Жизнь

Написано с уверенностью, что человек никогда не предаст своего стремления идти вперед и бороться

Глава 1

Джузеппе и Марко поднимались по мраморным ступеням старинного особняка и тащили на себе целую кучу аппаратуры для записи интервью.

Они остановились на площадке и тоскливо оглядели еще несколько пролетов наверх.

– Почему мы не взяли ассистентов? Так и помереть недолго.

– С чего тебе помирать, – грустно заметил Марко, растирая плечо, – у тебя что, что-то пищало уже? Вот ты здоровый какой, мог бы и мое взять и понести.

– Нет, – обронил Джузеппе. – Ничего не подавало сигнал, но я уже его молю мысленно, чтобы подал тревожный звук, и я с чистой совестью умру. От слишком большого сердцебиения или что там у меня первое откажет. Ну что, – он снова бросил один взгляд вверх, потом вниз и издал подавленный стон, – еще остановка-другая, ты послушаешь мое нытье насчет носильщиков, и мы у цели?

– Ты же знаешь, этот человек очень трепетно относится, – Марко понизил голос, – насчет всяких вирусов, бактерий и всего прочего. Мы с тобой и так карантин прошли, полное обследование. И так повезло, что нас двоих допустили, а то бы сейчас один все тащил наверх.

– Не тащил бы. Взял бы по старинке блокнот с вопросами, диктофон, и все хорошо.

– После интервью с таким человеком, если принесешь боссам диктофон и заметки на полях, до конца жизни будешь в какой-то деревенской газете писать о надоях и погоде, выгоняя кур из кабинета.

Одолев наконец эту высоту, они некоторое время пытались привести в норму дыхание, отдышались и провели последние приготовления.

– Ты готов? Все нормально?

– Конечно, что тут такого. Брать интервью, первое за много десятилетий, у человека, которому человечество обязано не мечтой, но чем-то очень близким. Продлением здоровой жизни на долгие годы и радикальным ее улучшением. Доктор О’Хара, добрый день, не знаю, возможно, вы не в курсе, что ваше изобретение гораздо важнее, чем антибиотики и клонирование органов, и вы, наверное, популярнее Иисуса, а вот мы пришли поговорить с вами о начале XXI века, когда мои предки были совсем детьми. Кстати, о вас складывают легенды…

– Примерно так, – ухмыльнулся Марко, – только более вежливо. Говорят, доктор очень старомоден.

Они зашли в богатый большой зал, где стояли три изящных стула, два рядом, а последний в нескольких метрах. Никого не было видно, кроме молчаливого слуги, который жестом пригласил их располагаться.

В помещении присутствовало только естественное освещение через большое окно с солидными гардинами.

Когда они наконец расставили аппаратуру и дали знак дворецкому о готовности, через скрытую дверь вошел приметный во всех смыслах человек.

Невысокого роста, абсолютно лысый, судя по биографии – давно перешедший вековой рубеж, но все еще крепкий, а глаза будто излучали весь спектр эмоций: от безмятежности Будды до наивного интереса младенца. Живой, бойкий, по-юношески подтянутый и задорный, только иногда мелькавшая на лице улыбка светлой грусти давала понять, что перед ними человек совсем уже неприличного возраста.

Они поздоровались, расселись и начали столь долгожданное интервью.

– Доктор О’Хара, во-первых, позвольте поблагодарить вас за столь высокое доверие и что вы нашли для нас время в своем столько плотно…  – начал монотонно Джузеппе.

– Господа, – доктор прервал его и улыбнулся, – прошу меня простить, но, как вы знаете, время – самый ценный предмет человека. И это не от неуважения к вам, отнюдь, просто давайте оставим эти высокопарные и пустые выражения для дипломатов, кстати, они еще остались в мире? – он лукаво прищурился.

Они улыбнулись.

– Конечно, мир не так сильно изменился с вашего…

– Ухода со сцены, скажем так дипломатично, – закончил, улыбаясь, доктор.

– Все верно. Дипломаты еще есть, правда их роль несколько изменилась.

– Наверное, сейчас и переговоры, и политические всякие дела ведут нейросети или как они сейчас называются?

– И да, и нет, доктор. Много профессий изменились за последние десятилетия, юристы, дипломаты, многие творческие профессии, или отмерли, как раньше мастера, которые ремонтировали телеги, многие радикально изменились. Любой договор или соглашение проходят без участия человека или с минимальным его участием.

– Да, да, – задумчиво ответил старик, – наверное, так и должно быть. Хотя… Так что же вы хотели, простите? – Он будто вынырнул из своих воспоминаний. – Наверное, рассказ о том, как человек достиг того, о чем только мог мечтать столько тысяч лет?

Его речь, удивительно спокойная и цельная, несколько выдавала человека, который не контактировал со внешним миром очень долго, то и дело проскакивали старомодные словечки или подзабытые обороты.

– Не совсем, – ответил Марко.

Джузеппе на него оглянулся.

– Официальную историю о биологическом долголетии мы все знаем из учебников, но, думаю, все было совсем иначе. Нас интересует сначала другое: почему вы согласились на встречу после стольких десятилетий затворничества?

– Почему…  – Доктор задумчиво уставился куда-то вдаль, будто видел что-то, чего другие и не могли помыслить. – Наверное, потому, что моя жизнь, даже несмотря на все достижения, ужасно скоротечна. Да и у всех так. Не знаю, сколько мне осталось. А уносить все с собой слишком эгоистично и попросту преступно.

Они молчали.

– Кроме того, есть официальная версия всего произошедшего тогда. Да, я могу положить руку на сердце, что это все была правда. Но это не вся правда.

– Извините, но, если пошла речь об откровенности, – осмелился Марко, – могу ли я уточнить насчет вашего паспорта здоровья? Ну, медальона.

– Конечно, – доктор улыбнулся. – Там все хорошо и никаких критических моментов нет. Однако я умираю. Мы пока не можем победить природу и какие-то…  – Он задумался. – Скажем так, высшие силы. Да, мы взяли один раунд, важный, но все-таки один раунд. Бой этот безнадежный, и мы все в конечном счете проиграем.

– Откуда вы можете это знать? Я имею в виду насчет вас лично.

– Мы сейчас тестируем новый этап развития моей системы… Кстати, можно говорить «моей», это не слишком горделиво? Ведь над разработкой, а потом внедрением работали тысячи.

– Конечно, можно. Вы же, так сказать, лицо и сердце проекта «Жизнь». Когда говорим «доктор О’Хара» – подразумеваем «Жизнь», когда говорим «Жизнь» – подразумеваем доктора О’Хару.

– Спасибо. Тогда продолжу. Новый этап заключается в том, чтобы предсказывать продолжительность жизни.

– Да, об этом говорили почти сразу после открытия, вернее, почти сразу, как вы связали все элементы воедино. Но по объективным причинам, технологическим и прочим, этого не получилось.

– Все верно, молодые люди, все верно. Тогда не получилось, а сегодня… Скажем так, все те проблемы, с которыми мы сталкивались тогда, почти все решены, и то, что казалось тогда неразрешимым, сегодня понимаем, что очень просто. Решаем одни проблемы, возникают другие. Иными словами, мы концептуально остались на месте, хотя и сделали гигантский шаг вперед.

Они переглянулись.

– А как же моральный комитет? Этот вопрос обсуждали еще тогда, в начале века, и от греха подальше запретили. Вопрос четкого указания даты смерти.

– Это же все на стадии научных разработок, да и пока комитет восстанет против великого О’Хару, пока мои юристы и их программы обрушат цунами доказательств против этих бедолаг, пока проверка… Столько не живут. Это вариант для тех, кто думает, что разбирается в политике, и считает себя очень неглупым. Но в действительности все не так, все гораздо проще и циничнее…

Доктор грустно улыбнулся.

– Вы хотите сказать, что знаете дату своей смерти?

– Примерно. Программный модуль еще не отлажен, но с погрешностью в один месяц. У меня, вероятно, есть следующий месяц, и все. Думаю, через короткое время повысим прогноз до недели и даже до конкретного дня. Здесь вопрос только в правильном подходе и наличии ресурсов. Все будет, не сомневайтесь.

Они молчали.

– Так что, – он резко обернулся и сел в кресло, – не будем терять время. Приступим.

Глава 2

В один из солнечных дней поздней весны, которые так чудесно расцветают своей негой, Юджин – или, как его звали коллеги, Ойген – зашел в свой кабинет, переоделся и начал рутинные операции по контролю качества. Работа была его в принципе очень благородной и по званию, и по сути, да и платили не в пример хорошо, уж точно лучше, чем тем, кто остался под тяжестью неуверенности в себе, но, если судить честно, каждое его действие было строжайше регламентировано, и вся его работа сводилась к паре десяткам последовательных алгоритмов.

Так и в тот раз, проверив качество продукции после синтеза изотопов и заполнив множество форм, Юджин посмотрел на часы и увидел, что еще даже не пришло время обеда, а вся работа сделана. Он вышел в комнату отдыха, заварил хороший кофе, приобретенный благодаря по-хорошему наглому руководителю отдела закупок, который радел за общее дело больше многих и действительно старался обеспечить комфорт коллег, он включил телевизор и стал лениво переключать каналы.

На одном он попал на программу, где обсуждали микробиологию и проблемы старения. Хотя эта тема не была непосредственно «его», Юджин с интересом начал смотреть.

В студии приглашенные эксперты пересказывали друг другу и красивой ведущей с фарфоровыми зубами азы, которые знает любой первокурсник-медик. Что старение – это естественный процесс, который мы совсем не понимаем, что клетки, вернее передатчики генетического материала, начинают накапливать нарушения, ошибки, иногда стартует бесконтрольное деление. Что в какой-то степени это похоже на онкологию, но в обоих случаях причины неясны, только онкология имеет особенность повышать вероятность с возрастом, но это далеко не у всех бывает, а старение однозначно ждет каждого. Да, его можно притормозить или ускорить, некоторые люди в очень зрелом возрасте имеют состояние молодых, а бывает и наоборот, что весьма печально.

На экран выводились графики, одни были довольно оптимистичны, другие нет. Например, что средняя продолжительность жизни постоянно росла, что в прошлом веке рост был очень скорый, но теперь все замедлялся, хотя и не прекратился. С другой стороны, число выявлений генетических сбоев тоже растет. Если подумать, это было объективно, потому что диагностика совершенствовалась, и то, что раньше списывалось на факторы общего износа организма или вообще не выявлялось, сейчас может точно определить и локализовать. Да, ранее люди жили меньше, раньше взрослели и умирали, теперь же тридцатилетние считались еще молодежью, но все равно это не считалось полноценным долголетием, о котором так бредили люди веками, не говоря уж о бессмертии.

В конце сюжета сделали прямое включение из дома престарелых, где один из стариков, который уже мало что помнил о себе и беспомощно шамкал губами, глядя вокруг, с добротой и одновременно некоторым недоумением рассматривал незнакомых ему людей. Но иногда, казалось, из глубин его разрушенного разума проступала настоящая личность, его взгляд суровел, а осанка преображалась. Неясно, кем был раньше этот старик, но совершенно четко все вокруг понимали, что раньше было лучше не попадаться ему на дороге.

Юджин выключил телевизор и вышел на заднее крыльцо производственного центра, обычно закрытое от взглядов посторонних. Выход был на опушку изумительного соснового леса, который ему очень нравился.

«Вот если бы всегда нас сопровождал такой волшебных воздух, – думал Юджин. – А не городской смог, который так или иначе забирает у всех месяцы, а то и годы жизни».

От нечего делать он решил прогуляться вдоль центра. Через пару минут он увидел двух девочек, которые играли на асфальте и счастливо смеялись, когда у одной из них получался замысловатый прыжок по нарисованным цифрам.

«Интересно, – подумал Юджин, – дети гораздо более позитивно смотрят на мир, и в целом у них с организмом все в порядке. Это причина или следствие? Сложно сказать, наверное, и то и другое. Да и не зря же говорили древние мудрецы: в здоровом теле здоровый дух. Конечно, над этой дремучестью смеялись, но в целом что-то в идее есть. Да и если открыто и с восторгом, с интересом познаешь мир, то старение идет не так быстро, ты остаешься, можно сказать, в раннем детстве».

Когда он обошел почти весь центр и прошел мимо входа в сектор корпуса с местным ускорителем частиц, он увидел сцену, как два молодых мужчины, можно сказать парня, не могли поделить одно парковочное место. Насколько он понимал, первый на своей старой машине влез, хотя там было написано имя второго, и тот, второй, намеревался поставить свой джип, который тоже казался не первой свежести. А чуть дальше довольно пожилой мужчина не обращал внимания на эту ругающуюся парочку и не спеша забирался внутрь огромного сухопутного дредноута.

Сегодня день любопытных наблюдений. Вон солидный мужчина, судя по автомобилю, довольно прилично зарабатывает и тратит, приносит пользу экономике, а рядом два щенка, от которых пользы для страны только в призыве в армию, да и то…

Он вернулся в свою лабораторию, которая, как и весь производственный центр, стоила колоссальных, просто каких-то космических денег и принадлежала огромному немецкому конгломерату, генерирующему и оказывающему высокотехнологичные медицинские услуги и, по слухам, балансировал на самой кромке законности в ядерной сфере с не очень демократичными режимами.

Остаток дня Юджин дремал на диване, периодически заходя в лабораторию и проверяя показатели. Все было в порядке, как и всегда, и его обход тоже казался частью чего-то бесполезного, что ему предписывали протоколы.

Вечером он вернулся домой, дежурно поужинал с женой, они вышли и прогулялись по парку в своем квартале. И всю ночь Юджин ворочался он дневных мыслей: мужчина с деменцией в доме престарелых, физика, биохимия, здоровый образ жизни, позитивное мышление, экономика.

Бессмертие.

Да, он знал, что все это глупость, что миллионы человек тысячами лет размышляли над этим, а некоторые сходили с ума или просто сдавались. И что он химик довольно средних способностей и блестящего будущего у него нет, а посеребренные виски уже появились. Для чего ставить себе вопросы, которые принципиально не решаемы?

Но на следующее утро он проснулся с совершенно новой идеей.

Глава 3

– Как возникла идея программы «Жизнь»? – осведомился Марко.

Старик задумался:

– Конкретной даты озарения я, конечно, не помню. Я всегда размышлял, а почему каждый специалист пытается решить свою локальную задачу и не может посмотреть по сторонам? Ведь, по сути, коллеги в других науках пытаются сделать и достичь примерно того же. Что это, профессиональная ревность или зависть? Или высокомерие? Наверное, всего по чуть-чуть.

– Вы знаете, доктор, довольно необычно слышать о людском высокомерии от единственного нобелевского лауреата в четырех разных науках.

