Богемский лес

От Автора: дорогой читатель! Вы вот-вот начнете читать исторический роман. Для его составления я использовала огромное количество литературы на английском, чешском и русском языках, к сожалению, ссылок не сделала, поэтому прошу меня понять и простить. Большая часть событий с героями и сами герои большей частью вымышлены (но не все), исторические события все имели место быть. В романе я сделала основной акцент на культуру, мировоззрение и взгляды обществ разных стран в 18 веке. Приятного чтения!

«Любить – значит видеть душой, а глаза – лишь зеркало лжи.»

Педро Кальдеро де ла Барка

Колёса экипажа загремели по мостовой Пуэрта-дель-Соль, пробудив гулкое эхо спящего города. Мадрид окутала ночь, непроглядная, как горечь, что сковала душу графа. Он бросил мрачный взгляд на удаляющийся особняк – покидает ли он его навсегда? Зачем же уезжать ночью, будто вор?

Плаксивый свет редких фонарей метался по стенам домов, словно пытался удержать ускользающую тень графа. Тени то пропадали, то снова оживали в отблесках, раздражая его своей бесполезной, тусклой настойчивостью.

"К дьяволу этот фальшивый свет," – пронеслось в его воспаленном сознании. – "Пусть лучше кромешная тьма поглотит всё. В ней хотя бы нет лжи…"

Из груди вырвался стон – слабый, но тяжёлый, словно последнее слово. Всё, что составляло его жизнь, мечты, которые он взращивал в тиши особняка, власть, от которой дрожали подчинённые, – всё стало грудой развалин. И теперь он ехал в изгнание, вынужденный оправдываться болезнью, как самым позорным из предлогов.

Каждая минута пути отдаляла его от столицы, а вместе с ней – и от того, что составляло его мир. Горечь подступила к горлу, хватая за шею. Он сидел неподвижно, словно каменная статуя, зловещий и безмолвный. Резкие черты его лица в свете фонарей казались трещинами на мраморе. Только это был мрамор, который мог вот-вот расколоться под грузом душевной боли.

Рядом в карете тихо посапывала маленькая Амелия, утонувшая в своих детских снах, но её сон не приносил ему покоя. Он думал лишь об одном: разорвать грудь, выпустить душу, измождённую злобой, завистью и отчаянием, – всем тем, что оставило в нём глубокие язвы.

Эта ночь, в полном отчаянии и одиночестве, тянулась бесконечно. И когда наконец рассвело, граф по-прежнему сидел, не сомкнув глаз. Спутники боялись заговорить с ним, а слуги, казалось, едва дышали, чтобы не тревожить мрачную фигуру хозяина. Даже маленькая Амелия чувствовала это – капризная девочка, едва пробудившись, вдруг замолчала, будто природа забрала её голос.

Экипаж направлялся на север, к холодным, суровым вершинам Пиренеев. И чем дальше он уезжал, тем сильнее давила тяжесть утраты. Горы вставали впереди, словно стена, возвещая о конце одного пути и начале другого. Но станет ли этот новый путь спасением или лишь окончательным падением?

Весь день он был мрачен и молчалив, не позволяя никому заговаривать с собой, пугая тем самым маленькую Амелию, которая, будто неожиданно вспугнутая пташка, теперь не переставала капризничать. Слуги, коих было меньшинство, также хранили серьезное молчание.

Вскоре климат стал прохладнее, воздух плотнее, а резкие контуры гор вырисовывались на горизонте, словно грозная стена. Пальмы и фруктовые деревья исчезли, уступив место мрачным дубам и букам, чьи кроны сливались в полог над дорогой. Экипаж поднимался всё выше, и зелёные холмы с лугами, усыпанными цветами, стелились словно ковёр. То внезапная прогалина в деревьях открывала вид на серебристую ленту реки, то мощные силуэты гор возвышались, как древние стражи, охранявшие этот мир. Их вершины, укутанные снегом и туманом, внушали одновременно трепет и страх.

Ветер, свежий и бодрящий, заполнял лёгкие, напоминая, что полуденное солнце здесь не властно. Граф сидел молча, словно окутанный мраком своих мыслей, а маленькая Амелия забыла об усталости и, сжав руки в кулачки, безмолвно следила за величественными видами. Привыкшая к ярким краскам и шуму Мадрида, смеху подружек и улыбкам множества лиц, чувствовала себя здесь чужой. Лес, с его звенящей тишиной и мрачными тенями, будто дразнил её, тая неизвестные опасности. Девочка прижималась ближе к отцу, но граф оставался неподвижным, не замечая её тревоги.

Подъём становился всё круче, и наконец, экипаж остановился. Граф с усилием поднялся на лошадь, посадив перед собой дочь. Путники продолжили путь через густую чащу, где плохо протоптанная тропа вилась между вековыми деревьями. Час пути в этой лесной глуши лишь усилил ощущение изоляции. Казалось, сюда никогда не ступала нога человека.

И вдруг лес расступился, словно подчиняясь невидимому приказу, и на вершине горы открылся замок. Громада из серого камня возвышалась, словно вызов времени и стихиям. Построенный на юру, он открывал свою серую грудь всем ветрам подряд. Его стены, лишённые изысканных украшений, казались монолитом, возведённым не для красоты, а для выживания.

– Вот он, – пробормотал граф, глядя на угрюмую крепость, словно собирался вступить в схватку с её духами.

Амелия, едва сдерживая слёзы, уставилась на громоздкие башни, которые нависали над ними, словно желая испепелить взглядом. Здесь не было места празднествам или теплу. Только холодные камни, древняя тишина и ветры, навеки прописанные в этих стенах.

От неожиданности открывшегося вдруг вида Амелия раскрыла ротик, из которого вырвался было недоговоренный возглас и, замерев, широко раскрытыми глазами испуганно уставилась на отца.

– Мы едем туда?– еле вымолвила девочка,– Мы проведем там много времени, пока ваше здоровье не восстановится?

Весь вид ее говорил о том, что если граф даст утвердительный ответ, то ему не избежать рыданий на бог весть еще какое время. Он сделал кислую мину и буркнул, что не знает сколько они там пробудут.

Он поспешил отослать дочь к Менции с этими вопросами, не имея сил сейчас дать адекватный ответ, так как его мысли просто были заняты совершенно другими вещами.

Граф устремил суровый взгляд на замок, однако почти сразу же, услышав в районе груди печальные всхлипывания, взглянул на ребенка. Амелия уткнувшись в отцовскую грудь тихо плакала. Сердце его, вместо того, чтобы размокнуть от детских слез, налилось неимоверной тяжестью и затвердело.

Вдруг из-за ворот послышался зычный голос с приказом открыть их. Кавалькада всадников въехала во внешний двор замка. Граф спрыгнул с лошади и, отлепив от себя плачущего ребенка, доверил его дуэнье.

Тут же перед ним показался старик, который отпуская многочисленные поклоны учтиво приветствовал хозяина замка.

– Меня зовут Сальватор, почтенный дон Фернандо. Я смотритель замка, ваш верный слуга и провожатый, если изволите. Наконец-то вы объявились здесь, а то уж я думал помру и не увижу вас…

– Лучше б так и было.– буркнул граф еле слышно себе под нос.

Так как графу предстояло поселиться здесь на какое-то время, то необходимо было совершить некоторые необходимые починки. Чему он и посвятил несколько часов, хмуро следуя за слугой и отдавая приказы.

Во дворе суетились слуги, неожиданно оживляя старую обитель, успевшую уже забыть звук людских голосов.

Дуэнья, забравшая юную графиню по поручению графа, отвела ее в причитающуюся ей комнату. Поставив возле окна небольшой стол, она развернула богатый провиант и разложила его перед ребенком, таким образом желая отвлечь девочку от грустных мыслей видами из окна.

– Ешьте Амелия, нормальный ужин будет еще очень нескоро. Вам необходимо отдохнуть и подкрепиться. Ешьте не спеша.

– Я хочу домой. Мне страшно здесь, – упрямо пробубнила девочка,– Почему мы решили остановиться здесь? Я слышала, обычно ездят к морю. Синьор Айяла часто проводит время в Валенсии. Супруги де Луна имеют прелестный особняк в тропических садах на берегу реки.

Дуэнья тяжело вздохнула и взглянула на ребенка, которому едва исполнилось десять лет.

– Доктор прописал вашему отцу горный воздух, Амелия. Невоспитанно с вашей стороны проявлять такие недовольства, вы еще слишком юны для этого. Даст бог, мы не задержимся здесь.

– Сколько мы здесь пробудем Менция? Здесь, наверное, есть приведения. О, я не останусь здесь одна ночью! Ни за что! Я желаю, чтобы ты осталась со мной.

Служанка вновь вздохнула и ответила:

– Ох, Амелия, слишком рано вы потеряли свою матушку, она бы вам сразу втолковала: единственный удел женщин – это покоряться воле мужчин. Мы их безвольные создания, их прекрасные спутницы, но не более того. Чувствую я, натерпится от вас отец еще. Женское воспитание для девочки так важно, граф и не ведает о том наверно. Ах, бедное дитя.

Сокрушенный взгляд служанки вызвал у Амелии слёзы, которые тут же высохли. Менция поспешно пододвинула еду и удалилась вглубь комнаты, где, устроившись в жёстком кресле, вскоре задремала. Усталость от долгой дороги и годы дали о себе знать. Амелия же, сохраняя поразительную живость ума, неспешно откусывала сухой паёк и наблюдала за суетой во дворе.

