Макабр. Книга 2

Размер шрифта: 13

Серия: «Сектор Фобос», книга 3

Часть 1
Как выживают люди

Мертвые души жили теперь в стенах. Они приходили каждую ночь, плакали, просили впустить. Стучались – тихие ритмичные удары, мягкий звон металла под едва уловимыми касаниями остывших пальцев. Роман Милютин лежал в темноте, разреженной только крошечными искорками ночников, и, не моргая, смотрел на металлический потолок. Ему казалось, что там, за тонкой пластиной, прямо сейчас водоворотом кружится поток сияющей энергии тех, кого уже нет. И стоит этой преграде исчезнуть, как мертвецы доберутся до него, вцепятся ледяными руками и уже не отпустят, с собой уволокут.

Пусти нас… Ну, пусти…

Когда он был маленьким мальчиком, его отец работал колониальным строителем, мотался от одной планеты к другой, да еще и семью с собой таскал. По документам значилось, что Роман родился в колонии, хотя он подозревал, что произошло это на корабле. Мама очень не любила вспоминать об этом, злилась на отца страшно, но не уходила. Мама сама родилась в колонии, не получила лечения, да так на всю жизнь и осталась горбуньей. Поэтому она никогда не думала о том, чтобы уйти, и терпела мучительные перелеты и любые условия жизни.

Условия, надо сказать, были не лучшие – потому что папа был не лучшим строителем. В элитные колонии его никогда не приглашали, только в добывающие, опасные, туда, где вечно не хватало рабочих рук. Когда Роману исполнилось шесть, семья жила в строящейся колонии шахтеров. В тот год случилась эпидемия неизвестной болезни, обычное дело в планетарных поселениях.

А необычным оказалось то, что местная звезда не желала успокаиваться, полыхала магнитными бурями, не давая кораблям подлететь достаточно близко. Медиков не было, лекарств не было, люди заражались один за другим. Единственным способом сдержать эпидемию колониальным властям показалось устроить то, что позже назвали «смертельным карантином». Тому, у кого обнаруживались симптомы, надлежало выйти из дома и ждать помощи в одной из палаток, не общаясь ни с кем, кроме других зараженных.

Желающих принять такой порядок оказалось немного: днем в палатках еще можно было выжить, а в четырнадцатичасовую ночь налетали морозы и злой ледяной ветер. Поэтому желания от зараженных и не ждали, их выгоняли под прицелом, а родным строго-настрого запрещали пускать их в дом, иначе они тоже будут признаны зараженными, даже без симптомов.

Люди вынужденно соглашались, надеялись на удачу, на то, что уж им-то удастся дождаться если не врачей, то хотя бы рассвета… Их уверенность растворялась с понижением температуры. Они хранили гордость только в первые часы, ну а потом подбирались к домам, стучали в окна, стучали в двери, просили, плакали, умоляли… Папа тоже заболел. Мама выгнала его без сомнений, она как будто давно уже ждала такого момента. Папа потом долго стоял у окна, стучал замерзающими руками по бронированному стеклу, оставляя среди белой наледи кровавые разводы. Он плакал – и маленький Рома плакал вместе с ним.

К утру все закончилось. Хоронили папу в общей могиле, на холодных планетах личные могилы – роскошь. Вскоре они с мамой улетели на Землю, но те стоны и слезы мертвецов, которые еще не осознали, что мертвы, преследовали Романа много лет. Он надеялся, что никогда не столкнется ни с чем подобным.

Теперь вот столкнулся, прошлое как будто догнало его – уже взрослого, самого ставшего отцом. Он замер в кровати, совсем как тогда, много лет назад, и слушал, как рыдающие мертвецы ползают по тонким стенам его дома. Он боялся встать, боялся даже двинуться, он ждал рассвета – условного, как и все на «Слепом Прометее».

Утром стало легче. Мертвецы отступили, будто признавая власть дня над собой, хотя на станции не было ничего похожего на солнечный свет. Раньше на «Слепом Прометее» день и ночь отличались по уровню общего освещения, регулируемого центральным компьютером. После строительства Лабиринта это, конечно же, прекратилось.

Утром Роман снова был спокойным и уверенным. Он заставил себя поверить, что не было никаких мертвецов, они ему приснились, пусть даже он не спал. Он поднялся первым, пробрался на крошечную кухню. У них с сыном была хорошая квартира – две комнаты, собственные кухня и ванная, роскошь по меркам Лабиринта. Когда умерла Лиза, их хотели переселить, Роман, единственный работающий член семьи, не дотягивал до такого имущества. Но, к счастью, Виктор пошел служить в полицию, и квартиру оставили за ними.

Роман всегда просыпался раньше сына, так что о его бессоннице Виктор не догадался бы. Приготовление завтрака не напрягало старшего из Милютиных, а успокаивало. Знакомые действия и ароматы еды дарили иллюзию дома, нормы, уюта даже… Все хорошо. Все под контролем. Никаких мертвецов не было, все они остались на шахтерской планете, да так и плачут там холодными ночами…

Он убедил себя, что ситуация под контролем, ну а потом на кухню вошел Виктор, непривычно мрачный, уже застегивающий пояс с оружием на талии, и Роман понял: простым и обычным этот день не будет.

– Что случилось? – спросил Милютин-старший. Он не стал тратить время на уточнение, а случилось ли что-то вообще, и так ведь понятно!

Полицейских детективов в Лабиринте очень мало, Виктор почти всегда занят. Правда, сын и сам к такому привык, он воспринимает это спокойно, а сегодня, вот, мрачнее тучи… Забавно, как сравнения врезаются в память на всю жизнь: настоящих туч Роман не видел со времен Земли.

– Да что-то паршивое, – признал Виктор. – Извини, есть не буду, эксперт наш сказал, что перед таким лучше остаться голодным. А уж если он так говорит, надо верить!

– Что-то… необычное? – уточнил Роман, изо всех сил прогоняя из памяти рыдающих мертвецов.

– Да уж… В нашей дыре уже, вроде, все случалось, ты начинаешь верить, что даже Сектор Фобос ничем больше не удивит, а потом дерьмо всякое всплывает на новый уровень! Этой ночью убили целую семью, папа. Так, как никогда не убивали раньше. И мы понятия не имеем, кто это сделал.

* * *

Мира знала, что в опасных ситуациях важно сохранять спокойствие хотя бы внешне. И она не сомневалась, что справилась с этим отлично: все то время, что она управляла роботами, со стороны это выглядело так, будто ничего особенного не происходит. Отследить монстра, натравить его на живых людей, устроить казнь – так, рутина! Мира держалась столько, сколько нужно. Она задала программу, которая позволила дронам самостоятельно упаковать ту мешанину, что осталась от зверя и двух Мертвых, в стерилизационные пакеты и отправить в космос. Дальше ее участие не требовалось, и она отошла в сторону, делая вид, что ей просто скучно оставаться на месте.

Лишь оказавшись в одиночестве в одном из узких тоннелей, она смогла перевести дух. Мира вытянула перед собой руки и получила подтверждение того, что давно уже ощущала: пальцы дрожали мелкой дрожью. Она ведь на самом деле прекрасно понимала, что натворила.

Она с самого начала убеждала себя, что перенастраивает роботов для битвы с монстром – и с самого начала знала, что это не совсем правда. О противостоянии с местными жителями она думала точно так же, как об охоте на мутанта. Гюрза тогда еще не вернулся, ничего не рассказал им, а Мира уже догадывалась, что простым контакт с экипажем «Слепого Прометея» не будет.

И ведь она не тяготилась этим! Вот что угнетало ее больше всего. Зная, что ей, возможно, придется убивать людей, она принимала это как один из рабочих вариантов. Мира даже не понимала, имеет право прощать себе такое или нет.

Дальше стало только хуже, все закрутилось слишком стремительно. Гюрза рассказал им о том, что творится на станции. Опасения Миры окрепли, она продумывала возможную стратегию боя. Когда же они выяснили, что местные еще и устроили публичную казнь, дроны как раз вышли на след мутанта.

Решение пришлось принимать очень, очень быстро. Не анализируя толком ситуацию, не раздумывая о том вреде, который может быть нанесен. Пожалуй, оно и к лучшему… Если бы Мира успела здраво оценить риск, она бы никогда не осмелилась довести дело до конца.

Ей сложно было описать то, что она чувствовала сейчас. С одной стороны, она не сожалела о тех Мертвых, которых убил зверь. С другой, она сожалела о том, что не сожалеет. Это ведь тоже были люди! Разве они не заслуживали честного суда? Почему она возомнила, что имеет право вот так их убить? Но ресурсы стали бесценными, разумно ли тратить их на каннибалов?

Теперь, когда необходимость принимать жесткие решения отступила, мысли путались, накладывались друг на друга, жалили, как разозленные насекомые. Ей нужна была пауза, чтобы разобраться в себе, потому она и отошла от основной группы.

Мира знала, что никто ей не поможет. Рино захотел бы, но он сейчас оставался в гуще событий и не заметил, в каком она состоянии. Гюрза наверняка заметил всё, но Мира очень удивилась бы, если бы он проникся желанием ее поддержать. Да она и не нуждалась в помощи, ситуация не настолько сильно ее задела. Она была уверена, что просто побудет здесь, приведет мысли в порядок и вернется.

Начало таким и было, ну а потом Мира уловила за своей спиной тихие шаги. Она уже по этим шагам догадалась, кто ее нашел, обернулась, убедилась, что права – и удивилась еще больше.

– Что тебе нужно? – нахмурилась Мира.

Она прекрасно знала: ей удалось услышать приближение Сатурио Барретта лишь потому, что он позволил ей услышать. Не все кочевники умели двигаться бесшумно, но у этого получалось. В его случае звук шагов был лишь данью вежливости, как и то, что он не стал подходить вплотную, остановился в паре метров от нее.

Мира не боялась кочевников, но она здраво оценивала уровень исходящей от них угрозы – и то, какой вред они способны принести, и то, что некоторые из них могут сделать такое без повода. Но не Сатурио, в нем как раз чувствовался самоконтроль, внушавший невольное уважение.

– Ты провела серьезную боевую операцию, а этому, по-моему, не уделили должного внимания, – невозмутимо ответил кочевник. – Я пришел указать на это и убедиться, что с тобой все в порядке.

– Я не ждала похвалы… И конечно, со мной все в порядке! Я просто выполняю свою работу.

Прозвучало куда эмоциональней, чем полагалось рассуждать человеку, у которого все в порядке. Мира и сама заметила, что прокололась, но оправдываться не стала.

– Люди погибли, причем страшно, – напомнил Сатурио. – Испытывать вину вполне нормально, знание о том, что погибли отбросы, не всегда помогает.

– Да не испытываю я никакую вину!

– Разумеется.

– Дай угадаю… Сейчас ты вытрясешь из себя какую-нибудь занимательную историю о том, как ты был маленьким кочевником и совершил свое первое вынужденное убийство, – усмехнулась Мира.

Она понятия не имела, зачем хамит ему – он не сделал ничего, чтобы заслужить такое. Пожалуй, все дело в том, что Сатурио застал ее в момент уязвимости, а такого Мира терпеть не могла. Она давала собеседнику полное право послать ее подальше и уйти.

Однако Сатурио проигнорировал ее вспышку.

– Нет, – только и сказал он. – Я предложу тебе заглянуть в чуть менее отдаленное прошлое. Что произошло бы, если бы ты не придумала тот план с отродьем?

– Что?.. В смысле?

– Что произошло бы? – повторил Сатурио. – Дело могло завершиться миром?

– Овуор в это верил.

– Только Овуор в это и верил. Остальные, в том числе и я, отнеслись к его плану скептически с самого начала. Но мы вынуждены были подчиниться, потому что он, при всей своей неоправданной сентиментальности, действовал строго по протоколу.

– Он выбрал дурацкий протокол!

– И тем не менее. Мы подчинились, потому что должны были – а Гюрза? Почему подчинился он? Он не обязан, и на дисциплину ему плевать. Так почему же он ни разу не возразил?

– Потому что ему подраться хотелось, – проворчала Мира.

– Может, и не хотелось, но он уже в тот момент считал драку неизбежной, потому и не тратил время на переговоры с Овуором. При этом, если бы дрались только мы, без привлечения того существа и роботов, пострадавших было бы больше или меньше?

Он не стал спрашивать о том, кто победил бы. Сатурио и сам осознавал, что победа в любом случае была бы за ними, просто при большем количестве жертв – возможно, с двух сторон.

– Больше, – признала Мира.

– Да. И те переговоры, которые Овуор ведет с местными прямо сейчас, стали бы невозможны.

– Почему это?

– Они не напали на монстра, потому что он внушил им мгновенный ужас, – пояснил кочевник. – Мы мгновенный ужас внушить не способны. С нами начали бы драться многие местные жители, которые приучены повиноваться Мертвым. На пути к победе нам пришлось бы многих… нейтрализовать. Это неизбежно породило бы недоверие, даже если бы мы сумели доказать, что наши намерения были благими. Но то, что ты подчинила, а потом убила чудовище, мгновенно сделало нас в их глазах высшими существами, действительно способными им помочь, и уже не нужно тратить время на получение их доверия. Это был хороший план и хорошее исполнение. Мне надоело тебя хвалить, я объяснил достаточно.

– Э… спасибо, – смутилась Мира, чувствуя, что краснеет. – Действительно, спасибо.

Она ожидала, что теперь Сатурио попросит что-нибудь взамен – может, информацию о Гюрзе или услугу на будущее. Но она определенно переоценила коварство кочевника, потому что он сказал все, что хотел, и продолжать не собирался. Он развернулся и зашагал прочь, а Мира с удивлением обнаружила, что ей тоже не хочется оставаться здесь. От слов Сатурио стало легче, потому что он сказал правду.

Она задержалась лишь для того, чтобы не возвращаться к остальным одновременно с ним, как минимум Рино мог истолковать такое неправильно, да и Бруция не семи пядей. Но задерживаться она все равно не стала, и, как оказалось, не зря.

Переговоры прошли успешней, чем ожидала Мира. Понятно, что часть местных жителей, из ближайшего окружения Мертвых, уже разбежалась по темным углам. Эти люди настолько потеряли связь с нормальной жизнью и натворили так много, что возвращение к цивилизованному обществу слишком сильно их пугало.

Но были и другие – те, кто терпел хаос от безысходности. Теперь они смотрели на чужаков с осторожным интересом, мысль о том, что можно снова жить по-человечески, манила их, заставляя преодолеть любые опасения.

Когда Мира вернулась, роботы уже утащили с площади останки, хотя пятна крови на металле все равно сохранились. Перед Овуором стояла группа человек из двадцати, беседовавших с ним. Сатурио подошел к сестре, и она тут же начала что-то рассказывать ему. Рино оставался рядом с вице-адмиралом и даже не пытался скрыть свое недовольство. Лейс Марсад, которому вроде как полагалось теперь стать главным среди местных, держался в стороне, у дальней стены, и в разговоре не участвовал.

Пока Мира пыталась разобраться, что к чему, Гюрза просто появился рядом с ней. Выглядело это так, будто он материализовался из воздуха, и Мира не собиралась ни спрашивать его, как он это провернул, ни гадать о таком, ее сейчас больше интересовали переговоры.

– К чему мы в итоге пришли? – спросила она.

– К отлёту.

– Чего?

– Беженцев, – пояснил Гюрза. – Они теперь беженцы, а не местные трупоеды.

– Во-первых, перестань, я уверена, что каннибализмом занимались не все! Во-вторых, каких еще беженцев?

Она бы решила, что это шутка, но Гюрза ведь не шутит – по крайней мере, не так примитивно. Вот и на этот раз он сказал правду.

Овуор так и не наигрался в спасителя. Когда конфликт был улажен, он снова предложил местным убежище на «Виа Феррате», и группа, стоящая теперь перед ним, согласилась.

Мира не знала, как на такое реагировать. Вроде как это правильно, спасение людей превыше всего! А с другой стороны… Они ведь не знают, как эти люди жили много лет. Конечно, Кети проверит их на все известные болезни, это чуть уменьшит риск. А неизвестные как же? Да и сам их образ жизни?

Но и бросать их тут нельзя, они, уже выразившие желание улететь, станут легкими мишенями для приспешников Мертвых, если останутся без защиты.

– А адмирал что по этому поводу говорит? – уточнила Мира.

– Ничего не говорит. Отсюда с ней не связаться, только с челнока. А к тому моменту уже поздно будет отправлять беженцев обратно. Овуор взял ответственность на себя.

В принципе, он имел право это сделать – и как вице-адмирал, и как командир разведывательной группы. Он даже, пожалуй, поступил правильно. И все равно Мире было неспокойно от такого расклада, а почему – она и сама не знала.

Пока она раздумывала об этом, Овуор завершил беседу с беженцами и жестом подозвал к себе подчиненных.

– Думаю, вам уже известно о том, что произойдет, – объявил он. – К сожалению, у меня нет возможности предупредить адмирала о том, кого я пригласил на борт. Поэтому я не могу просто отправить людей на челноке, я буду лично сопровождать их. Бернарди отвезет нас всех к станции, и я отчитаюсь перед адмиралом о том, почему так поступил.

Судя по кислому выражению лица Рино, он с таким раскладом был не согласен. Но даже он не рискнул бы открыто выступить против приказа командира, ему пришлось подчиниться.

– На челноке мало места, – продолжил Овуор. – С нами полетит группа из двадцати двух человек. По этой причине и потому, что нет официальных оснований для прекращения миссии, разведка продолжится.

– То есть, вы и Рино улетите с беженцами, а мы отправимся на третий уровень? – удивилась Мира.

– Я тоже улечу на станцию, – подняла руку Кети. – Людям может в любой момент понадобиться медицинская помощь, это большой стресс… Мне лучше быть там.

Прозвучало красиво, тут она ловко вывернулась. Даже произнести это сумела уверенно! Но все знали: Кети попросту хочется улететь и не хочется соваться на третий уровень, ей и четвертого хватило. Когда она прибудет на станцию, ее наверняка назначат в карантинную зону, этого она и добивается.

– Полномочия командира я передаю Сатурио Барретту, – сказал Овуор. – В его подчинении будут Мира Волкатия и Бруция. Гюрза, что планируете делать вы?

– Останусь, – отозвался Гюрза. – Я на эту миссию согласился не для того, чтобы на челноке кататься.

– Понимаю. Господин Марсад?

Казалось, что Лейс стоит слишком далеко, чтобы услышать, да и вообще не обращает на них внимания. Однако, когда с ним заговорили, отреагировал он мгновенно.

– Я пойду с вашей разведывательной группой, если никто не против.

– Ты ж эвакуироваться хотел! – напомнил Рино.

Он и правда выражал такое желание еще до того, как Мира ушла. Лейс не скрывал, что он один из Мертвых, и понимал, что на «Виа Феррате» его будут воспринимать как медицинский объект. Тогда он не возражал, а теперь, получается, передумал.

– Я никогда не был на третьем уровне, – пояснил он. – Я там жил… Но тогда это место еще не называлось третьим уровнем. Мне хочется узнать, что там изменилось за эти годы, во что превратились те, кто так легко принял решение нас истребить.

– Надеюсь, вы не планируете мстить? – нахмурился Овуор.

– Ни в коем случае. Я готов подчиняться тому, кого вы назначили руководителем. Но увидеть-то я смогу…

Еще одна идея, которая Мире не понравилась. Но и это им предстояло принять: на челноке действительно мало места, нельзя запирать с обычными людьми Мертвого. Резкое движение корабля, случайная царапина, капля крови – и все, никого уже не спасти. Да и потом, Лейс может стать действительно ценным союзником на разведывательной миссии… Если будет подчиняться, а в этом Мира уверена не была.

Овуор без труда понял то же, что и она. Вице-адмирал обвел взглядом всех своих подчиненных:

– Хорошо, значит, решено. Я, Сабаури и Бернарди отвезем беженцев на «Виа Феррату». После этого челнок сразу же вернется сюда. На вашу разведывательную миссию я отвожу семь дней по стандарту Земли. После этого встретимся здесь и обсудим дальнейшие действия.

Он говорил так, будто встреча тут – единственный вариант. Хотя в дополнительных планах и правда не было смысла, они все зависели от того, с каким кризисом столкнется любая из групп, а такое не предугадаешь. Может, все действительно пройдет хорошо!

