снежная. Холодная. После полуночи ожидается резкое понижение температуры. Здесь у нас частенько так. Правда обычно в лютеньподобные явления, а вот в этом году аномалия, в морозень. Поэтому я прошу вас проследовать за мной в гостиницу или же уехать прочь, за пределы нашего квадрата. Вы уж меня извините за столь грубое к вам отношение. Я не хочу утром обнаружить ваши обледеневшие тела. К тому же, у нас тут не безопасно.

– Ты чего несёшь? Какие обледеневшие? – фыркнул недоверчиво Кощей и прищурился, дабы разглядеть получше старшего. – Да и ежели обледенеем, потом оттаем.

– Не сомневаюсь, – отозвался глава.

– Тогда мы поедим, – вернулся к теме насущной Сила и махнул головой в сторону повозки. – Спасибо за предложение и всего хорошего.

– Я вас провожу, – сказал глава, но Кощей воспротивился.

– Мы сами, – махнул он рукой и подошёл к коням.

Нарисовав в воздухе пару рун, Кощей приложил их ко лбам мертвяков, затем положил ладони им на морды, закрыл глаза. Кони, ни чем не отличавшиеся от живых, разве что белёсыми глазами, стояли спокойно. Им не за чем было волноваться, они мертвы. Некоторое время Скоморох рылся в своей голове, выискивая нужный маршрут. Каким-то образом карта дорог, да и всего мира, вместе с сёлами, городами, гостиницами и постоялыми дворами была в головах колдунов, они могли спокойно идти выбранным маршрутом и переносить нужный маршрут в головы мёртвым коням, благодаря ворожбеному знаку. Через некоторое времяруны мягко вспыхнули красным светом, а после осыпались пеплом вниз. Новый маршрут загружен. Можно ехать. Волшба всегда происходила без всяких вспышек и суеты, и Могильщик частенько спрашивал Кощея: как же всё-таки так получалось? И Скоморох всё время ему отвечал одно и тоже: да хрен его знает.

Кощей запрыгнул на передок,и прежде, чем Сила взмахнул вожжами, глава взял под поводья коней и, посмотрев на Медведя, твёрдо сказал:

– Я обязан вас проводить.

Сила спорить не стал, как и Кощей. Лишь переглянулся с братом и крепче перехватил поводья. На мгновение появилось желание предложить главе сесть на облучок, рядом с ними, но тут же пропало. Странный он, а странных надо держать на расстоянии. Впрочем и поближе было бы не плохо, но пожалуй так, как есть, будет лучше всего.

Далее путь потёк в гулкой тишине. Снег продолжал падать, поднялся ветер. Холодные хлопья то и дело резали щёки, лоб и губы, но Медведь упрямо сидел на своём месте, тулуп хранил на себе небольшие капельки влаги. Сила смотрел вперёд. Пост проехали просто, будочник явно не радостный появлением путников и кутаясь в меховой, довольно приличный плащ, на который Медведь обратил внимание, лишь отвёл «коромысло» в сторону. Недобро проводил их взглядом.

Неширокая дорога скоро кончилась, и они спокойно свернули направо, оказавшись перед развилкой. Мёртвые кони, как и полагалось заколдованным скакунам, повернули ещё раз направо, глава их не останавливал. По правую руку показались огоньки, и Сила ощутил странную радость от того, что темнота осталась позади. Вроде как и голоса послышались. Он не боялся, но неприятности Медведю были ни к чему.

В какой-то момент снег стал идти медленнее и поредел. Справа Сила увидел высокий, многоэтажный дом. Он тянулся длинной стеной, уходя из снеговой завесы в снеговую даль. И конца и края его не было видно. В каждом окне горел свет, разный свет: то красный, то синий, то зелёный, то золотистый. И слышались смех и разговоры. Но Сила не мог понять слов, будто они сливались в одну длинную, монотонную мелодию. И вскоре свет превратился в жидкую, киселеобразную массу и начал стекаться в одну плоскость, больше похожую на радугу. И Медведь перестал бы смотреть и заткнул бы уши ладонями, но неожиданно понял, что не может повернуть головы и моргнуть. А впрочем, нет, он моргнул. Вернее, опустил отяжелевшие веки, и свет с шумом голосов померк, как и мир, что окружал их.

Некоторое время Сила чувствовал лёгкость и пустоту, это когда никакие мысли не одолевают, когда рутина позади, когда ночь и время отдыхать. Когда наелся и напился горячего чаю с мёдом, когда подушка обманчиво мягкая, а одеяло тёплое, и когда вытянув ноги, на кровати, принимаешь любую позу, в какой удобно… И когда точно знаешь, что завтра вставать не рано, можно подремать ещё пару минут в постели, а потом подняться и неспешно заняться какими-то неважными, а может и важными, но обычными делами. И когда знаешь, что ничто не потревожит твою обыденность, никакая дальняя новость, никакая ворона, залетевшая ночью в приоткрытое окно, никакие мертвецы, которых надо захоронить по традициям, с обрядами, потому что за это Силе платят – это его работа. И не надо поднимать тяжёлый меч и идти рубить врага али демона, обращаться медведем внутри тебя, а потом и Зверем, который так же живёт внутри тебя, и не надо прятаться за щитом и спать где попало, и не надо прощаться с товарищами… Это спокойный сон, куда проваливаются дети, засыпая после шумного и по непривычки беспокойного дня, что принёс слишком много открытий…

– Медведь, – услышал Сила спокойный голос Кощея.

Вопрос: как здесь, в этой тягучей и умиротворённой темноте и тишине оказался Скоморох, повис в воздухе. Иногда мёртвые снятся, иногда живые. Мёртвые к смене погоды, живые… Иногда чужие люди приходят во снах, творят там что хотят, потом уходят… Нет ничего удивительного в том, что ему приснился брат.

Однако, после того, как тьму озарило кольцо яркого, золотисто-алого огня, Могильщик понял – он не спит. Вернее спит, да только всё не так обычно, как казалось на первый взгляд. И глаза у него открыты, и он видит простой мрак и прибывает в нём.

– И какая была разница, где приключения на задницу искать: в гостинице или на улице, – пробурчал недовольный Кощей, сидя в непроглядной темноте по-турецки в паре шагов от него. В этом мраке не было ни верха, ни низа, ни пола, ни потолка. И стен не было тоже. Но Сила стоял, а Скоморох сидел и был занят делом. Он медленно, с удивительной для него осторожностью вытягивал из темноты тонкую, чёрную нитку, на которой были повязаны узлы.

– Ворожба, – проговорил Медведь, констатируя факт.

– Да. Усыпили, гады. Ведьмачеи, сволочи. В сонном логове заперли. Терпеть не могу распутывать их узлы. Знаков не начертить, мечом не взмахнуть…

– Проклятия нет?

– Нет, брат.

– Порча?

– Только логово снов. Видно на порчу или же проклятие силёнок не хватило. А может подумали, что для нас логова сна будет достаточно.

– Ворона! – вскрикнула где-то в стороне упырка и вынырнула из кромешного мрака, вытянув вперёд руки. – Ворона… Ворона… Ми… Ми…

– Да тут я, – сказал Медведь и взяв Ворону за руку потянул на себя. Упырша прижалась к Силе, обняла его цепкими, тонкими ручонками и заплакала. – Дочка… Папа… Ми… Ми… Папа. Ворона…

– Так ты точно не её отец? – пробурчал Кощей, не отрываясь от работы.

– Кончай уже, – скривился Медведь.

– Готовься, – сказал Скоморох, и в следующее мгновение тьма расступилась, открыв огромное поле с ярко зелёными цветами, которые сочились алыми каплями. Некоторое время Сила смотрел на цветы, а потом рыкнул. Не получилось.

– Хороша ворожба, – продолжал бурчать Кощей, не отрываясь от занятия. Он вытягивал нитку откуда-то из сгустка темноты, что надвигалась вновь и вновь, расширяясь, будто клякса на бумаге и затапливая неестественно ярко-зелёный луг. – Несколько узлов навязали. Надеюсь не так много, а то и сдохнем там, а потом пролежим хрен знает сколько, пока голова не сгниёт и не отвалится. А может, они отрубят наши бедные головы, пока мы будем блаженно прибывать в этом срательном сне. И тогда отправимся мы в космическую темноту, а потом по звёздному пути…

Медведь ничего не ответил. Он смотрел на поле плачущих алым цветов, в котором они теперь с Вороной стояли и в котором сидел Скоморох, вытягивая из наступающей темноты всё ту же нить. Мрак, спокойно пожиравший яркие цветы и за одно Кощея, заставлял отступать. Правда отступать было некуда. За спиной было то же самое, что впереди.

– Ворона, Ми… Ми… дведь… Ворона, – пискнула последнее слово она и вжалась в него так сильно, будто искала в нём защиты.

– Готовься, – сказал Кощей, затем потянул нитку на себя. Нитка неохотно подалась навстречу Скомороху, засочилась гнилью в районе одного из мелких навязанных на ней узелков. Медведю даже показалось, что он ощутил запах тлена. Кощей, не долго думая, потёр подушечки пальцев друг о друга и сжал узелок между ними. Рун не нарисовал, однако у каждого колдуна с детства были пальцы покрыты ворожбеной краской, что позволяло им рисовать знаки. Она была невидима, но колдовство имела. Потому Кощей и прижигал ею нитку, ничего другого им не оставалось. Ворожба слабенькая, но когда творил её сильный колдун, получалось мощно.

Узелок вспыхнул алым огоньком, затем пропал и нитка расширилась, а потом взорвалась изнутри. В следующий миг сменилось место прибывания.

– Ага, – зачем-то сказал Кощей, не отвлекаясь от ворожбы.

Медведь осмотрелся вновь. Луг с цветами исчез. На этот раз их окружило огненное кольцо, и гибкая горящая лента сужалась с каждым вращением, вытягиваясь языками пламени в их сторону в виде острых мечей. При каждом витке лента, сокращая диаметр круга, будто ускользала от вновь наступающей тьмы, но при этом пыталась уничтожить тех, кто стоял в центре. Тут Сила помочь Кощею был не в состоянии. Колдовать Могильщик не мог. В мире были люди всякие: и ведьмачеи, и колдуны – они подразделялись на бледных и мрачных. Были оборотни: лисы, волки, медведи. Упыри. У некоторых силы были совместимые, например, оборотень – колдун. Могильщик был простым перевёртышем, когда Кощей просто мрачным колдуном. Потому сейчас Силе оставалось стоять на месте и ждать, когда брат закончит с ворожбой.

– Готовься, – вновь сказал Скоморох. Новый лёгкий взрыв, и мрак сменил декорации.

Огненное кольцо исчезло, теперь это была серая, унылая пустошь. Ничего особенного, только под ногами черепа. Изглоданные или истлевшие не важно, блестели в бледном свете неясной сферы, что торчала над землёй, будто солнце. Тёмными глазницами они смотрели на них, что не радовало от слова совсем. Черепа укрывали землю полностью, в некоторых отдалённых местах высились небольшими горочками. Картина была жуткая.

Ворона, оторвавшись от Медведя, но продолжая цепляться за него тонкими пальчиками, глянула по сторонам, затем посмотрела вниз, покривилась, зашипела, подняла ногу и наступила на один из черепов. Тот даже и не думал крошиться, лежал себе на месте и всё. Ворона отпрыгнула, споткнулась о каркас человеческой головы, чуть не упала, злобно рыкнула, уставившись на кости. Потом посмотрела на Могильщика глазами-попрошайками. А что он мог сделать? Если только захоронить. Но для того, чтобы захоронить нужно место, а его как раз-таки и не было. Да и бессмысленно это делать: они в ворожбеном сне. Тут хоронить не надо, тут ждать надо, пока Кощей закончит уничтожать узлы на этой чёртовой нитке, что выведет их из логова ведьмачьего морока в реальность.

Когда за спиной раздался рык, Сила, старясь не делать резких движений, обернулся. Ворона последовала его примеру. То, что они увидели, Силе совсем не понравилось. Ворона же, надо отдать упырке должное, не верещала, не прыгала и не вжималась в него от страха. Она просто остолбенела, глядя широко открытыми, изумлёнными глазищами на то, что медленно выползало из наступающей на пустошь темноты.

– Какая же ты гадость, – прошептал Сила, всматриваясь в уродливую то ли человеческую, то ли свинячью морду монстра, что порыкивал и приоткрывал пасть, одаривая непрошеных гостей сонного адского царства гнилой вонью.

Монстр был огромен, нечто подобное за частоколом Большой Столицы Медведь частенько встречал, когда хаживал с Игорем Воевателем в походы. Земля полнится демонами. У нечисти была огромная башка с выпирающими жёлтыми буркалами, под парой этого уродства располагались ещё два вполне человеческих глаза. И не ясно было, чем являлись эти жёлтые выпирающие отростки: глазами ли, с точками чёрных зрачков и красными тонкими капилярами, или же надбровными дугами. Под огромным пятаком усеянная острыми зубами пасть с полными синюшными губами, по бокам, на выступающих то ли скулах, то ли круглых щеках, ещё по рту с длинными клыками. На высоком лбу синие и алые шишки, а на макушке, как венец, корона из острых отростков, уходящих тонкими пиками в темноту. По бокам располагались вполне нормальные, человеческие уши, слишком маленькие для такой огромной башки. Глядя на эту жуткую морду, можно было увидеть человека, и именно от этого по спине бежали мурашки. А ещё нечто липкое коснулось сердца и души, когда Медведь осознал, что если эта тварь их сейчас слопает, то в реальности их убивать уже не надо. И Могильщик, дабы спасти их, не сможет обернуться, чтобы вступить в бой с нечистью, и не сможет в форме человека убить её тоже, потому что здесь он лишён всего, а вот демон наоборот может всё.

– Кощей, – тихо и спокойно сказал Медведь. – Поторопись.

– Тороплюсь, Сила, тороплюсь, – бубнил Скоморох, вытягивая следующий узелок из темноты. – Готовься, – предупредил он и прижал науз.

Как только сменились декорации, Сила огляделся. Нет, не вышли из логова. И правда, наплели узелков, сволочи!

На этот раз они оказались у обрыва. Площадочка, где они замерли, была такой узкой, что пришлось прижать Ворону к себе. Ворона была хрупкая и лёгкая, почему-то одетая в простое льняное платьице, а рука Могильщика была могучая, в ней силы было больше, чем весила упырочка. Медведь же был одет в простые порты, лапти и в рубаху. Сила прижал девчонку к себе крепко, и она повисла в его руке, как веточка сливы, вцепившись однако в его плечо своими тонюсенькими пальчиками.

Кощей сидел у самого обрыва и продолжал тянуть нить из мрака, что клубился в паре метрах от того места, где он находился. Дул сильный ветер и по склону высокой скалы, что каменной серой громадой нависала над ними по правую руку от них лезло ещё одно жуткое существо. Оно было змиеподобное, шипящее, такое же уродливое и опасное.

Почему-то в этот момент Сила подумал об упыре, который налетел на них. Подумал и тут же забыл.

– Кхе, – вдруг кашлянула Ворона, и Медведь быстро бросил на неё взгляд. Бросил и тут же вернулся к змею, который в какой-то момент неожиданно оказался намного ближе, чем был секундой назад.

– Кхе, – повторила Ворона, и Медведь, нахмурившись, вернулся к упырке. Вспыхнувшая в его голове мысль заставила Силу внимательнее присмотреться к ней.

Ворона кашлянула ещё раз и выплюнула сгусток чёрной массы. Потом покривилась, сглотнула задумчиво и снова кашлянула. В этот момент Медведь ощутил как по телу заскользило нечто неприятное. Оно было склизкое, влажное и холодное. Окутывало его, словно одеяло. Но не тёплое. Холод пробрал до костей, коснулся сердца, окутал органы. Всё произошло настолько быстро, что Медведь не успел толком осознать смену состояния. В тот миг, когда Сила прислушался к холоду, Кощей тихо кашлянул и выплюнул противную массу, а затем начал задыхаться. Про змея Медведь уже и забыл, потому что сам ощутил противный привкус во рту, открыл его и принялся выплёвывать, в надежде, что эта чёрная дрянь вот в этот самый момент закончится. Но та не заканчивалась и теперь лезла и из носа тоже. Ворона упала на колени, схватилась за горло. Сила хотел было крикнуть Скомороху, чтобы тот поторапливался, но не смог, лишь забулькал. Впрочем, Кощей сам знал, что надо спешить. И он спешил, тянул нитку, но нужного узла всё никак не было. Медведь бегло подумал, что может есть другой способ выбраться из логова снов, однако тут же осадил себя: было бы, давно уже применили бы эту возможность.

Забытый Силой змей наконец прополз весь путь и, оказавшись над ними, протянул тело, выгибаясь лентой в параллель плато, на котором они находились. Он открыл зубастую пасть, Медведь глянул на него мутным взором. Три ряда острых зубов, раздвоенный, широкий, жирный язык. Змей потянулся вниз, жертвой его был как раз Сила, пасть расширилась ещё больше. Такая заглотит одним махом и всё. Даже перемалывать не надо. Но в этот момент Кощей дёрнул нитку на себя. Та с явным нежеланием потянулась из сгустка темноты. Узел, что был на её конце оказался последним и больше прежних. И Скоморох, используя сразу четыре пальца, сжал науз, выплёвывая вместе с тем жирную, чёрную массу.

Получился пшик, никакого громкого и жуткого взрыва, яростного огня или же яркого света. Ничего такого, что можно было бы описать одним словом: мощно. Однако сон тут же спал, а Медведь взмахнул руками, затем оттолкнулся ногами, потом ещё и ещё, и вынырнул из болотистой воды на поверхность. Нет, не просто вынырнул, а выпрыгнул!

