Второй

Размер шрифта: 13

Оформление обложки и иллюстрация на обложке Сергея Орехова

* * *

1. Октябрь 2034-го

В пять утра печально закричал петух. Ему никто не ответил – петух был единственным в деревне. Только где-то на окраине села раздалась автоматная очередь, ухнула граната, небо осветили фейерверки. Петух испугался и опять закукарекал. С полчаса Петровы лежали молча, осмысливая происходящее. Виктор Сергеевич заговорил первым:

– Слышишь, Лидия, как красиво кричит петух, успокаивающе.

– Все шутишь. Думаешь, ты такой миленький, хорошенький, а на самом деле ты старый беззубый дедок с четырьмя пальцами на правой руке. – У Лиды было плохое настроение.

Виктор Сергеевич вздохнул и натянул одеяло на голову. Как в детстве, когда было страшно.

– Холодно сегодня. Ты опять дрова экономишь? – Виктор Сергеевич высунул голову из-под одеяла и зло глянул на Лиду.

– Конечно экономлю, Витя. Только октябрь, а уже прохладно. А нам еще зимовать. Можешь ко мне перебраться. Со своим одеялом.

Виктор Сергеевич встал с кровати. Он был в красном толстом свитере под горло и в серых спортивных штанах, похожих на кальсоны. Штаны были куплены лет пятнадцать назад.

– Двигайся, Лидка. – мужчина пристроился рядом с женой.

Лида повернулась на бок. Виктор лег и, немного подумав, все-таки обнял жену. Она была в зеленой самодельной кофте и таких же, как у него, спортивных штанах.

Когда-то жена говорила:

– Витя, я бывшая спортсменка, мне трудно без движения. Давай хотя бы иногда двигаться – пробежки, подтягивания. Зря мы, что ли, штаны покупали… Чего без дела лежат?

– Лида, мы же и так много двигаемся. Не хочу я никуда бегать.

– Спорт и тяжелый физический труд – это не одно и то же, Витя!

Спортивные планы растворились в суровых буднях. А штаны остались как напоминание о другой жизни, практически альтернативной реальности. Как последние льдинки в весенней луже. Как зеленые листья на первом снегу. Памятником тому времени стал и деревянный турник во дворе. Первые годы Виктор Сергеевич его регулярно красил: сначала турник был желтым, потом синим, затем красным. Но краски закончились, и турник со временем вернулся к своему естественному цвету – цвету засохшего дерева. Последние пару-тройку лет Петровы использовали турник в основном для сушки белья.

– Какие у тебя холодные руки, Витя. Это, наверное, потому, что мизинца нет. Кровообращение нарушено. Нет, разве? – Лида вспоминала про палец, когда была недовольна Виктором или жизнью в целом. Чаще Лида была недовольна мужем без конкретной причины, так сказать авансом: все равно рано или поздно что-нибудь сделает не так.

– Чушь. Ты сама это знаешь, Лида. Человеку вполне достаточно четырех пальцев. Даже с одним живут. И на кровообращение отсутствие пальца не влияет, и подтягиваюсь я всего на один раз меньше, чем с пятью пальцами. – Виктор попытался сменить неприятную для него тему. – Кажется, у Леонидовых стреляли.

– Слышала. У них праздник. Сын с другом приехали в гости, Наташка мне говорила. Неделю уже гуляют. Помнишь Вадика? Какой был тихий мальчик. Отделочником когда-то работал. Недолго. Потом ушел служить. И вот вернулся. Отслужил.

– Совсем не помню.

– Такой белобрысый, с маленькими глазками. Почти безбровый. Бледный. Как будто всегда в побелке.

– Не помню.

– Что ты вообще помнишь? – рассердилась Лида, найдя повод для недовольства супругом. – Сколько у нас кур, помнишь? Во двор пойдешь – пересчитай. Вчера, когда стемнело, показалось, что у наших ворот кто-то крутится. Не стала тебе говорить. Пистолет на тумбочку у кровати положила, возьми с собой на всякий случай.

– Лида, ты что! О таких вещах надо сразу говорить, может, это твой белобрысый с другом?

– Ты уже спал. Ты же так трудно засыпаешь и спишь беспокойно, кричишь.

– Ладно. – Виктор Сергеевич зажмурился и подумал, что хорошо бы поспать еще. Но не получилось – тихий белобрысый мальчик с маленькими глазками и его безымянный друг пугали пенсионера.

Виктор сел на кровати.

– Нинка Леонидова позавчера днем приходила. Картошки просила, говорит, сын с другом все запасы сожрали, как саранча, это она так выразилась. – Виктор взял с тумбочки пистолет и положил его в карман спортивных брюк.

– А я где была?

– К морю ходила, сети проверяла.

– Дал картошки?

– Пару кило, обещала у нас в огороде отработать – они втроем дорожку битыми кирпичами вымостят.

– Удивляюсь людям, почему бы кур самим не завести, огородик какой-нибудь.

Виктор подумал и признался:

– Нинка и курицу просила, но я не дал.

– Понятно, значит, точно Леонидовы приходили. За курицей. Мало им картошки. Пересчитай кур. Хотя… Хотя Петьку можно было бы им отдать, – усмехнулась Лидка. – А то кричит-кричит, толку никакого… Только внимание привлекает.

– Как же мы без петуха? Или ты специально, чтобы меня разозлить? – возмутился Виктор Сергеевич.

– Нового купим, Витя, молодого. В Поселке металлистов тоже кур держат.

– Петра не отдам. От него какой-то покой на душе. – От возмущения у Виктора левый глаз стал меньше правого.

Напротив Петрова в спальне висело зеркало в овальной деревянной оправе. Виктор Сергеевич любил рассматривать в нем свое отражение. Сто лет назад он прочитал в журнале «Здоровье», что разный размер глаз – признак больного головного мозга. Впрочем, на следующей странице журнала было написано, что полная симметрия лица – признак приближающейся смерти. Журнал предлагал читателям обратиться к врачу, чтобы тот разобрался, по какому пути идет пациент. Только где ж теперь врачи, подумал Виктор Сергеевич. Почему, кстати, в Маргаритовке нет ни одного врача? Где врачи? Сами себя лечат врачи! Увы!

Лида продолжала:

– От меня, Витя, у тебя должен быть покой, а у тебя покой от петуха. И мне это не нравится. Неправильно дружить с петухом. У тебя есть жена и, может быть, где-то дочь Саша от первого брака. А ты с петухом разговариваешь чаще, чем со мной.

– Я не с петухом, я сам с собой разговариваю. Ты деревья обнимаешь, я же не возражаю. Что ты там им шепчешь? Понимаю, что снимаешь стресс. Ладно, пойду кур покормлю, заодно пересчитаю.

Виктор вышел во двор. Одной курицы действительно не было. У Петрова похолодело внутри.

– Или я ошибся? Не может быть. Петя, Петрушка, ты видел что-нибудь? Молчишь. Мой хороший! Ты все забыл! Ты все забыл! Куриная память!

Когда-то на Виктора Сергеевича большое впечатление произвела новость о памяти кур. Оказывается, что она ограничена десятью секундами. Автор статьи «Куры и проблемы выживания» предполагал, что столь короткая память – это защитный механизм птиц, иначе они сошли бы с ума, столько много смертей своих близких им приходится видеть чуть ли не ежедневно.

