Пока ты не появился

Глава 1. Всё как обычно. Почти.

Утро на 1-Новокузьминской началось с запаха подгоревшего тоста и маминого:

– Аня, ты опять не позавтракала!

– Я не опоздала – это город не проснулся, – буркнула я, засовывая в рюкзак тетрадь, где на обложке были написаны стихи. Мои. На всякий случай – вдруг кто-нибудь случайно станет поклонником лирики в троллейбусе.

На кухне пахло кофе, дождём и папиной формой. Он уже застёгивал кобуру, комментируя новости с планшета:

– Опять авария на Волгоградке. Мотоцикл и джип. Парень жив, но грохнулся знатно.

Мама бросила на него взгляд с упрёком, как будто он лично подрезал байкера.

Я молча взяла зонт, бросила в сумку блокнот и кивнула им обоим на прощание.

Дождь моросил лениво, как будто просто хотелось поговорить с листьями. Я натянула капюшон, зажала наушник в ухе, и привычным маршрутом пошла до метро Рязанский проспект.

Пять минут – ровно столько времени, чтобы успеть подумать обо всём и ни о чём:

– Сдам ли я ту курсовую по гражданскому праву?

– Как бы поговорить с Ксенией с потока так, чтобы это не выглядело как дружба?

– Почему в голове опять крутится строчка:

«Он, как тень, что приходит во сне.

Не спасает, не губит – и всё же…»

На переходе через улицу маленький мальчик в жёлтом дождевике повернулся ко мне и сказал:

– У тебя грустные глаза.

Я моргнула.

– А у тебя – слишком много правды в пять лет.

Он побежал дальше, смеясь. Я осталась стоять.

Может, я действительно начинаю утро с тоски? Или… просто всё ещё не проснулась.

В вагоне метро люди, как клавиши пианино. Черно-белые. Кто-то сонный, кто-то яркий, кто-то в наушниках, кто-то в себе.

Я доехала одну станцию до Выхино, как всегда. Села в угол у двери, не отрываясь от окна, где отражалась не я, а как будто кто-то другой.

Кто-то, у кого глаза были не грустные. А ждущие.

ГУУ – здание, которое смотрит на студентов с лицом строгого завуча. Не выспавшегося.

Я прошла мимо фонтана, пересекла площадку, где всегда курят экономисты, и поднялась на третий этаж.

Коридоры пахли кофе, страхом перед семинаром и духами «с характером». Группка девочек обсуждала нового куратора, кто-то ругался с автоматом, у которого закончились сникерсы. Всё как обычно.

Почти.

Я зашла в аудиторию за пару минут до начала. Все уже расселись. Моё место у окна было свободно. Я подошла – и остановилась.

Он сидел там.

Чужой.

Но не совсем.

Тёмные волосы, чёрная футболка, куртка с нашивками, взгляд – будто сканирует всё вокруг, даже не двигаясь. Он сидел, положив руку на спинку моего стула. А на руке – шрам. Тонкий, как воспоминание.

Он посмотрел на меня.

Не улыбнулся.

Но взглядом – как будто узнал.

Я открыла рот, чтобы сказать «это моё место», но вышло:

– Ты что, в каждой аудитории сидишь, как дома?

Он медленно убрал руку.

– Может, это у тебя везде дом? Удивительно уютная ты.

Я фыркнула.

– Спасибо за комплимент. Почти не угрожающий.

Он сдвинулся, неохотно.

– Садись, королева сарказма. Кстати, я – Макс Доронин.

Я села. Молча. Но внутри что-то перевернулось.

Преподаватель вошёл. Все замолчали. Я открыла тетрадь. Внутри – мои стихи.

Рядом – он.

С голосом, который почему-то звучал, как строчка из давно забытого сна.

А где-то между улицей Хлобыстова и Кузьминским парком на мокром асфальте медленно остывал мотоцикл. Сломанный, но не побеждённый. Как и его хозяин.

Глава 2. Курага не лечит

Столовая ГУУ в час дня – это как Чёрная пятница в торговом центре, только вместо скидок – вероятность дожить до конца пары.

Я стояла в очереди с одной мыслью: только бы осталась булочка с изюмом. Маленькая, тёплая, липко-сладкая – мой личный ритуал баланса после невыносимо душной первой половины дня.

Если вселенная и была справедливой – то именно сейчас.

Передо мной стояла какая-то бодрая девочка с айфоном и гелем на бровях.

– Булочка с изюмом, – проговорила она.

У меня внутри что-то дрогнуло, оставалась всего одна булочка. Повариха медленно кивнула:

– Последняя осталась. Кто берёт?

