Бесшабашный. Книга 3. Золотая пряжа. История, найденная и записанная Корнелией Функе и Лионелем Виграмом

Cornelia Funke

RECKLESS: DAS GOLDENE GARN

Text copyright © 2015 by Cornelia Funke

Illustrations copyright © 2015 by Cornelia Funke

Based on a story by Cornelia Funke and Lionel Wigram

© О. Б. Полещук, перевод, 2025

© В. В. Еклерис, иллюстрация на обложке, 2025

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство АЗБУКА^®

Эта книга посвящается:

Фениксу – Мэтью Каллену и его волшебникам, перечисленным в алфавитном порядке,

Магическому букмекеру – Марку Бринну,

Всевидящему Оку – Энди Кокрену,

Канадцу – Дэвиду Фаулеру,

Фее Марины дель Рей – Андрин Мил-Шедвиг,

Укротителю магических животных – Энди Меркину.

А также:

Томасу Гэтгенсу, Изотте Поги и – в последнюю очередь лишь благодаря алфавитному порядку – Фрэнсис Терпак, открывшим передо мной и Джекобом сокровищницы исследовательского института Гетти.

1

Принц Лунного Камня

Принцесса-кукла рожала тяжело. От ее воплей не было спасения даже в саду при дворце, где стояла Темная Фея, прислушиваясь и ненавидя те чувства, что вызывали в ней эти стоны и визги. Темная Фея надеялась, что Амалия умрет. Само собой. Она жаждала этого с того самого дня, когда Кмен женился на другой – чужестранке в залитом кровью подвенечном платье. Но было и кое-что еще: непостижимая тоска по ребенку, по чьей вине с прелестных губ глупой Амалии срывались эти вопли.

Все эти месяцы жизнь ребенку сохраняло лишь колдовство Темной Феи. Ребенку, которого не должно было быть. «Ты спасешь его для меня. Обещай». Каждый раз после минут близости Кмен нашептывал ей свою просьбу. Только ради этого он и приходил теперь по ночам к ней в постель. Желание слить воедино свою каменную плоть с человеческой делало его совершенно беспомощным.

О, как же эта кукла кричала! Как будто младенца ножом выковыривали из ее тела, ставшего желанным только благодаря лилии фей. Убей же ее, Принц-без-кожи. Что дает ей право называть себя твоей матерью? Да, это сын. И он бы сгнил в чреве Амалии как запретный плод, не опутай его Фея своими чарами. Темная Фея уже видела его во снах.

Кмен не пришел просить ее помощи сам. Не в эту ночь. Он послал за ней своего верного пса, свою яшмовую тень с помутневшими глазами. Остановившись перед Феей, Хентцау, как всегда, избегал смотреть на нее.

– Повитуха сказала, что она теряет ребенка.

Зачем Фея пошла с ним?

Ради ребенка.

Втайне ее переполняла радость оттого, что сын Кмена решил появиться на свет ночью. Его мать до того боялась темноты, что в ее спальне всегда горела дюжина газовых ламп, хотя от их матового света у мужа болели глаза.

Кмен стоял у кровати Амалии. Он обернулся, когда слуги открыли дверь его возлюбленной. На миг Фее почудилась во взгляде Кмена тень той любви, которую она находила там прежде. Любовь, надежда, страх – опасные чувства для любого короля, но каменная кожа позволяла Кмену скрывать их. Он все больше походил на одну из статуй, какие устанавливало в честь своих правителей вражеское людское племя.

Когда Фея приблизилась к постели Амалии, повитуха со страху опрокинула таз с кроваво-красной жидкостью. Отпрянули даже доктора – гоилы, люди и карлики. Одетые в черные сюртуки, они напоминали воронье, привлеченное сюда запахом смерти, а не перспективой появления новой жизни.

Кукольное лицо Амалии отекло от боли и страха. Ресницы вокруг фиалковых глаз слиплись от слез. Глаза, дарованные лилией фей… Темной казалось, что она заглядывает в воды озера, некогда ее породившего.

