Первый звонок с небес

Размер шрифта: 13

Посвящается Дебби, мастерице телефонных разговоров, по которой мы каждый день скучаем

Бестселлеры Митча Элбома. Притчи, которые вдохновляют

Mitch Albom

The First Phone Call from Heaven

Перевод с английского Е. А. Косаревой

Выходные, когда все случилось

В день, когда раздался первый в мире телефонный звонок с небес, Тесс Рафферти распечатывала коробку с пакетированным чаем.

Дзы-ы-ынь!

Не обращая внимания на звонок, она впилась ногтями в прозрачную обертку.

Дзы-ы-ынь!

Подцепила указательным пальцем выступающий сбоку пластиковый уголок.

Дзы-ы-ынь!

Наконец она сделала надрыв, сняла обертку и скомкала в руке. Тесс знала, что звонящего переключат на автоответчик, если она не возьмет трубку после еще одного…

Дзы-ы-ынь!

– Алло?

Поздно.

– Дурацкая машина, – пробормотала она. Устройство на кухонной столешнице издало щелчок, и зазвучало записанное Тесс сообщение.

– Привет, это Тесс. Представьтесь и оставьте номер телефона. Я перезвоню, как только появится возможность, спасибо.

Короткий гудок. Небольшие помехи. А потом:

– Это мама… Мне нужно кое-что тебе сказать.

Тесс забыла, как дышать. Телефонная трубка выпала из ее руки. Мамы не стало четыре года назад.

Дзы-ы-ынь!

Второй звонок почти не было слышно за шумным обсуждением в полицейском участке. Один из сотрудников выиграл 28 000 долларов в лотерею, и теперь трое офицеров оживленно обсуждали, как бы они распорядились такими деньгами.

– Оплатить счета, естественно.

– Вот уж на что не стоит тратить деньги.

– Лодку.

– Оплатить счета.

– Это не про меня.

– Лодку купить!

Дзы-ы-ынь!

Офицер полиции Джек Селлерс развернулся и направился к своему небольшому кабинету.

– Оплатишь счета – потом не оберешься новых, – сказал он. Мужчины продолжали спорить, а Джек, зайдя в кабинет, потянулся к телефону.

Помехи. А потом в трубке раздался голос молодого человека:

– Пап? Это я, Робби.

Джек больше не слышал громких мужских голосов.

– Что за шутки?

– Я счастлив, папа. Не переживай обо мне, хорошо?

У Джека скрутило желудок. Он вспомнил день, когда последний раз видел сына: гладко выбритый, по-военному коротко стриженный, он исчез за рамками металлодетектора в аэропорту, направляясь в свою третью командировку.

Последнюю командировку.

– Это не можешь быть ты, – прошептал Джек.

Дзы-ы-ынь!

Пастор Уоррен вытер слюну с подбородка. Он дремал на диване в баптистской церкви «Жатва надежды», когда звонок разбудил его.

Дзы-ы-ынь!

– Иду.

Пастор неловко встал с кушетки. Церковь установила звонок на двери его кабинета, поскольку в свои восемьдесят два слышал он неважно.

Дзы-ы-ынь!

– Пастор, это Кэтрин Йеллин. Прошу, поторопитесь!

Он доковылял до двери и открыл.

– Здравствуйте, Кэ…

Но девушка уже влетела в комнату: ее пальто было застегнуто лишь на половину пуговиц, рыжеватые волосы растрепаны, словно она второпях выскочила из дома. Кэтрин села на диван, нервно встала, а потом села снова.

– Только не подумайте, что я сумасшедшая.

– Что вы, дорогая…

– Мне звонила Диана.

– Кто-кто вам звонил?

– Диана.

У Уоррена голова как свинцом налилась.

– Вам звонила ваша покойная сестра?

– Да, утром. Я взяла трубку…

Девушка сжала сумочку в руках и расплакалась. Уоррен задумался, не нужно ли кого-нибудь позвать.

– Она попросила меня не переживать. – Голос Кэтрин стал скрипучим. – Сказала, что обрела покой.

– Значит, она пришла к вам во сне?

– Нет! Нет! Мне это не приснилось! Я правда говорила с сестрой!

Слезы катились по щекам женщины и капали с подбородка быстрее, чем она успевала их вытереть.

– Дорогая, мы это уже обсуждали…

– Знаю, но…

– Вы скучаете по ней…

– Да…

– И грустите.

– Нет, пастор! Диана сказала, что она в раю… Понимаете?

На лице Кэтрин расцвела блаженная улыбка. Уоррен никогда прежде не видел, чтобы Кэтрин так улыбалась.

– Я больше ничего не боюсь, – сказала она.

Тры-ы-ынь.

Прозвучал сигнал, и створки тяжелых тюремных ворот раздвинулись. Из них медленно, неторопливым шагом, не поднимая головы, вышел высокий широкоплечий мужчина по имени Салливан Хардинг. Сердце бешено стучало у него в груди – не от счастливого предвкушения свободы, а от страха, что кто-нибудь рывком затащит его обратно.

Вперед. Вперед. Он не отрывал взгляда от носков ботинок. И лишь услышав приближающиеся по гравию шаги – быстрые, легкие, – поднял голову.

Джулс.

Его сын.

Мужчина почувствовал, как его ноги обвивают две маленькие ручонки, почувствовал, как его собственные пальцы погружаются в кучерявую шевелюру парнишки. Увидел родителей: мать в темно-синей ветровке, отца в светло-коричневом костюме, – и в следующий миг их лица столкнулись, когда все они очутились в объятиях друг друга. На улице было прохладно и пасмурно, дорога блестела после дождя. Не хватало лишь жены, но само ее отсутствие было незримым участником происходящей сцены.

Салливан хотел сказать что-то глубокомысленное, но с губ сорвалось лишь тихое:

– Идемте.

Несколько секунд спустя их автомобиль скрылся за горизонтом.

Это было в день, когда раздался первый в мире телефонный звонок с небес.

А насколько правдиво то, что происходило дальше, решать каждому из вас, основываясь на силе вашей веры.

Вторая неделя

Холодный дождь, сопровождающийся туманом, был привычным делом для сентябрьского Колдуотера – небольшого городка, расположенного севернее, чем даже некоторые части Канады, и всего в паре километров от озера Мичиган.

Несмотря на стылую погоду, Салливан Хардинг шел пешком. Он мог бы взять автомобиль отца, но после десяти месяцев в заключении хотелось подышать свежим воздухом. На нем были лыжная шапка и старая замшевая куртка. Салливан прошел мимо старшей школы, в которую ходил двадцать лет тому назад, склада пиломатериалов, закрывшегося прошлой зимой, рыболовного магазина, рядом с которым, похожие на створки моллюсков, возвышались сложенные друг на друга лодки для аренды, и заправки, у стены которой разглядывал свои пальцы один из водителей. «Мой родной город», – подумал Салливан.

Дойдя до нужного здания, он вытер ноги о соломенный коврик с надписью «Дэвидсон и сыновья». Заметив над дверью небольшую камеру, инстинктивно сдернул с головы шапку, пригладил густые каштановые волосы и посмотрел в глазок. Постояв с минуту и не дождавшись реакции с той стороны двери, Салливан вошел.

В похоронном бюро было жарко, почти душно. Стены отделаны панелями из темного дуба. На столе, к которому не предлагалось стула, лежала книга для самостоятельной записи посетителей.

– Чем могу помочь?

Перед ним, скрестив руки на груди, стоял директор бюро, высокий мужчина астенического телосложения с бледной кожей, кустистыми бровями и тонкими, соломенного цвета волосами. На вид ему было лет под семьдесят.

– Меня зовут Хорас Белфин, – сказал он.

– Салливан Хардинг.

– Ах да.

«Ах да, – подумал Салливан, – тот самый, который пропустил похороны жены из-за отсидки». Салли теперь частенько этим занимался – заканчивал предложения за других, чувствуя, как несказанные слова звучат гораздо громче сказанных.

– Жизель была моей женой.

– Соболезную вашей утрате.

– Благодарю.

– Церемония прощания прошла хорошо. Полагаю, ее семья вам уже рассказала.

– Я и есть ее семья.

– Несомненно.

Какое-то время они стояли в тишине.

– А ее прах? – спросил Салли.

– В колумбарии. Сейчас принесу ключ.

Мужчина ушел в свой кабинет.

Салли взял со стола брошюру. Долистал до главы о кремации.

«Прах усопшего можно предать морю, насыпать в гелиевый шар, развеять с самолета…»

Салли отбросил брошюру в сторону. «Развеять с самолета». Сам Бог не выдумал бы такой жестокости.

Двадцатью минутами позже Салли вышел из здания, держа в руках урну в форме ангела с прахом своей жены. Сперва он взял урну в одну руку, но это показалось ему слишком беспечным. Тогда он обхватил ее обеими ладонями, но так можно было подумать, что он несет ее кому-то в дар. Наконец Салли прижал урну к груди, скрестив руки, – как дети тащат свои портфели. Так он брел полкилометра по улицам Колдуотера, под каблуками разлетались брызги дождевой воды. Дойдя до лавочки перед отделением почты, Салли сел и осторожно поставил урну рядом с собой.

Дождь прекратился. Вдалеке зазвонили церковные колокола. Салли прикрыл глаза и представил Жизель, легонько пихающую его локтем, ее зеленые, как морская вода, глаза, волосы цвета черной лакрицы, тонкую фигуру и узкие плечи, которые жались к телу Салли и словно шептали: «Защити меня».

Но он не смог. Защитить ее. И этого уже не изменишь. Салли долго сидел на той лавке: падший человек и фарфоровый ангел, будто бы вместе ожидающие автобуса.

Обо всех важных событиях люди сообщают друг другу по телефону. Рождение ребенка, помолвка, страшная авария на ночном шоссе – почти все вехи на жизненном пути человека сопровождаются телефонными гудками.

Теперь Тесс сидела на полу в кухне в ожидании следующего звонка. В последние две недели она получала по телефону все новые и новые подтверждения немыслимого. Мама существует – в каком-то месте, каким-то необъяснимым образом, но это было так. Тесс в сотый раз прокручивала в голове их последний разговор:

– Тесс… Не плачь, зайка.

– Не верится, что это ты.

– Это я, у меня все хорошо.

Мама всегда произносила эти слова, когда звонила из поездок: из отеля или спа-салона – да даже когда гостила у родственников всего в часе езды от дома. «Это я, у меня все хорошо».

– Невозможно.

– Все на свете возможно. Я с Богом. Я хочу рассказать тебе о…

– О чем? Мам? Рассказать о чем?

– О небесах.

На другом конце провода повисла тишина. Тесс уставилась на трубку так, словно держала в руке человеческую кость. Происходящее шло вразрез со всеми законами логики. И Тесс понимала это. Но мамин голос невозможно спутать ни с каким другим; тебе знакома каждая интонация, каждый шепоток, вплоть до робкого дрожания и пронзительных ноток. Сомневаться не приходилось. Это точно она.

Тесс подобрала колени к груди. С того первого звонка она никуда не выходила, питалась лишь крекерами, хлопьями и вареными яйцами – всем, что осталось дома. Не ездила на работу, не ходила за продуктами, даже не забирала почту из ящика.

Она провела ладонью по сальным светлым волосам. Сидеть, как затворница, в ожидании чуда? Что на это сказали бы окружающие? Ей было все равно. Всего пары слов с того света хватило, чтобы все земные слова потеряли значение.

Джек Селлерс сидел за своим рабочим столом в перестроенном краснокирпичном доме, который теперь служил штаб-квартирой управления полиции Колдуотера. Коллеги, наверное, думали, что Джек заполняет отчеты на компьютере. Но он тоже ждал звонка.

Это была самая странная неделя в его жизни. Два звонка от погибшего сына. Два разговора, о которых он не мог и мечтать. Джек пока не рассказал об этом своей бывшей жене Дорин – матери Робби. Она переживала депрессию и начинала плакать даже при упоминании имени сына. Да и что сказать? Что их мальчик, убитый в бою, теперь где-то там, живой? Что портал на тот свет находится прямо на столе Джека? А дальше-то что?

Джек и сам понятия не имел, как относиться к происходящему. Однако каждый раз, когда звонил телефон, его рука летела к трубке так же стремительно, как у опытного ковбоя, выхватывающего револьвер из кобуры.

Второй звонок от сына, как и первый, раздался в пятницу днем. Джек услышал помехи, а потом дыхание – шумные вдохи и выдохи.

– Это я, пап.

– Робби.

– Со мной все в порядке, пап. Здесь не бывает плохих дней.

– Где ты?

– Сам знаешь. Папа, здесь здорово…

Раздался щелчок.

Джек принялся кричать: «Алло? Алло?» Заметил, что на него оборачиваются коллеги. Захлопнул дверь. А спустя минуту телефон зазвонил снова. Джек глянул на дисплей. Как и в прошлые разы: «Номер не определен».

– Да? – прошептал он.

– Скажи маме, чтоб не плакала… Если бы мы знали, что ждет нас дальше, то никогда бы не переживали.

Как только у тебя появляется сестра, это навсегда, даже если у тебя больше нет возможности ее увидеть или дотронуться до нее.

Кэтрин Йеллин вернулась в кровать, ее рыжие волосы примялись, когда голова коснулась подушки. Кэтрин скрестила руки на груди и сжала в ладони лососево-розовую раскладушку, некогда принадлежавшую Диане. Модель «Самсунг», на задней крышке блестящая наклейка в виде туфельки – свидетельство большой любви Дианы к миру моды.

– Кэт, это место еще прекраснее, чем мы себе представляли.

Так сказала Диана, когда позвонила во второй раз: как и тот, первый звонок, как и все остальные странные звонки в Колдуотере, этот тоже раздался в пятницу. «Еще прекраснее, чем мы себе представляли». Больше всего в этом предложении Кэтрин нравилось слово мы.