Я уже делала шаг вперёд, как вдруг…

– Мне, пожалуйста, – раздался голос сбоку. Спокойный. Мужской.

И, конечно же, это был он.

В чёрной футболке. С курткой через плечо. С тем самым выражением лица, как будто мир – его сцена, а все мы – очень странная массовка.

Он без тени стеснения взял поднос и протянул руку за моей булочкой. Моей.

– Серьёзно? – Я смотрела на него, как на человека, который перешёл дорогу не там, не тогда и не с тем настроением.

Он повернулся, как будто только сейчас заметил, что тут вообще кто-то есть.

– Что?

– Это была моя булочка.

– Не написано. Ни на булочке, ни на подносе. – Он пожал плечами. – Живём в эпоху свободного выбора.

– Я стояла. Десять минут. С миром внутри. И надеждой. Я уже морально примирилась с холодной котлетой – но эта булочка была моим светом в конце туннеля.

Он посмотрел на булочку с философским видом.

– Ты так ворчишь… Прямо как бабуля из соседнего подъезда. Только та ещё и носки вяжет.

Я покосилась на него.

– А ты явно из тех, кто вечно стоит на сквозняке, но жалуется на ветер.

– В смысле? – нахмурился он.

Я медленно, с самой сладкой язвительностью добавила:

– В смысле, в голове у тебя явно сквозняк.

Он усмехнулся. Сцена явно доставляла ему удовольствие.

– А булочка всё-таки с изюмом. – Он показал её мне, как приз. – Говорят, изюм – это мудрость. Может, поделюсь.

– Я предпочитаю не брать еду у незнакомцев. Особенно у тех, кто внаглую отнимает еду, когда я морально держалась только на этой булочке. Это не мудрость. Это гопничество в карамели.

Он кивнул, будто сделал пометку.

– Васильева, да? Из группы Ю-112?

– Следишь?

– Запоминаю. Вдруг ещё где-то булочки пересекутся.

Я взяла булочку с курагой с таким видом, будто подписала перемирие с собственным разочарованием.

Повернулась. Ушла. Не оглянулась. Хотя хотела.

Дома вечером я вылила весь словесный яд на кухню.

– Он хам. Он булочный оккупант. Он знал, что я стояла. Видел. И просто взял.

Мама нарезала салат, при этом стараясь не усмехаться.

– А ты ему что сказала?

– Что в его голове, кажется, ни покоя, ни тепла. Один сплошной сквозняк.

Мама хмыкнула.

– Кажется, ты влюбляешься, Ань.

– Мааам!

– Ну а что? В моё время тоже были булочки. С маком. И с характером.

Я буркнула что-то нечленораздельное и пошла к себе. Булочка с курагой всё ещё лежала в рюкзаке. Я не смогла её съесть.

Следующая пара была в той самой аудитории, где стены будто сами подслушивали. Высокие окна, холодные парты, от которых пахло старым деревом и чужими нервами.

Всё здесь настраивало на дисциплину. Или хотя бы на видимость.

Мелихова уже стояла у доски.

Она была из тех преподавательниц, чья идеальная причёска держалась даже в ураган.

Строгая, резкая, но не без чувства юмора.

Любила порядок, чёткие формулировки и идеальные заголовки.

Слово «хаос» вызывало у неё нервный тик. А студенты, у которых шнурки были развязаны, автоматически попадали в категорию «потенциально недостойных оценки выше тройки».

Сегодня она была особенно сосредоточенной.

Пара должна была начаться с распределения тем и пар.

– Васильева и… Доронин, – произнесла она сухо, как приговор.

И в этот момент в моей голове прозвучал бой колоколов.

Громкий, зловещий и без малейшей надежды на апелляцию.

Я посмотрела на Макса. Он сидел через ряд.

И, конечно, улыбался. Медленно. Как кот, который нашёл молоко в тапке соседа.

После пары он подошёл. Не торопясь.

– Видишь? Вселенная за меня.

– Она просто устала от твоей наглости.

– Будем работать вместе, партнёр.

– Я подам на тебя в суд за эмоциональный ущерб.

Он наклонился ближе.

– А ты не боишься, что в процессе узнаешь, что я не такой уж плохой?

– Вот еще.

И мы пошли к библиотеке.

Булочка с курагой шуршала в рюкзаке, как маленькое напоминание: даже самые сладкие вещи могут стать началом войны. Или…

Глава 3. Это не проект, это пытка

ГУУшная библиотека пахла пылью, страницами и терпением. Причём последнего, судя по атмосфере, у всех было немного.

Я сидела за столом в углу – на втором этаже, где пол немного поскрипывал, а свет падал так, будто Бог сам включал его в ручном режиме.

Передо мной – распечатка с темами проекта.

