Сладкий вкус запрета

Глава первая.

Принц Вильям Фрэдерлайн, наследник престола Андорры, чье величие было лишь эхом былых легенд и славных времен, жил в глубоком заточении собственной души. Его сердце было заковано ледяными оковами отвращения и страха перед любым прикосновением, что делало его окружение заледенелой пустыней, из которой не было выхода. Зловещий шепот, словно ядовитая змея, расползался по всему королевству: говорили, что малейшее касание принца вызывают у него такую ярость и болезненное раздражение, что он мог в приступе гнева обрушивать смертоносный гнев на любого, кто осмеливался приблизиться слишком близко или нарушить его личное пространство. Его внутренний мир напоминал темную бездну, в глубине которой бушевали страдания и отчаяние, скрытые от глаз окружающих. И лишь одна душа, Азалия, преданная служанка, видела бездну той разъедающей боли, что причиняло ему каждое невольное прикосновение. Она – единственная, кому он позволял войти в хрупкий мир его одиночества, единственная, кто мог коснуться его, не пробудив демонов отчаяния, терзавших его сердце.

Бальный зал дворца пышно сверкал свечами и хрустальными люстрами, наполненными высокомерными и важными лицами аристократии, покачивающимися в своих костюмах и масках ложной радости. Но для Вильяма этот праздничный зал давно перестал быть местом радости. Каждая минута пребывания среди этой роскоши превращалась в пытку, напоминание о его одиночестве, о холоде, который он ощущал внутри, о невозможности сбежать от своих личных демонов. Окружающая его толпа, словно живое воплощение его страха, давила на него, вызывая головокружение и тошноту. Он чувствовал, как его тело охватывает паника, как отвращение к любому физическому контакту достигает апогея.

– Мне… дурно… от этой толпы… – прохрипел Вильям, цепляясь за трон. Кровь отхлынула от его лица, оставив лишь болезненную бледность. Губы дрожали не от холода – от ужаса, поселившегося внутри, а кадык нервно подрагивал. Тяжелый, удушливый воздух, сплетенный из приторного аромата духов и едкого запаха пота, давил на грудь, словно плита. Горло сдавило невыносимым комом, перекрывая доступ кислорода, крадя жизнь. Вся эта показная роскошь, фальшивые улыбки, лицемерные взгляды – лишь маскарад, скрывающий клубок интриг и предательства. В глазах Вильяма плескался неподдельный страх, взгляд лихорадочно скользил по залу в поисках спасения. В эти мучительные моменты, маска непоколебимого принца, которую он так тщательно поддерживал, давала предательскую трещину, грозя обнажить перед безжалостной толпой его ранимую, истинную сущность.

Азалия бережно взяла его руку в свою, словно укрывая от холода, и невесомо погладила спину. Легкое, невесомое поглаживание спины вызывало дрожь не от отвращения, а от болезненного, долгожданного облегчения. Вильям судорожно вздохнул, сжимая ее руку до побелевших костяшек, как если бы в ней заключалась вся его надежда.

– Азалия… – прошептал он с отчаянной мольбой, голос дрожал, как осенняя листва под ветром, – пожалуйста… просто держи меня за руку, не отпускай… Иначе я… я не выдержу.

Лия, словно тень, склонилась к его уху, ее волосы мягко коснулись щеки. Она промурлыкала слова, от которых сердце принца подпрыгнуло к горлу, а по телу разлилась неведомая доселе волна тепла.

– Все в порядке, Ваше Высочество, я здесь… Я рядом… – горячее дыхание опаляло его кожу, проникая глубже, чем любое физическое касание, касаясь самой души, исцеляя ее раны.

Веки кронпринца дрогнули, дыхание сбилось, а щеки покрылись нежданным, предательским румянцем. "О, Азалия, что ты творишь со мной?!" – возопил он в безмолвной агонии. Он чувствовал себя словно мальчик, укрывшийся от бури в теплых объятиях матери. Это было опасно, это было неправильно, но он не мог противиться.