Петух взлетел на забор, испугавшись пожилого человека в фуфайке и бейсболке. Петя видел Виктора Сергеевича каждый день, но всякий раз пугался. У Пети и впрямь была плохая память.

– Ну что ты, Петя! Я ж только погладить. Это я, Виктор! Витя! Эх ты! Если что, знай, я за тебя. Никому тебя не отдам. Мы же оба пенсионеры. Мы должны держаться друг друга. Ты знаешь, Петя, какие дела творятся. Как много неожиданностей со знаком минус в этой жизни. О! Мы раньше не могли даже представить, какие надо будет принимать решения! Вот взять Вадика Леонидова. Вот я, предположим, увидел, что он хочет присвоить мою курицу. И что надо делать? Застрелить? За курицу? Ты не обижайся, что я о курах так пренебрежительно. Не обижаешься? А если не застрелишь, то он тебя, меня то есть, сам застрелит. Наверное. А может, не застрелит, может, он не настроен на убийство? Услышит мой голос, испугается и убежит. Другой вариант. Если я сразу выстрелю в него солью, попаду в него, а он разозлится? Подождать, пока он первым откроет огонь? А потом бросить в него гранату? Так-то, Петя. Непонятно, как себя вести. Цена вопроса неизвестна. Мы и в город не вернулись, чтобы быть подальше от таких вопросов. Может, сразу сдаться? Сдаться, а потом встроиться в имеющуюся систему. Я не знаю, Петя! Не знаю! Выбор линии поведения – вот главный конфликт эпохи! Ты, выбравший линию А, конфликтуешь с частью себя, выбравшей линию Б. Вот! Запишу в дневник.

Наиболее драматические наблюдения за жизнью Виктор Сергеевич записывал карандашом в черный блокнот. К осени 2034 года в нем было сто семьдесят страниц.

Пропавшая курица в конце концов нашлась. Точнее, ее голова и перья. В крови.

– Это лиса приходила, видно, что была жестокая борьба, куски лисьего меха повсюду, они всегда оставляют птичью голову на месте преступления, – радостно крикнул Виктор Сергеевич жене.

– Ну слава богу. Не человек. Но все равно надо забор укрепить. Веток акации нарежь. Разбросай под забором и замажь глиной.

Виктор задумался. Несмотря ни на что, у него было хорошее настроение. Потому что день был солнечный. Солнечному утру в конце октября, после недели дождей, радуешься больше, чем стабильно жарким летом. И Виктор Сергеевич радовался: улыбнулся Петру, потер подбородок, глубоко вдохнул носом и шумно выдохнул ртом. Радовался, несмотря на мертвую курицу. Про акации он не расслышал…

– Витя, ты меня слышишь, надо укрепить забор!

– Слышу, слышу! – не задумываясь о смысле услышанного, ответил Виктор.

«Хорошо было бы, конечно, завести большую собаку. Но это лишний рот, лишний шум и лишнее внимание к дому. А это даже хуже, чем лишний рот», – подумал Виктор Сергеевич.

Собак в поселке не было ни у кого. Даже у Полковника.

2. Полковник и другие обитатели поселка

Полковником в поселке звали Ивана Ивановича Петренко. Он гордился этим прозвищем, поскольку на самом деле дослужился лишь до подполковника. Но где вы слышали кличку Подполковник? Слово не ложится на язык. Жители поселка повысили Петренко в звании.

Ивану Ивановичу было далеко за шестьдесят. Весил он около восьмидесяти килограммов, имел рост выше среднего, красил волосы хной: при ярком освещении Петренко казался рыжим. Хна попала к Полковнику случайно: это все, что осталось от местной парикмахерской «Весна». Точнее, к тому моменту, когда Петренко пришел обследовать сгоревшее здание.

Когда-то Иван Иванович был поселковым участковым. Считал себя недооцененным кадром. Однажды, рискуя жизнью, он поймал сексуального маньяка и лет десять ждал, что его повысят в звании, переведут в областной центр. Но что-то сломалось в бюрократической машине, сразу Петренко в город не перевели… А потом – буквально за три года – забылась суть подвига. Осталась легенда об участковом, по ночам переодевавшемся в женщину.

Так оно и было. Петренко переодевался в женщину, так как маньяк охотился на женщин в мини-юбках. Но в упрощенной подаче легенда звучала немного обидно для Полковника. Черты маньяка можно было предположить и у него самого.

Вскоре забылась и легенда. Все забылось.

В позднесоветские времена, когда в поселке у моря начали селиться вышедшие на пенсию начальники, Полковника соединили проводной связью со всеми ценными пенсионерами. Таковых было ровно двадцать человек.

В принципе, и до Смуты Маргаритовка была неспокойным местом. Местные не любили приезжих, особенно если те строили двухэтажные дома. Двухэтажным в поселке мог быть только памятник архитектуры – дворец девятнадцатого века (в начале двадцать первого – дом культуры).

В случае конфликта бывшие ценные кадры могли позвонить Полковнику. Полковник мог вызвать милицию: у него была радиостанция. Ну, или самому прийти на помощь, если просматривался благоприятный для всех исход, без смертоубийства.

Чтобы позвонить Петренко, надо было покрутить ручку динамо-машины и выработать электрический ток. Тогда на другом конце провода оглушительно звенели два стальных стакана. Это было неудобно, но зато потом, когда стало пропадать электричество, пенсионеры оценили надежность древней советской связи: она работала всегда.

– «Первый», «первый», говорит «Десятый».

– «Первый» слушает, «Десятый», докладывайте.

У Полковника изначально был позывной «Первый».

Позывной устанавливал в поселке иерархию. Полковник – «Первый», все остальные были «Второй», «Третий» и так далее. Что-то похожее мы видим на плавсредствах. Там капитан всегда первый, какими бы высокопоставленными ни были пассажиры. Среди обитателей Маргаритовки был даже директор местного металлургического комбината, но он был только «Третьим».

Виктор Сергеевич поначалу был «Двадцатым», потом, по мере естественной убыли хозяев номеров, сразу стал «Одиннадцатым». Однажды, уже в 2033 году, Полковник позвонил Виктору Сергеевичу и торжественно объявил:

– Поздравляю, Витя, с новым позывным. Ты теперь «Второй». Не «Одиннадцатый», а «Второй». Что скажешь?

– «Второй» на проводе! К приему сигналов готов! – пошутил тогда Виктор Сергеевич.

Автомеханик Максим Степанов с Первой улицы к 2034 году был «Четвертым». В Маргаритовку он приехал в самом начале Смуты. Приехал из города вместе с отцом, полным мужчиной под восемьдесят, а может, и больше. У отца отдельного позывного не было, да и трубку он никогда не брал.

У Максима было психическое расстройство, освобождающее его от воинской службы. У отца расстройств было больше. По идее, он должен был отдыхать в психбольнице, но и сын, и отец были против. Отца звали Романом, он всегда – зимой и летом – носил длинное пальто на голое тело и никогда не мылся. Запах грязного тела Роман Максимович маскировал ароматом лука, смешанного с чесноком и укропом. Пастой из лука, чеснока и укропа сумасшедший пенсионер обмазывал тело.

