Клод

Глава 1. Клоун

В душной гримерке теснились тусклый свет лампочек, отраженных зеркалом, и большой мужчина.

Представление давно закончилось. Цирк опустел. На манеже опилки. Под сиденьями в зрительном зале редкий мусор: обронённые фантики от конфет, рассыпанный попкорн, следы растаявшей сладкой ваты. Воздух ещё держит в себе запахи сладостей, леденцов, изящных духов и резких мужских одеколонов, натруженных мышц и пота, уставших за день ног. Если прислушаться, то кажется, что всё ещё слышатся голоса зрителей, но прислушаться некому – все ушли.

Усталый клоун сидит в своей гримерке и снимает грим. Смывает ярко-красную улыбку, нарисованные высоко посаженные брови, вглядывается в своё лицо и сам себе улыбается. Из зеркала на него смотрит усталый, но довольный собой мужчина лет тридцати пяти. Он вглядывается в лицо и на секунду престает узнавать себя. Ему начинает казаться, что в отражении не он сам, а каверзная шутка кривого зеркала. Но потом проглядывают знакомые черты. Это просто грим до конца не смыт и лампочки светят тускло. Мужчина усмехается и подмигивает отражению.

Когда-то он придумал себе образ с пышной воздушной шевелюрой вокруг лысой макушки, на которой удобно располагались то кепка, то бутафорское птичье гнездо, то бумажный корабль. Голова под пушистым париком сильно потела, волосы стали редеть, пришлось их состричь. Голове стало легче. Смешных образов – больше.

Когда-то, придумывая свой первый костюм, он навесил на себя мешок соломы. С ним было удобно делать фокусы, пряча в соломе ленты, искусственные цветы и даже живых птиц. После одного голубя во внутреннем кармане всегда оставался помет. Собственный живот рос, конкурируя с соломенным. В цирке этого не любят. Пришлось похудеть.

– Клод, – в гримерку заглянуло круглое лицо жонглера Паку, – пойдём пропустим по стаканчику.

– Нет, дружище, спасибо, я обещал дочкам, что вечером буду с ними, – ответил Клод, не желая обижать друга отказом.

Паку неодобрительно цокнул, хотя знал, что Клоду лучше не пить. Алкоголь делал веселого клоуна буйным и лишал памяти. А если позволить ему напиться, но он станет вытворить такое, что и вспоминать потом не хочется. Поэтому память Клода была устроена так, что он легко и безвозвратно забывал все свои пьяные приключения. Сейчас ему таких происшествий не хотелось. Паку же любил выпить и расслабиться вдали от строгой жены, но для этого ему нужна была компания. Трудности Клода Паку не волновали, но против желания провести вечер с детьми он возражать не мог.

– Что-то ты совсем растаял, Безе, – с сожалением произнёс Паку.

Клод Безмане давно взял себе звучный псевдоним для выступлений на арене – Безе: в самом начале, когда он был ещё тонким юношей, он выходил выступать в белоснежном костюме, который своей воздушностью и объемом напоминал всем известное пирожное. Со временем воздушность ушла, но объёмы остались. Прозвище закрепилось.

– Я не растаял, Паку. Я зачерствел. Как это и положено безе, – ухмыльнулся Клод.

– Клод, дружище, у всех сейчас трудные времена. Но у тебя есть прекрасная работа, крыша над головой, женщины тебя любят. У тебя чудесные дети. Почти такие же прекрасные, как мои, – хохотнул Паку. – Я видел твоего Николя сегодня на арене. Большие глаза, тонкое гибкое тело, белозубая улыбка – от такого канатоходца все женщины будут в восторге.

– Он еще мальчишка, – отмахнулся Клод.

– Он уже юноша, Клод. Разве ты не заметил? Сколько ему лет? – блестел хитрым глазом Паку.

– Всего четырнадцать. Я вижу, что девчонки вьются вокруг него. Он весь в меня, но торопиться с этим не стоит. Женщины – это не только удовольствие и радость, это сплошные проблемы.