Рядом – чашка чая из автомата. Горькая. Как моя судьба.

Через стол – Макс, развалившийся в кресле с видом победителя внутренней олимпиады по пофигизму.

– Ты вообще в курсе, что работа будет оцениваться по двум параметрам? – начала я, отмечая что-то в тетради.

– По шрифту и объёму? – приподнял он бровь.

– По содержанию и презентации. – Я закатила глаза. – Так что, если ты не хочешь потом объяснять Мелиховой, почему у тебя три балла и вечное порицание, стоит сосредоточиться.

– А ты всегда такая… солнечная? – лениво отозвался он. – Или только в библиотеке расцветаешь?

Я напряглась.

– Я просто не трачу энергию на тех, кто не собирается работать.

Он улыбнулся.

– Не торопись с выводами, Васильева. Я, может, тебя удивлю.

– Удивишь, если откроешь учебник.

Он всё-таки потянулся к списку тем. Посмотрел на него с видом: «ну окей, раз без шуток нельзя».

– Так… «Манипуляции в риторике», «Язык агрессии», «Скрытая аргументация»…

Он поднял глаза.

– А если «Манипуляции в партнёрстве»?

– Это не тема. Это твоя жизненная стратегия.

Он хмыкнул.

– А ты хочешь «Юридический дискурс в романтической лексике»?

– Это уже оскорбление.

– Почему? Мне кажется, тема достойная. Особенно если мы возьмём тебя за образец.

– Я сейчас тебя вычеркну из проекта.

Он усмехнулся и наконец-то выпрямился, стал чуть серьёзнее.

– Ладно, без приколов. Берём что-то живое. Что вызовет реакцию. У преподавателя и у зала. Как насчёт… «Язык давления в публичной риторике»?

Я моргнула.

Это… было неожиданно.

– Это… неплохо. Даже очень.

– Вот видишь, – сказал он. – Я не только булочки умею воровать. Иногда и мысли появляются.

– Удивительно. Прямо как первый снег в мае.

Он усмехнулся. Но тень серьёзности не исчезла.

Я почувствовала, как напряжение немного уходит. Впервые.

– Ладно, – я сделала пометку в тетради. – Мы берём тему давления в риторике. Распределим блоки, ты читаешь по психологии убеждения, я беру юридическую часть.

Он кивнул.

– Но сначала – кофе. Тут душно. Хочу сменить обстановку.

– Библиотека тебе мешает думать?

– Ты мешаешь. Библиотека просто усиливает эффект.

Я сжала ручку.

– У тебя есть пять минут на кофе и возвращение с адекватным выражением лица. Иначе я подаю ходатайство на замену партнёра.

Он поднялся.

– Окей, бабуля. Пошли.

На лестнице он шёл на шаг впереди.

Но ощущение было такое, будто, между нами, что-то натянулось – невидимое.

Что-то, что вот-вот щёлкнет.

А где-то в глубине памяти – мальчик. Пять лет. Крик. Лай. Девочка в васильковом платье. И шрам.

Глава 4. Чужие вкусы, знакомые тени

Кафе у ГУУ было типичным: столы, которые качаются, булочки, которые выглядят одинаково, и официанты, которые вечно думают, что ты уже заказал.

Мы сели у окна – Макс сразу забрал себе место с видом на улицу, оставив мне выбор между сквозняком и пыльной батареей.

– Что будешь? – спросил он, листая меню так, как будто собирался с него написать диплом.

– Чай. Зелёный. Без сахара.

– Предсказуемо.

– Зато живу долго.

– Не факт. Учитывая уровень твоего раздражения – у тебя стресс быстрее печень сожжёт.

Он заказал чёрный кофе и тарт с лимоном.

Я смотрела в окно, стараясь сосредоточиться на теме проекта.

Но у него была… аура.

Такая, которая не даёт думать, когда он рядом.

– Знаешь, – вдруг сказал он, – я бы хотел уметь быть как ты.

Я оторвалась от окна.

– Что?

– Спокойной. Устойчивой. Предсказуемой.

– Это звучит как оскорбление, упакованное в комплимент.

– Не-а. Это зависть.

Он посмотрел в окно, потом снова на меня.

– У тебя есть якоря. Семья, дом, режим. Ты знаешь, кто ты. Где твои границы. У меня – будто всё время сквозняк внутри. Как ты тогда сказала.

Я замерла.

– Это была фигура речи.

– Для тебя – да. А для меня – правда.

Кофе ещё не принесли, но разговор уже горчил.

– Ты думаешь, что всё просто. Что я из тех, кто издевается ради забавы. А мне просто иногда страшно, что я исчезну, и никто не заметит.

Это была не маска. Не понт. Не вызов.

