Привет, я Эльвис! Бизнес без фильтров. Как парень из станицы построил компанию – лидера рынка

В детстве я был худой и маленький, но месту, в котором я родился, было на это плевать, потому что получить можно было за то, что зашел не в тот район, учишься не в той школе, носишь не ту прическу или не так смотришь на человека. Поэтому я решил быть злым. Когда ты злой, люди относятся к тебе с осторожностью, за счет этого снижается вероятность того, что на тебя нападут. Но если напротив тебя достаточно храбрый оппонент, которого не впечатлил твой злой взгляд, и будет пройдена точка невозврата, то есть вероятность, что будет очень больно.

По счастливой случайности, когда мне было четыре года, отец отдал меня на карате. И несмотря на то, что в младшей группе самый младший мальчик был на два года старше меня, что равнялось 50 % моей прожитой жизни, это не стало проблемой, потому что тренер по карате был другом моего отца и нередко бывал у нас гостях. Причиной такого экстренного решения стал камень – точнее, моя реакция на камень, который бросила соседка и попала мне точно в кисть. Я заплакал от боли, а когда увидел, что кисть моментально стала опухать, начал буквально рыдать, после чего забежал домой и прижался к маме, которая стояла у газовой плиты. В силу своего маленького роста я прижался скорее не к маме, а к ее зеленой юбке и ноге. Мама присела на корточки, стала дуть на больное место и утешать, а папа, увидев все это, остановился и кинул сухо: «Почему плачешь?» Мой ответ показался ему не очень убедительным для мужчины, поэтому с фразой «Ты как маменькин сынок!» он принял решение отправить меня на карате.

Спустя несколько дней после инцидента с брошенным камнем и опухшей рукой я оказался на третьем этаже Дома культуры, на первой тренировке по карате. Группа была от шести до восьми лет – и четырехлетний я. Во время разминки мы бежали босиком по матам, по кругу тренировочного зала, и у меня было ощущение, что я бегаю среди великанов. В какой-то момент, не успевая за более взрослыми ребятами, я споткнулся и оказался на матах. Как только я замер на спине, один из самых крупных парней наступил мне на грудную клетку своей огромной ногой. Кажется, в тот день я слезами залил весь Дом культуры. Несмотря на то что первые тренировки были самым настоящим ужасом, после которого я плакал и совершенно не хотел это повторять, родители мне сочувствовали, однако из раза в раз продолжали приводить на карате. Со временем мне стало нравиться, так как свою слабость я постепенно начал превращать в силу – работал наравне с более взрослыми ребятами и прогрессировал быстрее: я занимался карате шесть лет и несколько раз выступал на районных соревнованиях.

Моего отца зовут Мамур, а во время споров с мамой он ей в шутку, пытаясь сделать серьезное лицо, говорил: «Не Мамур, а Мамур Махмудович», добавляя себе статуса в глазах семьи: мамы, меня и моей сестры Лены. Примерно в то же время, когда меня отдали на карате, он по каким-то взрослым делам поехал в Москву и привез оттуда черный велик ВМХ. Столица была в моей голове настолько далекой, что ощущение было такое, будто мне его привезли из другой вселенной. Да и выглядел велик фантастически для 1995 года. Это был тот случай, когда понимаешь, что черный реально умеет блестеть.

Бóльшую часть жизни отец работал сварщиком и был настоящим профессионалом пятого разряда, нередко я слышал комплименты в его адрес, что он сварщик от Бога. Его действительно ценили и уважали. И не только за его профессионализм, но и за то, что он честный и добрый человек. Периодически доброта была чрезмерной. Помню, как ему пытались заплатить за подработки – их в станице называли «шабашки», – а отец иногда говорил: «Да успокойся, не надо денег, это по-дружески!» Эта местами чрезмерная доброта и воспитанность иногда отрицательно сказывались на нашей жизни, потому что заработанные деньги, особенно когда они очень необходимы, надо брать.

Насколько отец был строг мной, настолько он был добр с моими друзьями. В подростковом возрасте бóльшую часть времени я проводил со своим другом Рубеном, с которым у моего отца были отличные взаимоотношения. И хоть меня раздражала эта несправедливая разница между отношением ко мне и к моему товарищу, всегда было приятно наблюдать, как они рады видеть друг друга.

Галина Владимировна, или Галя, или просто мама в нашей семье была «добрым полицейским»: всегда накормит, согреет и поддержит. Существенную часть жизни мама проработала в продуктовых магазинах продавцом, ее всегда любили покупатели. Наверное, потому, что она всегда была доброжелательна и никому не хамила, в отличие от многих других ее коллег, работающих в то время. Так как станица маленькая, все знали, что у меня мама добрая и приятная женщина. В спорных ситуациях с отцом, как правило, она занимала позицию моей защиты, из-за чего зарабатывала огромное количество дополнительных очков в моих глазах.

За свою жизнь я очень много раз безуспешно пытался объяснить людям, где я жил и что такое станица, в которой я родился и вырос. Ее часто путают с созвучным словом «станция», потому что за пределами Краснодарского края люди практически ни разу в жизни не слышали слово «станица». Когда я устал объяснять одно и то же, я просто начал ссылаться на известное мороженое:

– Мороженое «Коровка из Кореновки» знаешь?

– Да, конечно!

– Ну вот, я жил в Краснодарском крае, недалеко от этого завода, в небольшом населенном пункте с 10 тысячами жителей.

В нашей станице Платнировской асфальтированная дорога была редкостью – только на нескольких ключевых улицах. Кстати, не знаю почему, но ко всем приезжим относились там агрессивно. Можно было получить по лицу (и не только), просто если кто-то узнает, что ты из другого населенного пункта, даже из соседних станиц, у которых были ровно такие же правила, поэтому поодиночке лучше было никуда не ездить.