– Он разумный малый, Безе, – похлопал друга по плечу Паку.

– Согласен, – Клод переоделся и был готов выходить.

– Так, может, по рюмашечке? – настаивал Паку.

– Нет, меня ждут Клэр и Мари. Я обещал им пойти в зоопарк, что вчера приехал.

– Ты и так их балуешь: то парк аттракционов, то кино, то кафе и мороженое. Зверей у нас и в цирке хватает. Почему ты не приводишь дочек к нам на репетиции?

– Не хочу делать из них маленьких циркачек. А ты же знаешь: стоит ребенку сюда попасть – и всё, он пропал, – уже выходил из гримёрки и уводил друга за собой Клод.

– Так не пойдешь со мной? – откровенно расстраивался Паку.

– Нет, – Клод проявил твёрдость.

– А я пойду выпью у Луи, – сменил огорчение на радость Паку. – Там сегодня поёт рыжая Марлен. Люблю её песни.

– Ты любишь её крутые бедра, Паку, – усмехнулся Клод.

– И это тоже, – засмеялся в ответ жонглёр и похлопал друга по плечу.

Клод гордился тем, что он многодетный отец, хоть на четыре ребенка у него приходилось две жены и любовница. Женщин Клод любил, легко увлекался ими и заводил бы романы гораздо чаще, если бы его дамы не беременели так быстро.

Первый брак принёс ему сына. Клод ощутил себя отцом – и мир его перевернулся. Но в этом семейном треугольнике каждый угол казался острым и стремился быть вершиной. Конструкция в итоге развалилась. Новая прямая, появившаяся в жизни Клода, вывела его из семьи.

Во втором браке у Клода родились две дочки, и они открыли новую грань отцовской любви.

Но была ещё Кати, самая младшая из детей Клода. С ней он виделся очень редко, а сейчас и вовсе не мог навестить. Мать девочки, тоже цирковая, уехала в турне и забрала с собой дочь.

Красавица Элен. У неё потрясающий номер: восточный маскарадный танец. Она меняет костюмы, один страшнее другого: змея, дракон, ящерица и крылатый демон. В повседневной жизни это добрая, милая, бесконечно отзывчивая и даже невзрачная девушка, в которой никто никогда не узнаёт властительницу «Ужасов востока». Она не может пройти мимо голодной дворняжки или облезлого кота. Шесть попугаев уже превратили её грим-уборную в своё полноправное царство, испортив ей несколько костюмов, но она не умеет ни на кого сердиться. Даже на жену Клода, когда та сожгла лучший костюм Элен прямо перед представлением. Они с Клодом тогда работали в одной труппе.

Элен не винила её. Она считала себя виноватой, но расстаться с Клодом не могла.

– Неужели в вашем цирке нет свободных мужчин, которые могли бы приглянуться тебе? – спрашивала мать у Элен, делая ударение на слове «свободных».

– Мужчин у нас предостаточно. И свободных много, но кому нужно такое чудовище? – шутила Элен, примеряя перед зеркалом маску дракона.

– И тебе всё равно, что он женат? Что каждый день, даже после встречи с тобой, возвращается к своей жене? – не понимала мать свою дочь.

– Нет, мне не всё равно, – Элен опускала руки, держащие устрашающую маску. – Я люблю его. Ничего не могу поделать. Люблю – и всё! Я счастлива, когда он рядом. Пусть редко, пусть недолго, но только мой. Он яд, который в маленьких дозах становится лекарством.

– Ты придумала себе это! – возмущалась мать. – Тебе нужно найти другого мужчину и забыть этого проходимца!

– Я же чудовище, мама! Ты забыла! – закрывалась страшной маской Элен.