Скоморох сумел в густой жиже начертить пальцами символы и поджёг воду ворожбой, и вода вместе с огнём резко расступилась, создав проход по мрачному, илистому дну. И замер Кощей в центре этой узкой тропки. Ворона вырвалась невредимая, ещё в ворожбеном пламени обращаясь в птицу. Правда пролетела недалеко, упала у самой кромки воды и забила крыльями, то ли каркая, то ли крякая.

Медведь ещё не достиг земли, когда заметил, как в него полетело копьё. Сила сумел схватить его у самого наконечника, неловко приземлиться на ноги. Он сразу же метнул копьё обратно и рыгнул вонючей жижей на землю. Однако не успел он разогнуться, как его отбросило назад булавой. Яркая вспышка, и Медведь уже летит обратно в жижу, что горит. Жаль не на ту тропку, которую Скоморох проторил для себя. Огонь же брата не причиняет боли, потому что это «свой» огонь.

Кощей злится. А когда Кощей злится, гореть может всё, что лежит в радиусе нескольких десятков метров.

– Гни-иды! – рычал Скоморох, скрипя зубами. – Я от вас пустого места не оставлю. Суки! Как же холодно, мать вашу!..

Сила обратился в медведя в воде, ступил задними лапами на дно, здесь было не глубоко, половина головы выглянула из воды. В этот момент огонь резко разлетелся языками в стороны и сник, обернувшись искрами, запрыгавшими по поверхности болота и по той тропинке на которой стоял брат. Могильщик оставил это без внимание, волшба Скомороха его сейчас не волновала.

Медведь медленно и не торопясь присел, задержав дыхание, подождал несколько секунд и прыгнул вверх. Прыжок получился не высоким. Приземление жёстким. Может нападавшие и не думали, что оборотень окажет сопротивление, а может думали, что Сила лёгкая добыча и копья с ворожбеной, объятой ярким светом булавой, хватит для того, чтобы успокоить его. Однако Медведь был закалён в жестоких боях, потому такие удары для него, разве что щекотка. А ещё с противником он цацкаться не любил. Оказавшись рядом с татями, взмахнул передними лапами так, что оторвал головы сразу троим, затем откусил пол-башки четвёртому и порвал острыми когтями пузо пятому. Всё это было проделано чёткими, отработанными за долгие годы ударами, быстрыми движениями. Хоть Медведь в форме зверя был здоровым, метра два с половиной в высоту и в ширину наверное так же, быстроты на первый взгляд неуклюжему бурому перевёртышу было не занимать.

Оставив мёртвых и тяжело раненного противника лежать на земле, медведь повернулся к другим троим: к мрачному колдуну и двум оборотням. Правда дойти до них не успел. Болото забурлило, затем вновь взметнулось вверх, раскидывая вонючие воды в стороны. На илистой тропе появился костяной уродец. Он был слеплен ворожбой Скомороха из останков тех, кто нашёл здесь свой последний приют: человеческих, лошадиных, собачьих, птичьих и чёрт знает чьих ещё. От осознания этого Медведя вдруг замутило.

Рядом с костяком стоял Кощей, стуча зубами, но уже объятый мягкой, алой тепло-аурой. Он вскинул руки, приготовившись отправить на трёх оставшихся разбойников своего воина возмездия.

Перевёртыши быстро обернулись в лис, для Медведя на один зубок, для Кощея – всего лишь размяться. Однако мрачный колдун казался не таким уж и слабым. Лисы потявкали, попрыгали на Медведя, определив для себя противника. Сила глянул на них и вдруг в голове мелькнула мысль: они что думают, раз он огромный медведь, то будет медлительным, и они с лёгкостью с ним разберутся? Серьёзно? Неужели не чувствуют в нём силу? Впрочем, Могильщик тут же об этом забыл. Мотнул большой головой, дёрнул ушами, раскрыл пасть, показывая жёлто-белые здоровые клыки. Затем сделал шаг вперёд, чуть слышно порыкивая. Мол, давай, мелюзга, нападай!

Мрачный колдун решил поравняться силой с Кощеем. Зря. За спиной Сила почувствовал, как задрожал воздух, как колыхнулась от жаркого дыхания ворожбы шерсть, как падавший снег начал таять на подлёте к земле, а снег лежавший, вмиг обернулся в грязь. Такая ворожба должна привлечь внимание городской дружины, патруль, простых горожан. Наконец, будочника, что обязан был дежурить в своей будке. Но вокруг была тишина.

– Мурло поганое, – ругался хриплым голосом Скоморох. – Падаль смердящая. Да я же от тебя даже костей не оставлю. Даже праха не будет, супостат корявый. Колдунишко в ослиной моче мочёный.

Медведь моргнул, отстранился от брата. Перед ним лисы начали движение. Сначала они суетились вокруг Медведя, тявкали, рычали, пытались его закружить. Сила подался им, правда слишком лениво и неуклюже, решил так: пусть думают, что он неуклюжий мишка. Лисы радостно тявкнули, осмелели. Принялись хватать за лапы, отрывали куски густой и длинной шерсти, пытались добраться хотя бы до кожи, не то, чтобы до мяса или костей. Медведь замер на месте, иногда водил головой туда-сюда, следил за быстрыми тварями, позволяя им это. А сам примеривался кого первым убить – окончательно убить, то есть оторвать голову, – тому что рыжее или тому, что серее?

Мысли прервала Ворона. Упырка, видно, отлежавшись и откашлявшись на берегу болотца – как понял Сила они оказались в том парке, по которому проехали совсем недавно вырулив на Развесёлый квадрат – громко зарычала, взлетела вверх и решила помочь Силе. Она была на подлёте, в воздухе оборачиваясь в человека, надо сказать шумно треща костями и иногда капая кровью, но Могильщик её определил. Не таким он и старым был, чтобы прятаться за тонкой девкой, которой и пятидесяти ещё не было. Резко и быстро крутанувшись, Медведь встал на задние лапы, а затем с силой опустился вниз, на четвереньки. Сделал быстрый шажок вперёд. И в тот момент, когда лис метнулся к нему, чтобы оставить очередной укус, взмахнул левой передней лапой и отправил к слегка поредевшему костяку Скомороха того, что рыжее. Оборотень врезался в уродца, разбив тому то ли грудь, то ли бок, было не совсем ясно, ткнулся спиной в мощный позвонок, и замер. Кости в мгновения ока собрались в нечто уродливое вновь, заключив его внутри своего жуткого тела. Что случилось потом можно было с трудом понять, но через пару ударов сердца от лиса остались лишь отдельные части тела, которые вышли из задней части костяного монстра. Последней выкатилась человеческая голова. Кощей на это даже внимания не обратил. Лепил какой-то символ из трёх рун, а его противник стоял под огненной защитой. Тонкие, алые, горящие нити прочно сплетались в кокон, однако Медведь мельком подумал, что это его не спасёт. Нити были хрупкие и тонкие. Не умел этот колдун плести защиту. Слабак!

Второй лис, тот, что был серее своего собрата, замер, потом попытался сбежать, однако Медведь нагнал его в пару прыжков, уцепил пастью за голову, сжал челюсти, и когда горячая кровь вперемешку с мозгами потекла по бороде, выплюнул труп, и глянул в сторону болота.

Скоморох продолжал стоял на склизком и противном дне болота, усеянном бутылками, коробками, ящиками и прочими отходами. Противник стоял на берегу, но те потуги, что он применял, дабы победить Кощея, были слишком ничтожны. Брат не торопился, хотя трясся от холода, несмотря на то, что его окутывала тепло-аура. Мрачный колдун пытался создать свой костяк, но тот разваливался каждый раз, когда его пинал, ударял или кусал непонятно какой частью тела мертвец Кощея. Мрачный колдун кидался в Кощея огненными дисками и забрасывал его огненными шарами. Бросал в него копья и даже натягивал тетиву, пуская в сторону не защищённого Скомороха стрелы, но это было равносильно, что мелкому пацану драться с большим дядькой. Как бы малец не крутился, большой всё равно поймает и по жопе надаёт. На каждый такой удар, перед Скоморохом поднимался мощный, огненный щит.

В какой-то момент щёлкнув пальцами, Кощей заставил своего воина свалиться на землю в образе груды костей, а сам сжав тот самый символ, что сплетал воедино из рун, кинулся на мрачника. Тать попытался спастись за волшбеным, огненным куполом, но тщетно. В руке Кощея появился меч, и брат со всей яростью обрушил на защиту град ударов. Через мгновение порвал нити и ворвался внутрь. Ещё через несколько ударов сердца голова колдуна лежала у Скомороха в ногах, а тело, замерев на миг, мешком повалилось вниз.

Медведь, расправившись со своим противником и задержавшись взглядом на брате, – а вдруг понадобиться помощь, мало ли что? – решил осмотреть Ворону, которая прижалась к нему вновь, пряча лицо в могучей груди Силы, что уже вернул себе облик человека. Она всхлипывала, размазывала сопли и слюни по его вонючей и мокрой рубахе, в которую он был одет, что-то пыталась сказать. Жаловалась. Но изо рта вырывались только звуки и буквы. Сила даже и не подумал, чтобы разобраться в том бормотании. Он и так чувствовал страх упырки.

Кощей сплюнул на землю, добил пузатого, который отползал прочь – раны его хоть и не затянулись, но кишки, которые вывалились из него, наросли вновь. Скоморох некоторое время смотрел со всем скептицизмом на который был в этот момент способен на то, как несчастный полз, потом закатил глаза, скрипнул от бешенства зубами и отрубил тому голову. Теперь пузан умер окончательно.

Сила окинул брата взглядом, осмотрел себя. Получалось вот что: они нарвались на разбойников, которые заманили их в ведьминскую ловушку – кстати ведьмака Сила убил, как только вырвался из воды в перевёрнутом виде – затем раздели их и бросили в воду, чтобы они захлебнулись. Ну и остались на дне навсегда, до тех пор, пока не сгнили бы. А там уже к ним пришла бы окончательная смерть. Повозку тати угнали. А в повозке деньги, одежда, одеяла… Еда.

Скоморох наколдовал тёплой воды, смыл с них болотную вонь, очистил от трупной склизи, а потом присел на корточки и принялся раздевать труп.

– Нас ограбили, – будто констатируя факт, сказал Кощей через несколько минут, после того, как облачился в рваный и окровавленный тулуп. Медведь себе ничего не смог найти, кроме сапог пятидесятого размера, что удивило, и накидки. Разбойники раздели их до нижнего белья, забрав всё, даже носки.

Полностью оделась Ворона, но ей к холоду было не привыкать. Несчастная упырка после того, как всё закончилось, продолжила блевать. До тех пор, пока оказалось нечем. Наглотавшись болотной жижи, даже после того, как их очистило колдовство Кощея, Ворона неустанно давилась рвотой, заливалась слезами и размазывала по щекам сопли. Медведь её понимал, самому до сих пор было тошно.

– Забрали всё. Суки. Усыпили и забрали. Ублюдки. Убью всех, – бубнил Кощей.

– Узнай, кто, откуда, куда и где, – сказал Медведь, указав на трупы. Только сейчас позволил себе мысль о том, что убивать их не стоило. Но он хорошо знал лиходеев: позволь им жить и они вернуться за твоей головой. И ещё напомнил себе: тати раздели их и бросили в болото умирать, медленно и мучительно. Так есть ли резон сейчас думать о том, что убийство бандитов было бессмыслицей?

– Холодно, – шмыгнул носом Кощей, кутаясь в тулуп. Его до сих пор окружала тепло-аура. Медведь никогда не устанет удивляться тому, насколько Скоморох теплолюбивое существо. – Сейчас согреюсь, – кивнул он, стоя в сапогах, в рваных штанах, что были ему явно большими, в тулупе и в трёх шапках.

Пока Кощей грелся, Сила оглядел территорию. Ну да, это тот самый парк, мимо которого они совсем недавно проезжали. Интересно, когда глава говорил об опасности, он имел в виду этих разбойников или что другое? В этот момент Медведю показалось, что побудь они здесь ещё немного и возле этого болота-озера соберутся все банды лиходеев. Вот ведь как получилось: ехал мимо, никого не трогал, нарвался на ублюдков. И ведь можно было сразу всё понять, да и чувствовал он, что скверным попахивает, нет, доверился. Как мальчишка угодил в капкан! Стыдно? Стыдно. Раньше с ним такого никогда бы не случилось. Вот что делает с солдатом спокойная, городская жизнь.

Стоп. А может не простые то были разбойники? Что если из-за упырки то? Сила глянул на девку. Нет. Если бы из-за Вороны, так давно бы уже кто-то перед ними объявился. Сегодня восьмое морозьня. Так ежели б так было, то и Ворону не стали бы убивать. А что если из-за упыря? Кто знает откуда он и куда летел? Напал-то на них ясное дело из-за крови, голодный был. А что если… Ну если от кого-то сбежал? Кстати, где этот негодник?!

А может их старые знакомые? В своё время что Медведь, что Кощей врагов нажили достаточно. Даже когда Игорь Воеватель расформировал свою личную дружину, в коей они состояли, и Сила с Кощеем отправились в мирскую жизнь, хаживали к ним противные личности, что мести искали. Но вот уже как лет пятьдесят ничего подобного не случалось?

А будочник? Медведь глянул на пост. Заграждение так и было открыто, а в будке не чувствовалось никого, даже мертвяка. Только сейчас Сила ощутил исходящую от неё пустоту. И «корыто» было каким-то трухлявым.

– Ой, блин, да хватит тебе так громко думать, брат Медведь, – покривился Кощей. – Сейчас узнаем кто и откуда. И где наши вещи!

– Мои думы и неча в них лезть, Кощей, – рыкнул Медведь.

Вот не нравится, что он думает. А нечего стоять столбом! Делом надо скорее заниматься. И идти дальше! Снег ещё пока идёт, но редкий, и ветер поднялся: сильный, ледяной. Хлопья кружит и в лицо кидает. Холодит голые ноги. Медведь-то штанов себе не нашёл, стоит в одних трусах да сорочке. Ну и в сапогах, которые на деле ему маленькими оказались!

Кощей быстро нарисовал в воздухе руны и несколько трупов тут же поднялись, ровно стоя на ногах. Ворона засуетилась, забегала вокруг, зашипела на них, потом обернулась птицей, взмахнула крыльями, но шлёпнулась на пузо и вернула себе человеческий вид. Медведь её за плечо оттянул назад и оставил рядом с собой, чтобы не мешалась. Кощей продолжал быть злым, не стоило его раздражать ещё сильнее. Ворона поджала смешно губы и уставилась жуткими глазами на мертвяков. Скоморох некоторое время смотрел на них, затем махнул рукой на двоих, и те упали вновь трупами. Третьего, того самого ведьмака, в чью ловушку они угодили, он облепил насколько нарисованными символами и, прикрыв глаза, замер. Через минуту открыл их, махнул рукой, и труп упал, символы сгорели, осыпавшись пеплом.

– В общем весь Развесёлый одна сплошная банда, – просипел Кощей. – И тот глава, который нас встречал, вроде у них заглавного. Хотя я так понял, есть кто-то ещё главнее…

Кощей не успел договорить, послышался скрип снега, как если бы по нему кто-то шёл… Нет, ехал! На большой, тяжёлой телеге. Скоморох неожиданно встрепенулся, даже чуть улыбнулся, не веря своим ощущениям. Мёртвых коней своих почуял, что ли?

Несмотря на то, что в этом месте было темно, один фонарь светил в метрах двадцати от них, Сила отметил знакомые очертания телеги и прищурился. Через пару ударов сердца он видел уже родные сбитые брусья, огромные колёса и полог со знакомыми знаками. На облучке кто-то сидел – щуплый, но с прямой спиной, не знакомый по форме, лицо наполовину закрыто шарфом, но стук сердца возницы Медведь уже где-то слышал. И только когда повозка остановилась рядом с ними, Сила понял, кто именно сидел на передке.

Упырь поднял подбородок, выныривая из большого толстого шарфа, довольно оскалился в улыбке, сделавшей его уродливым чудовищем. На его худом лице мелькнуло превосходство такое, что у Медведя и Кощея возникло острое желание подвесить упырюку за одно мужское место, даже если он ни в чём не виноват. Затем упырь посмотрел на Ворону так, как смотрят на букашку разве что только боги, и совершенно по-детски показал ей язык. Ворона тут же взвилась, зашипела и запрыгала на месте, скрипя клыками. Он был очень доволен собой, и Сила с Кощеем даже не знали, как на всё это реагировать.

Глава 5

Первые несколько минут Скоморох громко с употреблением нецензурной лексики сокрушался насчёт «поганых тварей» и яростно требовал завернуть к ним в укрытие, чтобы оторвать головы каждому, дабы дальше спокойно жить и спать, не думая о том, что те «суки штопанные» продолжают жить и дышать этим чистым воздухом. В параллель с этим он пытался, тоже не подбирая слова, гнать упыря прочь, заявляя, что он никуда с ним не поедет, однако пацан продолжал сидеть на передке и делать вид, что разгневанный Кощей его нисколько не пугает. Хотя глаза то и дело округлял, правда нет-нет да улыбался, что ещё сильнее бесило Скомороха. Кощей при этом пытался грозить ворожбой, то и дело рисовал руны, но вампир в какой-то момент лишь слетел с передка и спрятался за Силу, выказав свой отказ всё той же тарабарщиной и всё тем же довольным голосом. В итоге, они поехали прочь от Развесёлого, не завернув в логово бандитов, но в компании довольного и явно сытого упыря. И Кощею ничего другого не оставалось, кроме как скрипеть зубами и продолжать бормотать ругательства.