Степанов-старший полагал, что люди, унюхав диковинный аромат, подумают: «А старик-то не промах, может себе позволить гуляш».

Роман Максимович когда-то работал главным инженером на небольшом ростовском радиозаводе. Постепенно мужчина сошел с ума, но на фоне общей заводской разрухи его странности долгие годы казались нормой, вполне приемлемым отклонением в сторону строгости. Он мог вырвать у подчиненного клок бороды – не любил бороды, или сорвать с женщины мини-юбку – то ли не любил мини-юбки, то ли, напротив, очень любил.

Была еще одна странность у Степанова-старшего: иногда он объявлял себя мусульманином по имени Равиль. В эти дни он был особо неравнодушен к мини-юбкам, бороды в такие дни, напротив, он терпел. Однажды, называя себя Равилем, на заводской планерке он выпорол розгами главного технолога – женщину пятидесяти лет, героя соцтруда, между прочим. Он увидел ее курящей в заводском сквере. При этом два заместителя главного технолога – мужчины за шестьдесят, – едва заметно улыбаясь, привязали голую начальницу к столу.

Женщина уволилась, но жаловаться в партийные органы не стала.

На странности Романа Максимовича обратили внимание только после того, как он уже в начале 90-х вырвал клок ярко-красных волос на голове руководителя корейской делегации, женщины. Корейцы планировали открыть на заводе совместное производство видеомагнитофонов. Но после инцидента передумали.

Роман, который после случая с корейцами стал Равилем, часто плевался и громко кричал: «Мне больно!», «Дайте воды», «Не вижу неба», «Нас окружают нацмены».

Максим научился расшифровывать настроение отца. Если тот кричал «Нас окружают нацмены», Максим говорил:

– Солнечный день будет, отца «крутит».

Несмотря на все ужасы, Максим любил отца:

– Я же не могу его выгнать на улицу, как жену. Отец не жена. Его не выгонишь. А я весь в отца. Поэтому мне, говоря по-человечески, удобнее любить его, а не жену.

Максим рассказывал об отце много раз. Истории дополнялись новыми подробностями, часто более зловещими. Так высеченный главный технолог превратился в девушку в мини-юбке, невесту Максима…

Спецсвязь у Максима и его отца появилась не сразу. Сначала они жили на улице Третьей, в обычном доме, без связи. Но Полковник настоял на переезде Степанова на Первую, в дом со связью.

– Ты, Максим, специалист, автомеханик, ценный кадр, ты всегда должен быть у меня под рукой и являться ко мне по первому зову. Будешь «Четвертым».

У любителей фейерверков и возмутителей спокойствия Леонидовых спецсвязи не было никогда. Нинка, глава странного семейства, местная, когда-то работала директором в сельскохозяйственном техникуме. Ценности не представляла. Никогда. Ни тогда, ни сейчас.

Немного о Нинке.

В 2034 году ей было чуть за пятьдесят. В поселке о Нинке было известно, что в юности у нее была хорошая фигура, а вот лицо полноватое. Леонидова носила большие пластмассовые очки со стеклами без диоптрий. Очки, по ее разумению, должны были придавать дополнительную сексуальность. Нинка хотела и после сорока оставаться школьницей – в мини-юбке, такая внешность не подразумевает работу в поле. Леонидова мало работала и часто голодала.

Кто отец Вадика, Нинка не знала.

– Из военных чинов, – говорила она. – Скажем, интендант внутренней службы.

Еще несколько слов о Полковнике, пока не забыл.

После начала Смуты Иван Иванович считал себя единственным представителем власти в радиусе двадцати километров. Своего огорода или кур Петренко не держал. Как он вел домашнее хозяйство, было непонятно. Вероятно, его подкармливали животноводы, жившие неподалеку. Услуга за услугу. Животноводы обеспечивали Полковника мясом, Петренко отвечал за безопасность животноводов, ездил в город улаживать конфликты маргаритовских животноводов с другими. Животноводов было человек сорок, четыре большие семьи: с детьми, старухами, молодыми девками. Иногда животноводы рвались на минах, и тогда их количество уменьшалось, а иногда и увеличивалось – за счет прибившихся беспризорных городских женщин. Жили животноводы в пяти километрах от Маргаритовки, на Чумбур-Косе, в бывшем детском оздоровительном лагере.

Петренко считал, что животноводов завезли в эти края не случайно и главная их задача – естественное разминирование ценой собственной жизни и с помощью овец, а само выращивание овец – на втором месте. Не может быть, чтобы животноводов завозили только ради животноводства. Животноводство – на втором месте.

«Может быть, он прав», – подумал Виктор Сергеевич. Все овцы, которых он когда-либо видел, имели рваные раны и множественные осколочные ранения.

Виктор Сергеевич никогда не спрашивал у Полковника о быте, считал это неприличным. Точнее, предполагал, что первый вопрос потянет за собой другие, более опасные. Типа сколько человек вы убили. Неудобно спрашивать об этом руководителя.

– А что вы едите? – как-то спросила бесстрашная Лида. – Почему помидоры не выращиваете?

– По званию не положено нам что-то выращивать, – усмехнулся Полковник и перекрестился. – Почитай историю. Я – защитник. Я защищаю выращенное другими, это мое предназначение. Ну и о кроликах забывать не надо. Кролики всюду, ешь не хочу.

Действительно, кролики были на каждом шагу. Они прогнали кошек и собак, освободили нишу.

О том, что Виктор когда-то был директором обувной фабрики, Петренко, разумеется, знал. Специального разговора на эту тему между ними не было, но иногда Полковник приходил к Виктору со старыми ботинками и просьбой:

– Посмотри, что-то еще можно с ними сделать?

– Себе? – иногда интересовался Виктор Сергеевич.

– Еще не решил. Может, животноводам отдам. Просили поддержать. В обмен на мясо.

Виктор смотрел ботинки и что-то делал. Если было возможно.

Однажды Полковник принес Виктору абсолютно новые женские туфельки. Из натуральной черной лакированной кожи, остроносые, на высоких каблуках.

– Вот нашел в степи, не поверишь. Можно на пару размеров увеличить? Жене маловаты.

Через пару дней Полковник поссорился с женой и сказал, что туфли увеличивать не надо.

– Обойдется. Куда ей в этих туфлях ходить? Будем искать золушку под размер, – без тени улыбки сообщил Петренко.

Жена Полковника, Наташка, в свои пятьдесят пять – женщина с избыточным весом и редкими седыми волосами. Когда-то она была красавицей, работала в районной санэпидстанции. Лейтенант Петренко хотел иметь связи в этом ведомстве, считал, что это поможет его продвижению по службе. Связи лейтенант приобрел, но продвижению по службе это не помогло, потому что Наташка ушла в декрет и в санэпидстанцию уже не вернулась. У Полковника и Наташки было трое детей, все мальчики. Полковник отдал их в Суворовское училище. Дети презирали отца и не общались с ним.

– Понимаешь, Витя, всех мальчиков оставить себе я не мог, но и выделять никого не хотелось, – оправдывался Иван Иванович перед желающим выслушать его историю. – Всё или ничего. Мы максималисты!