– Это твой отец был чудовищем! И слава богу, что он ушёл от нас. Ты лицом похожа на него, очень. Я смотрю на тебя и будто вижу его. Но ты совсем другая вот здесь, – она ткнула Элен в грудь, – внутри. Его демоны сожрали его самого и похоронили в сточной канаве. А ты ангел во плоти, который готов помочь всем вокруг, только не себе самой. Скорее бы этот лысый клоун тебя бросил! Может, тогда ты очнешься и станешь нормальным человеком. Живым и грешным. И выбросишь все свои жуткие маски.

Но этого не случилось. Клод стал отцом в четвертый раз, но из семьи не ушел.

В цирке всем всё сразу стало понятно, но сочувствия Элен не нашла. Все считали её дурой. Даже она сама. Врать окружающим о том, что родившаяся Кати не дочь Клода, было глупо, но Элен поступила именно так. Жизнь её стала невыносимой.

Клод приходил всё реже. Его жена ненавидела Элен и её маленькую дочь. Цирковые артисты лишь хмыкали и сверлили Элен долгими взглядами.

Чтобы прекратить пересуды, она согласилась на длительное турне с другой труппой артистов и увезла с собой Кати.

Клод очень скучал по младшей дочке, но уехать вслед за ней не мог. Или не хотел. Ведь у него было ещё трое детей. Общения с сыном только в цирке ему было мало.

Сегодня он видел на арене Николя: тот репетировал в группе канатоходцев. Клод никогда не рассказывал сыну о своем происшествии на канате. Клод тогда был совсем мальчишкой, только начал упражняться. Высота была небольшой, поэтому необходимости в страховке или матах не было.

Отец, папаша Безмане, как его называли все в округе, натянул канат между двумя невысокими столбами во дворе и поставил деревянные ящики, чтобы Клоду было проще взбираться.

Истекал уже второй час тренировок. Клод в который раз дошел до конца каната, ступил на ящик, но в том что-то хрустнуло, и Клод сорвался, повис на канате, ощутив жгучую боль в паху.

Позже местный костоправ, осматривая мальчика, сказал:

– Жить будет, но продолжателей рода Безмане, скорее всего, не даст.

Клод не был единственным сыном в семье, и на это замечание папаша Безмане только хохотнул:

– Меньше будет голова болеть, как не оставить свои следы в чужих тарелках.

А матушка Безмане очень переживала и какое-то время смотрела на сына с болью в глазах.

Детский разум Клода быстро забыл эту подробность. Слов врача он толком не понял, но на канат больше не вставал. Боялся его, обходил стороной. И теперь не понимал, почему сын из всех цирковых искусств выбрал именно это. У Клода замирало сердце каждый раз, когда он видел балансирующего в воздухе Николя.

– Все мы ходим по канату, – любил повторять Клод, потирая обожженную руку.

Он не любил вспоминать тот случай, когда жизнь его едва не сорвалась в огненную пропасть. Был он тогда подростком. Стоял в трех метрах от ящика с пиротехникой. Цирковые стояли гурьбой, смеялись, спорили о чем-то, потом завязалась драка. Дрессировщик тигров Серо выхватил револьвер, выстрелил в сторону, не глядя, чтобы усмирить нападавших, и попал в ящик с пиротехникой. Сначала казалось, что ничего особенного не произошло. Драка не прекратилась, люди кричали. Но вдруг ящик зашипел, а потом взорвался. Клод не успел ни отойти в сторону, ни упасть на пол.

Обожженный он несколько дней не приходил в себя. А когда стал выздоравливать, на Серо не сердился.

– Это цирк, мой мальчик. Это жизнь, – сказал ему пришедший в больницу Серо. – В ней и не такое бывает. Тебе повезло: ты остался жив. А шрамы? Они украшают мужчину, – хохотнул Серо, с самолюбованием демонстрируя на коже следы, оставленные когтями и клыками тигров.

«Это жизнь. В ней и не такое бывает. Главное, что ты жив», – впечаталось Клоду в мозг.

