Книга лучей

Предисловие

Рано или поздно, человек задумывается о мире, смысле жизни и своём предназначении: «Кто я? Чего я хочу? Правильно ли я живу? Для чего это всё?» В этот миг, человеческое стремление познать уподобляется лучу.

Луч – это прямая линия, имеющая начало, но не имеющая конца. Задаваясь вечными вопросами, человек устремляется в бесконечное. Он может продолжить линию размышления куда угодно и как угодно. Может прорываться через любые области познания или пытаться сформировать отрезок в одной из них. Может проживать любой опыт или отказываться его проживать. Бесконечно формировать знания, докапываться до сути, искать инструкции и подсказки, всегда возвращаясь к одному и тому же – точке, откуда эти вопросы были заданы.

Какой смысл жизни, к примеру, у солнечного луча? Есть ли у него инструкции, что и как делать? Как светить правильно, а как неправильно? Быть может, куда и как лететь в чётко заданном направлении?

На самом деле, у солнечного луча всего одна задача – быть.

Для того, чтобы солнечный луч родился – ему нужно преодолеть последовательные процессы ядерного синтеза в ядре Солнца. Пройти некий цикл эволюции, в котором атомы водорода должны превратиться в атомы гелия, выделяя огромное количество энергии, включая свет и тепло. После рождения лучу надо просто быть лучом. То есть обладать необходимыми параметрами на единицу времени. Быть тем, кто он есть.

Мне очень нравится приходить к заключению, что на самом деле с миром всё в порядке и всё находится на своём месте. Происходит так, как должно происходить. Если попытаться сравнить становление солнечного луча и человека – совершенно не похожих между собой явлений – то можно подметить одни и те же закономерности: время, вектор, давление, параметры и другие точки характеризации процессов неотъемлемы и нераздельны от их сути. Естественны.

Все наши желания и стремления, какими бы они ни были, являются настолько естественными частями бытия, что коэффициент неотвратимости появления проблем при их неосуществлении составляет, на мой взгляд, 100 %. То есть, отказываясь, к примеру, от своей мечты под влиянием собственной неуверенности, мы автоматически привносим в свою жизнь страдания и вечную неудовлетворённость.

Быть человеком, лучом или другим объектом характеризации означает проходить путь. И этот путь обязан преодолевать условия своей характеризации, подобно тому, как углерод под давлением становится алмазом, или же, как человек, сталкиваясь с чередой жизненных испытаний, претерпевает необратимые изменения.

Давайте немного пофантазируем и представим нас разумной термоядерной реакцией в ядре Солнца, которой предстоит одарить планету Земля своим светом и теплом. Какой путь для этого нужно пройти?

А) Сильное эволюционное давление. Внутри Солнца оно делится на целые зоны, представляющие из себя уровни-системы со своими «квестами» и задачами.

Б) Достижение нужных параметров. Если условия не выполнены, энергия не сможет двигаться на новый «уровень» и её «отправляют» на второй круг. Как в какой-нибудь игре. Или в учебном заведении, если экзамены не сданы.

В) Временной ценз. Становление луча требует времени. И зачастую, очень большого.

После рождения луч направляется к Земле и через восемь минут и двадцать секунд достигает своей цели. Для этого ему ничего не нужно, кроме как быть.

Самым забавным в принципах характеризации мне кажется игровой элемент, который, по личному опыту, не позволяет относиться к жизни как нечто очень серьёзному. Скорее, как к площадке с инструментами, на которой у нас есть одно преобладающие желание – стремление что-нибудь сотворить. То есть также наделить нечто параметрами и характеризацией. Перед нами целая вселенная, как условная песочница, при которой песок может стать чем угодно, приобрести любую форму, не переставая при этом быть песком. В том числе и мы.

Что необходимо сделать человеку, чтобы достичь его цели, мечты, предназначения, задачи или осуществить любое другое стремление, которое он желает осуществить? Всего-навсего достичь нужных параметров. Вот и весь секрет.

Чтобы человек осуществил всё, что необходимо, ему всего лишь нужно быть в естественном для него состоянии и идти в желаемом для него направлении комфортным для него темпом. Всё.

Естественное состояние – это равновесное физическое, психологическое и ментальное состояние, где субъективно человек не ощущает себя слишком хорошо или слишком плохо. Естественное состояние присуще всем, но удерживать его на долгой дистанции могут только люди, которые умеют слышать и слушать себя. Они не боятся своих внутренних чувств, желаний и «демонов». Всегда открыты новому, не цепляются за старое и знают, насколько важно совершать ошибки.

Собственно, быть собой, проходить свой собственный путь и означает быть счастливым. Идти дальше, искать глубинные смыслы мироздания, даже не дойдя до своего естественного уровня счастья – всё равно что гадить в источнике, из которого сами же и пьём.

Прелесть знания, на мой взгляд, заключается не в том, чтобы знать. А в том, чтобы ощущать и использовать его с возгласом: «Работает! Оно работает!». По личному убеждению, если знание не даёт человеку желаемое состояние – значит, оно бесполезно для него. Наверное, именно поэтому я стремлюсь написать эту книгу. Чтобы передать не столько знание, сколько его живое ощущение.

Всё окружающее пространство взаимозависимо и подвержено усложнению, заданной сложнейшей системой переменных. В том числе, и человек.

Чтобы открыть в себе свою истинную природу, параллельно усложняясь и нарабатывая навыки – ему нужно преодолеть сопротивление. Пройти становление от «А» до «Я», выполняя свои задачи, осуществляя свои мечты, проживая свою жизнь. Именно этому и посвящён данный сборник рассказов.

В сборник вошли семь историй, которые наделены своими собственными мирами и приурочены к каждому этапу становления сознания человека. Все они представляют собой обособленные лучи, на первый взгляд, никак не связанные друг с другом. Каждый человек, находящийся на своём пути, сможет найти в них одни и те же закономерности, выражающиеся в эволюционном сопротивлении, представленном в виде конфликтов, терзаний и противоречий.

При написании рассказов, автор вдохновлялся системой и устройством чакр человека. То есть знаний о психоэнергетических центрах, пришедших в мир из индийских традиций. Чакры прекрасно описывают эволюцию человеческого сознания, а также пронизывают мир как взаимосвязью, так и взаимозависимостью всего от всех.

Остальные элементы миров наделены устройствами, картинками и системами с помощью сотворчества всех взаимосвязей, наблюдаемых на протяжении двадцати семи лет. Приятного чтения!

Песчаный командир

Мы шли, потому что не могли иначе. Мы шли, потому что нас звали. Группа пересекала пустыню, направляясь из ниоткуда в никуда. Шагая, мы не забивали головы такой ерундой, как мысли. Вместо них, мы блаженно наблюдали за ландшафтом, периодически подшучивая над какими-то глупостями вроде жука-носорога или танцующими песчинками.

Сколько нас тогда было? Может, четверо? Или шестеро? Помню лишь, как мы были беззаботны. Ветер ласково трепал наши бурнусы, спасая от высокого и знойного солнца. Ступни услащал мягкий, золотисто-озорной песок. Комфортная небытность вне усталости и жажды.

Наше внимание привлёк отблеск света, то и дело норовящий пробраться в глаза. Тот отражался от какого-то движущегося объекта, расположившегося вдалеке. Немного постояв, пощурившись и проверяя общее любопытство на прочность, мы направились в сторону загадки.

Чем ближе мы подходили, тем более примечательную картину мы наблюдали. Сперва это была подвижная, красно-коричневая точка, периодически поблёскивающая серебром. Затем из точки вырисовывался силуэт. Тот вращался вокруг повременно исчезающего металлического отростка.

Тогда я впервые почувствовал «что-то». Столь непривычное, но едва узнаваемое чувство, сковывающее всё, до чего могло дотянуться. Оно замедляло мой шаг, впрыскивая дозы сомнения, лишало крепости рук, вселяя толику неуверенности, и мешало сосредоточиться, раздувая тревогу ума. Это продолжалось всего один маленький миг, и, кажется, группа ничего такого не приметила. Крейг, как и прежде, вёл нас за собой, прижимая изрезанной ладонью родной скимитар. И если он не остановился, значит, точно ничего не случилось.

Некий человек, одетый в римскую тунику, размахивал острым гладиусом туда-обратно, пытаясь повторить разнообразные движения. Лезвие гладиуса, как и серебряный шлем центуриона, отражали солнечный свет, ослепляя нас через неравномерные временные промежутки.

Человек бил и колол, резал воздух, рубил то с плеча, то с боку. Уклонялся. Перекатывался. Менял стойки. Видимо, он вплотную нас не замечал. Проносились десятки комбинаций, сопровождаясь глубокими вдохами, выдохами и порою, барритусом[1] незнакомца. Гладиус продолжал свистеть, рассекая воздух.

Что-то кольнуло в правом колене. Я лениво перевёл на него взгляд, рассматривая неглубоко вошедшую стрелу. Так странно. Обычно стрелы предназначены для… чего? Колющее ощущение стремительно стихало, уступая место нарастающей вибрации. Для чего предназначены стрелы? Я пространно посмотрел на своего товарища в поисках ответа. Тот стоял с открытым ртом, пытаясь что-то сказать. Его глаза бегали из стороны в сторону с лихорадочной скоростью. Я хотел спросить, что его встревожило, но в горло словно залили кипяток. Затем я понял, что не могу ни пошевелиться, ни закричать. Мышцы спины сильно очерствели, и мир заблистал лиловыми красками. В следующий миг меня ослепило.

– Что это ты делаешь? – наконец не выдержал Крейг, делая шаг вперёд, одной рукой потирая глаза, а другой, что-то нащупывая за пазухой.

– Готовлюсь к битве! – воскликнул незнакомец и повернулся ко мне, воткнув гладиус в песок.

Помню, как меня поразила жизнь, кипящая в его глазах. Не высокое, но атлетически сложенное тело выражало такую волю, которую мало кто способен удержать. Волю к жизни. Продольный красный гребень на шлеме очень шёл к его бронзовому загару. А тот подходил к его счастливо-глуповатой улыбке. Однако выглядело представление до того нелепо, что наша компания с трудом сдерживала смешки. Пока Крейг пытался подобрать слова, одновременно ожидая продолжения, незнакомец повернулся к нам спиной, выхватил меч и сделал несколько осторожных финтов. Разве что немного сбавил темп, чтобы не поранить нас. А затем отошёл и вновь принялся сражаться с прежней силой.

– Что будем делать? – тихо спросил кто-то из нас. Ответа не последовало. Где-то очень далеко резвился песчаный кашалот, издавая гулкие звуки, долетавшие до нас из-за горизонта. Мы стояли, разглядывая друг-друга, ожидая решения, которое вот-вот прозвучит. Крейг зачем-то обнажил оружие, посмотрев на него так, будто видит его впервые.

Я заметил неподалёку кактус, который изливал из себя густую лиловую жидкость с белёсыми точками. Впитываясь в песок, она растворялась в нём, никак на него не воздействуя. С одной стороны, мне хотелось что-то спросить. Хоть что-нибудь. Желательно такое, с чего начнётся большая и захватывающая история. Я был готов нарушить негласный запрет и взять слово раньше Ведущего. С другой же стороны… я не мог произнести и слова?

– Ребята, давайте пойдём дальше! – уже громче сказал кто-то из наших. – Нам нужно идти. И быстро! Крейг!

Наш Ведущий покачивался из стороны в сторону и никак не реагировал, полностью завороженный видом жертвенно-алой крови на своём же клинке, продолжая вгонять его всё глубже и глубже и глубже…

– Крейг! – вскрикнул тот, заглядывая Ведущему через плечо, и тут же отпрыгнул от него, как от змеи. Я не запомнил его имени. Время стёрло из памяти черты его лица и особенности характера. Но я помню дрожание матовых губ, приоткрывшись в безмолвном крике. Меня ослепило.

Мы стояли и весело смотрели на чудаковатого человека в неполных доспехах, изредка хихикая. Небо было невероятно приветливым и тёплым. Запахи пустыни были потрясающи. Крейг повернулся к нам, сказав какую-то нелепую шутку. Мы засмеялись.

Человек колол воздух с таким усердием, будто тот объявил ему войну. Не знаю, сколько бы мы ещё так стояли, завороженные искусными пируэтами, но в один миг я набрался храбрости.

– О какой… о какой битве ты говоришь? – поравнявшись с Крейгом, сказал я, не узнавший свой голос.

– О Великой! – живо ответил тот, делая заднее сальто, в последний миг потеряв равновесие и не удержавшись на ногах, завалился на спину. Но тут же вскочил, как ни в чём не бывало. – О той, что придёт проверить нас, испытать и, возможно, уничтожить! – и продолжил отражать воображаемые удары.

– Скажи нам, воин… – подал голос Крейг. – А за кого ты сражаешься? Где твоя армия? Твои люди? Или… за́мок?

– За́мок?.. – гладиус вернулся в ножны. Незнакомец повернулся к нам и пристально оглядел нас с ног до головы. Покусал губы. Постучал костяшками пальцев по шлему. Насупился. И наконец, изрёк:

– Ну, если хотите, можете биться со мной. Плечом к плечу. Вместе у нас гораздо больше шансов выстоять в Великой битве! – усмехнулся незнакомец. – Меня зовут Песчаный Командир. Под моим командованием мы станем самой сильной армией в мире! – он поднял сжатый кулак вверх, задев гребень пальцем, тем самым немного перекосив шлем набок.

Мы смеялись в полный голос, не в силах больше сдерживаться. Кактус перестал изливать свою жидкость. Или она мне привиделась? Мы столько времени провели в этой пустыне, что у нас не было причин отказываться от столь необычного и неожиданного предложения. Разве нет? Я попытался вспомнить, сколько дней мы находимся в дороге, но эта мысль тут же развеялась.

Как и всегда ранее, решение было принято единогласно. Покорённые без боя, мы отправились за ним, ощущая невероятное единение и восторженный трепет. Командир активно интересовался нашим происхождением: откуда мы? И куда направляемся? Но мы и сами не знали ответов, поскольку как-то не задумывались об этом. Разве это было важно? Он то и дело разбавлял своё повествование то добрым словом, то доброй шуткой. Но всячески обходил отвечать на наши немногочисленные вопросы. «Когда придёт время, вы сами всё узнаете» – заговорщически твердил он.

Кактусы попадались всё реже. Проходя мимо каждого из них, моё колено почему-то начинало тихонько вибрировать. Затем они и вовсе пропали из виду. Вскоре стали видны огромные, бирюзовые кристаллы, опоясывающий весь видимый горизонт. А подле них расположился «Песчаный замок», который становился всё ближе и шире по мере приближения. Вообще на замок он был похож мало. Издали это была обычная, ничем не примечательная песчаная стена. Но Командиру настолько понравилось слово «за́мок», что он тут же присвоил прилагательное «песчаный» и несколько минут прыгал от радости, твердя о том, что приведёт нас туда.

Уж слишком скорым было приближение. Я не помню, чтобы группа когда-либо так быстро передвигалась. И вообще, разве может человек развивать такие скорости? Во мне снова проснулось то самое чувство. Каждый шаг становился немного тяжелее предыдущего. Моё сопение звучало всё чаще и громче, сердце стучало всё быстрее, а тело… Подождите… Что значит «снова»? Я уже испытывал это чувство сегодня? – Я вопросительно посмотрел на Крейга. Крейг перехватил мой взгляд и дал понять, чтобы я был настороже, потянувшись к своему поясу. Но тут же отдёрнул руку, когда Командир оглянулся.

Один из нас зябко закутался в бурнус, будто ему было холодно. Другой же постоянно тёр глаза. Туда попал песок? Несмотря на загадочные явления, которые так же резко прекращались, как и начинались, мы продолжали идти. Дорога обладала какой-то чарующей непредсказуемостью. Командир был всё таким же свежим и радостным. За́мок приближался.

Когда мы подошли к песчаному входу, на стенах которых возвышались две грозные статуи с человеческий рост, я почувствовал резкую, сильную сухость во рту. Настолько непривычную, что я не знал, как реагировать. Инстинктивно обхватил руками шею, я начал лихорадочно осматриваться, бесконечно удивляясь нахлынувшему чувству.

– Мы, наверное, не пойдём дальше. Нам всем очень… странно. Неуютно. Это становится невыносимо… Горло… – морщась, запершил Крейг, сглатывая последние слова.

– Вот. Выпейте это – подбежал Командир, неуклюже протягивая ему массивную флягу, с отделанным крестом из бирюзового стекла. В нёй что-то затянуто переливалось и булькало. – Пейте. Каждому нужно сделать по глотку. Простите, я совсем забыл предупредить… Великая битва… Она… В общем… Уже идёт.

Мы передавали фляжку по третьему кругу, особо не слушая, о чём идёт речь. Каждый из нас делал большие глотки густой и сладкой на вкус воды. Нам стало лучше. Гораздо лучше. Сделав последний глоток, мои дурные предчувствия рассеялись, и всё стало как прежде. Даже грозные мраморные статуи казались не такими уж и грозными.

– Мы пришли! Здесь проходит основная подготовка, – гордо отрапортовал Командир. – Располагайтесь. Чувствуйте себя как дома!

За невзрачным, узким проходом нас встречает небольшой город. Песчаный замок в основе своей представлял из себя несколько сотен одинаковых одноэтажных глиняных прямоугольников, подле которых обнаруживалась различная утварь. Прямоугольные дома были небольшими и довольно потрёпанными, за исключением двух очень длинных зданий, на которых лиловым цветом светились причудливые символы. Они расположились симметрично друг-другу буквами «С», занимая по масштабу добрую четверть города. У города есть и другие здания, которые вскоре предстояло открыть. Всё это окружает двухэтажная, желтовато-коричневая стена, с вооружённым караулом наверху. Изнутри стена кажется гораздо прочнее.

Повсюду кипели работы. Затачивались песчаные мечи, обжигались песчаные щиты, готовилась песчаная еда. Виднелись какие-то суетливые приготовления и ритуалы, содержащие главный компонент – песок. Проходя среди торговых рядов, я видел, как люди запускали руки в свои мешочки, доставая скромные жёлтые щепотки, обменивая их на какие-либо предметы.

В центре города, между двумя длинными зданиями, расположилось большое открытое место, похожее на амбулакрум[2]. В самом его центре стоит неглубокий колодец, наполненный лиловой водой.

Пока мы обходили город, к Командиру несколько раз подбегали люди при мечах и шлемах, выражая восхищение и что-то шепча на ухо, периодически бросая на нас голодные взгляды. У одного из них – самого счастливого, был при себе оранжевый лук. Лучник обладал рыжей, пышной бородой и самым похабным смехом, который я когда-либо слышал. Тот восторженно шептал что-то Командиру, иногда разражаясь во весь голос. – Полно тебе, Васкес – смеялся Командир, стараясь сохранять самообладание. Вскоре лучник ушёл, напоследок подмигнув нам, и мы продолжили путь.

Шлем Командира отличался от шлемов тех, кто к нему подходил – они были преторианскими. Мы уже видели такие несколько раз в наших скитаниях. Не помню, когда. И теперь интуитивно склоняли головы, следуя за Командиром очень и очень тихо.

Кто-то обращался с ним очень холодно, даже жестоко. Один «преторианец» даже плюнул ему под ноги, одарив самым пренебрежительным и ненавистным взглядом. Но это не смыло и улыбки с лица Командира. Он никак не отреагировал и пожелал обидчику доброго дня.

Мы быстро закончили с обходом. Город оказался богат на детали происходящих в нём событий. Я успел запомнить, как мастера строят замысловатые башни, которые сдувают песчаные ветры, едва им удаётся достичь определённой высоты. Обратил внимание на женщин в золотых масках, что высекают на камнях острые зелёные символы и зарывают их в песок. Я слышал испуганный голос, который кричал о каком-то гигантском скорпионе и несколько десятков вооружённых людей побежали на восток. Вскоре, с той стороны послышались звуки флейты.

