Нам не привыкать жить в интересные времена

Вступление

Вступление

Это вступление к книге пишу, уже наваяв часть её. Опус получается забавный. Хотел назвать свою нетленку мемуарами, но гордо постеснялся. Во-первых, возраст ещё скромный и есть планы (попрошу Бога не сильно над ними смеяться); во-вторых, она описывает по большей части события и исторические факты, через которые приходилось и приходится проходить нашему поколению и мне лично. К тому же личность я уже давно не медийная, а сейчас известная не самому широкому кругу читателей моих книжек да пациентам, коим мне посчастливилось помочь со здоровьем путём применения методов древней китайской медицины – акупунктуры. И читать сии мои потуги будет интересно скорее тем, кто пережил описываемые времена, а также интересующимся историей и жизнью своих отцов и дедов. Судьба одарила меня множеством интересных встреч в жизни. Столкнула с людьми очень значимыми, некоторых можно назвать знаковыми в историческом плане. Они были и остаются весьма известными личностями в летописи страны, а кое-кто и планеты. Одни из них оставили заметный след, другие были просто популярными. Опять же, как писал я в одной своей биографии, кажется, для издательства ЭКСМО, заказавшего мне книгу про Гоа: «… ведь на долю нашего поколения выпали и хрущёвская оттепель, и брежневские заморозки с гололёдом, афганским градом, и андроповская изморозь, а также горбачёвский ураган межсезонья, и унылые ельцинские грозы 90-х, и распутье медвепутья…». Слава Богу, с распутьем Владимир Владимирович в наше время определился. Страну направил свойственным только ей путём….

Все эти коллизии мы естественным образом пропускали через себя, воплощая в жизнь лозунг: что нас не убивает – делает только сильнее. Память – штука нестабильная, особенно детская, потому я могу иной раз и попутаться в датах и точной хронологии. Однако моя старшая сестра утверждает, что я с детства был уникальным ребёнком (куда всё это делось с годами), например, я начал ходить ещё в полгода. А в десять месяцев произносил осмысленные фразы. Так вот, постараюсь излагать суть как можно ближе к историческим фактам, поменьше использовать художественный вымысел и приукрашивание, то есть быть максимально честным и публицистически точным.

Хотя свойственная моему поколению вредная привычка дружественных отношений с зелёным змием и выкосила наши ряды, я думаю, что остались ещё ровесники, которым будет интересно подержать в руках эту книгу, вспомнить себя и современников, помянуть ушедших приятелей. А тем, кто помладше – удивиться, как мы всё это пережили и до сих пор не являемся пациентами известных больничек. Хотя и с больничками познакомились не понаслышке. Итак, начнём, помолясь….