– Исчезни! – Голос Амалии сел от криков. – Что тебе здесь нужно? Или это он послал за тобой?

Фея представила, как потухают фиалковые очи, как увядает и холодеет кожа, которой любил касаться Кмен… Фея испытывала сладостное искушение позволить ей умереть. Увы, поддаваться ему нельзя, ведь тогда та, другая, унесет с собой и сына Кмена.

– Я знаю, почему ты не выпускаешь ребенка, – шепнула ей Темная. – Ты боишься на него взглянуть. Но я не позволю тебе задушить его своей умирающей плотью. Рожай, или я велю вырезать его из твоего тела.

Как эта кукла на нее уставилась! Фея не могла определить: ненависть в ее взгляде от страха перед ней или от ревности? Возможно, любовь дает куда более ядовитые плоды, чем страх.

Амалия выдавила из себя младенца, и повитуха скривилась от омерзения и ужаса. В народе его уже прозвали Принцем-без-кожи, но кожа у него все-таки была. Он получил ее благодаря чарам Феи: твердую и гладкую, как лунный камень, и такую же прозрачную. Она обнажала все: каждое сухожилие, каждую вену, маленький череп, глазные яблоки. Сын Кмена был похож на саму смерть. Или на ее только что народившееся дитя.

Амалия со стоном закрыла лицо руками. Один Кмен смотрел на дитя без боязни, и Фея, обхватив скользкое тельце шестипалыми ладонями, принялась гладить прозрачную кожу, пока та не стала почти такой же матово-красной, как у его отца. Крохотное личико она одарила такой красотой, что все, кто еще несколько минут назад отворачивался, теперь как завороженные не могли отвести от маленького принца глаз, и Амалия протянула руки к сыну. Но Темная Фея передала ребенка Кмену, даже не взглянув на короля, а когда направилась к двери, чтобы выйти в темный коридор, тот ее не остановил.

На полпути ей пришлось выйти на балкон, чтобы перевести дух. Руки у нее дрожали, а она все вытирала и вытирала их о платье, пока не перестала ощущать на пальцах тепло тельца, к которому прикасалась.

Ребенок. В ее родном языке такого слова не было. Давно уже не было.

2

Союз давних врагов

Однажды Джон Бесшабашный уже был у Горбуна в зале для аудиенций. Правда, под другим именем и с другим лицом. Неужели это было пять лет назад? Трудно поверить, что всего пять, хотя с тех пор Джон узнал много нового о времени. О днях, которые растягиваются на годы, и годах, пролетающих так же быстро, как дни.

– Значит, эти будут лучше?

Сын Горбуна вновь зевнул, прикрыв рот ладонью, и король раздраженно поморщился. Ни для кого не было секретом, что Луи страдает летаргией Белоснежки, но королевская семья ни словом не упоминала, где и когда наследный принц Лотарингии подхватил эту болезнь (во славу прогресса действие черной магии любили называть болезнью). Однако в парламенте Альбиона уже обсуждали, чем опасен (и чем выгоден) на троне в Лютеции король, готовый в любой момент погрузиться в многодневный сон, подобный смерти.

По сведениям альбионской разведки, Горбун, чтобы вылечить наследника, даже обращался к услугам ведьмы-деткоежки, но, видимо, без особого успеха, судя по зевкам, которые Луи каждые десять минут прикрывал рукавом бордового камзола.

– Слово Уилфреда Альбионского тому порукой, если недостаточно моего, ваше величество, – ответил Джон на вопрос короля. – Машины, которые я создам для вас, не только будут летать быстрее и выше гоильских самолетов, но и получат не в пример лучшее вооружение.