Это было настоящее.

– Макс… – начала я. И замолчала. Потому что всё, что я обычно говорю – сарказм, язва, защита – не подходило.

– Забей. – Он откинулся на спинку стула. – Я просто… иногда думаю вслух.

Мы замолчали.

Он смотрел в окно. Я – на свою чашку.

Тишина между нами была не глупой.

Она была – свидетелем.

– Знаешь, – сказала я, – я не такая устойчивая. Я просто делаю вид. У меня тоже всё иногда трещит. Только я это прячу.

– Под зелёный чай?

– Под иронию.

– Работает. – Он усмехнулся.

– Не всегда.

Когда принесли кофе и тарт, мы ели молча.

Но в этот раз молчание было не неловким. А… нужным.

Что-то в нём было. Что-то, что не хотелось разгадывать сразу.

На выходе он придержал дверь.

– До завтра, бабуля.

– Макс? – окликнула я. Он обернулся.

– Не исчезай.

Он улыбнулся.

– Только если ты не прольёшь чай на ноутбук. И не забудешь меня вписать в проект.

Он ушёл.

А я осталась стоять под вывеской кафе.

И думать, что, может быть, в нём действительно что-то есть.

Не булочки. Не язвительность.

А что-то…

что щекочет где-то в груди. Как лёгкий страх. И интерес. Одновременно.

Глава 5. Шрам

Иногда ему снилось море.

Хотя он его никогда не видел.

Снилось, как кто-то зовёт, и он бежит, маленький, в синих сандалиях и майке с машинкой, бежит по тёплому асфальту, и за поворотом – она. Девочка. В белом. С глазами цвета васильков. А за ней – пёс. Злобный, огромный, чужой.

Он просыпался в поту. Всегда на том же моменте: когда поднимал руку – и зубы вгрызались в кожу.

И тогда Макс садился на кровати и гладил запястье – там, где шрам.

Он не носил часы.

Не потому, что не хотел, а потому что всё нужное он уже однажды проспал.

Макс жил один.

Мать ушла в монастырь – не от Бога, а от жизни. Сказала: «ты сильный, справишься».

Отец ушёл раньше. Намного. Слишком.

С тех пор Макс справлялся.

Он был хамом, громким, дерзким.

Это – проще, чем объяснять, почему ночью ты не можешь спать в темноте. Почему тебе тяжело, когда кто-то смотрит слишком долго.

И почему ты помнишь девочку, имя которой стерлось, но глаза – нет.

А потом была Аня.

Сначала – раздражающая. Потом – ещё более раздражающая. Потом – с этой чёртовой булочкой и злобным взглядом, от которого почему-то захотелось улыбнуться. По-настоящему.

А потом – библиотека.

Кафе.

Её «не исчезай».

И что-то внутри как будто дёрнулось.

Он вернулся домой поздно.

Сел на пол, прислонился к стене, положил гитару рядом.

И медленно, в полумраке, сыграл те несколько аккордов, что писал месяц назад.

Они вдруг сложились.

Как будто она была тем, чего не хватало.

Не девочка.

Аня.

Он встал, подошёл к зеркалу.

Оглядел себя.

И прошептал, как будто в пустоту:

– Тебе ведь было пять, да? В белом платье. Васильковые глаза.

– Я не забыл.

– Даже если ты – забыла.

Макс посмотрел на свой шрам.

И впервые за долгое время почувствовал, что он – не просто память.

А связь.

Глава 6. Слишком много мыслей перед сном

21:38

Дорогой дневник.

Макс снова украл мой внутренний покой. И булочку. В другом порядке, но одинаково бесстыдно.

Я всё ещё не понимаю, почему меня так злит этот человек.

Он… самодовольный. Колкий. Ходячая несдержанность.

Он швыряет сарказм, как конфетти, и кажется, получает от этого физическое удовольствие.

А ещё он смотрит так, будто видит меня насквозь.

Меня! Которую никто не видит.

Даже мама не всегда. Папа – тем более.

И самое раздражающее – сегодня он вдруг… был настоящим.

Говорил не как шутник, а как человек.

Про сквозняк внутри.

И это зацепило.

Больше, чем я готова признать.

Он бесит.

Но теперь… чуть меньше.

Как будто я нашла способ выключить сигнализацию, но всё равно оставила замок на двери.

22:04

Что со мной не так?

Когда я легла спать, за окном шёл дождь.

Тот самый – шепчущий, ночной, московский, как будто город сам хочет уснуть.

Пирожок (кот, если ты забыл, дневник, хотя ты бумажный и ни черта не забываешь) свернулся у ног, а я закрыла глаза, надеясь на обычные сны. Но пришло другое.