Между сестрами Йеллин была особая связь – такие узы соединяют детей, вместе преодолевающих трудности жизни в маленьком городке. Диана была на два года старше сестры, она каждый день провожала Кэтрин в школу, первой вступила в скаутский отряд для девочек, чтобы сестра пошла по ее стопам; сняла брекеты, когда Кэтрин их только-только поставили, и отказывалась идти танцевать, если Кэтрин вдруг оставалась без пары. Обе сестры были длинноногими, с крепкими плечами и летом проплывали километровую дистанцию на озере. Обе пошли в местный муниципальный колледж. Вместе плакали, когда умерли родители. Когда Диана выходила замуж, Кэтрин была подружкой невесты; а три дня спустя девушки поменялись ролями. У каждой родилось двое детей: девочки у Дианы и мальчики у Кэтрин. Дома их семей располагались в километре друг от друга. И даже развелись сестры с разницей в один год.

Единственным, что их отличало, было здоровье. Диана страдала от мигреней, сердечной аритмии, повышенного давления и умерла от разрыва аневризмы в слишком молодом возрасте – ей было сорок шесть. Про Кэтрин же любили говорить, что она «ни дня в жизни не проболела».

Она многие годы не могла избавиться от чувства вины за это. Но теперь поняла. Диана – милая, хрупкая Диана – звонила не просто так. Бог выбрал ее, чтобы показать: для тех, кто полон веры, уготована вечная жизнь.

«Кэт, это место еще прекраснее, чем мы себе представляли».

Кэтрин улыбнулась. Мы. Розовая раскладушка, прижатая к груди, помогла ей заново обрести сестру, которая отныне никогда ее не покинет.

И Кэтрин не собиралась молчать об этом.

Третья неделя

«Тебе нужно начать все сначала», – так обычно говорят. Но жизнь не настольная игра, и утрата близкого человека не имеет ничего общего с новым началом. Скорее с необходимостью продолжать в одиночку.

Жены Салли не стало. Она умерла после длительной комы. В больнице сказали, что она ушла во время грозы в первый день лета. Салли тогда еще был в тюрьме, до освобождения оставалось девять недель. Когда ему сообщили эту новость, все его тело онемело. Словно он, находясь на Луне, наблюдал за разрушением Земли.

Теперь он постоянно думал о Жизели, пусть каждая мысль и приносила с собой тень того последнего дня, аварии, пламени, того, как один удар изменил всю его жизнь. Это не имело значения. Он кутался в печальные воспоминания, поскольку так он был к ней ближе всего. Салли поставил урну-ангела на стеллаж – рядом с диваном, на котором спал без двух месяцев семилетний Джулс.

Салли тяжело опустился в кресло. Он еще только привыкал быть на воле. Можно ожидать, что после десяти месяцев тюрьмы человек будет наслаждаться свободой. Но тело и разум со временем привыкают к любым, даже самым ужасным условиям, и время от времени Салли, как и раньше, сверлил стены равнодушным взглядом пленника. Приходилось напоминать себе, что он может встать и выйти из дома, если захочет.

Салли достал сигарету и оглядел дешевую незнакомую квартиру, располагавшуюся на втором этаже в малоэтажном доме с паровым отоплением. За окном виднелась сосновая рощица, неглубокий овраг вел к ручью. Салли вспомнил, как в детстве ловил там жаб.

Он вернулся в Колдуотер, потому что родители взяли Джулса к себе на время судебного разбирательства и его заключения, и теперь не хотелось опять выдергивать мальчика из привычной жизни: он и так настрадался. Да и куда ехать? У Салли больше не было ни работы, ни дома. Все сбережения ушли на адвокатов. Он глядел на двух белок, гоняющихся друг за другом по дереву, и старался убедить себя, что Жизели бы здесь даже понравилось, если закрыть глаза на расположение, размеры квартиры, грязь и облупившуюся краску.

Стук в дверь вывел Салли из раздумий. Он посмотрел в глазок. На площадке с двумя пакетами продуктов стоял Марк Эштон.

Марк с Салли служили в одной эскадрилье – летали вместе. Салли не видел приятеля с тех пор, как услышал приговор суда.

– Привет, – сказал Марк, когда дверь распахнулась.

– Привет, – ответил Салли.

– Милый райончик… Если ты террорист.

– Ты из Детройта сюда ехал?

– Ага. Впустишь?

Они быстро и неловко обнялись, и Марк проследовал за Салли в гостиную. Заметив на диване Джулса, он понизил голос:

– Спит?

– Ага.

– Я ему «Орео» купил. Вроде как всем детям нравится.

Марк водрузил пакеты на столешницу рядом с нераспакованными коробками. Обратил внимание на переполненную бычками пепельницу и несколько стаканов в мойке – невысокие, в такие обычно наливают не воду, а алкоголь.

– Ну… – сказал он.

Теперь, без пакетов в руках, отвлечься было не на что. Марк посмотрел в лицо Салли – своего бывшего напарника, чья мальчишеская внешность и приоткрытый рот напоминали о его школьном прошлом футбольной звезды; только теперь он выглядел худощавее и старше, что особенно было заметно по морщинкам вокруг глаз.

– Значит, в этом городишке ты вырос?

– Теперь понимаешь, почему я отсюда уехал.

– Ты как, справляешься?

Салли пожал плечами.

– Слушай. Это ужасно. То, что произошло с Жизелью…

– Ага.

– Сочувствую.

– Ага.

– Я думал, тебя пустят на похороны.

– Флот живет по правилам флота.

– Похороны были что надо.

– Мне уже сказали.

– А все остальное…

Салли поднял взгляд.

– Хрен с ним, – сказал Марк. – Люди все понимают.

«Они понимают, что ты загремел в тюрьму, – мысленно закончил предложение Салли. – А вот заслуженно ли, не понимают».

– Я пытался добиться встречи с тобой.

– Не хотелось ни с кем видеться.

– Парни очень удивились.

– Мне все равно.

– Салли…

– Слушай, хватит об этом. Я уже рассказывал, что было. Миллион раз. Они в мою версию не поверили. Конец.

Салли опустил взгляд на руки и ударил кулаками друг о друга.

– Что думаешь делать дальше? – спросил Марк.

– В смысле?

– Где работать будешь?

– А что?

– У меня тут знакомый. В колледже были соседями по комнате. Я ему позвонил.

Салли прекратил сводить кулаки.

– Ты позвонил ему перед тем, как встретиться со мной?

– Тебе нужны деньги. А у него может найтись для тебя работенка.

– Какая?

– Продажи.

– Я не продажник.

– Да там ничего сложного. Записываешь покупателя, получаешь чек, берешь себе процент с продажи.

– Что за компания?

– Местная газета.

Салли моргнул.

– Ты прикалываешься?

Он вспомнил все те газеты, что бросились писать о его «инциденте», – как быстро они сделали самый простой и очевидный вывод, как перепечатывали слова друг друга, пока не сожрали Салли целиком, а потом просто взялись за следующую историю. С тех пор он питал ненависть к новостникам. И не собирался больше покупать ни одной газеты.

– Зато сможешь остаться здесь, – ответил Марк.

Салли подошел к раковине. Сполоснул стакан. Хотелось выпроводить Марка поскорее, чтобы налить себе того, чего хочется.

– Давай номер. Я ему позвоню, – сказал Салли, зная, что ни за что этого не сделает.

Тесс сидела скрестив ноги на мягких красных подушках и в эркерное окно глядела на большую лужайку перед домом, которую вот уже несколько недель никто не косил. Она выросла в этом доме; помнится, в детстве летом она забивалась по утрам в этот уголок и ныла, пытаясь привлечь внимание своей матери Рут: та сидела за столом для бриджа и почти не отрывала глаз от рабочих документов.

– Мне скучно, – обычно жаловалась Тесс.

– Сходи на улицу, – бормотала в ответ Рут.

– Там нечего делать.

– Значит, иди на улицу и ничего не делай.

– Вот бы мне сестренку…

– Извини, ничем не могу помочь.

– Можешь, если выйдешь замуж.

– Я уже была замужем.

– Мне нечем заняться.

– Почитай книжку.

– Я уже все прочитала.

– Перечитай.

И так продолжалось бесконечно, фехтование на репликах повторялось в различных формах в подростковом возрасте, в колледже, во взрослые годы – и так до последних лет жизни Рут, пока Альцгеймер не лишил ее слов и, в конце концов, самого желания вести беседу. Последние месяцы жизни Рут провела в гробовой тишине, лежа задрав голову, подолгу наблюдая за дочерью, как ребенок следует взглядом за мухой.

Но теперь каким-то необъяснимым образом они снова говорили, словно смерть была авиарейсом, которым, как представляла себе Тесс, должна была лететь Рут и на который, как выяснилось, она не успела. Час назад в доме Тесс снова раздался удивительный телефонный звонок.

– Это я, Тесс.

– Господи, мам. Все еще не верится.

– Я же говорила, что доберусь до тебя.

Тесс улыбнулась воспоминаниям: мама, приверженка здорового питания, любила шутить, что даже после смерти будет следить за тем, чтобы Тесс принимала нужные добавки.

– Ты так сильно болела, мам.

– Но здесь не существует боли.

– Ты так страдала…

– Милая, послушай.

– Я слушаю. Слушаю.

– Боль, которую ты испытываешь в течение жизни, не затрагивает тебя в самом деле… Она не касается настоящей тебя… Ты невесомее, чем думаешь.

Одни эти слова подарили Тесс блаженное умиротворение. «Ты невесомее, чем думаешь». Она бросила взгляд на фотографию в руках, последнюю, на которой они были запечатлены вместе, сделанную на мамин восемьдесят третий день рождения. Болезнь взяла свое: на фотографии у Рут были впалые щеки, пустой взгляд, а свитер цвета карамели болтался на исхудалом теле.

– Мам, как это возможно? Ты же не пользуешься телефоном.

– Не пользуюсь.

– Тогда как ты говоришь со мной?

– Кое-что произошло, Тесс… Появилось окно.

– Окно?

– Да, сейчас оно открыто.

– Надолго?

Повисла длинная пауза.

– Мам? Надолго оно открыто?

– Нет.

Каждый день происходят тихие чудеса: в операционной, в бушующем море, в спасительном появлении незнакомца на дороге. Таким чудесам редко придают значение. Никто не ведет им счета.

Но время от времени вести о каком-нибудь чуде разносятся по всему миру.

И когда это случается, происходят перемены.

Может, Тесс Рафферти и Джек Селлерс и не рассказывали никому о своих телефонных разговорах, но Кэтрин Йеллин была другого мнения. «Идите по всему свету и возвещайте Радостную Весть всем людям». Так говорилось в Евангелии.

Поэтому воскресным утром, спустя двадцать три дня после первого раздавшегося в Колдуотере загадочного звонка, пастор Уоррен стоял перед прихожанами церкви «Жатва надежды», листал Библию и не подозревал, что скоро дела в его храме пойдут совсем на другой лад.

– Давайте откроем Евангелие от Матфея, глава одиннадцатая, стих двадцать восемь, – объявил он, быстро моргая. Шрифт был нечетким, да и пальцы старика дрожали. На ум пришел псалом: «И до старости, и до седины не оставь меня».

– Прошу прощения!

Все обернулись. Уоррен глянул поверх очков. В пятом ряду стояла Кэтрин. На ней были широкополая шляпа и платье цвета лаванды. В руках женщина держала лист бумаги.

– Простите меня, пастор. Дух Господень понуждает меня сказать.

Уоррен сглотнул. У него возникло нехорошее предчувствие относительно того, о чем пойдет речь.

– Кэтрин, прошу вас, сядьте…

– Это важно, пастор.

– Сейчас не лучший…

– Я стала свидетельницей чуда!

Среди рядов пронеслось тихое «ах!».

– Кэтрин, Господь всегда с нами, но утверждать, что вы видели чудо…

– Это случилось три недели назад.

– …это очень серьезно, лучше…

– В пятницу утром я была на кухне.

– …предоставить рассуждения о подобных вещах духовенству.

– И вдруг раздался телефонный звонок…

– Право, я настаиваю…

– …от моей умершей сестры!

Прихожане снова ахнули. Кэтрин завладела их вниманием. В церкви стало так тихо, что было слышно, как она разворачивает листок.

– Мне звонила Диана. Многие из вас ее знали. Она умерла два года назад, но ее душа живет, она в раю. Диана сама мне сказала!

Уоррен попытался унять дрожь в теле. Он утратил контроль над происходящим на службе, а это в его глазах являлось величайшим грехом.

– Первый раз мы говорили в пятницу утром, – продолжила Кэтрин, она громко читала с листа, тыльной стороной ладони вытирая слезы. – В 10:41. Потом в следующую пятницу, в 11:14 утра, а на этой неделе звонок был в 19:02. Она произнесла мое имя… Сказала: «Кэт, пришла пора рассказать всем. Я жду тебя. Мы все ждем».

Она обернулась к задним рядам. «Мы все ждем».

Люди принялись переговариваться. С амвона Уоррен наблюдал за тем, как они ерзают на скамьях, словно по храму пронесся ветерок.

Он похлопал ладонью по аналою.

– Я настаиваю! – Удар. – Внимание! Прошу вас! – Удар, и еще! – При всем уважении к нашей прихожанке, мы не знаем наверняка, было ли это в самом деле…

– Это правда, пастор!

Раздался мужской голос с задних рядов. Он был глубоким и скрипучим, головы тут же повернулись к высокому грузному мужчине в коричневой спортивной куртке, тот встал, положил большие ладони на скамейку перед собой. Это был афроамериканец Элайас Роу, владелец строительной компании и давний прихожанин церкви. Никто не помнил, чтобы он хоть раз обращался к приходу – до этого момента.