Там сновали слуги: одни таскали вещи для убранства замка, другие занимались плотничеством. Воздух наполняли глухие удары деревянных балок и другие строительные звуки. Из деревни прибыли рабочие, призванные графом, и, получив распоряжения, тоже взялись за дело. Время от времени во дворе появлялся дон Фернандо. Холодный и мрачный, он раздавал приказы, а Амелия с жадным интересом следила за его каждым движением, стараясь разгадать перемену, случившуюся с отцом.

Её детская память не помнила его столь суровым, и тень какой-то неизбежной беды теперь легла на его лицо. Но понять причину этих перемен она не могла, а детский эгоизм, присущий её возрасту, мешал пробудиться истинному сочувствию. В маленькой душе прятались лишь обида и негодование.

2

Сырость и холод словно поселились в стенах замка навсегда. Многие предметы интерьера начали гнить, источая неприятный запах, от которого люди морщились, а кто-то даже начинал кашлять. Мебель требовала замены, обшивка стен и полы – ремонта. Замок пребывал в запустении и требовал серьёзных вложений. Однако граф Саурез-ди-Фигуэро не появлялся на людях с момента вступления во владение.

Через несколько дней после приезда он вызвал дочь и сообщил ей следующее:

– Замок будут отстраивать, и через полгода он перестанет быть мрачным склепом. Всё для нашего комфорта. Вам понравится прохлада Пиренеев, величественные виды, и вы будете вспоминать их с сожалением, вернувшись в Мадрид. Наслаждайтесь отдыхом, оставьте мне заботы об обустройстве.

Дни проходили однообразно. Граф неустанно следил за ремонтом, раздавая приказы: то в покоях, то в амбарах. Его неутомимость поражала, но по ночам, оставаясь один, он не находил покоя. Воспоминания и ненависть не давали ему заснуть. Желание возмездия стало его единственной поддержкой.

Ремонт шёл быстро, но экономно. Крепостные стены залатали, двор привели в порядок, обновили центральные помещения: гостиную, столовую, кабинет и спальни. Однако подвалы, кухня и часть комнат остались в плачевном состоянии, где сделали лишь самое необходимое. Порой из богато отделанной залы можно было попасть в сырой, затхлый коридор.

Граф сократил штат слуг до минимума, запретил лишние траты и посещения чужаков. Увеселений и излишеств не было: он экономил на всём. Для Амелии нашлась компаньонка из благовоспитанной семьи.

Сначала девочка донимала слуг вопросами об отъезде, но постепенно привыкла к уединению. Она гуляла по замку, изучая его коридоры, башенки и комнаты. Детское воображение нашло занятие, и вопросы о возвращении прекратились. Свобода, которой она пользовалась здесь, была бесценной.

Иногда Амелия отправлялась в деревню или город, посещала церковь, ярмарку, лавки. Но развлечения быстро наскучили, и она всё реже покидала замок, предпочитая чтение, рисование или прогулки в горы.

Время шло, растя юную графиню. Она была уже достаточно взрослой, чтобы узнать правду о судьбе отца. Слуги, больше не сдерживаемые графом, постепенно раскрывали ей детали прошлого. Правда открывалась по частям, позволяя Амелии привыкнуть к тому, что когда-то осталось за завесой тайн. В итоге она сложила полную картину и сделала собственные выводы.

Так что же произошло?

Ее отец, знатный вельможа, служил королю и занимал важный пост при дворе, связанный с финансами и налогами. Он аккумулировал их и управлял ими, как того требовали его обязанности. Хотя граф был предан королю, как и подобает, славился он ни хорошим характером, ни достойным поведением. Его политика отличалась наглостью и беспринципностью, и порой он перегибал палку, вызывая недовольство не только бедняков, к чьим проблемам был равнодушен, но и дворян, расположение которых было для него крайне важно. Однако, осознавая это, он всё же продолжал лицемерить и не мог ужиться с окружением из-за своей эгоистичной натуры. Казалось, он считал себя выше людских страстей и был уверен, что они никогда не коснутся его величественных ног. Но он не предполагал, что судьба сыграет с ним злую шутку, неожиданно бросив его на съедение тем, кого он сам собирался поглотить.

Граф Фернандо Саурез-ди-Фигуэро обладал безграничным доступом к королю, состоял в родстве с влиятельными фигурами при французском дворе и владел роскошным дворцом на Плацо дель Сол и другими значительными владениями. Его влияние казалось незыблемым. Однако оно держалось на одном условии: здоровье его жены, донны Марии. Эта женщина была не столько властной, сколько умной и дипломатичной, не столько наглой, сколько учтивой и хитрой. Именно она поддерживала мужа на плаву, выручала, прикрывала и ходатайствовала за него, мирила его с врагами и обеспечивала поддержку нужных людей. Там, где граф ломал и разрушал, графиня восстанавливала и примиряла. Она была словно нежный бриз после урагана, словно целебный бальзам после укуса змеи. Её роль менторства и защиты была неоспорима. Но ценил ли он её? Вряд ли.

Дон Фернандо был столь самоуверен, что считал свои успехи должными и естественными, полагая, что ему всё сходит с рук. Если бы он ценил жену, он не вёл бы себя столь легкомысленно и не оказался бы в столь плачевном положении. После её смерти всё пошло из рук вон плохо. Граф лишь злился пуще прежнего, усугубляя и без того непростую ситуацию, и сам приближал крах своего иллюзорного счастья. Некому стало заступаться за него, некому стало задабривать его врагов. Однако граф никогда не был прилежным служащим и, ко всему прочему, создавал множество проблем королевству.

В конце концов, он восстановил против себя многих из рода Мендоза, представители которого имели немалый вес при дворе и занимали чуть ли не все главные должности в королевстве, желая заполучить еще и этот хлебный пост. Семейство Мендоза вовремя подоспели к королю с донесениями и, умело ведя свою политику, заставили его впасть в подозрения относительно неудачного подданного. Тут же всплыли финансовые спекуляции, хотя грешна ими была вся знать в той или иной мере. Но виноват не тот, кто виноват, а тот, кто медленно соображает.

В неравной борьбе он промотал состояние отчасти на взятки, отчасти на игрища и кутеж, надеясь утопить горе. В один ужасный день терпение короля кончилось, враги восторжествовали. Граф получил вежливое, но настоятельное предписание оставить дворец на Плацо дел Сол и отправиться отдохнуть подальше от испанского двора. Впав в ступор, он понимал: перечить королю бесполезно. Обдумав все как можно спокойней, что было крайне трудно в его состоянии, ему не оставалось ничего кроме повиновения.

Он решил временно затихнуть, уйти в подполье, при необходимости раствориться, но не исчезнуть совсем, а позже, при благоприятном стечении обстоятельств, заявить о себе. Уезжая, надеялся переждать несколько лет в тени Пиренеев, рассчитывая, что король забудет старые неприятности. Дон Фернандо беспрестанно обдумывал возможные варианты судьбы, стремясь предугадать ее поворот и подготовиться заранее. А еще у него была дочь, которую можно удачно выдать замуж, но об этом он пока не помышлял.

Такую историю знала Амелия, и знания эти отягощали ее душу. Она не могла простить отцу лишь одного: он запер ее в глуши, где юной девушке негде показать себя и увидеть общество. Детский эгоизм сменился пониманием участи отца, и девушка решила не напоминать ему о горестях. Ей это удавалось легко, ведь недостатка в общении она не испытывала, общаясь лишь с теми, кого выбирал отец. И за это Амелия была ему благодарна, полагая, что так он проявляет заботу. Но не будем забегать вперед, следуя нити повествования.

3

– Госпожа, госпожа! Что я вам сейчас расскажу! – Розина влетела в комнату, сияя азартом.

Девушки уселись друг напротив друга, и служанка, тараторя как трещотка, принялась выкладывать то, чему стала свидетелем.

– Помните господина де Бриссака, что навещал вашего батюшку? Так вот, вышел он из кабинета злой как черт! Ох, я думала, он кого-нибудь застрелит, дай ему в руку пистолет.

Амелия нетерпеливо вздохнула:

– Что же в этом ужасного?

– Как же, сударыня! Они говорили о вас!

Амелия недоверчиво подняла бровь:

– С чего ты взяла?

– Господин прошел мимо меня, – тараторила Розина. – Меня всегда замечал, а тут будто и не существую! А все потому, что ваш отец отказал ему! Видно, он сватался, а граф прогнал его, вот он и злился!

Амелия сдержала улыбку:

– И это все твои доказательства? Что он тебя «не заметил»? Очень надежно, Розина.

Служанка, надувшись, пожала плечами:

– А я все равно уверена, они говорили о вас. Иначе с чего бы графу отказывать такому важному господину?

Амелия пожала плечами, не придав значения словам служанки. Однако в душе поселилась смутная тревога. Она стала ловить себя на мысли, что выходит к гостям менее охотно, а их улыбки и комплименты казались ей пустыми. Скука терзала ее, и лишь редкие любовные взгляды нарушали уныние.

Граф, напротив, был поглощен своими делами. Он стремился восстановить влияние при дворе и заручился поддержкой генерал-лейтенанта Пармского и финансиста из Италии. Последний, впрочем, проявлял явный интерес к Амелии, раздражая дона Фернандо своей настойчивостью.

Амелия чувствовала внимание итальянца, но оно ее не трогало. Ее негодование от замкнутой жизни постепенно превратилось в пассивную меланхолию. Годы одиночества угасили пыл ожидания, и она уже не различала истоки своего состояния.