Недалеко от Дома культуры, он же ДК, рядом с которым по вечерам проходили вообще не культурные мероприятия, вроде распития алкогольных напитков и драк, в переулке Жерёбкина находился наш дом. В то время у нас в погребе было много всего интересного. Например, мы с сестрой знали, что там ящиками хранились сгущенка и даже шампанское, которое доставали, когда к нам приходили в гости друзья родителей, среди которых был, кстати, и тренер по карате. Друзей в то время было много, но как выяснилось позже – ненадолго. Тогда мне казалось, что абсолютно нормально иметь свой дом, автомобиль, крутой велик и погреб с разнообразными продуктами. В зале у нас стоял настоящий музыкальный центр с цветными светодиодами на колонках. Я до сих пор помню, как он выглядел. Нажимаешь кнопку, и открывается кассетница, куда осторожно вставляешь кассету. А потом щелк… Лента внутри начинала крутиться, и из колонок лилась музыка.

Я обожал наблюдать, как моргают светодиоды в ритм песне, наверное, это была своего рода медитация. Через время оказалось, что все эти вещи были не вечны, и даже любимый музыкальный центр может испариться в любой момент.

Серость

Новая реальность обрушилась на меня ранним утром, когда мне было шесть лет. На дворе стоял 1997 год, и мы вдруг ни с того ни с сего собрали вещи и с грустными лицами переехали на время пожить к тете Лене, с которой родители дружили очень много лет. Я не знал, что конкретно происходит, но точно понимал, что ничего хорошего, так как с того момента мы начали экономить буквально на всем. Мы продали наш дом с баней, земельный участок, машину, часть бытовой техники и даже тот черный музыкальный центр со светодиодами, который мне так сильно нравился. Прожив несколько месяцев у знакомой, начали скитаться по съемным домам. За восемь лет мы переехали семь раз. Переулок Жерёбкина, улица Шевченко, Октябрьская, Кооперативная, снова Октябрьская, Фрунзе, Советская. Переездов было настолько много, что я даже не помню очередность, откуда, куда и когда мы переезжали. Дома, естественно, были самые дешевые, поэтому в каждом из них нас ждали разнообразные сюрпризы: где-то была дровяная печь, с помощью которой обогревался дом и на которой готовилась еда, где-то густо растущие камыши захватили весь огород и там нередко встречались змеи, где-то было замороженное отопление, из-за которого мы пользовались лишь одной комнатой на четверых, а вместо пола на так называемой кухне был холодный бетон. Во многих домах не было водопровода, только колодец с ледяной водой, которую нужно было греть в металлическом ведре на газовой плите, а где-то уличный деревянный туалет настолько был перекошен, что стоял буквально по диагонали. Только представьте мой шок, когда я в 14 лет впервые увидел белоснежный унитаз. За те годы был получен большой опыт, который научил ценить базовые вещи.

В один из таких переездов я познакомился с соседом, который играл в футбол, а его отец был тренером. Буквально после первой игры я понял, что влюбился в футбол, из-за чего стал посвящать ему практически все свое свободное время и даже бросил карате. Из-за фанатичного отношения к делу я за довольно короткий промежуток времени научился неплохо играть, и меня пригласили в сборную станицы в своей возрастной категории. Таланта объективно у меня было недостаточно – многие ребята бежали лучше или обладали более мягкой техникой от природы. Но во мне было что-то бойцовское и лидерское, что перекрывало другие недостатки, благодаря чему бóльшую часть матчей я выходил с капитанской повязкой – и мне это нравилось. Мне вообще всегда казалось, что я лучше других знаю, как нужно играть и что нужно делать всем игрокам на поле. Конечно же, это было не так, но я не боялся брать на себя ответственность, более того – подсознательно считал, что это моя задача. Я делал это искренне, и, несмотря на то, что для меня важно было, что о моей игре думают окружающие, я не пытался проявлять инициативу, чтобы кому-то понравиться. Мне просто так было комфортно и интересно жить.

Благодаря тренеру у нас редко, но все-таки появлялись неубиваемые футбольные мячи SELECT, манишки и сетки на ворота. Как я понимаю, это была тяжелая работа – выпросить у администрации станицы футбольные атрибуты, и этим тренер вызывал большое уважение. Нашу команду в тот момент можно описать примерно таким образом: кто-то мог пробить в «девятку», а кто-то даже мяч принять не мог. Как принято говорить в бизнесе, был кадровый голод. Помимо техники игроков, была и другая патологическая проблема: ребята могли появиться на матче с перегаром или не явиться вообще. В целом это была классика для любительского футбола тех лет и распространялась даже на подростковые команды. В играх между станицами было очень жарко в прямом и переносном смысле, бывали даже случаи массовых драк, когда дерутся не только практически все игроки обеих команд, но и сидящие по периметру поля немногочисленные болельщики, пьющие разливное пиво и щелкающие семечки. Несмотря на это, как бы странно это ни звучало, динамика развития футбола в станице была положительная. Но в какой-то момент моего соседа и его отца, по совместительству нашего тренера, депортировали на родину, и футбол потихоньку начал умирать. Команда моего возраста осталась без тренера, поэтому на правах капитана приходилось многие процессы организовывать собственноручно. Больше всего меня расстраивало, что не у всех была мотивация тренироваться и даже играть. Я не понимал, как многие хотели без усиленного труда кем-то стать. Очевидно же, что если ты родился в маленьком населенном пункте, то при прочих равных тебе нужно работать значительно больше, чем сверстнику из крупного города. Ну а так как выбора не было, приходилось просить ребят ходить на тренировки и игры. Возможно, с того периода я терпеть не могу кого-то уговаривать.