Нас определили по прямоугольникам. Все они состояли из сырцового кирпича. Внутри было несколько обособленных комнат, обычно по три. Над одной из дверей виднелось моё имя. «Бонс» – прочитал я. А затем повторил. Буквы были чёрными. Объёмными. На дне буквы «Б», в её пузатом бурдюке, виднелись лиловые крупицы жидкости.

Внутри убранство выглядело скромно. Одна песчаная кровать и такая же тумбочка с большой трещиной на боку. По песчаному полу бегали трое разноцветных жуков, играя в свои игры. На стене расположилось небольшое узкое отверстие, которое плохо пропускало свет и охлаждало дом. Наверное, так они сюда и попали – я рассматривал жуков, поведение которых мне казалось не естественным. Кровать была до неприличия мягка и приветлива. Перед тем. как забыться, меня посетила мысль о том, что всё теперь будет иначе.

Так началась наша подготовка. На следующий день, Командир построил нас на амбулакруме, оглашая правила.

– Вы вольны уйти отсюда в любой момент – он артистично махнул рукой в сторону ворот и добавил. – По вашему желанию.

Мы стояли, нервно покачиваясь. У каждого из нас были синяки под глазами. Как видно, все мы сейчас желали одного.

– Но, если уж решили остаться, – заговорщически выхватил гладиус Командир, делая большую театральную паузу. Я с надеждой посмотрел усталыми глазами в сторону ворот. Неужели мы можем уйти? Вот так, без последствий? Что-то подсказывало мне, что этого никогда не случится. Как никогда и не случалось. Я удивился последней мысли.

– «… Занимайтесь созиданием!» – рассмеялся Командир и откинул своё оружие в сторону. Тяжёлый, песчаный металл с замысловатой рукоятью, падал неприлично, как мне тогда показалось, медленно и грациозно, напоследок ослепив меня.

– Теперь садитесь. – скомандовал тот. – Проведём небольшую лекцию.

Мы уселись на жёсткий песок. Даже слишком жёсткий из всей поверхности, по которой мне довелось здесь пройти. Протирая усталые глаза, я испытывал нарастающее раздражение от того, что мне снова хочется пить. Кажется, это так называется. Ночью я проснулся от того, что моё горло начало неумолимо скрести. Всё те же симптомы, что и у входа. Несколько часов я прислушивался к этим ощущениям, которые всё усиливались и усиливались. Вскоре я начал сжимать песчаное одеяло до тех пор, пока у меня не заболели руки.

Не нашёл ничего лучше, чем пойти гулять по городу, который таковым наречь было трудно. Видел и получше. Только вот когда я их видел? И где? Долго бродил вокруг да около, пока не подошёл к колодцу с лиловой водой. Там уже теснился Крейг с остальными, жадно запуская обе руки внутрь.

– Попробуй, – блаженно сказал Крейг. – Это поможет.

Сев рядом, я протянул свои ладони в густой лиловый омут, и пил так долго, как только мог. Блаженная сладкая жидкость, растекаясь внутри, говорила о самом правильном решении, вознаграждая счастьем за каждый сделанный глоток. Наконец, я закончил и прислонился спиной к сырым, зеленоватым камням.

– Как думаешь, что это за место? – спросил я у Крейга, растянув улыбку.

– Не знаю – поглаживая колодец, ответил тот. – Но подозреваю, что мы сильно попали, друг. Очень сильно.

Я хотел что-то сказать, но лениво осёкся. Крейг был прав. И говорить тут было нечего. Вернувшись в комнату, я обнаружил, что количество жидкости в букве «Б» возросло.

«Мы сильно попали» – всё утро повторялось в моей голове. Я прослушал большую часть из того, о чём так страстно говорил Командир. Сознание немного прояснилось, и мне удалось сфокусироваться на последних словах монолога.

– …Само по себе, созидание – это деятельность вашего ума и вашего тела, соединённое в одно. Здесь вам предлагается полная свобода выбора по его проявлению – он ходил слева-направо. – В вашем распоряжении библиотеки, залы специализаций, тренировочные площадки и всё необходимое, чтобы учиться созидать. Запретов у нас только два. – Командир остановился.

– Первый – нельзя уничтожать. Можно перестраивать, переделывать, переписывать. Всё, что меняет объект, предмет или явление, не уничтожая его суть, – разрешено. Если вы хотите подвергнуть что-либо уничтожению – будьте готовы взамен отдать что-либо равнозначное.

Я впервые увидел, как Песчаный Командир нахмурился. Он чуть склонил голову и взял долгую паузу, играясь жвалами.

Второе правило звучит следующим образом – он поднял голову и осмотрел каждого пристально, серьёзно. – Никто. Я повторяю, никто не имеет права находиться на высоте двух этажей. Возможно, некоторым из вас понравится строить и возводить здания. Возможно, некоторые найдут свою страсть в сражениях. Возможно, вы проявите себя в других направлениях. Важно только одно – он поднял палец вверх. – Что бы вы ни делали, я запрещаю делать «что-то», что поместит вас или объект вашего творения выше высоты двух этажей. Выше этих стен. – Он махнул рукой куда-то в сторону. – Есть вопросы?

Вопросов было много. Очень много. И не только у меня. Я читал эти вопросы на усталых взглядах других. Но никто из нас не посмел их задать.

– Хорошо, – сказал Песчаный Командир, смягчившись. – На этом инструктаж окончен. Вы вольны уйти в любой момент. – зачем-то повторил он.

Когда Командир скрылся за длинным зданием, мы направились к колодцу. Там мы пили и несвязно обсуждали положение вещей. Крейг молчал.

Первое время мы слонялись без дела, держась всё в том же составе. Город оживал с рассветом и продолжал буйствовать до самого заката. Сюда прибывали повозки с песком, которые тащили за собой песчаные лошади без возничего. Здесь закаливались и оживали грозные, усеянные драгоценностями статуи под предводительством нескольких мастеров. Ежедневно проходили сражения на импровизированной арене в северо-восточной части города. Один раз над нами пролетел орёл. Он сбросил из своих огромных жёлтых когтей какой-то мешок, и к нему тут же поспешили десятки людей, толкаясь и бранясь друг на друга.

В это время я наблюдал, как один мальчик с белоснежно-вихрастыми волосами резал свой маленький и очень бледный палец. Как только на нём проступала кровь, второй рукой он защипывал песок из мешочка и скромно посыпа́л повреждённый палец, иногда поглядывая на открытую книгу рядом. Когда рана не затягивалась, он пинал воздух и громко, по-детски, роптал. Но когда затягивалась, то радостно поднимал теперь уже ставший розовым палец к небу, который недолго сиял лиловой аурой.

На южной стороне, у бирюзовых кристаллов высотой в три этажа, люди старались не появляться. Чудовищной остроты грань сильно порезала руку Крейга при простом прикосновении. О том, чтобы схватить кристалл посильнее или забраться по ним наверх, не было и речи.

Все люди, которые находились в этом городе, не хотели с нами разговаривать или хоть как-то взаимодействовать. Либо делали это очень и очень поверхностно. Мы были для них словно призраки, которых до последнего не хотели признавать. Однажды в толпе, возле миниатюрной сцены, я увидел того мальчика с изрезанным пальцем, наблюдавшего за представлением фокусников. Я подбежал к нему, чтобы расспросить о книге. Несколько минут я пытался выудить из него хоть что-нибудь, пока он мне не сказал на ушко, что ему нельзя разговаривать с новенькими.

Песчаный Командир часами стоял на стене и щурился вдаль. Каждый день он проверял все здания и все укрепления в за́мке. Проводил тренировки и инструктажи. С тревогой выслушивал доклады. Выборочно проверял самочувствие и самоощущение остальных, задавая вопросы. Иногда он уходил на пару дней, но всегда возвращался. Немного измотанный и грустный.

Группа разбрелась. Большинство ушли за ворота, и больше я их никогда не видел. Крейг пытался их удержать до последнего. Я наблюдал за ними издалека, как он истерически указывает рукой то на колодец, то на шею, то в сторону ворот. Максимум, что ему удалось сделать – это замедлить их уход на пару дней.

Вскоре остались только мы. Крейг стал замкнут и молчалив. Всё чаще я видел его на пустой арене, где он с полной отдачей отдавался песчаным алебардам, подражая проходящим здесь поединкам. Иногда он разговаривал с бойцами. Один раз они даже вместе тренировались, оттачивая какое-то движение и повторяя тот или иной приём. Я пробовал взять в руки меч и начал водить им по воздуху, но вскоре оставил это занятие, уйдя с опущенной головой.

В одном из длинных зданий с лиловыми символами нашлась библиотека. Изнутри пространство казалась намного больше, чем оно являлось снаружи. Внутренний антураж и порядок, царящий в ней, я уже где-то видел. Вроде в портовом городе с очень большим маяком. Выше маяка, да и вообще чего угодно выше, чем тот маяк я не видел ничего и никогда. Вот только почему я не помню подробностей? Почему я никогда не задумывался… Ни о чём?

Когда мы впервые припали к фляжке, наш таинственный, сладкий, убаюкивающий Зов, который казался таким естественным, пропал. Я больше не чувствую потребности идти за ним. Но я чувствую потребность в этой сладкой, густоватой, веселящей воде. Ох… Сколько вопросов!

Внутри расположились песчаные книги с лиловыми печатями. На них стояли римские цифры от «I» до «VII». Я мог осилить книги только с одной черточкой. В прямом смысле слова «осилить». Остальные не смог и сдвинуть с места. В то время как книги «I» были практически невесомы, остальные не оставляли мне никакого шанса. На всех книгах не было ни надписей, ни названий. Все они были расположены в хаотичном порядке. Самое интересное, что здесь никого не было. То есть, совсем. Большая пустая библиотека для никого. Но мне это даже нравилось. Это был новый, более светлый оттенок одиночества, разгоравшийся в моей душе.

Книги рассказывали о дальних землях, которые стоит посетить, подробные карты маршрутов к ним и методы выживания в пустыне. Рассказывали преимущественно напрямую, посредством картинок, а не чтения. Как будто открываешь книгу и видишь совершенно иную реальность. В сноске было указано, что выживание – это методики, которые человек может использовать в опасной ситуации. Мне ещё многое предстояло узнать. С каких пор мир стал опасен?

Особенно меня поразили те книги, которые подробно рассказывают о том или ином ремесле. Или как сделать ту или иную вещь, используя песок. А также, какие приготовления и действия нужно сделать для получения описанного результата.

Я стал пропадать в библиотеке часами, а затем и днями. Только здесь я мог выстроить личные границы, отдельные от этого пёстрого, малопредзказуемого города. Хотя бы на время. Я представлял, что книги – это друзья, рассказывающие интересные истории. Они давали ответы, которые я не мог получить иным путём. Здесь я был предоставлен самому себе.

В одной из массивной, треугольной книге с железной окантовкой на помосте, говорилось, как сделать перекрёстную, бирюзовую флягу, как у Командира. Мне показалось это замечательной идеей, ведь я мог отлучаться из библиотеки как можно реже. Мог существенно сократить время на удовлетворение моей новой потребности.

Сперва я попытался купить флягу на рынке, притащив в ладонях песок. Они смеялись надо мной, отвечая, что это ничего не стоит. Откуда бы я ни приносил песок, всё было тщётно. Я не понимал, в чём дело. Он был абсолютно таким же, как и у остальных. По крайней мере, на вид. А моя растерянность лишь пуще всех забавляла. Указаний, где взять «нормальный» песок, мне, конечно же, никто не давал.

Затем я очень много старался, используя кровь и песок, чтобы сотворить флягу. Оказалось, помимо песка, нужна была и кровь. Это было обязательное условие, которое требовали почти все рецепты. Кровь, органы или другие составляющие тел разумных и не очень существ располагались перед каждой инструкцией, с подробным описанием приготовления оных.

Мне не обо что было резаться. Нож или гвоздь стоили песка, который у меня не принимали. Воровство показались мне слишком естественным и простым решением моих проблем. Но я пока ничего не знал об этом мире и его законах. И потому решил на первое время обосноваться у бирюзовых кристаллов.

Здесь почти никто не ходил. Но мне было никого и не надо. Внутри понемногу начинало бурлить чувство превосходства. Никто не хотел мне помогать. Никто ничего не объяснял. Крейгу, моему Ведущему, теперь было плевать на меня. Ну и хорошо! Бурление, с одной стороны, отдавало болевыми ощущениями в сердце, очерствляя его. А с другой, заставляло идти вперёд, подстёгивая внутренний запал. Я справлюсь, – думал я. Я – выберусь. И тогда посмотрим, кто кому будет нужен!

На флягу было потрачено несколько дней, но я так ничего и не добился. Самое лучшее, что у меня получалось – безобразное подобие чаши. Но она отказывалась содержать в себе лиловую воду. То есть, моментально трескалась и раскалывалась при соприкосновении с лиловой водой. Осколки медленно оседали на дне колодца, растворяясь.

Сделав ещё несколько попыток, я вернулся в библиотеку и начал яростно разбрасывать книги с одной чёрточкой за то. что они меня обманывали. Что я делаю всё то же самое, что написано в книге, но ничего не выходит! Я немного перестарался, и из изрезанных рук потекла кровь. Когда чувства ушли, а кровь остановилась, я поднял с пола и ту самую треугольную книгу. И приметил, что на первой странице в скобках находится арабская цифра «4». Я не придавал ей ранее никакого значения, а тут увидел под другим углом. Книги различались не только по римским, но и по арабским цифрам.

Наконец, смутные догадки пролили свет на мои неудачи, когда я начал отбирать книги по принципу римская «I» к арабской «1». Это были простейшие, прикладные для жизни предметы, и чем больше я применял попыток, тем лучше они у меня выходили. Впрочем, я быстро бросил эту затею. Читать о том, как делать вещи, мне нравилось больше, чем резать руки. Мне стало плохо от мысли, сколько нужно крови на то, чтобы сделать статую.

Я начал постигать «правильные» книги. Сперва я собрал их в одну кучу, а затем возвращался к ним снова и снова, пока однажды не обнаружил, что надпись «Бонс» на двери моей комнаты стала выраженнее, а бурдюк буквы “Б” заполнился ровно наполовину. К этому моменту, я уже знал, что пустыня – это самая южная часть мира и что всю историю задокументированного существования человечества ведётся война за лиловую воду – Кадааш.

На следующий день в библиотеку пришёл Песчаный Командир. Вооружённый своим мягким обращением, он позвал меня с собой. По пути мы захватили Крейга – на арене он сражался с манекенами под руководством Васкеса. Его движения вызывали опасения и мысли «держаться на расстоянии».

Он повёл нас в самый сырой угол песчаного замка. К западной стене этого города, где голубой навес защищает лежащую под ним глину. Рядом находились гончарный круг, стеки и резцы. Командир сел на деревянную скамью с низкой спинкой и стал толкать ногой нижний диск, заставляя его вращаться.

Взяв в руки глину, Командир стал формировать в своих ладонях шар. Затем воткнул свой палец в его середину. – Это вы – сказал он тихо. – Это то, что вы с собой делаете – большим и указательным пальцами он защипнул края глины, поднимая её наверх, повторяя несколько раз.

– Это неизбежно, пока вы находитесь здесь. – в его руках начал формироваться горшок. Как из той потрёпанной книги, иллюстрации которой я посматривал. – Но скажите мне… Почему именно горшок?

Через несколько минут глина приняла форму. Он встал и аккуратно поставил горшок на под солнечные лучи, а затем поднял на нас свои ясные глаза.

– Почему тебе, Крейг, нравится проводить большую часть дня на тренировочной площадке? Почему именно алебарда?

– Это плохо, Командир? – нахмурился Крейг.

– Это определяешь ты сам. Я задаю вопрос и хочу получить ответ, который тебе наиболее близок.

– Алебарда длинная, – Крейг посмотрел на горшок. – Ей можно убить больше врагов, находясь на расстоянии. Это безопасно. К тому же, она заставляет обратить на себя внимание. Все видят, каким необычным оружием я владею… Мне приятно.

– На самом деле, Крейг – Командир понимающе кивнул. – Никто не знает, почему нам нравится то. что нравится. Это просто есть. И это не требует доказательств. Но именно это и есть твоя форма. Форма, которую ты развиваешь.

Крейг скептически взглянул на Песчаного Командира. Было видно, что он хочет что-то сказать. Мне же показалась странной его манера речи. Почему он разговаривает с нами, как с детьми? Нам что, лет по десять? Мы все тут примерно одного роста.

Командир приблизился и положил руку на плечо Крейга, посмотрев ему в глаза. – Я хочу сказать, что пути назад уже не будет. Однажды, сделав себе форму, мы вынуждены навсегда с нею считаться. Скажем, если тебе позже захочется рисовать картины на песке или сочинять музыку песков – придётся очень сильно постараться, чтобы перевести форму алебарды в другой, более… подходящий инструмент. Выбирай ответственно. Если твой выбор истинный, а значит, соответствующей твоей форме – ты пройдёшь дальнейшие испытания.

Командир отпустил руку и отвёл взгляд в сторону. – Внимательно следи за тем, какую форму ты для себя определяешь. И не нарушай больше первое правило. Предупреждаю в последний раз.

Крейг отпрыгнул на четыре шага назад, округлив глаза. Его дыхание участилось. Несколько секунд он стоял, покрывшись испариной, то тянувшись к своему скимитару, то снова опуская руку. Так повторялось несколько раз. Командир был невозмутим. Затем Крейг развернулся и быстрым шагом направился прочь.

– Перед тем, как ты уйдёшь…! – Командир неожиданно переменился. На его лице появился обеспокоенность – Не забудь, что ты волен уйти в любой момент! Не забудь! – Командир выдохнул, вытерев лоб рукой, когда Крейг скрылся за поворотом. – Мне уж показалось, что я перестарался. Не хотелось бы терять такой прекрасный экземпляр…

Мы остались вдвоём. Он оглядел меня с ног до головы, иногда одобрительно кивая. Командир не излучал какой-то угрозы или злонамеренности. В глазах этого человека, как и ранее, блистала жизнь. Но я не чувствовал себя в безопасности. Что-то определённо изменилось в его взгляде. Я решил не забрасывать его вопросами.

– Ну а ты, Бонс? – Он молниеносно оказался за моей спиной, приставив два пальца к макушке.

– У тебя другой взгляд на вещи? Почему ты решил взращивать форму через древние тексты?

– Потому-что это во мне заложено? – Я рефлекторно дёрнулся, но не смог освободиться.

– Неплохо, совсем неплохо, малыш! – Он хлопнул меня по спине и развернул меня к себе.

– Ты не пугайся. Я люблю совершать забавные, нелепые и нелогичные поступки, отмечая реакцию зрителей. Наверное, во мне это также, э-э-э, заложено. – Командир развёл руки в сторону и улыбнулся.

Его улыбка была такой… честной. В ней не было ничего принужденного – только тёплая, чуть насмешливая забота. Она разлилась по лицу, как солнечный луч, согревающий кожу, и я поймал себя на том, что тоже улыбаюсь в ответ.

– На сегодня всё. Однако, прежде чем я уйду, задам тебе вопрос немного иной, чем Крейгу. А именно, для чего ты здесь? – Посмеиваясь, Командир щёлкнул меня по лбу и гордо заковылял вдаль.

Через несколько недель я задумал маленький побег. Это было неизбежно. Я увидел то, чего не должен был видеть – пифосы[3], доверху наполненные человеческой кровью.

Тот длинный склад всегда вызывал у меня интерес. Со второго дня, как наша группа его увидела, мне захотелось туда попасть. Его всегда охраняли не меньше двух преторианцев. Стоит отметить, что проникнуть туда было вопросом времени, а не вопросом навыков. Я поражался своей изобретательности и ловкости. Как будто я уже делал что-то подобное. Когда-то. Давно. Не осталось и без внимания то, насколько хорошо у меня получалось брать вещи «без спроса». Пока что я возвращал их на место.