Кстати сказать, Она достигла уже того возраста, когда девушка может привлекать к себе внимание противоположного пола. Фигура ее, достаточно развитая, являла собой пленительные хрупкие формы. Личико, совсем еще юное, обещало позже приобрести все приметы самой изысканной женской красоты. А пока оно сияло свежим румянцем, и блеск черных глаз уже сейчас мог затмить воображение тех немногих мужчин, которые ей встречались. Небольшие алые губки сверкали, словно весенняя альпийская роза. В тон черным глазам шли ослепительной красоты густые вьющиеся каштановые волосы. Амелия не страдала излишней самокритичностью и знала: она действительно может быть красива. Наблюдая себя в зеркало, с удовольствием подмечала, как ее красота, будто хорошее вино, спеет под воздействием времени.

– Ах, Розина, – иногда вздыхала Амелия, глядя в окно, – как бы мне хотелось вырваться отсюда. Чем этот замок лучше монастыря?

– И сказать нечего, госпожа, – соглашалась служанка. – Отец ваш молчит как воды в рот набрал. Но вы не теряйте надежду, он ведь не тиран, чтобы скрывать вашу красоту. Может, напомнить ему о вашей скуке?

– Не стоит, – горько улыбалась Амелия.

Но словно по воле судьбы, вскоре дон Фернандо действительно начал что-то замышлять. Гонцы разъезжали из замка ежедневно, а однажды он вызвал дочь в кабинет.

Граф постарел за последние годы, словно жизнь вытянула из него двадцать лет. Его лицо, постоянно озаренное тенью печали, вызывало у Амелии тревогу. Она знала, что дела при дворе идут плохо, но предусмотрительно не спрашивала, не желая усугублять отцовскую боль.

– Амелия, – начал он, – у меня к вам серьезный разговор. Вы уже достаточно взрослая, чтобы понять. Я намерен завязать несколько полезных знакомств, которые пойдут на благо нам обоим. От вас требуется помощь.

– Я всегда повиновалась вам, отец, – ответила она спокойно. – Что мне делать?

Граф одобрительно кивнул:

– В течение месяца ко мне прибудет маркиз Гравино ди Монтеваго с семьей и еще несколько важных персон. Я хочу, чтобы вы произвели на них благоприятное впечатление. Будьте милы, остроумны, изящны. Я всегда гордился вами, Амелия, но теперь вам представится шанс доказать, что я не ошибался.

Амелия вспыхнула от радости, с трудом сдерживая улыбку.

– Чтобы помочь вам, я обновлю ваш гардероб. Завтра придет ткач, закажите пару платьев. К вам также явится дама, чтобы помочь выбрать отделку. Не скупитесь, Амелия, вы должны быть прекрасны, как королева.

Она едва удержалась от порыва броситься отцу в ноги. В глазах блестели слезы благодарности, щеки горели от счастья.

Дон Фернандо, видя ее радость, впервые за долгое время улыбнулся. «Красота выручит ее, даже если она окажется неуклюжей. А румянец смущения всегда был приятен людским взорам», – подумал он.

Граф не бросил слов на ветер, это подтвердилось позже. Рокабруну почтили своими визитами не только названные лица, но и позже другие и за ними следующие. Пользуясь гостеприимством графа, гости могли оставаться в замке сколько хотели, проводя свое время в любовании окрестностями и отдыхе от шумов города. Один из видных гостей графа, герцог Альба, побочный, но очень влиятельный отпрыск этого старинного рода часто являлся с визитами в замок, непременно беря с собой своего юного сына, который питал нежные чувства к дочери Саурез-ди-Фигуэро. А так как эта привязанность была взаимной, молодые старались проводить в компании друг друга как можно больше времени, насколько то позволял этикет и приличия. Амелия казалась самым счастливым существом на свете, озаряя своей улыбкой даже холодные стены. Юные сердца тянулись друг к другу, насколько позволяли приличия. Амелия ощущала себя самой счастливой на свете, озаряя своим светом холодные стены замка.

Граф, напротив, оставался верен своей суровой сдержанности. Его одежда, по-прежнему небрежная, резко контрастировала с роскошью, окружавшей дочь. Дон Фернандо, казалось, экономил на всем, кроме Амелии.

Розина же стала верной спутницей своей госпожи, свидетельницей и пособницей первых робких чувств. Молодые девушки часто запирались в комнате и предавались мечтам о будущем, которые, казалось, были уже совсем близки.

– Ах, Розина, – говорила Амелия, – я, конечно, далека от идеала воспитания. Матушка, будь она жива, наверняка сделала бы из меня достойную девицу с непоколебимой репутацией. Но, право, разве можно осуждать меня за мою открытость? Я дышу жизнью, я люблю и живу! О, господи, если во мне хоть капля порочности, пусть я получу злого мужа, который научит меня уму-разуму!

– Госпожа, что вы такое говорите! – возражала Розина. – Вы хрупки и нежны, как утренний цветок. С вами нужно только ласково, с любовью. Вы рождены, чтобы вас носили на руках.

Амелия с улыбкой подмечала:

– Да, ты иногда рассуждаешь удивительно мудро. Но вот скажи, Розина, что стало с тем австрийским губернатором? Или графом Оррано? Почему они вдруг исчезли? Оба ведь так восхищались мной.

– Сударыня, да что о них думать! Если пропали, значит, недостойны вас. Видно, из тех, что всем подряд любуются. Ну и пусть, нечего о них беспокоиться.

Амелия обычно хмурилась на такие слова, но ненадолго – ее природная легкость вскоре возвращалась.

В таких беседах они проводили часы, и каждая была полна мечтаний и вздохов. Амелия с каждым днем становилась все краше. Казалось, что ее беззаботность могла бы вызвать зависть, если бы за ней стояла твердая уверенность в будущем.

Однако время шло. Дон Фернандо продолжал хранить молчание, словно пребывал в каком-то сне. Это начинало беспокоить Амелию. Она все чаще замечала его странную отстраненность, а затем и перемены в настроении герцога Альбы.

Юный сын герцога вдруг перестал навещать замок. А вскоре сам герцог исчез так внезапно, что Амелия не успела понять, в чем дело. Несколько дней спустя она уже заливалась слезами, терзаясь догадками.

– Дон Фернандо человек мудрый, – утешала Розина. – Видно, он решил, что чувства юного Альбы недостаточно крепки или его положение не соответствует вашему.

И, действительно, Амелия вскоре убедила себя, что герцог не был серьезен, и с завидной быстротой вновь обрела спокойствие. На смену грусти пришли новые увлечения, и жизнь засияла для нее с новой силой.

4

В один из очередных тусклых вечеров Амелия спустилась к ужину бледная и расстроенная, но, натянув дежурную улыбку, попыталась скрыть своё состояние. Она немного задержалась, и, когда вошла в столовую, все уже собрались за столом. Граф бросил на неё испепеляющий взгляд, но вскоре успокоился, понимая, что от неё за ужином можно ожидать любой неожиданный поступок.

Поскольку за столом собрались в основном представители старшего поколения, беседа велась негромким голосом и не отличалась оживлением. Амелия, почти не участвуя в разговоре, сосредоточенно смотрела в свою тарелку, лишь изредка поднимая взгляд, когда обращались к ней.

– Что с вами, милая моя? – обратилась к ней доверительным тоном маркиза, двоюродная сестра графа. Это произошло в середине ужина, когда начинали сервировать десерт, и появилась возможность поговорить более свободно. – Вы выглядите усталой, неважно себя чувствуете?

– Немного болит голова, ваша светлость. Не стоит беспокоиться, – ответила Амелия сдержанно.

– Ах, девочка моя, ваш отец слишком строг с вами, – продолжила маркиза, покачав головой. – Разве можно было заставлять вас спускаться, когда на вас лица нет? Вам бы оставаться в постели. Да и, признаться, вам, наверно, скучно с нами, стариками. Однако, если мы не блещем жизнерадостностью и энергией, то уж в мудрости и опыте нам не откажешь. Быть может, вам даже полезно иногда проводить время в нашей компании.

Маркиза ненадолго замолчала, но вскоре снова заговорила, наклонившись чуть ближе к Амелии:

– Знаете, моя дорогая, никогда не нравились мне наряды испанок. Вот если бы вы хоть раз побывали во Франции, вы бы поразились, с каким вкусом и роскошью там наряжаются дамы! Умение подчёркивать достоинства и скрывать недостатки у них доведено до искусства. А их смелость! С каким достоинством они носят свои наряды. Испанки слишком скромны, хотя, конечно, и они не так суровы, как шведки. Вам бы непременно увидеть Францию. Я уверена, эта страна придётся вам по душе. Ваш характер и красота идеально подошли бы к моей родине. Там умеют ценить женщин! Половина из них достойна называться богинями.

Маркиза сделала паузу, обдумывая свои слова, и добавила:

– Я, пожалуй, поговорю с вашим отцом. Попрошу отпустить вас ко мне хотя бы ненадолго. Конечно, можно дождаться, пока вы выйдете замуж – тогда вам станет проще путешествовать. Но я уверена, вам это предложение понравится. Что скажете?

Амелия скромно согласилась, но не разделяла энтузиазма своей родственницы. Она не была особенно внимательна к её словам, ведь видела маркизу второй или третий раз в жизни. Маркиза, находившаяся в сложных отношениях с братом, редко навещала этот дом, стараясь избегать общения с графом. Тот, в свою очередь, недолюбливал её за болтливость, склонность к пустословию, а также за излишнюю жеманность и ребячливость, которые казались неподобающими её возрасту. Так что родственные связи между графом и маркизой поддерживались лишь из учтивости, соблюдая рамки приличий, чтобы не нарушить сокровенность семейных уз. Однако отношения оставались прохладными, и даже столь редкие визиты казались скорее формальностью, чем проявлением искреннего родственного тепла.