Несмотря на то что, кажется, я вообще никогда не пропускал тренировки и игры без какой-то невероятно уважительной причины, я нередко промахивался. В целом работа нападающего состоит из того, чтобы много бить и периодически забивать, реализация 100 % просто-напросто невозможна, и с этим нужно смириться. Получается, в то время у меня начала формироваться толерантность к неудачам, которая в бизнесе очень важна. Каждый упущенный момент для меня был самой настоящей болью, но один помню наиболее отчетливо. Тогда была игра за сборную станицы, счет ничейный – 2:2, – на последних минутах матча я зарабатываю пенальти и сам же иду его бить. Я ставлю мяч ровно на 11-метровую отметку, слева от него притаптываю левой ногой так называемый газон, который, по сути, был обычной сельской травой, скошенной недавно трактором, и делаю небольшой разбег в пять шагов. Было большое напряжение, будто сердце сейчас выпрыгнет, я прямо чувствовал, как сильно оно билось, пульс сумасшедший. Бить страшно, но сделать это нужно. Поэтому я делаю глубокий вдох, выдох и, заранее приняв решение бить в левый верхний от себя угол, разбегаюсь, бью по мячу. И мяч летит хоть и в угол, но на самой удобной для вратаря высоте, где-то в метре от земли. Он прыгнул, вытянулся в струнку и уверенно отбил мой удар, который на время стал ударом по моей психике. Так моя команда потеряла два важных очка, а я подвергся критике со стороны одноклубников. Было больно, неприятно, да и вообще была мысль больше никогда в жизни не бить пенальти. Но все рано или поздно промахиваются, и в такие моменты важно лишь то, как ты на это реагируешь и какие выводы из этого делаешь. А вывод я сделал простой: чтобы повысить вероятность забить гол, нужно больше тренироваться.

Совершенно случайно в 15 лет я попал в детскую спортивную футбольную школу в селе Сукко, которое находится вблизи города Анапы и в 250 километрах от моего дома. На тот момент я уже пять лет играл в футбол и мечтал стать профессиональным футболистом. И вот наступил момент, когда я был близок к этому как никогда. Это был тот случай, когда ожидания совсем не совпали с реальностью. Все, что я знал о футболе ранее, – это иллюзия или некая верхушка айсберга. Футбол у меня в первую очередь ассоциировался с играми, на деле оказалось, что это невероятно тяжелый рутинный труд с трехразовыми тренировками каждый день. Практически сразу после приезда в Анапу у меня стали жестко опухать ноги, хотя до этого ничего подобного не было. Большие нагрузки наложились на мое ярко выраженное плоскостопие, и тут я столкнулся с тяжелым выбором между «пожаловаться на боль и, возможно, покинуть школу» и «приблизиться к своей мечте, сжав зубы и продолжая работать».

У меня с детства было плоскостопие и сколиоз. Однажды, через несколько месяцев после того, как мне исполнилось 15 лет, мама задала странный вопрос: «А вообще с плоскостопием можно стать профессиональным футболистом?» Удивившись вопросу, но сразу сформулировав ответ в голове, я произнес: «Да, думаю, можно. Был легендарный футболист Эдуард Стрельцов, у которого было плоскостопие, и вроде ему это не особо помешало. А что?» Загадочные взгляды родителей говорили о том, что происходит что-то очень интересное, но непонятное. Предприняв несколько попыток раздобыть информацию, я услышал в ответ, что меня пригласили в Анапу на просмотр и утром за мной приедет машина. Вообще, на тот момент вероятность таких обстоятельств была равна примерно нулю, потому что такой возможности просто неоткуда было взяться. Не было подобных кейсов в принципе, как и не было знакомых на более высоком уровне финансовых возможностей. До самого утра я думал, что это всего лишь шутка, и не мог в это поверить до тех пор, пока в пять утра не проснулся от света фар, которые с улицы осветили мою комнату.

Как оказалось, за несколько дней до этого мама была на рынке в станице, увидела знакомую, сын которой когда-то играл со мной в футбол, и, как это часто бывает, не на шутку разговорилась с ней. Сын знакомой Леша на тот момент уже какое-то время жил в Анапе и, как оказалось, порекомендовал меня как перспективного игрока. Мной заинтересовались и пригласили на просмотр. Максимально странная ситуация, согласен, особенно если учесть тот факт, что Леша играл не очень и зачастую благодаря моим усилиям оставался на скамейке запасных на играх за станицу. «Запах подставы витает в облаках», – подумал я, но трезво оценил свои перспективы в жизни и предположил, что это первая и, скорее всего, последняя возможность, за которую нужно хвататься.

Доехав до пункта назначения, я был впечатлен огромной надписью «СУККО», выложенной большими белыми камнями наверху горы на берегу Черного моря. И конечно же, спортивным общежитием, комнаты которого мне казались небольшими, но приятными квартирами. Через несколько дней я проснулся с сильно опухшими ногами, и мы с соседом, вратарем Женей, продумывали план действий, чтобы никто этого не увидел и не было угрозы отчисления из школы по состоянию здоровья. Чтобы вставить ногу в кроссовку и дойти до стадиона, мне пришлось максимально ослабить шнуровку и оттянуть язычок. А когда я пришел на место, была задача посложнее: сделать то же самое с бутсами. Проблема в том, что они значительно ýже, чем кроссовки. Достигнув результата и в этом деле, я понял, что от боли неприлично хромаю, поэтому, как только видел, что тренер поворачивается в мою сторону, прикладывал все усилия, чтобы бегать как обычно, не привлекая к себе внимания.