Но ему было мало просто жить. Клод хотел ощущать счастье. Он даже поставил перед собой такую задачу: быть счастливым, несмотря ни на что. И сейчас, уже взрослый, считал, что преуспел в этом. Только ему было непонятно, откуда тогда берется это ощущение пустоты и никчемной суеты жизни. Он заполнял эту пустоту цирком: подготовкой номеров, наложением грима, овациями публики. Детьми, чьи любящие глаза всегда говорили ему, что он незаменим и всегда нужен. Женским телом, которое считал лучшим лекарством, порой горьким и слишком многого требующим взамен, но таким сладостным и влекущим.

Клод знал, что женщины легко поддаются ему, любят его и готовы на многое ради его ласк и места с ним рядом, поэтому жонглировал этой любовью, как булавами: знал, что больше трёх удержать в воздухе трудно, но если постараться, то всё же это возможно. Всё дело в опыте и тренировках.

Клод был хорошим жонглёром, но мастерством своим не злоупотреблял.

Папаша Безмане не очень многого добился в жизни, торгуя таким хрупким товаром, как стекло. Но он всегда был очень высокого мнения о себе и хотел, чтобы дети его в жизни преуспели. Клоду предстояло выбрать себе профессию, стать на ноги и как можно раньше начать не только зарабатывать себе на кусок хлеба, но и обеспечить спокойную жизнь всей своей семье. Он даже намеревался окончить университет, стать солидным уважаемым человеком, который бы всегда ходил в костюме и с галстуком, решал важные серьезные вопросы и даже внушал трепет окружающим одним своим строгим видом.

Но Клоду пришлось рано жениться, потому что Николя не хотел ждать и спешил появиться на свет. Обучение было платным, и Клод оставил университет, мечты о портфеле и строгом костюме. Стал искать место, чтобы обеспечить себя и свою молодую семью. Начинающим клеркам платили слишком малые деньги, а в цирке, под крылом своего дяди, дрессировщика обезьян, собак и кошек, он давненько пробовался в разные номера. У Клода многое получалось, но о мастерстве речи пока не было.

Однажды месье Ришар, директор цирка, увидел Клода, тренирующегося на манеже. Клод жонглировал кеглями, потом сделал несколько элементов на брусьях, побродил по манежу, достал из кармана колоду карт и взметнул их в воздух – по одной, ловко собирая карты в колоду и отправляя снова в воздух по кругу. На манеж пришёл дядя Поль с оравой дрессированных обезьян. Одна мартышка вырвалась вперед, забралась на спину Клода. Тот, смеясь, стал играть с ней, повторяя элементы из циркового номера дядюшки Поля. Тогда месье Ришар позвал к себе Клода, всегда смешливого и любящего подшутить над друзьями, и предложил ему создать клоунский номер, используя весь продемонстрированный только что на арене арсенал. Клод не растерялся и согласился.

Спустя пятнадцать лет работы в цирке месье Ришара Клод получил предложение перейти работать в другой цирк, но уже не клоуном, а администратором. Было понятно, что ему придётся много ездить, договариваясь о представлениях в других городах.

Клод любил быть в дороге, переезжать из города в город, путешествовать, открывать для себя новые места. Именно поэтому, находясь на гастролях, он всегда находил время, чтобы осмотреть город или хотя бы найти в нём для себя особенные, запоминающиеся уголки.

Сейчас ему не хотелось оставлять труппу, где он чувствовал себя своим, нужным, хорошо делающим своё дело. Где можно было спрятаться за веселый костюм и не думать о существующей, ноющей ссадине в сердце.

– Конечно, иди, Безе! – подбадривал его Паку. – И даже не думай! Нет, я не спорю, ты замечательный колун, мастер своего дела, и мне будет не хватать тебя рядом. Но в нашем цирке ты так и останешься просто Безе, клоуном-универсалом, а в цирке Эдье ты станешь Месье Безмане, ты будешь уважаемым человеком. От твоего слова будет зависеть многое. И многие. Так можно и до директора дорасти. Разве ты не об этом мечтал?

– Мечтал, – согласился Клод.

