В конце мая

Пролог

– Черт возьми!

Фраза донеслась из коридора, но казалось, что из-под толщи воды. Леля услышала ее, но не обратила внимания. Иначе спохватилась бы и улепетывала. Знала ведь, чем заканчивается этот возглас. А видеть богов, или кого-либо из Нави, Леля сейчас не хотела. Точнее больше никогда не хотела.

Они знали.

Хорс видел, что тетрадь Семы закончилась. Ицпапалотль догадалась, коснувшись его. Мокошь и сестры Мойры наверняка тоже знали. А Морана, хоть и не обладала силами, способными увидеть чужую смерть, прожила уже достаточно, чтобы безошибочно чуять ее в воздухе.

Только Леля не знала.

Никто ей не сказал.

Он ей не сказал.

Едва эти мысли закрадывались в голову, Леля вскакивала и, напевая что-то очень громко, неслась, куда глаза глядели.

Но сейчас она не могла себе этого позволить. Если она будет бегать и кричать, ее выгонят из палаты. Ничего страшного – Леля и так собиралась уходить. Проблема была лишь в том, что никто не знал, где она. Ведь Леля пробралась в палату без спросу. Еще полчаса назад она закрывала смену в кафе «У Догоды», которое находилось… Где оно находилось? Леля не знала. Прошло уже две недели, а она даже адрес не спросила. Впрочем, какая разница? Все, кто нужно, понимали, где находилось это место. А остальным о нем знать не обязательно.

В общем, совсем недавно Леля стояла там, в деревянной бревенчатой постройке, которая пропахла соломой и жареным луком. А сейчас она находилась в помещении более современном – палате городской больницы, где пахло чистотой: спиртом и фенолом.

Леля ненавидела это место. Но в последнее время она приходила сюда едва не ежедневно. Она ничего не делала и ничего не говорила. Просто смотрела на Яну, свою старшую сестру, которая уснула в «божественной» коме по вине Лели. Вообще, виноват был предыдущий Чернобог. Но даже когда Леле говорили об этом, она не могла приять такую мысль.

Она виновата в том, что – еще немного – и Яне отключат аппарат жизнеобеспечения.

Кажется, вместе с божественной сущностью богини весны и лета Леле достался еще один необыкновенный дар – способность довести каждого любимого ей человека до смерти.

Но Яну она могла хотя бы видеть. Надежда, что она очнется – существовала.

А на Сему она не могла даже посмотреть.

Он умер. Исчез. Растворился. Словно и не существовал никогда.

Отчего-то остальные жители Нави так себя и вели – делали вид, что не произошло ничего такого. Леля не могла на это смотреть. Поэтому и не возвращалась в Навь. Зачем? Лето она уже подготовила – ей больше нечего было делать на своем рабочем месте. А в «У Догоды» ей жилось полегче. Там почти ничего не напоминало Леле о нем. Лишь потихоньку слезы бежали, когда кто-нибудь заказывал квас из натуральной, навьей закваски.

Вот сейчас слезы тоже побежали. Леля не слышала заказ – просто она уже не могла не плакать хотя бы раз в час. Подняв голову, Леля хотела в последний раз за сегодня глянуть на Яну. Но слезы застелили поле зрения.

Нет, божественная сущность – это не дар. Это самое настоящее проклятье.

До того, как Леля попала в Навь, она не теряла любимых людей. А как только в ней поселилась сущность богини, это стало повторяться с катастрофически часто.

И самое ужасное – она никак не могла помочь своим любимым. Она богиня! Но при этом была абсолютно никчемной.

Утерев глаза, Леля все же посмотрела на Яну. Может, ей казалось, но та с каждым разом становилась все бледнее. Словно кожа Яны хотела походить цветом на букет белой сирени, который Леля обновляла раз в два дня.

Однажды Леле удалось подслушать разговор врачей. Они уже смирились с тем, что сирень появлялась из ниоткуда, и больше не обращали на нее внимания. Но не в этом, конечно, была суть их разговора. Они не видели улучшений у Яны. Они держали ее слишком долго – и ничего в ее состояние не менялось. Врачи отключат систему жизнеобеспечения. Это произойдет первого июня.

Леля верила, что сможет помочь сестре. Впрочем, она уже пробовала – и ничего у нее не получалось. А теперь, когда ее попыткам поставили срок, она совершенно отчаялась. Наверное, поэтому Леля приходила в палату почти каждый день. Да, она не могла поговорить с Яной. Но она ее видела. Иногда, прислушавшись, даже слышала ее дыхание.

В отличии от…

Впрочем, неважно. Ему не помочь. А вот Яне еще помочь можно было.

Леля ушла бы из палаты привычным путем. Как богиня, она могла в мгновение ока переместиться из этой комнаты в ту, что ей выделила Догода на втором этаже своего постоялого кафе. Но сейчас она услышала звук бьющегося стекла. Потом вспомнила фразу, которая донеслась из коридора минутой ранее – и зачем-то выскочила из коридора.

В белом, казалось, стерильном коридоре городской больницы, Черт выглядел еще чернее и грязнее, чем на самом деле. Его жесткие кудрявые волосы, как всегда, были всклокочены, но Леля прекрасно видела его рожки. Маленькие, закругленные – Леле так и не довелось их потрогать. И отчего-то ей казалось, что это уже никогда не случится. Впрочем, грустить было не из-за чего.

Черт веселился – это значило, что кто-то другой сейчас грустил.

Леля мигом нашла несчастного, который, не подумав, чертыхнулся. А ведь это имело последствия.

Пострадавшей оказалась медсестра, которая несла несколько стеклянных колбочек с сильно пахнущей жидкостью. Она разбила одну – верно, поэтому воскликнула «Черт возьми!» Черт, который приходил всегда, когда его звали, целую минуту замышлял пакость. И вот, поставив медсестре подножку, он теперь наблюдал за тем, как она, схватившись за голову, смотрела на осколки остальных колб, которые вот совсем недавно держала в руках.

– Это дорогое лекарство, – сказала Леля шепотом.

Тем не менее Черт ее услышал. Сперва его глаза с темной радужкой округлились. А потом он повернул голову и воскликнул:

– Леля! Ты тоже здесь!

Он не спрашивал, а утверждал. Хотя звучало, как вопрос, Леля не стала отвечать. Не горела желанием. Так же нехотя она посмотрела на Черта.

Сердце защемило. Отчего-то он, грязный, с придурочной улыбкой на тонких темных губах, показался Леле таким близким и родным, что она даже смутилась.

– Какими судьбами? – весело спросил Черт.

Медсестра с разбитыми колбами перестала его волновать. Сделал пакость – гуляй смело. Может, фраза не рифмовалась, но это не мешало Черту свести к ней свою жизненную философию.

Леля не ответила. Во-первых, не хотела. Во-вторых, это привлекло бы внимание. Черта люди в Яви не видели. А вот ее, Лелю, видели. Так что, если она начнет разговаривать сама с собой, далеко от больницы ее не отпустят. Просто переведут в другое отделение – где лечат психические расстройства.

Черт не смутился. Оглянувшись, чтобы в последний раз посмотреть на медсестру, которая уже собирала осколки, Черт последовал за Лелей.

– Твоя сестра, да? – спросил он. – Как она?

Леля на миг замерла. Неужели ему интересно? Верно, что нет. А вопрос Черт задал из вежливости. Леля глянула ему в глаза, но, почувствовав, как задрожали губы, отвернулась, и продолжила путь.

Леля могла бы прямо из больницы переместиться к берегу моря, где находилось кафе. Но она не хотела, чтобы это заметили смертные. Поэтому Леля шагала по коридору, пытаясь вспомнить, где находился лифт.

– Леля!

Кажется, Черт повторил ее имя уже дюжину раз. А Леля лишь дважды обернулась, когда слышала, как взвизгивали за спиной люди. Это Черт их отталкивал, чтобы поспевать за Лелей. Может, люди его не видели – но, когда он их касался, определенно точно чувствовали, что с ними произошло что-то нехорошее. Однако, забывали об этом, едва отдалялись от Черта на два шага.

– Леля, мы бы хотели, чтобы ты вернулась! В Навь! Так не положено, чтобы боги-сезонники жили в Яви.

Леля снова замерла. Коридор, где они теперь стояли, был почти безлюдным. Кое-кто проходил мимо, но теперь Леле стало плевать, сочтут ли ее сумасшедшей.

– Что ты сказал?

Голос показался Леле чужим – он сел. Леля уже очень долго молчала – кажется, несколько часов. Обернувшись, она увидела, что Черт обрадовался тому, что наконец-то привлек ее внимание.

– Мы ждем тебя. Возвращайся. Все будут тебе рады.

Черт заулыбался и склонил голову набок. Но его благодушное настроение исчезло, когда он услышал, как Леля рявкнула:

– Да что ты говоришь! Какая разница, вернусь я, или нет?! Даже если я умру и придет новая Леля, никто не заметит подмены, черт возьми!

Леля тут же зажала рот. Она не жалела о сказанном – только о последних двух словах.

Черт поджал губы. Открыл рот, но под пристальным взглядом Лели тут же закрыл. А потом все же нехотя сказал:

– Нимфея соскучилась.

Леля хотела рявкнуть очередную грубость. Но закусила губу и сдержалась. Хватит с нее негатива. Это не в ее стиле – быть такой грустной и злой. Да, улыбаться и радоваться тоже сейчас не хотелось. Но это ведь не значит, что нужно орать на Черта?

– Я тоже, – сказала Леля.

На самом деле, о Нимфее она даже не вспоминала. Но, вот, когда Черт сказал про нее, Леля вдруг поняла, как сильно хочет ее увидеть.

Впрочем, не настолько, чтобы возвращаться в Навь.

– Кто еще что говорил? – спросила Леля, подняв голову.

Так как доселе она смотрела под ноги, то не заметила, что в коридор зашел медбрат. Нахмурившись, он с непониманием глянул на Лелю, но та отмахнулась. К счастью, медбрат не стал уточнять, кто она такая, и почему разговаривает сама с собой. Он просто отвернулся и вышел из коридора. Черт тем временем говорил:

– В общем-то, они все тебя прекрасно понимают. И не настаивают, чтобы ты возвращалась. Но считают, что лучше бы ты сейчас была не в одиночестве, а с ними.

– Я не в одиночестве, – нахмурилась Леля. – Я живу у…

Тут же она запнулась – не хотела, чтобы хоть кто-то из Нави знал, где она теперь обитала. Но, кажется, Черт догадался. Его глаза блеснули игривым огоньком и Леля воскликнула:

– Только, пожалуйста, не говори никому, где я! Прошу! Я правда не хочу никого видеть… Пока что.

Черт стал причитать о чем-то, но Леля почти сразу перестала его слушать. Она вдруг поняла, что совершенно вымучена. У нее не осталось сил на разговоры. Да и в коридор хлынул народ.

Не попрощавшись и даже не кивнув, Леля развернулась и бросилась к лифтам. Она услышала, как Черт позвал ее, но не ответила ему.

Ступив в кабинку лифта, она дождалась, пока двери закроются. К счастью, никто не зашел вместе с ней – иначе пришлось бы искать другое место, откуда она могла бы переместиться в кафе.

Последнее, что Леля увидела, перед тем, как двери сомкнулись, это как Черт быстрым движением схватил ее за подол широких белых брюк. Она хотела крикнуть ему, чтобы не делал пакость, но двери захлопнулись. Леля услышала треск ткани: лифт тронулся, оторвав едва не половину штанины.

– Ну пакостник, – сказала Леля в тишину кабинки.

Мгновение – и ее там больше не было.

Глава 1

По выходным людей было много, поэтому Леля выходила помогать Догоде в зале. Та говорила Леле, чтобы она этого не делала: что это не ее обязанности, и вообще, Догоду это напрягало. Но Леля только рада была помочь. Унылая, монотонная работы занимала мысли – это ли не счастье? Носишься по залу, слушаешь посетителей – и ни разу не вспоминаешь о том, что произошло всего-то пару недель назад.

Правда, едва людской поток отступал, Леля мигом возвращалась мыслями к тому, о чем так старалась не думать.

– Они знали, – в который раз сказала она.

Догода, которая натирала стойку, не отрываясь от нее, сказала:

– Конечно! Ты им сказала, и я тоже десять раз повторила, что в вишнях могут быть косточки… Не переживай. Всегда кто-то чем-то будет не доволен.

Леля не улыбнулась и качнула головой.

– Я не про то, – сказала она.

Догода прекратила елозить замусоленной тряпкой по столу. На мгновение она просто замерла, а потом подняла голову и скорбно посмотрела на Лелю.

– Леля… – начала она.

Но та взмахнула рукой, призывая Догоду замолчать. Обычно такая радостная – до глупого радостного – Догода всегда тушевалась, когда речь заходила о Семе. Словно думала, что, если не говорить о нем – то плохое, что с ним случилось, будто бы и не происходило.

Сперва Леля тоже так думала. Но спустя время поняла: о плохом нужно говорить как можно чаще. Тогда оно так тебя подавит, что ты уже ничего не будешь чувствовать. Это работало.

Вот и сейчас, вспомнив про Сему, Леля почувствовала, как сжалось сердце. Может, в этот раз повезет, и она снова станет такой подавленной, что перестанет чувствовать что-либо?

– Почему он мне не сказал? – спросила Леля.

Догода поджала губы, мелко покивала, и вновь стала протирать стойку.

– Он словно испытывал меня, – говорила Леля, чувствуя, как в глазах собираются слезы. – Постоянно устраивал мне испытания… просто так… а когда я спрашивала, зачем он это делал, отвечал, что хотел посмотреть, справлюсь ли я без него. Знаешь, какими были его последние слова мне?

Догода не ответила и даже взгляд не подняла.

– «Пообещай, что дойдешь до конца».

Догода снова не ответила. Тогда Леля умолкла, но тут же всхлипнула. Поначалу она не стеснялась плакать навзрыд прямо в зале кафе. Но потом поняла, что это пугает гостей. Догода ничего не говорила Леле, но та сама понимала, что лучше бы ей так не делать. Так что теперь она старалась прятать слезы. Правда, у нее это почти не получалось.

Заметив, что Леля вот-вот снова разрыдается, Догода заняла ее делом, что работало безотказно.

– Иди отнеси на десятый стол, – сказала она. – Япошке полосатому.

Вместе с этим Догода выставила на стойку блюдо с варениками и принялась его сервировать. Леля не спрашивала, с чем вареники – боялась, что с мясом. Пока Догода копошилась, Леля утерла глаза, пригладила волосы, и оправила подол блузки. Ту одежду, что порвалась по милости Черта, Леля выкинула, едва переоделась. Нынешний наряд был ровно таким же. Интерес к одежде у Лели пропал, когда она поняла, что может получить какую хочет, когда хочет.

– Вперед, – сказала Догода, толкнув тарелку.

Та немного проехала по гладкой, чистой стойке, и Леля взялась за нее двумя руками. Горячая. Но Леле это даже нравилось. Она сосредоточилась на боли, и, не сводя глаз с желтого клаптика масла, который, растекаясь, становился все меньше с каждой секундой, медленно пошла к десятому столу.

Леле уже не надо было смотреть перед собой, чтобы ни во что не врезаться. За время, что она прожила в кафе «У Догоды», Леля так хорошо его выучила, что могла бы пройти весь зал с закрытыми глазами, ни разу не врезавшись ни в стульчик, ни в стол.

Так что Леля увидела гостя за десятым столом, лишь когда встала рядом с ним.

– Пожалуйста, – сказала она на русском.

– Спасибо, – ответил гость на японском.

Тем не менее оба друг друга поняли.

Леля хотела тут же отойти, но почему-то задержалась. Просто гость перехватил ее взгляд, и она вспомнила, что уже где-то видела эти желтые глаза. Белка у них не было. Лишь отливающая золотом радужка и черный зрачок. Ресниц тоже не было. Зато контур глаз был словно подкрашен черной подводкой. Взгляд завораживал – но и настораживал. Леля сразу поняла: перед ней хищник.

Какой именно – тоже долго думать не пришлось. Волосы. Они были не просто рыжими. Некоторые пряди были черными – еще меньше было белых. Леля уже видела такой окрас. В зоопарке у тигров. Точно. И глаза у них ровно такие же. Мало того, что желтые, так еще и не моргают.