Только вот что-то подсказывало Мире, что никакого «хорошо» в Секторе Фобос давно уже не осталось.

* * *

Нужно было уничтожить четвертый уровень сразу, без сомнений и жалости. Но тогда Чарльзу казалось, что это не обязательно.

Он рассчитывал, что взрывы покончат с этой проблемой… С несколькими проблемами сразу: с неизвестной биологической угрозой, антисанитарией, нахлебниками. Ну а бонусом шел шанс испытать новое оружие, созданное уже на корабле, сплошные плюсы! Увы, результат оказался не совсем таким, на который рассчитывал командир корабля.

Нельзя сказать, что у них не получилось вообще ничего: паразитов, притаившихся в хвостовой части станции, стало значительно меньше. Но появились Мертвые, этого никто не ожидал… Получается, одну проблему они невольно заменили на другую. Чарльз такого не любил.

Тогда он заставил себя успокоиться, взвесил все «за» и «против» и все же позволил отбросам с четвертого уровня остаться в живых. Долгое время казалось, что это правильное решение. Мертвые на прорыв не шли, с некоторыми из них даже удалось договориться. Четвертый уровень начал приносить пользу, поставляя товары, которых там прежде не было… точнее, они были, просто никто не решался назвать внутренние органы товаром. Оттуда можно было привлечь работников, готовых за дополнительный паек делать то, на что не согласились бы даже последние доходяги с третьего уровня.

Ситуация наладилась, статус-кво установился. Чарльз не собирался доверять честному слову ничтожеств, у него давно уже были шпионы на четвертом уровне. Но они не предупреждали ни о какой угрозе, оснований для беспокойства не было.

И вот теперь все сорвалось – внезапно, без толковых предпосылок. Сначала до высших уровней начали доходить непонятные, порой противоречивые сообщения от шпионов. Потом, до того, как удалось выяснить подробности, связь и вовсе оборвалась – и до сих пор не возобновилась.

Разбираться с этим самостоятельно Чарльз не собирался, он сразу же собрал в своем кабинете всех, кто имел значение. Пожалуй, только Скайлара не следовало звать, но он напросился сам и теперь, конечно же, бесновался:

– Я же говорил, что нужно было выжечь их всех! Всех этих мразей! Мы собрали новую партию атомных бомб уже через год, мы могли их добить!

– А какой-то тупой старик уперся и не смог поступить правильно? – холодно уточнил Чарльз.

Сын тут же смутился, но со Скайларом так всегда: у него язык впереди мыслей летит.

– Я не то хотел сказать…

– Мне нужны факты. Если у тебя их нет, лучше помолчи.

Скайлар заметно помрачнел, однако не произнес больше ни слова. Он по-прежнему подчиняется – это хорошо. Чарльз не брался сказать, сколько еще продлится такое смирение, но пока были вопросы поважнее.

– Кто мне может сказать, что там происходило накануне отключения связи?

– Должна была состояться публичная казнь Лейса Марсада, – отчиталась Элиза Галлахар. – Остальные Мертвые давно уже с ним не ладят… Да никогда не ладили. Его щадили в основном потому, что это он предъявил нам ультиматум и добился перемирия. Но теперь, когда контакт с нами налажен, его решили убрать.

Она тоже понимала, что они столкнулись с серьезным вызовом, однако говорила по-прежнему спокойно, без страха, даже без волнения. Она ведь всегда была особенной… Еще в первые годы путешествия Чарльз отметил, что маленькая Элиза Фрай отличается жестокостью машины и умом, намного опережающим ее возраст. Он тогда решил, что ему показалось или что она изменится, он никогда не ожидал от девиц многого.

Но возраст лишь принес Элизе новые знания и опыт, добрее она не стала. Эта девица незаметно, будто бы между делом, сначала вошла в отдел разведки, а потом и возглавила его. Назначая ее, командир станции воспринимал это чуть ли не как шутку, но за минувшие годы Элиза ни разу его не разочаровала… до сегодняшнего дня.

Говорить ей об этом Чарльз пока не собирался. Во-первых, он не спешил ни с поощрениями, ни с наказаниями. Во-вторых, у него не было лучшего сотрудника, чтобы ее заменить. Ну а в-третьих, Элиза подстраховалась, получив тесную связь с силовым блоком станции. Теснее некуда: она вышла замуж за Троя Галлахара, главу отрядов специального назначения. Трой, впрочем, до сих пор верил, что это был его выбор.

– И один Марсад добился того, что мы полностью потеряли связь с четвертым уровнем? – удивленно приподнял брови Чарльз.

– Маловероятно. Наши эксперты всегда расценивали Лейса Марсада как угрозу среднего уровня. После его поимки, но до казни Сандрин связалась лично со мной, – доложила Элиза. – Она скинула мне схемы устройства, которое планировала использовать для казни. Все должно было сработать как надо.

– Но не сработало! – напомнил Скайлар.

– Один только Марсад не мог стать причиной такого, – настаивала глава разведки. – До меня дошли сообщения о том, что на территории станции были посторонние.

– Какие еще посторонние? – насторожился Максвелл Фрай. – Из третьего уровня?

– С другой станции.

– Но этого не может быть!

– Почему я впервые слышу о таком? – поразился Чарльз.

Элиза позволила себе легкую улыбку:

– Как раз из-за того, о чем только что сказал мой отец: этого не может быть. Откуда в Секторе Фобос другая станция? Да еще так далеко от первоначального маршрута «Слепого Прометея». Поэтому предоставлять столь абсурдную информацию я не имею права, я попыталась получить больше данных, но потеряла связь со всеми своими агентами.

– Из-за чего это могло произойти? Авария?

– Как вариант, но общая система станции ничего не зафиксировала – хотя она уже года три работает с перебоями. Возможно, связь заблокировали намеренно.

– Мы уже посылали туда разведчиков?

– Не успели. Я подбирала подходящих кандидатов, когда поступило ваше приглашение на совещание.

Они ждали от него указаний, Чарльз видел это. И Элиза, и остальные умели принимать решения самостоятельно, других людей в руководстве давно уже не осталось. Но они прекрасно знали: если он взялся за дело лично, все должно подчиняться его воле.

И Чарльз думал. То, что произошло на четвертом уровне, могло оказаться мелочью, всего лишь техническим сбоем. Но что, если туда действительно пробрались люди с другой станции? Они интриговали адмирала, однако они же пугали его. Чарльз прекрасно знал: далеко не каждый поймет тот образ жизни, который он установил на «Слепом Прометее».

Если задуматься, четвертый уровень давно уже не оправдывал свое содержание… Да и на третьем скопилось многовато людей, на органы можно пустить их, дурман вообще отлично изготавливают в лабораториях, Мертвые – не ресурс, потому что их сложно контролировать… Вспомнив обо всем этом, он принял решение.

– Никакой разведки. Взрывайте тоннели.

– Но без них хвостовую часть корабля просто унесет в сторону от станции! – возмутился Максвелл. Он всегда возмущался очень странным вещам. Чарльз давно избавился бы от него, если бы Максвелл был чуть глупее – и не был отцом Элизы.

Но он даже в старшем возрасте оставался лучшим инженером станции, поэтому на его глупости приходилось отвечать не приговором, а объяснениями.

– В этом и смысл. Угроза основной части станции должна быть устранена. Трой, взрывы должны быть организованы не позже завтрашнего дня. Это возможно?

– Это будет сделано завтра утром, – кивнул Галлахар.

– Там могли остаться люди, даже если произошла новая катастрофа! – не унимался Максвелл. – И что тогда?

Чарльз лишь пожал плечами:

– Тогда им не повезло и в срок от часа до пяти суток, в зависимости от сохранности системы жизнеобеспечения после взрыва, все они будут мертвы.

* * *

Лабиринт выглядел настолько жутко, что посторонним, попади они сюда, показалось бы, что убийства и преступления тут – обычное дело. Правдой это было лишь наполовину: преступления – да, убийства – нет. Нарушений закона ждать следовало, слишком уж измотаны были люди, слишком противоестественной стала их жизнь. А вот убийства оказались редкостью.

Нельзя сказать, что это стало заслугой немногочисленной полиции. Скорее, заработал странный, подсознательный инстинкт, не чуждый даже опытным уголовникам. Они как будто остро почувствовали, насколько уязвима и малочисленна любая жизнь в Секторе Фобос. Они не убивали, потому что понимали: такими темпами за пару лет любой из них рискует остаться в полном одиночестве в пустоте.

Смерть все равно стала частым гостем в Лабиринте, но приходила она не по чужому приглашению. Самой распространенной ее причиной оставались несчастные случаи, вторую позицию удерживали самоубийства тех, кто разучился обманывать себя иллюзией, будто они не в космосе вообще и скоро все будет хорошо. Бывали и пропажи – те же смерти от несчастного случая, просто труп не удавалось найти в Лабиринте. Правда, в последние годы наметилась серия исчезновений молодых женщин, и это чертовски не нравилось полиции. Но то, что произошло здесь, было другим, новым… бесконечно опасным.

Виктор Милютин стоял на пороге чужого дома и мрачно разглядывал два мертвых тела. Даже те квартиры, что по меркам Лабиринта считались большими, были на самом деле похожи на конуру, просто если не с чем сравнить, привыкнуть легче. Поэтому многие давно отказались от просмотра любых видео с Земли. Но Виктор не отказался, он знал, как должен выглядеть настоящий дом. Здесь же жильем считались две тесные круглые ячейки Лабиринта, соединенные крошечной кухней, и уже это называли удачей. У Милютиных в распоряжении была и собственная ванная, эта семья пользовалась общей баней, расположенной неподалеку, но все равно считалась обеспеченной. Из тех, кого раньше называли средним классом – в Лабиринте это понятие тоже сохранилось, пусть и в несколько извращенном виде.

Такие квартиры обычно хорошо запирались: их обитатели знали, что ограбить тут могут с куда большей вероятностью, чем убить. Семья тоже заперлась на ночь, только это их не спасло.

– Замки вскрывались только один раз, – отчитался эксперт. – Нами.

Виктор молча кивнул, продолжая рассматривать сцену расправы. Он и так уже знал, что обнаружению трупов так быстро они обязаны случайности. Просто отец семейства договорился ранним утром отправиться на общее задание с напарником – и не пришел. Напарник, прекрасно знавший, что хорошую работу терять нельзя, заявился к нему домой, причем далеко не в мирном настроении.

Однако злость быстро сменилась беспокойством, когда ему никто не ответил. Стучал он так, что и возмущенные соседи уже выглянули, но из квартиры реакции не было. Компьютер показывал, что дверь заперта изнутри, судя по личным кодам, в доме находились все трое членов семьи. Так почему же никто не отозвался?

Кто-то другой мог смыться и сделать вид, что не при делах. Однако напарник то ли оказался совестливым, то ли учел, что его уже видели соседи. Он вызвал полицию, дежурные воспользовались доминантным кодом доступа, чтобы проникнуть внутрь – и уже они обнаружили кровавое месиво, на которое смотрел теперь Виктор.

В ближайшей ко входу комнатушке лежали трупы старшего поколения – мужчина и женщина, официально оформившие брак уже на «Слепом Прометее». Их возраст Виктор знал, такие сведения были в базе данных. Но, глядя на них, он не мог не думать, что на Земле они были бы совсем молодыми, а тут превратились в стариков раньше срока. Ну а что делать? Следователь и сам не выглядел на свои двадцать восемь. Лабиринт никого не щадит, красота и юность – для высших уровней.

В соседней комнате лежало тело пятнадцатилетней дочери этих людей, девушки, рожденной на «Прометее». На нее Виктор смотреть не хотел, эксперт сказал, что причина смерти точно такая же, и следователю этого пока было достаточно.

Виктор наклонился над отцом семейства, перенастраивая ближайшую лампу так, чтобы лучше рассмотреть рану. Женщина перед смертью свернулась, сжалась, словно это могло ее защитить, будто закрылась внутри себя. Мужчина замер на спине, с ним работать было проще.

Крови вокруг хватало, запах стоял такой, что Виктор даже подумывал воспользоваться кислородной маской, но быстро отказался от этой идеи. У дежурных маски нет, не нужно сейчас порождать зависть и вражду. Он терпел, наклонившись вплотную к жуткой ране – единственной на всем теле, но какой! Горла у погибшего просто не было, на месте гортани зияла кровавая дыра, более-менее полноценно сохранилась только задняя часть шеи с теперь обнаженным позвоночником.

На уровне шеи рана не заканчивалась, уходила куда-то на глубину, через ключицу в грудь. Других повреждений на теле не было, по крайней мере, внешних. Пока казалось, что в грудную клетку мужчины что-то вогнали через горло, не повреждая при этом челюсть. Но Виктор понятия не имел, каким оружием это было сделано – и зачем? В Лабиринте оружие есть у всех, кроме разве что младенцев. Кому понадобилось изобретать новый способ убийства, да еще и такой жуткий? Опять же, квартира была заперта изнутри…

– Другие раны есть? – уточнил он.

– Толковых нет. Есть разве что вот это, – эксперт поднял руку погибшего, демонстрируя свежие неглубокие царапины.

Виктор не стал спрашивать, почему это не включили в отчет, все и так было очевидно. Погибший работал в Лабиринте, поцарапаться он мог где угодно, на его руках хватало шрамов, порезов разной давности, заживающих синяков. Гораздо больше Виктора насторожило кое-что другое: он достал из чемодана эксперта карту для сбора образцов и провел по ладони убитого. На прозрачном пластике был четко виден слой чего-то густого, похожего на прозрачную слизь.

– Это еще что такое?

Эксперт, в отличие от Виктора, насторожен не был.

– А хрен его знает. Может, масло, может, может, мазь, которой он руки лечил, может, крем у жены взял, может, еще что. Тут лаборатория нужна.

Дальше можно было не продолжать. Своей лаборатории в Лабиринте, естественно, не было, она вообще одна на всю станцию осталась – на втором уровне. Тела направят туда с запросом на полный анализ веществ. Однако Виктор сильно сомневался, что они когда-либо получат ответ. Проблемы Лабиринта высших не касаются!

– Смерть наступила почти одновременно, в пределах часа, продолжил эксперт. – Примерно в четыре часа утра.

– Соседи что-нибудь слышали?

– Ничего они не слышали, – отозвался один из дежурных, старавшихся лишний раз в квартиру не заглядывать. Они и рады были бы уйти, да не положено, и они дожидались конца смены в переходе. – Хотя тут использовались решетчатые перегородки, слышимость не самая большая по станции, и все-таки не нулевая. В моем квартале перднешь – и бабка за стеной уже орет, чтоб ты музыку выключил. А тут, чтоб услышали, надо инструмент какой на пол уронить…

– Тут уронили три взрослых тела, – сухо напомнил Виктор.

– Вот этого как раз никто не слышал.

– Известно, какие внутренние повреждения они получили?

– Нет, это вскрывать надо. Я даже пока не предполагаю, чем это сделали. Входное отверстие прямо перед тобой, никакого выходного я не нашел, рассматриваю это как колотую рану.

Виктор перевел взгляд на рваные края раны. Кожа на них смотрелась слишком бледной, слишком мягкой, как будто обваренной. Лицо жертвы было залито кровью, глаза остались распахнутыми, они уже начали мутнеть. При этом Виктор не мог сказать, что на лице этом застыл предсмертный ужас или нечто подобное. Нет, мышцы казались расслабленными, обмякшими даже, как будто погибший просто спал, но с открытыми глазами.

– Из квартиры что-нибудь пропало? – спросил следователь.

– Да кто ж теперь разберет? – отозвался из перехода дежурный. – Но как по мне, ограбления не было. Личные компьютеры их там лежат, есть карты на еду и воду, даже нейтральные, не именные… Может, что конкретное и забрали, но всякие дорогие штуки не тронули.

Виктор и сам это видел, ситуация яснее не становилась. Как такое понимать? Нечто личное? Тогда можно было предпочесть менее шокирующий способ убийства. Можно было даже спрятать тела, чтобы избежать расследования! А их как будто выставили напоказ всей этой историей с запертым изнутри замком… У них завелся маньяк? Появился после очередной волны астрофобии, которую они все упустили? Или, может, культ Наставника вышел на новый уровень?

Виктору хотелось разобраться с этим как можно скорее, чтобы вернуть в Лабиринт хотя бы иллюзию безопасности, однако он уже знал, что не сумеет. С такими скудными данными можно назначить преступника, а не найти.

Помаявшись еще несколько часов на месте преступления, он так ничего толкового и не обнаружил. Он позволил дежурным забрать тела и перенести ко второму уровню, оформил прошение о вскрытии по всем правилам. Ему привычно ответили, что прошение будет рассмотрено. Ответ в итоге мог быть каким угодно, и Виктору оставалось лишь надеяться, что высших и самих заденет такое странное убийство.

Теория у него все-таки была, но такая дикая, что Виктор пока не решался упомянуть ее в отчете. Ему нужно было с кем-нибудь ее обсудить, а по-настоящему доверять он мог только одному человеку.

Отца он нашел там, где и надеялся: в забегаловке, где подавали жареные рисовые шарики с разными соусами. Меню как таковое состояло лишь из соусов, шарики, обжаренные до хрустящей корочки, оставались неизменными. Поскольку развлечений в Лабиринте было немного, местные экспериментировали со вкусами. Но Роман Милютин был человеком привычки и много лет заказывал лишь два варианта: либо с соевым соусом, либо с фруктовым вареньем, в зависимости от настроения.

Сегодня с соей. Значит, настроение не очень.

У Виктора аппетита и вовсе не было, перед глазами по-прежнему мелькали рваные раны и лужи крови. Так что он заказал лишь чашку местного кофе и устроился рядом с отцом.

– Ну что там, с этой семьей? – спросил Роман, прекрасно зная, что другие темы его сына в такой момент интересовать не будут.

Виктор рассказал ему все, хотя по протоколу не полагалось: отец был распределителем, а не полицейским. Но кто их теперь безукоризненно выполняет, протоколы эти? Одним лишь перечислением событий следователь не ограничился, он наконец решил упомянуть и свою теорию:

– Мне кажется, у нас завелось какое-то… животное.

– Животное? – удивленно повторил Роман.

– Ну да… Им ведь не перерезали горло, им горло вырвали. Я читал, что многие звери на Земле нападают как раз так: атакуя уязвимое место и…

– Мы не на Земле! – неожиданно резко прервал его Роман. – Земли больше не существует!

– Как скажешь, но тем хуже для нас. Сектор Фобос мог подкинуть нам что угодно.

– Перестань! Тут и так развелось слишком много мистиков, я могу надеяться, что мой родной сын сохранит способность мыслить здраво? Мы в Лабиринте, не на каком-нибудь вшивом четвертом уровне! Здесь не может быть ничего, что пришло непосредственно из Сектора Фобос.

Разговор развивался… странно. Не так, как ожидал Виктор. Конечно, отец в последние годы сильно сдал: он был далек от того безупречного самоконтроля, с которым шагнул на станцию, он все чаще срывался на эмоции. Но так, как сегодня, еще не было. Хотя и обсуждение гибели целой семьи хладнокровию не способствует.

То, что отец не воспринял его версию всерьез, задевало. Виктор надеялся на реальную помощь: изначально Роман был биологом, он во многом разбирался. Но от варианта с животными отец отмахнулся сразу.

– Хорошо, если это не хищник, то кто тогда атакует?

– Безумец, – уверенно объявил Роман.

Он не стал ничего пояснять, но Виктор и так догадался, к чему он клонит.

– Вспышек астрофобии не было уже давно. Последняя случилась почти год назад, даже если бы мы кого-то тогда упустили, он бы давно умер!

– Вы могли упустить не человека, а саму вспышку!

– Система оповещения еще никогда не подводила, – напомнил Виктор.

– Все бывает первый раз. Это дело рук человека. Зверь не смог бы скрыть шум – и зверю бы эти люди сопротивлялись! А вот человек, пораженный астрофобией, способен обмануть, притвориться другом… Ищи человека.

В принципе, это могло быть правдой… но не подсказкой. Виктор прекрасно знал, что пораженные астрофобией люди безумны лишь в своей мотивации, их поступки как раз отличаются продуманностью и хитростью. Если у них тут завелся псих-одиночка, способный убивать тихо, появляться из ниоткуда и исчезать в никуда…

Жизнь в Лабиринте станет намного сложнее, а для кого-то еще и короче.