Его глаза беспокойно бегали. Когда Элайас заговорил вновь, казалось, что в его голосе звучит благоговение.

– Мне тоже позвонили, – сказал он.

Четвертая неделя

Мы не знаем наверняка, кто изобрел телефон. Хотя американский патент был выдан уроженцу Шотландии Александру Грейаму Беллу, многие уверены, что Белл украл идею у американца Элиши Грея. Кто-то считает, что изобретением телефона мы обязаны итальянцу по фамилии Манцетти, или французу Бурселю, или немцу Рейсу, или другому итальянцу Меуччи.

Однако большинство согласятся с тем, что все эти люди трудились в середине девятнадцатого века и изучали возможность передачи звуковых вибраций из одного места в другое. Но самый первый телефонный разговор состоялся между Беллом и Томасом Уотсоном, находившимися в соседних комнатах, и состоял из следующей фразы: «Приходите, вы мне нужны».

И по сей день в многочисленных телефонных разговорах эти слова не сходят с наших губ. «Приезжай, ты мне нужен». Нетерпеливые влюбленные. Друзья на расстоянии. Дедушки и бабушки, болтающие с внуками. Голос на том конце провода – соблазн, хлебные крошки, разжигающие аппетит.

«Ты мне нужна». Салли произнес эти слова в последнем разговоре с Жизелью.

Он спал в своем номере в вашингтонском отеле, когда его разбудил старший офицер Блейк Пирсон. Пирсон должен был лететь на «Хорнете» F/A-18 обратно на Западное побережье. Но он заболел. Не получится. Не мог бы Салли его сменить? Если захочет, сможет на пару часиков сделать остановку в Огайо, навестить Жизель – они с Джулсом гостили у ее родителей, – а потом снова отправиться в путь. Салли быстро согласился. Он и так две недели был в запасе. А незапланированная встреча с семьей стоила долгих часов пути.

– Уже сегодня будешь здесь? – сонно переспросила Жизель, когда Салли по телефону сообщил ей эту новость.

– Да. Через четыре часа примерно.

– Ты уверен, что хочешь заехать?

– Конечно. Ты мне нужна.

Если б он только знал, что случится в тот день, то все бы сделал иначе: никуда не полетел, не говорил бы с Блейком, даже не встал бы с кровати в то утро. Но вместо этого их с Жизелью последний разговор закончился теми же словами, с каких началась история всех телефонных звонков:

– И ты мне нужен, – ответила она.

Салли думал об этом теперь, заводя отцовский «Бьюик Регал» – купленный девять лет назад автомобиль, который большую часть времени пылился в гараже. То был последний полет Салли. Последний раз, когда он был в аэропорту. Последний раз, когда он слышал голос жены. «И ты мне нужен».

Он вывернул с подъездной дороги и отправился на Лейк-стрит, главную улицу города, проехал банк, почтовое отделение, пекарню и закусочную. Ни одного пешехода. Хозяин магазина стоял в дверном проеме с метлой в руках.

Лишь пара тысяч человек жили в Колдуотере круглый год. Туристы, приезжающие летом на озеро порыбачить, уже разъехались. Киоск с заварным мороженым стоял заколоченным. С приходом осени многие городки на севере Мичигана запечатывались, словно готовясь к зимней спячке.

«Неудачный момент для поиска работы», – понял Салли.

Эми Пенн питала большие надежды. Когда на телевизионной станции спросили, сможет ли она немного поработать в будни, Эми подумала: «Да, отлично, хоть политика, хоть судебные разбирательства – второе даже лучше». Что угодно, только бы выбраться из болота новостных сводок по выходным. Ей был тридцать один год – уже не зеленая девочка в журналистике (хотя друзья уверяли, что с ее привлекательностью она вполне могла сойти за двадцатипятилетнюю), и, чтобы получить более серьезную работу, Эми нужны были истории помасштабнее. Но что масштабного может происходить по выходным в округе Алпина? Всегда футбольные матчи, благотворительные прогулки да фестивали урожая.

– Может, вот он, мой прорыв, – воодушевленно поделилась она со своим женихом – архитектором по имени Рик. Дело было в четверг вечером. Но в пятницу утром, встав пораньше, надев юбочный костюм цвета шартрез, расправив уложенную набок темно-рыжую челку, нанеся немного туши и помаду смелого оттенка, Эми явилась на станцию. Сидя в кабинете без окон, она слушала новость из выпуска выходного дня.

– Жительница Колдуотера утверждает, что говорила по телефону с умершей сестрой, – сказал режиссер Фил Бойд.

– Серьезно? – ответила Эми, потому что… как еще реагировать на подобное? Она взглянула на Фила, грузного мужчину с неопрятной рыжеватой бородой, напоминавшего ей викинга, и попыталась понять, не издевается ли он – и это она не только про новость, но и про бороду.

– Колдуотер – это где? – спросила она.

– Около девяноста километров на запад.

– Откуда мы знаем про эти звонки?

– Она заявила на церковной службе.

– Как отреагировали люди?

– Вот это тебе и нужно выяснить.

– Значит, я должна взять у нее интервью.

Фил поднял бровь.

– Для начала.

– А если она не в своем уме?

– Просто привези отснятый материал.

Эми бросила взгляд на свои ногти. Она сделала маникюр специально к этой встрече.

– Ты же понимаешь, что это бред, Фил.

– Как и лох-несское чудовище. Однако сколько новостных сюжетов о нем снято?

– Ясно. Я поняла.

Эми поднялась на ноги. Было ясно, что материал завернут, как только станет понятно, насколько он комичен.

– А если окажется, что это пустая трата времени? – спросила она.

– Не окажется, – ответил Фил.

Лишь выйдя из здания студии, Эми поняла, что он имел в виду: поездка не окажется пустой тратой времени, потому что она поручена тебе. А не какому-нибудь значимому журналисту.

Чего Фил не рассказал и о чем Эми не догадалась спросить – так это каким образом телевизионная студия узнала о таком далеком событии.

Все началось с письма, которое загадочным образом появилось на столе у Фила. Без подписи, без обратного адреса. Набранный с двойным интервалом текст был лаконичен:

«Появилась избранница Божья. Дар небес проявился на земле. Это событие станет величайшим в мире. Колдуотер, штат Мичиган. Спросите того, кто служит Богу. Один звонок все подтвердит».

Как режиссеру новостных программ, Филу частенько приходилось получать письма от безумцев. Чаще всего он просто не придавал им значения. Но, с другой стороны, округ Алпина не был продуктивным новостным рынком, на котором можно просто отмахнуться от «величайшего события в мире», тем более что сенсация неплохо подняла бы рейтинги, от которых зависела работа Фила.

Так что он составил список всех церквей в Колдуотере и сделал пару звонков. С первых двух номеров его перебросило на голосовую почту. Но третьей попыткой стал звонок в баптистскую церковь «Жатва надежды», трубку взяла секретарь, и – спросите того, кто служит Богу, – Фил попросил позвать к телефону священника.

– Как вы узнали? – удивленно спросил пастор.

В наше время дозвониться до человека можно, где бы он ни был. Едете ли вы в поезде или в машине, в кармане ваших штанов завибрирует мобильник. В мегаполисах, маленьких городках и деревнях, даже в палатках бедуинов ловит телефонная связь, и люди, живущие в самых отдаленных уголках мира, сегодня имеют возможность поднести устройство к уху и поговорить.

Но что, если вы не хотите быть в зоне доступа?

Элайас Роу слез с лестницы и взял в руки планшет для бумаги. Скоро холода вынудят его перенести строительные работы в помещение, и этот проект по перестройке дома был одним из немногих заказов, на котором можно было скопить денег на зиму.

– В понедельник можем начать монтаж гипсокартона, – сказал он.

Владелица дома, женщина по имени Джози, покачала головой:

– Ко мне на все выходные приедут родственники. Уедут только в понедельник.

– Тогда во вторник. Позвоню парню, который этим занимается.

Элайас взял телефон. И заметил, что Джози не сводит с него глаз.

– Элайас. Вы действительно?.. Ну, понимаете.

– Я не знаю, что это было, Джози.

И в этот момент его телефон завибрировал. Они переглянулись. Элайас отвернулся и, ссутулившись, ответил. Его голос стал тише:

– Алло?.. Зачем вы звоните?.. Хватит. Кто бы ты ни был. Больше не звони мне!

Он с такой силой зажал кнопку «Отклонить», что телефон выскользнул из руки и шлепнулся на пол. Джози посмотрела на его большие ладони.

Они дрожали.

В Колдуотере соседствовали пять церквей: католическая, методистская, баптистская, протестантская и внеконфессиональная. На памяти пастора Уоррена ни разу не случалось такого, чтобы представители всех пяти церквей собрались в одном месте.

До этого момента.

Если бы Кэтрин Йеллин не поднялась со скамьи в то воскресное утро, события в Колдуотере разворачивались бы так же незаметно, как и другие тихие, пересказываемые шепотом чудеса.

Но обнародованные чудеса влекут за собой перемены. Люди заговорили – и особенно воодушевленно случившееся обсуждали прихожане. Поэтому пятеро главных священнослужителей собрались в кабинете пастора Уоррена, где секретарь, миссис Пулт, налила всем по чашечке кофе. Уоррен обвел взглядом лица присутствующих. Он был по крайней мере на пятнадцать лет старше остальных.

– Расскажите, пастор, – заговорил католический священник отец Уильям Кэрролл, толстяк с колораткой[1] на шее, – сколько людей посетили службу в это воскресенье?

– Около сотни, – ответил Уоррен.

– И сколько из них слышали историю той женщины?

– Все.

– Как вы считаете, они ей поверили?

– Да.

– Подвержена ли она галлюцинациям?

– Нет.

– Принимает ли какие-либо лекарства?

– Нет, не думаю.

– Значит, все случилось в самом деле? Ей действительно позвонили?

Уоррен покачал головой.

– Не знаю.

Служитель методистской церкви подался вперед.

– На этой неделе у меня было семь встреч, и каждый из семи человек спрашивал, возможно ли связаться с небесами.

– Мои прихожане, – кивнул протестантский пастор, – спрашивают, почему это случилось в церкви Уоррена, а не в нашей.

– И мои.

Уоррен обвел взглядом сидящих за столом священников: каждый из них поднял руку.

– И, вы говорите, на следующей неделе к нам приедут телевизионщики? – спросил отец Кэрролл.

– Так сказал продюсер, – ответил Уоррен.

– Что ж… – Отец Кэрролл сложил ладони перед собой. – Вопрос в том, что нам с этим делать.

Страшнее, чем уезжать из маленького городка, только перспектива остаться там навсегда. Салли однажды поделился этой мыслью с Жизелью, когда рассказывал ей, почему поступил в колледж в другом штате. Тогда он думал, что никогда уже не вернется.

Но вот он снова в Колдуотере. И в пятничный вечер, завезя Джулса к родителям («Мы с ним посидим, – сказала мама, – отдохни!»), Салли оправился в бар «Огурчик», куда они с ребятами пытались прошмыгнуть еще в старшей школе. Сел за дальний конец барной стойки и взял себе виски и пива, чтоб запивать, опустошил один стакан, потом другой, а потом еще один. После чего расплатился и вышел на улицу.

Последние три дня он провел в поисках работы. Безуспешно. На следующей неделе поищет в близлежащих городах. Салли застегнул куртку и прошел несколько кварталов мимо бесчисленных мешков с листьями, ожидающих вывоза. Далеко впереди он увидел свет. Услышал гомон толпы. Не готовый идти домой, он зашагал в этом направлении и дошел до школьного футбольного поля.

Играла его бывшая команда – по полю бегали «Колдуотерские ястребы» в багряно-белой форме. Похоже, сезон у ребят не задался. Три четверти трибун пустовало, а из зрителей в основном были семьи: бегающие по ступенькам дети да родители с биноклями, пытающиеся разглядеть своего сына в куче навалившихся друг на друга спортсменов.

В подростковом возрасте Салли тоже играл в американский футбол. В те времена дела у «ястребов» шли не лучше, чем сейчас. Колдуотерская старшая школа была меньше остальных участвующих в чемпионате, так что набрать команду уже считалось успехом.

Салли подошел к трибунам. Поднял глаза на табло. Четвертый период. Колдуотер проигрывает после трех тачдаунов. Салли сунул руки в карманы и стал следить за игрой.

– Хардинг! – окликнул его кто-то.

Салли застыл. Алкоголь немного затуманил рассудок, и ему не пришло в голову, что кто-нибудь из школы может узнать его – пусть и двадцать лет спустя. Салли слегка повернул голову, пытаясь незаметно оглядеть толпу. Может, показалось. Он снова перевел взгляд на поле.

– Джеронимо! – крикнул кто-то, захохотав[2].

Салли сглотнул. На этот раз он не повернулся. Около минуты постоял неподвижно, как статуя. А потом пошел прочь.

Пятая неделя

Пожарная машина с ревом мчалась по Катберт-роуд, красные лучи рассекали ночное октябрьское небо. Пять человек из Первой добровольной пожарной команды Колдуотера приступили к борьбе с пламенем, вырывающимся с верхнего этажа дома Рафферти – здания в колониальном стиле с тремя спальнями, со стенами цвета сливочного масла и ставнями из красного дерева. К моменту, когда Джек на патрульной машине подъехал к месту происшествия, у пожарных все было под контролем.

Кроме кричащей женщины.

У нее были волнистые светлые волосы и лаймово-зеленый свитер, подчиненные Джека Рэй и Дайсон силой удерживали ее на лужайке, но, судя по тому, как они уворачивались от ее летающих локтей, явно были обречены на поражение. Перекрикивая шум хлещущей воды, они повторяли:

– Леди, там небезопасно!

– Я должна вернуться!

– Нельзя!