Грязную одежду они сменили. Сила выделил парню свой свитер – то, во что был одет упырь казалось старым и в некоторых местах было рваным. Да и не по погоде оказался мальчишка одет. В медведьевом свитере тот, конечно же, утонул. А Ворона тут же попыталась отобрать свитер, предлагая поменяться. Взамен она отдавала розовую короткую маечку, похожую на бюстгальтер, от вида которой Сила почему-то покраснел – было неловко смотреть на практически нижнее бельё, которое упырка видно считала ей не нужным. Ну если так подумать, то да, женских прелестей Ворона пока что не заимела. Там было всё… прямо. Но вампир вывалил очередную тарабарщину и остался не преклонен. Он посмотрел на неё с вызовом отчего случился скандал. Угомонил их рык Кощея и хроникус, который Ворона вытянула из-под полога, забросив в угол маечку, которую потом рычанием потребовал Скоморох упаковать в свою сумку. Упырка что-то недовольно мявкнув, всё же быстро затолкала в сумку розовый предмет женской одежды и вернулась молнией на передок.

Вскоре Развесёлый, который они объехали по совсем заросшей, в последнее время не чищенной от снега дороге, остался позади.

Когда сменился квадрат, Скоморох попросил остановиться. Сила приткнул телегу сразу же после сонного поста. Спрыгнув на землю, Кощей подошёл к коням и некоторое время стоял молча, не двигаясь, с закрытыми глазами. Сила знал, выискивал маршрут. Через минуту найдя то, что им было нужно, он привычным делом нарисовал в воздухе символы и приложил их ко лбам мертвяков. После того, как знаки сгорели, он вновь запрыгнул на передок и исчез под пологом. Сила тронул вожжи. Уже будучи внутри, под прочным тентом, Кощей активировал руны, что были нарисованы на телеге. Те вспыхнули, а потом исчезли, и повозку с конями окружил огненный купол защиты. Он был не таким сильным, какие порой мог делать Кощей, однако от очередного ведьмачьего сна, если они вновь попадут в ловушку, должен был уберечь. Тонкие ниточки сплетались между собой в нечто вроде сети, иногда вспыхивали лёгким алым светом, а иногда гасли, и тогда казалось, что кокона нет. Но на самом деле он был…

Когда Кощей вернулся в повозку, установилась тишина. Бурчание Скомороха умолкло, сердце брата стало биться более спокойно. Уснул что ли? Сила довольно хмыкнул. Он тоже не прочь был бы отдохнуть. В той самой гостинице, что Кощей нашёл перед тем, как они угодили в логово сна, они ночевать, конечно же, не остановились, а значит пришлось ехать дальше. Сидевшие на облучке вампирята молчали тоже. Вокруг продолжал идти снег. Столец укутала ночь…

– Предлагаем вашему вниманию куртку, с мягким синтепоновым наполнителем. Зимняя, влагостойкая, на пуговицах и молнии, с двумя широкими и просторными карманами, она согреет вас в любую погоду, и в минус тридцать и в минус пять. Качественный пошив, фабричная выкройка, размер соответствует действительности. Мягкий акриловый цвет хорошо подойдёт вашим глазам, если они акриловые. Спешите заказать куртку немедленно со скидкой. Если вы закажите куртку сейчас, то скидка будет составлять сорок процентов. Торопитесь, только у нас можно приобрести такую куртку по такой смешной цене, – после недолгой тишины проговорил довольный упырь чётко поставленным голосом, при этом ни разу не запнувшись на словах и буквах. Помимо защитной сети повозку окружила тепло-аура. На передке через некоторое время стало тепло, а редкий снег, до сих пор падавший с неба, касаясь ворожбы, таял и испарялся лёгким туманом. Уже не проникая под ворожбеной купол мелкими каплями.

Сила всё это время смотрел на пацана с сомнением – упырь был юн, одним возрастом с Вороной, – гордый и дюже довольный собой, словно сделал что-то великое. Сидел на передке и, поджав тонкие губы, улыбался, словно ждал похвалы за то, что он спас их повозку и коней. Кто этот упырь? Откуда он? И почему так странно говорит? И почему так странно себя ведёт? То, что подросток – понятно, у молодняка свои тараканы в голове, и всё же… Почему остался с ними и как так получилось, что повозка оказалась спасена?

Впрочем, а спас ли он её?..

Кони шли резво. Колёса гремели по каменным улицам, по разбитому асфальту, хрустели по гравийным насыпям, по снегу. Сила гнал коней прочь из опасного Округа, даже не смотря на то, что они сменили квадрат, хотелось уже оставить странные места за спиной.

– Ворона, – сказала девка на высказывание упырёнка, сидя на облучке рядом с Медведем и бросая полный негодования взгляд на нового попутчика. Как-то так получилось, что Сила сидел не в центре, а сбоку. Справа. – Бусики, – вдруг сменила настроение вампирка, засверкала жёлтыми глазищам. – Бусики, – повторила она, оттягивая нитку от груди и показывая Силе. Медведь бросил на них взгляд, потом на девчонку, кивнул и снова уставился на дорогу. Бусы лежали в повозке вместе с её вещами, как и вещи Кощея и Силы. И одевшись, упырка тут же навесила украшение на себя.

И вновь установилась тишина. Она угнетала, и Медведь, бросив на хроникус взгляд, ткнул пальцем в колёсико. Ворона расцвела счастливой улыбкой и крутанула его на прямоугольной, изрисованной рунами коробочке. Из четырёх динамиков тут же полилась лёгкая баллада, создав не привычную, но душевную обстановку.

Налетит пушистыми хлопьями снег,

И сорвётся северный ветер в побег.

Сон проклятый кошмаром мурыжит меня,

А за тучами спряталась девка-луна.

Завтра в путь я отправлюсь, оставив свой дом.

Завтра буду я биться с чудовищным злом.

Меч булатный – он острый. И рядом друзья.

Не подпустим к воротам и стенам врага…

В какой-то момент спокойствие нарушила Ворона, грозно зашипев. Могильщик дёрнулся в сторону, чтобы выставить защиту, однако наткнулся лишь на очередную пока ещё лёгкую ссору. Упырь пытался забрать у неё хроникус, а упырка не отдавала, оттягивая руки в сторону.

– Коза домашняя – вид из рода горные козлы семейства полорогих, – говорил вампир, крепче вцепляясь в хроникус. – Коза одно из первых одомашненных животных. Возраст одомашнивания насчитывает приблизительно десять тысяч лет. Коза, что самец, что самка имеет рога и бороду, а тело покрыто прямой шерстью…¹

– Ворона! – выкрикнула Ворона, даже не думая уступать хроникус новому члену группы. – Ворона! Медведь!.. Ворона! Ворона тут… треснет тут…

– Овца – парнокопытное, млекопитающее из рода баранов, семейства полорогих! – не унимался вампирёныш. – Это животное уже в глубокой древности стало домашним животным, в основном из-за длиной шерсти и вкусного мяса…

– Ворона!!! – заверещала Ворона. Потом укусила упыря за плечо и тут же широко открыла рот, выпуская здоровущие клыки и показывая острые зубы. Вид Вороны в этот момент меньше всего напоминал подростковый и невинный. К яростному шипению добавилось грудное рычание. Зарычал вампирёнок. Он ещё шире, чем она, открыл рот и словно красуясь, показал свои клыки. Они и правда оказались больше, чем у девчонке. Ну, а рот его походил на пасть.

Могильщик опомнился в тот момент, когда впереди показалась группа патрульных, состоящая из четверых человек. А может его вывело из ступора то, что детки вот-вот готовы были порвать друг другу глотки. Со всей своей медвежьей любовью, что неожиданно появилась в его душе, он дал каждому по подзатыльнику, и упырята, клацнув зубами, умолкли, убрав клыки тут же. Упырёнок сразу же отпустил хроникус, который цепкие рученьки Вороны моментально прижали к груди. Упырка отвернулась от пацана, однако тут же неестественно выкрутила шею, уставившись на него злыми, безумными глазами.

– Ворона!.. – всё же грозно прорычала она, а упырёнок показал ей язык.

– На сегодня прогноз погоды не предвещает ничего утешительного. Через час снег усилится, ветер станет сильнее и уже к утру столбик термометра опустится до минус тридцати. Ожидается метель, просьба не выходить без надобности из дома. Днём на улицах будут наносы и гололедица. Уже завтра воздух потеплеет и в центральную часть столицы придёт настоящая весна… – деловито проговорил упырёнок и остался сидеть с гордо поднятой головой. И сложилось такое ощущение, что он минутой назад совершил геройский поступок.

Медведь снова присмотрелся к новому члену их маленькой группки. Невысокий, тощий, такой же черноволосый, как Ворона. Выглядел, как и Ворона, на лет пятнадцать, но на самом деле, наверное, так же, как и ей – тридцать четыре, ну или годом больше, годом меньше. Высокомерие и довольная морда, с которыми он всё время смотрел на Ворону и на них казались обычным его внешним видом, и это странным образом гармонировало с тем текстом, который порой вырывался у него изо рта. Упырёнок был таким же активным, как упырка, таким же любопытным, внимательным и неусидчивым. Иногда они делали одинаковые движения, сами того не замечая. Одинаково вытягивали тонкие шейки, чтобы лучше что-то рассмотреть, тыкали во что-то пальцем, не важно во что, пусть хоть и в пустое место, пытались завладеть вниманием Медведя, суетились на лавке, издавали странные звуки.

Сила до сих пор задавался вопросом: какого чёрта лысого твориться? И почему именно с ним? Ответа не находил. Даже более того, порой ответы его пугали. Казались ему смешными и нелепыми. Но радовало одно: от пацана не веяло злом или же коварством. Он был открыт и честен, словно детская книжка про репку.

Вот кони промчались мимо идущих патрульных, затем мимо двух вестников, встретившихся на перекрёстке. Миновали спящий квадрат Танцпольный. Свернув на следующем перекрёстке направо, Сила хлестанул коней по спинам, погоняя их быстрее.

Улицы в этой части Сердцевинного Округа были узкими, но здесь через каждый метр горели невысокие, круглые фонарики – странный квадрат, то тёмный, то светлый? Между фонариками были натянуты верёвки, а на них развешаны лампочки, они светились разными цветами. На каждой лампочке, да и на каждом круглом плафоне фонарей были нарисованы символы. Так просто, как много столетий назад, благодаря электричеству, свет не загорался. За уличное освещение отвечали колдуны, ведь только они могли зажигать лампочки.

Кощей выполз из-под полога, когда стрелки часов перевалили за полночь. В руке он держал термос с чаем. Чай уже остыл, но благодаря паре рун, нарисованных на термосе ворожбеной краской, он вновь оказался горячим. Напиток Кощей пил с широкого горла литровой, деревянной снаружи, а внутри стеклянной ёмкости. Он предложил присоединиться только Могильщику, но Сила от чая отказался, и Кощей продолжил пить сам. На голодные выпученные жуткие глаза упырят Скоморох не обращал внимание. Старательно делал вид, что деток не существует.

Закончилась следующая улица, и они выехали на просёлку – дорогу между Районами, вдоль которой росли невысокие деревья и пышные кустарники. Пост они проехали быстро, полусонный будочник лишь махнул рукой. И стоило путникам проехать невысокие, но широкие ворота, как они ворвались в другой, живой и яркий мир, совершенно отличительный от того, что остался за спиной. В этом Районе «росли» в основном трехэтажные дома, архитектура которых напоминала Древнейшую Грецию, ту самую которая лишь отчасти осталась на картинках исторических книг и не более того. В некоторых зданиях горели окна, в некоторых было темно, но вход и широкое крыльцо каждого особняка украшали горящие, разноцветные гирлянды. Лампочки висели даже на невысоких заборчиках. Улица была наполнена тавернами и кабаками, и из приоткрытых дверей в ночную глушь летели музыка, смех, разговоры. Пахло жаренным мясом и овощами. В животе сразу же заурчало.

Не смотря на ночь по улицам бродили пьяные и нет горожане, вестников и патрулей здесь было больше, а дороги чистили колдуны, выбрасывая вперёд руны, которые тут же вспыхивали, укрывали часть дороги огненным полотном, под которым снег таял. Это же полотно затем опускалось ниже, просушивая путь. У каждого питейного заведения стояли коляски, запряжённые мертвяком, а то и живым конём. Извозчики сидели в шаре тепло-ауры и защиты, ожидая какого-нибудь пьянчугу, которому понадобится транспорт, чтобы добраться до дома. Уличные фонари заливали светом дороги, в жёлтых лучах, подгоняемые ветром, хаотично кружились снежинки, создавая отдельную страницу жизни и добавляя к всеобщей толику некоего волшебства.

Когда повозка путников протянулась чуть дальше и свернула на более широкий проезд, им стали попадаться редкие кареты и телеги, и ещё больше колясок, развозивших по домам посетителей ночных общепитов. Вот они миновали площадь с богатыми домами – о состоятельности жильцов говорило то, что дома имели более крупные колонны, большое крыльцо и вытянутые окна. А ещё удивительные заборчики, выложенные мраморными камнями и калитку, напоминавшую больше мини воротца. Вот они проехали мимо похожего на театр здания, но это был скорее дом главы Района, из раскрытых дверей которого на широкое крыльцо лилась музыка, дамы с кавалерами кружились в танцах. Занесённые снегом сады казалось кружили в едином ритме вместе с людьми. Возле здания собралось приличное множество карет, бричек и дилижансов.

В сегодняшнем мире было столько стилей, как в архитектуре, так и в одежде, что попавший сюда древний человек ужаснулся бы такой эклектики.

Попался им и торговый караван.

Проехав пару километров, вырулили к колдовской Лавке. Деревянная арочная вывеска «Лавка Волхвов», протянувшись гибкой змеёй через узкую дорогу, встречала их яркими лампочками. Длинная лента прилавков стояла под высоким цветастым пологом, приткнувшись по левую сторону от дороги. Окружённая тепло-завесой и защитой, Лавка была открыта круглосуточно и здесь любой колдун, ведьмачей и даже воин мог купить себе оружие, краску, шнуры, ленты, нитки, иголки… В общем всё, что было нужно в обиходе и для похода. Продавцы кто спал, кто бодрствовал. Клиентов же в позднее время суток было мало. Но они всё равно были.

На углу Лавки приткнулся круглосуточный продовольственный магазин, и Кощей спрыгнул на лету, чтобы быстро прикупить только что зажаренной говяжьей колбасы, копчёной рыбы и пару батонов днём испечённого хлеба. Догнал Скоморох их на перекрёстке, где Сила остановился, чтобы пропустить еле ползущий караван.

Ещё через пару десятков километров, оставив позади блестящие и залитые светом улицы, они выехали через массивные металлические ворота на пустырь. Некоторое время ехали вдоль глубокого обрыва, объезжая высокий холм, а когда оказались по другую его сторону свернули к мосту. Ворона тут же встрепенулась, стоило коням ступить на металлическую громадину. Сила сам был здесь второй раз. В своё время всю Большую Столицу объездил, и какой-то чёрт их занёс в это место. Бросив вниз взгляд, Медведь отметил, что под мостом так же, как и когда-то давно находилась огромная свалка. В здоровой расщелине, что уходила километров двадцать вниз и в ширину была километров пять, перерабатывались отходы. Специфика уничтожения ненужного продукта была вот какой: колдуны обрисовывали отдельный участок рунами, заключали отмеченную массу в уничтожающий ворожбеной знак, и после поджигали их. Огонь, что поглощал мусор, и дым, что поднимался от него, сохранялись внутри купола до тех пор, пока отходы не становились пеплом. Но и потом, на сам пепел колдуны накладывали несколько рун, заключая его в шар, чтобы и памяти не осталось от ненужного продукта.

Процесс был сложным, это для тех, кто развесив уши, слушал рассказ, могло показаться – раз плюнуть. Однако чтобы сжечь, например, двадцать метров, нужно было готовиться полдня. Сжигался мусор вечером или ночью, когда народ разбредался по домам. Огни, что при сжигании мигали внизу, были яркими и для глаз опасными. Однако Ворона, заприметив внизу огонёчки, тут же навалилась на Медведя и стала зыркать вниз, довольно поёрзывая на мягкой сидушке.

– Ворона… – взволнованно говорила она, указывая пальцем на «светлячков». – Бусики… Ворона… Ворона… Бусики, бусики, бусики, бусики…

– Да успокойся ты, – бурчал Сила, погоняя коней, которые стали идти медленней. – И не смотри много на них. Глаза потом будут красные. И болеть будут. Слышь, чего говорю.

– Ворона, – довольно сказала Ворона и часто закивала. Затем посмотрела на Силу.

– Сядь, – гыркнул Могильщик, и Ворона тут же села прямо, но продолжила ёрзать. А через два удара сердцарезко повернула голову в сторону Кощея и упырёнка, с их стороны мелькали огонёчки тоже. И конечно же, вампирёнок так же, как Ворона, не оставил их без внимания. В темноте мусор плохо был виден, к тому же шёл снег. Но именно благодаря снегу колдовские «светлячки»казались более заманчивыми и интересными. По-детски волшебными.

– Ночь, улица, фонарь, аптека,

Бессмысленный и тусклый свет.

Живи ещё хоть четверть века -

Всё будет так. Исхода нет.