Джон не упомянул, что так уверен в этом потому, что гоильские самолеты тоже производились по его чертежам. Даже Уилфред Альбионский ничего не знал о прошлом своего знаменитого инженера. Новое лицо и украденное имя надежно защищали от нежелательных разоблачений, равно как и от гоилов: те, по слухам, разыскивают его до сих пор. Однако новые нос и подбородок – невысокая плата за обретенный покой. По ночам его все еще слишком часто тревожили кошмары – последствия проведенных в гоильском плену лет, – но он привык мало спать. Последние годы многому его научили. Лучше они его не сделали – он все такой же эгоистичный, тщеславный трус (иногда нужно смотреть правде в глаза), но в плену Джон понял не только это. Он безмерно много узнал об этом мире и его обитателях.

– Если генеральный штаб вашего величества обеспокоен, что авиация не является достойным ответом на военное превосходство гоилов, то смею заверить, парламент Альбиона разделяет эту обеспокоенность, – продолжал Джон. – Учитывая данные опасения, парламент позволил мне представить Лотарингии два из моих новейших изобретений.

На самом деле разрешение исходило от Уилфреда Альбионского, но лучше поддерживать иллюзию демократии: Альбион гордился своими демократическими традициями, хотя, по сути, власть там по-прежнему оставалась в руках короля и высшего дворянства. Как и в Лотарингии, однако там народ относился к знати и коронованным властителям куда менее романтически – одна из причин вооруженных мятежей, терзающих столицу прямо сейчас.

Луи снова зевнул. Наследник слыл глупцом не только с виду. Он был глупым, капризным и настолько склонным к жестокости, что это тревожило даже его отца. А ведь Шарль Лотарингский старел, хотя красил волосы в черный цвет и все еще был красив.

Джон жестом подозвал одного из гвардейцев, сопровождающих его от самого Альбиона. Морж – это прозвище Уилфреда I было настолько метким, что Джон постоянно опасался однажды и впрямь обратиться так к своему венценосному патрону – велел хорошо охранять его. Король Альбиона, невзирая на общеизвестную неприязнь Джона к кораблям, настоял на том, чтобы самый лучший инженер лично убедил Горбуна в выгодности союза. Техническую документацию, которую гвардеец передавал сейчас адъютантам лотарингского короля, Джон составил специально для этой аудиенции, опустив некоторые детали, которые он дошлет, как только окончательно решится вопрос о создании альянса. Инженеры Горбуна, конечно же, этого не заметят. Как-никак он демонстрирует им технологии другого мира.

– Я назвал их танками. – Джон с трудом удержался от улыбки, когда его лотарингские конкуренты с завистью и недоверчивым изумлением склонились над чертежами. – Против них бессильна даже кавалерия гоилов.

На второй схеме были изображены ракеты с боеголовками. Случались, конечно, минуты, когда собственная совесть отправляла Джона на скамью подсудимых. Ведь он мог бы одаривать этот мир изобретениями, которые делали бы здешних обитателей более здоровыми, а их жизнь более справедливой. Обычно он успокаивал свою совесть щедрыми пожертвованиями сиротскому дому и альбионскому обществу защиты прав женщин, хотя это сразу же пробуждало воспоминания о Розамунде и сыновьях.

– Но кто будет производить эти клапаны?

Джон вернулся к действительности, где у него не было никаких сыновей, а возлюбленная, дочь левонского дипломата, была на пятнадцать лет моложе его.

– Если такие клапаны в состоянии производить Альбион, – огрызнулся король на сомневающегося инженера, – то, думаю, и мы потянем. Или мне в будущем отправлять моих инженеров учиться в университеты Лондры и Пендрагона?

Инженер побледнел, а советники Горбуна окинули Джона холодным взглядом. Все в этом зале понимали, что означает ответ короля. Он принял решение: Альбион и Лотарингия заключат союз против гоилов. Историческое решение для зазеркального мира. Существование общего врага сплотило две нации, которые на протяжении столетий использовали любой повод, чтобы объявить друг другу войну. Старая песня.

