В постели отчима

Глава 1.

Яна.

Весна, тридцатое марта, прохладный вечер воскресенья. Родной Новосибирск заметает мокрым снегом. Зима никак не хочет уходить, даже несмотря на конец месяца.

Не думала я, что приеду сюда в ближайшие годы. Мне пришлось отказаться от главной мечты своей жизни, чтобы вернуться домой. А их у меня было всего-то две за почти девятнадцать лет!

В детстве завидовала птицам – они умели летать, подниматься высоко над землёй и видеть красоты этого мира. Но сейчас птицы могли бы позавидовать мне, ведь я парила куда выше них.

Я шла к своей цели упорно. Авиация – у нас семейное. Дедуля был известным лётчиком-испытателем. Потом летал на гражданских рейсах, в итоге перед пенсией работал инструктором в лётном центре. Бабуля работала авиадиспетчером, одна из немногих женщин в те времена. Отец хотел стать лётчиком-истребителем, но не сложилось. Папа отучился на пилота и недолго летал на грузовых рейсах, пока их самолёт не потерпел крушение. Мать же пошла немного по другому пути, выучившись на фельдшера и устроившись в медицинскую команду аэропорта, чтобы помогать врачу проверять пилотов и остальной лётный персонал перед рейсом. Вот и я грезила небом и самолётами с самого детства. Мечтала летать и увидеть мир.

Закончив девятый класс в пятнадцать, я поступила в колледж по программе туризма и сервиса. Заочно, просто чтобы иметь потом диплом. Зубрила английский язык целыми днями. Работала, где только могла, чтобы накопить на курсы и обучение. Сначала в гардеробной ближайшего к дому кинотеатра по вечерам, где брали сотрудников в моём возрасте. После официанткой в «Шоколаднице». А через три года после окончания колледжа, поступила в местную школу стюардесс. Пару месяцев обучалась в ней, а как только стукнуло восемнадцать, прошла собеседование в небольшой авиакомпании. Летала на самых скучных регулярных разворотных рейсах, грезя о длительных и международных. Через два месяца меня пригласили работать на чартерных, и я переехала в Москву. Жила на съёмной квартире с ещё тремя девочками, с которыми мы почти и не виделись из-за разных графиков. Впервые побывала в Турции, Египте, на Кипре. Через полгода – у бортпроводников всё быстро происходит, если упорно трудиться, – удалось встать в расписание на рейсы в Доминикану, Дубай и Шри-Ланку. Но мне хотелось большего, поэтому, когда месяц назад я познакомилась с рекрутером из агентства по подбору стюардесс в зарубежные авиакомпании, сразу поняла – это тот самый шанс!

Собеседование прошла с первого раза. Так сильно грезила авиакомпанией в ОАЭ. И почти успела заключить трёхгодовой контракт, даже несмотря на то, что предпочтение они отдают тем, кому больше двадцати одного. Должна была улетать, но бабушка, которая меня вырастила, попала в больницу с сердечной недостаточностью.

И вот, я в Новосибирске. Стою с двумя тяжеленными чемоданами, у двери незнакомой квартиры на территории закрытого микрорайона «Европейский берег», на улице Владимира Заровного. Дверь распахивается, и удивлённая мама, которую я не видела года два, осматривает меня с ног до головы, запахивая шёлковый, слишком какой-то вульгарный, бордовый халатик:

– Яна? Ты как здесь оказалась?

– Шутишь? Как тебе только в голову взбрело сдать нашу с бабушкой квартиру неизвестно кому, даже не предупредив меня?!

– Не надо устраивать сцену в коридоре, соседи услышат. Заходи давай.

Она ещё о соседях беспокоится, надо же! Я зла, очень зла. Но чемоданы в квартиру затаскиваю и останавливаюсь в коридоре, складывая руки на груди. Мать смотрит на меня недовольно, языком цокает. Чёрт её дери. Совести у неё как не было, так и нет.

– Не ожидала, что ты приедешь в Новосибирск, Янка. Могла позвонить.

– Не думала, что мне потребуется предупреждать тебя, мам, – таким же ворчливым тоном отвечаю я. – Представь себе, каково было моё удивление, когда я вернулась к себе домой, отперла дверь ключом, а на пороге меня встретили незнакомые люди! И я звонила тебе, раз десять звонила! Когда стучалась в запертую дверь уже твоей квартиры. Как ты могла так поступить?!

– Кто ж знал, что ты приедешь? – она выгибает бровь. – Бабушка в больнице минимум на месяц, а доверенность была на меня. Ты пока ещё не собственник. Вот и сдала. Деньги не лишние.

– Спасибо, что не продала! Сдала, чтобы оплачивать себе вот эту дорогущую квартирку? – я обвинительно тычу в маму пальцем. – Надеюсь, бабушка не в курсе, а то её кондратий хватит!

– Эта квартира не моя, Ян. Моего мужчины. А бабушке я пока не сказала.

Всё понятно. Опять новый мужчина, очередная гонка за удачным замужеством. Эту картину я наблюдала всё своё детство, после смерти отца. Мужчин мать меняла часто, когда отношения заходили в тупик. Только я успевала привыкнуть к одному, тут же появлялся новый. Некоторые были хорошими и относились ко мне с добротой. Но большинству её ухажёров малолетний ребёнок мешал. Хорошо, я большую часть времени жила с бабушкой и дедом, иначе могла с лёгкостью оказаться в детском доме.

Лидия Савельевна Колесникова, родила меня в семнадцать лет. Все в семье знали, что не желай она удержать ребёнком отца, вряд ли бы я появилась на свет. Папе было восемнадцать, и с разрешения родителей они поженились. Не знаю, любил ли он маму или ему пришлось вступить в брак из-за её беременности. Он погиб, когда мне было пять и я почти не помню его. Лет до восьми я была уверена, что мама мне совсем не мама, а старшая сестра. Бабушка стала мне мамой, а дедушка отцом.

Мать забирала меня к себе только тогда, когда ей встречался мужчина, любящий детей. Просила звать «мамулей» и проявляла редкую нежность. Как только на горизонте появлялся тот, кому чужой ребёнок был нужен как пятая спица в колеснице, меня возвращали к бабуле. Дочь за борт, а мама в пляс. Печально, но я привыкла. Тогда она просила говорить, что я её младшая сестра и звать Лидой.

Один задержался дольше всех. Своих детей иметь не мог, но хотел, и казалось, что души во мне не чаял. Мать тогда была счастлива, просила называть его папой. Я даже поверила, что у меня наконец-то будет семья, как у всех одноклассников. Всё изменилось, когда мне исполнилось тринадцать и мужчина мамы стал проявлять ко мне повышенное внимание. Мать, всё же не умалишённая, сразу поняла, в чём дело и выгнала его взашей. Вот только больше она никогда не знакомила меня со своими ухажёрами и почти не навещала.

– И где прикажешь мне жить? В нашей с бабушкой квартире чужие люди. Другого дома у меня нет, – уже спокойнее говорю я, понимая, что от ссоры толку не будет.

– Ты не погостить? – удивляется мать. – Решила вернуться насовсем? Я думала, ты улетела в Дубай работать.

– Пока не выздоровеет бабушка, и пока ей будет требоваться уход, я останусь в городе, – вздыхаю. – Ладно, тогда дай мне ключи от своей квартиры. Поживу там, пока ты не решишь вопрос с жильцами.

– Тут такое дело… – мама отводит взгляд в сторону, подолы халата теребит. – Свою однушку я тоже сдала. Сразу, как сюда переехала.

– Твою ж… Мама! – негодую я. – Ты издеваешься, да?

Она молчит. Вижу, что ей неудобно. Вот только мне от этого не легче. Родная мать оставила меня без крыши над головой. Зато сама живёт припеваючи в огромной элитной квартире. Стоп! И как я сразу не подумала?

– Значит, поживу здесь, – заявляю. – Думаю, это простимулирует тебя поскорее разобраться со своей оплошностью.

– Невозможно! – отшатывается она. – Я тут не одна живу! А он не знает о тебе. И как я всё это объясню?

– Это не мои проблемы.

– И когда ты стала такой дерзкой, Яна?

– Когда выросла, мам.

– И всё равно, ты не можешь остаться здесь! У тебя же есть этот твой друг детства, как его… Вот у него и остановись на недельку-другую.

– Его зовут Женя. И это исключено. Он живёт не один. Не переживай, – фыркаю я, сдерживаясь, чтобы не закатить глаза. – Я чаще буду в рейсах, чем дома, пока бабуля в больнице. Но спать мне где-то тоже нужно.

– Повторяю, я живу с мужчиной! Ты, надеюсь, в достойную авиакомпанию устроилась?

– В достойную.

– В какую конкретно? – почему-то напрягается мама.

– А это имеет значение?

– Если в базирующуюся здесь, то койку в общежитии выделяют.

– Просто блеск! Мне идти в общежитие, когда есть квартира, в которой я прожила почти всю свою жизнь? Ну уж нет, мам. Тем более стюардессам с местной пропиской места в общежитии не выделяют, – ощущение, что это я тут взрослая, которая пытается объяснить почти на пальцах ребёнку банальные вещи. – Не буду я с твоим мужиком пересекаться, меня вообще на ночные рейсы ставят.

– Ночные? – думает с минуту. – Ладно, я согласна. Но с одним условием…

Я вскидываю руку вверх, останавливая её. Условия мне знакомы с детства. Выслушивать снова нет желания. Раньше я старалась понять мать, ведь ей сейчас всего тридцать шесть, и она молода. А потом просто устала от её закидонов.

– Помню. Называть тебя по имени и врать, что я твоя младшая сестра. Нет проблем.

– Тогда пойдём, комнату покажу, – мама заметно расслабляется. – У нас там, правда, неиспользуемая детская, но не в зале ж тебя класть? И да, Ян. Когда он будет дома, прошу вести себя тише.

Глава 2.

Яна.

«Вести себя тише» – значит быть незаметной. Не отсвечивать. Не мешать.

Такие правила были и раньше, но теперь, мать как будто переживает сильнее. Словно до сих пор винит меня за тот случай пять лет назад. Даже сейчас, когда я распаковываю вещи в узенький шкафчик, пристально наблюдает и тут же критикует пижамные шортики. Тогда на мне тоже были шорты, но будто бы в них было дело! Мне было тринадцать, я ещё в куклы играла, да и совсем худющей и нескладной была, чтобы каким-то образом додуматься «соблазнять» её мужчину. Но Лидия Колесникова до сих пор негласно винила меня. И это было крайне обидно.

Настолько, что эта обида шла со мной бок и бок через годы. Она шла и с матерью.

Но какими бы ни были наши отношения с ней, я в любом случае буду рада, если у неё наконец-то появился хороший, любящий мужчина.

За полчаса в течение которых разбираю вещи, я маму ни о чём не спрашиваю, кроме местоположения бабулиного любимого попугая. Знаю – проявлю интерес к личной жизни, она может надумать лишнего. Зато она отчего-то становится очень заинтересованной моей работой, чего раньше за мамой не наблюдалось. Наверное, из-за обиды ухожу от ответа. Можно было и поинтересоваться жизнью собственной дочери раньше. По-детски, но мне всё равно.

Хоть мать и сообщает, что несмотря на выходной день, её избранника сегодня дома не будет, я всё же решаю встретиться с другом. Потом времени может не хватить.