Проблема была не только в ногах. Я впервые за 15 лет оказался в месте, где тренировкой называют четко проработанный план действий под руководством главного тренера, а не когда две команды по 11 человек бегают в хаотичном порядке за одним мячом. На тот момент в команде было 38 человек, и почти все занимались в таком ритме с пяти лет. Я же узнал о существовании такого ритма лишь в 15 и, по сути, оказался в ситуации, схожей с моментом, когда я был самым отстающим в силу своего возраста на секции по карате. Их не удивляли ни две тренировки в день на постоянной основе, ни один выходной в воскресенье, ни отсутствие двусторонних игр – кажется, их не удивляло ничего, кроме того, как я открываюсь. Я играл нападающим и помню, как на одной из первых тренировок начал открываться, и старшие 17-летние ребята очень громко засмеялись, потому что это было очень плохо. Я делал это практически стоя, что вообще недопустимо, а нужно было все делать в движении. Мой мозг начал ломаться оттого, что я мечтал стать профессиональным футболистом и был близок к совершеннолетию, но при этом в один день понял, что вообще не знаю базовых вещей о футболе: как открываться, как принимать мяч, правильное расположение ног при ударе по воротам или длинной передаче. В общем, я не знал вообще ничего, и это для меня стало серьезным ударом, потому что на тот момент я играл уже за сборную станицы в своей возрастной категории и, по словам многих парней-старшаков, был перспективным малым. Кажется, нет ничего хуже, чем много лет быть очень перспективным футболистом и в один момент стать аутсайдером. Могу с уверенностью сказать, что быть аутсайдером – не круто.

Ребята из команды днем ходили в школу, я же со своим непредсказуемым будущим числился в ПУ в своей станице: там я отучился на тракториста один год, а затем уехал в Анапу. Тогда в училище, чтобы не отчислять, мне всячески помогали поддерживать успеваемость. Даже оценки выставляли, как будто я появляюсь на парах, хотя за меня это делал кто-то другой. На тот момент я умел ездить не только на легковой машине, но и на тракторе «Беларус» МТЗ-82. Но в футболе эти навыки не помогали, и поэтому днем, пока все были в школе, я работал с мячом на поле, а вечером, после ужина, в комнате качал пресс, икроножные мышцы и ходил «крабиком», чтобы быть конкурентоспособным, так как я бегал очень медленно по сравнению с другими ребятами. В среднем, по моим подсчетам, я тренировался около семи часов в день. Было тяжело, особенно когда ребята шли на местную дискотеку, а я стоял перед выбором: получить удовольствие в моменте или потренироваться, чтобы приблизиться к долгосрочной цели. И несмотря на то что я был подростком и мне, конечно же, хотелось на дискотеку, выбор был очевиден – хоть и не всегда был сделан в пользу тренировок.

Кстати о школе. Я учился неплохо, и если бы вместо футбола после школы делал домашнее задание, то, скорее всего, был бы близок к окончанию с отличием. Но по факту, когда я окончил девятый класс и пошел учиться на тракториста, у меня была пара троек в аттестате. Помимо физкультуры я любил математику, однажды даже участвовал в олимпиаде. Спасибо Лидии Семеновне, которая никогда не шла на компромисс и, несмотря на то что у доски я всегда отвечал на пять, ставила четверку за невыполненное домашнее задание. Из-за этого я никогда не мог расслабиться полностью до самого последнего школьного дня.

Свобода, которую дали родители, подарила мне ответственность за себя и свои поступки. Удивительно, но уже в четыре года я самостоятельно ходил за хлебом, который выдавали по талонам, полученным отцом на работе, в колхозе имени Кирова. Это был лучший хлеб, который я ел в жизни: от его запаха срывало крышу, а булка хрустела так, что слюни текли. От двух килограммов хлеба оставалось примерно полтора, потому что я знатно объедал всю корку, пока доносил его домой. Наверное, я был не лучшим доставщиком хлеба, но что только не приходится терпеть родителям во время кадрового дефицита.

Когда дело дошло до учебы, принципы родителей относительно моей свободы не изменились, поэтому мой дневник они открывали редко. У этого были свои последствия: например, я крайне редко выполнял домашнее задание, но при этом умудрялся учиться почти без троек. Спустя много лет я понял, что учиться нужно, и чем вовлеченнее, тем лучше. Таким образом повышается вероятность успеха в любой сфере деятельности. И все эти рассказы об успешных двоечниках-миллионерах все больше кажутся мне ошибкой выжившего. Но тогда я был подростком, который жил своей мечтой и даже не думал, что карьера футболиста завершается рано, иногда так толком и не начавшись.

Мутный период

Когда мне было около семи, мы с друзьями часто играли на территории государственного детского сада, который был через дорогу от дома. В конце 90-х не было закрытых территорий, как сейчас, поэтому там можно было делать что угодно и сколько угодно, так как за этим абсолютно никто не следил. Однажды моя соседка, которая была на пару лет старше и периодически покуривала сигареты, закурила и, повернувшись ко мне, с улыбкой произнесла: «Затянись». Выглядело это все довольно безобидно, поэтому я уверенно кивнул, взял тлеющий окурок и с горем пополам затянулся. Тут же мне показалось, что я выплюну легкие и умру. Я кашлял, как в последний раз в жизни. Друзья умирали от смеха, а я и мои легкие, кажется, от дыма.