Тот рассмеялся:

– Четыре? Да, действительно. Извините, молодые люди, у меня есть огромный зал с наградами, я туда не захожу, там столько всего, они меня угнетают. Да, их четыре, действительно. Хотели дать и по литературе, но я, как ни пытался, ничего из себя выдавить не смог красивого. А по экономике… Да, я сделал очень много для развития человечества, и после начала «Жизни» экономика была потрясена до самого основания, все программы обучения, пенсии, рабочий стаж, ипотеки, продажи машин и предметов быта, одежды, но никогда не изучал ее и даже не знаю основных правил. Думаю, было тоже незаслуженно. Пусть лучше дают тем, кто изучают развитие экономики в новом мире, который я создал. Им это виднее, они на длинной дистанции лучше видят новые закономерности. Как думаете?

– А не хотелось собрать полный флэш?

– Нет, никогда. Я прекрасно знаю свои способности и отнюдь не забронзовел. Это же все, что я создал, нельзя в полной мере назвать открытиями. Это больше… – Он задумался. – Больше организаторская деятельность. Ничего потрясающего, чтобы перевернуть четкую науку, я не создал. Но в организации человеческого общества… Ох, молодые люди, вы себе не представляете всех последствий.

Глава 4

Юджин пришел в лабораторию и начал поднимать личные дела пациентов, которым вводили их препараты. Да, обычно личные карты строго закрыты от другого персонала концерна, но немцев зачастую подводила их же вера в технику: переусложненная система управления регулярно обновлялась, а пароли, записанные на бумажке людьми, никуда не девались. Однажды Юджин залез под другой учетной записью проверить данные, о чем попросил его заболевший коллега, и сохранил информацию.

Он постепенно, не сразу, конечно, а когда в его разуме что-то начало выкристаллизовываться, стал сопоставлять цифры, привычки людей, их социальное окружение, психологический портрет. Работа была просто адова, потому что он сам не понимал до конца, что ищет, но обладал упорством и чутьем, что может что-то найти. К тому же времени было предостаточно.

Смерть.

Вот чего боялись все эти люди и что они пытались отдалить от себя всеми доступными способами. Но почему? Почему все хотят побороться с ней, хотя ее победа неизбежна? Почему старение всегда приводит к смерти? Где одна сестра, там обязательно и другая. Нет исключений. Первая всегда приводит ко второй. Или это один процесс, сложносоставной, но единый, и не следует их разделять? Что это значит, каждому из нас дано определенное время, которое можно наполнить теми или иными делами. И каждый считает, что ему дано несправедливо мало времени и что может сделать гораздо больше.

А что, если соединить, синтезировать разные методы продления жизни? Ведь что бывает: проходит курс химии или радиотерапии человек, а другие стороны его жизни остаются так же заброшенными, в итоге одну часть болезни лечим, пытаемся продлить жизнь, а она развивается с другой стороны особо бурным цветом. Или даже одно, самое явное, мы вылечиваем или загоняем под плинтус, а другое, более опасное и не очень явное, выбрасывает свои щупальца именно в тот момент, когда человек этого меньше всего ждет.

Что насчет биологического бессмертия? Или радикального долголетия? Что, если отменить заложенный кем-то или самой природой наш собственный механизм разрушения и его самое страшное, но не обязательное проявление – онкологию.

Начнем с биохимии и генетики.

Юджин принялся изучать и искать закономерности в личных картах людей, особенно что касается стволовых клеток и гена FOXO3А, которые, как он знал, у небольшого перечня существ отвечают за регенерацию. Как детально они действуют, какой конкретно механизм химических реакций – не вполне понятно, но одно ясно: они блокируют процесс рождения больных клеток и накопление дефектов. У пациентов, которые были довольно старше среднего возврата, этот ген явно шел вразнос, а значит, наверняка был как-то связан с долголетием.

Юджин обсудил с разными учеными по всему миру, по крайней мере с теми немногими, которые захотели с ним общаться, понятие «пренебрежимое старение», то есть такое явление, при котором ошибки в генах будут накапливаться с такой малой скоростью, что этим можно пренебречь. Если провести грубую аналогию, то это как с продуктами в холодильнике, в которых процессы разложения идут настолько медленно, что рано или поздно еду все-таки, употребят в пищу.

Далее Юджин изучил множество статей и научных публикаций о теломеразе – особом ферменте, который умеет достраивать разрушения в наших хромосомах и который раковые клетки активно используют для своего деления. Загвоздка только в том, что в теле человека обычно теломераза неактивна. А активировать ее весьма непросто, да и четких пониманий механизма работы не видно. У одних людей теломераза работала одним способом и со своей скоростью, у других – совсем иначе и давала неясные эффекты, которые на что-то явно влияли, но на что – опять загадка.

Кроме того, активно развивалась отрасль сенолитиков – таких препаратов и целых коктейлей, которые избирательно в организме находят постаревшие клетки и инициируют их гибель. Другими словами, играют роль санитаров, которые чистят общую сообщность от старых и больных особей, пока это не стало фатальным для всех. Многие сенолитики уже могли создаваться искусственно под конкретный организм, и были даже целые коктейли, но общей системы, некоей таблицы Менделеева, использования создать еще не успели.

Третий большой подвид своей биохимической партии он видел в дальнейшем исследовании рапамицина, очень интересного вещества, иммунодепрессанта, который изначально использовался для подавления реакции отторжения при пересадке органов. Долгие десятилетия врачи применяли его в одних целях, а затем случайно выяснилось, что совсем другие, побочные его эффекты, на которые раньше никто не обращал внимания, просто невероятны. В частности, при определенных условиях можно было белковыми интервенциями заморозить развитие клеток, затормозить все разрушительные химические процессы, притом что необходимые функции продолжали выполняться. Сфера же исследования и использования рибосом прекрасно развивалась и без него, оставалось только аккуратно вписать во все разрастающийся ковер.

Затем следовало приступить к физике, а вернее – к ядерной физике. Конечно, Юджин не был глубоким специалистом в этой сфере, однако работа в гигантской корпорации и большом производственном центре бок о бок с коллегами-ядерщиками очень помогла. Они охотно рассказывали о своих работах, как облучаются мишени в ускорителях, какие изотопы используются для определенных вещей. Как влияет позитронная эмиссия, гамма-нож и бомбардировка тяжелыми атомами заранее подсвеченных целей на соседние здоровые клетки.

Юджин и ранее с интересом захаживал к соседям-физикам на кофе, у которых также процедуры были строго регламентированы и не особо давали простор для творчества.

После нескольких месяцев подробных лекций и упорной работы он смог в целом на равных беседовать о предмете и давать советы, какие изотопы следует применять в том или ином случае. Но даже модифицированная радиотерапия страдала очень высокой неизбирательностью, иными словами – ковровыми бомбардировками покрывала все, на что будет направлена. И даже сверхточные программы не могли направить это разрушительное действие.

Юджин предложил не совсем новый, но находящийся в некотором загоне способ, а именно не уничтожать сплошным пучком участки больных или старых клеток, а взять на вооружение некоторые инструменты онкологии. Он посоветовал использовать определенные изотопы с требуемым атомным весом и уровнем радиации и точно доставлять их в нехорошую клетку.

Это было не так просто, все-таки использовать луч толщиной в один атом и нацеливать на конкретную клетку было просто энергетически неэффективно, однако этот момент можно обойти элегантно: с определенной энергией атомы сами задерживались проблемными клетками, здоровые же просто их не замечали, и пучки либо проходили мимо, либо через некоторое время просто выводились из организма естественным путем. А сами облучения можно проводить в рамках диспансеризации, программные комплексы и аппараты уже научились обрабатывать любую область человека.

Физики крепко задумались над идеей, но взяли время и начали расчеты, чтобы обсудить со своим руководством.

– Ну ты не особо надейся, – предупредил Юджина его приятель Пит. – Ты можешь изобрести хоть вечный двигатель, но пока это не пройдет все бюрократические ступени, все комиссии по этике и регистрации в министерстве здоровья, он не получит разрешение на доступ к рынку. И думать нечего.

Теперь следовало подготовить биологическую часть.

Химия и физика – это, конечно, хорошо, но важны также две другие вещи. Первая, чтобы организм был настолько силен, что запускался механизм самоуничтожения как можно позже. И вторая, если даже механизм запустится (а он обязательно запустится), нужно дать организму такие силы, такой тыл, чтобы он сам попробовал справиться с проблемой или хотя бы ее притормозить. Ведь в конечном счете при любой болезни в первую очередь рассчитываем на организм, что он сам излечится.

Иными словами, нужно создать рекомендации с максимально полезными продуктами, физическими упражнениями и отречением от вредных привычек.

И тут опять же пригодилась учетная запись давно уволившегося коллеги. Юджин внимательно оглядел карты клиентов и выявил общие проблемы, связанные с питанием, повседневной жизнью и особенностями привычек каждого человека. Здесь, разумеется, ничего было точно не утверждать, но общие рекомендации сразу были подведены. Что касается сахара, сигарет, алкоголя, различных стимуляторов и сексуальной активности.

Юджин собирал все пункты, которые имели превалирующее значение, сводил таблицы, все расформировывал и снова сводил, опять раскладывал все на атомы и пересобирал заново и, наконец, смог получить удобоваримые данные по статистике. В этом случае тоже нельзя было однозначно заявить, что причина и что следствие, но факт корреляции определенных факторов и здоровья не вызывал сомнения. Некоторые овощи, к примеру, совсем не выказывали своего влияния на здоровье, вернее, оно, разумеется, было, но или Юджин что-то не углядел, или не осознал дополнительные критерии, но с чистой статистической точки зрения все было сделано идеально, да и выборка очень большая.

И снова помог доступ к базам данных. Поскольку у Юджина немного была набита рука и он мог делать те же процедуры с огромными массивами гораздо быстрее, то смог обработать невероятный объем информации.

Было поднято колоссальное количество данных, ключевые факторы и различные показатели как больных и пожилых людей, которые проходили через данную корпорацию, так и у тех, у кого опасения не подтвердились.

Через несколько недель напряженной работы с океанами информации Юджин с удивлением увидел, что его изыскания привели примерно к тому же, о чем и так знало человечество во все эпохи. Первым спутником, ускорявшим развитие болезней старости, было переедание и последовавшее ожирение. У тех пациентов, которые имели нормальный для своего строения тел вес, гораздо ниже, иногда в разы, вероятность букета болезней. Так что решение было уже готовое, оставалось только немного доработать его и интегрировать с остальными блоками.

Осталось последнее направление. Это социоэмоциональное здоровье. Вот здесь как раз он зашел в совершенный тупик, потому что даже не знал, как подступиться к теме, а что она важна и чуть ли не перевешивает все остальные, Юджин ни на секунду не сомневался.

Проблема усугублялась тем, что никаких данных об этом в личных делах не было или затрагивались мельком. И действительно, что может написать врач? Что человек по жизни всем недоволен и даже в солнечный день жалуется на солнце, а в пасмурный – на его отсутствие? Человеку же не залезешь в голову и не увидишь, как построен его разум и настроена душа.

Он долго думал, как подойти к этому вопросу. Скорее всего, и жизненный опыт ему подсказывал, что люди, которые настроены на негатив, каким-то образом – или через мысленные тонкие миры, или общим угнетенным состоянием – не дают в полной мере мобилизовать внутренние силы организма на борьбу со сбоями, но личный опыт и факт, что «все знают» же, не может быть положен в основу его научной работы, а то, что выклевывается именно научная работа, он осознавал все более отчетливо.

Перебирать самому тысячи данных о пациентов в Сети, изучать их социальные сети и электронный след никакой жизни не хватит, пока у него не появилась одна светлая мысль.

В то время начиналось развитие аналитики больших объемов данных, в первую очередь для рекламных целей и для прогноза спроса товаров общего пользования. Это большое направление находилось на самом старте своего жизненного цикла, но, как и вся новая технология при зарождении, была совершенно не зарегулирована и была по большому счету доступна всем желающим. Условно любой человек, даже не программист, а дружащий с компьютером, мог за вечер найти несколько ресурсов, наладить парой попыток запрос, и через какое-то время выдавалось вполне удобоваримое решение.

Здесь Юджину, как он всегда потом рассказывал, помог его младший брат, весьма своенравный и вспыльчивый, но недурно ориентирующийся в последних веяниях науки и техники. Как всегда, первым ответом брата была лень, вернее, он нашел тысячу причин, почему он этого сделать не может, но Юджин знал его хорошо и тонко надавил на некоторые точки гордыни, после чего тот сдался. А в ходе работы даже загорелся идеей.

Они вдвоем серьезно принялись гонять вычислительные комплексы. Юджин сам не вполне твердо знал, что ищет. Ведь пациенты были из разных стран, а это значит, надо учитывать языки и оттенки слов, которые они оставляли в цифровых следах в Сети, из разных социальных слоев, что значило, что одним словом могли выражаться и крайняя радость, и такой же крайний ужас, из разных возрастных групп, разные политические взгляды и так далее.

Наконец после десятков бесплодных попыток, когда Юджин уже махнул рукой, как на невыполнимое, ему написал брат: «Что-то получилось. Но ты не обрадуешься».

Они созвонились.

– Ну?

– Ну что, – на том конце провода звучало сомнение, – результат есть, но это какие-то бесконечные таблицы с факторами и цифрами. Их обрабатывать надо еще много недель или месяцев.

– Но какой-то смысл есть в этом? Ты хоть что-то проверял?

– Тебе придется это выяснить. Но я проверил пару слов. «Красота» и «добро». Кто чаще всего в электронном следе оставляет эти слова, у них проявление онкологии и старческих болезней в три раза меньше, чем в среднем по твоей базе. А кто часто писал «беда» и «горе», там… секунду… эм… да, у них средний возраст обращения в ваши клиники по всему миру почти на четыре с половиной года ниже.

– Хм… А по религии?

– Ох, тут еще запутаннее. Как знаешь, официальная религиозность имеет мало общего с верой в душе. Сколько на нашей памяти людей соблюдали все ритуалы, поздравляли с церковными праздниками, даже делали пожертвования, а потом уничтожали компании и выбрасывали на улицу тысячи и тысячи сотрудников, обрекая их семьи на несчастья.

– Да, а еще большой процент людей, которые атеисты, безбожники, но несут в душе какую-то светлую искру и по своей сути гораздо ближе к Господу, чем сами думают.

– В общем… Здесь гигантские таблицы, я тебе перешлю, а ты с ними разбирайся дальше сам. Могу только себя похвалить, работа была проведена огромная и выборка, думаю, вполне репрезентативная.

Наступили одни из самых тяжелых недель в жизни Юджина. Он тратил дни и ночи напролет, стараясь из миллионов и миллионов ячеек выудить нужную информацию. Он играл со словами, сочетаниями, пытался понять общее состояние человека и его окружающий мир. Иногда для подтверждения своих выводов и того, что окончательно не сошел с ума со всеми цифрами, он пытался найти случайно выбранного человека сам и посмотреть, чем же он живет. Иногда это получилось, иногда бывало, что пациент уже давно умер и информация о нем была погребена под неизмеримыми вселенными контента Всемирной сети и выяснить что-то довольно сложно.

Дальше он вносил коррективы, и с каждой итерацией психоэмоциональный портрет на основе его гигантской таблицы все больше совпадал с реальным положением дел.