Немного предыстории

У нашей семьи существует генеалогическое дерево. Со стороны отца оно довольно полное и ведется аж с 1830 года. По маминой линии никто сильно не заморачивался его составлять, вести и поддерживать. Однако часто упоминалось, что её маму и маминых сестёр крестил Столыпин. Пётр Аркадьевич в начале прошлого века губернаторствовал в Саратове. А прадед наш – дед Саша Малинин, которого я тоже застал и даже образ его чётко запечатлелся в моём младенческом мозгу, был настоятелем прихода в деревне Васильково, куда реформатор наведывался на службу, и где они и подружились. Да так, что прадед стал его духовником. Соответственно, моя бабушка была крестницей самого великого Столыпина. С папиной стороны всё гораздо точнее. В самом верху таблицы стоит Петр Шостакович -польский дворянин из Литвы, который реально ратовал за Речь Посполитую. Он принимал участие в восстании 1830-1831 годов, направленного против России, за что и получил по полной. Был сослан на Урал, где и сидел от звонка до звонка. А по завершению срока перебрался в Казань. У него было четыре сына и две дочери. Болеслав стал дедушкой великого композитора Дмитрия Дмитриевича, а Казимир – дедушкой моей бабушки Наташи. Так вот, она и является представителем ближайшего ко мне поколения, которое общалось между собой, то есть с автором великой Ленинградской седьмой симфонии. Далее наши дороги по какой-то причине разошлись. Однако у меня имеется переданная мне на хранение через родителей большая старинная серебряная ложка, принадлежавшая Шостаковичам, которая используется мною по назначению, невзирая на то, что является реликвией, уж больно удобная. Почему она досталась именно мне, вопрос нехитрый, и ответ на него прост. Из всех своих четырёх внуков, а нас в семье было именно столько детей, дедушка с бабушкой больше всех любили именно меня и говорили, что как раз во мне проявились в полной мере наследственность и гены. Именно я являюсь настоящим Ильиным, такова моя фамилия по наследованию и паспорту. А литературный псевдоним Станович я себе сделал уже гораздо позже, выкинув середину из отчества. Папу звали Станислав. Бабушка с дедушкой были преподавателями в Саратовском университете. Дед, Борис Иванович Ильин, служил деканом факультета философии и являлся главным историком города Саратова. Написал несколько книжек на историческую тему о волжских землях. И даже ездил с лекциями по колониям и тюрьмам, коих было в тех местах изобилие. В его доме даже образовался небольшой музейчик из изделий зеков, которыми лектора одаривали начальники зон. Вот какие забавные факты сохраняют отдалённые уголки нашей памяти. Так что дед был в городе человеком известным, а в его лучах и нам доставалось. О дедовой молодости ходили очень впечатляющие истории. Говорили, что совсем юным он создал банду и грабил магазины в городе. А так как являлся инвалидом с детства и передвигался при помощи костылей, то долгое время был вне подозрения. Спалился по молодости и глупости. Будучи навеселе, его «бригада» угнала дрезину. И поехала по заводской узкоколейке в соседний городок. А туда по какому-то случаю должен был прибыть товарищ Сталин. Как полагалось, все подъездные пути взяли под особый контроль… и тут такая пьяная компания, на краденой дрезине… конец двадцатых годов…. На следствие его привезли в Москву, на Лубянку, где в камере он познакомился с генералом из армии Деникина. Которого, кстати, уже после войны встретил на каком-то большом партийном форуме в Москве, тот председательствовал на нём. Им было о чём вспомнить в кулуарах. Живым начинающий и так быстро закончивший с этой стезёй бандит, остался лишь потому, что был несовершеннолетним, к тому же хромым, одна нога короче другой, а его дядя – героем революции, бравшим штурмом Московский Кремль, конкретно Никольскую башню. В общем, сумели вытащить. Эту историю удалось потом замылить. Ну, а далее в биографии деда фигурировали лишь положительные моменты. Даже должность первого секретаря городского комитета Комсомола. Поступил в университет без проблем, ибо был весьма эрудирован. По окончании философского факультета он остался на нём преподавать и даже получил жильё. Отдельный дом прямо на территории учебного заведения, чтобы инвалиду было проще добираться до кафедры. Дом был относительно большой и очень загадочный для меня, мальца. Я любил бывать у деда Бори, когда мы приезжали в Саратов. Во-первых, там была настоящая печь-голландка. Во-вторых, как любимому внуку, дедушка всегда ставил передо мной трёхлитровую банку с чёрной икрой и деревянную ложку, приговаривая: «Вы там у себя такого точно не едали…». А себе наливал полстакана портвейна. Это деда и сгубило. Студенты любили его и часто заглядывали, благо далеко ходить не надо было. А времена были такими, что советский интеллигент идентифицировал себя по большей части компанейским человеком, с большими застольями, неотъемлемыми песнями под гитару, водочкой и рассуждениями о светлом будущем…. Диссидентство началось позже, это уже стало уделом будущего поколения. Дедушка умер рано, не дожив и до 70-ти, от инсульта.