Это был отвратительный опыт, но курить почему-то было модным и как бы «взрослым», поэтому через какое-то время я решил повторить. Я вытащил сигарету из пачки отца и закурил прямо во дворе нашего дома. Тогда меня так сильно «торкнуло», что я увидел галлюцинацию, будто отец заходит во двор и очень уверенным шагом идет на меня. Дым развеялся вместе с галлюцинацией. Как оказалось, это была суровая реальность. Мое сердце ушло в пятки, а окурок выпал из рук сам собой. Папа никогда в жизни меня не бил, но определенные санкции, которые позволяли поддерживать дисциплину, применял. Поэтому тогда он сказал, что я три месяца буду сидеть дома и выходить можно только в школу.

«Сколько? Три месяца?!» – подумал я, которому будущие 90 дней казались пожизненным заключением. Это был мучительный опыт, который закончился тем, что отец через два месяца отпустил меня «на свободу». Но на этом мои развлечения, конечно же, не закончились.

В шестом классе на школьной дискотеке мы с другом решили выпить пивка. Странно сейчас вспоминать, но в то время не было в этом ничего удивительного. Пиво и сигареты в киоске у входа в школу продавали всем подряд, такое было время. Днем на школьных турниках занимались, а вечером пили и курили. Так вот, насобирав мелочь, мы купили «Балтику-7» и перешли в режим «подшофе». А так как все друг друга знают, ты постоянно со всеми здороваешься и многие предлагают присоединиться к их компании. Что мы и сделали. Так мы оказались за знаменитым на тот момент синим киоском возле школы. Было весело, много ребят, девчонок и даже домашнего вина, на которое я перешел после пива. В итоге меня домой на своем плече героически принес физрук, находясь в опасной зоне от моей тошноты. Немного осознав, что я вблизи дома, прикинув несколько вариантов развития событий, я остановился на том, что нет никаких вариантов и никаких развитий, это просто мой последний день в жизни.

Видимо, пытаясь осознать, что вообще происходит, в состоянии недоумения папа умыл меня и уложил спать. Когда я с утра приоткрыл глаза и понял, что это был не сон, а ужасная жизнь, то понял, что сегодня я просто умру от стыда, раз жизнь вчерашним днем не закончилась. Поэтому я до обеда притворялся спящим, а когда уже притворяться было невозможно, с ощущением невесомости наконец встал с кровати и впервые узнал, что такое «вертолеты». К моему огромному удивлению, родители провели со мной фундаментальную беседу, и, видимо, понимая, что я сгораю от стыда и сам все переосмыслил, не стали меня как-то сильно наказывать. И все это – несмотря на то, что на следующий день я был вместе с мамой на комиссии по делам несовершеннолетних. И пока она разрешала этот конфликт, я сидел рядом и, дрожащими руками вытаскивая по ниточке, распустил ручку на своем портфеле. В общем, деньки выдались не очень.

Упаковка имеет значение

Я неоднократно слышал, что настоящего предпринимателя видно с детства. Это было обидно, потому что в детстве ничего не указывало хоть на какие-то перспективы в бизнесе. После очередной подобной фразы из очередного просмотренного интервью состоявшегося предпринимателя я решил проанализировать свое детство и постараться найти хоть какие-то признаки предрасположенности к бизнесу.

В мои школьные годы все увлекались игрой в фишки из мультика Pokemon, на которых были изображены разные герои. Новые фишки продавались по рублю за штуку – в том самом синем киоске возле школы. После нескольких игр новые фишки переходили в статус «бывшие в употреблении», или, как принято говорить в народе, «б/у», после чего их стоимость падала до 50 копеек за штуку. В общем, математика очень простая.

Игра также была примитивной: выиграл – забрал фишку противника, проиграл – отдал свою. На старте у меня было 15 фишек, большинство из которых я приобрел с рук. Благодаря ежедневным играм через время их стало 250. В какой-то момент я перестал видеть смысл в этой сфере деятельности и посчитал, что навыки, приобретенные в данной игре, не особо пригодятся в жизни, поэтому принял решение продать абсолютно все фишки, что у меня были. Можно сказать, решил сжечь все мосты.

Согласно рыночной цене в 50 копеек за штуку, с 250 б/у фишек можно было заработать 125 рублей. Но я столько времени их копил, что мне было жалко продавать так дешево. Тогда я начал думать, каким образом можно увеличить стоимость и привлекательность в глазах потенциальных клиентов. Как я выяснил, продавать поштучно было невыгодно, поэтому я пришел к выводу, что нужно каким-то образом сделать привлекательную упаковку и продать все одному человеку оптом. Задача была довольно сложная, потому что я понятия не имел, как эту упаковку сделать. Я решил, что она должна быть такой, чтобы мне самому ее хотелось купить. Окинув взглядом комнату, я увидел красивую прямоугольную глянцевую темно-синюю коробку из-под новогоднего детского подарка, которую не выбрасывал как раз из-за того, что она мне нравилась. Сложив туда всю гору фишек, я заметил, что они стали еще и выглядеть более массивно, что тоже влияло на привлекательность. Эту замечательную коробку я оценил в 400 рублей, после чего принес ее в школу и до уроков на месте сборов игроманов уверенно сказал, что завязываю с играми, поэтому продаю целую коробку фишек всего за 400 рублей! Мое предложение привлекло целевую аудиторию: не каждый день все-таки предлагают купить фишки оптом. Важен был еще и момент конкуренции, поэтому я сказал, что отдам первому, кто принесет деньги. Спустя немного времени в моих руках находились четыре сотни, а на душе – полное удовлетворение от сделки. Помимо того, что это были довольно большие деньги для школьника в начале 2000-х, получилось, что стоимость одной фишки из моей коробки составила 1 рубль 60 копеек, что было дороже даже новой фишки на 60 копеек. Кажется, именно так выглядит успех.