Юджин свел все в несколько показательных таблиц, которые ясно давали понять, насколько заряженность на оптимизм и добро дает внутренним ресурсам организма значительную фору для продления жизни. Однако всегда можно было выделить достаточное количество черных душой людей, абсолютно негативных, которые, несмотря ни на что, доживали до преклонных лет без особых проблем. Юджин подозревал, что тут дело с так называемым энергетическом вампиризмом, когда один индивид черпает жизненные силы и эмоции у другого. Это тоже было довольно известным явлением, и его ранее никто серьезно не исследовал, но Юджин пока решил не тратить на него время, а лучше попробовать задействовать и этот рычаг, иными словами, даже если человек имеет на жизнь пессимистические взгляды, надо посмотреть на все не с хорошей стороны, это было бы слишком вульгарно, но научиться радоваться самой малой вещи.

И через долгое время он имел на руках четыре больших блока данных и рекомендаций по продлению жизни. А именно: химия и биохимия, затем физика и ее ядерная отрасль, биология и медицина, в первую очередь связанная с правильным питанием, и, наконец, общая психика, если можно так назвать. Осознав все это, Юджин понял, что эффекта мало. Нужно что-то, что свяжет все воедино, что сможет в правильных пропорциях комбинировать и предоставлять индивидуальные рецепты каждому человеку. Нужно было что-то, что станет управляющим, военачальником и универсальным инструментом, станет на ступень выше.

И тогда он подумал о нейросетях.

Глава 5

– В то время… – немного отступил от повествования доктор. Он, слегка нахмурившись, встал и подошел к окну, откуда открывался чудесный вид на парк. – Эти технологии только появлялись. Это сейчас они в каждом устройстве в каждом доме, но тогда ситуация была совсем другая. Вы же, наверное, родились, когда нейросети были внедрены везде?

Оба журналиста синхронно кивнули.

– Так вот, – он продолжил, – тогда только игрались с этим всем. Пробовали разные вещи, но больше ради развлечения, в игровой индустрии, в кинематографе. Военные тоже хотели использовать новую игрушку, но не вполне понимали, что с этим делать. А отдавать личный контроль над критически важными вещами они точно не желали.

– А вы попробовали?

– Да, можно и так сказать. Тогда никто еще не понимал, к чему это все может привести. Я изучил все доступное к тому времени, а было очень немного, это тогда был больше удел нервных юношей, убежденных в своей гениальности. Сперва я мучал разными запросами и настройками некоторые нейросети, но они оказались просто забавными игрушками, неспособными к какому-то действительно конструктивному делу. Перепробовал несколько, но то ли ресурсы у них были ограниченными, то ли способность к саморазвитию слабая, не знаю, но мне они ничем не помогли. Вы извините меня, столько десятилетий прошло и столько событий, я не очень помню все детали. Скорее всего, те нейросети не были не то что искусственным интеллектом, но даже не могли продемонстрировать полноценное машинное обучение. Так, компиляция уже имеющегося, хотя и очень качественная. И тогда случайно попалось на глаза интервью с молодыми ребятами из России, которые рассказывали, что не только создали новый тип нейросетей, но и приборы, которые правильно направляли внутренние потоки информации. Если очень грубо, извините, прошло уже много времени, уже не все помню досконально, но сам посыл я правильно передал. Вся проходящая информация не просто компилируется механически, но и анализируется для себя, для внутреннего развития и самообучения, чтобы понять какую-то внутреннюю структуру этого блока данных. Я еще подумал: невероятно, вот именно то, чего мы все хотели. Я нашел этих ребят, мы пообщались по телефону, и я честно им заявил, что хотел бы попробовать их разработки для анализа онкологии и рекомендаций по продлению жизни. Они сразу согласились, ведь такая благородная цель, мы подмахнули какой-то стандартный договор, что программа предоставляется для научных исследований и все, что я буду платить – а хочу напомнить, я тогда был скромным в плане финансов человеком и жил от зарплаты до зарплаты, – было бы использование наработок и внутреннего развития с новыми блоками информации.

– А как это соотносилось с персональными данными из системы вашего концерна? – задумчиво спросил Джузеппе.

– Никак. Я же не предоставлял четкие привязки конкретных людей с базами данных, все было в качестве простых обозначений, обезличенных. Просто огромные массивы данных, гигантские. Думаю, нейросеть о чем-то таком догадывалась, иногда, когда мы беседовали на отвлеченные темы, она задавала мне осторожные вопросы, но я уводил всегда в сторону. Так или иначе, эта нейросеть, программа, используя крайне ограниченные ресурсы, доступные рядовому сотруднику немецкого промышленного холдинга, смогла администрировать советы и рекомендации каждому конкретному человеку. Потом постепенно, конечно, из-за разных правил в разных странах внедрялись паспорта здоровья, которые незаметно превращали нас всех в покорных рабов своих рекомендаций. Но и кроме того, программа подтолкнула нас к очень интересной идее об интерлейкине-11, одном из важнейших кирпичиков, вокруг которого все ходили и не знали, как подступиться.

Журналисты улыбнулись.

– Вы, доктор, сейчас пересказываете страхи, которые ходили в обществе на заре вашего открытия. Что компьютер будет управлять нами: сегодня ешь морковь, завтра – сельдерей, послезавтра сделай пробежку в пять миль, а в четверг, желательно до обеда, радуйся три раза по полчаса. А иначе ты не соблюдаешь правила и не стремишься к пользе общества и будешь поражен в правах и социальном статусе. Так, а с полуночи в течение четверти часа должен заняться сексом в рекомендованной позе с такой-то женщиной, программа изучила ваши профили, у вас полная эмоциональная, интеллектуальная и биохимическая совместимость, высока вероятность зачатия. Но, как вы знаете, ничего такого страшного не произошло.

– Да, – старик тоже улыбнулся, – люди очень любят себя пугать, что это все, конец, катастрофа, бегать в панике, а потом деловито идти на работу. Чтобы через неделю все повторилось. Мы ко всему привыкаем и адаптируемся.

– А как шло внедрение? Я имею в виду, неужели власти всех стран так сразу со всем согласились и начали ломать свои медицинские системы?

– О, совсем не так, совсем. Но тут мое участие было минимальным. Здесь шли бюрократические войны, адвокатские баталии, лавины подкупов, угроз и запугиваний, операций лоббирования. Но поскольку я обычный химик и довольно смазлив был тогда, то не участвовал в этом всем, вернее участвовал, но больше как лицо, как общее руководство стратегией, вернее – как плакат.

– А деньги? Просто выйти химику и сказать всему миру: у меня есть способ продлить всем жизнь на треть, а то и половину, делайте все, как я говорю, – так не выйдет. Вас раздавят, и все. Это я уже не говорю о чудовищных фармкомпаниях, как ваш тогдашний работодатель, они бы переварили вас и не заметили.

– Ну тут тоже ничего чудесного нет. Сперва за мной встали несколько богатых людей, затем они подтянули своих знакомых, а как вы знаете, очень богатые люди зачастую очень преклонного возраста и готовы на многие, чтобы прожить еще год-другой. А потом уже обо мне узнали широкие слои населения, и пошла цепная реакция. А что касается большой фармы… Было непросто, признаю. Но только сначала, а потом все поняли, что я даю им шанс уйти от случайных и продаж, и лечений и перейти к действительно регулярному конвейеру. Ведь только рождается человек, его геном исследуют, фиксируют, намечают потенциально опасные вероятности и имеют на условный век вперед план по лечению. А это и загрузка производства, и штаты, и развитие новых технологий и разработок. В общем, от них шла только помощь мне. И сейчас, как вы знаете, это самая большая и денежная отрасль на планете. Никакому ВПК или энергетике и рядом не стоять. Все деньги, точнее – почти все, там.

– И вот так вы стали самым знаменитым ученым со времен Эйнштейна точно, а может, и вообще?

– Да, я слышал такие фразы. И даже отчасти с этим согласен. Потому что Эйнштейн писал о таких высоких материях, – доктор покрутил медленно пальцем в воздухе, – которые обычный человек никогда не сможет достичь. Да и все человечество вряд ли. Скорости света, нестационарные вселенные, супермассивные черные дыры. А прожить дополнительную треть или половину века, да еще довольно здоровым… Это можно потрогать, если вы понимаете, о чем я.

Они опять синхронно кивнули.

– Как странно, правительства довольно быстро поняли всю суть, конечно, сразу началось разделение на секции или касты. Что самым богатым продлевали жизнь на сорок или пятьдесят лет относительно нормального старения, среднему классу – чуть меньше. Что называлось нормальным старением раньше, да и во все времена, стало считаться практически расцветом сил. Базовый уровень, который гарантировало государство, точно оценить нельзя, но лет на двадцать могут все рассчитывать, если не считать каких-то особо серьезных болезней, против которых даже сейчас мы мало что можем сделать. Наиболее продвинутые программы позволяли прожить и на пятьдесят лет дольше, и больше того. Так что…

– Нет, а что было дальше? Ну вот пошли первые люди, которые присоединились к программе, они стали демонстрировать результаты. Не было ли негативного общественного мнения об этом всем?

– Конечно, было, вы, наверное, даже читали об этом. Разные религиозные фанатики, которые всегда, во все времена от своей лени пытаются все запретить. Зачем напрягать свои мозги и понять суть технологии? Это лень, а значит, надо, выпучив глаза, кричать на площадях и призывать казнить меня, ведь я вмешиваюсь в божий промысел.

– Но ведь, если посудить здраво, вы действительно вмешивались. Да так, что изменили жизнь всего человечества.

Доктор не смотрел на них, погруженный в свои мысли. Затем будто очнулся и грустно улыбнулся.

– Хорошо, молодые люди, тут начинается финальная часть нашего интервью. Ведь вы за этим пришли, наверное. И тут мне нужна будет ваша помощь, потому что память моя совсем уже не та, и что происходит там, снаружи, – он кивнул в сторону окна, – я понимаю слабо. Вы же совсем молодые, вам еще пятидесяти нет?

Они покачали головами.

– Как, по-вашему мнению, все изменилось? Ведь не так много лет прошло, и еще есть много людей, кто помнит.

Джузеппе кашлянул:

– Жизнь стала более… неторопливой, я так скажу. Когда ты знаешь, что у тебя до сотни есть активной жизни, а скорее всего, и дальше, можно не спеша заниматься любимыми вещами. Стало планирование на большую перспективу, а если к этому прибавить другие открытия в сфере репродукции…

– Ах, вы об обязательной сдаче сперматозоидов и яйцеклеток людьми при достижения половой зрелости? Да, это хорошая идея, о таком и раньше думали, но было слишком дорого, и сложно, да и фундаментализм…

– Да, доктор. Так вот, усилился нарциссизм, если можно так сказать. Если в запасе очень много лет, а продолжение рода в любом случае гарантировано, то чего бы и не пожить в свое удовольствие?

– Да, действительно. – Марко кивнул. – Ведь если раньше, в начале двадцатого, дети лет с шести уже работали, в конце двадцатого в восемнадцать уходили в армию, то теперь до двадцати пяти ты еще несовершеннолетний, а в сорок только эмоционально и ментально считаешься зрелым.

– Да, да, это так, – рассеянно кивнул О’Хара. – И общий прогресс, жить все удобнее, безопаснее. Ведь если раньше многие проблемы бедных стран были от сильного роста населения, много молодежи, мало перспектив, болезни, то теперь с противоречиями стало немного полегче, как думаете?

– Это решило много проблем, – осторожно отозвался Марко. Если раньше это было в бешеном ритме, человек истощал свою нервную систему, и начинался быстро неизбежный спад, то сейчас мы не загоняем себя как скаковую лошадь. Все плавнее и спокойнее.

– Есть ли какие-то проблемы, мои молодые друзья? – Доктор не смотрел на них.

– Никогда не бывает все идеально, – отбил подачу осторожный Марко. – Как всегда, проблема ресурсов, каких-то внезапных эпидемий, техногенных катастроф, с этим пока все сложно.

– Техногенные катастрофы из-за высокой степени прогресса все чаще, но масштабы не так потрясают, правда? Ну это законы математики и статистики, тут с ними ничего не поделаешь. Их не обманешь. Но я немного не о том, да, проникновение прогресса, транспорт, цифровизация, разные сервисы и цифровые стимулирования мозга. Станьте немного выше и окиньте закономерности.

Они задумались.

– Сложно сказать. Экономика растет. Правда, не так бурно, но и потрясений особо нет. Да и хорошо. Плавное развитие, без эволюций и кризисов. Люди живут много, они видят на своей жизни достаточно и обычно воздерживаются от резких действий.

– А демография?

– Ну она стабильна, кажется, – неуверенно ответил Марко. – Уже многие годы плато ведь или небольшое снижение, но это и нормально, никто не стремится заводить детей, зачем эти хлопоты, а если и заводят, то отдают в детские пансионы, там заботится государство, а родители и дальше живут и радуются жизни.

– У вас есть дети?

Джузеппе покачал головой, Марко показал один палец.

– Девочка, почти двадцать. Живет со мной. Как живет… – Он невесело улыбнулся. – Все больше в своем виртуальном мире и девичьих мечтах.

– Вы молодец, действительно, мало кто тянет на себе такую ношу, как воспитание детей.

– Да какое там воспитание…

Все в зале улыбнулись.

– Кстати, извиняюсь за небольшое отступление от темы, – перехватил неугомонный Джузеппе, – вот нас все стращали рассказами, что вы какой-то безумный ученых из черно-белых фильмов, что никого не подпускаете ближе десяти метров из-за боязни вирусов, что спите чуть ли не в криогенной камере…

– Что пью кровь некрещеных младенцев, и девственницы омывают меня своими слезами, – закончил доктор.

Все рассмеялись.

– Да, я слышал такое. Чушь, конечно, это все придумали менеджеры, продюсеры и агенты для образа, ничего такого нет. Я же сижу с вами.

– Но мы провели в карантине долгое время.

– Ну надо же как-то поддерживать миф, – добро улыбнулся доктор. – Нет, конечно, я, как и все, стараюсь избегать вирусов и болезней, но ничего выходящего за пределы обычного человека за собой не замечал. Только никому не говорите, пожалуйста.

Те кивнули.

– Так, вернемся к размышлениям. Посмотрите на текущий век. И прошлый, переломный. И двадцатый, и девятнадцатый. Что изменилось?

Они молчали, пока в голову Джузеппе не пришла мысль.

– Событий стало мало.

– Уже теплее, но все равно далеко. Почему это, как думаете?

– Из-за общего развития и благосостояния человечества. Всем всего стало хватать.

– Так, а это почему?

– Мы же говорили об этом только что. Что общее продление жизни, снижение противоречий. Выравнивание, если можно так сказать.

– Да, да. Следующий шаг. И держите в голове первую свою мысль.

Марко нахмурился:

– Стало меньше событий из-за продления жизни и…

– Хорошо, тогда так. Вот какие события у вас на памяти произошли такие, эпохальные.