Постепенно меня совсем перестало устраивать моё нынешнее положение человека, который ничего не помнит. Маленькие, разрозненные обрывки памяти, практически не вяжущиеся между собой, только запутывали из того запутанную голову. Библиотека давала любую информацию, кроме самой главной – о себе. И если в ней я не могу найти ответов, значит попробую отыскать в другом месте. Так я и попал на охраняемый склад. И не смогу забыть то, что там увидел – человека с перерезанным горлом, подвешенного за ноги над широким сосудом. Хуже того, он был из нашей группы. Это был тот самый, который зябко кутался в свой бурнус.

Вечером я свободно вышел из города, увязавшись следом за караваном, перевозивший жёлтых ящериц в бусых аквариумах. Я знал, что он направляется в страну, имеющую в книжке своё название и описание. Но я также знал, что эти люди не пьют Кадааш. И потому так далеко заходить я не планировал. Заместо столь глупой и безрассудной идеи я предпочёл отойти от замка на расстояние и пройтись по тому же маршруту, по которому когда-то впервые нас вели.

Придя на планируемое место, я откупорил флягу, на которую заработал с помощью своих старых умений. Напросившись в лавку свитков и после трёх экзаменов, посвящённых чтению, грамоте и каллиграфии, меня радушно приняли, доверив переписывать тексты. Теперь я умел делать их точные копии. И при желании мог злоупотреблять этим, чем охотно и занимался. Несколько часов в день я уделял переписыванию, приходя на час раньше назначенного времени, чтобы окунуться в небольшой транс загадочных символов, смысла которых я до конца не понимал.

Взамен мне отсыпали песка. Чем он отличается от обычного, для меня так и осталось загадкой. Но зато у торговцев на него проявлялся тот самый неподдельный блеск в глазах. Остальное меня интересовало мало. Полагаю, в мире должны оставаться тайны. Тем более, это ничто по сравнению с тем, что я вор, обученный грамоте. Это… необычное сочетание.

Итак… Я на месте. Не знаю, с чего я взял, что найду здесь ответы. Пока я нахожу одни лишь только вопросы, но обстановку сменить всё же стоит. Что ж… Давай гонять одни и те же мысли по тысячному кругу… Я Бонс. Это набор знакомых мне звуков, которое я интерпретирую, как своё имя. Наверное, я получил его в месте, где я родился. А где это и почему я оттуда ушёл? И откуда дверь знает моё имя? Мои мысли вернулись к картине на складе. Очень странно, что я так легко переношу вид крови… Я никогда не думал, что…

Моё колено завибрировало. Сперва я огляделся вокруг и не увидел ничего, кроме кактуса неподалёку. И только затем я осмотрел себя, отдёрнув новенькие шаровары. Я приметил старую рану, которая получена будто от стрелы или кинжала. Уже затянулась. Хмм… Как давно она у меня?

Возможно, я ушёл ради какой-то цели, о которой ничего не знаю. А теперь я в месте, которое готовит к мифической Великой битве, о которой я тоже ничего не знаю? А ещё меня вроде как должны зарезать. – я натужно вдохнул. Тогда зачем…? – Сделав ещё несколько шагов вперёд, я поморщился. Вибрация усилилась. Настроение сильно ухудшилось.

Я выдохнул. Проклятье! Никаких подсказок. Никто ничего не знает! Я даже не уверен, знает ли кто-нибудь о том, что действительно происходит. Ибо даже всезнающие книги не могут прийти к одному мнению на многие вопросы. Даже на эти огоньки! – Я посмотрел наверх. Постепенно, беспредельное небо продолжало покрываться белоснежными мерцающими точками. – А ещё теперь и это проклятое колено…

Я развернулся и пошёл обратно. По крайней мере, развеялся. Надо бы мне накопить на зеркало. Я вдруг понял, что совсем не представляю, как я выгляжу. Кадааш не отражала свет. Скорее, излучала его. Сколько же мне лет, чёрт побери? В сердцах я ударил сандалией по песку и чуть не выкинул свою новую фляжку, как вдруг моё настроение начало выравниваться.

Примерно на восьмом шаге я понял, что вибрация начинает заметно ослабевать. Остановился. Прислушался. Пошёл обратно. Вибрация начала усиливаться. Настроение портится.

– Так. Ясно. Я доберусь до тебя, чего бы мне это ни стоило! – И рывком побежал в сторону первоначального направления.

Быстро поняв, что причиной моих страданий является кактус с половину моего роста, я гневным криком побежал на него. Все болевые рецепторы в теле кричали: «Назад!». Но я был твёрд и непреклонен. Приближаясь к цели, я уже яростно рычал, желая только одного – снести его своим туловищем. Так и случилось. Я упал и покатился кубарем дальше, сделав несколько оборотов. Кактус взорвался, окропив радиус лиловыми брызгами.

Боль ушла. Но в глазах начало темнеть. Последнее, что я помню перед тем, как отключиться, – это огненная стрела, которая со стороны города взметнулась высоко в звёздное небо. Погружаясь в темноту, я услышал знакомый до боли голос. Он просил меня вернуться обратно.

Проснулся в своей комнате. Рядом стоял Крейг. На нём были новенькие кожаные доспехи. Он неодобрительно качал головой. – Нужно было сперва посоветоваться со мной, – мягко сказал он, оценивая моё состояние, – Теперь это оружие повсюду. Из города теперь не выйти, чтобы не скрутило.

Пальцы дрогнули первыми – шершавые, сухие, будто я провёл ими по старой шкуре. Песок. Он был повсюду, лип к моей коже, забивался в раны, которые жгли мелкими уколами. Я осмотрел свои руки. Кожа была красной и вздутой, на ней красовались крошечные шипы. Я осторожно провёл ладонью по животу – тоже шипы. Чёрт, они были везде. Я дёрнулся, попытавшись вытащить один из ладони, но только глубже вдавил его в плоть. Боль была мелкая, почти издевательская.

– Ты знал? – еле приподнимаясь, проворчал я. Одежда, в которой я вчера выходил из города, была изорвана и покоилась на тумбочке. Это меня кактус так?

– Я догадался. Но у меня немного другая история знакомства с ними… Неважно. – Крейг сделал шаг вперёд. – Помнишь нашу группу? Она погибла.

– Тоже мне новость – зло фыркнул я. – Отсутствие элементарных питьевых запасов и палящее солнце. Проклятье, Крейг! Наши мозги были как жижа, ты вспомни нас! Я видел маленького мальчика, режущего себе пальцы. В нём здравомыслия было больше, чем в нас тогда!

Крейг сел рядом и категорично покачал головой. – Я видел их трупы, Бонс. Они были нашпигованы пилумами[4]. По крайней мере, такие раны оставляют только пилумы. Я видел такие здесь, в арсенале. Думаешь, кто-то ещё рыскает по сплошной пустыне вооружённые наступательным оружием? Да ещё и в шести километрах от города? Или замка, как бишь его… – Крейг сплюнул. Слюна медленно стала впитываться в песок.

– Трупы были обескровлены? – спросил я после короткого молчания, вздёрнув бровь.

– Да, – ответил Крейг.

Я снова лёг на кровать, закрыл глаза и застонал. Затем я взглянул на его скимитар. Помнит ли он вообще, откуда его достал? Помнит ли самого себя?

– У тебя есть план? – спросил я.

– И даже два, – ответил он.

Крейг показал лестницу, которая открывалась при правильном нажатии на конфигурацию плит неподалёку от арены. С недавних пор он старался часто выступать и состязаться, буквально выбивая доверие из зрителей. Как оказалось, он давно следит за жителями и знает о них многое из нужного.

Он украл карты из штаба Командира и доходчиво объяснял мне устройство города. Под ним располагалась система проходов и комнат, которые что-то скрывали. «Пыточная», «Карцер», «Магистрат» – эти и другие названия отпечатывались в моей голове. Я рассказал ему о складе и что я там увидел. Мы условились в действиях, которые каждому нужно сделать. Впервые я получил ценные инструкции, которые ведут к чему-то определённому.

В библиотеке также нашлась скрытая комната. Следуя указаниям Крейга и дёрнув книги в нужном порядке, я открыл какой-то вход в подвал. Внутри были книги, пустые свитки и лиловые чернила, стоящие больших гор песка.

Через неделю Командир привёл новичков. Я наблюдал за этим действом со стены, свесив ноги и пытаясь зарисовать на свитке по памяти подземные развилки. Новички не кричали от боли, хотя должны были, судя по «неожиданно» выросшему количеству округлых растений неподалёку. Теперь они прекрасно просматривались со стены через новенький окуляр, с которым я почти не расставался. Пришлось отдать за него две банки чернил. Через окуляр я видел Васкеса, который торопился возвратиться назад, стреляя в каждый кактус так, чтобы из него начали изливаться лиловая жидкость. И лишь затем за ним следовал Командир с новенькими. Хмм…

Командир стал добавлять в свою флягу немного зачарованного песка. Я уверен. На днях он заходил ко мне в лавку и просил два свитка, один из которых стоил целое состояние. Походка новичков была шаркающиеся, из стороны в сторону, неустойчивая. Даже немного невменяемая. Не помню, чтобы мы так ходили. Хотя странности нашего первого дня определённо были. Я убрал окуляр, перевернул свиток, делая новую пометку, убираясь с глаз долой.

По вечерам, Командир рассказывал захватывающие истории у костра. В основном о Великой битве, которая грядёт. Нас с Крейгом стали приглашать совсем недавно. В основном это были компании от четырёх до шести человек. Это всегда были люди разных сословий и занятий. Но все мы всегда жались к друг-другу ближе, слушая эти истории. Даже Крейг смягчался в такие вечера.

Он говорил о Великой Битве так, словно это было самое важное, что только могло случиться с человеком. Не как сражении, а скорее… как о неизбежности, подобной самой смерти. Битва, говорил он, ждёт каждого – неважно, готов ты или нет, потому что она не спрашивает разрешения.

Кадааш оказалась непреодолимой ловушкой. Жажда не проходила, как я ни старался обойти это ограничение. Предсказуемо. В конце концов, мы до сих пор за всё это время не нуждались в пище. А её ели все. Все. Кроме нас, новичков, преторианцев и самого Командира. Она прекрасно притупляла внутренний голос, который звал меня к чему-то важному. Зов, к которому так хотелось вернуться, когда я намеренно долго не пил. Меня одолевали сомнения.

Однажды я поинтересовался, что случается с теми, кто уходит. Что происходит вне доступа к нашему колодцу? Продолжают ли они свой путь, которому следовали изначально? Командир тогда не ответил. Надо отдать ему должное – дурака он валять перестал. А вот с новичками… только и успевай записывать. Он показывал им и фокусы, и много смеялся, делая множество очень нелепых детских выходок, которые их веселили.

Мы с Крейгом хорошо исполняли наши роли. У каждого свои. В один миг я неожиданно смягчился и у меня отпали претензии. Я предпочёл бы обо всём забыть, если бы не однажды ночью я не увидел, как два преторианца вели одного из новеньких в сторону склада. Преторианцы вышли довольно быстро. А новенький остался внутри. Я неотрывно сидел напротив двое суток, периодически делая глоток из фляжки.

Когда первая часть плана была приведена в исполнение, Мы встретились с Крейгом за ареной, предварительно обменявшись одинаковыми сумками.

– Думаешь, это хорошая идея? В конце-концов две головы лучше, чем одна – спускаясь по лестнице, я крепко придерживал факел в руке.

– Именно так я и думаю. Думаю о том, что это хорошая идея. И думаю о том, что две головы лучше, чем одна – На тон ниже ответил Крейг.

Он продолжил: – У нас с тобой есть час. Ты направо. Я налево. Если один из нас задержится или погибнет – значит, нужно было готовиться лучше, а не торчать в библиотеке. Готов? Вперёд.

Факел освещал стены, покрытые тусклыми, ядовито-зелёными символами. Некоторые из них я узнавал. Шумерские. Некоторые из них я даже заботливо выводил своей рукой. В сумке Крейга лежал кинжал из белого металла с такой же по цвету рукоятью. Он немного светился в темноте. На его лезвия было высечено: «Б для К» волнистыми, голубыми буквами. Я осклабился. Он явно времени не терял.

Судя по карте, за двумя развилками стоит саркофаг, преграждающий дверь. Мне нужно было подготовиться. Я достал два свитка и одним из них наложил на себя иллюзию. Путь до саркофага прошёл без происшествий. Разве что зелёные символы стали агрессивнее на вид, а воздух стал более затхлым.

Коридор вёл в комнату с четырьмя громоздкими, терракотовыми ушебти[5], расставленные по углам. Посередине, как и обещалось, вертикально стоит саркофаг. В нём тихонько извивается существо, чья фигура напоминает и зверя, и человека. Его тело мощное, с мускулистыми плечами и грудью, половина которой, кажется, слилась с саркофагом. Голова существа увенчана высокими ушами, заострёнными и настороженными. Глаза глубокие и лишённые зрачков. Над его головой, левитирует тиара со множеством жёлтых и одним красным камнем.

В тишине этой комнаты каждый вздох кажется громким. Я изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие, делая шаги и контролируя дыхание. Существо протягивается и издаёт печальный, очень шумный выдох.

– Ты, не, Песчаный, Командир. – Металлический голос резал слух не смотря на медленную и растянутую речь. Драгоценный рубин на тиаре стал источать красное сияние. Сердце гулко разрывало мою грудную клетку.

– Почему ты меня не узнаёшь? – Как можно твёрже ответил я, подходя к нему вплотную, еле живой от страха. Существо медленно извивалось, вдыхая своим длинным и прямым носом с отчётливо очерченной переносицей.

– Мой, повелитель, никогда, не, расстаётся, со, своим, оружием, – Недовольный громкий выдох, который чуть не сбил меня с ног. Камень в тиаре стал угрожающим, налившись до бела.

– Великая Битва пришла! Я утратил свой меч. Но я верну его! – Говорю я первое, что приходит в голову, пытаясь держаться достойно.

Существо дёрнуло ухом, осторожно скрестило руки на груди и выдохнуло: – Я, держу, твою, жизнь, но, ты, не, можешь, меня, держать. Что, я?

Я сделал два шага назад, тихонько ловя ртом воздух. В голове лихорадочно бежали варианты. Успею ли я убежать? Успею ли я атаковать? Успею ли я хоть что-нибудь? Я стоял, не зная, что ответить в ситуации, когда ответ был жизненно необходим. Рубин затрещал, заполняя тишину звуком, от которого сводило зубы. Я нащупал рукоять за поясом. Холодная, надёжная, крепкая. Стиснул её пальцами. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох…

Дыхание! – вскричал я так, что по коридорам три раза отозвалось эхо. Эти секунды показались мне вечностью. Я мысленно попрощался с жизнью. Затем существо дёрнуло ухом, и камень потух. Послышались звуки каких-то петель и рычажков. Затем саркофаг стал опускаться вниз. Существо никак не реагировало, продолжая держать скрещенные руки. Когда тиара последовала вниз за ним, пол начал геометрически складываться, пока полностью не закрыл проём. Решётка, находившиеся за саркофагом, медленно поднималась вверх.

Пару раз я сбился с пути. Заплутал. Пришлось возвращаться на исходную. Миниатюрные песочные часы в моём кармане предвещали недалёкий и скорый исход. Мне удалось успеть лишь чудом.

Вваливаясь в условленное место, я понял, что мне не остаётся ничего, чем заявить о своём провале. Мне не удалось проникнуть ни в одну из секций, в которые мне нужно было попасть. Их перекрывали тяжёлые массивные двери, под которыми торчали какие-то длинные, толстые, чёрные нити из какого-то гибкого материала. На первый взгляд, они казались хрупкими, но при этом оказались достаточно прочными, чтобы выдержать натяжение. Когда я впопыхах перебирал, а затем пытался порезать их, надеясь повлиять на двери, с одной из них сползла чешуя и увидел тоненькие жилки.

Крейг был ранен. Обворачивал руку тканью, которая явно не была срезана с его одежды. Завидев меня, он выплюнул кроваво-красную тряпку и тихо промолвил: «Получилось?».

В этом непривычном помещении в форме цилиндра, я зажёг три глиняные чаши, до краёв наполненные животным жиром. Тонкий льняной фитиль сообщал, что света хватит на долгие и долгие часы. На круглый стол Крейг положил песочные часы, скимитар и жука.

– Здесь. Здесь начнётся наше освобождение, – Крейг перевернул часы. Его лицо казалось высеченным из камня, но голос дрогнул.

Я молча кивнул, показав пальцем на жука. – Отключён?

– Уничтожен, – коротко бросил он. – Хотя, сколько бы их ни давил, каждый раз находил ещё двоих.

Я усмехнулся, доставая окуляр. – У меня их трое. Голус, Толус и Шолус. Три разноцветных красавца. – Я медленно переключил режим и повёл окуляром по широкому брюху, разглядывая сложные шестерёнки. – Потрясающая работа, Крейг. Никак, девятый уровень по арабской метрике.

Крейг кивнул. – Ты даже не представляешь, что скрывается за вторым римским уровнем.

– Может, и не представляю. Но подыгрывать Великой Битве не так уж плохо. Сколько нового узнаём: навыки, способности, потенциал… Всё это не пустые слова для меня. Они всегда находят своё… выражение. – Нож легко рассёк корпус жука, рассыпав шестерёнки. Я склонился над ними. – Представь, каково это – создавать такие штуки.

– Чтобы убить скотину, её сначала нужно вырастить, – пробормотал он, подняв глаза. – Великая Битва – это всего лишь метафора насильственной смерти, которая сожрёт нас, когда придёт время.

– Мы не можем знать наверняка…

– Хватит! – его кулак обрушился на стол.

Звук ударил в стены, промчался эхом по коридору. Потом повисла тишина. Лишь лёгкий треск жарящегося жира и острый, тягучий запах напоминали о том, что так больше делать не стоит.

– Извини. Перенервничал. Ты не знаешь, через что мне пришлось пройти, чтобы добраться сюда. – Он поморщился, глядя на свою руку. – Слушай. Я знаю, что ты можешь плохо отреагировать на то, что я скажу дальше. Но обещай хотя бы выслушать.

Я кивнул.

– Несколько дней назад я прирезал пацана с белыми волосами, – начал Крейг, впившись в меня глазами, будто его слова могли растечься по полу. – Мне удалось выманить его за сте… Да погоди ты звереть! Ты обещал выслушать!

Он резко махнул рукой, указывая на жука на столе. – Видишь его? Сколько бы мы их ни убивали, они возвращаются. Так? Так, я спрашиваю?!

Я испуганно кивнул, не перебивая.

– Вот и я подумал, – продолжил он, голос его становился всё тише, но напряжённее. – А что, если с людьми то же самое? Понимаешь? У них нет истории. Нет памяти. Они не хотят общаться. Живут так, будто за пределами их расписания вообще ничего не существует. Они вроде делают действия, но это всё одно и то же логически бессмысленное дерьмо!

Он замолчал на мгновение, словно проверяя, слушаю ли я, а затем резко добавил: – На следующий день я увидел его. Того самого пацана. Живого. Сидел на песке, играл, как ни в чём не бывало. Резал себе пальцы. Хотя я лично закопал его труп! Своими руками.

Я смотрел на Крейга, в глубине души приятно осознавая, что сегодня меня ещё есть чем удивить. Жуткое чувство, на самом деле.

– Я знаю, о чём ты думаешь. Но чтобы мне не быть многословным, вот. – он бросил на стол шестёрню. Это было там, где должно было находиться сердце!

Я рассматривал шестёрню, не смея прикоснуться к ней. На ней был выгравирован номер. 11142. И приписка: СИМ. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

– Крейг… Чёрт возьми, я… это слишком. – Я опустил руки на стол, не отводя взгляд от шестёрни. Не помню, чтобы я был моралистом. Хотя, может, и был… Но есть же рамки, в конце-концов…

– То есть, по-твоему, это не убедительно?

Я не ответил. Моё сердце билось тяжело и глухо, как если бы кто-то стучал в запертую дверь. Мне хотелось отвернуться, но это было бы слишком очевидно. Вместо этого я сосредоточился на трещине на стене, пытаясь вглядеться в её извилины так, будто это может освободить меня от ответа.

Крейг взял кровавый скимитар, сумку и начал снаряжаться. – На сегодня хватит. Мы оба на пределе. Предлагаю встретиться здесь через неделю. С потерями и неудачами, но план номер один выполнен. Можем приступать к плану номер два.