Умрёшь – начнёшь опять сначала

И повториться всё, как встарь:

Ночь, ледяная рябь канала,

Аптека, улица, фонарь.²

Даже Ворона, забыв об огоньках, уставилась на упырёнка, который продолжал важничать и радоваться тому, что радовало только его и было понятно только ему. Потому, продекламировав стих, упырёнок ещё больше вздёрнул подбородок и ещё слащавее улыбнулся, всё так же поджимая тонкие губы. Медведь нелепо захлопал глазами и некоторое время вместе с остальными смотрел на пацана, а пацан на огонёчки. Сила, конечно, в стихах ничего не смыслил, это Кощей писал стихи, которые порой стихами сложно было назвать, ибо у брата часто с рифмой была проблема, но Могильщик в школе учился. Пусть и в деревенской. И этот стишок он, учась в шестом классе, зубрил со всеми наравне. Надо сказать учить поэзию для него было так же сложно, как её писать. В далёкой юности, когда Силе было лет четырнадцать он пытался складывать рифму, но дальше одного слова не заходило. Столько бумаги перепортил и нервов тоже.

– Слышь, дурак, а ты вообще откуда и кто такой будешь? – глядя на вампирёнка, спросилКощей. – Мы тут разрешили тебе с нами проехаться. А ведь ты сначала напал на нас, потом наглым образом присоединился к нам, хотя тебя никто не приглашал, затем чудесным образом свалил, когда мы оказались в ловушке, и после предстал перед нашими очамина нашей телеге с нашими вещами будто герой дешёвого романа. Пора бы уже объяснить суть вещей. А то что-то я не совсем понимаю, что за хрень моржовая тут у нас происходит?

– Ворона, – хрипло, с наездом, произнесла Ворона, поддерживая Кощея. А ещё уставилась на упырёнка таким взглядом, словно хотела его сжечь. Если бы могла, подумалось вдруг Медведю, то парнишка давно превратился бы в горстку пепла.

– Хамелеоны семейство ящериц, приспособлены к древесному образу жизни. Известны своей способностью менять окраску тела, – сважностью заговорил упырёнок, будто не на передке телеги сидел, а на троне. Он был уверен в своей уникальности и был уверен в том, что другие видят его в том же свете, что и он себя. – Тело покрыто роговыми неперекрывающимися чешуйками, различными по форме и размеру. У некоторых видов имеются небольшие участки голой кожи. В отличие от других игуанообразных ящериц, остеодермы отсутствуют, однако у брукезий имеются поверхностные окостенения в виде пластинок над позвоночником. Чешуи на боках тела, горле, хвосте и голове как правило удлинённые и имеют коническую форму. Между ними лежат мелкие зёрнышки, либо равномерно распределённые по телу, либо собранные в группы.

– Ты что, энциклопедия? – вопросил Кощей, щёлкнув от удивления челюстями. – «Тысячелетняя Правда» Мирословца Грифеля?

– Кровососущие комары, или комары, или настоящие комары – семейство двукрылых насекомых, принадлежащих к группедлинноусых, самки имаго которых в большинстве случаев являются компонентом комплекса гнуса. Характерны для этого семейства ротовые органы: верхняя и нижняя губа вытянуты и образуют футляр, в котором помещаются длинные тонкие иглы (2 пары челюстей); у самцов челюсти недоразвиты – они не кусаются…

– Так, понятно, – оборвал егоСкоморох, которому на самом деле не было понятно ничего.– Такой же идиот, как упырка. Давай по-другому. Звать как?

Упырь ничего не ответил, продолжил смотреть вперёд, иногда вниз, на огоньки, как и перед этим, чуть заметно улыбаться и явно гордиться собой. Он был похож на идиота, как впрочем и Ворона. Кощей тут был прав. Однако, прав он был и в другом: вот кто этот вампир такой и какого чёрта он к ним приклеился? И как получилось так, что с ними не попался в логово снов, и потом доставилтелегу с вещами аккурат на бережок того болотца?.. Всё это настораживает, однако, опять же, напомнил себе Сила, в который раз уже за короткое время, что упырь был с ними,от парнишки не веет опасностью, как не веяло опасностью и от Вороны. У Могильщика складывалосьтакое ощущение, что он не знает куда идти и потому присоединился к первым встречным. Да нет же, это как раз-таки понятно. Не понятно, кто он и откуда?!

Кстати, аможет он всех бандитов выпил? Отчего идовольныйтакой. И больше ж крови не требует, не нападает! И не потому что боится получить по зубам. Вот и телега при нём же была. И вещи в полном порядке. Даже припрятанные денежки на месте, Медведь лично перепроверил.

Точно – выпил!

Сила, в который раз,внимательнее к нему присмотрелся. А точно, похож на того, кто нажрался и кому уже ничего не надо. Даже колбаса, которую Кощей решил раздать после того, как проедут помойку, и запах которой заставлял желудок скручиваться и урчать, и мысль о том, что в телеге есть ещё немного запечённой курицы, и даже вроде пара варёных яиц оставалась, ему был ни по чём, потому что выпил… впрочем, покажи ему кусок колбасы, не откажется. Как и от чая, который Кощей выдул в одну харю, не поделившись с ним и Вороной.

– Тогда буду звать тебя Дурак, – сказал Кощей, не дождавшись ответа.

– Ярослав Владимирович, – наконец, сказал упырёнок. Сила приподнял в удивлении брови, Кощей приоткрыл рот. – Сын князя Владимира Святославовича (из рода Рюриковичей) и полоцкой княжны Рогнеды Рогволодовны,отец, дед и дядя многих правителей Европы. При крещении был наречён Георгием…

Некоторое время Скоморох переваривал информацию, а Медведь дёргал за вожжи. Если вспомнить древнюю историю, которую Сила изучал ещё в школе, более ста пятидесяти лет назад, то такие далёкие имена мелькали на страницах учебников. Кажется даже в трактатах Мирословца Грифеля, которые они изучали в тренировочном лагере, тоже были. И потом Лучезар Исследователь так же говорил о них. А это значит?..

Что? Сила опять уставился на упыря. На первый взгляд обычный, ну тощий, бледный, чернявый. На морду красивый али нет, это уже девки пусть разбираются… Ноинформация, которую он постоянно выдаёт, говорила о чём-то таком, что в этом времени могло значить одно: древний… Нет, оно понятно, что подросток. Вполне вероятно в той школе, откуда он сбежал – может – подробно изучают исследователя и историка товарища Грифеля. И вот его выдержки из трактата могли отпечататься в недалёком разуме паренька.

Но если всё же он древний? Если недавно только пробудился?!

Ну, если древний, тогда надо везти его в Лунный Терем, куда они и направляются. А что остаётся, если к тебе прицепился странный идиот, от которого нормального слова не добьёшься. И… погодите. Может это его имя? Или жеэнциклопедия?

– Ты серьёзно? – наконец, осведомился Кощей.

– Георгий Победоносец – христианский святой великомученик, наиболее почитаемый святой с таким именем и один из наиболее известных святых в христианском мире. Существует множество вариантов его жития, как канонических, так и апокрифических.

– Ты… – Скоморох завис, Медведь сильнее сдвинул брови к переносице. – Верующий?.. – с сомнением произнёс Кощей.

– Гай Юлий Цезарь – древнеримский государственный и политический деятель, полководец, писатель. Происходивший из древней патрицианской семьи, Цезарь последовательно добивался всех ординарных римских должностей и сделал себе имя на борьбе с консервативными сенаторами.

– Я же говорю – Дурак, – пробормотал Кощей.

– Александр Невский?.. – слабо вопросил упырь, на этот раз посмотрев на Скомороха так, будто спрашивал его – как такое имечко?

Кощей удивился.

– Дурак, – упрямо повторил брат.

– Чингисхан – основатель и первый великий хан Монгольской империи, объединивший разрозненные монгольские и тюркские племена; полководец, организовавший завоевательные походы монголов в Китай, Среднюю Азию, Ближний Восток (в большей части на территории современного Ирана), на Кавказ и в Восточную Европу. Основатель самой крупной в истории человечества континентальной империи, – с лёгким негодованием сказал упырёнок.

Медведь подумал о том, что этот идиот не знает своего имени, что подтверждало теориюо древнем, который совсем недавно пробудился. Ибо просыпаясь, древние не то, что имени своего не помнят, они и себя забывают. Через некоторое время могут что-то вспомнить, но это лишь обрывки и не всегда в тех обрывках их паспортные данные.

В подземельях Большой Столицы, да и поддругимигородамии даже сёлами, а то и под руинами древних цивилизаций находится много гробов со спящими упырями. О некоторых даже Лучезар Исследователь и исследователи Бабьей Избы ничего не ведают. Есть такие хранилища, которые закрыты толстыми, со странным механизмом дверьми, иоткрыть их сегодняшний человек даже колдовскими рунами не может. А есть такие, в которые ходы ещё не нашли, да и сами хранилища не нашли так же. Сам Лучезар об том говорил.

От Скомороха повеяло диким раздражением, и Медведь прервал свои размышления и решил спасти жизнь недоноска.

Кощей уже собирался схватить мальца за широкий ворот свитера, который был ему таким большим, что упырь вот-вот и захлебнётся в нём, но Сила протянул руку и положил ладонь парню на голову.

– Будешь Апанас, – сказал он.

Удивил. Кощей сделал такое выражение на лице, что Сила понял: имечко так себе. Однако отступать было бы трусостью. Ежели озвучил, значит, так и должно быть!

– Соглашайся на Дурака, – произнёс Скоморох, придя в себя. Потом покривился. – Это лучше, чем быть гнилым фруктом… Ананас.

– Ананас – многолетнеетравянистое растение, вид рода Ананассемейства Бромелиевые. Ананас настоящий представлен в культуре многочисленным разнообразием сортов по всем тропическим странам земного шара.

– Апанас от Афанасий, – рыкнул на Кощея Медведь, тот скривил морду снова, мол, итак знаю. Затем открыл рот, чтобы что-то сказать, но не успел.

– Афанасий – от греческого бессмертный… – проговорил, словно статист, упырёнок и вдруг засиял пуще прежнего, будто резко включённая лампочка. – Апанас! Апанас! – закричал он от радости и похлопал гордо ладонями себя по груди, а потом посмотрел на Ворону так, будто выиграл в очень сложной игре, одержав труднейшую за всю историю этой игры победу.

– Ворона! – крикнула она ему в лицо и тоже ударила себя по груди. – Ворона!

– Апанас!

– Ворона!

– Апанас!

– Ворона!..

– Рты закрыли! – гаркнул Медведь и сильнее ударил коней. Мимо проезжавший одинокий путник при выкрике Могильщика косо посмотрел на них, прищурился и, не останавливаясь, поехал дальше, тут же потеряв к ним интерес.

Когда до окраины моста оставалось несколько метров, Сила вдруг спросил, уж больно не давало ему покоя то, что пацан говорил странными словами, будто и правда вычитывая информацию из энциклопедии. Ему хотелось знать, откуда парнишка.

– Апанас, – позвал Сила, и упырёнок тут же повернул к нему голову, выпрямившись ещё больше, хотя куда уж сильнее, итак сидел, как будто кол проглотил. Засиял жуткой улыбкой, засверкал алыми, будто две лампочки, глазами. Ворона зарычала. – Лет тебе сколько?

На мгновение Апанас задумался, а Ворона тут же заговорила.

– Две… Две… Ворона две…

– Тебе тридцать четыре же. Каких две, – буркнул Медведь.

– Две тысьци… И тридцать четыре.

– Чего?

– Две тысьци тридцать… тридцать цетыре, – повторила Ворона. Сила некоторое время смотрел на упырку, ровным счётом ничего не понимая, а затем натянул поводья.

– Сколько? – вопросил Кощей, придвигаясь к Вороне ближе, в попытке заглянуть ей в лицо через смирно сидящего между ними Апанаса.

– Две тысяцы и тридцать четыре, – повторила она с жутким выражением на лице, а потом выпучила глаза так, что они чуть из орбит не вылезли. – Ворона долгая. Ворона дочка… Ворона… – потом насупилась, пытаясь что-то сказать ещё или же вспомнить.

– Две тысячи сорок первыйгод по Китайскому календарю год белого Петуха, стихия металла, – заговорил Апанас. – Энергия первоэлемента Металл, согласно Китайскому гороскопу, дает человеку огромную внутреннюю силу, блестящие умственные способности и несгибаемую силу воли! Он знает себе цену и верит в свои возможности.

– Тебе дветысячи сорок одингод или же ты рождён в дветысячи сорок первом году? – попытался уточнить Скоморох, кажется что-то поняв из того, что только что наговорил Апанасий.

– Победа в игре с сочинцами получилась волевой. «Ястребы» смогли взять себя в руки и отыгрались со счётом 0:2, завершив дело в овертайме. Главным героем стал Райан Спунер, оформивший дубль. Один из голов он забил как раз в дополнительное время…

А это, мать вашу, что за комментарий к матчу?! Такого в трактатах Мирословца Грифеля и уж тем более в исследованиях Лучезара Исследователя нет.

– Ворона две тысячи тридцать четыре. Ворона… Две тысячи и тридцать четыре,– довольно сказала Ворона и сверкнула жёлтыми глазами,с пол щелчка поняв, что имел в виду своим высказыванием Афанасий. Вот только Медведь со Скоморохом продолжали быть в глубочайшем недоумении.

Апанас глянул на Воронус таким высокомерием, что она зашипела. Назревал новый конфликт, не понятно на чём основанный. Апанасийважно выдал:

– Самый простой и достаточно эффективный способ в режиме реального времени заметно улучшить внешний вид кожи, сделать менее заметными морщинки, стереть с лица следы усталости и тусклость – антивозрастные маски для лица или, как их еще называют, омолаживающие.

– Ворона тридцать четыре и две тысячи… жить… там… Родить. Потом лежать… спать…

– Час от часу не легче, – удручённо выдохнул Сила. – И тут стало ничего не понятно.

– О великий Космос,спаси и сохрани меня от того, что я сейчас хочу совершить, и не позволь мне, о Единый Боже, несмотря на то, что в тебя я не верую, взять на душу грешную этот мелкий, но такой сладкий грешок… – скороговоркой проговорил Кощей под рычание и шипение готовых вгрызться друг другу в глотки упырят.

Медведь схватил молодёжь за шиворот быстрее, чем Кощей что-либо сделали забросил их под полог, рыкнув так, что в одно мгновение внутри повозкиобразовалась приятная тишина. На доли секунды Сила подумал, что упыри ему лишь приснились и сейчас он неожиданно проснётся. Однако мысль была глупая и тут же истаяла, и Могильщик решил оставить думы и дальнейшие расспросы на потом, щёлкнул поводьями, и кони вновь поскакали рысцой, выворачивая из просторной площадки, какой заканчивался мост, на широкую дорогу. Тогда Кощей раскрыл пакеты и вытянул колбасу и надломил батоны. На звук шуршащих бумажных пакетов высунулись упырята. Тихо и скромно присели на полюбившиеся места, вцепились в еду. Остаток пути ехали молча, жевали; вампирята продолжили вертетьголовами, рассматривая улицы города, прятавшиеся за дикой метелью.

От моста догостиницы было километров пятнадцать. Сила подогнал коней, и уже через короткое время они ставили повозку и мертвяков напросторной крытой стоянке, что расположилась на заднем дворе довольно приличной, трёхэтажной гостиницы. Расплатившись за постой сразу же, быстро поднялись по широкому с высокими столбамикрыльцу и вошлив душную и такую долгожданную обитель. Сонная матрона сунула им в руки ключ от номера на четверых – оставлять одних вампирят без присмотра Сила отказался напрочь – взяла заказ на завтрак и махнула им на лестницу.

Спать Сила лёг только в три часа ночи. Дождавшись пока все примут ванну, Медведь «занырнул» в лохань последним и долго грелся, переваривая произошедшее за день. Новый знакомый, древний знакомый, ещё один идиот; бандиты, на пороге смерти, разорванные на куски тела, которые они так и оставили гнить в парке – ничего кто-нибудь найдёт и приберёт. Главное, чтобы убийц не искали. Тут Сила поморщился: надо было всё же поскидывать ублюдков в воду. Вспомнив, что наглотался гадкой воды, прополоскал и промыл рот, хотя Кощей сделал всё своим колдовством. Затем ещё немного погрелся, пришёл к выводу, что думать много вредно и утро вечера мудренее, вылез из лохани, глянул на себя в зеркало.

Красотой Сила Медведь не блистал: крупный нос, суровый взгляд глубоко посаженных серо-голубых глаз, кустистые брови, большой рот, крупный подбородок, небольшая, подстриженная борода и густые усы тёмно-русого цвета. Сейчас к этим цветам прибавилась седина. Немного, но добавляла солидности и весомости, то есть возраста. Короче, после двух суток в пути вид надо отметить был так себе.

Огладив бороду, Медведь решил немного её подстричь и подравнять, сбрив щетину, придав привычную форму. Утром будет не до этого. Да и кто знает, что утром-то будет. Уж больно сердце у Силы не на месте. Вроде дорога не такая уж и трудная – разбойники ни в счёт, – а внутри всё переворачивается. Что-то душу холодит. Чуйка медведя пробуждается и предупреждает его о крутых поворотах.

Приведя в порядок бороду, Сила быстро заплёлнесколько косичек, ещё раз посмотрел насебя в зеркало. Конечно Ульянэто делал лучше, но и так сойдёт. Расчесав кустистые брови, Сила решил, что такую рожу как не правь, всё равно ничего лучше того, что создала природане получится, потому он, убедив себя, что вид теперь имеет более цивильный, отправился спать.

Утром встали ещё солнце не взошло. Кощей перед сном сказал, что они немного отклонились от курса, и чтобы вернуться на короткий путь, надо будет дать крюк. Маршрут он поменял. А это займёт ещё лишних три часа. Быстро позавтракав в гостиничном ресторане и прикупив пару бутылок крови для упырят, запрыгнули в повозку итронулись в путь.