3. Антенна

В самом начале 2020-х директор ОАО «Механический завод» Антон Левицкий, некогда «Пятый» номер, решил построить на своем участке семь деревянных беседок. Почему именно семь?

– Семь – мое число, – объяснял он жителям Маргаритовки.

Жители Маргаритовки смеялись:

– Семь для шестнадцати гектаров – много.

Для строительства Левицкий привез из города сосновые брусья длиной два метра десять сантиметров, сечение – четыре на четыре сантиметра. Всего семнадцать кубометров. До бегства из Маргаритовки директор успел сбить пять беседок. Из остальных брусьев Полковник спустя пять лет собрал рядом со своим домом смотровую башню, шаткую, но высокую – десять метров.

– В хорошую погоду далеко видно, – говорил Полковник. – Пару раз Ростов видел. Но это надо знать, в каком направлении смотреть.

Поначалу большую часть времени Иван Иванович осматривал окрестности: где что горит, кто кого грабит. После того как народ разбежался, пожаров и грабежей стало меньше. На смотровой башне Полковник установил радиоантенну. Чтобы связь с городом была устойчивее. На фоне прежней, трехметровой антенны новая казалась Эйфелевой башней. Полковник, по его словам, слушал все радиопередачи и внимательнейшим образом прочитывал все радиограммы от Горсовета и знакомых.

Виктор Сергеевич иногда спрашивал:

– А что представляет из себя Горсовет, на который ты ссылаешься? Видел ли ты их когда-нибудь?

– Никогда не видел. И слава богу, и видеть не хочу. И знать не знаю, и ведать не ведаю. Они нам не мешают, и мы им не мешаем, – объяснял Иван Иванович. – Иногда директивы присылают.

Тем не менее Иван Иванович стал связующим звеном между внешним миром и поселком. Проводником между двумя мирами.

– Виктор Сергеевич, звони чаще, будем общаться, буду рассказывать, что там во внешнем мире происходит, какие перемены. Вот новость номер один: обещают скоро телевидение запустить, штат уже набрали, моего близкого друга Льва Семеновича Редькина директором назначили. Жизнь налаживается. Как думаешь, Витя, нужно нам телевидение? Или достаточно радио?

Виктор Сергеевич не знал, как ответить, поэтому шутил (с позиции крестьянина-патриота), говорил, окая:

– И так плохо, Ваня, и сяк не лучше. Страшно знать и не знать тоже страшно. Можно видеть, а можно представлять. У всего есть свои плюсы и минусы. Я бы обошелся художественными фильмами, – неожиданно для Полковника закончил Виктор Сергеевич.

– Художественные фильмы? Неужели тебя не интересуют новости? – допытывался Полковник. – Перемены к лучшему?

– Если честно, ни-че-го меня во внешнем мире не интересует. Тем более перемены. Пусть и к лучшему. Интересуют куры, яйца, овощи, картошка.

– Эх вы, директора заводов. Вы, как ваши куры, не хотите приподняться над бытом. По природе своей не можете, потому что собственники. В народе говорят, на Луну наши лететь собираются. По всей стране металл на ракету собирают. И золото для радиодеталей. Космонавтов по объявлениям в газетах ищут.

Виктору Сергеевичу иногда казалось, что Полковник обладает тонким чувством юмора, хармсовского типа, понятным не каждому. Но иногда Петрову казалось, что Петренко – умственно отсталый человек, он смешон сам по себе, а не потому что шутит.

4. Новый Рай

Полковник считал, что мир полон тайн и задача человека – их разгадать. Как можно больше за отведенный ему срок.

Список тайн, по версии Полковника:
1. Подземные города, населенные роботами.
2. Мировое правительство, которое вот-вот наведет порядок во всем мире.
3. Непостижимая женская природа.

– Откуда ты взял про подземные города? – допытывался Виктор Сергеевич у Полковника.

– Их строили на случай атомной войны, – говорил Полковник. – Потом про них забыли, карты подземелий были утеряны. Предоставленные сами себе роботы – пылесосы, кофеварки, компьютеры и тому подобная электронная техника эволюционировали и стали неотличимы от людей.

Разгадывая очередную тайну, Полковник обращался к Виктору на «вы», как к равному, как к достойному собеседнику. Как ко «Второму», мнение которого важно для Петренко «Первого».

– Так, Виктор Сергеевич, вы не ответили: стоит ли нам лететь на Луну? Что думаете, коллега-с.

– Кому это «нам?» Нам с вами? Вдвоем?

– Вдвоем? Не думал об этом. А хотя здорово было бы махнуть вдвоем на Луну. Чтобы больше никого. Только мы. Без баб. Но попутно замечу, что вы, батенька, анархист, любимый сын хаоса! Какая вам разница, с кем лететь? Важна идея, а не исполнители. Не важно, кто маньяка поймал, важно, что поймали. Нужна какая-то возвышающая нас идея. Разве вы ничего не слышали и не думали про лунный проект?

– Не слышал. Откуда? Я ведь ни с кем не общаюсь, кроме Лиды.

– Я так и думал. Лев Семенович говорит, что о полете на Луну окончательного решения не принято, но, если будет принято, нас оповестят. Не всех, конечно. Но вам я скажу. Но по телевизору об этом не скажут. Не надейтесь.

– Так нет же телевидения?

– Пока нет, но скоро один канал запустят. Правда, черно-белый. Системы Пал-Секам. Я к вам на днях заскочу, обсудим. Сандалии неплохие нашел. Посмотришь? Сорок пятый размер, мне великоваты, подошву можешь себе взять, пригодится.

Некоторые истории Петренко производили на Виктора Сергеевича столь яркое, ошеломляющее впечатление, что он записывал их в свой дневник наблюдений. Для потомков.

«Вчера Полковник рассказывал страшные, невероятные на первый взгляд вещи. Говорит, что горсовет считает, что все граждане должны сдавать государству лишние органы. В голосе Полковника я уловил тревогу, мне кажется, он не врет, и не фантазирует, и не пугает.

А вот я испугался и спросил: „Что значит – лишние? Если у человека два глаза, то будет ли один глаз считаться лишним?“ Он ответил, что пока непонятно. Непонятен и статус глаза: внешний это или внутренний орган. А это тоже важно.

Я спросил, считается ли палец органом или это часть органа. Если что, я готов пожертвовать пальцем. Полковник ответил, что и этого он не знает. На вопрос „Есть ли возрастные ограничения“ Иван Иванович ответил, что вряд ли.

– Думаю, что нет, сейчас, сам знаешь, молодежи мало. Да, совсем забыл, те, кто сдаст больше всех органов, получат награду – дизельное топливо, сто литров.

Полковник сказал, что члены комиссии уже выехали в Маргаритовку, на свой страх и риск. Риск, потому что, насколько ему известно, схемы минных полей в Маргаритовском районе у них нет».

Ночью неподалеку от поселка рвались мины. То ли это сотрудники КоЛиО (комитет по лишним органам) ехали в Маргаритовку, так и не найдя актуальной схемы минирования, то ли животноводы налетели на мины – сами либо с овцами.

Но главным моментом в картине мира Полковника был Рай.

– Витя, ты и о Новом Рае ничего не слышал? – обычно шепотом и с каким-то благоговением спрашивал Полковник.

– Нет, а должен был?