Маркиза наконец замолчала, и Амелия, понимая, что сил оставаться за столом больше нет, поднялась и, сославшись на благовидный предлог, вежливо простилась с гостями. Она проигнорировала как сердитый взгляд отца, так и страстный, плохо скрываемый досадующий взгляд синьора Оррсино. Итальянец с трудом сдерживал свои чувства – задача, которая ему редко удавалась. Сейчас он больше всего на свете желал броситься за ней, хотя бы для того, чтобы проводить эту холодную, гордую королеву, но страх перед протестами графа удерживал его.

Вернувшись несколько дней назад после очередной передышки от «битвы» и построения новых стратегических планов «нападения и защиты», синьор Оррсино принял рискованное решение, на успех которого уповал всей душой. Внезапный уход Амелии всколыхнул в нём нетерпение и страсть, подтолкнув к новому разговору с графом.

Когда общество разошлось: кто-то на вечернюю прогулку, кто-то играть в трик-трак, итальянец осторожно подошёл к графу, беседовавшему с господином де *. Слегка кашлянув, он привлёк внимание, однако был встречен раздражённым взглядом. Это его, впрочем, не остановило.

– Достопочтенный друг мой, – начал Оррсино с притворной учтивостью, – я хотел бы поговорить о предмете, столь волнительном для меня, что я решился сделать это именно сейчас.

– Как! Вы снова за своё? – устало воскликнул граф. – Почему именно на ночь глядя? Вы хотите, чтобы у меня снова случилось несварение?

– А у меня, быть может, бессонница! – парировал итальянец. – Неужели вы так жестоки к старому другу? Давайте будем солидарны. Я постараюсь быть кратким.

– Вам не следовало приезжать сюда, синьор Оррсино, – начал граф в твёрдом и сухом тоне. – Я поклялся вам, что, как только мои дела будут поправлены, я отплачу за ваши милости…

– Но позвольте, у меня к вам отличнейшее предложение! – перебил Оррсино, переходя на слащавый тон. – Я нашёл ещё средства…

– Ваши средства не оправдывают цели, мой друг, – холодно возразил граф. – Давайте отложим эту беседу.

– Но вы даже не дослушали меня!

– Знаете, я высоко ценю вас как человека, – заметил граф, с трудом скрывая раздражение, – и мне не хотелось бы расставаться с вами.

– Так это легко поправить!

– Не в этом случае, – сухо возразил граф. – Вы предлагаете недопустимое. Как ваш искренний друг, я советую вам устроить себе долгий отдых. Уехать подальше, где красота природы очистит ваши мысли, а сердце обретёт покой.

– Но, дон Фернандо, – возразил Оррсино, – по вашим словам я как раз на отдыхе. Здесь моё сердце радуется, а взор отдыхает!

– Увы, не соглашусь. Прошу вас, давайте завтра. У меня уже болит голова. Пожалейте, наконец, мой возраст, – сказал граф, слегка наклонив голову, заканчивая разговор.

Амелия в это время, следуя недавней привычке, бродила по галереям и коридорам замка. Она решила подышать свежим воздухом, чтобы освободить голову от тяжести вечерних разговоров перед сном. Чаще всего она выходила на арочные анфилады, откуда открывался вид на Пиренеи. Здесь ничто не мешало лёгким вбирать прохладный, звенящий от свежести воздух. Она либо предавалась мечтам, утратившим прежние краски, либо просто наслаждалась видами.

Нагулявшись вдоволь, Амелия направилась к себе, но в одном из коридоров, ведущих к её комнате, её взгляд уловил тёмную фигуру, неуверенно прохаживающуюся взад и вперёд. Свет её лампы лишь слабым лучом пробивался вперёд, не достигая незнакомца. Убедив себя, что бояться в родном доме нечего, она продолжила путь.

Фигура обернулась, и Амелия узнала синьора Оррсино. Он стоял, словно пребывая в глубоких раздумьях, но, заметив её, воскликнул. Амелия, напротив, недовольно отпрянула назад.

– Что вы здесь делаете? – холодно спросила она.

– О, Амелия, – вскричал Оррсино, – неужели я помутился рассудком? Или это ваш призрак? Но он говорит со мной!

– Вам нехорошо, синьор. Кажется, у вас жар, – ответила она, сдерживая раздражение. – Вам нужно отдохнуть.

– О, да, у меня жар! – подхватил Оррсино, сгорая от страсти. – Но кто его причина? Это пламя, которое вы разожгли, Амелия! Я не доживу до утра!

Амелия начала опасаться.

– Синьор, зачем вы пугаете меня? Вам нужен врач.

– Врач? – вскричал Оррсино. – Но он уже здесь! Вы мой единственный лекарь, моё противоядие!

Он шагнул ближе.

– Вы моя жизнь и душа, мой идол. Я молюсь вам, день и ночь, распростёршись у вашего подножия!

– Вы с ума сошли, синьор. Зачем говорить такое здесь?

– Потому что я люблю вас! Всем сердцем, всей душой. Скажите, что мне делать, чтобы заслужить вашу благосклонность?

– Прошу вас, вам следует обратиться к моему отцу и обсудить эти вопросы с ним. Обращаясь ко мне, на что вы рассчитываете? У меня недостаточно опыта, чтобы ответить вам, не подвергнув сомнению собственную честь. Обратитесь к отцу, он рассудит вернее, чем я.

– Моя госпожа, но зачем мне ваш отец, когда я хочу говорить с вами? Разве буду я изливать ему те чувства, которые могут принадлежать лишь вам одной?

– Простите, но вы застали меня врасплох. Прошу, синьор Оррсино, проявите благоразумие. Отпустите меня, это неподходящее место для подобных разговоров.

Итальянец, чувствуя, как его уверенность стремительно тает, а подготовленные слова утрачивают всякий смысл, произнес:

– Амелия, у меня к вам важное дело. Умоляю, назначьте встречу. Выслушайте меня там, где никто не сможет помешать. Где угодно, когда угодно. Я буду ждать!

– Синьор, вы требуете слишком многого. Все встречи только с разрешения дона Фернандо. Если он даст согласие, я…

– Нет, Амелия, нет! Вы погубите меня! Заклинаю вас, сжальтесь надо мной! – голос итальянца дрожал от отчаяния. – Это вопрос жизни и смерти, и вы будете моим палачом!

Испугавшись его порыва, Амелия, не подумав, спешно согласилась. Получив согласие, Оррсино тут же упал на колени и схватил ее руку, не переставая благодарить. Однако Амелия, освободив руку, поспешила к себе.

На следующий день графиня провела в мучительных раздумьях, всем сердцем желая избежать встречи. Она показывалась гостям только за трапезой, стараясь не смотреть в сторону наглого итальянца, чьи страстные взгляды раздражали дона Фернандо. Граф заметно остыл к своему назойливому другу, но Оррсино парил на крыльях надежды.

После ужина, не дождавшись никакого знака от Амелии, он отправился на поиски. Амелия, избежав его общества, заглянула в библиотеку за книгой, затем уединилась в своей комнате. Заперев дверь, она с облегчением вздохнула. Но вдруг позади послышался шорох. Она вскрикнула, увидев итальянца, который выглядывал из-за портьеры.

– Как вы сюда попали, синьор? Это неприемлемо! – сказала она с укором.

– Простите меня, – заговорил он, виновато опустив глаза. – Но у меня не было другого выбора. Если бы я не увидел вас сегодня, я бы погиб!

– Вы пугаете меня. Если я могу чем-то помочь, скажите. Но ваше проникновение в мою комнату непростительно!

– Помочь? – вскричал Оррсино с досадой. – Ваша помощь – это ваше милосердие! Амелия, мне нужно знать ваше мнение, ваш ответ.

– Но мое мнение ничего не решает! Что толку вам от него, если последнее слово за отцом?

– Нет! Именно ваш ответ важен! Если вы не отвергнете меня, ответ вашего отца не будет иметь значения!

– Что вы хотите этим сказать?

– Амелия, я люблю вас! – вскричал он с пылом. – Я сделаю вас счастливейшей из женщин. Клянусь, вы никогда не пожалеете о своем решении. Я готов на любые безумства ради вас. Только дайте согласие на брак!

– Синьор, вы говорите безрассудно. Брак возможен только с разрешения отца. Вам стоит поговорить с ним…

– Опять отец! – вскипел Оррсино. – Я хочу лишь вашего согласия! Неужели ваши чувства ко мне совсем не взаимны? Дайте мне хоть малейший знак, и я преодолею все преграды! Если вы согласитесь, я увезу вас с собой в мою страну. Мы будем счастливы!

Амелия побледнела, отшатнувшись к стене. Её лицо исказила гримаса отвращения – редкое выражение для столь нежной внешности.

– Бежать?! С вами? Что вы говорите? Как посмели предложить мне подобную низость? – Графиня задыхалась от эмоций, которые захлестнули её, а Оррсино, едва опомнившись, пробормотал:

– Да, бежать! Неужели вам стыдно покинуть этот дом с одним из высоких грандов Италии, который унижается перед вами, умоляя стать его женой? Что в этом дурного, о моя Пенелопа? Но… почему ваше лицо приобрело такие краски? Чем я оскорбил вас?

– Бежать с вами тайно? Вы с ума сошли, синьор! – вскричала Амелия, побледнев. – Я не пленница, чтобы меня выкрадывали, и не падшая женщина. Моя фамилия – одна из самых знатных в Испании. Как вы смеете предлагать мне скрываться, будто я вор, стыдясь и страшась чего-то? За кого вы меня принимаете? Неужели я заслуживаю подобной судьбы? Какие причины мешают вам обратиться к моему отцу? Вместо этого вы предлагаете мне столь позорный способ обрести счастье!