Депешу королю и парламенту об успехе дипломатической миссии Джон решил написать в саду при дворце Горбуна, хотя там не так-то просто было отыскать скамейку, рядом с которой не стояла бы какая-нибудь статуя. Навязчивая боязнь скульптур из камня стала еще одним неприятным побочным эффектом его пребывания в гоильском плену.

Пока Джон сочинял донесение, которое подорвет соотношение сил в зазеркальном мире, его одетые в военную форму охранники коротали время, разглядывая дам, гуляющих вдоль тщательно подстриженной живой изгороди. Своим видом эти дамы подтверждали амбициозное намерение Горбуна собрать при своем дворе самых красивых женщин страны. Джона успокаивало, что Шарль Лотарингский был худшим мужем, чем Джон. В конце концов, он не изменял Розамунде, пока не нашел зеркало. А что до его любовных похождений в Шванштайне, Виенне и Бленхайме, то спорный вопрос, считаются ли нарушением супружеской верности интрижки, затеянные в другом мире. Да, Джон, считаются.

Поставив под депешей свою подпись – незаметно для других усовершенствованным пером, поскольку ему надоело, что пальцы постоянно в чернилах, – он увидел спешащего к нему по белым гравийным дорожкам человека. Джон заприметил его еще в тронном зале, где тот стоял рядом с наследным принцем. Нежданный посетитель в старомодного вида сюртуке едва ли был выше рослого карлика. Остановившись перед Джоном, он поправил очки с такими толстыми стеклами, что глаза за ними казались большими, как у насекомого. Это сходство усиливали зрачки, черные и блестящие, как у жука.

– Месье Брюнель? – (Поклон, деланая улыбка.) – Позвольте представиться: Арсен Лелу, наставник его высочества наследного принца. Могу ли я, – он прокашлялся, словно цель его визита сидела у него костью в горле, – побеспокоить вас просьбой?

– Разумеется. А в чем дело?

Возможно, месье Лелу требуется помощь в разъяснении принцу каких-нибудь технических новинок? В столь стремительно взрослеющем мире явно нелегко быть учителем будущего короля. Однако просьба Арсена Лелу не имела никакого отношения к новой магии, как называли науку и технику по эту сторону зеркала.

– Вот уже несколько месяцев мой… э-э-э… августейший ученик, – пролепетал Лелу, – наводит справки о местонахождении одного человека, который работал в том числе и на Альбионский королевский дом. Вы тоже туда вхожи, и я хотел воспользоваться возможностью и просить вас от имени его высочества помочь в поисках этого человека.

Джон слышал жуткие истории о том, как Луи Лотарингский обходится со своими врагами. Поэтому интересующий Арсена Лелу человек вызывал у него живое сочувствие.

– Конечно. Могу я узнать, о ком речь? – (Никогда не повредит изобразить отзывчивость.)

– Его зовут Бесшабашный. Джекоб Бесшабашный. Известный, если не сказать печально известный, охотник за сокровищами. Помимо всего прочего часто работал по заказу свергнутой императрицы Аустрии.

Джон с раздражением отметил, что его рука, протягивающая гвардейцу подписанную депешу, дрожит, и это не ускользнуло от внимания Арсена Лелу. Как же легко предает собственное тело.

– Укус блуждающего огонька, столько лет минуло, а дрожь в руках не проходит, – объяснил Джон. Никогда еще он так не радовался, что сменил лицо. А ведь они со старшим сыном были очень похожи. – Передайте наследному принцу, что он может прекратить поиски. По моим сведениям, Джекоб Бесшабашный погиб при нападении гоилов на альбионский флот.

Джон был горд, что ему удалось произнести это безучастно. По его голосу Арсен Лелу явно не мог предположить, что когда-то Джон, прочитав известие, которое сейчас так невозмутимо повторил, несколько дней был не в состоянии работать. Собственная реакция тогда так поразила Джона, что насквозь промочившие газету слезы он поначалу принял не за свои.