– Мы будем его строить. Это будет величайшая стройка всех времен и народов. Сейчас принимаются предложения – как по месту размещения, так и по содержательному наполнению. Можешь отправить свои предложения. Что думаешь?

– Пока не думал. Это что-то вроде дома отдыха?

– В каких-то деталях – да! В Раю должна быть построена идеальная система здравоохранения. Библиотеки, театры должны быть. Но в целом – это идеология. Без идеи рая человеку нельзя. Иначе что будет им двигать? Зачем он будет рисковать жизнью, к чему будет стремиться. Сейчас, Витя, идет широкая общественная дискуссия на эту тему. Зачем, думаешь, по выходным я езжу в город? Обсуждать Рай. У нас кружок.

Полковник считал, что в Рай люди должны попадать при жизни, после восьмидесяти лет.

– Но знаешь, Витя, есть и другие мнения. Комитет по молодежной политике горсовета считает, что возраст не должен играть существенной роли, главное – дела. Сделал хорошее дело – увеличил свои шансы на попадание в Рай.

По словам Полковника, на первых порах для строительства Рая придется привлекать и частные инвестиции, пропуском в Рай может стать золото.

– Иначе как мы построим его? На какие деньги? Приходится мириться с привлечением частного капитала, – говорил Полковник. – Но это только начало. В дальнейшем попасть в Рай можно будет, только заработав очки за какое-нибудь хорошее дело, например за участие в спортивном соревновании. Или сдав на органы руку или почку.

По словам Полковника, этот пункт вызвал горячие споры среди организаторов: непонятно, надо ли будет вернуть кандидатам в Рай отданные на благое дело почки или глаза.

– Все это еще не проработано. Я полагаю, что должны быть разработаны специальные справочники, в которых будет прописана цена каждого хорошего дела. Что-то типа Библий, – шепотом говорил Полковник. – Пока мы только условились писать слово «Рай» с большой буквы.

– А доступные женщины там будут? В Раю с большой буквы, – как-то поинтересовался Виктор Сергеевич у Полковника.

– У женщин будут равные права с мужчинами. Заработала право – ступай в Рай.

– То есть это будут наши ровесницы? Это будет что-то вроде дома престарелых?

– Это сложный вопрос. Но мы и об этом думаем. Лично я полагаю, что должна быть профессия «работник и (или) работница Рая», обслуживающий персонал. Это решит многие проблемы. А с другой стороны, зачем тебе девушки, главное – качественное медицинское обслуживание, зубные протезы. Или тебя еще интересуют девушки? признайся, Витя.

5. Неожиданная находка

Но вернемся в холодное осеннее утро 2034 года.

Утро Виктор Сергеевич обычно начинал с обхода соседних домов. Надежды найти что-то новое и полезное у него, в общем-то, не было, все уже было найдено давным-давно. Но во время обхода могла родиться какая-нибудь идея, например – как использовать что-нибудь ранее казавшееся бесполезным.

Петров надел резиновые сапоги, взял лопату и пошел в центр поселка. Дожди превратили улицу Приморскую в неглубокую реку, по берегам которой росли чуть начавшие желтеть кусты в человеческий рост. Кусты отражались в воде. Казалось, что пенсионер медленно бредет по реке, среди отраженных кустов. «Красиво», – подумал Виктор Сергеевич.

Первым на его пути был двухэтажный особняк бывшего директора ОАО «Механический завод» Антона Левицкого. Двухэтажные дома были разграблены в первую очередь. В том числе и дом Левицкого. Кирпичное директорское здание частично сохранило стены, а вот крыши, полов и лестниц на второй этаж почти не было – они сразу же пошли на дрова. «А я говорил, не надо строить двухэтажные дома, зачем привлекать к себе внимание», – рассуждал Петров.

У самого Петрова дом был одноэтажный, двухкомнатный плюс большая кухня, семнадцать квадратных метров. Дверь в дальнюю комнату зимой всегда была закрыта, чтобы не отапливать нежилое пространство. Это был склад. Там Петровы хранили Лидкин спортивный велосипед, посуду, одежду, проволоку, какие-то книги на растопку, стеклянные банки, пластиковые бутылки, противогазы, автомобильные камеры, резину. Все они могли пригодиться в хозяйстве. В отдельной коробке лежали сгоревшие лампочки – Виктор Сергеевич не знал, как их использовать, но чувствовал, что их час еще пробьет. Виктор Сергеевич хотел спрятать в дальней комнате спортивные награды жены, а также урну с прахом ее отца, но Лида настояла, чтобы эти вещи хранились в зале.

– Пусть люди спрашивают меня о наградах и об отце, – кричала Петрова. – Если тебе нечем похвастать, то это не значит, что все должны быть такими.

Изюминкой дома, построенного по проекту Виктора Сергеевича, был глубокий благоустроенный подвал. Лаз в подвал был в кухне. В подвале всегда было холодно, там можно было хранить картошку, соленья и прятаться самому. В подвале стояли две табуретки и две кровати без матрасов (чтобы не провоцировать грызунов – так Виктор Сергеевич объяснял себе и Лидке аскетизм помещения). Еще были стол, верстак и полки для солений, настоек и компотов. К стенам подвала Виктор Сергеевич прибил и специальные деревянные полочки – для свечей или керосиновых ламп. С зажженными свечами подвал напоминал средневековый замок.

Гордостью Виктора Сергеевича была подвальная система вентиляции. Приток воздуха обеспечивали три пластиковые канализационные трубы. Они начинались в подвале на глубине одного метра, затем тремя лучами расходились по саду и выходили из-под земли в пяти метрах от подземелья. Чтобы грязь или грызуны не попадали в подвал через трубы, Виктор Сергеевич закрыл входы металлической сеткой из алюминиевой проволоки. Сетку Петров сделал сам.

Но вернемся к дому Левицкого…

Второй этаж дома когда-то занимала библиотека. Десять лет назад, уезжая, директор устроил отходную. Втроем – Левицкий, Виктор и Полковник – допили имеющиеся в доме запасы спиртного: виски, коньяк, дорогую водку. Тогда Виктор Сергеевич и увидел, что у Левицкого много книг. Как минимум пять шкафов, деревянных, со стеклянными дверцами. Там были «Библиотека современной фантастики», собрание сочинений Конан Дойля, Уэллса, Жюля Верна, Марка Твена и «Тысяча и одна ночь».

– Пусть остаются, может, мы еще вернемся, дочитаем, – сказал Левицкий. – А ты, Витя, если интересно, заходи изучай. Вот тебе ключ от второго этажа. Если хочешь, читай в беседках! – Казалось, Левицкий вот-вот заплачет: он и сам хотел читать в беседках, вдыхая ароматы вишневого сада. Но не получилось.

Почитать директорские книги Виктору Сергеевичу не удалось – библиотеку в первую же ночь вместе со шкафами забрал на дрова другой обитатель поселка – уже упомянутый автомеханик Максим Степанов. Максим книг не читал. Он их только жег.

– Простите, ради бога, я ж не знал, что вы их читать собираетесь, – спустя пару лет каялся Максим, когда в случайном разговоре выяснилась судьба библиотеки Левицкого.