Джек вышел вперед. Женщина лет тридцати пяти была симпатичной и проворной. И она была вне себя от ярости.

– Пустите!

– Мисс, я начальник полиции. В чем…

– Умоляю! – Она резко повернулась и бросила на него безумный взгляд. – Времени нет! Вдруг он уже горит!

Она кричала так пронзительно, что даже Джек опешил: ему казалось, что он повидал все возможные реакции на пожар: тихие рыдания в мокрой траве, дикие завывания, ругань в сторону пожарных, «портящих водой их имущество»… Как будто пожар устранит сам себя.

– Мненадотуда, надотуда, – истерично причитала женщина, сопротивляясь хватке Дайсона.

– Как вас зовут, мисс? – спросил Джек.

– Тесс! Пустите!

– Тесс, вы действительно хотите рисковать вашей ж…

– Да!

– Что там?

– Вы мне не поверите!

– А вдруг поверю?

Она вздохнула и опустила голову.

– Телефон, – наконец призналась она. – Он мне нужен. Мне звонят с…

Ее голос дрогнул, и она замолчала. Рэй с Дайсоном переглянулись и закатили глаза. Джек не издал ни звука. Несколько секунд он стоял не двигаясь, а потом махнул сотрудникам, мол, дальше я сам. Те были только рады отдать обезумевшую дамочку на попечение Джека.

Как только они отошли, Джек положил руки на плечи Тесс и посмотрел прямо в ее светло-голубые глаза, пытаясь отмахнуться от несвоевременных мыслей о том, как же она красива.

– Где телефон? – спросил он.

К тому времени Джек успел четыре раза поговорить с сыном. Тот всегда звонил в пятницу на телефон в его кабинете, и Джек отвечал, скрючившись над столом с трубкой у уха.

Невероятное осознание того, что с ним говорит Робби, приносило радость и даже чувство предвкушения, а каждый разговор разжигал в нем все больший интерес к месту, где находился сын.

– Здесь замечательно, папа.

– Как это выглядит?

– Здесь ты не видишь обстоятельств… А находишься внутри них.

– Что ты имеешь в виду?

– Мое детство, например… Я вижу его… Это так здорово!

Робби рассмеялся, и Джек почти всхлипнул. Смех сына. Как же давно он его не слышал.

– Я не понимаю, сынок. Расскажи побольше.

– Я люблю тебя, пап. Все, что меня окружает… Любовь, она…

Звонок прервался внезапно – все они были короткими, – и Джек еще час просидел за столом на случай, если телефон зазвонит вновь. А потом все-таки отправился домой, чувствуя накатывающие волны эйфории, сменяющиеся усталостью. Он понимал, что стоит все рассказать Дорин, да и не только ей. Но как это будет выглядеть? Начальник полиции в маленьком городе заявляет, что говорит с умершими? К тому же кусочек рая хотелось держать при себе из страха потерять – как бабочку, спрятанную в детских ладошках. На тот момент Джек думал, что он единственный поддерживает такую связь.

Но теперь, подходя к пылающему дому, он думал о кричащей женщине и ее одержимости телефоном: что, если он не единственный?

«Радость и печаль делят один омут». Строчка из песни крутилась в голове Салли, пока он подгребал горки из пены поближе к сыну. Ванная комната была такой же древней, как и другие, с круглой плиткой размером с монетку и стенами цвета авокадо. Стоявшее на полу зеркало ждало, когда Салли наконец его повесит.

– Пап, я не хочу мыть голову.

– Почему?

– Шампунь течет в глаза.

– Тебе рано или поздно придется это сделать.

– Мама разрешает не мыть.

– Всегда?

– Иногда.

– Тогда сегодня голову не моем.

– Ура!

Салли подтолкнул горку пены. Он подумал о Жизели: как она купала Джулса, когда он был совсем маленьким, как вытирала его досуха и закутывала в махровый халат с капюшоном. Салли каждым мускулом ощущал, как скучает по Жизели.

– Пап.

– Мм?

– Ты попрощался с самолетом?

– С самолетом?

– Когда выпрыгнул.

– Я не выпрыгнул. Я катапультировался.

– А какая разница?

– Просто это не то же самое, вот и все.

Взгляд его упал на собственное отражение в зеркале: взъерошенные волосы, покрасневшие глаза, подбородок покрыт щетиной. Салли всю неделю искал работу в Мосс Хилле и Данморе. Ничего обнадеживающего он не услышал. Такая уж экономическая ситуация, так ему сказали. А тут еще и склад пиломатериалов закрылся…

Ему нужна была работа. Он одиннадцать лет прослужил на флоте, год пробыл в запасе и десять месяцев – в тюрьме. По каждой вакансии спрашивают о наличии судимостей. Как такое скроешь? К тому же многим местным и так это известно.

Салли вспомнил о человеке с футбольного поля, который кричал «Джеронимо!». Может, Салли это все померещилось. Все-таки он был нетрезв.

– Ты скучаешь по самолету, папа?

– Мм?

– Скучаешь по своему самолету?

– По вещам не скучают, Джулс. Скучают по людям.

Джулс уставился на свои торчащие над водой коленки.

– Значит, ты с ним не попрощался.

– Я не смог.

– Почему?

– Все произошло слишком быстро. Раз – и все.

Салли вытащил руку из ванны и щелкнул мыльными пальцами. Понаблюдал за тем, как лопаются пузырьки.

Муж лишается жены. Сын лишается матери. «Радость и печаль делят один омут».

Раз – и все.

Маленькие городки начинаются со знака. Слова просты, как заглавие к истории: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ХЕЙБЕРВИЛЛЬ, ВЫ ВЪЕЗЖАЕТЕ В КЛОСОН», – но как только вы пересекаете черту, то погружаетесь в эту историю, и все ваши действия становятся частью повествования.

Эми Пенн проехала мимо знака «КОЛДУОТЕР. ОСНОВАН В 1898 ГОДУ», не осознавая, что в следующие недели изменит этот город. Она знала лишь, что стаканчик с кофе давно опустел, радио не ловило и она пробыла в пути почти два часа, чувствуя, что чем дальше она от Алпины, тем больше все вокруг сжимается: четыре полосы сменились на одну, красный сигнал светофора – на мигающий желтый, рекламные щиты на мостах уступили место деревянным табличкам в пустых полях.

Эми задумалась: если души умерших действительно пытаются связаться с живыми, почему они выбрали именно эти места? А потом вспомнила о домах с привидениями. Их ведь тоже никогда не бывает в больших городах. Всегда одинокий зловещий дом на холме.

Эми взяла свой айфон и сделала несколько фотографий Колдуотера, размышляя, где лучше поставить камеру. В городе было кладбище, обнесенное невысокой кирпичной стеной. Пожарное депо на один автомобиль. Библиотека. Какие-то магазинчики на Лейк-стрит заколочены, другие, выжившие, словно были выбраны абсолютно случайно: продуктовый, лавка рукоделия, слесарная мастерская, книжный магазин, банк и дом в колониальном стиле с крыльцом, над которым было написано: «Юридическая фирма».

В основном Эми проезжала жилые дома: старенькие здания в стиле кейп-код или ранчо, узкие асфальтированные подъездные дорожки, небольшие кустарники, ведущие к парадным дверям. Она искала дом некой Кэтрин Йеллин, с которой говорила по телефону (ее номер Эми отыскала в справочнике), и, судя по голосу, Кэтрин была даже слишком рада, поскольку охотно дала свой адрес, который Эми и вбила в навигатор на телефоне: Ганингем-роуд, 24755. «Какой обыкновенный адрес для места, где происходит чудо», – подумала Эми. С другой стороны, никакое это не чудо, а кошмарная трата времени. «Сделай все, что в твоих силах. Будь профессионалом». Она развернула свой автомобиль с надписью Nine Action News[3] и вдруг поняла, что не на всех домах написан номер.

– Замечательно, – пробормотала она. – И как я найду нужный?

Но, оказалось, беспокоиться было не о чем. Когда Эми подъехала к дому Кэтрин, хозяйка стояла на крыльце и махала.

Говорят, вера лучше убеждений, поскольку убеждения – плод мыслей другого человека. Вера пастора Уоррена была неприкосновенна. С убеждениями же было сложнее. Да, в церковь «Жатва надежды» стало ходить больше народу, и прихожане были сильно воодушевлены. Вместо того чтобы, склонив головы, молиться о новых рабочих местах, люди все чаще просили о прощении и обещали стать лучше. Все они были вдохновлены выступлением Кэтрин.

И все же Уоррен беспокоился. Он поговорил с мужчиной с телевизионной станции в Алпине (как быстро разносятся новости!), но на вопрос, чем можно объяснить этот феномен, вразумительного ответа дать не смог. Зачем Господу даровать этим двум прихожанам возможность общаться с загробным миром? Почему именно им? И почему сейчас?

Пастор снял свои очки для чтения, потер виски и провел пальцами по тонким седым волосам. Щеки его были обвислыми, как у старого охотничьего пса. Уши и нос будто с каждым годом только увеличивались. Дни борьбы за идеи и ценности остались далеко позади, в тех временах его жизни, когда он учился на богословском факультете. Теперь же, в восемьдесят два года, его пальцы дрожали даже при перелистывании молитвенника.

Несколько дней назад он пригласил Кэтрин к себе в кабинет. Сообщил ей о звонке телевизионщиков. Попросил быть очень осторожной.

– А что с Элайасом Роу? – спросила она.

– Я не говорил с ним с той самой службы.

Кэтрин выглядела почти довольной.

– «Жатва надежды» была избрана неспроста, пастор. – Она встала. – А церковь, избранная Богом, должна вести верующих вперед, а не создавать им препятствия, не правда ли?

Пастор наблюдал за тем, как она надевает перчатки. В словах Кэтрин он услышал не столько вопрос, сколько угрозу.

В ту ночь Элайас зашел в закусочную «У Фриды» – единственное кафе, открытое после девяти вечера. Он сел за столик в углу и заказал тарелку супа с говядиной и ячменем. Посетителей практически не было. Это радовало. Отвечать на вопросы не хотелось.

С того момента, как он встал в церкви и произнес всего несколько слов – «мне тоже позвонили», – Элайас чувствовал себя преступником в бегах. Тогда он лишь хотел подтвердить, что Кэтрин не сумасшедшая. В конце концов, ему тоже звонили с того света, уже пять раз, и было бы грешно отрицать это, промолчав.

Но эти звонки его не радовали. Элайасу звонил вовсе не ушедший любимый человек, а озлобленный бывший коллега по имени Ник Джозеф, кровельщик, проработавший с Элайасом около десяти лет.

Ник много пил и кутил и частенько звонил Элайасу, чтобы то так, то сяк оправдаться за свои опоздания или некачественную работу. Он то и дело заявлялся на стройку пьяным, и Элайас отправлял его домой без оплаты.

Однажды Ник пришел на работу в явном наркотическом опьянении. Стоя на крыше, он вступил с кем-то в оживленный спор, резко развернулся и упал, сломав руку и повредив позвоночник.

Когда об этом сообщили Элайасу, гнев взял верх над сочувствием. Он распорядился, чтобы Ника проверили на наркотики – вопреки его крикам и просьбам никому не звонить. Приехала скорая. Взяли анализы. Все подтвердилось. В результате Ник не получил компенсации за производственную травму.

Ник больше не работал. Он таскался по больницам, едва покрывая расходы, выходящие за рамки медицинской страховки.

Через год после случившегося Ника нашли мертвым в подвале его дома: судя по всему, он умер от сердечной недостаточности.

Это было восемнадцать месяцев назад.

А теперь Элайас внезапно стал получать от него звонки.

– Зачем ты это сделал? – с этих слов начался их первый телефонный разговор.

– Кто говорит? – спросил Элайас.

– Это Ник. Помнишь меня?

Элайас сбросил звонок, трясясь. Посмотрел на экран, но, кроме слов «Неизвестный номер», там ничего не было.

Неделей позже, в присутствии его клиентки Джози, сотовый зазвонил вновь.

– Мне нужна была помощь. Почему ты не помог мне?.. Господь… прощает меня. Так почему ты не простил?

– Хватит. Кто бы ты ни был. Больше не звони мне! – крикнул Элайас, выключил телефон и уронил его на пол.

Почему это происходит? Почему он? Почему сейчас? Официантка принесла суп, Элайас через силу съел несколько ложек: аппетита не было уже несколько недель. Завтра он сменит номер. Уберет себя из справочника. Если эти звонки действительно были знаком Божьим, он уже сыграл свою роль. Рассказал о чуде, свидетельством которого стал.

Но больше иметь к этому отношение он не хотел.

Шестая неделя

За два года до того, как Александр Белл изобрел телефон, он кричал в ухо мертвого человека.

Ухо, барабанная перепонка и соответствующие хрящи были вырезаны у трупа хирургом, помощником Белла, чтобы тот – молодой преподаватель ораторского искусства – мог изучить, как барабанная перепонка передает звуки. Белл приладил к ней соломинку, на другой конец поместил кусочек покрытого копотью стекла, а на выходе прикрепил воронку.

Когда испытатель кричал в воронку, барабанная перепонка вибрировала, соломинка приходила в движение и оставляла отметки на закопченном стекле. Поначалу Белл надеялся, что эти отметки помогут в обучении речи глухих детей и подростков – в том числе его жены по имени Мейбл Хаббард. Но вскоре понял, что у сделанного открытия может быть гораздо более широкое применение.

Если звук мог не только подавать вибрации на соломинку, но и порождать электрические колебания, то слова способны преодолевать те же расстояния, что и электричество. Все, что потребуется, – это подобие барабанной перепонки на одном и на другом конце.

На появление этой мысли вдохновил череп мертвеца. Таким образом, мертвые стали причастны к телефонной связи еще за два года до того, как появился первый телефон.