– Нет, Крейг. Мы не будем приступать к плану номер два. По крайней мере, я – точно. Не такими методами.

– Не глупи. Или мы их, или они нас. Вспомни Зов. Вспомни наш Зов, Бонс! Не говори мне, что мы на правильном пути. Не говори мне, что это не клетка… – тихо сказал он.

Я вернулся в свою комнату. Всю ночь мне снились тревожные сны. Затем я заболел и пролежал три дня, не издав ни звука. За мной ухаживала девочка, которая заглянула ко мне на второй день. Она носила мне Кадааш в кувшине.

Когда стало получше, я наконец вышел наружу. Первое, на что я обратил внимание – моё имя на двери. Буква “Б” стала полностью лиловой, включая контуры. Лиловые капли капали из верхней «трубочки» этой буквы, падая на букву «О», проникая внутрь. Тогда я начал обходить все двери, в поисках подтверждений своих тревожных догадок. Но ничего не нашёл. Как и говорил Крейг – каждый способен видеть только своё имя. Для всех же остальных символы нечитаемы.

В тот же день я вернулся в библиотеку. Скрытый от глаз подвал волновал мою кровь. Там же можно было применять свои навыки на практике. Благо было всё необходимое оборудование. Рунных и алхимических столов было в избытке, а вот за остальными компонентами нужно было выходить наружу, попадая в изощрённейшую социальную паутину из спроса и предложения. Где, чтобы получить предмет, знание или компонент, нужно было выполнить какое-то поручение.

Например, чтобы освоить рунное письмо, мне нужно было найти рунное перо. В торговых рядах его попросту не было, а индивидуальный заказ стоил столько, что я бы стёр себе все пальцы, работая сверхурочно в течении восьми месяцев. Чтобы изготовить его самостоятельно, треугольная книга просила склянку с живыми артериями. Такая экзотика оказалась у Васкеса. Он обещал достать одну банку из своего тайника. Взамен он просил пять сердец песчанных варанов, которые были очень пугливы и закапывались в песок при малейшем приближении. Создав свой первый, бросовый лук, я пошёл на стрельбище, Упражняться. Спасибо, что хоть стрелы не требовали крови. В итоге я очень сильно отбил левую руку, потому что для её защиты нужна была крага, о которой я не подумал. Пришлось искать другой путь.

Я перестал считать дни. Они проходили быстро и незаметно. Солнце вставало и заходило, а я предпочитал ни о чём не думать. Мне удалось однажды сделать ту самую фляжку под арабским номером «4», как у Командира. Я смотрел на этот бирюзовый крест с большой гордостью и любовью. К этому моменту у меня получалось сделать из песка многие базовые вещи, вроде молоточков и отвёрток. С помощью этих инструментов удалось отколоть кусочек бирюзового хребта и сделать из неё эссенцию. Это заняло довольно много времени. Я перелил часть её к себе в бутылёк, чуть меньше моего мизинца, и положил в свою новую сумку к остальным вещам.

Иногда сумка издавала лёгкий звон. Загадочный белый металл, чуть постукивался о стекло, вызывая тошноту. Я быстро отгонял от себя всякие мысли, пытаясь перевести их в другой лад.

Появились неприятности. Два новичка стали частенько наведываться в библиотеку. Теперь я либо просыпался рано, либо приходил поздно, подумывая о том, как перенести тяжёлые пюпитры в свою комнату.

В одном из таких раздумий меня застал Командир. Он привёл меня к тому же углу с глиной. Там уже стоял Крейг. Взяв один из высохших на солнце кувшинов, несколько раз осторожно повертел его в руках, спросил:

– Что будет, если не обжечь его?

– Кувшин останется очень хрупким, не сможет удерживать воду и рассыплется – сказал я, вспоминая свои первые попытки сделать флягу. – Поэтому его необходимо обжечь. В три этапа, если не ошибаюсь: медленный нагрев, доведение до максимальной температуры и постепенное охлаждение.

– То есть ты понимаешь необходимость обжига? – спросил Командир, поставив кувшин на место и взяв в руки рядом стоящую лопату, вокруг которой водили хороводы жуки-чернотелки.

Я смотрел, как он забрасывает в горн верблюжий навоз. Явно не чураясь этого занятия, он выглядел так, будто делал это сотни, если не тысячи раз. Затем он достал из своей бережно перешитой коричневой сумки флакон и вылил его в боковое отверстие печи в форме воронки. Горн начал разгораться.

– Хорошо. Завтра мы приступим ко второму этапу обучения. Надеюсь, ты готов. И ты тоже. – Командир с презрением повернулся к Крейгу. Тот не ответил. Но его взгляд, холодный и настороженный, впился в лицо Командира. Тот не отводил глаз, только слегка наклонил голову, оценивая. Между ними возникло нечто невидимое, но ощутимое, как натянутая струна.

Крейг сложил руки на груди, его пальцы сжались так, что побелели костяшки. Командир, напротив, оставался непоколебимым, но напряжение выдавало положение тела: чуть выпрямленные плечи, едва заметное прищуривание глаз.

Их молчание тянулось, будто проверяя, кто из них сломается первым. Но ни один не двинулся, словно оба ждали подходящего момента.

– Оставь нас, – голос Командира разорвал эту звенящую паузу. Он даже не посмотрел в мою сторону. Только небрежный жест рукой, как будто всё это меня не касалось. Может, так оно и было.

Я шёл, направляясь к библиотеке. На третьем повороте Крейг, нагнал меня, взял за грудки и прижал к стене. – Ты слышал, что он тебе сказал?

– Что начинается второй этап обучения – ответил я огрызнувшись.

– Очнись! – цокнул языком Крейг, и, прежде чем я успел среагировать, его ладонь звонко обожгла мою щёку. – Очнись.

Он чуть наклонился ближе, глядя мне прямо в глаза, и голос его стал тише, почти отчаянным. – Я думаю, тебя убьют. Точно убьют. Обескровят.

Я не ответил, безуспешно пытаясь выбраться. А Крейг, видя мои потуги, усилил натиск. Его тон был одновременно серьёзнейшим и горьким. – Беги, глупец. Беги, пока можешь. Ты ведь не готов. Ты никогда не сможешь дать ему отпор.

Вдруг его рука вжала меня в холодную стену с такой силой, что мне стало трудно дышать. Я почувствовал не столько боль, сколько тяжесть его слов, нависающих надо мной. Он смотрел на меня снизу вверх, но в этом взгляде, полном усталости и горечи, был маленький огонёк сожаления.

– Прости, Бонс, – наконец выдохнул он, отпуская меня с неожиданной мягкостью. Его лицо стало опустошённым. – Не уберёг. – он отвернулся. Всё было сказано.

На следующий день Крейг покинул замок. Это стало полной неожиданностью для меня и для Васкеса, который сильно прикипел к своему новому боевому партнёру. Он расспрашивал меня, не знаю ли я о его планах и что у него случилось. Я не знал. Стоя на стене, рассматривая заросший горизонт в окуляр, и разочарованно поражался тому, как ему это удалось. Целый день я бродил по городу, прямо как в первые дни своего пребывания здесь. И не прельщали меня никакие из нынешних увлечений, тайн, загадок и городских представлений. К вечеру я пришёл в библиотеку и тихонько присел на клисмос[6], не замечая редкие просьбы новичков что-то объяснить.

Командир выбил дверь в библиотеку так, что она отлетела, едва не задев меня. Он подбежал ко мне, ударил меня сандалей под дых, схватил за руку и швырнул в книжную полку. На меня начали падать книги с римкой цифрой “I”.

– Все. Вон! – яростно приказал он, разминая кулаки. Новички быстро скрылись за проходом, который некогда сторожила дверь. Он направился ко мне. Я попытался встать, но не смог. Через миг его нога сдавливала мне шею. Никогда не видел столь мерзкого взгляда и отвратительного осуждения в его… двоящихся глазах.

– Я тебя зачем сюда взял?

– Ты сказал… Вы сказали делать всё, что нам вздумается! – Его нога сильно сдавила шею. Я обхватил ступню руками.

– Я. Тебя. Зачем. Сюда. Взял?

– Готовиться… Кхх… Блблбл… Битве.

– Так. А почему этого не происходит? – Ты думаешь, что особенный? Что ты лучше остальных? Я тебя сюда взял, чтобы ты сражался! Так почему ты не сражаешься? – Он ослабил давление, понимая, что больше я не выдержу.

Я закашлялся и пытался собрать слова в более-менее конструктивную последовательность, одновременно пытаясь вывернуться. Совсем рядом со мной лежала моя сумка. Естественная мысль мигом пронеслась в голове. Я потянулся к ней.

– Мастер! Вы же сами установили свободу воли! Ваш первый урок был!.. Кха…! Вы не говорили сражаться!

– Отставить! – Он убрал ногу с горла и ударил меня под дых так сильно, что мои рёбра хрустнули, и я снова впечатался в книжную полку, больно ударившись головой. – Почему все здесь уделяют тренировкам хотя бы мало-мальское внимание!? А ты нет! А!?

Он взял меня за волосы, которые я успел отрастить за время пребывания здесь, и протащил на выход, остановившись лишь тогда, когда оказался за пределами библиотеки.

Марш тренироваться! Чтоб я тебя здесь больше не видел, пока не усвоишь базовую программу! – заорал он. В это время на нас смотрели преторианцы с амбулакрума, заканчивающие отрабатывать свои построения, и случайные прохожие, бредущие по своим делам. Вытащив гладиус из ножен и прошепча какие-то слова, он установил на проходе в библиотеку барьер красного цвета. Я отвернулся, попытавшись зарыться в твёрдый песок. Лишь бы не ослепило. Лишь бы не ослепило.

Сидя в комнате, я читал уже третий свиток восстановления. Это была седьмая попытка, ибо текст нужно читать выразительно и чётко, а кровь, стекающая из рта, всячески этому препятствовала. Ни о чём в мире я сильнее не жалел, чем о потере ножа с белой рукоятью. Сумка осталась внутри, за барьером. Я смутно догадывался, что и для чего происходит, но физическое насилие сломило меня больше, чем я предполагал. Я перехватил свиток и начал читать его в восьмой раз.

На следующее утро я направился к Арене, выбрав первый попавшийся песчаный меч, и начал лупить по воздуху. Нужно было придумать план. Если я не справлюсь, то боюсь, мои дни сочтены. Если я сейчас сдамся, если я сейчас не справлюсь, то окажусь на том складе. Крейг предупреждал… Боль в рёбрах говорила о том, что ставки сильно выросли. Но страх был сильнее, чем боль. Думай. Думай. Думай.

– И это всё? Я вообще не понимаю, зачем ты здесь нужен. Твоей пользы здесь ноль – развёл руками Командир с трибуны и кинул в меня песчаным камнем. Попал в живот.

Я сделал глубокий вздох и встал в боевую стойку, бросая Командиру вызов. Держаться. Держаться…Терпеть!

– Васкес! Васкес, слышишь меня! Этот дурачок считает себя особенным! Он смеет бросать мне вызов! – Командир кинул ещё один камень, но в этот я увернулся. – Так преподай ему особенный урок!

– Так точно, – отозвалась рыжая борода, выходя из колонны. В руке у него блеснул тяжёлый боевой молот. Я перехватил оружие поудобнее и, не раздумывая, рванул в его сторону.

Я едва успел увернуться от его размашистого удара, но даже не промедлил выпрямиться, как сапог врезался мне в лицо. Удар был молниеносным и беспощадным. Что-то хрустнуло. Я рухнул на землю, неуклюже распластавшись. В ушах звенело. Во рту стоял привкус пыли и крови.

Кажется, шутки кончились. Звери сбросили маски, явив свой настоящий оскал. Я горько улыбнулся, прижимая нос. Крейг был прав. И Командир тоже был прав. Я дурак.

– Слабак! – засмеялся Командир. – С этого дня ты будешь тренироваться по двенадцать часов в день!

Так я превратился в куклу. В мешок. В манекен. В пыль. Днём меня колотил Васкес, вечером я валялся у колодца, не в силах что-либо предпринять или придумать. В голове раздавался пустой и ноющий звон. О библиотеке речи не было.

Когда я потратил все свои защитные свитки и все песчанные запасы на новые, лишь бы уберечь кости от переломов, моя жизнь потеряла всякую радость. Я превратился в скулящую и тупую скотину. Он был прав. С самого начала. Надо было всё здесь взорвать к чертям. Я ненавидел физические упражнения. Ненавидел драться. Ненавидел Командира. Его двуличность. Его тайны. Его приказы. Его шлем. Его.

«У костра слабакам не место» – он сказал однажды вечером, когда я подошёл поговорить насчёт того, что с Великой Битвой я могу сражаться боевыми свитками. Ныне он старался держаться от меня на расстоянии и никогда не подходил близко.

Меня всё время поддерживала лишь смутная догадка, но вскоре и она исчезла. Осталось лишь параллельное, очень концентрированное чувство причинить боль. Усугубило положение то, что я не мог выговориться даже в своей комнате. Голус, Толус, Шолус навязчиво приходили снова и снова, как далеко бы я их не выкидывал.

В редкие часы раздумий, я представлял себя формой, которая неуместна в данной жизни. Я взращивал в себе форму книжного червя, в то время как на войне нужно оружие. Только вот на какой войне? Проклятье…

Шли дни. А за ним недели. Я пытался медитировать, находясь наедине с собой, рядом с песчаной кроватью. Но ничего не менялось. Даже привычные чувства правильности и неправильности изрядно поднаторели. И я понял, что так будет продолжаться, пока я не отойду от привычных действий. Но думать у меня не было сил. Этот порочный круг из одних и тех же мыслей однажды набрал критические скорости. А затем в моей голове щёлкнул какой-то древний рычаг.

Красный барьер оказался легче обойти, чем я предполагал. С кувалдой в руках я принялся пробивать маленькую дыру у самой его кромки. Каждый удар гудел в воздухе, и барьер начинал шипеть, слабея. Постепенно он расширялся и деформировался: его яркий алый цвет тускнел, превращаясь в грязноватую багровую пелену.

На всё про всё ушло полтора часа. Надеюсь, никого не разбудил. А хотя, плевать. Пусть приходят. Последний удар, и часть стены обрушилась с глухим треском, открывая проход. Барьер исчез. Я вытер пот со лба и взглянул на сырцовую массу обломков. Неужели городские стены так же хрупки? Или это было слишком просто, чтобы быть правдой?

К утру, поравнявшись с Васкесом, я постарался как можно ближе оказаться к боевой головке молота, как делал уже несколько раз. Это позволяло атаковать его коротким оружием, сокращая дистанцию. Делая вид, что собираюсь провернуть старый трюк – я отпустил меч, позволив ему упасть, запустил руку в сумку, вытащил бутылёк и метнул ему в грудь, отскакивая и закрывая глаза рукой.

Раздался звук трескающегося льда. Я вдруг вспомнил, что такое снег, на миг увидев себя маленьким мальчиком возле подножья двух снежных гор. На мне была тёплая одежда, и я завороженно смотрел на небо, наблюдая яркие и мерцающие цветные полосы света. То была танцующая завеса, играющая с непостижимым ритмом ночи.

Когда я открыл глаза, то увидел разбросанные части тела Васкеса, валяющиеся в своих шестёрнях. Из его тела торчали несколько крупных бирюзовых кристаллов.

Командир встал. Как жаль, что я не видел его выражения лица. Как жаль. Я поднял свой меч, направил на него и с горьким смехом произнёс. – Ты следующий.

Не знаю, сколько времени прошло. Но в сознание я пришёл, боясь открыть глаза. Тело, будто понимая, что произошло, взяло управление в свои руки и начало вырываться. Язык сам по себе зашептал «О, нет… Только не это… Нет, нет, нет нет…Только не это. Прошу…». Наконец глаза открылись в темноте, пробив незримую грань между сном и реальностью. Тишина была осязаемой, плотной, почти давящей. Воздух пах плесенью и железом. Я моргнул несколько раз, но зрение не привыкало. Никакого света, даже слабого, даже случайного.

Лёгкий скрип цепей на запястьях – короткий звук, похожий на звон искажённого колокольчика. Сердце билось всё быстрее, с силой выталкивая кровь. «Только не это. Не здесь» – мысли вспыхивали, как спички, и тут же начинали жечь мне голову. «Ещё одного раза ты не выдержишь».

Я догадывался, где нахожусь. Пыточная. Это слово всегда звучало в рассказах других как что-то недосягаемое. Как то, что случается только с кем-то ещё, но только не со мной. Это место, где ломают не только тело.

Первой мыслью было сопротивление. «Не сломаюсь. Не стану молить» Зубы начали стучать, когда я представил, как это будет выглядеть: шаги за дверью, холодные руки, которые потянут его на свет, инструменты – острые, грубые или, хуже всего, хитрые.

Тихий, ползучий, как вода, страх пробивался сквозь трещины моей кожи. «Что, если я не выдержу? Что, если они найдут способ? Они всегда их находят». Вспомнились рассказы. Ещё из той, прошлой жизни, которая была связана со снегом – о том, как кричат даже те, кто клялся в железной воле. Как вскрики превращаются в хрипы, а потом – в жалкие мольбы о смерти.

Я попытался представить, что будет первым. Боль? Ожидание? Или унижение. Сломают ли кости? Или начнут с чего-то попроще? Мысленные спички беспорядочно вспыхивали, пока я пытался угадать их методы, чтобы подготовиться, чтобы не дать им того, чего они хотят. Но чем больше я пытался, тем яснее становилось: не угадать.

Холод стал ещё ощутимее. Сквозняк высасывал тепло и надежду, медленно, но настойчиво напоминая об одном: ты здесь надолго. Я закрыл глаза, хотя это ничего не изменило. Всё равно темно. Темно и страшно.

Долго не решался более пошевелиться, обдумывая то, что случилось. У меня не было никаких шансов. Я продержался против него две секунды. Будь у меня в руках свитки… В моей голове звучал слабый Зов, который то пропадал, то возникал снова.

Командир зашёл вместе с другим преторианцем, с любопытством разглядывая меня. – Он готов?

– Да, Командир. Его организм прошёл период очистки. Его разум и воля полностью пришли в норму. С ним можно заканчивать.

– Хорошо – сказал Командир, отстранённо заглядывая в мои глаза. – Неси инструменты. Запускай машины. У нас будет долгая ночь.

Через несколько дней меня отнесли в какую-то комнату. В комнате была знакомая тумбочка с трещиной на боку. Когда я пришёл в себя, я осмотрел своё тело. Оно было усеяно шрамами. Самый большой был в области сердца. Теперь вместо знакомых сердечных ударов я слышал ритмичные, повторяющиеся звуки, который напоминали стук.

На тумбочке стоял красивейший кувшин с бирюзовой водой. От неё исходил лёгкий свет. Чувствовал я себя паршиво, и жажда вынудила меня выпить незнакомую воду до самого дна. В конце концов, что мне оставалось терять? Я пережил такое, что и в страшных кошмарах не приснится. Немного повертел горшок в руках. На нём было написано моё имя. Он был из необычной формы, совсем не песчаный или глиняный. А хм, железный? Постучав по нему, я убедился в этом. Также я уронил его на песок, тая небольшую надежду. Но нет. Горшок издал один приглушённых звук. Зов пропал. Больше я не слышал. Ни-ко-гда.

Я потянулся к нижнему ящику и, едва его приоткрыв, почувствовал всплеск лиловой жидкости, выплеснувшись наружу, забрызгав меня. Запах гнилого железа и чего-то приторно сладкого ударил в нос. Кадааш?

Вторая полка оказалась мне слегка приоткрытой. Я осторожно её выдвинул. Внутри лежали книги, которые я так и не закончил читать, и мой окуляр. Линзы на нём были разбиты.

Наконец, последняя полка. Верхняя. Внутри – преторианский шлем. Его металл блестел. Его совсем недавно начистили. Я коснулся его краем пальцев. Холодный.