Прекрасно помню, как быть новенькой в авиакомпании. На свой первый рейс я прибыла сильно заранее. После брифинга с бригадой, сразу пошли в самолёт. Свой первый борт тоже забыть сложно. У меня был «Туполев 214», и я была в восторге! Хоть и достаточно старенькая модель судна, всё же первый самолёт, что поднял меня в небо, как бортпроводницу. Тогда я стояла, улыбаясь и здороваясь, встречая своих первых пассажиров. А ещё чуть не сошла с ума, когда закончились места для ручной клади на полках. Спасибо старшим коллегам, показавшим мне, как «играть в тетрис», освобождая на полках место. Полёт из Новосибирска в Челябинск длился чуть больше двух часов, а затем была часовая стоянка и ещё столько же обратно домой. Первый пилот, когда всё пассажиры вышли, поздравил меня, как новенькую, с успешно завершённым рейсом и пожелал удачи по громкой связи. Было безумно приятно.

Меня тогда прикрепили к наставнице, что первый месяц вводила в курс дел. Мне повезло: все коллеги оказались отзывчивыми и дружелюбными, оказывали поддержку.

Затем Москва, большая компания, принадлежащая туроператору, где на каждом рейсе работаешь с кем-то новым, а бортпроводников и пилотов распределяет рандом. Поэтому я особо ни с кем не сдружилась. Времени не хватило. Был кто-то, с кем пересекались чаще и налаживался контакт во время интервалов, когда мы отсыпались в отелях. Был кто-то, с кем контакт не ладился, но тут проще перетерпеть рейс, ведь на следующем будешь работать с другой командой.

И вот, сейчас вместо авиакомпании в ОАЭ, я собираюсь вступить в штат одной из ведущих крупнейших компаний России, базирующихся в родном городе. А значит, снова рандом, снова постоянная смена коллег. И это неплохо. Никаких конфликтов, никаких личных отношений.

Принимаю душ, натягиваю облегающие чёрные леггинсы, рубашку и объёмный бежевый джемпер. На ноги короткие бежевые угги, а сверху тёплое пуховое чёрное пальто длиной до колен. Накидываю шапку, заматываюсь в шарф. На мой внешний вид мать только недовольно вскидывает брови. Ей хоть и тридцать шесть, понять современную моду на частенько бесформенные удобные вещи для неё – сложно.

Но когда ты в Новосибирске, на термометре минус пять, ощущающиеся как все минус пятнадцать, и ледяной ветер так и норовит обдуть щёки, а ты собираешься прогуляться по центру города с другом, как-то не до платьев с элегантными пальто, коих и в моём гардеробе прилично насчитается. Мама же даже в такую противную погоду пойдёт в продуктовый на шпильках, в укороченной шубке и брюках с блузой. Пусть замёрзнет, промокнет и даже приболеет, но важнее внешнего вида для неё ничего нет.

Выхожу из квартиры, спускаясь на улицу к ожидающему меня такси. Доезжаю до оперного театра, где меня уже ждёт Женька.

Евгений Ершов – худощавый, высокий блондин с пронзительными зелёными глазами, старше на пару месяцев, мой лучший друг со школьной скамьи. Первые ледянки и походы на горки. Первые синяки. Первые переживания о первых симпатиях. Общая первая сигарета на двоих, когда решили попробовать перед школьной дискотекой и сразу же зареклись, что больше никогда. Даже работа первая и то вместе. А от его замечательной проницательной мамы я получила больше советов, чем от собственной. Уехав в Москву, я скучала по парнишке, с которым провела бок о бок прожитые годы.

Площадь возле Оперного театра встречает нас холодным ветром и мелкими снежинками.

– Господи, не могу поверить, что мы снова тут. Столько времени прошло. Помнишь, как тут гуляли раньше, школьной компанией? А потом, прямо перед моим отъездом в Москву? – с улыбкой оглядываю окружающие нас здания, принимая из рук Жени стаканчик с классическим капучино без сахара.

– Не так уж и много, Янчик. Год – разве за это время хоть что-то успело поменяться? – Ершов тоже улыбаешься, хлопая меня по плечу.

– И то верно. Как у вас с Маринкой?

Марина – девушка Жени и, кажется, у них всё серьёзно.

– Всё отлично, передавала тебе привет и приглашала на выходные к нам. Всё ещё хочет тебя познакомить со своим двоюродным братом. Зря, говорит, отказываешься от этой шикарной перспективы, – подтрунивает друг. – Лучше расскажи, как у тебя на самом деле с личной жизнью?

– А сам как думаешь? – гримасничаю я. – Сложно завести отношения, когда ты вечно на рейсах и у тебя ненормированный график. Иногда я живу по Московскому времени, иногда по Красноярскому, иногда по Магаданскому.

График и правда кошмарный бывает. Думаешь, что летишь в Мурманск туда и обратно, к вечеру уже дома будешь, а по факту остаёшься там на день-два из-за нелётной погоды.

– В этом есть и свои плюсы, – кивает Женька. – Всегда можно завести интрижку на пару дней где-то на курорте. Или ты всё ещё грезишь им?

Про него я говорить не хочу. Больная тема, которую сложно понять даже близкому другу. Тот, кто прочно поселился в голове и сердце с моих пятнадцати лет. Почти помешательство. Детская первая любовь, переросшая в нечто большее, не особо нормальное, одержимое. И до сих пор терзающее, не отпускающее и на миг.

– Как твоя мать? – понимая, что разговор зашёл в тупик, Женя переключается на другую тему.

Приходится выкладывать, как есть на самом деле. Ершова уже ничем не удивить. Все выходки мамы он проживал со мной вместе. Предлагает пожить у него. Но куда? У него Маринка, а ещё отец и кошка. Неудобно. Потому отказываюсь.

Так мы и бродим по центру, пока окончательно не замерзаем. Другу завтра в институт. А мне оформляться на работу. На том и прощаемся.

Подъехав к новому дому матери, перевожу дух у подъезда. Надеюсь, она спит. На улице уже почти полночь, лишь фонари освещают дорогу. Снег закончился, и звёзды, как никогда, хорошо видно. Это хороший знак. Определённо хороший, так ведь?

Поднявшись на седьмой этаж, пытаюсь отпереть дверь выданным матерью ключом. Но почему-то тот только с пятой попытки вставляется в замочную скважину. Захожу внутрь, слыша шум и шаги с кухни, что звучат всё ближе и ближе.

Сердце отчего-то ускоряется, как будто предчувствует беду. Надвигающееся цунами, волна которого в щепки разнесёт привычную жизнь многих. Руки потрясывает, а пальцы холодеют. Да что со мной, чёрт его дери?

– Ма… – произношу в пустоту и осекаюсь, потому что всё вокруг будто бы погружается в вакуум.

А до моего слуха доносится голос мужчины. Бархатный, властный, требовательный:

– Вы, собственно, кто?

Вцепляюсь руками в дверную раму.

Мне кажется!

Этого не может быть!

Дыхание становится слишком шумным, в висках пульсирует, отбивая пульс набатом. В голове только одна мысль: «Неправда!»

– Это – моя сестричка, Яна, – в помещение плавно входит рыжеволосая женщина и хватает под локоть мужчину. – Прости, дорогой, не успела тебе рассказать! Она поживёт тут недельку. Ты её даже не заметишь! – чуть ли, не пища от радости, мама переключает внимание на меня: – А это – Дмитрий Дмитриевич. Мой муж.

Муж? Муж!

Тело не слушается, становясь похожим на натянутую тетиву. В горле колючий ком, который я не в силах проглотить. С трудом заставляю себя поднять голову, чтобы взглянуть в светло-карие, с золотистым оттенком глаза не моргая.

– Приятно познакомиться, Яна, – безразлично и холодно произносит мужчина, протягивая широкую ладонь, не удосуживаясь даже попытаться выглядеть дружелюбным.

Всё вокруг замирает, мир окрашивается в чёрный.

Мой новый отчим меня не помнит. А мы с ним встречались, и не единожды. Последний раз… Когда я решила с ним переспать.

Глава 3.

Яна.

Конечности деревянные. Не получается поднять руку, чтобы протянуть её в ответ. Дмитрий выгибает бровь и непонимающе смотрит на маму, а в глазах немой вопрос: «Она у тебя с прибабахом?»

– Устала после перелёта. Ещё и по городу гулять, не отдохнувши, пошла с этим своим… как его? – отвечает она за меня.

Заметно, что маме вся ситуация ой как не нравится, а из-за моего поведения ей неловко.

– С Женей… – по привычке поправляю её.

И тело постепенно отмирает, начиная слушаться. Медленно, с усилием протягиваю свою ладонь для приветствия. Это прогресс, и я даже умудряюсь выдавить улыбку.

– Что ж, Дмитрий вернулся раньше, чем я ожидала, – мама кокетливо оглаживает плечо своего мужа. – Мы ужинаем. Если хочешь, приходи на кухню.

Я знаю, что мама совершенно не желает, чтобы я на самом деле села с ними ужинать. Но при мужчине никогда этого не покажет.

– Конечно… – еле выдавливаю из себя.

Двое удаляются в сторону кухни, а я, скинув шапку, шарф, угги и пуховик, несусь в ванную комнату, поспешно запирая дверь. Умываюсь ледяной водой, всё ещё надеясь, что это кошмарный сон и я сейчас проснусь.

Но это не сон. Как такое вообще возможно? Как случилось, что Дмитрий Северский, легенда в авиации, самый желанный холостяк, должный сейчас, как второй год, летать на авиалиниях ОАЭ, вернулся в наш город? Как так вышло, что избранником матери стал именно этот мужчина, в которого я влюблена с пятнадцати лет? Мужчина, что был известен своей холодностью и слыл одиноким волком, без друзей, без возлюбленной. Мужчина, преследовавший меня во снах почти каждую ночь? Мужчина, новости о котором я отслеживала чуть больше трёх лет?

Я мечтала о нём ровно с того момента, как бабуля отправила пятнадцатилетнюю меня в летний авиа-лагерь в области. Я бывала там и в более раннем возрасте. Все дети «авиации» ездили туда. И каждую смену в лагерь приезжал кто-то из опытных пилотов, бортинженеров, старших бортпроводников и так далее, чтобы рассказать мечтающим пойти по стопам своих родителей или родственников детям подробнее про авиацию.

Тем жарким летом приехал Дмитрий. Легенда. Тридцатишестилетний первый пилот, сумевший посадить пассажирский лайнер с полностью отказавшей гидравликой, лишь на рычагах управления двигателем без жертв, когда весь борт вместе с пассажирами и экипажем уже похоронили даже опытные коллеги. Потому что, это в девяноста девяти процентах катастрофа. Это – как управлять машиной без руля, только педалями. Вот только машина на земле, а самолёт несётся в небе, и люди в нём заперты, как в металлической ловушке. Поэтому он герой, приставленный к награде. Он был героем и до этого. Садился с единственным работающим двигателем, хотя это как раз таки вполне штатная ситуация. Садился и при возгорании на борту. Садился и взлетал в ужасных погодных условиях. Говорили, что он пилот от Бога. А некоторые считали сумасшедшим и слишком рисковым.

А ещё Дмитрий Северский был богат, получив в наследство бизнес отца, что его не интересовал, невозможно красив, привлекателен и желанен женщинами. Даже несмотря на его отстранённость и скверный характер.

Почему влюбилась в него?

Этот вопрос я задавала себе на протяжении всей смены. Тогда я ещё не могла понять свои чувства, и это ломало во мне что-то поважнее костей. Но я его замечала. С первого же взгляда. И моя заинтересованность росла в геометрической прогрессии. В пятнадцать я не видела в этом ничего такого. Не искала странностей в том, что мой взгляд постоянно искал его, останавливаясь на длинных пальцах, которыми он придерживал кружку с кофе в столовой, пока гостил в лагере. Останавливался на идеальной шее, которая виднелась из-за воротника такой же идеальной рубашки. Блуждал по идеально отточенному профилю и волосам, в которые хотелось запустить руку.