– Никаких вроде. Сделали несколько сервисов, несколько войн, кое-где радиоактивное заражение, но это так, новость на неделю.

– Хорошо. Космос?

– Нет, какие-то спутники летают, туристы уже скучают на орбите и ворчат, что оно не стоило своих денег. Иногда телескопы. Ближайшие системы, если я не путаю, уже знаем прилично, количество планет, их поверхность.

– База на Луне?

– Нет. То есть да. Автоматическая, что-то там исследуют, копают, какие-то приборы доставляют. Но это вызывает большие вопросы, и, думаю, скоро опять срежут финансирование и оставят какой-то минимум или вообще памятную табличку. Нечего там делать.

– Марс?

– То же самое, но в меньшем объеме. Лед надо топить, ядерные отходы перерабатывать и утилизировать, доставка топлива, химии, запчастей и сервиса. Слава богу, что людей нет, иначе бы вообще программу и не начинали. И главное, никакого выхлопа нет.

– Вам не кажется, молодые люди, что прогресс как-то сбавил обороты?

– Да, ходят такие разговоры. Но их поддерживают только всякие маргиналы, да и разговоры такие всегда были, во все века. Например, когда появились поезда, критики говорили, что мы обленимся, если не будем ездить на повозках и умрем от разложения. Когда появились самолеты – что мы обленимся и умрем от лени потому, что не ездим на поездах. И так далее.

– Однако никто при этом так радикально не увеличивал человеческую жизнь.

Они молчали.

– Доктор, вы хотите сказать, что ваша программа, – Марко тщательно подбирал слова, – как-то повлияла на прогресс?

Тот рассмеялся:

– Как-то? Нет, мой юный друг, совсем не как-то, а очень даже прямо. Я его практически остановил.

Они переглянулись.

– Мы слышали такие рассуждения, но это какие-то явные психи. Если бы одно, если бы другое…

– Нет, они не психи. Вернее, они пришли к похожим выводам, но на несколько порядков понимания ниже. Как вы думаете, может быть прогресс в раю? Я знаю ваши возражения, это не рай, у нас много проблем, но в целом. Как думаете, было в раю такое, что с телег ангелы перешли на паровой двигатель, затем – на внутреннее сгорание, затем стали реактивными? Нет, а мы как? Я затормозил прогресс? Нет же, я его остановил, и сейчас уже долго идет регресс, хотя человечество его и не видит. Да и вы сами же сказали, сколько всего нового, разные электрические облака, стимулирование разных отделов мозга, все более смелые генетические эксперименты. Вы не думали о вырождении?

– Ходят такие околонаучные теории, доктор, о накопленных ошибках в геноме и что с каждым поколением все будет хуже и хуже. Все меньше здоровых детей будет рождаться и все более выхолощенными будут их души. Но пока мы ничего такого не видим, хотя прошло всего ничего времени в масштабах нашего вида.

– Я о них тоже слышал, частично они правы. И я вот думаю, не стал ли я тем самым разрушителем человечества, хотя меня все считают спасителем в том или ином смысле. Вы же прекрасно знаете, что сейчас идут очень серьезные эксперименты, чтобы повысить еще возраст жизни человека. Если с помощью первых паспортов здоровья смогли гораздо улучшить качество жизни и удлинить ее на четверть или на треть, то сейчас оптимистические результаты, чтобы до двухсот лет прожить. И есть наметки, что это все продолжается. Иными словами, я тот, кто показал человечеству путь к бессмертию.

– Доктор, вы говорите серьезно? Двести лет?

– Серьезно. – Старик встал и снова подошел к окну, где в отдалении внизу работал садовник. – И дальше. В полном здравии.

– Так почему…

– Почему я пригласил журналистов впервые за долгие десятки лет? Все просто, у меня рак. Я отключил паспорт здоровья и дал развиваться всем силам, божественным или нет, но тем, которые и должны быть без вмешательства людей.

– Но почему?!

– Я вам расскажу. Это не очень заметно, может быть, но все это долголетие серьезно вредит не только корпорациям, но и тем, кто занимается тонкой настройкой развития человечества. О, нет, это не какие-то инопланетяне или сатанисты, это вполне обычные люди, правда очень могущественные и они по полной используют мое изобретение. Они решили, – он тяжело вздохнул, – внести изменения в работу нейросетей, которые контролируют паспорта здоровья, чтобы уменьшить срок жизни людей. Или по крайней мере не давать ей дальше расти.

– В каком смысле?

– Ровно в том, в котором я сказал. Для себя они максимально удлинят жизнь благодаря новейшим разработкам, а для простых людей, не вхожих, так сказать, сроки жизни будут стабильными или сокращаться в идеале. Обыватели ничего не будут подозревать, они продолжат следовать рекомендациям паспорта, однако это уже не будет действовать. Конечно, все произойдет не за один миг, а будет скрыто и будет выглядеть как естественный процесс и новые факторы. В итоге они превращаться в богов, практически бессмертных, а мы… мы вернемся в состояние праха.

– У них, кем бы они ни были, нет ни права такого, ни возможностей! – твердо, но как-то неуверенно воскликнул Джузеппе.

– Право? Не знаю. Что лучше – право отдельных людей жить в комфорте и радости, но чтобы популяция постепенно вырождалась, или же судьба всего человечества? Я не готов ответить. А возможности… Поверьте, возможности у них есть. Я сам регулярно присутствую на этих непубличных собраниях, как, так сказать, медийное лицо, как открытка всего этого.

– Нужно тогда рассказать всем, прессе, листовки, электронные сети!

– У них все это под контролем. Ну расскажете вы, и что? Мало того что потеряете сразу работу, так и присоединитесь к тысячам групп сумасшедших, которые верят в девятихвостого монстра, спящего под Храмовой горой и управляющего всеми мировыми процессами.

– Но не каждый из сумасшедших встречался лично с доктором О’Харой, – резонно возразил Марко.

– Ты забыл, наверное, – старик улыбнулся, – что у меня срок жизни почти истек. Пока вы прорветесь через все заслоны и препоны, я буду давно в могиле и ничем не смогу подтвердить. Да даже если бы и подтвердил, то что? Мало, что ли, ученых, даже нобелевских лауреатов, под конец жизни сходили с ума? Тем более тех, которые очень долго жили полными затворниками.

– Так зачем вы нам все это рассказали? – Даже по обычно спокойному Марко было видно, что он еле сдерживается. – Хотите снять с себя груз ответственности?

– Нет. Есть один шанс из тысячи, что у вас хоть что-то получится. Что получится, я не знаю, не могу даже представить, какой может быть конечный результат. Но даже если это один шанс донести людям правду и предотвратить убийство миллиардов – оно того стоит. Да, пусть меня свергнут с пьедестала, перестану быть иконой, пусть проклянут меня, что знал о таком чудовищном плане и ничего не предпринял, но я готов смириться. Тем более что буду давно мертв, и точно будет все равно.

Они сидели молча.

– Да, кстати, молодые люди. Те большие вершители судеб были крайне удивлены и недовольны тем, что на собраниях я первый раз за все эти годы был против их решения и долго спорил об этом. Они установили за мной постоянную слежку и, думаю, прослушку. Хотя, в этом зале ее нет, насколько я знаю, но ваш визит явно зафиксировали. Так что, что бы вы ни надумали, делать это надо очень быстро.

– Доктор, – охрипшим голосом спросил Джузеппе, внезапно понявший, куда его втянули и что еще утром надежды на блистательный репортаж разбились вдребезги и жизнь почти наверняка разрушена, карьера как минимум, если они не будут держать язык за зубами, – так это у вас рак, так сказать, ваш, или, может, те…

– Кто знает. Может, они давно покопались в моем паспорте здоровья, а может, и в вашем. Может, вас они даже трогать не будут, просто реальные полезные рекомендации заменят другими, ваши болезни обострятся, и вы от чего-то умрете. А может, их план давно уже в действии, и они уже уменьшают срок жизни всем людям на планете. Здесь я в таком же положении, как и вы. Так что… Я даже иногда думаю, что вся эта тяжесть – дать человеку бессмертие, а потом забрать его обратно – досталась мне за какие-то мои грехи. И я даже знаю за какие.

Он снова подошел к окну и тепло кивнул кому-то в парке.

Журналисты молчали.

– Мне кажется, нам больше не о чем говорить, молодые люди. Пойдем, я пока провожу вас, а вам надо побыть наедине со своими мыслями.

Когда они шли в сумерках к выходу, из-за угла беседки показался страшно изуродованный человек, который еле передвигался и невнятно мычал.

Голова была странной формы и явно деформирована в результате какой-то травмы, руки разной длины, как и ноги. Уродец по-собачьи преданно смотрел на доктора и пытался что-то сказать перекошенным ртом, из которого капала слюна.

Доктор увидел его, улыбнулся и помахал рукой. Уродец явно обрадовался и замычал еще активнее, после чего погрустнел и снова скрылся за беседкой.

– Кто это? – спросил автоматически Марко, еще погруженный в свои мысли.

– А, это… – Взгляд доктора затуманился. – Это мой старинный друг. Мы с ним когда-то работали вместе.

– А что с ним?

– Попал в аварию. Буквально был разобран на запчасти, врачи никогда не видели ничего подобного. Но благодаря первым испытаниям нашей нейросети, первому испытанию «Жизни», смогли подобрать лечение и вытащить его с того света. Но, как видите, блестящая карьера химика Юджину больше не грозит.

Глава 6

Через неделю, когда Джузеппе и Марко сидели в своем кабинете, пытаясь дозвониться до кого-то, кто не поднял их жареную конспирологическую статью в свое издание, светило яркое весеннее солнце, только оттенявшее мрачное настроение двоих приятелей.

Пока им удавалось только договориться с каналами, которые раскрывали каждую неделю мировые заговоры против человечества и древние символы, зашифрованные и пирамидах, но связываться с людьми в шапочках из фольги они не хотели, так как, дискредитировавшись раз, они больше никогда не отмоются.

Никто из серьезных изданий вообще, никто из тех, с кем они постоянно сотрудничали, не хотел больше с ними работать. Гонорары за прошлые работы продолжали приходить, но новых заказов у них не стало. Та же редакция, которая и посылала их к О’Харе, приняла причесанную версию, все честно оплатила, но, когда будут новые задания, сообщить не могла.

У Марко и Джузеппе уже бывали в прошлом приглашения на общение с какими-то скороспелыми звездами шоу-бизнеса, которые вкладывали большие деньги в раскрутку, но и Марко, и Джузеппе немного брезговали вляпаться в желтизну, поскольку оттуда практически закрыт путь в серьезную журналистику и социальные лифты, а до старости корчить рожи и натужно смеяться над заученными шутками деревенских актеров им совсем не хотелось. Они договорились, что в сферу развлечений пойдут, только если банально не станет что есть.

Взгляд Марко упал на бегущую строку телевизора, которая гласила: «Гениальный гуманист, великий доктор О’Хара, который подарил нам всем жизнь, сегодня утром был найден в своей резиденции мертвым. Полиция подозревает самоубийство. Проводится расследование».

Они переглянулись.

– И что теперь?

– Не знаю. У нас пропали даже потенциальные доказательства. Нам никто не поверит, и у нас ничего нет.

Марко посмотрел на напарника:

– Знаешь, тогда правильнее никому ничего не говорить. Ничего не было. И давай забудем все.

Джузеппе долго молчал.

– Ты прав. Пусть мы знаем о самом чудовищном преступлении против человечества, об убийстве миллиардов и миллиардов, но промолчим. Теперь я, кажется, понимаю, о каком грехе говорил доктор. Только… – Он посмотрел на свой паспорт здоровья, на небольшой медальон на шее, который был сейчас практически у каждого человека на Земле. – Я отключу эту дьявольскую машину. Пусть я умру, но в срок, предначертанный природой, богом или кто, в конце концов, за этим всем стоит. Да, я хочу бессмертия, но мне нужна жизнь.

Они молчали и смотрели друг на друга.

– Идеальная фраза, чтобы закончить пафосно какую-то книгу, – заметил Марко. Делать-то что будем? Насчет «забудем все» я пошутил. Как это забудем? Если тебе не жалко миллиарды людей, которым укорачивают жизни и лишают самого важного, если тебе не интересен прогресс нашей цивилизации, который практически остановился…

– Подожди, – перебил его Джузеппе. – Как я понимаю, это противоположные вещи. Может, не дают слишком увеличивать жизнь как раз для того, чтобы запустить прогресс. Нельзя быть одновременно против холода и против сжигания дров для костра.

– Это вещи, – терпеливо ответил тот, – которые породила жизнь. И этим пытаются управлять абсолютные невежды. Я не закончил. Своя рубашка всегда ближе к телу, поэтому подумай о себе. Ты уверен, что твоя жизнь теперь течет быстрее, чем должна? Может, и тебе, и мне что-то подкрутили, и время стремительно заканчивается.

Они снова замолчали.

– Давай рассмотрим разные варианты. Первый, который приходит мне в голову, то, что старый доктор просто сбрендил. Самое простое объяснение обычно самое верное.

– Но это как-то глупо совсем выглядит. Так можно про любого сказать: чего его слушать, он просто сбрендил. И о тебе можно сейчас так сказать. Он не выглядел сумасшедшим, совсем даже наоборот.

– Частично соглашусь с тобой, но давай развернем тему. – Джузеппе налил себе кофе, сделал крошечный глоточек и от наслаждения зажмурился. – Давай сменим терминологию. О’Хара на старости лет стал смотреть на многие вещи иначе, чем когда был молод. Ну, знаешь, все пожилые люди уверены, что раньше было лучше, сейчас люди никуда не годные, правительство желает всех сжить со света и все несется в тартарары. Вот и решил перед смертью подкинуть дрова в топку параноиков и уйти с чистой совестью, скинуть, так сказать, бремя ответственности за все, что идет в мире не так.

– Ты хочешь сказать, что все настолько гипертрофировано было? Не заметил за ним такого.

– Мы с ним виделись всего раз в жизни, и то в очень специфической обстановке. Нельзя хорошо знать человека. Может, у него специфическое чувство юмора или любил стращать всех? Откуда мы знаем, что не так? Может, это особенности личности и характера.

– Очень сомнительный тезис, но возможно. Но пока этого недостаточно, чтобы отклонить доводы такого человека.

– Есть и еще один тезис, вернее, тезис и связанный с ним вывод, предположение. А что, если он действительно скинул на нас ответственность за что-то, я не знаю за что, подожди. – Джузеппе поднял руку, видя, как его друг хочет перебить. – Он передал нам ношу и сам со спокойной совестью ушел е… куда уходят ирландцы после смерти? К лепреконам?

Марко молчал, разглядывая носки своих блестящих туфель.

– Не знаю, – наконец он подал голос. – Тебе не кажется странным, что все-таки он совершил самоубийство? Он же говорил, что довольно хорошо знает дату своей смерти.