На севере Мичигана листья опадают рано, и к середине октября деревья уже стояли голыми. Это придавало пустым улицам Колдуотера жутковатый облик, будто мощная сила прошлась по городу и высосала его без остатка.

Но эта пустота задержалась ненадолго.

За пару дней до того, как мир узнал о колдуотерском чуде, Джек Селлерс, гладко выбритый, в накрахмаленной синей рубашке, с зачесанными назад волосами, стоял посреди обгоревшей кухни Тесс Рафферти. У него на глазах женщина добавила ложку быстрорастворимого кофе в кружку с уже налитым напитком.

– Так кофеина больше, – сказала она. – Пытаюсь не заснуть: вдруг она позвонит поздно ночью?

Джек кивнул. Осмотрелся. Огонь не сильно повредил первый этаж, хотя от дыма некогда песочные стены выглядели как поджаренный хлеб. На столешнице Джек заметил уцелевший в огне старенький автоответчик и, конечно, драгоценный телефон Тесс – бежевый настенный аппарат, вернувшийся на свое место слева от кухонных шкафчиков.

– Значит, у вас только такой телефон?

– Это дом моей мамы. Так ей больше было по душе.

– И вам тоже всегда звонят по пятницам?

Тесс помолчала.

– Вы меня допрашиваете?

– Нет-нет. Я сбит с толку так же, как и вы.

Джек потягивал кофе и старался не поглядывать на Тесс слишком часто. Он объяснил, что зашел в дом, чтобы оценить ущерб от пожара: в городках вроде Колдуотера полиция с пожарными работали сообща, – однако оба понимали, что Джек лукавит. Ведь в ночь пожара он распорядился, чтобы телефон Тесс вынесли из огня. Зачем ему это? Разве что Джек понимал, что этот телефон особенный.

За пятнадцать минут они рассказали друг другу всю правду. Все равно что поделились самым важным в мире секретом.

– Да, – сказала Тесс, – мне звонят лишь по пятницам.

– И всегда сюда? На работе такого не случалось?

– Я не была на работе. Я заведую детским садом. Сотрудники пока справляются сами. А я придумываю отговорки, почему не смогла приехать. Честно говоря, я все это время даже не выходила из дома. Глупо, конечно. Но не хочется пропустить ее звонок.

– Можно кое-что спросить?

– Угу.

– Что она сказала, когда позвонила первый раз? Ваша мать.

Тесс улыбнулась.

– В первый раз было что-то вроде послания. Во второй она хотела рассказать мне о небесах. В третий я спросила, каково там, а она все повторяла: «Здесь так прекрасно». Сказала, что боль, которую мы испытываем, нужна для того, чтобы мы ценили то, что ожидает нас после.

Тесс замолкла.

– Она говорила, что это продлится недолго.

– Что?

– Эта связь.

– Она не сказала сколько?

Тесс покачала головой.

– Значит, вы никому об этом не сообщали? – спросил Джек.

– Нет. А вы?

– Нет.

– Даже жене?

– Мы в разводе.

– Она все еще его мать.

– Да. Но что я ей скажу?

Тесс опустила глаза. Посмотрела на свои босые ступни. С последнего педикюра прошло два месяца.

– Когда вы потеряли сына?

– Два года назад. В Афганистане. Он вышел из здания, которое должен был осмотреть, и в пяти метрах от него взорвался автомобиль.

– Кошмар.

– Да.

– Но вы похоронили его. Похороны были?

– Я видел его тело, если вы об этом.

Тесс поморщилась.

– Извините.

Джек смотрел в свою кружку. В детстве нам говорят, что можно попасть в рай. Но никто не предупреждает, что рай может прийти к тебе.

– Думаете, это происходит только с нами? – спросила Тесс.

Джек отвел взгляд, смущенный внезапной связью между ним и этой красивой женщиной на десять лет младше него. И тем, как она сказала «нами».

– Может быть, – ответил он, поборов желание добавить: «А может быть, и нет».

Эми вела свой автомобиль вверх по развязке. Она нажала на газ и, когда дорога расширилась до трех полос, выдохнула.

После трех дней в Колдуотере ей казалось, что она возвращается в реальный мир. Камера лежала в багажнике. Эми вспоминала беседы с Кэтрин Йеллин, рыжей женщиной с голубыми тенями на веках, чей пик красоты, вероятно, пришелся на старшую школу. Она водила старый фордик и угощала Эми домашним кофейным кексом, но все же показалась ей чересчур впечатлительной. Разница в возрасте у них была небольшая: Кэтрин за сорок, Эми тридцать один, – но едва ли Эми могла зациклиться на чем-то так же сильно, как Кэтрин на загробной жизни.

– Небеса ожидают нас, – сказала Кэтрин.

– Сейчас, только настрою камеру.

– Сестра говорит, что это потрясающее место.

– Здорово.

– Эми, вы верите в Бога?

– Мы говорим не обо мне.

– Но вы верующая, Эми, ведь так?

– Да. Конечно, я верю.

Эми постучала пальцами по рулю. В этом месте она немного солгала. Ну и что с того? Интервью она взяла. И больше сюда не вернется. Отредактирует то, что есть, посмотрит, поставит ли Фил этот репортаж в эфир, а потом возобновит охоту за повышением.

Эми взяла телефон, чтобы проверить сообщения. Колдуотер был для нее не более чем точкой, удаляющейся в зеркале заднего вида.

Но ничто не меняет маленький городок так, как приезжий незнакомец.

И доказательство этому было на пленках, лежащих у Эми в багажнике.

Четыре дня спустя

НОВОСТИ

9-й канал, Алпина

(Кадры телефонных столбов в Колдуотере.)

ЭМИ: С первого взгляда Колдуотер ничем не отличается от других маленьких городков с телефонными столбами и линиями связи. И все же одна местная жительница утверждает, что эти провода связывают город с силой более могущественной, чем любые телефонные компании!

(На экране Кэтрин с телефоном в руках.)

КЭТРИН: Мне позвонила моя старшая сестра Диана.

(Фотография Дианы.)

ЭМИ: Но не все так просто. Диана умерла от разрыва аневризмы почти два года назад. Первый звонок раздался в доме Кэтрин Йеллин в прошлом месяце, и, по ее словам, с тех пор сестра звонит ей каждую пятницу.

(В кадре Кэтрин.)

КЭТРИН: Да, я уверена, что это она. Она говорит, что счастлива на небесах. Говорит, что…

(Более крупный план, Кэтрин плачет.)

…она ждет меня, что они все нас ждут.

ЭМИ: Вы думаете, это чудо?

КЭТРИН: Конечно.

(Эми на фоне баптистской церкви «Жатва надежды».)

ЭМИ: В прошлое воскресенье Кэтрин рассказала об удивительном телефонном разговоре прихожанам своей церкви. Реакцией стали изумление и надежда. Однако есть и те, кто отнесся к новости скептично.

(В кадре отец Кэрролл.)

ОТЕЦ КЭРРОЛЛ: Нам следует с осторожностью вести разговоры о вечной жизни. Подобные вещи, если позволите, должны обсуждаться на уровне высшего духовенства.

(Эми шагает под телефонными столбами.)

ЭМИ: По меньшей мере еще один местный житель утверждает, что ему звонили с того света, однако дать нам комментарий он отказался. Тем временем колдуотерцы гадают, кому из них следующим выпадет шанс ответить на звонок с того света.

(Эми останавливается.)

Эми Пенн, Nine Action News.

Пастор Уоррен выключил телевизор. Нахмурился в раздумьях. Может, не так много человек посмотрели этот репортаж, успокоил он себя. К тому же он очень короткий. А люди забывают новости так же быстро, как узнают их.

Он был рад тому, что, несмотря на устойчивые уговоры журналистки, не стал говорить с ней. Он спокойно объяснил, что, как пастор, не должен комментировать происходящее, поскольку церковь еще не озвучила официальной позиции по этому вопросу. И с радостью позволил отцу Кэрроллу выступить с общим заявлением, согласованным с другими священнослужителями.

Уоррен закрыл кабинет и прошел в пустой зал храма. Опустился на колени – те тут же заныли, закрыл глаза и произнес молитву. В такие моменты он ощущал себя ближе всего к Богу. В одиночестве, в Его доме. Пастор позволил себе мысль, что Всевышний взял ситуацию в свои руки и скоро все успокоится: одно пылкое выступление прихожанки, одна любопытная репортерша – и на этом все.

Уходя, он снял с крючка шарф и плотно замотал им шею. Было почти шесть вечера, так что телефоны уже отключили. Уоррен прошел к выходу из церкви, не заметив, что огоньки всех телефонных линий на столе у миссис Пулт мигали.

Во сне, который Салли видел по несколько раз за неделю, он снова сидел в кабине пилота: шлем надет, визор опущен, кислородная маска на месте. Он ощутил мощнейший удар. Самолет покачнулся. Приборы встали. Он дернул рычаг, и фонарь[4] кабины открылся. Под ним вспыхнул ракетный двигатель. Тело закричало от боли. Потом все затихло. Он увидел далеко внизу небольшую вспышку – обломки своего самолета. А потом еще одну. Поменьше.

Приближаясь к земле, он услышал шепот: «Не надо туда. Оставайся в небе. Здесь безопасно».

Голос Жизели.

Он проснулся в поту. Взгляд забегал по комнате. Салли лежал на диване в своей квартире – уснул после двух стаканов водки с клюквенным соком. Телевизор работал. Девятый канал. Салли моргнул, увидев на экране женщину-репортера на фоне знакомой церкви. Это была баптистская церковь «Жатва надежды» в километре от его дома.

«Тем временем колдуотерцы гадают, кому из них следующему выпадет шанс ответить на звонок с того света».

– Это что за хрень… – пробормотал Салли.

– Пап, мы поедим?

Он поднял голову и увидел у края дивана Джулса.

– Конечно, дружище. Папа просто заснул.

– Ты всегда спишь.

Салли нашел свой стакан и отхлебнул уже теплый напиток. Простонал и сел.

– Сейчас сварю макароны.

Джулс потянул за отваливающуюся подошву на кроссовке. Салли подумал, что пора купить ребенку новую обувь.

– Пап.

– А?

– Когда мама нам позвонит?

Всему есть предел. Хотя Тесс писала на работу электронные письма, в которых просила не звонить и дать ей время побыть одной, когда коллеги услышали о пожаре, двое из них – Лулу и Саманта – приехали к Тесс домой. Они постучали в дверь. Тесс открыла, пряча глаза от солнца.

– Господи, – выдохнула Лулу. С последней их встречи подруга осунулась и побледнела. Длинные светлые волосы были собраны в густой хвост, отчего лицо ее выглядело еще более изможденным.

– Тесс, что с тобой?

– Все в порядке.

– Можно войти?

– Да. – Она сделала шаг в сторону. – Извините.

Зайдя в дом, подруги Тесс осмотрелись. На первом этаже было чисто, как и всегда, за исключением пятен от дыма на стенах. Но наверху было темно от следов пожара. Дверь в спальню обуглилась. Лестница была перекрыта двумя сколоченными накрест досками.

– Это ты их сюда поставила? – спросила Саманта.

– Нет. Тот мужчина.

– Какой?

– Мужчина из полиции.

Саманта быстро глянула на Тесс. Они дружили много лет и вместе открыли детский сад. Вместе обедали, брали друг за друга смены, делились всеми радостями и горестями. Какой-то мужчина? Пожар? И Саманта ничего об этом не знала? Она шагнула вперед, взяла Тесс за руки и сказала:

– Эй. Это же я. Что с тобой происходит?

В следующие два часа Тесс рассказала коллегам то, что еще пару недель назад казалось невообразимым. Она пересказала телефонные разговоры. Описала голос матери. Объяснила, как случился пожар: что котел в подвале пришел в негодность, она расставила по дому обогреватели, и один из них закоротило, пока она спала, одна искра, и – раз! – второй этаж поджарило, как в тостере.

Тесс рассказала о том, как Джек Селлерс спас ее телефон и автоответчик из пожара. Призналась, что боялась потерять маму вновь, что молилась и голодала и что, когда спустя три дня телефон зазвонил снова и она услышала слова: «Это я, Тесс», – то рухнула на колени.

Когда ее рассказ подошел к концу, все три женщины плакали.

– Я не знаю, что делать, – прошептала Тесс.

– Ты точно в этом уверена?

– Это она, Лулу. Клянусь тебе.

Саманта пораженно покачала головой.

– Город стоит на ушах из-за тех двух прихожан. А теперь выясняется, что тебе тоже звонили.

– Погодите, – Тесс сглотнула. – Есть другие?

– В новостях передавали, – кивнула Лулу.

Подруги переглянулись.

– Интересно, – сказала Саманта, – со сколькими людьми происходит то же самое?

Через два дня после выхода репортажа о звонках с того света Кэтрин Йеллин проснулась в 6 утра от шума на крыльце.

Ей снилась ночь, когда умерла Диана. Они должны были пойти на концерт классической музыки. Но, придя домой, Кэтрин обнаружила сестру на полу в гостиной, между кофейным столиком и стеганым кожаным пуфом. Она набрала 911 и прокричала адрес, потом обняла тело Дианы и держала ее остывающую руку, пока не приехала скорая. Аневризма – это расширение аорты, ее разрыв способен убить человека за несколько секунд. Позже Кэтрин стала говорить себе, что если и существовала причина, по которой должна была умереть ее красивая, веселая, горячо любимая старшая сестра, так это то, что ее сердце было слишком велико и потому разорвалось.

Во сне Диана как по волшебству открыла глаза и сказала, что ей нужно позвонить.

– Где телефон, Кэт?

Из сновидения Кэтрин выдернул какой-то звук… Что это было? Жужжание?

Она накинула халат и, взволнованная, спустилась на первый этаж. Отодвинула штору на окне в гостиной.

