Крокодилий остров

Пролог

Что такого сказал я или сделал,

Что поэтов шлешь меня прикончить?

(Гай Валерий Катулл «К Лицинию Кальву»)

Александрия Египетская, 241 г. до н.э.

Агассамен натянул на лицо подобострастную улыбку и заскользил по коридорам дворца, заглядывая то в одну, то в другую дверь и радуясь, что на нем мягкие бесшумные сандалии из кожи – величайшее изобретение человечества.

Царя он нашел в Зале красных лотосов, где обычно проходили советы. Птолемей III Эвергет сидел на золоченом троне с изогнутой спинкой и развлекался, пытаясь забросить куски свитка в большую жаровню. Огонь радостно пожирал папирус, превращая его в черный, кружащийся снег.

– О, Владыка Верхнего и Нижнего Египта! – завопил Агассамен, падая на колени и стуча лбом о мозаичный пол. Его голос прокатился эхом между красными колоннами и вылетел в большое потолочное окно.

– Чего тебе, Агассамен? Снова бунт? – встрепенулся Птолемей.

– Да сохранят нас боги! Я только хотел поговорить о приговоренных к казни. Не о мятежниках, конечно, – поспешно добавил он. – О мародерах.

– Десять голодранцев, кажется? – припомнил царь. – Неужели их до сих пор не умертвили?

– Нет, и смею предположить, что живыми они принесут больше пользы.

– Как это?

– Несколько месяцев назад я совершил небольшую поездку и нашел чудесный остров на Ниле – кусок суши, оставшийся после обвала и наводнения на битумной шахте в окрестностях Летополя. Если отправить туда заключенных и поставить маслобойни, можно будет сбивать кунжутное и оливковое масло прямо там и увозить на лодках, не опасаясь нарушения царской монополии. Много охраны не потребуется, вода изолирует их как от общества, так и от соблазна продать на сторону кувшинчик-другой.

Эвергет, будучи, как все Птолемеи, жадным и прижимистым, заинтересованно посмотрел на дийокета и уже открыл рот, чтобы сказать: «Да», как в зале материализовался пузатый хранитель печати и немедленно влез в разговор.

– Не слушай его, великий государь, Агассамен сам не ведает, что говорит. Если надо завести еще одну маслобойню, то проще привлечь к труду рабов, чем преступников.

«И откуда ты взялся, паршивец?» – подумал дийокет, досадуя, что не только у него есть бесшумные сандалии, а вслух сказал:

– И где же почтеннейший Фаланф достанет лишний десяток рабов? Может, они растут на деревьях в его прекрасном саду? Или он высиживает их, как наседка цыплят? У нас нет свободных рук, из-за голода и бунта умерло слишком много людей.

– Но это не повод сохранять жизнь тем, кто убивал и грабил. Вот послушай, о ком идет речь: Эант – зарубил махайрой старуху-соседку из-за двух мер пшеницы, Клоний – похитил и съел ребенка, Телефа – хватал путников у ворот Летополя и жестоко пытал их, чтобы получить деньги и еду, Фестий – содрал кожу с родного отца… И все, как один, греки, что позорит наших соотечественников в глазах египтян.

– Довольно, – перебил его Агассамен. – Что толку попусту сотрясать воздух? Эдаких молодцов – половина Египта, с голодухи все звереют. Но если мы казним их, народу станет еще меньше, и кто будет работать? Или любезный Фаланф сам желает давить масло?

Птолемей смотрел то на одного, то на другого, как будто они перебрасывались не словами, а мячом. Несколько минут он взвешивал сказанное, потом вынес вердикт:

– Забери их из темницы, Агассамен. Прикажи писцу составить указ от моего имени: десять заключенных и их потомство останутся на острове навсегда, сколько бы времени ни прошло – хоть сто лет.

Крокодилий остров,197 г. до н. э.

Ах, как же хорош был этот юноша! Залама нарочно вышла стирать в полдень, чтобы налюбоваться им. Тонкие руки, бронзовая кожа – таких нечасто встретишь. И смех у него приятный, заразительный, даже унылый Абес расхохотался рассказанной шутке.

Как, интересно, зовут новичка, и за что его сослали на Крокодилий остров? Наверное, украл что-нибудь. На убийцу он совсем не похож. Тем хуже для него.

Юноша угостил Абеса абрикосом, не забыв сполоснуть фрукт в чане с водой, потом легко вскинул на спину корзину с оливками и понес под навес маслобойни. Писец, приставленный контролировать процесс, проводил его долгим, тоскливым взглядом.

«Жалеет», – догадалась Залама и протяжно вздохнула. У нее возникла мысль затаиться в камышовых зарослях, дождаться вечера, подбежать к этому милому юноше и предупредить… Но она только еще раз вздохнула и принялась тереть белье натроном так яростно, будто темное пятно на ее совести исчезнет вместе с винным пятном на старой тунике.

