Стеклянный зонтик
***
Бабушка говорила, что будут влюбляться в мои ямочки на щеках. А получилось, что в бёдра. Не знаю, сколько было тех, кто сгинул, так и не прикоснувшись к ним. Надеюсь, они мучались и им понравилось.
***
Босиком на балкон, проводить взглядом. Не обернёшься, огнями фар моргнешь: «прощай».
Пригубил и бросил. А мне лететь теперь в пропасть вопросов: что со мной не так, кто тебе я?
В душ на цыпочках, отогреть ледяные ступни. Чашка кофе и вприкуску горькие мысли.
Ты гурман тел, похититель разума, знала ведь: от тебя до беды шаг. Не дышать с тобой в такт – гибель.
Увезу себя к океану, лишь бы не слышать боли, поменяю там на монеты бессилие. Куплю гордости горсть и крутой нрав.
Чтобы ты узнал: от меня до беды – шаг. Не дышать со мной в такт – гибель.
Но ты, как дурман-трава, забираешь волю: ловлю в каждом твой облик и голос.
И за океаном нет от тебя спасения, не меняют там на монеты бессилие.
***
Губы алым, чтобы только моя улыбка снилась.
Чтобы только мои поцелую помнил.
Только недолго.
Пока губы алым.
***
Си бемоль – разбитое сердце, молоточком вымаливает у струн признание в любви. Ребра черно-белых клавиш ответят мажором, им не досуг слушать плач влюблённой ноты.
Печальное соло подхватит лишь моя память, она сохранила все партитуры.
***
От твоих песен больше не дрожит сердце,
Я теперь слышу в них одну неправду.
Жизнь твоей любви всего месяц,
А друзей, таких, как ты, мне не надо.
***
А я хочу кофе варить на двоих, и чтобы все по-взрослому.
Хочу знать и верить, что это любовь.
Чтобы родинки мои целовал, обнимал, когда мерзну
И никаких сомнений, обид и слез.
***
Марина – значит морская.
Значит, нужен мне океан?
Значит, ветер меня приласкает,
В танце будет кружить по волнам.
Значит, штиля мне нужно бояться,
Он гораздо страшнее, чем шторм.
Ванты будут свистеть и смеяться:
«Скоро ты позабудешь о нем».
***
То была не любовь, а охота на бабочку.
На иголочку под стекло, в коллекцию мальчику.
Не обнимут крылья нежные цветов майских,
Живодеру важнее потеха, чем жизнь синеглазки.
***
Это не я, это окна зареваны,
Ты не спешишь и мутнеет стекло.
Сентябрь
Пить какао, свитер в «косы»,
Подогрев сидений, герпес, морось.
Клён, как-будто залит кровью,
Только иней её смоет.
Чьи-то дети пошли в пятый,
Я – за пудрой и помадой:
«…цвет глинтвейна, …да, по карте…»,
Солнце низко, вплоть до марта.
Утром прячусь в одеяло,
Словно лето в нём застряло.
Всё спросить тебя хотела,
а ты любишь мою осень?
Конец зимы
Через сотню граней бокала свет оставляет послание-клинопись: «бросай рукопись, торопись увидеться». Касается прядей волос, меняет каштан на золото.
На ладони светятся розовым линии: тут – жизнь полная, тут – дорога трудная.
К полудню надену теплое – у меня с солнцем февральским свидание.
Сквозь тысячи миль, километров, толщи воздуха свет целует лицо веснушками.
Позволяю, принимаю признание. Я целуюсь на первом свидании.
Пробуждение
Свиристелями, гроздями сирени, свежей краской на «зебре» май рисует маршруты новой жизни. Не жди «зелёного», нарушай.
Зной
Московский август соревнуется с Мадридским, отдувается за ленивый июнь. Я прощаю тебя, начало лето. Да и ты прости мне, что так редко балую тебя сарафанами, что сначала, как цыганка, пристаю: «Позолоти руки, лицо, грудь на память до следующей встречи», а потом тороплюсь в тень тополей. Знаю, в ноябре заскучаю. А ты?
Рутина
Часы равнодушно тикают,