Я была мала и неопытна, чтобы понять себя. Не могла осознать, почему при взгляде на него без рубашки, низ живота так сильно тянуло. Не понимала, почему не была в состоянии вымолвить и слова, когда он рассказывал нам, детям, каково это – летать. И не знала, почему не получалось выдержать зрительный контакт с его глазами цвета горького янтаря дольше нескольких секунд.

Не понимала, но уже записывала его имя в свой дневник, глупо представляя нашу свадьбу.

А когда он уехал через три дня, осознала – влюбилась. И не просто влюбилась. Грезила во сне и наяву. Не могла избавиться от этих мыслей. Но всё же понимала: где он и где я? У нас разницы двадцать один год. К чему ему пятнадцатилетний подросток?

Списав всё на первую любовь, схожую с благоговением перед кумиром, которая почти всегда бывает невзаимной, я пыталась начать встречаться с ровесниками. Особенно когда самый популярный мальчик в колледже положил на меня глаз. Не получилось. Северский прочно засел в моей голове.

Раз за разом перед сном я представляла нашу новую встречу. Вот вырасту, стану такой, чтобы он посмотрел на меня, как на женщину, а не на девчушку из лагеря. В моей голове мы случайно сталкивались в аэропорту, и он, конечно же, влюблялся с первого взгляда. В моей голове он сразу же звал меня на свидание мечты, а я, немного медлила с ответом, чтобы показаться ему «загадкой». Миллиарды раз он признавался мне в любви в фантазиях. А я становилась той единственной, кому позволено быть рядом с ним, кто скрашивает его одиночество.

И я выросла. А любовь не прошла. Я начала желать его по-другому. И ни один мужчина не вызвал подобных чувств. Даже мысль о чужих касаниях, не его, заставляла презрительно скривиться.

Пришло время, и долгожданная встреча состоялась в Московском аэропорту. Он прошёл мимо и даже не взглянул в мою сторону. Впрочем, как и в сторону других людей. А потом ещё раз этим летом…

И я не рассчитывала увидеть его даже в ОАЭ, хотя бы мельком. Всё же в той авиакомпании настолько крупный штат и сотни рейсов в разные направления, что пересечься с кем-то почти нереально. Но мы не просто увиделись. Сегодня он вошёл в мою жизнь в качестве нового отчима.

Солнечное сплетение от этих мыслей сильно сдавливает. Я ощущаю, как мне не хватает воздуха. Опираюсь на раковину, сжимая края до побелевших костяшек. Хочется кричать, выть от бессилия. Впервые я прочувствоваю подобное состояние на себе. И даже врагу не пожелала бы испытать эти эмоции.

Так больно…

Чертовски больно.

Как смогу воспринимать его в таком ключе? Это за гранью возможного.

Оглядываю себя в зеркало. Я думала, что, если мы вдруг и встретимся опять, я снова буду выглядеть безупречно. А до «безупречно» как до луны. Даже банальное «хорошо» не подходит. Лицо бледное, губы искусаны, передние пряди волос намокли, прямая чёлка распушилась из-за шапки.

Мы совсем не похожи с матерью. Я унаследовала черты отца. У меня его молочно-шоколадные волосы. Его серо-карие глаза. Его пухлые губы. Его овал лица. От матери разве что форма носа.

Она ярче, эффектнее, всё ещё с отличной фигурой и безупречной укладкой. В детстве я очень хотела быть похожей на маму. Мечтала о травянисто-зелёных глазах, об очерченной линии губ, о красивых островатых скулах и светло-рыжих, ближе к русым, волосах, которые мама в последние годы стала красить в более яркий оттенок.

Вспоминается сухой взгляд Дмитрия, брошенный мне на секунду. Наверняка на маму он смотрит по-другому, раз уж выбрал её из всех.

Наверное, даже хорошо, что он меня не помнит. И в принципе не удивительно. Всё же я постаралась тогда.

Вдыхаю и выдыхаю, понимая, что съезжать мне отсюда нужно как можно скорее. Иначе, глупое сердечко просто не выдержит. Забираю влажные пряди за уши, приглаживая волосы. Хватаюсь дрожащими пальцами за ручку двери и отпираю.

Глава 4.

Яна.

Я должна. Нет, просто обязана, увидеть их семейное счастье собственными глазами, чтобы убить в себе иллюзии. Чтобы было проще. А потом… Попрошу у Женьки в долг, сниму комнату, пока мама не решит вопрос с жильцами в бабушкиной квартире.

Захожу в кухню, ощущая, будто шагаю в пропасть, вдыхая аромат запечённого мяса с картошкой. Мама редко готовила, по крайней мере мне: горячий бутерброд сделает и ладно. Но за своими мужчинами всегда ухаживала. Вот и сейчас стол накрыт по первому разряду, помимо мяса с картошкой тут есть салат из свежих овощей, какие-то рулетики и морс. Быстро скольжу взглядом по кухонным полкам, удивляясь: множество баночек со специями, формы для выпекания, кастрюльки, сковородки, наборы ножей. Как будто тут и правда кухня идеальной домохозяйки. А ведь на маминой квартире всего было по минимуму.

Дмитрий даже не реагирует, когда я присаживаюсь с краю за стол.

– Свинина по фирменному рецепту нашей мамы, – заботливо предлагает мама любимое блюдо деда. – Тебе вроде тоже нравилось?

Совсем нет. Никогда не любила свинину. Но она, конечно, не помнит.

– Спасибо… Лид, – бесцветно отвечаю я, наблюдая, как она кладёт кусок мне в тарелку.

– Димка, давай и тебе положу мяса? Совсем ничего не ешь, – обращается мама к Северскому, а меня почти корёжит от её «Димка».

– Не стоит, – отвлекаясь от своего планшета, на котором он внимательно что-то просматривал, коротко и равнодушно отвечает отчим.

Мама переводит на меня укоряющий взгляд. Мол, это ты, Яна, виновата, что он не в настроении. Но тут же натягивает обворожительную улыбку:

– Ну что, Яночка, как там у тебя с работой? – миндальничает мама, садясь, напротив. – Сестрица приехала маму проведать. А так она у нас птица высокого полёта, в Дубай работать собралась. И не страшно этих шейхов обсуживать… – качая головой, поясняет она Дмитрию, а я опять хмурюсь от двусмысленной и неуместной фразы.

Мужчина, вдруг, тоже поднимает на меня взгляд, ожидая ответа. Всё же, зря появилась на ужине. Лучше бы сидела в комнате и была незаметной. Обдумывая ответ, дрожащими руками хватаюсь за стакан с морсом, подношу к губам и, как назло, рука дёргается, а морс окрашивает мой джемпер бордовым цветом. Просто блеск!

– Ах! Как же так, Яна! – вздыхает мама, протягивая мне бумажное полотенце. – Ты с детства совсем не изменилась, всё такая же неуклюжая!

Джемпер, тем часом, намокает всё сильнее, из-за чего мне приходится стянуть его с себя и остаться в одной белой рубашке. Щёки горят, краснея, как спелый помидор. Обречённо поднимаю взгляд на маму, быстро бросая его на совершенно равнодушного Северского.

Сложно. Очень сложно оторваться от этого идеального лица, как будто выточенного из мраморной скалы настоящим творцом. От его тёмно-синего костюма, идеально облегающего каждый изгиб мускулов, повторяя рельеф мощного тела. От длинных пальцев, которыми он, наверняка, доводит женщин до экстаза.

Одёргиваю себя, поворачиваясь обратно к маме, прикрывая пылающие щёки волосами.

– Ты так и не сказала, куда устроилась, – всё ещё пытается допросить меня мать.

– В «Крылья Сибири».

Вилка из рук мамы с грохотом падает на кафельный пол. Под моим непонимающим взглядом она оправдывается:

– Слышала, в «Крылья Сибири» сложно попасть, многих отсекают. Вот и удивилась.

– Может быть, – пожимаю плечами. – Но у меня отличные рекомендации, а на ночные разворотные всегда мало желающих.

Немного лукавлю. Ненормированный график, сбитые биологические часы, никакой личной жизни в таком ритме – это всё про ночные разворотные. Но тех, кто умудрился пройти отбор в именитую компанию в ОАЭ, всегда примут с распростёртыми объятиями.

– Да-да, кошмар! – наигранно сокрушается мама. – Яна у нас стюардесса, – обращается она к Дмитрию. – Ты ложись тогда пораньше, когда ещё выспишься!

Прямой намёк, чтобы я покинула общество «счастливой парочки»? Злость берёт верх. Вскидываю голову и показательно запихиваю кусок нелюбимого мяса в рот. Мама, понимая, что уходить я не собираюсь, переключает внимание на мужа. А я отвлекаюсь на свой пиликающий телефон:

«Без проблем добралась?» – спрашивает Женька в смс-ке.

«Почти. С отчимом вот познакомилась», – печатаю в ответ.

«Ну и каков этот старикан? Не скрючило от инсульта при виде молоденькой красивой девушки?» – отвечает друг, а я даже через текст чувствую его насмешливую интонацию.

Признаваться в том, кого именно постигла участь стать моим отчимом, пока не хочу, поэтому просто пишу:

«Ему нет и сорока. Вообще-то, тридцать девять».

«Какое чудо! До пенсии ещё далеко – уже хорошо», – отвечает Ершов, добавляя смеющихся смайликов и вызывая на моём лице улыбку. – «Держись там, Колесникова! Если что, двери нашего дома всегда для тебя открыты. Даже ночью»

«Спасибо за заботу, только тебе и бабуле есть до меня дело», – быстро пишу я, улыбаясь и выходя из диалога.

Накалываю на вилку картофелину, пытаюсь проживать. Но еда совсем не лезет. Потому желаю новоиспечённому семейству спокойной ночи и, удаляюсь в выделенную мне комнату.

А закрыв дверь и сев на односпальную кровать, обхватываю голову руками. Ужасное чувство охватывает душу. О чём-то подобном рассказывала школьная подружка, когда мальчик, что ей до безумия нравился, обратил внимание на другую девочку, а подруге, в тот вечер на даче, пришлось оставить их наедине, дабы не быть третьей лишней и уйти в другую комнату. Всю ночь она тогда металась по постели, сгорая от чувств, зная, что они там вдвоём. Что он не с ней.

Вот только Северский давно не мальчик, а муж моей матери. И я, собственно говоря, не имею прав на подобные мысли. Больше не имею…

Переодеваюсь. Наливаю водички в кормушку Кеше – волнистому попугайчику зелёного окраса с жёлтой мордочкой. Самый обычный попугайчик, которого я подарила бабушке перед отъездом, чтобы ей не было скучно, стал её любимчиком. А сегодня я нашла его на балконе, куда мама бездушно запихнула несчастную живность. Спасибо, что корм насыпала и балкон был застеклённым.

Боясь услышать что-то лишнее из-за соседней стены, вставляю в уши беруши. Так спокойнее. Но даже укрывшись с головой одеялом, сон всё равно не идёт. Так и ворочаюсь в полусне почти до утра.

Поднявшись с кровати, радуюсь, что ни с кем из «соседей» по квартире не сталкиваюсь. Бесшумно и быстро собираюсь. Знаю, что могут оформить, отправить на инструктаж на полдня, а вечером на рейс. Поэтому сразу собираю небольшой чёрный чемоданчик: документы, как внутренние, так и загранпаспорт на всякий, свидетельство бортпроводника, медкнижка. Увлажняющий крем для рук, маски для лица, капли для глаз – незаменимые вещи, потому что воздух в самолёте очень сушит. Освежающие салфетки, духи с нерезким ароматом, медицинскую косметичку с таблетками, каплями для носа и ушей, кремом для вен. Косметичку с косметикой. Компрессионные колготки, сменные вещи и купальник, если придётся оставаться в отеле. А ещё чек-лист по открытию двери самолёта, на всякий случай. Всё остальное выдадут вместе с формой.