Кощей сразу же завалился под полог, рядом с ним завалился сонный, толком не проснувшийся Апанас. Сила прыгнул на передок, крякая от мороза, что проникал под тёплый тулуп, вымораживая тепло. Рядом с ним приземлилась, открыв широко рот и выдыхая морозные облачка, Ворона. Ей это очень нравилось, и некоторое время она играясь этим, пока тепло-аура не нагрела воздух до такого состояния, что мороз остался за её ворожбеной стеной. Помимо облачков пара, Ворона иногда поглядывала на висящие на шее бусы. Рассматривала улицы, что тянулись витиеватыми дорогами, уводя путника то вправо, то влево, то закручивая вверх, то вниз. Когда они вырулили на широкую площадь, где торговцы раскрывали яркие палатки, Ворона насторожилась и, широко открыв любопытные глаза, созерцала строившийся на её глазах рынок.

– Бусики, – неожиданно ткнула она пальцем в одну из палаток, гдехозяин только выставлял товар.

– Бусы, – тут же откликнулся продавец. – Натуральный хрусталь и кварц, добытый на северах, в глубоких пещерах забытых предков. Купи своей дочке бусы, путник. Не пожалеешь. Отдам по скидке…

Медведь оценил узкоглазую морду торговца, говорившего на хорошем наречии русов, затем натянул поводья, посмотрел на Ворону, и та, поняв, что у неё будет новая покупка, запрыгала на месте, оборачиваясь вороной и вновь человеком.

– Ворона, – радостно верещала она, продолжая переворачиваться. – Ворона!..

Осознав, что радость будет длиться долго, Сила ткнул пальцем в нитку ярких алых бус, затем в толстый браслет, после вытянул серебряный рубль и отдал торговцу. Увидав такую оплату, он сунул покупки Силе в руки и, попросив обождать, исчез в палатке и вынес зеркальце, с металлической, узорной крышечкой. Радости Вороны не было предела. Торговцы тут же заголосили на разных наречиях, подзывая Силу к себе, но Медведь тронул коней дальше и остановился только у окраины площади, прикупив колбасы, хлеба, сала, вяленой рыбы, лука, сладких плюшек с творогом и банку сметаны. Купил большой термос чая с мятой и лимоном. Чуть дальше расположилсядедок, перед ним на раскладном маленьком столике стояло ведро скедровыми орехами. Сила купил три стакана. Разбудив спящих, устроил перекус.

– Кончай тратить деньги на стекляшки, – недовольно покривился Кощей, заметив на шее у Вороны новую нитку бус и браслет на запястье, который был большой, и Сила терпеливо перевязывал ниткой, выдернутой из вязанного Наташкой носка, забирая в сторону несколько шариков, чтобы браслет не спадал с тонкого запястья.

– Пусть порадуется, – буркнул Медведь. – Не дорого. Девка же.

– Нам ещё до Ладогора Снежного ехать. А это, по моим расчётам… много дней пути. Деньги не резиновые, да и с воздуха они не падают. Если так хочется бус, пусть поработает.

– Хватит. Сегодня уже до Лунного Терема доберёмся. Сдадим на руки упырям и до свидания. Память хоть об нас останется.

– Брат Медведь, это что, сентиментальность? – посмотрел на Медведя со странным выражением на лице Скоморох.

– Ой… – хрипло выдохнул Сила, не найдя слов и натянул браслет на руку Вороны, которая всё это время большими, золотистыми глазами следила за тем, что делал Медведь.

– Солдатики из дерева изготовлены из экологически чистых материалов и отличаются высоким качеством. Мы подобрали для Вас лучшие солдатики из дерева от лучших производителей и предлагаем их по самым низким ценам. Приобрести солдатиков вы можете в наших магазинах, расположенные по адресам, которые указаны в рекламных брошюрах и на сайтах магазинов, – произнёс слегка обидчиво Апанас, но всё с тем же гордо вскинутым подбородком. Он явно намекал на что-то, выдавая очередную тарабарщину.

– А тебе никто слово не давал и тебе грех сопли разводить и жаловаться. Ты кто? Я тебя не знаю, – отозвался Кощей, на что Апанас поджал ещё более обидчиво губы и, демонстративно встав, как умели делать это только упыри, с гордо вскинутой головой вышел из-под полога, сев на козлы и взяв в руки вожжи. – Мать моя женщина, это что?– произнёс Кощей и уронил голову на раскрытую ладонь. Медведь допил чай, доел плюшку и вернулся на передок.

Предчувствие того, что что-то идёт не так, накрыло Могильщика в тот момент, когда они подобрались к посту. Сила натянул поводья, заставляя коней идти ещё медленнее, затем бегло оценил обстановку. На широком посту, за которым была большая развилка, аж на девятьдорог, практически никого не было. До этого, каждый раз, проходя мимо будочников, Медведь сталкивался с караванами, одинокими путниками и прочими путешественниками, идущими каждый своим путём. С этой стороныбыла пустота. А с той редкие въезжающие в Район. В конце концов, не доезжая до будкиметров тридцать, Медведь остановил коней и прищурился, глядя вперёд и по сторонам.

Дорога была свободной, широкой. По окраинам тянулись выложенные камнем и плиткой тротуары, впереди виднелся свободный участок для разворота. По левой стороне стояли невысокие, максимум трёхэтажные дома. Архитектура в этом Районе была так себе, как ему казалось, довольно безвкусная: дерево, камень и металл соединялись в едином ансамбле, отчего здания выглядели не живыми и мрачными. А ещё избы здесь были обнесены высокими железными заборами, они как раз стояли по правую руку от Могильщика. Дома были многоквартирными, а квартиры просторными. Этот Район славился тем, что жили здесь в основном простые люди, да, те самые, которые в эту эпоху рождались один на сто тысяч, и те самые, которые не были ни ведьмачеями, ни упырями, ни колдунами, ни оборотнями, и те самые, которые жили максимум девяносто лет, ежели им не продлевали жизнь и молодость ведьмачи. Говорят, когда-то давно, вампиры повыпивали таких людей досуха, вот их и осталось совсем немного. В эту эпоху упыряки пили кого угодно, кроме себе подобных, и сильно заботились о простых гражданах.

Сила думал не долго, потом окинул взглядом небо. После снегопада и вьюги на небе сияло яркое солнце, отражаясь от бледно-белого снега лучами, слепило глаза, заставляя их слезиться. Улицы чистили, убирали от снега, вышкрябывали до блеска. Если так подумать то до Лунного Терема должно быть рукой подать, однако, если порыться в памяти, которая несмотря на медвежью сущность у Медведя была коротковатая, почти как жизнь простого человека, то этот Район находился немного в стороне от того, по которому они должны были проехать, чтобы к вечеру добраться до Кровавого Терема.

Медведь ещё раз подумал. Отметил высокий деревянный виадук, перекинутый через широкую дорогу, по нему шла группа школьников с учительницей во главе, несколько мужчин и старушка, катившая маленькую тачку перед собой; набитый до пузатого состояния дилижанс, что лихо пронёсся мимо них, гремя колёсами, развернулся чуть дальше, чтобы на другой стороне высадить народ и забрать ждущих на остановке; на противоположной стороне комплекс высоких терем-зданий – бочковатые и восьмискатные крыши были из железа, здания переплетались паутиной переходов, да лестницами, из высоких труб шёл дым, пахло ванилином и повидлом. Фабрика…

Нет. Что-то было не так.

Положив поводья на скамью, Сила решительно полез под полог, чтобы разбудить Кощея.

¹ Информация взята автором с просторов рунета

² Блок А., Ночь, улица, фонарь, аптека… (отрывок из цикла «Пляски смерти»)

Глава 6

– Ну чего? – недовольно буркнул Скоморох, высовываясь наружу. Выглянувшее солнышко, несмотря на лёгкий морозец, одарило теплом и добром.

– Сам глянь чего. Туда мы катим али нет?– сказал Сила, зачерпнув в кармане горсть орехов.

Скоморох вытянул тело на козлах и тут же ёкнул. Некоторое время вращал головой с наитупейшим выражением на лице, затем часто заморгал, будто пытаясь прогнать морок. Протёр глаза. Соскочил с передкаи обошёл повозку. Сила следил за братом не слезая, крепко держа поводья. Грыз орехи. Внутри всё переворачивалось от гадкого ощущения. Вылезли из-под полога и сели на облучок Ворона и Апанас. Апанас через мгновение соскочил с козел и присоединился к Кощею. Когда Скоморох, обойдя повозку три раза, остановился у правого переднего колеса, Апанас остановился тоже, хмуро глядя на колесо. Кощей сунул руку к внутренней стороне колеса, послышалось шипение и запахло гарью. Скоморох одёрнул руку.

– Колесо – движитель, свободно вращающийся или закреплённый на вращающейся оси… – затараторил взволнованно Апанас.

– Помолчи, – рявкнул на него Кощей и посмотрел на Силу. – Заколдовали, суки. Скорей всего утром знак нашкрябали, чтобы телега ехала туда, куда им надобно.

– А кони? – удивился Сила.

Кощей ничего не сказал. Прошёл вперёд. Приложил ладони к их лбам, прикрыл глаза. Заскрипел зубами.

– Поменяли маршрут. Вот сволочи, – зашипел через некоторое время он.

– Кто? – зачем-то спросил Сила.

– А я по чём знаю, кто, – сплюнул на землю Скоморох. – Увели нас в сторону, гниды. Наверное те самые бандиты, что напали в Развесёлом. Говорил же я тебе, давай вернёмся и доведём дело до конца. А ты мне:не надо, целы и ладно… – И Кощей опять сплюнул, затем погладил коней по лбам и сухим носам.

– Там огромная банда была, – оправдывался Медведь, насупившись. – Только время бы потратили, да силы. А то мож и раны бы какие заимели. У нас дела другие.

– Другие-другие, – пробурчал Скоморох. – Можно перестроить маршрут. Раз плюнуть. Но вся проблема взнаке. Он прожёг колесо и теперь ворожба врезаласьв повозку. И ежели я сейчас поменяю маршрут, повозка будет стоять на месте. И даже сто мертвяков её не сдвинут. Придётся убирать ворожбу. А убрать ворожбу можно только в одном случае: вырезать их знак моим знаком с помощью колдовства. Однако, во-первых, только не здесь, – и Кощей обернулся на двухэтажную будку, которую можно было бы назвать домом, намекая на стражей ворот. – А во-вторых, надо будет менять колесо. Так что выход лишь один,брат Медведь, придётся нам ехать туда, куда ведут.

– А просто сменит колесо мы не сможем, потому что маршрут такого не предполагает.

– Точно, брат, остановиться можем, а вот свернуть или же завернуть куда-то – нет.

– То есть придётся нам ехать прямо в лапы к бандитам. Или кто там они?

– То есть прямо в лапы тому, кто такой умный и кто нам телегу, мать его, попортил! – зло бросил Кощей, затем погладил мёртвых коней по лбам, вздохнул и вернулся на облучок, на котором уже сидели Ворона и Апанас.

– И в какие же лапы они нас ведут? – вопросил задумчиво Медведь, расщелкнув зубами орех и выплюнув шелуху. Пожевал зёрнышко, проглотил.

– Не могу знать, брат Сила, сокрыто всё. А колдовать здесь и сейчас, я уже говорил, опасно. Загребут, потом доказывай, что ты не осёл. Мы же с тобой везём лица не определённые, странные, мож, опасные, – и Скоморох мотнул головой в сторону Вороны и Апанаса, которые сидели между ними, как ни в чём не бывало. – В общем когда доберёмся до пункта назначения, тогда и узнаем, кто с нами такие не смешные шутки шутит.

– И по какой причине, – добавил Медведь. – Не ясно чего хотят. Обворовать? Так у нас и брать нечего.

– Может за упырями? – снова кивнул в их сторону Кощей.

Сила некоторое время смотрел на ничего не понимающую Ворону, что пучила свои жуткие глаза, потом на Апанасия, который сидел, словно кол проглотив, и поджимал тонкие губки, чуть улыбаясь. Затем опять на брата.

– Да хрен его знает.

– Давай не будем сейчас об том ломать голову, – махнул рукой Кощей. – Встретимся с лиходеями снова, тогда и спросим. Хотя мне не интересно. Факт того, что они нервы нам портят и время тянут, уже заставляет меня думать об них, как о простой занозе, не более того.

– Ворона, – вдруг подала голос Ворона.

– Трогай, – скомандовал Скоморох, и Медведь щёлкнул поводьями.

Мёртвые кони медленно двинулись вперёд. Пожалуй, это единственный пост, встреченный ими на пути, который проверил их от задней части телеги, до глаз мёртвых коней. Документы колдуны – на этот раз бледные, проверяли с придирчивостью, вчитываясь в каждую закорючку. Просматривали бумажку со всех сторон, пролистывали книжицу паспорта, задавали вопросы, слушали ответы, поглядывая на Ворону так, как если бы она упала на их головы с неба. Впрочем, в переносном смысле слова так оно и было. Потом рылись внутри полога, перекидывая с места на место подушки, одеяла и матрацы. Сложнее всего было с Апанасом. Сила объяснил, что они подвозят путника. Кто таков, не знают. Решили, мол,отвезти в Лунный Терем, вместес девкой. Но будочники всё равно потребовали документы. Документов у Апанаса не оказалось. Вместо этого он достал из штанов – не из кармана, а из штанов (не ясно в каком месте он там всё это прятал) – какую-то бумагу, которую те брезгливо взяли и развернули. Некоторое время вчитывались в строчки, потом швырнули её себе под ноги. Как оказалось, то была инструкция по применению какой-то мустильсварновки. Когда они потребовали документы снова, упырёнок показал им кукиш, ткнув пальцем с обрызганным ногтем прямо в морду одному из бледняков. Пришлось заплатить штраф в два серебряных рубля. А потом ещё взвесить монеты: отдельно золотые, отдельно серебряные и отдельно медные. Припрятавший основной запас в тайном месте в телеге Кощей, естественно, не достал, а бледняки его проглядели. В итоге, будочники отписалиим целую кипу бумаг: одна – вес монет и их количество, другая – за уплаченный штраф, третья – временное удостоверение Апанаськи, четвёртая – ещё за что-то. Так же пятая, шестая и седьмая. Итолько потом, через целых один час и двадцать три минуты их пропустили через границу.

Оказавшись на широкой развилки, кони свернули в сторону Царь-горы.

– Суки бледные, – шипел Кощей, сгорбившись на передке. – Они такие всю жизнь. Мрачным нахрен не надо каких-то путников обшковыривать, а эти чуть ли в трусы не залезли. Гниды.

– Им скучно. Может мы первые за весь день, кто выехал из Района. Въезжающие-то были и есть, – отозвался Медведь, чтобы что-то сказать. Мимоходом он кивнул на телегу, что въезжала в Район.

– И что? Так сидели бы в своём великом тереме, суки, – тут Кощей имел в виду ту двухэтажную крутую будку, что стояла на посту, – и носа бы на улицу не казали. Перевернули всё в телеге, опять укладывать, как было.

Медведь промолчал о том, что в телеге и так было как попало.

– Так что, брат Кощей, как дальше будем вести дела? – решил сменить тему Сила.

– Как и говорил: едем до конца, – кивнул Скоморох, хрустнув шейным позвонком, на что отреагировали упырята, безумными глазами уставившись на Кощея. – Там будем глядеть. Отсюда две дороги: через Царь-гору и через Древний Мост. Через верх и через низ. Лучше низом.

– Оно если сверху, то тоже не плохо.

– К завтрашнему вечеру, ежели не останавливаться, приползём в Кровавый Терем. Правда в повозке ночевать придётся, – добавил Кощей.

– Главное, чтобы на дороге нас неожиданности не поджидали.

– Будут поджидать. Они же не просто нас увели в сторону. Дальше Царь-гора и пустырь. Там засаду легко устроить.

– Легко, – согласился Сила, продолжая смотреть вперёд.

– Только бы не на Мосту, – покривился Скоморох. – Ежели поцарапаем его, потом проблем не оберёшься.

– Что сделаешь? Древняя конструкция. Под защитой Бабьей Избы.

Кощей скривился, но ничего не ответил.

Пока ехали по просёлочным улочкам, на которых дома становились ниже и реже, молчали. Чуть позже доели оставшиеся продукты. Выпили весь чай. Упырята кровь. Кощей, после плотного то ли обеда, то ли ужина, завалился опять спать, закутавшись во все одеяла, что были. Ворона и Апанас остались рядом с Медведем и глазели по сторонам, впитывая всё, что видели ислышали. Чуть позже Ворона включила хроникус. Петрушка-кормушка вещал новости. Говорил о том, что рядом с Ладогором Снежным появилась ещё одна мёртвая земля. Бог продолжает гнить и с его телом не могут справиться даже самые лучшие отряды колдунов. Трава колосится и алеет. Зацветает. Гудит. Сегодня девять дней со смерти Великого Князя Святогора. Мстислава устроила поминальный пир. Народ ждёт первый дождень, Великая Княжна должна будет вступить в полноправие – принести Великую Клятву народу русому и престолу. Петрушка-кормушка не стал перемывать прямо в эфире косточки Мстиславе, мол, баба же и всё такое, а лишь озвучил, что сейчас выпьет сто пятьдесят за светлую и звёздную дорогу Святогора.

– А пока, мои други, послушайте «Колдовских лириков» и их балладу «Первыйдень без тебя». Ежели вы в дороге, вспомните Святогора добрым словом, ежели дома, наполните стаканы горячей водкой и выпейте за его душу, что сегодня отправится в путь по звёздной дороге. В иные миры. А может снова в этот. Пусть Святогор и был гнилушным правителем, но он был и он правил. Он был русом. Нашим братом и нашим сыном, нашим отцом и нашим дедом. И его имя навсегда отразитсяв истории нашей Светлой Славорусии-матушке, в каждом из нас, кто жил при нём, кто живёт сейчас. Святоши помолитесь за его душу, а не верующие посмотрите на небо. Где-то там звёзды ткут ему дороженьку. Удачи, Святогор, Великий Князь светлорусый, пусть твои звёзды горят ярче колдовских лампочек.