Работников маслобойни отпустили по домам после заката. Залама поднялась на крышу и спряталась за плетеной рамой, на которой сохли выстиранные вещи. Симпатичный юноша приветливо помахал рукой Абесу, прощаясь с ним до завтра, и зашагал по тропинке к домику, который ему выделил староста. Может, все еще обойдется? Идти недалеко…

– Эй, ты!

На пути выросли четверо местных. Залама их не узнала, да и какая разница? Сегодня одна банда, завтра – другая.

– Меня зовут Мерир, – представился юноша. – А вас, почтеннейшие?

Четверка вместо ответа окружила его.

– Мне не понравилось, как ты на меня смотрел, – заявил один из них. – Ты у нас, значит, великий умник? Сын какого-то засранца, заседающего в Мусейоне. Говорят, взял на себя вину папаши, когда тот растратил царские денежки. Иди-ка сюда, – это послужило сигналом к действию: Мерира стали бить и пинать, не слушая оправданий.

Да, вот так, запросто. Серьезного повода не нужно – Залама имела возможность не раз в том убедиться. «Не так посмотрел, не то сказал, наступил кому-то на ногу» – вот и весь нехитрый запас мотивов, за которыми скрывается удушающая зависть, лютая злость и жажда причинять боль.

– Не надо! Что я вам сделал? – голос юноши сорвался до недоуменно-обиженного всхлипа.

Наверняка он всегда прекрасно ладил с людьми, был душой любой компании и имел много друзей – абсолютно бесполезные достижения на Крокодильем острове.

Сбегать к дамбе и позвать стражу. Пока не поздно… Пока он не затих. Залама хотела поступить правильно, спасти юношу и воздать по заслугам мерзким тварям, напавшим вчетвером на одного, но страх парализовал ее.

Пока у них есть кто-нибудь, кого можно бить и унижать, они не вспомнят о ней. Если власти перестанут выселять на остров преступников, местные жители, чего доброго, обратят свои взоры на соседей. Кому-то может не понравиться, что Залама – вдова. Или что она слишком громко поет, когда работает в огороде. Или ее обвинят в колдовстве и порче, как Фебу. О, бедная Феба, ее кости уже давно обглодали крокодилы.

– Прости, Мерир, – прошептала она, стараясь не думать о хорошеньком личике, превращающемся в кровавую кашу, спустилась вниз и заперла дверь на засов.

Крокодилий остров, 54 г. до н. э.

– Нисса, Нисса! – звала Гарпалиона. В ее голосе отчетливо проступали ужас и отчаяние.

Питиусса ей сочувствовала. Самый страшный кошмар матери: отвлечься на минутку, а потом обнаружить, что ребенок пропал.

– Ты внимательно осмотрела дом? Прошлась по всем комнатам? – приставала к Гарпалионе ее свекровь.

Питиуссе захотелось влепить старухе по губам, чтоб она заткнулась. Ясное дело, проверке подвергся каждый шесеп[1]пространства на этом проклятом острове – они ищут девочку уже больше часа.

– Может, она упала в реку? – предположила Гарпалиона. Ее губы дрожали, а веки покраснели.

– Мы нырнем и проверим, – хором вызвались близнецы Огиг и Перефан. – Если так, далеко бы она не уплыла, застряла где-нибудь в камышах.

– Там крокодилы! – ужаснулась Гарпалиона.

– Наших они не трогают, – возразил Перифан. – Для того мы их и кормим.

«..телами убитых», – мысленно дополнила Питиусса. Она-то знала наверняка, где искать девочку, но сказать боялась. Дулихий, сын кузнеца, задушил ее, а потом выбросил тело в затоку между островом и дамбой. Питиусса видела это, когда поднималась вверх по насыпи, чтобы выйти на пристань и купить кое-что у торговцев из Летополя.

Вид бьющейся в агонии жертвы и совершенно озверевшего подростка заставил ее в один миг забыть, куда она собиралась. Питиусса хотела вмешаться, но испугалась. А ну, как завтра Дулихий подкрадется к ней и тоже придушит? Или заявится с разборками его отец – мрачный кузнец, избивающий свою жену.

Слезы Гарпалионы и ее печальный зов разрывали сердце. Но Питиусса слишком хорошо помнила, что произошло со старшим сыном Фестия, когда он попытался защитить пьяницу Регнида. Сагарис зарубил топором их обоих – никто и слова не сказал.

Женщину передернуло от отвращения. Вступилась бы за нее Гарпалиона в случае чего? Конечно, нет. На Крокодильем острове каждый сам за себя. Питиусса, немного успокоившись, присоединилась к остальным и принялась звать:

– Нисса! Нисса!

[1] шесеп – длина ладони, не считая пальцев