Затем макияж. Сложная и важная часть начала дня у бортпроводницы, а в «Крыльях» он обязателен. Первым делом нужно подготовить кожу: сыворотка, крем для лица и глаз. Из-за работы кожа постоянно находится в сухой среде, поэтому её нужно увлажнять. Дальше тон и консилер. Немного скульптора, чуть-чуть румян. Уложить брови, нанести перламутрово-серебристые, почти незаметные любимые тени. Затем стрелки, тушь и одну из любимых красных помад на губы. Завершаю всё капелькой хайлайтера и фиксирующим спреем.

Вне работы я почти не наношу макияж, не считая кремов, давая коже отдохнуть. Но на рейсе профессия обязывает быть безупречной.

С причёской тоже приходится заморачиваться. Сегодня первый день и хочется выглядеть хорошо. Потому быстро пройдясь по чёлке утюжком, разбираю прямой пробор, делаю по бокам маленькие жгутики из передних прядок, собираю сзади в низкий хвост, плету косу, скручиваю её в пучок-улитку, фиксируя каждый оборот невидимками. Причёска выглядит великолепно, но не из самых практичных, поэтому приходится зафиксировать всё лаком для волос.

«Европейский берег», где поселились мать с отчим, находится в прекрасном районе на набережной реки Обь, вот только очень далеко от Толмачёво. Соответственно, добраться до аэропорта я могу всего двумя доступными мне способами: рейсовый автобус или электричка. Такси в аэропорт – слишком дорого, для каршеринга у меня нет прав, а аэроэкспресса у нас в городе, увы, нет.

Поэтому, собравшись, сильно заранее выхожу из дома, чтобы дойти до остановки автобуса и доехать на нём до вокзала. Затем электричка до станции «Обь», а потом маршрутка до Толмачёво. Из-за такого неудобства ещё не раз припоминаю «добрыми» словами маму, сдавшую бабушкину квартиру, откуда в разы удобнее добираться. Её-то, наверняка, на работу возит Северский на машине!

И вот, я на месте. Прохожу досмотр и иду оформляться в отдел кадров, раз пять проверив до этого, все ли документы на месте. Присаживаюсь на стул возле ближайшей к двери темноволосой девушки, передаю трудовую и называю фамилию. Пока она что-то активно печатает на клавиатуре, я уставляюсь в окно, во всей красе утренней серости разглядывая взлётно-посадочную. Наблюдая за тем, как с разгона взмывают друг за другом самолёты, дух перехватывает. Всего меньше недели без работы, а я так тосковала по небу!

– Яна Денисовна, летите сегодня, – сообщает брюнетка, почему-то сочувственно улыбаясь.

– Нет проблем. Я готова, – киваю в ответ. Как и ожидалось. – Во сколько инструктаж?

– Нет-нет, Яна Денисовна. Вы не поняли… – мнётся сотрудница. – Заберёте форму и на медосмотр, потом брифинг и сразу на борт. Ну что я рассказываю, вы сотрудник опытный…

– Но как же? Мне говорили про ночные рейсы?

– Так и было, но… Вас приставили к команде.

Глава 5.

Яна.

– Будете летать с ними, – девушка вдруг отводит взгляд в сторону, как будто обдумывая слова. – По крайней мере, пока. Старшая всё расскажет.

Странно. Разве тут не рандом, как везде? В ведущих авиакомпаниях не бывает по-другому. Что ещё за команда? Но возражать и заваливать кадровичку вопросами смысла нет. Я и так устраивалась в срочном порядке. Куда скажут, туда и полечу.

Киваю, и передо мной на стол ложится трудовой договор и ручка. Пробегаюсь глазами по знакомым пунктам и подписываю. Взамен мне выдают пропуск. Потом за формой, после еле удерживая несколько чехлов и свой чемодан в руках – в брифинговую.

– Новенькая? – тут же интересуется симпатичная блондинка, которой меня передаёт кадровичка.

На вид немного старше меня, ниже на четверть головы, явно недлинные золотистые волосы собраны в некрупный узелок на затылке, губы накрашены бежевой помадой, что гораздо реже встречается у бортпроводниц, а ярко-голубые глаза в обрамлении тёмных ресниц блещут интересом.

– Замужем? – добавляет она.

– Н-нет… – удивляясь вопросу, отвечаю я.

– Снег, ну ты прям с порога, – добродушно смеётся высокий русоволосый, кареглазый парень с обворожительной улыбкой. – Я Анатолий, а это – Снежана, – указывая рукой на коллегу, поясняет парень, а потом протягивает руку мне. – Можно просто Толик.

А он выше меня на четверть головы. Рост как на подбор совсем не удивляет: во всех авиакомпаниях строгие требования к росту. И я со своими сто семидесятью тремя вписываюсь в индустрию идеально.

– Яна, – отвечаю взаимным рукопожатием. – Вы команда, к которой меня приставили?

– Всё так. Идём, переоденешься, – щебечет Снежана, подхватывая меня под локоток и ведя в небольшое помещение со шкафчиками. – Даже не знаю, повезло тебе или нет… Форму можешь выбрать сама, на то и выдали столько предметов гардероба, чтобы ты могла комплектовать! Но сразу скажу, Холерия больше любит видеть нас в юбках, – заговорщически шепчет коллега.

– Холерия? – вопросительно выгибаю бровь, вешая свою верхнюю одежду в свободный шкафчик.

Смотрю на коллегу, подмечая, что та в светло-серой юбке-карандаше, такого же цвета жилетке, мятного цвета блузе с длинным рукавом, в серых туфлях на каблуке, а на шее повязан мятного цвета шёлковый платочек – фирменный цвет «Крыльев Сибири», что-то между бирюзовым и зелёным, но ближе к зелёному. На голове девушки мятная пилотка, а на груди приколота фирменная брошь.

Тут отличная форма. Ко всему прочему выдаются белая и мятная блузки, удобные в полёте серые кеды на резиновой подошве, брюки, пиджак, жилет, пояс, перчатки, демисезонное пальто, палантин, пуховик на гусином пуху с капюшоном, шапку и шарф к нему и даже фирменный зонтик. А ещё платье из тёплой ткани, с тремя комплектами съёмных воротничков и манжет. При желании уже за свой счёт можно приобрести фирменный чемодан и сумку.

А уже в середине-конце апреля, когда авиакомпания перейдёт на летнее расписание полётов, а погода станет теплее, выдадут совершенно другую форму: из лёгких, а не тёплых тканей, более яркую и дышащую.

– Калерия Валерьевна Самойлова, если быть точной. Такая заноза! Только при ней её Холерией не называй, это только между нами, – отмахивается Снежана. – Если ты не замужем, значит, помолвлена? Или в гражданском браке?

Какие странные вопросы. Мне девятнадцать в середине мая, о каком браке речь вообще? Отродясь подобных требований не было!

– Нет.

– Как же так? – внезапно начинает сокрушаться стюардесса. – Ты же не продержишься и дня… Понимаешь, наш первый пилот…

– Майская! – слышится строгий оклик со спины. – Прекратить сплетни!

Оборачиваюсь, чтобы разглядеть вошедшую в помещение черноволосую женщину, чуть ниже меня, со строгой прямой осанкой, будто солдат, собранной и подготовленной к рейсу.

– Колесникова? – интересуется она, поджимая тонкие губы и осматривая меня с головы до пят. Киваю. – Готовность пятнадцать минут – и на медосмотр. Потом жду вас в брифинговой, – сообщает она и, развернувшись, покидает комнату.

– Удачи, – одними губами шепчет Снежана, тут же выбегая за старшей.

Готовность пятнадцать минут значит, что мне нужно максимально быстро переодеться в форму и поправить причёску. Раз Калерия Валерьевна больше любит юбочный вариант, решаю выбрать его. Всё же первый день.

Через четырнадцать минут довольно оглядываю себя в зеркало: светло-серая юбка-карандаш идеально сидит по фигуре, её дополняет светло-серый пиджак, на манжетах рукавов которого фирменного цвета мятные ленты, а на груди закреплён значок компании в виде красивого крыла неизвестной птицы. Идеально выглаженная белоснежная блуза отлично сочетается с белыми перчатками, в которые перетянуты мои руки, но первое, что бросается в глаза – красивый тоненький платок мятного цвета, кажется, сшитый из самого настоящего шёлка. На его ткани белым принтом изображены те самые крылья, являющиеся символом компании. Ещё минута уходит на то, чтобы зафиксировать пилотку на голове.

И вот, я готова. Медосмотр проходит стандартно. Получив отметку в журнале, отправляюсь обратно, удивляясь, что не встретила в кабинете маму. Видать, у неё выходной. Брифинг-рум у «Крыльев Сибири» прекрасная. Большой светлый зал с новеньким ремонтом и окнами с видом на стоянку самолётов. Здесь не меньше шести белых столов у окон, в окружении стульев мятного цвета. Посередине зала «рабочая» зона с маленькими двухместными столиками. Это для тех, кто хочет поучиться во время смены, чаще для новеньких или тех, кто в резерве. Зона отдыха с серыми мягкими диванами, возле которых стоят не только кофейные столики, но и станции для зарядки гаджетов, отделена мятного цвета перегородкой с поворотным механизмом. На одной из стен крупный светящийся логотип компании, а на другой несколько мониторов. На первом – суточный план полётов каждого судна. На втором – текущий статус бортов, находящихся на перроне. На третьем – радар с движением самолётов в воздушном пространстве в районе Толмачёво. Есть кулер с водой, столик с кофейником и чайником.

Не все брифинг-румы в аэропортах выглядят подобным образом. Иногда они похожи на крошечные коморки. Но тут база «Крыльев», потому так. Снежана сразу же сообщает, что в Москве у нашей авиакомпании также имеется подобное помещение в Домодедово, где вторая наша база.

В брифинговой уже достаточно людно. Двое пилотов, расположившись на диване, обсуждают будущий рейс. Крупная команда бортпроводников из восьми человек, проводят предполётную подготовку за одним из столов. Двое стюардов попивают кофе, о чём-то переговариваясь, а пепельноволосая стюардесса заучивает опросник. Моя новая команда тоже в сборе. Сразу понимаю, что самолёт у нас небольшой, раз нас только четверо. Оно и к лучшему.

– Колесникова Яна Денисова, восемнадцать лет, – представляет меня старшая бортпроводница команде.

В ответ представляются коллеги. Калерии тридцать один, Снежане двадцать семь, а Анатолию двадцать пять. Ничего странного в этом нет, но я всё ещё помню странные вопросы от Снежаны о замужестве, а ещё подмечаю, что у всех троих бортпроводников имеются обручальные кольца на пальцах.

Старшая проверяет наши документы и приступает к брифингу:

– Итак, доброе утро, кого не видела. Мы с вами выполняем рейс SW6015 по маршруту Новосибирск-Екатеринбург, «Эйрбас А320», время в пути два часа двадцать пять минут. И разворотный SW6016 Екатеринбург-Новосибирск, – строго чеканит Калерия. – У нас 139 пассажиров, из них 2 младенца, 1 несопровождаемый ребёнок, на 11 ряду пассажир с малогабаритным питомцем. Спецпитания для пассажиров нет. Информация о количестве пассажиров и наличии груза на обратном пути будет позже. Я пойду 1L, Борисов 1R, Майская 3L, Колесникова 3R. Обратно Снежана меняется с Анатолием.

1L – это всегда старший бортпроводник, который заполняет документы, работает с пилотами и пассажирами. А также встречает пассажиров, проверяет посадочные, охватывает бизнес-класс, отвечая за левую переднюю половину салона. Самая тяжёлая работа. Ведь именно старший несёт ответственность за экипаж, даёт готовность для посадки пассажиров, решает вопросы по документации с сотрудниками аэропорта и ещё очень много всего делает.