Как оказалось, с помощью перепродажи я заработал не только на фишках. Один раз мы со знакомым играли в футбол, и он рассказал, что продает свою сломанную приставку «Денди». Я посмотрел ее и увидел, что там просто поврежден провод, который, как мне казалось, легко было отремонтировать, просто замотав изолентой. Дело в том, что я очень давно мечтал о приставке. Поэтому я купил ее за 50 рублей и, в надежде на то, что смогу теперь играть, пошел домой ремонтировать. Я зачистил провода, скрутил и замотал их синей изолентой. Все бы хорошо, но у нас дома был старый телевизор с толстым выпуклым кинескопом и сильными помехами, которые, как я думал, связаны с антенной, а не с самим телевизором, что по логике позволяло на нем играть с нормальной картинкой. Но когда я вставил кассету в приставку и включил «Марио», то с огромной грустью осознал, что проблема была не в антенне и покупка моя была большой ошибкой. Играть было просто невозможно, изображение было ужасное, поэтому пришлось думать, что теперь делать с этой «Денди» и как вернуть неудачно инвестированные деньги. Как-то ко мне в гости пришел один из многочисленных соседей и, удивившись наличию приставки, предложил в нее поиграть. На что, объяснив ситуацию и полностью рассказав свою печальную историю, я предложил ему купить «Денди» за 150 рублей. У меня не было никакого желания продавать приставку, но обстоятельства сложились таким образом, что это был единственный выход из ситуации, поэтому счастливый сосед ушел с работающей приставкой, а я остался дома с приумноженными в три раза инвестициями.

Хоть мне льстят вышеописанные примеры, но справедливости ради хочу сказать, что эти две ситуации с фишками и приставкой, на мой взгляд, были где-то просто случайностью, а где-то – следствием потребности в деньгах, а не предпринимательским талантом. Я уверен, что у каждого человека были какие-то схожие примеры в детстве, стоит только покопаться в воспоминаниях.

Вообще, детство сильно влияет на взрослую жизнь. Когда ты подросток, то думаешь, что твоим обеспеченным ровесникам очень повезло и у них большое и светлое будущее, в отличие от тебя. Но со временем понимаешь, что жизнь намного интереснее, и далеко не все обеспеченные дети достигают чего-то серьезного самостоятельно, так как наличие всего необходимого в жизни истребляет мотивацию усердно работать, ведь и так всё есть. У менее обеспеченных детей, как правило, есть сильная мотивация, которая позволяет им много и усердно трудиться, хоть и не все ею пользуются.

Помимо залетных продаж фишек и приставки, я немало работал начиная с 12 лет, как правило, летом, когда в школе были каникулы. Работу можно было найти через знакомых, а так как в станице все друг друга знают, стоило только захотеть. Вариантов было довольно много, и менялись они в зависимости от сезонности. Основные, что я помню: сбор арбузов, яблок, сливы, вишни и прополка свеклы. Больше всего я не любил собирать вишню и пропалывать свеклу, потому что в первом случае слишком мелкая работа, а во втором была высокая вероятность выполоть вместе с сорняком саму свеклу, за что потом штрафовали при контрольной проверке. Плюс ко всему, когда работали «на свекле», было ощущение, что этому полю, в которое нас вывозили, не было ни конца ни края. Тем не менее зачастую выбирать не приходилось, поэтому я работал везде, где была возможность.

До рабочего места, которое располагалось в поле или в саду (в зависимости от вида работ), необходимо было ехать от 30 минут до 2 часов в одну сторону. Рано утром, в интервале с 5 до 7 часов, автобус проезжал по основным районам станицы и собирал всех работяг с собственным инструментом. Помимо таких же подростков, как я, на эту работу ехали и взрослые люди, среди которых встречались те, что выпивали на постоянной основе, поэтому перегар на весь автобус был очень насыщенный. Если я ехал на прополку, то обязательно из дома брал самую лучшую тяпку, точил ее накануне, брал заготовленную мамой еду в контейнерах и выдвигался в назначенную точку. Четкого графика не было, работали примерно 12 часов в поле, под прямыми лучами солнца. Единственная возможность спрятаться от него – во время обеда дойти метров 300 до лесополосы, в которой была тень и умеренная температура. Летом в Краснодаре и вблизи него безумно жарко и душно. Несмотря на это, больше всего меня раздражало не солнце, а то, что мелкую свеклу крайне просто было спутать с сорняками. Первые часы работы концентрация на очень высоком уровне, но в какой-то момент жара и физическая активность делают свое дело, и ты становишься менее внимательным. И каждый раз, когда выпалываешь не то, что нужно, злишься и понимаешь, что 100 рублей, которые тебе обещали за работу, скоро превратятся в двузначное число.

С арбузами было проще: тяпку с собой брать не надо, работа более физически активная, не надо все 12 часов стоять согнувшись над землей. Мне это было как-то больше по душе. Один из самых запоминающихся дней был, когда мы впятером собрали и загрузили арбузами фуру 22 тонны – это та самая грузовая машина с очень длинным крытым прицепом. Как вы понимаете, эти арбузы потом вывозят на продажу в другие регионы России, так что, возможно, кто-то из вас, дорогие читатели, ел в начале 2000-х арбуз, который я собрал и погрузил в машину своими руками.