– Ну вот! – убеждал друга Паку.

Помолчав, Клод добавил:

– Я много о чем мечтал, но не все мечты сбылись.

– Так пусть одной несбывшейся мечтой станет меньше, а одной сбывшейся – больше! – хохотнул Паку, выгружая ящик с инвентарём. – Помоги занести. Здесь ты просто клоун, можешь и ящики потаскать, а там ты будешь только указывать, что и куда.

В труппе у Эдье работала Элен. Все это знали. Даже мадам Безмане. Согласиться на новую работу означало не просто сменить род деятельности, но и быть ближе к младшей из дочерей. А быть администратором в цирке значит многое. Тогда Элен будет у него в подчинении, и он сможет помогать ей деньгами, но не через свой карман, а через кассу цирка.

В начале октября Клод получил письмо от Элен, которое очень его разозлило. В конверте оказался лист бумаги с детским рисунком: какой-то невнятный человечек, цветок и собачка. А на обратной стороне короткая запись:

«Это Жужу. Прибилась к нам в поездке. Погрызла лучшее платье Кати. Дочь в ней души не чает – реже спрашивает о тебе. У нас всё хорошо».

– Даже денег не попросила. Ещё пару месяцев в этом турне, в компании с разными Жужу, и ребенок совсем меня узнавать перестанет, – бурчал тогда про себя Клод, смывая грим.

Он не понимал, как ему быть отцом одновременно всем своим детям, и это тяготило и удручало его. Поэтому он старался об этом не думать. Жил одним днём, помня о том, что жизнь может оборваться в любой момент, так что нужно брать от неё всю возможную радость сейчас. Тогда у ящика с пиротехникой ему повезло, а два года назад краснощёкой заклинательнице змей Марго – нет, её всё-таки укусила змея. И малышу Чарли, сгоревшему в лихорадке прошлой осенью, тоже. Но Марго было сорок пять, а Чарли всего восемь. Их жизнь оборвалась, а Клод живет и потому обязан радоваться.

– Зачем думать о завтрашнем дне? Меня в нём пока нет. Вот наступит – тогда и буду о нём думать, – рассуждал за кружечкой пива Клод, когда позволял себе выпить в компании приятелей, и сажал к себе на колени смазливую официантку, щупал её за грудь и улыбался, независимо от того, отклоняла она его «ухаживания» или принимала их.

После нескольких кружек пива и бутылок чего покрепче Клод становился Мистером Иксом, у ног которого были все женщины, а из горла рвалась и лилась песня: «Да, я шут, я циркач, так что же?!»*

Глава 2. Странная женщина

Как-то утром, вернувшись из очередного турне, Клод заглянул в кафе «Кулисы». Цирковые ребята и артисты округи любили посидеть там. Клод тогда в очередной раз поссорился со своей женой Люсьен из-за Элен и не спешил домой. Он давненько не сиживал в кафе вот так: один, заказав что-то незначительное, больше просто для того, чтобы посидеть в уютном месте, полюбоваться открывающимся видом, понаблюдать за людьми.

Именно тогда он увидел её, странную женщину со взлохмаченными волосами. Она сидела за столиком у окна, склонившись над какими-то бумажными лентами, и что-то писала: посмотрит в окно, задумается, покрутит ручку в пальцах, а потом что-то пишет на кусочке бумаги, сворачивает его, перевязывает разноцветной тесьмой и кладёт в холщовый мешочек.

Клод, как заворожённый, минут пятнадцать наблюдал за ней. Свернув и перевязав последнюю бумажную полоску, женщина добавила её к остальным, перемешала, потом встала из-за стола, направилась к выходу, оставив остальные свои вещи на мягком диване, и проходя мимо не сводящего с неё глаз Клода, резко остановилась, протянула раскрытый мешочек и требовательно произнесла:

– Тяните!

Клод переводил взгляд с её лица на протянутый мешочек со «свёртками» и обратно.