1R – помощник старшего. Отвечает за первую правую дверь, переднюю половину салона по правой стороне. А ещё за питание в бизнесе.

3L – хозяин багажного отделения. Зона ответственности с середины до хвоста по левому борту, и всё, что там лежит и находится. Важная позиция, где бортпроводник отвечает за безопасность и следит, чтобы ничего лишнего на судне не оказалось. Плюсом обслуживает пассажиров эконома.

3R – это «торговля», как принято называть. Моя самая нелюбимая позиция, и, совсем неудивительно, что новенькую ставят именно туда. Я отвечаю за третью правую дверь, салон с середины до конца по правому борту, тележку с едой и напитками, а ещё почти что повелитель: «Вам курицу или рыбу?»

На самом деле пассажиров обсуживают все. Но чёткие обязанности должны быть распределены.

– По приходе на борт проверяем всё по чек-листу, пятнадцать минут, – продолжает Калерия Валерьевна. – Вопросы, замечания, предложения?

Вопросов у экипажа нет.

– Что ж, в таком случае напомню, что посадка на борт у нас в двенадцать пятнадцать по одному трапу. Наш командир воздушного судна, как обычно – Северский Дмитрий Дмитриевич. Второй пилот – Печорин Андрей Игоревич. А вот и они…

А я почти не слушаю после того, как слышу его фамилию. Как это возможно? Бывают ли подобные совпадения?

Глава 6.

Яна.

Могу поклясться, что новоявленный отчим заменил традиционный кофе кровью девственниц, иначе объяснить привлекательность этого мужчины просто невозможно. Он не выглядит даже на свои тридцать девять. Как будто от силы лет тридцать пять. Широкоплечий, статный, высокомерный. Его двубортный пиджак застёгнут на все пуговицы, а четыре полосы на погонах и рукавах сразу расставляют границы между нами. Остаётся лишь гадать, скольким женщинам посчастливилось схватиться за эти погоны, когда он занимался с ними сексом.

Дмитрий даже не смотрит в мою сторону. Я для него невидимка, будто прозрачная. Кивает старшей, глядя в свой планшет.

– Итак, время в пути два часа двадцать пять минут, если не будет нештатных ситуаций, – он снимает фуражку и кладёт её на стол. – Турбулентность ожидается лёгкая, полёт должен пройти плавно. Правила входа в кабину пилотов стандартные.

Наши взгляды на крошечную секунду встречаются и в глазах отчима проблёскивает что-то, будоражащее моё тело. Вспомнил?

Надежда тут же гаснет. В его горьком янтаре снова холод, равнодушие и скука. Северский безразлично отводит взгляд так же быстро, как и посмотрел на меня. А мне так хочется, чтобы все из брифинговой исчезли. Чтобы его взгляд был направлен только на меня. Но капитан продолжает вещать что-то про высоту полёта, давление, температуру и скорость ветра.

Внутри всё сжимается от какого-то мерзкого чувства. Мне больно от его безразличия.

Не вслушиваюсь в его речь совершенно, но наслаждаюсь каждым произнесённым словом. Отвлекаюсь от давящих мыслей на такой безупречный, низкий, завораживающий голос. Почему-то становится жарко, и я с силой закусываю ручку зубами, которую вертела до этого в руках. Она всё ещё дрожит между пальцев. А сердце бешено колотится. Отворачиваюсь в сторону окна на мгновение, чтобы никто не смог заметить пунцовых пятен на моих щеках.

Закончив речь, Северский выгибает бровь, ожидая кивка от Калерии. И получив его, резко разворачивается, направляясь к свободному дивану.

– Всем хорошего полёта! – доброжелательно улыбается второй пилот и спешит за командиром.

У пилотов своя подготовка к рейсу и брифинг. Мы же остаёмся за столом, и Самойлова по стандартной процедуре начинает гонять нас по вопросам.

Потом старшая выдаёт мне личный светоотражающий жилет и фонарик, и наша команда отправляется в поездку на мини-бусе составом до самолёта. Он красивый, мятно-белый. Пилоты остаются снаружи, чтобы осмотреть самолёт. Мы же направляемся сразу в салон. До нас здесь побывало множество наземных служб: техники, служба безопасности, служба уборки и многие другие. Теперь наша очередь проверить всё по чек-листу. Вместе со Снежаной осматриваем свою зону на предмет забытых вещей и посторонних предметов, в рабочем ли состоянии аварийно-спасательное оборудование. Даже шторки иллюминаторов, и те обязаны проверить.

После каждая идёт в свою зону ответственности. Я на кухню, она же «гэлли» на рабочем языке. Проверяю ШЭДы – духовые шкафы. Рейс у нас короткий, а значит, горячей пищи не будет, но таков регламент. Потом кофейники, чайники, компактор для мусора. Принимаю еду, сверяясь с меню и рассчитывая на количество пассажиров. Сервиса на таком коротком рейсе будет всего два. Первый – напитки. Второй – напитки и еда. Гораздо «веселее» на длинном рейсе, где сервисов бывает около пяти, а то и больше.

По итогу замечаний у нас нет, поэтому спокойно подписываем соответствующие бумаги и готовимся встречать пассажиров.

Широко улыбаясь и помогая найти людям свои кресла, я не перестаю думать о Дмитрии. Пытаюсь выбросить его из головы, потому что сейчас тоже ответственный момент: нужно оценить, на чью помощь рассчитывать в экстренной ситуации, кто ведёт себя неадекватно, а кто заметно чувствует себя плохо. Как только последний человек занимает своё место, приступаем к инструктажу по безопасности. Помню, как было неловко это делать в первый раз. Особенно когда кто-то из пассажиров начал снимать на видео и посмеиваться. Ещё пару минут на проверку ремней безопасности и положения кресел.

И вот, каждый армирует свою дверь и присаживается на свою станцию. Так называется неудобное кресло бортпроводника. Калерия передаёт готовность по интерфону, и самолёт выезжает на взлётно-посадочную.

Несколько минут и мы взмываем в небо. Смотрю в иллюминатор, затаив дыхание. Многие знакомые часто задают этот вопрос, считая, что именно на высоте опаснее всего. Но на самом деле самые опасные это взлёт и посадка. Но управляет Северский. Я точно знаю, что наш командир самый лучший и рейс с ним пройдёт гладко.

В момент, когда мы входим в непроглядную серость, я слышу чей-то обеспокоенный вздох. Это пассажир почти в хвосте. Возможно, у него аэрофобия, а это значит, что за ним нужно следить пристально и успокоить в случае чего. Жаль, что сегодня не чистое небо. Мне бы хотелось увидеть родной Новосибирск с высоты полёта через год после возвращения. Но ещё будет время.

Наконец-то мы набираем нужную высоту, а за иллюминаторами виднеется идеально голубое небо. Отчим взлетел так плавно, что нас даже ни разу не тряхнуло. Теперь можно отстегнуть ремни, и приниматься за раздачу напитков и пледов желающим.

– Хочешь мятную конфетку? – предлагает Снежана, помогающая мне толкать тяжеленную тележку с напитками.

– Спасибо, нет, – улыбнувшись, отказываюсь я.

Не люблю всё, что имеет мятный вкус. Но узнаю, что это её личный лайфхак. Кому-то в полёте очень хочется томатного сока, а Майской мятных конфет. А мне вот, всегда хочется обычной минералки с долькой лимона. Но попить я смогу только после того, как обслужу пассажиров.

– Колесникова, один чёрный кофе без сахара средней температуры, и один кофе с молоком в кабину пилотов, – командует старшая, когда мы с тележкой достигаем шторки, разделяющей бизнес-класс и эконом.

На пару секунд теряюсь. Обычно пилотов всегда обслуживает бортпроводник, отвечающий за кухню в бизнесе. Но Калерия поясняет, что Толик сейчас занят пассажиром, а так как пилотам через полчаса после взлёта положен бодрящий напиток, эта задача ложится на плечи ответственного за кухню в экономе, то есть, мои.

Делаю два стаканчика горячего напитка. По интерфону запрашиваю у командира разрешение на вход. Он даёт добро. Сразу же набираю на боковой панели код для входа и только после этого могу открыть дверь в кабину.

Это удивительная возможность понаблюдать за мужчиной, полностью погружённым в управление самолётом. Не то чтобы я планировала заниматься подобным любованием, но всё равно бесстыдно смотрю на красивые губы, волевой подбородок, обрамлённый идеальной трёхдневной щетиной, на руки, переключающие какие-то датчики, на расслабленные плечи, на чуть нахмуренные брови, сведённые у переносицы, когда момент особо важен. И, естественно, на глаза. В солнечном свете они выглядят такими светлыми и яркими, словно впитывают сам оттенок небесного светила, что я даже пропускаю мимо ушей какой-то остроумный комментарий второго пилота.

Капитан скептически гнёт бровь. Закусываю губу, понимая, что уже слишком откровенно пялюсь на Дмитрия.

– Ваш кофе, – наконец-то робко подаю голос.

Ну почему я такая только перед ним? Сама не из робкого десятка, никогда не была той самой девочкой-нежным цветочком из любимых мной сериалов, но присутствие Северского делает меня мямлей. Застенчивой, неуклюжей, глупой. Вот и сейчас даже руки дрожат, когда протягиваю стаканчик второму пилоту, развернувшемуся на мой голос.

– Ты вовремя, спасибо, – ослепительно улыбается Печорин. Он кажется очень добродушным и отзывчивым. Дмитрий же просто игнорирует моё присутствие, общаясь с диспетчерским центром. – Как наши пассажиры?

– Всё спокойно, Андрей Игоревич. На удивление тихие и пока не было никаких претензий. На моей практике это впервые.

– Можно просто Андрей. Что, Яночка, привыкла к более оживлённым рейсам?

– Последнее время летала на чартерах. Сами понимаете, там спокойно не бывает, особенно когда летят обратно из отпуска, – хмыкаю я.

– Может быть, сибиряки спокойнее. Или же их очаровал голос нашего командира, – хлопнув по плечу Северского, смеётся Печорин. – И не подумаешь, что он способен на брифинге посмотреть таким взглядом, что хочется аннулировать своё лётное удостоверение.

Заметно, что они отлично сработавшиеся коллеги. Мне всё ещё непонятно это разделение на команду, и я мысленно обещаю себе выяснить подробности после рейса.

– Капитан, ваш кофе, – протягиваю стаканчик и ему.

– Через пять минут встаём на автопилот, – грозно зыркнув на меня, забирая стаканчик, строго рявкает отчим. – Колесникова, у вас работы в салоне совсем нет, раз вы тут прохлаждаетесь?

И чем я, интересно, заслужила подобный тон? Но это хоть какой-то прогресс. Новая эмоция, заменившая его безразличие. Я согласна даже на это, ведь хуже равнодушия нет ничего.

– Яна, будь зайкой, принеси нам сочку томатного. Особенно ему, – второй пилот кивает на командира, пытаясь сгладить обстановку. – А то Север из тебя всю кровь выпьет ещё до посадки. Мне полдольки лимона и чёрного перца бахни, андерстенд?

– Да-да, – быстро-быстро киваю я. – Сейчас всё будет.

Пулей вылетаю из кабины, натыкаясь в бизнесе на Анатолия. Он хмыкает, поздравляя «с почином», и сообщает, что остальное для пилотов сделает сам. А когда я иду в сторону эконома, слышу вдруг, как Калерия, даже не пытаясь говорить тише, изрекает своему помощнику: «Видать, завтра снова будет новенькая в команде. Капитан её не одобрил».

И эти слова, как будто подтверждают мои догадки. Он не хочет меня рядом с собой.

Глава 7.

Дмитрий.

– Это – моя сестричка, Яна, – миндальничает Лида, прижимаясь поближе ко мне, как будто метит территорию, что вызывает у меня отвращение. – Прости, дорогой, не успела тебе рассказать! Она поживёт тут недельку. Ты её даже не заметишь! А это – Дмитрий Дмитриевич. Мой муж.