Алгоритм работы простой: сначала мы идем параллельно друг другу по рядам и собираем арбузы в небольшие кучки на расстоянии метров 10 друг от друга. Бóльшую часть времени занимал именно этот процесс, нужно было нагнуться, оторвать хвостик и положить арбуз в кучу к его братишкам. После того как необходимое количество собрано, на поле заезжает фура, которая едет вдоль наших гор с арбузами, а мы, распределив обязанности между собой, делаем цепочку с интервалом в два метра и начинаем перекидывать арбузы друг другу, постепенно наполняя огромную машину. Сначала это кажется невозможным, но со временем начинаешь понимать, что не стоит заглядывать в фуру, потому что визуально в ней ничего не меняется, она все такая же пустая. Поэтому, чтобы себя не дизморалить, я пришел к выводу, что нужно фокусироваться на процессе, на каждом следующем арбузе, – результат рано или поздно придет.

Как и принято уже было в моей жизни, я был самый младший в этой пятерке, а самому старшему и крупному из нас было 17 лет. Он был следующим звеном в нашей импровизированной цепочке, и в какой-то момент он сказал: «Малой, я уже не вывожу, откуда у тебя столько сил?!» На его лице были слабенькая улыбка, усталость и удивление. На самом деле сил у меня уже давно не было, но я не хотел отставать от всех, видимо, поэтому настроил себя настолько сильно, что некоторые ребята, включая самого старшего, просили притормозить. По итогу мы успешно загрузили всю машину. Наш рабочий день продлился с 7 до 20 часов, и мы, невероятно уставшие, но с деньгами, поехали домой.

Благодаря такой работе у меня был постоянный и очень насыщенный загар, кажется, в то время я настолько был смуглый, что смахивал на индуса. Представьте мое удивление, когда после года жизни в Москве загар сошел и я увидел у себя довольно светлую кожу.

В то время у меня произошло еще одно открытие. После жарких полевых работ по возвращении в станицу на автобусе я сразу же в магазине покупал стаканчик пломбира. Оказалось, что мороженое, купленное на свои деньги, которые ты заработал сложным трудом, значительно вкуснее того, что досталось без усилий. Плюс к этому, когда ты знаешь, скольких усилий тебе стоит каждый рубль, начинаешь задумываться о рациональности каждой покупки, в том числе мороженого. Думаю, в тот момент я стал немного иначе смотреть на деньги. Это был бесценный опыт.

Ближе к 14 годам мы с моим другом Женей начали ездить в Краснодар, потому что там были более интересные возможности для заработка и не надо было весь день находиться в поле под пылающим солнцем, обливаясь пóтом. Не знаю, насколько это было официальное место, но в народе его называли «биржа труда». Суть была простая: берешь картонную коробку, отрываешь боковину, на ней маркером пишешь «разнорабочий», берешь в руки и держишь у груди, чтобы проходящие мимо видели, что ты предлагаешь. Можно сказать, что это олдскульный «Профи. ру», в котором работодатель и исполнитель встречались лицом к лицу. Аудитория исполнителей была разношерстной, как вы понимаете, в основном мужики, и, естественно, нередко в нетрезвом виде.

Как разнорабочие мы были довольно привлекательны, потому что готовы были согласиться на работу за самые маленькие деньги. Лишь спустя лет 15 я узнал, что если у тебя большая конверсия, то нужно поднимать цены. Знал бы я это простое, но эффективное правило тогда – точно брал бы за свою работу больше денег.

В один из таких дней мужчина предпенсионного возраста взял нас на очередную подработку. Нужно было поднять мебель на второй этаж. Мебели было очень много, а лестница была очень узкой – поэтому мы очень быстро устали, но, доделав все до конца, получили свои деньги и, счастливые, пошли на вокзал, чтобы вернуться в станицу. На часах было около 17 часов. Я купил себе холодного кваса на разлив из желтой бочки, у которой торговала милая и доброжелательная женщина, а друзья, с которыми мы работали в тот день, стояли рядом. И тут ко мне подходит мужчина в гражданском и тычет мне какое-то удостоверение, которое разглядеть толком не удалось, потому что от момента открытия до закрытия прошло ровно две секунды. Довольно твердым и наглым голосом он начал задавать какие-то вопросы и требовать документы, которых у нас, естественно, не было. Больше всего его возмутило, что мы находимся в чужом городе без родителей.

Ситуация и вопросы выглядели настолько абсурдными, что мы не придали им особого значения и были уверены, что это просто недоразумение и вот-вот нас отпустят на электричку. Несмотря на все наши аргументы, уже собравшаяся делегация из четырех полицейских любезно попросила проехать с ними в отделение. По дороге туда мы смеялись и думали, что это какая-то шутка. Нам не было страшно, потому что мы не нарушали закон и порядок – по крайней мере, мы так думали. И были убеждены, что сейчас все прояснится и мы поедем домой.

В отделении мы спустились на цокольный этаж, и нас оставили сидеть в какой-то комнате, закрыв дверь снаружи. В стене – мелкое зарешеченное окно, только там не улица, а часть асфальта, и видны разве что ноги прохожих. Потенциально это была офигенно интересная история для баек пацанам в станице, потому что так далеко никто из нас не заходил и в отделении не находился. Но когда прошло больше двух часов, а к нам никто не пришел, наше веселье постепенно улетучилось.

Все это время мы обсуждали случившееся между собой, звонили родителям, пытаясь организовать переговоры с милиционерами, но с их стороны был полный игнор. Они даже не отвечали на вопрос, по какому адресу мы находимся. В какой-то момент мы додумались остановить прохожую девушку и спросить у нее улицу и номер дома. Сначала она не понимала, откуда к ней обращаются, но после фразы «Мы внизу, на уровне ваших ног» она присела и наконец увидела нас. Так мы узнали наши координаты.