Она посмотрела ему в глаза – у Клода по спине пробежал холод – и велела ещё раз:

– Тяните! Это ваша судьба! – затем улыбнулась мягко, обволакивающе и добавила уже нежно: – Всего на день.

Клод послушался не слов её, а этой улыбки, криво улыбнулся в ответ. Засунул обгоревшую некогда руку в холщовый мешочек и вынул свёрнутую бумажку.

– С вас две монеты. Любым номиналом. Каким посчитаете нужным, – с металлом в голосе сказала странная женщина.

Затем затянула мешочек и вернулась за свой столик, попросив официанта принести счёт.

Растерянный Клод развязал тонкую тесьму, развернул бумажную ленту – там каллиграфическим почерком было написано: «Лишь полная луна принесёт долгожданный плод. А всё, что незрело, не плодоносит».

Клод перечитал написанное раз пять, но так ничего и не смог понять. Он увидел, как эта женщина рассчитывается с официантом, и поспешил к ней, протягивая развернутую бумажку.

– Что это значит? – требовательно спросил он.

– Где мои две монеты? – в тон ему спросила она.

Клод, усмехаясь, похлопал себя по карманам, нащупал что-то, достал наугад две монеты – в один и два луидора. Они были выполнены из жести одним толковым мастером. Клод использовал их в представлении и часто носил с собой. Он протянул их этой странной женщине. Она посмотрела на них, затем Клоду в лицо, улыбнулась и спросила:

– Фокусник или старьёвщик?

– Что это значит? – напомнил он ей свой вопрос, одной рукой потряхивая в воздухе бумажкой, а второй протягивая на ладони монеты.

Она положила свою ладонь на протянутую ладонь Клода. Потом другой рукой взяла его кисть снизу, таким образом замыкая руку Клода в своих. Пристально посмотрела ему в глаза, перевернула его ладонь – так, что теперь монеты оказались в её руке, и не глядя в бумажку, сказала:

– Ты хочешь принять важное решение, изменить жизнь, но сам ты ещё не готов. В сегодняшнем дне решимости в тебе нет. Должно пройти время, но тебе предстоит трудиться. Тебе ничего не даётся даром.

Отпустила его руку, забрала жестяные луидоры и ушла.

Клод обернулся ей вслед и будто первый раз на неё посмотрел.

Совершенно простого вида молодая женщина: волосы забраны в хвост, клетчатая рубашка с подвёрнутыми до локтя рукавами, джинсовые шорты, а из шорт ноги – довольно стройные загорелые ноги в летних туфлях. И на плече холщовая сумка на длинной лямке.

У проходящего мимо официанта Клод спросил:

– Кто это такая?

– Кто? – не понял официант, оглядывая пустой зал.

– Только что сидела вон за тем столиком?

– Ааа, это Жюли. Прорицательница. Живет в нескольких кварталах отсюда. Любит у нас в кафе писать предсказания. Всегда приходит как раз в это время, когда посетителей почти нет. Говорит, у нас прекрасный вид из окна. Очень её вдохновляет.

– Ну и как, сбываются её предсказания? – откровенно смеялся Клод, вспоминая эти ноги в джинсовых шортах.

– Когда как, – смущенно улыбаясь, ответил официант.

Глава 3. Полная Луна

Вечером того дня Клод играл с Клэр в «Слова». Почему-то у него получились слова «выбор», «сон», «измена» и сейчас он бился над словом «ожидание»: у него были все подходящие буквы, но разместить слово среди других не удавалось.

– О чём ты думаешь, пап? – спросила Клэр. – Ставь скорее своё слово! Только так, чтобы я потом смогла поставить своё слово «труба».

– А если не сможешь? Я вот тоже такое хорошее длинное слово составил, а поставить его некуда.

– Какое слово? Покажи свои буквы.

– Вот посмотри, – и Клод развернул к ней квадратики с буквами.

Клэр с минуту всматривалась в буквы Клода и в слова, уже выложенные на столе.