Виктор Сергеевич любил вишневый сад Левицких. Шестнадцать гектаров самоплодной тургеневки. Немного, но все же. Антон Левицкий любил вспоминать Чехова:

– Конечно, это не тысяча десятин, как у Антона Павловича, но размах у меня чеховский.

– Хотите скупить наши участки? – интересовались соседи.

– Думаю над этим. Но все будет зависеть от продаж механизмов, производимых нашим заводом.

Продажи механизмов резко упали незадолго до начала Смуты, и скупить участки Левицкому не удалось. А потом стало не до участков, и Левицкие уехали.

За десять лет сад зарос сорняком.

Вишни еще в начале лета Виктор Сергеевич собрал – на компот. То, что не собрал Петров, съели муравьи.

Вслед за библиотекой с участка Левицких исчезли и садовые беседки. Кто их забрал, Виктор Сергеевич так и не понял. Максим и Полковник говорили, что это не их рук дело.

– Наверное, кто-то приезжал из соседнего поселка, может быть даже постарались животноводы, – сокрушался потом Виктор Сергеевич. – Или металлисты.

– Я как чувствовал, часть домой отвез, – вспоминал Полковник. – На антенну.

Отъезд Левицких сопровождался скандалами.

– Антон, я не могу без водопровода! – кричала жена Левицкого. – Давай быстрее собирайся, поедем. Это про́клятое место.

– Выпей водки, – советовал Антон.

– Витя, я боюсь здесь оставаться, – говорил Петрову Левицкий перед отъездом. – А жена – тем более, она у меня красавица, на пятнадцать лет моложе, вода ей важна еще… В городе спокойнее. Там людей больше, власть хоть какая-то, а здесь никого. И свет отключили. В общем, я не знаю. Воды нет, газа нет, есть жена.

– Антон, я же тебе советовал: ставь дизель, дизель – это и свет, и колодец. Ты думаешь, в городе безопаснее? Опаснее там, где больше людей. А безопаснее всего ночью на кладбище. – Виктор где-то вычитал эту фразу и поначалу поразился ее мудрости. Потом понял, что автор сам никогда не бывал ночью на кладбище, просто выдвинул гипотезу.

В дневнике наблюдений Петров записал трактат «Страх и красота»: «То, что кажется нам страшным, некрасивым, не всегда на самом деле опасно. И наоборот, опасное иногда нам кажется красивым. У диких народов существует даже культ опасной красоты. У них красота – синоним опасности. Но есть и третий случай: предмет кажется страшным, некрасивым, мы пугаемся, думаем, в чем же опасность, ищем, но не находим ее, привыкаем, и предмет уже не кажется опасным. Таким образом мы пропускаем проявление главной опасности. Яркий пример – кладбище. Надо бояться не мертвецов, а внезапной смерти от страха, например от разрыва сердца».

Левицкому было за пятьдесят, он был сердечником и мобилизации не подлежал. Однако в городе его забрали на рытье окопов. За неделю Антон похудел на десять килограммов, стал малоразговорчив и еще поседел. Однажды он не вернулся с рытья окопов. Третий инфаркт, догадалась жена.

Жена Антона приглашала Полковника и Виктора Сергеевича на похороны. Но это был самый разгар Смуты, и никто никуда не поехал.

– А то и нас отправят на окопы, – предположил Виктор Сергеевич. – По ошибке. Потом ошибка окажется роковой.

– Неплохая, в общем-то, смерть, – говорил Полковник. – Я бы тоже хотел так умереть. Раз-два – и все. Чтобы никто меня не мучил, не пытал, не жег кожу спичками и я никого не обременял просьбами типа «еще один стакан воды, пожалуйста, спасибо, и еще один можно». Такая смерть – роскошь по нынешним временам. Может, поедем? Я города давно не видел.

– Боюсь свой дом увидеть разрушенным, да и на мины можно налететь. – Виктор Сергеевич категорически отказался от предложения. – К тому же Антона ради нас не станут держать незакопанным.

– Один я не поеду. Но мины – пустяк, если иметь хорошую карту. А у меня лучшая карта в этом районе. – У Полковника действительно была лучшая карта – ему ее выдали военные сразу после того, как установили мины. – Я же когда-то был участковым, меня уважали еще лет десять.

Виктор Сергеевич в который раз осмотрел дом Левицких в поисках чего-нибудь бесполезного. Того же зеркала, например. Пусть и разбитого. Он придумал, что окружит дом зеркалами. Чтобы можно было видеть, что происходит за забором, не выходя из дома. Типа зеркала заднего вида. Очень полезная вещь.

Зеркала Виктор не нашел. Зато обнаружил неработающую шариковую ручку – возможно, деталь от пипетки. Еще нашел металлическую водопроводную трубу. Труба шла от дома в центр сада. Пять метров. Видно, Антон хотел, чтобы в каждой беседке был водопровод, наверное для жены. Труба ржавая, но полезная. Одному не дотащить. «Как-нибудь притащим с Лидкой». Виктор присыпал трубу опавшими листьями.

Обход поселка имел еще одну цель – так сказать, «оборонительно-пограничную».

– Мы пенсионеры, и нам нельзя терять бдительность, – часто говорил Полковник. – Бдительность – это безопасность. Потеря бдительности чревата непредвиденными последствиями.

– Да-да, – соглашался Виктор Сергеевич. – Утрата бдительности – мина замедленного действия.

– Я не против молодежи, – любил пошутить Полковник. – Но каждое поколение должно жить на своем этаже. У нас в поселке одноэтажное строительство. Нет здесь места для молодежи. Разве что подвал.

На этот раз Виктор Сергеевич не нашел ничего ни полезного, ни опасного.

6. Новые жители поселка

Пару лет назад, в доме проректора строительного института Виктор Сергеевич заметил газету. Брезгливо расправил палкой смятую бумажку. Газета была сравнительно новая, месячной давности.

«Откуда? – Виктор Сергеевич испугался. – Значит, тут кто-то был. Не местный. Местные бумагу не бросят. Пригодится на растопку или что-нибудь завернуть. Да никто и не приезжал за последний месяц».

И это в пятнадцати минутах от его дома!!! – ужаснулся пенсионер.

Виктор Сергеевич надел очки и прочитал заголовки статей. «Ушла под асфальт», «Наши краше», «С новыми силами и без отдыха», «Отправился на юг», «Округлившиеся формы», «Умножь счастье на четыре», «Будет как новенький». По заголовкам невозможно было догадаться, о чем пойдет речь в статье. Кроме одной – «Футбол. Еще одно достойное поражение».

«Значит, опять играют в футбол», – подумал Петров, который футбол не любил, но никогда и никому об этом не говорил и даже ходил вместе с рабочими обувной фабрики на стадион. Он винил в Смуте футбол, как, впрочем, и шахматы, и другие соревнования. Даже карточные игры и лотерею. Ему казалось, что игры возвышают людей недостойных, заменяя упорный труд и живой ум на эфемерный спортивный успех.

Он даже написал статью для своего дневника наблюдений: «Футбол – это не игра. Футбол – это форма войны, ее репетиция. Есть мнение, что, играя, люди меньше воюют, а я считаю, что такой подход ошибочен».

Виктор залез на крышу проректорского особняка. Из трубы одного из домов на Морской шел дым.