– Что-то не так? – спросил гость.

Качнув головой Леля отвернулась. От него веяло холодом и опасностью, но несмотря на это Леля его совсем не боялась.

Она уже хотела уходить – заказ отнесла, что ей еще тут было делать? Но вдруг, неожиданно для себя самой, Леля снова развернулась к гостю, и сказала:

– Мы с вами уже встречались, не так ли?

Гость улыбнулся. Леля боялась, что его зубы острые – может, треугольные, как у акул и у Нимфеи. Но они оказались обычными, лишь клыки немного выделялись.

– Мне тоже так показалось, – сказал он.

Леля улыбнулась, но просто из вежливости. Затем она кивнула и, отвернувшись, вернулась к Догоде.

– Что там такое? – спросила она, заметив, как Леля недоумевала.

Но та лишь отмахнулась. Не потому что стало грубиянкой – вовсе нет. Просто Леля сама не поняла, что такого странного произошло.

Этот гость он… Он не был человеком. Что же, неудивительно. В это кафе часто наведывались боги. Леля все удивлялась, откуда их так много взялось. Конечно, у людей было много времени, чтобы выдумать аж столько богов. Но, задумавшись, Леля просто поражалась их воображению.

Так что Леля не удивилась бы, встреть она здесь бога. В том-то, кажется, и была проблема: этот гость богом не был.

– Кто он? – шепнула Леля и качнула головой.

Хотя в зале еще были посетители, Догода сразу поняла, что Леля имела ввиду желтоглазого японца.

– Честно говоря, без понятия, – сказала Догода. – Но он очень частый гость. И всегда берет вареники. С мясом.

Догода определяла характер человека по его любимому блюду. Например, про Лелю, которая любила все зеленое и растительное, Догода сказала, что у нее мягкий, добрый характер. Сперва Леля поразилась – как это Догода так ее считала. А потом вспомнила, что У ВСЕХ Лель мягкий, добрый характер. На что Догода ответила, что, верно, все они любят легкую растительную еду, предпочтительно зеленого цвета.

Так что Леля ожидала, что и сейчас Догода выдаст характеристику этого тигра в теле человека… человека ли?

Потом еще оказалось, что любители вареников делились по их начинкам. Например, те, кто предпочитал вишню, слыли плохим характером. Услышав это, Леля покивала: вспомнила, что вишню выбирала Морана.

Так что про этого странного гостя Догода не смогла сказать ничего путного – он всегда выбирал разные начинки.

– Он японец?

Догода кивнула. Она исподлобья смотрела на десятый стол и терла стойку. Тряпка в ее руках отчаянно молила остановиться, но никто ее не слышал.

– Но он не бог, ведь так? – спросила Леля.

– Хороший вопрос, – сказала Догода. – Я плохо разбираюсь в японской мифологии. Но, скорее всего, ты права.

Они говорили так тихо, что еле слышали друг друга. Правда, обе так пристально смотрели на японца, что Леля удивлялась, почему он еще сам ни разу на них не глянул. Он смотрел в стену и поглощал вареники – да так аппетитно, что у Лели в животе заурчало, хотя в такое время она не ела.

– У него такие волосы… – говорила Леля. – И глаза.

– Ага, – поддакивала Догода. – На тигра похожа.

– Это точно. И одежда странная.

– Японская же.

– А, точно, – кивнула Леля. – А еще…

Договорить она не успела. Гость резко поднялся, так что стул протарахтел и взметнулись его странные японские одежды. А потом он громко, так что все кафе услышало, сказал:

– А еще у меня очень острый слух. – Повернув голову, он мигом перехватил взгляд Лели и уточнил с улыбкой: – Кошачий.

Леля почувствовала, как к щекам прилила кровь. Стыд какой. Они стояли, обсуждали его – а он, оказывается, все слышал.

– Можно мне, пожалуйста, еще масла? – спросил гость и добавил: – Люблю все молочное.

Догода закивала и полезла разворачивать брусочек масла из холщевой ткани, пропитанной солью. Леля тем временем следила, как гость опустился на стул и в ожидании принялся стучать пальцами по столешнице. Он на нее больше не смотрел, но Леля все еще чувствовала его взгляд.

– Сейчас вернусь, – шепнула Леля Догоде и помчала к выходу.

Она не собиралась возвращаться в кафе. По крайней мере пока этот японец с тигриными глазами там находился. Позор, позор, позор… Догода наверняка уже забыла эту неприятность. Но Леля не могла так просто отрешиться от подобного. Нет, ну надо же – все слышал…

Добравшись до песка, Леля стянула балетки и, держа их в руках, пошла к морю.

В первые выходные мая оно уже было теплым. Но Леля все равно не решалась купаться. Она лишь окунала руки, стряхивала с них воду, и отступала от моря на несколько шагов. Потом, морально подготовившись, Леля на несколько секундочек заходила в воду по щиколотку.

Но больше Леля любила на море смотреть. Вот и сейчас, откинув балетки, она аккуратно опустилась на песок. Не забыть бы их – а то цветом балетки сливались с песком.

Как всегда, море Лелю успокаивало. Она смотрела то на волны, которые накатывались на берег, то на линию горизонта, то на скалы, которые образовывали бухточку, где стояло кафе. В последнее время такое вот созерцание всегда заканчивалось Лелиными слезами. Но сейчас, кажется, впервые с апреля, Леля думала не о Семе.

Кошачий слух, значит! А нечего уши развешивать!

Впрочем, болтать о посторонних в их же присутствии тоже нечего…

Леля тяжко вздохнула. Закрыла лицо руками, все еще чувствуя, какое оно горячее от прилившей к нему крови. Кажется, она даже захныкала. Но тут же встрепенулась, когда услышала знакомый голос:

– Ты все еще рыдаешь! Ну сколько можно, рыбка моя?

Леля улыбнулась прежде, чем отняла ладони от лица. Потом она вскочила и… ничего не увидела. Лишь море, которое подсвечивал розовый закатный свет, шуршало песком и отдавала воздуху свой соленый, но не приторный аромат.

– Ниже! – сказал грудной, женский голос.

Тогда Леля опустила взгляд и поняла, что бардовый оттенок волн – вовсе не игра закатного солнца. Бардовое – это волосы Нимфеи. А волнами они кажутся, потому что кудрявятся.

– Привет! – воскликнула Леля гораздо радостнее, чем думала, у нее получится.

– Привет, привет, – говорила Нимфея, осматривая Лелю. – Хотела тебе сказать, что ты хорошо выглядишь. Но не буду врать.

Леля не обиделась – лишь печально улыбнулась. Она и сама видела, как осунулась ее фигура, и как побледнела кожа лица. Когда-то Леля была румяной и круглощекой. Но сейчас больше походила на Морану, хотя должна была выглядеть ее противоположностью.

Леля молчала – и Нимфея ничего не говорила. Просто смотрела на Лелю, улыбаясь, но не показывая зубы: знала, как Лелю они пугали. Это было удивительно. Нимфея редко давала тишине затянуться хотя бы на дюжину секунд. Но вот, прошла целая минута, а она все молчала.

Это значило одно: Нимфея ждет, что Леля сама догадается, зачем она тут, и почему молчит. Леля и догадалась.

– Я не вернусь в Навь, – сказала она.

Нимфея тут же прекратила ухмыляться. На миг она стала такой расстроенной, что Леля едва не начала оправдываться. Но Нимфея тут же приосанилась и сказала:

– Леля, пойми, тебе там будет лучше…

Она еще не закончила, но Леля уже заговорила. Не любила перебивать, но последнее время ничего не могла с собой поделать – только бы не слышать, как ее уговаривают вернуться туда, где она быть совсем не хочет.

– Пожалуйста! – взмолилась Леля. – Не заставляй меня! Я… Вы все меня обязательно уговорите, если будете продолжать. Рано или поздно я сдамся – я знаю себя. Но мне этого так не хочется… Пожалуйста. Не мучайте меня.

Нимфея пару секунд просто хлопала ресницами. Леля, кажется, ни разу не видела ее такой растерянной. Но долго за этим наблюдать не пришлось. Потому что Нимфея вдруг заговорила необычно тихим для себя голосом:

– Почему ты так хочешь тут оставаться?

Она провела рукой перед собой, пока с ее локтя капала вода. Леля проследила взглядом за ладонью Нимфеи, хотя понимала, что она имела в виду не это конкретное место, а Явь в целом.

Леля глубоко вдохнула и выдохнула. Затем она утерла глаза тыльной стороной ладони, хотя слезы там не собрались. Пока что.

Нимфея ойкнула. Наверное, подумала, что вызвала у Лели воспоминания о Семе. Так оно и было. Но Леля больше не хотела ссылаться на него. Просто чем больше она это делала, тем сильнее он ассоциировался с грустью, как у нее, так и у тех, кто с Лелей общался. Это было нечестно. Сема и грусть – совсем разные понятия. Он, кажется, вообще ни разу не грустил… По крайней мере при Леле всегда держался молодцом. Лишь раз он испугался, когда Леля попросила его убить ее. Но воспринял те слова за шутку.

Если бы он поверил…

Леля снова стала бы человеком и уже, возможно, забыла бы и Навь, и Сему. Но сам он был бы жив.

Громко всхлипнув, Леля сказала следующее, что ее мучило:

– Не вернусь в Навь, пока не помогу сестре.

Пришлось сказать Нимфее про Яну, хотя Леля не хотела делиться этим переживанием с жителями Нави. Только бы не говорить о Семе… Впрочем, мысли о Яне тоже не помогли поднять настроение.

– О, – подозрительно коротко отозвалась Нимфея.

Следующая волна накрыла ее с головой и даже коснулась ступней Лели. Но обе ее словно не заметили. Так и продолжили молча, очень грустными взглядами смотреть друг на друга.

Не желая терпеть расспросов о самочувствии Яны, Леля заговорила первой и начала с того, что ее саму волновало:

– Я обращалась к Аиду, когда мы были на Олимпе. Он сказал, что вернет ее из Прави, только если я в обмен дам ему другую смертную душу, – Леля подняла голову и посмотрела Нимфее в глаза: – А на такое я никогда не пойду.

Нимфея покивала, поджав губы. Затем отвернулась, чтобы отвадить непослушную кудрявую прядь. Та с каждой волной отплывала все дальше, угрожая не закрывать то, что должна была закрывать. Но тут Нимфея замерла и, невидящим взглядом пялясь куда-то за спину Лели, воскликнула:

– Сема!

У Лели сердце упало. Она резко обернулась.

Конечно, она не ожидала, что он будет стоять там. Просто Нимфея произнесла его имя так радостно… Впрочем, неважно.

Леля сильно зажмурилась, словно так слезы, скопившиеся в глазах, могли закатиться обратно. А потом повернулась к Нимфее с одним лишь словом:

– Что?

– Да ничего, ничего… – засуетилась Нимфея.

Она даже отплыла немного, словно боялась, что Леля сейчас резко придвинется к ней и стукнет.

– Ну говори уже, – попросила Леля.

Нимфея закусила губу – пухлую, темную. На мгновение Леля заметила кончик треугольного зуба Нимфеи. Но испугаться не успела: та тут же заговорила.

– Раз он не был смертным, может, его получится вернуть таким образом?

Тишина, которая воцарилась после слов Нимфеи, была такой звенящей, что Леля буквально ощущала ее вибрации в ушах. Она смотрела на то, как под водой переливается хвост Нимфеи, но не замечала этого.

Сема не смертный.

Вернуть не могут смертных.

Значит, его могут.

– Нет, нет, нет… – затараторила Леля, подскакивая.

– Почему же? – удивилась Нимфея.

Леля не ответила – так глубоко задумалась, что просто не услышала Нимфею.

Неужели Сему можно воскресить? Звучит дико… Впрочем, не более дико, чем то, что они русалка и богиня весны и лета, которые разговаривали друг с другом.

Наматывая круги, Леля сама не заметила, как зашла в воду. Нимфея еще немного отплыла, чтобы видеть Лелю в полный рост. Она просто смотрела на нее, пытаясь прочитать, что у Лели в голове. Но сделать это было невозможно – Леля и сама не понимала, что там творится.

– Для этого нужен бог смерти? – спросила Леля.

Нимфея улыбнулась – просто рада была, что Леля наконец хоть что-то сказала.

– Думаю, да, – сказала Нимфея и, почесав макушку, добавила: – Кто же еще этим занимается?

Леля облизнулась. Отчего-то губы оказались солеными. Еще и ужасно сухими – ветер постарался. Кусая их, Леля чувствовала, как губы трескаются. Эта боль, хоть и не была сильной, но возвращала в реальность. Леля думала еще недолго. А потом посмотрела на Нимфею и сказала:

– И где мы найдем такого бога смерти? Аида нельзя. Он больно принципиальный.

Нимфея пожала плечом, и сказала первое, что пришло ей в голову:

– Вроде Шинигами добренький.

Леля почувствовала, как по позвоночнику побежал холодок. Это было странное чувство. Смесь страха, предвкушения и какой-то неадекватной радости.

– Где он обитает?

– В Такамагахаре.

Вот он план: отправиться в этот мир, отыскать бога смерти, и упросить его вернуть Сему. Если он не сработает, можно отправиться в другой мир. Прыгать из одного в другой, пока не найдется божество, способное помочь Леле… Ну неужели такого нигде не окажется?

А если не найдется – то и пускай. Но ведь попробовать можно? Почему нет? Не попробует – вероятно, упустит шанс. И будет мучиться из-за этого всю свою бесконечную жизнь.

– А что это за мифология?

Нимфея вскинула брови.

– Неужели не знаешь? – спросила она и, заметив недоумение в глазах Лели, сказала: – Японская.

Леля усмехнулась. Эта культура стала ее преследовать. Наверное, это знак. Словно сама судьба шептала: ты должна пойти на это. Спаси Сему. Доведи начатое до конца – как и обещала ему.

– А как туда попасть? – спросила Леля. – В эту Такамагахару?

Нимфея уже открыла было рот. Но вдруг из-за спины Лели раздалось:

– Я могу отвести.

От этого звука Леля вздрогнула. Она боялась поворачиваться, хотя уже по голосу догадалась, кто подслушал их с Нимфеей разговор. Глянув ей в глаза, Леля медленно обернулась.

В десятке метрах от них стоял тот гость кафе, которого в темноте можно было спутать с тигром. Даже не по волосам – а по его кошачьим глазам.

И долго он там стоял? Много успел услышать? Впрочем, какая разница? Говорили то не о нем… И вообще, что за дурацкая привычка – подслушивать?

Заметив, что внимание на нем, гость сказал:

– Но не стану этого делать. – Улыбнувшись, он продолжил: – И не советую вам туда заявляться ближайшую… не знаю… вечность?

– Почему? – воскликнула Леля.

Она того не желала, но в ее голосе звучала тревога. Она даже шагнула к гостю, но тут же попятилась. Просто приближаться к нему казалось опасным. Впрочем, он еще ничего ужасного не сделал и даже не сказал.

– Ммм, – гость поджал губы и, потянув немного, сказал: – Извините, дамы, но я не могу ответить на этот вопрос. Просто мой вам совет: не суйтесь туда.

Леля нахмурилась. Она снова шагнула к гостю, и в этот раз не испугалась – сделала еще один шаг и еще. При этом она говорила:

– Но нам очень надо! Правда! Это дело… да, дело жизни и смерти! Мне просто нужно поговорить с вашим богом смерти. Шинигами? Так его зовут?

С последним словом Леля уже стояла в паре метрах от гостя. Под лучами закатного солнца рассмотреть его было гораздо проще, чем в полутьме зала кафе. Одет он был странно, но в другой одежде его просто нельзя было представить. Сверху – черный хаори. На ногах – широкие штаны в смешную, рыже-белую полоску. Наверняка и у них было специальное название, но Леля о нем не знала.

Леле оставалось сделать всего шаг и схватить его за руку. Но она сумела сделать только первое. Когда ее ступня коснулась песка в следующий раз, рядом с Лелей больше никого не было.