– Так оно хорошо ставится, вот сюда, – указала она пальцем. – К слову «дом».

– Ага, а ты видишь над ним твой «клан» стоит? К «д» мне три буквы поместить нужно, а здесь только две клетки свободны.

– Почему три? – недоумевала Клэр.

– Потому что «о-жи-да-ни-е», – раздражаясь, сказал Клод, выложив это слово из имеющихся букв и показывая Клэр, что они никак не помещаются в указанное пространство.

– Аааа, – рассмеялась Клэр, – а я говорю про слово «на-деж-да». Его вот сюда можно поставить, как раз между «домом» и «садом».

– Спасибо, дочь, – улыбнулся Клод и протянул ей руку, – дай пять.

Клэр пожала своей маленькой ручкой папину ладонь. Он сжал её руку, потянул к своему лицу и тихонько укусил. Клэр засмеялась. Этот личный способ проявления любви Клод придумал сам. Он считал излишней нежностью целовать дочек, поэтому кусал их за руки, ноги и милые личики, а они в ответ кусали его за большие щёки. И ему, и девочкам очень нравилось это.

Клод поместил слово «надежда» среди остальных выложенных на столе.

«Какая смышленая и мудрая у меня девочка, – думал Клод. – Я совершенно не готов и даже категорически не согласен расстаться с ней и Мари ради малышки Кати».

– Всё, что незрело, не плодоносит, – машинально проговорил он, и сам удивился тому, что запомнил эту несуразную фразу.

– Что ты сказал, пап? – спросила Клэр.

– Только полная луна принесёт долгожданный плод, – снова повторил Клод слова прорицательницы Жюли.

Клэр и рисующая невдалеке Мари рассмеялись.

– Какая полная луна? Ты о чём, пап? – спросила сквозь смех Клэр.

– А ты знаешь, что луна вообще-то бывает разной? Круглой, половиной круга и вообще тонким серпиком?

– Каким ещё серпиком? – удивилась Клэр.

– Ты не знаешь, что такое серп? Серп луны? – смешно круглил глаза Клод.

– Нет. Нам в школе про это ещё не рассказывали, – смутилась Клэр.

– Пока вам в школе расскажут… – махнул рукой Клод. – Как же тебе объяснить? Ладно, давай начнём с луны.

Мари с интересом наблюдала за ними и вслушивалась в их беседу. Клод заметил это и обратился сразу к обеим дочерям.

– Подойдите к окну. Давайте посмотрим на луну. Сегодня ясное небо.

Они подошли к большому окну в гостиной. Клод усадил девочек на широкий подоконник. Показал им тонкий серп луны. Выдохнул теплый воздух на оконное стекло и нарисовал круг.

– Это Луна. Спутник Земли. Вообще-то она всегда круглая, но мы не всегда её видим такой, потому что наша планета Земля загораживает Луну от Солнца, и нам видна только её часть. Как сейчас. Видите, какая тоненькая? – спросил Клод, указывая на реальную луну.

– Угу. Видим, – отозвались дети.

– Такая Луна называется молодой, – и Клод нарисовал рядом с кругом полумесяц. – А вот такая Луна, – он нарисовал полумесяц в другую сторону, – старой.

Дети рассмеялись.

– Вам понятно? – спросил Клод.

– Неа, – продолжали смеяться дети.

Тогда он помог им спуститься с подоконника и стал объяснять про Землю, Солнце и Луну. Сам он изображал Солнце, Клэр сделал Землей и велел ей ходить вокруг него, а Мари стала Луной и пыталась бегать вокруг шагающей по кругу Клэр. И им было совсем не важно, поняли девочки что-то про молодую, полную и старую Луну или нет. Главное, что им было весело и интересно вместе.

С Николя у него не было таких игр. Когда родился Николя, сам Клод и Жанет, его первая жена, были очень молоды. Клод вообще не собирался так рано жениться и не был уверен, что Жанет – та самая, с кем ему хочется прожить всю жизнь. Но это было так понятно и закономерно: жениться на девушке, с которой ты стал мужчиной и которая ждет от тебя ребенка.