* * *

Трой Галлахар прекрасно понимал, насколько необычна и опасна сложившаяся ситуация. Ну и что с того? Жизнь на этой станции в принципе необычна и опасна. Это жители какого-нибудь Лабиринта, которые много лет не видели иллюминаторов, могут убедить себя, что они не в космосе, а в каком-нибудь бункере на Земле, если им так больше нравится. Трой никогда не терял связь с реальностью.

Так что его неизменное спокойствие было связано вовсе не с глупостью или наивностью. Он просто не верил в силу страха. Еще в ранней юности Трой решил: любая проблема может быть решена, кроме одной. Какая станет исключением – он не знал, потому что решить невозможно лишь проблему, которая закончится его смертью. Но тогда уже и беспокоиться не придется, и до того, как эта проблема появится на его пути, он еще многое успеет.

Он не мог гарантировать, что сегодняшняя вылазка не убьет его, однако вероятность была предельно мала. Трою понравилось решение командующего не соваться на четвертый уровень. Спасать там некого, отбросов хватает и в Лабиринте, они все взаимозаменяемы. В отличие от жены, Трой даже не находил научного интереса в исследовании случившегося. Если избавиться от хвостовой части, остальным это не навредит, конец истории!

Он привел с собой две боевые группы, теперь распределившиеся по тоннелям, которые связывали четвертый уровень с основной станцией. Солдаты нужны были Трою в основном для того, чтобы спокойно пройти Лабиринт. Для того, чтобы установить две бомбы, хватило бы пары человек.

В тоннелях не прекращалось дежурство людей и роботов. С четвертым уровнем по-прежнему не было связи, но и подозрительных сигналов тоже не было. Оттуда не доносилось выстрелов, никто не просил о помощи и не ломился в запертые металлические двери. Казалось, что там, в хвостовой части станции, все взяли и умерли…

Наконец-то.

Но Трой не собирался доверяться воле случая, он лично наблюдал за установкой бомбы в одном из тоннелей, во второй послал своего заместителя. Ему нужно было убедиться, что с проблемой будет покончено раз и навсегда.

– Это точно не навредит станции? – спросил он, когда настройка была завершена.

– Ни в коем случае, – невозмутимо отозвался подрывник. – Заряд рассчитан так, чтобы уничтожить только тоннель. Не будет задета даже буферная зона, не говоря уже про жилую часть Лабиринта.

Это было к лучшему. Не потому, что Трой так уж волновался за Лабиринт, нет. Просто система станции стабилизировалась, она работала пусть и не безупречно, но неплохо. Трой хотел убедиться, что на ближайшие годы все так и останется.

Они покинули территорию тоннеля – на этот раз все, включая дежурных. Группа остановилась на самой границе Лабиринта, в буферной зоне. Трой активировал перегородку, оградившую их от тоннеля – металлическую дверь со смотровым окном. Эксперты уверяли его, что этого будет достаточно, но он на всякий случай велел своим людям надеть еще и шлемы.

Связавшись со своим помощником, Трой убедился, что второй тоннель тоже подготовлен к взрыву. Бомбы следовало активировать одновременно, поэтому и команду давал один человек.

– Можно, – равнодушно произнес в микрофон Трой, не отрывая глаз от смотрового окна.

Он ждал пламени. Огненного цветка, вырывающегося из громоздкой установки на стенах, потолке и двери. Разрушительной силы, которая порвет металл, сомнет его, устремится в пустоту, еще не зная, что это убьет ее… Трой хотел видеть, как укрепленные металлические тоннели отрываются, позволяя махине хвостового отсека улететь далеко, в никуда, стать своего рода данью Сектору Фобос. Ну а еще Трой готовился посмотреть на новые звезды, к тем, что доступны высшим, он за долгие годы привык.

При этом даже в ожидании красоты он не расслаблялся и не терял бдительность. Трой готов был отвести людей от двери в любой момент, запустить дополнительную блокировку, по пути пристрелить подрывника, придумать, как обезопасить станцию…

Ничего этого делать не пришлось. Не потому, что все прошло по плану, а потому, что бомба вообще не взорвалась. Лампочки на ней один раз мигнули – и попросту погасли. Огонь не появился.

– Что случилось? – спросил Трой так, будто его произошедшее вообще не волновало.

– Я не знаю… – растерянно отозвался подрывник. – Она должна была сработать!

Его хотелось обвинить в тупой, небрежной ошибке, но Трой сдержался. Он прекрасно слышал, что не было и второго взрыва – они бы такое не упустили! Оба подрывника не могли ошибиться одновременно, что-то пошло не так.

Связавшись со своим помощником, Трой убедился, что во втором тоннеле сейчас точно такая же ситуация: бомба отключилась сама собой. Только вот непонятно, что делать теперь. Войти туда и наладить? А вдруг это временный сбой, задержка на несколько секунд, и того, кто окажется в тоннеле, разнесет так, что и праха не останется? Трой решил не спешить, подождать, однако минуты проходили, проползали, а перемен не было.

Это плохо. Такой вариант не устраивал Троя – потому что он явно не устраивал высших. Рисковать собой начальник силового блока не собирался, он просто швырнул обратно в тоннель подрывника и закрыл за ним дверь.

Подрывник тоже прекрасно понимал все риски. По загнанному взгляду и дрожащим рукам несложно было догадаться: ему отчаянно хочется биться в дверь и молить о пощаде. Но он сдержался, он знал: если он так поступит, он все равно умрет, причем куда более мучительно, чем от взрыва. Тому, кто перестает быть полезным, на «Слепом Прометее» не место.

Поэтому он заставил себя направиться к бомбе и склониться над погасшим экраном.

– Что там? – поторопил его Трой, поддерживавший с ним прямую связь через рацию. – Что сломалось и почему?

– Ничего не сломалось, – удивленно отозвался подрывник. – Похоже, устройство просто отключено.

– Два устройства одновременно?

– Ну да, они же связаны друг с другом и с центральным компьютером, так мы оставляли за собой возможность взорвать тоннели в любой момент, просто менее аккуратно, чем сейчас.

– Мы примем любой взрыв, лишь бы он состоялся.

Подрывник все-таки запустил машину, Трой даже издалека видел, как заработал экран. Но только на секунду, потом все снова погасло. Тут и пояснения не требовались, Трой сам видел: бомбу отключает система.

Это было плохо. Высшие такой приказ не отдавали – они бы предупредили Троя! Единственными, кто заинтересован в сохранении тоннелей, стали жители четвертого уровня. Вот только они не могли отключить бомбу, никак. Высшие позаботились о том, чтобы там не осталось людей, способных на такое: образованных сотрудников изначально переманили на третий уровень, ну а потом шпионы Элизы следили за тем, чтобы среди местных не появился какой-нибудь хакер-самоучка.

Тот, кто способен вскрыть станционный компьютер и изменить настройки, не мог возникнуть просто силой благих намерений, он явно готовился к этому много лет. Трой не представлял, как такое возможно, он здраво оценивал таланты своей жены, знал, что Элиза никогда бы подобное не допустила.

Но разобраться с парадоксом можно будет и позже, сейчас им следовало решить проблему во что бы то ни стало.

– Если мы взорвем рядом с бомбой дрона, она активируется по цепной реакции? – спросил Трой.

– Сама по себе – нет. Сюда было велено установить одно из самых сложных устройств, что есть в нашем распоряжении, оно обладает надежной защитной оболочкой, которая выдержит взрыв. Дрона же будет недостаточно для полного уничтожения тоннеля, лишь для частичного, а его система попытается устранить, используя для этого наши ресурсы.

– Недопустимо. Ты можешь снять защитную оболочку с бомбы?

– Да, но…

– Это очень опасно, – перебил его Трой. – Я знаю. А ты должен знать, что меня это не волнует.

– Я не то хотел сказать. Я знаю, что это опасно, но это еще и долго. Вы видите размер устройства? Если я займусь этим один, уйдет часов восемь, не меньше!

Подрывник не сказал напрямую, что ему нужно, но это не требовалось. Поразмыслив пару секунд, Трой все же открыл дверь, пропуская боевую группу обратно в тоннель.

– Помогите ему, – распорядился он. – Делайте все, что он говорит, и мы побыстрее свалим!

Он передал такой же приказ во второй тоннель, у них все должно было получиться. Но они не успели даже начать: подрывник едва объяснил, что нужно делать, когда ручка двери, блокирующей путь в хвостовую часть станции, неожиданно начала вращаться. Система, вмиг ожившая, сигнализировала о том, что замки открываются один за другим. В то, что это компьютерная ошибка, верить не получалось: Трой слышал, как смещается внутри люка металл.

– Отключить! – скомандовал он. – Немедленно!

– Не получится, – испуганно прошептал один из дежурных. – Эту дверь контролирует система, даже мы никогда не могли ее открыть по собственному желанию!

Но кто-то определенно смог, и встречаться с этим человеком Трою не хотелось.

– Держите дверь, просто держите, – велел он. – Я свяжусь с центральным управлением и скажу, чтобы дверь снова заперли!

Массивный металлический люк открывался в их сторону, это давало им определенное преимущество. Да, Трой не готовился к бою, но он взял с собой отлично подготовленных людей, а то, что их немного, мало что меняло – для толпы возле двери не хватило бы места. Солдаты выполнили его приказ, они уперлись руками в теперь лишенный замков люк, не давая ему открыться. Если удастся все исправить прямо сейчас, они точно уничтожат этот проклятый тоннель!

Но высшие почему-то молчали. Трой не сомневался, что Чарльз Ллойд оставил за собой абсолютное право контроля над системой, ему никакой хакер не помешает. Однако чтобы просить его о помощи, нужно было сначала с ним связаться, а связь барахлила так, как никогда раньше. Трой просто не был к этому готов, он считал такое невозможным – а как преодолеть невозможное?

Он был убежден, что его людям придется продержаться лишь несколько минут, теперь же ожидание затягивалось. Они не роптали, они были хорошими солдатами. Они готовы были ждать и дальше, у них просто отняли эту возможность.

Люк распахнулся с такой силой, что группу отлично подготовленных мужчин отбросило в сторону, как детей, только-только научившихся ходить. Трой, оказавшийся дальше всего от перегородки, остался единственным, кто устоял на ногах. Поэтому он первым увидел, что выбралось из люка.

Это был человек – и одновременно не человек. Трой предположил бы, что это один из Мертвых, но они внешне не менялись. Да и потом, он прекрасно знал, как выглядят все пятеро, благодаря файлам Элизы. Даже если бы кто-то из них начал мутировать, хоть какие-то черты лица сохранились бы!

Это же был совершенно незнакомый человек, рослый, крепкий, полностью лишенный волос. Тело и лицо не отличались от человеческих, но кожа была слишком белой, будто краской покрытой, и глаза полыхали алым. Хотя самым страшным в этом существе, пожалуй, было не внешнее отличие, а та абсолютная уверенность, с которой оно двигалось, – и необъяснимая сила.

Именно оно распахнуло люк, Трой не сомневался в этом. Оно пришло не одно, за его спиной маячил кто-то еще, но этот кто-то оставался слишком далеко, чтобы участвовать в атаке. Получается, один мужчина с легкостью победил пятерых, державших дверь? Да еще без каких-либо усилителей, ворвался и все!

Он пришел без оружия, но проблемой это для него не стало. Он двигался быстро и очень умело, он не просто прошел боевую подготовку, кто-то разработал специальную систему, идеально соответствующую его грандиозной физической силе. Значит, слухи о пришельцах не были ложью… Но это открытие уже ничего не могло изменить.

Солдаты, отобранные Троем лично, не подвели и не опозорились. Они тоже не ожидали встретить такого уродца, однако их несколько приободрило то, что он пришел сюда без оружия. Они попытались пристрелить его, они были уверены, что справятся. Но существо не было хищным зверем, который бросается на оружие, не зная, с чем имеет дело. Уродец все прекрасно понимал! Он сделал так, что отсутствие оружия стало для него преимуществом.

Его и группу разделяло предельно малое расстояние, и он воспользовался этим. Для того, чтобы прицелиться и нажать на спуск, опытному солдату требуется секунды полторы, не больше. Существо било еще быстрее. Оно отняло ружье у ближайшего солдата и ударило противника прикладом по лицу. Когда человек упал, существо не стало пользоваться полученным трофеем, небрежно отшвырнуло в сторону и все равно успело вывернуть руку с направленным на него пистолетом так, что Трой даже издалека услышал хруст кости.

Третий солдат решил действовать иначе, он тоже попытался превратить малое расстояние в преимущество и предпочел рукопашный бой. Только вот долго схватка не продлилась: существо одним ударом отшвырнуло его на несколько метров. Солдат приложился о металлическую стену с такой силой, что осталось углубление, медленно съехал на пол, да так там и застыл.

Трой не стал дожидаться, что будет с остальными. Он умел оценивать ситуацию так же быстро, как принимать решения, и сейчас он понял: они проиграют. Вероятнее всего, погибнут, ведь существо даже не пыталось вести с ними переговоры, оно атаковало сразу. Трой был не из тех, кто считает людей инструментами, своих он обычно защищал до последнего. Но сейчас он видел: шансов у них нет.

Он бежал, потому что вынужден был бежать. Бросился туда, где они совсем недавно стояли всей группой, теперь слыша лишь отчаянные крики за спиной. Он вернул на место дополнительную перегородку, заблокировал ее. Он не сомневался: хищную тварь это не остановит, просто замедлит. Но сейчас следовало пользоваться любыми преимуществами, и он их получил.

Он пришел в тоннель хозяином, а бежал один, испуганный, не понимающий, что происходит, и уповающий лишь на Лабиринт. Трой понятия не имел, что с ним и со всей станцией будет дальше.

* * *

Кети была рада тому, что наконец-то вернется на станцию. Она изначально не хотела отправляться на эту миссию – и никто из медиков не хотел, поэтому ей не оставили выбора. А какой от нее толк? Да тот же Гюрза в медицине разбирается лучше! Но он помогает по настроению, а она – потому что выбора нет.

Так что ей пришлось подчиниться, но она продолжала надеяться, что у нее появится шанс удрать оттуда как можно раньше. Такой шанс ей действительно достался, а чувства, будто ей повезло, все равно не было.

Ей не нравились эти так называемые беженцы. Причем не нравились они ей, еще когда она наблюдала за ними издалека в день публичной казни, которую устроили эти варвары. Когда Кети пообщалась с ними, неприязнь не исчезла, а усилилась. Они были грубыми, настороженными, хамоватыми, плохо образованными… Вот зачем такие на «Виа Феррате»?

Она была бы рада, если бы нашелся официальный повод оставить их на «Прометее». Но такого повода не было: Кети провела базовое обследование до посадки на челнок, система не выявила серьезных проблем. Этого ведь недостаточно… Кети попросила беженцев пройти дополнительную проверку в более совершенном сканере челнока. Беженцы послали ее подальше.

Мириться с этим она не собиралась, Кети сразу же направилась к вице-адмиралу. Он в это время оставался в кресле второго пилота – следил, как Рино готовится к вылету. Овуор внимательно ее выслушал и… стал на сторону беженцев.

– Вы ведь понимаете, что эти люди сильно напуганы? – поинтересовался он. – Мы появились непонятно откуда, продемонстрировали внушительную силу, теперь забираем их куда-то. Они заставили себя доверять нам. Если вы вынудите их пройти сложное обследование, они решат, что их увозят для экспериментов или чего-нибудь в этом роде.

– То есть, вы готовы рисковать экипажем «Виа Ферраты», чтобы этим типам волноваться лишний раз не пришлось? – возмутилась Кети.

– Я не собираюсь рисковать вообще никем. Когда мы доберемся до «Виа Ферраты», эти люди будут помещены на стандартный карантин.

Кети не представляла, почему он так о них заботится, но это показательное милосердие бесило. Ну да, комплексное обследование на челноке – процедура неприятная и отчасти болезненная. Ничего, потерпят! Им ведь оказывают услугу, зачем с ними еще и нянчиться?

– Я думал, ты уже провела осмотр, – встрял Рино. – Зачем еще один?

– Потому что первый осмотр проводился переносным сканером и местной лабораторией, которая работает, потому что ее металлической проволокой подвязали, – мрачно напомнила Кети. – А мы имеем дело с людьми, пострадавшими от ядерного взрыва. У многих травмы, болезни, аномальные шрамы… Это может сбить слишком простое оборудование и повлиять на результат.

– Самые опасные угрозы вы бы выявили и так, – настаивал Овуор. – Остальное решит карантин. В вашем запросе отказано, Сабаури.

Кети видела, что Рино разделяет скорее ее мнение, но он решил не протестовать. Она же не сумела бы заставить никого из беженцев забраться в медицинский сканер и пройти полный курс обследований. Ей оставалось только занять свое место и дожидаться вылета.

Стартовали они отлично, плавно, мягко, но от Рино другого ожидать и не приходилось, пилот он отменный. Система работала прекрасно, компьютер оповещал, что проблем нет. Некоторое время Кети еще удавалось сидеть на месте, полностью сосредоточившись на полете.

И все-таки успокоиться она не могла. Кети не отличалась слепой преданностью тем, кто был с ней в одном экипаже, однако те люди значили для нее больше, чем эти, незнакомые, угрюмые, опасные. Она, остававшаяся за шторкой крошечного лазарета, перебралась к сканеру: у Кети наконец-то появилась идея, не требовавшая одобрения со стороны начальства.

Она не могла заставить этих людей забраться в сканер, но могла перенести сканер поближе к ним. Кети пришлось повозиться, но долгая дорога обратно к станции оставила ей достаточно времени, чтобы соединить сенсоры большого сканера с мобильным, который она носила с собой, и разведывательным дроном, к которому она прикрепила оборудование.

Теперь Кети могла направить дрон в пассажирский отсек и наблюдать за результатами его работы через монитор. Люди не заметили ничего подозрительного, им наверняка казалось, что наблюдательный дрон просто обеспечивает безопасность. Кети же добыла половину тех результатов, которые могла бы получить при полноценном обследовании. Не лучший вариант – но и не худший.

Она уже видела то, что упустила при базовом осмотре. У многих беженцев есть опухоли, в том числе и опасные – дань долгих лет жизни на загрязненной территории. Два человека явно перевозили когда-то наркотики внутри собственных тел, у них остались контейнеры-импланты, сейчас они пусты. У некоторых есть генетические аномалии, хотя тут непонятно, врожденные и приобретенные уже в Секторе Фобос.

Все это было не слишком приятно, но не угрожало окружающим. Кети не собиралась бросаться к пассажирам с плохими новостями и рекомендациями, все, что она видела сейчас, в любом случае диагностируют другие врачи, когда эти люди будут на карантине. Ей же оставалось лишь завершить сканирование и провести остаток пути в спокойствии.

После того, как половина беженцев оказалась не опасной, Кети расслабилась. Это было преждевременно, наивно даже… Ей следовало помнить о том, что статистика так не работает. По-настоящему опасный пассажир мог оказаться и последним в салоне.

Но последним он не был, Кети обнаружила его в начале осмотра финальной трети беженцев. Внешне он был ничем не примечателен: не очевидно юн, не стар, потрепан жизнью. Печален и задумчив, хотя никакого безумия во взгляде нет. Один из многих, куда менее опасный на вид, чем мужчины, сидящие рядом с ним.

Тем не менее, именно в его теле хранился прибор, способный уничтожить «Виа Феррату».

* * *

У примирения с собственной смертью есть своя прелесть. Я это не сразу понял, потому что у меня нынче не так много времени на философствования: то меня убивают, то я кого-нибудь, словом, весь в делах. Но иногда накатывает меланхоличное настроение, под такое лучше всего коньяк подходит, однако и мысли о бытии сойдут.

Так вот, когда меня приговорили к смертной казни, я действительно готов был умереть. Именно это сделало мое пребывание в Секторе Фобос куда более увлекательным опытом, чем путешествие туда же моих спутников. Для них это мрак и ужас, для меня – максимум «надо же, как любопытно». Когда ничего не ожидаешь, любое событие становится обретением. Понятно, что циники тут завалили бы меня вопросами о пытках, потере близких и прочих скорбях человеческих. Но близких у меня нет, пытать меня не получится, тут я подстраховался, да и в целом терять мне нечего, кроме жизни, замкнулся круг.