Глава 2

5 февраля 1962 года я появился на свет в роддоме, номер которого не помню. Прописана семья тогда была на улице Цыганская, её потом переименовали в Чапаева, в полуподвальном помещении. Там, кроме меня, ещё жили мама с папой, старшие брат с сестрой, три бабушки, одна из которых родная, то есть мама моей мамы, те самые крестницы Столыпина, их отец, бывший священник, возраст которого тогда приближался к столетию. Помещение было, как мне запомнилось, довольно большим (а может, я был слишком маленьким и так казалось на контрасте) или я сделал такой вывод из рассказов старших поколений, сам-то, вроде, помнить не должен был. Хотя смутные картины и всплывают в мозгах. Дед не то чтобы впал в немилость у коммунистических властей из-за своей религиозной службы, наоборот, его поселили по выходу в отставку вполне комфортно по тем временам. Он сумел собрать воедино всех родственников в доме и избежал самых опасных репрессий тех времён. А времена, сами понимаете какие, бывали в тридцатые-сороковые годы. Дело в том, что будучи известным священником и человеком очень набожным, прадед из человеколюбия прятал у себя в подвале большевиков, когда в город вошли белогвардейцы. Потом, когда красные отбили у них город, в этот подвал переместились господа офицеры. И так происходило несколько раз («…то красные придут, то белые…»), как рассказывала мне бабушка Соня (сестра родной бабушки), воспитавшая меня и моих сестёр с братом. Это являлось в семье её обязанностью, так как родная бабушка Нина всю жизнь где-то работала, а старшая, Сима, наоборот, никогда к работе не притрагивалась, кажется, по религиозным соображениям (возможно я чего-то тут путаю). Когда большевики стали местной властью уже стационарно, то в благодарность обеспечили прадеду нормальную по тем временам жизнь.

Где-то через несколько месяцев после моего рождения и закончился период постоянного проживания нашей семьи в городе Саратове. Потом уже нас, детей, туда отправляли к дедам на летние каникулы. Это были сказочно прекрасные времена….

А теперь, собственно и само повествование, а всё, что вы прочитали до этого, было только вступление.