И прижала руку к груди.

На лужайке перед домом в первых лучах утреннего солнца она увидела пятерых человек в верхней одежде, стоявших на коленях, державшихся за руки и закрывших глаза.

Стало ясно, что за шум разбудил Кэтрин.

Это были голоса молящихся людей.

Эми снова надела свой лучший костюм и потратила время на макияж, но, садясь перед Филом Бойдом, не особо на что-то рассчитывала. Он не видел в ней большого таланта, и она это чувствовала. И все же с началом разговора в его голосе зазвучала новая интонация.

– Ну, как тебе Колдуотер?

– Эм… Маленький городок. Довольно обычный.

– А люди?

– Неплохие.

– Получилось наладить контакт с… – он глянул в блокнот, – Кэтрин Йеллин?

– Вполне. Ну, она мне все рассказала. По крайней мере, свою версию событий.

– Она тебе доверяет?

– Думаю, да.

– Ты была у нее дома?

– Да.

– Телефон звонил, пока ты была там?

– Нет.

– Но ты его видела?

– Сотовый. Розового цвета. Она везде его с собой носит.

– А тот, другой мужик?

– Не захотел со мной говорить. Я пыталась. Ходила к нему на работу и…

Фил вытянул руку, словно говоря: «Не переживай, бывает». Эми удивили его сочувствие и такой интерес к истории, которую она считала пустышкой. Люди регулярно заявляют, что получают знаки «с того света». Кто-то видит Деву Марию на заборе в саду, кто-то – Иисуса на оладьях. И это никогда ничем не заканчивается.

– Что скажешь, если я отправлю тебя обратно?

– В Колдуотер?

– Туда.

– Снять еще сюжет?

– Остаться и следить за событиями.

Эми подняла бровь.

– Вы предлагаете поехать туда и ждать, когда им снова позвонит мертвец? И вести реальный репортаж с места события?

Фил забарабанил пальцами по столу.

– Давай-ка покажу тебе кое-что. – Он повернулся на стуле лицом к компьютеру, постучал по клавишам, а потом развернул к ней монитор.

– Ты видела реакцию на твой сюжет в интернете?

– Еще нет, – ответила Эми, умолчав причину: вчера ее жених Рик с порога закатил очередной скандал, возмущаясь, что карьера для нее важнее, чем он.

– Почитай, что пишут, – сказал Фил. Он едва сдерживал улыбку.

Эми одной рукой откинула челку и подалась вперед. Под новостью, озаглавленной «Жители Колдуотера заявляют, что общаются с загробным миром», читатели оставляли свои комментарии. Их было столько, что они занимали собой весь экран, – удивительно, ведь обычно сюжеты Эми не набирали ни одного.

– Это же хорошо? – спросила Эми. – Сколько здесь… Пять, шесть… Восемь сообщений?

– Посмотри внимательнее, – сказал Фил.

Эми всмотрелась в экран. Наверху списка она увидела такое, отчего по спине побежали мурашки:

«Комментарии: 8 из 14 706».

Салли наложил сыну картошки. Был вечер четверга. Они ужинали с родителями. Мать с отцом часто приглашали их к себе, хотели помочь Салли сэкономить. Он так и не нашел работу. Так и не распаковал вещи. Не мог расшевелиться и взяться за дела, только пил, курил, водил Джулса в школу… и думал.

Жаль, нельзя было перестать думать.

– Можно еще? – спросил Джулс.

– Тебе и этого хватит.

– Салли, пусть поест еще…

– Мам.

– Что?

– Нечего переводить еду. Я пытаюсь научить его этому.

– У нас же есть еще.

– Не всем так везет.

Отец Салли кашлянул, прерывая спор. Отложил вилку.

– Видел сегодня автомобиль журналистов из Алпины, – сказал он. – На парковке у банка.

– Все обсуждают эту историю, – добавила мать. – Все-таки жутко. Мертвецы звонят по телефону.

– Я вас умоляю… – пробормотал Салли.

– Думаешь, это все неправда?

– А ты что, веришь?

– Ну, как сказать… – Она отрезала кусочек курицы. – Майра знакома с этим мужчиной из церкви. Элайасом Роу. Он строил ей дом.

– И?

– Она говорит, однажды он заметил ошибку в счете и привез ей чек, чтобы компенсировать разницу. Проделал такой путь. Ночью.

– И что ты хочешь этим сказать?

– Что он честный человек.

Салли насадил кусок картошки на вилку.

– Одно с другим не связано.

– А ты что думаешь, Фред?

Отец Салли выдохнул.

– Думаю, люди верят в то, во что хотят верить.

Салли задумался, не относились ли эти слова к нему.

– Что ж, если та бедная женщина больше не страдает из-за смерти сестры, кому от этого плохо? – сказала мать. – Моя тетушка постоянно говорила с призраками.

– Мам, – прервал ее Салли. Он кивнул на Джулса и прошептал: – Можно без этого?

– Ой, – мягко произнесла она.

– Черт возьми, в Библии Господь говорил через горящий куст, – сказал Фред. – А мы удивляемся телефону?

– Давайте сменим тему, – попросил Салли.

Все позвякивали приборами и жевали в тишине.

– А теперь можно добавки? – спросил Джулс.

– Доедай то, что есть, – ответил Салли.

– Он же голоден, – сказала мать.

– Дома он тоже ест, мам.

– Я не это имела в виду…

– Я могу обеспечить своего сына!

– Тише, Салли, – сказал отец.

Снова наступила тишина. Словно легла на стол между ними. Наконец Джулс отложил вилку и спросил:

– Что такое «обеспечить»?

Салли сверлил взглядом тарелку.

– Это значит что-то кому-то давать.

– Бабуль…

– Что, солнышко?

– Можешь обеспечить меня телефоном?

– Зачем?

– Я хочу позвонить маме на небо.

– Идешь в «Огурчик», Джек?

Был конец дневной смены. Ребята собирались выпить по пиву. В Колдуотере полиция не дежурила по ночам. Если что-то случалось, жители звонили в 911.

– Встретимся там, – ответил Джек. Он подождал, пока все не уйдут. В здании оставался только Дайсон – в комнате отдыха, где стояла микроволновка. До Джека доносился запах попкорна. Он закрыл дверь в кабинет.

– Пап, это я…

– Где ты, Робби?

– Сам знаешь. Не держи в секрете. Теперь можно рассказать всем правду.

– Какую правду?

– Смерть еще не конец.

Этот разговор состоялся меньше часа назад. Шестая пятница подряд. Шесть звонков от мальчика, которого он похоронил. Джек вывел на экран список звонивших номеров. Последний, по которому с ним говорил Робби, был обозначен как «неизвестный». Джек снова – как делал это бесчисленное количество раз – нажал «Перезвонить» и прослушал серию коротких резких гудков. А потом ничего. Ни ответа. Ни переадресации на голосовую почту. Ни даже записанного сообщения. Лишь тишина. Джек снова задумался о том, чтобы – теперь, когда по телевизору рассказывают о других людях, которым звонят, прямо как Джеку и Тесс, – начать свое расследование. Но разве возможно сделать это, не признавая, что происходящее коснулось и тебя? Он до сих пор не рассказал ничего Дорин. К тому же речь шла о Колдуотере. У них одна патрульная машина, два-три компьютера, древние железные шкафы для бумаг и бюджет, которого хватало только на шестидневную рабочую неделю.

Джек взял пальто, накинул его и мельком увидел свое отражение в зеркале на стене – волевой подбородок, их с сыном общая черта. Оба были высокими, с громким голосом и сердечным хохотом. «Мои лесорубы», – так называла их Дорин. Джеку вспомнился день, когда Робби пришел посоветоваться с ним по поводу службы в морском десанте.

– Ты точно хочешь этого, сынок?

– Ты же воевал, пап.

– Это не для каждого.

– Но я хочу сделать что-то значимое.

– Ты можешь представить себе будущее, в котором не служишь?

– Нет, не могу.

– Значит, ты получил ответ на свой вопрос.

Дорин была вне себя. Она настаивала на том, чтобы Джек отговорил сына, а не безрассудно гордился его храбрым решением.

В конце концов Робби поступил на военную службу, а Джек с Дорин расстались. Спустя четыре года, когда двое солдат приехали в Колдуотер с плохой вестью, им пришлось выбирать между двумя домами. Первым они зашли к Джеку. Дорин так его и не простила, словно это – как и смерть Робби за десять тысяч километров от дома – тоже была его вина.

«Смерть еще не конец».

Джек, не снимая пальто, наклонился и еще раз нажал на кнопку «Перезвонить». Все те же гудки. Та же тишина. Он набрал другой номер.

– Да? – На другом конце прозвучал голос Тесс Рафферти.

– Это Джек Селлерс. Вам вчера звонили?

– Да.

– Можно я заеду?

– Да.

Она повесила трубку.

В начале 1870-х Александр Белл показал отцу своей девушки Мейбл – будущему тестю – наброски своих изобретений. Некоторые из них впечатлили Гардинера Г. Хаббарда. Однако, когда Белл упомянул провод, способный передавать человеческий голос, Хаббард насмешливо хмыкнул.

– Ну, это какая-то ерунда, – сказал он.

В субботу утром Салли, сытый по горло всей этой ерундой про звонки с того света, припарковал отцовский автомобиль у бытовки с надписью «Строительные работы Роу», стоящей на окраине города. Нужно было разобраться с этим, пресечь это, пока не пострадало больше людей. Мало им скорби. Теперь еще он должен объяснять сыну, почему эти байки о чуде – ложь? «Я хочу позвонить маме на небо». Салли был зол, взвинчен и так долго был погружен в одну только скорбь, что теперь казалось, будто у него появилась какая-то цель. На флоте он разбирался с проблемами, возникавшими в эскадрилье: чрезвычайными происшествиями и неисправным оборудованием. И был в этом хорош. Командир предлагал ему попробовать себя в военно-юридической службе, стать юристом на полную ставку. Но Салли предпочитал полеты.

В общем, ему не составило труда вычислить место работы Элайаса. Салли подошел к бытовке, установленной перед строительной площадкой. Сзади были припаркованы два ялика, экскаватор и пикап модели «Форд».

Салли зашел внутрь.

– Добрый день, мистер Роу здесь?

За столом сидела крупная женщина, ее волосы были затянуты банданой. Она обвела Салли взглядом, прежде чем ответить.

– Нет, извините. Его нет.

– А когда вернется?

– Он уехал по делам. Вы хотите заказать проект?

– Не совсем.

Салли огляделся. Помещение было заставлено шкафами для бумаг и завалено чертежами.

– Хотите оставить свои имя и номер телефона?

– Я зайду позже.

Салли вернулся к машине, сел за руль и выругался. Отъезжая, он услышал звук заводящегося мотора. Глянул в зеркало заднего вида и увидел за рулем пикапа мужчину. Он сидел там все это время? Салли заглушил двигатель, выскочил из машины и бросился за пикапом, размахивая руками, пока автомобиль не остановился. Салли подбежал к окну водителя.

– Извините, – сказал он, задыхаясь. – Вы Элайас Роу?

– Я вас знаю? – спросил Элайас.

– Моя мать знает вашу знакомую. Слушайте. – Он выдохнул. Как о таком расскажешь? – Вы знаете, я отец. Отец-одиночка. Моя жена… умерла.

– Мне жаль, – сказал Элайас. – Мне пора…

– Мой сын еще не до конца смирился с этим. Но вся эта история со звонками с того света. Вы один из тех… Говорите, вам звонили?

Элайас прикусил губу.

– Я не знаю, что это было.

– Видите? В том-то и дело. Вы не знаете! Да бросьте! Наверняка вы и сами понимаете, что вам не мог звонить мертвец.

Элайас не сводил глаз с приборной панели.

– Мой сын. Он думает… – У Салли бешено стучало сердце. – Теперь он думает, что мать позвонит ему. Из-за ваших рассказов.

Элайас стиснул зубы.

– Извините. Я не знаю, чем могу вам помочь.

– Мне бы помогло – ему бы помогло, – если бы вы сказали всем, что это неправда.

Элайас вцепился в руль, снова произнес: «Извините», – и на этот раз нажал на газ. Пикап дернулся вперед и вывернул на дорогу, оставив Салли так и стоять на стройке с поднятыми руками.

В тот вечер Элайас приехал к городскому причалу на озере Мичиган и подождал, пока в небе не угасли последние лучи солнца. Он думал о мужчине, который остановил его. Думал о его сыне. Думал о Нике, Кэтрин, пасторе Уоррене и церкви.

Наконец, когда наступила полная темнота, он вылез из пикапа, дошел до конца причала и вытащил из кармана пальто телефон. Элайас вспомнил, как в детстве мама относила оставшуюся еду в благотворительную столовую. Однажды он спросил: почему нельзя просто выкинуть ее, как делают остальные?

– К тому, что дарует тебе Бог, – ответила ему мама, – нельзя относиться расточительно.

Элайас взглянул на телефон и пробормотал: «Прости, Боже, если я растрачиваю твой дар». И он швырнул телефон подальше в воду. В темноте потерял его из виду, но услышал тихое «бульк», когда телефон рассек водную гладь.

Элайас простоял еще минуту. Потом вернулся к пикапу. Он решил на какое-то время уехать из Колдуотера, оставить текущие проекты на старшего прораба. Хватит с него и одного незнакомца, прибежавшего просить о помощи. Элайас отключил телефонный номер, удалил аккаунт и избавился от физического носителя.

Из города он выехал изможденным, с чувством облегчения, словно только что захлопнул дверь перед надвигающимся ливнем.