Впрочем, я отвлекся. Просто слишком уж велик был контраст реакции на открывшееся перед нами зрелище – моей и моих спутников. Мы смотрели на то, во что превратился третий уровень, с другой стороны тоннелей. Их, кстати, было не так уж сложно отстоять – хватило одних лишь кочевников. Тут удачно все сложилось: выяснилось, что из-за сбоя в системе жизнеобеспечения «Слепого Прометея» даже у самых сильных обитателей станции малая мышечная масса… Слабые они, короче. Самые сильные – слабые, такая вот ирония. Поэтому в битве за тоннели не пришлось участвовать даже всей нашей маленькой группе, всего-то два кочевника уделали местную военную элиту, как Бог черепаху.

Вскоре все мы, все пятеро, стояли у стартовой черты третьего уровня и смотрели на него совсем разными глазами.

Забавней всего получилось с Лейсом Марсадом: он был в ужасе (тут даже я признаю, что чувство юмора серийного убийцы – штука специфическая). Этот тип, которого недавно чуть не раздавили в барокамере и который без сомнений грохнул двух своих товарищей, сейчас чуть ли не рыдать готов был. Кто-то другой не понял бы, решил, что он свихнулся. А я понимаю. Не сочувствую, не разделяю его отношение к ситуации, просто понимаю.

Третий уровень долгое время оставался мечтой для Лейса и других жителей хвостовой части станции. Вроде как, это тут плохо, а уж там хорошо – мечта просто! Они многим жертвовали, чтобы однажды пройти через тоннели. Они верили, что хорошая жизнь на станции возможна, она есть, остается лишь добраться до нее. Теперь Лейса ранило не зрелище как таковое, оно было относительно безобидным по сравнению с тем, что ему доводилось видеть. Его ранили осколки собственной мечты.

Кочевники насторожились. Когда те, кто только что раскидал голыми руками местный спецназ, настораживаются – это всегда дурной знак. При этом нельзя сказать, что Барретты боялись того, что нас ждет. Они лишь понимали, что здесь будет тяжело сразу всё: драться, прятаться и вообще передвигаться. Хотя они, опять же, в привилегированном положении, они при большом желании и стену пробить смогут.

Мира воспринимала третий уровень отчасти так же, как кочевники – она понимала, что будет трудно, мы окажемся в сложном положении. Но она была человеком науки, она, судя по задумчивому виду, уже просчитывала, как быть дальше и как мы можем спастись, если понадобится.

Так что восхищен оказался лишь я. Я предполагал, что нас ожидает такое же унылое зрелище, как четвертый уровень – только чуть почище, с лучшим освещением и менее вонючее. А получил я изгиб инженерной мысли, будто случайно вывалившийся из наркотического сна.

При этом нельзя сказать, что строение, занявшее собой третий уровень, было уникально и неповторимо. Жизнь полна чудес и магии, только если у тебя совсем беда с образованием. Но чем больше ты читаешь и запоминаешь, тем призрачнее флер волшебства вокруг. Вот и я пусть и не мгновенно, но вспомнил земной город Коулун.

Хотя там от города одно название, если уж объективно судить. Этот полулегендарный самострой зародился на территории Гонконга, там же и канул в Лету еще в конце двадцатого века. Но был Коулун настолько примечательным, что запомнился. Он возник на месте военного форта, который начал хаотично обрастать домами. К концу двадцатого века он занимал площадь, сравнимую с несколькими стадионами – до сих пор не понимаю моду тех времен оценивать масштабы стадионами.

От обычного жилого квартала Коулун отличало единство построек и эксклюзивная маргинальность. Дома располагались так близко, что порой представляли собой единое гигантское строение, что и заработало этому архитектурному выкидышу одно из его многочисленных прозвищ – Город-стена. Здания не просто стояли близко, они были соединены лестницами, балконами, тоннелями, пробитыми в подвалах и даже стенах. Зашел в сортир одного дома, вышел на кухню соседнего. Удобно.

Естественно, гигантский муравейник образовался не просто так, его вовсю использовала местная мафия. Добрался до Коулуна – принимай поздравления, чемпион, ни один адекватный полицейский за тобой не полезет! Кто станет рисковать жизнью среди вечного полумрака и полной непредсказуемости? Коулун был настолько запутанным и нелогичным строением, что даже местные рисковали в нем безнадежно заблудиться.

Вопреки предсказуемому мнению, жили там не только мафиози и их обслуга. У Коулуна хватало и мирного населения – ремесленников и торговцев, избегавших грабительских налогов, тех, кто сбежал из дома, тех, кому некуда идти, даже туристов. Мафия не гадила там, где живет, и комок зданий оставался странно безопасным.

Закончилась эта кирпичная экзотика вместе с терпением властей. Кто бы мог подумать, что наследие Коулуна вдруг появится в космосе, да еще в таком необычном виде. Третий уровень изменили до неузнаваемости: добавили перегородки, переварили металл, полностью перепроектировали жилую зону… Проще говоря, стандартная для космических станций схема сменилась гигантским металлическим ульем. Других ассоциаций у меня не было: изучая внешнюю границу этой территории, я не находил острых углов, я видел, что тут нет широких коридоров, а помещения стали тесными и круглыми.

Было ли это разумно? Да нет, конечно, причем даже в оборонительных целях. Страшный сон инженера по технике безопасности. Если бы о существовании такого объекта рассуждали в теории, даже полуграмотный механик сказал бы, что создать комфортные условия для жизни при таких вводных невозможно. А на самом деле… Да, невозможно.

Ключевое слово тут «комфортные». Более-менее сносно с металлическим хаосом справлялась только искусственная гравитация. Системы очистки воздуха и освещения работали в перманентной истерике. Единой температуры не было, это даже переносные сканеры показывали, где-то металл промерзал, где-то влажность и жар устраивали сауну. Освещение мигало, по большей части оставалось тусклым, иногда усиливалось дополнительными лампами. А уж как они вспомогательные приборы подключили и переложили трубы – знать не хочу… Ай, ладно, хочу, опять же – радость открытия мира заново после несостоявшейся смерти.

К тому же двигаться тут мне будет несложно. Я привык к техническим помещениям станций и космических кораблей – в том числе и самых убогих, тех, где ты при каждом шаге рискуешь остаться без ноги. Я умею дышать там, где почти нет кислорода, и умею обходиться предельно малым количеством света. Вдобавок ко всему, я теперь понимаю, почему у обитателей «Слепого Прометея» столь скромное физические развитие. Думаю, я превосхожу их силой ровно настолько, насколько кочевники превосходят обычных людей.

Но даже я, при всем моем оптимизме, не был готов бросаться туда без подготовки.

– Нужно допросить кого-то из солдат, – сказал я.

Солдаты это столкновение пережили. Я видел, как бежал их лидер, поступил он правильно, но все равно не слишком благородно. Думаю, понаблюдав за битвой Сатурио, он решил, что сейчас откровенно демоническая тварь начнет пожирать его недавних соратников. Отменить он это не мог, видеть не хотел и ускользнул в одну из сот высокотехнологичного улья.

Сатурио Барретт, в свою очередь, оказался милосерднее монашки: своим противникам он раздал сотрясение мозга, переломы костей, синяки – и не более того. Меня он в свое время так не жалел. Теперь солдатам предстояло дожидаться своей участи на четвертом уровне. Местные торжественно поклялись их не жрать, хотя я не очень-то верю в человеческую честность.

Пока все были живы, и их можно было допросить. Процесс оказался бесхитростным: лучшие из лучших настолько боялись Сатурио, что отвечали на любые его вопросы без единой заминки. Тут не стоило забывать, что таким, как они, доступна не истина, а скроенная для них правда. Но это ничего, при должном уровне адекватности разобраться можно.

Например, они свято верили, что лет пятнадцать назад станция застряла тут случайно. Поскольку основная миссия потеряла смысл, люди решили сосредоточишься на выживании. Руководство взял на себя совет станции, он и принимает решения по сей день. Хвостовую часть признали непригодной для общего доступа из-за утечки радиации из реактора. Большая часть населения сосредоточилась в третьем уровне, названном Лабиринтом. Второй уровень – по большей части рабочая зона: там сохранились фермы, лаборатории, единственная на всю станцию больница. Ну а первый уровень – это относительно небольшое помещение, где проходят совещания, только и всего.

Что же это означает в переводе на человеческий язык?

Никакого совета тут нет, есть мелкий диктатор по имени Чарльз Ллойд. Как только стало ясно, что выполнить миссию он не сможет, а дальнейшее столкновение с аномалиями Сектора Фобос усилит мятежные настроения, он решил остановить станцию после первой же аварии. О том, что «Слепого Прометея» не так сложно починить, он благоразумно умолчал.

Как только в хвостовой части корабля начались странности, Ллойд ее тут же изолировал. Потом попытался уничтожить, не смог и стал использовать как источник рабочей силы и всякой гадости. В это время третий уровень перестроили в Лабиринт. Официально это делалось для борьбы с уже известной местным астрофобией: они установили, что ее провоцирует уникальное для Сектора Фобос излучение, и постарались нагромоздить на его пути как можно больше препятствий. Внешние «соты» остались нежилыми и звались тут буферной зоной. Не худшая идея, за это хвалю. Они еще и установили сигнализацию, после срабатывания которой на «Прометее» проводились проверки для раннего обнаружения зараженных.

Официально Лабиринт создали только для этого, но когда всё ограничивалось официальными причинами? Я прекрасно видел, что такое размещение населения не способствует заговорам и мятежам. Людям приходится сосредоточиться на том, чтобы выжить, и любые капризы Ллойда и его товарищей, привыкших звать себя высшими, воспринимаются как нечто логичное и обоснованное.

То, что на фермах второго уровня якобы нельзя постоянно жить, потому что там экосистема хрупкая, – вообще сочинительство, причем небрежное. Нет там никакой отдельной системы, это не какой-то уникальный мир, который Ллойд случайно подобрал на райской планете и уложил себе в кармашек. Фермы проектировались с учетом условий космических станций – и проживания там людей. Байку про экосистему наверняка придумали для того, чтобы люди не привыкали к хорошей жизни – и чтобы соглашались поработать за гроши с приятным бонусом вроде возможности подышать свежим воздухом.

Ну а носовая часть станции совсем не маленькая. Понятно, что местные за пятнадцать лет об этом забыли, кто-то вообще не знал. Но я-то помню, что это внушительная территория, на которой уже наверняка расползлись роскошные дворцы.

Что мы имеем? Очень удобное для Ллойда существование, которое может длиться десятилетиями. Дальше адмирал этот вряд ли заглядывает, насколько я помню, он и начинал путешествие старым.

Все это понял не только я, Мира и Сатурио тоже разобрались, что к чему. Лейс сообразить и не мог, это тот случай, когда жертва, запертая внутри, не в состоянии воспринимать мир снаружи. Ну а Бруция вообще не слушала, она просто разминала кулаки, ожидая, когда же ей снова разрешат кого-нибудь побить. Это, кстати, влияло на разговорчивость солдата лучше всего.

Когда он выдал нам основную информацию и готовился начать перечисление грязных секретиков всей своей родни, лишь бы не придушили, его отправили обратно за решетку. Небольшая группа законопослушных граждан и я собрались на совещание.

– Что будем делать? – спросила Мира. – Овуор хотел провести переговоры с местным руководством, но… Полагаю, что этот Ллойд не то что говорить не будет, сразу выпишет нам приветственную пулю, чтобы не попытались открыть его подчиненным глаза.

– Есть вероятность, что он устал от собственного правления и хочет перемен, – заметил Сатурио. – Но вряд ли. Мы точно не будем проводить никакие переговоры и вступать к контакт с местными.

– А что будем? – заинтересовалась Бруция. – Бить их?

– Строго по необходимости, – укоризненно посмотрел на сестру старший кочевник. – Мы проведем разведку в Лабиринте, чтобы понять, какая часть местного населения захочет переселиться на «Виа Феррату».

– Эй, а мы нашу станцию не утопим? – заволновалась Бруция.

В чем, интересно, она собралась топить станцию в космосе? Я бы поинтересовался, если бы не презирал дурацкие вопросы. У Миры хватило терпения ответить:

– Нет, «Виа Феррата» рассчитана на куда большее количество человек, чем живет там сейчас. Найти добровольцев на такую миссию сложно, да и не каждый заключенный подойдет. Поэтому экипаж укомплектован чуть больше, чем наполовину. При желании мы могли бы принять на борт все нынешнее население «Слепого Прометея». Но, подозреваю, такого желания нет ни у нас, ни у них.

– Это в любом случае будем решать не мы, – покачал головой Сатурио. – Мы изучаем обстановку и держимся вместе. Того, кто самовольно свалит и потеряется, искать не будут. Месть под запретом. Это понятно?

Первый камень предназначался мне, второй – Лейсу. Это и так было очевидно, а Сатурио еще и смерил нас грозным взглядом, явно скопированным у Барретта-старшего. Лейс сдержанно кивнул, я, не проронив ни слова, скользнул в ближайший тоннель.

Мне просто хотелось продемонстрировать свою точку зрения, бросать их я не собирался. Из выбранного тоннеля я слышал остальных, видел сквозь решетки, куда направились они. Я вполне мог присматривать за ними, не делая это очевидным.

Начиналось все неплохо: даже мои спутники разобрались, как устроен Лабиринт, я – и подавно. От лишних людей мы избавились, двигались быстро и бесшумно. Такими темпами мы должны были быстро преодолеть буферную зону и добраться до жилых кварталов.

Мы почти успели. Лично я уже слышал впереди тот специфический гул, который образуется при звучании десятков голосов. Ну а потом включились колонки, кое-как приколоченные к изогнутым стенам, и тоннели наполнил собой оглушительный птичий крик, здесь звучащий по-новому, но прекрасно всем нам знакомый.

Похоже, солдат нас не обманул, тут действительно работала система оповещения. И она только что предупредила нас, что станцию накрыла волна астрофобии.

* * *

По утрам Шукрии нравилось делать вид, что все в порядке. Все плохое ей просто приснилось, а все хорошее – это реальность, которая ее ждет. Это ничего не меняло, но позволяло хотя бы после пробуждения сохранить хорошее настроение.

Она не спешила вставать, потягивалась, разминала затекшие после сна мышцы – из-за этого жалкого подобия кровати тело по-настоящему не отдыхало. Под конец Шукрия чуть прогибала спину, чтобы размять мышцы и там, вытягивала перед собой руки, улыбалась и только потом открывала глаза. В этом маленьком ритуале не было ничего значимого, ей просто нравилось смотреть на собственные тонкие белые руки на фоне черного потолка и делать вид, что она тянется к новому дню, чтобы обнять его.

– Солнце, ты проснулась? – спрашивала у себя Шукрия намеренно заниженным голосом, а потом отвечала голосом обычным: – Да, родной, уже встаю! Что ты будешь, кофе или чай со специями? Пожалуй, сегодня кофе! Есть как раз свежая выпечка!

Спектакль одной актрисы. Ее маленькое кукольное счастье.

Ну а потом приходилось встать, осмотреться по сторонам и в очередной раз признать, что честность сохранилась лишь в ее кошмарах. У нее не было дома, разделенного хотя бы на спальню, кухню и ванную. Была лишь крохотная комнатенка, круглая, тесная, вечно темная, которую ей отжалели в Лабиринте. Здесь постоянно воняло какой-то сырой гнилью, и, сколько бы Шукрия ни натирала полы чистящими средствами, запах не уходил. Последствия того, что канализацию в Лабиринте переоборудовали наугад. Ирония: для того, чтобы воспользоваться душем, Шукрии нужно было пройти целый квартал, а застоялой водой она дышала постоянно.

О кухне и мечтать не приходилось, это привилегия тех, кто может быть «особо полезен» Лабиринту. Ну и конечно, живет не один, одиночкам такая роскошь не полагалась. А Сабира больше нет… Сколько бы она ни пыталась изображать его в этих жизнерадостных диалогах, он не вернется.

Шукрия сползла с кровати, перебралась в кухонный уголок, обозначенный крошечным шкафчиком с припасами и малым прогревателем, на который она с трудом накопила года два назад. Естественно, выбирать между кофе и чаем со специями не приходилось. У Шукрии не хватало денег даже на синтетическую версию напитков. Ей приходилось довольствоваться той бурдой, которую местные замешивали из сухого мусора, сохранившегося после чистки кофемашин на втором и первом уровнях. Свежая выпечка? Тоже мечта, оставшаяся в далеком прошлом. Иногда среди припасов Шукрии не было ничего. Иногда, как сегодня, лепешка с грибной начинкой. О происхождении грибов думать не хотелось.

Да много о чем думать не хотелось! Но в минуты покоя мысли все равно подкрадывались поближе, мстительно жалили ее, отпирали ворота памяти. Шукрия долго сопротивлялась этому открытию, но в конце концов она вынуждена была признать: на четвертом уровне ей жилось лучше, чем здесь. Намного лучше. Теперь та жизнь, от которой она так отчаянно бежала, казалась ей потерянным раем.

Начать хотя бы с того, что там было больше пространства! Там люди ходили, выпрямив спину, и оставались людьми, а не превращались в станционных крыс. Там у Шукрии была хорошая кровать и доступ к горячей воде. Там был Сабир! Какой же смешной теперь казалась обида на него за то, что он ее не любил… Любил, не любил, а заботился! Навсегда от него отрекаясь, Шукрия была уверена, что он тянет ее на дно. И вот она на дне – а Сабир, способный ее вытащить, уже не придет…

А еще на четвертом уровне ее уважали. Она была значимой… она была кем-то. Здесь же Шукрия постепенно превращалась в предмет, в инструмент, причем не самый дорогой. Можешь быть полезна? Вот тебе пищевой паек. Не можешь? Твой труп рано или поздно найдут и уберут куда-нибудь… Трупы частенько увозили то к фермам, то к четвертому уровню. Шукрия не позволяла себе думать, зачем.

Как же она ненавидела… себя. Прошлую себя, еще счастливую от того, что вырвалась из «плена», глупо хихикающую в предвкушении роскошной жизни. Ей бы все понять уже тогда, бежать, умолять отпустить ее обратно… Возможно, ее и отпустили бы. Алмазы она отдала, Лабиринт тогда только строился, многие были заняты. В суете на нее не обратили бы внимания, она бы успела все исправить!

Но она даже не поняла, что нужно исправлять. Строящийся Лабиринт не выглядел таким жутким, Шукрия только что передала Элизе мешочек с алмазами, и ей казалось, что это обеспечит ей, опытному, великолепно образованному инженеру место среди руководства – как минимум третьего уровня, а может, и второго!

Просчиталась. Ей выдали эту жалкую клетушку, немного мебели, некое подобие документов – теперь компьютерный архив был доступен далеко не всем, свою личность приходилось подтверждать. А еще у Шукрии не было постоянной работы, ей, как и остальным, предстояло бороться за задания и оплату, чтобы хоть как-то выжить.

Она попробовала возмущаться. Она не сомневалась: произошла какая-то ошибка, ее приняли за другую! Сейчас она поговорит с Элизой, они вместе все исправят… Не сложилось. Элиза просто отказалась с ней разговаривать. Потому что не было никакой ошибки, никто, кроме Шукрии, не считал, будто ей что-то должны. Она была полезна, лишь когда оставалась на четвертом уровне. Здесь она стала одной из многих. Она умна и образована? Таких тоже хватает! И они не переселенцы, они изначально оставались на этих уровнях, они не собирались отдавать ей свои должности.

Ну а самым жестоким, пожалуй, было то, что многие относились к ней как к предательнице. Тогда еще Шукрия не сообразила, что нужно держать язык за зубами, она хвасталась тем, как именно попала в Лабиринт. Ей казалось, что она совершила подвиг, ею будут восхищаться, она без труда найдет нового мужчину… Очередной прокол. К ней относились так, будто она предала их, а не ради них. Это бесило Шукрию – до слез, до крика. Но изменить она ничего не могла, да и жаловаться оказалось некому.

Она успокаивала себя тем, что это временно. Да, сейчас произошла досадная ошибка – точнее, несколько ошибок. Но ничего, она справится, потому что всегда справлялась. Будущее непременно станет лучше, чем прошлое, потому что она этого достойна! Осталось лишь дождаться шанса на очередной рывок вверх.