Японец исчез. Растворился в воздухе. Пропал. Прямо как бог. Только вот Леля все глубже убеждалась: никакой он не бог. Не было в нем ничего людского, на что обрекала бога человеческая оболочка.

Леля просто стояла и пялилась вперед, осознавая, что только что произошло. Штаны, которые намокли по голень, неприятно липли к телу. Но Леля не обращала на это внимания – сейчас у нее были проблемки поважнее.

Уяснив, что гость пропал навсегда, Леля медленно развернулась. Она не смотрела на Нимфею, пока возвращалась к берегу – словно стеснялась. На деле же размышляла. Потом спросила:

– Кто это?

Леля сомневалась, что Нимфея ответит. Она и вопрос задавала не ей, а просто так – хотелось сказать его вслух, только чтобы он перестал жужжать в ее голове.

Но Нимфея ответила:

– Кася.

– Что?

Леля нахмурилась и вскинула голову так резко, что собственные волосы полоснули ее по лицу.

– Кася. Ёкай.

– Кася?

– Это его имя.

– Ёкай?..

– Леля, прекрати! – воскликнула Нимфея. – Ты каждое мое слово будешь переспрашивать?

Леля смутилась и, попятившись, нахмурилась. Нимфея говорила об этом так, словно информация была очевидной. Но Леля правда не знала ее.

– Ну прости, – сказала Нимфея, заметив, как Леля приуныла. – Ты пойми меня. Когда живешь столько, сколько прожила я, начинаешь недоумевать, как люди могут не знать очевидные для тебя вещи. Хотя для них они не такие уж очевидные.

Кивнув, Леля снова опустилась на песок. Ноги не держали. Худшим в ее состоянии были резкие перепады энергии. То Леля не могла даже стоять спокойно – хотя подобное ей не соответствовало. Но проходило несколько минут, и она еле держалась, чтобы не упасть.

– Правда ничего про екаев не знаешь? – спросила Нимфея.

Леля качнула головой. Она вообще мало знала. Кое-как разбиралась в славянской мифологии, потому что такой предмет у нее был в университете. Еще меньше знала про олимпийцев и их копирок-римлян – лишь из-за того, что они были популярны в современной культуре. А про японскую мифологию Леля почти ничего не знала – только то, что она существовала.

– Я бы сказала, что они, как мы с Чертом. Но, наверное, это не совсем так. У екаев есть свои функции, а мы…

– Бездельники? – Леля улыбнулась.

Нимфея закатила глаза и громко цокнула языком. Ясное дело она не злилась – но и оставить без внимания Лелино слово не могла.

– В общем, екаи чем-то похожи на богов. Есть те, которые выполняют какую-то работу. Есть бессмысленные. Слышала, существует екай, который пугает одиноких путников тем, что поворачивается задом, наклоняется и снимает штаны. Глаз у него прямо в ж…

– Ясно, ясно! – заголосила Леля. – А этот… Кася. У него есть функция?

Нимфея снова повела плечом, и снова Леля испугалась, как бы прядь ее кудрявых волос не откинулась за спину. Нимфея одежду презирала, так что Леля трепетала при каждом движении ее волос, которые закрывали все, что должно быть закрыто.

– Думаю, что да, – сказала Нимфея. – Но какая именно, не знаю. Наверняка, что-то важное. Он вроде считается… сильным? Могущественным?

Леля кивнула. Это все ее бы не интересовало, если бы Леля не решила, что теперь ей нужно попасть в Такамагахару. Она найдет Шинигами. Она договорится с ним.

Она спасет Сему.

Когда Леля осознала это, ее охватила странная дрожь. Конечно, ей было страшно. Только вот что по-настоящему опасного могло произойти? Она ничем не рисковала. Не получится, так не получится. Но ведь нельзя заранее знать, что не получится, ведь так? Леля обязана попробовать все, что было в ее силах.

К тому же Сема словно бы готовил ее к тому, чтобы сейчас она, сама, справилась с этим заданием. Отыскала его и вернула. Да, она способна на это. Она верила, что у нее получится.

Так что, когда Леля в следующий раз подняла голову, чтобы посмотреть на Нимфею, ее лицо светилось решимостью.

– Так как туда попасть?

Леля, в общем-то, знала ответ. Но надеялась, что, может, у Нимфеи найдется другой вариант. Все-таки меньше всего на свете Леля хотела возвращаться в Навь и встречаться там с новым… им.

– А как обычно попадают в миры богов? – спросила Нимфея, отчего-то хитро улыбаясь.

Леля уже открыла рот, чтобы поведать все, что ей было известно про проводников, таких, как Сема. Но тут же его захлопнула. Улыбка Нимфеи была все такой же широкой. Она даже забыла стиснуть губы, так что Леля теперь хорошо видела все ее зубы. Жуть. Только в этот раз Леля о них даже не задумалась.

– Нимфея… – тихо сказала она. – А как ты здесь оказалась?

Видеть русалку в мире людей было так же странно, как видеть людей в мире богов. Почему Леля не задалась этим вопросом, едва увидела Нимфею на берегу моря в Яви?

– Ну наконец-то! А я все ждала, когда ты спросишь! – обрадовалась Нимфея, но тут же погрустнела и продолжила: – Я правда переживала из-за тебя. Думаю, остальные боги совсем не понимали твое состояние. Им пришлось пережить подобное столько раз, что чувства атрофировались. Но я понимала, какого тебе. И, клянусь, Леля очень за тебя переживала. Ты же знаешь, что твое тело теперь отчасти неуязвимо, значит, ты могла экспериментировать…

Нимфея умолкла, потому что поняла, что куда-то не туда завернула. Она опустила голову – кажется, впервые по собственной инициативе разорвала с Лелей зрительный контакт.

Леля вдруг поняла, что ей очень хочется взять Нимфею за руку. Та не стала бы шутить над таким вещами – значит, и правда понимала Лелю. Может, не испытывала все ее чувства в полном объеме. Но уж точно не была такой черствой, как остальные из Нави.

Тогда Леля поднялась и, минув несколько метров, опустилась прямо в воду. Оказалось, море не такое холодное, как Леле казалось. Наверняка, не стоило впервые за сезон купаться более десяти минут. Но Леля надеялась, что душещипательный монолог Нимфея завершит пораньше.

Нимфея удивленно на нее глянула, но стиснула в ответ ладонь Лели. Затем продолжила:

– А когда Черт сказал, что ты все это время обитала у Догоды… Впрочем, где еще ты могла быть? Короче говоря, я надеялась, что встречу тебя здесь. Приходила несколько последних вечеров. И вот, мне наконец-то повезло.

– Ты торчала в мире людей несколько вечеров? Но ведь тебя могли увидеть!

– Во-первых, не торчала, а плавала. Во-вторых, люди здесь встречаются очень редко. В-третьих, даже если меня замечали, то какая разница? Что плохого они могли мне сделать, если даже сами себе боялись признаться, что видели настоящую русалку?

Логика была непоколебимой. И все же Леля считала, что лучше лишний раз не рисковать. Но раздумья об этом прекратились, едва Леля вспомнила, что Нимфея не ответила на главный вопрос.

– А все-таки, – сказала она. – Как ты здесь оказалась?

Нимфея снова хитренько заулыбалась.

– Я это все к тому рассказывала, что очень за тебя переживала. Поэтому решила, что ничего страшного если ты узнаешь, что я тоже могу перемещаться между мирами. С одним условием: в этих мирах должны быть водоемы.

– Что?! – воскликнула Леля.

Она была уверена, что перемещаться из мира людей в мир богов могут только посланники. И Черт. Но Черт не мог это делать по собственной воле.

– Почему ты не рассказывала?

– Потому что не хотела, чтобы Хорс припряг меня к работе. Сама подумай: он бы обязательно нашел мне применение. А я не то чтобы хочу мотаться по вашим божественным делам. Они ваши. Не мои.

Леля улыбнулась, хотя совсем не радовалась.

– Ладно, – сказала она. – Тогда… отведи меня, пожалуйста, в Такамагахару?

– Уже? – Нимфея вскинула свои пушистые, бардовые брови.

Леля тоже хотела задать себе этот вопрос. Но что тянуть? Вряд ли время играет им на руку. К тому же Лелю оно совсем не лечило. Казалось, с каждым днем скорбь была все сильнее. Однако сейчас, когда Леля поняла, что еще не все потеряно, она почувствовала, как тоска отступает. Впервые за две недели Леля ощутила, что дышать можно полной грудью. Это вдохновляло.

– Да! – воскликнула она.

– Я думала, ты заглянешь домой, – сказала Нимфея. – Но, в общем-то, какая разница? Только предупреждаю: для перемещения придется намокнуть.

Леля кивнула. У нее и так уже штаны были насквозь мокрыми, и даже кончики волос слиплись – Леля забыла их стянуть, когда садилась в воду рядом с Нимфеей.

– Готова? – спросила она.

Леля кивнула.

Тогда Нимфея, оттолкнувшись ото дна, схватила Лелю за ногу и потащила за собой. Леля вцепилась руками в песок чисто машинально. Когда Нимфея посмотрела на нее с удивлением, Леля сказала:

– Куда ты меня тащишь?

– На глубину.

– Но я же… задохнусь.

Нимфея вдруг захохотала. Хотя смеялась она заливисто, Леле стало не по себе.

– Леля! – наконец-то воскликнула Нимфея. – Запомнишь ты когда-нибудь, или нет: ты же богиня! Задержи дыхание. Хватит надолго. По крайней мере на перемещение.

Леля даже не успела согласиться. Нимфея снова дернула ее за ногу, и Леля с головой ухнула под воду. Дважды хвост Нимфеи ударил по поверхности воды – у берега ей не хватало глубины. Но, вот, она оттолкнулась и понеслась так быстро, что у Лели сперло бы дыхание, если бы она и так его не задержала.

Все произошло очень быстро. Вода ощущалась иначе, чем обычно, словно была более… пушистой? Верно, так казалось из-за обилия пузырьков. Сильно болела щиколотка, за которую ухватилась Нимфея. Хотелось стащить ее руку, но, разумеется, Леля не стала этого делать. Она не шевелилась – шевелилось все вокруг. Леля даже глаза не сразу открыла. Вспомнила о них, лишь когда прошел первичный шок.

Но, сделав это, она успела заметить лишь взрыв бардовых пузырьков.

Глава 2

– Удачи, – услышала Леля.

Потом был неясный шорох, всплеск воды, и волна, которая, верно, взялась от того, как мощно Нимфея взмахнула хвостом. Леля хотела поблагодарить и попрощаться. Она не понимала, на сколько застряла в этом мире – но надеялась, что ненадолго.

Правда, когда Леля была в состоянии открыть глаза и обернуться, Нимфеи уже нигде не было.

Леле было мокро. Она не тонула – чувствовала под собой землю. Но все еще находилось в каком-то… водоеме. Или нет?.. Скорее да. Просто ощущался он странно. Вместо песка руки упирались в… что это?

Из-за того, что здесь было много света, Леля не могла нормально осмотреться. Она долго моргала, жмурилась и терла глаза. Раз облизнувшись, Леля поняла, что вода, в которой она находилась была не соленой. Получается, это не море. Но и на реку не похоже. Пахнет странно. Конечно, еще страннее было бы, если бы в этом мире водоем пах так же, как в Нави. Но этот запах… Леля не помнила, чтобы хоть раз ощущала что-то подобное. Кроме трав, которых, очевидно, здесь было много, судя по зеленому цвету, который окружил Лелю, пахло еще… ржавчиной? На миг Леле показалось, что она сидит на чем-то металлическом, что затопило водой. Но это было не так – дно было мягким.

Привыкнув к свету, Леля наконец-то нормально осмотрелась. Она и правда лежала у края водоема, но на редкой траве, а не на песке. С одной стороны находилось большое и, верно, глубокое озеро. А с другой – странные ступеньки.

Леле пришлось задуматься на целую дюжину секунд, чтобы осознать то, что она видела. Широкие и низкие ступени, засаженные небольшими пучками травы, уходили вверх так высоко, что Леля не понимала, где они заканчивались. Но удивительной была не сама эта лестница, а то, что каждую ее ступень покрывала вода.

Рисовые поля. Так вот, как они выглядели.

Леля даже улыбнулась. Правда, слабенько. Перемещение между мирами с Нимфеей оказалось гораздо менее приятным занятием, чем с Семой. У Лели ужасно сильно болела щиколотка правой ноги. С ужасом она подумала, что, вот так хромая, ей придется взбираться по всем этим ступеням.

А еще везде была вода. В носу, ушах, глазах, и, казалось, даже в мозгу. Наверняка из-за нее перегорели какие-нибудь провода в голове Лели. Потому что она перестала понимать, как решилась так легко, без подготовки и предупреждения переместиться в мир, о котором ничего не знала.

С другой стороны, если бы это было очень опасно или очень глупо, то Нимфея ее бы не перенесла. Впрочем, надеяться на адекватность Нимфеи не стоило. Но что теперь поделать: Леля уже тут, в Такамагахаре.

У этого мира даже название было тяжелым. Однако, Леля надеялась, что оно – самое сложное, с чем ей придется здесь столкнуться. Что-то Леле подсказывало: она крупно ошибается. Это что-то говорило голосом Каси, низким и мурлыкающим тембром. Он ведь предупреждал, чтобы она сюда не совалась. Но он же екай. А Лелю интересовали не они, а боги. Не нужно изучать этот мир, не нужно тут со всеми знакомиться и дружить. Леле просто нужно переговорить с Шинигами.

О том, как она будет возвращаться в Явь, Леля предпочитала не думать. Впрочем, ведь должен быть у японских богов свой проводник?

Леля еще долго сидела бы в этой тепленькой водичке со странным запахом ржавой травы. Но если она не хотела в ней ночевать, стоило подниматься прямо сейчас. Свет оказался не таким уж ярким – Леле резало глаза скорее от соленой воды. Наверное, не стоило открывать их в миг перемещения. Но ведь Лелю никто не предупредил.

Глубоко вдохнув и выдохнув, от чего даже по воде рябь пошла, Леля стала потихоньку подниматься. В глазах не темнело – скорее всего потому что перепады давления подавляла божественная сущность. Она справлялась с сильной и резкой болью. А вот неприятное жжение по всему телу не убирала.

Поднявшись, Леля потянулась, убрала с лица волосы и немного выжала их. Потом осмотрела себя. Да, в таком виде не являются богам. Но они ведь отчасти люди – так что должны ее понять.

Затем Леля глянула вперед. Путь вверх пугал. Но зато ступеньки не были высокими – не приходилось опираться руками, чтобы взобраться на них. Стоило просто шагать, но долго и медленно, чтобы не упасть. Ведь земля была скользкой из-за воды.

Преодолев дюжину ступенек, Леля обернулась. Внизу и правда было озеро. Словно сцена в амфитеатре оно утопало в рисовых полях, которые уходили вверх. Красиво. Особенно, как сейчас, на закате. Наверное, на рассвете тоже здорово. Ужасно тут только в полдень – когда жарко, влажно, и ничего не дает тень.

На десятой ступеньке Леле захотелось прилечь, и неважно, что солнце было все ниже – уже не доставало первые ступени. А на двадцатой ступеньке, Леля пожалела, что переместилась в Такамагахару. Надо было сперва расспросить жителей Нави, что нужно для выживания здесь. Впрочем, вряд ли бы после такого Леля осмелилась сюда переместиться. Так что, наоборот, хорошо, что все это произошло так спонтанно.

Наверное, если бы ступеней было полсотни, то Леля легла бы и заплакала. Но их оказалось поменьше. Еще парочка – и Леля наконец-то шагнула на площадь, которая была такой же мокрой и засаженной рисом, но граничила с вполне себе сухой тропинкой.

Добравшись до нее, Леля вдруг осознала, как же прекрасно шагать вне воды. Та ужасно затрудняла движение. Леля уже ненавидела воду – к тому же ту, которую нельзя пить. Впрочем, насквозь мокрая, Леля понимала, что еще долго не отделается от нее.