Смотрю на девчонку, о существовании которой я даже не знал до этой секунды. А девчонка старательно старается не смотреть на меня. Злюсь на Лиду. О подобном нужно предупреждать заранее, мы обговаривали это до брака. Что за глупая женщина, чёрт её дери?

– Приятно познакомиться, Яна, – бросаю я, ради приличия.

Девчонка, кажется такой хрупкой и напуганной, чуть ли не дрожит из-за моего присутствия. Есть в этом что-то завораживающее и очаровательно-невинное. Она как маленький Котёнок, что спрятался зимой под капот, а его застукали и пытаются выгнать обратно на холод. Щёки розовые, то ли от мороза, то ли от смущения, а может, и от всего вместе. Глаза серо-карие, большущие, в обрамлении дрожащих ресниц, как блюдца, необычные: ободок радужки почти угольный, а к зрачку цвет меняется, светлеет, переходя в расплавленное серебро, а после, сам зрачок опоясывает светло-карий, как будто на серебро пролили капельку чая. Редкий цвет глаз. Я такой видел единожды.

И смотрит испуганно. Почему-то раздражает. Сощуриваюсь, осматривая сестру жены. Высокая, но ниже меня почти на голову, ноги две палки, а остального не видно из-за мешка, который современные подростки за одежду принимают. У знакомого дочь такая же. Там ещё хуже, не сразу со спины поймёшь мальчишка или девчонка. Сколько этой Яне? На вид лет шестнадцать, не больше.

Злюсь ещё больше. Ещё подростка мне не хватало в собственном доме! Сначала глупая птица, теперь девчонка. Что дальше?

Лида неловко пытается оправдать поведение родственницы. Пропускаю мимо ушей. Неинтересно. На роль любящего дяди я не подписывался. Волнует только одно: почему девчонка не у своей матери.

О чём жену и спрашиваю, когда та чуть ли не силком тащит меня на кухню. Мнётся, мямлит что-то о том, что сестра квартиру сдала по глупости, когда их мать в больницу положили. Улыбку невинную пытается выдавить. А ведь о её больной матери я слышу впервые. Одного предупреждающего взгляда достаточно, чтобы Лидия перестала юлить и напряглась, а её улыбка мгновенно стёрлась с лица.

– Любопытная история. Да только что-то не вяжется, – прищурившись, с нотами недовольства в голосе тяну я.

– Дим, ты не злись. Я с ней разберусь… Давай лучше поужинаем? – пытается сгладить обстановку Лида.

Отмахиваюсь от неё. Не то, чтобы жена плохо готовила. Просто от неё это не требуется. И о семейных вечерах у нас договорённости не было. Видимо, хочет сыграть в счастливую семью при сестре.

Жена. Звучит инородно, в какой-то степени даже отвратительно. По сути, мы друг другу чужие люди. И я уже десять раз пожалел, что выбрал на эту роль Лидию Колесникову. Но так было нужно. И пока придётся потерпеть.

– Насчёт Яны… – невинно хлопает ресницами женщина. – Мы можем хотя бы притвориться…

– Всё! – обрываю одним словом поток её будущих тирад на тему сестры. – Я устал. Не трогай меня сегодня, Лида.

День реально ни к чёрту. Застряли с экипажем в Новосибирске, так и не улетев из-за технической неполадки. Ещё и Печорина со дня на день переведут из команды, наконец-то дав ему первого пилота. А ко мне приставят зелёного юнца.

Беру свой планшет, просматривая график рейсов на будущую неделю. Что ж, завтра проще простого, Новосибирск-Екатеринбург разворотный. Знакомые аэропорты, изученные до миллиметров взлётно-посадочные. Даже закрыв глаза с отказавшими двигателями, я бы посадил самолёт там, где летал уже сотню раз. Чёрта с два я бы променял свою карьеру на что-то ещё. Не представляю жизни без неба. Единственно ценное в моей жизни – форма с иголочки, погоны с четырьмя золотыми полосами, закаты, рассветы и верный самолёт.

Почти не замечаю, как сестра жены входит в кухню и робко садится за стол. Они с Лидой о чём-то переговариваются. Игнорирую.

– Димка, давай и тебе положу мяса? Совсем ничего не ешь, – снова обращается ко мне жена.

Что ещё за Димка, твою налево? Бросаю на неё очередной предупреждающий взгляд, так и кричащий: «переигрываешь, дорогая». Сегодня она слишком перегибает.

– Не стоит.

Лида намёк понимает, всё же пыталась меня изучить за эти два месяца. Переключается на сестру.

– … а так она у нас птица высокого полёта, в Дубай работать собралась. И не страшно этих шейхов обсуживать… – качая головой, сокрушается женщина.

Почему-то цепляюсь за эту фразу, сопоставляя в голове сначала девчонку и слово «работать», а значит, ей явно больше лет, чем я думал. А потом слова про шейхов вызывают странную ярость. Вот этот вот маленький Котёнок собирается их обслуживать? Каким, чёрт возьми, образом? Что вообще творится в семейке жены?

Девчонка, тем временем, так теряется, что умудряется пролить на себя морс. Лида причитает, сама Яна, кажется, нервничает всё сильнее. Стягивает с себя намокший «мешок», и вдруг снова смотрит в мои глаза. Всего секунду, но замечаю, как она краснеет. Сидит вся пунцовая и не отводит от меня взгляда. И плевать, что я всматриваюсь сейчас. Плевать, что девчонка это замечает.

Внезапно безобидный ужин с сестрой жены, превращается в какую-то ненормальную прелюдию. На девчонке остаётся облегающая белая рубашка, практически не оставляющая простора для фантазии. А мой взгляд начинает метаться между её оказавшейся объёмной грудью и большими, испуганными глазами. У неё длинные, тонкие пальцы. У неё нежная, хрупкая, трепетная красота. Совсем непохожа на Лиду. Что за безумное наваждение? Почему она вдруг кажется такой знакомой?

Зависаю на её стройных длинных ножках, обтянутых чёрным, когда Яна ёрзает на стуле, кладя одну на другую. Чуть не облизываясь, представляя, как вожу по ним рукой, слыша стон, дурманящий сознание. Почти ощущаю, как её длинные пальчики впиваются в мою спину в порыве страсти.

Девчонка оттягивает воротник рубашки, будто пытаясь ослабить его. Расстёгивает две верхних пуговицы, сбрасывая напряжение с шеи. Почему-то краснеет и прячется за длинными шоколадными волосами, нервно приглаживая чёлку. Если бы она сейчас расстегнула остальные пуговицы, обнажая кожу груди и живота, подошла ко мне, я бы прикоснулся к ней прямо здесь, на глазах у жены?

Сглатываю и отвожу взгляд от Яны, отгоняя от себя эти противоестественные мысли. Разжимаю пальцы, которыми неосознанно всё это время сжимал планшет, грозясь переломить его к чертям собачьим.

А девчонка вдруг утыкается в свой телефон, счастливо улыбаясь и что-то печатая. И в этом простом действии столько нежности, отчего-то сжимающей сердце. С кем она переписывается? С другом? Ухажёром? Парнем? Кажется, Лида что-то говорила о том, что этот Котёнок сразу с самолёта пошла гулять с парнем. Конечно. Наверняка у неё имеется парень. Почему-то мне безумно хочется, чтобы она улыбнулась так мне. Почему-то именно эта улыбка что-то топит внутри. А ведь я давно заледенел, под стать своей фамилии. Замёрз, потерял нечто важное, жизненное. Стал тем, кому интересна только работа. А остальное перестало иметь смысл, после…

Нет. Вспоминать не хочу.

Только единожды я снова почувствовал себя почти живым. Когда одна глупая… Но об этом тоже вспомнить не желаю.

Словно почувствовав мой взгляд, Яна поднимает глаза, встречаясь со мной взглядом. Мгновение выдерживает контакт, снова краснея, а затем вскакивает со стула и спешит прочь.

Правильно, беги, девочка. Тебе лучше держаться от меня подальше. А мне от тебя.

Вот только когда, прибыв в аэропорт и встретив её в брифинговой, в моей команде, которую я самолично отбирал, понимаю – не наваждение больше, а моя реальность. В форме её не узнать. Взрослая, привлекательная девушка.

Что, чёрт возьми, она делает тут? Кто распорядился? Почему я не знал, что Яна – стюардесса? Или прослушал? Хочу избавиться от неё сразу же, ещё не начав предполётный инструктаж. А она, не подозревая ничего, сидит за столом, нервно грызя ручку.

Нет, не так. Скорее соблазнительно сжимает её пухлыми мягкими губами. Взгляд сосредоточенный, внимательный. Вспоминаю, как она коснулась моей руки, протянув её в ответ при знакомстве, аж пальцы покалывает. Мне не хочется, чтобы она отворачивалась, но Котёнок делает именно это. Непреодолимое желание выгнать всех к чёрту отсюда, сбросить со стола все бумаги и, обхватив руками по обе стороны её щёки, приподнять голову выше, чтобы смотрела теперь только на меня. Но нет. Нельзя.

Отвожу от неё взор, избавляясь от искушения взять прямо здесь, на глазах у всех. Продолжаю предполётную подготовку, но мыслями я далеко.

Какого чёрта она оказывается Колесниковой? Разве должна быть у сестры жены фамилия её бывшего мужа? Почему у них отчество разное? Нет. Не моё это дело.

И всё же зря, ты не сбежала от меня, Яна. Но я, так и быть, помогу тебе это сделать.

Глава 8.

Дмитрий.

Аэропорт излечивает нервы и скверное настроение в разы лучше любого глицина. Диспетчеры, раз в несколько минут, объявляют посадки и гейты. Спешат пассажиры. Огни готовящихся к рулению самолётов разрезают пасмурную серость, другие взмывают в небо, рассекая туман.

Печорин сидит за столом, сгорбившись над бумагами с полётным заданием. Я же привычно открываю маршрутную карту на планшете и разъясняю схему захода на Екатеринбург. Андрей тоже опытный, но такова наша обязанность. Печорин хоть и старше меня на несколько лет, в авиацию пришёл позже. Теперь налетал достаточно, и скоро у него будет свой второй пилот. И пусть я ещё на земле, но мыслями уже там, в полёте, будто телепортируюсь через экран гаджета в небо.

После брифинга иду к метеорологу за более точными сводками, вручая стопку нужных документов Андрею. Второй пилот одаривает меня возмущённым взглядом, в котором так и читается кричащее: «у меня своих бумажек мало, что ли?»

Хмыкаю. В бытность вторым пилотом тоже раздражало. Но командиры всегда делали так. Поэтому теперь это делаю я. А скоро будет и сам Печорин.

Добравшись, наконец-то до «Эйрбаса», первым делом дотрагиваюсь до холодного «брюха», проводя ладонью и весь мир перестаёт для меня существовать. Остаётся только железная птица, что скоро загудит тяжёлым, ощутимым на физическом уровне рыком. Мысленно здороваюсь с верным другом. Любой здравомыслящий человек, наверное, скажет, что я – ненормальный. Наверное, так и есть, ведь самолёты я люблю больше, чем людей.

«Эйрбас» под пальцами ощущается так спокойно, но каждый пилот знает, что самолёты тоже рвутся поскорее в небо.

Самостоятельно провожу техническую проверку снаружи, отправляя Андрея в кабину, заполнять документы. Затем и сам иду в кабину, усаживаясь на кресло капитана. Перепроверяю Печорина и откидываюсь на спинку кресла, прикрывая глаза. Остаётся только дождаться отмашки от старшей бортпроводницы о готовности салона, а потом от диспетчеров. А дальше только небо, в котором всё перестаёт иметь значение.