Но годы потекли, побежали, а шанс так и не появился. Она даже не понимала толком, что делать, просто ждала и все. Истории, которые она слышала в далеком детстве, учили ее, что если ждать – обязательно дождешься! Однако оказалось, что в реальности все немного иначе.

И вот она просыпается в этом дне… В очередном безликом дне из тысяч. Потягивается. Врет себе, что у нее все под контролем. Представляет, что Сабир все еще рядом, потому что никого лучше в ее жизни за эти годы не было. Пьет и ест какую-то дрянь, которая наверняка знатно сокращает срок ее жизни – но это ничего, не страшно, такую жизнь не жалко и сократить.

Бывают дни, когда у нее появляются неплохие накопления. Тогда она позволяет себе небольшой выходной, в который просто лежит в кровати и плачет навзрыд несколько часов подряд. Но сегодня не такой день, и ей приходится идти на местную биржу.

Там всегда людно – сбредаются такие же неудачники, как она. Те, кто в далеком прошлом, еще во времена миссии «Слепого Прометея», четко знал свое место и свою роль, теперь собирались в большом зале, ставшем из-за них тесным, шумели, толкались, косились друг на друга с неприкрытой враждой. Пожалуй, это одна из основных причин, по которым сообщество Лабиринта никогда не будет цельным и настоящим: они остаются одиночками, потому что борются за выживание и с миром, и друг с другом.

Когда пришла Шукрия, в зале ошивались только соискатели, вечно мрачные и уставшие. Но долго ждать им не пришлось: минут через десять появился Роман Милютин, распределитель заданий.

Милютин ей никогда не нравится. Весь какой-то мелкий, сухой, раздражающе подвижный, с вечно тревожными, влажно блестящими глазами. У него была уйма нервных привычек – почесывать за ухом, тереть руку об руку, притопывать носком ботинка, всегда правого. Он говорил негромко и как будто неуверенно, но спорить с ним было бесполезно, свои решения он не менял никогда.

Шукрия понятия не имела, кем этот слизняк работал до катастрофы. Но он явно стоял в иерархии «Прометея» ниже, чем она, а теперь он отдает ей приказы. Вот и как с таким смириться?

Работа самого Милютина была предельно проста. Почему-то именно его высшие выбрали, чтобы передавать задания для Лабиринта. Он приходил на биржу и набирал тех, кто согласен и способен выполнить работу. Согласны обычно были все – сытых на этом уровне давно уже не осталось. Так что конкуренция сводилась в основном к навыкам.

– Сегодня три задания, – объявил Милютин. – Два для разнорабочих, одно для тех, у кого есть инженерное образование.

О, а вот это уже хорошо! Задания для разнорабочих появлялись каждый день, но Шукрия почти никогда их не получала. Для таких требовались физическая сила и выносливость, а Шукрия даже через очередь соискателей протолкаться не могла! Инженерное образование – другое дело, оно было далеко не у всех, сегодня и вовсе только пять человек набралось.

Задания посложнее оплачивались чуть лучше, это радовало. Иногда они были даже несложными и интересными: наладить новую систему электричества, тестировать программу, придуманную на втором уровне. Но это не гарантировано, как повезет. Сегодня вот не повезло.

Милютин рассказал, в чем суть задания, только одному из инженеров, он всегда так делал. Шукрия внимательно наблюдала за реакцией будущего коллеги и уже по тому, как он скривился, поняла: дело дрянь. Но отказываться нельзя, запасов и накоплений нет, а к смерти, несмотря на растущую тоску, она пока была не готова. Шукрия просто поплелась за группой и скоро сама убедилась, насколько все паршиво.

Им предстояло очистить и починить канализационные фильтры. К счастью, канализация была не бытовая, а техническая – та, что подавала отработанную воду с ферм маленьким кафе и производствам Лабиринта. Из плюсов тут – труба пошире, не совсем уж убийственная вонь, чуть меньше дерьма как такового. Но все равно паршиво, конечно… Ноги тонут в иле, застилающем дно. Те самые фильтры забиты жуткой смесью из нечистот, разросшихся водорослей и плотной, похожей на глину почвы. Это нужно убрать, упаковать в специальные бочки, распрямить решетку, наладить работу датчиков, лопастей, механизмов уборки крупного мусора…

Когда-то давно эту работу выполняли сервисные дроны, а если в трубу требовалось войти людям, воду спускали, все просушивали теплым воздухом, потом только запускали мастеров. Но где они сейчас, времена, когда кто-то помнил о протоколах безопасности?

Для выполнения задания им даже выдали защитные костюмы и кислородные маски – удивительная щедрость со стороны высших! Маски помогли, костюмы – нет. То ли дефективные были, то ли слишком старые. Одежда Шукрии пропиталась грязной ледяной водой почти сразу, ботинки забились илом, и все пять часов ей пришлось работать уже в таком состоянии.

Ей не первый раз доставалось подобное задание, она знала, что Милютин обычно передает общую оплату старшему, а уже тот распределяет между остальными. Порой случалось так, что ей платили куда меньше, чем остальным. Потому что женщина, потому что слабая. Держи свою подачку и не ной! Что ты сделаешь? Кто вступится за тебя? Шукрии приходилось изо всех сил сдерживать слезы и униженно благодарить даже за это ничтожное вознаграждение. Спасибо, добрый господин, что не заставили платить за право работать с вами… Это тебе не четвертый уровень, где среди господ ходила как раз она.

Но на этот раз повезло: заплатили столько же, сколько и всем. Пожалуй, она, похудевшая до состояния обтянутого кожей скелета, промокшая, грязная, выглядела слишком жалко, чтобы ее обманывать. Радости она не почувствовала, она слишком устала, чтобы чувствовать хоть что-то.

Она позволила себе редкое удовольствие – двадцать минут в общей бане. Грязь, кажется, полностью не смылась, но стало немного легче. После этого Шукрия направилась не домой, а в бар. Пила больше, чем ела. Понимала, что это неправильно, и ничего не могла с собой поделать. Ей нужно было сбежать из этого мира, хоть как-то сбежать, пусть даже рискуя быть ограбленной – на изнасилование уже никто не позарится, побрезгует.

Кое-что у нее получилось, хотя для этого потребовалось куда больше выпивки, чем раньше. Плевать… Зато память наконец отключается и призрак Сабира оставляет ее в покое.

Шукрия не помнила, как добралась до дома, но и не удивилась, когда на следующий день проснулась в своей постели. Она не первый раз пользовалась таким способом «расслабления», ее тело было приучено брести домой и совершать привычные действия, когда мозг отключен. Она и вовсе могла бы поверить, что обошлось без пьянки, если бы ей не было так плохо. Голова гудела, воспаленная носоглотка мстила за часы, проведенные в ледяной воде, по всему телу разлилась слабость… и боль.

Боль – это странно. Шукрия могла объяснить головокружение, тошноту и простуду, но не острую боль, поселившуюся где-то в ее теле. Где – она не понимала, еще недостаточно проснулась для этого. Да и какая разница? Должно быть, вчера потянула мышцы, они и болят. Ничего сделать с этим она все равно не сможет, денег на врача не хватит, придется ждать, пока само заживет. Как обычно.

Она решила, что утро пройдет привычно, так у нее получится быстрее преодолеть отвратное самочувствие. Она заставила себя игнорировать боль. Она потянулась, чуть прогнула спину, улыбнулась, вытянула руки вперед, обнимая грядущий день. А потом Шукрия открыла глаза – и закричала. Что ж, теперь она знала, откуда пришла боль…

С левой рукой все было в порядке. На правой руке вместо пальцев остались обрубки, еще пульсирующие свежей кровью.

* * *

Овуор Окомо не стал возмущаться, он даже удивления не почувствовал. Он сразу понял, как это произошло – и кто виноват. Не Кети, нет, и даже не беженец. Виноват в сложившейся ситуации был исключительно Овуор.

Роль руководителя предполагает ответственность за происходящее, так что вину он бы взял на себя, даже если бы ошибку допустила Кети. Однако она в данном случае как раз действовала верно, она сразу предупредила, что возможности переносного сканера ограничены. Нужно было заставить беженцев пройти полное обследование с помощью оборудования челнока, а Овуор отказался от этого.

Он мог бы оправдаться, сказать, что это отняло бы слишком много времени… Но он не любил врать, особенно самому себе. Он пошел на поводу у беженцев по совершенно другой причине.

Нужно было признать: он сломался. Не сейчас, а в тот страшный день, когда ему пришлось приговорить в смерти сотни, тысячи ни в чем не повинных людей. Он понимал, что так спасает сотни тысяч жизней. Но когда речь заходит о человеческих судьбах, простая математика уже не работает. Овуор постарался сделать так, чтобы те люди не узнали свой приговор до последнего, чтобы они были освобождены хотя бы от ужаса обреченных.

Но они все равно узнали. Они кричали, плакали, пытались убежать… Матери протягивали ему детей, умоляя пощадить хотя бы кого-то, а он не мог, просто не мог. Он смотрел на их смерть – и смотрел на человеческие тела, грудами наваленные на мобильные платформы. Действовать иначе не получалось, зараженные биоматериалы подлежали утилизации. Сухой язык протоколов прикрывал историю ужаса и страданий.

Официально он не был ни в чем виноват, его не то что оправдали – его даже не обвиняли. Но сам он изменился навсегда, хотя и не сумел вовремя это признать. Ему следовало уже тогда прервать карьеру, просить об отставке, а он не смог. Он был военным всю жизнь – и готовился оставаться военным до конца. Он просто не знал, что еще делать с собственной судьбой.

Он решил, что экспедиция в Сектор Фобос станет для него искуплением. Как глупо, наивно… эгоистично. Овуор считал, что сумеет вести себя профессионально, а в итоге поддавался собственной памяти снова и снова.

Теперь это довело до большой беды. Он забыл, что эти беженцы – совсем другие люди, не те, кого он убил когда-то… Как такое можно забыть? Овуор и сам не знал. Но наказать себя можно и позже, сейчас на борту оказался человек с бомбой внутри, и с этим нужно что-то делать.

Обычно такие люди сразу выдают себя болезненным видом – или обилием маскировочных средств, призванных этот вид скрыть. Однако на «Слепом Прометее» все выглядели плохо, диверсант легко затерялся среди таких же изможденных, измученных людей.

То, что Кети не нашла взрывное устройство при общем осмотре, могло означать лишь одно: это не спонтанное решение вооружить кого-то, это давно подготовленная террористическая операция. Вероятнее всего, спланирована она была против четвертого уровня, а потом, когда появились чужаки, цель просто изменили.

При таких операциях бомба не вшивается под кожу. Она маскируется под один из органов, часто обтягивается биологической оболочкой, чтобы обмануть сканирующее оборудование. Человеку позволяют восстановиться, раны заживают, порой еще и шрамы удаляются, чтобы обнаружить оружие внутри стало сложнее. Прожить в таком состоянии можно года два-три…

И по всем этим причинам возможно два варианта развития событий. Первый – мужчина, который летит на «Виа Феррату», вообще не знает, что у него внутри. Его убедили, что он болен, уговорили на операцию. Он был под наркозом, он понятия не имеет, что с ним сделали, да и не будет знать до самой смерти. Бомбу же активируют удаленным сигналом.

Второй вариант – он прекрасно знает о том, что перевозит внутри себя. На такое обычно соглашаются фанатики любого толка, которым плевать на жизни, чужие и свою собственную. В этом случае под кожей в непосредственном доступе у диверсанта есть взрыватель.

Но какой бы вариант ни оказался правдой, стоит за всем этим не тот, в ком находится взрывное устройство. Организатор остался на «Слепом Прометее», в безопасности, он может решиться на диверсию в любой момент. Если носитель бомбы не знает о своем грузе, все не так уж плохо: Рино уже заблокировал все сигналы, активировать устройство не удастся, а на «Виа Феррате» его легко обезвредят.

Все гораздо хуже, если этот мужчина действительно фанатик. Тогда у него есть приказ… Но какой? Провести разведку, передать организатору данные, чтобы тот определился, нужно ли атаковать чужаков? Или сразу устроить взрыв, зная, что при помещении на карантин носителя обследуют еще раз? Это не уничтожит «Виа Феррату» окончательно, однако приведет ко многим смертям и сделает станцию уязвимой перед возможными аномалиями Сектора Фобос.

Овуор не мог этого допустить. Он виноват – но он и исправит ситуацию.

– Какие возможны решения? – тихо спросила Кети.

Они трое заперлись в крохотной кабине пилота, делая вид, что у них сеанс связи со станцией. Беженцы не стали задавать вопросов, но косились на них все равно с подозрением. Овуора это больше не волновало, он и так допустил слишком много ошибок, руководствуясь сентиментальностью.

– Полное отключение мозговых функций, – задумчиво отозвался Рино. – Или смерть.

Оба сценария они могли обеспечить на борту челнока, не долетая до станции. Смерть в космосе – это всегда легко: достаточно столкнуть диверсанта в открытый люк. Спасти сложнее, но тоже возможно, в лазарете есть камера для медицинской комы. Там как раз можно проделать все быстро: одного укола хватит, чтобы мужчина отключился мгновенно, ну а потом камера не даст ему очнуться.

Благоразумнее было все-таки убить. Диверсант сидел прямо возле люка, это не гарантировало, что все пройдет гладко, однако шансы серьезно повышало. И все равно Овуор не решился поступить правильно… Хотя правильно ли это? Если они его убьют, они не узнают, кто его послал, и угроза как таковая никуда не денется!

Успокоив этим свою совесть, он велел своим подчиненным:

– Закройтесь в кабине после того, как я уйду. Это защитит вас в любом случае.

Кети тут же скользнула в кресло второго пилота и пристегнула ремень безопасности. Рино мрачно покосился на вице-адмирала:

– Вы уверены в этом?

– Да. Если я не буду уверен, точно ничего не получится.

Овуор не сомневался, что на этот раз сделает все как надо. Вопрос лишь в том, будет ли этого достаточно.

Когда он вернулся в пассажирский салон, никто не заподозрил бы, что что-то пошло не так, хотя все глаза сейчас были направлены на него.

– Мы получили подтверждение от станции, – объявил он. – Зона карантина подготовлена, вы проведете там месяц, далее будете включены в экипаж. Мне велено провести с вами ознакомительную беседу, чтобы мы сразу знали, на какую позицию вас назначать в дальнейшем. Нас ожидают еще несколько часов полета, мы можем провести это время с пользой. Для свободного разговора мы используем зону лазарета, прошу вас соблюдать очередь.

Если бы он сразу начал с диверсанта, тут и ребенок бы догадался, что к чему. Но Овуор вызывал беженцев на разговор в том порядке, в каком они расположились в салоне. Он почти физически чувствовал, как сокращается расстояние, отделяющее их от станции, а время просто утекает. Но изменить он этого не мог, спешка погубила бы всех.

Носитель вошел в лазарет шестым. Мужчина по-прежнему казался спокойным, сонным даже, настороженным в меру – как и все остальные. Возможно, он действительно ничего не знает…

Овуор начал задавать ему стандартные вопросы, он не сомневался: беженцы уже обсудили между собой, чего от них хотят. Так и было задумано: диверсант должен верить, что ситуация развивается стандартно. Овуор в это время обходил его по кругу, как бы между делом, готовясь втолкнуть в уже подготовленную камеру.

И все равно он чем-то выдал себя. Он так и не понял, чем именно. Может, что-то не то сказал, не так посмотрел… А может, дело вообще не в нем, это диверсант обладал каким-то звериным чутьем, свойственным многим фанатикам.

Как бы то ни было, мужчина запнулся на полуслове в своем рассказе об образовании, пристально посмотрел вице-адмиралу в глаза и прошептал:

– Воля Наставника будет выполнена!

Секундой позже полыхнул взрыв.

* * *

Что ж, они действительно знали об астрофобии и оповещали о ней людей, собранных на станции. Сатурио уже слышал об этом, теперь вот убедился. Никакого восхищения он не чувствовал: за столько лет, проведенных в Секторе Фобос, сложно было не узнать. Да и сигнализация у них специфическая… Чем она может помочь? Людей не предупреждают о том, что грядет смертоносная волна, их просто ставят перед фактом. Все это завывание никому не поможет, если ты заражен – считай, не повезло.

Они оказались на периферии станции, и это было плохо. Сатурио не видел ничего – ни движущихся объектов снаружи, ни других источников угрозы. Но рисковать он не собирался, он скомандовал:

– Используйте препарат!

На «Виа Феррате» уже разработали и раздали людям лекарство, защищающее от астрофобии. Сатурио не уточнял, кто именно его создал, да и не интересовался. Ему достаточно было знать, что укол спасает только в первый час после облучения.

Подстраховаться не мешало, это понимал не только Сатурио. Остальные тоже использовали одну из выданных доз. Правда, кочевник не видел, выполнил ли его приказ Гюрза, но этот точно не пропадет!

В остальном предупреждение их не касалось, они продолжили путь точно так же, как и планировали… По крайней мере, первые полчаса. Потом Сатурио пришлось признать, что в план все-таки придется вносить корректировки.

Лабиринт оправдывал свое название, он представлял собой сложнейшее переплетение темных коридоров с набухшими на них гроздьями круглых комнаток. На периферии было пусто, дальше плавно начиналась жилая зона. Как под заказ! Здесь люди бывали редко, двигались быстро, никто никого не рассматривал. Понятно, что на кочевников все равно обратили бы внимание, но Сатурио и его сестра замотали головы платками, взятыми на четвертом уровне. Так что к жилой зоне они подобрались без проблем, когда их задержала астрофобия. После вынужденной паузы они продолжили продвижение, наблюдая, как людей становится все больше, голоса звучат все громче, мелькают первые неоновые огни, чувствуется переплетение запахов, неизбежно связанных с жизнью человека…

Но вот ведь какое дело: Лабиринт считался третьим уровнем, более совершенным, а жизнь на четвертом уровне протекала спокойней. Если бы не преступность и последствия взрыва, там было бы однозначно лучше! При том, что, насколько удалось понять кочевнику, жители четвертого уровня только и мечтали, что о переезде на третий.

Человечество много веков предупреждают, что со своими желаниями нужно обращаться осторожней, а оно не слушает. Ирония.

Они продвигались быстро, пока впереди не стало заметно нарастающее столпотворение, да еще суета, явно не свойственная Лабиринту, это можно было понять по реакции местных. Разобраться, что к чему, было не так уж сложно, требовалось лишь прислушаться к разговорам людей, предупреждающих друг друга.

В Лабиринт направлялись военные. Много, несколько групп. Сначала Сатурио решил, что это реакция на захват тоннелей – там ведь явно главный сбежал! Но такой расклад шокировал бы местных, а они воспринимали рейд как неожиданное, однако знакомое обстоятельство.

Похоже, их вот так регулярно проверяли после предупреждения о волне астрофобии. «Слепой Прометей» уже разобрался, какими бедами чревата эта болезнь, особенно в таком пространстве, как Лабиринт! Сатурио и представлять не хотелось, что может натворить сумасшедший преступник в таких условиях.

Осмотревшись по сторонам, кочевник выбрал одну из неиспользуемых круглых комнат. Помещение не самое привлекательное, но для быстрого совещания хватит.

– Что делать будем? – полюбопытствовала Бруция. – Мы за местных сойдем только издалека, если дать им шанс рассмотреть меня или тебя, все сразу ясно станет.

– Да и без этого станет, – заметил Лейс. – Насколько я знаю, на третьем уровне введены документы, устанавливающие личность.

– Как ваши военные вообще могут определить, кто болен астрофобией, вот так, на глаз? – спросила Мира.

– Понятия не имею. На четвертом уровне ничего подобного не проводилось.

– Нас это волновать не должно, у нас своя миссия, – отрезал Сатурио. – Которую сейчас, возможно, придется изменить. Мы собирались изучить третий уровень, но в ближайшее время здесь станет слишком людно. Если о нашем присутствии еще не знают, то скоро узнают, все мы помним о сбежавшем руководителе военных. Нас будут искать уже целенаправленно, а мы здесь не для того, чтобы в прятки играть.

– Так в чем суть новой миссии? – уточнила Мира.