Старший сын… Разумеется, Джон уже много лет знал, что Джекоб последовал за ним на эту сторону зеркала. Все газеты писали об успехах Джекоба в охоте за сокровищами. Тем не менее неожиданная встреча в Голдсмуте стала сильным потрясением для Джона, пусть новое лицо защитило и в тот раз, позволив скрыть переполнявшие его чувства: испуг, любовь – и изумление оттого, что он все еще испытывает ее.

Джона не удивило, что Джекоб последовал за ним. В конце концов, записку со словами, указывающими дорогу, он оставил в книжке не то чтобы нечаянно (сам он обнаружил ее в одном учебнике химии, который достался Розамунде в наследство от одного из ее знаменитых предков). Джона приводило в восторг, что его старший сын посвятил себя поискам утраченного прошлого зазеркального мира, в то время как сам он вел этот мир в будущее. А вот характером Джекоб пошел скорее в мать. Розамунде всегда было гораздо важнее сохранять существующие обстоятельства, чем их изменять. Имел ли Джон право гордиться сыном, которого бросил? Да. Он собирал все статьи о достижениях Джекоба, все газетные иллюстрации, запечатлевшие его лицо или дела. Никому, разумеется, не рассказывая об этой коллекции, даже возлюбленной. Скрыл он от нее и слезы, пролитые по старшему сыну.

– Нападение гоилов? О да, да. Впечатляюще. – Лелу прогнал муху с бледного лба. – Эти самолеты уже слишком часто помогали гоилам побеждать. С нетерпением жду того дня, когда ваши машины будут защищать нашу священную землю. Благодаря вашему гению Лотарингия сможет наконец дать достойный отпор каменному королю.

Льстивая улыбка наставника наследного принца напомнила Джону сахарную глазурь, которой ведьмы-деткоежки покрывали пороги своих пряничных домиков. Опасный человек этот Арсен Лелу.

– Позволю себе, однако, вас поправить, – с явным смакованием продолжал наставник. – Очевидно, секретные службы короля Уилфреда не столь всеведущи, как принято думать. При разгроме альбионского флота Джекоб Бесшабашный выжил. Я имел сомнительное удовольствие встретиться с ним несколько недель спустя. Бесшабашный утверждал, что Альбион его родина. Кроме того, мои расследования показывают, что в охоте за сокровищами он нередко прибегал к экспертной оценке профессора истории Пендрагонского университета Роберта Данбара. Поэтому весьма вероятно, что рано или поздно он появится при альбионском дворе. В конце концов, он зависит от коронованных заказчиков. Поверьте, месье Брюнель, я не стал бы утруждать вас, не будучи уверенным, что в этом деле вы сможете быть очень полезны наследному принцу!

Джон не сумел бы дать определение своим чувствам. Они вновь оказались на удивление сильными. Должно быть, Лелу ошибается! Вряд ли кто-то выжил, к тому же Джон просматривал списки не меньше десяти раз. Ну и что, Джон? Какая разница, мертв его старший сын или жив? Отказаться от единственного человека, которого когда-либо в жизни любил бескорыстно, – такова цена его новой жизни. Но в плену, во мраке гоильских подземелий, подобно одному из бесцветных растений, которые гоилы выращивают в своих пещерах, выросло желание Джона быть оправданным в глазах старшего сына. А вместе с ним ожила и надежда на то, что любовь, столь легкомысленно им отвергнутая, утрачена не навсегда.

Джон признавал: обычно его прощали с большой готовностью – мать, жена, любовницы… Сыновья, вероятно, прощают не так легко, особенно такие гордецы, как этот.

О да, Джон помнил, какой Джекоб гордый! И бесстрашный. К счастью, Джекоб был слишком юн, чтобы осознавать, что за жалкий трус его отец. Страх… Им определялась вся жизнь Джона: он боялся мнения других, боялся оказаться неудачником и посредственностью, боялся собственной слабости и собственного тщеславия. В плену у гоилов Джон поначалу испытывал чуть ли не облегчение: наконец-то у него появилось серьезное основание для страха. Смешно бояться, если ведешь образ жизни, где самое худшее, что может с тобой приключиться, это автомобильная авария.