Седьмая неделя

Проходили дни, и Кэтрин стала ловить на себе взгляды. В банке. На воскресной службе. Даже в супермаркете, где закупалась годами. Дэниел, работник склада, отвел глаза, как только Кэтрин заметила, что он пялится, а Тедди, бородач из мясного отдела, столкнувшись с ней взглядом, протараторил: «Кэтрин, здрасьте, как жизнь?» Две пожилые женщины в длинных пальто, стоявшие в конце прохода, беззастенчиво показывали на нее пальцем.

– Вы та самая, да? – спросили они.

Кэтрин кивнула, не зная, как реагировать. Она быстро покатила тележку прочь.

– Благослови вас Господь, – сказала одна из женщин.

Кэтрин обернулась.

– И вас.

Кэтрин разрывалась между желанием держаться скромно, как велела Библия, и желанием восхвалять Бога, о чем также говорилось в Библии. Общение с людьми стало для нее испытанием. Все взгляды были прикованы к ней! Она и представить себе не могла, что одно интервью для телевидения способно было сделать ее такой заметной.

Она встала в очередь на кассу за толстым лысеющим мужчиной в футболке «Детройт Лайонс». Мужчина выложил продукты на ленту. Взглянул на Кэтрин, и его лицо переменилось.

– Я вас знаю, – сказал он.

Она выдавила из себя улыбку.

– Вы когда-то показывали нам дом. Мне и жене.

– Правда?

– Нам он был не по карману.

– Понятно.

– Сижу без работы.

– Сожалею.

– Такие вот дела.

Женщина за кассой наблюдала за обоими, пока пробивала продукты для мужчины: большую пачку чипсов, масло, две банки тунца и упаковку с шестью банками пива.

– Вам дают говорить с другими? – спросил мужчина.

– Простите?

– Когда звонят. Ну, духи с того света. Вы можете поговорить с кем-то еще, если захотите?

– Не поняла.

– Мой отец. Он умер в прошлом году. Я подумал…

Кэтрин закусила губу. Мужчина опустил глаза.

– Ладно, ничего.

Он протянул кассирше стопку однодолларовых купюр, взял пакет и вышел из магазина.

Три дня спустя

НОВОСТИ

9-й канал, Алпина

(Эми на фоне баптистской церкви «Жатва надежды».)

ЭМИ: В прошлом репортаже Nine Action News вы узнали, что все началось в этом маленьком городке, когда женщина по имени Кэтрин Йеллин рассказала прихожанам своей церкви об удивительном телефонном звонке – от ее сестры Дианы, которой не стало два года назад.

(Кэтрин и Эми крупным планом.)

КЭТРИН: Она звонила мне уже шесть раз.

ЭМИ: Шесть раз?

КЭТРИН: Да. И всегда по пятницам.

ЭМИ: Почему именно по пятницам?

КЭТРИН: Не знаю.

ЭМИ: Она объяснила вам, как это происходит?

КЭТРИН: Нет. Просто говорит, что любит меня. Рассказывает о том свете.

ЭМИ: Что она рассказывает?

КЭТРИН: Диана сказала, что всех, кого мы теряем здесь, мы вновь обретем там. Наша семья сейчас вместе. Она. Родители.

(Люди на лужайке перед домом Кэтрин.)

ЭМИ: После выхода репортажа Nine Action News десятки людей приезжают в Колдуотер, чтобы встретиться с Кэтрин. Они часами ждут разговора с ней.

(Кэтрин беседует с ними в кругу.)

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА: Я верю, что она была избрана Богом. Я тоже потеряла сестру.

ЭМИ: Вы надеетесь на подобное чудо?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА: Да. (Она начинает плакать.) Я бы все отдала, лишь бы снова поговорить с сестрой.

(Эми стоит перед домом.)

ЭМИ: Отметим, что на данный момент нет подтверждений подлинности этих звонков. Но одно мы знаем точно.

(Она указывает на толпу.)

Многие верят, что чудеса действительно происходят.

(Она смотрит в камеру.)

Колдуотер, Эми Пенн, Nine Action News.

Пастор Уоррен надел шляпу и направился к выходу, быстро махнув говорившей по телефону миссис Пулт. Она опустила трубку и прошептала:

– Когда вы вернетесь? – но тут же отвлеклась на звонок с другой линии: – «Жатва надежды»… Да. Подождите минутку, пожалуйста.

Уоррен вышел, качая головой. Многие годы телефон в их церкви мог молчать целое утро. Теперь бедной миссис Пулт едва хватало времени отлучиться в туалет. Им звонили со всей страны. Люди спрашивали, не пользовались ли какими-то специальными молитвенниками их прихожане, а особенно те, кто был благословлен услышать голоса свыше.

Уоррен поковылял вниз по улице, наклоняясь навстречу хлесткому осеннему ветру. На парковке у церкви он заметил три автомобиля, через стекла смотрели незнакомые лица. Колдуотер не то место, где приезжие могут остаться незамеченными. Семьи жили здесь целыми поколениями. Дома и бизнес передавались от отцов к детям. Старожилов хоронили на местном кладбище, появившемся еще в начале 1900-х. Некоторые из надгробий были очень древними и выцвели, так что надписи на них уже было невозможно прочесть.

Уоррен вспоминал времена, когда он знал каждого прихожанина в городе, был достаточно силен, чтобы ходить к ним в гости, и то тут, то там слышал с чьего-нибудь крыльца: «Доброе утро, пастор!» Обыденность всегда успокаивала его, как тихое мерное гудение. Но в последнее время это гудение превратилось в скрежет. Он был встревожен – и не только незнакомыми автомобилями на парковке или журналисткой в его церкви.

Впервые в жизни Уоррен чувствовал, что в нем веры меньше, чем в окружающих его людях.

– Пастор, прошу, садитесь.

Мэр Джефф Джекоби указал на стул. Уоррен сел. Кабинет мэра располагался всего в двух кварталах от церкви, за зданием Первого государственного банка. Еще Джефф был директором банка.

– Удивительные времена, правда, пастор?

– Мм? – спросил Уоррен.

– Я про вашу церковь. Два новостных сюжета! Когда в Колдуотере последний раз такое было?

– Угу.

– Я знаю Кэтрин по ипотечному бизнесу. Она очень тяжело переживала смерть сестры. Вот так вернуть ее к прежней жизни… Ого.

– Считаете, она помогла ей вернуться к жизни?

Джефф усмехнулся.

– Эй! Это же вы знаток.

Уоррен внимательно посмотрел в лицо мэру, на его густые брови, нос картошкой, улыбку, моментально вспыхивающую на его лице и обнажающую зубы с коронками.

– Послушайте, пастор, нам много звонят. – Словно по сигналу, он проверил сообщения в смартфоне. – Ходят слухи, что звонят не только Кэтрин и тому мужику… Как там его зовут?

– Элайас.

– Да. Куда он делся?

– Не знаю.

– Ладно, так вот, я считаю, будет полезно собрать горожан в ратуше. Ну, знаете, только колдуотерцев. Ответить на вопросы. Решить, что дальше. Все-таки масштабы растут. Мне сказали, отель в Мосс Хилле забит под завязку.

Уоррен покачал головой. Отель забит? В октябре? Чего хотят все эти люди? Джефф что-то писал в телефоне. Уоррен бросил взгляд на обувь мужчины, мягкие кожаные туфли с идеально завязанными шнурками.

– Мне кажется, пастор, что собрание должны провести вы.

– Я?

– Все случилось в вашей церкви.

– Я к этому не причастен.

Джефф отложил смартфон. Он взял со стола ручку и дважды щелкнул ею.

– Я заметил, что вы не появляетесь в новостных сюжетах. Вы не общаетесь со СМИ?

– Кэтрин рассказывает достаточно.

Джефф усмехнулся.

– Пусть эта женщина выступает. И все-таки у нас должен быть план, пастор. Думаю, вы и сами видите, что горожанам тяжело. Это маленькое чудо может таить в себе реальные возможности.

– Возможности?

– Ну да. Может быть, привлечем туристов. А им нужно где-то питаться.

Уоррен сложил руки на коленях.

– Верите ли вы в это чудо, Джеффри?

– Ха! Вы меня спрашиваете?

Уоррен промолчал. Джеффри положил ручку. И снова сверкнул коронками.

– Ладно, давайте начистоту, пастор. Я понятия не имею, что там у Кэтрин происходит. Не знаю, правда это или выдумки. Но вы видели, сколько приехало людей? Я бизнесмен. И вот что могу сказать наверняка… – Он махнул в сторону окна. – Для бизнеса это хорошо.

Их последний разговор длился не больше минуты, но Тесс никак не могла его забыть.

– Ты испытываешь что-нибудь в раю, мама?

– Любовь.

– А что-нибудь еще?

– Это пустая трата времени, Тесс.

– Что?

– Все остальное.

– Не понимаю.

– Гнев, сожаление, переживания… Все исчезает, как только попадаешь сюда. Не теряй себя… внутри себя…

– Мам. Прости меня.

– За что?

– За все. Что спорила. Сомневалась в тебе.

– Тесс… За все это даруется прощение… А теперь, пожалуйста…

– Что?

– Прости себя.

– Ах, мама.

– Тесс.

– Я так по тебе скучаю.

Длинная пауза.

– Помнишь, как мы пекли печенье?

Разговор оборвался.

Тесс разрыдалась.

Именно благодаря печенью – и другим десертам – Тесс и Рут сблизились. Рут владела небольшим ресторанным бизнесом и, не имея возможности нанять дополнительный персонал, взяла себе в помощницы Тесс. Рут сама зарабатывала на жизнь с тех пор, как развелась с мужем Эдвином, когда Тесс было пять. Ни на секунду не задумавшись о попечении дочери, Эдвин сбежал в Айову, и его больше никогда не видели в Колдуотере. Горожане закатывали глаза и шептались: «Та еще история». Но в последующие годы, когда Тесс спрашивала Рут об отце, та всегда отвечала лишь: «Зачем говорить о неприятных вещах?» И через какое-то время Тесс перестала спрашивать.

Однако, как и большинство детей из неполных семей, Тесс сожалела об ушедшей стороне и ругалась с той, что осталась. В Колдуотере матери-одиночки были редкостью, и Тесс раздражало, что, куда бы она ни пошла, все спрашивали: «Как твоя мама?», как будто развод – это какая-то затяжная болезнь, при которой нужно регулярно обследоваться. Тесс часто чувствовала себя сиделкой, присматривающей за мамой в ее одиночестве. На свадьбах они с Рут молча раскладывали десерты в кухне, а когда снаружи играла музыка, поглядывали друг на друга, как подружки-тихони, оставшиеся без кавалеров. А поскольку почти все гости были со стороны либо одного, либо другого супруга, Рут и Тесс казались всем неотделимыми друг от друга: людям было спокойнее видеть, что миссис Рафферти не одна.

В католической церкви дела шли не лучше. Там развод по-прежнему считали чем-то постыдным, и Рут вынуждена была терпеть на себе осуждающие взгляды других женщин, и напряжение только возросло, когда Тесс расцвела в привлекательную девушку-подростка и мужчины, здороваясь, стали похлопывать ее по плечу. Тесс устала от лицемерия и, как только выпустилась из школы, перестала посещать службы. Рут упрашивала ее вернуться, но девушка ответила: «Это просто нелепо, мама. Тебя же там никто не любит».

До последнего, когда Рут уже была в коляске, Тесс отказывалась отвезти ее на католическую мессу. Но теперь она сидела в гостиной напротив Саманты и раздумывала, не позвонить ли священнику из той самой церкви.

Часть ее желала оставить эти разговоры с мамой при себе, тайными, какими бывают мечты, пока не поделишься ими с остальными.

С другой стороны, в Колдуотере происходило нечто сверхъестественное. Джек Селлерс. Женщина из новостей. Еще какой-то мужчина из «Жатвы надежды». Тесс была не одна. Возможно, церковь поможет ей отыскать ответы.

«За все это даруется прощение», – так сказала Рут.

Тесс взглянула на Саманту.

– Позвони отцу Кэрроллу, – попросила она.

Джек остановил автомобиль на подъезде к дому. Сердце громко стучало.

Он решил, что расскажет Дорин о звонках сегодня, без промедления. Связался с ней, сказал, что нужно поговорить, и, войдя в дом, собирался сразу же приступить к делу, пока ничего не отвлекло Дорин и он не утратил всю решимость. Ему было плевать, что в доме находится ее муж Мел. Речь о ее сыне. Она имеет право знать. Джек понимал: она разозлится, что он до последнего ничего ей не рассказывал. Но он привык к ссорам. К тому же чем дольше он будет оттягивать разговор, тем хуже.

Колдуотер менялся. Город наводнили незнакомцы. Люди теперь молились на чужой лужайке! Джек с Рэем каждый день разъезжали по городу: то жалоба, то проблемы с парковкой, то нарушение общественного порядка. Все ходили с сотовыми. От каждого звонка люди напрягались. Власти назначили общегородское собрание, чтобы обсудить это явление. Наименьшее, что мог сделать Джек, – сказать Дорин, что они тоже являются его частью.

Он поднялся на крыльцо, сделал глубокий вдох и сжал дверную ручку. Оказалось, не заперто. Джек вошел в дом.

– Привет, это я, – сказал он.

Ответа не последовало. Джек направился на кухню. Прошел по коридору.

– Дорин?

Он услышал всхлип. Зашел в гостиную.

– Дорин?

Она сидела на диване с фотографией Робби в руках. Слезы катились по ее щекам. Джек сглотнул. С ней такое случалось. Придется подождать.

– Как ты? – мягко спросил он.

Дорин сморгнула слезы. Сжала губы.

– Джек, – ответила она. – Я только что говорила с нашим сыном.

– Я мистер Хардинг, к Рону Дженнингсу.

Девушка на ресепшен взяла трубку, и Салли быстро сел, надеясь, что никто его не заметил.