– Мы пересечем третий уровень быстро и сосредоточим свои усилия на втором. Такого от нас вряд ли ожидают, а информация, добытая там, может оказаться ценнее.

Сатурио не стал добавлять, что это все равно опасно – даже опасней, чем изучение Лабиринта, ведь элита любого общества очень ценит свою безопасность. Но с учетом всего, что уже произошло, сценария лучше он не видел. Бруция даже спорить не собиралась, она всегда оставляла сложные решения за братом. Лейсу, похоже, это не понравилось, однако возражать он не решился. Мира задумалась на пару секунд, потом кивнула, признавая правоту кочевника.

Так что возражений не было, пока не напомнил о себе Гюрза. Да и он не стал оспаривать выбор Сатурио – он не входил в группу, у него не было такого права. Он просто предупредил:

– Если вы собираетесь совершить марш-бросок через этот металлический кусок сыра, на мою компанию можете не рассчитывать. По крайней мере, пока.

Уже то, что он объявил об этом, было странно. Обычно Гюрза просто творил первое, что в голову взбредет, оставляя за остальными шанс самим догадаться, что происходит. И если Бруция мгновенно зарычала, решив, что маньяк издевается над ними, то Сатурио с выводами не спешил. Он подошел ближе, чтобы рассмотреть собеседника, и сразу признал, что у Гюрзы есть причины для такого решения.

Маньяк выглядел плохо. Не так паршиво, как во времена ранения – Сатурио отсмотрел записи с тех времен, чтобы хоть немного успокоить собственную гордость. Но до полного здоровья Гюрзе определенно было далеко: он побледнел, под глазами просматривались тени, на лице остались размазанные следы крови – похоже, недавно шла из носа. Он не был таким, когда входил в Лабиринт!

Лейс тут же шарахнулся от него, что было иронично со стороны человека, который убивает прикосновением. Бруция и не собиралась приближаться, хотя продолжала угрожающе рычать. Сатурио остановился на безопасном расстоянии. Только Мира, похоже, не боялась ничего, она уверенно подошла к Гюрзе и прижала руку к его лбу.

На «Виа Феррате» ходили разные слухи по поводу этих двоих. Многие из тех, кто в принципе знал правду о Гюрзе, были незатейливы в сплетнях, приписывая им роман. Сатурио, у которого была возможность понаблюдать за ними, в этом сильно сомневался. Мира совершенно не боялась Гюрзу, но она точно не была им одержима.

– Что уже с тобой случилось? – нахмурилась она. – Температура есть, но не сильная… Да и вообще, стандартная болезнь так не развивается. Астрофобия?

– Нет. Она тоже так не развивается.

– Тут уже ничего толком не поймешь… Ты знаешь, что с тобой происходит?

– Догадываюсь с большой долей вероятности.

– Нам скажешь?

– Нет.

– Какого хрена? – рыкнула Бруция. – А если это заразно?! Пристрелить его тут и все, меньше мороки будет!

– Это не заразно, – сказал Гюрза. – Предложение меня пристрелить я спокойно воспринимаю только один раз, до предупреждения. Вот это предупреждение: еще что-нибудь такое вякнешь – и я вырву тебе позвоночник. Честное слово. Доходчиво?

– Вполне, – ответил за сестру Сатурио, жестом велев ей замолчать. – Но тебе лучше пояснить, что с тобой происходит.

– Вот что вам нужно знать: это не астрофобия и вообще не болезнь. Это приступ, который пройдет в течение земного часа. В это время мне лучше не бегать тут. Через час я попытаюсь вас догнать.

В чем-то Гюрза был прав: в Лабиринте скорость и ловкость бесконечно важны, особенно когда тут военные спонтанно появляются. Но его желание остаться… Сатурио понимал, что это плохая идея. Слишком мало данных, слишком опасно одному. Смерть более вероятна, чем жизнь.

Так ведь это же хорошо! Кочевник прекрасно помнил, что Гюрза сделал с ним… Он всё помнил: боль, слабость, унижение. Ему до сих пор не удалось восстановить авторитет в семье! Да и ночные кошмары никуда не исчезли.

Ему хотелось отомстить Гюрзе и избавиться от человека, который уже показал, что он угроза для кочевников. Так пусть остается здесь! Выживет и догонит их – хорошо. Умрет – еще лучше!

И все же Сатурио почувствовал, что не может на это решиться. Он сначала даже не понял, почему – никакой симпатии к маньяку он не испытывал. А потом до него дошло: такая трусливая победа хуже поражения. Подставить раненому противнику подножку… докатился! Нет, Гюрзе он хотел отомстить в честном бою, без поблажек.

Поэтому Сатурио принял решение, которое и полагалось принять лидеру:

– Разделяться вот так опасно. Час – не критичное время. Мы найдем убежище и выждем там, потом двинемся вместе.

Если Гюрза и был удивлен, виду он не подал, да и благодарить кочевника не бросился. Помощь он принял так же равнодушно, как и все остальное. Он только предложил:

– Убежище могу обеспечить я. Если мы отсюда двинемся правее, в технический коридор, с его помощью сможем добраться до внешней границы станции. Там периферия, нежилая зона, в которую не сунутся сразу после сигнала тревоги.

– Откуда ты знаешь? – удивился Лейс.

– Скачал схему этого корыта.

– Как? Куда?..

Сатурио, в отличие от Лейса, удивления не испытывал. Он еще во время той самой схватки с Гюрзой понял, что у этого психа установлен нейрочип – иначе невозможно вот так извлекать из тела металлические спицы, это делается механизмом, который управляется с чипа. Так что Гюрза иногда использовал внешний персональный компьютер, но не нуждался в нем по-настоящему.

Кочевника смущало другое:

– Разве есть схема Лабиринта как такового? Они же здесь все переделали.

– Лабиринта – нет. Но есть ряд технических помещений, необходимых для поддержания жизнеобеспечения, которые даже эти дилетанты не тронули бы.

– Хорошо. Это действительно можно использовать.

Бруция посмотрела на него с таким шоком, будто он только что предал и проклял всю их семью.

– Серьезно? Ты собираешься действовать в интересах этого ублюдка?!

– Я собираюсь действовать в интересах «Виа Ферраты», уняв при этом собственные интересы. Рекомендую тебе сделать то же самое, иначе я переломаю тебе пару костей до того, как это сделает он.

В спорах Бруция никогда не была сильна, она либо начинала драку, либо молчала и возмущенно сопела. В Лабиринте она предпочла сопение.

Они все понимали, что строить долгосрочный план в таких обстоятельствах слишком оптимистично. Сначала им нужно было продержаться этот час, потом – посмотреть, что предпочтут делать военные и уже после этого выбирать маршрут.

Сатурио почти смирился с тем, что с точки зрения миссии это время будет потрачено впустую, когда Мира вдруг заявила:

– А ведь мы можем делать все сразу! Давайте разделимся: я и Лейс осмотрим третий уровень, мы вдвоем будем не так заметны, военные явно ищут группу. Даже тот типчик, который удрал, меня не видел, да и Лейса вряд ли узнает. Через час мы встретимся в тех технических помещениях, где вы будете скрываться, и решим, как поступить дальше, уже на основании реальной обстановки в Лабиринте.

Ее предложение, явно придуманное на ходу, оказалось на удивление неплохим. Сатурио видел: Гюрза в таком состоянии, что защита ему не помешает. При этом кочевники приметны, если сбежавший военный уже добрался до своих, он наверняка рассказал дежурным про «белых тварей». А вот двое разведчиков, ничем не отличающихся от людей, совсем другое дело!

– Пусть будет так, – кивнул Сатурио. – Часа для разведки мало, даю вам два. После встречаемся у внешней границы. Критическое время – пять часов. Если через этот срок вы не появитесь, будете признаны умершими по умолчанию.

– Справедливо, – усмехнулась Мира. – Только умирать по умолчанию в Секторе Фобос – слишком скучно, ты не находишь? Мы вернемся.

Она покинула комнату первой, прежде чем он успел ответить. Двигалась Мира быстро и ловко, не как кочевница, конечно, но так, что и кочевнику было бы не стыдно оставаться рядом с ней. Интересное все-таки создание… Сатурио решил, что понаблюдать за ней стоит внимательней.

Лейс, который ни к чему подобному не привык, сначала растерялся, но потом поспешил за Мирой. Сатурио укоризненно покачал головой: этот беженец недоделанный может стать для нее обузой. Впрочем, сила Мертвого – обстоятельство, с которым нужно считаться.

Свое задание Сатурио принимал с необходимым смирением. В эту часть Лабиринта военные пока не добрались, так что удрать на периферию было несложно. Но это же означало, что их ожидают очень скучные два часа: никаких драк, никакой охоты… никакой славы, иногда бывает и так.

Сатурио двигался первым, убеждаясь, что путь безопасен. Следом за ним шагал Гюрза. Он ни на что не жаловался, ни о чем не просил, но его шаги было слышно, он то и дело опирался на стену, будто теряя равновесие. Это говорило кочевнику все, что нужно. Забавно даже – то, что противника можно знать лучше, чем друга.

Замыкала шествие Бруция, и вот ее движения как раз слышно не было. Кому-то другому показалось бы, что она решила пойти на принцип и удрать, однако Сатурио знал: она выполняет приказ, ему даже не нужно было оборачиваться, чтобы убедиться в этом. Среди его братьев и сестер самыми беспроблемными были те, которые выражали свое недовольство открыто.

Маршрут, указанный Гюрзой, оказался удачным. При всем безумном переплетении металла, которое нагородили тут местные, основные ориентиры сохранились, и это упрощало перемещение по Лабиринту. Правда, центральное освещение на периферии и вовсе отключили, но это не такая уж большая проблема: у них были с собой фонари, а кочевники при желании вообще могли отказаться от зрения и полностью положиться на другие органы чувств.

Они добрались до своего убежища, большого по местным меркам зала у внешней стены, достаточно быстро. Эти помещения не использовались обитателями третьего уровня, слишком уж тяжело было сюда добраться. Правда, воздух оказался холодным и сырым, где-то совсем близко слышался плеск воды – на станции так быть не должно, это признак проблем с канализацией. Но ничего, два часа в таких условиях вынести не так уж сложно.

Гюрза первым опустился на пол – ловко, несмотря на свое состояние. Он скрестил под собой ноги и закрыл глаза, он явно собирался медитировать. Бруция плюхнулась на пол шумно и показательно неуклюже, потом сложила руки на груди. Возможно, она сейчас старалась придумать способ выразить свой гнев еще как-нибудь, но пока не могла.

Сатурио ее детские игры не раздражали, и все же что-то не давало ему покоя, не позволяло устроить перерыв. Что-то в этом месте не так, неправильно… А что – не ясно. Помещение не лучшее, но не аварийное. Базовый сканер, встроенный в его личный компьютер, никаких угроз не показывает. Система жизнеобеспечения работает сносно… Что же лишнее, что цепляет внимание?

Ну конечно. Запах. Основным тут был запах сырости и давным-давно нечищенных фильтров, водных и воздушных. Откуда-то издалека разило химией, но это тоже норма на станции. Эти запахи оказались достаточно сильны, чтобы отвлечь кочевника от другого, легкого, и все же не настолько, чтобы его упустить.

Сатурио замер на месте и закрыл глаза. Он выдохнул, полностью освобождая легкие, мысленно досчитал до трех, отпуская любые запахи из уже замеченных. После этого он глубоко вдохнул, сосредотачиваясь на воздухе, который проникал в его нос.

Да уж… Не показалось. А жаль.

Бруция наконец заметила, чем он занят, прекратила клоунаду и тоже начала принюхиваться. Она делала это негромко, и все же Гюрза заметил, посмотрел на нее, потом на Сатурио.

– Чем пахнет? – спросил он.

– Смертью, – отозвался кочевник. – Но необычно. Не кровью и не тлением, но вместе с тем кровью и тлением. У этого запаха нет направления, я знаю, что он приходит откуда-то, но не могу уловить его ни в одном потоке воздуха.

– Это да, – растерялась Бруция. – Он тут и одновременно не тут! Что за фигня?

– Нож дай, – сказал Гюрза. Он не попросил и не приказал, только он и умел вот так выбирать интонацию.

О том, что ножей у Сатурио хватает, он знал: тот, кто выбирает такое оружие, обычно не отказывается от него. А еще – не делится с кем попало, особенно с врагом, но тут кочевник решил не возражать. Зверь внутри него уже бесился из-за того, что с ним будто играли. Если это можно исправить, поделившись с маньяком ножом, то и ладно.

Получив оружие, Гюрза не стал подниматься, он просто сменил позу: теперь он опирался на одно колено, так ему было удобней подцепить лезвием и поднять металлическую решетку на полу. После этого он опустил в открывшуюся яму нож, коснулся там чего-то и вернул клинок хозяину.

Запах усилился, но теперь его источник был очевиден: мутная черно-бурая паста на лезвии.

– Ты на кой нож в говне угваздал? – разозлилась Бруция.

Гюрза ее проигнорировал, вместо него ответил Сатурио:

– Это не оно. Выглядит так, но пахнет мертвечиной.

– Я такое видел на бытовых космических станциях, – пояснил Гюрза. – Обычно оно появляется в стоках под отделами обработки мяса возле ферм и крупных столовых. Там, где разделывают туши. Это смесь крови, мелких элементов плоти и осколков костей. Попав в канализацию, оно частично растворяется реагентами, частично утрамбовывается в однородную массу вроде этой. Это кровь и труп одновременно, отсюда и запах.

Получать от него объяснения было непривычно, но Сатурио подозревал: это один из признаков того, что Гюрза себя плохо чувствует и пока не способен вести свои любимые игры разума. При этом даже в ослабленном состоянии он смог разобраться, что к чему, и это впечатляло.

– Но здесь же нет никакой скотобойни! – смутилась Бруция.

– Значит, есть.

– Где она может быть? – уточнил Сатурио.

– Откуда он знает? – не унималась сестра. – Слушай, он же придумывает, чтобы манипулировать нами!

Сатурио позволил ей болтать, продолжая наблюдать за Гюрзой. Тот с ответом не спешил, он достал личный компьютер и что-то просматривал на экране. Они все видели, что это помещение давно не использовалось. При этом для того, чтобы такая паста, как на лезвии, не засохла окончательно и продолжала испускать запах, она должна была образоваться не так давно. А на периферии как раз никто не живет, никто не бывает… В таких условиях может произойти всякое.

Эта зона все равно оставалась слишком большой, чтобы обыскивать ее всю наугад, но такое и не потребовалось. Сатурио прекрасно знал, что по схеме корабля можно вычислить, откуда и куда протекает вода, несущая кровавый груз – даже с учетом возможных повреждений, основные перегородки не сдвигаются. Гюрза сейчас просчитывал, где могли устроить «скотобойню», и скоро ответ появился.

– Нужно выйти к соседнему проходу. Предпоследнему перед внешней границей, там несколько залов одинакового размера. К ним не так сложно добраться из жилой зоны и даже со второго уровня, если есть большое желание.

– И они достаточно далеко, чтобы не было слышно крики, – заметил Сатурио.

– Ну да, – безразлично пожал плечами Гюрза. – Если бы мне нужно было кого-то пытать, я бы сделал это именно здесь.

– Мы не знаем, имели ли место пытки. Возможно, эти помещения использовали для медицинских процедур или сдерживания больных астрофобией.

– Зачем гадать, если можно проверить?

Вряд ли Гюрза уже пришел в себя, но двигался он чуть уверенней. На слабость указывало лишь то, что он не пытался скрыться и действовать самостоятельно, он позволял кочевникам себя видеть, чтобы они смогли помочь при необходимости.

Но первыми все равно шли они – и скоро они получили подтверждение того, что маньяк не ошибся. Когда они добрались до нужного тоннеля, запах заметно усилился, хотя свежей крови Сатурио по-прежнему не чувствовал.

Он подошел к первой же комнате, но на пороге замер, не касаясь ручки. Не потому, что не сомневался: внутри не пусто и находка им вряд ли понравится. Пока его интересовало не это, а дверь как таковая.

– На нее установили замок, – кочевник направил луч света на обожженный металл. – Причем сложный, такой открывается только по паролю или отпечатку пальца. Сейчас он отключен.

– Потому что энергии он требует многовато, – напомнил Гюрза. – А необходимость использовать его отпала, как только кто-то прекратил вырываться изнутри.

Оттягивать неприятный момент не было смысла, Сатурио открыл дверь, направляя внутрь луч света. За металлической преградой скрывалось небольшое помещение – насколько успел разобраться кочевник, такие в Лабиринте служили спальнями на одного. Тут ведь и была спальня! К своему удивлению, Сатурио обнаружил внутри узкую кровать, небольшой столик, полки, даже мутное зеркало…

Но все это казалось безобидным лишь на первый взгляд, когда узкий и яркий луч фонаря придавал этому месту новизну. Постепенно глаза адаптировались к новым условиям, разум стал выделять в общей картине детали, и вот тогда Сатурио обнаружил труп.

Мертвое тело лежало на кровати, оно затерялось в коконе грязных простыней. Кочевник только сейчас сообразил, что изначально постельное белье было белым, на это указывали его края. А бурым оно казалось из-за крови, засохшей на нем. Причем засохшей давно: тело успело по большей части разложиться, остался скелет, обтянутый фрагментами мышц и кожи. По идее, внутренние органы тоже должны были сохраниться, хотя бы отчасти, и они действительно были – но куда меньше, чем положено. Некоторые просто исчезли без следа. О том, что произошло это именно здесь, косвенно свидетельствовал и тот факт, что труп был прикован к кровати за руки и ноги.

Считалось, что кочевники лишены большинства эмоций, что перед лицом смерти они превращаются в животных, которые либо убивают, либо пожирают. Но эти сплетни распускали в основном те, кому очень хотелось выслать кочевников на отдаленные станции, а лучше всего – сжечь. Реальность была куда сложнее: Сатурио почувствовал себя так, будто его обдала волна холода из раскопанной могилы, хотя настоящих могил в земле он никогда не видел. Да и Бруция, тоже рассмотревшая, что лежит на кровати, присмирела, спряталась за спиной брата.

А Гюрза остался Гюрзой. Он без сомнений подошел к кровати, направил луч фонаря на полуоголенный череп, аккуратно сдвинул в сторону грязную простыню, рассматривая что-то.

– Женщина, – объявил он. – Совсем молодая, до тридцати. Умерла здесь, перед смертью ее пытали – вероятнее всего, вивисекцией. Причем, судя по уровню боли, убийца действовал грамотно с медицинской точки зрения: он сделал все так, чтобы она не отключилась до самого конца.

– Откуда ты знаешь, какой уровень боли она испытывала? – прошептала Бруция, не отрывавшая взгляда от покойницы.

– Она сломала оба запястья, пытаясь вырваться. Полагаю, у нее была для этого серьезная причина.

– Для чего это проделали? – спросил Сатурио. – Донорские органы?

– Вряд ли. Если только как бонус. Когда человек находится в таком стрессе, удалить органы так, чтобы они были пригодны для дальнейшего использования, практически нереально. Больше похоже на процесс ради процесса.

– Что она могла сделать, чтобы заслужить такое? – еще больше сжалась Бруция.

– Слишком рано определять причину, – покачал головой Гюрза. – Нужно больше сведений.

– Считаешь, они тут есть?

– Да. Во-первых, для того, чтобы образовался такой кровавый ил в соседнем коридоре, одного трупа недостаточно. Во-вторых, тут на всех дверях установлены замки.

Этого даже Сатурио заметить не успел. Проверять, что таится за дверями, он не хотел, а не проверить не мог. Они не ожидали ничего подобного, но теперь им придется реагировать.

Соседнюю комнату тоже обустроили, однако не как жилое помещение. Здесь оформили нечто вроде частного гимнастического зала – с тренажером для растяжки в центре помещения. И его действительно использовали, только не по назначению. Сначала Сатурио решил, что и вовсе смотрит на фрагменты разных тел, потом сообразил: нет, одного. Просто несчастную – на этом трупе сохранилось больше тканей, уцелели даже длинные волосы, – растянули так сильно, что кости разделились по суставам, развалиться им не давали лишь засохшие остатки мышц, да и то не везде.