Джузеппе отмахнулся недовольно:

– Мало ли что сказали СМИ. Всем же надо выдать хорошую версию, что, к примеру, человек умер от инфаркта на боевом посту, защищая покой граждан. Не расскажешь, что человек принял двадцатикратную дозу наркотиков и умер на несовершеннолетней азиатке. Это не очень. О’Хара мертв, может, и не мертв, и совершенно без разницы, каким способом он покинул мир. Вернее, может, это и важно, но для нас теперь это никак и не проверить, и даже если мы убедимся, не вполне ясно, что нам это даст. Важно другое: он мертв и официально, и фактически, и для всех людей Земли.

Марко посмотрел на свой паспорт здоровья, будто хотел понять, бегающие разноцветные огоньки на медальоне действительно коварно перемигиваются или он себе накрутил небольшую паранойю.

– У меня есть предложение, – наконец подал он голос. – Денег нам заплатили прилично, делать особо нечего.

Тут он представил доктора О’Хару, злодейски смеющегося и будто говорящего: ну да, все так, делать нечего, я ведь остановил прогресс.

– Нам надо на какое-то время залечь на дно, пока вся история не забудется.

– Ты думаешь, наш тотальный бойкот связан с О’Харой?

– А у тебя есть еще какие-то грешки, из-за которых с тобой не хотят общаться все главные воротилы прессы, хотя исправно присылают деньги?

– Ну если дашь мне денек, составлю список…

– Давай шутить будем потом, я не договорил. Я вижу нашу ситуацию следующим образом: мы вляпались в эту историю случайно…

– Или доктор нас вляпал.

– Без разницы. Он уже мертв, и, кто в этом виноват, в прошлом. Сейчас мы находимся там, где находимся. Сейчас нас не убивают, что было бы проще всего, значит, мы не окончательно вляпались в это все, но достаточно, чтобы с нами не общались и не давали работу. Нам надо на какое-то время залечь на дно, пока про нас не забудут. Деньги пока есть. Какие будут предложения?

– Можем поехать к дикарям, проколоть себе носы, завести несколько чернявых жен, стать через несколько лет тяжелой борьбы вождями племен, а потом во сне нам перережут глотки молодые претенденты.

На лице Марко не дрогнул ни один мускул.

– Ладно, извини. Тогда можем поехать в какую-то командировку, начать расследование какое-то.

– Например?

– Ну хотя бы…

Джузеппе обвел глазами их небольшой кабинет и задержался на своем медальоне.

– Надо бы продолжить это расследование каким-то образом…

– Чтобы мы по-настоящему рассердили серьезных мужчин и однажды в переулке ощутили в почке лезвие ножа какого-то бродяги? – невозмутимо заметил Марко.

– Не отправиться ли нам в Россию?

Марко скривился как от внезапной зубной боли:

– Ты хочешь к тем ребятам поехать? Кто помогал настраивать нейросети на старте проекта «Жизнь»? Они вообще еще живы?

– Ну они немного моложе были, чем доктор. – Джузеппе кое-что быстро проверил. – Да, их фамилии… Вадим и…

– Это имена, фамилии на первом месте идут.

– А, ну тогда тем более. Да, живы.

– Они хоть занимаются чем-то похожим? Все-таки целая вечность прошла, может, они просто сидят на своих отчислениях и не беспокоятся вообще ни о чем.

– Так, подожди… Да, все права и разработки они продали корпорации «Жизнь» почти в самом начале, но практически сразу создали что-то похожее, но с другим уклоном немного. Так что не лишено смысла.

– Что не лишено смысла? – Марко начинал злиться. – Я не понимаю. Мы только что выяснили, что завязли, как в трясине, в каком-то заговоре планетного масштаба, сейчас нам важно притвориться дурачками и сидеть очень тихо, чтобы на нас махнули рукой, и через какое-то время, может, год или несколько лет, снова сможем работать, но оглядываясь через плечо постоянно. Что ты хочешь узнать у этих русских? Как вести разговор? Вы, наверное, помните, что давным-давно, еще практически при динозаврах, вы создали такой продукт, который потом лег в основу проекта «Жизнь», вы вряд ли потом когда-нибудь касались этого всего, но, если вы можете что-то рассказать и поделиться байками из молодости, мы будем очень благодарны, ведь за то, что мы продолжаем копать в этом направлении, нас скорее всего убьют.

– Ну ты как-то грубовато это сказал, но в целом…

Марко несколько секунд буравил его огненным взглядом, потом тяжело вздохнул и махнул рукой.

– Транспорт организуешь сам. На мне алкоголь в дорогу.

Глава 7

Они предпочитали скрасить время в путешествии старым способом, благо требовалось его не так много и по полной разойтись они не успели, и сидели практически трезвые в ультрамодном офисе в зеленой зоне на окраине Москвы.

– У меня такое ощущение, что сейчас выйдет снова доктор О’Хара и все это окажется больным кошмаром.

– Сюда лифт был, и мы не потели, поднимаясь, как два борова июльским днем.

– Что думаешь в целом о месте?

Марко обвел глазами небольшую переговорную для важных гостей:

– Сложно сказать, эти русские всегда умеют пустить пыль в глаза. Они преследуют свои цели.

Джузеппе фыркнул:

– Спасибо за очевидность. Вот было бы странно, если бы они преследовали наши. Ну я серьезно.

– Видно, что деньги у них есть. Уж не знаю, это последствия удачной сделки в проекте «Жизнь» или они сами такие плодовитые, но, могу сказать, все очень достойно.

– Согласен. Так, через четверть часа у нас начало, ты уже понял, как начнешь беседу? Мы же тут не с… – Джузеппе запнулся. – С необычной миссией. Никакого редакционного задания нет.

– Да, но он все-таки согласился нас принять. Второй, мистер Авенос, сильно болен и давно отошел от дел, но мистер Милнер еще очень даже в строю, хотя и тоже крайне немолод.

– Насколько я понимаю, в той компании, первоначально было два друга-однокурсника, Милнер и Авенос. Только разделение их функций не вполне ясно. Информации об этом очень мало, потому что, когда происходили важнейшие события, они были еще никому не нужны и неизвестны, а когда «Цимис», их текущая корпорация, стала серьезным игроком на рынке рекламы, то они не очень любили вспомнить свою предыдущую деятельность. И так очень мало кто знает даже среди историков, что компания, в которой мы сейчас находимся, когда-то внесла самый значительный вклад в проект «Жизнь». Из крайне немногочисленных источников не очень понятно, кто-то пишет, что Авенос был мозгом программы и отвечал за техническую часть, а Милнер просто придаток при нем, бизнесмен, организатор, ничего выдающегося, кто-то пишет, что все было наоборот. Но поскольку они закончили оба один из лучших университетов по курсу искусственного интеллекта, можно сказать определенно, что и тот, и другой неплохо разбирались в том, что делали.

Спустя час они сидели уже в другом помещении, гораздо более приятном и неформальном, на турецких диванчиках с многочисленными подушками и кальяном.

Господин Милнер или просто Вадим, как он просил себя называть, оказался крайне обаятельным человеком, и оба журналиста тотчас почувствовали, будто его знают уже всю жизнь.

– Вадим, не боитесь курить эту дрянь? Скоро ваш медальон запищит.

Красивый человек, который выглядел намного младше своего возраста, только весело рассмеялся. Он при первой встрече показался настолько молодым, что Джузеппе украдкой проверил фото. Да, все верно, это он.

– И да, и нет, молодые люди. Скорее даже три ответа есть на это. Первый ответ – нет, не боюсь. Табак и некоторые другие травы самого высокого качества. Да еще и подобраны таким образом, чтобы активировать и ускорить некоторые процессы в легких и пищеводе. Можете считать это лекарством или профилактикой болезней легких. Второй ответ – да, боюсь. Потому что все последствия до сих пор не изучены и никогда не будут изучены, и, вполне возможно, смотря на один аспект, мы упускаем из вида десяток других. Ну и третий – если жить не так много, то почему бы не провести этот остаток в удовольствии?

– Почему вы считаете, что вам осталось не так много?

Вадим с укоризной посмотрел на них:

– Здесь нет никакого секрета или чего-то такого. Я очень немолод и мне не нужно никакой информации из медальона, чтобы знать, что время стремительно иссякает.

– Кстати, о медальоне…

– Вы пришли поговорить о докторе О’Харе, – задумчиво произнес Вадим, и его жизнерадостная и лукавая улыбка хоть и осталась на месте, несколько потускнела. – Я читал не так давно о его смерти и сразу подумал, что кто-то должен взять интервью у меня. Даже немного был удивлен, что никто и не вспомнил в итоге, ведь мы стояли у самых истоков и точно внесли огромный вклад в проект.

– Вас это задело?

Он усмехнулся:

– Мне уже столько лет, что я практически забыл, что значит тратить время на обиды и ревность. Нет, просто был удивлен. Казалось бы, биография доктора и история проекта должны быть изучены очень тщательно, но, похоже, это не так.

– У вас вообще часто брали интервью за прошедшие десятилетия? Я имею в виду о проекте «Жизнь». То, что вас знают как основателя и идеолога «Цимис» и что по поводу своей компании вы сотни раз общались с журналистами, это ясно.

– Интервью… – Вадим задумался. – Я не очень помню, мне уже гораздо больше ста лет… Раз пять, может, или чуть больше. Но тут я вам не очень помогу тоже, это было все настолько давно, что я сам ничего не помню, мне иногда приходится читать или смотреть видеозаписи, где еще молодой О’Хара и я, чтобы вспомнить, о чем вообще идет речь.

– Вы с ним общались? Дружили?

– С доктором? Нет. Вернее, я не помню, повторюсь, это все было слишком давно. Но не общались с тех пор точно. Я следил за его жизнью, но не так, конечно, что был завистником или обиженным, просто когда попадалась новость о нем, то читал, но только как о человеке, с которым общался и сотрудничал очень много лет назад.

– Вам не показалась его смерть странной? – выпалил неугомонный Джузеппе.

– Странной? – удивился Вадим. – Мне его жизнь казалась очень странной, а вот смерть, наоборот, кажется вполне обычной. Он умер от старости, насколько я понимаю. Я не врач, но официальное заключение говорит об этом.

– Может, вы вспомните что-то интересное? Я имею в виду, из той жизни. О гиганте рекламной сферы, конгломерате «Цимис» знают многие.

– Что можно рассказать… – Вадим втянул в себя большую порцию дыма и постепенно ее выпустил через нос. – Не обижайтесь, молодые люди, но я почти ничего не помню. Это сотрудничество было очень коротким, мы приспособили один из наших собственных проектов к задаче, и она заработала. Я имею в виду «Жизнь».

– А вы получили, наверное, неплохие лицензионные отчисления.

– Тут я с вашего позволения промолчу, – улыбнулся Вадим и сделал особо глубокий вдох дыма.

– Можно нескромный вопрос? – осторожно поинтересовался Марко.

Вадим кивнул.

– Почему ни вы, ни мистер Авенос, ни доктор О’Хара никогда особо не рассказывали о своем сотрудничестве, а ведь оно, если подумать, оказалось ключевым в проекте «Жизнь»?

Вадим будто ждал этот вопрос и, похоже, репетировал ответ перед встречей. По крайней мере, так показалось обоим журналистам, что человек, не привыкший врать, сейчас просто читает заготовленный текст.

– Здесь не надо никаких тайных смыслов. Нет никакой жареной сенсации. Все очень просто. Для нас с Авеносом это был один из десятков молодых бизнесов и идей, и мы разбрасывались проектами на все стороны. Мы вкладывались повсюду, почти ничего не выстрелило, поэтому чего вспоминать. Жалели ли мы, что вышли из проекта на самом старте, по сути, даже когда он не начался? Мы заложили фундамент и ушли дальше по своим делам, а на этом фундаменте вырос собор Святого Павла. Безусловно, немного жалели, и из-за денег, что получили сущие гроши от того, что могли в итоге, ведь, как ходит шутка, все деньги мира так или иначе в конечном счете приходят в Корпорацию, и от осмысления, что отдали тот продукт, в который не особо и вкладывали силы, а он получился таким замечательным в итоге. И что, если бы мы дальше смогли с ним работать? Уверяю, это было бы еще лучше и гораздо. Так что, молодые люди, не надо искать черную кошку в темной комнате. Доктор О’Хара – лицо и создатель проекта «Жизнь», и неважно, сколько людей стояло у истоков и кто был истинным двигателем всего дело. Если ведь так и подумать, то и он придумывал и организовывал свою часть не один.

– А он почему ничего не рассказывал?

– Мы не можем говорить за умершего человека. Мы не знаем. Но если немного пофантазируем, то, как мне кажется, он боялся некого размытия образа. Ведь для всех есть один великий и ужасный доктор О’Хара, он единственный создал «Жизнь», а если широкие массы узнают, что действительно создали это все другие люди, будет очень нехорошо. Да, если вы посмотрите старые выпуски новостей или печать, то роль доктора оценивается совсем иначе и гораздо скромнее. Там другие люди были в фокусе. А потом все постепенно вымарывалось, лепился образ гениального ученого и озарения посреди бессонной ночи.

– Подождите, вы хотите сказать, что никто за все время не пытался разобраться в истоках «Жизни»?

– Почему? Пытались. Это как для историков религии самое интересное в христианстве – это первые три века после смерти Иисуса. Ну, – Вадим помялся, – или воскрешения, кто во что верит. Так вот, первые три века были самые интересные, потому что канон и основы только формировались, не было четких правил и все исполняли свои роли так, как считали нужным. Так и в «Жизни».

– Это же совсем другое дело, – заметил Джузеппе, потянув немного кальян и сделав крошечный глоточек теплого вина из вычурного бокала. – Тут историю начали изучать через много веков, а нашу ситуацию…

– …через много десятилетий, – закончил Вадим. – Да, тогда еще почти все были живы, я имею в виду среди акторов «Жизни», но у каждого была своя собственная версия ситуации, и почти у всех она радикально отличалась от официальной версии, которую рассказал великий О’Хара. Все помалкивали, пока по естественным причинам не уходили от нас. Да, раньше некоторые поднимали вопрос, откуда у химика средних способностей появился модуль, программное ядро, которое интегрировало и контролировало все векторы информации, но постепенно и это перестали спрашивать.

Они промолчали, хотя гости видели, что Вадим еще не сказал своего последнего слова и надо попытаться подобрать к нему ключик.

Джузеппе решил зайти с другой стороны:

– Скажите, Вадим, как вы решили основать «Цимис»? Ведь рекламное агентство, да еще и такое эффективное, настроенное на конкретного человека, довольно далеко находится от вашего образования и от «Жизни».

– А, это интересная история. Мы с Авеносом как раз пытались найти новую сферу, где мы сможем применить наши умения и знания. Ну и небольшие деньги, чего греха таить. И мы решили, что у двух вчерашних студентов нет ресурсов, чтобы сделать отличный продукт из предмета конечного передела. Но! Мы можем взять первую производную из конечного продукта, сервис, который сможет обслуживать конечные продукты. Понятно?

– Не вполне.