И Медведь глянул на небо, пытаясь увидеть в ярко-синем покрывале, на котором, пусть и у горизонта, ещё сияло солнце хотя бы отблеск одной звезды. Но, конечно же, не увидел, однако очертания огромной Луны Леи, выползающей из-за горизонта отчётливо проступали. Силазнал, что где-то там, в недрах Великого Космоса душа Святогора уходит в другие миры. А может снова в этот…

Догорел закат, ночь скользнула в дом,

В душной тесноте говоришь о былом.

В душной темноте стрелки на часах

Отсчитают сердца последний удар.

Ядовитый пламень поглотив тебя,

Душу заберёт, бросит в небеса.

Лодка у причала, как и звёздный путь,

Ждёт тебя. Осталось совсем чуть-чуть…

И прощальная песня останется со мной.

И щёки себе омою горькою слезой.

И прощальное слово сдавит болью грудь,

С этой дороге уже никуда не свернуть.

Солнце светит ясное. Новый день настал.

Кто-то соболезнует, кто-то промолчал.

И уже не важно, было как вчера.

Важно только это – больше никогда…

Будет завтра утро, будет завтра вечер.

Время, как и прежде, боль легко излечит.

И другая жизнь захлестнёт меня,

Память лишь останется. Да твоя звезда.

Медведь вспомнил похороны. А ещё то время, когда Святогор был мальцом. И был мальчишкой Борис, старший сын Игоря Воевателя, умерший раньше всех, даже раньше отца, и вспомнил Добромира Дурака, второго сына Великого Князя, кому прочили престол, несмотря на глупость и дурость, что царили в нём. Мстиславушку, тощую девку-ведьмачку с яркими глазами, выросшую в настоящую красавицу. И, конечно, вспомнил Игоря Воевателя, того, с кем хаживали в походы, с кем рубили врага и нечисть, с кем изъездили вдоль и поперёк всю необъятную матушку Славорусию.

Люди рождаются и умирают. Ничто не вечно под луной. И никто.

Когда солнце – алый, раскалённый блин – закатилось за горизонт, и на эту часть мира опустились сумерки, а прячущаяся за верхушками деревьев огромная Луна Лея стала наливаться ярким светом, повозка выехала к развилке. Медведь опасался засады, постройки остались позади, впереди пустые земли. За примерно километр до разветвления дорога резко ушла вверх, потянулась лесная полоса.

Царь-гора – горная гряда, разделявшая Большую Столицу на две части, была довольно широкой, но не высокой. В центре этого уродства – никак по другому нельзя назвать спину того монстра, что застыл мёртвым сном со времён Конца Света, высился неживой вулкан. В его здоровущей горловине, из которой большим взрывом выбросило огромное количество пепла, лавы и камней, что потом замерли вокруг него в причудливых формах, имитируя то ли животных, то ли какие-торастения, люди добывали руду. В ночи застывшая лава и камни, что охраняли громадину, расцветали ярким светом. И сейчас укрытые снегом казались волшебными фигурами дивных монстров. Силе удалось лишь отчасти рассмотреть эту удивительную красоту, остроконечные холмы, через которые потянулась дорога, чуть уходя вверх и в сторону закрывали обзор. Ворона же с Апанасом тут же обернулись в птицу и летучую мышь, чтобы взлетев вверх, рассмотреть чудо получше.

Когда кони вырулили на большую площадку, Сила попридержал их, чтобы обождать вампирят. Те летали в сизом небе, что-то по своему кричали, визжали, рычали, потом вроде даже смахнулись— птица долбанула летучую мышь пару раз клювом, на что летучая мышь укусила птицу за крыло, – а после резко опустились на облучок, вернув себе человеческий вид. Сила тронул вожжи. Упырята тут же переключили внимание. Развилка оказалась в гуще удивительно высоких, с могучими, толстыми стволами елей и сосен, с мохнатыми снеговыми шапками на многочисленных ветвях. Между этими деревьями, уходящими вверх по пологим склонам хребтов, тянулись тропинки и аллейки, там стояли столбы с причудливыми фонарями и лавочки со скамьями. А дальше, выше по склону, виднелись беседки и смотровая площадка. На другом склоне большого холма был так же парк, а вид со смотровой открывался как раз-таки на вулканических «охранников». На входе в парк стояли два огромных деревянных резных медведя. Они держали в могучих лапах большую доску, на которой было написано: «Царъ-гора». Пред входом уже стоял фургончик колдунов, что приехали зажечь фонари. В другой фургон загружались дорожники, прочистившие аллеи парка от выпавшего снега.

Это всё Большая Столица, которая, порой казалось, не имела ни конца ни края.

Ворона по обыкновению стала тыкать пальцем, Апанас что-то цитировать. А Сила ничего не ответил, кони шли вперёд по ведомой только им дороге.

Выбрали они ту дорогу, которую так сильно не хотел ни Кощей, ни он. Они двинулись вправо, когда та, что вела вперёд и внизосталась ими проигнорирована. Выбранный путь забирал чуть вверх и уходил в сторону, прочь от парка и оставляя за спиной где-то там прячущийся вулкан. Пока Ворона и Апанас, вновь соскочившие с передка, играли в снежки, потом шипели, затем рычали, а после дрались, Сила Медведь размышлял над тем, как бы он поступил, будь он разбойником и заведя свою жертву вот в эти места? Глухие, горные, заповедные.

Буквально через несколько минут из-под полога выполз Кощей, рыкнул на упырят, которые тут же кинулись к повозке и сели на облучок, обдав Скомороха ворохом снежной пыли, которую принесли за собой. Кощей ругнулся, треснул каждого по затылку, на что Ворона – уже привычно – зыркнула на него жуткими глазами, а Апанас заулыбался сильнее. Ещё пуще закутавшись в пуховое ицветастое одеяло, брат некоторое время так сидел, не шевелясь, явно борясь со сном.

Через некоторое время, когда повозка добралась до вершины небольшой сопки, Медведь остановился. Спрыгнув с повозки, они быстро сходили в туалет. Вернувшись на передок, Сила дёрнул вожжами. Кони вновь пошли, явно никуда не торопясь. Воевать на полный мочевой было как-то неудобно.

Вокруг стояла гнетущая тишина. Редкая лесополоса, раскинувшаяся по взгорью, многочисленные кустарники, укутанные в снег, с голыми ветками, ночной мороз, проникавший лёгкой суровостью через тепло-ауру пощипывалза щёки и нос, вырывалсяизо рта облачками пара; яркие звёзды на небе, серп луны и мрачное величие Луны Леи, что казалось чуть ли не закрывала полнеба. Покой и умиротворение. Всякий раз глядя на Лею, Могильщик ощущал неприятную липкую смесь из тревоги, раздражения и усталости. А что будет в четыре часа утра? В четыре часа утра она нальётся таким светом, что будет трещать голова, станет неуютно и захочется скрыться от неё. В это время лучше спать.

– Я тут подумал, – вдруг нарушил тишину Медведь. Впереди показался маленький огонёк, через несколько секунд выросла тень. Всадник мчался по дороге на быстром скакуне и ветер хлестал его в лицо. Вестник пронёсся мимо даже не взглянув на них. – Я тут подумал, – повторил Сила, – может переколдуешь?

– Можно. Главное со знаком не перестараться. Но думаю что уже после того, как встретимся с нашими друзьями. Хочу раз и навсегда разобраться с этой проблемой. Ты же понимаешь, что ежели тати на след кого напали, уже не отпустят, пока чья-то голова не упадёт с плеч. Это же жертвы кривого зачатия. Да и вообще, с колесом лучше не рисковать. – Кощей коротко пожал плечами, глянув на Силу. В этот момент, дорога вынырнула из-за крутого поворота, покатилась чуть вниз, к небольшой площадке, за которой был обрыв. А через обрыв был перекинут Древний Мост.

– Как скажешь, брат Кощей, – буркнул Медведь. Ему и правда было всё равно. На этом этапе их путешествия руководил брат.

– Кстати, там внизу есть поселение. Может спустимся. Переночуем?

– Сам же сказал, едем вперёд.

– Ну дык, ради энтого я постараюсь очень и очень сильно, брат Сила, выжгу знак и перестрою маршрут. Там может сменим колесо… Ща токмо Мост переедем. Там спуск будет вниз…

– А как же бандиты? Или кто там? Ты ж с ними хотел разобраться, раз и навсегда.

– Ну немного перестроимся. Делов-то.

Некоторое время Сила думал, потом нахмурился и недовольно поглядел на Скомороха. Семь пятниц на неделе – это раз. А второе, чуял Сила, что битва скоро, как бы не на Мосту. А ежели ждут разбойники в том поселении?.. Он итак всю дорогу от поста ехал, как на иголках.

– Нет уж. Дальше едем. В повозке поспишь.

– Мои кости скоро стонать начнут от такой лёжки, – возмутился Кощей.

– И что же теперь. Вот возьми, посиди тут.

– Так и зад можно отсидеть, добрый человек.

– Тогда походи.

– Так ноги можно стереть, мил человек.

– Могу тебя здесь оставить, обратно до дома как-нибудь дойдёшь. Там кровать у тебя хорошая, – рыкнул Медведь. Надоел.

– Нет уж, коль собрался с тобой идти, брат Сила, так уже до конца пойду.

– Тогда не ной,– ответил Сила и щёлкнул поводьями.

– До конца с тобой пойду и поход твой ратный в былине опишу, а потом музыку наложу и песнею разнесу по всем весям светлорусым, чтобы знал люд и тут и за пределами государства нашего необъятного какой ты мужественный и отважный, как супостата рубил, да страха не ведал…

– Рот закрой, Кощей, – рыкнул не зло Сила, и Скоморох, щёлкнув челюстями, вздохнул. Закутался сильнее в одеяло и притих.

Спуск занял немного времени. Им навстречу с Моста выехала большая телега, а следом за ней трое всадников. Сила напрягся, но путники благополучно разъехались на неширокой, но хорошей дороге. Несколько метров до площадке они медленно катились вперёд, и Могильщик думал, что устроить засаду вот тут было бы хорошим делом. На другом берегу ущелья такая же тишь да гладь, да и деревьев больше. Внизу замёрзший поток реки, поселение стоит чуть в глубине и дальше от Моста, оно будто врезанное в скалы и земляные холмы. То село считалось одним из старых сёл сей эпохи. Местные старожилы говаривали, что заложили его предки сразу же после Конца Света.

Древний Мост стоял здесьтак же чёрт знает с каких годов. В своём строении он имел многометаллических предметов погибшей цивилизации, а так жедеревянные брусья и камни. Мост являл собой уродливое чудовище, что стояло на массивных подпорках – каменных столбах, что уходили в бурлящий, сейчас замёрзший поток, врезаясь в такое же каменистое дно. Скорей всего древний человек установил дорожную часть моста на некогда высившиеся скальные обрубки, и только потом, чуть позже,придал опоре уникальный вид. На некоторых столбах были вытесаны лики, на некоторых фигуры птиц и морды животных. Частично они были разрисованы скальными рисунками, на которых были изображены путники, две луны, земля и прочие вещи, что давно изучили исследователи и сложили по ним историю древнего человека. Древний Мост был широким, на четыреполосы, имел деревянное покрытие, высокие перила металлические с одной стороны и массивные деревянные с другой. Широкую мостовуюразграничиваланебольшая трещина, там не было порядочного стыка. И в кое-каких местах поросли кустарники, цепляясь своими корнями за то, что было внутри. Дорожная часть моста имела довольно широкие промежуточные опоры, говорят внутри он был наполовину заполненмусором, заставлен металлическими предметами, были и пустоты. Удобно для того, чтобы скрыться от посторонних глаз и устроить засаду.

– Так, – пробормотал задумчиво Сила, чуть натягивая поводья и заставляя коней идти ещё медленнее. В грудине запекло, закрутило, потом ухнуло вниз.

– Думаешь, здесь? – просипел из-под одеяла Кощей. Он сидел с накинутым уголком на голову. Торчали только нос и сонные глаза.

– Сейчас узнаем, – буркнул Медведь. – На всяк случай, готовься. Упыри, в телегу, – скомандовал Сила.

– Ворона, – пылко заявила Ворона, дав понять, что никуда прятаться не собирается.

– Энергетика этого дня склоняет к активным действиям: не время предаваться праздности, запрягайте – пора ехать! Возможно, больших высот сегодня не достичь, зато маленькие достижения ближе, чем вы думаете, – важно, но твёрдо заявил Апанас, и Сила решил, что пацан давалпонять, что останется на месте. Кощей закатил глаза, издал совершенно не читаемый звук, вылез из одеялаи щёлкнул пальцами. Тепло-аура, окутавшая передок, исчезла, и повозка погрузилась в темноту. Защитный купол, что окружал телегу и коней, был совершенно невидимым.

Медведь не стал спорить. А Кощей заскользил пальцами по воздуху и тут же на том месте начали вспыхивать руны и символы. Он рисовал быстро, спокойно и молча. Он был напряжён и сосредоточен. Сила продолжал сидеть на месте, держать в руках вожжи, хотя для управления конями этого не требовалось. Он в любой момент мог соскочить с передка и обернуться.

Кони ступили на дорожное, очищенное днём покрытие. Кое-где ещё лежалснежок, кое-где проглядывал ледок. Где-то открывался деревянный настил. Мертвякишли осторожно, словно боясь идти по нему. И Сила Медведь, стараясь не делать резких движений, оставил поводьяна передке, положив их между собой и Вороной.

Кощей вовремя успел укрепить защиту вокруг повозки и коней. Метнувшиеся в их сторону, будто светлячки мелкие горящие руны ударились о прочную сеть, сотканную из тысяч огненных толстых нитей, взорвались мелкими искрами, окатили купол своим огнём, загудели, застонали, толкнулись яркой огненной массой в купол. Некоторое время была жуткая борьба высокой ворожбы, противник пытался сжать защиту, но такрепко стояла и не поддавалась напору. Азатем противник отступил. Пламень пал на Мост, не причиняя доскам ущерба, растёкся волной, растапливая снежок и ледок,и вспыхнул множествами искр. Через мгновение всё стихло. А искры устремились прочь от телеги и замерли, образовав кольцо вокруг выползших из укрытия врагов.

– Явились, гады, – только и сказал Скоморох. Сила молча согласился. Апанас вскочил на ноги, Ворона зарычала. Медведь положил, не глядя, ей лапищу на голову, заставляя сидеть смирно.

Кощей нарисовал ещё несколько рун и знаков, соединил некоторые в один символ, матюкнулся, вытянул вперёд руки и словнодирижёр, взмахнул ими. Символ загудел, завращался, выплёвывая язычки огня и снопы искр в разные стороны, затем устремился прочь из-под купола защиты. Противник тоже не дремал. Пламя, что создали искры,раскрутилось в гибком кольце, образовав толстую верёвку, увеличилось в скорости и уже через мгновение принялось плеваться пучками огня. Они стремительно летели в сторону Медведя и остальных, а колдовство Кощея – обратившись в гудящие диски, отбивало их, разбивало на мелкие искры, резало и даже поглощало. А потом в бой вступилибледняки.

Кощей снова ругнулся. Яркий свет залил всё пространство, ослепил не только Скомороха, но и остальных. Упырята грозно зарычали. Сила рыкнул в ответ. Кощей сплюнул.

– Ну, суки, – заскрипел зубами Скоморох. – Суки пальцем деланные через жопу рождённые, мать вашу. Убью, тварей.

– Мост, – сказал Медведь. – Мост только не тронь. Штраф потом платить будем…

– Зна-аю… – прорычал Скоморох.

Кощей взмахнул руками. Сила не видел, как брат нарисовал целую вязь новых рун. Слишком быстро Кощей это делал. Многие завидовали его умению скоро рисовать в воздухе знаки, порой даже сложные. Затем принялся дирижировать. В какой-то момент вокруг их сжавшегося лишь на пару сантиметров купола возникла толстая, закрученная в кольцо верёвка. Она за четыре оборота разогналась до приличной скорости, а потом распалась на несколько нитей. Плюнула в разные стороны искрами и ощетинилась тысячами потянувшимися к противнику иглами. В тот момент, когда бледный свет, заливший пространство взорвался пучками золотистого света и растёкся по купольной защите вязкой массой, уничтожая нити Кощеевого колдовства, и, пробиваясь через них ломанными стрелами, чтобы достать до противника, иглы Скомороха пронзили и свет и защиту врага.

Одновременно с этим, Кощей залатал дыры в куполе и уплотнил его: он выбросил в сторону «охраны» несколько знаков, которые тут же вспыхнули, растеклись по внутренней части огненной волной, потом образовались в нити и быстро заскользили по кругу, то вплетаясь в сеть и делая её прочнее, то наматываясь, будто нитки на клубок. А за пределами купола была бойня колдунов.

Несколько игл всё же вонзились в Мост, вспоров пару-тройку досок. Тягучую массу бледно-золотистого света укреплённая защита принялась беспощадно сжигать, то всполохами огня, то танцующими в диком припадке искрами. Иглы Кощеевого колдовства бились отчаянно и дико, кто в одно место, кто в разные места, иногда настолько хаотично, что отбить их было просто невозможно. Защита бледных колдунов трещала, а мрачный колдун не мог колдовать, видимо потому как бой вели бледные. Соприкосновения двух разных сил грозила масштабным взрывом. Вести бой на пару мрачнику и бледнику можно было в том случае, если оба искусные колдуны. Да и сплетать обе ворожбы могли только сильные чародеи. Например, такие, как Кощей Скоморох.