Следующее помещение было заполнено кухонным оборудованием. Тело там тоже сохранилось… Бруция только взглянула на него и сразу вылетела оттуда быстрее лазерного заряда. Сатурио слышал, как сестру выворачивает наизнанку в коридоре, и он ее не осуждал, ему и самому непросто было подавить рвотные позывы.

В каждом зале, который они осматривали, были подготовлены декорации. Вроде как недорогие, но бесценные по меркам станции, где ресурсы ограничены. А кто-то не только добыл их, но и бросил здесь. Возможно, боялся попасться на этих уликах… или ему нравилось приходить сюда, наслаждаясь властью смерти и снова переживая то, что наверняка доставило ему удовольствие.

Сатурио всю жизнь работал полицейским, и даже сейчас, в месте, напомнившем ему хрестоматийную преисподнюю, он заставил себя оставаться профессионалом. Мертвецам не помогут слезы – им поможет справедливость, а для справедливости нужны факты, выводящие на убийцу.

Все погибшие – молодые женщины, старшей было около тридцати, младшая и вовсе вчерашний ребенок. Были ли они красивы – определить уже нереально, но комплекция одна. Все умерли по-разному, однако перед смертью проходили через пытки, предполагающие предельно близкий контакт между жертвой и убийцей и обилие крови. Гюрза не касался тел, но сказал, что изнасилования не было, и Сатурио предпочел ему поверить, ничего не перепроверяя.

Важно и то, что умерли эти женщины не в одно время. Кто-то убивал их, бросал здесь, обустраивал новую «игровую комнату» – и притаскивал туда новую жертву. Очередная женщина в слезах умоляла о пощаде, не зная, что за стеной покоится ее предшественница, которой такие мольбы уже не помогли…

Всего тел оказалось восемь, самое новое появилось здесь около года назад. Сатурио почувствовал, как зверь внутри него поднимает голову. Старший из Барреттов контролировал себя куда лучше, чем его братья и сестры, но даже для него был предел.

– Я спрошу об этом только один раз, – тихо произнес он. – И тебе лучше ответить честно, потому что иначе я тебя убью так, что ты этим девушкам позавидуешь. Ты действительно привел нас сюда случайно?

– Грозно, – оценил Гюрза. За то время, что они осматривали комнаты, ему стало заметно лучше. Сатурио понимал, что попросту прошло время, о котором маньяк говорил изначально, но никак не мог избавиться от ощущения, что он восстанавливается за счет энергии смерти, зависшей в воздухе. – Я действительно не знал про этот… склад. Я выбрал ближайший к нам укромный угол. И прекрати пялиться на меня как на вампира. Что бы ты ни придумал, мы все одиночки и не тянемся друг к другу через космос, профсоюза у нас тоже нет.

– Мы? – нахмурилась Бруция. – Какие еще «мы»?

– А разве до сих пор непонятно? – усмехнулся Гюрза. – Ко всему бардаку, что творится на этой станции, вы можете приписать еще и серийного убийцу.

* * *

Трой Галлахар знал, что времени осталось мало. Он взял с собой немногих – но он взял лучших, а с ними расправились, как с детьми. Именно эту скорость он учитывал при оценке их нового врага. Сражаться с незнакомцами или даже встречаться с ними Трой не собирался. Сейчас у него осталась одна задача: как можно скорее добраться до командования и передать сведения об угрозе.

Велик был соблазн просто двигаться через Лабиринт, но Трой не мог себе такого позволить. Если незнакомцы начнут преследовать его, догонят быстро, а сопротивляться он толком не сможет. Поэтому ему нужно было поступать неожиданно, обмануть их, и он двинулся в сторону от основных тоннелей. Пусть ищут там, пусть тратят время на убийство толпы! Он пока успеет скрыться.

К тому же Трой признавал, что и население Лабиринта ему не друг. Многие там не узнают его в лицо, некоторые узнают и испугаются, попытаются выслужиться. Однако могут обнаружиться и те, кто захочет воспользоваться одиночеством начальника силового блока. Трой не был беспомощен – но и всесилен он не был.

Поэтому решение оставалось лишь одно: воспользоваться обходным тоннелем, одним из тех, которые скрывались от постоянного населения Лабиринта и предназначались как раз для администраторов. Путь получится чуть дольше, да и пройдет не слишком приятно: чтобы никто не наткнулся на эти тоннели, их делали предельно тесными и отключали от общей системы освещения, однако с этим Трой мог справиться.

Отдалившись от четвертого уровня, он сразу же попытался связаться с женой, но ничего не получилось. Сигнал не проходил через слои металла в Лабиринте, однако это как раз было нормально, тут все спроектировали для того, чтобы глушить такое. Правда, центром внимания служила астрофобия, но и побочные явления вроде потери дальней связи были неизбежны.

Опять же, это ожидаемо. Главное, что он сумел спастись, погони вроде как нет, он остался в тоннеле один. Несколько часов – и он снова присоединится к хозяевам жизни. Пока же он двигался вперед в темноте, рассеянной лишь походным фонарем.

Для тесного тоннеля того незначительного источника света, который был у Троя с собой, хватало отлично. Никаких комнат и технических залов здесь не было, только узкий коридор, по которому едва мог пройти взрослый мужчина – иногда двигаясь как обычно, а иногда и боком, чтобы не застрять между металлическими пластинами. Трой не был тут раньше, но по схемам знал, что впереди будут участки, где придется ползти на четвереньках. Тоже терпимо…

По крайней мере, он думал, что будет терпимо. Уже на втором часу его путешествия начались неприятные открытия.

Аварийные тоннели существовали много лет, с тех пор как был завершен Лабиринт. При этом такими путями не пользовались – кому из начальства захочется изображать из себя станционную крысу? Тоннели просто существовали… и разрушались. Трой убедился в этом, когда на одном из самых тесных участков обнаружил провал в полу.

Похоже, когда станцию трясло от столкновений с астероидами, две пластины провалились и улетели на глубину. Теперь прямо перед Троем зияла дыра, дна которой он не видел, только темноту, а за ней могло скрываться что угодно – острый металл, убийственная высота, какая-нибудь ядовитая дрянь, просочившаяся из системы очистки… Он и не хотел выяснять, ему нужно было понять, что делать дальше.

Логичней всего было бы двинуться обратно, поискать другой путь, даже рискнуть и выйти в основные тоннели. Но и это оказалось не так просто: прежде, чем попасть к пролому, Трой долгое время полз по коридору, здесь не хватило бы пространства, чтобы подняться или развернуться. Разве что используя эту бездонную яму, однако опускаться в нее, пусть даже частично, ему никак не хотелось. А ползти точно так же, но ногами вперед – сомнительная затея. Да и потом, это самый сложный участок, если преодолеть его, можно считать, что все испытания пройдены!

Поэтому Трой решил рискнуть. Он видел, что потолок здесь оформлен решетчатыми плитами, возле которых еще и закреплены какие-то трубы. Он осторожно коснулся их и обнаружил, что они такой же температуры, как окружающее пространство – не раскаленные, не болезненно ледяные. За такие вполне можно держаться… проползая над бездной.

Сколько движений ему понадобится, чтобы преодолеть пролом? Сколько времени пройдет? Вроде как безумие, дурацкая идея – и все равно не такая уж плохая. Трой был не из тех начальников, которые способны лишь торчать в офисе, он регулярно тренировался, он был подготовлен не хуже, чем его бойцы. Он справится, должен справиться…

Когда он принимал решение, от страха он просто отстранялся. Трой закрепил фонарь на поясе, перевернулся на спину, позволил себе несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы выровнять пульс, а потом зацепился за потолок. Он заставил себя думать только о том, что делает, а не о том, что с ним может произойти. Трой полностью концентрировался на каждом своем движении, и это спасало. Руку на решетку. Найти опору для правой ноги. Убедиться, что получится удержаться. Продвинуться еще немного вперед. Сложные задачи решаются простыми действиями.

Он справлялся, он верил, что у него все получится, если вести себя правильно, он не допустит ошибок. Однако иногда для поражения и не нужны ошибки – достаточно неудачи. Трой убедился в этом, когда труба, за которую он держался, начала прогибаться, поддаваясь его весу.

Он не запаниковал – но и не удержал спасительную плавность движений. Он задергался, поспешно изучая свое окружение в поисках опоры, он позволил себе оглянуться – и увидеть пугающую черноту за спиной. Дыхание сбилось, сердце мгновенно разогналось. Инстинкты победили, они требовали как можно скорее оказаться там, где будет безопасно, осталось ведь совсем чуть-чуть!

Трой рванулся туда, где металлический пол еще сохранился. Он двигался уже не грамотно, а как получится, лишь бы быстрее, быстрее!.. Он все-таки добрался – но и заплатил за это.

От одного из резких движений фонарь сорвался, полетел куда-то в пустоту, мелькнул за спиной последней вспышкой. Звука падения Трой не слышал, и это лишь подтверждало, насколько глубока раскинувшаяся под ним бездна. Но свет погас, света больше не было… совсем.

Это была страшная темнота. Ослепляющая. Она напугала бы где угодно, но здесь, в пустоте тоннеля, похожего на звериную нору, она приносила с собой клаустрофобию. Трою вдруг показалось, что ему нечем дышать, вместе со светом ушел воздух, скоро не будет ничего, совсем ничего. Инстинкты требовали рваться в разные стороны, искать путь – обратный или к спасению. Начальнику силового блока понадобилась вся сила воли, чтобы усмирить подсознание, заставить себя остаться на месте.

Глупо умереть тут, как последняя истеричка, когда он преодолел сложнейшее испытание! С таким трудом перебраться через бездну – только чтобы рухнуть в нее почти добровольно? Гениально! Ну, нет света и нет, не худшие обстоятельства. Трой, как и его подчиненные, прошел несколько «слепых тренировок», где его учили, что делать при внезапной потере зрения. Здесь, по сути, то же самое.

Поэтому он заставил себя ползти вперед. Медленней, чем полз раньше, руками ощупывая то, что его ожидало. Вряд ли будет второй провал, но – вдруг? Лучше уж не спешить, до участка, где тоннель снова станет высоким, осталось метров десять от силы.

Потеряв зрение, он заставил себя полностью сосредоточиться на звуках, хотя все звуки исходили от него. Гулкий звон, который порождали в плитах его движения. Сбитое дыхание. Сердце, громыхающее так, что слышали, пожалуй, по всей станции. Скрежет когтей по металлу.

Когда его мозг распознал новый звук, Трой замер, как зверь, внезапно оказавшийся перед сияющим взглядом хищника. Показалось или?.. Нет, не показалось. Трой замер, он не шевелился, даже дыхание задержал, только грохот сердца сдержать не мог. Но к этому грохоту все равно примешивался посторонний звук – негромкий, как будто вкрадчивый. Чем-то острым проводят по металлу, получается скрежет, пробирающий до костей…

Звук не одиночный. Когти? Да, наверно, это наверняка станционные крысы, хотя звучит не совсем как их шаги… А что еще? Это они, наверняка они.

Насколько было известно Трою, засилья крыс на «Прометее» удалось избежать. Даже высшие, обычно безразличные к проблемам Лабиринта, понимали, какой грандиозной бедой это способно обернуться, и регулярно проводили чистки. Но, пожалуй, логично, что как раз на периферии могли образоваться гнездовища этих тварей.

И все же… Почему звук отличается? Почему он дополняется чем-то странным, будто слизь переливается из сосуда в сосуд? Почему кажется, что эти существа, чем бы они ни были, уже рядом, ползают по металлическим плитам, возле которых замер Трой, сверху и снизу? Сверху они еще оказаться могли, но снизу наверняка такая же пустота, как была в проломе…

Крысы так не могут. Трой даже догадывался, кто может, просто признавать это не хотел.

Он собрал остатки сил и рванулся вперед. Он больше не прислушивался, он знал, что это бесполезно. Он осознавал, что продвигается очень быстро, но из-за темноты ему казалось, что он застрял. Увяз в черной смоле, движения нет, будущего нет… Все уже закончилось, а он, несчастный дурак, просто не в состоянии это осознать.

Трой Галлахар половину жизни провел на космической станции «Слепой Прометей». Он привык к ней, он даже звал ее домом. Чтобы не поддаваться нарастающему безумию вечного страха, он заставил себя поверить, что это, по сути, та же колония. Немного необычная, да, потому что тут вечная ночь и все вынуждены скрываться. Но все равно понятная, такая же безопасная, как другие колонии.

А сегодня на него вдруг обрушилось открытие, которое, на самом-то деле, никогда не переставало быть единственно возможной истиной: он в космосе. Вокруг него миллионы, миллиарды световых лет враждебной пустоты. То, что он и остальные протянули в Секторе Фобос так долго, – не более чем каприз Вселенной. Потому что для нее эти жалкие годы совсем не «долго», она мыслит эпохами. Она понаблюдала за людьми, позволила им вообразить, что все еще будет хорошо.

Ну а потом Вселенная наигралась с ними и пришла взять свое. То, что преследует Троя, – новая реальность, которая рано или поздно поглотит их всех. Но даже зная об этом, он еще на что-то надеялся. Оказывается, даже в Секторе Фобос надежда держится дольше всего, побеждая разум…

Трой спасся. По крайней мере, он верил, что спасся. Темнота стерла время и расстояние, однако он почувствовал миг, когда тоннель наконец расширился, возвращая ему свободу движения. Правда, переход сопровождался горкой, по которой Трой беспомощно скользнул вниз – увидеть ее он не мог, нащупать не успел, на схеме она не отображалась. Но есть ли смысл грустить о небольшой неприятности на финишной черте?

Он знал, что убежит. Да, ударится об пол, но не сильно, тут все под контролем, а потом поднимется, доберется до людей, все будет хорошо…

Он не ударился об пол. Хорошей новостью это не стало. Нет, Троя поджидала не очередная распахнутая пасть пролома. Металлический пол в этой части тоннеля по-прежнему существовал, просто его нельзя было коснуться. Трой упал на что-то мягкое, скользкое, пульсирующее… живое.

И в этой бескрайней пустоте, еще не потеряв возможность движения, до того, как пришла боль, он вдруг четко, с острой тоской понял: он уже не выберется… Сектор Фобос решил его забрать.

* * *

Происходило нечто странное. Официальную жалобу Виктор подать не мог, потому что правила и законы соблюдались: прозвучал сигнал тревоги, вскоре появились проверочные бригады военных, призванные определить, не поддался ни кто-нибудь астрофобии. Вроде как обычное дело, они всегда этим занимались – штат полиции был слишком малочисленным, чтобы справиться с таким.

Но в этот раз хватало и необычного. Например, то, что тревога звучала везде и сразу. Коллеги убеждали Виктора, что это не так, ему просто показалось. Но он специально опросил жителей разных районов Лабиринта – и все они слышали звук! Виктор и не помнил, когда такое случалось последний раз… Случалось ли вообще?

Второй странностью стало количество бригад. Казалось, что сюда пригнали если не всех военных, то большую их часть. В узких переходах Лабиринта они были слишком очевидны, они пугали, создавая столпотворение. Они и сами нервничали, это еще больше нервировало местных жителей.

Ну а главное, руководил проверкой лично Скайлар Ллойд. Сын и первый помощник адмирала Чарльза Ллойда собственной персоной. Истинный небожитель. Скайлар тут раньше появлялся, но очень редко и никогда не скрывал, что это место внушает ему лишь презрение. Он старался сделать свои визиты в Лабиринт предельно короткими, а тут вдруг вынужден был задержаться – минимум на несколько часов, проверки меньше не длились. Такая масштабная и вовсе на целые дни затянуться могла!

Виктор как раз работал в полицейском управлении, когда туда ввалился Ллойд. Общаться с ним следователю не хотелось: с таким вежливость соблюдать противно, а хамить ему опасно. Виктор предпочитал помалкивать и делать вид, что он вообще не заметил «прирожденного управленца». Обычно это срабатывало, но на сей раз Скайлар не дал ему такой возможности, он сам направился к его столу.

– Ты ведешь дело об убийстве тех троих? – спросил он с таким видом, будто каждое слово, обращенное к жителю Лабиринта, причиняет ему нестерпимую боль.

– Каких еще троих? – от неожиданности Виктор растерялся, но быстро сообразил, что к чему. – Той семьи?

– Да-да, семьи, три трупа, которые нам недавно подкинули… Ты?

– Я.

– Я видел твои отчеты. Ты упомянул все? Были другие сведения?

Желание просто ударить его нарастало. Скайлар ведь был… ну, никем, если уж говорить совсем откровенно. Он, в отличие от других представителей силового блока, вообще за собой не следил. От природы он был тощим, но уже обзавелся заметным животом. Сохранить физическую силу в условиях «Слепого Прометея» было трудно, труднее, чем на любой из планет, так что Ллойд-младший решил и не начинать. В итоге мышц у него толком не было, и он, почему-то обожавший обтягивающую одежду, казался скелетом, на который забавы ради навесили водянистый мешок круглого пуза.

Обладая лучшими ресурсами, здоровье он все равно не сохранил. Несмотря на юный возраст, Скайлар уже лишился большей части волос, бледную кожу покрывали воспаленные волдыри, ногти стали желтыми, изо рта несло, как из канализационного слива. Но при этом вел он себя как хозяин и на окружающих смотрел, как на мусор. При том, что именно они обеспечили ему и другим высшим комфортную жизнь! Кто-то относился к такому спокойно, кто-то приучил себя не обращать внимания, чтобы не расстраиваться, Виктору же с каждым разом было все сложнее сдерживать злость.

– Я упомянул все, что увидел там, и все свои теории, – холодно ответил он.

– Ладно, молодец, – снисходительно кивнул Скайлар. – Про тебя говорят, что ты адекватный, так что поверю. Другие такие убийства были?

– Такие – это какие?

– М-да, поторопился я с адекватность… Выгрызенные изнутри!

– А их выгрызли изнутри? – насторожился Виктор. – Отчет о вскрытии к нам так и не пришел.

Скайлар сообразил, что сболтнул лишнего, и тут же заявил:

– Ладно, забудь. Отчет не пришел, потому что и не должен. Это дело берет себе военная полиция.

– Но почему? Это же наши люди, из Лабиринта!

– Не твоего ума дело! Тебе сказали не лезть в это, займись чем-нибудь другим. Тем более что в ближайшие два-три дня у тебя и других бездельников работы и так хватит.

Виктор представил, как бьет этого слизняка башкой об угол стола, как лысеющая черепушка, облепленная похожими на сопли полупрозрачными прядями, раскалывается и на свободу вылетает вся та труха, которую сейчас ошибочно принимают за мозг… Стало чуть легче, и полицейский даже изобразил подобие улыбки:

– Что же это будет за работа?

– Мы объявляем частичный карантин и комендантский час, – объявил Скайлар. – Днем вы сможете выполнять свою работу, но в семь все должны расходиться по пунктам регистрации, чтобы мы могли проводить регулярную проверку.

– Волна астрофобии была так сильна на этот раз?

– Рекордная, всю станцию накрыла! Так что будем справляться с последствиями.

Скайлар врал, не особо утруждаясь. Слова, которые он произносил, были пугающими, грозящими гибелью всей станции. При этом его голос звучал ровно, тон получился скорее скучающий, да и поза была расслабленной. Скайлар должен был понимать, что тут его не защитит даже богатое происхождение, а страха все равно не чувствовал… Видно, сам он уже прошел проверку и убедился, что болезни у него нет. Но разве он не понимает, что, если кто-то взбесится, убить могут даже высших?

А главное, при чем тут мертвая семья?

Вскоре Скайлар ушел, и Виктор тут же попробовал открыть досье погибших. Конечно же, у него ничего не получилось. Военные не только не передали полиции информацию о вскрытии, они заблокировали все файлы, что уже были собраны.

Думают, что победили, настояли на своем? Напрасно. Виктор всегда отличался великолепной памятью, ему не нужны были фотографии, чтобы воспроизвести все детали с места преступления. Ему могли запретить вести дело официально – и все равно он уже знал, что без ответов не останется. Пускай Скайлар изображает тут принцессу космоса сколько угодно, плевать на него! Свой дом Виктор был готов защитить любыми способами… каким бы этот дом ни стал.