– Ты как всегда, безрассудна, – прошептал он, встретившись с ее дерзким, но полным сочувствия взглядом, в котором мелькнула озорная искорка понимания и сочувствия. Бал гремел вокруг, но в этот миг Вильям почувствовал, как лед отчаяния отступает, уступая место… чему-то еще. Хрупкому спокойствию? Робкой надежде?

Лия отстранилась, словно ничего и не было, и вновь устремила свой взгляд на толпу, готовая отразить любую угрозу. Принц не сводил глаз с девы, его пристальный взгляд горел невысказанной мольбой, когда она выпрямилась и оглядела зал. Он почувствовал, как по его телу пробегает трепет, чувство родства, словно она – единственная, кто по-настоящему понимал его, единственная, кто мог укротить бурю внутри, унять боль его души. Откинувшись на спинку трона, он обессилил, пока музыка кружилась вокруг них, а смех и болтовня толпы казались отдаленным гулом, существующим в другом, чужом мире.

– Ты единственная, с кем я могу чувствовать себя в безопасности, Азалия, – выдохнул Вильям, почти неслышно, словно боясь разрушить хрупкую иллюзию спасения.

Служанка, чуть заметно усмехнувшись, вновь склонилась к его уху. Её дыхание коснулось его кожи, словно лёгкое прикосновение крыла бабочки, но взгляд оставался острым, сканирующим толпу. Она должна была быть готова в любой момент отстраниться, исчезнуть, словно тень, чтобы ни единым жестом не выдать её маленькую игру.

– Неужели вы так думаете, Ваше Высочество? – прошептала она, и в её голосе звучала нежность, смешанная с тревогой за его ранимую душу.

Будущий король боролся с желанием обернуться, утонуть в глубине её глаз, найти там утешение, понимание и исцеление. Он должен был держать себя в руках, казаться непоколебимым перед этим судом, перед этим морем лиц, жаждущих его слабости, жаждущих доказать, что он – не достоин. В каждом взгляде он ощущал давление, ожидание провала.

– Не притворяйся невинной, – пробормотал он, охриплым от сдерживаемого напряжения голосом, как будто сдерживая крик души. – Ты прекрасно знаешь, что творишь со мной. – Взгляд скользнул по толпе, в нём промелькнула искра вызова, словно он бросал перчатку любому, кто осмелится усомниться в нём, в его праве на эту хрупкую, опасную связь, эту нить надежды. – Я… я полностью тебе доверяю. – Слова сорвались с губ, как мольба о вере, о спасении.

– Я рада это слышать, Ваше Высочество, – её губы едва коснулись мочки его уха, как мимолётное прикосновение ангельского крыла, обещание и одновременно предостережение. Азалия вновь отпрянула, превратившись в безупречную служанку, словно ничего и не было.

Удар, словно раскат грома, пронзил его насквозь, оставив лишь обугленные руины смущения и опаляющее пламя невысказанного желания. Кровь прилила к лицу, выдав его смятение, оголив беззащитность души. Он силился совладать с собой, усмирить бушующий внутри шторм. Отчаяние, тоска, неутолимая жажда быть рядом с ней терзали его сердце, как голодные птицы, клюющие его изнутри. Вильям чувствовал, что должен бежать прочь от этой толпы, от этих масок фальшивых улыбок, в поисках глотка уединения, в надежде вдохнуть жизнь. Азалия снова склонилась к нему, на этот раз сдержанно, с достоинством служанки, и тихий вопрос сорвался с ее губ:

– Ваше Высочество, не желаете ли прогуляться в саду? Вечерняя прохлада может помочь вам расслабиться.

Их взгляды встретились, и в этой мимолетной встрече он утонул в бездонном океане ее глаз, прочитав больше, чем в тысяче пустых слов.