С Командиром я не разговаривал. Я не мог к нему относиться по-прежнему. Хотя сам он и не горел желанием подходить ко мне. В моих глазах он был расчётлив, хитёр и непредсказуем. Наблюдая, как он привёл в замок ещё одну группу ребят – я чувствовал неподдельное отвращение. Но было в этом отвращении и ещё кое-что, что не позволяло закатывать сцены.

Барьер с библиотеки был снят. Теперь уже официально. Правда, меня заставили починить всё то, что я разрушил. И я вновь мог её спокойно посещать. Книги второго римского уровня были всё также недоступны, но зато первых было с лихвой. Но я более не чувствовал покоя в этом месте, искоса поглядывая во время чтения на новенькую дверь с геометрическими вставками.

Мы продолжили практиковать поединки с Васкесом. Он был жив и здоров. Крейг не соврал. В этом месте нельзя было умереть. Те, кто пьёт Кадааш, не может умереть. Тогда почему погибла наша группа? Связано ли это с песчаным замком и тем злополучным складом? С тем, что сделали со мной? А. Плевать.

Васкес встретил меня добродушно. Разве что несколько раз шутил на тему, как ловко я его провёл, по-дружески нахваливая и предлагая продолжать в том же духе. «Лучшая техника боя – техника выживших». – Одобрительно повторял он.

Я забросил работу в лавке. Как «приближённый» Командира, по совместительству обладатель преторианского шлема, я получал приличное жалованье и более не нуждался в песке. Вместо этого я вплотную занялся новичками. Старыми, а не новыми. Теми, кого по какой-то причине не настиг склад. Командир просил ничего им не рассказывать, поскольку их мозги ещё не готовы к тому, чтобы «воспринимать всё как есть». Наказывал игнорировать их по большей части, сохраняя им полную свободу действий и ни в коем случае не ограничивая свободу передвижения. Так я и поступил.

Что касается моих мозгов, то я получил свои ответы, когда перестал искать их. Через несколько дней Командир привёл меня к себе в кабинет на втором этаже длинного здания. Снял с груди узорчатый ключ, который прятал за своей туникой, и отворил такой же узорчатый сундук. Он взял оттуда книгу под названием «Cactum Nebolorum»[7] и обеспокоенно отдал мне.

– Читать можно только здесь. Если тебе станет плохо, я быстро нашлю на тебя сон. – с грустью сказал он. Я сел на скамью в углу и принялся читать.

Cactum Nebolorum

Автор: Секстус Меланитус

658 год после Открытия Рун

Третья Праведная война унесла жизни более четырёхста тысяч людей и тринадцати тысяч артефактов со всего Ирмидора. В тот день, когда Лорд Мальгус бросив вызов королеве Лиссандре, мир окончательно изменился, поменяв климат, флору и фауну и… нас с вами. Когда королева Лиссандра, в отчаянье своём растопила северные ледники, никто и представить не мог, чем это может обернуться.

Эта война запомниться великим оттоком беженцев в Южные Земли. Именно им и посвящена моя работа, призванная уберечь их от новой опасности, которая погубила уже столь многих…

Как правило, человек, впервые попавший в пустыню, скверно ориентируется на местности, даже имея под рукой точные карты. Если сбиться с пути, всенепременно натыкаешься на область с весьма обильно растущими кактусами. Они-то и представляют главную опасность. Завидев такие, блуждающему нужно развернуться и пойти в противоположном направлении. В противном случае, он рискует стать «Homo Nebulosus»[8]. Рискует стать человеком, потерявший главную человеческую ценность – ум.

Несколько месяцев я возглавлял экспедицию под покровительством Лорда Таллиона Даракаса, почтеннейшего главы южной Конгрегации Ветров. Да будут они отражены в Вечности. С их помощью мы ловили небольшую группу беженцев, используя линзы и солнечный свет, который так сильно привлекает «Homo Nebulosus». Мы поймали трёх человек. Мужчину, женщину и подростка. Они были дезориентированы, не могли ответить ни на один вопрос, включая место назначения и собственные имена. Они погибли при попытки вразумить их с помощью слов. Они становятся агрессивны и нападают на всех без разбора, когда им запрещают свободно передвигаться. Нам пришлось защищаться…

Со следующими группами мы были гораздо осторожнее, сумев добиться некоторых результатов, технику которых я опишу в этой работе далее. Сперва же, я хочу отметить, что «Homo Nebulosus» совсем не опасны, если обходиться с ними, как с детьми. Второе, что я необходимо отметить, так это возможность вернуть их разум обратно. Однако память о прошлой жизни либо не восстанавливается, либо восстанавливается не полностью, что психологически для них тяжело. Многие из них говорят, что скучают по голосам, которые заставляли куда-то идти. На деле же они ходят по пустыне кругами. Кадааш, хлынувший на юг после таяния ледников и впитанный кактусами, поддерживает в них жизнь. так что они могут позволить себе такую роскошь. Правда, платят они за этой дорогой ценой… Мы вернёмся к этому подробнее в четвёртой главе.

И всё же, у экспедиции не получилось вернуть разум всем, кто блуждает слишком долго. По, не побоюсь этого слова, героически добытым данным, мы знаем, что необратимые изменения в организме наступают после трёх лет скитаний по пустыне.

Мы накопили большой массив данных, говорящих о…

Я отложил книгу и медленно коснулся шлема обеими руками. Опускаясь, я положил локти на бёдра и стал вращать языком по полости рта, часто сглатывая. Отдалённо, как из другого мира, я слышал, как Командир произносит заклинание.

Крейг вернулся. Не знаю, что меня удивляло больше – то, что он был жив, то, то, что он не попал под Зов, или то, что он вернулся. Он ненадолго застыл, разглядывая мой шлем с пурпурным гребнем, расположенный взад-вперёд. Но потом собрался и сказал, что принёс с собой тревожные вести и что ему нужно поговорить с Командиром.

Командир отреагировал сдержанно. В тот же вечер был пир у большого костра, который собрал вокруг сорок два пурпурных и один красный, и один кожаный шлем – все воины-преторианцы, сколько были в песчаном замке. После обильного пира, проходившего за стенами города, Командир поднялся и подал Крейгу знак. Тот встал у огня и, окинув собравшихся взглядом, заговорил.

– С северо-восточной стороны, где Вторая Южная Тропа проходит возле коричнево-зеленоватого залива, в нашу сторону движется армия. По моим подсчётам, их около тысячи. Снаряжены изогнутыми саблями, пилумами, луками и доспехами с зелёной парчой.

– Дети Ямато! – крикнул кто-то. Крейг едва заметно пожал плечами и продолжил: – Перевозят порядка ста обозов, треть из которых везут сами. Внутри снаряжение, провиант и раненые. Рядом снуют шестилапые звери с багряной холкой и острыми когтями. Я наблюдал за ними три дня. Устроил себе лагерь неподалёку, добывая Кадааш из кактусов, стреляя в них из лука. Обычно после третьей стрелы они взрывались, и я наполнял флягу. Всё это время армия осаждала небольшой город.

Он сделал паузу, словно проверяя, готовы ли слушатели к тому, что будет дальше.

– Для устрашения они пытали рабов. Резали их по кусочкам. Медленно. И громко. Кормили их плотью своих зверей так, чтобы крики слышал весь город. Затем на кровавых костях жертв проводились ритуалы… Это вызвало нечто. Какую-то… Крылатую тварь с оранжевыми пятнами.

– Тварь изрыгала огонь? – спросил Васкес, прищурив глаза.

– Нет. Но насаживала лучников и других защитников города на свои острые крылья и когти, взлетая и сбрасывая их с высоты. Людей в тяжёлых доспехах она… сминала, словно… – Крейг запнулся, посмотрев на меня – Словно пергамент. Когда всё закончилось, тварь зарылась в песок. Армия заполнила клетки новыми жертвами. И пошли в вашу сторону. Я вернулся той же тропой, что вычистил себе стрелами, – закончил он.

Воцарилось молчание. Командир долго смотрел на Крейга, а потом медленно кивнул.

– Я вернулся для того, чтобы предупредить вас. Их разведчики давно подкрадываются к вашему замку. У меня была группа, наверняка помните. Если бы вы так бережно не хранили свои проклятые секреты своего проклятого бессмертия, то их можно было спасти. Они бы пополняли ряды здесь стоящих. – Он открыл фляжку и сделал два глотка.

Слово взял Командир. – Спасибо, Крейг. Дай я теперь займу твоё место. Итак, сперва я сообщу тебе, что наше бессмертие очень условно. Нас действительно можно рубить и кромсать сколько угодно. Но только до той поры, пока мы находимся недалеко от источника Кадааша – это раз. И мы не всегда воскресаем – это два.

Крейг молча кивнул, взглянув на него, и тот кивнул в ответ.

– Мне повезло. Как я тогда думал, мне очень повезло. Убежать от голода в стране, где начались междоусобицы – значит спастись от многих опасностей Старого Мира. Но не от опасностей Нового. Меня вытащили спустя четыре года скитаний по пустыне.

Крейг вопросительно посмотрел, но Командир продолжил. – Предыдущий центурион рассказывал, что когда-то среди нас был учитель, великий маг, посвятивший себя секрету преобразования Кадааша. Он нашёл способ влиять на изменённые тела так, чтобы сохранить разум. Благодаря его формулам, инструментам и СИМ-машинам нас стало больше. Мы начали вызволять из плена наших блуждающих собратьев по несчастью, чтобы привезти их сюда и дать им шанс начать всё заново. С чистого листа.

Крейг продолжал вопросительно смотреть, стараясь не пропустить ничего важного.

– Те, кто скитался меньше трёх лет, получили самое большое благословение. Они оставались смертными, и навсегда освобождёнными от власти этого места. Они быстро приходили в норму. А те, кто странствовал дольше, заплатили свою цену. После трёх лет наши тела изменялись: все органы, кроме сердца, заменялись лиловыми шестёрнями.

– Тем, кто провёл в скитаниях больше пяти лет, судьба была иной. Они навсегда оставались детьми. Мы вынуждены были умертвить их. Их кровь мы переливали в пифосы, жилы извлекали и использовали для создания магических предметов. Это наш единственный способ выжить. Кровь и песок – вот что важно.

Преторианцы закивали. Командир взял паузу, выбирая слова.

– Бонс объяснит тебе, почему мы не могли всё сразу рассказать. Для меня важнее, что ты многократно нарушил первое правило нахождения здесь. И если первое время я давал тебе спуску, всячески предупреждая. Прощая воровство столь ценной и необходимой карты, убийство мефитов в подземелье, и даже простил убийство ребёнка, которому на самом деле уже под сорок, если верить его словам. Да! Он вошёл в положение, подробно объясняя, как ты его резал! Каково, а? – Командир обвёл глазами преторианцев, видя в их глазах осуждение. Крейг спрятал руку за спину.

– Но когда-ты начал покупать летучие и взрывчатые субстанции – этого я уже простить не мог. Ты перешёл все границы. Твой разум достаточно окреп, чтобы понимать свои действия и последствия.

Крейг напрягся, немного пригибая спину.

– Тебе повезло. Ты улизнул после того, как я задумал наказать тебя несколькими годами кровавого заключения. Но ты вернулся и даже предупредил нас об опасности. И потому, ты не будешь подвергаться истязаниям. Пусть никто здесь не говорит, что Песчаный Командир жесток и несправедлив!

Некоторые закивали. Крейг облегчённо, еле-заметно выдохнул. Но Командир и не думал заканчивать речь.

– Два года назад мы потеряли пятьдесят три человека, отражая налёт армии Салладина, – начал Командир голосом, от которого по коже пробежал холодок. – Нас осталось двенадцать. Двенадцать воинов, достойных носить преторианские шлемы.

Его взгляд обжигал.

– Две трети наших были вырезаны, включая предыдущего центуриона. Из них воскресла лишь четверть. Когда меня избрали новым центурионом, первое, что я сделал, – приказал провести два обряда Нечестивого Мрамора. Это решение спасло нас. Они остановили последующие набеги и дали возможность превратить этот клочок песка в место, где можно развиваться, торговать, сохранять наши обычаи, культуру, и всё, что делает людей людьми.

Мы слушали, боясь пропустить хоть слово.

– Теперь, пользуясь своим правом и положением, я приговариваю тебя к третьему обряду. – его голос стал холодным, как сталь.

Крейг попытался отпрыгнуть, но двое преторианцев тут же схватили его, заломив руки.

– Ты навсегда связан с этим местом, так или иначе, – продолжил Командир. – Ты не сможешь покинуть эту пустыню. Здесь остался последний свободный Кадааш Нового Мира. Теперь ты будешь служить ему вечно, расплачиваясь за всё, что ты здесь уничтожил.

Васкес шагнул вперёд с тяжёлым мешком и стал вытаскивать филактерии и свитки, аккуратно раскладывая их у огня. – К костру его, ребята! – бросил он коротко.

Крейг, рыча рванулся изо всех сил, но всё было тщётно.

Я смотрел на него словно со стороны, будто все происходящее не касалось меня. Это был жестокий мир. И другого нам не оставили.

Через три дня, когда «Дети Ямато» подошли к замку, стена была обставлена скутумами[9]. Возле них стояли преторианцы с луками, привязывая к стрелам маленькие бутылочки с бирюзовой жидкостью. Женщины в золотых масках высекали на камнях острые зелёные символы и зарывали их обратно в песок. Мастера укрепляли оборонные башни, на которых располагалось по онагру[10] Три статуи стояли, заряженные так сильно, что над ними виднелось фиолетовое свечение. Третью, новую статую, поместили внутрь невзрачного, узкого прохода. Их роль заключалась в отстреливании врагов на расстоянии.

В центре двора старейшина в кожаном шлеме и в багряных одеждах читал молитву, обрызгивая стены какой-то тёмной жидкостью. Его слова сливались с голосами солдат, покрывавших свои щиты свежими слоями смолы.

Рядом с ним стоял Командир, отдавая последние приказы. Его голос был громким и уверенным, но лицо выдавало тревогу. Он указал на новоиспечённую статую и что-то говорил. Я стоял на стене и наблюдал за театром вражеских действий. Во мне не было никаких опасений по поводу моей судьбы. Лишь ускоренные щелчки в груди выдавали нарастающее возбуждение, когда я подсчитывал численность армии, в сотни раз превышающую нашу.

Когда они вычистили все близлежайшие кактусы, с горизонта зазвучал рог. Командир дёрнулся и побежал ко мне. Поравнявшись рядом со мной, он перехватил подзорную трубу, которую я держал для него, удлинил её и начал напряжённо всматриваться вдаль.

Первую минуту ничего не происходило. Затем он опустил трубу и громко приказал мне: «Позови Васкеса! Сейчас!».

На дюнах перед замком медленно подъезжал одинокий наездник. Он приближался, оставляя за собой глубокие следы на песке. Позади него вздымался густой шлейф пыли, словно сама пустыня старалась стереть следы его прибытия.

Это был посланник Де-Мездока. Предводителя этой тысячной армии, наводящий ужас на все южные города. Его правая рука. Его тень. Все знали его имя, но никто не осмеливался произносить его вслух. Это было не принято. Преторианцы лишь шептались, глядя на него, пытаясь определить, где заканчивается человек и начинается зверь, на котором он приехал.

Его ездовой зверь был чем-то между гигантским ящером и волком, с массивной грудной клеткой, покрытой пепельно-серой чешуёй. Глаза зверя мерцали кроваво-красным, а его лапы разбрасывали песок с такой силой, что он ударял по песчаным стенам. Шипы на спине зверя были кривыми, как полусгнившие когти, но сверкающими, как свежий металл.

Сам посланник был скрыт под длинным плащом цвета угля. Его лицо покрыто дырявым капюшоном, из которого мелькали тонкие полоски грязной кожи. На поясе висело короткое, широкое лезвие, изогнутое, как серп, но оно оставалось в уродливых ножнах, словно его обладатель хотел показать: время для крови ещё не пришло.

Он подъехал к воротам и остановился, выпрямившись в седле, словно ожидал, что сами стены замка поклонятся ему. Никто из преторианцев не дёрнулся, поглядывая на Командира.

– Я пришёл говорить, – голос посланника был хриплым и низким. Он не повышал тон, но его слова резонировали так, что даже возле бирюзовых хребтов их могли услышать. – Де-Мездок милостив. Пока.

Он сделал паузу, в которой, казалось, зашевелился сам воздух.

– Вы разрядите свои жалкие игрушки и примите его предложение. Или завтра эти стены станут как пыль.

Его зверь медленно повернул голову к одной из башен с онагром, обнажая ряды мелких, но острых зубов. Он щёлкнул ими дважды, поддразнивая защитников.

На стенах послышались приглушённые голоса. Несколько человек переглянулись. Командир в доспехах шагнул вперёд. Его рука подрагивала, но он поднял громкоговорящий рог и направил его на фигуру внизу.

– Город готов слушать любые предложения, но мы не боимся ни тебя, ни твоего Де-Мездока. Ты можешь войти, если оставишь своего ящера снаружи. Но если ты соврал о переговорах, ты умрёшь, – голос Командира был твёрдым, но каждый чувствовал, что он подрагивает.

Посланник ответил не сразу. Он слегка наклонился вперёд, прислушиваясь к чему-то в своей голове. А затем медленно, нарочито, снял с плеча один из шипов своего зверя – длинный, похожий на зазубренное копьё. Он вонзил его в песок перед собой и наклонил голову.

– Вы не в том положении, – произнёс он. – Вопрос лишь в том, насколько мучительно оно будет.

Затем он сделал знак, и его зверь резко развернулся, выдирая когтями из песка глубокие борозды. Посланник рысцой направился обратно, оставив шип торчать перед воротами.

– Васкес, убей его! Сейчас! – приказал Командир.

– Васкес натянул свой мощный оранжевый лук и выпустил стрелу в убегающего посланника. Попал в череп. Посланник дёрнулся и повалился навзничь, навалившись на шипы собственного зверя, который продолжал бежать, немного откланяя траекторию под весом хозяина.

Я удивлённо посмотрел на Командира, но не сказал не слова. Он напряжённо припал к трубе и высматривал что-то вдали. «Дети Ямато» яростно затрубили и побежали вперёд. Самого Де-Мездока видно не было. Видно, держался позади. Командир пуще обхватил трубу, так, как будто хотел её погнуть. Затем он отдал её мне, повернулся к Васкесу и сказал: «Прямая атака» – и нервно, полубезумно засмеялся, содрогаясь. – Отличный выстрел, друг! Ты знаешь, что делать дальше! – Васкес кивнул и спрыгнул со стены, закапываясь в песок, применяя один из свитков.

– Вот уж не думал, что этот пафосный придурок сыграет нам на руку. – Командир радостно хлопнул себя по наплечнику, отдал мне в руки громкоговорящий рог, забрал трубу и снова припал к ней. – Как только я прикажу, ты громко повторишь мой приказ в рог, что есть мочи. Понял?

Мы были готовы. Сперва побежали шестилапые звери. Их спустили первыми. На нас надвигалось несколько дюжин агрессивных туш. Как только они подбежали на расстояние выстрела, Командир убрал трубу и тихо скомандовал: «Огонь». Я обхватил рог двумя руками и набрал полные лёгкие воздуха.

На них посыпались бутылочки с бирюзовой эссенцией, рассекая их надвое или натрое. Статуи довершали дело, с грохотом выстреливая каждые 5–7 секунд. Несколько раненых тварей уцелели и пробирались к воротам. У них не было никакого шанса против статуй. Я молча спрыгнул на последнюю из них, каким-то чудом зашедшую так далеко, и вонзил меч по прямо в рогоносый череп.

Быстро забежав в узкий проход и похлопав статую по руке, бросив «хорошая работа», я вернулся к Командиру.

– Зачем ты это сделал? – гневно спросил Командир.

– Не знаю. Как-то само собой. Я ни о чём не думал.

– Хорошо. Но больше так не делай. Ты слишком важен, чтобы тебя потерять – строго ответил тот, рассматривая в трубу противника. Вышли лучники с зелёными нарукавниками. Командир тихо сказал: «Вниз».