– Брат, готовься, – бросил МедведюКощей, а затем, собрав в кулак несколько висящих рядом с ним рун, казалось бы в нетерпении плевавшихся мелкими язычками пламени и даже пританцовывающиев воздухе, бросил их на противника. Руны устремились в полёт, кувыркаясь и раскручиваясь, в своём энергичном и хаотичном движенииобращаясь в разного рода диски. Вотони сменили направление и ушли в стороны. Некоторые из противников упалина покрытие Моста, а кто-то юркнул под полотно.

Ещё мгновение ивверх взметнулось пламя. Оно устремилось в ночное небо, загудело, затрещало, запищало, а ещё через три-четыре удара сердца упало вниз и растеклось горящей волной.

Противник выругался. Закричал. Отскочил. Отступил. Перегруппировался. Укрылся под новыми шарообразными щитами.

– Назад! – крикнул Скоморох, продолжая дирижировать, и Медведь, спрыгнувс козел, метнулся за повозку.

Сила был таким быстрым, что сбежавший за телегу бледняк, на мгновение опешил, когда перед ним оказался огромный разъярённый муж. Медведь не стал ждать, когда противник придёт в себя. На то и рассчитывалось, нужен был эффект неожиданности. Он и сработал. Могильщик вырвался из-под купола и ударил. Мощь в его кулаке, даже когда он не в медвежьей шкуре, составляла такой же процент, как ежели бы он был в форме медведя. Хрупкий на вид колдун отлетел назад на несколько метров, вылетая за пределы Моста. Рухнул на землю, проехал на спине ещё три-четыре больших шага и остановился.

Сила пробил тонкие нити бледнойзащиты ещё не до конца сформировавшие сферу. На кулаке у Могильщика тут же появились волдыри, но он на них не обратил внимание. Несколько прыжков, и Силаоказался рядом с врагом раньше, чем тот сумел понять жив или нет. Схватив чародеяза волосы, Медведь вздёрнул недотёпу, поставил его на ноги, и крутанул голову так, что тапрокрутилась на тонкой шее три раза. Бледняк ещё падал вниз, будучи мёртвым, когда Сила метнулся в сторону следующего, возвращаясь на покрытия моста и намереваясь в движении сменить форму на медвежью и ударить уже двумя лапищами, потому как у другого защита была твёрже, но тут из-под покрытия полезли мертвецы.

Медведь рыкнул, взмахнул рукой, откидывая, не особо напрягаясь, прыгнувшего на него мертвяка, затем другого, потом третьего. Пританцовывая и не опасаясь Кощеева огня, который плевался в разные стороны и угрожал противнику летающими дисками, серпами, тонкими иглами, стрелами, томагавками, ядрами, даже пулями, пытаясь поймать наглого, юркого и самого опасного из всей группы бледняка, Сила ловко уничтожал зло, продвигаясь к мрачнику, который верховодил отрядом нечисти. Высокий и сутулый колдун, то и дело перемещался по площадке, естественноне собираясь спокойно стоять иждать, когда до него доберётся Могильщик. А Медведь хоть и был здоровый, однако в скорости он был так же хорош, как Кощей, когда рисовал в воздухе колдовские знаки. И отступать был не намерен.

Мертвецов оказалосьмного. То ли противник сам привёл их сюда, найдя где-то рядом старое кладбище, то ли те уже были в мосту, впрочем удивляться такому не стоило – захоронения были на каждом шагу, и в старом, ржавом, спрессованном автомобиле могли найтись кости тоже.

Медведь вцепился пальцами в горло одного из трупов, дёрнул на себя, вырывая кадык или то, что от него осталось, затем быстро открутил голову и бросил её в другого мертвяка. Пнул третьего, ударил четвёртого… Покойники были сотворены плохо: на костях гнилое обвисшее мясо и кожа, пустые глазницы, у некоторых не до конца сформированыглаза. Выпирающие гнилые зубы, пустые рты. Вид тот ещё. Но упокоить даже таких, на вид тщедушных мертвецов, пока жив их хозяин было сложно. Даже оторвав голову, ты не могбыть уверен в том, что через минуту этот самый мертвец не вцепиться тебе в горло снова.

Немного повоевав в форме человека и скинув с моста троих, Силаперевоплотился – когти медведя уничтожали больше илучше.

– Ворона! – вдруг закричала упырка и кинулась на одного из дохляков, вгрызаясь ему в шею. Затем оторвалась, спрыгнула, кувыркнулась пару раз и приняласьблевать.

«Вот дура, – подумал машинально Медведь, взмахивая лапой с огромными когтями, чтобы снести нежити голову. – Кто ж мертвяка кусает».

– Ап-панас! – зашипел вампирёнок и оказался за спиной мертвеца, который натягивал лук. Он собирался стрелять! Наложенная на тетиву стрела с ржавым наконечником хоть и была такой же старой как он, но могла нанести урон.

Апанас перевоплотился в огромную летучую мышь. Раскрыл чёрные крылья с алыми прожилками, которые оказались в три раза больше самого тела, разрезал двух мертвецов на половинки. Медведь вовремя успел откинул мальчишку к Вороне. Несколько мертвецов уже готовились пронзить его копьями.

Медведь взмахнул лапой, затем другой, потом ещё раз. Действовал быстро. Он крутился и прыгал, кувыркался и вскакивал, грозно рычал и давил, резал, бил, рвал, сжимал.

В какой-то миг он оказался рядом с упырятами. Тесидели нелепо прижавшись к друг дружке и огромными, жуткими глазами взиралина происходящее. Быстро бросив на них взгляд, Медведь гневно рыкнул, имолодняк юркнул в телегу. Потом упал передними лапами на настил, затряс массой, скидывая с длинной бурой шерсти остаткиот трупов, клочки рваных тряпок. Посмотрел в сторону, собравшихся в кучку мертвецов. Окинул пространство взглядом. Кощей убил второгобледняка. С третьим всё ещё сражался, немного отступив от повозки. Мрачного колдуна не было видно. Спрятался!

– Ах ты ж, козёл домашний! – услышал Сила злой окрик брата.– Гнида последняя! Змеёныш недоношенный! Детёныш солитёра, мать твою!

Третий бледный колдун, не желавший сдаваться,слишком уж сильно начал напрягать Скомороха. Потому Кощей и разошёлся. Огонь затопил больше пространства, лизнул языками практически весь Мост, всплеснул огненной волной вверх, перемахнул через ограждение, упал языками пламени вниз, несколькими каплями взлетел вверх, распался искрами. Оставшиеся мертвяки и те, что лежали «уничтоженные» Могильщиком, сразу же покрылись пламенем.

Огонь затопил и Силу, но никакого ущерба не причинил. Когда резко спал, рассыпавшись по пространству подмигивающими искорками, Могильщик зарычал, потряс ушами, рыкнул, мотнув башкойи чихнул. В воздухе висел кисловато-приторный запах колдовства смешанного с запахом тлена.

Между темКощей, продолжая скрипеть зубами, образовал в своей руке копьё, отскочил назад, затем сделал разгон в три шага и метнул его в яркую сферу, за которой прятался противник. Копьё частично пробило ворожбу, ударивтак, что сфера откатилась назад на пару метров. Отскользил на пятках назад и колдун. Копьё замерло, воткнувшись во вражескую сеть защиты на пол наконечника.

Скоморох вновь взмахнул рукой: искры слетелись к его ладони. Он сжалвторое копьё. Новый отскок, три шага вперёд, бросок. Второе копьё пробивает древко первого, которое рассыпается на мелкие язычки пламени, затем собирается быстро вокруг древка второго копья, которое протолкнуло в своём ударе наконечник первого. Тот уже почти пробил сеть. Противник не сдаётся. Ворожит, укрепляет защиту, отталкивает вражеское, горящее диким огнём оружие. Пытается его уничтожить, накидывая на наконечник яркие верёвки и стягивает их узлами. Затем берёт в руки сотканный из большого символа молот и ударяет по наконечнику. Но тот двигаться не желает. Если только вперёд. Нападать на Кощея в такой момент бледняк не пытается. Нет времени и сил. ИКощей, без жалости и размышленийбросает во врагатретье копьё. А следом за ним огненный шарик, который пролетев несколько метров, вбивается в древко большим снарядом. Проталкивает тем самым копьё дальше, и взрывается ядовитым пламенем, что охватывает бледную сферу полностью, с гудением и шипением пытаясь поглотить её.

Копьё делает хорошую дыру в бледной ворожбе, и Кощей, не кричит, а спокойно хрипит:

– Бра-ат…

И Сила срывается с места. Преодолевает разделяющее их пространство на четырёх лапах за доли секунды, вспрыгивает на толстое огненное древко, всё ещё торчащее из защиты, ныряет в дыру, в диаметре с голову человека, протягивает вперёд лапу с когтями, а за ним и гибкое поросшее густой и жёсткой шерстью тело. Бурая масса змеёй, изгибаясь, проходит узкое пространство, и Сила ударяет удивлённого колдуна когтистой лапой. Тот уже держится за раненное огненной волшбой плечо – до нападения медведя наконечник ворвавшись под купол, пробивает его насквозь. Сила не убивает колдуна окончательно. Только сносит пол-лица, а потом, когда оказывается опять на земле, поддевает когтями за плащ и выбрасывает несчастного за пределы моста. К тому моменту древко копья окончательно распадается на искры, а дикое пламя от Кощеева ядра всё же поглощает хрупкие нити бледной «охраны» и обращает их в пепел. За его спиной Кощей всковыривает настил, и Медведь думает о том, что штрафа за причинённый ущерб Древнему Мосту им не избежать. Сколько это? А, примерно десять золотых. Целое состояние. На такие деньги можно пару месяцев прожить!

– Ну-ка иди сюда, сучонок недоношенный. Жертва аборта, соплями импотента заделанная, через жопу, как говно, вылезшее, – ругался Кощей, вытаскивая на свет божий мрачного колдуна, который шипел и раскидывался огненными снарядами, облачившись в искрящиеся тёмные доспехи из ворожбы.Кощей выпустил его, волшба противника обожгла руку. Ожогитут же пошливолдырями. Сила подумал о том, почему же брат не хочет заключить и себя в доспехи, но тут же об этом забыл. Колдун был на последнем издыхании, отчего доспехи ломались, отваливаясь и рассыпаясь пеплом. И колдовство было слабеньким, ребёнок справится.

Совсем не достойный противник. Так, на зубок.

Однако, когда Скоморох уже схватил быстро начерченный символ и приготовился ударить в колдунишку молотом, что образовался в его руке, мрачниквзметнулся вверх, затем, обернувшись большим орлом спикировал вниз. Он уже готов был ударить Кощея клювом в темя, но Скоморох ловко увернулся и взмахнул оружием.

– Да ты к тому же ещё и упырь сраный! – загорланил Кощей, сильнеераспыляясь.

Орёл избежал удара молотом и тут жевзял курс прочь от моста. Медведь сорвался с места и, ловкозапрыгнув на высокие перила, подпрыгнул всей своей огромной, казалось бы неподъёмной массой вверх. Когтистая лапа зацепила жопу птицыи швырнула его назад. Сила, опустившись назад на перила, не удержался на них, лапы соскользнули с гладкойметаллической поверхности. Вкакой-то момент он успел зацепитьсяодной передней левой и задней лапами, за не такую уж и широкую перекладину и повис на ней,как неумелый медвежонок. Подтягивая тело вверх, Могильщиквидел, какКощей оказался на пути колдуна, в кувырке обернувшегося в человека. Видел, как братразмахнулся молотом и какударил несчастного так, что тот вновь полетел прочь.

– Я только с виду изящный, говнюк ты эдакий, сила во мне такая же, как у брата моего Медведя, – рычал Скоморох. Глупец тот, кто считает, что в жилистых руках Кощея нет мощи.

Затем убрал молот и принялся бить колдунишку кулаками. Тот защищался. Выставлял блоки, пинался, крутился. Но Кощей был опытнее и сильнее. А ещё казалось Силе, что брат соскучился по хорошей драке. Ведь раньше битв было море моренное.

Медведь сошёл с ограждения и вернул себе вид человека. Ещё несколько ударов, и противник упал окончательно с разбитыми губами и носом на настил. Раны затягивались на глазах хоть и медленно, но необратимо. Кощей нарисовал символ, сжал его в кулаке.

– Не надо, брат, – сказал Сила.

– Надо, Сила, надо. Информацию можно и с мертвяка выбить, – ответил Скоморох, однако сколдовать не успел.

Что случилось, Могильщик только потом понял. Упырь, зашевелил пальцами, быстро рисуя символ. Затем прихлопнул его ладонью, тот обратился в пепел и в паре метров от замершей телеги загорелся мрачным пламенем колдовской знак. Мост дрогнул, оплавился металл, зашипела ворожба. Это произошло за пару секунд, ноКощей оказался быстрее. Скоморох нарисовал в воздухе знак, и повозку с конями, в которойнаходились упырята, окутал ещё один огненный шар защиты, через несколько секунд слившийся с прежней и укрепившей её.

Силу откинуло прочь. Не далеко, но весомо. Плечо и лицоопалила чужая ворожба. Кощей отмахнулся от огня противника, вовремя натянув на руку волшбенную рукавицу и закрывшись огненным щитом. Искрящаяся деталь одежды отбила часть жуткойстихии, а часть завернула в сторону и вниз.

– Медведь, добей упыря! – крикнул Скоморох.

Сила вскочил на ноги и подбежалк вскочившемуколдуну, который уже готовился бежать и рисовал руны. Но Могильщик был быстрее. Он отбил сгусток ворожбы, опалив на тыльной стороне ладони кожу до мяса, схватил мрачника и до зубовного скрежета отработанными движениями, которые даже через тысячу лет будет повторять вновь и вновь, будто делал это каждый день, оторвал голову и отпнул тело прочь.

Но ворожба, которую применил упырь так и не исчезла. Знак, что был начерчен на мосту, продолжал дышатьогромной обжигающей волной, растёкшейся по настилу и взлетающей вверх. Ещё через пару ударов сердца ворожба обратиласьв огромную пасть невиданного монстра, тут же потемнев и став бордовой. Пасть раскрылась и попыталась заглотить повозку, но, конечно же, наткнулась на «охрану».

– Ну никакой смекалки, – пыхтел Скоморох, рисуя знаки. – Всё одно и тоже, мать их…

Пасть сжимала челюсти, пытаясь острыми клыками пробить огненный шар, затем попыталась протолкнуть его в глубину мрака, вытянув уродливый, шипастый язык. Смотрела огромными провалами глазниц на них и капала слюной, больше похожей на лаву.

– И что это за ворожба? – проговорил Медведь. – Упырь дохлый, а она ещё действует.

Ответ был очевиден: где-то прятался ещё один мрачный колдун.

Вот голова чуть повернулась в их сторону, Медведю показалось, что моргнула?

– Сила, в повозку! – крикнул Кощей.

Они разбежались в разные стороны. Голова монстра выпустила тонкие огненные щупальца, что потянулись за ними. Медведь вовремя успел обежать телегу и запрыгнуть в прорезь полога, что была сзади. Следом за ним прыгнул Кощей. Языки чужого пламени запищали, ткнувшись в защиту и упустив жертву.

– Как только я вжарю ему в самую печень, гони к концу моста. Не останавливаясь, – говорил Скоморох, когда они шли к передку, на котором сидели Ворона и Апанас.

Кощей тут же начертил символы. Плюхнулся на облучок. Из жуткой пасти вырвался хрип. Потом клыки сжались сильнее, в сети образовались мелкие дырочки, откуда проглянули кончики клыков. Нити ворожбы затрещали.

Скоморох чертыхнулся. Не широко раскинул руки в стороны. Застывший между ладонями символрассыпался на мелкие руны, затем Кощей их быстро перемешал, и после выкинул вперёд, прямо во мрак пасти. Сила не успел моргнуть, как в глотку ворвался огромный столб огня. Их обдало жаром, кислятиной запахло сильнее. Стало тяжело дышать. Пасть издала визг, голова дёрнулась назад. Медведьударил коней вожжами и прикрикнул для пущей убедительности. Мертвяки сорвались с места,понеслись вперёд. Скоморох спрыгнул с передка, когда телега пронеслась сквозь вражескую морду и «свой» огонь. Оставляя снопы искр, что ссыпались с рвущихся и сгорающих нитей защиты, повозка летела дальше, а Кощей продолжал колдовать.

Колдуна Сила увидел в тот момент, когда за спиной осталось больше половины моста. Тот стоял у самого края, на выходе, чертил символы, сдерживал то существо, с которым сражался Кощей. Ему было тяжело, но он упрямо ворожил, а когда увидел их, отправил к ним летящие огненные топоры.

– Апанаська! – неожиданно крикнул Медведь, приняв для себя решения. Он не просто большой медведь. Когти Могильщика были такими, что и волшбу прогоняли. И колдунов убивали.

Апанас ловко принял поводья, которые Сила ему кинул. Медведь прыгнул вперёд. Да так далеко прыгнул, что оставил повозку за спиной. Один из топоров чиркнул его по спине, но Медведь не обратил на это внимание. Оружие колдуна встретилось с защитой, лишь частично пробила её, а потом рассыпалось прахом.

Колдун же среагировал быстро. Скорей всего знак был готов загодя. Однако та морда, что предстала перед Силой была не чета той, с которой сражался Кощей. Могильщик обратился в зверя на лету и взмахнул здоровой лапой. Когти вошли в морду легко, однако затормозили движение, зацепившись за тонкое сплетение ворожбеных нитей. Сила замер, но не уступил. Напрягая все мышцы и отдавая всю звериную силушку, Медведь зарычал громко и отбросил жуткую морду в сторону, опаливая мех и шкуру.