Последние слова Амелия произнесла с особенной гордостью, которая не укрылась от глаз ошеломленного итальянца. Тот был явно сбит с толку и, замявшись, наконец заговорил:

– Госпожа, я пытался, но ваш отец требует за вас слишком высокую цену…

– Цену?! – вскричала Амелия, побледнев, а затем вспыхнув румянцем. – Как вы смеете! Как вы смеете в моем доме оскорблять меня столь низкими словами? После стольких льстивых речей вы выставляете меня как товар! Отвечайте немедленно, и убирайтесь прочь, чтобы я не видела вас больше!

Итальянец стоял, бледный и растерянный, глядя на графиню с выражением полного замешательства. Амелия, едва сдерживая гнев, буквально кипела от унижения. Постепенно на лице Оррсино появилось что-то вроде прояснения, а затем губы искривились в странной усмешке, которая явно не предвещала ничего хорошего. Его взгляд, холодный и острый, вновь обратился к графине.

– Неужели вы ничего не знаете? – проговорил он тихо, словно сам себе.

Теперь настала очередь Амелии удивляться.

– Что вы хотите этим сказать? Объяснитесь немедленно и покиньте мою комнату! Я никогда не стану вашей женой, даже если отец вдруг даст согласие. А он этого не сделает, когда узнает, какие оскорбления вы нанесли его дочери. Я не товар! Отвечайте сейчас же и уходите, иначе я позову на помощь!

Пока Амелия говорила, лицо Оррсино заметно менялось. Его взгляд становился все более ясным, а губы изогнула уже откровенно злорадная улыбка. Итальянец, казалось, полностью утратил тот пыл, с которым он делал своё предложение. Теперь он выглядел почти безразличным.

– Какое удивительное стечение обстоятельств, – произнес он тихо, словно размышляя вслух. – Лучше мести и придумать было нельзя.

С этими словами он подошёл к графине, поклонился ей с холодной вежливостью и сказал совершенно ровным тоном:

– Значит, вы отказываетесь выйти за меня?

– Отказываюсь.

– В таком случае я не смею более тревожить вас. Оставайтесь в спокойствии и с достоинством.

Произнеся эту фразу с какой-то странной торжественностью, Оррсино повернулся и ушёл. Амелия, не успев осознать, что произошло, некоторое время стояла неподвижно, затем схватила серебряную статуэтку и, вложив в этот жест всю боль своего унижения, со всей силы швырнула её в дверь. Стук от удара был достаточно громким, чтобы Оррсино, ещё не успевший отойти далеко, услышал его. Улыбнувшись, он едва сдержал нервный хохот.

Амелия провела почти всю ночь без сна, мучаясь мыслями о случившемся. Утром, еле заснув под утро, она проснулась с сильной головной болью и слабостью. Её измученные чувства требовали покоя, и, к её счастью, итальянец был уже далеко.

Дон Фернандо, обрадованный избавлением от назойливого друга, вскоре забыл о нём, особенно учитывая, что прямого столкновения между ними так и не произошло. Вслед за Оррсино уехала кузина графа, сославшись на неотложные дела во Франции. Постепенно замок опустел, и в нём воцарилась редкая для него тишина.

Для дона Фернандо это была возможность отдохнуть и обдумать новые планы, а для Амелии – время залечивать раны, нанесённые оскорблениями итальянца. Спокойствие оказало ей благотворное действие, и нервы, наконец, начали успокаиваться.

5

Прошёл месяц, прежде чем замок снова посетили гости. Это были дамы и господа, стремившиеся отдохнуть и с пользой провести время. Амелия с удивлением заметила, как спокойно она восприняла их вторжение в свою жизнь.

В один из вечеров, когда уже стемнело и на небе появился молодой серп луны, Амелия совершала свою обычную прогулку по галереям замка. Час отхода ко сну уже давно миновал и поэтому вокруг воцарилась тишина, нарушаемая лишь негромкими шагами часовых и редким криком совы. Ночной воздух приятно освежал ум, побуждая мысли течь благодатным образом. Амелия поднялась на невысокий бельведер, откуда открывался потрясающий вид на покрытое темно-зеленым ковром леса небольшое ущелье и, далее, к отдаленному горизонту взгляду не препятствовало ничего. Иногда над ущельем висела луна, словно покоясь в мягкой колыбели, как бы окруженная двумя холмами, тогда она пускала серебристую дорожку света вплоть до стен замка. Амелия более всего любила это зрелище и часто приходила насладиться им. Она сразу же окрестила это место своим любимым уголком и с детской торжественностью пообещала себе никому не рассказывать о своем открытии.

Проведя некоторое время на башне, она решила спуститься вниз к полукруговой открытой галерее, а затем из нее направиться к себе. Она скользила взглядом по темным холмам леса, огибая галерею, как вдруг, заглянув за следующую колону, заметила еле заметный блеск, пробивающийся из-за толщи темной листвы. Амелия с интересом остановилась и подошла к каменным перилам, дабы иметь возможность получше рассмотреть явление. Блеск, столь слабый, то появлялся, то пропадал, как если бы то было просто иллюзорное отражение чего-нибудь несущественного. Однако за неимением ничего интересного, она решила остаться и понаблюдать за лесом еще немного. Вскоре блеск опять появился на этот раз уже явнее, он сильно дрожал и, к удивлению Амелии, двигался. Вскоре появились огоньки факелов.

Девушка насторожилась и взялась за серьезные размышления. «Несомненно это люди,– думала она,– но кто и в такое позднее время? Гости, но это невозможно, так как никто не отважиться в такое время путешествовать по лесу. К тому же неприлично с бесцельным визитом являться ко двору, когда все спят». Потом она подумала о разбойниках, и тут же испугалась, однако поняла: атаковать замок бесполезно, и успокоилась. В любом случае кто бы это ни был, визит этот не сулил ничего хорошего. Амелия не отрывала взгляда от огней факелов, мысленно провожая их внутренним взором, когда те скрывались за листвой и верно ловя проблески там, где они по ее представлениям должны были бы очутиться. Так как галерея шла полукругом и обрывалась через пятьдесят-шестьдесят шагов, таким образом не позволяя увидеть главные ворота, находившиеся гораздо дальше, то Амелия понимала, незнакомцев ей не увидеть, когда те подъедут к воротам. Графиня дошла до окончания галереи и, упершись в стену, как можно дальше высунулась с балкона. Здесь открывался вид на голое пространство, когда деревья заканчивались и начиналось открытое возвышение к замку, далее же обзор закрывала стена. Амелия ждала, когда люди появятся из леса. Ждать долго ей не пришлось, так как огни, совсем приблизившись, как оказалось, двигались достаточно быстро.

Наконец из лесной чащи вынырнули черные силуэты всадников с какими-то большими приспособлениями, похожими не то на повозки не то, на что-то в этом роде. Будучи во взбудораженном состоянии, так как всадников вот-вот грозила скрыть стена галереи, Амелия изо всех сил напрягала глаза, всматривалась в ночь, но чем сильнее она жаждала разглядеть еще деталей, тем меньше ей это удавалось. На воротах уже подняли шум, заметив приближающихся. Амелия слышала оклики часовых и ответы незнакомцев. Их речи услышать было почти невозможно, но голоса звучали очень эмоционально и как будто спешно. Сжираемая не сколько страхом, сколько очевидным любопытством она побежала в залу с твердым намерением узнать в чем дело, там необходимо было найти себе укрытие, чтобы остаться незамеченной.

Она приближалась к главной зале. Здесь уже вовсю шумели люди. Юркнув в одну из боковых дверей, Амелия очень удачно пристроилась в нише, образованной полукруглым выступом колонны. Зала освещалась лишь факелами, а ближе к стенам уже царил спасительный полумрак.

Итак, по зале метались люди. Частью тут толпились разбуженные слуги, частью незнакомцы, здесь же присутствовал и дон Фернандо, сильно обеспокоенный и взволнованный, он раздавал приказания. Амелия слышала обрывчатые фразы на французском и ломаном испанском, поняв тем самым, что перед ней чужестранцы, которые подверглись ужасному нападению. Иные были в крови, кто-то едва шел, поддерживаемый слугами графа. Среди людей на носилках Амелия разглядела бездыханное тело, тогда она с трудом удержалась, чтобы не упасть в обморок. Чуть далее, прислонившись к стене, сидел еще один человек, видимо, тяжелораненый, возле него так же толклась прислуга. «Врача, врача!– слышался нетерпеливый приказ,– пошлите тотчас же за еще одним врачом в деревню!» «Воды, бинтов, чистые полотенца!». «Роберто, двух крепких молодцов мне,– слышался голос графа,– возьмите носилки и отнесите раненного в ближайшую комнату. Диего, расспроси слуг этих господ, не оставили ли они еще кого на дороге или, может быть, остались какие-нибудь их вещи». Слуги бросали друг другу обрывчатые фразы, из которых Амелия могла узнать, что они пытаются построить предположения относительно беды, постигшей путешественников. Некоторые мужчины были благородного происхождения, а остальные, по всей вероятности, являлись их слугами, как уже заметила Амелия.

– Мне очень жаль,– послышался вдруг совсем близко голос дона Фернандо,– право, я понимаю, сейчас не время, но вы сможете описать этих негодяев?

– Да разве в пылу драки запоминаешь лица, уважаемый дон Фернандо. Уж вам, наверное, должно быть лучше известно, кто шастает в этих лесах. – с некоторой иронией заметил голос, как поняла Амелия принадлежавший молодому человеку. Граф молчал, видимо, смущенный справедливым замечанием, но потом заговорил:

– Клянусь вам, в наших лесах очень редко случается подобное, тем более в таких масштабах. Я поражен и разгневан до глубины души, но все же без вашей помощи, боюсь, не смогу построить картину событий.