На нас обрушился шквал крылатых стрел, их жужжание прорезало воздух бесчисленными крыльями разъярённых насекомых. Мы укрылись за скутумами, плотно прижавшись друг к другу, слыша глухие удары, с которыми стрелы вонзались в дерево. Стена под ногами уже была усыпана обломками наконечников. Войско врага не торопилось, методично выстреливая раз за разом, меняя ряды. Их стрел хватило бы на неделю, и они знали это.

Армия противника, казалось, двигалась слаженно, продвигаясь вперёд на расстоянии выстрелов, но не спеша бросаться под статуи, что было довольно выгодно для нас.

Над нашими головами свистел металлический дождь, постепенно превращаясь в огненный. И даже звуки онагров, которые время от времени прорезали воздух громкими выстрелами, не могли заглушить этот нервирующий жужжащий аккомпанемент.

Две статуи, стоявшие на воротах, всё ещё выдерживали натиск. Их каменные силуэты возвышались, как вечные защитники, обречённые быть теми, кто они есть. Из их верхних частей вылетали фиолетовые выстрелы, попадая во врага с поразительной точностью. Но даже они теряли силы. От каждого удара стрел по камню от статуй откалывались мелкие осколки, превращая их некогда безупречные очертания в грубые, израненные фигуры. Я видел, как девочка, которая носила мне Кадааш во время болезни, вместе с двумя мастерами скользнула к статуям, чтобы перезарядить их.

Тем временем, онагры огрызались, продолжая посылать каменные ядра прямо в плотные ряды лучников. Глухие взрывы и крики выживших оглашали поле. Несколько раз ядра попадали точно в цель, оставляя врагов в замешательстве. Но их было слишком много. Они заполняли пустые ряды, как песок, скользящий обратно в яму. В конце концов, оба Онагра сгорели под натиском огненных стрел.

Два наших преторианца упали на землю, пытаясь прикрыться щитами. Один из них хрипел, прижимая руку к окровавленной груди, а другой был уже мёртв. Их гибель была тяжёлой, но неизбежной платой за оборону. Мы все это понимали.

И тут наконец появился Де-Мездок. Он выехал на своём зелёном звере, будто прямо из песка, его фигура заметно выделялась даже на фоне его людей. Его дырявый, тёмно-зелёный плащ развевался хаотическим знаменем, а маска в виде семи змей внушала ужас. Он остановился ненадолго, изучая поле, а затем взмахнул рукой, подавая знак своим войскам. Его силы, до этого державшиеся на расстоянии, рванулись вперёд, вопя боевые кличи, которые перекрывали все другие звуки. Они двигались как поток, захлёстывающий барханы.

Маска Де-Мездока была устрашающим творением. Её основой служило чёрное, как ночное небо, металлическое основание, тускло поблёскивающее в свете солнца. Но главное внимание привлекали семь змей, изогнувшихся в угрожающих позах, каждая из которых выглядела пугающе живой.

Эти змеи были сделаны с дьявольской точностью: их чешуя переливалась матовыми оттенками зелёного, синего и бронзового, будто настоящая кожа. Каждая змея извивалась по своему пути, устремляясь за пределы лица, но все они исходили из одного центра – рта Де Мездока, где их хвосты зловеще нависали, раскрываясь крошечными, идеально острыми зубами, впиваясь в его губы.

Две из змей обвивали череп сверху, их хвосты сходились за головой, создавая подобие мрачного, смертоносного венца. Ещё две змеи изогнулись вдоль щёк, словно щитки, защищающие лицо, их пасти были раскрыты, как у готовящихся укусить хищников. Три оставшиеся змеи тянулись от подбородка, оплетая шею Де-Мездока, их изящные формы создавали иллюзию удушения, но одновременно подчеркивали неуязвимость.

Я вспомнил, что такие маски носят только культисты, которых раньше уничтожали в зародыше. Каждая змея представляла один из принципов: обман, силу, выжидание, скорость, смертельный удар, скрытность и, наконец, неизбежность. В бою она, казалось, оживала. Де-Мездок повернул голову, и рубиновые глаза змей сверкали, ускоряя щелчки моей шестёрни.

Командир наблюдал за ним, сидя за нашим скутумом. Его лицо оставалось спокойным, но напряжение в челюстях выдавало его с головой: он скрипел зубами так сильно, что даже я, сидя рядом, кажется, слышал этот странный звук. Он осторожно выглянул, а затем высунул гладиус. Лезвие поймало солнечный луч, и тот отразился на врагов, ослепляя их. Этот трюк, простой, старый и усиленный магией, сработал: передовые линии замешкались, закрывая лица руками и щитами. Но это был лишь краткий успех.

– Они не остановятся! – крикнул я, понимая, что враги слепнут лишь на миг, но тут же продолжают двигаться под натиском общей волны.

– И не надо, – ответил Командир, даже не глядя на меня. Он вновь поймал солнце лезвием гладиуса, на этот раз держал его дольше, пока враги, морщась, не начали останавливаться, выпуская из рук оружие и вскрикивая от ужаса.

Но враг всё равно шёл вперёд. Их ряды стали плотнее, но и перезаряженные статуи вновь начали стрелять. Каждый метр их продвижения отнимал у них время, силы и жизни, выигрывая время. Каждая минута была важна. Мы знали это. Каждый выстрел из статуй, уничтожал одного противника, прожигая их щиты и доспехи.

И всё же, несмотря на наши усилия, Де-Мездок вёл своих людей так, будто ему было всё равно. Его зелёный зверь ревел, живые люди сменяли погибших, создавая иллюзию несокрушимого полчища. Его зверь изрыгнул из себя какой-то зелёный камень, который разрушил одну из статуй. Командир не сказал ни слова.

Неожидано послышался треск. Из песка возле ворот всколыхнулась виверна, обожённая золотистым цветом, истошно визжа, пытаясь сбросить с себя золотистые камни со острыми зелёными символами. Они били и липли к ней, сжигая её, не отпуская её ни на миг. Её глаза светились тусклым жёлтым светом, как пара затухающих солнц, но в них читалась ненасытная ярость. Когда она раскрыла пасть, показались кривые, обломанные о доспехи зубы.

Один из преторианцев выпустил в неё стрелу. Та вонзилась между чешуй, и из раны вырвалась горячая, почти кипящая кровь, но зверь даже не замедлился. Виверна повернула голову и устремилась к стрельцу, и, не теряя времени, взмахнула хвостом. Раздался свистящий звук, и через мгновение стрелок был сбит с ног, рассечённый надвое. Виверна в ярости сокрушила часть ворот со второй статуей и из последних сил завалила несколько ближайших жилых прямоугольников своим телом, трепыхаясь под натиском зелёных символов, которые стремительно слабели. Её тут же обступили преторианцы с копьями.

– Так. А вот это плохо – сказал Командир, когда зазвучал рог с немного другой, но всё же агрессивной интонацией.

Сражение закончилось так же неожиданно, как и началось. Чтобы не идти напролом к последней статуе, Де-Мездок решил напасть с Восточной стороны, чего так боялся Командир. Когда на в штурм пошли лестницы, Де-Мездок вплотную подошёл к стене. Его зверь изрыгал жёлтый поток песка, который вырвался наружу. Смертоносный поток мельчайших камней, обжигающих и раздирающих всё на своём пути, не дающий никакого шанса защищать стену в ближнем бою. Преторинацы гибли одни за другим. Я встал, чтобы присоединиться к ним, но Командир остановил меня гладиусом.

В этот миг, рядом с Де-Мездоком, из песка восстал Васкес и выпустил стрелу прямо в приоткрытый от возбуждения рот, из которого исходили хвосты змей. Тот покачнулся, и упал со своего зверя, расколов свою маску об песчаный булыжник. Дальше нам не составило никакого труда применять заранее подготовленные бочки со свитками и разогнать нападающих, которые неожиданно лишились лидера.

Через несколько лет я достиг мастерства в создании всевозможных вещей. Моё имя стало узнаваемым среди прочих городов пустыни, а мои работы – ценимы и за их практическую пользу, и за искусность исполнения. Васкес, заметив мой прогресс, начал обучать меня работе с бирюзовыми кристаллами напрямую, без их извлечения. Это был сложнейший процесс, требующий абсолютного контроля и сосредоточенности, соответствующий арабскому уровню 8 – одному из самых высоких в нашем ремесле.

Работа с кристаллами открыла передо мной новые горизонты. Я стал понимать, как энергия течёт через материалы, как её можно направлять, чтобы создавать вещи, которые до этого казались невозможными. Это знание захватывало. Я буквально прикасался к истокам этого мира.

Однажды, после особенно успешной работы, Васкес сказал мне: – Тебе нужно передавать свои знания другим. Обучая других, ты сам станешь сильнее.

Так я и поступил. Вскоре под моим началом оказалось несколько молодых учеников. Их глаза горели жаждой учиться так же, как когда-то горели мои. Мы начинали с основ понимания материалов, принципов взаимодействия энергии и материи, азов конструирования. Постепенно я вводил их в сложные аспекты работы с кровью.

Командир периодически пытался давить. Он испытывал не только меня, но и моих учеников, проверяя их на прочность. Ему нужно быть уверенным, что мы не дрогнем в трудную минуту, что наши навыки должны быть направлены не на умение красиво работать руками, а на создание оружия, способное защитить наш дом.

Однажды, пасмурным утром, он попросил захватить металлический именной кувшин, полученный мною после «обжига», и сопроводить его в гончарную мастерскую. Глина теперь находилась в другом, более подходящем и удобном месте. Я прятал этот кувшин в совсем уж потрескавшиеся от времени тумбочке и старался лишний раз туда не заглядывать. Навевались воспоминания о той ночи, с невообразимо безжалостными машинами, что тянулись к моему сердцу.

Через пять лет после того, как я закончил проект по наполнению замка акведуками, обесепечивая растущий город непрерывным потоком Кадааша, я предложил Командиру сделку, которая мне очень дорого обошлась.

Ритуал расколдовывания был похож на суд над душой. Он проходил в новом здании города, с большим церемониальным залом. Воздух был тяжёлым, наэлектризованный, как перед бурей. Васкес руководил процессом, стоя в центре символического круга, на полу которого лежали ингридиенты из тысяч подготовленных ритуалов. Его голос раскатывался эхом, когда он произносил слова на языке, который никто из нас не знал.

– Не смейте! – вдруг раздался низкий, хриплый голос. Это был он. Металл треснул, открывая полумёртвые глаза, горящие холодным огнём. – Не трогайте меня, вы, предатели!

Я вздрогнул, хотя знал, на что шёл. Всё же, это было тяжело. – Ты пробудился! – сдавленно произнёс я, продолжая ритуал. – Мы вернём тебе свободу, Крейг!

– Что?! – воскликнул он, дёрнувшись так, что пепел поднялась кольцом вокруг его ног. – Это вы отняли её у меня! Пять лет в железе, пять лет в каменной клетке!

Символы на полу вспыхнули ярче, металл на его теле начал трескаться, обнажая обожжённую, истощённую человеческую плоть. Крейг заорал. Его тело содрогалось, как у раненого зверя.

– Вы сделали меня таким! – кричал он, ломая последние цепи заклинания. – Вы предали меня! Вы использовали меня!

Когда заклинание завершилось, он рухнул на колени, Голый, обожжённый и сломленный, но всё ещё пылающий ненавистью. Он еле поднялся на ноги, шатаясь, его глаза метались, ища, кому нанести удар.

– Нуу, кто первый? – рыкнул он, хватая обломок прежней тюрьмы.

Васкес поднял руки, делая шаг вперёд. – Крейг, мы спасли тебя. Будь благодарен.

Его смех прозвучал хрипло и мрачно. Я шагнул вперёд, пока не стало поздно, но Крейг тут же поднял обломок, угрожая.

– Мы не враги, – сказал я, стараясь говорить спокойно, хотя шестёрня ускоряла свой темп в груди.

Он зло усмехнулся. – Вы убили меня. Я умер… – его рука дрогнула, обломок из его ладони упал на пол. – Я ненавижу вас… – шёпотом сказал он, опустившись на колени. Его горелые плечи содрогались от подавленной ярости.

Я медленно подошёл к нему, не зная, что сказать. Когда я положил руку ему на лысую, обожжённую голову. Он не скинул её, но и не посмотрел на меня. – Мы все ошибались, Крейг, – тихо сказал я. – Но теперь ты свободен. Делай, что хочешь. Если хочешь уйти – уходи. Если хочешь убить меня – сделай это.

Он недоверчиво поднял голову, его глаза встретились с моими. В них ещё горел огонь, но это был не тот огонь Ведущего, который я помнил.

– Хватит маяться ерундой, – сказал Васкес, подходя ближе. – Теперь ты снова человек. И это значит, что у тебя есть выбор. Поверь. Это лучше, чем три года кровавых истязаний. Крейг кивнул и не сказал больше ни слова.

Командир осматривал нас, привычно оценивая. Он заметно постарел, но так, что годы лишь подчеркнули его выточенные временем черты. Седина коснулась висков, как тень облаков на скале. У него появились морщины вокруг глаз и висков. Лицо его стало спокойнее, взгляд – глубже. Он уже не смотрел на людей, а смотрел прямо в них, находя их страхи, их скрытые намерения, и те редкие искры правды, которые они пытались спрятать.

Его проницательность стала почти пугающей. Иногда казалось, что он угадывает мысли раньше, чем они успевали высказаться. Но это накладывало свой отпечаток. Цену, которую нужно платить за такой взгляд. Но, как и прежде, в этом взгляде теплился огонёк. Как у охотника, который всё ещё надеется, что за поворотом он встретит что-то настоящее, что-то, во что можно будет снова поверить.

– Это вы. – Он показал мне мой именной железный кувшин. Но вы всё равно периодически чувствуете пустоту. Почему?

– Потому-что мне нечем его наполнить – сказал я мягко. Крейг медленно перехватил алебарду и вопросительно поводил ею по воздуху, не встречая сопротивления.

Песчаный командир поиграл скулами, как бы пробуя два ответа на вкус. – Хорошо. А почему вы чувствуете пустоту от отсутствия наполненности и пустоту от отсутствия сопротивления?

– Потому-что я не понимаю, для чего я обжигался, – сказал я. Крейг был верен обету молчания и почти не смотрел на Командира. Он бросил Алебарду к его ногам и развёл руками.

Командир потряс мой кувшин в воздухе. Затем зачерпнул им грязную глину и дал мне в руки. На Крейга алебарду он наступил, когда тот решил её поднять. Крейг не шелохнулся. Но алебарду из рук не выпустил.

– Теперь, Бонс когда ты наполнен. А ты, Крейг, чувствуешь сопротивление, вы оба счастливы?

Я посмотрел в свой кувшин. Гм… И ради этого всё было? Ради того, чтобы собирать грязь? – я помотал головой. Наверное, я неправильно понял метафору.

Командир медленно слез с алебарды и забрал у меня кувшин. Мой кувшин он вымылс помощью своей фляги и двух платков, вернув его в совершенстве и чистоте.

– Ваш третий этап обучения начинается завтра. Вы должны хорошенько запомнить, что у всего действительно есть какая-то высшая цель. Возможно, она нам непонятна. Возможно, она нам недоступна. Но то, чем наполнить кувшин и то, как применить алебарду – это ваш выбор.

Мы стояли, верны традиции ничего не отвечать. Но кое-что всё-таки изменилось. Я впервые почувствовали, что мы были наравне. Вернее, он считал нас за равных. Ещё вернее, он всегда так считал.

– Скажите, мастер, – спросил я с безмерным уважением. А чем наполнены вы?

Песчаный командир неожиданно улыбнулся. Так он улыбался уже только с новичками. И то, изредка. Затем он изрёк: – Я создавался и обжигался для одной цели – помогать выстоять в Великой битве! – гордо сказал он и ушёл с гордо поднятой головой.

Грянул гром. Пошёл мелкий, косой дождь. Так мы стояли некоторое время, наслаждаясь тем, чего не происходило несколько лет. Я хотел спросить Крейга, где он пропадал несколько месяцев, но вместо этого спросил другое.

– Крейг. Клянусь всеми Богами. Я знаю, что ты ещё злишься. Но ты ведь не давал клятвы, верно? По крайней мере, официальной. Я никому не скажу, что ты подал голос. Мне интересно, что он тогда сказал? Ну, перед тем днём, как ты впервые покинул замок?

– Сказал, что дерутся только глупцы. – Нейтрально ответил Крейг. Что настоящая война – это война с самим собой. Что мне следует перестать играть в глупые войнушки и начать наконец посещать библиотеку. А тебе?

Я повернулся к нему всем туловищем и так расхохотался, как не хохотал ещё никогда.

Шли годы. А за ними и следующие. Некогда маленький город стал большим. Его назвали Пристанищем Надежды. Последний город мира со свободным Кадаашем. Я пытался осилить девятый уровень, руководя этапами строительства от первого до последнего штриха. Нам удалось превратить маленькие прямоугольники в роскошные, широкие здания, отделанные своими символами и смыслами. Расширили колодец, сделав некое подобие водопровода. Каждому здесь было место, кто желает созидать и совершенствоваться. И тем, кто не будет строить выше двух этажей, конечно. А вот вширь – сколько угодно.

Крейг навещал нас всё реже. Сперва он стал разведчиком в северной части пустыни, а затем вырос и в полководца, буквально вырывая себе доступ к Кадаашу остального мира. Орлы с жёлтыми когтями приносят всё новые вести о его победах.

Мы стояли с Командиром на привычной, но годами преображённой стене. Впереди мы видели красивые прямоугольники и такие же новые стены вдалеке, так и не ставшие выше и на миллиметр.

– Второе правило связано с Великой битвой? А если Великая битва не придёт? Получается, мы все прожили жизнь зря? – не унимался я. Мне было давно искренне плевать на такие вопросы, но я всё ещё любил ими подурачиться. Он отвечал то, что я и так прекрасно знал.

– Если ты наполнен изнутри, дорогой Бонс. То ничего не будет зря. А самая бессмысленная жизнь на свете обретёт свой, особенный смысл.

– Скажи мне, Песчаный Командир. А это всё правда? Есть ли хотя бы примерное описание врагов, с величием которых нам предстоит столкнуться? Мне столь уже важен ответ: твоя политика мудра, и твои методы неоспоримы. Я не расстроюсь, если всё это окажется… ловким трюком. Аллегорией, которую я так и не понял.

Он очень устало вздохнул. – Ладно. Ладно. Хорошо! Хочешь увидеть их величие? – я не мог поверить своим ушам. – Собирайся. Мы идём на Великую битву прямо сейчас. Да-да, ты не ослышался. Собирайся. Знал бы ты, как ты меня уже достал…

Мы отправились в путь. С нами был ощутимо постаревший Васкес. Время, пока не отнявшее его жизни, упорно настаивало на своём. Бессмертие не означало вечной молодости, и вопрос о том, что станет с нами, когда разум истощится, а тела обратятся в неподвижные сосуды памяти, вставал острее с каждым днём. Прежде никто и не доживал до старости, а теперь мир будто решил притвориться нормальным.

Мы шли без оружия, медленно и спокойно, как будто и не на битву вовсе. Но меня было трудно удивить: за годы я привык ко всему. Я ждал очередного фарса с обязательным нравоучением и даже не стал бы возражать, если бы оказался прав.

Путь наш был коротким. Спустя несколько сотен метров перед нами встал бирюзовый хребет, знакомый до боли. я провёл с ним немало времени, когда ещё работал самостоятельно. Теперь же им занимались мои первые помощники. Песчаный Командир снял свой шлем с выцветшим гребнем и без лишних слов повесил его на ближайший торчащий кристалл.

Что произошло дальше, я никак не ожидал. Кристаллы задрожали, чуть приподнявшись, и разошлись, открыв проход. Трепещущее сияние разлилось вокруг, как живая радуга, в которой главным тоном звучал бирюзовый. Проход, как назло, дразнил меня своей невозможностью. Я несколько раз щипал себя, пытаясь убедиться, что не сплю. Но нет – это происходило наяву.