День свадьбы не принес ему счастья. Он будто встал на ступень эскалатора, который едет вниз. А Клод хотел вверх. Он взбегал по ступеням, но они упорно двигалась в обратную сторону, требуя от Клода постоянного напряжения и неимоверных сил. Только с рождением Николя ступени перестали убегать из-под ног. И Клод смог двигаться дальше. Маленький новорождённый мальчик принёс настоящее счастье.

– Я всё-таки дал продолжателя роду Безмане, – с гордостью говорил Клод отцу.

И тот тоже был счастлив: первый из внуков – мальчик.

А сейчас это юноша, он балансирует на канате, и отцовское сердце Клода ликует и болит за него.

* * *

На следующий день после первой встречи с прорицательницей Клод снова заглянул в «Кулисы». В кафе почти никого не было. Он огляделся и сел за тот столик, за которым вчера сидела Жюли, на её место. Заказал себе легкий завтрак и стал изучать вид из окна.

Просто улица. Просто дома, деревья. По дороге ездят машины, по тротуару идут люди. Совершенно ничего примечательного. Клод даже разочаровался, загрустил и, услышав чей-то голос с нотками требовательности, вздрогнул от неожиданности.

– Вы заняли моё место.

Жюли стояла напротив и всем своим видом велела тотчас освободить столик.

Клод внутренне улыбнулся, решив принять вызов, и совершенно серьезно сказал:

– А разве оно ваше? Здесь нет таблички «Кабинет предсказателя» или «Лавка чудес». Зато с этого места открывается чудесный вид из окна. Он меня просто покорил. Теперь я всегда буду сидеть только здесь.

Жюли сощурила глаза, подошла к диванчику, на котором удобно сидел Клод, и села сама, подтолкнув при этом Клода, чтобы он подвинулся и предоставил ей достаточно места.

– Вы правы: вид отменный, – сказала она, не глядя на Клода и убирая всё в сторону со своей части стола. Затем достала из своей холщовой сумки записную книжку, какие-то камушки, браслеты и ещё кучу непонятных вещиц.

Подошел официант, вопросительно посмотрел на неё:

– Двойной, – не поднимая глаз, ответила она.

Официант ушёл. Клод сидел растерянный и ошеломлённый. Его бедро касалось её голого бедра, потому что она опять была в коротких шортах. Клода обдало жаром. И в одну секунду в голове и теле пронеслись воспоминания о всех началах в его жизни: первый поцелуй, первая близость, наэлектризованность тела, воздуха и дыхания, другой первый поцелуй, третий, другая первая близость…

Он даже ничего не успел подумать, как Жюли взяла в горсть камушки, потрясла их в руках, бросила на стол, посмотрела на них, потом на Клода, потом взяла его за руку, развернула ладонью к себе, всмотрелась во что-то, и в итоге сказала:

– Не сегодня и не со мной.

– Что, простите? – не понял Клод.

– Коитус. Будет у тебя не сегодня и не со мной, но, когда будет, подумай обо мне – ток пойдет сильнее.

Клод не знал значения слова «коитус», но постеснялся признаваться в этом.

– В этом деле нужен ток? – удивленно спросил он.

– При мысли обо мне возбуждение будет сильнее. У тебя же в постели с женщинами в последнее время не всё просто с возбуждением, – ответила на это Жюли.

– Вот ещё! – вспыхнул Клод. – С возбуждением у меня всё хорошо.

– Ну-ну, – собирая свои камушки в мешочки, хмыкнула прорицательница.

Клод хотел оскорбиться, а потом вспомнил, что она сказала чуть раньше.

– А почему не сегодня? – насторожился Клод, поскольку рассчитывал, что вечером вынудит Люсьен помириться давно проверенным способом.

– Внезапная поездка, – указала Жюли на ещё не собранные камни.