– Могу сказать точно, эти собаки имели прекрасное оружие да в изобилии и пользовались им, к нашему горю, с большим умением. Их было больше чем нас, однако, видит бог, мы защищались до последнего. Пока одни из этой шайки дрались, другие грабили, поэтому они не только пустили нашей крови, но и вытащили все наши ценности.

– Об этом прошу вас забыть тотчас же, я позабочусь о ваших нуждах…

– О, достопочтенный дон Фернандо, да если бы в них было счастье! Черт бы побрал этих скотов, если по их милости умрет мой друг, я лично снаряжу отряд и прочищу весь лес вплоть до Альп!

– Сдается мне, на вас напали отставные солдаты, а может быть и дезертиры, заняться им нечем, а мирной жизнью, сами понимаете, жить они не привыкли, посему и чинят беспорядки. Но прошу вас, не беспокойтесь ни о чем, я лично буду ходатайствовать к королю об этом и сам возглавлю отряд. В любом случае псов этих найдут, я вам в этом ручаюсь!

Далее граф бросил несколько быстрых фраз относительно участи новоприбывших и в итоге сообщил, что ему еще надо дать несколько распоряжений, дабы пострадавшие получили всю необходимую помощь и были устроены как можно с большими удобствами. Амелия, пока старалась услышать всю беседу, высунулась из-за своего укрытия так сильно, что теперь ее можно было легко заметить, правда, до сих пор этого никто не сделал, так как слишком сильное царило вокруг оживление. Так вот, как только разговор прекратился, послышались приближающиеся шаги, но Амелия не успела вовремя отреагировать. Мимо нее, смотря перед собой, прошел отец и настолько быстро, что она только успела вздрогнуть, однако до сих пор оставалась недвижима. Юная графиня повернула голову туда, откуда вышел граф, и заметила тут же стоявшего неподалеку молодого дворянина с перевязанной наспех рукой. Он опустил лицо, которое скрывали поля шляпы, Амелия же, против воли почему-то уставилась на него, но он тут же поднял голову и к ее ужасу взгляд его нечаянно остановился прямо на ней, а так как картинка представилась пленительная, то он и зацепился за нее взором. Тем более, сам он имел черты лица благородные и красивые. Контакт их глаз длился не более мгновения, когда Амелия, спохватившись первой, резко отступила за колонну. Она чувствовала, как побледнела и похолодела тотчас же бросилась вон из залы в свою спальню и решила там подождать Розину с новостями, умирая от любопытства.

Однако служанка все не появлялась, занятая тем же, чем и остальные слуги или же просто вертелась в зале, дабы насобирать побольше сведений для рассказа госпоже. Чувствуя, что не уснет до утра, пока не узнает в чем дело, Амелия уже начинала про себя ругать свою подругу за отсутствие. Ерзая в кровати, графиня совершенно не могла лежать и даже находиться в комнате. Она поднялась и принялась бесцельно ходить взад-вперед. Проведению было угодно, однако, удовлетворить танталовые муки ее воображения. Послышались быстрые легкие шаги, приближающиеся к комнате. Розина не утруждала себя долгими церемониями и, пару раз постучавшись, сама отворила дверь.

– Ох, госпожа! Думала разбужу вас, а вы уже на ногах! Какой ужас, госпожа Амелия, я чуть в обморок не упала! Клянусь вам, никогда еще такого не было!

– Да что же стряслось, говори немедленно, я уже слышала, какой страшный шум поднялся внизу.

Розина озадаченно посмотрела на свою госпожу и ответила :

– А разве до вашей комнаты звуки доносятся так явно? Мне казалось, даже если сильно кричать, то у вас будут лишь отголоски.

Амелия, сгорая от нетерпения, еле-еле сдерживалась, чтобы не проболтаться и спокойно выслушать длинное вступление Розины, поторопила ее с новостями.

– А как же, госпожа, я и сама горю желанием вам все рассказать побыстрее. Так вот, проснулась я, значит, оттого, что мне кричат быстро подниматься с постели, так как стряслась беда. Я ничего не понимая, не получив никаких наставлений, кое-как одеваю что под руку попалось, непричесанная, заспанная, бегу туда же куда и все. На ходу зашнуровывая корсет…

– Ах, Розина, покороче, к чему все эти детали? – взмолилась Амелия. – Скажи, что ты увидела, когда очутилась в зале? Там были люди? Много людей? Кто они?

Розина вновь воодушевилась и продолжила:

– Да! Вот я зашнуровываю корсет и совершенно ничего не понимая бегу вместе со всеми. Вбегаю я в зал и вижу много народу. Так много, будто в замок враги ворвались, к тому же я краем глаза увидела кровь. Ох, госпожа, слава господу, что вы там не присутствовали, сколько ужасов я насмотрелась! Вы бы уж точно сознание потеряли. Какое горе, как жалко этих господ, молодых да знатных, ах, прям как вспомню этих красавцев, сердце кровью обливается.

– О, Розина, ты опять за свое!– негодующе воскликнула Амелия,– Если ты сейчас же не сократишь свои причитания, оставляя лишь самое нужное, я немедленно прикажу наказать тебя! Кто эти люди? Просто ответь мне и все.

Поймав угрожающий взгляд Амелии, Розина затрепетала и заговорила:

– Вот, значит, мне сразу же дали указания и я начала их выполнять, а сама старалась не спускать глаз с незнакомцев. Сразу я смекнула, это важные господа, уж очень они благородной наружности и слуги у них холенные. Все иностранцы, только, правда, откуда я не совсем поняла, кто-то, видимо, из Франции. Наверно переправлялись через горы, да встряли в передрягу. Так вот, стала я смотреть на них, да держаться к ним поближе. Один, друг их, бедный юноша, кажется, при смерти был. Ох, госпожа, неужели мне вам и это рассказывать? Мое девичье сердце при их-то молодости и красоте прямо кровью обливается, как они все пострадали. Господин, который при смерти, уж не знаю, доживет ли до рассвета, совсем плох бедняга. Друзья его, видимо, очень близкие, все благородные господа и сами израненные думали только о своем умирающем друге и даже на свои раны внимания не обращали! Все проклятия испускали на своих обидчиков. Я взглянула в лицо того юноши, не знаю уж сколько лет, наверно около двадцати семи или около, так и вздрогнула какой красивый! Да и друзья его не хуже, прям все как на подбор, уж если бы вы видели их, так вам точно кто-нибудь непременно должен был бы приглянуться!

– Розина!– вспыхнула Амелия,– Как тебе не стыдно говорить об этом да еще сейчас, чем же забита твоя неугомонная голова? Господа в таком состоянии, а ты вот о чем помышляла, вместо того, чтобы помогать им?

– Нет, будет вам! Клянусь, я совсем случайно заметила, да как же не заметить, коли это так очевидно. В общем, беднягу унесли почти сразу же, другого господина, который так же еле держался на ногах, тоже препроводили в отведенные покои. Осталось еще не то двое, не то трое, но в любом случае стало поспокойнее. Эти господа хоть и были ранены, но не сильно, это позволило им оставаться внизу и заниматься своими делами. А у меня появилась возможность узнать, кто на них напал…

Тут Розина принялась рассказывать уже то, чему ранее Амелия стала свидетельницей, но прибавляя еще свои подробности, не переставая снабжать рассказ яркими надуманными дополнениями.

– А кто были эти господа, ты не узнала?

– Нет, ваша светлость, для того завтрашний день существует. Однако, я помню, звучало имя Деланкур, мне показалось, оно принадлежит тому несчастному умирающему. Слышала имя Эмиль, еще по-моему не то Рожер, не то Робер…

Поговорив со своей госпожой еще немного, Розина заметила ей:

– Вам бы стоило поскорее лечь в постель, донья Амелия, завтра ведь такой день предстоит, а вы не выспитесь. Вам следует предстать перед этими господами во всей красе, коли будут какие распоряжения графа.

Амелия вновь упрекнула Розину в нетактичных замечаниях, но поспешила отпустить ее, так как более разговаривать было не о чем. Под впечатлением от увиденного она промаялась без сна полночи, ближе к утру наконец заставив себя заснуть.

Проснувшись достаточно поздно, графиня немного удивилась тому, что ее никто не разбудил. Розина где-то задерживалась, это вынудило Амелию просидеть в ночном белье в ожидании. Первая вскоре явилась с извинениями, сославшись на нежелание приходить к госпоже без новостей. Принявшись за гардероб юной графини Розина заодно рассказывала новости.

– Уж я-то побеседовала с некоторыми слугами знатных господ, да еще немного узнала от наших слуг. Те четверо господ действительно французы, правда, о еще об одном их друге они не то ли ничего не знали, не то не пожелали говорить, ну это ладно. Оказывается, господа очень торопились переправиться через Пиренеи домой, поэтому рискнули проехать лес вечером, но не рассчитали время пути, из-за чего оказались в лесу так поздно. От слуг мне удалось узнать о бедном юноше при смерти. Он является сыном помощника верховного судьи Парижа, зовут его Эмиль Деланкур. Второй кавалер – это Жан-Батист, герцог де Дюра, офицер королевских кавалеристов, очень знатный и уважаемый вельможа, как мне было сказано, состоит в совете при короле. Третий, самый молодой из господ граф де Бессомпьер, ему только исполнилось двадцать два.

– Как чувствует себя господин Деланкур?– осведомилась участливо Амелия.