Вернувшись домой, Петров позвонил Полковнику. Доложил обстановку:

– Обнаружены незваные гости. Вероятно, вооружены.

– Конечно вооружены. Ты из дома выходи только с ружьем и гранатами. И Лидка пусть сейчас сети не ставит, – предупредил Иван Иванович. – Это дом, где раньше начальник районной милиции жил. Там стены толстые, генерал Сидоров по своему проекту строил, наскоком не возьмешь. Давай рано утром нагрянем. Позвоню Максиму. Пусть пулемет возьмет. Кто они и сколько их, мы не знаем. Пусть и Лида пойдет. Мало ли что. Может, помощь медсестры понадобится. Я и свою Наташку возьму. Встречаемся на углу Ленина и Морской в шесть утра. Захватите канистры с бензином.

В шесть утра компания была в сборе. Лидка пришла в каске, найденной в школьном музее. Полковничиха Наташка принесла в ведре провизию, на случай если битва затянется. Максим притащил пулемет неизвестной конструкции – «чоппер», по его словам. За Максимом увязался и его отец. Роман Максимович был возбужден, он шел в ногу с невидимыми однополчанами, отдавая честь невидимому главнокомандующему.

– Марш-бросок – это мое. Наконец-то настоящее дело. – Роман Максимович говорил очень тихо, но часто.

– Нельзя было отца оставить дома? – Полковник был недоволен явлением Степанова-старшего.

– Сказал, что, если я не возьму его с собой, перейдет на сторону противника.

– Ладно. Может, отправить его на разведку? – спросил Полковник Максима.

– Папа, пойдешь в разведку?

– У меня нет оружия, сынок!

– Роман Максимович, а если я вам дам лазерную винтовку, пойдете? – Виктор Сергеевич вспомнил, что в кармане лежит вчерашняя находка – шариковая ручка без стержня. Смотрите в дырочку, находите объект, говорите – «убил»! Все! Дело сделано.

– Это другое дело, – обрадовался Степанов-старший. – Куда идти?

– Надо обследовать брошенный катер на берегу залива, – распорядился полковник, и Степанов-старший ушел. – Виктор и Максим с канистрами зайдут со двора, подойдут к дому через Луговую. Я постучусь в ворота. Если враг начнет стрелять, поджигайте дом. Не дадим им выйти. Лида – медсестра. Наташа…

– Я повар, – подсказала Наташка. – Картошки наварила.

– Дайте мне гранату, – попросила Петрова. – Я доброшу до дома. Я в юности хорошо метала гранаты.

– Гранаты я не взял с собой. Брось в дом камень, после того как я постучу в ворота. На первом этапе штурма важен шум и неожиданность.

Максим предложил:

– Шум шумом, но, может, все-таки сразу подожжем дом со всех сторон? Пока они спят. Помните, как того мужика сожгли? Без всякого шума.

Максим, конечно, немного лукавил – шум был, мужик, лет сорока, в военной форме без знаков различия, сгорая заживо, кричал. Зачем он приходил в поселок, никто не узнал.

Полковник возразил:

– Нет. Это крайний случай. Вдруг у них с собой есть что-то ценное или взрывоопасное. У того мужика были снаряды. Помните, как рвануло, сами едва остались в живых и пожар с трудом потушили.

– Конечно помню, – рассмеялся Максим, – такой метеоритный дождь нам на голову выпал.

Через пятнадцать минут команда заняла исходные позиции. Полковник постучал ногой в ворота.

– Эй! Мы знаем, что вы здесь. Выходите по одному с поднятыми руками. Дом окружен.

Лидка бросила в сторону дома кирпич из ограды. Но не добросила.

– Иван Иванович, сделай предупредительный выстрел, мелких камней нет, а кирпичи трудно метать, не добрасываю.

– Эх, Лида! – Полковник облизал губы и выстрелил. – Выходите по одному, если хотите жить.

Из дома раздался женский крик:

– Выходим! Подождите, мы не одеты.

– Пусть так выходят. – Роман Максимович вернулся из разведки и с интересом рассматривал происходящее в прицел «лазерной винтовки». – Посмотрим, что они из себя представляют. Без прикрас. А то – ишь!

Через две минуты из дома вышли двое в ватниках и калошах: женщина лет пятидесяти в очках и платке и наголо стриженный мальчик.

– Руки вверх! – распорядился Полковник.

– Пусть разденутся, под ватником автомат можно спрятать, – посоветовал Максим и крикнул: – Раздевайтесь! Одежду нам бросайте.

– Правильно сынок, так и надо, – поддержал сына Степанов-старший. – Думаешь, у бабы грудь, а на самом деле это кирпич за пазухой. Даже два кирпича.

Пожилая женщина улыбнулась и молча разделась догола. Без одежд и платка она выглядела моложе, не старше сорока. У нее была, в общем-то, красивая грудь… «Похожа на сорт томатов „грудь Венеры”, – подумал Виктор Сергеевич. – Неплохо, лучше, чем давленые „сливки”».

У женщины была татуировка на бедре – ветка роз и тигрица.

Мальчик не двинулся с места. Полковник еще раз выстрелил в воздух. Мальчик вздрогнул, заплакал.

– Тетя Лика, мне раздеться?

– Что делать, Лена? – Лика опять улыбнулась. – Раздевайся и никого не стесняйся.

Мальчик разделся. Оказалось, что это не мальчик, а очень худая девушка лет восемнадцати. Девушка зарыдала во весь голос и упала на колени.

– Мы ничего вам не сделали. Что вам надо?

– Больная, что ли? – Максим с любопытством подошел к девушке и пнул ее ногой. Девушка упала в грязь, Максим засмеялся. – Меня зовут Максимом, я автомеханик.

– В доме еще кто-то есть? – строго спросил Полковник.

– Никого, – ответила старшая женщина.

– Подойдите ко мне. – Полковник надел на женщин наручники. – Рассказывайте, откуда, куда и кто такие.

– Ватники можно надеть? – кокетливо поинтересовалась Лика и захихикала.

Лика сообщила, что Лена – ее дочь, они едут в Сочи лечить почки, но заблудились. Ехали на катере под названием «Азов-2», попутчики сказали, что это Сочи, приехали, вылезайте. Не дождавшись, когда женщины соберут вещи, выбросили в море.

– Мы думали, что утонем или замерзнем, все-таки осень.

Но оказалось, что море неглубокое, по колено. Женщины быстро добрались до берега.

– «Азов-2» в Сочи не идет, – угрюмо заметила Наташа. – Только до Керчи.

– Но мы-то не знали, мы билеты с рук брали. Мы им отдали все наши талоны на питание. И серьги у меня еще были, теперь ничего у нас нет.

– Талоны здесь не работают. Скажите спасибо, что не убили. Документы у вас имеются? – Полковник продолжал допрос.

У Лики был диплом о высшем образовании на имя Расула Гамзатова.

– Это шутка, – объяснила Лика. – Я подумала, люди прочтут и улыбнутся, дадут поесть, не ударят, тем более не убьют.

У молодой не было ничего.

– В школе училась? – обратился к Лене Полковник.

Молодая ничего не сказала. Она дрожала от холода и страха.

– Училась, читать умеет, – опять улыбнулась Люда.