Глава 3

ДЕТСТВО

Как уже упоминал в предисловии, родился я в Саратове, в начале февраля 1962 года. Родители познакомились в юном школьном возрасте и не расставались до ухода отца. Такое раньше случалось. О создании семьи задумались ещё в детстве. Оба поступили на один факультет. Поженились. Так и прожили, родив четверых детей. Причём между старшей и младшей дочерью разница в семнадцать лет. Ушли с промежутком в двадцать. Отец сделал это первым, как то нередко случается у мужчин. У папы было два варианта исполнить своё жизненное предназначение. Первый – сцена, так как они всю свою школьную пору просидели за одной партой с Олегом Табаковым. Они имели общее увлечение. Вместе занимались в студии при Дворце пионеров, играли в спектаклях школьной самодеятельности. Олег Павлович, как всем известно, так и пошёл по этому пути. У папы всё было значительно извилистей. Потому как мама моего папы, то есть моя бабушка, была преподавателем на факультете химии СГУ (Саратовского государственного университета), это многое решило. Вот туда ему и пришлось поступить. Ещё учась в универе, он понял, что добраться до профессиональной сцены ему никто не позволит. И втихаря от родителей, не переча им в движении по пути продолжения династии, про себя задумался о журналистике. А по исполнении двадцати двух лет резко, ни дня не поработав по специальности, сменил профессию. Судьба дала ему шанс, он устроился репортёром в саратовское отделение редакции газеты «Правда». И начал писать статьи. А его вторая половина как раз определилась по части химии. Школы у родителей были разные, хотя и по соседству. Их общеобразовательная десятилетка пришлась год в год на эксперимент по раздельному обучению. Мальчики отдельно, девочки отдельно. Но это не помешало им встречаться после уроков во дворе. По окончании университета мама стала не просто химиком. Она входила в группу авторов изобретения негорящей целлюлозы. О чём свидетельствовал патент, висевший у нас в рамке на стене. А позже, начиная с конца восьмидесятых, работала зам. директора НИИГА «Нефтегаз», что располагался на Варшавском шоссе, прямо у метро Нагатинская. Начинала она в нём трудиться ещё до постройки серой линии метро. Да и в первые годы карьеры должность занимала гораздо более скромную, это потом поднялась по служебной лестнице. В девяностые напротив обустроила свой офис компания МММ, лохотронная контора известного в те времена комбинатора Мавроди. Существует ли сейчас этот научно-исследовательский институт, я не в курсе, в тот период безвременья всё вокруг приватизировалось и коммерциализировалось. МММ точно почил в бозе. Видимо, и институт не избежал той же участи и в конце концов превратился в бизнес-центр. Папа же, как несостоявшийся актёр, всю жизнь жалел об этом и печаль свою компенсировал постоянным участием в разнообразной самодеятельности. Работая в Индии, например, режиссировал патетическую композицию, посвящённую столетию В. И. Ленина, привлекая на сцену своих подчинённых. А когда служил в фотохронике ТАСС, даже ставил спектакль по поэме Леонида Филатова «Сказ про Федота-стрельца», где играл несколько ролей вместе с самим Филатовым, помогавшим в постановке и выходящим на сцену. Мать всегда гордилась тем, что увела отца из актёрской тусовки и сделала нормальным человеком с нормальной профессией. Папа же вполне продвинулся в журналистике – если человек талантлив, то он талантлив во всём, как гласит народная мудрость. Через несколько лет он был послан в Иркутск возглавлять корпункт АПН (Агентство печати новости) в Восточной Сибири. По должности ему приходилось встречать и возиться с высокопоставленными гостями СССР, приезжающими посмотреть, что из себя представляет Сибирь. Фидель Кастро – единственный, кого я запомнил из этой компании, так как он держал меня на руках и об этом было много разговоров в семье. СССР тогда окучивал Африку, и в Сибирь командами наведывались тамошние руководители стран и национально-освободительных движений. Естественно, детские годы помнятся фрагментарно, а реальность восстанавливается по рассказам старших, родителей и брата с сестрой. Но некоторые эпизоды всплывают в памяти, как кадры из старых кинофильмов. Иногда они бывают цветными, а иногда, как хроники незапамятных времён, черно-белыми или вуалированными. Так, я чётко помню эпизод, когда в десять месяцев лежал в туберкулёзном диспансере в городе Ангарск, куда меня изолировали от общества в связи с подозрением на бронхоаденит. Как сейчас, вижу приезды отца из командировок в Москву, куда он часто мотался по службе. Из столицы он всегда привозил гостинцы. Это были невиданные в Иркутске заморские лимоны и плавленый сыр «Виола» финского производства в круглом бумажном стаканчике (пластиковые квадратные коробочки изобрели значительно позже). Прогулки с бабушкой Соней по берегу «иркутского моря». Район Лисиха, что в городе Иркутск. И тот момент, когда вышеупомянутый дядя Фидель приезжал в Россию, и мой папа Стася (как мы звали его уже повзрослев, в семье) встречал его и возил по достопримечательным местам Сибири. По большей части на охоту в тайгу и на рыбалку на Байкал. Если бы сей визит происходил сейчас, во времена победившего капитализма и далеко вперёд шагнувших методов работы спецслужб, то, наверное, Фиделя бы возили в бронированном «Аурусе», в сопровождении роты специально обученных охранников. Тогда всё было проще и безопаснее. Дядя Фёдор Кастров, как его начали называть в СССР, как раз во время этого визита спокойно гулял по городу. Естественно, его сопровождали, но всё происходило как-то незаметно. Ему устраивали встречи с простыми работягами, которых, конечно же, предварительно инструктировали. Отец рассказывал о недавнем происшествии, которому был свидетель, так как тоже состоял в свите, сопровождавшей кубинского лидера и ехал с ним в одном вагоне. Где-то посреди тайги, примерно в районе знаменитой станции Зима, которую воспел в своём творчестве Евгений Евтушенко, местные лесорубы каким-то образом прознали, что в литерном поезде едет их любимец, вождь кубинской революции. Они вышли на рельсы и остановили состав, чтобы посмотреть на него воочию. Фидель, услышав шум и удивившись незапланированной остановке, вышел в тамбур и открыл дверь. Народ ахнул и начал скандировать его имя. Кастро стал им махать. Толкнул, как он умеет, речь. Лесорубы были в восторге. А Фидель находился в проёме двери лишь в одной рубашке защитного цвета. Снег хоть и сошёл, но температура держалась прохладная, сибирская. А бородач стоял в проёме вагонной двери на самом сквозняке. Кому-то из слушателей вскоре пришла в голову мысль, что южный человек сейчас замёрзнет, по крайней мере, схватит насморк или простудится. Тогда вдумчивый сибиряк снял с себя ватник, который сибиряки называли бушлатом, поднялся на ступеньки вагона и набросил его на плечи вождю, сам при этом оставшись в вязаном свитере. Фидель несколько мгновений стоял, оторопев. Как он потом рассказывал, его поразил такой бескорыстный поступок. Он порылся в карманах брюк и, найдя там пару сигар, передал рабочему в знак благодарности. Работяга взял обе в рот и раскурил их. Сделав затяжку, передал соседу, а тот, также затянувшись, далее следующему. А следующий дальше. Так сигары разошлись в разные от мужика в свитере стороны, чтобы все могли приобщиться к подарку вождя кубинской революции. Потом Фидель сидел в своём купе и со слезами рассказывал журналистам, что подобное возможно лишь в стране Советов. Такой народ живёт только у нас. Ведь каждый нармальный человек спрятал бы их себе в карман, утверждал он. А этот поделился с народом! Да, для нас Кастро был как бы свой парень, неформальный революционер из простого народа. Тогда папе разрешили взять меня с собой на Байкал составить компанию товарищу Кастро. Родители рассказывали, что об этом попросил сам команданте, так как любил детей, а я был общительным и непосредственным ребёнком. После этого в моей памяти периодически прокручивалась раскадровка, когда бородатый дядя на фоне кристально чистого озера поднимает меня на руках над головой, как я бы добавил из своей фантазии – не выпуская сигары изо рта (он тогда много курил этих вонючих достояний своего революционного острова). А мне ещё не исполнилось и полутора лет. Вспоминается ещё один эпизод с великим Фиделем. Если честно, то сам я его не помню и воспроизвожу по рассказам отца. Когда приехали на берег Байкала, гость спросил: «Будем ли мы купаться?» На дворе стоял конец мая или то уже было в начале июня, но всё равно время для водных процедур в Сибири неподходящее. Снег, естественно, уже сошёл, но иной раз мог с неба обрушиться мощный заряд «белых мух». Сопровождающие поёжились, но нельзя же было так просто отказать легендарному человеку. И сказали, что конечно будем, если тот этого хочет. Но ехидно предупредили, что для южного человека вода немного холодновата. Сибирь всё-таки! Кастро быстро скинул с себя одежду и в одних трусах побежал в воду, прыгнул и широкими гребками рванул от берега. Вода и впрямь была не как в Карибском море, градусов шесть-восемь. Прямо скажем, некомфортная для купания. Поэтому нашим сопровождающим и охране лезть в воду не хотелось. Они надеялись, что руководитель кубинской революции выпрыгнет из неё, как ошпаренный. Но тот плыл от берега и не выказывал неудовольствия. А «ударить в грязь лицом» было не по-коммунистически. И скрепя сердце, ругаясь про себя разными непечатными словами, все почапали к воде. Фидель тем временем отплыл метров на пятьдесят и начал махать руками, призывая остальных плыть к нему. Потом не спеша направился обратно к берегу, совершенно не торопясь, уже на спине.

Глава 4