– Ох, госпожа моя, бедняга совсем плох. Все бредит, врач говорит, тяжелое ранение, однако хоронить его заранее пока не решается. Вот такие у нас происходят события. Ах да, граф просил узнать у вас где вы желаете завтракать? Понимаете ли, он отменил обычный завтрак в столовой, посчитав его неуместным в данном случае.

Амелия изъявила желание завтракать у себя в комнате вместе с тем Розина закончила заниматься туалетом своей госпожи и удалилась готовить все для принятия трапезы.

В это время жизнь замка перенеслась в покои раненого дворянина. С утра возле дверей толпились слуги, выполняя поручения врача. Рядом время от времени показывались друзья пострадавшего. Один имел лишь легкие ранения, которые не мешали ему часто посещать умирающего, другой же имел раны гораздо серьезнее, это вынуждало его иногда отлучаться в свои покои и отдыхать. В ближайшей комнате расположился духовник, на случай если юноша вдруг распростится с жизнью. Сейчас клирик тихонько сидел в одиночестве и читал молитвы. Так как дверь в его комнату не закрывалась, то его могли легко видеть друзья бедного умирающего. Юноши тихо разговаривали друг с другом либо стоя возле дверей комнаты, либо совершая короткие прогулки по коридору, когда стоять на месте надоедало. Один из них бледный и уставший почти не разговаривал, предпочитая слушать своего более удачливого собеседника, который как раз говорил ему следующее:

– Ты знаешь, Жан, хотя сейчас не время для легких бесед, но все же я не могу не рассказать тебе один случай. Надеюсь, ты разделишь мое удивление и не останешься равнодушным. Так вот, вчера я вел беседу с Саурез-ди-Фигуэро о наших бедствиях, и когда мы с ним поговорили, граф отлучился, оставив меня одного. Я замешкался, раздумывая о нашей с ним беседе, но когда поднял голову, то взгляд мой привлекло удивительное зрелище. Я увидел, не побоюсь этого слова, прекрасного ангела недалеко от себя! Я тут же подумал: это знамение явилось мне, дабы поддержать меня, даже может быть, намекнуть о благополучном исходе наших проблем. Однако, конечно, ангельский образ сей имел человеческое обличие, явившись мне в лице девушки. Но не знаю, мне трудно сейчас судить иллюзии ли подвергся мой тогда расшатанный ум или же….но, клянусь тебе, я видел ангела в женском обличии! Но, увы, видение мое скрылось так же неожиданно как и появилось…

– Почему вы замолчали, мой друг. – спросил собеседник,– Куда же делось ваше видение? Не пытались ли вы преследовать его и узнать путь, по которому оно могло скрыться?

Юноша было собрался ответить, но услышал шаги за спиной, повернувшись, он заметил дона Фернандо.

Граф поприветствовал юношей со всем почтением и начал речь с вопроса как себя чувствует раненый. Ему не сообщили ничего утешительного, тогда граф выразил самые глубокие соболезнования по поводу злосчастного приключения гостей и затем самые искренние пожелания здоровья раненному, далее предложил им чувствовать себя «как дома» и сразу же очень любезно, чуть ли не кланяясь, попросил их перекусить чего-то. Но молодые люди так же любезно отклонили предложение хозяина замка и сообщили, что пока участь их друга не станет ясна, никакой кусок не полезет в горло.

Амелия же, просидев у себя в комнате весь день, вся измучилась, постоянно выспрашивая у служанки как себя чувствует раненный и не стало ли ему лучше. Графиня посчитала нужным провести день в молитве о здравии больного, тем более заняться было нечем.

Ближе к вечеру Розина пропала и Амелия забеспокоилась, боясь, не стало ли раненому настолько плохо, что положение его побудило собраться вокруг всех присутствующих в замке. Обычный для Амелии час ужина прошел, а Розина все не являлась. Амелия уже сама почти решилась тайно навестить комнату умирающего и полюбопытствовать жив ли он еще.

На улице теперь значительно стемнело и стали видны звезды, вокруг царила удручающая тишина, которую Амелия за день уже научилась ненавидеть. Неизвестно сколько бы она еще просидела в комнате и когда бы решилась выйти, так как обстоятельства не преминули сложиться совершенно необычным образом. Амелия вдруг услышала женский вскрик, но так как он был короткий и имел источник не такой уж близкий от ее комнаты, то невозможно было сказать кому именно он принадлежал. Навострив слух, она тотчас же услышала быстрый бег одной пары женских ножек, приближавшихся к ее двери. Амелия, удивленная и испуганная вскочила, но продолжала стоять на месте, глупо уставившись на дверь. Однако звук шагов резко оборвался, за чем последовал звук удара обо что-то глухое. Графиня не поняла, что произошло или, точнее, не успела понять. А спустя несколько мгновений она-таки осторожно подошла к двери и открыла ее с интересом и страхом. В коридоре стояла непроглядная темень, так как граф экономил на освещении, к чему дочь его уже привыкла. Тут же она различила женскую фигуру, лежащую рядом без сознания.

– Боже мой, Розина! – воскликнула девушка в ужасе,– Жива ли ты? Ты слышишь ли меня?

Ответа не последовало, да и мог ли он быть, когда служанка ее лежала в обмороке. С немногими трудностями Амелия привела бедняжку в сознание и та, очнувшись и немного опомнившись, залилась слезами, скорее, неосознанными.

– Ну и напугала ты меня Розина. Что опять стряслось, рассказывай! Испугалась ли ты чего-нибудь?

– Даже не знаю, как вам начать рассказывать, дабы вы поверили мне и разделили справедливо мой страх. Уж красноречием-то я никогда не славилась. Ах, донья Амелия, прошу вас представить себя на моем месте и попытаться почувствовать то, что чувствовала я в тот момент, более никак не могу вам доказать истинную серьезность ситуации.

Иду я, значит, по коридору к вам, чтобы принести ужин да передать послание от графа. На лестницах темно, только у меня с собой лампа, ну мне привычно уже это, сами знаете. Я иду, ни о чем таком не думаю, а тут, неожиданно, возникает передо мной черная безмолвная фигура! Без канделябра или лампы. Стоит и молчит. Я уже испугалась, разве этого недостаточно для зловещности? Но на этом дело не закончилось. Я смотрю, фигура незнакомая и фрак бархатный темный с каменьями блестящими, господский, без сомнения. Я даже подумать не успела, сколько может быть у нас господ в доме, всех-то я знаю. Тут я лампу подняла к нему и обмерла от страха! Призрак госпожа, самый настоящий, клянусь вам на святом распятии! Лицо бледное, страшное, выражение его страдальческое такое, глаз как будто нет… Ой, госпожа моя….

Розина остановилась и вновь залилась слезами, а Амелия к этому моменту уже успела побледнеть, но старалась не терять присутствия духа.

– И что потом? Ужели призрак? А ты не заговаривала с ним?

– Ох, моя госпожа! Я уже ни жива ни мертва была, еле дышала, а вы еще хотели, чтобы я с ним заговорила! Да я бы тогда на месте отдала богу душу! Я поднос уронила и бегом бежать к вам, пока не добежала до вашей комнаты. Ох, теперь весь ваш ужин ему достанется, да и можно разве есть после таких рассказов, правда? – пробормотала служанка в свое оправдание.

– Нет, этого не может быть. У нас в замке отродясь призраков не было, откуда им вдруг взяться? Кто же это мог быть. Может ты преувеличила слишком, Розина? Смотри сколько обстоятельств объединились, чтобы напугать тебя как следует. Немудрено, если ты кого-нибудь из слуг приняла за приведение, а малый небось и объяснить тебе ничего не успел, как ты шустро улизнула.

– Ну вот, вы как всегда мне не верите, – обиженно начала Розина,– снова я у вас в глупых осталась. Будто я совсем не в своем уме, клянусь, не знаю я этого господина! Незнаком он мне, бог свидетель, в первый раз в жизни вижу!

– Так ведь света мало было, может, черты исказились и бледность его, и это лицо, все твой великий страх надиктовал воображению.

– Был бы это человек, он бы заговорил со мной, а этот даже ни слова не сказал! Молча вперил в меня взгляд и все, как воды в рот набрал. Да слуг я всех знаю, даже лучше, чем вы, разве слуги носят дворянские платья? А костюм того очень был богат! Уж можно суконный пиджак отличить от бархатного, усыпанного драгоценностями фрака, даже слепой сможет, если захочет! Господ у нас здесь мало… А может быть тот молодой юноша умер и вот душа его теперь разгуливает по замку?! – с ужасом вдруг предположила служанка. – Умоляю вас, госпожа, не выгоняйте меня сегодня из ваших покоев. Я умру от страха, коли выйду в коридор! Оставьте меня ночевать у себя, я не буду мешать вам, сяду в кресле…только не выгоняйте. А иначе на следующий день вы свою преданную компаньонку уже в живых не застанете.

Амелия, не на шутку испугавшись, сама не хотела оставаться в комнате одна и была готова уже просить Розину остаться, поэтому она согласилась, но при условии, что они проведут ночь в беседе, так как заснуть, видимо, уже не получиться.

6

На следующий день Амелия еще больше загорелась желанием узнать, как себя чувствует раненый и не умер ли он еще накануне. Розины в ее комнате уже не было, так девушек все же к утру сморил здоровый сон. Но она явилась почти сразу после пробуждения Амелии.

– Ах, ваша милость, я и забыла совсем из-за вчерашнего приключения, ваш отец велел мне передать вам пару слов. Он желает, пока возможно вам не показываться при этих господах несколько дней. Его светлость изволит представить вас кавалерам за ужином и сделать им небольшой «сюрприз» в вашем лице. Он считает себя сильно виноватым перед господами, раз им пришлось пережить такие неприятности, и теперь всячески будет стараться загладить свою вину и надеется на вашу помощь. Его милость просил передать: у вас есть время подумать о гардеробе и развлечениях для гостей. В общем, если позволите мне сказать от себя пару слов, его светлость, как всегда, хочет видеть вас красивой, приветливой и заметить в вас желание нравиться окружающим.