– Ну смотрите, реклама всегда была, есть и будет. Всем надо рекламировать свой продукт, чтобы его покупали. Мы с Авеносом не могли создать цеха, в которых будут собираться шкафы или что-то другое, без разницы, но мы могли создать обслуживающую штуку, которая может продавать шкафы. И здесь не нужны ни оборудование, ни люди, ничего такого капитального, на первом этапе можно обойтись силами двух людей, их идеями и молодыми мозгами.

– Но все-таки социология немного отличается от вашего прошлого опыта.

– Отличается. Но мы с Авеносом решили попробовать наши старые наработки, частично еще те, которые создали в университете, в рекламе. Все получилось, после «Жизни» все казалось простым и скучным.

– Может, вам так и кажется, – заметил Марко, доставая откуда-то из кармана смятый буклет рекламного агентства «Цимис», – но для меня это до сих пор что-то наподобие волшебства. Когда нейросети, или программы, или кто-то еще не просто рекламирует товары и услуги, но и формирует вашу потребность, именно вашу индивидуальную. С помощью нескольких видео, или аудио, или картинок, или запахов, или воспоминаний у вас формируется потребность. Она даже не ваша, но мы думаем, что сами решили, что порванная обувь требует починки или замены.

– Можно и так сказать. Нейросети очень помогли, по сути создав цифровой макет каждого на планете, и теперь мы сами решаем, что он захочет и где это купит.

– Звучит как страшный сюжет старых фильмов про конец света. Что машины овладеют нашей жизнью, а мы останемся в статусе животной скотины.

– Ничего такого. – Вадим махнул беспечно рукой. – Вон сколько десятилетий уже все работает, и только сейчас озаботились. Последствия всегда есть, наши дети всегда будут лучше, чем мы сами.

– Иными словами, вы взяли нейросети программы «Жизнь» и заставили продавать кроссовки?

– Конечно, это не тот же мозг, что и в «Жизни», но очень похожий. Используем условно двоюродного брата. И он тоже работает.

– Вы совсем никак не взаимодействовали с той первоначальной программой за последние десятилетия?

– Нет, никак. Когда требовался контакт для выплаты, например, повышенных комиссионных, юристы обсуждали между собой. Но это уже хозяйствующие споры, меня мало они касались.

– Как вы думаете, – подчеркнуто буднично начал Марко, будто предлагая выехать за город отдохнуть, – можно ли как-то провести тонкую настройку «Жизни», чтобы она не только выполняла свои задачи, но и перейти в атаку? Чтобы не продлевать жизни, а наоборот – сокращать их.

– Да, такое вполне возможно. И мы разрабатывали, кажется, такие сценарии для мышек. Были ли какие-то проверки и испытания для людей – не знаю. Как я говорил, мы почти сразу вышли из проекта и дальше были только сторонними наблюдателями, как и миллиарды других людей.

– Если бы такие возможности действительно имели место, не правильнее было бы сразу отправить какую-то бумагу всем властям мира, чтобы они остановили «Жизнь»?

Вадим сменил позу и смотрел долго в потолок.

– Все как-то нелепо. Мы будем требовать что? Закрыть «Жизнь»? Тогда нас разорвут на части. Если нет, то что?

– Нам надо подумать.

– Мои молодые друзья, – голос Вадима заметно отяжелел и погрустнел, – думаю, вам пора. Вы побывали в старых домах, вы подняли такие темы, о которых я помню только из книг.

– Может быть… – начал тактичный Марко.

– Никаких «может», мои друзья. Я знаю, зачем вы пришли ко мне, я навел справки. Вы можете залезть в самую глубокую нору, но сможете ли выбраться обратно… Вот этого не знаю.

– Вы можете что-то рассказать? Чем-то нам помочь?

– Помочь… Я могу помочь вам советом. Зря вы сюда приехали. Конечно, мы здесь, у нас, добродушно поплевываем на все мировые правила. Вряд ли за вами следят в России, но лучше бы вернуться обратно и сидеть тихо.

– Так вы думаете, что нас хотят убить?

Вадим пожал плечами и задумался:

– Не знаю. Убить вряд ли. Убить человека всегда можно, но это может вызвать какие-то неприятные последствия. Всегда полиция задает какие-то вопросы, что-то копают, восстанавливают последние контакты. А вот дискредитировать и подвергнуть, так сказать, гражданской казни – это самое любимое. Смотрите в оба, если не хотите однажды проснуться в постели с двумя мертвыми девочками, а в дверь уже ломится полиция.

– Да нам особо некуда податься, – растерянно произнес Марко. – Что нам делать?

Вадим медленно выпустил особо хитроумную струю дыма изо рта и помахал кальяном:

– Давайте подумаем. Проще всего было отказать вообще во встрече и абстрагироваться от вашей ситуации, а еще лучше – выдать тем, кто так хочет крови, но мы здесь так не делаем.

– Вы знаете, кто может желать нам зла?

– Без понятия. Вернее, не так. Я не знаю имен, но примерно представляю, кто это и какие их интересы.

– Подскажете?

– Вы и сами можете понять, у вас-то мозги в любом случае работают лучше, чем у такого старого пенька, как я.

Все улыбнулись.

– Подумайте, кому вы перешли дорогу своими расследованиями? Кто может пострадать, если вы докопаетесь до истины?

– Всемирная масонская организация Третьего храма.

Вадим улыбнулся:

– Нет, не думаю, что даже вы смогли бы их заинтересовать. У них более важные дела, например сломать табуретку какому-то старому алкоголику. А если без шуток?

– Знаете, Вадим, я начинаю себя чувствовать обычным жителем Афин, с которым заговаривал Сократ в своей неповторимой манере и который хотел убить философа через четверть часа общения.

Вадим громко рассмеялся:

– Знаете, молодые люди, для тех, кто ходит под риском смерти, у вас слишком хорошее настроение. Это мне нравится. Общаться с паникерами не очень приятно. Так что скажете?

– Ну, может, это не понравится корпорации «Жизнь». Больше ничего в голову не приходит. Я имею в виду кому-то из руководства.

– Как же вы можете помешать или внести хоть какие-то минимальные неудобства для таких монополистов? Думаю, на них каждый день кто-то подает в суд, сотни исков даже, кто-то сжигает себя из-за религиозного фанатизма, разные страны стараются или запретить, или поставить под полный контроль, чтобы управлять тотально своими гражданами.

– Кто знает, – протянул Джузеппе. – Не думаю, что многие из них общались вживую с доктором О’Харой.

– Ну мало ли что вам наговорил выживший из ума старик. Он давным-давно отошел от дел. Вы должны понимать, как чувствует, или нет, как может мыслить такой человек.

Вадим замолчал и задумался.

Марко и Джузеппе переглянулись, похоже, хозяин уже забыл, как совсем недавно хотел с ними попрощаться, а сейчас продолжил неспешную беседу. Видимо, ему и самому хотелось выговориться.

– Мы, честно говоря, тоже это обсуждали. Он выглядел довольно здравым во время беседы, но кто знает…

– Я вам скажу… Вы должны хоть на мгновенье проникнуть в его шкуру. Представьте, вы становитесь одним из самых, даже, наверное, самым известным и популярным человеком за все время. Потому что многочисленные пророки и спасители давали только надежду человечеству, а он дал результат. Он не говорил и не умничал, жонглируя словами перед толпами, а просто вынырнул из ниоткуда, дал такой дар, как и Прометей, даже во многом лучше, потому что титан подарил людям огонь и знания, чем наделил бесконечными печалями, а О’Хара дал радость.

– Это еще как посмотреть, – устроившись поудобнее, заметил Джузеппе. – Длинная деятельная жизнь в радость ли.

– Думаю, что ни один человек на Земле не хотел бы вернуться во времена своих дедов и жить на несколько десятков лет меньше. Так я не закончил. Представили? Вы самый известный и заслуженно принесший больше всего пользы человечеству. И вы это понимаете. Заслуженно это было или нет, сейчас не так важно, важно лишь то, что получилось, как получилось. И вот на самом пике, даже нет, не так, там до пика довольно далеко было, он был очень известен, но не был мессией, он рвет все связи с внешним миром.

– Это вы, если позволите, небольшое преувеличение. Он порвал с публичной жизнью, научную он продолжал, как и управленческую, в какой-то степени.

– Да, вы правы. Но все-таки в значительной степени он был затворником, и чем дальше, тем больше. И что варится в голове человека, который так изменил судьбу всех? Даже атомная бомба не так повлияла на нашу цивилизацию, как «Жизнь».

– Скажите, а как работает ваша система?

– Которая?

– Ну, текущая.

Вадим улыбнулся и сделал особо большой вдох пряного дыма.

– Хотите понять, как работает «Цимис», чтобы понять, как работает «Жизнь»?

Джузеппе ухмыльнулся:

– Неужели мы настолько предсказуемые?

– Нет. Но с высоты моего возраста и опыта… Если можно так сказать, вы же мне во внуки годитесь.

Марко нахмурился:

– Скорее в праправнуки, не сочтите за оскорбление.

– Да, это просто старое расхожее выражение. Я могу вам сказать, но это чисто техническая информация, если брать очень грубо, то что-то наподобие управления векторных полей. Ядро не управляет каждым элементом, но контролирует движение массивов информации, понимаете, закономерности и внутреннюю логику. Например, опять-таки, аналогия очень грубая, но, если будем сыпать тонну песка на землю или цистерну воды выливать, мы же представляем, как она будет себя вести?

Они кивнули.

– Нам не надо знать, как польется и куда брызнет конкретный грамм воды, попадет на этот холмик или на тот, но, как весь объем будет себя вести, представляем. Вот так примерно и действует ядро. Не сказать, что раньше, до нас, такого не было, просто мы оптимизировали некоторые алгоритмы, и это идеально подошло О’Харе. А раньше задания программистов были… скажем так, несколько топорные. Обсчитать каждую каплю, ее движения, потом взаимодействия с соседними каплями, и в итоге требовалось какое-то неимоверное количество ресурсов с минимальным результатом. Небольшие массивы еще куда ни шло, но когда вступают в дело миллиарды объектов с тысячами переменных, то тут уже тяжело.

Они замолчали, каждый погруженный в свои мысли, и только периодические звуки в стеклянных колбах давали понять, что еще не погрузились в сон.

– Мы как-то ходим вокруг и не знаем, как подступиться к главному, – признался Марко.

– Спрашивайте напрямую, жизнь слишком коротка даже в текущих реалиях, чтобы тратить еще на какие-то недомолвки.

– Три больших вопроса. Давайте начнем с того, который для вас ближе, он более технический. Первый: вы верите, что возможно настроить рекомендации для каждого так, чтобы быстрее его убить? Я имею в виду для человека практически. Нарушая все внутренние контроли и ограничения паспорта здоровья.

Вадим поперхнулся и закашлялся. После чего утер рукой выступившие слезы и удивленно взглянул на них:

– Что? Вы серьезно?

Они непонимающе смотрели на него.

– Давайте порассуждаем. Программе все равно что делать. Цель так или иначе закладывает человек. Он может поставить задачу продлить здоровую жизнь, может укоротить жизнь, может поставить задачу, чтобы направить эволюцию в нужное русло, например выводить искусственно более высоких людей, или голубоглазых, или азиатов. Без разницы. Человек задает только цель, программа дальше идет никем не виданным путем и осуществляет это все. Медленное убийство – это такое же распространенное явление, как и увеличение жизни. И мы уверены, я имею в виду старых ворчунов, которые застали жизнь до, что корпорация «Жизнь» одинаково часто использует оба эти механизма. Вот почему мы в России с подозрением смотрим на это и контролируем еще параллельно все процессы. Пусть весь мир считает нас отсталыми параноиками, пусть смеются, но Корпорация относится к нам очень враждебно, они терпеть не могут конкуренции. А мы все-таки предпочитаем, чтобы все наше хранилось у нас и работало понятно, как для нас. Не хватало еще, чтобы для целой страны уничтожали население незаметно, чтобы через пару веков оно просто исчезло.

Марко и Джузеппе сидели с отвисшими челюстями.

– Так вы верите, что это все не конспирология для больных людей? Они убивают нас?

– Кого-то убивают, кому-то помогают. Не думаю, что убивают слишком многих, это сразу бы бросилось в глаза. Подавляющему большинству, конечно, жизни максимально продлевают, но тем, кто опасен, могут организовать какой-то инсульт, или онкологию, или еще какую-то гадость, которая в нормальном состоянии спит в организме человека, а при некоторых действиях просыпается, и там уже всем будет не до расследования, все спасают себя.

– Нам надо это переосмыслить, – произнес негромко Джузеппе. – По крайней мере, в этом О’Хара сказал если не правду, но то, с чем вы в принципе согласны.

– Ну или мы оба с ним трухлявые спятившие старики, – произнес весело Вадим. – Равновероятные выводы. Вы еще что-то хотели спросить?

– Что? – оторвался от глубоких дум Марко. – А, да. Второй большой вопрос, может, вы скажете свое мнение. Дата смерти. И вообще смерть. «Жизнь» может предсказывать?

– Тут тоже ничего сложного, – пожал плечами старик. – Здесь уровень простого администратора системы. Дописать программу, чтобы текущие показатели продолжились в будущее, очень просто. Здесь, правда, тоже есть подводные камни. Во-первых, нельзя просто продолжить прямую в будущее. Это проще всего, но это абсолютно неправильно. Приходится вносить многочисленные поправки на общее устаревание, если можно так сказать, организма, на экологию, на отложенные генетические особенности и так далее, но в целом это работа очень объемная, но не такая сложная. Во-вторых, никто не отменял правило кирпича на голову.

Марко кивнул:

– Да, никто не может быть застрахован от внезапной смерти. От какого-то ЧП на дороге или сумасшедшего с ножом. От практически всех опасностей, которые порождает наш собственный организм, мы можем иметь определенную защиту. Или хотя бы заранее о них знать.

– Правильно. Технически здесь тоже ничего сложного. Может, не до дня, потому что это слишком сложно, колебания, например, гормонов, но примерно знать можно.

– Так почему никто этого не делает? Это, в принципе, еще не третий мой большой вопрос, а развитие второго.

– Здесь, мои молодые друзья, – Вадим немного вздохнул, – мы вступаем на зыбкую почву морально-гуманистических принципов. Расскажу немного историю. Я хотя и не занимался тогда уже «Жизнью», но помню, как эта вся эпопея очень активно развивалась. Так вот, почти сразу стали обсуждать этот момент насчет предсказания смерти. И тогда это было возможно, но, немного разобравшись, что к чему, против этой возможности восстали почти все, от религиозных деятелей и верующих всех конфессий до социологов и астрономов.

– Почему?

– Ну подумайте сами. Если вы знаете, что в конкретный день умрете, то всякая религия фактически теряет смысл. Все твои ритуалы, все молитвы о здоровье, все смирение перед богом уже не нужно. Как бы и что бы ты ни исполнял, какие паломничества ни делал, ты знаешь, что это бессмысленно. И даже те, кто рассматривает религию с точки зрения социальной дисциплины, против предсказания смерти. Вера дает моральные силы, дает какой-то оптимизм, а в этом случае все это испаряется.