* * *

Переход от контроля к хаосу был слишком быстрым, меньше секунды, кажется, прошло, к такому подготовиться нельзя. Только что Рино управлял кораблем, а вот все закружилось, завертелось, сменилось рывками и падением – или полетом, но уже по воле космоса, а не пилота. Мерный и привычный гул двигателей обернулся чудовищным грохотом, от которого закладывало уши, чуть позже – воем сирены, предупреждавшем о разгерметизации. Незримая сила схватила Рино, попыталась швырнуть вниз, изо всех сил ударить о панель управления – так, чтобы приборы залило кровью…

Не получилось, ремни удержали, но это стало единственным послаблением, которое он получил. Рино будто оказался в центре ревущего водоворота, перед глазами все мелькало, дышать становилось все сложнее, человеческий организм не справлялся с такой абсолютной, всесторонней атакой, поддавался ей головокружением, тошнотой, болью в мышцах. Рядом кричала Кети, хотя он и не услышал бы ее, если бы она не осталась так близко. Рино не обратил на нее внимания, не попытался утешить. Он уже понял, что произошло.

Овуор не справился. Рискнул – и не справился, так бывает при любой опасной операции. Похоже, тот тип, внутри которого спрятали бомбу, был не невинной жертвой, а безумным фанатиком, который подорвал сам себя. Он-то не выжил, но для остальных это ничего не меняет. Судя по тому, что челнок не уничтожен полностью, Овуор все-таки сумел отвести ублюдка в лазарет, взрыв произошел там. Но разве от этого легче?

Если бы у Рино спросили такое на каком-нибудь теоретическом обсуждении, он бы уверенно сказал: не легче, конечно, одинаково. Может, даже хуже – вместо быстрой и безболезненной смерти они получили мучительную. Это большой корабль еще можно вытянуть, если его взорвали, а челноку конец при любом раскладе!

Но сейчас шло не теоретическое обсуждение, Рино находился внутри того самого обреченного челнока, и принимать смерть просто потому, что она вроде как неизбежна, не хотелось. Он боялся – конечно, он боялся! Любой психически здоровый человек боится смерти, это вполне нормально. Однако некоторые под влиянием страха каменеют, поддаются апатии, сдаются. Рино же боялся и делал. Тело будто пробудилось, оно действовало до того, как разум успевал хоть что-то проанализировать. Только такая скорость и могла спасти их сейчас.

Выровнять челнок пилот пока не мог, да он и не пытался. Вместо этого Рино сосредоточился на возвращении суденышку хоть какой-то герметичности. Он уже убедился, что аварийная система сработала одновременно с сиреной: люди получили шлемы и маски. Теперь же Рино активировал еще и перегородку между лазаретом и салоном, она предназначалась для несколько иных условий, но должна удержать. Чуть подумав, он все-таки запустил защитные поля, укрывшие пассажиров энергетическими коконами.

Такие поля были разработаны для кораблей, проводивших эвакуацию с места боевых действий. Плюсом стало то, что они берегли людей и стабилизировали обстановку внутри челнока. Минусом – что они жрали чертовски много энергии. Но зачем им беречь энергию, если шансов уцелеть почти нет? Если уж и погибнуть, то использовав все ресурсы – вдруг один из них поможет?

Действия Рино улучшили ситуацию, компьютер постепенно возвращал контроль. Однако пилот прекрасно знал: просто выровняться и лететь дальше они не смогут. Им сейчас даже опасно направляться к станции: пока они крутятся вот так, как взбесившаяся торпеда, нормально они не состыкуются, они могут серьезно повредить «Виа Феррату»!

Им нужна была точка опоры, чтобы система перезагрузилась, а Рино смог устранить хотя бы самые серьезные повреждения. И вариантов в Секторе Фобос нашлось не так много, но они были.

Зона, которую командир «Слепого Прометея» выбрал для последней остановки станции, была безопасной по местным меркам – и все равно не безобидной. Астероиды кружили здесь постоянно, просто в большинстве случаев их движение можно было предугадать. Мелкие осколки смогли добраться до станции – хотя Рино упорно не верил рассказам Лейса о том, что они сделали это намеренно. А вот крупные астероиды, размером превосходящие челнок, двигались по предсказуемой траектории.

Одним из таких гигантов и решил воспользоваться Рино. Он знал, что шансы разбиться об это камень велики – пятьдесят на пятьдесят… Нет, наверняка больше, что-нибудь в районе тридцать на семьдесят, и не в пользу челнока. Пилот заставил себя не думать об этом, он снова отдал всю власть телу, которое управляло десятками кораблей, будто пропустило их через мышечную память и теперь двигалось само по себе. Рино казалось, что панель вот-вот вспыхнет и сожжет его, что неожиданно сильные рывки штурвала лишат его рук, и все равно он делал то, что должен. Он смотрел вперед, хотя инстинкты требовали закрыть глаза. Он думал лишь об одном: то, что он видит перед собой сейчас, может как убить его, так и спасти.

Он как будто подбрасывал монетку, и он поставил все на одну из сторон, Сектор Фобос – на другую…

Маленькая монетка решила его судьбу. Челнок содрогнулся так, будто взрыв начал поглощать и его, но это было лишь иллюзией. Он выдержал, уцелел, не загорелся. Компьютер исходил неоновыми предупреждениями, однако работал. Даже двигатели не заглохли!

Рядом с ним, в кресле второго пилота, рыдала Кети, но Рино не обращал на нее внимания. Он видел, что она жива и вроде как серьезно не пострадала, а помощи от нее он и не ждал. Пилот активировал общий купол защиты – на время это установит искусственную атмосферу даже в сильно поврежденном челноке. Сейчас Рино предстояло увидеть, хватит ли им этого времени.

Запустив перезагрузку системы, он направился в пассажирский салон. Все тело болело, там, где в него впились ремни безопасности, уже наверняка формировались кровоподтеки, но Рино заставил себя не обращать на это внимания: ничего еще не закончилось.

Салон выглядел жутко: обгоревший, залитый запекшейся кровью… полный обгоревших, изорванных взрывом на части тел. Это было страшно, и кто-то другой решил бы, что все пропало, но Рино был военным, он заставил себя оценивать ситуацию здраво, для скорби еще нужно выжить!

Можно сказать, что они легко отделались. Да, при всех смертях, ужасе, травмах, это было легко. Они потеряли лишь четверых пассажиров – тех, что сидели ближе всего к лазарету. Остальные уцелели и даже, кажется, обошлись без серьезных травм. Однако настоящим чудом стало не это, а то, что Рино увидел на полу Овуора Окомо.

Он ожидал, что вице-адмирал погиб… Да он был уверен в этом! Овуор должен был находиться рядом с психом, когда все произошло. Судя по состоянию, в котором оказался лидер их группы, так и было. Овуор сильно обгорел, на груди и животе просматривались чудовищные раны, лицо превратилось в кровавую маску – но он был жив вопреки всему.

Случайностью это не стало: вице-адмирал успел воспользоваться аварийным магнитом, закрепившим его на полу, да и хвостовая часть челнока пострадала меньше, чем можно было ожидать. Все вместе это рассказало опытному пилоту историю произошедшего тут.

Не только Рино сумел отреагировать мгновенно, Овуор сделал даже больше… Больше, чем Рино, и больше, чем казалось возможным. Скорее всего, псих успел сказать что-нибудь, эти фанатики любят ляпнуть пафосный бред перед смертью. Овуор понял, насколько все плохо, и сразу же после того, как слова прозвучали, оттолкнул самоубийцу подальше, нажал кнопку срочного пожаротушения и подался назад. Все вместе это не могло спасти корабль, но могло уменьшить ущерб. А Овуору помогло еще и то, что он надел на миссию военную форму, укрепленную, защищающую своего владельца от перегрузок.

Что ж, у Кети будет шанс сделать себя полезной! Рино позвал ее, убедился, что она в состоянии воспринимать человеческую речь, и продолжил осмотр.

То, что командир выжил, окрылило его, внушило надежду, что они все-таки выиграли в этой безумной игре. Если Овуор проделал такое, челнок можно починить прямо на астероиде, никто не умрет!

Однако очень скоро выяснилось, что Сектор Фобос сыграл с ними в ничью. Они выжили, челнок пострадал не так уж сильно, но… Был и подвох.

Астероид, который Рино выбрал наугад, потому что других рядом не было, оказался не обычным. Он относился к тем проклятым каменюкам, о которых рассказывал Лейс… Рино про себя назвал их проклятыми, хотя вслух о таком не болтал, за это и внеочередную проверку на психические отклонения заработать можно.

Но как не верить в проклятья, если им выпало такое? Первые кристаллы, пока еще хрупкие, такие безобидные, уже двинулись в сторону искореженного челнока, и останавливаться они определенно не собирались.

Люди поверили, что астероид их спас – а он их попросту поймал.

* * *

Шукрия понятия не имела, что произошло, да и не хотела разбираться. На нее волной налетел абсолютный, животный ужас. Живот скрутило, горло будто сжала невидимая рука. Шукрия только и успела, что скатиться с кровати, упасть на четвереньки, а потом ее все-таки вырвало – в моменты сильнейшего стресса такое с ней случалось.

Легче не стало, страх нарастал, боль в искалеченной руке становилась сильнее, она распространялась от кисти к предплечью и дальше – пульсацией, жаром, воспалением. Справиться с этим Шукрия не могла, она схватила полотенце, самое чистое, что было в ее убогом жилище, кое-как замотала руку и поспешила к двери. Каким-то чудом она вчера не лишилась всех заработанных денег, и сейчас только это могло ей помочь.

Она хотела попасть в больницу. Настоящую больницу, во втором уровне! И плевать, что там дорого, пусть забирают все, только вылечат ей руку! Она не знала, хватит ли ее скромных средств на оплату, и узнать ей было не суждено: тоннели, ведущие к следующему уровню, были перекрыты военными.

– Что происходит? – настороженно спросила Шукрия, приближаясь к патрулю.

– Проверка на астрофобию, – лениво отозвался солдат. Потом, разглядев собеседницу получше, напрягся, подобрался, да и понятно, почему: даже на фоне местных жителей она выглядела отвратительно. – А с тобой что случилось?

– Несчастный случай на задании, – вымученно улыбнулась она. – Пальцы оторвало…

– Вот черт! Вали-ка ты отсюда со своими обрубками, а то помрешь – а мне отчитываться!

Она не собиралась говорить ему правду. Военные и так никому не доверяют, а в период потенциального заражения астрофобией – тем более. Эти люди ей точно не помогут, и Шукрии следовало убедить их, что все под контролем. Они не жалели ее, но и подозрительной не считали, это лучшее, на что она могла рассчитывать.

Прорываться в больницу по другим тоннелям не имело смысла, Шукрия не сомневалась, что там будет то же самое. План пришлось поменять: теперь она могла довольствоваться лишь местными знахарями. По пути к ним она заставила себя думать исключительно о том, что скоро получит помощь. Она пока не готова была размышлять, как ей теперь выживать – с изуродованной правой рукой!

Обычно у знахарей было не протолкнуться: в Лабиринте постоянно кто-нибудь болел или травмировался. Но в период проверки все старательно изображали из себя здоровых, и знахари просто выжидали, пока появится новая возможность подзаработать. Никто из них не был настоящим медиком, те получили работу в больнице. Знахарями же становились в лучшем случае санитары, помогавшие когда-то в лазарете, а в худшем – бывшие заключенные, которые в тюрьме наловчились кое-как зашивать раны и разбираться в простейших лекарствах.

Шукрии не повезло – в который раз: ей достался бывший зэк. Тут и присматриваться не приходилось, такого жуткого типа, почти полностью скрывшегося в коконе из трехмерных татуировок и металлических подкожных имплантов, даже в самый захудалый лазарет бы не пустили.

Но был во всей этой ситуации и плюс: заключенный повидал всякого, увидев обрубки вместо пальцев, он даже не моргнул.

– Крысы погрызли, – бросил он, делая Шукрии укол обезболивающего. – Случается.

– Крысы? – пораженно повторила она.

– Они, падлы… Видно же, вот тут срез! Скорее всего, мелкая какая-то дрянь подкралась, а ты руку с кровати свесила. Хорошо хоть, вовремя проснулась! А то б и до запястья добрались.

– Но как же… этого не может быть…

– Ну, глянь, если не веришь! – Мужчина насмешливо потряс ее руку за запястье, и Шукрия вскрикнула от боли. – Чем обработала хоть?

– Ничем, – всхлипнула она.

– Что трындишь? Я ж вижу, что уже облила какой-то дрянью… Антисептиком, что ли? Зря, кожу пожгла еще… Ладно, плевать, твое дело.

– Если это крысы… если они… это сделали… Как же я буду дальше жить?

– Другой рукой научишься делать всякое, – ухмыльнулся знахарь, и тут кто угодно бы по его маслянисто блестящему взгляду догадался, на что он намекал. – А может, и покоцанной рукой. Некоторым такое даже нравится!

Болтать бывший зэк мог что угодно, работал он при этом на удивление умело. Очень скоро боль отступила, к руке вернулась подвижность. Знахарь чуть подрезал кожу, смазал мерзотного вида мазью, перемотал бинтами. Плату взял меньшую, чем в настоящей больнице, но тоже немало, жалеть Шукрию он даже не собирался.

Она пока не думала об этом, ей следовало понять, что делать дальше. Какие крысы могли такое сотворить, с чего вдруг? Шукрия, уставшая, будто онемевшая внутри, вернулась в свою комнату и начала осматривать пол и стены. Ей нужно было понять, что за крысы вдруг появились в жилой зоне!

Раньше, так давно, что это теперь казалось неправдой, ей доводилось работать на станции, которую заняли крысы. Вывели эту пакость довольно быстро, но Шукрия запомнила, что они прогрызают себе тоннели для перемещения и частенько оставляют после себя помет. В ее спальне не было ни того, ни другого! Возле кровати она нашла только странную прозрачную слизь, уже почти засохшую, но… это ведь не могли оставить крысы!

От размышлений о покалечивших ее грызунах Шукрию отвлек звук шагов в коридоре. Местные так не ходят: слишком громко, слишком ритмично… Военные, не иначе!

Они проводят проверку на астрофобию, все правильно, она же знала… Но почему здесь? Насколько помнила Шукрия, этот этаж у них обычно в середине графика. Зачем они явились сюда сейчас, неужели из-за нее? Может, увидели ее руку, решили, что она покалечила себя сама, пришли специально… Шукрия понимала, что бояться ей нечего, она не больна, и все равно паника накрывала ее с головой. Нужно было поступить правильно, пройти проверку и забыть об этом, а она не могла, она просто задыхалась от страха. Следовало срочно что-то делать, сбежать она не успела бы – ее бы заметили даже в вечно темном коридоре. Ей оставалось лишь одно: спрятаться.

Когда-то давно, когда ей только досталась эта комната, Шукрия пожертвовала частью и без того ограниченного пространства, чтобы обустроить нишу-тайник. Там она хранила оставшиеся алмазы, те, которые не нашли у нее при унизительном обыске люди Элизы, там же планировала прятать дорогие вещи, которые на них купит.

Но время шло, а она так и не решилась использовать алмазы. Она сама не бралась сказать, почему. Не то чтобы ей ничего не было нужно – скорее, наоборот! Просто Шукрии казалось: если она покажет хоть один алмаз, остальные заберут. А ей так нравилось просто смотреть на них, знать, что они у нее есть, этого было достаточно.

Так что тайник пустовал, и теперь он Шукрии пригодился. Она забралась туда, спрятала оставшиеся пять алмазов на груди, сжалась, затаилась… Она успела как раз вовремя: спустя пару секунд раздался решительный стук в дверь. Шукрия не ответила, она даже дышать боялась. Она не помнила, какие показания оставила на замке: заперт изнутри или нейтрален? Она приучилась выставлять нейтральный экран, не позволяющий узнать, дома она или нет. Обычно это спасало ее маленькое убежище от грабежей, а теперь вот должно было спасти ее.

Военные не спешили ей верить, дверь они все равно открыли. Взламывать не стали, это было и не нужно, им выдали мастер-ключ. Но проводить обыск они не собирались, так, лениво огляделись, убедились, что тут нет ни Шукрии, ни чего-либо ценного, и ушли.

Ей повезло… Пока что повезло. Прижимая к себе последние алмазы, ради которых она когда-то без сомнений пожертвовала Сабиром, Шукрия разрыдалась. Она понятия не имела, что делать дальше.

* * *

Мира понимала, что это страшное место, к такому она как раз готовилась. Но она хотела отыскать в жизни на «Слепом Прометее» еще и что-нибудь хорошее. Что именно – она не знала, она просто настроилась принимать все проблемы станции, застрявшей в Секторе Фобос, как данность и наблюдать за всем остальным.

Ее ожидания оказались не напрасными. Станция была совсем уж тоскливой на периферии, там, где все боялись селиться. Но чем ближе Мира и Лейс подходили к шуму человеческих голосов, чем любопытнее становились условия на «Слепом Прометее».

Жилые уровни здесь располагались пусть и за границей периферии, но не в центре. Центр считался общей территорией, там располагалась зона услуг и развлечений. Мира видела небольшие комнатки, оборудованные под парикмахерские, массажные салоны, даже кабинеты косметологии – закрываться тут было не принято, все оставалось на виду. Вместо косметики использовали пигменты, скорее всего, растительного происхождения.

Чуть дальше находилась зона кафе и баров. Они требовали специального оборудования, начиная с вытяжек, поэтому обустраивать их рядом оказалось выгодней. В отличие от узников четвертого уровня, жители Лабиринта пытались экспериментировать с блюдами даже при ограниченных ресурсах, они не довольствовались одними лишь готовыми пайками.

Проходя по освещенной мелкими разноцветными лампочками улице, Мира видела, как в кипящем масле обжаривали рисовые шарики, которые потом поливали одним из дюжины соусов. Крупные грибы, похожие на шампиньоны, обваливали в специях, так и запекали. Откуда-то пахло мясом – запах привел к лотку с прожаренными до хрустящей корочки полосками. Судя по размеру, мясо вполне могло оказаться крысиным, но все лучше, чем «маленький секрет» четвертого уровня. Немногочисленные дети с восторгом наблюдали, как варится, а потом заливается в формы полупрозрачная искристая карамель. Они все родились уже на станции и не знали многообразия сладостей Земли, для них и эти простенькие конфетки оставались настоящим сокровищем.

Интересно, это те дети, которых продали?.. Нет, вряд ли. Жители Лабиринта не выглядели как те, кто захочет, да и сможет, позволить себе такой товар.

Чуть поодаль располагались магазины. Здесь можно было обзавестись теми самыми пигментами, которыми красили волосы и лица, сумками, одеждой и обувью. Парень лет двадцати торговал сложными металлическими украшениями. В конце ряда сидела пожилая женщина, неторопливо превращавшая разноцветные лоскуты ткани в забавных мишек, пухлых зайцев, очаровательных белочек – всех тех животных, которых местные жители уже не увидят никогда. Покупали у нее не только родители с детьми, Мира видела, как к той лавке подбежала стайка подростков, а после подошла и бесконечно уставшая, измотанная женщина, которой плюшевый мишка был не нужен – но при этом жизненно необходим.

Недостаток света и пространства местные жители старались компенсировать дополнительной подсветкой, грамотной игрой цвета, увеличением вентиляционных решеток. Чуть дальше начались украшения поинтересней: искусственные цветы, имитирующие клумбы, рисунки на стенах, часто – фосфоресцирующей краской, сложные, завораживающие, напоминающие порталы в другие миры. Что угодно, лишь бы удрать отсюда…

В одном из коридоров звучала музыка. Там комнатки и вовсе переделали под небольшие сцены – и танцевали, пели, устраивали театральные постановки. Древнее искусство Земли каким-то непостижимым образом прижилось там, где, казалось, укоренятся только боль и страх. Однако люди, которых Мира наблюдала перед собой, не выглядели ни напуганными, ни страдающими, смеялись они вполне искренне.

Она хотела остаться в этой части станции подольше, но Лейс потянул ее куда-то в сторону. Он открывшимся перед ними зрелищем определенно не восхищался, ее спутник всю дорогу оставался мрачнее тучи… интересно, он хоть помнит, как выглядят тучи? Мира не бралась сказать, сколько ему лет и какую часть своей жизни он провел в Секторе Фобос.

Продолжить чтение

Макабр. Книга 2

Часть 1Как выживают люди

Часть 1
Как выживают люди