Газета «Северный Мичиган» была скромным изданием. Открытая планировка позволяла наблюдать неизменную географию журналистики: с одного края – редакция, с другого – бизнес. Слева столы были завалены, по углам возвышались неаккуратные стопки документов, седой журналист прижимал к уху телефон. Справа столы были прибраны получше, галстуки – затянуты потуже, а один из кабинетов явно отличался по размерам от других. Из этого самого кабинета вышел Рон Дженнингс – лысеющий редактор в цветных очках, с узкими плечами и широкими бедрами. Он махнул Салли, подзывая к себе. Салли встал и потащился к нему, еле передвигая ноги, прямо как в день, когда он вышел из тюрьмы.

– Марк говорил, что вы придете, – сказал Дженнингс, протягивая руку. – Мы вместе учились в колледже.

– Да, спасибо, что… – у Салли внезапно пересохло в горле, и он сглотнул, – …приняли меня.

Дженнингс пристально смотрел на Салли, и Салли ненавидел себя за то, как выглядит: человек, презирающий работу, о которой пришел просить. А что еще было делать? Ему нужны были деньги. Больше вариантов не было. Салли выдавил улыбку и зашел в кабинет, чувствуя себя настолько далеким от профессии летчика-истребителя, насколько это вообще было возможно.

«Продажи, – мрачно подумал он. – В газете».

Интересно, писали ли они о нем?

– Ну, как вы могли догадаться, у нас тут работы хватает. – Дженнингс улыбнулся за своим столом. – С этими потусторонними звонками теперь носимся как угорелые.

Он взял со стола последний выпуск и зачитал заголовок.

– «Духи с того света». А пес его знает, правда? Но для газеты хорошо. Для двух последних выпусков пришлось допечатывать тираж.

– Ого, – вежливо отозвался Салли.

– Видишь того парня? – Дженнингс кивнул на седого мужчину на редакторской половине: рубашка, галстук и прижатый к уху телефон. – Элвуд Джупс. Тридцать четыре года был нашим единственным журналистом. Писал о метелях, хеллоуинских парадах, школьных футбольных матчах. А тут вдруг – раз! – работает над величайшей сенсацией.

Только что взял интервью у спеца по паранормальным явлениям. Тот говорит, люди давно уже слышат голоса мертвых – по радио! Я вот не знал, а ты? По радио! Представляешь?

Салли помотал головой. Его невыносимо раздражал этот разговор.

– В любом случае…

Дженнингс выдвинул ящик. Достал оттуда папку.

– Марк говорит, тебя интересует работа в продажах?

– Да.

– Я слегка удивлен.

Салли не ответил.

– Работенка не шибко престижная.

– Я знаю.

– Подготовка рекламных материалов. Поиск посредников.

– Марк сказал.

– Мы издание небольшое. Публикуемся раз в неделю.

– Знаю.

– Это, конечно, не на самолетах летать.

– Мне и не нужно…

– Знаю, вам не хочется говорить о произошедшем. Я понимаю. Я считаю, что все заслуживают второго шанса. Так и сказал Марку.

– Спасибо.

– Сожалею о вашей жене.

– Угу.

– Безумие какое-то.

– Угу.

– Удалось найти черные ящики?

Я думал, мы не будем это обсуждать.

– Нет, их так и не нашли.

Дженнингс кивнул. Он перевел взгляд на выдвинутый ящик стола.

– В общем, это не такая уж серьезная работа…

– Ничего.

– И не слишком высоко оплач…

– Все нормально. Правда.

Мужчины обменялись неловкими взглядами.

– Мне нужна работа, – сказал Салли. – Понимаете, у меня сын.

Он попытался придумать, что еще сказать, вспомнил лицо Жизели.

– У меня сын, – повторил он.

Джулс родился через два года после свадьбы, и Салли предложил назвать его в честь певца Джулса Шира, написавшего одну из любимых песен Жизели: «Если бы она знала, чего хочет».

Как только сын появился на свет, Салли сразу стало понятно, что она хочет: семью. Жизель с мальчиком были словно слеплены из одного теста. Салли видел ее врожденную любознательность в том, как Джулс изучал свои игрушки, и ее нежную натуру в том, как он обнимал других детей и гладил собак.

– Ты счастлива? – спросил Салли однажды вечером, когда они втроем лежали на диване и маленький Джулс посапывал у Жизели на груди.

– Господи, да, еще как, – ответила она.

Они подумывали завести еще одного малыша. А теперь Салли был отцом-одиночкой единственного ребенка и только что устроился на работу, которая ему не нравилась. Он вышел из здания, закурил, сел в машину и помчал в сторону алкомаркета. Раньше, когда Жизель была жива, он думал о будущем. Теперь все мысли были только о прошлом.

С самого появления религий существовали всякого рода амулеты: подвески, кольца, монеты, кресты, – считалось, что они заряжены священной силой. И прямо как далекие предки держали амулеты ближе к телу, так же и Кэтрин Йеллин сейчас не выпускала из рук лососево-розовую раскладушку, которая некогда принадлежала ее сестре.

Она сжимала телефон в руке днем. Спала с ним ночью. Отправляясь на работу, ставила на максимальную громкость и клала в сумку, которую всегда носила на плече, прижимая к себе, как футбольный мяч. Кэтрин постоянно заряжала сотовый и купила еще одну запасную зарядку на случай, если одна из имеющихся выйдет из строя. Попросила всех не звонить больше на этот номер, а использовать иной, который она приобрела у другого оператора. Ее старый телефон – телефон Дианы – предназначался только для звонков от сестры.

Куда бы ни шла Кэтрин, телефон всегда был при ней. А еще теперь, куда бы она ни шла, при ней была Эми Пенн из Nine Action News. Эми пригласила Кэтрин на вкусный ужин (идея Фила, он даже выделил на это деньги) и весь вечер слушала ее нескончаемые истории о любимой сестре, уверяя, что и она сама, и канал просто хотят разнести весть по миру. Кэтрин согласилась с тем, что благословенное событие вроде этого нельзя удерживать в границах крошечного Колдуотера и что в современных реалиях камера Эми, вообще-то, вполне может быть инструментом Господа.

Так они и оказались в четверг утром в местной риелторской конторе, находившейся рядом с отделением почты, через дорогу от супермаркета. Войдя, они увидели на диванчиках четырех человек, ожидающих приема, – каждый из них сообщил юной девушке на ресепшен, что пришел к Кэтрин Йеллин. На предложение обратиться к любому другому специалисту все четверо ответили отказом.

Такое положение вещей не устраивало других трех риелторов, Лью, Джерри и Джеральдин, которым теперь не светили ни новые клиенты, ни карьерные перспективы. В тот четверг, перед приходом Кэтрин, они собрались вокруг стола, чтобы пожаловаться друг другу на коллегу и ее наделавшие шуму звонки.

– Откуда нам знать, что это правда? – сказал Лью.

– Она так и не отошла от смерти сестры, – добавила Джеральдин.

– Может, у нее галлюцинации, – предположил Джерри.

– Они, блин, читают молитвы перед ее домом!

– Она привлекает кучу потенциальных покупателей.

– А толку-то, если они достаются только ей одной?

Обсуждение продолжалось, к ранее озвученным жалобам добавлялись новые: Лью надо поднимать внуков, которые теперь живут с ним; Джеральдин никогда не воспринимала всерьез проповеднические речи Кэтрин; Джерри размышлял, не поздно ли сменить работу в его тридцать восемь.

Потом в комнату вошла Кэтрин, а за ней Эми. Разговор затих, и на лицах растянулись фальшивые улыбки.

Казалось бы, все должны быть благодарны тому, кто приносит миру доказательство существования рая. Но даже перед лицом чуда человеческое сердце шепчет: «Почему не я?»

– Доброе утро, Кэтрин, – сказала Джеральдин.

– Доброе.

– Сестра звонила?

Кэтрин улыбнулась.

– Сегодня нет.

– Когда был последний звонок?

– В пятницу.

– Шесть дней назад.

– Ага.

– Интересно.

Джеральдин посмотрела на Эми, как бы говоря: «Похоже, вы попусту тратите время». Кэтрин обвела взглядом коллег, выдохнула и достала из сумки Библию.

И, конечно же, телефон.

– Мне нужно принять клиентов, – сказала она.

Первым был мужчина средних лет, сказавший, что хотел бы купить дом рядом с домом Кэтрин, чтобы тоже иметь шансы принимать «такие звонки». После него зашла пара пенсионеров из Флинта, они рассказали о дочери, погибшей в автокатастрофе шесть лет назад, и о том, что надеются получить от нее весточку в Колдуотере. Третьей клиенткой была гречанка в темно-синем платке. Она даже не упомянула покупку недвижимости. Просто спросила Кэтрин, может ли та помолиться вместе с ней.

– Конечно, – ответила Кэтрин почти виноватым голосом. Эми ушла вглубь офиса, чтобы не мешать, и забрала свою большую камеру с собой. Она была на удивление тяжелой – Эми казалось, что она носит с собой чемодан с кирпичами. Однажды, пообещала она себе, она устроится на телестанцию, которая будет отправлять с ней на выезды настоящего оператора. Однажды, то есть на ее следующем месте работы.

– Тяжко, наверное, с таким таскаться? – Лью наблюдал за тем, как Эми ставит камеру на стол.

– Да.

– Я думал, сейчас уже есть камеры поменьше.

– Есть. Но у нас таких моделей нет.

– Такие только в Нью-Йорке да в Лос-Анджелесе, да?

– Ну, вроде т…

Она замолкла. Лью изменился в лице. Повернул голову. Джеральдин и Джерри сделали то же самое. Когда Эми осознала почему, по венам побежал адреналин.

У Кэтрин звонил телефон.

В каждой истории есть переломный момент. То, что случилось в риелторской конторе дальше, происходило быстро, хаотично и было целиком снято на трясущуюся камеру Эми. Все длилось меньше минуты, однако вскоре это видео посмотрели миллионы людей по всему свету.

Кэтрин схватила раскладушку. Все повернулись в ее сторону. Гречанка начала молиться на родном языке, раскачиваясь и закрывая руками рот и нос.

– Páter hēmôn ho en toîs ouranoîs…

Кэтрин вдохнула и откинулась на спинку стула. Лью сглотнул. Джеральдин прошептала: «Что теперь?» Эми, одним рывком схватившая камеру и включившая ее, пыталась одновременно удерживать камеру на плече, глядеть в видоискатель и подходила ближе, когда – бум! – наткнулась на стол, камера упала, продолжая писать, а Эми, ударившись подбородком, растянулась на стуле.

Телефон продолжал звонить.

– Hagiasthē´tō to ònómá sou, – пробормотала гречанка.

– Нет! Подождите! – крикнула Эми.

Но Кэтрин нажала на кнопку и прошептала:

– Алло?.. О господи… Диана…

– Hagiasthē´tō tò ónomá sou…

Лицо Кэтрин озарилось.

– Это она? – спросил Лью.

– Боже мой, – прошептала Джеральдин.

Эми кое-как встала и выпрямилась, в бедре пульсировала боль, из подбородка начала сочиться кровь. Она поймала в объектив Кэтрин, твердящую:

– Да, о да, Диана, да, я поняла…

– Genēthē´tō tò thélēmá sou hōs en ouranô…

– Это правда она?

– Kaì epì gês. Tòn árton hēmòn ton epioúsion…

– Диана… Когда ты позвонишь мне снова?.. Диана?.. Алло?..

Кэтрин отняла телефон от уха и медленно обмякла на стуле, словно прижатая к спинке невидимой подушкой. Ее взгляд остекленел и был устремлен в одну точку.

– Dòs hēmîn sē´meron; kaì áphes hēmîn tà opheilē´mata…

– Что произошло? – принялась за работу Эми, водрузив камеру на плечо. – Кэтрин, что она вам сказала?

Кэтрин смотрела прямо перед собой, положив руки на стол.

– Она сказала: «Время пришло. Не утаивай правды. Расскажи всем. Добрым людям открыты врата рая».

Гречанка закрыла лицо руками и всхлипнула. Эми взяла ее лицо крупным планом, потом перевела камеру на телефон, который Кэтрин уронила на стол.

– Расскажи всем, – завороженно повторила Кэтрин, не осознавая, что благодаря мигающему на камере Эми красному огоньку уже это сделала.

Восьмая неделя

История гласит, что телефон Александра Белла стал сенсацией буквально за один день.

Однако этого могло и не произойти.

В 1876 году США праздновали столетний юбилей. В Филадельфии проходила всемирная выставка, посвященная этому событию. На ней были представлены новые изобретения, вещи, которые кардинально изменят жизнь человечества в следующие сто лет, в их числе – 12-метровая паровая машина и примитивная пишущая машинка. Сырому устройству Белла в последнюю минуту выделили маленький столик в тесном проеме между лестницей и стеной в зале под названием «Отдел образования». Телефон стоял там неделями, не пользуясь особой популярностью.

Белл жил в Бостоне. У него не было планов – и денег – на то, чтобы участвовать в выставке. Но в пятницу после полудня он отправился на вокзал проводить свою невесту Мейбл, собиравшуюся навестить отца. Она плакала при мысли, что придется расстаться. И настаивала на том, чтобы Белл поехал с ней. Когда поезд тронулся, Белл, чтобы утешить невесту, запрыгнул в вагон – без билета.

1 Колоратка – элемент церковного облачения, белый воротничок с манишкой.

2 «Джеронимо!» – возглас, с которым десантники США выпрыгивают из самолета. Происходит от имени известного индейца из племени чирикауа-апачей, отстаивавшего землю предков в борьбе с мексиканскими и американскими войсками. Откуда произошла традиция выкрикивать его имя, точно неизвестно.

3 Nine Action News – «Девять актуальных новостей» (англ.).

4 Фонарь кабины – прозрачная часть пилотской кабины, защищающая от встречного потока воздуха.

Продолжить чтение