Тут в комнату зашла сотрудница в форме, раздала нам пустые бланки с просьбой подписаться и обещала после этого отпустить домой. Как-то от родителей я слышал, что подписывать пустую бумажку нехорошо, поэтому с гордо поднятой головой, уверенно, даже, может, немного надменно, создавая иллюзию понимания своих действий, сказал: «Я подписывать не буду». Она нахмурилась, повернула недовольное лицо в сторону моих друзей. Они взглянули на меня и тоже уверенно отказались, видимо, я произнес свою фразу достаточно твердо. Этот поступок не впечатлил женщину в погонах, поэтому она сказала, что мы будем сидеть здесь до завтрашнего утра, схватила листы и вышла из комнаты, хлопнув дверью.

Прошло еще два или три часа, на улице стемнело, и от нашего хорошего настроения не осталось и следа. Я готов был отдать все заработанные деньги, лишь бы меня отпустили, очень уж хотелось есть и спать. Но чем дольше мы сидели, тем меньше было уверенности, что мы отсюда вообще выйдем. В то время мало у кого были машины, а с общественным транспортом тоже было туго, поэтому, пока мы спокойно грустили в бесплатном государственном отеле, наши родители скооперировались и пытались всеми возможными методами решить вопрос.

Время близилось к 12 часам ночи, ситуация выглядела тупиковой. Кто-то из ребят предложил подписать пустые листы, и это уже не выглядело глупой идеей. Взвесив все за и против, мы коллективно решили, что, по сути, нам могут туда вписать только то, что мы были в другом городе без родителей, и, скорее всего, будет какой-то минимальный штраф. Поэтому мы подписали бумаги и уже более спокойно ждали родителей, так как милиционеры начали после этого идти на контакт и даже по телефону пообщались с моим отцом и сориентировали, куда ехать и где нас забирать.

Когда приехали все наши родители, был уже час ночи. То есть мы просидели более семи часов. Какое было состояние у подростков, думаю, вам понятно, но с появлением родителей появилось чувство безопасности. Воссоединив родителей и детей в одном кабинете, один из офицеров начал рассказывать, какие правонарушения мы совершили. Открыв рот и расширив от неожиданности глаза, я узнал, что мы якобы нарушили три административные статьи. Моему негодованию не было предела, тогда я впервые в жизни непроизвольно заматерился перед отцом, который, с одной стороны, знатно удивился, а с другой – будто удостоверился в моей правоте. Поставив на паузу мой монолог, папа взял всё в свои руки и провел отличный раунд переговоров, после которого все подписанные бумаги порвали при нас.

Это была победа! В два часа ночи мы все же вышли из участка и поехали домой. Это был последний раз, когда я работал на той самой «бирже труда».

Мне 19, я живу в Подмосковье. Осознав, что мои перспективы в спорте призрачны, я принял тяжелейшее решение повесить бутсы на гвоздь. Такую пафосную фразу используют, когда заканчивают карьеру. Карьеры у меня как таковой и не случилось: за все время мне не предложили ни одного профессионального контракта. Ужасное чувство, когда всё, к чему ты шел всю жизнь, в один момент просто испаряется и перед тобой остается сухая, жестокая реальность, которая будто шепотом приговаривает на ухо: «Всем же понятно было, что у тебя ничего не получится, зря ты столько лет жил в розовых очках и думал, что чем-то отличаешься от большинства». Кажется, тогда у меня было преддепрессивное состояние, мне не хотелось ничего делать, хотелось лишь пить пиво и тосковать о несвершившейся карьере.

В один из таких дней пришел мой тренер Алексей Сергеевич. Он объяснил, что жизнь на футболе не заканчивается, огромное количество бывших футболистов находят себя в чем-то другом. В тот момент я чувствовал себя жертвой и накидывал ему всевозможные возражения, которые он с легкостью отрабатывал. Из-за его уверенности в голосе и подачи я задал себе вопрос: «Действительно, че я ною?! Ведь, по моим предположениям, профессиональными футболистами становятся всего несколько процентов из всех желающих. Оставшиеся без контрактов люди находят же себя в другом месте».

Уже на следующее утро после этого разговора я был на тренировке. Просто для себя, чтобы не спиться и не переехать на ПМЖ на вокзал. В жизни важен наставник, особенно в таких ситуациях, который поможет своим опытом и направит куда нужно. Вообще, мне в жизни повезло: у меня было много таких наставников, которые от всего сердца помогали мне в сложных ситуациях. Благодаря Алексею Сергеевичу постепенно в моей голове все начало вставать на свои места. Пришло осознание, что жизнь не заканчивается, да и не крутится вокруг одного лишь футбола, и я слишком эмоционально воспринял то, что профессионального спорта в моей жизни точно уже не будет.

«Все познается в сравнении». Именно эта фраза крутилась у меня в голове, когда я в 15 лет попал в футбольную школу в Анапе и увидел, насколько крутыми в сравнении со мной были парни в той команде. Я был максимально впечатлен их физической подготовкой, техническими способностями и знанием игры, а также искренне не понимал, почему их еще не разобрали в топовые московские клубы. Для примера: сравните современный макбук и Windows 98 в производительности, где, как вы поняли, я не макбук. Оказавшись в очень неприятной ситуации, ничего не оставалось делать, кроме как сражаться за свое место. Помимо сражений в самом футболе, в подростковом возрасте нужно было защищать свои права и за пределами тренировок. Несмотря на безумную неловкость в роли футболиста и скромный рост и вес, со мной всегда оставался характер. И об этом знал тот самый сын маминой знакомой Леша, который меня и порекомендовал для просмотра. «Ну не мог он просто так, от чистого сердца мне помочь», – утверждал я про себя. Первое время мне нужно было поставить себя в команде как личность, еще и решить эту головоломку со своим приятелем, которая мне не давала покоя.