– Месье Брюнель?

Перед ним все еще стоял Арсен Лелу.

Джон заставил себя улыбнуться:

– Я наведу справки, месье Лелу, и тут же дам вам знать, как только что-нибудь выясню. Обещаю.

В черных глазах жука сверкнуло любопытство. Арсен Лелу не купился на историю о блуждающих огнях. Изамбард Брюнель[1] скрывал какую-то тайну. Джон не сомневался, что стоящий перед ним человек коллекционирует подобные тайны и прекрасно умеет в нужный момент обращать их в золото и влияние. Однако и Джон обладал некоторым опытом в сохранении своих секретов.

Он поднялся со скамьи. Не помешает напомнить честолюбивому человечку-жуку, кто здесь важнее.

– Проявляет ли ваш августейший ученик интерес к новой магии, месье Лелу?

Джекоб часами мог слушать объяснения отца о работе выключателя или тайнах аккумулятора. Тот самый сын, который с такой страстью посвятил себя возвращению в этот мир Старой Магии. Или это все же неосознанный вызов отцу? В конце концов, Джон никогда не скрывал, что его интересуют исключительно рукотворные чудеса.

– О да… разумеется, – услышал он голос Лелу. – Наследный принц ярый сторонник прогресса.

Арсен Лелу изо всех сил старался говорить убедительно, но его смущенный взгляд подтвердил то, что говорили о Луи при альбионском дворе: кроме игральных костей и девиц любых сословий, ничто не в состоянии увлечь будущего лотарингского короля дольше чем на несколько минут. Правда, совсем недавно, если верить шпионам, у принца развилось пристрастие к самому разному оружию – что тревожно, учитывая его склонность к жестокости, но, безусловно, на пользу планам Альбиона модернизировать вооружение обеих армий.

А ты будешь учить их строить ракеты и танки, Джон… Нет, дело не в том, что у него нет совести. У всех она есть. Но у него в голове звучало так много голосов, прислушаться к которым намного легче: тщеславие, жажда славы, успех и, наконец… месть. За украденные у него четыре года. Допустим, гоилы обращаются с пленными не так отвратительно, как король Альбиона, не говоря уже о методах Горбуна. И тем не менее Джон признавал, что жаждет мести.

3

Его родной дом

Дом, где вырос Джекоб, вздымался в небо выше замковых башен, которые пугали Лиску в детстве. Да и сам Джекоб казался в этом мире другим. Лиса не могла сказать, в чем разница, но чувствовала ее так же отчетливо, как разницу между звериной шкурой и человеческой кожей. Последние недели объяснили ей в Джекобе многое, чего она не понимала все эти годы.

С серого фасада на нее таращились каменные лица – ни дать ни взять окаменелости из гоильских городов. Но среди нагромождения стали и стеклянных стен, дымки выхлопных газов и непрекращающегося автомобильного шума тот, другой мир казался Лиске чем-то вроде одежды, которая у них с Джекобом втайне всегда при себе. Люди, дома, улицы… всего по эту сторону зеркала было с избытком. И слишком мало леса, чтобы от этого избытка защититься. Добраться до города, где вырос Джекоб, оказалось непросто. Границы его мира охранялись строже, чем остров фей. Поддельные документы, фотография, где ее лицо выдавало растерянность, от которой ей было не избавиться, вокзалы, аэропорты – так много новых слов. Лиса смотрела сверху на облака, на улицы, ночью похожие на огненных змей. Ничего этого она никогда не забудет. И все же она радовалась, что зеркало, через которое они сюда пришли, не единственное и скоро она будет дома.