Простор оказался удивительно пустым. Дорога, возвышавшаяся над водянистым полем, уходила далеко вперед и ветвилась на более узкие дороги. Эти тропинки вели каждая к своему строению. Они казались одинаковыми. Но когда Леля присматривалась, то замечала, что чем-то они все-таки отличались. То оттенком стены, то высотой крыши, то оформлением крыльца или растениями перед ним. Но все домики были небольшими, с двускатной крыши, края которой подворачивались, словно кудри. Кроме того, Леле казалось, что и внутри все они одинаковые.

Кажется, японские боги жили каждый в своем домике… точнее храме. Те, которые видела Леля, казались заброшенными. Но чем дальше она продвигалась, тем лучше выглядели строения. Однако, сколько бы они ни шла, так и не встретила ни единой живой души.

Где-то в животе стало зарождаться нехорошее предчувствие. Вечер был не поздним. Наверняка хотя бы парочка богов еще не спала… Да никто из них не должен еще спать! Солнце даже не скрылось за горизонтом – хотя вот-вот это сделает. Может, у японцев такой странный режим, что они ложатся очень рано… или, наоборот, встают очень поздно? Наверняка Леля просто чего-то не понимала. Ведь не может быть такого, что все они… исчезли.

Надо было слушать Касю. Он ведь не зря заговорил с ними. С другой стороны, видела Леля его кошачий прищур – с таким правду не говорят. Только вот нехорошее предчувствие все силилось.

Но потом в голову пришла спасительная мысль – наверняка боги сейчас ужинали. Да, как раз время. Солнце почти село, а у Лели заурчал живот. Ну вот, надо было покушать, перед тем, как отправляться в другой мир.

Леля прошла еще около полукилометра. За это время солнце скрылось за горизонтом, что было приятно, ведь больше ничего не слепило глаза. Но вместе с тем это намекало: времени в обрез.

Паника накатила, когда Леля поняла, что до сих пор никого не встретила. Допустим, у японских богов сейчас и правда ужин. Но ведь кто-то должен на него опаздывать, а кто-то – уходить пораньше. Почему же до сих пор этими сухими тропками в рисовых полях никто не прошел?

Еще недолго и Леля наконец-то заметила строение, которое отличалось от всех, что она успела пройти. Наверное, это был центральный храм. Он ширился на десяток таких домиков, был выше и наверняка более запутанным в середине. Тропинка, которая вела к нему, пробегала под ториями. Их было около дюжины – Леля не посчитала точно. Хотя такая громадина внушала страх, Леля обрадовалась, увидев ее. Одинаковые пейзажи успели не только утомить ее, но и напугать.

Попробовав улыбнуться, чтобы не напугать японских богов своим измученным видом, Леля ускорилась. Все еще мокрые штаны, липнущие к ногам, сопротивлялись этому. Но Лелино рвение как можно скорее попасть внутрь и увидеть хоть кого-то живого, оказалось сильнее.

Леля раздумывала, как поздоровается с первым ей встречным богом, как объяснить цель своего визита, и как ненавязчиво напроситься покушать тут с ними. Сделать это можно на русском? Или вежливее будет обратиться к японцам на японском? А если от волнения она забудет язык? Впрочем, как это возможно, если она его даже не учила? Дело в ее божественной сущности – а та вряд ли способна забывать языки от волнения.

Только вот первые встречные Леле существа, как оказалось, не были настроены на разговоры.

Свернув на тропинку к большому храму, Леля увидела, как из-за колон выскочил… бог? Нет, кажется, это был не бог. Существо – оно казалось выше и сильнее даже самого высокого и сильного человека. Наверное, это екай. Как Кася. Да, это объяснило бы, почему от него вело такой опасностью… Или дело было в перекошенном лице?

У него были серые и словно бы колючие волосы, которые росли не только по голове, но и на шее и, кажется, уходили на грудь. На носу у него было черное пятно, словно он клюнул золу. Хотелось ее вытереть. Но, кажется, пятно не было грязью, судя по тому, что оно уходило вверх и, раздваиваясь на переносице, обводило глаза, что выглядело почти красиво.

Когда ему осталось до Лели метров двадцать, у той появилось сильное желание развернуться и дать деру. Тревога взвилась так резко, что в глазах потемнело. Леля думала еще мгновение – а потом побежала по тому пути, каким пришла.

Она бросилась так резко, что не заметила: дорога больше не свободна.

Второй екай походил на первого. Только его грива была соломенной. А вместо пятна на носу было пятно на губах, которое тоже раздваивалось, но под носом – и разлеталось по щекам тонкими, резкими линиями, которые напоминали усы.

Леля не успела затормозить и впечаталась ему в грудь. Тут же она отскочила на два метра, словно грудь была не твердой, а пружинящей. И хорошо – екай попытался ее схватить, но промахнулся.

Потом они замерли. У обоих лица были удивленными, только Леля близилась к страху, а екай – к радости.

Почувствовав, что ведет себя не очень вежливо, Леля пискнула:

– Здрасте.

Екай не ответил. Неужели не понял слово? Или не знал этого языка? Он продолжал пялиться, и Леля чувствовала, что здорово оплошала. Только вряд ли с приветствием – скорее с тем, что заявилась в Такамагахару.

От страха у нее так колотилось сердце, что Леля не услышала, как екай, походивший на волка, приблизился к ней сзади.

– К остальным? – спросил он.

– Думаю, да, – ответил тот, что стоял перед ней.

Леля даже обернуться не успела. Прошло всего мгновение, как в висок ей прилетело что-то очень тяжелое. Верно, рука здоровяка, который стоял сзади.

На миг Леле стало смешно. Она так переживала, что сделает что-то невежливое при первой встрече с жителями Такамагахары. В то время, как они не церемонились – стукнули ее по голове так, что она сознание потеряла.

Но Леля не успела даже улыбнуться этой мысли. Не только потому что она была не смешной. Просто минул еще миг – и ее поглотила тьма.

Глава 3

По пробуждению первым делом Леля почувствовала насыщенный запах сырости. В него вплетался чем-то приятный запах плесени, и совершенно неприятный – запах чужого пота.

Было твердо, сыро и очень больно. Особенно в правом виске. Первые секунды Леля не открывала глаза. Может, если не шевелиться, не проснешься окончательно – а уснешь и очнешься в Нави в начале марта, до того, как стали происходит все эти странные вещи?

Только вот сон не шел. Наверное, боялся этого жуткого, темного помещения, в котором Леля не помнила, как очутилась. Переворачиваясь, Леля, сама того не сознавая, глухо застонала. Глаза она осмелилась открыть, лишь когда легла на спину.

Да, помещение и правда темное. Не сравнится с закатом на рисовых полях… Рисовые поля. По сравнению с этим местом, они, влажные и грязные из-за размокшей земли, были еще очень даже уютными. Не уютнее, чем комнатка в «У Догоды», пропахшая соломой. Но все же лучше, чем…

Темница?

Леля моргнула несколько раз – но одна из стен каменной коробки, в которой она находилась, не перестала быть решетчатой.

И правда темница.

Хотя ничего смешного в этом не было, Леля заулыбалась. Вот так приемчик устроили ей японские боги… Впрочем, это же не боги ее сюда упрятали. Это были екаи – если Леля правильно определила их естество.

Прошла секунда – и улыбка пропала с ее лица, чтобы не появляться там еще очень долго. Почему они сюда ее засунули? Даже имя не спросили… Она ведь ничего такого не сотворила! И если бы ее попросили удалиться – с удовольствием это сделала. А теперь… Что ей делать теперь?

Для начала неплохо бы подняться. Леля к этому и приступила. Занятие оказалось не из легких. Едва она пошевелилась, как на голову накатила такая резкая волна боли, что Леля прекратила двигаться. Ну ее. Лучше умереть прямо тут, на полу темницы в Такамагахаре, чем еще хоть раз пошевелиться.

Леля дышала и смотрела в потолок несколько минут, прежде чем стала слышать голоса. Она не сходила с ума – она уже сделала это, еще когда решила прыгнуть в Такамахагару без подготовки.

Нет. Это были чужие голоса, которые доносились из-за стен. Леля ни слова не разбирала. Не потому что они были на иностранном языке – а потому что мозг работал вяло. Отказывался обрабатывать сигналы, из-за того, как недавно обработали его.

Впрочем, когда Леля поняла, что лежать на холодном полу не очень полезно для здоровья, она решила, что пора подниматься. В этот раз все пошло скорее и без сильной боли. Божественная сущность наконец-то начала с ней справляться. Леля потихонечку, позвонок за позвонком оторвала спину от пола. Потом поставила на него руки и шумно выдохнула.

Вряд ли это привлекло внимание – наверняка Леля просто копошилась громче, чем думала. Но вдруг из-за стены раздалось:

– Кажется, проснулась новенькая!

Леля уже поняла, что не одна здесь, но все равно вздрогнула, испугавшись чужого голоса.

Отзываться она не спешила. Может, это не безопасно… Хотя, судя по тому, что ее заперли в темнице – небезопасной как раз-таки считали ее.

– А откуда она?

– Не знаю… Светленькая такая. И глаза большие.

– Славянка?

– Вероятно.

Развеялись последние сомнения в том, что говорят про нее. Но Леля больше не боялась. Говорили по-доброму и, кажется, с сожалением. Получается, те, кто заключены тут с ней, не опасные преступники, которых нужно держать подальше от общества. Это такие же бедолаги, как она сама.

Встав на ноги, Леля осмотрелась. Она никогда не бывала в тюрьмах, но как-то поняла, что человеческие и божественные не сильно отличаются. В темной комнатке, вымощенной камнем, находилось совсем немного мебели. Самой большой среди нее была подвесная койка. Леля нахмурилась, обидевшись, что ее не туда положили, а на пол. Постель не выглядела удобной, но уж точно была приятнее каменной кладки.

Больше ничего занимательного в камере не было. Так что Леля подошла к единственной решетчатой стене и взялась за прутья.

Коридор был таким же мрачным и унылым, как и камера. Он тянулся бесконечно долго – Леле не хватало взгляда, чтобы дотянуться до его торца. По обе стороны коридора находились камеры – ровно такие, в какой сидела Леля. Отчего-то это напугало ее больше всего. Наверное, потому что именно в эту секунду Леля окончательно поняла, что это не гостевые покои Такамагахары такие неприветливые. Это и правда темница.

– Доброе утро! – воскликнули рядом.

Леля встрепенулась. Говорил кто-то из камеры, которая находилась напротив нее, но по другую стену коридора. Сфокусировав взгляд, Леля заметила за решеткой очень счастливого дядечку. Он был лысым и полноватым, но его вид располагал. Встретившись с ним взглядом, Леля сама не поняла, как заулыбалась.

– Нечего улыбаться! – сказал дядечка, улыбаясь гораздо шире Лели. – Ничего хорошего тебя не ждет.

Улыбка слетела с лица Лели. Она не знала, что сказать, поэтому молчала. А счастливый дядечка продолжал:

– Ты теперь в темнице, как и все мы. Выхода нет. Мы все перепробовали. Так что соболезную. Ты тут на веки вечные.

Теперь он не казался Леле располагающим. Как можно такие ужасные вещи говорить с такой широкой улыбкой?

– Ну что ты, Хотэй, не пугай девочку, – донеслось откуда-то слева от Лелиной камеры.

– Но я не сказал ничего, кроме правды!

– Правду тоже можно по-разному подать… Тебя как зовут?

Только когда минула дюжина секунд, Леля поняла, что обращались к ней. К тому же этот жуткий Хотэй так на нее пялился, что Леля подумала, что теперь она точно больше никогда в жизни не будет улыбаться.

Леля подошла к левой стене камеры и попыталась разглядеть того, кто к ней обращался. Но, увы, заметила лишь пугающую протяженность коридора и такие же решетчатые стены.

– Леля, – пискнула она.

– Славянка, – отозвался бог слева. – Не ошибся. А за что ты отвечаешь? Солнце? Нет, нет, кажется, это у вас мужчина… Не помню. Растения, наверное, да?

Леле странно было говорить с тем, кого она не видела. Но, пожалуй, это было наименее странным в ее положении. Она, славянская богиня весны и лета, переместилась в японский мир богов, где ее бросили в темницу два жутких екая. Более того: какой-то сумасшедший улыбался и утверждал, что она здесь на веки вечные. А второй сумасшедший пытался выведать ее силу.

– Лелечка? – продолжал он. – Ты меня слышишь?

Ей захотелось накричать на всех, а потом разрыдаться. Что происходит? Почему ее заперли? Она же ничего плохого не сделала! Даже в намерениях такого не имела!

Но вместо всего этого пискнула:

– Да.

Когда Леля в следующий раз пересеклась взглядом с дядечкой из камеры напротив, тот заголосил:

– Да хватит на меня так смотреть! Если что, улыбаюсь я не по своей воле! Уж такое проклятье богов счастья! Мы все время улыбаемся. К счастью, это не мешает нам говорить всю правду.

Это кое-что объясняло, но Леля не спешила расслабляться. Сделала это, лишь когда из камеры слева добрый голос сказал:

– Прекрати так беситься. Ты ее пугаешь. Я правильно понимаю, она сейчас прижимает ладони к глазам, только бы не разрыдаться?

Леля оторвала ладони от глаз и замерла, напрягшись. Наверное, слева от нее находился бог видения сквозь стены… Может ведь такой бог существовать? Почему нет? Вон тут сколько камер – наверняка здесь есть боги чего угодно.

Уже насупившись, из-за того, что ее посчитали плаксой – кем она, собственно, и была – Леля вдруг приосанилась. Она услышала, как Хотэй сказал:

– Ты слишком добренький, как для бога смерти.

Сердце Лели заколотилось так сильно, что его вибрация, казалось, отдавалась даже в ушах. На мгновение она потеряла дар речи.

Бог смерти! Ровно тот, кого Леля искала! Неужели ей так повезло, что ее запрели прямо рядом с ним? Ну, с тем, что заперли – не очень-то повезло. Но ведь говорить она с ним может… Жаль, что не видит. Но это ничего!

– Бог смерти! – воскликнула она прежде, чем заговорил кто-то другой. – Вы Шинигами?

Леля услышала, как он усмехнулся. Потом сказал:

– Да.

Хотелось бы Леле хоть по голосу понять, какой он из себя. Но его тон и тембр, как и у многих богов, выдавал лишь пол и примерный возраст. Очевидно было, что Шинигами не самый молодой бог, которого Леля встречала. Но и брюзжащим дедом он не казался.

Подумав, что обрадовалась подозрительно сильно, Леля собралась с силами, и по-честному сказала:

– Я вам сразу скажу, в Такамагахару я прибыла, потому что мне кое-что от вас надо.

Леля надеялась, что ее тон достаточно мягкий и извиняющий, чтобы Шинигами не разозлился. Целое мгновение, что он молчал после ее слов, Леля чувствовала, что сплоховала. Но потом услышала насмешливое:

– Всем от меня что-то надо.

Выждав еще несколько секунд, Леля успокоилась. Кажется, он не собирался насылать на нее проклятия, убивать, калечить, мучить – в общем, делать то, что причиталось богам смерти, как Леля про них ошибочно думала.

Она уже открыла рот, чтобы так же неловко уточнить, какое именно одолжение ждет от Шинигами. Но он, не видя ее, заговорил первым, разом оборвав все Лелины надежды:

– Только, Лелечка, проблема. Пока я заперт, и на мне эти кандалы, я ничем не могу тебе помочь.

Леля выдохнула так глубоко и резко, что Хотэй засмеялся.

– Видел бы ты ее лицо! – воскликнул он и Леля отвернулась.

Чтобы это не выглядело так, будто она пыталась спрятаться, Леля подошла к койке и села на нее, подперев кулаками подбородок. И только потом ее взгляд зацепился за тоненькие браслеты на ее руках. Так вот, что Шинигами имел в виду под кандалами? Интересно: выглядят они не жутко, а безобидно. Даже отчасти красиво.

Леля пробежала пальцами по одному браслету. Зачем их нацепили на нее? То есть на всех, кто здесь находился.

– Не спросишь, почему? – услышала она Шинигами.

Леля качнула головой, но, спохватившись, сказала вслух:

– Потому что эти браслетики блокируют наши силы?

После ее слов раздались глухие, вялые хлопки. Вскинув голову, Леля увидела, что это Хотэй поражается ее умственным способностям.