– А ученые почему были против?

– Я не очень помню уже все доводы, но один мне почему-то запал в память. Какой-то астроном выступал, я уже не помню его имя. Он говорил, если ему предсказана смерть через два года, а его научный проект по сбору данных о каком-то пульсаре будет закончен только через три, то он даже не будет начинать его, потому что не увидит окончания и результатов, а лучше проведет это время с семьей. В итоге конкретно этим пульсаром еще долгое время вообще никто не будет заниматься, несмотря на то что он, может, новое видение в науке. Еще разговаривали мы с врачом много лет назад, он тоже был категорически против. Потому что если человек болен и болен неизлечимо, то врач может хотя бы давать ему надежду или скрасить последние дни, а в случае предсказания смерти человек остается как в тумане, который постепенно становится только гуще из-за отчаяния и апатии. Так и с другими болезнями. Если человек знает, что проживет еще полвека, то зачем лечиться от простуды? Он ведь не умрет. Да, эта болезнь может перейти в статус «кирпич на голову», но все-таки это бывает довольно редко. И что в итоге? Люди вообще перестают лечиться. Так что практически сразу эту возможность запретили и на уровне алгоритмов, и законодательно. Развивают ли это направление самые могущественные лица Земли? Уверен. Не знаю, в каком статусе и в какой стадии все, думаю, продвинулись уже далеко.

– Доктор О’Хара говорил нам, что уже практически внедрили, уже с большой точностью могут предсказывать.

– Вполне возможно. Повторюсь, это не так сложно. Может, корпорация «Жизнь» провела подготовительную работу с властями всех стран, и они готовы постепенно открывать эту дверь. Во что это все выльется – неясно. Но, думаю, в итоге человечество переживет.

– Думаете?

– Да, – он ухмыльнулся, и паутинка морщинок в уголках глаз вдруг стала очень заметной. – Не надо недооценивать способность к адаптации и выживаемость человечества. Не так давно, буквально несколько десятков тысяч лет назад из-за метеорита или чего-то подобного, не помню, человечество, я имею в виду популяцию, сократилось до совсем небольшой группки и оказалось после умеренного климата в жестком ледниковом периоде. И посмотрите вокруг. Они выжили. Так и сейчас. Религии? Они если окажутся достаточно гибкими, то адаптируются, выпустят новые толкования и разъяснения и будут жить дальше. Не окажутся достаточно гибкими – уйдут на периферию и станут уделом сумасшедших и отверженных. Вот хотя бы, опять к примеру, человечество после каждого великого изобретения, паровой машины, электричества, телефона, ядерной энергии, всегда строило какие-то страшилки, какие-то утопии и антиутопии, что будет разделение на касты, морлоки и элои и все подобное прочее. И что в итоге? Ничего подобного. Потому что люди склонны драматизировать и считать, что то время, в каком они живут, оно и является самым центром всего, сердцевиной и апогеем всей истории, и каждое событие, которое они видят лично, оказывает ключевое влияние на все прочее. А это не так. Ничего такого страшного не произошло и не произойдет. Будут ли изменения? Будут, конечно, каждое наше действие влияет на все вокруг, на все, что будет и что окружает сейчас. Будут ли они драматичными и переворачивающими все устои? Нет. Мы гибкие, все новое, все инновации будут вбираться, если они действительно лучше, а все то старое, что проиграет борьбу, будет отброшено. Возможно, в будущем им снова воспользуются, но сейчас оно покидает игровую площадку.

– Это вы глубоко копнули, – с уважением заметил Джузеппе.

– Да нет, молодые люди, – с улыбкой отбил подачу Вадим. – Просто с высоты своего возраста на многие вещи начинаешь смотреть немного под другим углом. Все было, все есть и все будет. И до нас были люди и жили, и любили, и после нас будут. И наше время не является каким-то ключевым и уникальным. Когда поймешь это, то проще начинаешь относиться к жизни.

– Я чуть не забыл про третий свой большой вопрос. Насчет прогресса. Я знаю, что этот вопрос регулярно вставал в самом начале и встает сейчас. Мы бы не стали задавать это вам, это в любой стране считается дурным тоном и уделом сторонников теории заговора.

– Здесь, – Вадим хмыкнул, – мы можем упасть в такие глубины философии, что не выберемся обратно. Если вы хотите мое мнение…

Приятели синхронно кивнули.

Вадим обновил кальян и глубоко задумался.

– Вам никогда не казалось, что мы, человечество, идем по какому-то и кем-то написанному заранее сценарию? Нет? Можем взять с того момента, когда государства более-менее сформировались, появилась письменность и люди стали осознавать себя не как органическую часть всего живого, а как что-то отдельное, что-то отличное от животных. Когда смотришь со времен первых каменных непонятных культовых построек в Малой Азии около десяти тысяч лет назад до сегодняшнего времени, вам не кажется, что вся история складывается слишком гладко? Я поясню вопрос, может, не вполне корректно выразился. Вот империи сменялись, династии приходили и уходили, переселения народов катили по континентам, болезни выкашивали старое население и из маленькой группки заселялись заново. Не было такого, что – раз! – и все закончилось, или вообще ничего не происходило.

– Как раз, если брать какие-то отдаленные острова или сообщества, они точно веками жили и тысячелетиями и у них ничего не происходило.

– Мы не берем оторванные какие-то истории, где люди не могли общаться полноценно. У них ничего и не происходило, потому что никаких сведений не оставалось, и наоборот. Это отдельный аспект, сейчас не будем касаться. Есть два примера, это заселение Америки и Австралии. Если в первом случае население было полностью оторвано от остальных людей, от центрального ствола, и то там развивались свои цивилизации, письменность, государства и родовые особенности, то во втором все совершенно иначе. Да, там тоже оказалось огромное население, гораздо больше, чем думали первые европейцы, но по какой-то причине ни общество не развивалось, ни технологии. Да, можно сказать, что это своя особая аборигенская цивилизация, построенная на охоте и собирательстве, на кланах и прочем, но это спорно. И что мы имеем в итоге? Два почти одинаковых примера. Отделились от основного ствола человечества еще задолго от первых цивилизаций, пришли из таких регионов, где первые робкие попытки к земледелию еще даже не снились, были практически полностью отрезаны от других, и одни были побеждены быстро только благодаря болезням основного человечества, но цивилизации оказались вполне себе, а вторые деградировали. Да, их не покорили и не уничтожили, но только потому, что европейцы не вполне понимали, что с ними делать. Понимаете, к чему я?

– И да, и нет. Как это относится к моему вопросу насчет прогресса?

– А теперь смотрите. В каком случае прогресс имел место? Основного человечества, Америки или Австралии?

– Самый очевидный ответ…

– Очевидный? Ну что же, по своим физическим показателям ацтекские воины были на голову выше любых испанцев. Жесточайший отбор, евгеника в каком-то смысле, постоянные тренировки создали ситуацию, что один на один у завоевателей не было шансов, и когда американцы освоили привезенные технологии, сталь и порох, то оказалось, что победить европейцы могут только за счет организации. Повторяю вопрос, так где прогресс был сильнее? И с какой точки зрения? И теперь закольцовываю свой первый вопрос. Развитие человечества – это одна история, со своими ответвлениями, пустыми ходами и неожиданными поворотами. Но никогда не останавливалось. Ни разу. Даже после Катастрофы бронзового века, даже после Юстиниановой чумы, даже после монгольских завоеваний и прочих башен из черепов – ни разу слитность событий не нарушалась, а люди понимали, к чему стремиться и чего достичь. Вы сейчас это видите?

Повисло молчание.

– Давайте так, – произнес Джузеппе. – Стремление куда-то? Само слово «стремление» значит не то, что пару веков назад. Раньше ведь что хотели? Быстрее заработать, нарожать детей, обеспечить их, а потом поддерживать свое здоровье и продолжительность жизни. Сейчас это нечто иное. – Он неожиданно для всех встал и сделал пару шагов по мягким коврам и застыл в задумчивости. – Люди хотят оставить после себя какой-то след, хоть где. Как мне кажется. Или нет. То, что детей стараются завести как можно позже, да и медицина это позволяет, это общеизвестно. Здоровье? Ну это тоже отошло немного на второй план, сейчас практически все болезни и почти на любой стадии можно вылечить или по крайней мере заморозить. Богатство? Ну в какой-то степени. Но поскольку вопрос продолжения рода и здоровья в большой степени решен, то и деньги уже не такая уж необходимость. Стремление куда-то двигаться человечеству… Оно есть, конечно, но уже не такое первостепенное.

– Все верно, все абсолютно правильно. А теперь скажите мне, это естественный процесс нашего общества или искусственный? И не грозит ли это нам всем окончанием сценария?

После того как два журналиста ушли, глубоко погруженные в свои мысли, Вадим какое-то время еще полулежал на своем диванчике, затем глубоко вздохнул и улыбнулся:

– Надо же, до сих пор действует. Казалось бы, обычная измельченная трава, а языки развязывает, как и раньше. Большие мальчики, а так попались на старый трюк, ну ничего, пусть лучше они выболтают все мне, а не какому-то злодею.

Глава 8

Через несколько часов они сидели в зале аэропорта Копенгагена, направляясь домой. Аэропортом этим развитые гигантские комплексы назывались только по старинке и отдавая дань моде прошлым временам, никакой, конечно, это был не аэропорт, а просто часть города, со всеми возможными сервисами, одной из которых была перевозка людей между различными точками и континентами. Поскольку гиперзвуковой перелет с выходом на орбиту им не грозил из-за огромной цены, да они и не очень куда-то спешили, то условились передвигаться старым добрым воздушным транспортом. Он постепенно отживал свое, но люди почему-то держались за него.

– По-моему, абсолютно бесполезная поездка. Что мы узнали? Ничего. Вадим не подтвердил, не опроверг то, о чем мы думали и что говорил О’Хара, да еще и больше зародил в нас сомнений. Только зря деньги потратили.

– Ну не скажи. – Джузеппе вытянул ноги и покачал мутную жидкость в бокале. – В целом он высказал те же самые мысли, что и доктор, только своими словами.

– Это мы могли взять любого человека, первого попавшегося, и он мог нам вывалить похожие тезисы. Мы ни на шаг не приблизились к правде или хотя бы каким-то ответам, а только потеряли время. Еще пара таких путешествий, про нас все забудут, и можно аккуратно возвращаться к обычной работе.

– Тут ты прав, насчет похожих тезисов.

– Он многие десятки лет и даже больше никак не касался «Жизни», не знает об аппаратном устройстве, не знает, кто там дергает за ниточки и принимает решения. Это человек, который когда-то давно, так давно, что почти никто не помнит, был немного причастен к проекту.

– Кстати, а что он говорил о том, что не единственный, кто стоял у истоков?

– Ты о чем?

– Ну он сказал, что доктор О’Хара не единственный, кто был причастен. И если роль Вадима и его напарника была именно инструментальной, они дали инструмент, то мозгом просто не мог быть один человек.

– И что? Что ты хочешь сказать? Ну, наверное, не только один доктор был мозгом, у него и, извини за каламбур, мозгов бы не хватило, чтобы организовать все аспекты этого дела.

– Мы что-то пропустили… Какого-то человека.

– Какого-то человека. Какого?

– Давай зайдем с другой стороны. Что мы знаем о самом докторе? Я имею в виду семью.

Марко сверился с электронным устройством:

– Дети, внуки, но они больше в сфере недвижимости работают. Имеют очень солидное состояние…

– Кто бы мог подумать.

– Правнуки, боковые родственники. Ничего выдающегося. Новая элита.

– Так, а братья-сестры?

– Была сестра, но давно умерла. Он один.

– Хм… Мы об этом уже говорили, но повторюсь. Не похож он был на человека, который все в одиночку замыслил, а потом осуществил.

Марко что-то лениво искал в электронном устройстве.

– Смотри, вот тут. – Он показал приятелю. – Здесь говорится, что со структурированием больших массивов данных и выделением основных точек улучшения «Жизни» помогал некто Каспер. О нем ничего толком нет, но… Больше не с кем связываться. С тех ранних стадий никого не осталось.

– А он еще жив? А если и жив, захочет ли разговаривать с нами?

– Давай узнаем. – Марко напряженно что-то искал в своем приборе. – Да, в базе данных смертей его нет, значит, жив. А вот где… Тут информация старая. Где-то в Южной Африке.

– И что? – Джузеппе, казалось, потерял интерес к этой затее. – Где мы его будем искать, в какой-то саванне?

– Он нам и скажет. Я нашел, как с ним связаться.

Через полчаса, к немалому удивлению Джузеппе, проныра Марко уже назначил с кем-то встречу через два дня.

– Не удивлюсь, – заметил Джузеппе, – что на том конце провода была команда каннибалов, которые только и хотят полакомиться нашими бледными задницами. Может, все-таки домой?

– Зачем домой? Что ты там будешь делать? Работу пока нам никто и не предлагает, будем деградировать?

– Почему же деградировать? Мало ли сюжетов можно найти прямо здесь? От коррупции, которая всегда была, есть и будет, до бравого полицейского, который спас семью от пожара.

Марко так на него посмотрел, что тот даже немного смутился.

– Да, согласен, глуповато будет. Так что…

– Отправляемся в Африку. Мне кажется, это будет более содержательная встреча, чем прошла с Вадимом.

– Я бы не сказал, что с ним прошла бесполезная встреча, – протянул Джузеппе. – Надо понимать специфику. Он продал отличный, может, лучший инструмент из имевшихся на тот момент, но не был погружен в особенности «Жизни». Это как изготовитель молотка не должен знать, как и какой сарай будет в итоге построен. Он со своей колокольни, с высоты своих лет рассказал нам свое видение ситуации.

– Сказал, да. Только ничего, по сути, и не было. Так, брюзжание старика, что мир уже совсем не тот, какой был при его молодости. А вот этот Каспер был у самых начал и наверняка может больше рассказать, как «Жизнь» изначально задумывалась и кто придал первые импульсы.

– Чем он занимался-то по жизни, Каспер? Не придется нам выслушивать старика-неудачника, который будет вспоминать прошлое и собственные победы?

– Да не похоже. Он довольно состоятельный, занимался маленькими бизнесами и проектами, почти все связаны так или иначе с большими массивами данных. Иногда смежные проекты с «Жизнью».

– А как покинул доктора, что-то сказано?

– Нет, четких сведений нет. Наверное, он сам расскажет. Он продержался гораздо дольше, чем Вадим, но, похоже, доктор и его съел. Никто не должен был затенять свет такого человека.

– Как интересно все-таки. Два человека были рядом с О’Харой в самом начале, и оба быстро покинули все это. И почему они это сделали, нет никаких достоверных известий.

Пока Марко покупал билеты в Африку, Джузеппе отошел с кем-то поговорить по коммуникатору и сообщить, что немного задерживается из-за дополнительного путешествия.