Вот зачем они здесь появились. Чтобы вернуться и, конечно, повидаться с Уиллом и Кларой. С тех пор как они оказались в этом мире, Джекоб ему звонил несколько раз. Он сделал все, чтобы нефрит в коже брата исчез, но понимал, что не в силах отменить пережитое Уиллом по ту сторону зеркала. Насколько произошедшее изменило Уилла? Джекоб никогда не задавал этого вопроса вслух, но Лиска чувствовала, что он его очень волнует. Признаться, сама она больше задумывалась над тем, с каким чувством Джекоб вновь свидится с Кларой. Хотя после всех испытаний, через которые Лиса с Джекобом вместе прошли за последние месяцы, они настолько сблизились, что казалось уже почти не важно, целует ли он других. Почти.

Джекоб придержал перед Лисой дверь, такую тяжелую, что в детстве он едва ли открывал ее без посторонней помощи. Протиснувшись в дверь близко к Джекобу, Лиска почувствовала исходящее от него тепло родного дома. Того дома, который оставался у нее даже по эту сторону зеркала. По лицу Джекоба было видно: он рад, что она здесь. Обе его жизни соединились. Он уже много лет спрашивал Лису, не хочет ли она пойти с ним. Теперь она жалела, что всякий раз отказывалась.

Пока он обменивался вежливыми фразами с одышливым консьержем, Лиска оглядывалась в просторном вестибюле. По сравнению с убогим домишком, где провела детство она, Джекоб вырос в настоящем дворце. Лифт, к которому он ее поманил, зарешеченной дверью слишком напоминал клетку, но Лиска старалась, чтобы Джекоб не заметил, что ей не по себе, как и в самолете, на котором они сюда прилетели. Там железную тесноту искупал лишь вид проплывающих мимо облаков.

– Еще только одна ночь. – Джекоб без труда читал ее мысли и по эту сторону зеркала. – Мы отправимся назад сразу, как только я избавлюсь от этой чертовой штуки.

Арбалет. Скрывавший его бездонный кисет Джекоб носил под рубашкой. Кисет все еще оставался волшебным, и этому не было объяснения. До сих пор все волшебные вещи, пронесенные Джекобом сквозь зеркало, утрачивали свою силу. Может быть, дело в эльфийской магии, создавшей арбалет, однако Лискино меховое платье тоже сохраняло магические свойства. Она испытала огромное облегчение, убедившись в этом, ведь лисица помогала ей окончательно не потерять себя в чужом мире. Пусть здесь и нелегко было найти место, где можно превратиться незамеченной.

Головокружение, которое Лиска почувствовала, выйдя из лифта, напомнило ей о тех днях, когда она была маленькой и взбиралась на чересчур высокие деревья. Сейчас город Джекоба казался ей картиной, вставленной в раму окна: деревья из стекла, камыш печных труб, а вместо цветов – ржавые бочки для воды.

Уилла Лиска не видела почти год. В ее воспоминаниях кожа у него по-прежнему оставалась каменной, но, когда он открыл им дверь, радость на его лице лишила эти воспоминания всякого смысла, словно это были дурные сны. Каждому из братьев зеркало уготовило совершенно разные дары, но ведь со всеми волшебными вещами так? Одной сестре золото, другой – горячая смола…[2]

Уилл, похоже, не заметил, как сильно она изменилась. Зато Клара разглядывала Лиску с такой подозрительностью, словно ей не верилось, что это та самая девушка, с которой она познакомилась в другом мире. «Я всегда была старше тебя, – хотела сказать ей Лиска, – так действуют меха». Лисица юна и стара одновременно. Лиса вспомнила, как они с Кларой когда-то доверяли друг другу и как почувствовала себя преданной, когда застала ее с Джекобом. Не забыла и Клара – Лиса прочитала это в ее глазах.

Джекоб просил Лиску не рассказывать ни брату, ни Кларе, что человеческая кожа Уилла чуть не стоила Джекобу жизни. Поэтому Лиса молчала про гонки со смертью и вместо этого отвечала на вопросы типа, нравится ли ей этот мир. Есть вещи, о которых вслух не говорят…

Наконец она спросила Клару, где ванная, а на обратном пути остановилась у комнаты Джекоба. Шкаф с зачитанными до дыр книгами, фотографии Уилла и матери на письменном столе, где на столешнице Джекоб вырезал свои инициалы. Вырезал он в дереве и кое-что еще: силуэт лисицы. Лиска провела пальцем по закрашенным красными чернилами линиям.