Впрочем, не нужно было хорошо соображать, чтобы понять для чего нужны браслеты. Во-первых, было бы странно запирать богов в темницах, и никак их при этом не блокировать. Все-таки у многих богов, наверняка и у японских, силы активные. Они бы просто смели этот храм, если бы хорошенько разозлились. Ну а во-вторых… Леля просто почувствовала это. Она еще не пыталась тянуться к растениям, но уже ощущала, что они ее не слушаются. Чувство было странным, ближе к неприятному. Впрочем, Леля не понимала, как в ее положение ей помогли бы цветочки.

– Так что даже если бы я хотел тебе помочь, – продолжал Шинигами. – То не смог бы.

Чувствовалось – он этому даже рад. Наверное, богу смерти каждый день по сто раз приходят просьбы о всяком: вернуть кого-то с того света, или туда отправить. Но, кажется, Нимфея не ошибалась. Леля встречала не так много богов смерти – но Шинигами явно был немногим из них, кто не прочь был подсобить коллегам.

– Ну а если… – начала Леля, но запнулась, чувствуя, что ее заявление уж больно громогласное.

– Ну же? – подтолкнул ее Шинигами.

Нет, все-таки голос у него приятный. Убаюкивающий такой – чувствовалось, что Шинигами улыбался, когда говорил.

– Я хотела спросить, – так же неуверенно продолжила Леля. – Вы мне поможете, если у меня… получится вас освободить?

Мгновение висела тишина, а потом Хотэй расхохотался. Кажется, это сделал еще кто-то – все-таки камер тут было больше, чем три. Так что и свидетелей их разговора тоже было побольше.

– Ты меня освободишь?

В голосе Шинигами снова слышалась улыбка, но теперь Леле это не нравилось.

– Понимаете, мне очень нужна ваша помощь…

Леля хотела побольше рассказать о том, как же ей необходима поддержка Шинигами. Он, конечно, для нее не последняя надежда. Но Леля все же надеялась, что тот ей поможет. Однако, как часто бывало, когда просьба казалась ей уж больно дерзкой, Леля лишь смущенно умолкала.

Судя по длительности тишины, которая воцарилась после ее слов, Леля думала, что они уже проехали эту тему. Но Шинигами вдруг сказал:

– Какого же рода помощь тебе нужна?

Приосанившись, Леля вытерла слезы. Хорошо хоть Шинигами их не видел. Потом она начала:

– Мой друг…

Леля запнулась. Она и не подозревала, что сказать это будет так сложно.

– Он… – снова попробовала Леля.

И снова у нее не получилось.

– Давай помогу, – сказал Шинагами. – Твой друг умер, и ты хочешь, чтобы я вернул его к жизни?

Леля кивнула. От резкого движения слезы брызнули из глаз – так что капли пропитали белые брюки, оставляя некрасивые сероватые пятна.

– Леля? – услышала она.

Вспомнив, что Шинигами не мог ее видеть, она сказала:

– Да, да, так и есть. Не буду лукавить. Я бы хотела, чтобы вы… оживили его.

Звучало просто волшебно… даже скорее невероятно. Но, заразившись надеждой, Леля не могла так просто ее отвергнуть.

Шинигами молчал достаточно долго, чтобы Леле снова показалось, что он просто так все это спрашивал. Что не собирался помогать – а просто разговаривал с Лелей, ведь сидеть в темнице было очень скучно.

Однако, она и в этот раз ошиблась. Громко всхлипнула, уже не заботясь о том, будет Хотэй смеяться над ней, или нет. Потом подумала, что сделала лишь хуже, чем было. Мало того, что Семы нет в живых. Так еще и она застряла в темнице Такамагахары, где теперь проведет ближайшую вечность.

Как она могла подумать, что справится сама? Разве раньше у нее не получалось все лишь потому, что ей кто-либо помогал? В начале марта, когда Хорс хотел изгнать ее из Нави, Леля не справилась бы без Семы. В середине апреля, когда богов охватила нектарная лихорадка, ей помогал уже не только Сема, но еще Морфей и Сомн, а потом и некоторые боги Нави… Нет, не так. Не они ей помогали. А она помогала им.

Одна она ничего не стоила. Леле стоило вспомнить об этом до того, как она понеслась в Такамагахару в полном одиночестве.

Вот-вот Леля разрыдалась бы в полную силу. Напряжения в ней скопилось столько, что без выхода эмоций она просто взорвалась бы. Но едва всхлипы зачастили, как Леля услышала:

– Знаю, мои коллеги подобные предложения принимают только с условием другой жизни взамен. Жизнь за жизнь. Наверняка тебе уже такое говорили?

– Да! – воскликнула Леля.

Прозвучало истерично. Она все еще подавляла слезы. К тому же слова Шинигами внушили надежду. Особенно следующие:

– Но я могу предложить тебе другое условие.

Шинигами умолк, верно, ждал, что Леля спросит «какое?» Но она его удивила, спросив:

– А как же равновесие миров?

Наверное, он не просто удивился, а опешил. Ведь молчал достаточно долго, чтобы Леля испугалась. Но, переведя взгляд на Хотэя, который со своей клетки мог видеть их двоих, заметила, что тот внимательно смотрел на Шинигами. А раз так, Шинигами готовился отвечать, а не махнул на Лелю.

– Где он жил, когда был человеком?

Леля не была уверена насчет Семы. Они… Не обсуждали это. Как интересно. Он стал настолько дорог ей, что она прыгала по мирам, разыскивая бога смерти, чтобы воскресить его. Но при этом даже не знала, в каком городе он жил.

Ответ «не знаю» Шинигами не подошел бы. Поэтому Леля назвала свой город. Снова задержка в несколько секунд, во время которой Леля могла лишь гадать, какая эмоция на лице Шинигами. А потом он сказал:

– Тогда вообще не беда. У вас там и так слишком много невинных душ за последнее время забрали. То, что я помогу одной вернуться в ваш мир, сделает только лучше.

Леля выдохнула от облегчения. Правила правилами – но, когда боги чего-то по-настоящему хотят, они готовы на них плевать. Наверное, это в них от человеческих оболочек.

– Да, не проблема, – продолжил Шинигами. – Так что принимаю твое условие. Я возвращаю в мир людей одну душу, а ты вызволяешь меня из темницы.

Пару секунд длилась тишина – Леля ее уже ненавидела. А потом засмеялись, кажется, все, кто слышал их разговор. Даже Шинигами.

Леля почувствовала, что стала красной – даже бардовой, как волосы Нимфеи. Шинигами так серьезно говорил про невинные души. И голос у него был такой вкрадчивый, доверительный… Довериться богу смерти! Ну, конечно, если и есть кто достаточно наивный для этого – так это Леля.

Потом, что совершенно не соответствовало ее натуре, Леля почувствовала, как к горлу подступила злость. Резко и быстро – Леле даже показалось, что ее сейчас стошнит. Но это были всего-то эмоции. Ведь еды в Леле уже давно не было. Ужин она пропустила. Наверное, поэтому так сильно разозлилась.

Леля вскочила и, вцепившись в решетчатую стену, отчего та загрохотала, воскликнула:

– Я принимаю условия! Ты возвращаешь душу, а я вытаскиваю тебя отсюда!

Смех вмиг прекратился, а Леля услышала раскат гонга. Или это дверь хлопнула и эхо разнеслось бесконечным коридором? Неужели кто-то пришел? Леля встрепенулась. И только затем заметила, что от ее правой ладони исходит черная дымка. Кожа кололась, но почти незаметно. Леля уставилась на руку. В тишине, которая теперь стояла в их части коридора, Леля как будто бы слышала, как шелестят пары этого черного, густого тумана.

Потом эту жуткую тишину разорвал все такой же вкрадчивый и мягкий голос Шинигами:

– Поздравляю, ты только что заключила сделку с богом смерти. Говорят, это не сулит ничего хорошего. Но, честно говоря, мне бы и самому хотелось, чтобы те, кто так говорят, ошибались. Потому как мне осточертело сидеть в темнице. Не впервой, конечно, за вечность. Однако, приятного в этом все еще мало.

Леля не знала, что ответить. Дымок уже не шел, а она все пялилась на ладонь. Кажется, это был эквивалент рукопожатия. Если бы они правда пожали руки в этот миг, дымка смотрелась бы здорово. А так – просто пугала.

Только Леля отвела взгляд от ладони, как Шинигами заговорил:

– Лелечка, я очень ценю твое рвение. Надеюсь, и твой друг, ради которого ты так стараешься, когда-нибудь станет достаточно живым, чтобы оценить твои усилия. Но, поверь, уж если кто нас отсюда вытащит, так это будешь не ты… Пойми меня правильно. Мы тут не первый день, а второй месяц. Если не справились сильнейшие из нас, то вряд ли справишься ты.

Леля не ответила. И теперь это взаправду означало конец разговора. Шинигами ей не верил… По правде говоря, она и сама особо не верила, что ей удастся высвободиться. Зацепок было ровно никаких. Да и сказал же Шинигами, что они тут давненько. Если бы и был способ справиться – они бы уже отсюда выбрались.

Стараясь выкинуть эту мысль из головы, Леля медленно пошла по периметру своей комнатки. Полный обход занял около четырех секунд. Затем Леля совершила еще несколько полных обходов, и наконец-то плюхнулась на койку. Жесткую, холодную, пахнущую сыростью койку.

Наверное, чтобы сделать это мгновение еще более удручающим, у Лели заурчал живот. Она положила на него обе ладони, а затем почувствовала, как из глаз выкатились слезы. До простыни они не добрались – закатились в уши. Так что Леле стало щекотно и она чихнула.

– Ты там не рыдаешь? – услышала она Шинигами.

Ну что же они все думают, что она такая плакса? Может, они и правы… Но вряд ли плакать она будет меньше от того, что они постоянно ее в этом подозревают.

Отвечать не хотелось, но и молчать было невежливо. Так что Леля выбрала среднее: ответить, но невпопад.

– А когда ужин? Тут же будут кормить?

Из соседних камер снова послышались смешки. Но теперь Леля была так утомлена, что даже не вспыхнула из-за них.

– Сейчас утро, – сказал Хотэй, чему Леля очень удивилась. – Кормят по вечерам. Так что придется потерпеть.

– Я не ела с… – Леле пришлось умолкнуть, чтобы вспомнить. – С позавчера.

– Соболезную, – сказал Хотэй и на этом разговоры прекратились.

По крайней мере те, в которых участвовала Леля. Так-то боги продолжили общаться. Чаще всего слышался голос Хотэя. Верно, потому что он находился к Леле ближе всего. Кроме него часто взвизгивала какая-то богиня справа. Леля ее не видела – та пряталась в тени камеры, но беседу поддерживала активнее всех.

Шинигами почти не говорил. И это никого не удивляло. Наверное, Леле крупно повезло не только с тем, что он оказался в камере рядом с ней. Но и с тем, что вышел на разговор. И со сделкой.

По этому поводу можно было попереживать. Но Леля четко сказала условия. Они были простыми и никому ничего плохого не сулили. Даже если она не выполнит свою часть сделки – никто не пострадает.

Как бы Леля того не желала, но мысли о безнадежности ее положения закрадывались в голову сами собой.

Она не может ничего. Не может ничего она. Ничего она не может.

Мысли скандировали это, а Леля и не думала их переубеждать. Это истина. Против нее не спорят.

Слезы снова полились – только Леля этого уже не замечала. Она перевернулась на бок и положила руки под голову. Потом притянула колени к себе, но от этого уютнее не стало. Леля чувствовала себя опустошенной. Наверняка эта пустота образовалось из-за отчаяния. Вряд ли дело было лишь в том, что ее лишили магических сил.

На несколько секунд Леля стиснула кулак, призывая растения. Но лишь убедилась, что они ей не подвластны. От этого грустно не было. Леля едва ли научилась с ними совладать. Как правило, она забывала, что те ей подчинялись – и справлялась со всем своими человеческими умениями. Впрочем, если бы не эта сила, то Леля до сих пор блуждала бы лабиринтом Минотавра, который тамошние боги возвели на Олимпе. Или она бы уже умерла от голода? Сколько бы она продержалась?

На сейчас Леля не ела два дня – и уже чувствовала, что вот-вот умрет от голода. Как же глупо получилось бы. Наверное, ее бы не сразу обнаружили. Решили, что Леля устала и ни с кем не хочет говорить. Это было бы в ее стиле. Жуть какая. Да, лучше было поберечь себя, и умереть в Нави. Хотя лучше вообще не умирать.

Леля заснула. Сама не поняла как. В голове роилось столько мыслей, что сну просто некуда было всунуться. Да и Леля только очнулась – не должна была так скоро устать. Впрочем, ночью она спала не то, что хорошо. На полу, еще и потеряв сознание… Не удивительно, что ей так плохо – даром что внутри божественная сущность.

К тому же, заснуть сейчас было просто замечательной идеей. Ведь во сне Леля не чувствовала, как от голода крутит живот. Да и время прошло быстрее. Леля рада была совсем не проснуться. Застрять бы сейчас в царстве снов, где ее бы нашел Сон, или хотя бы Дрема.

Но Леля проснулась. Произошло это благодаря Хотэю. Впрочем, в темнице поднялся такой гул, что Леля проснулась бы, даже если не получила бы к этому личного приглашения.

– Славяне, подъем! – услышала она насмешливый голос Хотэя.

Несколько секундочек Леля лишь жмурилась. В этот раз она снова зря надеялась, что, если не проснется, то реальность, в которой она теперь существовала, как-нибудь перестроится.

Разумеется, этого не произошло. Леля, как и когда заснула, лежала на жесткой койке темной клетки в негостеприимной Такамагахаре.

– Лелечка, кушать принесли. Ты же так хотела.

Это говорил Шинигами. К нему почему-то доверия было побольше, чем к богу счастья.

Леля вскочила, и уже стоя протерла глаза. Когда она отняла руки от лица и зрению вернулся фокус, жуткий екай, похожий на волка, был у ее двери. Отшатнувшись вглубь камеры, Леля наблюдала за тем, как он просовывает тарелку под решетчатой стеной, где для этого был достаточный зазор. На Лелю, испуганно таращившуюся на него, екай не обратил внимания. Его товарищ, который походил на льва, в это время двигался вдоль другой стены с решетками.

Лишь дождавшись, пока екай отойдет, Леля потихоньку приблизилась к тарелке. Она чувствовала себя голодным зверем – хотелось упасть на четвереньки и поскорее съесть хоть… кусочек? Глоточек? Ложечку?

– Что это? – спросила Леля, заметив, что Хотэй наблюдает за тем, как она исследует белый клейстер в тарелке.

Аккуратно наклонившись, Леля взяла ее. Тарелка была теплой, а белое месиво пахло не отталкивающе. Тем не менее Леля не торопилась это есть.

– Угадай, – сказал Хотэй, улыбаясь.

Леля решила бы, что он насмехался, если бы не узнала, что улыбка к богам смерти приклеена намертво. Впрочем, почти все, что говорил Хотэй походило на насмешку, даже если Леля не видела в этот миг его улыбку. Так что она лишь тяжко вздохнула. Не хотелось ни с кем пререкаться.

– Это рис, – сказал Хотэй, заметив, что Леля не собирается отвечать.

Чуть помедлив, наблюдая, как Леля принюхивается, Хотэй добавил:

– Столовые проборы в левом ящичке… Точнее прибор. Одна единственная ложка.

Леля кивнула и развернулась, чтобы достать до шкафчика. Когда ложка была у нее в руке, Леля снова повернулась к Хотэю. Словно нуждалась в его поддержке, чтобы поесть.

– И как часто тут дают рис? – спросила Леля, не решаясь к нему притрагиваться.

Она посмотрела на Хотэя и заметила, как тот вскинул брови. Потом он сказал:

– Каждый день.

Леля захныкала. Не хотела больше показывать свою эмоциональность. Но не сдержалась – уж слишком грустно выглядел клейстер в тарелке.

– А разве человеческому телу не нужны, кроме углеводов, еще белки и жиры? – спросила она.

– Нужны, – согласился Хотэй, кивнув. – Но ты не человек. Ты бог. Протянешь и на рисе.