– «Крылья» 6015, «Толмачёво» руление, добрый день экипажу, буксировку разрешаю, запуск по готовности, – слышится приятный женский голос диспетчера.

– Буксировку разрешили, спасибо. И вам доброго дня, «Крылья» 6015, – приветственно отзывается второй пилот.

Пока нас буксуют от стоянки, Андрей зачитывает чек-лист на английском.

– «Крылья» 6015, полоса 06, исполнительный и взлёт разрешаю. Ветер у земли 50 градусов и 5, порывы 13 метров в секунду, хорошего полёта.

– Исполнительный занимаю, взлёт разрешили, полоса 06, «Крылья» 6015. Спасибо, доброй смены, – отвечаю диспетчеру уже я, хватаясь за сайдстик и рычаг.

Начинаю руление, выводя послушный самолёт на рулёжную дорожку. Запускаю двигатели. И вот, мы на взлётно-посадочной. Начинаю разбег, «Эйрбас» набирает скорость, прохожу точку невозврата, и судно отрывается от земли, оставляя на ней все лишние и ненужные мысли.

– «Крылья» 6015, доброго дня, «Толмачёво» круг, – здоровается с нами уже другой диспетчер, мужчина. – По схеме набирайте эшелон 80.

– Принято, эшелон 80, «Крылья» 6015, – буднично чеканю я.

Печорин убирает шасси, а судно продолжает набирать высоту. Наконец-то выходим из облаков, и перед глазами открывается самая любимая картина: высота, на которой всегда светит солнце. Легонько отклоняю сайдстик, делая разворот с небольшим креном.

– И? Примешь новенькую? – любопытничает мой второй пилот.

– Нет.

– Отправишь на растерзание рандома, как и остальных? – хмыкает Андрей. – Мне бы твою власть в «Крыльях», давно бы собрал всех тех юных красоток, которых ты выпер, Север.

– Занимаем эшелон 320, – игнорирую я высказывание Печорина, следуя указаниям диспетчера.

– Есть, эшелон 320.

– Сложно было пересаживаться обратно на «Боинг», когда полетал на «Эйрбасе»?

– Заставляют пройти тренировки на «Боинг»? – даже не удивляюсь я. – Не знаю. Я начинал на них, уже привычно.

– И, конечно, сейчас будешь их защищать? – фыркает Андрей, попутно рассматривая схему полёта на своём планшете. – На «Эйрбас» как минимум имеется гениальное изобретение человечества – столик! А в «Боингах» есть придётся на коленках.

– «Боинг» требует большего от пилота, а «Эйрбас» удобнее в управлении. Но по факту разницы нет. Самолёт имеет душу, если ты её в него вкладываешь. Он становится тебе другом вне зависимости от того, в какой стране или кем был создан, от ширины фюзеляжа, системы навигации, наличия штурвала или сайдстика. Какой бы он ни был, самолёт не может без пилота, а пилот без самолёта.

– Запомню твою пафосную речь, командир, чтобы потом с таким же философским видом вещать её своему второму.

Печорин тихо смеётся, собирая еле заметные морщинки вокруг тёмно-карего цвета глаз. Всё-таки, все мы пилоты, немного не от мира сего. В небе нам гораздо лучше, чем на земле.

Кто-то из бортпроводниц запрашивает разрешение на вход в кабину. Позволяю, не взглянув на монитор, и тут же жалею об этом. Даже боковым зрением замечаю, как взгляд Котёнка бегает по моему лицу, как будто пытаясь зацепиться хоть за одну эмоцию, но получается целое ничего. А она продолжает стоять дальше, не решаясь и рта раскрыть.

– Ваш кофе, – отмирает девчонка, наконец-то подавая голосок.

Диспетчер требует готовиться к занятию другого эшелона, и моё внимание сосредотачивается на переговорах. И всё же не заметить, как Андрей расплывается в улыбке сложно. А она какого-то чёрта улыбается ему в ответ.

– Что, Яночка, привыкла к более оживлённым рейсам?

– Я последнее время летала на чартерах. Сами понимаете, там спокойно не бывает, особенно когда летят обратно из отпуска.

– Может быть, сибиряки спокойнее. Или же их очаровал голос нашего командира, – хлопает меня по плечу второй пилот.

Окатываю его раздражённым взглядом, на что Печорин не реагирует, только одаривает меня очередной хитрой улыбкой.

– Капитан, ваш кофе.

Опять дрожит как осиновый лист, протягивая мне стаканчик. Лишь бы не расплескала на форму.

– Через пять минут встаём на автопилот, – забираю у неё кофе, от греха подальше и ставлю в держатель.

И это опытная стюардесса, не понимающая, что мои руки сейчас заняты? Отличная причина, чтобы распрощаться с ней сегодня же.

– Колесникова, у вас работы в салоне совсем нет, раз вы тут прохлаждаетесь? – цежу сквозь зубы.

– Будь зайкой, принеси нам сочку томатного. Особенно ему, – продолжает распаляться перед Яной второй пилот. – А то Север из тебя всю кровь выпьет ещё до посадки. Мне полдольки лимона и чёрного перца бахни, андерстенд?

Сжимаю кулак на свободной руке, нервно дёргая шеей, разворачиваясь к Андрею лицом, как только Яна из кабины спешно ретируется.

– «Зайкой»? – небрежно выгибаю бровь. – Уверен, что хочешь видеть это недоразумение, правил не знающее, снова в нашей кабине?

Я зол. Нет, не так. Я в ярости. В сжирающей ярости и столь несвойственной мне ревности.

– Прости, капитан, – признаёт ошибку Печорин, на что получает от меня испепеляющий взгляд. – Набираем высоту?

– Набираем.

Через пару минут занимаем 340 эшелон, и я перевожу лайнер в режим автопилота. Теперь можно немного расслабиться, попить соку, принесённого вышколенным Анатолием. Но мне отчего-то хочется накинуть крейсерской скорости вполовину больше узлов и мчаться в Екатеринбург, а потом и обратно так, чтобы пятки сверкали. Только бы это всё поскорее закончилось. Потому что первое правило пилота: «все мысли и чувства оставляй на земле». Но с появлением этой чёртовой девчонки на моём борту, правила почему-то перестают работать.

Остаток полёта проводим в молчании. Разве что при снижении в «Кольцово», Андрей предлагает зайти на посадку по автопилоту, а я оспариваю. Видимость отличная, боковой ветер несильный. Хоть «Эйрбасы» и садятся безукоризненно, плавно и точно в знаки, в отличие от «Боингов», часто ведущих себя на автопилоте при посадке коряво и резко.

Сажаю самолёт мягко. Я почти всегда сажусь мягко. Пусть кто-то думает, что это самоуверенность, но я знаю себе цену и в курсе своих возможностей.

У нас в районе пятидесяти минут, за которые приходится снова мяться с документацией. Терпеть это не могу, потому что бумажки убивают всю романтику, но приходится. Обещал Андрею взять эти обязанности на себя в крайние его рейсы со мной.

И вот, лайнер заправлен, новые пассажиры в салоне, а бортпроводники полностью готовы к взлёту. Обратно передаю управление Печорину. Оставляю пиджак на кресле и выхожу из кабины.

И сразу же встречаюсь с растерянной Яной, рукой, тянущейся к бутылке с минералкой, стоящей в тележке бизнеса. Прохожусь по ней изучающим взглядом, задерживаясь на участках идеальной девичьей кожи, а когда останавливаюсь на лице, что уже пылает от смущения, не могу сдержать довольной ухмылки. Её реакция на меня начинает забавлять, вызывая несвойственный интерес.

А когда оковы наших взглядов разрываются, вдруг, отступив назад, Яна почти спотыкается и чуть ли не падает, но я успеваю схватить её за руку, неосознанно притянув к себе и вернув в вертикальное положение.

– Осторожно! – раздражённо выдаю я, но из объятий не отпускаю. – Порядок?

– Д-да, – приглушённо лепечет Котёнок, упёршись ладошками в мою грудь.

– Если ты теряешь голову от меня, Колесникова, нам противопоказано летать вместе, – тяжело сглотнув, грубо хватаю её за подбородок, вглядываясь в широко распахнутые глаза.

На секунду она прикрывает их, а когда распахивает, вижу в её расплавленном серебре такой взрыв эмоций, что хочется испить её до дна. Поглотить всё её чувства, пропустить через себя. И эти глаза. Я не ошибся, они мне знакомы. Знакомы, как и эта девчонка, так правильно и удобно ощущающаяся в руках, как будто родилась, чтобы быть в моих объятиях.

Она тоже смотрит, не отрываясь. Кажется, собирается что-то сказать, но я не позволяю, отстраняя Яну от себя, прежде чем развернуться и уйти.

А зайдя в уборную, глядя в зеркало, аккуратно притрагиваюсь подушечками пальцев к шее, куда почти уткнулись её губы. Улыбка на моём лице превращается в оскал.

Я передумываю. Слишком много вопросов к этой девчонке. Вероятно, однажды, она сама пришла ко мне, а я великодушно отпустил её. Сегодня у неё снова был шанс сбежать. Но маленьким мотылькам свойственно глупо лететь на огонь. И сейчас она окончательно потеряла свой шанс на побег.

Теперь я не позволю ей скрыться, пока я не смогу убедиться в своей правоте. Пока она мне не наскучит. А после… Что ж, я оставлю её, как и десятки других до, и десятки других после, без надежды на возвращение. Потому что я всегда ухожу, руша всё за собой.

Глава 9.

Яна.

– Да что за день такой? – сокрушается Анатолий возле тележки. – Сходишь за минералкой в бизнес, Колесникова? А то та мамочка с двадцать первого, меня живьём сожрёт. Опять кнопку нажала. Просил же подождать пару минут!

У нас в экономе закончилась вода. Такое редко бывает, но всё же случается.

– Нет проблем, – улыбаюсь я, мысленно посылая коллеге лучи спокойствия.

На обратном рейсе ему не очень везёт. По стороне Борисова, из Екатеринбурга летят очень неспокойные пассажиры: бабуля, причитающая на весь салон, что умрёт при каждом малейшем движении самолёта, мальчишка, упорно весь полёт пинающий кресло впереди сидящего пассажира, очень неспокойный младенец, из-за плача которого минутами ранее устроила скандал та самая мамочка вышеупомянутого мальчишки, что с самого вылета гоняет Толю за минералкой, а ещё мужчина-сердечник, за которым приходится постоянно следить. У меня же на удивление все спокойные, если не считать неприятного мужичка, пытавшегося уже три раза узнать «сколько стоят дополнительные услуги стюардессы», подразумевая под этим всё самое неприличное, о чём можно подумать.

Выдвигаюсь в сторону бизнеса по салону. Отодвигаю шторку, разделяющую классы, сообщая Калерии, за чем, собственно, явилась. Старшая кивает. Сама занята пассажиром, как и Снежана. Ещё одна шторка, и я на месте. Тянусь за бутылкой воды, внезапно слыша, как дверь кабины пилотов открывается.

Замираю, завороженно наблюдая за неторопливыми движениями Дмитрия, мягкими и плавными, как идеальный заход на посадку, не в силах оторвать глаз от безупречно прямой спины, обтянутой белой форменной рубашкой, и прекрасно сидящих брюк. Чуть затуманенным взглядом цепляюсь за оголённые рукава, прочерчивая рельеф мускулов. И я снова отключаю голову, думая сердцем, потому что так проще и приятнее. Потому что муж матери такой мучительно красивый, что иначе просто не выходит.

Как только встречаюсь с его грешным взглядом, чуть отступаю назад в узком проходе, но запутавшись в собственных ногах, спотыкаюсь, и едва не грохаюсь, вот только сильные руки Дмитрия возвращают мне перпендикулярное положение, а я почти что впечатываюсь ему в шею губами.