– А скажите, это вы газеты оставили в домике? Ведь это такая ценная вещь, – поинтересовался Виктор.

– Это Лена бросила, она хотела вылечить почки и стать журналисткой. Говорила, что хочет почитать свежую местную прессу. Это мы в городе купили. А я учительница! У меня есть настоящий диплом, но я его потеряла.

Свою настоящую историю Лика рассказала Виктору Сергеевичу спустя пару лет.

Во-первых, оказалось, что она никакая не Лика, а Людмила Ивановна Назарова. Людмила Ивановна действительно когда-то работала в школе. Начинала Лика учительницей русского языка.

– Я тогда еще больше улыбалась, – так Лика объясняла свой стремительный карьерный взлет. Очень скоро Лику взяли в горисполком, в столовую, на раздачу.

Лена была дочкой Людмилиной подруги. Подруга упросила Лику взять семнадцатилетнюю Ленку к себе помощницей. Денег за работу в горисполкоме не платили, но кормили. Женщины много ели, особенно Елена, которая хотела поправиться и выйти замуж. Так много, что в иные дни работников горисполкома кормить было нечем и они ругались и грозились отправить работников столовой на каторгу. В конце концов злоупотребления вскрылись, Людмиле и Елене грозила расправа, им пришлось бежать. На катере «Азов-2».

Настоящая это история или еще одна Ликина фантазия, Виктор Сергеевич не понял.

– А что ты называешь каторгой? – спросил Петров.

– Это когда тебя командируют на электростанции крутить турбины. До конца жизни ты крутишь турбины. Ну или что-то в этом роде.

7. Полковник выгоняет Наташку

Лике удалось заразить сельчан хорошим настроением.

– Давайте Лику повесим, а Ленку я заберу к себе, – пошутил Максим. – Будет у меня в гараже на цепи сидеть. Готовить будет.

– Лена нездорова. Она не умеет готовить. Давайте я вам буду готовить, – улыбнулась Люда-Лика. – Не надо меня вешать.

– Ты, наверное, много ешь. Все, что приготовишь, сразу съешь, – опять рассмеялся Максим.

– Нет-нет, я учительница, я привыкла мало есть. А у Лены падучая.

На этих словах Лена забилась в припадке.

– Не надо цирка. Цирк у нас по праздникам, – сказал Полковник и ушел. – Через двадцать минут буду.

Вернувшись, Полковник достал из-за пазухи пару женских туфель, это были те туфли, которые он приносил Виктору Сергеевичу для увеличения размера. Полковник снял с Лики наручники и протянул ей туфли:

– А ну-ка надень.

Женщина сняла калоши и надела туфли.

– Учителку я могу к себе забрать, – задумчиво произнес Полковник. – У меня некому хорошо готовить.

– А у вас же уже есть жена, – начала было Лидка. – Наташа!

– Можете попробовать ее стряпню, блюдо под названием «картошка»!

– Можно, я съем не пробуя, – предложил Степанов-старший.

– Молчи, молчи, Лида, – одернул супругу Виктор. – Товарищу Полковнику виднее. Взрослый же человек.

Полковник усмехнулся:

– Разговорчивая ты, Лидка! Хочешь, Витя, тебе свою старую жену отдам? Бери, на цепь посадишь. Вместо собаки будет… Надоела она мне. Ничего не говорит, только гавкать и умеет. Ни сердцу, ни уму. Готовит плохо, никакой фантазии.

– Вань, ты что! Чем я тебя обидела? – заплакала Наташка.

– Зачем же мне такая, у меня уже есть. – Виктор осторожно улыбнулся Лидке.

– Смотри, сосед. Или коней на переправе не меняют?

– Это точно. Пожалуй, воздержусь. Привык. Не буду менять коней.

– Спасибо, Витя, – выдохнула Лидка, у которой в голове за секунду пронесся целый фильм ужасов.

– Иди домой, – сказал Полковник жене и подошел к Лике вплотную. – Сними очки… Ты что преподавала?

– Русский язык и литературу.

– Это я люблю. Язык и литературу. Хотя по мне и не скажешь. А зубы ты чистишь?

В поселке гордились тем, что чистят зубы – мелом, выцарапанным из строительных блоков. Ноу-хау Максима.

Учителка промолчала.

– Раньше чистила? – уточнил Полковник.

– Старалась. По возможности, – улыбнулась Лика.

– Это хорошо. Будешь мне стихи с чистыми зубами читать. Беру.

Лена досталась Максиму, но со Степановым-младшим она прожила недолго.

Однажды – спустя пару недель – Максим пришел к Петровым весь в крови.

– Ой, убили меня, ой, соседи, помогите, – прохрипел Максим и упал.

Оказалась, что Лена ударила его молотком по голове.

– Ударила и сбежала. Это подло, – сказал Максим.

Около месяца Лидка выхаживала больного. Для него даже освободили вторую, закрытую комнату.

– Вот тварь, – жаловался Максим. – Чуть не убила. А я ей – Леночка, Леночка, обезьянка. У меня ведь жены никогда не было. Отца к ней не пускал, хотя он рвался и выл. Без наручников в гараже держал. А она: какая я тебе Леночка! И – раз! По голове молотком, это тебе, говорит, за все. Я аж заплакал от обиды. За что за все?

– Ну ничего, найдешь себе другую, поласковей, – утешала Лидка Максима.

– Нет, спасибо, теперь я о женщинах знаю все.

– Это ты сам виноват. Как же можно было молодую девку в одном помещении с молотком держать и без наручников? – усмехнулся Виктор.

– Да дурак потому что. Образования никакого. Природный технарь. Полупроводники в камнедобывающих карьерах в детстве искал. До всего своим умом дошел. За что меня многие ценят. Потому и жив до сих пор.

– Ну, ничего, еще долго жить будешь. Хорошо, что по голове, а могла ведь тебе и член ножовкой отпилить. Ты ж, наверное, пьяненький был, – рассмеялась Лидка.

– Это да. Но не отпилила, видно, чем-то он ей понравился.

– Не сообразила девка, – заключила Лида.

О Елене никто никогда больше не слышал. Может быть, она все-таки добралась до Сочи, вылечилась и стала журналисткой.

Свою прежнюю жену Полковник, как и обещал, выгнал:

– Лика лучше, моложе. Ты, Наташа, иди в соседний поселок или куда хочешь. Вот тебе карта минных полей. Не могу тебя больше видеть. Ты и зубы не чистишь. Сама соберешь вещи или мне помочь?

Наташа заплакала, погрузила коробки с одеждой на тачку и ушла. Посуду Полковник бывшей жене не дал. Рассмеялся:

– Возьми, Наташа, кружку. Тебе хватит.

Кружка была фарфоровая, с сердечком и стрелой.

В Поселке металлистов Наташка не прижилась. И вскоре вернулась. Жила одна, поселилась на Третьей улице. Стала разводить картошку и помидоры.

Иногда Наташка приходила в гости к Петровым – за куриным пометом. Рассказывала о жизни в Поселке металлистов – когда-то это был опорный пункт собирателей металлов. Сейчас там жили в основном женщины. Мужчины, собрав весь металлолом в округе, ушли в города, на поиски люков. А женщины раскапывали старинные могилы поблизости – в поисках золота.

Продолжить чтение