Леля поджала губы. Может, зря она думала об этой массе так плохо? Хотэй, вон, уплетал за обе щеки. Остальные, кажется, тоже не чурались риса. Кушали. И теперь в темнице почти не слышались голоса – лишь неясный шорох и редкие перекрикивания екаев, которые выдавали еду.

Схватив ложку так, словно Леля хотела ею кого-нибудь затыкать до смерти, она аккуратно зачерпнула кашу. Та уже пленочкой покрылась, и Леля с грустью вспомнила ароматные вареники с капустой, которые почти каждый день ела у Догоды. Она столько масла добавляла, что Леля его даже сливала. А тут масла не было совсем. Хоть бы соль оказалась…

Леля поднесла ложку к губам и чуть подула на нее. Уж лучше бы поторопилась, пускай и ценой обожженного неба. На мгновение Леле показалось, что в рисе что-то шевелится. Она сосредоточилась, уговаривая себя, что ей померещилось. Затем зажмурилась и открыла рот.

Еще секунда – и она с криком выронила и ложку, и тарелку с кашей, не успев даже крупиночку проглотить.

– Испугалась? – воскликнул Хотэй.

Он так вскрикнул пару секунд назад, что Леля от неожиданности уронила тарелку. Затем он заржал и Леле показалось, словно в темницу заглянул екай-лошадь… Наверняка такой есть, не правда ли?

Смеялся не только Хотэй. Она слышала чужой хохот в стереоэффекте и ужасно хотела заткнуть уши. Только вот силы у нее оставалось лишь на то, чтобы смотреть на кашу, которая склизким пятном размазалась по полу. Осколки белой тарелки, облепленные ею, казалось, были повсюду.

– Смешно получилось, да? – уточнил Хотэй, словно с ним тут не заливалось полкоридора.

Ясно дело – спрашивал он только у Лели. А та не могла ответить. На нее вдруг накатило такое отчаяние, что она сама не поняла, как из глаз брызнули слезы. Мало того, что она застряла здесь по дурацкой ошибке, так еще и покушать не сможет третий день, ведь ее мерзкий ужин, воняющий тиной, разлетелся по полу.

– Черт возьми! – воскликнула она, вскидывая голову. – Хотэй! Какого… черта!

Леля не сдерживалась. За последние два месяца она отучилась чертыхаться, чтобы не слушать дурацкие шуточки Черта, и не переживать потом его проказы. Но сейчас на правила было плевать. Даже на те, которые она сама себе установила.

Хотэй почему-то больше не смеялся. А может, Леля не слышала его из-за того, что все посторонние звуки перебивал клекот ее сердца. Даже в глазах потемнело – словно бы от ярости. И лишь чуть позже Леля поняла, что на самом деле потемнело от того, что в темнице появилось кое-что темное.

– Леля, спокойствие, спокойствие! Я уже тут!

Леля думала, что ей показалось. Она была в Такамагахаре не так уж долго, но за родной речью из Нави уже успела соскучиться. Поэтому не ожидала так скоро услышать ее. Пускай и от Черта – даже он лучше, чем японский язык повсюду.

Лишь когда сознание чуть прояснилось, Леля сложила два и два. А затем чуть повернула голову, и поняла, что не ошиблась. Ей не мерещилась ни навья речь, ни Черт. Он был здесь. В Такамагахаре. К счастью, не с Лелей в клетке, а в коридоре.

– Черт! – воскликнула она, но не ругаясь, а наоборот. – Чертик! Чертичек! Ты здесь!..

– Ну все, все, – пробурчал Черт. – Я тут. Не надо меня звать – дергаюсь каждый раз.

Казалось, он смутился. Но Леля знала: он не способен на это чисто физически. Так что продолжала лепетать что-то про Чертика-Чертилу, которого она любит больше жизни.

– Нимфея сказала, что ты пошла в Такамагахару. Но я не думал, что из всех храмов здесь, ты выбрала поселиться в темнице… Вообще меня повело сюда еще на «осточертело» от Шинигами. Но не перекинуло. А потом ты так смачно ругнулась, что я все-таки прыгнул.

– Чертичек… – продолжала Леля, чувствуя, что сдают последние нервы.

Черт понял, что на внятный диалог Леля сейчас не способна. Поэтому он умолк и отошел на шаг, чтобы осмотреть место Лелиного заключения. Она, испугавшись, потянулась к нему сквозь прутья. Черт шарахнулся еще дальше.

– Леля, ты меня пугаешь, – сказал он. – Хотя все должно быть наоборот.

Леля сумела лишь похныкать – и то, не в ответ ему, а просто так.

– Хорошо, что ты чертыхнулась, когда стояла не в глубине камеры, а у решетки. А то мы бы сейчас вдвоем с тобой тусовались в клетке.

Тут к Леле наконец-то вернулась возможность соображать.

– Выпусти меня отсюда! – воскликнула она, но шепотом, памятуя, что екаи еще здесь, в коридоре.

– Мы можем просто взяться за руки, и дождаться, когда кто-нибудь в Яви чертыхнется. Тогда я туда отправлюсь, а вместо со мной и ты. Потом сама переместишься к Догоде. Либо со мной пойдешь в Навь, когда я освобожусь.

Черт протянул руку с черными, острыми ногтями. Но Леля лишь глянула на нее.

– Я не могу так просто уйти. Я… заключила сделку.

– Только не говори, что с богом смерти!

– Я заключила сделку с богом смерти, – сказала Леля, не понимая, чего ей стыдиться.

– Я все слышу, – отозвался Шинигами.

– Здравствуйте, – кивнул ему Черт и снова повернулся к Леле, потрусив ладонью, которую так и держал вытянутой. – Хватайся скорее. Вполне вероятно, что я исчезну через мгновение.

У Лели замерло сердце. Прошло мгновение. Но Черт так и стоял, глядя на Лелю своими темными глазами и протягивая ей руку.

– Вызволи меня из клетки. А дальше я сама.

Черт поджал губы, показывая, как он не доволен решимостью Лели. Чтобы снова продемонстрировать ее Черту, Леля схватилась за ручку двери в решетчатой стене и несколько раз нажала на нее. Та ожидаемо не поддалась. Тогда она выразительно глянула на Черта и тот заговорил:

– Как только я тебя выпущу, тебя сразу посадят обратно. И снова меня призвать ты не сможешь… скорее всего. На не искреннее чертыханье я не отзываюсь. К тому же вряд ли я смогу открыть эту дверь, раз ты не можешь.

С последними словами Черт положил ладонь на ручку, нажал на нее, и та… поддалась. Скрипнули, отворяясь, решетчатые двери Лелиной клетки. Однако, на них никто не смотрел.

Черт уставился на Лелю, Леля на Черта, а все остальные – на них двоих. Пару секунд стояла тишина. А потом Леля спросила:

– Ты как это сделал?

Черт понятия не имел, как он это сделал. За него ответил Шинигами:

– Похоже, двери зачарованы так, что боги не могут их открыть. А Черт не бог. Вот и открыл… Что же, это занимательная информация. Благодарю.

После Шинигами никто ничего не говорил, но тишина не воцарилась. Просто все вдруг услышали отчетливые шаги. Глянув в сторону Леля заметила движение в коридоре, словно… словно сюда бежали два огромных екая.

– А еще, кажется, на дверях есть что-то типа сигнализации. Так что поторапливайтесь, – сказал Шинигами все так же спокойно.

Леля, оглушенная, так бы и стояла, пока екаи не заперли ее по новой. Хорошо, что Черт принял всерьез предложение Шинигами. Он схватил Лелю за руку и вытащил из клетки. Потом гаркнул:

– Либо не отпускай мою руку. Либо беги отсюда, если тебе так понравилось в темнице, и ты хочешь остаться в Такамагахаре.

– Открой дверь Шинигами! – сказала Леля, а потом бросилась прочь.

Черт не послушался и увязался за ней. Леля хотела поругаться. Но потом подумала, что, вероятно, Шинигами не убежал бы от екаев. Здорово, если у нее получится. Впрочем… Разве это облегчит ее условие сделки? Все равно потом придется снова спускаться в темницу. Хотя, конечно, помочь Шинигами покинуть ее, будет проще, если Леля сама не будет заперта.

Екаи были уже достаточно близко, чтобы Леля слышала их тяжелое дыхание. А еще оно обжигало. Или это жглись их взгляды?

Благо, выход из темницы был всего в дюжине метров от Лелиной камеры. Черт добрался до него скорее. Галантно придержав дверь, он дал Леле выбраться первой, и юркнул вслед за ней. Хотя Леля ожидала, что он, в качестве пакости, огреет ее створкой по лбу.

Затем они понеслись коридором. Здесь было уютнее, чем в темнице: стены были оббиты светлым деревом, а пол устилало что-то мягкое. Но Леля тревожилась тем больше, чем дальше они убегали от темницы. Там хоть союзники были. А вот коридорами центрального храма встретить можно было лишь других екаев – ведь все боги заперты в темнице.

Пробежали не так много, хотя Леле казалось, что они исследовали весь этот огромный храм. Ее икры горели, а воздуха перестало хватать еще два поворота и одну лестницу назад. Хотелось обернуться – вдруг они отстали достаточно, чтобы сейчас немного передохнуть? Но Леля не смела останавливаться, даже чтобы проверить, рядом ли еще Черт. К тому же он вдруг крикнул:

– Леля!

Не оборачиваясь, она спросила:

– Что?

– Прости!

Леля хотела поинтересоваться, за что его прощать. Но тут вдруг почувствовала, как спотыкается. Миг полета – и Леля, ударившись разом всем телом, распласталась на темно-горчичном ковре с коротким ворсом, который устилал коридоры центрального храма Такамагахары.

Из глаз Лели брызнули слезы. Сперва от боли, затем от обиды. От того, как резко и неожиданно это все произошло, Леля не могла пошевелиться. Лишь приподняла голову, когда услышала:

– Прости, Леля. Но чертыхаться не стоит даже богиням.

Леля снизу-вверх смотрела на Черта. Он поджимал губы, улыбаясь, и, чуть склонив голову, смотрел на нее с сожалением.

– Даю тебе дюжину дней на твои игры. Потом вернусь в Такамагахару, чтобы тебя вытащить. Не умри до этого, пожалуйста. Во-первых, я к тебе привык… мы все привыкли. Во-вторых, у Хорса и так полно работы с новым…

Не договорив, Черт исчез. Впрочем, Леля и так понимала, о ком он.

Черт сделал пакость – его тут больше ничего не держало. Хотелось закричать и застучать кулаками по полу, представляя, что это рожа Черта. Но Леля подумала, что еще не все потеряно. Вот сейчас она поднимется и побежит. Вполне вероятно, ей удастся спрятаться, и екаи решат прекратить ее догонять, потому что потеряют из виду. А потом Леля отыщет способ освободить Шинигами, тот выполнит ее просьбу, и она вернется в Навь!

Все эти мечты растворились через две секунды. Леля сумела лишь поставить на пол локти, и выровнять руки. Но тут же снова пришлось лечь плашмя и ухнуть от боли.

Леля надеялась, что они оторвались от екаев. Однако, не успела она подняться, как ступня одного из них впечаталась в спину, не давая ей подняться.

– Попалась! – сказал екай.

Но Леле показалось, что это лев прорычал.

Глава 4

Даже когда екай убрал ногу, Леля не спешила подниматься. Что толку? Сейчас ее снова запрут в темнице, где японские боги здорово над ней посмеются. Уж лучше пару лишних секундочек полежать на полу. Ковер здесь мягче, даже чем койка в темнице… Может, если Леля не будет шевелиться, екаи подумают, что она убилась, пока падала, и не станут ее трогать?

Но тут вдруг носок одного из них влетел Леле в бок и она, не выдержав, глухо застонала.

– Подъем! – сказал он. – Пора возвращаться в темницу!

Леля не шевелилась. Какие грубияны! Или в Японии нет правила «лежачего не бьют»?

– Девочка, давай поднимайся! У нас работы полно – мы еще не всем богам ужин развезли!

На «девочку» Леля обиделась. Вообще-то, два месяца назад она была одной ногой в замужестве. Точнее одним пальцем. И хотя этот факт ее биографии Леля предпочитала не вспоминать, сейчас было бы очень уместно о нем сообщить.

Только вот даже языком шевелить Леля не хотела. Она подложила руки под голову так, чтобы лежать было приятнее, и закрыла глаза с намерением отдохнуть после забега.

Вот же Черт! Какой принципиальный! Не мог, что ли, попозже как-нибудь сотворить свою пакость? Если бы не он, Леля убежала бы!.. Впрочем, если бы не он, Леля не сумела бы выбраться из темницы. Сам спас, и сам снова подставил. Действовал ровно в соответствии со своей чертовой натурой.

– Эй! – сказал второй екай. – А ну-ка поднимайся!

К своему удовольствию Леля заметила, что его голос не такой уверенный и грозный, каким всегда был. Получается, они очень страшные лишь с виду. Так что можно их не слушаться. Что плохого они с Лелей сделают? Снова отправят в темницу? Так Леля уже смирилась с этим. А на большее они, кажется, способны не были.

– Ну же! – сказал он. – Или мы…

Не придумав, чем угрожать, екай умолк на полуслове.

– Комаину, что делать?

Комаину тяжко вздохнул. Кажется, это был тот, что походил на льва. А затем произошло то, чего Леля никак не ожидала. Он наклонился, обдав Лелю запахом шерсти, и сгреб ее одной рукой. Только оказавшись перекинутой через его плечо, Леля вспомнила пошевелиться.

– Вы что делаете! – кричала она, впрочем, прекрасно понимая, что екаи делали.

Они несли ее обратно в темницу. Понимая, что это не поможет, Леля все равно стала пинаться ногами и махать руками. Не высвободится – так хоть самоутвердится. Но Комаину на ее жалкие попытки даже внимания не обращал. Лишь один раз отвадил Лелину ногу, когда она ему едва по лицу не прилетела. При этом нога чуть не хрустнула, так что Леля ослабила попытки.

Так минул целый пролет коридора. Отчего-то Леле казалось, что – еще немного – и она бы куда-то выбежала. Если не на улицу, то хотя бы в помещение, где есть предметы, за которыми можно спрятаться. Но что уж на это надеяться?

Когда екаи пошли по лестнице, которая спускала их к темнице, Леля уже сдалась обстоятельствам, свесив руки и ноги. Шерсть, которая шла по голове и шее Комаину оказалась мягкой, и неплохо пахнущей. Так что Леля грела в ней пальцы, чувствуя, что вот-вот уснет от мерного покачивания, с которым екай двигался.

Но еще пара мгновений и Леля напряглась. Она услышала, что к их шагам добавились еще чьи-то. А потом воздух прорезал незнакомый Леле голос.

– Инугами. Комаину. Что здесь происходит?

Оба екая замерли, хотя еще не видели того, кто их позвал. Только Леля видела – ведь висела так, что смотрела екаям за спину.

На верхней ступени лестнице, в середине которой они замерли, стоял… кто он? Человек? Бог? Екай? Вероятно, последнее.

Он не возвышался над екаями, которые держали Лелю, хотя стоял на несколько ступеней выше. Но низкий рост не делал его менее величественным. Он лишь умножал изысканность изящных черт лица, блестящих серебристых, словно бы седых волос со странным, слишком большим начесом, и тонких губ, сжатых в линию. Леле даже захотелось поклониться. Но она не стала бы, даже если бы стояла ногами на земле. К тому же складывалось впечатление, что именно этот екай всем тут заправляет. Так что Леля не собиралась быть с ним вежливой. Ей ужасно не понравилось, как в его мире встречают гостей.

Да и судя по тому, что Инугами и Комаину замерли так, словно их застукали за постыдным, Леля не ошиблась с иерархией.

– Я вас вижу, – сказал верховный екай и Леля услышала в его голосе насмешку.

Они бы вот-вот пересеклись взглядом – доселе екай не удостаивал этим Лелю. Но тут Инугами и Комаину развернулись к нему лицом, а, значит, Леля теперь была к нему задом.

– Господин Нурарихен, мы ловили девочку!

– Господин Нурарихен, она сбежала из темницы с… А где, кстати, второй?