Как же стыдно! Неуклюжей я тоже никогда не была, но рядом с ним перестают работать любые установки.

– Осторожно! – недовольно рычит командир, но всё же удерживает меня, не давая упасть.

Так близко, что я чувствую дыхание отчима, горячие ладони на своей талии, и жар его тела через тонкую ткань рубашки. Так близко, что наши губы почти соприкасаются, а я могу вдохнуть аромат Северского. Порочный аромат. Взрослого, до одури желанного мужчины.

– Порядок?

– Д-да…

Чувствую, как взмокли от напряжения мои ладошки, упёршиеся в его сильную грудь.

– Если ты теряешь голову от меня, Колесникова, нам противопоказано летать вместе, – ухмылка припечатывается к губам Дмитрия.

Сократив всякую дистанцию, полностью стирая личные границы между нами, он хватает меня за подбородок двумя пальцами, приподнимая лицо. А мне вдруг кажется, что эта близость похожа на то, что часто встречается в романтических сериалах, где персонажи растворяются в близости друг к другу. Вот только мы не в сериале. И моя реальность не так сладка.

Осознаю это чётко, когда отчим почти что отталкивает меня, убирая со своего пути, как незначимое препятствие, и не проронив ни слова, скрывается в уборной.

Я же даю себе пару минут, чтобы перевести дыхание, хватаю бутылку минералки и спешу обратно в эконом, ведь работу никто не отменял.

Остаток рейса проходит почти на автомате. Я делаю, что должна, улыбаюсь, отвечаю стандартными репликами, но всё как в тумане. Пока снова не слышу его голос, разносящийся по самолёту.

Северский объявляет посадку негромко, размеренно и очень спокойно. Кажется, что он укутывает салон бархатом с мужественной хрипотцой, которая внезапно успокаивает даже плачущего малыша. И меня цепляет, обволакивает, ведёт. Это так странно и волшебно, что кожа покрывается беглыми мурашками.

А потом мы садимся. Мягко, уверенно, даже несмотря на плохую видимость.

Рабочий день почти окончен. Завершив свои обязанности на борту, наша команда сходит с телетрапа прямиком в здание аэропорта и направляется обратно в брифинговую. Сейчас будет послеполётный разбор, и можно сказать, решится моя судьба. Даже не узнав нюансов, я понимаю, что слово Дмитрия имеет тут решающий вес. И если он собирается избавиться от меня, вряд ли я увижу его на будущих рейсах.

И вот, мы за столом. Первой начинает Самойлова:

– Мы с вами выполнили рейс SW6016 Екатеринбург-Новосибирск, время в пути три часа. Всем спасибо за работу, все молодцы. От меня жалоб и предложений нет. Командир? – бросает старшая на него полный почтения взгляд.

– Нет, – мазнув по мне взглядом, отвечает отчим, а я ощущаю невероятный холод, как будто в помещении бушует сквозняк.

– И к новенькой? – в удивлении вскидывает изогнутые брови Калерия.

– Нет, – на этом, он резко выставляет ладонь вперёд, приказывая больше не касаться данного вопроса.

И не удостоив более меня и взглядом, удаляется со вторым пилотом в сторону кресел. Калерия на мгновение теряется. Выглядит слишком удивлённой происходящим, одаривая меня странным взглядом. Но тут же берёт себя в руки, продолжая спрашивать, не было ли жалоб и предложений у пассажиров.

– Калерия Валерьевна, могу я получить график плана полётов на апрель? – спрашиваю я старшую.

– Вас поставят в наш график, раз Дмитрий Дмитриевич одобрил. Через пару часов зайдёте в приложение и увидите.

– У меня будут резервы в ближайшее время?

– Хотите в резерв, Колесникова? – хмыкает она, ослабляя пуговицу на форменном пиджаке. – Могу организовать хоть сегодняшней ночью. У нас как раз не хватает желающих, – смотрит старшая в свой телефон. – Но учтите, если улетите в рейс с длительной стоянкой, послезавтра с нами не полетите.

Хочу ли я? Не особо. Но не представляю, как вернуться сейчас домой и как объяснить, что я теперь в команде с её драгоценным мужем. А ведь рассказать всё равно придётся. И хоть я не сделала ничего плохого, и стыдиться мне можно лишь за собственные мысли, почему-то чувство тревоги не отпускает.

– Я рискну. Ставьте сегодня, – киваю я.

Старшая выполняет просьбу без проблем. Просит побыть в брифинг-рум несколько часов, а к восьми вечера меня и прибывшую из командировочного рейса московскую команду, доставляет в гостиницу «Скайпорт» мини-бус фирменного цвета «Крыльев» с логотипами авиакомпании.

Сама гостиница, конечно, не пять звёзд, но ремонт тут хороший, персонал улыбчивый, а внутри чисто и ухоженно. Именно со «Скайпортом» у «Крыльев» договор на размещение своего персонала. Девушка на ресепшен направляет меня в номер на втором этаже, сообщая, что остальные бортпроводники резерва уже в отеле. Что ж, мне до них дела нет. Я приехала сюда переночевать и подумать.

Добираюсь до номера, затаскивая внутрь чемодан. Он самый маленький, в «травянистых» нейтральных тонах, с двумя односпальными кроватями и видом на аэропорт. В «Крыльях» своя политика – в гостиницах на базах всегда селят по одному. В гостиницах других городов и стран всё будет зависеть от класса отеля. В моей прошлой авиакомпании такой политики не было, и поодиночке селили только пилотов, бортпроводников же могли по трое в номер, из-за чего страдал отдых.

Приняв душ и переодевшись в гражданское, быстро пробегаюсь глазами по расписанию в приложении. Почти ничего интересного, а внимание привлекают только два рейса. Пока информации о том, вызовут меня из резерва или нет, не имеется, решаю сходить поужинать, потом в зал и бассейн. Это ещё один плюс, за который я люблю свою работу – на резервах в родном городе можно просто отдохнуть и расслабиться.

И вот, поев и позанимавшись на беговой дорожке, я переодеваюсь в купальник и спускаюсь к бассейну. Плавать не хочется, потому ложусь в джакузи, расслабляя уставшие после рейса ноги. Несмотря на позднее время, тут на удивление людно. В самом бассейне наворачивает уже который круг возрастной мужчина, на лежаках расслабляется громко болтающая стайка девушек, и даже в джакузи напротив меня усаживаются двое.

– Слышала, что Северский какую-то малолетнюю пигалицу одобрил. Думаешь, правда? – спрашивает яркая блондинка с типичной причёской стюардессы и при полном макияже.

Вторая, рыженькая, тут же шикает на знакомую, с подозрением глядя в мою сторону. Но бортпроводницу во мне сейчас определить сложно. Я пошла на риск, смыв макияж и распустив причёску, что обычно в резерве не делают, потому что вызвать могут в любую минуту. Но моё предчувствие почти никогда не обманывает. Я уверена, что эту ночь просто просплю в отеле. Придаю лицу незаинтересованный вид, припадая к стакану с ананасовым соком, что заказала чуть ранее.

– Быть такого не может! – решив, что говорить неопасно, отвечает рыженькая. – В его команду берут только замужних старух!

– А может, тебе так сказали, когда выгоняли? – хихикает блондинка. – И двух рейсов с ним не отлетала, придрался на первом же и в чёрный список занёс!

– Замолчи! – злится рыжеволосая. – Это недоразумение! Вот увидишь, в летнем расписании я встану к ним в резерв, и тогда, Северский сможет оценить меня по достоинству, – хмыкает.

Бросаю на неё короткий взгляд: красивая, стройная, ноги от ушей. Глаза лисьи, хитрые, лицо в форме сердечка. И чем отчиму не угодила? Неужели так любит мою маму, что избавляется от любой, к которой она может приревновать? А меня принял из-за родственных связей? Чтобы мать не обидеть?

Эти мысли звенят в ушах, теряются в шуме воды, отдаются болью в сердце. Я стремительно вылезаю с джакузи, желая как можно быстрее удалиться в номер, оставляя девушек наедине с их сплетнями.

Глава 10.

Яна.

Первое апреля, утро. Просыпаюсь в отеле, а настроение ни к чёрту.

Быстро завтракаю стаканчиком капучино и забрав из номера свой чемодан, дожидаюсь всё того же фирменного мини-буса, который везёт меня с остальными резервниками в аэропорт. Вчерашние девушки-сплетницы все четыре минуты с лишним пути, сверлят меня раздражёнными взглядами, явно узнав.

Не обращая на них внимание, иду сразу в брифинговую, чтобы отметиться и забрать чехлы с формой. Там и натыкаюсь на Снежану.

– Ты из резерва? – дружелюбно интересуется девушка. Киваю. – А я сегодня днём в резерве. Что ж, могу тебя поздравить, ты теперь часть команды! По крайней мере пока, – хитро подмигнув, Майская легонько хлопает в ладоши.

– Послушай… – кручу головой в поисках лишних ушей, но в помещении со шкафчиками пусто. – Объясни мне, с чего вдруг команда?

– Ну… – мнётся девушка, закусывая губу. – У нас всегда сложности. Одну девчонку попросили, потому что она перестала влезать в сорок шестой. А другая, наоборот, слишком сильно похудела. Холерия за всем следит ежедневно!

Это меня не удивляет. У каждой авиакомпании свои стандарты, чем крупнее, тем строже требования: могут оговариваться все мелочи, от цвета ногтей до цвета нижнего белья.

С правилами «Крыльев Сибири» я ознакомилась заранее. Они среднестатистические для роста и индекса массы тела, нет требований по длине волос и всё остальное в принципе схоже со стандартами ведущих мировых авиакомпаний: никаких шрамов и татуировок на видимых частях тела, белые ровные зубы, запрещены яркие оттенки волос и неокрашенные корни. По аэропорту – только на фирменных высоких каблуках. Но во время полёта в «Крыльях» разрешено сменить обувь на более практичную и устойчивую. Минимум украшений, как и везде: маленькие жемчужные серьги, не более двух колец, включая обручальное. Часы – обязательно. Цепочка с крестиком позволительна, цвет лака допускается под цвет нашей формы, а ещё недлинные красные или нюдовые ногти, френч.

Узнавая требования в авиакомпаниях, многие знакомые девчонки крутили пальцем у виска и переставали грезить о работе бортпроводницы, называя всё это дискриминацией. Но это не совсем так, ведь большинство требований обоснованы спецификой работы. Например, бортпроводника не пустят на работу, если забыть надеть часы. Они имеются у каждого члена экипажа, чтобы в аварийной ситуации отслеживать время. Требования по росту важны. Бортпроводник, вытянув руку, должен дотягиваться до отметки двести десять-двести двенадцать сантиметров. И нет, это не для того, чтобы класть «сумки с кирпичами» на багажные полки, как считает большинство пассажиров, пытающихся впихнуть в ручную кладь невпихуемое, швыряющих под ноги свои баулы и закатывающих истерики в духе: «подними и найди мне место». И таких за один рейс может быть сорок человек на одну стюардессу. Правило с отметкой только для того, чтобы стюардесса имела возможность дотянуться до аварийно-спасательного оборудования на багажных полках, не более. Нам, вообще-то, запрещено поднимать сумки, если они тяжелее семи килограммов! Но кого из пассажиров это волнует?

Правило с весом и размером тоже имеет своё основание. Как бы это ни звучало, но разойтись в проходе с более объёмной стюардессой будет сложнее. Габариты могут затруднить передвижение по судну и эвакуацию. А слишком маленькая и хрупкая бортпроводница вряд ли сможет в экстренном случае закрыть вручную тяжеленную дверь.

И так во всём. Волосы забираются, чтобы не сыпались в еду пассажиров. А ещё, пассажиры в панике могут за распущенные косы уцепиться.