В тот момент повозка пролетела мимо, и Апанас взвился с козел тёмнойтенью. Мрачник попытался вернуть контроль над ситуацией, но не успел. Сила пробил мрачный доспех на колдунишке одним ударом, отбрасывая его назад. Противник остался стоять на ногах, но это его не спасло всё равно. Вторым ударом Сила острыми когтями вспорол ему грудину. В сию секундуза спиной врага оказалсяАпанас и впился в шею, пробивая клыками истончившиеся доспехи и обжигая губы. Некоторое время упырёнок, несмотря на боль пилкровь, а Медведь смотрел на процесс, словно перед ним было некое чудо и на доли секунды позабыв о жуткой морде. А когда обернулся, морда рассыпалась прахом. Апанас же откинул выпитое за короткий срок до суха тело, облизался и задыхаясь выпалил:

– Апанаська.

Сила обернулся в человека и подошёл к колдуну. Тот лежал бездыханный. Но ещёминута иначнёт приходить в себя. А ещё через пять минут будет в полном порядке. Люди нынче такие. Почти бессмертные. Чтобы окончательно убить, надо отрезать голову. Ну или умереть от так называемой старости. От болезни и любыми другими способами могут умереть только простые люди.

Осмотревшись, Медведь отметил, что кони остановились на развилки. Ворона вынырнув из-за полога, обернулась в птицу, оказалась над телом колдуна, покаркала на него, а затем быстро метнулась к Могильщику, вернула себе человеческий вид и замерла рядом. Ещё через некоторое времяк ним подбежалКощей.

– Уходить надо, – сказал он. – Законники скоро здесь будут.

– Кто это? – Медведь ткнул пальцем в приходящего в себя колдуна. Перед тем, как подошёл к ним Кощей, долго смотрел на него, разглядывал. Пытался вспомнить. Не вспомнил. Значит, не знал. Лицо мужчины было простоватое, ничем не примечательное. Сила порылся в карманах разбойника, пока ждал Скомороха. Выудил пару монет, документы. Имя и фамилия мертвеца ему тоже ничего не сказали. Род деятельности так же. Колдун. Это и без документов было известно. Семейное положение – нахрен надо. Хотя, Сила перелистнул вновь страницы и отметил, что у умершего были двое детей и жена. Отлично. Всё.

– Я откель знаю, – Кощей вытер лицо и поёжился. – Добить надо бы.

– Уже и так много трупов за нами. А едем-то три дня. И по Большой Столице.

– Тогда уезжаем отсюда, – прохрипел Скоморох. – Иначе застрянем в доме допроса на суток трое, не меньше.

Медведь пожевал губами, раздумывая. Кощей прав. Но хотелось знать, кто такие и что им надо бы.

– Ты кто? И что надо? – спросил он, приседая на корточки. Колдун хрипнул. Кровь в его венах образовывалась медленно. Сердце качало её с лёгким трепыханием. Через два-три раза. – Зачем напали?.. Я тебя не знаю.

– Брат, кончай. Едем отсюда, – поторопил его Кощей.

– Ещё раз встречу, голову оторву, назад уже не приставишь, – сказал просто Сила, потом поднялся и направился к повозке следом за Кощеем.

Глава 7

Спуск не был крутым и занял не так много времени, но кони, подгоняемые Медведем, летели, как сумасшедшие. Телега гремела, подпрыгивала на мелких рытвинках и на каменистой, совсем недавно почищенной и в некоторых местах, где оставался тонкий слой ледка посыпанной мелкой галькой дороге. Хорошо, что мёртвые кони не чувствовали усталости. Им отдыхать не надо. И жрать, и пить тоже. Но гнедые скакуны были как живые. Красивые, идеальные. Гривы были украшены лентами, на ногах нити с бусинами, на спинах вязанные с бубонами попоны. Любо дорого поглядеть. Кощей слишком уж любил своих мертвяков, а его бабы и подавно.

Оставив позади спуск с холма, кони выскочили сначала на одноколейную просёлку, вьющуюся вдоль широкого русла реки, а потом взяли чуть правее и вскоре ушли прочь от ледяной красавицы, пролетая, словно пегасы мимо невысоких деревьев – с обоих сторон мелькали ивы, черёмуха, яблоньки и груши, попадались осины и берёзы. Далее они пронеслись мимо густых, укрытых снегом садов и спящей небольшой деревеньки. Чуть позже свернули налево и поехали по главному тракту через спящий пост. Массивное, колючее заграждение было отодвинуто в сторону, будто говоря, что тут может ездить всякий и каждый без должного досмотра. Вот они и проехали, оставив за спиной Садовый Район и вновь оказываясь на пустынной улице.

Стояла ночь, яркие звёзды растыканные по небосводу, казались бледными и не реальными. Свет далёкой маленькой древней луны отражался в неглубоком озерце, мимо которого они проскочили на всех парах. По какой-то причине озеро не было замёрзшим, от него веяло ворожбой, но Медведь заострять внимание на зеркальной поверхности не стал. Лея же завладела небом на четверть, огромная масса застывшего на орбите Земли спутника теперь всецело показывала свою поверхность, со всеми кратерами, ущельями, руслами и горами, набирая всё больше и больше света, чтобы к четырём часам затопить серебром эту часть мира и поглотить им несчастные звёзды и древнюю луну. У Леи нет фаз, она всходит в определённое время в определённом месте и заходит в одно и тоже время и на том же самом месте.

Сила не позволял коням сбавить ход. Телега так и неслась по пустынным дорогам, лишь изредка встречая путников. Кощей сидел с другой стороны передка и крепко держался за край повозки, к которой была приделанная ручка. Вампирята сидели между ними и крепко держались друг за друга, Ворона второй рукой цеплялась за тулуп Могильщика, а Апанаська за Кощея, на что Скоморох не обращал внимание, потому что телегу так трясло и опасно заносило на поворотах, что риск был не просто умереть, но и голову потерять.

Когда за их спинами осталось километров сорок не меньше, Сила натянул поводья, заставляя скакунов умерить шаг. Кощей сдавленно крякнул, скорей всего от радости, Ворона и Апанаська выдохнули, немного расслабились. Медведь принюхался, затем прислушался. Прикрыл глаза. Зло не дремало, он об этом знал, кто-то решил отправить его, Кощея и упырят в иные миры. Действительно решил, другого варианта тут не было. Впрочем, это и ежу понятно. А ещё понятно то, что проигрыш этого кого-то не остановит. На Древнем Мосту был второй раунд. Всё же Медведь был уверен в том, что те бандиты с Развесёлого квадрата Сердцевинного Округа и те, с Моста из одной команды. Может и правда надо было поехать, да поскручивать головы остальным разбойником, как и предлагал брат? Может… Но поезд ушёл.

Ещё около часа они ехали не торопясь, но и не замедляясь. Кони так и продолжали идти только им ведомым маршрутом, и ни Кощей, ни Сила уже и не думали менять его. Единственное о чём подумал Могильщик, что Древний Мост не был той точкой завершения, как изначально они с Кощеем предполагали.

Через ещё несколько километров они подъехали к новому Округу. Как и подобает ночным весям, он был освещён тусклыми уличными фонарями, спал крепким сном. Будочник, зевая на ходу, открыл массивный запор, махнул им рукой, и телега проехала дальше. Святая Земля – так именовался этот Округ – считался довольно большим. Везде, тут и там, встречались храмы разной веры, потому он был поделён на отдельные райончики, перегороженные невысоким частоколом. Въезд в каждый район был перекрыт воротами, на которых стояла стража. Кони, как перешли пост, на перекрёстке свернули в сторону и, пробежав по широкой улочке, свернули опять. Далее повозка ехала вдоль окраины Святой Земли.

Час волка застал их на большом повороте в центре которого было кольцо. Кони направились туда, и Сила остановил телегу. Здесь стоял колодец и сортир, довольно приличный по высоте и массивности домик. Картину он ни капельки не портил, так как был довольно узорчат и красив. Луна Лея в тот момент, набрав яркость, показалась ещё более величественной. Складывалось такое ощущение, что вот-вот и она упадёт на головы людей. Медведь зарычал, яркий свет резанул глаза, голову сдавили тиски. Сила прошёл к колодцу, бросил туда ведро. Колдовские знаки вспыхнули, ведро ударилось о воду. Символы не давали ей замёрзнуть.

Вынув из колодца ведро, Медведь сделал несколько глотков холодной водицы, потом сходил в туалет, закинул шипящих и ёрзающих на передке упырят под полог, сунул вожжи Кощею. Сам полез за вампирами. Около получаса они ехали, укрытые одеялами и лежа на мягких матрацах и подушках, Медведь даже успел задремать. Но проснувшись через минут сорок, вылез на облучок. Время Леи закончилось. Она стала тускнеть и уже не казалась такой огромной.

– Чёртова баба, – прохрипел тихо Сила, забирая у зевнувшего Скомороха вожжи.

– Все они такие. Вредные, – сонно проговорил Кощей. – Но такие сладкие, так и хочется откусить кусочек.

Сила ничего не ответил, только состряпал морду кирпичом и спокойно доехал до поста. Будочник, не взирая на раннее утро, всё же проверил у них документы. Практически засыпая на месте, он просматривал листы, зевал и то и дело мотал головой, отгоняя дрёму.

Оставив за спиной два километра, въехали в новый Район. Здесь их встретили высокие дома. В центре, через который они проезжали, высились три таких здоровых спички, что удивляло как и кто смог такое построить? Редкие пешие и конные, что попадались им за это время не вызывали опасений, однако Медведь присматривался к ним, бросая пристальные взгляды, впрочем и они тоже не оставляли их без внимания. Как-никак ночная пустынная дорога. Однажды мимо них протащился караван бродячих артистов, Скоморох поприветствовал старого возницу, на ходу перекинулся с ним парой слов.

Когда небо на горизонте стало светлеть, они выехали за Высокий Район. Проехали два огромных поля, затем свернули направо и потянулись вдоль пустыря. Ещё через некоторое время оказались на окраине Стеклянного Костяка. Когда-то давно, примерно шестьсот лет назад здесь упал бог. От его падения случился взрыв, и вздыбленная земля превратилась в твёрдое стекло и зеркала.

В паре сотен метров от Костяка стояла довольно большая форпост-база, почему-то в народе прозванная Оконце, где территорию делили, как военные, так и изучатели из Бабьей Избы. Её построили тогда, когда люди, попытавшись собрать стекло, столкнулись со странными феноменами, от восставших мертвяков до заразных болезней. А стекло даже с применением ворожбы не кололось, а зеркала имели свойство отражать уродство, сводившее людей с ума, и затягивать в себя любопытных. Место сразу же огласили, как мёртвая земля, запретили любому входить на территорию Костяка, и закрыли дорогу, проложив новый путь за форпостом. Но мёртвые кони, с изменённым маршрутом, свернули на занесённую снегом старую дорогу. Сила отметил, что на вновь выпавшем белоснежном покрывале, за день чуть подтаявшем, отпечатались следы копыт и людей. Могильщик мог бы поклясться богом, в которого не верил, что следы были мертвецов.

Старая дорога вела по краю Костяка, создавая продолговатую дугу. Справа вдали виднелись фонари Оконца, серость утра делало их тусклыми. Слева – вверх и в стороны пробивались стеклянные и зеркальные уродливые фигуры и всплески земли, застывшие навечно стеклянной абстракцией – они создавали причудливую картину, от одного взгляда на которую в жилах стыла кровь.

– Если сейчас обогнём Стеклянный Костяк, – сипло и тихо проговорил Кощей, – через километров десять перейдём границу Яркой Звезды. Через него полдня пути и Кровавый Терем. Совсем близко.

Сила ничего не ответил. Не успел. В тот момент он бросил на самую высокую шпилеобразную стеклянную башенку взгляд и увидел фигуру. Могильщик мог бы поспорить с кем угодно, что его никто не заставлял натягивать поводья, кони сами остановились. Но ему показалось, лишь на миг, что это он остановил их.

– Брат Сила? – осторожно спросил Кощей.

– Пойду поздороваюсь, – сказал Сила, кивком головы указывая на чёрную фигуру. – Узнаю, чего надобно? Да и ктось таков?

– Ну что ж, пошли-тка, сходим. Человеку добра пожелаем, – вздохнул Кощей.

Сила сунул Вороне вожжи, спрыгнул с козел. Глянул на видневшуюся в сером, предутреннем мареве форпост-базу, поправил тулуп, кинул шапку на лавку. Ворона встрепенулась, озабоченно посмотрела на него. Могильщик сказал:

– Оставайтесь тут. Ежели чего, вон, к Оконцу ехайте.

Скоморох вздохнул, соскочил с передка следом за Силой. Глянул на Апанаську, который хотел уже последовать его примеру, сунул ему под нос кулак и направился за Могильщиком.

Медведь, утопая по икры в снегу, перешёл двухколейную дорогу, затем спустился в неглубокий кювет, перешёл его. Четыре метра преодолел ступая след в след, оставленный бандитами – он решил их так называть – у окраины Стеклокостянного леса остановился. Снова глянул на фигуру, прищурился, стараясь увидеть лицо медвежьими глазами. Но плохо получилось. Затем вошёл в лес и начал лавировать между отростками, иногда ныряя под стеклянные, укрытые частично снегом арки, иногда протискиваясь между столбами-зеркалами, иногда идя по уродливым то ли мосткам, то ли переходам, иногда соскальзывал с них, иногда смахивал шапку снега, но шёл вперёд. Следом за ним тащился Кощей. Скоморох тихо ругался и клялся оторвать «ушлёпкам пришлёпнутых родителей, сумевших заделать штопаными гондонами ушлёпнутых пришлёпков» головы.

Прошло несколько минут прежде чем Сила оказался на небольшом пяточке. Это было гладкое стекло, будучи то ли застывшей водой, то ли и правда сотворённое силой упавшего бога. Его словно кто-то уберёг от снега. А может очистил. Хотя следов дворников и колдунов не наблюдалось. Могильщик задрал голову и опять посмотрел на стоявшего на вершине шпилеобразной стеклянно-зеркальной башенке человека. Лицо было частично спрятано под толстым, намотанным на шею шарфом. Могильщик подумал, что бандит прячется.

На мгновение Сила задумался, прислушиваясь к своей чуйке. Мертвечиной пахло, но где именно застыли покойники, Медведь не смог бы сказать. Что-то мешало. Может ведьмачий отвод?

Опустив взор и глянув на своё отражение, он увидел полусгнившего то ли человека, то ли медведя, а может и кого другого. Вид демона ни капельки не привёл его в замешательство. Могильщик оставил его без должного внимания, вдохнул глубоко и вновь задрал голову. На этот раз спросил:

– Ты кто такой?

– Бог, Медведь, бог. Я бог! – и фигура вскинула руки вверх.

Могильщик прищурился снова, шарф чуть сполз, открывая больше возможностей для того, чтобы рассмотреть лицо якобы незнакомца. Он назвал его медведем, словно знал когда-то лично.

– Тьфу ты, – вдруг сплюнул Сила. – Жбан Сундук, ты что ли?

– Дебил недоношенный? – подал голос Скоморох, остановившись в нескольких шагах от Силы и так же, как и он, смотрящий наверх.

Человекв сером резко спрыгнула вниз и легко приземлилсяна зеркальный пол. Чуть проскользил, будто красуясь, но не упал, а только взмахнул руками, но как-то так, что поверить в то, что он чуть не упал, было сложно. Следом за ним из стеклянных укрытий вышли мертвяки. Ага, как оказалось были совсем близко. Уродливая нежить встала в круг, неожиданно взялась за руки, тем самым окружив и Силу, и Кощея, и Жбана.

– Ну и вонь, – просипел Скоморох. – Ты где их насобирал?

– А что мало трупаков на земле светлорусов, Кощей. Куда ни глянь, труп. Чуть земельку всковырнул и вот он родимый. Скелет. А то есть и такие ж могилы, где много их. Братские. А может и не братские. А там и оружие, и всё, чем управлялись при жизни воины. Короче, бери и работай, всё бесплатно, – проговорил невысокий, чуть полноватый Жбан, широко и противно улыбаясь.

– За такой подъёмчик и штраф не долго схлопотать, – покривился Скоморох.

– Да комусь это надобно, Кощей. Сейчас, особливо после смерти Святогора, никому ничего не надобно.

– Понятно, – пробасил Сила. – Так значит, это ты тут на нашем пути козни строишь?

– Ну я, – коротко пожал плечами Жбан Сундук и сделал такой вид, будто его это нисколько не волновало. – Я самый. Заплатил Весёлому за вашу поимку, правда, вижу, денежки спустил на ветер. Ибо не сделал он того, что надо бы-та сделать. Да и на Древнем Мосту вас нисколечко не потрепали-тка. Но знал я об том. Вы сильнее их. Однако же, чем хворь не шутит, – тут Жбан противно хихикнул. – Вот в итоге привёл вас сюды. Право знал наперёд, что те недоношенки вас не остановят. В итоге ждал и дождался. Ну а что, месть она такая-тка, Медведь. Кровь можно смыть лишь кровью. У меня такой закон.

– Какую кровь? – иронично спросил Кощей, сутулясь от утреннего мороза. На нём был привычный цветастый тулуп, подвязанный толстым, алым кушаком, большой вязанный шарф, шапка-ушанка, стёганные, ватные шаровары, сапоги с высоким голенищем. – Ты, Жбан, совсем тронулся кукухой? Сам же напоролся. Я вообще думал, что ты, жопа куриная, подох. Сила ж тебе брюхо распорол тогда, от хера твоего стручкового до горла твоего жадного. А потом вроде тыкву оторвал. Так ведь, брат?