Вопрос Инугами остался без ответа. Заговорил Нурарихен:

– Какая же это девочка? – спросил он и Леля в мыслях позлорадствовала. – Это богиня.

Дождавшись, пока Комаину спустит Лелю и развернет за плечи, Нурарихен продолжил:

– Здравствуй, Леля. Славянская богиня весны. Верно?

Взгляда Нурарихена был тяжелым, и Леле все хотелось его сморгнуть. Но сколько бы она ни старалась, тот оставался на ней. Может, не на глазах, но где-то около них – на волосах, щеках, шее.

– Не совсем, – пискнула она.

Нурарихен вскинул брови и Леля наконец-то поняла, что делало его таким странным. Бровей у него, по сути не было. То есть их волоски казались бесцветными… если вообще были. Леле стало понятнее, почему Инугами и Комаину так тряслись. Если бы ею помыкал кто-то подобный, она бы тоже не хотела часто ему перечить.

Только вот она не здешняя. Так что вряд ли этот Нурарихен может хоть что-то с ней сделать.

– Что же я сказал неверно? – спросил он.

Его голос был тягучим. Можно сказать, красивым. А так и не кажется, что он принадлежал кому-то такому жуткому.

– Я богиня не только весны, но и лета… Вот.

Нурарихен улыбнулся, и это тоже получилось у него величественно. Леля хотела вторить, но вовремя себя остановила. Не было ничего веселого в ее положении.

– Вот как, – сказал Нурарихен. – Что же, богиня весны и лета, у меня к тебе вопрос… Думаю, ты догадываешься какой.

Леля догадывалась, но не ответила. Вдруг неправильно поняла? Сказала бы – опозорилась.

– Ладно, сам скажу, – улыбка Нурарихена стала шире. – Что ты здесь забыла, Леля?

– Ох, это долгая история, – сказала Леля, вымученно улыбнувшись.

Она надеялась, что такая отмазка, пускай она нелепая, избавит ее от ответа. Но Нурарихен сказал:

– Что же, раз так… Комаину, отнеси ее в тронный зал. Нас ждет долгая история. А ты, Инугами, возвращайся в темницу. Кажется, еще не все пленники получили ужин.

Улыбка слетела с лица Лели. Впрочем, это было лучше, чем если бы Нурарихен приказал отнести ее в темницу.

Почувствовав, что Комаину касается ее так, чтобы снова взвалить на плечо, словно неприятный, толкающийся груз, Леля отскочила и сказала с вызовом:

– Сама дойду!

Комаину покосился на Лелю, сощурившись с подозрением. Затем он посмотрел в спину Нурарихена, который уже успел развернуться и зашагать прочь от лестницы. Словно чувствуя, что Комаину смотрит на него, Нурарихен ответил его мыслям:

– Раз так хочет, пусть сама идет. Захочет сбежать – снова попадет в темницу.

Услышав это, Леля задрала подбородок и промаршировала за Нурарихеном. Хотя гордится ей было нечем. Кажется, беседа с верховным екаем – это лишь отсрочка к ее заточению.

Втроем они прошли несколько коридоров. Комаину то выбегал вперед, чтобы открыть дверь, то отставал, чтобы ее закрыть. Выглядел он растерянным, хотя все еще немного грозным. Все-таки было в нем много львиного. Леля не понимала: как с таким воротом ему не жарко?

Оказалось, Леля была права, когда думала, что близилась к помещению, которое отличалось от коридоров. Оказавшись в тронном зале, она на пару секунд замерла, хотя ее в спину подталкивал Комаину.

Казалось, что тронный зал центрального храма Такамагахары – золотой. Для мира богов это было вполне реально. И сиял он так, словно золото каждый день натирали. Либо им никто не пользовался. Что тоже было бы вполне естественно.

Кровля была бубновой, и Леле очень хотелось посмотреть, как это выглядело снаружи. Только вряд ли ей это удастся. Во-первых, казалось, что из храма ее не собирались выпускать. Во-вторых, наверняка это помещение было центральным. Значит, крышу огораживали другие. Вчера, когда Леля подходила к храму, она видела, как много у него пристроек – еще и с пестрым декором. За таким ничего не разглядишь.

Задрав голову, чтобы рассмотреть потолок, Леля не сразу почувствовала, что Комаину снова толкнул ее в спину. Только когда он гаркнул, чтобы она пошевеливалась, Леля зашагала, просто чтобы не стоять рядом с этим грубым екаем.

– Пожалуйста, нежнее с нашей гостьей, – сказал Нурарихен, не оборачиваясь.

Леля не сдержалась и прыснула со смеха. Нежнее, значит? Почему же Нурарихен не был так озабочен ее комфортом, когда Инугами и Комаину швыряли ее в темницу?

Тут же Леля пожалела, что не сдержалась. Но, кажется, никто не собирался ее наказывать за смех и даже толкать в спину. Раз обернувшись, она заметила, что Комаину, вытянув руки по швам, замер у входа. Осознав, что теперь лишь ее шаги гулко отдаются по залу, Леля замерла.

– Прошу, прошу, подходи, – сказал Нурарихен.

Он уже добрался до помоста, который высился от пола на несколько ступенек. Теперь, восседающий на темных подушках, Нурарихен держал спину очень ровно, и выжидающе смотрел на Лелю.

Справа на помосте сидела девочка-подросток. Она была напугана. Ее непривычно огромные глаза, как для здешнего племени, вперились в Лелю. Казалось, девочка ни разу не моргнула с тех пор, как Леля зашла в зал. Хотя та смотрела на нее всего несколько секунд, так что не могла знать наверняка. Но не глаза были самым примечательным в этой девочке. Ярче всего выделялись ее волосы. Розовые, они бросались в глаза, и сильно выделялись среди золотого великолепия тронного зала.

Девочка крепко сжимала край помоста, и смотрела на Лелю так пристально, что той стало не по себе. Казалось, она что-то хотела от Лели. Но словно бы не могла этого сказать.

Леля неловко кивнула ей и сделала еще несколько шагов, чтобы стоять напротив Нурарихена. Она огляделась, в поисках подушечки, на которую могла бы сесть. Но такой не оказалось. А Нурарихен сделал вид, что не понял, почему Леля так пристально смотрит на пол то справа, то слева от себя.

– В общем, такое дело… – заговорила Леля.

Она не знала с чего начинать. Еле собралась, чтобы эти первые слова выдавить. Но вдруг ее оборвали самым бесцеремонным образом – перебили.

Правда, тот, кто это сделал, не слышал, что Леля начала говорить, ведь только зашел в зал. Распахнув двери так, что они стукнулись о стену, он воскликнул:

– Я в Накацукуни! К ужину вернусь! Девственниц без меня не есть!

Леля обернулась на звук и, если бы и так не стояла, то замерла бы от удивления.

А вот Кася шагал, так что сумел остановиться, заметив, кто у Нурарихена в гостях. Он пялился на Лелю подозрительно долго. Но когда она открыла рот, чтобы поздороваться, Кася как-то нехорошо сверкнул своими желтыми глазами и бросил опасливый взгляд на Нурарихена. Леля смутилась и захлопнула рот. А Кася тем временем прошел мимо Лели, не признавая ее, и поднялся к Нурарихену.

– Будет какое-то поручение? – спросил Кася, слегка поклонившись.

– Нет. И прекрати спрашивать. Ты же мне не слуга.

Кася улыбнулся, так что даже клыки показались, и спиной отошел от Нурарихена на несколько шагов. Потом развернулся и зашагал к двери, игнорируя то, как живо Леля ему моргала.

Неужели не признал ее? Не может такого быть. Он даже остановился, когда увидел ее – значит, удивился, значит, вспомнил. Почему же не поздоровался?.. Да, этим японцам поучиться бы манерам. Спасибо хоть Кася не бросил ее в темницу, вместо приветствия, как все тут делали.

Леля провожала его взглядом, пока он не скрылся за дверью. Она бы еще пару минут пялилась на створку, которая закрылась за ним. Но ее позвал Нурарихен:

– Испугалась, что Кася тебя съест?

Вот сейчас снова был идеальный миг, чтобы упомянуть про свой статус невесты в прошлом. Но Леля лишь фыркнула и сказала:

– Я вне поля риска.

Нурарихен усмехнулся. Кажется, впервые он не над Лелей смеялся, а именно что радовался.

Со смеху прыснула даже девчонка с розовыми волосами. Осознав, что сделала, она втянула шею в плечи и с опаской глянула на Нурарихена. Но тот ее не заметил.

Что-то было в этой девочке, что отличало ее от других. Но Леля все не могла понять, что именно. Не было у нее той пугающей ауры, что у Нурарихена, его слуг… да и того же Каси. Может, из-за возраста и волос, но девчонка казалась Леле доброй. Почему же она здесь, с Нурарихеном?

– Так что, Леля? Ты так и не сказала, почему пожаловала в Такамагахару.

Леля засуетилась: кивнула, заправила волосы за уши, потом выправила и принялась тянуть подол блузки. Грязной. Вся она была грязной, потому что провалялась ночь на полу темницы.

– Не бойся, – сказал Нурарихен таким тоном, что Леля забоялась бы, если бы еще этого не делала. – Я не собираюсь причинять тебе вред. По крайней мере до тех пор, пока не пойму, зачем ты сюда явилась.

Леля думала сказать Нурарихену, что его слова мало помогли ей успокоиться. Но решила, что больше не будет испытывать его терпение и наконец-то заговорила внятно:

– Я пришла, потому что нуждаюсь в Шинигами. У меня к нему… одна просьба.

– И кого же ты хотела воскресить? – спросил Нурарихен, не церемонясь.

Леле не понравилось, что он сказал «хотела», потому что она до сих пор собиралась это сделать. Или он так намекал Леле попрощаться со своими планами? Или Леля надумала себе это от тревоги, которая сжимала ее так, что она вдыхала воздух маленькими порциями, боясь, как бы им не подавиться?

– Друга, – ответила Леля.

Нурарихен не стал уточнять, какого именно друга. Она же Леля – все с ней понятно. Да и будто бы он знал хоть одного знакомого Лели, чтобы понять, о ком именно она говорила.

Ненадолго задумавшись, Нурарихен отвел взгляд. Но почти сразу вернул его к Леле, спросив:

– Почему именно Шинигами? Именно японский бог?

Леля повела плечом, так что Нурарихен уточнил строго:

– Что еще тебе надо в Такамагахаре?

Прозвучало с угрозой. Леля сама не заметила, как втянула плечи – ровно как девчонка с розовым, пышным каре.

– Это получилось… случайно? – неуверенно проговорила Леля.

Сомневалась она не из-за лживости слов. Наоборот – они были правдой. Просто Леля не понимала, как бы доказать это Нурарихену. Он ведь не поверит, что Такамагахару они с Нимфеей выбрали, просто потому что она им первой пришла в голову.

– Случайно? – сказал Нурарихен, вскинув свои отсутствия бровей.

Леля поджала губы, чувствуя, что вот-вот расплачется, и кивнула.

Нурарихен долго вглядывался в нее. Ну точно мысли читал! Так что Леля думала, что случайно выбрала Такамагахару, случайно выбрала Такамагахару, случайно выбрала Такамагахару…

– Ладно, – наконец-то сказал Нурарихен. – Опустим это.

Он умолк ненадолго, но Леля – просто на всякий случай – продолжала думать, что случайно выбрала Такамагахару, случайно…

– Так ты заключила сделку с Шинигами?

Леля уже почти сказала «да». Но потом промелькнула мысль, что она вообще-то не обязана отчитываться Нурарихену о своем нахождении в темнице. Да и была она там недолго. К тому же, какова вероятность, что ее камера оказалась соседней с Шинигами?..

Может, Нурарихен все же умел читать мысли и уже знал все это. Но Леля рискнула и сказала:

– Нет.

Судя по тому, что Нурарихен удовлетворительно кивнул, мысли он не читал. Либо прочитал ту, в которой Леля задумывалась, умеет ли он читать мысли – так что сумел этого не выдать.

– Это хорошо… – протянул он и затем, повысив тон, добавил: – Раз тебя тут ничего не держит, я тебя отпущу.

Леле снова захотелось разрыдаться, но теперь от счастья. Правда, радость поблекла, когда Нурарихен сказал:

– Но с одним условием.

Ну, конечно. Не будет все так просто. Сейчас он скажет, что Леля должна отслужить у него тысячу Явьих лет, или, например, выполнить задание, которое не давалась даже самым мощным и древним екаям.

Она приготовилась к худшему. Но Нурарихен сказал:

– Когда вернешься в свой мир, не смей никому ничего рассказывать о происходящем в Такамагахаре.

Леля на секундочку опешила. Условие было подозрительно легким. Вместо того, чтобы что-то сделать, она, наоборот, должна была что-то не делать… Всего-лишь не трепаться о том, что увидела за эти сутки.

Леля не стала уточнять, что о происходящем в Такамагахаре знает Черт. А знает Черт – знает Нимфея. А знает Нимфея – знает вся Навь и еще немножко Яви. Но это ничего страшного. Нурарихен наверняка поставил такое условие, просто чтобы никто не пришел выручать японских богов.

– А можно вопрос? – вдруг спросила Леля.

Нурарихен удивился, да и сама Леля тоже не ожидала от себя подобной дерзости. Сейчас догавкается – и Нурарихен оставит ее тут на веки вечные. Но он, наверное, восхитившись Лелиной дерзостью, улыбнулся и сказал:

– Какой?

Леля облизнула сухие губы, думая, что зря вызвалась задавать вопросы. Наверняка это покажется подозрительным в купе с тем, что она так и не объяснила нормально, почему выбрала Такамагахару. Но сдавать было некуда. Нурарихен пристально изучал ее лицо. Да и Леле было интересно разобраться в происходящем, пускай она по-честному не собиралась никому о нем рассказывать.

– А что здесь, собственно, происходит?

Нурарихен заулыбался шире, но не обнажая зубы. Оттого улыбка показалась натянутой. Он смотрел на Лелю, как на маленькую, глупую девочку. По мнению самой Лели – от правды далеко не ушел. Она примерно так себя и чувствовала. Маленькой и глупенькой. Ну зачем она это спросила?

– Ладно, Леля, – сказал Нурарихен. – Я тебе объясню… Но только для того, чтобы утолить твое любопытство, и ты не смела проводить никаких расследований. Уяснила?

Леля закивала так активно, что шея захрустела. Это было даже приятно. Все-таки единственная разминка, которая была у нее после лежания в темнице – это бег от екаев. Лучше, чем ничего. Но и суставная зарядка лишней не будет.

– Хорошо. В этот раз я тебе поверю. Значит, Леля, положение у нас такое: люди считают екаев плохими, а богов хорошими. А ведь работы мы выполняем одинаково! Не все, конечно. Но в среднем то на то и выходит. Иногда даже больше! Взять того же Касю. Посмотрел бы я, как люди запели, если бы он не наведывался ежедневно в их мир. Но нет… Мы плохие, потому что мы екаи.

Леля хотела спросить, какую работу выполнял Нурарихен, кроме как толкал пафосные речи. Но потом решила: раз он тут главный, то, очевидно, занимался чем-то важным.

– Поэтому вы решили запереть богов в темнице, чтобы они перестали выполнять свою работу, люди их подзабыли и перестали почитать?

Нурарихен отчего-то был удивлен. Кажется, думал о Леле хуже, чем она предполагала.

– Откуда ты знаешь? – спросил он, стараясь не выказывать удивление.

Леля тяжко вздохнула.

– Да вы такие не одни, – сказала она, вспомнив, с кем боролась в середине апреле.

– В любом случае, – продолжил Нурарихен еще более величественно, словно заметил, как у Лели упало мнение о нем. – Если ты кому-то хоть слово скажешь…

– Да я поняла, поняла. Не буду.

Теперь Леле совсем не казалось страшным перебивать его. Ей вдруг стало так грустно. Боги, екаи, люди… одна ерунда. Кто-то из них плохой, кто-то хороший. Кто-то хочет власти и превосходства, кто-то – вареников с вишней. Одни других свергали, потом наоборот. И так по спирали на протяжении целой бесконечности.