А по поводу раненого Деланкура Розина сообщила о возможном улучшении здоровья последнего, но врач пока не решается делать определенных выводов.

Так минуло несколько дней Амелии в компании Розины, которая чуть ли не ежечасно приносила ей новости о положении общества и о здоровье Деланкура. И в один из этих дней Амелия, уже вконец заинтригованная, сообщила Розинне, что желает взглянуть тайком на раненного, и попросила ее устроить вылазку, так как в его спальню то и дело наведывались то врач, то друзья, то духовник. Последний, будь он неладен, никак не желал покидать замок в надежде, что больной все-таки умрет и тогда ему (духовнику) хорошо заплатят за похороны.

Но на радость всем остальным, раненый благодаря крепкому здоровью и молодости поправлялся достаточно быстро. Необходимость во втором враче отпала и его поспешно удалили, тем более двое коллег, не состоя в личном знакомстве и имея каждый свои убеждения, постоянно спорили между собой о выборе лекарств ли или о методе наиболее подходящего лечения, чем порядком всем надоели.

Девушки же выбрали день для визита и продумали его план вплоть до мелочей. Уговорено было, что Розина удостовериться в безопасности маршрута, а потом придет за госпожой. Амелия, побеспокоившись о своем гардеробе, решила отказаться от платьев, которые создают шелест при ходьбе и вообще достаточно неудобны для таких рискованных предприятий. В связи с чем она не нашла ничего более подходящего, чем неглиже, легкое и не сковывающее движений, однако светлое. Недостаток этот был скрыт темным плащом.

Ночью, когда обитатели замка все крепко спали, Амелия, вся горя от нетерпения, первая вышла в коридор и легкой, быстрой походкой направилась вперед. Розина только успела было предложить воплотить в жизнь следующую деталь страховки. Девушка спешно вытащила из кармана ленту, дабы привязать ее к запястью госпожи. План был таков: Розина останется у входа в комнату и будет сторожить, если вдруг заметит малейшую опасность, то, дабы не производить никаких звуков она дернет за ленту на запястье Амелии и та должна будет немедленно отреагировать на знак.

Когда они добрались до спальни Деланкура, Амелия увидела, что дверь в спальню врача открыта и смотрела она на такую же раскрытую дверь в спальню Деланкура.

– Не волнуйтесь, донья Амелия,– принялась шептать Розина,– клянусь, врача сейчас даже пушечными выстрелами не разбудить, он же бедняга несколько дней кряду спал кое-как. Вот теперь восполняет потерянное. Пойдемте скорее, ради бога.

Девушки вошли в слабоосвещенную спальню. Розина бросила клубок ленты на пол, прихватив с собой плащ хозяйки, так как и тот создавал неудобства, и скрылась за дверью. Амелия с колотящимся сердцем, словно мелкий воришка, приблизилась к кровати. Хоть лампа еле светила, но все же глаза различили благородные очертания лица, кои можно было бы даже по их благородству назвать красивыми или скорее правильными. В общем, образ не имел ничего сверхъестественного. Молодой человек лежал на спине, позволяя открыто наблюдать свое лицо. Грудь его при этом спокойно вздымалась. Он спал как младенец. Амелия подошла поближе, желая увидеть какие-нибудь новые детали, а заодно и посмотреть нет ли у него обручального кольца на руке. Для этого ей пришлось рискнуть и отвернуть край одеяла, так как рука покоилась под ним. Увы, дерзость эта не прошла для любопытной даром, больной двинулся и стал было поправлять одеяло, но коснулся руки Амелии, которая, одергивая ее, задела чуть руку юноши. Тот открыл глаза, правда, медленно и как будто неохотно и уставился на свою гостью, а она смотрела на него, вместо того чтобы скрыться. Однако на лице ее читался явный испуг. Она хотела надеяться, что юноша все еще недостаточно здоров и не в состоянии воспринимать события с ясным умом.

– Ба! – тут же последовала реакция, но вялая и безжизненная,– Я пред ликом святого духа, ангел….передо мной ангел. О, не знал, что ангелы имеют человеческие формы. О, неужели я умер и вот предстал перед ангелом. О, какое горе! – последняя фраза далась ему как-то особенно трудно, и он прикрыл глаза, словно действительно переживая. Амелия, не то ли расчувствовавшись, не то еще почему-то обронила следующие слова, хотя тут же испугалась их и отступила назад:

– Нет, вы живы, ровно как и перед вами стоит живой человек.

Однако юноша не то не услышал ее, не то недослышал, но все же интерпретировал слова на свой лад :

– Какое прекрасное видение! Черт подери, я, пожалуй, согласился бы умереть, если мне не откажут в обществе таких вот прелестных созданий. Как прекрасно, все же, может быть в смерти,– заметив, что девушка отступила, он запричитал капризным тоном,– О, но куда же вы, останьтесь! Не оставляйте меня здесь одного в темноте. Если вы живой человек, то у вас должно быть сердце, а значит и сострадание.

Амелии показалось будто раненый начинает приходить в себя и проявляет уже опасную для нее бодрость духа. Тем более она заметила слабое движение его головы в ее сторону. Когда же этот покинутый несчастный попытался поднять руку Амелия тотчас выбежала за дверь, уже не имея возможности оставаться в комнате без компромата на себя.

– Ой, госпожа, зачем же вы с ним заговорили?– кротко укорила ее Розина, уже оказавшись на безопасном расстоянии.– Неужто настолько соскучились по мужскому обществу, что так вам понадобилось услышать голос господина?

– Будет тебе Розина, не надо упрекать меня, сама не знаю от чего так поступила. Но уж сделанного не воротишь, теперь осталось только озаботиться, чтобы господин этот не вспомнил ничего потом или же принял свое видение за сон.

На следующий день раненый пробудился и действительно не мог понять снился ли ему прекрасный сон или же он имел удовольствие в реальности общаться со столь прелестным созданием. Так как он стал все чаще приходить в себя, то друзья теперь могли продлять беседы с ним. Герцог де Дюра и юный шевалье Дебриссак от радости не давали больному ни минуты свободы, поэтому юноша оставил происшествие той ночи при себе, не имея возможности рассказать о том друзьям, а вскоре и как будто бы забыл об этом под влиянием оживления своих друзей.

С момента визита Амелии в спальню к раненному минуло несколько дней, за них последний поправился уже до такой степени, что мог вставать с кровати и делать небольшие прогулки.

Графиня же, не имея разрешения появляться в обществе, коротала дни за чтением или беседовала с компаньонкой, вечерами она выходила совершать свой обычный моцион.

В один из вечеров, как и всегда она шла уже по открытой галерее, намереваясь через нее вернуться к себе в комнату. Звук тихих шагов мягким эхом оглашал каменный коридор, не нарушая его одиночества. По мере ее продвижения вперед друг за дружкой выстраивались большие колонны, как вдруг, ее привыкшие к их стройному ряду глаза различили впотьмах посторонний предмет. Амелия остановилась и со страхом поняла, что возле колонны, наполовину скрытой ее тенью, опершись о каменные перила, стоит человек. Уходить было уже поздно, так как она оказалась к нему слишком близко. Сделай он шаг в ее сторону, можно было бы явно разглядеть его лицо. Это и произошло почти сразу же. Незнакомец, видимо так же заметив непрошеную гостью, сначала двинулся, а потом и повернулся лицом. Графиня и так уже успела напугаться. К тому же эта странная фигура не то что вся дышала зловещностью, но даже не обладала, видимо, никакими признаками голоса. Тонкий и высокий образ казался зыбким и неустойчивым и готов был вот-вот раствориться в ночи. Амелия не то что увидела, но скорее почувствовала, как фигура двинулась к ней, сделав пару шагов. Их Амелия не то из-за страха, не то из-за отсутствия телесности фигуры не услышала. Однако неожиданно фигура вышла из-под тени колонны и осветилась светом месяца, а вместе с ней показалось и лицо. Бедняжка, остановив на нем свой испуганный взгляд, хотела было закричать, но голос не послушался ее. Лицо, смотревшее на нее со спокойной меланхоличностью, показалось насмерть перепуганной свидетельнице бледным и ужасным, глаз как будто не было, вместо них Амелия видела лишь темноту глазниц, а темные длинные волосы, обрамлявшие тонкий овал лица, довершал нерадостную картину. Ни жива ни мертва от страха Амелия развернулась, намереваясь убежать, но силы изменили ей: она повалилась на пол и потеряла сознание.

Однако лежать ей так долго не пришлось, так как почти сразу же пришла помощь. Графиню отнесли в ее комнату, куда незамедлительно явился и перепуганный дон Фернандо. Он застал в комнате врача, тот и сообщил ему, что дочь его без сознания по неизвестной причине, тут же находилась и Розина. Вся троица являла собой довольно грустное зрелище. Врач, не имевший понятия о причине беспамятства юной графини, из-за этого все никак не решавшийся применить какое-либо лечение. Своими неуверенными действиями он раздражал графа, который вдруг ни с того ни с сего разволновался более, чем следовало. Дон Фернандо, выглядевший так, будто отправляет дочь на тот свет, произносил такие недвусмысленные фразы, что врач и Розина не сговаривавшись вскидывали друг на друга удивленные глаза и если его фразы могли бы иметь оттенки отцовских эмоций, то тогда это были крайне странные эмоции.