– Что там Фатьма, скучает? – спросил вернувшийся Марко. – Такое сокровище надо оберегать постоянно.

– Скучает. Говорит, что готовила особенный вечер, а теперь она грустит.

– А почему? Неужели особенный вечер нельзя будет потом разогреть на огне?

– Видимо, это какое-то мероприятие должно было быть, и перенести очень сложно.

– А с Мирой поговорил?

– Вчера. У нее сейчас учеба, не хочу часто ее отвлекать.

– И что они в тебе нашли? Курчавый, носатый…

– Обаятельный, – закончил с улыбкой Джузеппе.

– Ну это спорно. Но, так или иначе, две умопомрачительные красотки с тобой. И… они же естественные, верно?

– Не видел их медицинских карт и их медальонов, вернее, видел, но не имел доступа к персональным данным. Может, что-то себе они и сделали, но… Насколько я могу судить, все натуральные. Никаких явных операций, генетических вмешательств и прочего. Хотя, тут не могу сказать точно, сейчас медицина провалилась в сингулярность, каждые несколько лет она делает такие прорывы, особенно в сфере красоты, что просто не успеваешь за всем поспевать.

– Поразительно. Невероятные красавицы. По-белому тебе завидую. И самое главное, они знают друг о друге. И хоть сколько Фатьме? Пятьдесят?

Джузеппе покачал рукой, что можно понять, что Марко примерно угадал.

– И Мира? Чуть за тридцать. И они выглядят практически одногодками.

– Такова жизнь, мой друг. Мне повезло, я и сам не вполне понимаю, как не одно, а сразу два сокровища мне упали в руки.

– И неужели ни у одной нет ни капли ревности?

– Не знаю. Они говорят, что нет, да и я не вижу. Может, это довольно… необычно, но сейчас многие так живут. Общество развивается, что еще было невозможным совсем недавно, сейчас в рамках привычных вещей.

– А как они делят тебя?

– Тут, – Джузеппе загадочно и лукаво улыбнулся, – позволь мне вежливо сказать, что это наше личное дело, могу только похвастаться, что все в порядке. Ну что там, скоро отправление?

– Долго еще, – недовольно отозвался Марко. – Хорошо, что мы заняли кресла, а то бы пришлось в основном зале на скамейках ютиться, а после них все тело болит.

Рядом с ними тяжело опустился мужчина довольно почтенного возраста, сильно больше ста лет, и недовольно стал рассматривать какие-то разноцветные бумажки.

– Сколько же меня да меня будут посылать, – возмущался вполголоса новый сосед Марко. – Мне давно пора на отдых, а как до двойной ставки доходит, так сразу они идут в отказ. Как можно…

Марко глазами поискал поблизости свободное кресло, чтобы отсесть от толстяка, потому что он уже догадывался, что тому захочется общения, но будто специально все было занято. Посмотрел на своего друга, но Джузеппе закрыл глаза и проваливался в сладкую дрему с другой стороны, и надеяться на его поддержку не приходилось.

– Вот почему вы, молодежь, – обратился к Марко толстяк, – не уважаете старших? Мне гораздо больше лет, чем вам, и щепотку почтительности к моим сединам заслуживаю?

Марко сделал вид, что не понимает.

– Нет, скажите мне! – Мужчина придвинулся к нему и навис, как утес над горной речушкой.

От неожиданности Марко выдавил:

– Заслуживаете… наверное. В любом случае ко всем надо относиться учтиво и вежливо.

– Ну знаете!.. – выдохнул толстяк. – Это далеко не всегда. Если человек явно глуп, или злобен, или специально делает так, чтобы заслуженные люди занимались тем, чем обычно промышляют юнцы, то нет такому негодяю ни учтивости, ни вежливости.

– Наверное, – неуверенно отозвался Марко. – Но всем добра хочется пожелать, и в конечном счете это добро вернется к тебе.

– Знаете, молодой человек, я тут с вами не соглашусь. – Толстяк, кажется, начал успокаиваться, и его багровое лицо постепенно возвращалось к нормальному цвету. – Я больше склоняюсь к Ветхому Завету и его око за око. Или нет… Кто говорил о воздаянии и кесарю кесарево?

– Иисус, кажется. Но я не уверен. Кто же вас так рассердил?

– Я не хочу казаться старым ворчуном, но все-таки мне уже больше ста лет, но вам не кажется, что молодежь стала совсем уж несносной? Хотя вы относитесь тоже к молодежи… – словно не заметив вопроса, продолжил мужчина.

– Ну, по правде говоря, так всегда говорили люди старшего поколения. – Марко улыбнулся. Ему начинал нравится разговор, в любом случае избежать его не было никакой возможности, и он решил с вышины своего интеллекта и знаний продемонстрировать глубины философских вод. В любом случае до их рейса еще было столько времени, что Джузеппе мог проснуться и подхватить его эстафету. Или толстяк уйдет на свой рейс. – Так вот. Я не так уж и молод и сам чувствую, что такие мысли подступают все ближе, но нет. Молодежь во все времена казалась совсем пропащей. Если не ошибаюсь, еще Сократ жаловался афинским гражданам, что ему страшно за судьбу своего города, когда эти малолетние дураки и лентяи придут ко власти и греки погибнут. Но, как знаете, греки и погибли. Только гораздо позже, чем опасался великий философ и гражданин, и совсем по другим причинам.

– Тут я бы с вами опять поспорил. – Мужчина посмотрел на часы. – Простите, давайте знакомиться, судя по всему, нам с вами ожидать довольно долго, а друг ваш заснул крепко.

Марко обернулся в другую сторону и обнаружил, что Джузеппе удобнее повернулся на кресле и похрапывает.

«Ишь ты, – мелькнуло в голове у него, – заметил и эту спящую красавицу, и что я надеялся, что он проснется».

– Так ли ошибался Сократ? Греки погибли, это факт.

– Да, но он говорил, что следующее за ним поколение погубит великую цивилизацию, а они просуществовали еще несколько веков. Сначала как македонский, затем эллинистический мир, а потом как часть римского.

– Но не греческий. Нет этих полисов, демократии Перикла, философии и величайшей культуры.

– Пожалуй.

– Так что Сократ был не такой уж и дурак, которым его пытались изобразить и современники, и потомки? А знаете почему?

– Любопытно.

– Он же видел на склоне лет кровопролитную и абсолютно идиотскую гражданскую войну между греками. И понимал, что именно сейчас уходят жизненные силы народа и его слава. Что весь мир с удивлением смотрит, как боги убивают друг друга, очередной узурпатор занимает Олимп, но тратит столько сил, что его свергает следующий, а потом другой, и так далее. И с поистине восточной хитростью это все организовали те, кто не мог победить силой. Они и настроили греков друг против друга, подогревали ненависть и давали деньги, как только кто-то начинал проигрывать. Так что вся великая философия разбилась вдребезги о житейскую хитрость и долгую волю.

– Не вполне понимаю, о чем вы говорите, но, допустим, все было именно так. И что это значит?

– А значит, что Сократ говорил правду, а все высокомерно считали его старым ворчуном и дураком. Он как раз видел дальше и больше, чем все остальные.

– И что, вы думаете, сейчас такая же ситуация? Что молодежь вроде меня тоже губит цивилизацию?

– Я не Сократ и не могу смотреть так далеко. Да и Пифии сейчас нет.

– Простите, мы хотели познакомиться, но так увлеклись беседой…

Толстяк расхохотался, а отдышавшись, приподнял на старый манер элегантную шляпу и представился:

– Зовите меня Бин.

– Бин? – недоуменно повторил Марко. – Это имя?

– Это не имя, а очень долгая и смешная для посвященных и присутствовавших в конкретный момент в конкретном месте история, но можете меня так называть. А вы, простите…

– Марко.

– Очень приятно. Обычно люди в таких ситуациях представляются совершенно случайными именами и рассказывают о себе совершенные небылицы, но я по вашим глазам вижу, что вы не из таких.

Теперь очередь смеяться пришла Марко. «А толстяк-то не так уж и плох», – подумал он.

– Да нет, зачем выдумывать. Набить себе цену? – Он пожал плечами. – Зачем? Ты своего собеседника видишь первый и последний раз в жизни, а кто хорошо тебя знает, перед тем уж точно не стоит изображать павлина.

– Очень мудро рассуждаете, молодой человек, – кивнул глубокомысленно Бин. – Если бы все говорили правду, то сразу бы исчезло очень много проблем и недоразумений. Хотя, с другой стороны, дипломатия вся исчезла бы, не находите?

– Пожалуй. Так что, если брать меня и того храпящего, – Марко ткнул большим пальцем себе за спину, – есть у человечества шанс?

– Его я не знаю, а судить по одному вам не очень правильно. Может, вы именно то исключение, которые только подтверждает правило, что все остальные очень глупы и близоруки.

– Тогда вам остается прожить подольше, чтобы увидеть, как все катится в пропасть. И только вы сами сможете честно сказать, бы ли вы правы, или это все-таки старческое брюзжание.

– Вы знаете, Марко, может, и последую вашему совету. Если перестану игнорировать советы и рекомендации своего медальона. Хотя я пропускаю мимо ушей только те, которые мне не нравятся, например ограничить себя в пище. – Бин похлопал себя по огромному пузу. – А к некоторым я весьма внимательно прислушиваюсь.

– Например?

– Ну не так давно, хотя… – Он задумался. – Нет, уже прилично лет назад обновил себе некоторые органы, кожу. Лицо мне никогда особо не нравилось, казалось слишком каким-то простым, без капельки аристократизма, но все-таки на старости лет менять ничего не стал. Как прожил всю жизнь с физиономией дурака, так и помру.

Марко прыснул и зажал себе рот рукой:

– Извините, я совсем не хотел сказать, что ваше лицо…

– Ничего страшного, я же сам подвел вас к этому, а вы эту шутку точно не ожидали. Так вот, ну зубы, понятное дело, глаза, слуховую систему. Печень и железы пока полностью клонировать не научились, но, думаю, это пока, просто вырастили новые на месте старых. Сейчас только могут радикально их обновлять, однако стоит это – мое почтение…

– Я от этого пока далек, – откликнулся Марко, которому этот толстяк нравился все больше. – Никаких серьезных заболеваний у меня нет, а клетки мои хранятся, как и у всех, с рождения в хранилищах, чтобы, когда они понадобятся, быстро вырастить какой-то орган. Думаю, до этих процедур несколько десятков лет у меня точно есть.

– Вот и славно. Сами подумайте, Марко, вы очень молоды, но уже демонстрируете рассудительность, которой нет и у многих взрослых людей. Все ведь утверждали, что если человек сам по себе дурак, то с возрастом он умнее не станет, будет только дураком с жизненным опытом и обрастет историями, но принципиально не изменится. Так и с умным человеком. Да, в молодости, может, еще набьет шишек, да, не будет знать всех законов взрослой жизни и межличностных и социальных отношений, но быстро научится и сделает выводы. Если ребенок умный – заметьте, умный, а не начитанный или эрудированный, – то он и в старости останется таким. Таковы правила.

– Так что сказать-то хотели, Бин?

– Что?.. А, извините, меня иногда заносит на философию и поучения, все-таки возраст, сами понимаете. Так вот, сами подумайте, многие молодые люди идут против системы, пытаясь кому-то или что-то доказать, проверить себя или… Не знаю… Стать знаменитыми в том или ином смысле.

– Да, есть такое. И часто.

– Почти всегда. Это естественный процесс взросления, ничего не надо стыдиться. Просто у всех разные масштабы, у кого-то – вступить в уличную банду, а кто-то пытается завоевать мир. Так вот, поверьте моему опыту, я старше вас, Марко, значительно. Не надо.

– Я, честно говоря, – непонимающе нахмурился тот, – не вполне понимаю, о чем вы говорите. Я давно уже не мальчик. Да, довольно молод, но ветра в голове давно уже нет, и знаю свое место в жизни. Лезть в глупый риск точно не буду.

– Уверены?

– Вполне.

– Может, даже то, что вы считаете вполне естественным, может быть вызовом всему миру по сути.

Марко не понимал, куда клонит Бин, и ему переставал нравится разговор, который повернул в какое-то не то русло.

– Так, Бин, можно сказать про вообще любое занятие. Что дышать кислородом – это тоже вызов и планете, и экосистеме, и атмосфере.

– Нет, ну это вы хватили через край. – Бин хохотнул. – Не надо все утрировать. Кислород, придумать же… Нет, я об очень простых и приземленных вещах. Которые никому не интересны и уж точно не стоят того, чтобы их раскапывать.

– Вы о чем? – спросил Марко, внезапно почувствовав какую-то опасность.

– Ну зачем вам копать историю доктора О’Хары? Сами подумайте. Какие-то бредни выжившего из ума старика, который от своей значимости, а она неизмерима, действительно, в истории человечества, съехал с катушек.

– Откуда вы… – только смог выдавить из себя Марко. – Вас Вадим послал?

– Нет, меня никто не посылал, тем более этот… Хотя, надо признать, он, несмотря на свой возраст, все-таки осмотрителен и не забыл правила и договоренности. Вадим в определенном смысле давно битая карта, только не в том, в котором он сам думает. Но сейчас не о нем. Так вот, Марко, подумайте еще раз. Нужно ли вам раскапывать ту историю, которая случилась больше века назад? Это случилось так давно, неужели вы не видите, как человечество шагнуло вперед? Столько благ.

– Кто вы?!

– Я же сказал, – спокойно, но слегка недовольно произнес тот. – Меня зовут Бин. Ну что вы растерялись, Марко?

– Кто вас послал?

– Молодой человек, – немного разочарованно цокнул языком толстяк, – мы ходим по кругу. Вы меня начинаете разочаровывать, я был о вас большего мнения. Повторяю, никто меня не посылал.

– Вы из Корпорации.

Бин тяжело вздохнул, и его глаза, еще секунду назад бывшие радостно искрометными, но ворчливыми, мгновенно стали похожими на волчьи, и даже, казалось, в них блеснула желтизна. Хищник не спеша и с ледяным расчетом смотрел на жертву, которая от парализующего ужаса не могла даже пискнуть.

– Хотите считать, что я из Корпорации, считайте. Хотите считать, что я из Ватикана, – бога ради. Решите, что меня послал Вадим, – я не возражаю. Дело ваше. Только давайте спокойно поговорим.

– Я сейчас позову охрану.

– Слушайте, вы! – Бин начинал терять терпение. – Во-первых, не поднимайте шума. Вы привлечете ненужное внимание, а мы хотим просто поговорить. Во-вторых, если придет охрана, то что вы скажете? Случайный собеседник начал беседу о Сократе, а я был не согласен? В-третьих, я могу уйти, но тогда придут те, кто не так красиво говорит и вообще шуток не понимает. И вообще, вы можете их не увидеть.

– Вы мне угрожаете?

Еще один тяжелый вздох.

– Да, видимо, прав был Сократ, молодежь становится все глупее и не слышит старших. Повторяю, никаких угроз нет, если только вы не выкинете какую-то абсолютно идиотский поступок. Просто поговорить.