– Все хорошо? – В дверном проеме появился Джекоб.

Лиса в очередной раз отметила, что в одежде этого мира он совсем другой. К чему ей перед ним притворяться? Джекоб рассказывал, что после первых переходов сквозь зеркало Альма несколько дней отпаивала его травяными настоями. Но в его мире нет ведьмы, которая помогла бы телу приспособиться к чужой среде.

– Почему бы тебе не вернуться прямо сейчас? А я приду позднее, завтра вечером.

Над кроватью висели фотографии, но не сепия ее мира, а яркие разноцветные картинки. Лица на них ни о чем ей не говорили. До сих пор Лиса ничуть не сомневалась, что знает в сердце Джекоба каждый уголок, а на самом деле Джекоб был словно целая страна, и пока она объехала только половину. Ей хотелось побывать в любимых местах Джекоба в этом мире, понять, откуда он родом. Но на этот раз, пожалуй, довольно. Ее тело тосковало по родному миру, словно она слишком долго дышала отравленным воздухом этого.

– Да, – согласилась она, – может, ты и прав. Уилл и Клара поймут, ведь так?

– Конечно. – Он погладил ее лоб. У нее болела голова, будто там, внутри, осиным роем водворился весь шум его мира.

Комнату, где висело зеркало, Лиска почти такой себе и представляла. Запыленный письменный стол отца Джекоба, модели самолетов над ним были так похожи на тот, на котором они бежали из гоильской крепости, а пистолеты – на вид будто из ее мира. А может, они и правда оттуда.

– Ты ведь уходишь не из-за нее, да? – Джекоб старался говорить непринужденно, но Лиска почувствовала, что этот вопрос уже несколько часов вертелся у него на языке.

– Из-за нее? – Они оба знали, о ком речь, но Лиска не смогла удержаться от искушения. – Ты имеешь в виду продавщицу из шоколадной лавки? Или девушку, которая продала тебе цветы для Клары?

Услышав насмешку в ее голосе, Джекоб с облегчением рассмеялся:

– Когда будешь в Шванштайне, пошли Данбару телеграмму. – Джекоб взглянул на зеркало, и Лиска поняла, с каким удовольствием он ушел бы с ней. – Спроси, что ему известно об ольховых эльфах. Меня интересует, сколько их, по каким признакам их можно узнать, кто их враги, союзники, их магия, слабости – все, что он только сможет найти.

Роберт Данбар был одним из самых уважаемых историков Альбиона. Его эрудиция уже много раз помогала Джекобу в охоте за сокровищами. Кроме того, Данбар, наполовину фир дарриг, скрывал под сюртуком крысиный хвост и был обязан Джекобу жизнью.

– Ольховые эльфы? Ты вошел во вкус и хочешь найти еще какое-нибудь их магическое оружие?

– Нет. Думаю, одного мне достаточно.

Джекоб говорил серьезно, и Лиска поняла: он что-то задумал, но пока не хочет это обсуждать.

– Иным вещам лучше оставаться ненайденными, Джекоб. – Неожиданно для себя Лиса повторила предостережение, которым их всего несколько недель назад напутствовал Данбар.

– Не волнуйся. – Он протянул ей одежду для другого мира. – У меня нет желания разыскивать пропавших эльфов. Напротив, я хочу убедиться, что еще не нашел их.

Лиске стоило бы остаться, но она понятия не имела, о каком мире он говорит, и считала, что в своем он в безопасности.

Когда она шагнула к зеркалу, Джекоб прислонился к отцовскому столу. Едва коснувшись стекла, Лиска уже затосковала по своему всегдашнему спутнику.

4

Надежный тайник