По другую сторону нас встретил горизонт, почти зеркально повторявший наш собственный. Та же даль, тот же песок, то же небо. И всё же разница была: впереди стояли трое.

Мы подошли ближе. Поприветствовали друг друга, перекинулись парой пустых любезностей. Потом попрощались и направились дальше.

– В общем-то, дальше можно не идти, – через некоторое время заговорил Песчаный Командир, кривя одну из своих редких улыбок. – Но, конечно, можно, коли уж так неймётся.

Он остановился, посмотрел мне прямо в глаза и кивнул в сторону тех троих. – Это и были наши враги. Это и была наша Великая Битва. Его слова ударили в самую шестёрню своей незначительностью.

– Но как такое возможно? Зачем? Почему? – Не выдержав, я начал задавать вопросы, теряясь в их волне.

– А вот так, – прохрипел он, начиная захлёбываться смехом, – Весь мир – огромное зеркало. Отражение нас самих. Подумай, что было бы, если бы мы пришли сюда с оружием? Как бы всё обернулось?

Он продолжал смеяться, задыхаясь от выражения моего озадаченного лица. И этот смех заразил нас. Это был смех высшего озорства, но со странным облегчением. Васкес, сперва смотревший на него как на безумца, тоже не выдержал и тихо хмыкнул. А затем и мои вопросительные черты лица начали разглаживаться.

Когда мы возвращались к Пристанищу, я не выдержал: – Получается, Крейг всё это время был неправ? Если бы он узнал, как всё вышло, он бы, наверное, разочаровался, – проговорил я, стараясь казаться уверенным, хотя в голосе всё равно сквозила неуверенность.

Васкес оглянулся через плечо и посмотрел на меня так, будто собирался взвесить мои слова. Буквально. – Крейг, благодаря дисциплине, научился перенаправлять свой талант и нрав в нужное русло, – ответил Васкес. – Так бы он погиб давным-давно в какой-нибудь глупой войне. Но ты не гордись собой. Всё только начинается. Будь уверен, однажды его дисциплина, выдержка и воля спасут нас от неминуемой смерти.

– От Великой битвы! – вставил Командир. От Великой битвы, друзья!

Мы возвращались в Песчаный Замок. В моё Пристанище Надежды. Было поздно. Звёзды затмили всё тёмно-синее небо так, что ночь почти стала днём. Я знал, что мне делать дальше. Я знал, куда я возвращаюсь.

Но в этот благостный миг меня посетила очень непривычная и очень неуютная мысль. Мысль была о том. что вскоре мне придётся покинуть это место.

Я вдохнул глубже, желая запечатлеть в себе всю красоту момента и запахи ночной пустыни. Воздух был густой и тёплый, как прикосновение давно знакомого одеяла. Над головой сводилось звёздное небо – нескончаемое, живое, наполненное тысячами огоньков, находящимся на своём месте, будто так было всегда. Их свет ложился на барханы мягким серебром, превращая песок в шёлк, а тени – в едва заметные мазки художника, лишь слегка тронувшие их края.

Где-то вдалеке тихонько шептал ветер. Он касался моей кожи нежно, обнимая, как старого друга. А совсем рядом – почти под ногами – крошечные существа, невидимые для глаз, прятались в песке.

Я попытался погрузиться в это чувство. В нём слышались ответы на вопросы, которые я даже не успел задать. Оно говорило мне о неизбежности перемен и о том, что каждое мгновение, каждое место, даже самое малое, остаётся в тебе навсегда.

Пустыня прощалась со мной по-своему. Она оставалась здесь – с её звёздами, ветрами и зыбкими дюнами. Но я уносил её в себе. Уносил навсегда. Я знаю: когда снова окажусь в другой точке пути, её тепло станет частью того, что даст мне силы двигаться дальше.

Чёрные камни

Чёрные камни бились в агонии, отказываясь подчиняться. Содрогаясь в яростном безладии, гнёт неистовых ударов разрывал границы космоса. Они метались, искореняя последние ограничения своих последних клятв.

Струя чистого негатива ударила меня, и вихри болей промчались по энерготелу. Густые, липкие, обжигающие щупальца скручивались в одну уродливую связку, вытаскивая из памяти самые тяжёлые и ненавистные воспоминания, которыми меня наградила последняя жизнь.

Удар отбросил на несколько десятков парсек. Я застонал, перенаправляя тёмный луч к ближайшей звезде, и направился обратно.

Теперь меня ждала целая ватага хаотичных, нестабильных камней. Они объединились между собой в единую цепь, усиливая друг-друга. Я созерцал катастрофу. Живая, воплощённая воля, наделённая энергетическим потенциалом, высечивала Барьер, заставляя его дрожать и пульсировать. «Такие сильные. Но такие глупые и невежественные!» – Я метнул в них заряд.

Действие не возымело никакого эффекта. Конечно же, меня не послушались. Некогда маленький бунт обернулся полноценным восстанием, грозясь захватить как можно больше. Энергетическая сеть, поддерживающая целостность Вселенной, трещала красноватыми вспышками света, не предвещая ничего хорошего.

Нет! – Бросился я вперёд, ударяя энергокопьём по связке, но она поглотила удар. В ответ камни огрызнулись. Один пронзил плечо, заставив меня отшатнуться. Я заорал от боли – настоящей, физической. Такой, от которой можно сбежать только на время. Еле успевая отражать остальные лучи и восстанавливаться, я в очередной раз успел прокрутить: «А что же будет, если влететь в Барьер, унося бунтовщиков с собой? Вторая Вечная Жизнь? Жаль, что Правилами это запрещено». Мысль циклилась снова и снова, словно сценарий, который меня заставляли проживать из раза в раз.

Камни обрели черты монстров, подстраивались под его мысли. Тир стоял в центре яростной бури, окружённый шипящими, безжалостными сущностями. Они вращались вокруг него, как рой хищников, готовых вцепиться в добычу. Он уже чувствовал, как они высасывают его силы. Им нужно больше энергии – они пытались пробраться внутрь его сознания, ввернуться в его страхи и ввинтиться в его слабости. У них получалось.

Каждый удар, который он наносил по ним, был бесполезен: один камень раскалывался, но тут же на его месте появлялись два новых. Тир стал пропускать заряды один за одним. Выставив щит из последних сил, он уже понял, что теперь ничего не сможет сделать в одиночку. Он ждал меня, пытаясь сохранить остатки потенциала, надеясь, что я всё сделаю за него. Время – это иллюзия. Но даже здесь оно может затянуться.

– Где же ты…? – с укором спросил Тир. – Покажись!

Я наблюдал за ним, разрываясь между разумом и чувствами. Приходилось останавливать себя, когда мой силуэт становился еле видим для его восприятия. Я вдохнул, настроился и вновь попытался стать им.

Мой щит иссяк, и я пропустил три заряда: гнева, бессилия и безумия. Шшшшшш… Я усилил натиск, отбросив камни поближе к Барьеру.

– Проклятая Вселенная… – прошипел Тир сквозь зубы, сжимая в руках энергетическое копьё. – Почему я должен это делать? Почему это всегда я?

Барьер разрывался на части. На первый взгляд он казался хрупким, почти эфемерным – плавное свечение, изломы, переливающиеся мягким серебром ледяного дыхания на живом стекле. Но стоило прикоснуться к нему, как восприятие тут же менялось. В недрах кипела чудовищная мощь, дремлющая сила, которая могла бы разорвать в клочья миры. Каждый его слой был пропитан неведомой болью, древними обещаниями разрушения и защиты. Барьер удерживал хаос по ту сторону, но он сам был его воплощением, обузданным непостижимой силой чёрных камней.

Трещина покоробила вид, изранив его. Из вен этой субстанции сочились плотные осколки бордового света. Сквозь эту разломленную ткань Тир увидел то, что не должно было существовать: тёмную пустоту, противоположную бездну, пожирающую свет и звёзды. Пустота жадно желала обволочь как можно больше всего. Камни насытились этой силой и начали готовиться к новой атаке. Щита больше не было.

– Помоги… – выдохнул он, ощущая своё бессилие. Камни окружили его плотнее, приготовясь жалить, их тёмные грани начали светиться красным. Их шепот заполнил его разум.

– Ты слаб. Ты бесполезен. Ты недостоин.

Тир бросил копьё и закрыл лицо руками.

– Хватит…

В этот миг пространство наполнилось ярким светом, который озарил космос, и в центр разлома шагнул Эссу. Его фигура сияла мягким голубым светом. Он подлетел к Тиру и откинул жалящие камни ударной волной.

– Соберись.

– Я… Я не могу… – надрывно прошептал Тир, не в силах поднять голову.

Эссу подлетел ближе, напитывая его силой. – Давай. У тебя получится. – затем он взмахнул второй рукой, и от его ладони распространился мощный импульс энергии, который разорвал чёрные камни на части. Те разлетелись, но ненадолго. Они уже начинали группироваться вновь.

Тир потёр энергоголову, выпрямляясь. Его энерготело меняло цвет на, напряжённый амарантовый, изредка подрагивая. Эссу выпустил ещё несколько импульсов.

– Помоги мне. Не страдать же нам здесь до скончания витков? – Тир распрямился, готовясь сделать то, что они делали уже тысячи раз. Когда их руки соприкоснулись, вокруг них вспыхнуло поле яркого света. Тир почувствовал, как его тело наполняется энергией Эссу. На удивление, в этот раз он ощутил ту же боль и досаду, что переполняла его самого. Но его смесь была пронзительной, очищающей, чистой.

– Сконцентрируйся, – приказал Эссу, направляя энергию на Барьер. – Камни питаются твоими слабостями. Если хочешь их уничтожить, перестань их ненавидеть.

Тир хотел что-то ответить, но не стал. Вместо этого он расслабился и сосредоточился, зная, что теперь ему ничего не грозит. Камни вновь окружили их, но теперь они не казались такими страшными. Он притянул своё копьё и нанёс удар по ближайшему камню. На этот раз он не раскололся – он исчез, растворившись в потоке белого света.

Когда всё закончилось, и трещина была залатана. Эссу подлетел к Тиру, со снисходительно-сдержанным взглядом. Он не выражал ни гнева, ни разочарования – и в этом скрывалось его худшее качество. Тёплый, всепроницаемый взгляд надежды тянул за собой ощущение липкой вины, как будто каждое усилие с моей стороны было ничтожным, а каждый мой протест – бесполезным. Он никогда не кричал, как бы я не старался его вывести из себя. Взгляд Эссу был таким, будто всё уже предрешено, и он лишь наблюдает за тем, как я снова оступаюсь, проявляя упрямство. Ни осуждения, ни злости – лишь мучительная, непоколебимая уверенность в том, что ничего не изменится.

– Я ничего не мог поделать! Они сами на меня набросились! Ты сам виноват, что поставил меня сюда! Ты знал, что я ненавижу эту работу! Ты знал, что я не достоин, ты знал, что я жалок и слаб! Ты…!

– Тебе не стыдно, бессмертное существо? – спокойно спросил Эссу.

Удостоверившись, что мой потенциал понемногу приходит в норму, мой наставник попросил повторить бой, от которого я отпирался до последнего. Отказываться было мучительно больно, но и делать я этого не хотел. Наконец, спустя шесть доводов, я согласился.

Эссу аккуратно высек небольшую трещину на Барьере. Было ощущение, будто на меня надели старые кандалы. Те самые, которые я никогда больше добровольно не натяну. Тяжесть их тащила вниз, и каждая секунда под этим натиском была ужасной, как рождение – ни тепла, ни облегчения. Только боль. Мне хотелось разорвать их, разлететься во все стороны, сгореть так быстро, чтобы не осталось ничего.

Я сражался, изредка пропуская заряд за зарядом. Мне давно говорили, что уроки будут повторяться до тех пор, пока не будут усвоены. Эти слова раздражали меня больше всего. Я ненавидел этот навязчивый принцип. Что толку от моей свободной воли, если она ничего не стоит перед системой наказания? Что толку бороться, если борьба всегда заканчивается одинаково?

Эссу находился рядом, пытаясь понять, что именно заставляет Тира сражаться не с камнями, а с самим собой.

«Разве это жизнь? Разве я родился, чтобы снова и снова умирать ради чужих целей? Где моя свобода? Где мой выбор?». – Камень ударил его в ногу, закружив его в пространстве, и в эту секунду Тир почувствовал себя ничтожной пылинкой в огромной машине по перемалыванию душ. Ох, как же он разозлился!

Законы мироздания никто не отменял. Сначала ты давишь на жертву до опредлённой черты, а затем жертва давит на тебя. Я разделил себя на три части и градом направил в атаку полученное безумие, бессилие и гнев, многократно усилив их отчаяньем. Послав вслед поле стазиса, я отшвырнул камни прямиком в новообразованную трещину, израсходовав весь свой едва восстановившиеся потенциал.

Мои эфемерные руки сковали золотые браслеты. Я не мог больше ни атаковать, ни передвигаться. И только сейчас я понял, что натворил. Осознание этого, погасило мой внутренний свет до очень тусклого и грязного.

Болтаясь в космическом пространстве, я сгорал от стыда, наблюдая, как мой наставник с большим трудом справляется уже с целой армией монстров, пришедших из Барьера. Он подавлял их волю, успокаивал хаос, латая трещину и параллельно вставляя чёрные камни в пазы, тем самым расширяя вселенную. Мастерски изящная, оточенная работа. Интересно, сколько миллионов раз он так делал, чтобы у него это так благоприятно выходило?

Наконец, он закончил. Вселенная стала чуточку бесконечней, а значит, я стал чуточку несчастнее. Эссу неторопливо направился ко мне, скрывая в себе тяжкий груз, который он сам не выбирал, но теперь не мог от него избавиться.

– Дух повержен в пух и в прах. В мире добрых чудесах! – язвительно и невпопад поприветствовал его я.

Я видел, что наставник методично борется с усталостью и весьма успешно. Преобразовывая хаотчиную энергию в созидательную, он быстро восстанавливал своё энерогополе, приходя в норму. Я же отражался в нём холодным и застывшим комком противоречий.

– Задача выполнена так или иначе. Ты сам виноват, что так получилось. На сегодня всё. Пусти! – я начал рвать браслеты, прекрасно понимая бессмысленность этого действа и параллельно давя на жалость.

– Ты не усвоил урок – мягко, медленно, но строго ответил наставник.

– Знаешь ли, метод кнута и пряника – это когда ты видишь пряник хоть иногда. – Сарказм так и источался из меня. – Вот взять, например, тебя! – Я с укором отчеканил последнее слово. – Много ли ты любви получаешь за свою работу? А куда тратишь?

Наставник заканчивал восстанавливаться, глядя на меня с удивлением.

– Смирившись со своей участью, со своим кнутом, ты получаешь много любви. А я – мало! Не, не, не, не. Так не пойдёт. Хватит. Достаточно. Дай мне любви. Я хочу любви!

Эссу покачал головой и протянул мне руку, которая стала наполняться священным, золотистым цветом. Моё сознание наполнилось восхищением и благоговением, окружая мой мир блаженством и чувством великого спокойствия. Чувством благодарности и важности своей работы. Счастья от того, что я есть. Самые лучшие мгновения. Ну почему это не может длиться вечно?

– Лучше?

– Да… Благодарю… Извини меня, Эссу. Прости меня, наставник… – Я почувствовал раскаяние. Обычная побочная реакция на любовь.

Эссу не ответил. Он держал меня в этом золотистом свете, который давно уже перевесил уделённую мне длительность, не ожидая ни извинений, ни обещаний, ни благодарности. Его строгость была частью программы. А не потому, что он хотел меня наказать. Он знал, что никто, никто кроме меня не сможет вынести меня на новый уровень. Я любил его. Я так сильно его любил.

– Ничего. Скоро мы обязательно попробуем ещё раз. Я знаю, что ты этого не любишь, но без тебя совсем никак. Знал бы ты, насколько ты важен… – Эссу отстегнул браслеты, поклонился мне и устремился в недра космоса, оставляя после себя золотой луч.

Почему, чем старше душа, тем она строже к себе и другим? Я думал об этом, подлетая к распорядительному пункту GK-217, который парил огромной, причудливой конструкцией, построенной с максимальной эффективностью. Массивные сваи примыкали к жёлтому гиганту, жадно выкачивающие плазму, и отправляли её дальше по монохромным контурам архитектоники – в безупречные энергетические линии, сверкающими огненным жаром.

Распорядительный пункт казался неподвижным, но внутри него происходило непрерывное движение: мельчайшие детали бесшумно скользили, крошечные вспышки энергии пробегали по краям отголосками звёздного пламени. Почти совершенная красота, замкнутая в строгие рамки недоступной мне логики.

Центральный блок, массивный и монолитный, высился в самом сердце распорядительного пункта, похожий на сердцевину цветка, от которой расходились в стороны четыре главных ответвления. По ним вечно циркулировала бешеная жёлтая энергия, ни на секунду не останавливаясь. На главные ответвления, как жемчужины на нити, были нанизаны десятки тысяч белых ответвлений поменьше. Каждое со своим порталами, ведущим в иные места, иные миры.

Этот огромный механизм дышал и жил по своим законам, установленным волей Кластера. Здесь обитали сотни тысяч таких же душ, как я. Эти души горят жаждой действия, мечтами о великих свершениях и счастьем от своего труда. От своего существования. С каждым циклом они становились всё дальше, всё более недоступными для моего понимания. Они совершенствовались, страстно отдаваясь тому, что им суждено, и заводили множество знакомств.

Я видел их повсюду – счастливые разноцветные фигуры, парящие близ пункта. Они были бликами света вокруг огромной звезды, которая дарила нам своё тепло. Они грелись в её лучах, черпая силы, чтобы вновь отправиться туда, где ждали новые задачи. Души обсуждали свои дела, новосозданные для них планеты, предназначения и роли, которые нужно было в них отыграть. Не понимаю, почему им это так безумно нравится.

Бесконечные роли в театре без конца и начала, где души заперты в смертном теле со множеством ограничений. Безусловно, это помогало отвлекаться от вечных обязанностей. Но чтобы вот так этим… гореть? Я слышал обрывки их разговоров, и всё это казалось таким пустым. Эти миры, с их законами, жизнями и драмами… Они воспринимались мной как ещё один виток давно надоевшей пьесы, где текст давно был выучен наизусть.

Мы были хранителями этого сектора расширения Вселенной. Наш долг – направлять потоки энергии, восстанавливать разрушенное, и удерживать равновесие Баланса. Но с каждым циклом, с каждым новым миром этот долг становился бременем, который давил на меня своей неотвратимостью.

Старые души, такие как Эссу. – такие строгие. И к себе. И к другим. Я думаю, это потому, что они слишком много видели? Быть может, они устали видеть, как всё возвращается на круги своя и перестали ждать чего-то нового? Я не знал. Но чувствовал, что с каждым новым витком эта строгость становилась частью меня, вплеталась в моё существо невидимой сетью, стесняющей меня изнутри. Я боролся с ней до последнего.

Сектором Расширения Вселенной GK-217 руководила Зольда. Она же распорядитель работ. Она же распорядитель Любви. Она же, всевидящее око происходящего. Госпожа-распорядительница была подчиненна одному из миллионов галактических Кластеров, к которому направляла отчётность. Только её внимание было моим главным утешением в вечной жизни.

Работа порталов требовала очень точной сонастройки с нестабильной звездой для того, чтобы черпать с неё ресурсы. Расчётами работы портально-зарядительной станции руководили самые старые души, которые вскоре должны перейти на новый уровень самосознания, направляясь в Кластер. Там они начнут обучение иного уровня. Они также мне чужды и непонятны. Но их работу по регулированию и расчётами энергетического синтеза я отрицать не мог. Я залетел в центральный блок, в один из сотен входов.

– Ой! Тир! Тир, ты вернулся! Ну наконец-то, я так переживала, так переживала, ты себе не представляешь. – Зольда бросилась ко мне навстречу, обнимая. – С тобой точно всё в порядке? Выглядишь статично. Это с твоей-то динамикой! А давай, давай я выпишу билет на Астру? – Она начала кружить вокруг меня, не переставая лепетать приятные мне глупости. – На два цикла! На два прекрасных цикла, ты отдохнёшь, ты развеешься и всё будет снова в порядке, я обещаю – Последние слова она еле проронила.