Леля, хоть и была богиней, но ощущала себя крохотной песчинкой во всем этом. Было совестно от того, что молчанием она посодействует Нурарихену. Но иного выхода Леля для себя сейчас не видела.

Из мрачных раздумий ее вывел Нурарихен. Он словно бы радовался тому, как загрузил Лелю. Затем спросил:

– Вопросы еще будет?

Моргнув несколько раз, словно так грусть скорее шла из сердца, Леля кивнула. Тут же подумала, что не уверена – хочет ли это знать. Нурарихен удивился, но кивнул, подначивая Лелю говорить. Та собралась с силами и спросила:

– Вы правда едите девственниц?

Нурарихен засмеялся по-настоящему. Леля даже его зубы увидела. Лишь спустя дюжину секунд Леля осознала, что ответа не получит. Наверное, раз он так смеется, они не едят людей… Или наоборот?

– Ну, довольно, довольно, – сказал Нурарихен самому себе.

Он пригладил волосы, и сложил руки на коленях. А потом заговорил голосом, откуда исчез весь смех, оставляя лишь угрозу:

– Если я увижу тебя в Такамагахаре еще хоть раз, богиня весны и лета, если я узнаю, что ты предала обещание, которое дала мне… Что же, Леля, я тебя убью.

Не дожидаясь, пока Леля ответит, он обратился к девочке с розовым каре.

– Накимэ, отведи, пожалуйста, Лелю куда она скажет.

Накимэ. Леля откуда-то знала это имя, но припомнить не могла. Хотя, кажется, воспоминание было свежим.

Накимэ кивнула – подпрыгнули ее пышные прядки. Затем она соскочила с помоста и бодрым шагом направилась к Леле. Одета она была тоже не так, как все здесь. Сверху на ней была объемная рубашка с длиннющими рукавами, манжеты которых закрывали пальцы до второй фаланги. А на низ Накимэ надела короткую клетчатую юбку. Ее практически полностью закрывала рубашка, так что Леля даже не понимала, какого она цвета. Желтого? Кажется, что некоторые полоски на юбке и правда были такими.

Добравшись до Лели, Накимэ наконец-то ей улыбнулась и схватила за руку. Она казалась добродушной и болтливой. Хотя за все время ни слова не сказала. Леля тоже ей улыбнулась и убедилась в том, что никогда ее не встречала. Отчего же ее имя кажется знакомым? Впрочем, что удивительного, если Леля имела дело с мифическими существами? Они все – кто больше, кто меньше – известны в Яви. Ведь кто-то их придумал, и до сих пор не забыл – иначе они бы просто не существовали.

– Куда тебе? – спросила Накимэ так громко, что Леле захотелось отшатнуться.

Голос Накимэ оказался ожидаемо тонким. Ей было лет пятнадцать. Ну шестнадцать максимум. Впрочем, могло быть так, что ей лет сто пятьдесят. Ведь Леля наконец-то поняла, почему Накимэ так отличалась от остальных.

Она была не екаем. Она была богиней.

А судя по тому, что она собралась переместить Лелю в другой мир, Накимэ – проводница, как… В общем, понятно, как кто.

– В Явь, – сказала Леля.

Только вот, кажется, Накимэ не было интересно, куда Леля хотела попасть. Привычные хлопок и тьма случились слишком быстро. У Лели создалось впечатление, что Накимэ не услышала, куда ее отправлять.

И была права.

Глава 5

Леля почувствовала слишком теплую и какую-то сырую землю под ногами, а затем и жаркое солнце над головой – даром, что закатное. Пахло травой и ржавчиной. В Яви так не пахнет. И даже в Нави так не пахнет. А открыв глаза, Леля поняла, что все еще находилась в Такамагахаре.

Рисовые поля уходили бесконечно далеко вперед, влево и вправо. Леля не видела ни одного храма. Лишь тропинку, на которой стояла, и по обе стороны от нее кустики риса, утопающие в воде. Леля даже обернулась – но и позади не видела ничего отличного от пейзажа, какой был впереди нее. Если бы ее тут бросили, она бы с ума сошла. Куда идти? Как долго? Выйдет ли она к храмам, даже если будет плестись сутки?

Но, к счастью, Накимэ так и держала ее руку. Неужели она хотела оставить тут Лелю? Но что плохого она ей сделала?

Леля мучилась этими вопросами лишь несколько секунд. Потом поняла: этот мерзкий писк не от мошек, которых рядом с водой было в изобилие. Это звук голоса Накимэ. Вот уже минуту она что-то Леле втолковывала, но та ничего не соображала. Конечно, с Накимэ перемещаться было приятнее, чем с Нимфеей. Но Леля рассчитывала оказаться сейчас в Яви. А бескрайние рисовые поля пугали ее настолько, что она переставала соображать.

– Так что? – спросила Накимэ и Леля наконец-то посмотрела ей в глаза.

Радужка у нее тоже была розовой. Леля никогда таких глаз не видела – даже линз. В отличие от необычных глаз Каси эти ее не пугали. Наверное, потому что Леля понимала: Накимэ добрая богиня. Чем-то похожая на нее саму.

Только почему-то сейчас Накимэ смотрела на нее строго – и с каждой секундой ее взгляд становился все мрачнее.

– Что такое? – спросила Леля.

Потом закашлялась. Надо было выпросить у Нурарихена еды и воды. А то в горле пересохло и живот урчит.

Только вот Леля думала, что через два мгновения – сколько нужно для двух прыжков в пространстве – она будет в «У Догоды». Но ее ноги все еще продавливали сырую землю Такамагахары.

– Леля, пожалуйста! – взвизгнула Накимэ. – У нас очень мало времени! Ответь, ты поможешь, или нет! Срочно! Мне уже надо возвращаться!

Леля похлопала глаза. Она очень сожалела, что Накимэ из-за нее так расстраивается. Хотела собственными силами сложить что к чему. Но, кажется, пропустила слишком много из речи Накимэ, чтобы уловить даже основной смысл. Поэтому спросила:

– С чем помочь? Я… Ничего не услышала.

На мгновение Леле показалось, что Накимэ сейчас разрыдается. Но та сдержалась. А затем заговорила так быстро, что Леля едва поспевала за сутью ее слов.

– Леля, пожалуйста, от имени всех японских богов, прошу тебя помочь нам! Ты одна можешь это сделать! За последние два месяца ты первый гость в Такамагахаре, так что я не надеюсь, что в ближайшее время судьба улыбнется нам еще раз. Ты должна нас освободить! Леля! Пожалуйста! Если боги не будут выполнять свои обязанности… Впрочем, ты и сама знаешь. К тому же, может, в новостях слышала, уже начали странности происходить. Это потому что слишком много богов заперты! А те, что сумели не попасться, не справляются с чужой работой, ведь ее стало слишком много! Леля, пожалуйста…

На очередном «Леля, пожалуйста», та поняла, что Накимэ можно перебить.

– Постой! – воскликнула она. – Дай я скажу… Я бы с радостью вам всем помогла. Но, поверь, у меня не получится.

Накимэ уже состроила самое грустное лицо, на какое было способна. Но услышав, какую Леля выдала отмазку, нахмурилась и сказала умоляюще:

– Да все получится. Пожа-а-алуйста… Я бы не умоляла тебя так слезно, если бы у нас были другие варианты.

– Сама посуди, – продолжала свое Леля. – Если вы… сколько там вас? В общем, если здешним богам не удалось справиться, то как могу помочь я?

Вот уж хороший вопрос. Леля явно не самая сильная богиня. Она в этом статусе чуть больше двух месяцев. Уж кому справляться с екаями, так точно не ей.

Но и это не стало для Накимэ аргументом.

– В том-то и дело, – сказала она. – Нам нужен чужеземец. Японские боги не могут убить екаев. И наоборот. Поэтому…

Накимэ хотела сказать очередной убедительный аргумент. Но Леля, больше этого не стесняясь, перебила ее, воскликнув:

– Убить?!

Леля не собиралась никого убивать. Ну уж нет. Хватит с нее. Она не такая – не может калечить других. За ней уже числился грешок, ведь именно из-за Лели в Нави сменился Чернобог. Но то было помутнее… Леля не хотела, чтобы подобное снова с ней приключалось. Нет, нет, нет… Какими бы плохими ни были екаи, Леля просто не осмелилась бы никого из них лишить жизни.

– Да брось ты драму ломать, – скривилась Накимэ. – Они же все равно переродятся. А за это время в Такамагахаре как раз все успеет встать на свои места.

Леля недолго думала. За это время дунул ветер, разогнав по воде рябь. Красиво… если не задумываться, что, потерявшись в таком поле, уже никогда не выберешься.

– Ну же, Леля, – молила Накимэ. – Я же слышала, что тебе тоже это выгодно… Вызволишь богов – вызволишь и Шинигами. Он тебе нужен, я же правильно поняла? Он у нас добренький. Поможет тебе. Наверняка.

Последнее слово прозвучало неуверенно, но к тому времени Леля уже не слушала Накимэ. Ну, конечно! Шинигами! Вызволит всех японских богов – вызволит и его. И тогда он выполнит свое условие сделки.

Да, Леля должна остаться.

Может, получится и не убивать никого. Зачем сразу прибегать к насилию? Леля попробует договориться… Сомнительно, конечно, но ведь попытка не пытка. Да, она может это сделать. Хотя бы попытаться. К тому же, если она сейчас уйдет, не факт, что еще сумеет найти бога смерти, который согласится помочь ей просто так, а не за невинную душу. Так что нельзя отмахиваться от Шинигами.

– А убивать надо прям насмерть? – нехотя спросила Леля.

Накимэ пару секунд соображала, что это значит. А потом взвизгнула и крепко обняла Лелю. Та хотела сказать, что это еще ничего не значит. Может, она бы вот сейчас передумала и попросила Накимэ отвести ее в Явь. Забудет Такамагахару, как страшный сон. Он и правда был страшным. Темница, екаи, Нурарихен с его странной головой и приторно величественными манерами… Нет, лучше Яви нет мира в этом… этой вселенной.

Только вот Накимэ обняла Лелю не для того, чтобы отблагодарить. Она таким образом перенесла ее… куда-то.

– Спасибо, Леля. Ты даже не представляешь, как нас всех выручишь!

Еще мгновение и поле зрения перестало застилать что-то розовое и пушистое. Леля поморгала. Исчезли рисовые поля, чему она была несказанно рада. Но к тому же исчез свет солнца. Вместо него были лучи тусклого светильника в помещении с низким потолком и темными стенами, обшитые деревом. Заваленное всяким хламом, оно не внушало доверия – одну лишь тревогу. Вдруг в ворохе старых подушек кто-то прятался?

Леля никогда здесь не была, но как-то поняла, что это один из заброшенных храмов. По углам висела паутина, поверхности серели от пыли, и сильнее, чем везде, пахло ржавчиной. Казалось, что потолочные балки вот-вот отвалятся, и стукнут по голове. Леля хотела бы стать так, чтобы избежать этого. Но, рассмотрев потолок, поняла, что, как не станет, хоть одна балка, да треснет ее, если они все вдруг вздумают упасть.

Не успела она как следует испугаться, как услышала взволнованное:

– Леля?

Это была не Накимэ. Накимэ давно свинтила. Наверное, переживала, что Нурарихен заподозрит неладное. Все-таки не зря он постоянно держал ее подле себя.

Обернувшись, Леля увидела очень красивую японку лет тридцати пяти. Все, как и пристало классическим красивым японкам: фарфоровая кожа, тонкие брови, раскосые глаза, и волосы такие темные, что казалось, будто они всасывали свет. Наверняка они были очень длинными. Но у этой женщины они закручивались в низкий пучок. На ком-угодно такая прическа выглядела бы неряшливо. Торчащие волоски, выбившиеся пряди и пушок по пробору. Но у этой японки казалось, что так и надо. Неаккуратность прически выдавала лишь то, что женщина устала. А синяки под светлыми глазами намекали, что она плохо спала.

А еще она знала имя Лели.

– Здравствуйте, – неуверенно сказала она.

Леля уже привыкла, что японцы вместо приветствия бросают своих новых знакомых в темницу. Так что ждала худшего. Но это женщина, наоборот, радовалась ей. Чем дольше она смотрела на Лелю, тем явственнее проступала ее улыбка. Тогда Леля тоже осмелилась улыбнуться, и женщина поднялась с подушечки.

Она была величественной, как и Нурарихен. Но так разительно отличалась от него, что сравнивать их было просто глупо. Ясно дело: она богиня. К тому же не плененная. Значит, Леле можно не волноваться.

Увидев ее в полный рост, Леля поняла, что женщина выше ее на голову. А еще она сумела рассмотреть ее одежду. Светлое одеяние с красными планками, наверняка имело какое-то специальное название. Но Леля не разбиралась в японской культуре, поэтому про себя назвала его «нарядный халатик». Но от халата там было лишь то, что одежда запахивалась и подпоясывалась.

Макияж у нее тоже был не обычным. Черные стрелки уходили так высоко, что скрывались в волосах, заканчиваясь, наверное, у висков. Причем это не выглядело эксцентрично.

Наверняка, Леля, хоть и улыбалась, но выглядела не совсем радостно. Так что женщина поспешила с разъяснениями:

– О, ты, наверное, не понимаешь, что творится! Извини… Да… Все это так неожиданно! Мы не ждали, что подмога придет так скоро!

Засуетившись, женщина отряхнула для Лели одну подушечки от пыли и пригласила присесть. Леля осторожно опустилась, хотя предпочла бы свалиться, и растянуться на полу, закрыв глаза, и ни о чем не думая.

– Будешь чай? – спросила женщина. – Или что вы пьете? Квас? Пиво?

– Чай, – сказала Леля.

Хотя боги не пьянели, Леля не любила хмельные напитки за вкус. А в чае плохо было лишь то, что он горячий – после солнца Такамагахары Леля предпочла бы что-то холодное. Впрочем, из этого заброшенного храма ее не гнали, так что чай успеет остынуть… Да, судя по тому, как светилось лицо этой женщины при взгляде на Лелю, она застряла тут надолго.

– И что-нибудь покушать, – добавила Леля, надеясь, что этим не нагрубила.

– Да, да, конечно! – воскликнула женщина. – Что ты будешь?

При этом она стала бить кулаком по низенькому столику, рядом с которым они сидели. С каждым ударом на том появлялось новое кушанье. Леля поняла, что этот стол работает как тот, что в Нави – и очень обрадовалась. Когда никто не будет видеть, настучит себе вареников, и объестся так, как ни один медведь перед зимой не наедался.

А пока Леля пыталась выхватить хоть какое-то блюдо. Женщина все стучала, рассказывая про каждое, но так быстро, что Леля не успевала ответить. Через дюжину тарелок женщина глянула на Лелю и, увидев ее голодный взгляд, прекратила. Леля тут же накинулась на еду. Это была лапша – темная и ужасно пахнущая водорослями. Впрочем, Леля так проголодалась, что для нее это был прекрасный запах.

Лишь сбив оскомину, Леля подняла взгляд и заметила, что женщина смотрит на нее с нежностью, слова мама на дочь. Смутившись, Леля отодвинула тарелку. Потом утерла рот тыльной стороной ладони – салфеток ей женщина не наколдовала – и посмотрела на нее. Та говорила:

– Не спеши, кушай. Я подожду. Время есть. Время – это единственное, что у нас есть.

Прозвучало уныло, но женщина продолжала нежно улыбаться.

– А не могли бы вы… Ну, ввести меня в курс дела, – сказала Леля и неловко добавила: – И представиться.

Осознав, как оплошала, женщина хлопнула себя по коленям и коротко рассмеялась.

– Да, конечно, – сказала она. – Просто, ты пойми, мы все тут на нервах… Меня зовут Аматэрасу. Я богиня солнца, верховная среди японских богов… Ну, в то время, когда меня не свергает Нурарихен. Ты его уже встречала, не правда ли? Он верховный екай.

Леля кивнула. Вопросов у нее была тьма, но она не стала ничего спрашивать. Пускай Аматэрасу скажет все, что вспомнит. А Леля потом уточнит. Она, в общем-то, и не знала, что спрашивать. Основное происходящее она уже поняла. А до остального докопаться еще не успела.