– Спасибо, Зольда. Ты просто чудо, – я виновато улыбнулся, чувствуя, что слов было недостаточно.

– Ой, ну что ты, не стоит. Для меня это пустяки… – Она махнула рукой, но в её голосе прозвучала лёгкая неуверенность. – Слушай, Тир… – Зольда замялась, её взгляд скользнул в сторону, а потом опустился вниз. – Насчёт твоего прошения на Нову…

Я сразу всё понял.

– Очередной отказ, да? – Я выдохнул и, прежде чем она успела что-то ответить, обнял её так крепко, чтобы она не чувствовала себя виноватой. – Ничего. Здесь тоже можно жить. Иногда.

Её руки чуть дрогнули, будто она хотела сказать что-то ещё, но вместо этого тихо вздохнула. Мягко выскользнув из моих рук, она скрыла лицо, преобразив его в маску гейши. Когда-то я рассказывал ей о таких. Она была в восторге.

– И ещё кое-что… Извини, что плохая новость за плохой новостью, но Эссу… прямо сейчас он разговаривает со мной об Ограничении над тобой. Я честно пытаюсь на него повлиять, но нарушенное правило – есть нарушенное правило, – она шмыгнула носом.

Являясь главным распорядителем профессий в этой части Вселенной, я порой забывал, что она одна на всех и может взаимодействовать со множеством душ одновременно, успевая внимательно выслушать каждого.

– Ну не грусти! Всё будет хорошо! Слышишь? Будет, обязательно будет. Ты выдержишь. Ты сильный, ты очень сильный!

– Конечно, выдержу! – бодро ответил я. – Что там старик снова придумал? Возвращение на Землю? Лишение энергетического потенциала? Всё это мы проходили по нескольку раз. На Земле я снова буду совершать самоубийства. И быстренько вернусь сюда. К тебе. – Я с любовью смотрел на неё, наслаждаясь её совершенством.

– Тир… – обескураженно проронила она.

Я перебил её. – А энергетический потенциал… и любовь… Ну, мне много не надо. Чувство полёта, да путёвки на Астру по твоей доброте – отличная награда.

Она взяла меня за руку, останавливая, и посмотрела на меня с тоской. – Тир… только не пугайся. Эссу собирается отправить тебя на Рудники.

Я резко одёрнул руку, словно её прикосновение вдруг обожгло меня, и отлетел на метр, пытаясь отгородиться от сказанного. Грудь сдавило так, будто в ней родилась чёрная дыра, и я начал задыхаться. Пальцы дрожали, но удержать дрожь я не мог – руки предали меня.

– Что?! – голос сорвался на крик. Тяжёлый, рваный, будто слова разрывали меня изнутри. Я покачал головой, пытаясь этим жестом отменить услышанное, вытеснить его, сделать несказанным.

– Тир… – Она произнесла моё имя тихо, с печалью, подлетая ко мне, но я уже ничего не слышал.

– Нет… нет… нет, – повторял я, отдаляясь ещё дальше, как загнанный зверь, которому больше некуда бежать. Холодный страх сковал каждое ощущение тела, превратив энергоруки в ватные столбы. В ушах стучало отчаянье, и всё, чего я хотел, – сбежать, скрыться, раствориться, лишь бы не слышать это снова.

Я сжал голову руками, пытаясь раздавить её слова в своей голове, но они уже засели там, как яд.

– Ты лжёшь! Ты лжёшь! – И мигом вылетел со станции.

– Ты не слишком с ним строг, Эссу? – Зольда смотрела на наставника с укоризной, её голос был мягким, как шелест забытых чувств. – Он ещё совсем юн, едва коснулся своего предназначения. Ты ведь видишь, как он страдает?

Эссу выпрямился, как древнее дерево, и лишь чуть повернул голову. – Какой же он юный? Он не юн. Он упрям. А страдания… это только начало. Ты помнишь, что он сделал?

– Конечно, помню, – Зольда закрыла глаза, перечитывая старые и новые, горькие сводки. – Преступление против своей природы. Против божественного порядка. Злословие. Нарушение правил Сектора GK-217. И, разумеется, Высших Правил. – Всё это я помню, – она опустила взгляд. – Но ведь в его ошибках есть нечто большее, чем вина. Есть поиск, который пока не увенчался пониманием. Разве уже это не заслуживает ещё одного шанса?

Эссу направился к выходу. Его строгий прагматизм поранил чувства Зольды. – Шансы ему были даны – не один и не два. Он их исчерпал. Ты хочешь, чтобы я был снисходительным? Спроси меня, что стало с теми, кто последовал его примеру, – голос Эссу стал резким. Ну же.

– А если он всё же не справится? Если Рудники сломают его? – Зольда почти расплакалась.

Эссу остановился. Недолго молчал, взвешивая суть вопроса, до самых корней. Потом резко развернулся, и в его тоне проскользнула уверенность.

– Если он не поймёт свою важность для Вселенной по-хорошему, то поймёт по-плохому. Это необходимо, а не жестоко, Зольда. Не путай эти понятия. Его страдания создаёт только он сам. И не волнуйся, Госпожа-Распорядительница, – в уголках его рта мелькнула насмешливая улыбка. – я сделаю так, чтобы он понял. – Это пойдёт ему на пользу. Обещаю. Ну, я полетел искать эту бестолочь – он поклонился и вылетел, дав понять, что больше не настроен на разговор.

Ухмылялся он недолго. Отлетая от станции, он не учёл, как будет искать Тира. Такого никогда ещё не было, и это было по высшей мере вопиюще и неслыханно, что ученик сбегает от своего учителя. Однако, всё это ерунда. Всё варианты уже записаны в Хрониках. Эссу развернулся и направился к одному из главных ответвлений.

Хроники – отдельное измерение, в котором можно очень легко заблудиться. Для путешествия по ним нужны Архивариусы – очень чувствительные существа с отличной памятью. Ему нужен был тот. что отвечает за не так давно сформированный сектор GK-217.

Хроники были пространством, в котором прошлое, настоящее и будущее переплетаются, как нити огромного, сложнейшего ковра, сплетённого из воспоминаний и событий. Картины на этом ковре не имеют фиксированных границ или устойчивых ориентиров. Лишь бесконечные потоки временных линий, которые изгибаются, превращаясь то в арки, то в коридоры, ведущие к неведомому.

Каждый шаг, как погружение в чужую память. В воздухе располагались полупрозрачные образы – сцены из давно забытых войн, мгновения торжества, отчаяния, любви. Они кружились, соблазняяи уводя всё дальше вглубь своих рассказов. Отголоски голосов и шёпот тех, кто когда-то жил, желая поведать свою историю были опасны и могли увлечь очень на долгое время, заставляя забыть обо всём на свете.

Лишь Архивариусы могли чувствовать их структуру, видеть незримые потоки истории и распутывать узлы событий. Они знали, как различить настоящий путь среди множества ложных закоулков и как отыскать сектор, который только недавно начал своё формирование.

GK-217 – новый сектор, ещё неустойчивый, но уже наполнившийся собственными событиями. Архивариус в своём скромном величии, вёл меня туда, где нити реальности только начинали вплетаться в полотно Хроник.

Выбрав нужный отдел, Архивариус предоставил Эссу допуск уровня «II», Эссу получил доступ в сектор «Тир». Этот сектор разделён на семь подуровней. И доступны из них только те, которые соответствуют уровню допуска посетителя.

Когда-то давно, Эссу пробовал открыть воспоминания уровня выше, чем уровень «II» но они исчезали. Рассеивались, точно сон. Он знал, что ещё не готов прыгнуть так далеко и знал, как важна размеренность в вопросе эволюции. Иными словами, он не мог видеть будущее своего ученика и куда может привести его упрямство. Поэтому, он начал подходить к вопросу местоположения Тира неспеша, начав с быстрого изучения его душевного состояния. Он так делал уже не раз и еле сдерживался, чтобы не проронить слезу. Сейчас это был единственный вариант его отыскать, не беспокоя других.

Закончив изучать Тира, Эссу горько проговорил: «Это моя вина. Надо было быть изначально немного строже. Тогда всё было бы проще. Прости меня. Прости».

– Я знаю, что не смогу победить тебя! Но я хотя бы попробую! – закричал Тир, бросая в меня заряды.

Его ярость и страх вырвались наружу, вздымая ураган мелких брызг. Они летели в меня, угрожая мне моими худшими кошмарами. И это я виноват. Я научил его этому. И теперь приму всё, что он бросит на меня. Боль и отчаяние пронзили меня тысячами уколов, передавая его ощущения и одновременно ослабляя мой потенциал.

Тир замер, увидев, что я не сопротивляюсь. Его ненависть дрогнула, на миг уступив место сожалению. А затем он влетел в огненный, тёмно-синий вихрь сверхновой.

– Ох, Тир…

Некоторое время мы кружили внутри взрывающейся звезды песчинками, подхваченными силой космической хаотики. Вокруг бушевали потоки чистой энергии – ослепительные вспышки света и раскаты вселенского грома, которые не прекращались ни на мгновение. Внутри всё дрожало, изгибаясь от силы, готовой растворить всё на своём пути. Я искал его – пытался различить среди хаоса слабый отблеск его присутствия, но каждый раз энергия нестабильной звезды смывала все его следы.

Внутри сверхновой поиск утрачивает смысл. Взрыв происходит перманентно: яростные волны накатывают друг на друга, стремясь захлестнуть всё, что осмелилось сюда проникнуть. Здесь каждый миллиметр был на грани уничтожения. Слишком сильное напряжение, слишком много огня. Если я попробую связать его сейчас, то поток энергии разорвёт нас обоих на мельчайшие частицы. Это не смертельно, но Тир много с этого выиграет.

Он где-то здесь. Он не мог уйти далеко. И мне казалось – он знает, что я его здесь не найду. Я чувствую его страх, его отчаяние, хотя он упрямо пытается скрыться среди этого космического шторма. Что скрывается за этим страхом? Наверное, обречённость. Может быть, даже задор. Понимает ли он, что это только вопрос времени? Рано или поздно он устанет бороться, и я найду его.

Тир ловко уворачивался от моих поисковых лучей, но мы всё же сокращали дистанцию. Я чувствую, он на самом деле знает, чего я хочу. Но не может принять. Хроники показали, что, если у него есть хоть малая возможность отсрочить боль – он это сделает.

Вспышка слева. Он показался первым, выпустив в меня два заряда, которые на самом деле не были направлены на меня.

– Эссу! Я согласен на всё, кроме Рудников! Эссу! Слушай меня, старый д… дух! Ты мудрый, а всё-равно не понимаешь, что со мной! – И снова скрылся в недрах термоядерных реакций.

Ныряя вслед, я подумал о том, что он хочет меня заманить в ловушку и остановился, немного задумавшись. Через пару мгновений я поделил себя на несколько миллионов копий и расставил их вокруг бушующей сверхновой, включив поисковое зрение. Так он не сможет сбежать. Теперь осталось найти среди других, мощнейших энергетических выбросов. Немного времени у него на восстановление есть, и вероятно. он на это и рассчитывает. Скорее всего он знал, что будет окружён и знал, что моего потенциала будет недостаточно в таком объёме, чтобы пускать дополнительные лучи. Возможно, он надеется, что пока я буду тратить потенциал – он будет его восстанавливать.

Неужели ты и вправду рассчитываешь покинуть сектор? Гммм… ладно. Пора заканчивать представление. Давно пора, на самом деле. Всему виной моя мягкость. Я максимально сконцентрировался на синхронизации с ним. Меня больше не существует. Есть только ты, Тир. И твои мысли отныне наши.

– Всё, что угодно… Всё, что угодно… – шептал я в ужасе, стараясь слиться с хаосом вокруг. Спрятаться, исчезнуть. Похоже, это всегда удавалось мне куда лучше, чем возиться с камнями. Камни. Чёрные, мерзкие тени Вселенной, воплощённые в материю. Ненавижу. Они хранили в себе самые тёмные мысли, низкие поступки и самые отвратительные эмоции всех существ, когда-либо живших. Даже прикасаться к ним было отвратительно.

Почему их так много? Почему этих чёрных камней всегда больше, чем белых? Я помню, как всё начиналось. Вначале мне доверяли только белые камни. Они были теплыми на ощупь и дышали счастьем. В них отражались проблески знаний, доброты, воспоминания о самых чистых и радостных поступках. С ними было легко. И тогда я верил, что всё это имеет смысл. Что я важен.

Теперь же – только чёрные. Они поглощали свет, и каждый раз я чувствовал, как что-то внутри меня разрушается. Работать с ними – словно пытаться удержать жидкую грязь голыми руками. Каждая попытка изменить их казалась бессмысленной. Чёрное всегда побеждало.

Я растворялся в безудержном потоке, становясь частью его бесконечного хаоса. Взрывы сверхновой проходили сквозь меня вихрем ослепительно-огненных тонов. Я позволял ему впитывать меня, поглощать до самого основания, лишая формы и содержания.

Потоки раскалённого света тянулись сквозь меня, как через пустую оболочку. Всё стало одним: я, звезда, её безумный свет и пронизывающий колебаниями жар. Никаких границ, никакого сопротивления. Только мягкая, тягучая отдача этому бурлящему океану.

Я стал ничем. Ничтожной частицей. И в то же время всем – струящейся частью пылающего процесса. Звезда растягивала время, закручивая его в нелепые, медленные кольца, а я утопал в этом зыбком, текучем мгновении. Не было ни начала, ни конца, лишь бесконечное движение.

Вспышки накрывали меня, и я чувствовал: чем глубже я растворяюсь, тем дальше ухожу. Пусть оно станет моим убежищем, пусть скроет моё присутствие от тех, кто хочет мне навредить.

Тягучая, невесомая реальность затмевала мою бесполезность и растворяла мою ненужность. Всё так, как и должно быть… Возможно даже, я проведу здесь какую-то часть вечности. Так хорошо. Нет ничего. Можно заснуть, хотя бы на какое-то время. А потом они поймут. Они всё поймут. И простят. Да. Надо спать.

Чья-то рука коснулась меня, и я испытал восхитительный ужас.

– Эссу… прошу, не оставляй меня здесь. Прошу… – голос мой дрожал, ломаясь на отчаянных нотах. – Мне страшно… Я боюсь…

Эссу стоял неподвижно. Его взгляд был застывшим, каменным, строгим. В нём не отражалось ни капли сочувствия. Я ждал хоть слова. Молил о жесте, о малейшей искорке помощи. Но не было ничего. Никакого ответа. Это был конец. Я знал это. Он знал это.

Золотые браслеты, стягивающие запястья, казались ледяными. Они высасывали остатки потенциала из моего энерготела, лишая даже слабой надежды на сопротивление. Моё внутреннее пламя, то самое, что раньше разгоралась во мне неистовым протестом, теперь угасло. Последняя радость – возможность парить в безбрежности космоса – исчезла вместе с ним. Я молчал. Больше не осталось смысла говорить.

Рудники… они походили на гробницу для вселенной. Планета, ставшая домом для умирающих отщепенцев, была мрачным, фиолетово-чёрным чудовищем, простирающимся за пределы видимого горизонта. Весь её ландшафт был покрыт застывшими, острыми, как клыки, скалами. Ни одной травинки, ни одного листка. Лишь мёртвая, бездушная тускло-фиолетовая пустошь.

Эта планета отныне была моим местом ссылки. Она являлась живым, жадным к страданиям организмом, который поглощала боль и отчаяние и превращая их в нечто осязаемое. Всё здесь подчинялось одной цели: превращать энергию страдающих разумных существ в Чёрные Камни – инструмент, необходимый для расширения Вселенной. Камни создавались из самых тёмных, самых отчаянных эмоций, которые оседали на поверхности в форме кристаллов – острых и беспощадных. Чем хуже эмоции, тем глубже зарывались камни.

Вечное, сумеречное небо над Рудниками казалось глухим, непробиваемым творением. Оно давило тысячами тонн, лишая всякой надежды на свободу. Мне кажется, сам газовый гигант была создан для того, чтобы ломать волю, чтобы заставить забыть о прошлом и лишить будущего. Здесь существовала только боль.

Я лежал, окружённый мёртвой тишиной, обесточенный, измождённый, и брошенный. Эссу положил меня на на одну из скал. Сухо сказал, что я справлюсь. Мгновение – и его золотой луч унёсся высь. Только раскаты низкого, гулкого звука от разрезающего тишину разряженного воздуха остались от него. Я остался один.

Я смотрел на пустошь, чувствуя, как время замедляется. Это был далеко не первый раз, когда я оставался наедине с собой, но сейчас одиночество ощущалось иначе – как нечто окончательное, безвозвратное. Вокруг меня простирались бескрайние просторы Чёрных Камней, которые бесчисленной тьмой подступали ко мне, вылезая из-под земли.

Боль пронзила ногу неожиданно и резко – камень, ещё влажный, новорождённый, вонзился, оставив алую выспышку на каменистой поверхности. Я замер, чувствуя, как холодок гнусного понимания проходит сквозь энерготело. Это было чьё-то отчаяние, чей-то страх. Я прислушался к нему, к его глухому, немому голосу. Обвинение невиновного. Кто-то совершил самый подлый из поступков.

Избавиться от боли можно было, только переработав камень, очистив через волевой труд. На Рудниках это был бесконечный процесс. Боль порождала камни, камни рождали боль. Замкнутый круг.

Кое-как, огибая маленькие армады и дойдя до ближайшей завесы, представляющей строго очерченные границы планеты, разделённых на зоны, я остановился и взглянул на неё. Завеса была холодна и безразлична, как и всё здесь. Вселенная равнодушно взирала на мою жалкую, глупую борьбу за своё право. Сперва я предположил, что камни у границ будут появляться реже. Предположение оказалось верным, и я решил обустроиться тут.

Через некоторое время завеса начала шипеть. Её гладкая поверхность, неподвижная и монументальная, вдруг зашевелилась. Я услышал хрустящий звук. Она буркнула, пытаясь оттолкнуть меня. На третий раз у неё получилось, и я отлетел на несколько десятков метров, ударяясь об острые каменистые скалы.

– Ага… – выдохнул я безжизненным, бесцветным голосом, поднимаясь на ноги и видя, как чёрные камни пытались окружить меня.

Пошёл чёрный камнепад. Один за другим камни падали, распарывая мою сущность, оставляя жгучие раны. Боль становилась невыносимой, но я не кричал. Я горько плакал.

– Когда я выйду отсюда, – прошептал я сквозь слёзы, – я уничтожу всех. Пусть я погибну. Пусть мне сотрут память. Пусть пустят на переработку. Мне плевать.

Я подставил руки небу, позволяя камням разрывать моё тело, и направился своими ногами в самый тёмный эпицентр Рудников, где находилась сеть скалистых и глубоких пещер, видимых издалека. С каждым шагом боль становилась сильнее, но я не обращал на неё внимание, впитывая её, делая своей. Моя боль была сильнее. Это был мой протест против Вселенной и её бессмысленного закона.

– Я объявляю войну Богу, – сказал я, шагая по острой, колючей маленькой армии. И, может быть, впервые за долгое время я почувствовал, что всё ещё имею право.

– Ааа, ты явилась… Ну залетай, будем знакомы. Я – Лекр. А ты, полагаю, Зольда? – Лекр улыбнулся, щёлкая пальцем. – Хочешь чего-нибудь выпить? У меня как раз появился эфир с Эрго Прокси…

– Нет, спасибо большое, Лекр, да, я Зольда, я надеюсь, не сильно отвлекаю вас отдел. Очень бы не хотелось на самом деле… – она быстро пересекла кабинет, босые ноги мягко ступали по гладкому, блестящему полу, который казался излишне гладким и стерильным. Кабинет выглядел пустым. Лишь одно кресло, тёмное и угловатое, стояло в центре, как трон безвластного короля, к которому уже присоединялось второе, поменьше. И столик с очень дорогим напитком между ними.